Я врезал по двери, распахнув ее настежь. Обогнул толпу старых пердунов в домашних халатах и шлепанцах, окутанных облаками сигаретного дыма.
Куда, черт возьми, он…
Вот, по другую сторону низкой стены, отделяющей каслхиллскую больницу от автомобильной парковки. Беременная женщина, выкрикивая ругательства, колотит по окну древнего «форда-фиесты», с ревом отъезжающего от обочины.
Ругань у меня за спиной – это констебль О’Нил врезался в толпу куривших пенсионеров, лицо раскраснелось, на щеках блестит пот.
– Вы его взяли?
– Я что, твою мать, похож на того, кто его взял? Давай за машиной. БЫСТРО!
– О господи…
Он неуклюже вскарабкался на низкую стену, направляясь к нашему ржавому «воксолу», припаркованному на двойной желтой, как раз в том самом месте, где остановка запрещена.
Беременная женщина стояла посреди дороги, грозя кулаком вслед «фиесте», которая, виляя, выезжала через ворота больницы на Нельсон-стрит.
– ЧТОБ ТЫ СПИД ПОДХВАТИЛ И СДОХ, ВОРЮГА ПРОКЛЯТЫЙ!
Я затормозил рядом с ней:
– Вы его лицо хорошо разглядели?
– Он, сволочь, мою машину украл! Вы видели?
– Вы узнаете его, если увидите снова?
– У меня собака в багажном отсеке! – Закрыла руками рот. – ТОЛЬКО ВЕРНИСЬ СЮДА, ЗАДРОТ ЧЕРТОВ!
Патрульная машина с визгом рванула от бордюра и остановилась, скрипя тормозами, на противоположной стороне дороги. О’Нил опустил стекло:
– Он уходит.
Я указал женщине на больницу:
– Не уходите отсюда, пока с вас не снимут показания, поняли? – Потом подбежал к машине и запрыгнул внутрь. Хлопнул дверью. Ударил О’Нила по плечу: – Дави на газ!
Он так и сделал, и старый «воксол» рванул вперед в облаке дыма от покрышек.
Вырвались на Нельсон-стрит, едва не столкнувшись с малолитражкой. Водитель нажал на гудок, глаза на лоб вылезли, рот перекосило от ужаса.
О’Нил удержал машину – обе его руки намертво вцепились в руль, зубами закусил нижнюю губу – и погнал ее вверх по холму. Мимо окон понеслись газетные киоски, магазины с коврами и парикмахерские. Я вцепился рукой в ремень безопасности, врубил сирену с мигалкой.
Сирена взревела, заглушая рев мотора, и мы понеслись по дороге, рассекая предобеденный трафик.
Взлетели на вершину холма. Я вытащил рацию и заорал в нее:
– Чарли Хоутел Семь вызывает Базу, мы преследуем Потрошителя. Двигаемся в восточном направлении по Нельсон-стрит. Перекройте дорогу. Он в коричневом «форде».
Пауза, потом на линии захрипел голос с сильным акцентом уроженца Данди:
– Вы что, напились?
– Срочно высылайте на место подкрепление!
«Воксол», проскочив вершину холма, метра три пролетел по воздуху и снова шлепнулся на асфальт. О’Нил сидел за рулем, вывернув плечи вперед и держа руль в прямых руках, как будто толкая машину, придавая ей дополнительную скорость.
– Вот он! – Я ткнул пальцем в ветровое стекло.
«Фиеста» исчезла в тоннеле под дорогой.
Нас разделяло секунд тридцать. Сверху над нами громыхало шоссе, а О’Нил все прижимал и прижимал к полу педаль газа. Вой сирены эхом отзывался в бетоне. Снова выскочили на свет.
– Почти догнали…
Теперь нас разделяли секунды четыре, не больше. «Фиеста», едва не сбив женщину на мотоцикле, проскочила на красный в том самом месте, где Нельсон-роуд пересекает Кэнард-стрит, и понеслась наперерез пассажирскому автобусу. Он врезался прямо в «фиесту», со стороны переднего пассажирского сиденья. Машину подбросило в воздух метра на полтора, закрутило и швырнуло на столб светофора.
