9

Я прикрыл дверь в комнату Элис и прошел по коридору к своей комнате. Она была маленькая, но функциональная, достаточно большая для двуспальной кровати у стены, комода и платяного шкафа. Пара темно-синих штор с такими же складками, как и у штор в гостиной. На полу рядом с кроватью дешевый электронный будильник с радио показывал 00:15.

Моя камера в тюрьме была больше этой комнаты.

На одеяле лежал старомодный латунный ключ с привязанной к нему картонкой на ленточке. Кривой почерк – «ДУМАЮ, ТЕБЕ ЭТО МОЖЕТ ПРИГОДИТЬСЯ».

Ну да…

Повернулся. Замок в дверь спальни был вставлен совсем недавно – половицы под дверью покрывала опилочная перхоть, там же валялось несколько щепок. Ключ легко вошел в замочную скважину, я повернул его, и задвижка с клацаньем встала на место.

После двух лет взаперти этот звук действовал до странности умиротворяющее, особенно под аккомпанемент приглушенного храпа Хитрюги из-за стены.

Ноутбук отправился на кровать, я разделся, аккуратно сложил одежду и положил ее на комод. Привычка.

Взял сверкающий новизной мобильник и набрал номер, написанный на бумажке, которую дал мне Хитрюга.

Гудки, гудки, гудки…

Подошел к окну, приоткрыл одну из штор на пару дюймов. Бетон, мрак и уличные фонари. По саду через дорогу кто-то крадется, освещая себе путь фонариком. Пусть тебе повезет, и ты сможешь найти что-нибудь пристойное в этих краях, что можно будет спереть.

Потом щелчок, и в трубке зазвучал сонный голос:

– Алло? Алло, кто это?

– Вы Алек?

Хруст, шипение, потом глухой стук.

– Вы представляете, который теперь час?

– Мне кое-что нужно. Завтра. Полуавто…

– Вы, наверное, ошиблись. Я оказываю духовное наставничество заблудшим душам. Вы заблудшая душа, нуждающаяся в наставничестве?

Ах да. Конечно. Осторожность. Наверное, весьма неплохое качество для торговца оружием.

– А вы как думаете?

– Думаю… Я думаю, что вы встали на опасный путь. Что жизнь ваша пошла не так, как вы хотели. Что мрак окружает вас.

Еще бы, иначе за каким чертом мне нужен пистолет?

– И что теперь?

– Думаю, вам следует прийти ко мне. Мы сможем помедитировать над вашими затруднениями. Выпьем травяного чая. Найдем суть душевного конфликта у вас внутри. – Сдавленный зевок. – У вас есть бумага и ручка?

Я прилепил бумажку Хитрюги к оконной раме. Подошел к гардеробу, вынул ручку из кармана куртки:

– Диктуйте.

– Слейтер Кресент, тринадцать, Блэквол Хилл, ОС12 3РХ.

– Когда?

– Завтра я оказываю духовное наставничество с девяти до семнадцати. Во время ланча могу выйти в магазин, но в остальное время…

– О’кей, завтра.

– Мир вам. – Положил трубку.

В нескольких улицах от дома взвизгнул в небо фейерверк, с грохотом и треском вглядываясь в ночь злобным красным глазом.

Мир – это было совсем не то, что я имел в виду.

Задернул шторы, залез под одеяло и включил ноутбук. Поставил его себе на грудь и устроился поудобней, чтобы продолжить смотреть Окутанную мглой.

Лора Страхан идет по Хай-стрит, игнорируя красоту окружающих зданий, превращенных в благотворительные магазины, книжные лавки или просто в места, где можно получить микрокредит или заложить драгоценности.

– Что случилось со мной той ночью и в следующие два дня… все очень скользко, трудно за что-нибудь ухватиться. Как будто это было не со мной. Как будто это происходило с кем-то другим в кино. Все слишком большое, больше, чем в жизни, и как будто ненастоящее. В этом есть какой-то смысл?

Может быть, именно этим объясняются странные характеры и дрянные диалоги?

– Однажды утром я пришла в себя и смогла почти на вкус почувствовать операционную. Дезинфицирующее средство, металл… Потом все пропадает, и единственное, что я чувствую, это как будто что-то разрывает мне грудную клетку.

Следующая сцена. Комната для брифингов в штаб-квартире полиции Олдкасла. Еще та, старая комната, с провисшим подвесным потолком и грязным ковровым покрытием. Еще до ремонта. Журналисты сидят на стульях, камеры, микрофоны и диктофоны направлены на четырех мужчин за столом. На одном конце Лен – уже в то время он лысый, в своем древнем двубортном черном костюме. Рядом с ним офицер по связям с прессой, весь потный, сидит, словно аршин проглотил. А с ним…

Что-то лопнуло у меня глубоко под ребрами, вызвав короткий стон.

С экрана ноутбука на меня смотрел доктор Генри Форрестер. Волос на голове больше, чем в конце жизни. И жизни больше. Еще до того, как его щеки впали и морщины перестали быть просто заметными, а стали выглядеть ужасно. Перед тем как чувство вины, горе и виски опустошили его.

– Генри. Ах ты старый глупый ублюдок…

Мужчине рядом с Генри, последнему из сидевших за этим столом, было года двадцать четыре, не больше. Покатые плечи, бахрома кудрявых каштановых волос нависает над глазами, маленьким нимбом стоит над головой и кольцами опускается на плечи серого костюма и воротник рубашки. Если постричь его как надо, то он станет невидимым.

Поверх приглушенного бормотания вопросов и ответов идет наложенный голос диктора:

– И пока Лора пыталась примириться с ужасными событиями, наградившими ее ночными кошмарами и шрамами от ран, операция по поимке Потрошителя стала испытывать свои собственные трудности.

Пошло, но, в общем, правильно.

Репортер вытягивает руку вверх:

– Детектив-суперинтендант Мюррей, это правда, что вы пригласили экстрасенса, чтобы вдохнуть новые силы в расследование?

Чей-то голос врывается, прежде чем Лен успевает что-нибудь ответить.

– Думаете, он сможет помочь вам в вашей карьере?

Смех. Сразу же прекращающийся после того, как Лен ударяет кулаком по столу.

– Четыре женщины мертвы. Три других останутся со шрамами до конца своих дней. Что именно кажется вам столь забавным?

Молчание.

Лен тычет пальцем в толпу:

– Если еще что-нибудь подобное повторится, я не просто прикажу очистить комнату, я вас всех за решетку посажу. Всем ясно?

Никто не произносит ни слова.

Пленка идет дальше, кто-то делает еще одну попытку.

– Это правда, что вы его почти поймали, но позволили ему уйти?

Лицо Лена темнеет.

– Никто не «позволял ему уйти». Офицер был вынужден прекратить преследование из-за серьезных травм, полученных в процессе погони. И если я увижу напечатанными слова о том, что мы «позволили Потрошителю уйти», я обрушусь на вас, словно гнев Господень.

Сцена меняется на шатающееся видео с мобильного телефона. Здоровый мужик стоит на кафельном полу на коленях, окруженный частоколом ног и мобильных телефонов. Левая сторона лица вымазана в крови, кровь сочится из рваных ран на голове и на лбу, пачкая воротник рубахи и пиджак. Затем в кадр протискивается женщина, берет его лицо в свои руки. Укладывает на пол. Складывает куртку от спортивного костюма и кладет ее ему под голову. Устраивает удобнее.

Диктор в наложении произносит что-то, но это просто шум.

Неужели я действительно так плохо выглядел? Не удивительно, что Рона захотела вызвать «скорую».

Немного перемотал назад.

– …я обрушусь на вас, словно гнев Господень.

Совсем не удивительно, что я не мог держаться на ногах, все это выглядело так, как будто кто-то приложился к моей голове бейсбольной битой, утыканной осколками битого стекла. Потом появляется Рут Лафлин в шортах и футболке и укладывает меня на пол, прежде чем я упаду сам.

Несчастная женщина, черт побери. Если бы я не позволил ему уйти…

– Нам не известно в подробностях, что на самом деле произошло в тот день в Олдкасле, но мы знаем совершенно достоверно, что сумасшедшая гонка по городу закончилась ужасной аварией. Детектив-инспектор Эш Хендерсон преследовал Потрошителя до железнодорожного вокзала, но потерял сознание от ран и был срочно доставлен в каслхиллскую больницу с сотрясением мозга, переломами двух ребер, сломанным запястьем и травмой шейного отдела позвоночника. Ирония судьбы заключается в том, что женщина, которая оказывала ему помощь, Рут Лафлин, стала последней жертвой Потрошителя.

Потому что я не остановил его.

Видео с мобильного телефона сменилось чем-то более профессиональным, с заставкой Пожарной службы Олдкасла в левом верхнем углу. На экране одна команда пожарных вырубала водительскую дверь разбитой дежурной машины, а другие в это время заливали водой горящую «фиесту».

– Водитель машины без опознавательных знаков, полицейский, констебль О’Нил, получил трещину в черепе, и у него была сломана рука.

Ничего не сообщалось о том, что случилось с собакой в багажном отсеке «фиесты».

Еще один переход, и мы снова на брифинге для прессы. Еще один вопрос. Еще один сердитый ответ Лена.

И снова наложенный голос диктора:

– Поскольку расследование продвигалось с большим трудом, было решено обнародовать психологический профиль…

Парень с перманентом и в сером костюме смотрит на Генри. Генри кивает.

Внизу экрана появляется надпись: «ДОКТОР ФРЕД ДОЧЕРТИ, КРИМИНАЛИСТ-ПСИХОЛОГ».

Доктор Дочерти откашливается.

– Спасибо. – Он явно пытается говорить шикарно, но произносимые им слова будто вырезаны из песчаника, из которого построены дома в Глазго. – Мы полагаем, что человеку, совершившему эти преступления, лет двадцать восемь – тридцать, он неквалифицированный рабочий, который с трудом удерживается на своей должности. Он был очень близок со своей матерью, которая, весьма возможно, недавно умерла. Его ненависть к женщинам вызвана ее всеобъемлющим влиянием. Он неопрятен и, скорее всего, страдает каким-то психическим заболеванием. Мы полагаем, что он имел приводы в полицию.

Что ни в коей мере не сужает круг подозреваемых. Особенно в Олдкасле.

Остальная часть видеодиска была еще хуже. Полиция не может поймать Потрошителя, бла-бла-бла. Канцелярия прокурора отказывается выдавать тела первых четырех жертв, так что родственникам приходится провести символические похороны и ждать, когда следствие закончится.

Наверное, эти несчастные придурки все еще ждут.

Доктор Дочерти снова появляется в кадре, в следующем фрагменте с Лорой Страхан. Он ерзает в большом кожаном кресле, уставившись глазами в какую-то точку слева от камеры, как будто ожидая одобрения от кого-то, стоящего там. Акцент уроженца Глазго заметен гораздо меньше, чем на пресс-конференции. Практиковался, по-видимому.

– Несомненно, для Лоры это был чрезвычайно травматический опыт. Мы проводили еженедельные сеансы, помогавшие ей свыкнуться с тем, что с ней произошло. Конечно, о выздоровлении говорить еще очень рано, но она стала чувствовать себя лучше.

Голос кого-то из журналистов, не попавшего в кадр:

– Вы думаете, она когда-нибудь снова станет нормальной?

Доктор Фред Дочерти застывает в кресле:

– Нормальность – это относительное понятие, не имеющее смысла в психологии. Мы все индивидуальны, поэтому такая вещь, как «нормальность», просто не существует. То, что мы пытаемся сделать, это помочь Лоре вернуться к состоянию, которое нормально для нее.

– А как насчет Мэри Джордан?

Его пальцы начинают перебирать складку на брюках.

– Это очень печально, но Мэри не в достаточной степени отвечает на лечение. Как я уже сказал, мы все разные, и все справляемся по-разному.

– Она была помещена в закрытое психиатрическое заведение, не так ли? И находится под постоянным наблюдением из-за склонности к самоубийству.

– Человеческий мозг – вещь весьма сложная, его нельзя просто… – Смотрит вниз, себе на колени. Успокаивает руки. – Она получает необходимое лечение. Так же, как и Рут Лафлин.

На экране съемка с камеры наблюдения супермаркета. Женщина, стоящая на коленях в овощном отделе, закрывает голову руками и раскачивается из стороны в сторону, а люди с тележками обходят ее стороной, стараясь не смотреть ей в глаза.

Голос диктора:

– Не в состоянии справиться с ночными кошмарами и приступами тревоги, начавшимися после ее похищения, Рут Лафлин перенесла нервный срыв в супермаркете «Каслвью Асда» и в настоящее время находится на лечении в той же клинике, что и Мэри.

А Потрошитель все еще на свободе.

Конец, по сути дела, не самый жизнеутверждающий.

Добро пожаловать в реальный мир.

 

10

– …это был «Мистер Боунз» с песней «Снег любит зиму». С вами Джейн Форбз, которая держит оборону, пока Стив Великолепный разбирается со своей семичасовой «Утренней Бонанзой», программой для тех, кто завтракает за рулем машины. Присоединяйтесь к нам, это будет… УЛЕТНООО!

Я посмотрел на потолок, моргнул. Потолок был другой, и свет совсем не такой, как обычно. Какого черта они…

Дыхание с шумом вырвалось из груди, стих пульсировавший в ушах шум. Еще выдох.

Теперь порядок. Я больше не в камере.

– Следом новости и погода. Северный ветер принесет нам осадки, но сначала давайте послушаем «Хафхед» с рождественским синглом «Секс, Насилие, Ложь и Мрак»…

Из динамиков электронного будильника потекли звуки гнусавого пианино и заунывных гитар.

Голос солиста – что-то вроде замоченной в патоке колючей проволоки.

– Кости в саду, их блаженный распев…

Повернулся, посмотрел на табло – без четверти шесть. Зачем вытаскивать из тюрьмы, если утром нельзя поваляться в постели? Чертов Джейкобсон.

– Тени резки, горят изнутри…

Утренние молитвы в штаб-квартире полиции. Это будет весело. Весьма возможно, что мне повезет и никому не придется ломать челюсть…

Так, сохранять спокойствие. Ничего необдуманного. Не беситься. Не делать ничего, что может снова отправить меня в тюрьму, прежде чем с миссис Керриган случится очень неприятный несчастный случай.

– Ее тело бесчувственно, голос хрипл и болезнен…

Никого не бить. Цель поставлена.

Давай, Эш. Пора вставать.

Еще минуточку.

Раскинув руки, вытянулся во весь рост под пуховым одеялом, занимая своим телом всю кровать. Просто приятно, что можно это сделать.

– И горечь, словно лезвие ножа, озлобленность и гордость уязвленная…

Переполненный мочевой пузырь все испортил. Постанывая, приподнялся, выпростал ноги из-под одеяла, вздохнул. Покрутил правой ступней, сначала в одну сторону, потом в другую. Пошевелил пальцами на ногах. Заставил крохотные лезвия раскаленного железа расползтись по костям, царапаясь под скрученным узелком шрама, оставленного пулей. Прямо метафора всей моей проклятой жизни, вся здесь.

– Секс, ложь, жестокость, острота любви…

Нет смысла откладывать. Вставай.

Похромал к комоду.

– Поддерживать огонь, отпугивая тьму…

Порывшись, обнаружил в третьем ящике пару полотенец. Обернул одно вокруг пояса, взял трость, открыл ключом замок спальни. Песня из электронного будильника перешла в проигрыш. Весь такой минорный и унылый.

Из коридора доносилась приглушенная мелодия старых добрых «Стереофониксов», с кухни ей подыгрывал свист кипящего чайника. Из гостиной выглянул Хитрюга, ухмыльнулся. Глаза ясные и блестят, несмотря на то что вчера выпил шампанского и виски столько, что этим количеством можно было бы заполнить ванну. И даже чисто выбрит.

– Надеюсь, что ты голоден, у нас тут продуктов хватит на семью из шести человек. Завтрак на столе ровно через пять минут, придешь ты или нет. – И опять исчез.

– Доброе утро, Хитрюга.

Подергал ручку двери в ванную. Заперто.

Изнутри послышался голос Элис, слова звучали глухо и как-то округло, как будто рот чем-то забит.

– Одну минуту… – Громкий плевок и звук бегущей в раковину воды из крана. Потом дверь распахнулась, и на пороге появилась она, в махровом халате и с полотенцем на голове. У нее за спиной клубилось облако пара, пахнущего апельсином.

– Ты еще не одет, а у нас в семь часов утренний брифинг и еще…

– Что случилось с похмельем?

– Кофе. Кофе просто великолепен, на самом деле отличный, и это, фууууух, совершенно точно, если выпить его с самого утра, кажется, я встала среди ночи выпить воды, и мне снился очень странный сон, что я попала в автомобильную аварию, и еще там была собака, и я гналась за кем-то и очутилась на железнодорожном вокзале, а потом все превратилось в рок-концерт, и там была женщина в синем спортивном костюме, и все были потные, правда, странно? – Она протиснулась мимо меня и открыла дверь в свою комнату. Замерла на пороге. Между бровей образовалась морщинка. – Наверное, это все из-за пиццы, не стоило есть quattro formaggio перед самым сном, но только мы еще не собирались ложиться спать, правда, это было что-то вроде позднего ужина, а я люблю сыр, ты ведь тоже его любишь, и это…

– О’кей. – Я предостерегающе поднял руку. – Кофе тебе больше нельзя.

– Но я обожаю кофе, это просто здорово, и еще Дэйв принес с собой такую металлическую штуку, вроде маленького чайника, его ставишь на плиту и засыпаешь сверху кофе, а внизу кипит вода, и получается великолепный эспрессо…

– Хитрюга сказал, что завтрак через пять минут.

– Да, конечно, пора одеваться, но ты попробуй этот эспрессо, он просто восхитительный, он…

Я проскользнул в запотевшую ванную и закрыл за собой дверь на замок.

* * *

Элис наклонилась ко мне, понизила голос почти до шепота:

– Так это был не сон?

Должно быть, комнату для брифингов совсем недавно покрасили, от стен все еще тянуло приторной химической вонью. Вокруг стола в передней части комнаты на стоявших полукругом пластиковых стульях расселись люди в униформе и в штатском, расстояние между ними отмечало принадлежность к разным племенам. Спереди слева – мужчины и женщины, в чью обязанность входило патрулирование улиц. Спереди справа – мальчики и девочки из Специального криминального подразделения, выглядевшие довольно заносчиво в своих отутюженных костюмах. За ними – криминальный отдел Олдкасла, нечто вроде бардака в благотворительном секонд-хенде, с ручками и блокнотами наизготовку.

И наконец, в задней части комнаты, Специальная экспертная группа по ведению следствия и оценке результатов, в порядке очередности – Джейкобсон, констебль Купер, профессор Хантли, доктор Константайн и Элис. Я плюхнулся на стул рядом с ней, с самого краю. Вытянул правую ногу, палку повесил на спинку стула перед собой. Дежурный сержант продолжал монотонно перечислять задания на день.

– …угоны машин в этом районе увеличились на пятнадцать процентов, так что глаза протирайте. Дальше, магазинные кражи…

Я поерзал на стуле:

– Конечно, не сон, тебе захотелось сказку на ночь, я и рассказал.

Элис взглянула на меня:

– Ты рассказал мне сказку? Как мило.

– Про то, как сбежал Потрошитель.

– Вот так вот. – Улыбка слегка поблекла. – Конечно, важен не подарок, а внимание, правда? Так ты что, на самом деле просил задержать всех в синих спортивных костюмах?

Я кивнул:

– Рона задержала девять человек. Двумя часами раньше было бы куда больше: вся футбольная команда, черт бы ее побрал, пришла покататься на велосипедах. Всех опросили, алиби проверили. Ничего.

Она огляделась.

Дежурный сержант продолжал бубнить:

– …кражи в студенческих общежитиях на Хадсон-стрит…

– А что насчет поезда в Эдинбург?

– В Арброат они не успели, но в Карнусти его уже ждали. В синем спортивном костюме никого не было. Но съемка с камер наблюдения внутри вагонов поезда зафиксировала кое-кого, подходящего по описанию, выходившего на первой остановке.

– …запомнить, что, даже если они и являются студентами, вы не можете относиться к ним, как, я цитирую, к «ленивым паразитирующим бездельникам». Фицджеральд, я на вас смотрю…

– И это был он, да?

– Мы сделали запрос, получили идентификационный номер, проверили. Оказалось, что это преподаватель по истории религий, приезжавший на благотворительную акцию.

– О-о.

Профессор Хантли, склонившись над доктором Константайн, оскалился и произнес свистящим шепотом:

– Эй, вы двое, вы не могли бы заткнуться?

– Чарли пропал где-то между половиной одиннадцатого прошлой ночи и шестью часами сегодняшнего утра. Ему всего лишь пять лет, так что глаза протирайте. Раньше он уже убегал два раза, но его мамаша просто с ума сходит. Приложите максимальные усилия…

Я уставился на Хантли и не отвел глаз до тех пор, пока он не облизал губы и не отвернулся. Снова откинулся на спинку стула.

Нечего нарываться.

Снова наклонился к Элис:

– Но мы все равно его дом обыскали. Нашли кучу детской порнографии и пистолет без лицензии. Кажется, он до сих пор в реанимации – кто-то раскроил ему череп о стиральную машину в тюремной прачечной.

– …но не менее важное – наружное наблюдение за Эдди Барроном. Подозревается в нанесении тяжких телесных и нападении с применением оружия, так что не говорите, что я вас не предупреждал…

Стоявший в передней части комнаты дежурный сержант стал завершать свое выступление.

– А теперь тех, кто не участвует в операции «Тигровый бальзам», прошу на выход. – Продемонстрировал всем лист бумаги с надписью «ВЫ ВИДЕЛИ ЧАРЛИ?», большими буквами напечатанной над фотографией черноволосого мальчишки – уши лопухами, кривая улыбка, все лицо в веснушках. – Берете по одной листовке, сваливаете отсюда и идете ловить злодеев.

Половина комнаты зашаркала на выход, патрульные и криминальный отдел, недовольные тем, что их так бесцеремонно выставили, продолжали хвалиться похождениями в выходные или бормотали проклятия на тот предмет, что незачем помогать Абердину и Данди, когда их городская футбольная команда вылетела в отборочных. Вслед за ними промаршировал дежурный сержант, нагруженный кипой бумаг.

Слово взяла детектив-суперинтендант Несс:

– Кто-нибудь, свет погасите.

Пара щелчков, и комната погрузилась во мрак. Затем Несс направила пульт на проектор, подвешенный под потолком, и на экране у нее за спиной появились две фотографии. На левой была болезненно-бледная женщина на пляже в Абердине, с ухмылкой на лице, в зеленом бикини и с гусиной кожей. На другой – та же самая женщина, но только лежавшая, сжавшись в комок, на боку в зарослях ежевики. Ночная сорочка зацепилась за покрытую шипами плеть кустарника, открывая взгляду лиловый разрез, пересекавший ее живот. Края раны были стянуты грубыми черными стяжками поверх вздувшейся кожи.

– Дорин Эплтон, двадцать два года, первая жертва Потрошителя. Медицинская сестра в каслхиллской больнице.

Несс снова щелкнула кнопками пульта. На месте Дорин Эплтон появилась счастливая брюнетка в подвенечном платье… и она же, лежавшая навзничь на автомобильной стоянке. На ней была такая же ночная сорочка, как и на первой жертве. Ткань, обтягивавшая вздувшийся живот, была заляпана пятнами крови.

– Тара Макнэб, двадцать четыре года. Жертва номер два. Медсестра больницы Каслхилла. Кто-то позвонил в Службу спасения из телефона-автомата в миле от того места, где ее нашли…

Щелчок, затем шуршащий звук старомодной магнитофонной пленки, и комнату заполнил мужской голос, отрывистый и профессиональный:

– Служба спасения, чем мы можем помочь?

Голос ответившей женщины звучал так, словно ее застали в самый разгар хорошего двухдневного запоя. Слова были хриплые и невнятные. Какие-то искаженные.

– Женщина тут… лежит… на автомобильной стоянке… милях в полутора к югу от Шортстейн Гарден Центр, по дороге на Бречин. Она, это… – Голос дрогнул, как будто бы она сдерживала рыдания. – Не двигается она… Если поспешите, то… сможете ее спасти. Она это… очень ослабла, возможно, внутреннее кровотечение… О господи… Группа крови вторая положительная. Поторопитесь, пожалуйста…

– Алло? Вы можете сказать, как вас зовут? Алло?

Молчание.

– Вот черт. – Шуршание, как будто оператор прикрыл рукой микрофон гарнитуры, приглушая свой голос. – Гарри? Ты не поверишь, я только что…

Несс направила дистанционный пульт вверх:

– «Скорая помощь» прибыла пятнадцать минут спустя, но она уже была мертва. Речевой анализ показал, что голос, записанный Службой спасения, ей и принадлежал.

Сотрудник Специального криминального подразделения поднял руку вверх:

– То есть она сама позвонила?

Пауза, Несс насупилась и закусила губу. На мгновение зажмурилась:

– Кто-нибудь с этим согласен?

Профессор Хантли рассмеялся:

– Каким образом? Вы что, правда полагаете, что женщина с сильным внутренним кровотечением и травмой внутренних органов может позвонить из телефонной будки, а потом пройти целую милю до того места, где ее нашли? Совершенно очевидно, что это было записано до того, как ее там бросили. Он их похищает, затем заставляет записать SOS, а потом вспарывает.

Парень из спецотдела опустил руку. Откашлялся. Поерзал на стуле:

– Очень интересная тема…

Несс ткнула пальцем в фотографию с телом Тары:

– Проведенное расследование разобралось с ночными сорочками. Все куплены в небольшом магазинчике в торговом центре на Хединг Холлоуз. Пятерка за три штуки. Владелец понятия не имеет, кому он их продавал и когда.

Снова надавила на кнопку пульта, и на месте жертвы номер два появилась фотография листа из блокнота для записей. По линейкам прыгали синие чернильные строки, почерк едва можно было разобрать.

– Через два дня после того, как было обнаружено тело Тары Макнэб, Майклу Слоссеру из Касл Ньюз энд Пост передали это письмо. Автор жалуется на то, что газеты называют его «Шотландским Мясником», и подписывается именем «Потрошитель». – Снова вздернула вверх дистанционный пульт. – Следующую.

Появилась жертва номер три. Кожа цвета карамели с одной стороны тела вспухла, дряблое лицо смотрит из глубины канавы, руки подняты над головой, одна нога неестественно согнута. Одета, как и предыдущие жертвы, в белую ночную сорочку, порванную на одном из боков и почти черную от пропитавшей ее крови. Другая фотография. Она же застыла на каком-то празднестве, наверное на дне рождения, смеется, красное шелковое платье разлетелось в танце.

– Холи Драммонд, двадцать шесть. Медицинская сестра в каслхиллской больнице. Служба спасения получила заранее записанный звонок в два часа ночи. Голос принадлежал жертве. Смерть зафиксирована на месте преступления.

Фотографию Холи Драммонд сменил еще один листок из блокнота.

– Это пришло в газету в тот самый день, когда мы обнаружили ее тело. Здесь он опять в своем стиле, пишет, какой он сильный и умный, что мы никогда его не поймаем. Начиная с этого, все остальные письма практически одинаковые.

