41
— …и облевала сержанту Робертсу всю спину, прямо там, в комнате для совещаний. — Чарли повилял бедрами, повел плечами и склонил голову. — Тут-то и конец птичке…
Плям. Мяч для гольфа прошелестел по ковровым плиткам и залетел в маленькую штуковину в форме подковы, стоявшую на полу около дальней стены. Он поднял клюшку для гольфа над головой и изобразил рев толпы:
— Вот это удар! Молодой офицер из Олдкасла в очередной раз побеждает на чемпионате в Глениглз!
Он протянул мне клюшку, уселся на стул и провел рукой но голове, как будто проверяя, на месте ли остатки крашенных в коричневый цвет волос. На нагрудном кармане белой форменной рубашки расплылось темное пятно чего-то очень напоминающего коричневый соус, черная форменная куртка висела на спинке стула — погонам суперинтенданта явно требовалась хорошая чистка.
Подковообразная штуковина выплюнула мяч наружу.
Чарли вытянул палец и провел им невидимую линию по захламленному кабинету:
— На три пункта с поворотом вокруг корзины для бумаг. — Сунул в рот еще один кусок сэндвича с беконом.
Парковка за крошечным офисным окном была почти пустой.
Время от времени свет фар проходивших автомобилей разрывал темноту, высвечивая высокую кирпичную стену, обмотанную поверху колючей проволокой. Двадцать минут восьмого — до рассвета еще почти час.
Я закатил мяч на метку — подставку для пивной кружки «Тенненте Лагер». Прицелился. Тихо и небрежно. Чего тут особенного…
— Рона что-то здорово набралась вчера вечером.
— Думаю, ты понимаешь, что тебе за это полагается хорошенько надрать задницу, а?
— Да.
Плям. Мяч покатился под рабочий стол и отскочил от плинтуса.
— О-о, хороший удар. Итак, приступим к наказанию, так, что ли? Хотя, кажется, и тебе, и мне на это глубоко наплевать.
— Точно. — Я выставил следующий удар. — Как продвигаются дела с поквартирным опросом?
— И еще, Эш. Почему помощник начальника полиции? Ты что, не мог выбрать какого-нибудь засранца рангом повыше, чтобы обвинить его в том, что он — Мальчик-день-рождения?
Плям… Мяч ударился в корзину для бумаг.
— И сказал нашему любимому члену Парламента Шотландии убираться в задницу? Правда?
— Этому скользкому ублюдку еще повезло, что я не врезал ему коленом но яйцам. Ну так как там с поквартирным опросом?
— Что, не разговаривают с тобой? Вступай в наш клуб. Нам, несчастным придуркам в Профессиональных Стандартах, никто не говорит, что у них там делается. Мне самому приходится догадываться, что за варево у них там варится.
— Ябедников никто не любит.
Чарли снова проверил, на месте ли зализанные остатки волос:
— Эш, то, что случилось с Кети… Мне очень жаль.
— Я должен остаться в расследовании.
— Это так ужасно… — Вздох.
— Мне нужно знать, что происходит.
— Так только в кино бывает, Эш. Нельзя расколоть дело за двадцать четыре часа, особенно когда все средства массовой информации у нас на ступеньках лагерь раскинули. Ты должен быть дома с Мишель. Наши люди делают все возможное.
Плям. Чертов мяч опять прошел мимо, на этот раз закончив свой путь в щели между шкафом для документов и стулом для посетителей.
Я изо всех сил сжал клюшку в руках, костяшки побелели.
— Значит, меня выбрасывают. — Не самый большой сюрприз, но все же… — Он похитил мою дочь.
— Знаю, Эш, знаю. — Чарли вынул из поддона с находящимися в работе документами лист бумаги и протянул его мне. — Мне очень жаль. Заместитель шефа полиции хочет, чтобы ты был отстранен от дел на период расследования, и шеф с этим согласен.
— Отстранен.
— С сохранением содержания.
Как будто это имело какое-то значение.
Он посмотрел на импровизированное поле для гольфа, на стопки бумаг на столе, на остатки сэндвича с беконом — он готов был смотреть куда угодно, но только не на меня.
— Мне очень жаль, Эш. Но у нас нет другого выхода.
В углу стонал и скрипел принтер криминального отдела, изводя на отчеты стоны писчей бумаги. Другими производимыми в комнате звуками было бряцанье и буханье — это я бросал в картонную коробку содержимое ящиков моего рабочего стола.
— С вами все в порядке? — Из коридора в комнату бочком вошла доктор Макдональд.
Волосы у нее были какие-то другие — более прилизанные, что ли, и потемнее. На ней были черный с длинными рукавами жакет и красно-черная полосатая футболка. На шее, на чем-то вроде четок, висел крест. Черные джинсы. Но обувь была все та же — ярко-красные высокие кеды-«конверсы» с неестественно белыми носами. Она что, каждое утро новую пару надевала?
Швырнул в коробку степлер и дырокол:
— Все, твою мать, свалили, как только я коробку вытащил.
— Что, воры больше уважают, чем полицейские?
— Отстранен до окончания расследования. Восемь лет, и все без толку. Восемь лет… — Смел со стола наполовину использованные стопки бумаг для заметок. — Завтра ее день рождения.
— Может быть, нам не потребуется ордер, чтобы допросить Стивена Уоллеса, может быть, мы сможем…
— Я же сказал вам вчера вечером — это не Стивен Уоллес. — На дне нижнего ящика стола притаился клубок спутанных проводов с множеством электрических вилок — зарядные устройства для мобильных телефонов, которыми я не пользовался годами. Я их тоже упаковал. — У него есть алиби.
Она присела на край стола, качая маленькими красными кедами почти в полуметре от коврового покрытия:
— Мы должны понять, почему он выбрал Кети, в смысле, возможно, Генри был неправ, и Мальчик-день-рождения не похищал больше никого перед Меган Тейлор, и возможно, что Кети — номер тринадцать… Если, конечно, он не делал перерыв на один год, и тогда она будет двенадцатым номером… — Морщина появилась у нее между бровями. — Простите, я пытаюсь помочь, но сама знаю, что иногда бываю слегка…
— Вы в этом не виноваты.
— Я не хотела говорить о ней как о еще одной жертве, она ваша дочь и…
— Это не важно. — Я бросил на зарядники пачку старых записных книжек. — Что угодно, лишь бы вернуть ее.
— О’кей. — Кивнула. — Паром Генри прибыл полчаса назад. Он хочет встретиться с нами на месте погребения… в Кэмерон-парке.
Я посмотрел в коробку. Сколько времени прошло — и с чем я остался? Дома нет, маленький дерьмовый «рено» и картонная коробка, полная барахла.
— Я больше не занимаюсь этим расследованием.
— И вы позволите этому остановить вас?
Черта с два.
Из двери донесся слабый стон.
— Никогда, больше никогда в жизни… — Рона, бледная, как овсяные оладьи, и с соответствующей текстурой кожи. Прислонилась к дверной раме. — Я умираю…
— Тогда иди домой и приляг. — Я бросил оставшиеся пожитки в картонный ящик.
— Еще чего. Завтра у Кети день рождения. Я никуда не уйду, пока мы ее не найдем. — Рона плюхнулась на ближайший стул и закрыла лицо руками. — О господи…
— Да и вообще, — доктор Макдональд качнула маленькой красной ступней, — нам уже, скорее всего, пора идти, Генри не будет…
— Подожди минутку, Принцесса. — Рона выглянула из-за пальцев своей руки. — Как-то ты по-новому выглядишь?
— Вам нравится? Просто у меня сегодня был небольшой несчастный случай в душе — взяла средство для волос тети Джен, и все волосы распрямились, но мне кажется…
— Ага, и одежда — это тоже совершенно случайно? Ты на самом деле думаешь, что сможешь заменить Кети, если выкрасишь волосы и вырядишься в ее одежду? — Рона скривила верхнюю губу. — Да ты больна на всю голову, мать твою.
Я моргнул. Нахмурился. Уставился на доктора Макдональд. Волосы, одежда… она на самом деле была похожа на…
— Я не заменяю ее, я пытаюсь влезть в ее голову, в смысле, когда я увидела, что случилось с моей головой, я подумала, о’кей, пусть будет так, иногда это даже полезно свести вместе все связи и точки соприкосновения, ведь вы же сами считаете, что мы должны делать все, что в наших силах, чтобы…
— О господи, хватит уже! — Рона снова закрыла лицо руками. — Ты когда-нибудь перестанешь болтать?
Я взял в руки свою коробку и пошел к двери. Доктор Макдональд соскочила с рабочего стола и затараторила, прискакивая рядом со мной:
— Мне кажется, что у вашей подруги приличное похмелье.
Неудивительно, что она была первой у себя на курсе.
Захлопнул за собой дверь криминального отдела.
Припарковал «рено» на Макдермид-авеню — как раз напротив той самой аллеи, через которую я прошлой ночью попал в Кэмерон-парк… выбрался из машины в мрачные сумерки и пошел. Нырнул под ленту с надписью «ПОЛИЦИЯ». Ну что, офицер, нашли мою ДНК? Да, конечно, я был там с пяти до восьми утром в воскресенье с доктором Элис Макдональд. Ночью в субботу? Нет, вы, скорее всего, спутали меня с кем-то другим…
Рядом со мной вприпрыжку бежала доктор Макдональд:
— Брр, холодно, правда ведь холодно, я замерзла.
Кэмерон-парк вырисовывался черно-белым пятном, расплывающимся в тумане. В полумраке, словно маяк, светился полицейский шатер. С ветвей искривленных деревьев и поникших кустов скатывались капли росы. Мы пошли по тропинке, потом свернули к входу.
Старый «вольво» Генри был припаркован рядом на траве. На заднем сиденье, рядом с чемоданом и парой картонных файлов, колечком свернулась Шеба, положив на лапы серый нос.