– Черт! – О’Нил врезал по тормозам. Выкрутил руль влево, отчего зад машины занесло и она заскрипела шинами по булыжнику.
А потом все пошло, как в замедленной съемке. Цвета стали яркими и резкими, словно высвеченные декабрьским светом. Женщина с коляской, рот раскрыт в безмолвном крике. Мужчина на верхней ступеньке лестнице рядом со входом в книжный магазин, рисовавший граффити на стене. Маленькая девочка, выходившая из кондитерской, застывшая с надкусанным пирожным во рту. Фургон «Транзит», водитель давит на гудок – и мы врезаемся прямо в него.
Удар был словно выстрел из дробовика – кубиками триплекса засыпало весь салон «воксола». Машина опрокинулась набок, на мою сторону, я повис на ремне безопасности, потом сдетонировали подушки. Окружающий мир заполнился белым и вонью от фейерверка. Потом машина снова встала на колеса, покачалась, и осколки триплекса дождем застучали по моей коже. Ноздри забило запахом пыли, подушек безопасности и бензина.
Потом щелчок – и пленка пошла с обычной скоростью.
О’Нил, склонившись вперед, висел на ремне безопасности, по лицу из раны на лбу и разбитого носа текла кровь. Радиатор «Транзита» заблокировал окно с его стороны.
Я попытался справиться с ремнем, голову заполнил свистящий звон.
Надо выбираться… Толкнул дверь и, шатаясь, выбрался на дорогу, держась рукой за крышу машины, чтобы оставаться в вертикальном положении.
Кто-то завопил.
«Фиеста» изогнулась вокруг фонарного столба, пассажирскую сторону вдавило внутрь. Фонарный столб тоже был не в лучшем виде. Его согнуло и скрючило, стеклянный фонарь болтался на паре проводов.
Вокруг меня завертелись желтые и черные точки, затуманивая улицу.
Я моргнул. Покачал головой. Щелкнул челюстью. И звон из оглушающего стал просто болезненным. Господи, ну и месиво…
Когда я шел через дорогу, под моими ботинками хрустело стекло.
В багажном отсеке «фиесты» кто-то скулил. На меня уставилась пара коричневых глаз, мокрый нос прижался к потрескавшемуся стеклу хетчбэка. Потом распахнулась водительская дверь, и мерзавец выпал на дорогу. Мешковатый спортивный костюм, кроссовки, большая вязаная шапка натянута на уши. Я не видел его лица, только затылок.
– Вы! Вы арестованы!
И тут все началось. Он вскочил на ноги, как на пружинах, не обернулся, руки и ноги заработали, как поршни, и рванул в сторону сине-белой гостиницы из монолитного бетона на Гринвуд-стрит.
Только, черт возьми, не это.
Я помчался за ним, на ходу доставая рацию.
– Срочно пришлите «скорую помощь», пересечение Кэнард, Нельсон и Гринвуд. И вызовите пожарных, там собаку в обломках зажало.
Побежал еще быстрее, пульс бился в горле и ревел в груди.
За угол Гринвуд. Впереди возвышался железнодорожный вокзал – громадное здание в викторианском стиле, похожее на перевернутую лодку из стекла и стали, с массивной колоннадой из бетона, пристроенной в 1970-х, чтобы могло подъехать такси и было где укрыться курильщикам.
Протолкался через главный вход в гул людских криков и грохочущей музыки. Внутренняя часть вокзала представляла собой большое открытое пространство, с переходами для пассажиров, арками, возвышавшимися над железнодорожными путями и соединявшими полдюжины платформ. Свет проникал внутрь сквозь грязную стеклянную крышу.
Рядом с билетными кассами установлена большая сцена вроде шатра, с логотипом «Каслвейв FM» по обеим сторонам и растяжкой «ПРЕВРАТИМ МИЛИ В УЛЫБКИ!!!» посредине. В передней части сцены стол, задрапированный черным, за ним пара придурков, хлопавших в такт музыке поднятыми над головой руками и при этом не выпускавших из рук микрофонов.