Четвертой жертвой была крупная женщина в платье без бретелек и академической шапочке, которую выпускники колледжей надевают на вручение дипломов. Потом фотография, где она лежит лицом вниз на дне железнодорожной дренажной канавы, ночная сорочка задралась до пояса, видны бледные ягодицы. Кожа в зеленых и черных пятнах.

– Натали Мэй, двадцать два года. Медицинская сестра каслхиллской больницы. На этот раз никаких звонков не было. Найдена бригадой железнодорожных рабочих, ремонтировавших в том месте участок электрического кабеля.

Щелчок, и еще одно письмо заполнило экран.

– Жалуется, что она была, я цитирую: «Недостаточно чиста, чтобы получить его благословение».

Пауза.

Экран потемнел.

– А потом нам повезло.

На экране появилось круглое улыбающееся лицо Лоры Страхан, крупные веснушки на носу и на щеках, на заднем плане виднеется колесо обозрения. На другом фото ее заносят в заднюю дверь «скорой помощи», лицо опухшее, цвета воска, веснушки почти скрыты кислородной маской.

Несс указала на картинку:

– Наша первая выжившая. Звонок был сделан из телефонной будки на Блэквол Хилл. По дороге в больницу у нее два раза останавливалось сердце, ее откачивали, она почти истекла кровью, но ее смогли спасти.

Несс снова щелкнула пультом, и лицо Мэри Джордан заполнило половину экрана. На другой стороне она лежала на больничной кровати, провода и трубки соединяли ее почти с полудюжиной разных диагностических аппаратов.

– Мэри Джордан, двадцать три, медицинская сестра. Еще один заранее записанный телефонный звонок. Найдена завернутой в простыню на обочине дороги в Монкюир Вуд. Сильное повреждение мозга, вызванное гипоксией и потерей крови, но была жива. В письме он хвалит ее, называет «хорошей девочкой».

Пауза.

– Последняя жертва. – Щелчок. Рут Лафлин, сидящая на привинченном к полу велосипеде, в шортах и потной футболке, обе руки вздернуты вверх, как будто она пересекает финишную линию. На заднем плане приветствующие ее люди под растяжкой «ПРЕВРАТИМ МИЛИ В УЛЫБКИ!!!». Снимали, наверное, в тот самый день, когда она оказывала мне помощь.

В тот самый день, когда я позволил Потрошителю уйти.

– Рут Лафлин, двадцать пять лет, медицинская сестра в педиатрическом отделении. На этот раз никаких телефонных звонков, потому что он не смог исполнить своих намерений. Насколько мы можем предположить, кто-то вспугнул его, и он сбежал, оставив ее умирать.

Все из-за того, что она остановилась, чтобы помочь мне.

 

11

– Присаживайтесь. – Несс махнула на место рядом с собой. – Доктор Дочерти?

– Спасибо, детектив-суперинтендант.

По сравнению с началом расследования образ Фреда Дочерти кардинально изменился. Куда-то исчез бетонного цвета костюм, а вместе с ним и кудрявые волосы. Сейчас на нем красовался иссиня-черный прикид, типа от Армани, с красной рубашкой и белым галстуком, прямые, коротко стриженные волосы зачесаны назад. Мальчишеский вид и нервный голос сменились квадратной челюстью и стальным взглядом. Никакого акцента выходца из Глазго.

Он немного помедлил, позволяя другим получше рассмотреть его.

Элис схватила меня за руку, крепко сжала:

– Смотри, как здорово…

– Леди и джентльмены, давайте поближе познакомимся с Неусоб-Пятнадцать. Совершенно очевидно, что это… Я весь внимание, инспектор?

Хитрюга вытянул вверх руку:

– Я что-то не понимаю, что это за Неусоб-Пятнадцать, разъясните нам, пожалуйста.

– Прекрасный вопрос. «Неусоб» означает «Неустановленный объект», а «Пятнадцать» отличает его от других четырнадцати расследований убийств, ведущихся в настоящее время в Олдкасле. Полагаю, что было бы достаточно непрофессионально – присвоить цели нашего расследования что-нибудь вроде… – Дочерти поднял вверх указательные и средние пальцы обеих рук, изображая ими кавычки. – Что-нибудь вроде «крутой клички». Это бы добавило к его самовосприятию некое понимание того, что люди, подобные ему, отклоняются от нормы или даже стоят над ней. Что они выделяются из толпы. И поскольку мы еще не установили прямой связи между Неусоб-Пятнадцать и преступником, известным как Потрошитель, мне бы очень хотелось, чтобы все присутствующие здесь избавились от всевозможных заранее выработанных понятий относительно происходящего. – Улыбка. Дружеская, а вовсе не кислая или саркастическая. – Так понятнее?

Хитрюга пожал плечами.

– Отлично. Итак, изучив имеющиеся на настоящий момент улики, рискую высказать предположение, что возраст Неусоб-Пятнадцать – тридцать пять – сорок лет. Вполне возможно, что он сменил несколько малооплачиваемых работ и ни в чем не преуспел в жизни. Могу предположить, что он уже побывал за решеткой, и не один раз, скорее всего, за незначительные правонарушения. Умышленные поджоги, возможно – вандализм. Очень даже возможно – за жестокое обращение с животными. И конечно же следует обратить внимание на страдающих психическими заболеваниями.

Дочерти сложил руки на груди, склонил голову набок и прищурился, как будто все это только что пришло ему в голову.

– Он вырос в нормальной семье – это именно так и есть, – но вполне возможно, что сейчас он совсем один. Не исключаю возможности того, что мать часто его наказывала, но не физически, а в эмоциональном плане, унижала, критиковала, контролировала во всем. Что и является причиной его ненависти к женщинам. Когда он будет пойман, все удивятся тому, что такой, как он, был способен совершать столь ужасные преступления. И будут описывать его как интроверта, зацикленного на самом себе и неспособного муху обидеть…

Дочерти кивнул на пачку бумаг, лежавших перед ним на столе.

– Я составил список – что-то вроде красных сигнальных флажков, на которые вы должны обращать внимание в своем расследовании, и тут еще кое-какие вопросы, которые мы должны прояснить, чтобы сузить область поиска. – На его лице снова расцвела улыбка. – Что касается вопросов – кто-нибудь хочет о чем-то спросить?

В первых рядах над линией голов поднялась рука. Голос у задававшего вопрос был низкий, гнусавый и мгновенно узнаваемый – Рона.

– А почему он не послал письмо после Дорин Эплтон?

– Ну, я бы сказал, что это в большей степени относится к преступнику, известному как Потрошитель, а не к Неусоб-Пятнадцать, но тем не менее это очень важно. Он не послал письмо, потому что она была чем-то вроде пробного варианта, разминки, так сказать. Она в счет не шла. Тогда он еще не решил для себя, чего он хочет. Поэтому он избавляется от тела, не звонит в Службу спасения – и переключается на Тару Макнэб. Тогда-то все и началось. – Соглашаясь с самим собой, доктор Дочерти кивнул. – Еще вопросы? Не стесняйтесь.

Рука Элис взметнулась вверх, растопыренные пальцы подрагивали.

– У меня вопрос, пожалуйста!

– Да… Прошу меня простить, я не знаю вашего имени.

– Элис Макдональд. Хочу сразу сказать, я – ваша искренняя поклонница. Считаю, что вы были просто великолепны в том документальном фильме про Тейсайдского Мясника. – Руку она так и не опустила.

Дочерти расцвел:

– О-о, вы это видели. Чудесно. Благодарю вас. Итак, что у вас за вопрос… кхм… Элис?

– Вы отметили, что его нападения на женщин – это сублимированная месть эмоционально манипулятивной матери, но в то же время это не объясняет важности такого предмета, как куклы, не так ли?

– Несомненно, это еще один хороший вопрос… Понимаете…

– Зашивая кукол им в живот, Потрошитель делает своих жертв беременными, не так ли? То есть в прямом смысле слова, вкладывая кукол в животы жертв… – Одной рукой она обняла себя за талию и, наклонив голову к плечу, другой стала теребить волосы. – Конечно, потом он пытается все запутать, одевает их в ночные сорочки, которые, вне всякого сомнения, символизируют собой невинность и девственность, но если это все является его местью нелюбящей матери, почему он старается сделать ее беременной? В том смысле… я не хочу сказать, что подобного никогда не случалось, я сама сотрудничала с Северным полицейским управлением, они схватили одного типа, который сделал то же самое, а потом ударил жертву ножом в горло шестьдесят четыре раза, так что голова едва не оторвалась, когда ее упаковывали в мешок для трупов, картина, я вам скажу, была не самая привлекательная.

– Да, я понимаю. – Улыбка доктора Дочерти похолодела градусов на пять. – То есть, по вашему мнению, психологический портрет, который я представил, ошибочен?

Элис, словно отражение в зеркале, тоже наклонила голову набок:

– Я не говорила, что психологический портрет, нарисованный вами, ошибочен, я сказала, что, по моему мнению, он не абсолютно правилен.

Доктор Константайн, сидевшая рядом с Элис, произнесла едва слышным голосом:

– Драка, драка, драка, драка…

Челюсти Дочерти задвигались, как будто он пережевывал что-то горькое.

– Ничего личного. – Элис приложила руку к груди. – Как я уже сказала, я ваша поклонница. Просто невероятная.

Встала Несс:

– Мне кажется, будет более продуктивным, если доктор Дочерти и… – она сверилась со своими записями, – доктор Макдональд отложат дискуссию на другое время и сообщат о ее результатах руководителям своих групп. Также я посчитала необходимым еще раз напомнить всем, что на время расследования введен строжайший запрет на общение со средствами массовой информации. Те, Которые Наверху, будут очень расстроены, если кто-нибудь нарушит этот мораторий и сольет журналистам информацию о Клэр Янг. И меня не волнует, кто такой вы и кто ваш непосредственный начальник. Информация по расследованию будет распространяться только на официальных брифингах для прессы. Теперь все ясно?

Толпа приглушенно зашуршала.

Встал суперинтендант Найт. Форма сидела на нем как влитая, просто «шесть тридцать утра», словно этим он пытался произвести особенно сильное впечатление.

– Хочу продолжить. Один из членов моей команды, а именно детектив-инспектор Фут, обратится к некоторым из присутствующих за содействием в поисках неизвестного, который вчера раскрыл некоторые детали расследования корреспонденту Дейли Рекорд. Надеюсь на вашу честность и взаимное сотрудничество. В противном случае. Кое у кого. Могут. Возникнуть. Проблемы, – сказал он, отделяя одно слово от другого.

Несс кивнула:

– Так, отлично, на этом все. Совещания по группам в семнадцать ноль-ноль. Можете покурить или хлебнуть кофейку, если успеете. Сегодня будет длинный день.

* * *

– …неплохо выглядишь, приятель. – Детектив-сержант Бригсток, ухмыляясь во весь рот, похлопал меня по спине; щеки и лоб усыпаны багровыми зарубцевавшимися шрамами от вулканических прыщей. – Правда, Рона, он отлично выглядит?

Рона улыбнулась, продемонстрировав полный рот крепких серых зубов:

– Здорово, что вы вернулись, шеф.

Половина команды Несс осталась, в то время как их соперники из спецотдела дружно ломанулись из комнаты – затянуться сигареткой или взять что-нибудь из вендингового автомата.

Команда Джейкобсона разошлась в разные стороны. Констебль Купер умчался выполнять чье-то поручение, доктор Константайн говорила в углу по телефону, Хантли был погружен во что-то вроде очень напряженного разговора с высоким худым мужчиной в сером костюме из спецкоманды суперинтенданта Найта. Сплошное пожимание плечами и приглушенный шепот.

Рона. Руки в карманах, ссутулилась.

– Слушайте, шеф, я тут хочу вечеринку организовать, ну, вы понимаете, отпраздновать ваше возвращение? Тут…

– Не уверена, что у нас найдется на это время, не так ли, Эш? – Элис встала рядом со мной, взяла под руку и улыбнулась Роне. – Я так счастлива, что смогла организовать его освобождение, в смысле, вы даже не представляете, через что мне пришлось пройти в этой тюрьме, но я просто не могла позволить, чтобы он и дальше продолжал гнить в этом мерзком месте. – Улыбка стала холодной. – Это было бы ужасно, правда?

Рона расправила плечи:

– Мы делали все что могли.

– Да, конечно, я понимаю. Да и вообще, не берите в голову, ведь он уже на свободе.

Только бы они опять не начали…

– Не думаю, что вы навещали его каждую неделю.

Элис вздернула брови:

– Неужели? Знаете ли, обычным гражданам не разрешают проходить в специальные…

Голос из другого конца комнаты, рваный абердинский акцент:

– Детектив-сержант Мэсси, Бригсток, приказ суперинтенданта слышали? Совещание группы в восемь, ни минутой позже.

Кажется, профессиональные навыки у людей из команды Смита за последние два года точно не изменились. Еще и шоу устроил из этого – отвернул рукав дешевого серого костюма и сверился с часами. Морщины глубокими линиями рассекали могучий лоб. Сморщенный громадный нос. Волосы ежиком. И подбородок – такой маленький, как будто его совсем нет.

Физиономия Бригстока на секунду скисла, и он перешел на шепот:

– И кто назначил этого мерзкого козлодраного урода детективом-инспектором? – Во весь голос: – Есть, шеф.

– Ко мне, сержанты!

Рона не шевельнулась. Просто стояла и пялилась на Элис.

– Есть, шеф. – Потом повернулась: – Давай, Бригсток. И вы, которые остались, булками двигайте. Слышали, что сказал детектив-инспектор Смит? – И стала загонять оставшуюся часть команды в переднюю часть комнаты, туда, где Несс снова начала вертеть в руках пульт дистанционного управления.

Смит уставился на нас, подошел строевым шагом – спина прямая, плечи расправлены.

– Мне следует напомнить вам, мистер Хендерсон, что вы больше не являетесь офицером полиции. И что у вас больше нет никаких полномочий в Олдкасле или где-либо еще. И если я только услышу, что вы пытаетесь на кого-то давить, я обрушусь на вас подобно тонне битого стекла. Это понятно?

Я сделал шаг в его сторону, сократив разделяющее нас расстояние так, что мы почти касались друг друга:

– Думаешь, ты крутой парень, потому что тебя назначили детективом-инспектором? Так, да? Думаешь, это сделает тебя неуязвимым? Так вот, твой массивный нос сломается так же легко, как нос детектива-сержанта.

Он попятился:

– Угроза офицеру полиции является уголовным преступлением, и…

– Инспектор Смит! – Голос Несс из передней части комнаты. – Мы готовы начать. – Она нажала на кнопку, экран за ее спиной заполнила карта Олдкасла, красным кружком был выделен участок земли за Блэквол Хилл. Кивнула Джейкобсону: – Саймон, ваша команда тоже может к нам присоединиться, если вы не против.

– Я высоко ценю ваше приглашение, Элизабет, но у нас есть пара дел, которые требуют нашего срочного вмешательства. – Вскинул руку и посмотрел на часы. – И если мы не займемся ими сейчас, то будет слишком поздно.

* * *

– Пальцев совсем не чувствую… – Доктор Константайн затопала ногами. Шея и рот завернуты в шарф, вязаная шапка натянута на уши, молния парки застегнута до подбородка.

Джейкобсон прислонился к невысокой, по пояс, стене, руки глубоко засунуты в карманы коричневой кожаной куртки, изо рта туманной струйкой вырывается пар.

– Ничего, это полезно. Характер укрепляет.

По обеим сторонам от нас простирался Кингз Парк, трава была хрустящей от мороза. Гранитная скала Касл Хилл отбрасывала лиловые тени, зубцы разрушенных бастионов чернели на фоне бледного неба. Луч солнечного света прорезал темноту, зазубренный по краям там, где он касался крон деревьев. Кингз Ривер засверкала.

Сквозь холодный воздух просочился запах жарящегося в жире лука. Густой, сладковатый и сытный, он доносился из вагончика с бургерами на самом краю стоянки для машин. Стоявший в очереди констебль Купер прилично продвинулся, подошел почти к самому окошку.

Хантли стоял спиной к нам, смотрел, не отрываясь, на реку. Руки скрещены на груди, закутан в пальто из верблюжьей шерсти, из-под которого выглядывали блестящие ботинки в позиции «без десяти два». Хандрил.

Джейкобсон повернулся к Элис:

– Итак? Что вы сделали с нашим доктором Дочерти?

– Он не такой высокий, каким казался на экране. – Дутой рукой она обнимала себя за дутую талию, другая рука теребила прядь волос, выбившуюся из капюшона стеганой зимней куртки. – Опираясь на имеющиеся у нас факты, весьма разумно проявить осторожность и предположить, что это может быть и не Потрошитель. Газеты забиты Лорой Страхан и ее приближающимся «Чудесным Разрешением От Бремени», и вполне возможно, что кто-нибудь это прочел, и внутри у него вспыхнул огонь, ну, в смысле, вот сидишь ты дома один, переполненный яростью и бессилием, и думаешь, как бы слить все это на окружающий мир, который тебя ненавидит, а потом читаешь весь этот бред про Потрошителя, и, возможно, тебе в голову приходит мысль: вот что я сделаю, я буду как он, только лучше, и все эти злые мысли, сидящие в моей голове, на какое-то время покинут меня… – Повернулась. Глаза прищурены, рот крепко сжат. – Но это не работает, потому что это не моя фантазия, а чья-то еще, и, пока я не попробую, я не буду точно знать, чего я на самом деле хочу, наверное, есть в этом что-то, что делает меня сильным, и все под контролем, и это в первый раз за несколько лет возбудило меня, и я делаю это, а потом снова и снова переживаю все в своем сознании, пока не отполирую до блеска, и тогда я иду и делаю это снова, только на этот раз правильно… – Она выпустила из руки прядь волос, взглянула на меня: – Я в том смысле, что если бы это была я, вот что бы я сделала. Я кивнул:

– Так ты говоришь, это не он?

– Все будет зависеть от следующего тела. Если это кто-то другой, способ совершения преступления будет отличаться, как будто он экспериментирует, пытаясь найти свой собственный стиль. Если же все останется неизменным, то это, возможно, он. – Повернулась к Джейкобсону: – На пресс-конференции детектив-суперинтендант Несс не сказала, посылал ли он письмо о Клэр Янг?

– Ну… вчера было воскресенье, и если он отправил письмо после того, как убил ее – до сегодняшнего дня письма не разберут, – значит, письмо доставят только завтра. Если нам повезет, мы об этом узнаем раньше, чем это будет напечатано в газетах.

Элис подошла ближе:

– Суперинтендант, могу я поговорить с выжившими и просмотреть виктимологические отчеты? Еще я хочу взглянуть на письма Потрошителя. Ксерокопии в делах едва читаются. Мне нужен доступ к оригиналам.

Он похлопал ее по плечу:

– Для вас – все что угодно. И пожалуйста, зовите меня Медведь.

Да, кажется, в этом месте мне не следовало смеяться.

– Что, серьезно? Мне показалось, что это была шутка. Вы хотите, чтобы мы называли вас Медведь?

– Доктор Макдональд доставила мне удовольствие сегодня утром, когда поставила на место этого помпезного засранца, ищущего дешевой популярности на телевидении. Бернард?

Профессор Хантли смотрел на воду, продолжая хандрить.

– Ты заставил этого мальчишку из спецотдела, который спрашивал тебя про телефонные звонки, выглядеть полным идиотом. Так что ты прощен за вчерашнее.

Хантли повел плечом, посмотрел на ботинки:

– Спасибо, Медведь.

Джейкобсон ткнул меня пальцем в грудь:

– Ну а ты пока что ничего не сделал, хромаешь тут, место занимаешь, жрешь пиццу Шейлы. Ты можешь называть меня «сэр», «шеф» или «супер».

Шаг вперед, и я всего в дюймах от него, навис над ним:

– А что, если я назову вас…

– Эш… – Элис дернула меня за рукав. – Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Что нам нужно пойти посмотреть на место преступления? Кажется, нам уже пора идти, правда, я в том смысле, что сегодня много чего нужно сделать, чтобы максимально помочь расследованию, так что нам лучше всего держаться подальше от тюрьмы, да? Пожалуйста.

Пропустить такую возможность – разбить в кровь рожу этого недоростка и…

Не будь таким чертовски тупым.

Моргнул. Сделал шаг назад. Глубокий вдох.

– Точно. – Выдавил улыбку на то место, где ей полагалось быть, и хлопнул Джейкобсона по плечу. – Простите. Все никак к свободе не привыкну. Вы меня понимаете.

Джейкобсон запрокинул голову, ухмыльнулся:

– И Бернарда с собой возьмите. Он машину не водит.

Хантли, откашлявшись:

– А мы хотя бы можем дождаться моего сэндвича с колбасой?

* * *

– …ну, это просто глупо, вне всякого сомнения, следует соблюсти соответствующий период времени, отведенного на траур. – Хантли, сидевший на заднем сиденье, откусил еще один кусок сэндвича с колбасой, томатный соус тек из булки ему на пальцы. Пожевал с печальной гримасой, как будто пережевывал чей-то прах. – Ведь вы не думаете, что я могу прыгнуть в кровать с первой попавшейся мне на пути, не правда ли? Цивилизованные люди этого просто не делают.

Элис щелкнула кнопкой радиоприемника:

– Может, немного музыки тебя взбодрит?

– …подтвердить, что в Кардифе в среду в руинах сгоревшего дома обнаружены тела целой семьи из четырех человек, все члены которой были до смерти забиты молотком. Сейчас местные новости. Продолжаются поиски пропавшего пятилетнего Чарли Пирса, полиция сообщает…

Элис выключила радио:

– Наверное, нет. Может быть, в «Я шпион» поиграем? Ну, в угадайку. Я буду описывать то, что увижу, а вы будете угадывать, что это такое.

Олдкасл за окном «сузуки» пытался проложить себе дорогу сквозь час пик. Машины, фургоны и автобусы ползли по улицам едва движущейся металлической линией, ревом своих гудков сливаясь в сумасшедший полуденный хор.

Хантли издал долгий театральный вздох:

– Я шпион, вижу что-то мрачное, темное… и еще подкрадывающийся холод одиночества. Сдаетесь? Это остаток моей жизни.

Я вдавил конец своей трости в коврик под ногами:

– А как насчет того, чтобы молча посидеть, пока на место не приедем?

Элис с водительского кресла обернулась на меня с удивленной гримасой на лице, недовольно вздернула брови.

Он поерзал и наклонился вперед, пока его голова не показалась в проеме между креслами. Нас окутал мощный колбасный выдох.

– Вы кого-нибудь любили, Хендерсон, хоть когда-нибудь? Нет, в смысле, по-настоящему вы кого-нибудь любили? А потом они просто раз – и ушли, и уже ничего поделать нельзя, и нельзя их вернуть. – Он схватил меня за плечо и крепко сжал. – О господи, это же агония.

Я врезал рукой по приборной доске:

– Автобус!

– А-а-ай! – Элис ударила по тормозам, вывернула руль вправо и чуть не врезалась в такси, ехавшее по встречной полосе. С визгом и скрипом остановились посреди дороги.

Старушка с клетчатой сумкой на колесиках в полном удивлении заползла обратно на тротуар, ее белый вестхайленд-терьер, вздернув свечкой хвост, облаял машину.

Водитель такси, опустив стекло, выплеснул наружу полный рот ненормативной лексики, вскинул в воздух средний палец и отбыл в неизвестном направлении.

Элис громко выдохнула:

– Точно. Давайте-ка еще раз попробуем. – Аккуратно протиснулась мимо автобуса и встала на свою полосу. – Простите.

Хантли снова сжал мое плечо:

– Женщина за рулем, а?

– Если сейчас же не уберешь свою руку, я тебе пальцы оторву и в глотку засуну, да так, что задохнешься.

Он дернулся, облизал губы и откинулся на спинку кресла:

– Я просто пошутил.

– И не болтай больше.

Молчание.

Ну, давай скажи что-нибудь. Только скажи.

Не такой тупой, как казалось с первого взгляда.

 

12

Бело-синяя лента с надписью «ПОЛИЦИЯ» трепыхалась на ветру, издавая слабое рычание, похожее на то, когда пальцем проводишь по зубцам расчески. Место, где было совершено преступление, с трех сторон было окружено поросшими кустарником пустошами и примыкавшим сзади куском леса, возвышавшегося темно-зеленой стеной. Небо напоминало громадный кусок гранита. Плети высокой травы раскачивались под порывами леденящего ветра.

Я повернулся к ветру спиной, закрыл ухо ладонью:

– Нет… нет… послушай, мне нужен доступ к письмам Потрошителя. Насколько трудно это организовать?

Из трубки донесся громкий тяжелый вздох.

– Ты серьезно? Вот приди сюда сам и посмотри. Толпа – как на рождественской распродаже. Помнишь, «В поисках утраченного ковчега», последняя сцена? Вот и у нас что-то вроде этого. – Еще один громкий вздох. – А в других следственных группах спрашивал?

– Да ладно тебе, Вильямсон, а кто бы еще меня на тебя вывел? Они этих писем в глаза не видели.

Проход к месту преступления перекрывала одна из свалок развалившихся от старости и побитых полицейских машин. Скрываясь от ветра, в одной из них охранную службу несла пара полицейских.

– Ну, я просто не знаю, что тут можно сделать. Я же не Санта. Не могу же я, как по волшебству, притащить тебе эти письма. Я даже не знаю, где они, черт бы их побрал, находятся.

– Спроси у Симпсона. Он должен знать.

– Послушай, я же тебе сказал, здесь просто…

– Подожди секунду.

Я прижал телефон к груди и постучал в окно машины. Сидевший за рулем парнишка перестал жевать, окно поползло вниз. Ого, да ему голосовать еще рано, а не то чтобы кого-нибудь арестовывать, особенно с такими-то жидкими усишками и усыпанным прыщами лбом. Усталые глаза и безвольно опущенные вниз уголки рта. По всей груди защитного жилета крошки от пирожного. Еще раз откусил от того, что там у него находилось в бумажном пакете из кондитерской, промычал с набитым ртом:

– Прости, приятель, тут закрыто. Пройди в другом месте.

Я склонился над крышей машины. Посмотрел на него пристально:

– Во-первых, констебль, я не ваш «приятель».

По всей видимости, этот тон голоса ему хорошо запомнился из предыдущих промывок мозгов. В одно мгновение он выпрямился и уронил под ноги бумажный пакет. Краска залила его лицо, щеки вспыхнули, даже кончики ушей покраснели.

– Простите, сэр, я не хотел…

– Имя?

– Хилл, сэр… э-э-э… Рональд. Я не…

– Во-вторых. Мне абсолютно наплевать, сколько вы здесь сидите. Вы офицер полиции, черт возьми, так что будьте любезны выглядеть соответственно. Вы форму позорите. В-третьих. – Я ткнул пальцем в сторону Элис и Хантли. – Извлеките свою задницу из машины и сопроводите их на место преступления. Выполнять, констебль.

– Есть, сэр, простите, сэр. – Стал выбираться из машины, нахлобучивая на голову фуражку. – Сюда проходите, и…

– Документы у них проверь сначала!