Позади меня голос:
— Она не очень хорошо себя чувствует…
Я повернулся — за спиной стоял Генри.
Кивнул на дымящуюся чашку в своей руке:
— Прежде чем спросишь, это просто кофе.
— Спасибо, что приехали. — Доктор Макдональд встала на цыпочки и поцеловала его в покрытую щетиной щеку.
— Нам нужно поговорить об очередности жертв.
Она сделала шаг назад. Кивнула. Затем обняла себя одной рукой:
— Это на самом деле зависит от того, делал ли Мальчик-день-рождения перерыв на год или нет, и…
— Не делал. — Генри отхлебнул кофе. Кружка дрожала в его руке. — Я абсолютно точно знаю, что пять лет назад была еще одна жертва, но родители об этом не заявляли.
Доктор Макдональд пристально посмотрела на него, наклонив голову набок:
— Откуда вы знаете, что они…
— Мне сказал ее отец. — Он стал вглядываться в туман. — Они не хотели, чтобы об этом стало известно.
— Значит, Кети была номером тринадцать, и все это он организовал ради нее.
— Твою мать… — Я сел на капот автомобиля Генри. Сквозь брюки стал просачиваться холод.
Генри улыбнулся доктору Макдональд:
— Вы выглядите замерзшей, Элис. Почему бы вам не зайти внутрь и сделать себе чашку чая? Заодно посмотрите, когда будете внутри, нет ли у них подробной карты местности?
Она отступила на шаг назад. Посмотрела на Генри, потом перевела взгляд на меня, потом снова на Генри. Затем кивнула:
— О’кей. — Ее красные кеды проскрипели по мокрой траве, и она скрылась внутри шатра.
Единственным доносившимся изнутри звуком был шум дизельных генераторов, запитывавших прожектора.
— Спасибо, что приехал, Генри.
— Ты должен сказать ей.
— Не хочу.
— Эш, ей нужно знать. Она и так играет не с полной колодой, да еще ты прячешь от нее карты.
— Нет.
Он положил мне руку на плечо:
— Я говорил с Дики — тебя отправят в отпуск но семейным обстоятельствам. Теперь это уже не важно.
— Это важно для меня!
— Почему? Ради всего святого, Эш, ты…
— Потому что это мое. Понял? Вот почему. — Я встал с капота, руки сами сжались в пронизываемые болью кулаки. — Четыре года это было моим. Ребекка — не общественная собственность, она моя дочь. И я не воспринимаю ублюдков, играющих ее жизнью и пытающихся сказать мне, что она мертва…
— Прости меня, Эш, но Ребекка… — Голос Генри был едва слышен.
— Она не мертва Она не мертва до тех пор, пока я не получу открытку…
По туману распространилось сияние — розовое, золотое и кроваво-красное. Должно быть, над холмами взошло солнце.
Я посмотрел на свои кулаки:
— И да. Я понимаю, как это звучит. Я никогда… — Глубокий вздох. — Это — мое.
Из полицейского шатра появилась доктор Макдональд. Она что-то несла подмышкой, а в руках у нее были две дымящиеся чашки.
— Эш, послушайте, вы хотели кофе, и вот вам кофе, там были еще рогалики, но они слегка засохли, но если вы хотите, я могу за ними сбегать? — Протянула мне чашку. — И карту тоже возьмите.
Генри расстелил ее на капоте «вольво». Она была очень детальная и достаточно большая, вмещала в себя весь парк с прилегающими улицами. Кто-то красными крестиками отметил места захоронений — отдельно для каждой девочки.
— Если он заботится о телах, то будет хранить их рядом друг с другом, — сказал он.
Издалека, сквозь туман, послышался шум автомобильного двигателя и хруст гравия. Шум становился громче.
Она склонилась над капотом:
— А он не заботится. Судя по расположению, он просто выбрасывает тела.
— Именно так. Просто не хочет носить их слишком далеко. — Генри достал карандаш. — Вы сделали какой-нибудь географический анализ? В наши дни сплошные компьютеры и статистический анализ, а мы иногда шевелили мозгами.
Раздолбанный «опель-астра» припарковался рядом с фургоном криминалистов. Из машины выбрался Дики, улыбка добавила морщин на его щеки.
— Генри! Генри Форрестер, старый черт, мне сказали, что ты здесь, но я сначала… — Уставился на меня. — Эш.
— Дики. — Я тоже посмотрел на него.
Доктор Макдональд улыбнулась:
— Правда, здорово? Генри согласился помочь следствию.
— Да, это великолепно. — Дики даже не взглянул на нее. — Эш, ты не можешь здесь находиться.
— Она моя дочь.
— Я знаю, что она твоя дочь. Слушай, ты в отпуске по семейным обстоятельствам. Обещаю держать тебя в курсе всех дел, но ты — не — можешь — здесь — находиться.
— Завтра ее день рождения, ты что, на самом деле думаешь, что я…
— Не заставляй меня вызывать кого-нибудь, чтобы тебя сопроводили домой, Эш. — Он закрыл глаза и потер рукой лоб. — Пожалуйста.
Прорезавшееся сквозь облака солнце сверкало на мокрых улицах, когда я, скрипя тормозами, вывел «рено» на Роуэн-драйв. Вебер, наверное, нажал на кое-какие кнопки, потому что полицейский кордон стоял метрах в пятидесяти от дома, держа журналистскую братию на приличном расстоянии, давая возможность Мишель хоть немного уединиться.
Я припарковался у тротуара, за фургоном с передвижной передающей станцией Би-би-си. Давно нужно было приехать сюда, посмотреть, как у нее дела. Помочь чем-то. Соврать, притвориться, что это совсем не то, что случилось с Ребеккой…
Может быть, Генри был прав, и это уже больше не важно. Меня пинком под зад вышибли из расследования, и кого теперь волновало, что все об этом узнают?
Руль леденил руки, пластиковое покрытие заскрипело, когда я сжал его.
Меня волновало.
Я моргнул.
Почему это был не Стивен Уоллес?
Еще моргнул.
Зажмурил глаза и так сжал руками руль, что они затряслись.
Зазвонил мобильный телефон — слишком громкий звук в тишине машины. Достал: «НОМЕР СКРЫТ».
— Кто это?
— Эш… — Энди Инглис, босс миссис Керриган. Он откашлялся и продолжил: — Я слышал о твоей дочери, и мне очень жаль.
Водительское окно холодило лоб.
— Мне тоже.
— Слушай, я тут собрался тебе позвонить, хотел сказать обычное в этих случаях «Чем я могу тебе помочь?» и всякую другую муть, но потом подумал: почему бы не протянуть парню руку? Так я это делаю. И знаешь, в чем дело? Один чувак, которого я знаю, рассказал мне, что там одна девчонка пропала, пару месяцев назад, открытку получили, все дела. А ее родители сказали, на хрен, мол, все это, тут ее бойфренд завязан, такие дела, сечешь?
Пара месяцев назад — двенадцатая жертва. Как раз перед Меган Тейлор. Нет ничего, что поможет мне отыскать Кети до завтрашнего дня.
— Я… спасибо, что хочешь помочь, но это…
— Этот бойфренд сказал, что он видел ублюдка.
— Он что? — Я выпрямился.
— Сказал, что был там, когда ее увозили. Не должен был там быть, но почему-то оказался. И видел все.
— И он что, никому не сказал? Как он мог не…
— У его папаши аллергия на офицеров полиции. Ладно, ручка есть, чтобы адрес записать?
— Сколько это будет стоить? — Я вытащил записную книжку.
— Херня. Гражданин, движимый заботой об интересах общества, — вот кто я такой. Сделай так, чтобы ублюдок получил все, что заслужил.
42
— …и это были… это были «Coldplay» и «Fix You». — Из автомобильною радио загрохотал кашель. — Простите, ребята, что-то горло болит со вчерашнего вечера. — Дрожащий вздох. — Ладно, все в порядке… Вы слушаете программу Великолепного Стива «Воскресный Праздник утреннего лентяя» и сейчас еще одна из любимых песен Меган Тейлор…
Я мчался по М-74, мимо пролетали поля и небольшие городки. Педаль газа была почти прижата к грязному коврику «рено», телефон — к уху, и я проклинал все на свете, потому что на другом конце линии раздавались гудки, гудки, гудки. А потом он снова переключил меня на голосовую почту.
— Генри, твою мать, ответь, пожалуйста, ты мне очень нужен!
Дал отбой и набрал снова, в четвертый раз за последние двадцать миль.
Локерби уже едва виднелся в зеркале заднего вида, когда я прекратил набирать Генри и набрал доктора Макдональд. Она ответила с первого звонка.
— Эш, с вами все в порядке, в смысле, я понимаю, что с вами не все в порядке, потому что все это случилось, а вы не можете теперь быть частью команды, и я… мы все беспокоимся о вас.
— Когда он их убивает?
— В день рожденья, а почему…
— Нет. Он их убивает утром, вечером, в середине дня, когда?
Я не… Это трудно сказать… На фотографиях ничего не указывает на время дня, все они сделаны внутри помещения, при искусственном освещении, так что…
— Если бы вы были им, когда бы вы это делали?
Я вырулил на внешнюю линию и с ревом промчался мимо автобуса, набитого уродливыми детьми.
— Мне кажется, что не очень здорово фокусироваться на этом, если мы…
— Когда — он — их — убивает?
Невозможно сказать, в смысле, мне кажется, что ему очень важно убить их в день рождения, и профессор Твининг сказал, что Лорен умирала часов шесть или семь, так что он не мог начать позже шести часов вечера… — Вздох. — Я думаю, что он ходит на работу, так что не может начать пытать их до того, как уйдет утром — на тот случай, если они внезапно умрут в его отсутствие. Так что это, скорее всего, происходит после работы.