Море человеческих тел хлопало руками в ответ. Все стояли плечом к плечу, сгрудившись в главном зале вокзала.
– Ha, excelente mi amigos! – Музыка стихла. – Сколько всего, Колин?
– Ну, Стив, мы уже добрались до Кале во Франции, правда, круто?
– Мегафантастически круто! – Гудок старомодного автомобильного рожка с резиновой грушей.
Где он, черт бы его побрал?
Не видно, чтобы кто-нибудь бежал. Никто не размахивает кулаками и не ругается из-за того, что его оттолкнули.
– Это Великолепный Стив и Чоооооооокнутый Колин, пять минут второго на наших часах, и мы вживую, вживую, ВЖИВУЮ из железнодорожного вокзала Олдкасла в Логансферри!
Толпа приветственно заревела.
Должен же он деться куда-то…
– Ты не ошибся, Стив, мы едем на велосипедах к Филиппинам, чтобы собрать деньги жертвам тайфуна «Нанмадол»! Шесть тысяч шестьсот и семьдесят четыре мили!
Я врезался в толпу. Вот он – синий спортивный костюм.
– Эй ты! Даже не вздумай бежать!
– Это очень много миль, Колин.
– Да, это очень много миль, Стив!
Я схватил парня за руку. Крутанул его… Только это был не он, а она. Грузная женщина с короткой стрижкой.
Вырвала свою руку из моей. Злобно уставилась на меня:
– Какого черта ты делаешь? Убирайся отсюда, извращенец! – Оскалилась и отступила на шаг назад. – Господи, что у тебя с лицом?
Вот черт.
У билетных автоматов стояла еще одна женщина в синем спортивном костюме. И еще пара мужиков, и все в синих спортивных костюмах с логотипом «Олдкасл Вориэрз», вышитым на левой стороне груди. Черт бы побрал клубные цвета местной футбольной команды.
– Итак, если вы слушаете нас дома, то почему бы вам не прийти на железнодорожный вокзал и не прокатиться на одном из наших стационарных велосипедов? Помогите нам превратить мили в улыбки и помочь бедным филиппинцам!
– Шеф?
Обернулся.
Констебль Рона Мэсси, руки в карманах. Синяя куртка от спортивного костюма поверх красной футболки в пятнах от пота, джинсы-стоунвош. Мешки под глазами блестят от пота, на длинном бледном лице горят ярко-розовые щеки.
– С вами все в порядке? Господи, что случилось? Вы весь в крови…
Что? Приложил руку ко лбу, посмотрел – вся красная. Вот тогда-то и начало саднить. И не только голову, боль волнами поднималась вверх по боку и разбивалась о затылок. Пульсировала где-то глубоко в левом запястье.
– Где он?
– А теперь самое время для еще одной крутой мелооооодии. Я хочу видеть, как все поддержат эту сексуальную штучку – «Четыре Механические Мыши» с их «Гимном Сияющей Девочке»! – Из колонок заревел вибрирующий фортепианный аккорд.
Рона скривилась, обнажив ряд ровных белых зубов.
– Вы как будто из машины, в которую бомбу подложили, или что-то вроде этого!
– Мужчина пробегал здесь минуту назад. Вязаная шапка, белые кроссовки, синий спортивный костюм.
Она подошла ко мне и смахнула осколки триплекса с моего плеча:
– Вам врач нужен. – Повернулась: – СРОЧНО ВЫЗОВИТЕ СЮДА ВРАЧА! ЧЕЛОВЕК РАНЕН! – Потом снова повернулась ко мне: – У вас, наверное, шок. – Вытянула вперед руку с растопыренными пальцами. – Сколько пальцев я…
– Уберите это от моего лица. – Отбросил ее руку. – Перекрыть все выходы. Никого не выпускать. Задерживать всех в синих спортивных костюмах. И почему вы не в униформе?
– Она раскалена, и вся горит огнем…
Рона удивленно посмотрела на меня:
– У меня выходной сегодня, помогаю собирать деньги для жертв тайфуна.