* * *

Элис повернулась, посмотрела на меня:

– Тебе это понравилось, да?

Оглянулся. Констебль Хилл стоял по стойке «смирно», спиной к нам, и охранял проход к месту преступления, как будто от этого зависела его собственная жизнь.

– Ничего не мог с собой поделать. – Могу больше не быть офицером полиции, но это совсем не значит, что я не могу позабавиться, вселяя страх божий в ленивых констеблей.

Подразделение по изучению мест преступлений организовало специальный проход, ограничив его бело-синей лентой, хрустящая от мороза желтушная трава затоптана. Тропинка, извиваясь, шла по площадке и, сделав финальную петлю, приводила к внутренней зоне, огороженной черно-желтой лентой с надписью «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН». По ней была рассыпана горстка желтых треугольных флажков, каждый маркирован особой буквой с номером.

Хантли остановился, выпятив грудь, расправил плечи и повел носом слева направо, как будто вынюхивал что-то:

– Понятно… – Сорвался с места и помчался по затоптанной тропинке, все время при этом принюхиваясь.

Я сунул руки в карманы:

– Вряд ли смогут отыскать оригинальные письма Потрошителя. По всей видимости, в архивах полный бардак. Никто не знает, что в какой коробке хранится. Ты уверена, что не сможешь работать с ксерокопиями, которые тебе дал Джейкобсон?

Элис сморщила верхнюю губу:

– Их так часто копировали, что ничего прочитать невозможно. Мне нужны оригиналы. Я хочу потрогать чернила на листе бумаге, почувствовать вес, который он вкладывал в каждое слово, каждый росчерк пера, я хочу ощутить то, что ощущал он. Мне нужно все, что не исчезло и не было повреждено. – Она отвернулась и стала наблюдать за Хантли, нырнувшим под ограждающую ленту. – А тогда, восемь лет назад, вы обнаружили что-нибудь?

– Исследовали все письма и конверты, но ничего не нашли. Все шесть были проштемпелеваны в Олдкасле. А отпечатки пальцев, которые удалось обнаружить, принадлежали журналисту, которому эти письма были направлены. Остались только слова.

На мгновение показалось, что она хотела еще что-то сказать. Но она просто сунула руку в кожаную сумку и достала из нее картонную папку и пакет. Раскрыла папку:

– Фотографии. – И протянула мне пакет: – Это тебе. Специальный комплект, к расследованию. Доктор Константайн для каждого приготовила.

Взял пакет. Порылся.

Неплохая фотокамера, маленькая, но с высоким разрешением, с объемной картой памяти. Пять пар синих нитриловых перчаток в индивидуальных стерильных упаковках. Пакеты для улик. Линейка. Блокнот. Листок с инструкциями. И смартфон.

Вытащил его, покрутил в руках:

– Можно, догадаюсь? Это чтобы меня мониторить и передавать по GPS информацию о том, где я нахожусь и что собираюсь делать?

Элис удивленно посмотрела на меня:

– Нет, это просто телефон. Чтобы делать звонки и загружать информацию на специальный сервер, видишь, там на боку щель небольшая, для телефонной карты памяти? А чтобы тебя отследить, хватит браслета на лодыжке.

Нормально. Рассовал содержимое по карманам.

Из-за ленты ограждения донесся рев Хантли:

– Мне нравятся хорошие места преступлений. А вот это вот к ним не относится. Нет, вы только взгляните на все это, честное слово. – Он воздел руки к небесам. – Каждый, каждый, кто мог, включая их паскудных матерей, потоптался на этом месте и оставил после себя отпечатки следов. Почему, ну почему, почему, черт бы их побрал, они не положили здесь мостки? Все улики поставлены под сомнение. И как мне с этим со всем работать? – Он повернулся на сто восемьдесят градусов, выбрался из огороженной зоны и, с топотом и хрустом веток, скрылся в лесу.

Вот тебе и хваленая команда экспертов – специально подобранные, годы практики, лучшие специалисты в своей области!

Я нырнул под оградительную ленту, заметил место, где пролез, и похромал по высокой, до колен, траве к внутреннему контуру. Остановился. Посмотрел туда, где стояла Элис, снова обнимавшая себя руками:

– Ты идешь?

– Там нельзя ходить без специального разрешения.

– Ты же слышала Хантли. Операция «Тигровый бальзам» все затоптала башмаками сорок пятого размера. Больше не осталось ничего, что можно поставить под сомнение. – Пошел обратно по хрустевшей под ногами траве. Остановился у ограждающей ленты. Открыл папку и вытащил фотографии.

Они были те же самые, которые Джейкобсон показывал мне в машине, только цвета более яркие под солнечным светом.

Пересмотрел их несколько раз и в конце концов определил то место, где должен был стоять фотограф. Встал туда, держа фотографии в вытянутой руке.

Клэр Янг лежала головой в сторону того места, откуда мы пришли, кожа в венозных прожилках была похожа на мрамор.

– Она умерла где-то в другом месте…

Элис не двинулась с места, так и стояла за сине-белой лентой:

– И что?

– Я говорю, она умерла… Ты не можешь сюда подойти?

Стоял и смотрел, как Элис пробирается к месту преступления.

– Здесь крови почти нет. Он ее взрезал, сунул внутрь куклу и снова зашил. Тут вся земля кровью должна быть пропитана. И положение тела неправильное.

– Но ведь нам известно, что у Потрошителя есть операционная комната, на видеодиске это было, и к тому же…

– Давай придерживаться здравого смысла. Неусоб-Пятнадцать не притащил ее сюда с остановки, он ее принес. Иначе на дорожке были бы следы от волочения тела. – Я широко расставил ноги и взвалил воображаемое тело Клэр Янг себе на плечо. – Смотри. Кладешь ее в грузовой лифт. Спотыкаясь, несешь на плече по дорожке, пока не будешь уверен, что со стоянки вас никто не увидит. На дорожку ее не сваливаешь, так ведь? Совсем наоборот, поворачиваешься на девяносто градусов и уходишь с дорожки на какое-то расстояние. И потом бросаешь ее на землю. – Изобразил, как будто я бросаю тело на траву. – Голова ее будет смотреть в ту сторону, в направлении леса, а не от него.

– Ну… а что, если он повернулся, а потом бросил ее на землю?

Возможно.

Нам опять пришло в голову, что профессор Хантли был не таким тупым, как показалось с самого начала.

А он продолжал ломиться через лес, хрустя ветвями и напевая под нос что-то вроде оперной арии.

Элис покопалась в сумке:

– Эш, а эта гонка на машинах… Чем там все кончилось? Ты весь в осколках битого стекла, в крови, запястье сломано, несколько ребер – я прочла в деле, – а почему Потрошитель совсем не пострадал в аварии?

– Повезло? Может быть, угол удара? Или за рулем не было такого идиота, как О’Нил? Откуда мне знать. – Бросил фотографии в папку. – Слушай, мне тут по одному делу надо отлучиться.

Элис внезапно проявила повышенный интерес к тропинке:

– Ну да.

– Ничего серьезного. Просто нужно заглянуть к старому другу.

– Конечно…

– Ты могла бы остаться в машине, а я отойду ненадолго.

– Эш, как ты думаешь, мы могли бы поговорить о том, что произошло между тобой и миссис Керриган, в смысле, я знаю, что ты не…

– Тут вообще не о чем говорить. Что случилось, то случилось. Паркера уже ничто не вернет.

– Эш, ведь это совершенно нормально…

– Она приказала выстрелить ему два раза в голову, а потом подставила меня, как будто это сделал я. Что в этом нормального?

Ничего.

Молчание.

Потом появился Хантли. Спотыкаясь, он вышел из леса ярдах в двадцати от того места, где мы стояли.

– Узрите! – В вытянутых руках он держал маленькую цифровую камеру. – Всемогущий Бернард Хантли вернулся!

Как нам повезло.

Он повернулся спиной к лесу. Замер. Взглянул на меня через плечо:

– Не стойте там столбом, идите сюда, оцените мои выдающиеся способности.

* * *

– Уф-ф… – Элис споткнулась, сделала несколько неуклюжих шагов и ударилась о дерево. – Это очень глупо.

Лесная подстилка была изрезана рытвинами, усыпана корнями деревьев и палыми ветвями. Ее покрывали гниющие сосновые иглы и хрупкие костяки умирающих папоротников. Одуряюще пахло сырой землей и прелью. Мы стали углубляться дальше в лес. Похолодало, дыхание туманной струйкой пара вырывалось изо рта.

Хантли, ныряя под нависавшие ветви деревьев, шел впереди.

– Совсем наоборот, это благоразумно до бесконечности.

Она понизила голос до невнятного бормотания:

– Бесконечный идиотизм, вот что это напоминает. – Потом снова в полный голос: – Убийца не мог идти этим путем, здесь даже тропинки нет. Как здесь можно нести тело? Оно зацепится за ветки деревьев, вы уроните его на землю, оставите за собой след из сломанных веток, и еще мои волосы постоянно за них цепляются. Ой!

Хантли мило ей улыбнулся:

– Вы конечно же совершенно правы. Мы ломимся по этим зарослям только потому, что Неусоб-Пятнадцать этого не делал. Футах в десяти вправо от нас проходит дорога, и мы двигаемся параллельно ей. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас наступил на возможную улику.

Он нырнул в заросли ракитника и скрылся из виду. Кусты за ним сомкнулись, задрожали темно-зеленые побеги, сердито затрещали коробочки с семенами.

Элис остановилась. Посмотрела на кусты. Потом на меня:

– Я человек не жестокий. Просто отвернусь, а ты сломай ему ноги за мои страдания.

Я раздвинул кусты, открывая проход:

– Накинь капюшон на голову, лучше будет.

Накинула. Вздохнула. Нагнула голову и полезла в кусты, сопровождаемая громким треском.

Три, два, один. Ветки вцепились мне в волосы и плечи; ныряя и уворачиваясь, я пробирался вслед, следуя за звуками удаляющейся ругани.

Снова треск, кусты кончились, и я оказался на дне неглубокой дренажной канавы. Под ногами захлюпала влажная земля. Оскальзываясь, я выбрался на сухое место.

Передо мной влево и вправо тянулась дорога, исчезавшая в глубине леса. Ярдах в десяти – двенадцати от того места, где я вылез из кустов, под тянущимися к ней лапами сосен обнаружилась видавшая виды автобусная остановка. Граффити сплошной татуировкой покрывали расположившуюся рядом телефонную будку, искореженную, с покосившейся дверью и наполовину содранной пластиковой обшивкой. По оставшимся панелям змеились полоски гари, пластик покоробился и выгнулся от огня.

Хантли стоял посреди дороги, широкая улыбка растягивала его идиотские маленькие усики.

– Ну как? Что я вам говорил?

Элис вытянула из волос пучок сосновых иголок:

– Только сегодня утром вымыла.

Я остановился футах в десяти от будки:

– Значит, вы говорите, что убийца приехал сюда на автобусе, закинул тело мертвой девушки на плечо и потопал в лес? У нас что, трупы платят за проезд или их можно перевозить в качестве багажа?

Хантли вздохнул:

– Можете издеваться надо мной, но как насчет вот этого? – Он обошел будку, подойдя к ней с задней стороны. – Видите? – Вдоль нижнего края, прямо над травой, тянулась красно-коричневая полоса длиной дюймов в шесть. – Видите? На сколько готовы поспорить, что после анализа будет полное совпадение с ДНК нашей жертвы? – Он стал двигаться влево, пристально смотря на утоптанную землю под ногами. Трава была грязная, покрытая темными пятнами. – Скорее всего, умерла она здесь. Этого, конечно, недостаточно для сильного кровотечения, но могу предположить, что к тому времени, когда он притащил ее сюда, большая часть крови свернулась и осталась внутри брюшной полости. Поэтому здесь относительно чисто.

Элис спросила, никуда не двигаясь с дороги:

– И зачем так утруждаться? – Одной рукой она снова обнимала себя, другой играла с прядью волос. – В смысле, он ведь мог просто оставить ее здесь, за автобусной остановкой, зачем снова поднимать ее и тащить через заросли к той пустоши, где ее нашли, вам не кажется, что это просто какая-то трата времени?

Я сунул руку в карман, достал пару перчаток из индивидуального набора доктора Константайн. Разорвал стерильную упаковку, вынул. Пошел по траве и сорнякам к дальнему краю участка, по самой кромке, чтобы случайно не наступить на что-нибудь важное.

– Есть фотография этого вот?

Хантли шмыгнул носом:

– Чего этого?

– Шприца. – Он лежал в траве, покрытый инеем, желтая крышечка сантиметрах в тридцати в стороне.

– Ах ты… – Он пошел по моим следам, держа камеру наизготовку. – Улыбочка…

Элис не двинулась с места:

– Неусоб-Пятнадцать пытался спасти ее. Притащил Клэр сюда, затем попробовал оказать помощь, заставил ее сделать запись на диктофон и побежал вызывать «скорую помощь», но она не выдержала. Она уже не дышала. Тогда он вколол ей… что-то вроде адреналина? Попытался завести ей сердце. Он не хотел, чтобы они умирали, он хотел, чтобы мы находили их вовремя, как Лору Страхан, Мэри Джордан и Рут Лафлин. Клэр не должна была умереть. Это ошибка.

Хантли сделал еще пару снимков, сказал:

– И он не хотел, чтобы мы связали ее тело с этим местом, иначе бы он оставил здесь какую-нибудь свою вещь. Поэтому он и труп перенес. – Камера отправилась в карман Хантли. – Он, конечно, и предположить не мог, что будет иметь дело с кем-то вроде меня. – Усмехнулся. – Вот еще один забавный факт для вас. Один из врачей «скорой помощи», который спас Лору Страхан, сам стал жертвой еще одного серийного убийцы, Человека Из Ночных Кошмаров. Между нами, если бы я жил в Олдкасле, я бы точно постарался отсюда уехать.

Я направился к телефонной будке, мокрая трава хлестала меня по лодыжкам. Открыл скрипнувшую дверь. В нос шибанул запах горелого пластика с примесью какой-то химической дряни. Телефон был почти целым, металлическая пластина под ним исцарапана похабными надписями и рисунками мужских членов. Снял трубку и стал держать ее так, чтобы микрофон не находился рядом с губами. Пошел гудок. Телефон все еще работал. Набрал 1471, стараясь правильно нажать на нужные цифры, на дисплее появилась надпись «НОМЕР ЗАБЛОКИРОВАН». Трубка отправилась обратно на рычаг, и я снова выбрался на свежий воздух. Достал из кармана свой новый официальный мобильный телефон, включил. Он уже был запрограммирован на полдюжины номеров. В начале списка «БОСС», потом «ЭЛИС», «ХЭМИШ», «ШЕЙЛА» и последний – «ПИЦЦА ДОМИНО». Провел пальцем по первой записи. По всем правилам первый звонок следовало бы сделать в дежурную часть, а не Джейкобсону. К тому же дежурная часть не могла бы послать меня обратно в тюрьму. Но здесь я ничем не рисковал. Особенно когда я был так близок к…

Пошли гудки вызова, потом Джейкобсон ответил и выслушал мой доклад. Потом:

– Великолепно. Конечно, Бернард может достать кого угодно, но он себя оправдывает. Сфотографируй все что можно, затем позвони Несс, пусть она пришлет команду криминалистов. Место оградите и прочешите все под электронным микроскопом. Скажи там всем, что Бернард главный и, если они его расстроят, я их отымею. О’кей?

 

13

Я въехал на Слейтер-кресент, Элис бросила на меня взгляд через плечо:

– Ты уверен, что мы правильно сделали, когда оставили там профессора Хантли одного? В смысле, что если он расстроится, и…

– Он взрослый мужчина.

К тому же будет совсем неплохо, если кто-нибудь из команды криминалистов даст ему в нос, чтобы немного сбить спесь. Если нам повезет, конечно.

Нога соскользнула с педали газа, «сузуки» дернулась. Чертов идиот. Ничего, все равно сам буду водить. Просто давно за рулем не сидел. Практика нужна…

Голову лечить надо – вот это точно.

Стиснув зубы, поставил занывшую от боли ногу на педаль, на этот раз на тормоз. Припарковал машину Элис у тротуара. Заглушил мотор. Склонился вперед, опустив голову на руль. Выдохнул.

– Эш, ты в порядке?

– Да. В полном. Никогда так хорошо не было. – О господи, как больно. – Просто давно за рулем не сидел.

Выпрямился, достал из кармана куртки пачку парацетамола, проглотил три таблетки. Несколько раз глубоко вдохнул. Открыл дверь:

– Я на пару минут.

Элис пристально посмотрела на меня:

– Да, понимаю, старый друг.

– Все будет в порядке. – Взял трость и с трудом вылез из машины. Хлопнул дверью.

Слейтер-кресент шла вниз, сворачивая от Блэквол Хилл, и с дороги открывался отличный вид на Вайнд. Террасы домов из песчаника стояли как солдаты на параде. Роскошные дома в окружении небольших частных парков. Все сплошь живописное и историческое, под тяжелым гранитным небом.

Куда лучше, чем путаница заканчивающихся тупиками переулков, построенных в семидесятых. Или взять Блэквол Хилл. Россыпь прячущихся в холодном тумане одноэтажных коттеджей в терракотовой облицовочной плитке. Сады, скрывающиеся за полуразрушенными крепостными стенами. Кованые невысокие калитки с табличками, а на табличках сплошные вариации на тему «РОЗА», «ЛЕС» и «ПЕЙЗАЖ».

У номера тринадцать – адрес, который мне дал таинственный Алек, – смешная низенькая калитка скрывалась под входной аркой, обвитой плетями дикой жимолости, похожими на бежевую колючую проволоку. На табличке золотыми буквами надпись – «ВАДЖРАСАНА». Среди зарослей кустов и клумб с засохшими цветами извивалась засыпанная гравием дорожка. У края дорожки бетонная статуя Будды, серая кожа в пятнах лишайника. Перед статуей стояла на коленях маленькая девочка, игравшая с ярко-желтым игрушечным самосвалом. Она накладывала в кузов гравий, сваливала его у ног Будды и смешно бибикала, когда возвращалась за новой порцией.

Я открыл скрипнувшую калитку, захлопнул ее за собой тростью. Изобразил на лице улыбку:

– Привет, папа дома?

Она вскочила, прижала самосвал к животу. Лет пять или шесть, не больше, на бледном лице ярко выделяются густые сросшиеся брови. Широко улыбнулась, показав дырку в том месте, где должны были находиться два нижних средних зуба.

– Да.

– Можешь сбегать позвать его?

Кивнула:

– Но ты долшен будешь пришмотреть за моим тигром. – Показала пальчиком на траву. – Он боитша клоунофф.

– Хорошо, если клоуны появятся, я буду его защищать.

– Обещаешь?

– Конечно.

– Хорошо.

Махнула рукой:

– Веди себя хорошо, миштер Полошатик, шмотри не шкушай этого дядю. – Побежала по лужайке в дом, не обращая внимания на дорожку.

Я подошел к Будде, облокотился на бетонную голову.

Через несколько минут девчушка вернулась, таща за собой за руку невысокого мужчину средних лет. Коренастый, пробор посередине, слаксы, кардиган. Достал из нагрудного кармана очки, водрузил на нос. Моргнул. Улыбнулся мне:

– Ах, вы, должно быть, мистер Смит! Приятно видеть вас, мистер Смит. – Повернулся к девочке: – Солнышко, почему бы тебе не отвести мистера Полосатика на задний двор, чтобы я мог поговорить с мистером Смитом?

Она хмуро посмотрела на меня:

– Клоуны приходили?

– Все убежали, когда услышали, что пришел мистер Смит.

Кивнула, взяла кого-то за воображаемую руку и потянула к дому:

– Пойдем, миштер Полошатик…

Мужчина посмотрел ей вслед, на лице широкая улыбка. Вздохнул. Повернулся ко мне:

– Итак, мистер Смит, Алеку кажется, что вы нуждаетесь в некоем духовном наставничестве.

– А где он сам?

Приложил руку к груди и слегка поклонился:

– Это весьма сомнительная честь – быть Алеком.

– О’кей. – Хитрюга был прав, парень больной на всю голову. – Ну, если в этом смысле, то мне нужен полуавтоматический, чистый, не менее тринадцати в обойме, запасная пачка латуни. Экспансивные пули, если есть.

– Кхм… Это весьма серьезное духовное просветление. – Встал рядом со мной у статуи Будды, тоже прислонился к нему. – Скажите мне, мистер Смит, вы достаточно серьезно оценили последствия сегодняшних действий? Карма не дремлет, и никогда не поздно изменить свой путь.

– Так у вас есть или нет?

Он приложил ладони к груди, растопырив пальцы:

– Возьмите, к примеру, Алека. Он принял Будду, и мир стал для него иным. Алек был грешником, это правда, и жизнь его была тяжелой и мрачной… Правда, до тех пор, пока с Алеком не произошел один странный случай, после которого он впустил учение Будды в свое холодное, холодное сердце.

Я отошел от статуи и встал, опираясь весом тела на трость:

– С вами тоже может случиться странный случай, если через пятнадцать секунд вы не принесете мне пистолет. И лучше, чтобы он был чистым: я сразу пойму, где он был – на покушении, налете или запачкался в каком-нибудь дерьмовом сектантском наезде, – и тогда я вернусь и лично отправлю вас к вашему богу.

– Ах, мистер Смит, Бога, как такового, нет. Будда учит нас, что не все создано Махабрахмой. Совсем наоборот. Мы приходим в этот мир через патиккасамуппада, и…

– Так у вас есть пистолет или нет, черт бы вас побрал?

Улыбка даже на секунду не пропала.

– Терпение, мистер Смит. Терпение. Перед тем как мы сможем продолжить, Алеку хотелось бы знать, зачем он вам нужен. Каковы ваши намерения?

– Это не его гребаное дело.

– А, вот видите, дело-то гребаное. – Он тоже выпрямился и пошел, хрустя гравием, по дорожке, между мертвых растений. Вернулся. – Следуя своей вере, Алек долго и упорно боролся с весьма непростой дихотомией в выбранной им профессии. Алек медитировал. Молил Будду наставить его на путь истинный. И в конце концов осознал, что его место в кармическом цикле – содействовать в осуществлении морального выбора людям, подобным вам. Так он сделал еще один шаг на пути к просветлению.

– Отлично. Давайте забудем. – Я направился к калитке.

– Алек может дать вам то, о чем вы просите, но ему нужно, чтобы вы поняли, что у вас есть выбор и именно сейчас вы можете вырваться из тьмы, окружающей вас. Добавьте себе плюс в колонне Кармы. Станьте лучше, чем вы есть сейчас.

– Ну еще бы. Если честно, парень я больше старозаветный. Ну там, око за око. Пуля за пулю.

– А-а, месть… – Алек замолчал и склонил голову. Кивнул. – Подождите здесь. – Вернулся в дом и снова вышел, держа в руках плюшевую куклу, Боба-Строителя, размером с мяч для регби. У куклы улыбка во всю рожу, в руке громадных размеров желтый гаечный ключ. – Вот, возьмите.

– Вы в самом деле дождетесь, что я вам врежу в…

Внутри Боба было что-то твердое. Что-то такое Г-образное. И еще у него в ногах, как будто их нашпиговали обрубками костей.

– Мистер Смит, вы уверены, что Алек не сможет отговорить вас от этого?

Патронов внутри по меньшей мере штук двенадцать, может быть, больше. Точно не скажешь, пока не выпотрошишь.

Так, ничего больше не нужно делать, живешь себе спокойно до сегодняшнего вечера, а потом знакомишь Боба с миссис Керриган. Раза два. Прямо в морду.

– Мистер Смит?

Я взглянул вверх. Облака только начинали ронять первые капли. Капли шлепались на Будду, затемняя бетон вокруг его глаз, их становилось все больше и больше, потом ветер стал подхватывать пригоршни капель, и они скатывались по пухлым щекам.

– Как грустно. – Алек покачал головой. Вздохнул. Опустил плечи. – Вы приняли решение, и мир скорбит по вам.

Чтобы день закончился наилучшим образом, не хватало только подпольного торговца оружием, говорящего о себе в третьем лице, и чтобы он тебя пожалел.

Протянул ему набитый наличкой конверт, который дал мне Хитрюга, и, сунув под мышку Боба-Строителя, похромал к машине.

Ну так что, обтяпаем дельце? Обтяпаем, мать его.

* * *

– …в течение трех дней была найдена в заброшенном карьере в Ренфрюшире. Полиция обращается ко всем, кто мог случайно видеть девочку шести лет, пропавшую вечером в четверг…

Когда Элис стала заезжать на парковку, дождь с удвоенной силой забарабанил по асфальту, отскакивая от него и создавая на уровне колен водяную морось. «Сузуки» прыгала по заполненными водой рытвинам, отчего Боба-Строителя мотало по всему заднему сиденью.

– …отказываясь подтвердить, существует ли какое-нибудь сходство с тремя другими детьми, похищенными после Хеллоуина…

Она выбрала место рядом с входом, остановилась, дворники продолжали скользить по забрызганному грязью ветровому стеклу.

– Да, выглядит не очень многообещающе…

– Сюда выходит переливная система морга… Ты чего ожидала, мрамор и пальмы?

– …мать пропавшего пятилетнего Чарли Пирса обращается…

Элис вырубила двигатель.

Переливная система представляла собой невысокий бетонный бункер в захудалой промзоне на окраине Шортстейна. Довольно странная серо-черная конструкция, спрятавшаяся за забором из металлической сетки, увешенным табличками с предупреждением о злых собаках, камерами наблюдения и опутанным колючей проволокой. С одной стороны погрузочная платформа, с другой – входная зона, отгороженная от дороги баррикадой из зеленых кустов.

Послышался стук, и из дверей морга нетвердой походкой вышла пара. Мужчина с перекошенным от горя и мокрым от слез лицом и женщина, ноги которой, казалось, перестали сгибаться в коленях. Как будто она окостенела от того, что увидела внутри.

Дождь барабанил по моим плечам.

Элис стояла, зажав в кулаке ключи от машины, и наблюдала за тем, как они входят на парковку. Он в изнеможении прислонился к старому «рено-клио», а она стала ходить кругами рядом с машиной на негнущихся ногах.

– Может быть, мы чем-то можем им помочь?

Минуту спустя из дверей под дождь выскочила женщина-констебль с пунцовым, налитым кровью лицом. Едва затормозила на верхней ступеньке лестницы. По защитному жилету на ногу стекала комковатая жижа, и вовсю несло кислым запахом блевотины.

– Простите…

Вымученно улыбнулась и, спустившись по лестнице, присоединилась к рыдавшему мужчине и мотавшейся кругами, как заводной апельсин, женщине.

Мы зашли внутрь.

Доктор Константайн стояла лицом к тепловой пушке, полы парки распахнуты, купалась в струе теплого воздуха.