— Это значит, что у нас есть время до пяти часов завтрашнего дня. — Посмотрел на наручные часы. — Тридцать часов до того, как он… До того, как Кети…
Молчание на другом конце линии.
— Что?
— Или он может взять в понедельник выходной и целый день потратить на…
— А вот этого не надо, о’кей? Просто… не надо. — Я хмуро посмотрел на дорогу. — Генри рядом?
— Работает с поисковой командой. Опираясь на карту, разработал местоположение возможных захоронений других жертв. Он очень хорош, Эш, я честно говорю, он ужасно хорош.
Еще на один шаг ближе к обнаружению Ребекки…
— Позвоните мне, как только он вернется.
— Алло? Алло? Меня слышно?
— Ненавижу я эти штуковины… — Генри откашлялся. — Вы уверены, что нас никто не слышит?
— Генри, здесь так воняет!
— Шеба ничего не может с собой поделать. Откройте окно, если это так вас беспокоит.
Бензина осталось четверть бака. Можно проехать еще немного перед остановкой.
— Эй, вы двое, вы не можете заткнуться? Еще есть одна жертва.
— Что?
— Пару месяцев назад, девочка из Бата. Семья получила открытку, но не стала заявлять.
Кто-то присвистнул.
Доктор Макдональд:
— Вы знаете, что это значит? Это значит, что Кети не номер тринадцать, она номер четырнадцать.
Пауза.
— Я был неправ. — Голос Генри был почти неслышен из-за рева мотора. — Я был неправ, Эш. — Глубокий вздох. — Он не выстраивал очередность до тринадцатой жертвы. Теперь это никогда не остановится…
— Эш, если у Кети четырнадцатый номер, то это значит, что у него начинается обострение: один раз в год в течение семи лет, две жертвы в следующий год, в прошлый год тоже две жертвы, а сейчас — три, это значит, что очень скоро их станет еще больше.
— У него началось обострение…
— Как это может помочь нам найти Кети?
Доктор Макдональд ответила быстрее, чем обычно:
— Эш, он не может сдержаться, он действует на полную, перебегает от жертвы к жертве, я думаю, что нам придется опубликовать заявление — чтобы все, у кого есть девочки, которым вскоре должно исполниться тринадцать, держали их под замком.
— Начнется паника.
— Что еще мы можем сделать, Генри, он скоро пойдет вразнос, мы не можем не сказать об этом людям — что, если бы это была ваша дочь?
— Хмфф. Моя дочь не может дождаться, когда я копыта отброшу, тогда она со своим муженьком сможет наложить лапы на мои деньги. Аля нее я не больше чем «эгоистичный старик, пропивающий ее наследство»… — Шмыганье носом. — Прости. Эш. Я снова совершил ошибку.
Мимо пронеслась флуоресцентно-желтая камера контроля скорости, сверкнула вспышка, когда я обогнал чей-то мини.
— Бойфренд жертвы сказал, что он видел Мальчика-день-рождения.
Голос доктора Макдональд зазвучал, как будто она начала подпрыгивать на кресле:
— Эш, это великолепно, Дики свяжется с полицией Эйвона и Сомерсета, возьмем описание и…
— Нет, никакой полиции. Да и приятель жертвы все равно не станет с ними говорить. Я еду туда сейчас.
— Но…
— Никакой полиции! — Я дал отбой и сунул мобильник в карман.
Осталось сто семьдесят миль.
Я вылез из машины, застонал и стал растирать спину, чтобы вернуть ее к жизни. Двадцать минут четвертого. Семь часов от Олдкасла до Бата. За Карлайл остановили за превышение скорости, но как только я предъявил свое удостоверение, сразу началось: нам так жаль, мы слышали о вашей дочери, хотите, мы сопроводим вас немного с мигалками и всеми делами…
Отстали на развязке 37, но вообще это было нечто.
Конечно, можно было полететь в Бристоль, но служба аэропорта начинает немного нервничать, когда ты пытаешься взять с собой на борт пистолет.
Я вытащил записную книжку и сверился с адресом, который получил от Энди Инглиса. Номер двадцать шестой, третий но узенькой улице в ряду сблокированных домов. Грязные, цвета ржавчины, черепичные крыши, маленькие садики, тротуары, забитые неряшливыми «хондами», «фордами» и «ситроенами».
Далеко не самое очаровательное местечко в Бат.
Я втиснул «рено» между припаркованными машинами и вылез в послеполуденный город. Здесь было теплее, чем дома, да и дождь не шел.
Толкнул деревянные ворота, они скрипнули, и я вошел в сад. Где-то по телевизору шел футбол — ревела толпа, и голос у комментатора звучал так, как будто он собирался описаться от восторга.
Нажал на кнопку звонка.
Приглушенный голос:
— О’кей, о’кей, иду… Господи… Нельзя, что ли, дождаться конца первого тайма. — Дверь открыл невысокий мужчина с большим носом и кудрявыми волосами. Он не улыбался. — Лучше, чтобы вы не были одним из этих вновь рождающихся задротов.
Я уставился на него.
Он провел рукой по пуговицам на своей рубашке поло:
— Что?
— Вы не пошли в полицию.
Он слегка попятился, облизнул губы и попытался захлопнуть дверь.
— Нет, не пошел. Сказал, что не пойду, и не пошел. — Взглянул на мою ногу, которая не давала этого сделать. — Честно. Мы ничего никому не сказали.
Я вытащил удостоверение и сунул ему поднос:
— Почему?
У него отвалилась челюсть, он шмыгнул носом:
— Я сейчас очень занят, так что прошу меня простить…
Из-за его спины донесся женский голос:
— Рон? Это миссис Махаджан? Скажи, что я приготовила блюдо по ее рецепту.
Рон оглянулся:
— Я тут сам разберусь, иди на кухню.
— Рон?
— Я сказал, что сам разберусь! — Он расправил плечи и снова оглянулся. — Вы не имеете права приходить сюда, запугивать нас. Ничего не случилось, мне нечего сказать. Теперь уходите.
— Этот ублюдок, Мальчик-день-рождения, схватил вашу дочь, так ведь?
— Ничего не произошло, так что, пожалуйста. — Он стиснул зубы.
— Я знаю, что вы чувствуете.
Он ударил себя кулаком в грудь:
— Откуда тебе знать, что я чувствую!
— Он забрал у нас дочь.
— Рон? Что происходит?
Я сунул руку в карман и достал бумажник — Кети, вся в черном, с ослепительной улыбкой на лице. Собирается на концерт «Green Day» в Абердинском выставочном центре. Ее первая большая тусовка.
— Она пропала в пятницу вечером. Открытку мы получили в субботу.
Он вспыхнул, опустил голову. Уставился на свои домашние туфли:
— Простите, но я не понимаю, о чем выговорите. Уходите, пожалуйста.
Я сделал шаг вперед, схватил его за рубашку и встряхнул, ударив головой о дверь:
— Хватит выпендриваться, недомерок. Он похитил мою дочь, и ее день рождения завтра, и я готов оторвать твою долбаную башку, если мне покажется, что это поможет найти мою дочь. Это ясно?
— Рон?
— Меня заставили дать обещание…
Мы сидели в гостиной, Элли Чедвик наливала чай из красного чайника. Она была невысокой хрупкой женщиной в зеленых джинсах и розовом пушистом джемпере. Волосы у нее были зачесаны за уши, а на лице столько косметики, что она вполне могла занять место за прилавком универмага. Так что лет ей было не более тридцати.
— Мы обещали. — Рон сидел за другим концом кофейного столика, уставившись на кусок пирога.
Она поставила чайник и взяла в руки фотографию Кети:
— Это ты обещал, Рональд Чедвик, а не я. — Провела пальцем но волосам Кети. — Ваша дочь хорошенькая.
— Вообще-то она заноза в заднице… но она моя.
— Наша Бренда была такая же. Вечно у нее были какие-то неприятности.
Элли повернулась, открыла дверцу в тумбочке под телевизором, и достала небольшой альбом с фотографиями. Перелистала страницы почти до конца и положила альбом передо мной на стол. Юная девочка в очках, волосы как у мамы, улыбалась мне откуда-то с ярмарки — на заднем плане карусельные лошадки. Одной рукой обнимает худого белобрысого мальчишку с большой щербиной между передними зубами.
Я указал на фотографию:
— Так это он ее бойфренд?
— Доусон Витэкер. Живет в Ньюбридж, это, наверное, самый роскошный район в Бате. Вам следует посмотреть на дома… Самое главное, что для нее это очень неплохая партия — в семье денежки водятся, но…
— Элли, хватит! — Рон врезал рукой по столу, отчего посуда зазвенела.
— Заткнись, Рон! Господи… Ты прямо как моя мать.
— Ты представляешь, что этот ублюдок сделает с нами, когда узнает, что мы говорили с копами?
— Мне наплевать, Рон, о’кей? Меня тошнит от всего этого. Мне надоело все время трястись от страха. Надоело прятать фотографии Бренды и притворяться, что ее не существует. Она была нашей дочерью. — Элли взяла альбом, вынула фотографию с ярмарки из прозрачного пластикового конверта и протянула мне: — Она пропала за четыре дня до своего дня рождения. Затем пришла… открытка, и она была точно такая же, как в газетах.
Рон нахмурился:
— Элли, я тебя предупреждаю…
Она глубоко вздохнула:
— Он ведь именно это делает, да? Пытает их, затем убивает, а потом рассылает эти мерзкие поздравительные открытки.
— Она у вас осталась?
— Осталась, говорите? — Рон хмыкнул.
Элли покачала головой:
— Папаша Доусона пришел к нам и забрал ее. Это был всего один раз, когда мы с ним встретились. Сказал, что если мы договоримся кому-нибудь о том, что случилось, если привлечем полицию, то наш дом сожгут вместе с нами.