– Она звук миллиона стеклянных гранат…
– И сделайте это немедленно, констебль!
– Есть, шеф! – Она повернулась и побежала к выходу, махая руками двум парням в флюоресцентных желтых жилетах с надписью «ОХРАНА» на груди.
– Она разбивается вдребезги, прорываясь сквозь Вселенную…
По моему позвоночнику прокатились куски битого бетона. Зазубренные обрезки ржавого железа врезались в затылок. Колени подогнулись, отказываясь держать вес моего тела.
Черт бы побрал эту Рону. Нормально себя чувствовал, пока она не начала суетиться по поводу того, как плохо я выглядел.
– Она свет и тьма, и она дома сегодня вечером, потому что она – Сияющая Девочка…
Я начал сползать вниз, пока не опустился спиной на холодный кафельный пол. Прижал к груди пульсирующее болью запястье.
О господи, болело все…
Вокруг образовалась толпа, люди пялились, переговаривались. Некоторые, вытащив мобильные телефоны, снимали меня, покрытого кровью и битым стеклом. Потом кто-то протолкался через толпу:
– А ну-ка отойдите, ему дышать нечем. Расступитесь.
– А вас что, начальником назначили?
– Я медсестра, идиот, говорю тебе – отойди в сторону, пока я тебя на задницу не посадила перед твоими дружками.
Я моргнул и уставился на нее. Лицо знакомое. Широкий лоб, маленькие глаза, волосы собраны в конский хвост, светлые пряди прилипли к разгоряченному лицу. Футболка с пятнами пота под мышками и между грудей, белые шорты и кроссовки. Широкие бедра и толстые ноги. На шее полотенце с девизом «ПРЕВРАТИМ МИЛИ В УЛЫБКИ!!!».
Она моргнула в ответ:
– Инспектор Хатчесон? Черт возьми… Что с вами случилось?
– Хендерсон. Не Хатчесон.
– Да, конечно, извините. – Опустилась рядом со мной на колени. Взяла мою голову в руки и пристально посмотрела мне в глаза: – Вас тошнит? Голова кружится? В ушах звенит? Болит голова? Сознание мутится?
Я схватил ее за руку:
– Кто вы?
– Так, все понятно с сознанием. Я – Рут. Рут Лафлин. Подруга Лоры Страхан. Вы приходили на квартиру после того, как ее нашли, помните? Говорили с медсестрами.
– Она все еще жива?
– Конечно жива. Ее выписали из больницы две недели назад. – Рут наклонилась, подложила одну ладонь мне под затылок, другой надавила на грудь. – А ну-ка, давайте ляжем на спину… Вот так. Знаете, вам повезло, что я здесь оказалась. Сотрясение может быть очень серьезным.
Из вокзальных громкоговорителей забубнил гнусавый голос. Слова эхом разносились над головами, пока не стали едва воспринимаемым на слух набором гласных звуков, безуспешно боровшихся с гремящей на весь вокзал песней.
– …от шестой платформы отправлением тринадцать семнадцать отходит пассажирский поезд на Эдинбург…
Господи ты боже мой, почему Рона не сказала им отменить отправление поездов? Пройдет всего пятнадцать минут – и он уже в Арброат. А в Данди – через двадцать пять.
Еще не поздно – всего лишь позвонить дежурному и послать патрульные машины на ближайшие станции. И схватить ублюдка, когда он будет сходить с поезда…
– Инспектор Хендерсон?
Пальцы, черт бы их побрал, отказывались работать, рация выскальзывала…
Вой сирен прорезал окончание объявления. Должно быть, поддержка, которую я вызвал. Опоздали, как всегда.
– Эй?
Из стихающего звука сирен выплыли черные и желтые точки, выросли, расширились во все стороны, заслоняя собой стеклянную крышу вокзала за головой склонившейся надо мной Рут Лафлин. Она смотрела на меня и хмурилась. Потом все погрузилось во мрак.
– Инспектор Хендерсон? Вы меня слышите? Сожмите мне руку, сильно, как только можете… Инспектор Хендерсон? Эй?