Комната маленькая, безвкусная и функциональная. Приземистая стойка регистрации из нержавеющей стали. Легко моющийся, покрытый линолеумом пол. Стены, завешенные информационными плакатами, стойка с листовками о психологической помощи для родственников умерших, две камеры наблюдения – одна на входную дверь, другая, снаружи, на двор морга. Дюжина бизнес-карточек похоронных агентств – в наиболее заметных местах, там, где скорбящие родственники сразу могли бы бросить на них взгляд. «АНВИН И МАКНАЛТИ, ПОХОРОННОЕ БЮРО осн. 1965. НЕНАВЯЗЧИВЫЕ ПРОФЕССИОНАЛЫ ПОЗАБОТЯТСЯ О ТЕХ, КОГО ВЫ ТАК ЛЮБИЛИ». В углу искусственная резиновая пальма с мясистыми восковыми листьями, покрытыми толстым слоем пыли. Липкая цветочная вонь от обильно распыленного в воздухе освежителя, безуспешно пытавшаяся скрыть мрачный запах разложения.

Дверь захлопнулась с электронным писком, доктор Константайн оглянулась. Закатила глаза:

– Они только что ушли, а тело пропало.

Элис стряхнула с плеч водяные капли:

– Как может тело пропасть, я что-то не понимаю, это же расследование убийства, тут весь мир должен на ушах…

– Знаете, что я думаю? – Константайн снова подошла к обогревателю. – Родственники дураков из себя строят, боятся, что мы выведем их на чистую воду.

Я нажал на кнопку звонка на ресепшене, откуда-то из-за закрытых дверей, ведущих в глубину здания, раздался приглушенный трезвон.

– Не думаю, что здесь все так страшно.

На звонок никто не отреагировал. Еще раз нажал на кнопку.

Элис покачала головой:

– И мне это зловещим не кажется, мне кажется, что это какая-то чертова бессмыслица.

Еще раз нажал.

Опять ничего.

Элис повернулась и уставилась на входную дверь:

– Слушай, как ты думаешь, ничего, если я… – Показала пальцем на парковку. – Кажется, они на самом деле очень расстроены.

– Иди, если надо.

Так, последний шанс. Нажал указательным пальцем на кнопку звонка и держал, пока Элис выбегала наружу. Звонок звенел, звенел, звенел… И все равно никакого ответа.

Подошел к двери. Стекла матовые, не видно, что делается внутри. Врезал несколько раз ладонью по деревянной раме.

БАМ! БАМ! БАМ!

– ЭЙ, ДАГАЛ, БЕСПОЛЕЗНЫЙ ЛОСКУТ КОЖИ, ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ! – Вернулся обратно, снова нажал пальцем на кнопку звонка. – Это не заговор, они просто идиоты! Всегда так бывает.

БАМ! БАМ! БАМ!

– ДАГАЛ, Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЮ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!

Одна половинка двери отворилась, выглянуло морщинистое лицо. Вздернутые брови над парой черных блестящих глаз. Седые, желтеющие на концах волосы.

– А… Да? – Дагал улыбнулся серой вставной челюстью. – Нет, я ничего. Детектив-инспектор Хендерсон, приятно видеть вас снова. Я думал, что вы того… ну, что вы куда-то делись.

– Ты что сделал с телом Клэр Янг?

Брови опустились вниз.

– Мне так было жалко, когда я узнал о вашей дочери, даже представить не мог…

Я сунул руку в дверной проем и прихватил его за грудь белого лабораторного халата. Вытащил в приемную:

– Где она?

– Ах да… Клэр Янг… – Бросил взгляд на Константайн, потом снова уставился на меня: – Слушайте, тут такая забавная история, ну, может быть, не такая забавная сама по себе, но…

Слегка встряхнул его:

– Так, последний раз, Дагал.

– Мы ищем, ищем! Я не виноват, это…

Еще раз встряхнул его:

– Книгу тащи сюда. Быстро.

Он попятился, расправляя смявшийся на груди халат, стал застегивать расстегнувшиеся кнопки:

– Да, конечно, книга, сейчас принесу… – Нырнул под стойку и появился с толстым регистрационным журналом в руках, раскрыл его почти на самом конце, там, где торчала кожаная закладка. Достал пару больших круглых очков, увеличивших его черные крысиные глазки. Провел пальцем по списку имен. – Янг, Янг, Янг… Вот, пожалуйста, как вы и сказали, Клэр Янг. Должна была быть в Пятьдесят три «А», мы посмотрели, а там никого нет… – Прокашлялся. – Мы проверяем, выдвигаем каждый ящик, я уверен, она со временем найдется, правда?

Я перевернул книгу на сто восемьдесят градусов, чтобы удобно было читать. Просканировал строки и колонки:

– Тут написано, что вскрытие было проведено вчера утром. Вы проверяли, может, она все еще в секционной лежит?

Дагал обиженно вздернул нос, отчего морщинистые лоскуты кожи на его шее расправились.

– Мы же не идиоты.

– Ты чертовски напоминаешь одного из них. А как насчет Тридцать пять «А», там проверили?

– Конечно, мы… – Запнулся, челюсть отвисла. Губы сложились в морщинистую «О». – Простите, одну минуту… – Свалил.

Снова пискнула входная дверь, вошла Элис, лицо красное от ветра, волосы мокрые, вытирает глаза рукавом полосатой куртки. Не сказав ни слова, подошла ко мне, обняла и прижалась лицом к груди. Хлюпнула носом.

Я тоже ее обнял. Она была мокрая насквозь.

– С тобой все в порядке?

Снова хлюпнула носом. Потом глубоко вздохнула. Последний раз стиснула мои ребра и отошла. Вытерла глаза:

– Прости.

– Детектив-инспектор! – Вернулся Дагал, сияя вставной челюстью. – Очень рад сообщить вам, что мы смогли обнаружить Клэр Янг. Дайте мне всего пару минут, и она будет дожидаться вас в секционной в полной готовности.

– Что, кто-то порядок цифр перепутал, когда регистрировал?

– Ну, самое главное, что мисс Янг находится здесь, в целости и сохранности. – Распахнул дверь и широким жестом пригласил нас войти. – Я даже подумал, что это наш дьявольский друг вернулся…

 

14

– Вы уверены, что не хотите чаю? Кофе, может быть? – говорил Дагал, наклонив голову к плечу и сложив руки на груди, в то время как доктор Константайн, аккуратно ступая, обходила то, что осталось от Клэр Янг. – Если хотите, у меня есть инжирное печенье.

Элис отрицательно помотала головой:

– Спасибо… понимаете, вскрытие и все такое…

– Ах да, конечно. Детектив-инспектор?

Я кивнул:

– Чай. Молоко. Два печенья. И в нормальной чашке, а не в пластике.

Он смылся, оставив нас одних в секционной. Большой зал, раз в шесть больше, чем морг каслхиллской больницы. Дюжина расставленных в шахматном порядке патологоанатомических секционных столов из нержавеющей стали, с дренажными трубами, шлангами, весами и всякой разной гидравликой. Над каждым столом отдельная камера видеонаблюдения – свешивающиеся с потолка шары похожи на черные фрукты.

С одной стороны комнаты длинная стеклянная стена, рядом с ней ряд раковин с кранами. У противоположной стены рабочие столы, над ними анатомические таблицы и плакаты по технике безопасности.

Элис зябко передернула плечами:

– И почему на работу в морг берут таких мерзких типов? Ты видел его глаза? Черные такие и блестящие…

– Выглядит как крыса-переросток в лабораторном халате, точно? Которая взяла власть над учеными, и теперь настала очередь ей проводить над ними эксперименты. – Я прислонился к секционному столу, стоявшему рядом с телом Клэр Янг. – Однажды летом, когда девочки были совсем маленькими, стояла страшная жара, прямо как в печке. Олдкасл жарился в этой печи целую неделю, и нам все время приходилось держать окна открытыми, чтобы хоть немного проветрить комнату. Как-то ночью я пошел проверить девочек, они обе крепко спали, а по одеялу к лицу Ребекки карабкалась большая коричневая крыса. Дагал очень на нее похож.

– Ты забыл сказать «давным-давно в одном маленьком городе…».

– Прости.

Элис шаркнула маленькими красными «конверсами», отвернулась, уставилась на секционные столы и раковины:

– Как много места.

– Очень удобно, когда перевернется автобус со школьниками, или какая-нибудь гадость случится в интернате для престарелых, или городские власти вдруг решат вскрыть массовое захоронение… – Я скрестил пальцы рук с такой силой, что костяшки огнем обожгло. Отвернулся. – Тогда очень даже удобно бывает.

Доктор Константайн выкатила металлическую тележку на колесиках, в которой лежал громадный, до отказа набитый саквояж. Покопалась в нем и извлекла наружу сверток из ткани, развернула. На свет божий явился целый набор блестящих ножей, зажимов, щипцов и ножниц – орудия ремесла.

– Знаете, в старые добрые времена только я имела право сделать первый разрез на трупе.

Влезла в лабораторный халат, подошла к контейнеру над мойкой и оторвала от рулона зеленый пластиковый фартук. Надела, завязала концы за спиной. Потом натянула на руки пару лиловых хирургических перчаток. – Кто-нибудь может включить мой диктофон? Он в сумке.

Я вынул диктофон, нажал на красную кнопку, зацепил его ремешком за лампу над столом.

Доктор Константайн провела пальцами по животу Клэр Янг.

Восковую кожу пересекали два шрама, один с мелкими стежками черной ниткой, другой зашит толстой нейлоновой нитью, которую так любят патологоанатомы. Тонкие стежки скрепляли края шрама крестовидной формы, толстая нить сшивала Y-образный разрез, который шел от ключиц к волосам на лобке.

Константайн что-то неразборчиво пробубнила под маской.

– Ну, они были достаточно профессиональны, чтобы не тронуть хирургию Потрошителя.

Взяла пару остроконечных ножниц, один за другим перерезала стежки, сделанные толстой нитью. Отвернула лоскут кожи, освобождая ребра.

– Иногда, мне кажется, было бы полезным не заниматься перетаскиванием тяжестей. – Ухватившись пальцами обеих рук за края грудины, вытащила грудную клетку и положила ее на тележку рядом со своими инструментами. – Не очень-то это здорово.

Грудь и брюшная полость Клэр были заполнены прозрачными пластиковыми пакетами, наполненными чем-то темным и блестящим. Константайн покопалась в них, вынула пакет, содержимое которого напоминало сердце:

– Первый улов не очень удачный. – Выложила содержимое в металлическую чашу. – Мистер Хендерсон, не могли бы вы взять за шкирку вашего морщинистого друга-идиота и спросить его, хранятся ли еще в холодильнике тела первых жертв? Может быть, пока мы здесь…

* * *

Дагала я нашел в комнате для персонала. Задрав ноги на кофейный столик, он смотрел по телевизору старинный сериал с мисс Марпл и периодически прикладывался к бутылочке с энергетиком.

– Патологоанатому нужны тела первых жертв.

Он скорчил недовольную гримасу. Отхлебнул из бутылки:

– Тут может случиться одна крошечная проблемка. У нас осталось только одно тело. Одно, так сказать, пропало, два других, после активного сопротивления, пришлось выдать родственникам для захоронения. Могу вытащить номер четыре и разморозить, если хотите. Правда, времени прилично пройдет, пока она оттает.

– Натали Мэй все еще заморожена? И операция «Тигровый бальзам» даже не поинтересовалась ей?

Пожал плечами. Хлебнул:

– Кто может постичь дела полиции Шотландии? К тому же семьи у нее нет, так что никто за ней не приходил. Так и лежит здесь, холодная и одинокая, уже восемь лет.

– Давай-ка извлекай ее.

– Может быть, еще найдутся образцы кожных покровов и рентгеновские снимки других тел. Но это только в том случае, если они пережили зиму две тысячи десятого. – Отвернулся. – Мне на самом деле было очень жаль, когда узнал о вашей дочери. И о брате.

На экране телевизора сидевшая в гостиной Маргарет Рутерфорд, облапошив молодого человека, заставила его признаться в убийстве. А потом выпила чашечку чаю, пока полиция забирала парня, чтобы его потом вздернули. Все так мило и благопристойно.

Дагал сжал в руке бутылочку с энергетиком, отчего она жалобно скрипнула.

– Когда лейкемия отняла у нас Шону… мы… – Сделал еще глоток. – Просто хотел сказать, что знаю, как это бывает.

Да, конечно, ребенок умирает от рака или от рук серийного убийцы, это абсолютно одно и то же.

Ничего ему не сказал. Просто повернулся и вышел из комнаты.

Он, по меньшей мере, смог попрощаться.

* * *

Когда я возвращался в секционный зал, полы коридора визжали под моими ногами. Трость стучала по напольной плитке в ритме рабов на галерах, а мобильный телефон был плотно прижат к уху.

– На сколько?

Из трубки хрипел голос Хитрюги:

– Нет, ты не беспокойся, понимаешь, это ненадолго, пока я на ноги не встану… Я бы тебя не попросил, но… сам понимаешь.

– Эндрю все еще дурью мается?

– Ты меня и не заметишь. Клянусь. Возьму надувной матрас, одеяло, все такое. Никаких проблем.

– Я хочу допросить выживших жертв Потрошителя. Распишешь мне все детали по ним, а я попрошу Элис, чтобы она разрешила тебе пристроиться в гостиной. Договорились?

– Договорились.

– И не болтай об этом ни с кем. Не хочу, чтобы Несс узнала, что мы их допрашиваем. – Я помолчал, одной рукой придерживая дверь в секционный зал. – Ходил встречаться с твоим приятелем насчет духовного наставничества.

– О-о… – Пауза. – Полностью просветлился?

– Как насчет сегодня ночью?

Хрипение перешло в шепот:

– Налет перед заходом солнца?

– Мне нужны все детали по адресу – системы безопасности, сторожевые собаки, места доступа, когда она там бывает. Все как обычно.

– Место захоронения?

– Думаю, какой-нибудь стандартный вариант.

Отключил трубку. Набрал другой номер.

Телефон гудел, гудел и гудел, потом – щелк.

– Вы набрали офис Гарет и Брет. Мы не можем подойти к телефону, оставьте ваше сообщение после сигнала.

– Брет? Это Эш. Где твой брат? Брет, ты меня слышишь?

Молчание. Звонок отслеживают или действительно нет дома? На самом деле в обоих случаях не важно.

– Я… – Что я? Как будто есть какая-нибудь разница в том, что я скажу. – Просто хотел сообщить, что… Я обо всем позабочусь. А вы, парни, не ссорьтесь друг с другом, ладно? – Неуклюжее молчание. – Ладно, все. Пока.

Мобильник отправился в нагрудный карман.

Глубокий вдох.

Снова вошел в секционный зал.

Тележка доктора Константайн была заложена прозрачными пластиковыми пакетами, в порядке от самого большого до самых маленьких. Сама же она, мурлыкая тему из какой-то древней мыльной оперы, копалась в пакете с куском чего-то лилово-черного.

Элис сидела на стоявшем в отдалении секционном столе, красные кеды мотались в метре от пола; опять обнимала себя одной рукой за талию, а другой теребила волосы. Пялилась на камеру видеонаблюдения, висевшую над ее головой.

– Тут камер много.

– Весь зал просматривается. Лет шесть назад заметили, что из камер длительного хранения трупы пропадать стали. Без понятия, кто этим занимался и что с ними потом делали. – Пожал плечами. – Добро пожаловать в Олдкасл.

– Кхм-м-м… – Элис продолжила теребить волосы. – Размышляла тут над психологическим портретом, который доктор Дочерти составил, в том смысле, что теперь понимаю, почему он думает, что Неусоб-Пятнадцать – это одинокий мужчина, охотящийся на…

– Это тот же самый профиль, который они с Генри составили восемь лет назад. Он только текст слегка подредактировал и изменил возраст парня. Было «лет около тридцати», а стало «лет двадцать пять – тридцать». – Затхлый воздух комнаты, словно ржавый скальпель, прорезал противный звонок, это был городской телефон, висевший на стене рядом с холодильником с образцами тканей. Он звенел, звенел и звенел, потом смолк. Я уставился на него. – Дочерти явно думает, что Неусоб-Пятнадцать и есть Потрошитель.

Телефоны… Взглянул на тот, что висел рядом с холодильником. Откуда он мог знать? Откуда он мог знать, что они работают?

Элис продолжала болтать ногами.

– Хочу поговорить с выжившими, сделаем все что возможно, Медведь сказал, что мы сможем…

– Как только Хитрюга пришлет по ним всю информацию. – Я махнул тростью в сторону доктора Константайн. – Эй, док? Вам еще долго?

Она поднесла к печени длинный разделочный нож:

– Пожалуйста, не называйте меня «док». А то мне начинает казаться, что я – один из Семи Гномов. – Отхватила кусок печени, потом нарезала ее аккуратными кусочками. – Мне тут работы еще часа на три по меньшей мере. Может быть, больше. Будет зависеть от того, найдет ли ваш морщинистый друг тела других жертв.

– А кто вам с компьютерами помогает?

Сунула блестящий лиловый кусочек в пробирку:

– Никого у меня нет.

– Думал, что вы продвинуты в этих делах. – Вытащил мобильник, нажал на ячейку «БОСС».

Джейкобсон ответил с пятого раза:

– Эш?

– Почему у вас нет специалиста по судебной компьютерно-технической экспертизе?

– А что, нам такой нужен?

– Детектив-сержант Сабир Ахтар, работал в нашей команде, не знаю, продолжает сейчас работать или нет, но он один из лучших.

– Дальше.

– Прикажите ему проверить все исходящие звонки из телефонной будки, которую мы обнаружили сегодня утром, той самой, где Потрошитель был с Клэр Янг. Он не выбирает места наугад, ему нужно, чтобы рядом находился телефон, откуда можно позвонить в «скорую». Это значит…

– Это значит, что он предварительно выбирает такие места и делает пробные звонки.

– Пусть Сабир отследит каждый звонок за последние шесть недель. Вполне возможно, там есть какая-то система. И передайте ему пленки с записями звонков жертв в Службу спасения. Пусть очистит пленки и избавится от посторонних шумов. Нас не интересует, где их прослушивали, но если мы сможем услышать на записи что-нибудь с того места, где сообщение записывалось… Ради этого стоит постараться.

Молчание на другом конце.

– Вы меня слушаете?

– Может быть, ты не такой бесполезный, в конце концов. Дам тебе знать. – Джейкобсон отключился.

Секунды через три мобильник зажужжал. Текстовое сообщение от Хитрюги.

Мэри Джордан: Саннидейл Винг, каслхиллская больница

Рут Лафлин: 16Б, 35, Чёрч-роуд, Каузкиллин

Хочешь карри к ужину?

Мэри Джордан и Рут Лафлин. И ничего о Лоре Страхан.

Написал ему ответ, сунул мобильник в карман. Протянул Элис руку, помогая ей слезть с секционного стола:

– Константайн уже взрослая девочка, может сама о себе позаботиться несколько часов. Пойдем поговорим с выжившими.

Когда мы вошли в приемную, Дагал взвизгнул. Схватил книгу записи умерших и прижал к груди:

– До смерти меня напугали…

Я помедлил, держась одной рукой за дверь во внешний мир.

– Найди образцы тканей, о которых говорил, и тело Натали Мэй, или в следующий раз, когда мы встретимся, вскрытие будут делать тебе. Понятно?

Он еще крепче прижал к груди книгу:

– Да, конечно, мы уже ее ищем, никаких проблем.

– Лучше бы их не было. – Я нажал на ручку двери и вышел вслед за Элис в серое утро.

Дождь барабанил по асфальту, стекал по бетонным стенам морга. У погрузочной эстакады разлилось целое озеро, в него сливалась вода из переливного резервуара.

Небольшой навес был не самым надежным укрытием от дождя, но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Элис накинула на голову капюшон:

– Жди здесь, я заведу машину.

Побежала, перепрыгивая через лужи и высоко задирая колени. Пикнула электронным замком, села за руль. «Сузуки» моргнула фарами, потом заработал двигатель. Машина дернулась и поехала по лужам в сторону двери морга. Я похромал к ней, забрался внутрь.

Окна запотели, съедая дневной свет, потом за ними не осталось ничего, кроме размытых силуэтов и едва различимых теней. Элис включила печку на полную. Ее рев заглушил звуки барабанившего по крыше дождя.

– Извини… Всего минуту погреемся.

Стук в машинное окно, она вздрогнула. Стекло заполнила мужская грудь, едва различимая из-за тумана. Пиджак, рубашка и галстук.

Окно с жужжанием поползло вниз.

– Чем могу помочь?

Салон заполнил писклявый голос:

– Прекрасного вам дня, милая леди. Можно ли поинтересоваться, куда это вы собираетесь везти нашего доброго друга мистера Хендерсона?

Вот черт.

Вылез из машины, сжимая руки в кулаки:

– Джозеф.

Он взглянул на меня через капот и улыбнулся. Большие торчащие уши, лоб неандертальца, выдающийся вперед подбородок и короткая стрижка, не скрывающая шрамов, которыми исполосована кожа головы. Дождь выбивал барабанное соло на его большом черном зонте.

– Мистер Хендерсон, как приятно, что вы больше не находитесь в заключении. Мы так по вам скучали. Вы в порядке?

Дождь прилепил мне волосы к черепу, стекал ледяными струйками по шее за воротник.

– Что тебе нужно?

– Мне? – Джозеф приложил руку к груди, на лоскуте кожи между большим и указательным пальцами потускневшая самодельная татуировка, ласточка. – Я просто хотел убедиться, что за время заключения вы не пали духом и вновь готовы встретить вызовы этого мира с вашей легендарной энергией.

Я склонил голову к левому плечу, выпрямил, позвонки в верхней части позвоночника хрустнули.

– Хочешь, чтобы у нас проблемы возникли?

– Ну что вы, мистер Хендерсон, конечно же нет. Я даже представить не могу, что между нами могут возникнуть какие-нибудь размолвки, ведь мы всегда были такими хорошими друзьями. – Джозеф посмотрел мне за плечо. – Правда, Френсис?

Два года в тюрьме, а так и не научился следить за тем, кто сзади подкрадывается.

За моим плечом возник Френсис, его отражение в джонленноновских очках улыбнулось мне в окне машины. Рыжие кудрявые волосы стянуты в хвост, большие висячие усы и короткая бородка. Его зонт накрыл меня, словно крылья громадной летучей мыши.

Я стоял совершенно спокойно:

– Френсис!

Его рот почти не двигался.

– У нас сообщение для тебя, типа того.

– Да, действительно, мистер Хендерсон. Один наш общий друг была очень рада узнать, что вы вновь очутились на земле свободных людей, в доме Храброго Сердца, и она очень хотела бы возобновить с вами теплые дружеские отношения при первой же возможности.

Готов поспорить, что ей этого хочется, черт бы ее побрал.

– Как вы узнали, что я здесь?

Рука Джозефа лениво выписала в воздухе восьмерку.

– Давайте скажем, что это произошло благодаря счастливому стечению обстоятельств.

Я оглянулся на двери морга, там стоял Дагал. Его глаза расширились от ужаса, он наклонился и исчез из виду. Маленький двуличный мерзавец.

– Передайте ей, что в следующий раз, когда мы снова встретимся, у нас будет длинный разговор о том, что она сделала с Паркером. А потом я захороню ее мерзкую задницу в мелкой могилке где-нибудь в лесу Монкюир.

Френсис наклонился ко мне, его слова ударили мне в щеку струей перечномятного воздуха.

– А с остальной частью тела что сделаешь?

– Ах боже мой! – Улыбка Джозефа слегка поблекла. – Боюсь, что миссис Керриган будет слегка… разочарована вашим более чем холодным ответом на ее любезное приглашение.

Теплый воздух печки немного просушил запотевшие стекла машины. Стал виден Боб-Строитель, пялившийся на меня с заднего сиденья. Типичный работяга, мать его, никогда их нет в самый нужный момент.

– Она будет еще более разочарована, когда я до нее доберусь.

– Понятно. – Джозеф кивнул. – В таком случае, позвольте оставить вас наслаждаться вашей свободой. Пока она есть. Френсис…

Что-то взорвалось в моей пояснице, левую почку пронзило ржавыми иглами. Дыхание со свистом вырвалось сквозь стиснутые зубы. Ноги подкосились… Сделал над собой усилие и остался стоять прямо. Расправил плечи. Выпятил подбородок. Скрипнул зубами.

– Ну ты настоящий мужик, да?

Френсис слегка причмокнул:

– Ничего личного, типа того.

Просто бизнес.

Джозеф приподнял зонтик, как будто снимая шляпу в знак приветствия:

– Если измените свое решение, вы знаете, как с нами связаться. – Потом наклонился и улыбнулся в открытое водительское окно. – Было весьма приятно встретиться с вами, милая леди. Уверен, наши пути пересекутся вновь.

Лучше бы, мать твою, они не пересекались.

Они сели в свой черный BMW 4×4; взревев мотором, машина выехала с парковки, а я стоял и смотрел вслед. Потом открыл дверь «сузуки» и аккуратно так уселся на пассажирское кресло. Со свистом выдавил сквозь зубы воздух, когда коснулся спинки сиденья. Все внутренности, мать их, были словно набиты льдом и кусками колючей проволоки.

Двое против одного, в тюрьме все время так было. Каждый раз, мать его.

Сжал правую руку в кулак и врезал по приборной доске:

– УБЛЮДКИ!

Звук от удара заглушил шум работавшей печки, потом она взревела с новой силой. Теперь колючая проволока опутала костяшки пальцев, каждое их движение разрывало плоть и хрящи. Я расправил ладонь – она ходила ходуном, пальцы тряслись в ритме пульсирующей в ушах крови.

– Эш? С тобой все в порядке, ты что-то не очень хорошо…

– Просто… – Включил радио. – Просто поехали.

 

15

– Смотрите, Мэри, у вас посетители.

Мэри Джордан не встала, так и осталась сидеть на своем стуле с высокой спинкой, безучастно вглядываясь в покрытое дождевыми капельками окно, куда-то за ограждение из колючей проволоки, на стоянку машин персонала больницы и еще дальше – на бетонно-стеклянный куб главного корпуса. Волосы искромсаны, кожа головы в кусочках пластыря, над правым ухом торчит клок волос, в просветах между прядями виднеются темно-красные струпья. Обвисшее лицо, покойницки-бледное, с глубоко запавшими, в темных кругах глазами и тонким, почти безгубым ртом. Одета в серый кардиган и растянутые тренировочные штаны. Босые ступни скрючены, пальцы согнуты, как когти.

Элис взглянула на меня, подтянула стул с надписью «НЕ ДОВЕРЯЙ ИМ!», выцарапанной по оранжевому пластику. Села, сжав колени, сложила на них руки:

– Привет, Мэри, я доктор Макдональд, но вы можете называть меня Элис. Мэри?

Комната довольно большая, в ней с полдюжины пластиковых стульев, кофейный столик, заваленный журналами Нэшнл Джеогрэфикс. Высоко на стене, так, чтобы никто не достал, телевизор. Сказать по правде, место малоуютное, даже хуже, чем комната отдыха в тюрьме.

Других пациентов в ней не было. Элис, Мэри Джордан, санитар и я сидели в полном молчании.

Я прислонился к подоконнику, загородив Мэри вид на парковку. Но ей, кажется, было все равно, она смотрела куда-то сквозь меня, а я стоял и сгибал правую руку. Сгибал, разгибал. Кости и хрящи со скрипом терлись друг о друга.

Сам виноват, зачем нужно было машину бить…

Элис сделала еще одну попытку:

– Мэри?