Рон взял с куска торта марципан:
— Не забудь сказать, что сначала нас изнасилуют, — это была самая интересная часть его обещаний, черт бы его побрал.
— Он всего лишь пытался запугать вас. — Я тоже не всегда говорил правду.
— Тогда он проделал чертовски хорошую работу, а? Он торгует наркотиками, Элли, и все время убивает людей. Вот что он делает. — Рон скатал марципан в неровный комочек. — Я не хочу, чтобы меня насиловали…
Школа представляла собой забавный набор из нескольких выстроенных из песчаника зданий на южной окраине Бата, с гербами над воротами и домом привратника. Окна как в соборе, зубчатые стены, десять или двенадцать акров парковой территории, и все это спрятано за почти трехметровой стеной. Очень импозантно. Очень эксклюзивно. И очень дорого.
Папаша Доусона Витэкера, наверное, неплохо зашибал на наркоте.
Я припарковал свой раздолбанный «рено» за линией «ренджроверов» и полноприводных «БМВ», большинство из которых, наверное, понятия не имели, что такое грязная лужа. Недалеко располагалось поле для регби, но которому туда-сюда носилась стайка ребятишек человек из тридцати, перебрасывающих друг другу мяч, как только громила в черном тренировочном костюме дул в свой свисток.
Зазвонил мобильник. Достал его, взглянул на экран: «ПАРКЕР». Нажал на кнопку:
— Что-нибудь важное?
Молчание на другом конце трубки. Потом:
— Уголек… Какая херня, чувак, я только что узнал. Ты в порядке?
— А ты как думаешь?
— Черт… Я могу чем-то помочь? Хочешь, пойду навещу Мишель или еще что-нибудь?
Наверное, кому-то следовало бы зайти.
— Она не любит тебя, Паркер.
— Аа, я знаю, но она — семья. Я же не могу сидеть на заднице и ничего не делать.
— Это не…
— Принесу ей цветы или еще что-нибудь, а? — Пауза. — Мне на самом деле очень жаль.
Рядом с моим плечом возникла женщина в черном брючном костюме, с школьным крестом на нагрудном кармане, с седыми, безупречно уложенными волосами.
— Кажется, на следующей неделе мы сможем победить, как вы думаете?
Я дал отбой Паркеру, положил мобильный телефон в карман:
— А кто из них Доусон Витэкер?
— Простите, мне кажется, что мы с вами раньше не встречались. — Слегка нахмурилась. — Вы — родитель?
До пяти часов завтрашнего дня. Достал свое удостоверение:
— Мне нужно поговорить с Доусоном.
— Ах, да, я понимаю… У него…
— Нет, потенциальный свидетель.
— Ну, в таком случае мистер Аткинсон не будет возражать против вашего разговора. Следуйте за мной.
Вниз по холму, через поле для регби. Массивные белые штанги ворот сверкали под закатным солнцем, небо было глубоким и кристально-синим.
Снова взревел свисток. И мальчишки снова изменили направление, на этот раз двигаясь значительно медленнее. Тин в спортивном костюме состроил из своих ладоней мегафон:
— А ну-ка, двигайтесь живее! Еще пять раз! Дженкинс, не прижимай его к себе, это мяч для регби, а не твой плюшевый медвежонок!
С этого расстояния можно было легко узнать бойфренда Бренды Чедвик. Все такой же тощий, все такие же длинные светлые волосы, рот раскрыт, и ясно видна щербина между передними зубами.
— Одну секунду, пожалуйста.
Мой гид подошла к мужчине со свистком. О чем-то негромко переговорила с ним, указывая на меня пальцем.
Он пожал плечами и выдал еще одну, супердлинную трель из своего свистка.
— Витэкер, сюда, на двойную! Остальные — перерыв!
Доусон, весь из локтей и коленей, подбежал к нам. Под мышкой он держал мяч.
— Сэр? — Тон избалованного мальчика — голос, ломаясь, никак не перейдет черту, отделяющую интонации подростка от взрослого мужчины.
Мимо, отдуваясь и стеная, протопали дети. Мистер Аткинсон и женщина в брючном костюме стояли неподалеку, смеялись какой-то шутке. Давали нам возможность поговорить приватно.
Доусон пожал плечами — преувеличенный жест, при котором локти, кажется, взлетели на уровень плеч.
— Я не знаю. Все произошло очень быстро на самом деле. Мы поссорились. Она хотела пойти в среду на новый диснеевский фильм, как раз на свой день рождения, а я купил билеты на ретроспективу Ингмара Бергмана в Уотершед. В общем, ничего серьезного. В смысле, и наши отношения, и ссора.
Отношения? Ему всего тринадцать лет, с каких это пор тринадцатилетние мальчишки стали называть это отношениями?
— Но ведь ты его видел, правда? Того мужчину, который схватил ее?
— Да как сказать, все вроде было как обычно, только она уж больно приставучая стала. По правде сказать, я хотел порвать с ней после дня ее рождения. Просто праздник портить не хотелось.
Еще бы. Ничего себе подарок на день рождения — целый вечер смотреть шведское экзистенциальное кино.
Я вынул фотографию Кети:
— Это моя дочь.
Он удивленно вздернул бровь:
— Круто. Очень готическая.
— Мальчик-день-рождения схватил ее и собирается завтра убить. Ты — его — видел?
Доусон закрыл рот и посмотрел куда-то мне за плечо:
— Моему отцу не понравится, что я говорил с офицером полиции. Вам не следовало приходить сюда.
— Он собирается убить ее.
— Мне очень жаль. Честно, мне очень, очень жаль. — Слегка качнул головой.
Мне на плечо опустилась чья-то рука. Большая, волосатая, приделанная к горе мускулов и дорогому костюму. Солнечные очки, пулевидной формы голова с короткой стрижкой и кольцо с бриллиантом.
— Этот парень тебя беспокоит, Доусон?
— Мне правда очень жаль. — Мальчишка отступил на несколько шагов. — Мне нужно вернуться к занятиям. — Он повернулся и побежал к команде.
Я сжал руки в кулаки:
— Лапу свою убери, или я тебе все пальцы переломаю.
— Ты слышал это, Эд? Этот Хаггис говорит, что переломает мне все пальцы.
Рычание, как у медведя в берлоге.
— Мне так не кажется. — Эд сделал шаг вперед. Его лицо представляло собой переплетение шрамов, сходящихся к боксерскому носу, седые волосы на висках.
Вот черт — двое. Что толку было всю дорогу тащить пистолет в Бат, а потом оставить его в гребаной машине?
Где-то вверху небо окрасилось в кровавый цвет, и тени, словно когти, растянулись по игровому полю.
Одна последняя попытка быть цивилизованным до того, как началось насилие.
— Я просто хотел узнать, что видел мальчик, вот и все. На хрена мне ваш босс сдался.
Третий голос:
— А вот ты ему зачем-то понадобился.
Заломив мне руки за спину, они протащили меня на парковку к стоящему на ней «ренджроверу» с тонированными стеклами.
Я попытался сделать пару шагов в сторону своего неказистого «рено»:
— Кое-что забрать нужно из машины.
— Ты что, Хаггис, совсем тупой, да? — Тот, который с волосатыми руками, пикнул электронными замками «ренджровера». — Ты у нас сейчас ведешь себя тихо и смирно, или тебе настучат по голове и слегка травмируют.
— Я не…
— Так или иначе, но в машину ты сядешь.
Подбородок задран вверх, голова запрокинута. Вскарабкался на заднее сиденье «ренджровера». Волосатые Руки сел за руль. Его приятели разместились на заднем сиденье, по бокам от меня. От одуряющей вони лосьона после бритья перехватило горло. Машина выехала сквозь ворота на главную дорогу.
— Куда мы едем?
— Заткнись, Хаггис. Будешь говорить, когда тебя спросят, понял?
Минут через пять мы припарковались на трехполосной проселочной дороге, окруженной зелено-коричневыми полями. Домов видно не было.
Волосатые Руки обернулся, осмотрел меня с ног до головы. Улыбнулся:
— Эд?..
В мой живот врезался кулак, жестко, послав но телу волны обжигающего огня. Я сложился пополам, воздух с шипением вышел изо рта, а боль стала еще сильнее. Даже вздохнуть не мог. Надо было к этому приготовиться… Господи…
— Обыщи его.
Чьи-то руки обшарили мои карманы.
— Хо-хо, а что это у нас здесь такое?
— Удостоверение. А наш парнишка на самом деле коп. Черт возьми, а я-то думал, что вы, ублюдки, умнее.
— Да и бабла здесь приличная пачка… Сколько здесь, как ты думаешь, — четыре, пять сотен?
Наконец воздух проник в мои легкие.
Волосатые Руки сунул мой бумажник в карман:
— Хреновые дела у тебя, Хаггис. Приставал к сыну мистера Витэкера, совал нос в дела, которые тебя не касаются, проблемы создаешь. Не очень умно с твоей стороны, а?
Булькающий смех Эда:
— Не очень.
Да, они, скорее всего, были правы.
43
Мотор «ренджровера» сменил тональность — мы начинали замедлять движение. Ручеек пота пополз у меня по виску. Здесь, под мешком, было жарко, тонкая ткань прилипала к губам при каждом судорожном вдохе. Кровь стучала в глаза, бурлила в ушах. Надо дышать. Медленно и глубоко.
«Ренджровер», урча, проехал еще немного и остановился. Потом выключился двигатель, оставив после себя жалобное хныканье электрического мотора, потом глухой металлический лязг.
— Ну вот, Хаггис, мы и приехали. Дом, милый дом.
Кто-то сдернул с моей головы мешок.
Я моргнул. Закашлялся. Набрал полные легкие холодного воздуха.