Санитар вздохнул. Судя по беджику на нагрудном кармане его халата, его звали «ТОНИ» и еще «РАД ПОМОЧЬ». Здоровый парень с круглыми щеками и татуировкой андреевского креста на шее, выглядывавшей из-под воротника халата.

– Знаете, у нее бывают хорошие дни и плохие. Вчерашний день хорошим не назовешь.

– Мэри, вы меня слышите?

Ее голова медленно повернулась, наклонилась к плечу, как будто неправильно была насажена на туловище. Моргнула.

– Мэри, нам нужно поговорить с вами о том, что произошло восемь лет назад. Вы можете это сделать?

Еще раз моргнула.

Санитар Тони пожал плечами:

– Она вчера по телику увидела, в новостях, что он вернулся, ну, сами понимаете кто, и набросилась на пациента. Бац, никто просто не ожидал. Без предупреждения, вообще ничего. Сломала бедняге нос и пол-уха откусила.

– Мэри, все хорошо, мы хотим помочь вам.

– Мы вчетвером еле ее от него оттащили. Пришлось успокоительное вколоть. А сегодня бог знает откуда достала ножницы и выстригла себе волосы на затылке и на висках. Хорошо хоть, вены опять себе не вскрыла…

– Послушайте, – Элис взглянула на него через плечо, – было бы легче разговаривать… в смысле, пить очень хочется. Вы не могли бы принести нам воды?

Санитар поджал губы, выдохнул:

– Вообще-то нам не разрешается оставлять пациентов без наблюдения, наедине с…

Сияющая улыбка.

– О, не беспокойтесь, я абсолютно уверена, что все будет в полном порядке. К тому же мой друг мистер Хендерсон – офицер полиции.

– Ну, тогда ладно. Кувшина воды из-под крана хватит?

Элис подождала, пока за ним закроется дверь:

– Мэри, я понимаю, насколько вас травмирует мысль о человеке, который причинил вам столько боли, но ведь вы понимаете, что сюда он не может проникнуть. Здесь вы в безопасности.

Мэри пару раз моргнула, бледные губы дрогнули. Послышался слабый голос, словно шорох осколков битого стекла:

– Я сама во всем виновата…

– Ну что вы, конечно же нет, это только его вина.

– Нет, моя. Мне не надо было… сердить его. – Ее пальцы заканчивались неровными огрызками ногтей, кожа вокруг них была обкусана до мяса. Скрестила руки на животе. – Он положил это в меня, но оно не выросло…

– Мэри, вас когда-нибудь гипнотизировали?

– Оно не выросло, потому что его вынули из меня. Элис попыталась улыбнуться:

– Я думаю, вам станет лучше, если мы попробуем. Вы не будете возражать?

– Они вынули это из меня, и оно умерло, и я одна виновата в том, что оно не выросло.

Элис наклонилась и взяла Мэри за правую руку. Положила ее на свою, ладонь к ладони:

– Пожалуйста, откиньтесь на спинку стула. Так удобно? – Голос Элис стал низким и тихим. – Вы чувствуете, как ваши мышцы начинают расслабляться? – Еще ниже, еще приглушеннее. И медленнее. – Вам становится тепло, чувствуете, как приятная усталость разливается по телу?

– Нет. – Мэри повернула голову и взглянула на меня, глаза – словно темные пятна в кроваво-красном обрамлении. – Он был там. Наблюдал…

– Я принимал участие в расследовании. Пытался поймать того человека, который сделал это с тобой.

Глаза Мэри на мгновение метнулись к лицу Элис.

– Он мне не нравится. Сделайте так, чтобы он ушел.

* * *

Ноэл Максвелл оглянулся на пустой коридор за спиной, осторожно вытащил коробку с таблетками из кармана синего халата и вложил ее мне в руку:

– Только между нами, ладно? – Широкий лоб пересекала глубокая морщина. Посредине головы клок волос, остальные куда-то делись. Уши лопухами, торчащий вперед подбородок. Густые брови над парой водянистых глаз. – Вы уверены, что с вами все о’кей?

Я выдавил из блистера пару таблеток преднизолона, бросил в рот. Полез за бумажником, но он протестующее замахал руками:

– Ни в коем случае, это ради нашей старой дружбы… и все такое. – Откашлялся. – Было очень жаль, когда узнал о вашей дочери. Просто ужас какой-то. Тихий ужас.

Я несколько раз сжал руку в кулак. Сжал, разжал. Все равно чувство было такое, как будто что-то сидит внутри и грызет суставы.

Он пожал плечами:

– Подождите несколько минут. – Еще раз оглянулся на коридор. – Еще что-нибудь нужно? Ну, в медикаментозном смысле.

– Вроде нет. Спасибо.

– Не за что. Мы ведь друзья, ну, вы понимаете, вроде того. Правда ведь?

Кривая улыбка. Потом он повернулся и пошел, насвистывая, в ту сторону, откуда появился.

За спиной скрипнула дверь, из комнаты отдыха выскользнула Элис:

– Надо дать ей минут пятнадцать.

В середине двери стеклянная панель. Сквозь нее видно, что Мэри Джордан лежит, свернувшись калачиком, на кресле, колени прижаты к груди, рыдает.

Элис коснулась стекла кончиками пальцев:

– Ей было очень непросто, но мне кажется, что мы добились определенного прогресса, я просто знаю, как это делать, она никогда не возвращалась к тому, что с ней произошло, и…

Голос из дальнего конца коридора:

– И какого черта вы здесь делаете?

По направлению к нам маршировал высокий худой мужчина в твидовом костюме-тройке, свет подвесных потолочных ламп отражался от лысой головы и черной пластиковой оправы очков.

– Вы! – Он ткнул пальцем в Элис. – Кто вам сказал, что вы можете иметь дело с моими пациентами? Как вы посмели?

За ним вприпрыжку бежал санитар Тони:

– Честное слово, профессор Бартлет, они ни слова не сказали, что будут с ней что-то делать. Я просто пытался помочь, и…

– А с вами я позже поговорю! – Топнув ногой, Бартлет остановился напротив Элис, склонился над ней: – Не знаю, что вы о себе думаете, но могу заверить вас…

Она протянула ему руку. Он не обратил на нее внимания. Элис продолжала улыбаться во весь рот:

– Должно быть, вы профессор Бартлет. Я так много о вас слышала, очень, очень приятно, у вас такое уютное отделение, правда, я бы сказала, что декор слегка депрессивный, но что можно сделать с этими старинными психиатрическими больницами Викторианской эпохи, правда?

– Мисс Джордан весьма чувствительна к внешним воздействиям, и я не позволю людям с улицы вмешиваться в…

– Мэри должна осознать то, что с ней произошло. Накачивать ее лекарствами и держать в изоляторе – от этого лучше ей не станет.

– Это просто не…

– Восемь лет прошло, наверное, следует попробовать что-то новое, вам так не кажется? – Элис достала визитку и сунула ему в нагрудный карман пиджака. – Я могу посещать ее днем по средам и утром в пятницу. Сделайте так, чтобы как минимум за четыре часа до нашей встречи ей не давали лекарство. И еще, в Абердине проводится запись на лечебные восстановительные курсы по проблемам посттравматического синдрома, очень многообещающе, постарайтесь записать туда Мэри.

– Но…

– И если вы действительно хотите ей помочь, пусть она перестанет носить этот ужасный кардиган.

* * *

– Кардиган? – Я наклонился и почесал лодыжку в том месте, где был застегнут браслет. Мы как раз сворачивали с Птармиган на Каузкиллин. – Каким образом это может положительно повлиять на чье-нибудь душевное здоровье?

Ливень сменился слабым дождиком, фары встречных машин превратились в мутные желтые пятна.

Присмотрелся, сказал:

– После поворота налево.

На другой стороне дороги виднелся городской стадион, сплошные металлоконструкции и угловые стеклянные панели, обернутые в темно-синий металл и крашеный бетон. За ним возвышался Касл Хилл, склоны засижены темными зданиями с покатыми крышами, а сам замок терялся в пелене дождя.

Элис оглянулась назад, через спинку водительского кресла:

– Хочешь поговорить об этом? Ну, перед тем как мы встретимся с Рут?

Эта часть Каузкиллина была застроена послевоенными муниципальными домами, коробки таунхаусов, которые ставили здесь в ожидании лучшего будущего, с течением времени потускнели и скособочились. Осыпающаяся отделка и засоренные водостоки.

– Эш?

– Да тут не о чем говорить. Он вспорол ей живот, потом что-то случилось, и он ее бросил. Никуда не стал звонить, просто оставил там умирать.

– Нет, я не об этом, поговорить о ваших с ней отношениях.

– Она очнулась, когда кончилось действие обезболивающего. Лежит на сырой земле, как туда попала, понять не может, ночь, дождь льет. Каким-то образом смогла доползти до дороги. Остановился пьяный водила и подвез ее до госпиталя.

– Должно быть, она очень храбрая.

В водительском окне проплыло громадное здание из ржавого железа, на стене неровными двухметровыми буквами выведено «ВЕСТИНГ», к последней букве прилеплен силуэт вытянувшейся в прыжке борзой. Логово миссис Керриган…

Отвернулся:

– Да, давно это было.

– Я знаю, что ты до сих пор винишь себя, но…

– Она мне помогла, он ее увидел. Если бы она не сделала этого…

– Если бы не она, он выбрал бы еще кого-нибудь. Может быть, кого-то не столь храброго. Того, кто не смог бы выжить.

Только перестать винить себя я бы все равно не смог.

Показал на перекресток впереди:

– Вот здесь, и потом в самый конец улицы.

Вдоль дороги стояли двухэтажные особнячки, оштукатуренные стены обвешены телевизионными тарелками. Аккуратные палисадники, огороженные невысокими кирпичными заборами. Магазинчики, группами по три – мясная лавка, бакалейная, ветеринарная клиника, окна залеплены рекламными листовками бродячего цирка, гастролировавшего в этих местах месяца полтора назад. Вывески выцвели, облупились и едва читаются.

В конце улицы Элис повернула направо. Палисадники здесь были еще менее ухожены, а окнам и дверям требовался свежий слой краски.

– Теперь налево до конца.

Свернула на Фест-Чёрч-роуд.

Еще больше послевоенных коробок. Вывалившиеся куски штукатурки вокруг окон. Торчащие из-за кирпичных заборчиков сорняки. Рядом с мусорными баками кучи черных пластиковых мешков. На обочине «рено-фуэго», стоит на кирпичах вместо колес, по внешнему виду сделан из ржавчины, а не из стали. В колесные диски тычется носом терьер.

Проехали еще немного, слева многоквартирная пятиэтажка на месте стоявших здесь когда-то и впоследствии снесенных четырех или пяти особнячков. Оранжевый кирпич, покрытый грязными потеками, хулиганские граффити: «DPNB КОРОЛИ РАЁНА!», «БАНЗИ БОЙЗ РУЛЯТ» и «МИККИ ДИ СОСУТ!»

Проехали мимо этой красоты, и в самом конце дороги, там, где она была перегорожена бетонными блоками, возник кроваво-красный шпиль Первой национальной кельтской церкви. Вся в горгульях и выступах, шиферная плитка – как чешуя на хвосте у дракона.

Рядом с полдюжины ребятишек лениво выписывают восьмерки на великах, все, как один, в мешковатых джинсах и худи, торчащие в зубах сигареты оставляют за собой инверсионные следы. Понедельник, половина первого – маленькие засранцы должны быть в школе.

Проверил текстовое сообщение, пришедшее на телефон.

Рут Лафлин: 16Б, 35 Ферст-Чёрч-роуд, Каузкиллин

Спасибо, Хитрюга.

– Вот здесь, третий вход с конца. – Спрятал мобильник. – Кхм… знаешь, бойфренд Хитрюги выкинул его из квартиры? Ничего, если он остановится у нас на пару ночей?

Элис закусила верхнюю губу, пару раз моргнула. Изобразила улыбку и, как всегда, скороговоркой:

– Конечно, мы ведь любим Дэвида, не так ли, в смысле, он всегда старался помочь, когда ты был в заключении, почему теперь должны возникнуть какие-то проблемы, вообще нет никаких проблем.

– Ты уверена, он ведь…

– Нет, он твой друг, и он нуждается в твоей помощи, так что об этом говорить?

Я кивнул, она остановила машину напротив дома. Распрямила спину, постучала пальцами по рулю, нахмурилась.

– Слушай, если ты не хочешь, чтобы он у нас жил, ты только скажи, я смогу…

– Все в порядке. Я же сказала, что все в порядке, правда? Значит, все в порядке. – Расстегнула ремень безопасности, выбралась из машины под моросящий дождь. – Ты идешь?

Один из мальчишек оторвался от группы приятелей и рванул на велосипеде по направлению к машине.

Я крепче сжал в руке трость.

Мелкий холодный дождь вытянул тепло из лица и рук, и, пока я выбирался из машины на дорогу, куртка успела потемнеть.

Элис не стала меня дожидаться, подошла к дому и стала подниматься по лестнице. Уставилась на кнопки интеркома.

Подъехал мальчишка на велике, ухмыльнулся во весь рот, в одной половине зубы через один, из другой половины торчит сигарета. Белобрысая челочка торчит из-под капюшона красной худи, на нем надпись черным фломастером: «БАНЗИ БОЙЗ». Вся рожа в веснушках. Лет семь-восемь, не больше.

– Как дела, старый?

Я иду себе.

– Эй, хромой, слушай сюда, с тобой говорю. Сигареты есть? – Вихляясь, сделал вокруг меня круг. – Ну ты, пердун старый, слышишь меня, бабки есть?

– Пошел вон, дерьмо малолетнее.

Стал кружить вокруг меня, посасывая сигарету, кончик светился ярко-оранжевым.

– Ты ведь пенсию получаешь, а? Не будь таким жадным уродом, ну пожалуйста.

– Два раза повторять не буду.

Вздернул велосипед на тротуар, подъехал почти вплотную, став почти одного роста со мной:

– У нас ведь государство всеобщего благоденствия, правильно? Вот и гони бабки давай. – Улыбнулся друзьям, продолжавшим медленно накручивать восьмерки между столбиками ограждения. – А может быть, ты педофил? А?

Элис стояла, наклонившись над интеркомом, говорила или слушала – это было неважно, главное, чтобы в мою сторону не смотрела…

Велосипед снова проехал мимо меня.

– Педофил. Педофи-и-ил!

Я схватил маленького мерзавца за горло, сдернул с велика. Потом наклонился, прихватил за челочку и ткнул мордой в тротуар. Не очень сильно, чтобы не нанести серьезных увечий, а легонько так, чтобы в ушах зазвенело.

– Слушай сюда, маленький засранец. Даю тебе пять секунд, чтобы свалить отсюда в свою помойку, пока я тебе задницу не надрал. – Наклонился: – Все понял?

– Пшелнаххх!

Вскочил, схватил велосипед и дал деру. Потом вскочил на велик, съехал с тротуара. Помчался прочь, одной рукой держась за руль, а другой показывая средний палец.

Вот такие мы большие и храбрые, пока на расстоянии.

Присоединился к приятелям, торчавшим у конца дороги, они дружно показали мне средние пальцы, помахали ими в воздухе в виде приветствия, потом заржали и укатили в неизвестном направлении.

Наверное, мамы и папы очень ими гордятся.

Голос Элис, сквозь моросящий дождь:

– Эш?

– Иду. – Повернулся спиной к церкви и похромал вверх по ступенькам навстречу своему прошлому.

 

16

Гостиная Рут Лафлин выглядела так, будто в ней никто не жил. У стены попискивал и ярко светился трехсекционный электронагреватель, его трудами воздух в комнате был сухой и царапал горло. Было так жарко, что у меня с затылка по шее покатились капли пота. Небольшой переносной телевизор на обшарпанном столике включен в электрическую розетку на стене, экран покрыт толстым слоем пыли. Обитая вельветом тахта с клетчатыми одеялами. На стенах пара семейных фотографий в дешевых пластиковых рамках. Торшер с кисточками на абажуре. Как будто кто-то перенес старушечью комнату в бездушную многоквартирную пятиэтажку.

Она сидела в кресле, единственном в комнате, колени крепко сжаты, на них безжизненно лежат руки. Левое запястье забинтовано, бинты серые от грязи. Широкий лоб Рут покрыт глубокими морщинами, волосы мышиного цвета падают на плечи сосульками. Под маленькими глазами большие лиловые мешки. Впалые щеки. Совсем не похожа на женщину, которая заботилась обо мне, пока мы ждали «скорую помощь».

Тридцать три всего лишь, а выглядит на шестьдесят – как будто кто-то залез ей внутрь и вытащил что-то из нее, оставив ее пустой и сломленной.

Элис поерзала на диване, поставила ноги и положила руки так, чтобы стать зеркальным отражением Рут.

– Как вы себя чувствуете?

Рут не пошевелилась, голос тонкий и хриплый:

– Иногда они плюются в меня. Когда я иду в магазин.

– Кто плюется?

– Мальчишки. Они дикие. В людей плюются, в дома забираются. Вещи воруют. Громят все. – Перевела взгляд на забинтованную руку. – Пришлось перестать волонтерствовать в ветеринарной клинике.

– Что-то случилось?

– Да там… Наверное, стоит туда вернуться, когда поправлюсь? – Сморщилась. – Как-то пришлось усыпить шесть собак за день. Я целую неделю плакала. – Вытерла глаза грязным бинтом. – Я такая глупая.

– Вы не глупая, Рут. – Элис немного помолчала, потом: – А вы видели фейерверк вчера вечером? Я ходила в Монтгомери Парк, смотрела, как его запускают на другой стороне реки. Это было прекрасно, красные огни, синие, зеленые, а потом золотой каскад вниз со скалы, там, где замок.

В квартире под нами заревел хеви-метал, слишком громкий звук искажался дешевыми колонками. Пол в комнате завибрировал.

Рут безучастно посмотрела в окно:

– Нужно было дать мне умереть.

Я кашлянул.

– Мне очень жаль.

Она моргнула, посмотрела на меня.

– Вы меня не помните? Эш Хендерсон? Я в тот день преследовал Потрошителя, на вокзале. В аварию еще попал.

– О-ох. – Снова посмотрела в окно. – Я устала.

– Мне очень жаль, что не смог тогда его поймать. Если бы он… Если бы я был тогда сильнее, я бы его схватил.

Она глубоко вздохнула:

– Вы кровью истекали.

Но это не значило, что там не было моей вины.

Элис наклонилась, положила руку ей на колено:

– Вы были очень храброй, Рут, помогли Эшу.

– Я медсестрой была. Мы… – Нахмурилась. – Нас там много было, на велосипедах, помогали собирать деньги для попавших в шторм. Делали это ради Лоры.

Молчание.

– Мы бы хотели задать вам несколько вопросов о том, что с вами случилось, Рут, о’кей? Как вы думаете, вы с этим справитесь?

Она задрала джемпер, потом серую майку, обнажила голый живот. Под поясом джинсов исчезала сморщенная линия шрама. Другой шрам пересекал грудину слева направо, как раз по нижнему краю бюстгальтера.

– Я с самого детства мечтала быть матерью. Чтобы два мальчика и две девочки. И чтобы мы ездили на каникулы, и домашние задания вместе делали, и чтобы мы были самой счастливой в мире семьей… Это все, чего я хотела. – Джемпер снова сполз на место. – А теперь все разрушено. Надо было дать мне умереть.

– Понимаете, надежда всегда остается. Помните Лору Страхан? – Элис порылась в своей кожаной сумке, извлекла копию Касл Ньюз энд Пост. Протянула ей.

Тот самый номер, что вышел на прошлой неделе. «РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ЧУДО! ЖЕРТВУ ПОТРОШИТЕЛЯ ОЖИДАЕТ РАДОСТЬ МАТЕРИНСТВА».

Положила газету на колени Рут:

– Доктора говорили, что у нее никогда не будет детей, а теперь посмотрите на нее – на восьмом месяце уже.

Рут несколько мгновений смотрела на газету. Потом – пам! – глухо так, и по шрифту расползлась неровная серая капля. Потом другая. Потом шмыгнула носом. Потом схватила газету и прижала к груди, как будто хотела, чтобы слова проникли через джемпер к ее покрытой шрамами коже.

Элис положила руку ей на колено:

– Вы больше не говорили с Лорой с тех пор, как на нее напали?

Покачала головой. Щеки мокрые, на верхней губе серебрится капля.

– А что, если я организую вам встречу с ней? Хотите? А потом запишем вас на прием в клинику для лечения бесплодия, послушаем, что они скажут.

– Я не могу этому поверить… – Рут вытерла рукой дрожавшие губы.

Элис снова сунула руку в сумку, достала пару бумажных платков. Протянула ей:

– Я бы хотела поговорить о том, что случилось с вами восемь лет назад. Мы могли бы это сделать?

Она взяла платки в одну руку, в другой все еще была зажата газета, приложила платки к глазам. Кивнула.

– Хорошо, тогда сядьте удобнее и расслабьтесь. И…

– А что, если я не смогу вспомнить?

– Ну что же, есть специальные приемы, которые смогут помочь, если вы не возражаете. Ну, все в порядке?

Еще раз кивнула.

– Прекрасно. Мне нужно, чтобы вы сели удобно, сделали глубокий вдох и перенесли нас в тот самый день. – Голос Элис стал низким, точно таким же, каким она говорила сегодня утром в палате клиники. – Вспомните запахи. Звуки. Шумы, которые разбудили вас утром. – Еще ниже, еще медленнее. – Вы лежите в кровати, вам тепло и уютно, вы в приятном полусне, ваши мышцы расслаблены, вам приятно и тепло, вы в полной безопасности, и ничто не может потревожить вас…

* * *

…и потом я стою в углу комнаты, плачу, а ее увозят в морг. Ей всего сорок девять, но от нее ничего не осталось, кроме злокачественных опухолей и желтой кожи, натянутой на искривленные кости.

– Бог с тобой, Рут. Соберись, пожалуйста. Всякое случается. – Андреа сидит на корточках рядом с тумбочкой, перекладывает содержимое в картонную коробку. Духи, игрушечная обезьянка, туалетный набор, увлажнитель для кожи из супермаркета. Конец жизни. – Ты помогать будешь или нет?

Я помогаю. Не произношу ни слова. Стараюсь не хлюпать носом, чтобы снова не вызвать ее раздражения. Мы сдираем простыни с кровати, поливаем пластиковый матрас дезинфицирующим раствором и начисто его вытираем.

Она уже четвертая, кто умер сегодня. Две пациентки с раком, одна с заражением крови и пневмония. Худые, хрипящие и одинокие.

Лифт трясется и дергается, как будто плачет, пока спускаемся в кладовую. На металлических стенах выцарапаны имена и ругательства.

Самый конец ночной смены, но я здесь совершенно одна. Все остальные давно спят, а потом пойдут в «Хромую ногу» в Логансферри – Джанет устраивает прощальную вечеринку. Дюжина измученных женщин с ввалившимися глазами будет сосать коктейли в пять часов утра.

Но Джанет я никогда не нравилась, поэтому я здесь. Одна.

Наверху, в треугольнике между главным зданием, административным блоком и корпусом в викторианском стиле, где держат психических пациентов, виднеется кусочек неба темно-темно-фиолетового цвета, как ноготь, когда его дверью прищемишь.

На докторской парковке BMW и «порше» покрыты хрустящей изморозью, блестящей в свете ламп охранного освещения, а вот входом на подземную парковку мы должны пользоваться в полной темноте. Даже теперь, когда четыре медицинские сестры мертвы, а две в реанимации, освещение так и не включили. Повесили просто объявление, жирными такими буквами: «ВНИМАНИЕ: ОДИНОКИМ ЖЕНЩИНАМ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ НАХОДИТЬСЯ В ПАРКОВОЧНОЙ ЗОНЕ БЕЗ СОПРОВОЖДЕНИЯ».

Это точно должно помочь.

Правда, мне вроде не о чем беспокоиться, я сегодня без машины. Какой-то ублюдок угнал ее накануне Нового года, сжег и бросил рядом с Кэмберн Вудз. И теперь попасть в круглосуточный супермаркет настоящая проблема, а в холодильнике только баночный коктейль и оливки. Поэтому я поворачиваю налево, прохожу сквозь сломанную калитку под безжизненным взором камеры наблюдения, провода которой свешиваются с черного кожуха, и выхожу на Сент-Джасперз-лейн.

Половина уличных фонарей не работает. Холодный воздух пахнет перцем и лимонами.

Тротуар хрустит под ногами. Кучки гравия на бетонных плитах выписывают узоры вроде гусиной кожи, пачкают лед. Сую руки в карманы.

Изо рта вырывается морозное дыхание и уносится ветром, словно привидение.

Перешла дорогу.

Нужно идти в обход, длинной дорогой. Мимо Сент-Джаспера, вдоль по Купар-роуд и потом вниз, к остановке автобуса, но гораздо быстрее срезать по Тремблерз-эли.

Когда я ходила в школу – мне тогда было лет шесть или семь, – нам рассказывали, что маркиз Монтроз запер здесь в ловушку весь городской совет, загнал их в узкое пространство между гранитной церковью и лавкой аптекаря. Его люди перерезали всех, как свиней, и раскрасили стены их кровью. А головы подвесили над дверью Сент-Джаспера, чтобы все видели… Меня потом месяцами кошмары мучили.

Я… Они не… Муниципальные службы так и не очистили аллею. Может быть, она слишком узкая для техники, а может быть, просто не захотели беспокоиться? Все обледенело, скользко. Сугробы хрустящего снега, и нужно идти очень аккуратно, чтобы не поскользнуться и не шлепнуться на задницу.

И еще темно очень. Только пара фонарей на всем протяжении, и те еле светят.

И… И я уже прошла половину пути…

Пожалуйста…

* * *

– Все в порядке, Рут, ты в безопасности, помнишь? Ты в своей кровати, тебе тепло и уютно. Очень тепло и уютно, и с тобой ничего не может случиться, потому что ты в безопасности.

* * *

А потом шум. У меня за спиной. Хруст. Как будто лед под ногами.

О господи, за мной кто-то идет. Там кто-то есть.

Быстрее. Убежать.

О господи, о господи…

* * *

– Рут, все в порядке. Сделай глубокий вдох. Мы здесь, рядом с тобой. С тобой ничего не может случиться, потому что ты в безопасности и…

* * *

Это ОН! Прямо за моей спиной, я пытаюсь убежать, но земля под ногами скользкая, как стекло, и я скольжу, спотыкаюсь и стараюсь удержаться на ногах. Надо спасаться, убежать! УБЕЖАТЬ!

– О’кей, Рут, тебе пора вернуться к нам. Все в порядке, мы здесь, ты в…

* * *

Тротуар надвигается на меня, бьет меня по коленям, рука подворачивается, и я не могу остановиться, голова бьется об лед, все вокруг пахнет старыми пенни и мясом, и я плачу и не могу подняться, и он уже на мне, он вдавливает меня в снег и чем-то закрывает мне рот. Горячее дыхание у меня в ухе, пахнет кислятиной и тошнит. Колючая щетина царапает мне щеку. Чья-то рука хватает меня за ремень, расстегивает его… Пальцы впиваются в молнию моих джинсов. Срывают их. Сопение.

Пожалуйста, не надо. Нет. Помогите мне кто-нибудь!

ПОМОГИТЕ!

* * *

– Эш, дай ей пощечину. Не слишком сильно! Просто легкий…

– Сама бей ее. Я не…

* * *

ПОМОГИТЕ!

* * *

Элис наклонилась в кресле и открытой ладонью ударила Рут по щеке, достаточно сильно, чтобы ее голову отбросило в сторону. Достаточно сильно, чтобы она перестала кричать. Достаточно сильно, чтобы оставить отпечаток пятерни на залитом слезами лице.

Потом Элис встала на колени и обняла Рут:

– Все хорошо, все хорошо. Шшшш… С тобой все в порядке. Мы здесь. Тебя никто не тронет.

Плечи Рут трясутся, вибрируя в такт с затихающими рыданиями.

– Все хорошо, все хорошо…

Я отступил на шаг, кончики ушей горят. Отвернулся, посмотрел из окна вниз, на улицу. На раздолбанную «сузуки» Элис. На трехлапую собаку, хромавшую по тротуару мимо скинхеда в футболке. На пару чаек размером со стервятников, терзавших кучу пластиковых мешков с мусором. На кроваво-красный шпиль Первой национальной кельтской церкви. Только чтобы не смотреть на Рут.

На что угодно, но только чтобы не было боли и страдания – и моей проклятой вины.

В кармане раздалось жужжание, через мгновение послышался визгливый звонок. Вытащил мобильник из своего походного набора. Нажал на зеленую кнопку. Проглотил слюну.

– Хендерсон.

В трубке захрипел голос Хитрюги:

– Эш? Давай-ка поднимай свою задницу и двигай…

– Подожди минуту. – Прикрыл микрофон рукой. – Извини, мне нужно ответить на звонок. – Малодушно, не спорю, но, по крайней мере, не буду тупо стоять и утопать в страданиях Рут Лафлин…

Выскользнул в прихожую.

Наверное, был уже час дня, церковные колокола только что отзвонили, вслед за ними раздался одиночный массивный удар. Мрачный и глубокий.

– Эш? Ты меня слышишь?

– Ты нашел адрес Лоры Страхан?

– Совершенно не важно, где ты находишься и что ты делаешь, срочно двигай к… Подожди секунду… – Голос стал приглушенным. – Где мы находимся? – И снова громко: – Двигай к Вишарт-авеню. Это за…

– Я знаю, где это. Зачем?

– Потрошитель нанес еще один удар.

 

17

Вишарт-авеню шла дугой из красного кирпича от обреченного зала для бинго на Марк-лейн к еще не сданному в аренду бизнес-центру на Доунз-стрит. Когда-то улица была жилой. Потом на ней располагались магазины. А сейчас это была галерея неграмотно выписанных в граффити афоризмов.

Большинство домишек заколочены, листы фанеры в водяных разводах распухли под толстым слоем краски. В некоторых домах, еще жилых, стальные входные двери и металлические решетки на окнах. Асфальт в рытвинах и лужах.

Элис стояла рядом, держала над нашими головами маленький складной зонтик.

– Ты знал, что Рут была изнасилована, я, например, не знала, что она была изнасилована, почему в деле ничего не было о том, что он насилует свои жертвы?

– Мы не знали. – Я обошел грязную лужу, ее поверхность была покрыта рябью от дождевых капель и радужными разводами от дизельного топлива. – Рут ничего не сказала об этом восемь лет назад, когда мы ее допрашивали. И Лора не сказала, и Мэри… И сказать по правде, из Мэри почти ничего вытянуть не удалось. Мозг был поврежден. – Я толкнул Элис плечом. – Только ты смогла добиться правды от Рут.

Получил в ответ улыбку и вспыхнувшие щеки.

Посреди дороги стоял белый шатер криминалистов, прямо напротив небольшого проулка с выходом на Хенсон-роу. Чуть подальше улицу перегораживала бело-голубая пластиковая лента с надписью «ПОЛИЦИЯ», белый фургон «Транзит» и пара патрульных машин блокировали другой ее конец.

Рядом с лентой стояли две фигуры – Хитрюга, в черном дешевом костюме, хмурый, в руках громадный красно-зеленый зонт для гольфа, и невысокого роста мужчина в куртке и кроссовках. На голове бейсболка, руки глубоко засунуты в карманы.

Прищурясь, взглянул на нас, пока Хитрюга приподнимал ленту, чтобы мы с Элис могли пройти:

– Эш Хендерсон? Боже правый, когда вас выпустили? – Ухмыльнулся, протянул мне руку… Я ее не пожал, и он сделал вид, что поправляет кепку. – Рад видеть вас. Очень сожалею о вашей дочери. – Указал на Элис: – А это что за прекрасное создание? – Отвесил ей поклон. – Рассел Киркпатрик, Касл Ньюз энд Пост, старый друг Эша. Вы здесь в связи с убийством?

Элис открыла рот, но я ее опередил:

– Не говори ничего, он информацию вынюхивает. Без комментариев, Рассел.

Его лицо скисло.

– Да ладно тебе, Эш, мы же друзья. Как без этого обойтись… бутылка «Гленфиддика», если поможете мне.

– Запрет на распространение информации, Рассел. Никто не болтает.

– А это не труп Чарли Пирса, а? Между нами?

– До свидания, Рассел.

Хитрюга опустил ленту и поспешил вслед за нами:

– Ну так что, как насчет карри сегодня вечером? Закажу доставку из ресторана, а ты пиво принесешь?

Из-за спины донесся голос Рассела:

– Бутылка виски и билеты на матч Абердин – Данди. В корпоративной ложе!

Без вариантов.

Едва мы удалились на приличное расстояние, Хитрюга с преувеличенно озабоченным видом стал хлопать себя по карманам:

– Черт возьми, Элис, можно мы отойдем с Эшем на пару минут?

У нее между бровями появилась небольшая морщинка, потом кивнула.

Он отдал ей зонтик:

– Всего на минутку.

Мы остались стоять под дождем, она пошла к шатру криминалистов.

Хитрюга подождал минутку, затем наклонился ко мне, голос низкий и чесночный.

– Я встретился со своим приятелем, у которого лодка, тебе придется пару дней отсидеться в Фрейзебурге, а на выходных ты уже будешь в Норвегии. Билли Шариковая Ручка сказал, что сделает паспорт к завтрашнему дню, с тебя фотографии. С мобильника не пойдут, только из лицензионных фотоавтоматов.

– А чего ты в карманах рылся?

Хитрюга пожал плечами:

– Думал, так убедительнее будет, можно подумать, что потерял что-нибудь. – Кивнул на Элис, она как раз подошла к шатру: – Ее с собой возьмешь?

Я застыл под дождем, отвесив челюсть. Как-то об этом я не подумал. Если свалю в Норвегию один, гориллы миссис Керриган рано или поздно выйдут на Элис. И они не будут выяснять, имеет ли она какое-нибудь отношение к убийству или нет, все равно кому-то придется платить.

Хитрюга о себе сможет позаботиться. А вот Элис?

Я никак не мог позволить, чтобы это случилось.

Откашлялся.

– Ей со мной безопаснее будет.

Половина его лица сморщилась, он прищурился:

– Тут могут быть проблемы. Сам понимаешь, ей придется карьеру бросить, все такое.

Вот черт.

– Но это же всего на пару лет.

Она ведь все поймет, не так ли?

Парень из команды суперинтенданта Найта высунул голову из шатра. Осмотрелся, потом его взгляд упал на Элис. Нахмурился. Вышел на дорогу. Рост ближе к среднему, из-под клетчатой рубашки на брюки свешивается небольшой живот. Оскалился. Провел рукой по монашеской тонзуре:

– Детектив Морроу, почему гражданские на месте преступления?

Я подошел:

– Слушай, ты, лысый маленький…

– Вообще-то, – Элис нацепила самую широкую из своих улыбок, – мы все из одной команды, не так ли, в смысле, дело не в сферах компетенции или кто больше очков набрал, а в том, что нужно схватить этого парня, прежде чем он нападет на кого-то еще, и вообще, меня зовут доктор Макдональд, но вы можете называть меня Элис, если хотите, а как вас зовут?

Он отступил на пару шагов, пока не прижался спиной к шатру:

– Э-э-э… Найджел… Нет, кхм… Детектив-констебль Терри.

– Найджел Терри, вау, просто супер, не странно было расти с двумя именами, без фамилии, или это вас не беспокоило, я знаю, что человек может лишиться уверенности в себе, если другие будут неправильно воспринимать его имя, я в том смысле, что все, наверное, путались и в конце концов называли вас просто Терри, не так ли, и это вам казалось ужасно грубым, так кто же здесь главный?

– Это… Мы… Кхм… Я?

– Ну, это просто великолепно, тогда, если можно, зарегистрируйте нас, мы все осмотрим, а потом соберемся все вместе и все обсудим, хорошо, Найджел?

– Но… Да?

– Супер.

Мы записались в регистрационном журнале и вошли в шатер. Воздух внутри был спертый и градусов на десять теплее, чем на улице, с типичными запахами шатра на месте преступления. Быстрозавариваемая лапша, кофе и вчерашняя ночь в пабе выделялись вместе с потом в белые костюмы спецзащиты и в течение нескольких часов выпаривались в этих персональных саунах, пока народ трудился над местом преступления.

Двое технарей стояли у раскладного стола, комбинезоны спущены по пояс, сосали воду из пластиковых бутылок. От мокрых плеч поднимался пар.

Одна повернулась, надула щеки и выдохнула мне в лицо:

– Надеюсь, ничего особенно интересного вы не ожидаете? – Показала на откидную створку в задней стене шатра. – Всего лишь проулок и одна женская сумка.

– И все? – Элис, встав на цыпочки, не отрываясь, смотрела на створку. – А почему тела нет, я думала, будет труп, а если тела нет, то откуда вы знаете, что это Потрошитель?

Техник удивленно вскинула бровь:

– Вы что, шутите?

Я взял пару пакетов с костюмами индивидуальной защиты, протянул один Элис. Содрал со своего защитную пленку:

– Он оставил свою визитную карточку.

– Визитную карточку? А почему…

– Костюм надевай. Потом увидишь. – Стал пропихивать ботинки через ноги комбинезона, опираясь для баланса на Хитрюгу. – Смыв на ДНК сделали?

Техник кивнула:

– Да, собрали образцы с места вокруг сумки.

Сунул руки в рукава, натянул костюм на плечи. Застегнул молнию:

– Следы спермы?

Хмыкнула:

– Шутите? Вишарт-авеню – это просто Мекка для молодых парочек. Конечно, если наличка имеется или упаковочка коричневого.

Натянул на голову капюшон. Взял громадных размеров мешок для улик:

– Пойду посмотрю, ладно? – Сунул трость в мешок, взял его за пластиковые ручки. Надел на наконечник трости синюю бахилу. Кустарщина, конечно, но сойдет.

Элис прыгала на одной ноге, другая застряла в комбинезоне.

– Мы только что установили, что перед тем, как похитить Рут Лафлин, он ее изнасиловал, возможно, он то же самое проделывал и с другими жертвами.

– Насиловал? – Лицо техника поскучнело. – Великолепно. Большое вам спасибо. – Повернулась и завопила в сторону двери в шатер: – ЭЙ, РОННИ, ДЕЛАЙ СМЫВЫ НА ЛОБКОВЫЕ И СПЕРМУ! НАШ МАЛЬЧОНКА ЛЮБИЛ ПОИГРАТЬСЯ.

Элис влезла в костюм, застегнула молнию:

– Я думаю, презервативом он не пользовался, хотя бы потому, что сам вкладывал кукол в животы жертвам, и вообще, почему визитных карточек нет в деле, как я могу сделать достоверный анализ поведения преступника, если не владею всеми фактами, это просто…

– Их нет в деле из-за Сары Криган. Давай надевай перчатки и бахилы и пойдем посмотрим.

Надела, полезла вслед за мной в створку на задней двери шатра, следом полез Хитрюга. Рядом с шатром на коленях стояли два криминалиста в костюмах индивидуальной защиты, один возился с ватным тампоном, другой прикладывал к земле широкий кусок прозрачной клейкой ленты.

На заднем плане, сложив руки на груди, торчала третья фигура.

Элис быстро повернулась на триста шестьдесят градусов:

– Он затащил ее сюда силой, в смысле, они не останавливались здесь по пути куда-то или откуда-то, и совсем не похоже на то, что молодая медсестра заскочила в темный проулок, чтобы пописать, и вообще, кто такая Сара Криган?

– Давным-давно жил-был маленький мальчик по имени Боб Ричардз, был он мальчиком очень непослушным, и мама с папой очень его не любили. И лупили его толстым кожаным ремнем, ломали пальцы и ребра, тушили сигареты о голую спину и однажды, просто ради забавы, вылили кипяток ему на гениталии. А Сара Криган была социальным работником у маленького Боба.

– И она сообщила о родителях куда следует?

– Нет. Она прекратила его мучения с помощью подушки на лицо. Потом напоила вусмерть маму с папой и вколола каждому по лошадиной дозе героина. А для надежности смешала его со средством от вредителей капусты и каустической содой.

Криминалист с липкой лентой приклеил кусок, который он прикладывал к земле, к куску ацетатного шелка, пронумеровал. Оторвал новый.

– Потом, когда у нас нарисовался еще один набор дерьмовых родителей с мертвым ребенком и венами, набитыми отравленной наркотой, мы поняли, что у нас возникла проблема. А когда это случилось в третий раз, мы заметили визитную карточку. На месте преступления Сара Криган оставляла маленьких игрушечных медвежат, совсем крошечных, сантиметров пять, не больше, с маленькой застежкой на спине. Мы сначала не обращали на них внимания, потому что обычно их давало Общество борьбы с раком, если вы бросали в кружку денежку на детскую лейкемию.

На стене проулка висел желтый маркер с напечатанной на нем литерой «А». На другой стороне маркер с цифрой «8». Я подошел.

– В отчетах так и писали: «Благотворительный медвежонок, оставленный на месте преступления убийцей». И на следующее утро это уже было во всех газетах. А потом на каждом месте преступления в городе стала валяться эта чертова хрень.

Маркер «8» лежал рядом с пачкой мятой газетной бумаги. Я присел на корточки, взглянул на криминалиста с клейкой лентой:

– Вы это еще не отработали?

Совершенно бесприметное лицо. Нижняя половина скрыта под маской, верхняя – под защитными очками.

– Босс хотела это видеть на месте обнаружения. Хотя все уже сфотографировали.

– Хорошо.

Отогнул угол пачки. Вот оно – пластиковый брелок для ключей. Маленький розовый младенчик из пластика, к макушке приделана цепочка, а на кольце обычный ключ от дверного замка.

– Вот так мы узнаем, что Потрошитель похитил еще кого-то.

Я выпрямился. Элис, не отрываясь, смотрела на брелок.

– Главный вопрос – как мы это нашли? – Прихрамывая, сделал несколько шагов в сторону стоящей у стены фигуры. – Можно узнать?

– Поступил анонимный звонок, – раздался голос детектива-суперинтенданта Несс. Показала на маркер «А». – Девочка-рабочая обслужила здесь одного из своих клиентов, нашла женскую сумку. Говорит, сначала подумала, что воришка сумку у кого-то дернул, обчистил и выбросил, но потом решила посмотреть, не осталось ли внутри чего-нибудь важного. Нашла пропуск и обалдела.

Несс протянула пакет для улик. В нем лежал идентификационный бедж каслхиллской больницы с прикрепленным к нему зеленым шнурком: «РОДИЛЬНЫЙ ДОМ / АКУШЕРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ». На фотографии женщина лет двадцати пяти – тридцати, никакого макияжа, только вишневая помада на губах. Мышиные волосики зачесаны назад и, скорее всего, собраны в хвост. Пронзительные серо-голубые глаза и аккуратные брови.

А вот на имени ее я споткнулся. Даже моргнул:

– Джессика Макфи? Не может быть! Этот ублюдок похитил дочь Раскольника Макфи?

– Вот почему эта анонимная проститутка решила позвонить нам. Не хотела, чтобы Раскольник Макфи узнал, что это она сумку нашла и ничего не сделала.

Дочь Раскольника Макфи. Ради всего святого…

Как будто с самого начала все не было так дерьмово.

– Готов поспорить, ему это понравилось. Хорошая девочка, схватил на улице, изнасиловал, живот вспорет… – Я замолчал. – Что?

– Он еще не знает. Пока не знает.

Элис встала, отряхнула воображаемую грязь с коленей защитного комбинезона:

– А кто такой Раскольник Макфи?

– Лучше не спрашивай. Да он просто с ума спятит.

Несс откашлялась.

– Забавно, что вы так об этом говорите. Когда я связалась с нашим Отделом по связям с родственниками пострадавших, чтобы они семье сообщили, их там всех понос прошиб. Криминальный отдел словно вымер, а патрульные стали срочно звонить в профсоюз.

– Еще бы, они ведь не полные идиоты.

– При других обстоятельствах я бы заставила ленивых засранцев двигаться или послала бы туда вооруженную группу, но вышестоящее руководство захотело, чтобы все было сделано деликатно. Почему я и приказала детективу-инспектору Морроу позвонить вам.

Я отступил на шаг, крепко сжав в руке трость:

– Нет, только не это.

– У вас, по всей видимости, имеются какие-то отношения с этим человеком.

– Какие там отношения, и к тому же я больше не офицер полиции и не должен…

– Я говорила с Медведем, и он согласен со мной в том, что будет весьма разумным, если вы поможете нам установить контакт с семьей и расспросите их о том, что делала Джессика в последние часы перед похищением.

– Ну, детектив-суперинтендант Джейкобсон может…

– И еще он просил передать вам, что или вы пойдете и доведете до сведения семьи то, что случилось, или вам дадут сопровождающего, который доставит вас обратно в тюрьму. – Она пожала плечами, отчего ее защитный костюм захрустел. – Выбирайте сами.

Элис дернула меня за рукав:

– Почему все боятся этого Раскольника Макфи?

Хитрюга попятился:

– Слушай, я-то в чем виноват? Это она заставила меня…

– Я тебе это припомню.

– Да ладно тебе, Эш, это же…

– Раскольник Макфи. Да, спасибо тебе большое, Дэйв. Хорошо меня подставил!

Я достал мобильник и набрал номер Джейкобсона.

– Что?

– Вы меня Несс в аренду сдали?

– Я… – Небольшая пауза. – Мне доложили, что ты имел какие-то отношения с…

– Арестовывал я его пару раз, но квартиру мы на двоих не снимали!

– Все, что тебе нужно сделать, это просто прийти к нему, сказать, что его дочь похитили, и заставить ответить на некоторые вопросы. Это что, очень трудно?

– Очень трудно? – Я опустил руку с телефоном, спустился на несколько ступеней, потом снова поднялся. – Он же психопат. Мне нужна силовая поддержка.

– Эш, Эш, Эш… – Вздох. – Это твоя работа. Твое тюремное дело – это длинный список драк и сломанных челюстей. Как ты думаешь, для чего я тебя из тюрьмы вытащил?

– Ну да, просто великолепно. Отличная работа. Парень с артритом и палкой для ходьбы – силовик команды. Отличная придумка.

– Я уверен, что все будет не так плохо, как тебе кажется, просто…

– И черта с два я возьму с собой Элис. Нет силовой поддержки – никаких визитов.

Протяжный хриплый вздох:

– Хорошо, будет тебе поддержка. Констебль Купер пойдет с тобой и будет…

– Этот мальчишка с младенцем не справится.

– Хорошо, кто тебе нужен? Лучше, чтобы это не был кто-нибудь из твоих старых дружков из Олдкасла.

Ну, я и сказал.

 

18

Бургер-бар «У Плохого Билла» был обычным ржавым фургоном, выкрашенным черной матовой краской, меню написано мелом на корпусе рядом с багажником. Фургон стоял в самом дальнем углу парковки супермаркета, воздух вокруг был наполнен пьянящим запахом жаренного в жире лука для бургеров и лорнских колбасок.

Элис, сгорбившись, возвращалась к машине, вязаная шерстяная шапка натянута на уши, выбившиеся наружу кудрявые волосы рассыпаны по плечам дутой куртки. Дыхание изо рта смешивалось с паром, поднимающимся от «Двойного Убийцы с Беконом», который она крепко держала в обеих руках. Как раз нагнулась, чтобы откусить еще один кусок.

Я открыл багажный отсек «сузуки» и стал перекладывать в него содержимое тележки. Совковая лопата. Кирка. Строительный нож. Лом.

Элис жевала. Томатный кетчуп, горчица и коричневый соус нарисовали на ее лице улыбку от уха до уха, как у Джокера из фильма про Бэтмена. Рот забит булкой, мясом, листьями салата и чипсами, так что слов почти не разобрать.

– Ты точно не хочешь откусить? Так вкусно.

Упаковочная лента. Болторез. Ускоритель компоста. Укрепленные мешки для щебня. Растопка для костра. Кувалда. Пятилитровая канистра метилового спирта.

– Не голоден.

Брезент, бельевая веревка, пассатижи.

– Никогда не пробовала бургер с чипсами. – Снова принялась жевать. Нахмурилась, заглянув в набитый инструментами багажник. Переступила с ноги на ногу. – Никак не пойму, зачем ты меня заставил купить все это? Чтобы просто зайти к мистеру Макфи?

– Потому что так закон работает – если ты забьешь кого-нибудь до смерти ломом, то это будет считаться нападением с применением смертоносного оружия. Почему у вас был с собой лом? По всей видимости, вы взяли его с собой, чтобы напасть на жертву. Так что отправляйтесь в тюрьму. – Я захлопнул багажник. – Но если ваша машина набита инструментами из набора «Сделай сам», потому что вы собирались сделать ремонт в новой квартире в Кингсмите, вы можете забить того же самого чувака до смерти и назвать это самозащитой. Тут все дело в контексте. А деньги я тебе верну.

Элис застыла с куском во рту:

– Мы что, собираемся это сделать? Убивать его будем?

Ну, на самом деле, не его… Но этот вечер миссис Керриган запомнит на всю оставшуюся жизнь. То есть часа на два, если свести потерю крови к минимуму.

Я развернул тележку и толкнул ее в сторону помятой оранжевой трубы, под охраной которой находились некоторые из ее товарок. Пусть сама себе место найдет.

– Мне плевать на то, что Джейкобсон сказал, но без подручных техсредств мы к Раскольнику Макфи не пойдем.

Ну а если лом не поможет, у нас на это есть Боб-Строитель. Вот он, улыбается мне с заднего сиденья, держит в руке ярко-желтый гаечный ключ.

– Эш… – Слизнула языком соус в углу рта. – У Рут Лафлин ты молчал все время, я вот думаю, может быть, нам стоит поговорить о том, что ты чувствуешь…

– Можешь сделать мне одолжение? – Я посмотрел в сторону Плохого Билла, парень в это время мясницким топориком рубил на куски цыпленка. – Понимаешь, я тебе сказал, что не голоден, а сейчас подумал, я бы стовис съел. Нога вот только меня донимает, ты не могла бы…

Вздохнула. Откусила кусок от бургера. Пожевала. Проглотила.

– Чаю?

– Да, пожалуйста.

Но Элис осталась стоять на месте. Наклонила голову к плечу:

– Когда ты говорил с Медведем по телефону, почему ты ему не сказал, что Рут была изнасилована?

Почему? Потому что знание – это власть. Зачем делиться информацией, если не можешь ничего получить взамен?

Ткнул пальцем в фургон:

– И скажи Биллу, чтобы на свекле не экономил.

Еще раз вздохнула. Потом откусила кусок от бургера и потопала к фургону.

Едва она подошла к прилавку, я нырнул в машину, схватил Боба-Строителя и быстро просканировал парковку, чтобы в нашу сторону не были направлены камеры слежения. Тут дело такое, лучше проверить, чем потом пожалеть. Сел на пассажирское кресло, перевернул Боба вверх ногами. Посередине спины у него был шов, но зашито намертво. Переложил его на спину.

По внутреннему шву комбинезона шла липучка. Отодрал ее – наружу полезла капковая набивка. Сунул пальцы внутрь Боба, ухватился за пистолет, вытащил наружу.

Черный. Небольшой, когда взял его в руку, конец указательного пальца оказался на одном уровне с концом дула. Легкий. Нажал на кнопку, на ладонь выпала обойма. Пустая.

Быстро оглянулся, проверил, что происходит за спиной. Элис говорила о чем-то с круглой тушей Билла, а он накладывал еду в пластиковый контейнер.

Я снова засунул руку в Боба и произвел детальное ректальное обследование его внутренней полости – копался во внутренностях, пока все тринадцать патронов не оказались у меня на коленях. Совсем маленькие, не больше, чем сустав мизинца, стальные гильзы и медные пули. Похожи на металлическую губную помаду.

Первый патрон еле зашел в обойму, другие заходили еще хуже, потому что пружина внутри сжалась. Наконец вставил последний патрон, загнал обойму в рукоятку. Передернул затвор, дослал патрон в ствол. Поставил на предохранитель.

Вставил в Боба снаряженный пистолет и вернул парня на то самое место, где он сидел.

Стук в окно. Элис, лицо уже не вымазано в соусе, в одной руке контейнер, в другой – пара чашек из вощеного картона.

Перекусим.

* * *

Стовис. Даже припомнить не могу, когда в последний раз ел по-настоящему приготовленный. С бараниной, а не с тюремными субпродуктами и бульоном из кубиков. В углу контейнера торчала небольшая свеколка, окрашивая тушеную картошку в цвет пролитой крови. Цеплял вилкой и отправлял в рот, а Элис сидела и трепалась по мобильнику:

– Ах-ха… Нет, я так не думаю… – На коленях у нее лежала кожаная сумка – вроде как самодельный рабочий стол для одного из писем Потрошителя. Зернистая ксерокопия была исчеркана желтым маркером и красной шариковой ручкой. Остальные копии лежали на приборной доске, дожидались своей очереди.

Вид со стоянки открывался не самый плохой. Сначала дренажная канава, за ней поле, потом садоводческий магазин, стоянка для автомобильных прицепов, лужайка, а там уже начиналась граница Шортстейна. Отсюда пригород выглядел бездушным скопищем пестрых домиков, втиснутых в извилистые улочки. А восемь лет назад одни поля были.

– Да… Угу… Я спрошу. – Закрыла трубку ладонью. – Медведь спрашивает, где мы находимся.

Я задрал левую ногу, повращал ступней. Электронный браслет потерся о кожу.

– Думаю, GPS даст точный ответ.

Лицо Элис слегка погрустнело.

– Но он ведь…

– Тара Макнэб. – Я облизал пластиковую вилку и указал ей на мусорный бак, стоявший на краю стоянки. Он был доверху забит пакетами из «Макдоналдса» и пустыми банками из-под газировки. – Вторую жертву Потрошителя как раз здесь и нашли. Лежала на спине, пялилась на рассвет.

– А-а… – Снова к мобильнику. – Мы осматриваем места обнаружения тел, по первичному расследованию… Да… Нет, я еще не встречалась с доктором Дочерти…

Я подцепил на вилку кусочек свеклы, добавил тушеную картошечку и кусочек мяса. Вот так вот спросят, чем тебе нравится грязный фургон Плохого Билла, его волосатые лапы и набор татуировок, а я так скажу – он делает классный стовис. Много мяса – субпродуктами даже не пахнет, – и успокаивает, как объятия любовницы.