Гараж на две машины, достаточно вместительный для «рендровера» и «ауди» И.8. Каменные стены, полки, забитые коробками, мерцающий свет ламп.
Волосатые Руки повернулся ко мне, ухмыльнулся:
— Мы готовы?
— Да не пошел бы ты…
Резкая боль в затылке, разошедшаяся по всей голове. Окружающий мир стал желтым, из углов резкими волнами рванулась чернота.
— Гллк…
Не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Ничего не работает.
Эд выволок меня из машины, придерживая в вертикальном положении, чтобы я не упал и не натворил чего не надо на полу. Он что-то говорил Волосатым Рукам, но слова смешивались и расплывались.
Только бы не вырвало. Только бы не вырвало…
Потащили меня вниз но ступенькам. Голые деревянные потолочные балки, жужжащие подвесные лампы, пахнет сыростью и плесенью.
А потом все…
— Гакхх… — Холодная вода потекла по горлу, пролилась из углов рта на рубашку, вымочив ее.
— Ну, как дела? Лучше себя чувствуешь, Хаггис? Мне на минуту показалось, что Эд врезал тебе слишком сильно.
Я моргал, плевался и кашлял, и каждый смази был словно горящий бензин, загоняемый в мозги велосипедным насосом.
Почему я не могу двигаться?
Черт! Я сидел на старом деревянном стуле, лодыжки накрепко привязаны проводом к его ножкам, руки связаны за спиной и тоже привязаны к стулу. Наверное, так должны были чувствовать себя Стивен Уоллес и Итан Бакстер — в полном дерьме.
В комнате с земляным полом окон не было, стены были голые, под потолком качалась одинокая электрическая лампочка. Кажется, я был не единственным, кто вляпался в дерьмо в этой комнате. На кого-то, сидевшего на другом деревянном стуле, было наброшено серое покрывало, из-под складок торчала голая нога. Кожа на ней была грязная, в порезах и синяках. Покрывало было испачкано коричневыми потеками — пятнами засохшей крови.
Твою мать…
Обеденный стол стоял у стены, прямо напротив меня, его поверхность была в грязи и царапинах. Волосатые Руки прислонился к нему и сложил руки на груди:
— Ты правила здешние знаешь? Или тебе их объяснить?
— Я знаю правила.
Кивнул головой:
— Зачем суешь нос в бизнес мистера Витэкера?
— Никуда я не сую. Я же сказал — плевать мне на вашего босса, я просто хотел узнать…
Кулак Эда снова врезался мне в живот. По крайней мере, на этот раз я смог сгруппироваться. Все равно боль была чудовищной.
Еще раз со стоном всосал в себя воздух.
Волосатые Руки запричитал:
— Вот тебе новые правила, Хаггис. Никаких сальностей. У вас там что, расследование? Именно поэтому ты заявился сюда из этого… — Достал мое удостоверение. — Где, мать его, находится этот гребаный Олдкасл?
— Мальчик-день-рождения похитил мою дочь. Мне нужно…
Очередной удар выбил воздух из легких, обжег огнем мышцы живота, и я чуть не сблевал.
— Гхххх… Хватит!
— Глупишь. — Эд ухмыльнулся.
— Итак, слушай сюда, Хаггис, что там за расследование? Кто-то что-то сболтнул где не надо, а? Что, из школы кто-то настучал?
— Мальчик-день…
Моя голова резко дернулась вправо. Кровь зашумела в ушах, огнем обожгло щеку. Как будто тебя ужалила двухметровая пчела с физиономией вроде собачьей задницы.
— Не катит, Хаггис.
— Мальчик-день-рождения похитил мою дочь. Он и подружку Доусона тоже похитил. Доусон его видел. Он…
Снова в живот. Я сжался, насколько мог, принял удар. Процедил воздух сквозь стиснутые зубы.
— Позвони… позвони в участок, сам спроси.
— Нет, так веселее.
Я кивнул:
— О’кей, о’кей, скажу тебе правду. Я работаю в специальной команде но расследованию наркотрафика в этом районе. Местные копы скомпрометированы, так что приходится использовать сотрудников из других мест. Мои передвижения отслеживаются, и моей команде известно, где я нахожусь сейчас. Здание прослушивается.
— И кто тебя на нас навел?
Я взглянул на Эда. Потом снова на него. Облизал губы:
— Не могу тебе этого сказать.
Кто-то, стоявший сзади, медленно зааплодировал:
— Браво! — Женский голос, нежный и певучий. — Мне особенно понравилась та часть, где вы посмотрели на Эда. Как будто не хотели его втягивать. Очень мило.
Подошла к столу. Высокая, элегантная, в черном платье и на высоких каблуках, длинные каштановые волосы спадают на спи-ну. Высокие скулы, брови выщипаны в тонкую изящную линию, темно-красная помада на маленьком чувственном рте. Серьги с бриллиантами. На пальце простое обручальное кольцо из золота.
— Юджин, будь лапочкой, возьми у джентльмена удостоверение и проверь его. Да, и пока будешь этим заниматься, захвати, пожалуйста, набор для начала вечеринки.
— Нет проблем, Терри.
Она прислонилась спиной к стене, одарив меня очаровательной улыбкой.
По всей видимости, дела у папаши Доусона Витэкера шли еще лучше, чем я предполагал, если он мог позволить себе такой трофей.
— На самом деле вы узнали о нашей маленькой операции не от Эдварда, не так ли? Вы просто разводили Юджина. — Улыбка слегка поблекла. — Не выношу обмана, а вы?
— Скажи я им правду, они бы мне не поверили. — Я напрягся в ожидании кулака Эда, но удара не последовало.
Терри наклонилась, взяла в руку покрывало и одним движением, как будто демонстрируя фокус, сорвала его.
К стулу была привязана женщина, в трусах и бюстгальтере, торс в синяках, распухшие губы покрыты запекшейся кровью. Сломанный нос и синяки под глазами. На одной стороне головы волосы срезаны.
— Это Вирджиния. Вирджиния — транссексуал, после хирургической операции, работает в эскорте. Нечто вроде особой дополнительной услуги. За небольшую плату вы можете трахнуть женщину, которая когда-то была мужчиной. — Терри провела пальчиком по ключице избитой женщины.
Вирджиния вздрогнула.
Терри вопросительно взглянула на меня:
— Хотите попробовать? Может быть, для вас это станет чем-то новым и волнующим?
— Нет.
— Да ют только Вирджиния на самом деле оказалась не оперированным транссексуалом, а? Она просто мерзкая шлюха. — Рука Терри мелькнула в воздухе, и голова Вирджинии дернулась назад. Из угла рта потекла струйка свежей крови. — Притворялась, что была мужчиной. Клиентов разводила. Брала с них деньги и лгала им.
Натуральная Миссис Психо…
— Разве можно поверить, что кто-нибудь может быть таким бесчестным. — Гладкий лоб Терри пересекли морщинки. — Так врать…
Голова Вирджинии свесилась на грудь, ее плечи тряслись, она издавала отрывистые рыдания.
— Хватит скулить, сучка, это твоя вина. Кеннет заплатил хорошие деньги за твою грязную ложь, как могла ты так поступить с человеком в ИНВАЛИДНОЙ КОЛЯСКЕ, МАТЬ ТВОЮ? — Лицо стало пунцовым, изо рта полетела слюна.
Позади меня глухой удар, порыв холодного воздуха прокатился по моей спине, затем появился Юджин Волосатые Руки. В одной лапе он держал спортивную сумку, в другой — дешевый мобильный телефон. «Горелка». Одноразовый мобильник. Плати — звони — выбрасывай. Поставил сумку на стол.
— Детектив-констебль Эш Хендерсон, полиция Олдкасла, в прошлом детектив-инспектор. Разжаловали после того, как какого-то педофила нашли убитым. А Мальчишка-день-рождения действительно сцапал его дочь. Мой приятель сказал, что все газеты об этом пишут.
Наконец-то.
— Я же вам об этом и говорил!
Морщинки снова пересекли лоб, только на этот раз к ним добавились надутые губки.
— Так значит, вся эта чепуха о специальном задании и о том, что все знают, где ты находишься… Это все — ложь?
— Да они бы не поверили, скажи я им правду, черт возьми! Что мне было делать?
Левой в лицо, да так сильно, что подо мной стул застонал. Вкус крови во рту. Сплюнул ярко-красным.
— Да. — Волосатый Юджин бросил на стол рядом со спортивной сумкой мой бумажник. — Тут дело еще вот в чем — он продажный. Работает на одного местного бандита по имени Энди Инглис.
— О, не надо быть таким мрачным, констебль Хендерсон, мы просто вас поддразниваем. — Терри улыбнулась. — Мы весь день вас ждали. — Протянула руку: — Юджин, телефон пожалуйста.
Юджин протянул телефон, и Терри набрала номер. Подождала.
— Алло, Мив?.. Как там дела в солнечном Олдкасле?.. Да… Конечно… — Посмотрела на меня. — Да, здесь он, спасибо за наводку… Я знаю… Да, немного… Хочешь сказать пару слов? — Кивок. — О’кей, сейчас передам трубку… Протянула телефон обратно Юджину: — Мив хочет поговорить с нашим гостем.
Юджин схватил меня за волосы и приложил телефон к моему уху.
— Ну что, нравится вечеринка, которую я тебе устроила? — Миссис Керриган.
— Пошла ты.
— Брось, офицер Хендерсон, зачем ты так? Разве я тебе не сказала, что ты у меня еще поплатишься, маленький ублюдок? Это тебе за то, что совал пистолет мне в лицо. Я же говорила, что тебе лучше было бы нажать на курок.
— Ты послала меня сюда понапрасну? Чертов ублюдок схватил мою дочь, а ты херней занимаешься, за нос меня водишь, чтобы я время тратил в этом гребаном…
— Слушай сюда, кусок дерьма. Мистер Инглис из кожи вон вылез, чтобы достать тебе эту наводку. Он тебе услугу оказывал. А эта маленькая вечеринка, на которой ты сейчас веселишься, — это подарочек от меня. Наслаждайся. — Повесила трубку.
Терри улыбнулась:
— Ну что, поговорили?
— Все, что она вам сказала, — ложь.
— Я так не думаю… Юджин?
Он убрал телефон от моего уха:
— Прости Хаггис. — И снова врезал мне кулаком в живот.
Твою мать…
Терри расстегнула молнию на спортивной сумке:
— Мив сказала мне, что Питбуль послал тебя сюда, чтобы поговорить с моим Доусоном. И я что, должна в это поверить? Кажется, со всеми делами о наркотиках и секретных агентах мы с вами разобрались, не так ли? Так скажите же мне, констебль Хендерсон, что Питбуль приказал вам сделать?
Я еще раз сплюнул кровь:
— Я не работаю на Энди Инглиса. Я… должен ему немного денег, вот и все.
Юджин втянул в себя воздух с таким звуком, какой производит автомобильный механик, собирающийся сорвать с клиента деньжат мимо кассы:
— У нашего приятеля в бумажнике шесть сотен лежит.
— Констебль Хендерсон, вы утаили деньги от бедного Питбуля?
— Ничего я не… Я… вы же слышали, что сказала ваша горилла — мою дочь похитили. Доусон видел Мальчика-день-рождения, когда тот похищал Бренду Чедвик, мне нужно знать…
На этот раз удар был так силен, что опрокинул меня вместе со стулом на спину.
Ахххх. Твою мать… Как будто пырнули в ребра битым стеклом.
Потолок состоял из необшитых перекрытий, электрических кабелей, потом шли доски настила верхнего помещения. Точно такой же, как на поздравительных открытках.
— Вы погрязли во лжи и хитрости, констебль Хендерсон. А это очень плохо для души. Вам нужно искупить свои грехи, как искупает их здесь Вирджиния.
Я закашлялся. Маленькие красные капельки упали мне на лицо.
— Я просто хочу вернуть свою дочь…
— Бренда Чедвик была просто дешевой шлюхой, которая пыталась зацепить на крючок моего сына. Всего двенадцать лет, а уже уверена, что может протрахать дорогу в мою семью. Как это можно вообразить? — Терри хмуро взглянула на стол. — Вы не можете представить, как я была довольна, когда Доусон пришел домой и сказал, что ее похитили.
— Он видел Мальчика-день-рождения…
— Юджин, сколько, вы сказали, при себе денег у констебля Хендерсона?
— Шесть сотен. Точнее, пять сотен и восемьдесят.
— Хорошо, этого более чем достаточно. — Она взяла бумажник со стола и пересчитала пачку наличных. — Двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят и восемьдесят. Этого вполне достаточно, чтобы взять напрокат пушку на… ну, скажем, на пятнадцать минут.
Я моргнул:
— Не хочу я…
— Конечно, вы хотите пушку. Вы же хотите спастись, не правда ли? — Снова полезла в бумажник. — Восемьдесят за пушку и двадцать — за пулю. Но это не плата за прокат, потому что она в вас и останется.
О, черт.
— Эдвард, будьте столь любезны, помогите детективу-констеблю Хендерсону принять соответствующее положение.
Эд поставил стул на ножки, потом перерезал кусок провода, которым мое правое запястье было привязано к спинке стула. Схватил мою руку своей исполосованной шрамами рукой и вздернул ее вверх, как будто я просился выйти в туалет.
— Он готов, Терри.
Она сунула руку в спортивную сумку и достала пакет для заморозки, простой такой, из прозрачного пластика, с застежкой-молнией. Внутри лежал пистолет, нечто большое, черное и смертельное. Протянула пакет Юджину:
— Юджин, не будете ли вы столь любезны?
— С удовольствием. — Он натянул на руки пару синих нитриловых перчаток, затем вытащил пистолет из пакета. — «Булл Чероки»: девять миллиметров, ударно-спусковой механизм двойного действия, используется израильскими спецслужбами. — Передернул затвор. — Вес семьсот пять граммов без патронов. — Нажал маленькую черную кнопку на черной ручке пистолета, магазин выскользнул. Юджин поймал его другой рукой. — В магазине десять патронов. Ты получишь один.
Вытащил из сумки еще один пакет, тоже с замком-молнией. В этом пакете лежал прямоугольник из черной пенистой резины, размером со спичечный коробок. Он открыл пакет и что-то достал из черного резинового прямоугольника. Пуля — она блестела, как полированное золото.
— «Люггер», девять миллиметров, вес пули — сто двадцать четыре грана, цельнометаллическая оболочка. — Загнал ее пальцем в верхнюю часть магазина и вставил магазин в рукоятку. Щелкнув, передернул затвор: — Готово.
Терри улыбнулась:
— Любит Юджин оружие, ничего не поделаешь.
Я не сводил глаз с этой хреновины.
— Слушайте, я всего лишь хотел узнать, что видел Доусон, клянусь, я не…
Эд зажал мне рот рукой, толстые пальцы впились в щеки. Юджин сделал шаг вперед, перехватил запястье моей правой руки и резко дернул вниз, притягивая грудь к коленям, при этом моя левая рука была все еще привязана к стулу.
Эд навалился мне на спину, удерживая на месте, а его другая рука сжимала мне челюсти.
Ублюдки… Сопротивляться было бесполезно — Эд был слишком тяжел.
Юджин вдавил пистолет в мою руку, заставляя ухватить пальцами рукоятку.
— Вот этот маленький рычажок — предохранитель. — Щелчок. — И ты уже можешь действовать.
Отлично, тогда я отстрелю башку с твоего большого волосатого… Моя рука затряслась от напряжения, но он не выпустил ее. Он наклонил дуло пистолета над моей правой ногой, направив его мне в ботинок.
Терри подняла руки:
— Настало время искупления, детектив-констебль Хендерсон.
Да пошла ты.
— Спустите курок.
Черта с два я стану спускать курок.
— Пуля идет либо вам в ногу, либо в голову. Выбирайте.
Слюна Эда обрызгала мне затылок.
— ДАВАЙ!
Юджин, задыхаясь, прошипел мне в щеку:
— ДАВАЙ ЖЕ, ТВОЮ МАТЬ!
— Время идет, детектив-констебль.
— ДАВАЙ!
— ДАВИ НА КУРОК, ХАГГИС!
— Пистолет будет оставаться в вашем распоряжении еще восемь минут.
— ДАВАЙ, ДАВИ НА ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ КУРОК!
— Один вариант или другой, но эту пулю вы точно унесете в себе.
— ДАВАЙ!
— ДАВИ НА КУРОК, ИЛИ Я ПРОСТРЕЛЮ ТВОЮ ДОЛБАНУЮ ГОЛОВУ!
— Не правда ли, выбор не слишком велик?
Они что, на самом деле думали, что я выстрелю себе в ногу? Я что, полный идиот?
Да пошли вы.
Юджин покачал головой:
— Он нам не верит. Этот Хаггис думает, что мы шутим.
— Хммм… — Терри подняла с пола серое покрывало и снова накинула его на искалеченное тело Вирджинии. — Что мы будем с этим делать, Юджин? Что мы можем сделать, чтобы убедить констебля Хендерсона?
Юджин вырвал пистолет из моей руки, встал, прицелился и нажал на курок. Резкий хлопок громыхнул в комнате, отражаясь от каменных стен. Голова Вирджинии под покрывалом дернулась, качнулась ткань за ее головой. Красное выплеснулось наружу, словно маковое ноле, мгновенно впитываясь в пыльную материю.
Господи… Прямо здесь, передо мной…
— Спасибо, Юджин, отлично исполнено. — Терри вытащила еще две десятки из моего бумажника. — Теперь детективу-констеблю Хендерсону потребуется еще одна пуля.
Он убил ее прямо здесь…
Терри вздохнула:
— Ох, только не надо выглядеть таким шокированным. Я не собиралась оставлять в живых эту лживую суку после того, что она сделала с моим Кеннетом.
Юджин снова зарядил магазин, снова вложил пистолет в мою руку и с силой направил его дуло в нос моего ботинка:
— Последний шанс, Хаггис.
— Время аренды истекает, констебль Хендерсон.
— ДАВИ НА ЭТОТ ГРЕБАНЫЙ КУРОК!
— Или в ногу, или в голову. Третьего не будет.
И что мне было делать?
— ДАВАЙ!
Я нажал на курок.
44
Звук выстрела, разнесшийся по всей комнате, был оглушающее громок.
Ничего, никакой боли. Эти уроды разводили меня, использовали холостые патроны. Все это была одна большая…
ЧЕРТ!
Ногу обожгло огнем, он распространялся от правой ступни словно выброс раскаленной лавы при землетрясении.
— ААААРГХ, ТВОЮЮЮ МААААТЬ… — Я дернулся на стуле, стараясь избавиться от этой боли, но она не пропадала, преследуя меня. Завопил в громадную мозолистую руку Эда.
Юджин забрал у меня пистолет и бросил обратно в прозрачный пластиковый пакет.
Сволочи…
Эд отпустил меня, и я вцепился в стул, выгнувшись всем телом.
— СУЧЬЕ ДЕРЬМО! АААААААААРГХ! УБЛЮДКИ! КАК БОЛЬНО! — Я сложился пополам, схватившись за правую ступню. — ААААААГХ, СУКА ДОЛБАНАЯ!
Дырка в носу моего ботинка была крохотная, обведенная серыми крапинками, словно темное солнышко с лучиками. Внутри было мокро, все в мелких осколках гравия с пола. Закапало ярко-красное, покрывая пол пятнистым узором.