Пробубнил, продолжая жевать:

– Спроси его, как там дела с Сабиром.

– Да… Я знаю, но мы были… Нет, суперинтендант Джейкобсон…

Суперинтендант Джейкобсон. Звучало так, будто привилегии типа «называйте меня Медведь» навсегда потеряны.

– Он получил от Сабира телефонные номера?

– Что?.. Нет… Э-э, Эш спрашивает, связались ли вы с детективом-сержантом Сабиром Ахтаром? Хорошо…

Стал выскребать вилкой остатки стовиса, контейнер скрипнул.

– И еще, пока ты не закончила, когда мы получим силовую поддержку?

– Да, я все поняла, суперинтендант. Нет, это… Да. Как только сможем. И еще, насчет силовой поддержки, чтобы зайти в дом мистера Макфи, это… О да, конечно.

– Ну? – Выбрал кончиком пальца последние крошки.

– Нет, я понимаю… Да.

Открыл дверь машины:

– Скажи ему, чтобы вынул палец из одного места. Мы здесь преступников ловим, а не просто так.

– Что? Да… Это…

Хорошо хоть дождь кончился. Я вылез из машины и похромал, переступая через лужи, к мусорным бакам. Сунул полистиреновый контейнер к пустым коробкам от «Хэппи Милз».

Шел дождь той ночью, когда мы нашли тело Тары? Трудно вспомнить. Может быть, и шел. Мы все стояли вокруг, в белых индивидуальных костюмах защиты похожие на привидения на вечеринке мертвецов. А почетный гость лежал перед нами в ночной рубашке, вымазанной густой черной кровью…

Мать Тары Макнэб так и не оправилась от смерти своей малышки. Запила. Стала мотаться напротив штаб-квартиры полиции с термосом чая и самодельным плакатом: «ПОЛИЦЕЙСКАЯ НЕКОМПЕТЕНТНОСТЬ. Не могут найти убийцу моей дочери!» А три недели спустя спрыгнула с моста Дандас.

Не могу ее за это винить.

Самое мерзкое, когда теряешь ребенка, – продолжать жить каждый день. Все остальное по сравнению с этим – просто чепуха.

– Эш?

Моргнул. Повернулся.

Элис наполовину вылезла из машины, одной рукой прижимает к себе сумку, в другой держит мобильный телефон.

– Детектив-суперинтендант Джейкобсон хочет поговорить с тобой.

Приковылял обратно, взял телефон:

– Есть результат по телефонным будкам?

– Какого черта ты мотаешься по старым местам преступлений? Это что…

– Доктор Фред Дочерти – идиот. Мы составляем независимый психологический портрет. Потрошитель выбирал эти места по одному ему известной причине, и Элис осматривает их для того, чтобы понять, что это была за причина.

– Мне не очень нравится, что она…

– И раз уж мы коснулись этого вопроса, то я бы хотел ограничить ее взаимодействие с Дочерти. У него свой порядок действий, и именно его он хочет протолкнуть, поэтому психологический портрет Неусоб-Пятнадцать практически идентичен тому, который он представлял восемь лет назад. Он не заинтересован в истине, он заинтересован в том, чтобы быть правым.

Мимо стоянки прогрохотал трейлер, разбрасывая из-под колес фонтаны грязных брызг.

– Я понял.

– Если профессор Хантли рядом, пусть поторопит лабораторию насчет образцов с Вишарт-авеню. Скорее всего, бесполезно будет выяснять, производилась ли в касл-хиллской больнице экспертиза на изнасилование у основных выживших, но тут точно никогда не скажешь.

Молчание.

– Джейкобсон?

– Вообще-то обычно я отдаю приказы…

– Простите, если обидел, но вообще-то мы ищем того, кто убил пятерых женщин, троих искалечил, а сейчас еще Джессика Макфи. Не время рассыпаться в любезностях. Мы делаем свою работу, и мне нужно, чтобы вы были уверены в том, что все остальные делают ее так, как надо.

Не так чтобы очень вежливо, но какого черта. Смотрите на меня, я – командный игрок.

Не отсылайте меня обратно в тюрьму.

– Хорошо, но мне нужны результаты.

Вырубил мобильник и вернул его Элис. Потом залез в машину и накинул ремень безопасности.

Она взяла в руку ксерокопию письма, посмотрела на нее. Некоторые из едва различимых, корявым почерком написанных слов были обведены красной шариковой ручкой. Показала на одно, подчеркнутое желтым маркером:

– Как ты думаешь, что здесь написано: «незамедлительно» или «несправедливо»?

Какая-то загогулина в зернисто-сером пятне.

– Похоже на… может быть, «несущественно»? Да это все уже протранскрибировали много лет назад, все расшифровки, скорее всего, есть в деле.

– Всегда надо смотреть первоисточник. Это ведь не просто слова, надо смотреть, как они расположены на странице, что написано на других строках. – Прищурилась, снова взглянула на письмо. – Может быть, здесь не «С», а «О»? «Необходимо»?

– В следующий раз с Симпсоном встретиться надо. Он как поисковая собака, если оригиналы писем есть в архиве, он их отыщет.

Мимо промчался еще один трейлер.

Она завела машину, включила дворники, которые стали со стоном размазывать по стеклу застывшую грязь.

– Хочу обсудить с доктором Дочерти психологический портрет.

– Да пошел он. Давай-ка поедем туда, где нашли Дорин Эплтон.

* * *

Зарослей ежевики, в которых восемь лет назад было найдено тело Дорин Эплтон, на месте не оказалось. Теперь здесь стояла электрическая подстанция, обнесенная забором из металлической сетки, и висели ярко-желтые таблички «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!».

Что-то поздно спохватились.

Элис посмотрела куда-то сквозь ветровое стекло:

– Как ты думаешь, мы можем помочь Рут встретиться с Лорой Страхан? Мне кажется, ей это будет полезно.

– Почему бы нет? Правда, Лору найти сначала нужно, она на дно залегла, от прессы прячется.

– Эш?

– Что?

– Если Дорин была первой жертвой, почему мы сюда сначала не пришли?

– Потому что мне не хотелось есть ланч и пялиться на подстанцию.

– А-а… – Снова завела машину.

* * *

Дренажная канава, в которой нашли Холи Драммонд, была на своем месте – так и тянулась вдоль извилистой проселочной дороги на северо-восток от Вайнда. Террасы домов в эдвардианском стиле сверкали, как вставные зубы из песчаника, под солнцем мерцала зелень частных парков.

Отсюда, если встать на краю дороги, Олдкасл был похож на карту в 3D. Налево Блэквол Хилл, возвышающийся курганом жилых многоэтажек и модных магазинов. За ним Кингсмит с офисными башнями, похожими на могильные плиты, и жилой муниципальной застройкой. Потом, через Кингз Ривер, – Логансферри, индустриальные зоны, громадное здание вокзала со стеклянной крышей, заброшенные строения по берегам реки. В середине Касл Хилл – кривые викторианские улочки извиваются вокруг гранитной скалы с мрачными развалинами замка. Дальше виднеется кусок Шортстейна. Потом, направо, Каузкиллин – застройка семидесятых и заброшенный футбольный стадион. И опять через реку – Каслвью; шпиль епископального собора Святого Варфоломея, вздымающийся над окружающими его улицами как ржавый ноготь, ловил последние лучи умирающего солнца.

Отличное место, где можно сбросить труп. Бросил жертву в канал, постоял немного, наслаждаясь прекрасным видом, и снова в город, за новой.

Вернулся в машину:

– Переедем через реку, потом налево.

* * *

Вид с того места, где он бросил Натали Мэй, был почти таким же впечатляющим. Железнодорожная дренажная труба – небольшая каменная арка под железнодорожной линией в направлении к северу, через которую протекал неглубокий ручей. Берега вдоль течения выложены плиткой, при входе в трубу ручей делает поворот направо, и это чем-то напоминает крест.

Элис присоединилась ко мне у обочины дороги, рукой она держалась за проволоку забора и вглядывалась в тени внизу. Расстояние до воды было метров пять, не меньше. Встала на цыпочки:

– Здесь не как у других.

– И ни одной телефонной будки миль на восемь-девять. – Я поднял с земли камень и швырнул его в ручей. – Все остальные были брошены там, где до них могла добраться «скорая помощь» минут за десять – пятнадцать, точное местоположение, легко найти. А Натали брошена посреди пустыни. Если бы сюда не явилась ремонтная бригада, кабель ремонтировать, она бы здесь так и лежала сотню лет.

– Да, и в Службу спасения не звонили.

– Бесполезно, она уже была мертва. То же самое с Дорин Эплтон и Клэр Янг. Брошены вдалеке от проезжей дороги. Неудачи. Если бы ему показалось, что у них был шанс, он бы позвонил…

Элис провела ногой по краю откоса, нарисовав носком «конверса» линию на грязной земле.

– Кроме Рут.

– Да, кроме Рут.

– Это не твоя вина. Она была медицинской сестрой, работала в тех же отделениях, что и другие жертвы, просто… не повезло.

Я швырнул в ручей еще один камень, вслед за первым. Он шмякнулся в темную воду и исчез.

– Давай посчитаем, тридцать медсестер в каждом здании? Всего три отделения. Из девяноста медсестер можно выбрать. Но он похищает ту, которая помогала мне. Какое-то особое невезение? – Моя трость захлюпала по мокрой траве, и я, прихрамывая, направился к машине. – Конечно же это моя вина.

 

19

– …поезд, отправляющийся от шестой платформы, следует по расписанию поезда до Абердина с отправлением в три сорок пять…

Я прикрыл ладонью ухо и прислонился к фотоавтомату.

– Да? – Слово вылетело вместе с морозным дыханием.

На другом конце линии ливерпульский акцент Сабира, что-то вроде волосатой патоки:

– Я же говорю, ты просто чертов нахал. Мой шеф был просто вне себя, когда меня сдернули с операции «Полуночная стужа». – Из трубки донеслось чавканье, и акцент Сабира стал еще сильнее. – Как будто я виноват в том, что ваши криворукие программисты компьютерами пользоваться не умеют.

Металлоконструкции вокзала из зелено-золотых стали ржаво-серыми, защитная сетка от голубей продавилась и порвалась, заляпанная сгустками перьев. Пол под стропилами загажен птичьим пометом. Большая, куполом, стеклянная крыша вокзала покрыта коркой запекшейся грязи, садившееся солнце разукрасило ее красным и оранжевым. Толпы людей протискиваются сквозь турникеты, волочат за собой тарахтящие чемоданы и кислые физиономии.

– Нашел что-нибудь?

– Конечно же нашел, я ведь обыкновенный гений. – Из трубки донесся характерный звук – толстые пальцы барабанили по клавишам компьютерной клавиатуры. – За последние четыре недели сделано тридцать звонков. Десять на местные домашние номера, два звонка на говорящие часы и восемнадцать – на бизнес в Касл Хилл, «Эротофоник Коммьюникейшнз Лимитед». Я тоже им позвонил, поговорил с парнем, который называл себя «Секси Садюга». Секс по телефону, премиум качество. Имел с ним долгий приятный разговор, а потом еще сигаретку выкурил.

– Надеюсь, ты не включил это в затраты по проекту.

– У тебя теперь есть электронная почта, ты же не в тюряге? Вышлю тебе номера, имена, адреса – все что нужно.

– Подожди секунду… – Я вытащил лист с инструкциями из набора доктора Константайн, прочитал адрес.

Электронное табло с прибытиями и отправлениями щелкало, постоянно обновляясь. Чертов поезд на Перт снова опаздывал на десять минут.

– Будь любезен, проведи сравнительный поиск номеров домашних телефонов и списка осужденных за сексуальные преступления. Сомневаюсь, что найдешь что-нибудь, но лучше перестраховаться, чем потом пожалеть. А потом попробуй через Центральную базу данных поднять материалы первичного расследования. Может быть, там найдутся какие-нибудь совпадения.

– Твою мать, ты не слишком много хочешь? Может быть, тебе еще массаж ступней сделать, пока я всем этим буду заниматься? У меня…

– И еще, как ты избавляешься от фоновых помех на записях?

– Слушай, дай передохнуть! У них всего лишь…

– И еще мне нужен адрес, зовут Лора Страхан. В Олдкасле, но, скорее всего, человек живет под вымышленным именем. Местные ее обнаружить не смогли.

Из трубки снова донеслось чавканье.

– Сабир? Алло?

– Ты закончил? Я думаю, тебе еще лошадка нужна. Маленькая такая, которая пердит радугой, а блюет стразами.

– Сегодня было бы неплохо информацию получить.

– Знаете, в чем у вас проблема, парни? Вы все – бесполезная куча…

Я закончил разговор, сунул трубу в карман.

Фотоавтомат зажужжал, и полоска блестящих фотографий выпала в приемник. Я, собственной персоной. Выгляжу – краше в гроб кладут, пялюсь прямо в объектив фотокамеры. Ужасная фотография, но для фальшивого паспорта в самый раз.

Подождал минуту, давая высохнуть, сунул в карман куртки, а тут и Элис вышла из супермаркета с пакетом молока и пачкой мятных леденцов.

Сунула пару леденцов в рот, пожевала, запила молоком из пакета:

– Кислотность снижает.

– Надо было стовис брать. – Снял трость, висевшую на дверной ручке фотоавтомата. – Сабир привет передает.

Элис положила руку на живот, помассировала полосатый свитер.

– Он к нам приходит, ну, если он к нам приходит, нужно будет пойти перекусить куда-нибудь, конечно же не всем, думаю, Сабир вряд ли найдет общий язык с профессором Хантли, да и вообще, с ним немногие находят общий язык, для того чтобы с ним общаться, привыкнуть надо, и…

– Сабир попробует отыскать адрес Лоры Страхан. Пусть попробует, потому что у Хитрюги ничего не вышло.

Из громкоговорителей вокзала снова захрипел гнусавый голос:

– Поезд на четыре семнадцать из Эдинбурга прибывает на платформу номер один.

Переступила с ноги на ногу:

– Как насчет этого, ты уверен, что…

– Положительно. Пойдем. – Я похромал к турникетам, присоединившись к круглорожему здоровяку в костюме и длинноволосой девочке-тинейджеру с самодельным плакатом «БИЛЛИ***ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ***ДО МОЙ!!!» в руках.

Прислонился к барьеру, отделявшему перрон от путей:

– Элис…

Она сунула в рот еще один леденец, взглянула на меня.

– Элис, а что ты скажешь, если я скажу тебе, что мне надо на какое-то время уехать?

– Я не позволю снова засадить тебя за решетку. Мы схватим Потрошителя, и…

– Нет, я не имею в виду тюрьму. Может быть… куда-то далеко. Может быть, в Испанию или в Австралию.

Ее брови удивленно взлетели.

– Ты меня бросаешь?

Я откашлялся. Посмотрел на железнодорожные пути:

– Можешь поехать со мной, если хочешь.

– В Австралию?

– Пока… Пока все не уляжется. Ну, ты понимаешь, с миссис Керриган.

Подошла ко мне вплотную, встала на цыпочки и поцеловала в щеку:

– И у нас будет собственный дом с бассейном? И собака? И барбекю?

– А почему нет, не вижу причин. С деньгами, конечно, поначалу будет…

В кармане пискнул и завибрировал официальный мобильник. Достал его. Посреди экрана иконка-конверт и надпись: «ПОЛУЧЕНО НОВОЕ СООБЩЕНИЕ». Должно быть, от Сабира. Ткнул пальцем в иконку, прочитал сообщение. Десять имен, с номерами телефонов и адресами. К каждому добавлены результаты поиска в Национальной полицейской базе данных. Что можно сказать про Сабира – Сабир слов на ветер не бросает.

Элис заглянула через руку в мобильник:

– Что-нибудь хорошее?

– Каждый звонок за четыре недели из телефонной будки, где погибла Клэр Янг. Двое с судимостью, один за грабеж, другой из списка судимых за сексуальные преступления.

– За что именно?

– Не написал.

Отдаленный рокот перешел в оглушающий рев дизеля, и эдинбургский поезд втащил на вокзал цепочку сине-бело-розовых вагонов.

Девчонка с плакатом радостно запрыгала на цыпочках. Мистер Пиджак-с-Галстуком взглянул на часы.

Элис ссутулилась:

– А что думает детектив-суперинтендант Джейкобсон?

– Понятия не имею, ты только ему не говори.

– Эш…

– Парня из списка навестим после визита к Раскольнику Макфи. Не нужно, чтобы Джейкобсон или еще кто-нибудь нам помешал.

Раздался писк, двери поезда с шипением открылись, и на перрон вышли человек десять. А вот и она, наша силовая поддержка.

Офицер Барбара Кроуфорд сменила тюремную черно-белую униформу на джинсы и футболку с логотипом футбольного клуба, татуировки напоказ. Под мышкой кожаная куртка, на плече большой рюкзак.

Осталась стоять, ожидая, когда остальные пройдут через турникеты.

Парень в костюме воркотал что-то нервного вида даме в бежевом костюме-двойке. А девочка-тинейджер просто стояла и смотрела на пустую платформу, и угол плакатика болтался у ее ног. Потом она повернулась и пошла, волоча его за собой.

Бабз так и осталась стоять, где стояла. Кивнула:

– Друзья из высших сфер, так что ли, мистер Хендерсон?

– Эш. Мы больше не в тюрьме. – Кивнул налево. – С доктором Макдональд вы знакомы.

– Элис, если не возражаете, так приятно видеть вас не в униформе, офицер Кроуфорд, нет, никакой двусмысленности, как будто я рисовала вас обнаженной или что-то вроде этого, просто вы отлично выглядите, не подумайте, что я на вас наезжаю или что-то в этом роде, но это так здорово, вы не поверите, не правда ли, встретиться с человеком вне его, так сказать, обычного рабочего контекста?

Правая бровь Бабз удивленно поползла вверх.

– Сейчас она более разговорчива, чем в тюрьме.

– Не может остановиться, когда нервничает, не обращай внимания, Бабз. Ты к этому привыкнешь. Так ты готова?

– Деньги мои принес?

– Нет. Не знаю, что у тебя за договор, но это все между тобой и детективом-суперинтендантом Джейкобсоном.

– Ясно. – Достала билет и вышла на перрон. – Мне дробовик нужен.

* * *

Элис остановила «сузуки» у обочины и стала выбираться из машины, прижимаясь грудью к рулевому колесу. Край двери упирался в покрытую ржавыми потеками металлическую стену высотой метра в три, исчезавшую в темноте. Сооружение венчали кольца колючей проволоки. Поблекшие желтые таблички сообщали: «ВНИМАНИЕ: ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ БОЛЬШИМИ ЗЛЫМИ СОБАКАМИ!» и «МОЛИСЬ О СПАСЕНИИ ДУШИ СВОЕЙ, ИБО ОН ГРЯДЕТ!»

Бабз заполнила переднее пассажирское сиденье машины, как тонна цемента с битыми стеклянными бутылками. Шмыгнула носом.

– Один приятель из тюряги в Барлинни слил на него информацию. Правильный чувак. Очень о семье заботится.

Горизонт в огне, похож на кусок запекшейся крови с медью под крышкой угольно-черного облака. Прямо перед нами – свалка. Высокие двустворчатые ворота из тех же самых проржавевших листов металла, с витками колючей проволоки поверху. Белой краской, едва различимой в свете фонарей, надпись: «ФРЕЙЗЕР МАКФИ И СЫН, УТИЛИЗАЦИЯ ОТХОДОВ, ОСН. 1975».

– Большими злыми собаками… – Бабз откинулась на спинку кресла. По ее лицу расползлась улыбка, как кровь по кухонному полу. – Круто. – Подмигнула мне в зеркало заднего вида. – Судя по информации, которой меня снабдил мой приятель, у мистера Макфи имеется жестяная коробка от печенья, набитая человеческими ушами.

Я расстегнул привязной ремень:

– Ушами?

– Ну да, засушенными и подкопченными, вроде вяленой говядины. И каждый раз, когда он пытает кого-нибудь, он вынимает из жестянки ухо и съедает прямо перед ним. Так что они сразу понимают, что их ждет.

– А твой друг тебе не рассказывал про случай, когда Раскольник Макфи набросился на патрульную машину констебля Барроклу? С бензопилой? Полкрыши снес, пока его смогли остановить. Барроклу свалился на пол, руками уши закрыл и маму звал на помощь. Так после этого и не оправился…

– Да к нему спецкоманду нужно посылать, с ордером на арест.

– Это у них семейное. Видела бы ты его папашу, Фрейзера Макфи, кличка Паяльная Лампа. – Я с шипением засосал воздух сквозь стиснутые зубы. – Просто Терминатор.

Элис облизала губы. Поерзала на кресле. Откашлялась.

– Мы правда уверены, что это хорошая идея?

Да какая, к черту, хорошая.

– Бабз, будет очень здорово, если никто из нас не окажется в отделении неотложной помощи сегодня вечером, так что ты должна будешь позаботиться об Угольке и Пепле.

Она повернулась и прищурилась на меня:

– Уголек и…

– Немецкие овчарки. Большие. Ты ведь ладишь с животными?

Снова улыбнулась:

– Чудесно. – Вылезла из машины, протопала к багажнику, щелкнув, открыла его.

А я вытащил мобильник и набрал номер Хитрюги. Подождал несколько гудков.

Багажник захлопнулся, Бабз появилась у водительского окна в пуленепробиваемом жилете поверх футболки. Под мышкой короткоствольный дробовик.

– Ну что, мы готовы?

«Сузуки» качнуло, когда я выбирался в холодную ночь. Слабый запах дизельного топлива и рыбы смешивался с медистым запахом ржавого металла. Кивнул на дробовик Бабз:

– Потом сберкассу пойдешь брать?

Она щелкнула затвором, и стволы опустились вниз, выставляя напоказ внутренности.

– Ты даже представить не можешь, как часто Тэтчер мне помогала. Она очень преданная девочка.

Пара толстеньких красных патронов скользнула в отверстия, щелкнул затвор.

– А что, сообщить о нас хочешь?

Я моргнул пару раз.

– Все в порядке, только если кто-нибудь спросит, ты говори, что свою девочку в доме нашла, ладно?

Пожала плечами. Потом ссутулилась и похромала к воротам. Широко расставила ноги и нажала на кнопку звонка.

Ничего.

Пока Элис выбиралась из машины, я подошел к багажнику и вынул лом. Он был достаточно длинный, почти с трость для ходьбы. По крайней мере, одна рука будет свободна. Достал строительный нож, проверил лезвие, сунул в карман брюк.

Где-то в глубине свалки раздался приглушенный вой. Потом ворчание и лай, все громче и громче, топот лап. А потом – БАМ! – что-то большое врезалось в ворота с другой стороны, отчего металлические листы вздрогнули. А потом оно отскочило назад, и еще один удар – БАМ!

Элис попятилась от забора, прижимая ладонь к животу, как будто изжога еще не прошла:

– Может, разумнее будет вызвать поддержку, в смысле, у нас ведь нет никаких особенных полномочий, как вы…

В проеме между створками ржавых металлических дверей мелькнула шерсть. Лязгнули зубы. Собака еще раз врезалась в забор – БАМ!

Уголек и Пепел.

Хорошо еще, что ворота на цепи накрепко.

Бабз втянула щеки, вздернула бровь:

– Может такое быть, что его дома нет?

БАМ!

– Он дома.

– Хорошо. Не очень хочется шум поднимать, чтобы просто выяснить, что его дома нет. – Хмуро взглянула на колючую проволоку. – Тут через ворота не перелезешь. Пойдем напролом, Мальчик-с-Ломом.

БАМ!

Да… А может быть, нет.

– Слушай, между собаками и нами только эта цепочка. Бабз опустила дробовик на уровень живота:

– Не берите в свою хорошенькую головку, мистер Хендерсон. Мы с Тэтчер о вас позаботимся.

Я поднял лом, сунул загнутый конец между замком и скобой. Выдохнул со свистом. Боб-Строитель все так же сидел на своем месте, на заднем сиденье. Наверное, ему очень хотелось помочь. Конечно, было бы куда спокойнее иметь его на нашей стороне. Но это автоматически превращало Бабз в свидетеля – да, офицер, хочу сообщить вам, что я видела мистера Хендерсона с пистолетом в руках. А когда миссис Керриган всплывет с отстреленной мордой…

Да, лучше не надо.

Махнул рукой на «сузуки»:

– Элис, сядь в машину.

Загремела цепь, громадное мохнатое тело снова врезалось в ворота.

– Ты уверен, что нам не надо…

– В машину. Быстро!

Повозившись с ключами, она забралась внутрь. Захлопнула за собой дверь. Щелкнула дверным замком. Уставилась на меня расширенными от ужаса глазами.

Я повернулся к воротам. Сделал глубокий вдох.

– Так, на счет три. Раз. Два. Т…

Ночь прорезал резкий голос:

– УГОЛЕК! ПЕПЕЛ! А НУ, ЗАТКНИТЕСЬ, МАЛЕНЬКИЕ ЗАСРАНЦЫ! ИЛИ Я С ВАС ЖИВЫХ ШКУРУ СПУЩУ!

В щели между створками ворот собаки замерли, как на картине, – пасти разинуты, языки вывалились, зубы оскалены, мышцы на холках подрагивают. Потом повернулись и стали вглядываться в глубину свалки.

Из сумрака появился высокий худой мужчина, на нем не было ничего, кроме драных джинсов. В одной руке бутылка «Гленморанджи», в другой – громадный мясницкий нож. Грудь и руки вымазаны в чем-то черном и красном, кровь на джинсах и босых ногах. Торс крест-накрест пересекали шрамы, одни старые и бледные, другие, яростно-красно-бордового цвета, стягивали грудную мышцу, и кожа между ними была вроде загорелого треугольника. Грива черных волос свешивалась на покрытый морщинами лоб, седые усы закрывали верхнюю губу. Мешки под глазами, узкими, как ножевые раны. И лицо, вырезанное из гранита и всякой разной человеческой боли.

Оскалился и свистнул.

Псы сорвались к нему, молчаливые и угодливые.

Бабз опустила дробовик, криво улыбнулась:

– Он того… гораздо лучше выглядит, чем я воображала.

Никогда бы не подумал, что буду рад увидеть Раскольника Макфи.

 

20

Раскольник закрыл ворота, запер на замок. Вокруг нас беззвучно кружили собаки. Элис дернула меня за рукав, голос тихий:

– Прямо как в фильме ужасов.

Свалка была темным лабиринтом из полуразбитых машин, стоявших штабелями в виде монолитных блоков. Груды металлолома, покосившиеся пирамиды из посудомоечных машин, электроплит и холодильных камер.

Посредине свалки, в окружении груд металла, возвышался контейнер для морских перевозок, неровными буквами мелом на стене – «ЦЕРКОВЬ». По бокам была приделана пара фургонов – древний автобус Транспортной компании Олдкасла, стоявший на спущенных колесах, и задняя часть «Транзита». Крепилось это сооружение все теми же листами ржавого металла. Гирлянды разноцветных китайских фонариков высвечивали возвышавшееся над грудами металлолома громадное распятие высотой этажа с два.