— АААААААААААРГХ…
— Ладно, хватит себя жалеть.
— Себя? Жалеть? Да вы чертовы ублюдки! Чокнутые говноедные задроты!
— Полегче, полегче детектив-констебль. — Терри снова взяла мой бумажник, одарив меня чарующей улыбкой. — У вас здесь еще достаточно денег. Хотите купить еще одну пулю?
НЕТ!
Я замотал головой, стиснул зубы и стал глубоко дышать, с сипом вдыхая и выдыхая воздух, вдох — выдох, вдох — выдох.
О господи боже, как больно…
— Дать вам что-нибудь для обезболивания?
— Да. — Выдавил слово, словно камень из желчного пузыря.
Черт, черт, черт, черт, черт…
— Эд, не будете ли вы столь любезны подремонтировать немного констебля Хендерсона?
— С большим удовольствием. — Он схватил меня за руку и, вытянув ее вперед, вывернул локтевым сгибом вверх. Вдавил большой палец в кожу, отчего вена вздулась, и зубами сорвал колпачок со шприца.
— Я не хочу…
— IIIшш, лучше станет от этого.
— Нет, это…
Игла вошла внутрь. Небольшая боль, когда он нажал на поршень.
— Ну вот и все. — Терри выложила деньги из бумажника на стол. — Этого хватит, чтобы покрыть затраты на «первую помощь». Не беспокойтесь, там нет крысиного яда. — Улыбнулась. — Хотите, подбросим вас до выезда из города?
По моему телу распространилось тепло, исходящее прямо из сердца. Стены начали пульсировать. Как будто комната задышала…
Рот Терри двигался, но слова потеряли всякий смысл, превратившись в отдаленные расплывчатые звуки, раздававшиеся в темноте.
Нога больше не болела.
— Да, Хаггис, ты вроде все получил. — Юджин сунул руки мне под мышки и выволок меня из «ренджровера». Поставил меня прямо. Отпустил… и снова схватил. Потому что земля закачалась у меня под ногами. — Аккуратненько. Что, ноги еще не слушаются, а? — Прислонил меня к мусорному контейнеру.
Это была площадка для стоянки машин, на дороге, в темноте, где-то на окраине Бата. Даже не на главной магистрали — шум транспорта доносился откуда-то издалека, раздаваясь в моих ушах едва слышным шипением.
— Мммм… о’кей… — Губы не слушались. Онемели, как и все мое тело.
— Ладно, еще раз тебя отпускаю…
На этот раз я устоял в вертикальном положении.
— Отличная работа. Руку раскрой.
Я прищурился, стараясь разглядеть его, но он все время расплывался.
— Нннне… надо стрелять ммменя.
— Не глупи. — Юджин поднял мою руку и вложил в ладонь две маленьких блестящих штучки. Патроны. Сжал мои пальцы вокруг медных гильз, вынул патроны и бросил их в прозрачный пластиковый мешок для замороженных продуктов. Закрыл на нем молнию. — Ну вот и все. Мы берем это, а ты — вот это. — Сунул в карман моей куртки небольшую пластиковую коробочку, вроде футляра от ручки, и нежно похлопал меня по щеке: — С тобой потом разберутся, Хаггис.
Юджин стянул с рук синие нитриловые перчатки, исчез за машиной, открыл дверь и сел за руль.
Сидевшая в пассажирском кресле Терри открыла окно. Она успела сменить платье на желтую рубашку, черную джинсовую куртку и бейсболку с длинным козырьком.
— Ну что, мы неплохо повеселились, но, если вы думаете заскочить в ближайший полицейский участок, чтобы подать жалобу, хочу вам напомнить — на пистолете только ваши пальчики.
Я уставился на нее. Мигнул, словно в замедленной съемке.
— У нас тут имеется мертвая шлюха с вашей пулей внутри. Кто знает, где может снова всплыть этот пистолет — в вооруженном ограблении, на мертвом копе, в серии умерщвленных проституток… — Подмигнула. — А о ноге позаботиться надо.
«Ренджровер» отъехал от автомобильной стоянки, задние габаритные огни вспыхнули, как глаза у злого кота. Сжались. И пропали.
Совсем один. Совсем один в темноте.
Надо вернуться в Бат, найти машину. Домой поехать…
Правая нога волочилась по асфальту. Оглушающая боль, завернутая в серебряную упаковочную ленту, потом в полотенце, потом еще раз перемотанная упаковочной лентой, а потом в мусорный мешок из толстой пластиковой пленки. Шаг, волочим… шаг, волочим… Шаг, волочим, споткнулся. Земля бросилась в глаза. БАЦ.
Черт.
Лежу на дороге, в темноте и холоде, едва дышу. Проклинаю все на свете.
Кети…
Заплакал. На лице холодные мелкие капли дождя.
— УБЛЮДКИ!
Глубоко в кармане зазвонил мобильный телефон. С третьей попытки вытащил его. На экране мелькнуло «МАКДОНАЛЬД». Потом исчезло. Телефон переключился на голосовую почту.
Мои ноги отказывались работать.
Понажимал на кнопки, и наконец из динамика донесся ее записанный голос:
— Эш? Алло, это Элис, Элис Макдональд? О’кей. Так что Генри был абсолютно прав во всем. Ребята из отдела по обследованию места преступления перекопали все места, которые он отметил на карте, и нашли остальные тела. Все оставшиеся. — Пауза. Где-то вдалеке взвизгнула лисица. — Так что теперь у нас всего одиннадцать комплектов останков, это означает, что была еще одна жертва, пять лет назад. Я хотела… Я подумала, что вам нужно это знать. Перезвоните мне, когда получите это сообщение… Пожалуйста…
Конец сообщения. Чтобы стереть сообщение, нажмите три.
Они нашли Ребекку.
Я закрыл лицо руками и зарыдал. Все эти годы моя маленькая девочка была на самом деле мертва. Дождь мочил мои волосы, пропитывал мою одежду, холодный и мокрый тек по моей онемевшей коже.
Кети и Ребекка.
Нет.
Надо встать. У меня еще есть время до пяти часов завтрашнего дня.
Встать.
— ААААААААААААААААААААГХ!
Встать. НЕМЕДЛЕННО!
Подтянувшись, я встал на колени. Потом на подгибающиеся ноги. Шаг, волочим… Шаг, волочим… Шаг, волочим…
Найти его и убить. Шаг, волочим… Шаг, волочим… Сжать мои ноющие пальцы вокруг его горла и сдавить… Шаг, волочим… Шаг, волочим… Привязать его к стулу в подвале… Шаг, волочим… Шаг, волочим… Резать ножом его кожу и слушать, как он кричит… Шаг, волочим… Шаг, волочим…
В темноте вспыхнули огни фар, стали приближаться.
Шаг, волочим… Шаг, волочим…
Машина подъехала и остановилась прямо напротив меня.
Шаг, волочим… Шаг, волочим…
Водительская дверь открылась, внутри машины зажегся свет.
— С вами все в порядке?
Я моргнул, протер рукой глаза.
Мальчишка: тощий, длинные светлые волосы, большая щербина между передними зубами. Доусон Витэкер, сын Терри.
Я прищурился, пока машина не попала в фокус. Сраный «рено» с вмятинами на боку. Моя машина.
— Это моя машина.
— Простите. — Он открыл дверь с пассажирской стороны, обежал машину и поддержал меня под локоть.
Шаг, волочим… Шаг, волочим…
— Головой не ударьтесь.
— Домой хочу… — Я свалился на сиденье.
Доусон облизал губы, мгновение помедлил и залез обратно в машину.
— Я в этом не виноват. — Мальчишка переключил скорость, выезжая на внешнюю линию, чтобы обогнать автомобиль-фургон. — Я знал, что что-то случилось. Мама ни за что не отпускала меня на тренировку без охраны, особенно после того, что случилось с папой… Обычно это или Юджин, или Эд, или Дерек, но чтобы все трое…
В темноте засветился дорожный знак: «Южный Уэльс М4; Бристоль (Запад), Юго-Запад, Мидлэндс (М5); Бристоль М32». Доусон миновал развилку.
— Не могу вести вас в Бристоль — у мамы там весь бизнес организован, если мы появимся в неотложной помощи, она об этом через пятнадцать минут узнает. Мы едем в Глостер.
— Никаких больниц. — Я глубже погрузился в свое кресло.
— Вам нужен покой. Постарайтесь заснуть или еще что-нибудь…
Черта с два.
— Как ты меня нашел?
— А что с вашей ногой? — Он смотрел прямо перед собой.
— Искупление грехов. — Я сделал из пальцев пистолет и направил на него. — Бах.
— Мама всегда избавляется от них по дороге на работу. Я и подумал… Ну, если вы еще живы… — Вдали замигали городские огни. Мы обогнали обшарпанный «форд-транзит». — Мальчик-день-рождения на самом деле похитил вашу дочь?
— Для мальчика ты очень неплохо ведешь машину.
— Мне тринадцать. Я уже не ребенок.
— Точно.
Он еще крепче ухватился за руль, как будто собираясь сорвать его с рулевой колонки. Ему не хватало только артрита, мертвой дочери и дырки в ноге. Пластиковый корпус рулевой колонки был весь покрыт царапинами, словно большая серая фисташка. Из него торчали провода, их медные концы были соединены напрямую.
— Ты еще и мою машину угнал…
Доусон глубоко вздохнул:
— Мальчик-день-рождения не убивал Бренду.
Я приложил голову к холодному стеклу окна:
— Это твоя мама, да? Ей не понравилось…
— Мама подумала, что Бренда охотница за кошельками. Но она ошибалась.
— Поэтому она и убила Бренду.
Молчание.
— Нет. Я опередил ее.
Улица, была тихой и темной, когда Доусон, затормозив, припарковался на гравийной площадке за невзрачным бетонным зданием — четыре этажа, свет горит в окнах.
Я моргнул. Руки были словно налиты свинцом, ноги тоже. Наверное, потерял прилично крови.
Он, помогая, почти выволок меня из машины:
— Идти можете?
— Я не… Да.
— Тут недалеко. — Он взял мою руку и положил себе на плечо.
Открыл заднюю дверь своим ключом, и мы похромали но узкому коридору к небольшой лестнице, ведущей вниз. Черт побери, ну почему здесь должна быть лестница?
Шаг, пум… Шаг, пум… Переношу вес тела на пятку и стучу каблуком.
Внизу синяя дверь с почтовым ящиком. Доусон снова вынул ключи, поколдовал с замком, и мы очутились в небольшой квартирке в полуподвальном этаже, наполненной ароматом чего-то пекущегося.
Он закрыл дверь и стал запирать ее: три тяжелые щеколды и привинченный к половицам металлический прут, крюком вдевающийся в большую стальную пластину на двери.
В наших краях домашние плантации с марихуаной так круто не охраняют.
Доусон снял пальто и повесил его на крючок:
— Брен? Брен, это я.
Голос из холла:
— Как потренировался?
Он провел меня на маленькую кухню, выкрашенную в веселенькие желтые цвета Перед электрической плитой, помешивая что-то в кастрюле, стояла молодая девушка.
— Рыбные палочки и яблочный пирог, если ты не… — Она обернулась — длинные светлые волосы и прическа совсем как у матери.
Улыбка исчезла с лица Бренды Чедвик. Она уронила деревянную ложку и прикрыла выдававшийся живот руками:
— Кто это?
Доусон успокаивающе поднял руки:
— О’кей, не волнуйся, я все объясню.
— Да уж объясни, пожалуйста!
Передо мной на столе стояли чашка горячего чая с молоком, тарелка рыбных палочек, картофельное пюре и макароны-колечки. Все остывало, в то время как Доусон и Бренда с волчьим аппетитом уничтожали свой ужин.
Бренда отправила в рот последние макаронинки, выпрямилась и погладила выступающий живот:
— Сами понимаете, мы не могли остаться. Если бы мать Доусона узнала, что я беременна, она убила бы и меня, и нашего ребенка.
— Пришлось убежать.
Доусон покачал головой и обнял ее за плечи:
— Ты маму не знаешь. Она бы нашла нас, где бы мы ни прятались.
Великолепно. Я отодвинул в сторону свою тарелку:
— Но только не в том случае, если она подумает, что Бренда уже мертва.
— Почему я и сказал, что видел, как Бренду похитили. — Он уставился на свои руки. — Мама не всегда была такой, она такой стала после того, как искалечили отца…
Все очень просто — обычная работающая мать, присматривающая за семейным бизнесом.
Бренда внимательно посмотрела на меня:
— Это была моя идея. В газетах напечатали открытку девочки из Инвернесса, и мы сделали похожую фотографию.
— Итак, вы подделали похищение, подделали поздравительную открытку и нашли в Глостере квартиру, в которой можно спрятаться.
Доусон кивнул:
— Мужчина должен заботиться о своей семье.
Пapa тринадцатилеток играет в семью. По-видимому, у них это надолго.
Бренда улыбнулась ему:
— Знаю, что это совсем немного, но зато это наше. Доусон слегка приворовывает у своей мамы каждую неделю, этого хватает, чтобы платить за аренду и покупать вещи для ребенка.
— Я кладу деньги на банковский счет. Скоро у нас будет настоящий дом.
Зазвонил мой мобильный телефон. Доусон и Бренда вздрогнули. Я дождался, когда звонок переключится на голосовую почту.
— А как насчет твоих отца с матерью? — спросил я.
Она опустила голову:
— Если все так и останется, она им тоже ничего не сделает.
После ужина Доусон помог мне пройти в ванную. Я сел на край унитаза. Бренда разрезала и сняла с моей ноги потертый пластиковый мешок, а потом упаковочную ленту под ним. Полотенце было темно-красным от крови, оно упало в ванну, расплескав но ее бортам маленькие капли крови.
— О господи… — Она облизала губы, потерев друг о друга кончики затянутых в резиновые перчатки пальцев. Взглянула на капающее месиво из кожи и упаковочной ленты. — Хотите, чтобы я сняла ботинок, или, может быть, я лучше его разрежу?
Сейчас в ванной комнате пахло фейерверком и кровяной колбасой.
— Срезай. Все равно он испорчен.
Я закрыл глаза и стиснул зубы. Куски ботинка со стуком упали в ванну.
Металлический звук. Шипение. На ступню полилась теплая вода.
Приоткрыл глаза.
Бренда водила туда-сюда по ступне душевой лейкой, смывая толстые комья свернувшейся крови.
— Давай, Брен, у тебя получится…
Она надула щеки и сморщилась.
Сквозь красное и черное проглянула розовая плоть. Ступня опухла и раздулась, словно от осиного укуса, в самом ее центре, примерно в дюйме от того места, где она переходит в пальцы, была небольшая дырочка, не больше обычной горошины. Солнышко с лучиками, которым было отмечено входное отверстие нули на ботинке, было и на ноге. В кожу впились черные пороховые точки. Из распухшего месива торчали маленькие осколки кремового цвета. Кость.
Изнутри, окрашивая воду, сочилось розовое.
Она взглянула на меня:
— Шью я не очень хорошо, но зато у меня есть дезинфектант?..
— Просто промой и перебинтуй, этого будет достаточно. — Я попытался улыбнуться, пока кровь стекала в ванну. — У тебя отлично получается. Ты будешь хорошей матерью.
Ну что, гангрена мне вроде больше не угрожает.
Струи дождя мерцали в свете уличных фонарей.
— Мне правда очень жаль, серьезно. — Доусон переступил с ноги на ногу. — Вы сюда приехали из-за нас, и мне очень жаль, что я не могу помочь спасти вашу дочь. — Он порылся в кармане и достал маленький пластиковый пакет с дюжиной маленьких таблеток на дне. — Амфетамины… но крайней мере, за рулем не заснете. И еще я залил полный бак бензина.
Я взял таблетки, положил в карман:
— Не нужно приворовывать товар у своей мамаши, кто-нибудь может заметить.
Он вздернул подбородок:
— Мужчина должен заботиться о своей семье.
— Смотри, накажут тебя родители. — Я сел за руль «рено». — Ты хороший парень, Доусон, постарайся не стать похожим на свою мать.
Он ухмыльнулся мне:
— Не беспокойтесь, я дерьмово выгляжу в колготках.
Фары осветили противоположную сторону дороги, оставив за собой мерцающий след, который пульсировал в одном ритме с моей продырявленной ногой. Не очень-то легко было вести машину, нажимая на газ и тормоз одной левой ногой, но я справлялся. Пока. Бешено колотившееся сердце не хотело успокаиваться, как бы я ни скрипел зубами. Чертовы амфетамины. Да и высокое давление совсем не то, что нужно для дырки в моей ноге. Но, по крайней мере, я все еще ехал…
Перед глазами, под мелким дождем, со стоном и визгом колыхались дворники, и звук у них был как у разъяренных ворон, ждущих, как бы выклевать мне глаза.
Пришлось остановиться и заправиться. Выпил немного напроксена, диклофенака и трамадола, которые прихватил с собой из дома. Боль снова утихла, и вести машину стало легче.
Судя по часам на приборной доске, времени было чуть больше половины одиннадцатого. До полуночи полтора часа. Семнадцать часов до пяти вечера понедельника. Полтора плюс семнадцать будет… Протер кулаком глаза. И почему фары такие ослепительно яркие? Восемнадцать с половиной.
Восемнадцать с половиной часов до того, как Мальчик-день-рождения начнет резать на куски мою девочку.
Я слегка шевельнул левой ногой, держа «рено» на М6 четко на семидесяти. Если по пути сюда можно было помахать удостоверением, и это срабатывало, то теперь, когда зрачки у меня как две большие черные пуговицы, а в ноге дырка, это вряд ли поможет.
Слева пролетел Престон — огни в темноте и название на блестящем от дождя дорожном указателе.
Восемнадцать с половиной часов.
В кармане завизжал мобильный телефон. Достал: «ГЕНРИ». Нажал на кнопку.
— Это… это больше не работает… — Слова невнятные, наползают друг на друга.
— Ты нашел Ребекку.
— Я старался., я старался не думать… Но это так… трудно… Мне так жаль, Эш, так… мне так жаль. — Невероятно, я своими глазами видел, как он в одиночку в один присест уговаривает бутылку виски, и ничего. Совершенно трезвый. — Я хотел… хотел спасти ее, но это… я не смог… я не смог понять, чего он хочет..
— Генри, сколько ты выпил?
— Я больше не могу… не могу этим заниматься… больше… надо было остаться в Шетлэнде. Эш, почему… почему ты заставил меня приехать? — Всхлипнул. — Она мертва… это не… я не могу.
— Черт тебя возьми, Генри… — Я крепче схватился за руль. — Ты не один, у кого хреновый день, о’кей? Пора тебе вырасти.
Что-то проревело мимо меня по внешней линии, от чего маленький «рено» качнуло.
— Мне нужно было… нужно было поймать его… давным-давно. Это моя вина. Это… нет. — Хлюпанье, шмыганье носом, потом сиплый вздох. — Я не думал, что так… Прости меня, Эш, прости меня. Это моя вина…
— Убери бутылку, бесполезный старый пьяница, мне нужна твоя помощь! Кети все еще у него! Еще есть время. Мы должны найти его.
— Глупый, бесссполезный старик… Должен был… давным-давно должен был подохнуть.
— Генри!
— Все, кого я знал… все мертвы.
Приглушенный стук, рыдания.
Спасибо, Генри, огромное тебе вот такое спасибо, твою мать.