Дом, милый дом.

Раскольник отворил деревянную дверь, вделанную в стену контейнера, и нырнул внутрь, зацепив ножом лист ржавого металла.

Уголек и Пепел протиснулись в дверь вслед за ним, царапая когтями по линолеуму. Раскольник оглянулся на меня через плечо, осклабился, обнажив мелкие белые зубы. Теперь он больше не кричал, голос был тихим. Выражался учтиво. Почти изысканно.

– Могу предложить вам чашку чая.

Бабз просунула Тэтчер через петли на липучках, приделанные к груди защитного жилета, и теперь дробовик угнездился прямо у ее живота.

– На самом деле я бы от кофе не отказалась, если…

– Большое спасибо, не нужно. – Проигнорировал брошенный в мою сторону сердитый взгляд. – Мы бы хотели поговорить с вами о Джессике.

Спина Раскольника напряглась на мгновение. Он что-то проворчал, сделал глоток из бутылки с виски и твердым шагом прошел в гостиную.

Внутри стены контейнера были обклеены полосатыми обоями, медленно выцветавшими до грязно-серого цвета униформы и кое-где покрытыми темными пятнами плесени. Посредине турецкого ковра пристроился продавленный коричневый диван, окруженный залежами книг в бумажных обложках, газетами и пустыми пивными банками. Напротив маленький телевизор, водруженный на штабель из автомобильных шин. Еще больше книг вдоль стен, некоторые на книжных полках, другие просто кучами на полу.

В воздухе стоял медистый запах сырого мяса, такой густой, что я чувствовал его на вкус.

Раскольник прошел мимо дивана в заднюю часть контейнера, где над деревянным столом, застеленным газетами, висела на проводе маленькая электрическая лампочка. Газетная бумага была пропитана кровью. Посредине лежал громадный темно-красный кусок мяса размером с маленького ребенка. Понять, что это за мясо, было невозможно, кожи на нем не было, только толстые прослойки белого жира. Он еще раз отхлебнул из бутылки, а потом врезал ножом по мясу, отрубив кусок края.

Уголек и Пепел крутились вокруг его босых ног, глаза прикованы к столу, пасти раскрыты.

Металлический пол контейнера напоминал лоскутный ковер из пятен ржавчины и истертой ногами краски. Каждый раз, когда мой лом-трость ударялся о него, пол звенел, звуком напоминая похоронный колокол.

Элис сложила руки перед собой:

– Ваш дом очень… особенный.

Раскольник наградил ее кладбищенской улыбкой. Провел лезвием ножа по краю куска мяса, отрезая тонкую полоску:

– Как тебя зовут, девочка?

– Доктор Элис Макдональд. Это Эш Хендерсон, а это офицер Кроуфорд.

Он взял кусок мяса и швырнул его через стол.

Собаки бросились вперед, щелкнули челюсти. Одна из них успела схватить мясо, едва кусок шлепнулся на пол, другой же досталось только вылизать кровавое пятно на полу.

Раскольник переложил нож в левую руку, вытянул вперед правую. Улыбка погасла.

– Уильям Макфи.

Элис опустила взгляд на выпачканные в крови пальцы, красные и коричневые пятна с черными сгустками. Проглотила слюну. Пожала руку.

Потом он протянул руку мне.

Ладонь была липкая, пальцы, холодные и скользкие, оставили красные полосы у меня на коже. Он крепко сжал мою руку, костяшки пальцев взвыли. Я сжал его руку в ответ, стиснул зубы и не менял выражения лица до тех пор, пока он не повернулся к Бабз.

Потом я встал в Стандартную Позу Офицера Полиции, Сообщающего Плохие Новости: ноги на ширине плеч, руки за спиной.

– Мистер Макфи, мы вынуждены предположить, что ваша дочь Джессика была…

– Она шлюха. – Его рот изогнулся в горькой гримасе. – Совокупляется с этим безбожником… из Данди. – Лезвие ножа снова врезалось в мясо. – Отца своего позорит на закате жизни его. Повернулась спиной к Спасителю нашему. – Оскалился на бутылку виски, как будто та спорила с ним. – Не дочь мне эта сучка.

– Вы о Потрошителе слышали?

Раскольник взглянул на меня, отрезал еще кусок мяса. Только собакам его не кинул, а сам откусил добрую половину. Прожевал. Хлебнул еще виски.

– Тогда это Суд Божий. Наказана она за грехи ее. Все мы будем наказаны, когда время придет.

Что-то влажное скользнуло по моей руке, я вздрогнул, не смог сдержаться. Одна из немецких овчарок стояла рядом со мной, нюхала выпачканные в крови пальцы. Кто это был, Уголек или Пепел, сказать трудно, но псина была огромная. Клиновидная голова двигалась взад и вперед, мышцы перекатывались по широкой спине, тело изгибалось из стороны в сторону. И уши торчком.

– Эта сука заслуживает смерти. – Раскольник взял нож в правую руку, приставил лезвие к груди, в промежуток между шрамами, и медленно провел им слева направо. Сначала ничего не произошло, потом вдоль полосы выступила кровь, заполнив разрез, перелилась за края и потекла вниз по коже. Его губы издали слабый вздох.

Элис приоткрыла рот, потом закрыла. Взглянула на меня. Потом снова на ярко-красную линию, на капли, стекающие вниз по груди.

– На самом деле она не мертва, ну, возможно, не мертва, в том смысле, что, конечно, она может быть мертва, но другие женщины, похищенные Потрошителем, оставались живыми по меньшей мере три дня, перед тем как находили их тела, поэтому имеются веские основания верить тому, что она все еще жива…

– Она не мертва? Как такое может быть, что она не мертва? Конечно же она мертва, это Суд Господень.

Собачий язык еще раз скользнул по моей руке, теплый и скользкий. Пес пробовал меня на вкус…

Я стоял не шевелясь.

Элис откашлялась.

– Она может быть мертва, но есть шанс, что она еще…

– Вы говорите, что ее не касается Суд Господень? Вы это говорите? – Он ударил ножом по мясу, костяшки пальцев на ручке ножа побелели. Голос низкий и холодный. – Вы говорите, что она выше Бога?

– Я не…

– Никто не может быть выше Бога. Никто! – Нож снова врезался в кусок мяса.

Элис взвизгнула и попятилась.

Пес перестал лизать мою руку, шерсть на загривке встала дыбом, зубы оскалились.

Бабз положила руку на приклад Тэтчер:

– Полегче.

Я слегка отодвинулся от овчарки:

– Все в порядке, давайте успокоимся. Доктор Макдональд ничего не говорила о Боге, она просто сказала…

– Никто не избегнет Суда Господня. НИКТО!

Глухое ворчание, рык.

Бабз вытащила Тэтчер и направила дуло в лицо Макфи:

– Самое время положить нож, мистер Макфи.

Я кивнул:

– Давайте все просто успокоимся, о’кей? Мы можем поговорить об этом.

Бабз щелкнула затвором:

– Не надо пороть горячку, да? Мы спокойны, мистер Макфи, не так ли? Спокойны?

– Сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих, жезл силы Твоей пошлет Господь с Сиона, господствуй среди врагов Твоих. – С каждым словом все громче и громче.

– А вот это совсем не круто, мистер Макфи. Я ведь могу подумать, что другими словами это можно понять как «Выстрели мне в морду, пожалуйста».

Он сорвал газету со стола. Первая страница Телеграф была залита кровью, на ней, над большой фотографией тента криминалистов где-то на пустыре за Блэквол Хилл, заголовок: «СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА СНОВА НАНОСИТ УДАР», – и вставка: фотография Клэр Янг с мобильного телефона, на какой-то рождественской вечеринке. Широченная улыбка, сверкающий зеленый колпачок, надетый под залихватским углом, и громадные бутафорские серьги.

– Господь одесную Тебя, Он в день гнева Своего поразит царей; совершит суд над народами, наполнит землю трупами, сокрушит голову в земле обширной, из потока на пути будет пить, и потому вознесет главу.

Пес приблизился, слюна из пасти капала на металлический пол. Другая псина вылезла из-под стола.

Я сжал в руке лом:

– Послушайте, мистер Макфи, опустите нож.

– Спокойно, мистер Макфи, не надо нарываться.

Он швырнул газету под ноги:

– Помоги мне, Господи Боже мой, спаси меня по милости Твоей, да познают, что это – Твоя рука и что Ты, Господи, соделал это, они проклинают, а Ты благослови, они восстают, но да будут постыжены, раб же Твой да возрадуется, да облекутся противники мои бесчестьем и, как одеждою, покроются стыдом своим.

Лицо Раскольника распухло и налилось кровью, жилы на шее вздулись, лезвие ножа дрожало, отбрасывая блики в свете голой лампочки.

Бабз напрягла ноги.

– Мистер Хендерсон, доктор Макдональд? Может быть, вам нужна небольшая поддержка…

– Никто не избежит Суда Господня!

Я врезал ломом по крышке стола:

– Все, хватит!

Уголек и Пепел уже не рычали – они бросились на меня.

В одну секунду мир наполнился шерстью и зубами, вслед за этим – БУМ! Обрез вздрогнул в руках у Бабз, выплюнув облако дыма. Один из псов врезался мне в грудь. Мы рухнули на пол в сплетении рук и лап, тонна воющей овчарки пригвоздила меня к холодному металлическому полу. Ребра обожгло, боль пронзила правую часть тела. О господи, она в меня попала…

Вскрикнула Элис.

Другой пес завис в прыжке, и Тэтчер рявкнула снова.

Звук в контейнере был оглушающий, он отразился от каждой стены и кувалдой расплющил мне череп. Пса же отбросило к столу, где он и остался лежать, скуля и завывая.

Черт возьми, она в меня заряд всадила!

Элис, пошатываясь, подошла ко мне и стащила овчарку с моей груди. Взяла в руки мое лицо:

– Эш? О господи, Эш, ты в порядке?

Вот так вот – взяла и всадила заряд прямо в упор. Лежи теперь и истекай кровью на железном полу грязной, покосившейся трущобы злобного полудурка, где-то посреди вонючей свалки…

Пес, лежавший рядом со мной, задергался, потом встал на лапы, и вместе со своим приятелем они потащились прочь, поджав хвосты и жалобно повизгивая.

– Эш? – Лицо Элис не в фокусе. – Нет, пожалуйста, давай все будет в порядке, правда ведь, скажи, что все с тобой будет хорошо. – Оглянулась через плечо на Бабз: – Ты его подстрелила!

А сейчас настоящая боль придет, как только закончится первичный шок. Все дерьмо, вся боль и смерть, все кончается этим. Это просто нечестно. Только не так. Пока миссис Керриган еще дышит…

Раскольник в ужасе пялился на Бабз, которая, разломив Тэтчер посредине, вытащила из нее пустые гильзы. Засунула новую пару.

– Ты подстрелила моих собак!

Клик, ружье снова защелкнулось.

Лежа на спине, я стал нащупывать рукой громадную рваную дыру на боку, через которую моя жизнь выливалась на ржавый пол. Шарившие по куртке пальцы дрожали… Может быть, дверку забыли открыть? И надо просто зажать рукой рану, остановить кровь и забросить меня в больницу?

Где же кровь, черт бы ее побрал?

– Эш? Слышишь меня?

С такого расстояния Бабз не могла промазать, тем более из обреза.

Ноющая боль растекалась вверх и вниз по всему боку, там, где дробь впилась в тело, разорвала легкое, как…

Так, минуточку.

Как такое может быть, что нет крови? Ни капельки. И дыры в куртке тоже нет. Какого черта?

Макфи затрясся, изо рта брызнула слюна.

– Ты подстрелила моих собак! Никто не может стрелять в моих собак, кроме меня!

Бабз подняла Тэтчер вверх, пока дуло снова не уставилось в лицо Раскольника.

– Бросьте нож, мистер Макфи, или узнаете, как они себя чувствуют.

Я отбросил руки Элис и, опираясь на стол, встал на ноги:

– ТЫ ЧТО, НЕ В СЕБЕ? ТЫ МЕНЯ УБИТЬ МОГЛА!

– Что, мистер Хендерсон, внутренний голос?

– Ты в меня выстрелила!

Ухмыльнулась:

– Каменная соль и пыжи. Это вам не резиновая пуля, но на близком расстоянии хватает. Одно скажу – щиплет потом как сволочь. – Покачала ружьем перед носом Макфи. – Хочешь попробовать? Или мы уже успокоились?

Он опустил нож. Облизал губы.

– Они… Может быть, Господь использует этого Потрошителя для того, чтобы дать моей маленькой девочке второй шанс. Это испытание моей веры. Я найду ее и спасу ради высшей цели. – Кивнул. – Да, все так. Это Божья воля.

Элис подошла ко мне, обняла и уткнулась лицом в плечо:

– Не делай больше так со мной.

Ножи с пулями разрывали мои ребра, когда она меня обнимала.

– Господи… пожалуйста… отпусти…

– Прости. – Последнее объятие, и она отошла от меня.

Раскольник положил нож на стол, рядом с куском мяса. Взял в руку бутылку виски, присосался. Потом вскинул руки вверх:

– Возблагодарим Господа!

Бабз щелчком отправила затвор Тэтчер на место и убрала ее с глаз:

– Ну вот и все. Мы все успокоились, и я бы выпила кофе. Три кусочка сахара. А печенье есть приличное?

 

21

Одинокий огонек фейерверка прорезал черное небо серебряной линией и с грохотом рассыпался зелеными и желтыми искрами.

Раскольник в очередной раз затянулся сигарой, выпустил из губ струйку дыма. Свет уличного фонаря превратил ее в молочно-белую ленту.

– Она всегда была занозой в заднице. Дерзкой. – Он пошевелил голыми ступнями, локти опирались на крышу ржавого «фольксвагена-жука». В том месте, где он порезал себя, кровь запеклась черной неровной линией, пересекавшей грудную клетку. – Никогда не делала того, что я ей говорил.

Над нами мерцали китайские фонарики, высвечивая на фоне неба силуэт громадного креста. Груды развалившихся механизмов окружали нас, словно кости металлических динозавров, остальная часть свалки была погружена в кромешную тьму,

– Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

Еще одна струйка дыма повисла в свете фонаря.

«Жук» стоял на кирпичах. Передних дверей в нем не было, так же как и всех стекол. Внутренностей не было тоже, кроме заднего сиденья, на котором лежали Уголек и Пепел. Их уши подергивались, сверкающие глаза были похожи на кусочки полированного мрамора. На меня смотрели.

– По информации из больницы, смена у Джессики была с перерывом, заканчивалась в полночь. Ее сумку мы нашли на Вишарт-авеню. Он, по-видимому, за ней туда пришел.

В темноте, рядом с контейнером, стояла Бабз, прислонившись к металлической стене, от чашки с кофе поднимался пар, одна рука на прикладе Тэтчер.

Раскольник еще раз затянулся:

– Я читал газеты. Он вспарывает их, засовывает внутрь куклу, потом снова зашивает, а потом бросает на обочине дороги умирать.

– Может быть, ваша дочь говорила что-нибудь о незнакомых людях, в больничных палатах или в самой больнице? Или кто-нибудь ее беспокоил?

– Ты поражаешь меня как человек, впустивший мрак в свое сердце.

Я?

– Ну ты и скажешь.

Пожал плечами:

– Как я и сказал, я читал газеты, был у меня интерес. Если она жива, я хочу, чтобы моя дочь вернулась.

– Это мы и пытаемся сделать.

Конец сигары горел злым оранжевым глазом.

– Ты за своими-то не уследил, почему думаешь, что с моей у тебя получится?

Я поставил чашку на крышу «жука». Чай пролился на облупившуюся краску.

– Да пошел ты.

Внутри машины Уголек и Пепел привстали, настороженно поводя ушами.

– Это так, напоследок. – Улыбка раздвинула уголки усов Раскольника. – Джессика за многие годы ни слова мне не сказала. Конечно, я пытался, я ведь хороший отец, но она своенравна. Это у нее от матери, успокой, Господи, ее несчастную душу.

Я сжал руки в кулаки, костяшки пальцев пронзила боль.

– Никогда не говори так о моих дочерях.

– Она встречалась с кем-то, я знаю. Безбожник с татуировкой.

Рядом с контейнером хмыкнула Бабз:

– Имеешь что-то против тату, так что ли?

– Левит, глава девятнадцатая, стих двадцать восьмой: «Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен».

– И это говорит мужчина с усами, Левит, глава девятнадцатая, стих двадцать седьмой. А еще ты резал себя, мы все видели.

Вздернул бровь:

– Не до смерти же. – И снова вернулся к своей сигаре. – Вы ведь не знаете, где он их прячет, так ведь?

Я сделал шаг назад. Сделал глубокий вдох. Руки разжал, и зубы.

– У нас есть несколько версий. Я попробую, может быть, офицер по связям с семьями пострадавших сможет держать вас в курсе ведущегося расследования.

– На самом деле вы ничего о нем не знаете.

– Мы его поймаем, будьте уверены.

Улыбка пропала.

– Нет, я доберусь до него раньше.

* * *

Бабз потянулась, коснувшись кончиками пальцев ветрового стекла. Потом откинулась на спинку кресла:

– Думала, все это будет бесполезной тратой времени, но в конце оказалось очень мило.

Элис вела «сузуки» по Йорк-стрит, мимо халяльных мясницких лавок и химчисток, направляясь к границе Касл Хилл. Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем плотнее становилось движение.

– Вам следует подумать о том, как справиться с механизмом выражения ваших эмоций, явное использование жестокости с целью активизации выброса серотонина вредно для здоровья.

– Плевать. Каждому свое, правильно? Иногда просто полезно в кого-нибудь выстрелить.

Я поерзал в кресле, но боль в ребрах не проходила. Каждый раз, когда я делал вдох, кто-то бил в них кулаком.

– Итак, – Бабз оглянулась и ухмыльнулась мне, – что у нас дальше? Еще кого-нибудь потрясем?

Элис напряглась:

– У нас не было намерения «потрясти» мистера Макфи, мы просто должны были сообщить ему информацию о его дочери, и вообще, разве вам не нужно вернуться на службу или что-то в этом смысле, я к тому, что приятно было с вами встретиться и все такое, но мы не хотели бы вас обременять, не правда ли, Эш?

– Ничего, не беспокойтесь об этом. Сообщите, что я свалилась с вирусной инфекцией, они не будут обо мне беспокоиться, пока не выздоровлю. Можете представить тюрьму, набитую мужиками с поносом и высокой температурой? Кошмар.

Я опять поерзал в кресле, и опять не помогло. Выдавил еще пару таблеток преднизолона из блистера, проглотил, не запивая. Наверное, нужно было бы прочитать инструкцию о дозе и побочных эффектах, но что уж теперь.

Элис постучала пальцами по кромке руля, одним за другим, как сороконожка лапками:

– Расскажи мне о визитной карточке.

– Про этот брелок? Дешевый китайский пластик, продается в мелкооптовых магазинах по пятерке за сотню. Ближайший такой магазин – «Дилтаймз» в Логансферри. А в розницу – в табачных лавках и газетных киосках. Мы почти все проверили, но ничего подходящего.

– Хм… – Элис выехала на развязку в Келлер, потом на Дандас-роуд, где движение перешло на самый малый ход. – А что насчет ключа?

– Для обычного автоматического замка. YA-шестнадцать. Подходит к разным моделям. Проверяли во всех металлоремонтах в городе, над нами только посмеялись. Невозможно установить, от какого он замка.

Машины наконец встали намертво, перед нами тянулась вдаль длинная вереница сигнальных огней. Наверное, до самого моста.

Элис поставила «сузуки» на ручник, обняла себя рукой. Другой рукой стала перебирать волосы.

– Брелок и ключ символичны, очевидно, что маленький пластиковый младенец олицетворяет собой большого младенца, которого он хочет зашить внутрь Джессики, это фертильность, даже плодовитость, а это значит, что он сам, скорее всего, бесплоден, в смысле, если бы он мог оплодотворить кого-либо сам, ему не нужно было бы исполнять всю эту хирургическую процедуру, если бы он мог, он бы просто прижал их к полу и изнасиловал. – Нахмурилась. – Но ведь он изнасиловал Рут Лафлин, тогда это либо насилие, либо он внутренне относит секс и размножение к разным категориям?

Бабз повращала головой, разминая мышцы шеи:

– А может быть, он просто чокнутый? Может быть, ему просто нравится потрошить женщин?

– Если рассматривать это по Фрейду, то ключ символизирует собой пенис, а замок – вагину, и все это является метафорой для проникновения и отпирания того, что спрятано, но мне почему-то всегда казалось, что Фрейд сам был немножко извращенцем, вся эта чепуха о подспудном желании секса с матерью явно бред сумасшедшего.

Я постучал ее по плечу:

– А нельзя ли перейти прямо к делу?

– А что, если это не метафора, а приглашение?.. Что-то вроде – ты выходишь из больницы, у тебя мой ребенок, а вот тебе и ключ, чтобы ты вернулась ко мне и мы могли бы быть вместе?

Из пассажирского кресла донеслось хмыканье.

– Типа он приглашает их жить вместе? Да, очень романтично.

– Может быть, он не испытывает ненависти к женщинам, может быть, он их любит, и единственный способ, как он может это выразить, – просто дать им ребенка.

Я снова постучал ее по плечу:

– Мы едем.

– Что?

Ночь за нами заполнилась симфонией автомобильных гудков.

– Да, точно…

Зазвонил телефон – номер Сабира. Взял трубку:

– Ты узнал что-нибудь?

– Что, ничего приятного не скажешь? Мог бы, к примеру, сказать: «Привет, Сабир, мой самый любимый друг, звезда среди мужчин и убийца женщин?»

Элис проехала вперед метра три, потом снова остановилась.

– Не размазывай сопли, от этой болтовни мы моложе не станем.

Пауза. Потом:

– Ладно. Давай так. Есть у меня адрес некой Лоры Страхан, это в Шортстейне, Кэмберн-вью, тринадцать. Хочешь знать, как я его получил? Начал ломать голову – в доме на одну семью они не живут, наверное, из-за журналистов, так что…

– Короткую версию, Сабир.

– Знаешь, я всегда тебя любил.

– Нет, конечно.

– Ну, может быть, когда-то, очень давно. По адресу они не зарегистрированы, за аренду платят наличкой. Таких черта с два обнаружишь. Но ее парень… Слушай, мне удалось достать детали его кредитных карточек, не спрашивай как. Так вот, он покупает товары по Интернету. И я случайно получил доступ к его счетам в «Амазоне», прикинь. А теперь догадайся, какой адрес он использует для доставки покупок?

– Теперь ты понимаешь, почему я выступил «за», когда народ начал распространяться о полном отсутствии у тебя личной гигиены. Что насчет аудиозаписи?

– Личной гигиены? Ну ты и засранец. Получишь запись, когда будет готова. Если бы я знал, что ты будешь такой занозой в заднице, я бы поговорил с твоей мамашей вчера ночью, когда трахал ее. Чтобы она тебе нотацию прочитала.

– Пока, Сабир. – Телефон смолк у меня в кармане.

Теперь у нас есть адрес Лоры Страхан. Если звонки из будки дадут результат, можно будет оставить несчастную женщину в покое… А может быть, неплохо будет, если Рут Лафлин сможет поговорить с ней. Одному Богу известно, чем я обязан Рут.

Ткнул пальцем в ветровое стекло:

– На следующем повороте налево, срежем по Слейн-роуд. Как раз самую большую пробку объедем.

* * *

– …Я ведь не прошу тебя кого-то убить, Джордж, я просто хочу, чтобы ты сверился с записями. Почему Каннингем находится в списке сексуальных преступников? – Я стал перекладывать мобильник к другому уху, а Бабз начала вылезать с пассажирского кресла «сузуки», под дождь.

Последовала пауза. Потом гнусавый голос Джорджа вновь зазвучал из трубки:

– Для чего тебе это нужно?

– Просто интересно. – Черта с два я скажу ему, про звонок из телефонной будки, рядом с которой Потрошитель оставил шприц. Прежде чем я отключу телефон, это узнает весь участок, а если еще и до Джейкобсона дойдет… Ему-то точно не понравится, что его в неведении держат. – Быстренько покопайся в компьютере, это что, очень трудно?

– Сейчас не то что раньше, нужно соблюдать осторожность, чтобы начальство не узнало. Мы же не можем просто так, по первой просьбе…

– Так ты что, забыл, что случилось в Фалькирке?

Его голос подпрыгнул на октаву:

– Ты обещал!

– Тогда найди мне информацию. Забивай давай: Каннингем.

Элис на водительском кресле, глаза расширены. Одними губами произнесла:

– Фалькирк?

Я отмахнулся от нее.

– Будь хорошим мальчиком, Джордж.

– И не моя это вина… – Стук пальцев по клавиатуре. – Каннингем, Каннингем, Каннингем… Вот. Одиннадцать лет за девять гигов голых маленьких мальчиков на ноутбуке. Дважды забирали за обнажение в общественном месте, примерно через месяц после освобождения. Три нападения на беременных женщин. И… – Снова щелканье клавиш. – Секс с двумя малолетками, шесть лет назад. И какой идиот мог назначить это недоразумение тренером группы по плаванию в младших классах средней школы? В списках пожизненно. Два раза в месяц встречается с проверяющими.

– Сколько за детское порно?

– Э-э… Четыре года, освободили через два, по особым обстоятельствам.

– Спасибо, Джордж. – Сунул телефон в карман. – Есть кое-что интересное: у нашего интересанта были приводы за нападение на беременных женщин. – Я вылез из машины.

Элис через мгновение последовала за мной, закрыла дверь и пикнула замками. Раскрыла маленький складной зонтик:

– Ты уверен, что нам ничего не нужно говорить детективу-суперинтенданту Джейкобсону?

– Если сработает, мы принесем ему результат. Если не срастется, то ему и знать не надо. Все в выигрыше.

Вдоль склона холма петляли вниз Гарик Гарденз – два ряда респектабельных бунгало, некоторые с чердаками, переоборудованными под лофты; ухоженные палисадники и лимузины при входе. Не самый роскошный район Каслвью, но уж куда лучше дерьмовой квартирки, которую Элис сняла в Кингсмите. И вид отсюда очень даже неплохой: через реку – мост Дандас, гора с замком, огоньки уличных фонарей поблескивают в темноте.

Похромал вслед за Бабз по дорожке к номеру девятнадцать. На окнах жалюзи, дверь, крашенная красной краской, с полупрозрачной панелью.

– За последние одиннадцать лет интересанта сажали в тюрьму, выпускали, но во время первого нападения Потрошителя он точно был на свободе.

Бабз нажала на кнопку звонка.

Элис остановилась на середине дорожки. Поправила волосы, прячась от дождя под зонтом.

– Я все еще не убеждена, что мы должны так удаляться от психологического портрета.

– Мы здесь не потому, что мне кажется, что Каннингем – это Потрошитель, мы здесь потому, что кто-то позвонил на этот номер из телефонной будки, рядом с которой бросили Клэр Янг. Может быть, Каннингем знает того, кто звонил? Понятно, что предположение притянуто за уши, но другого же у нас нет ни хрена. Кроме того, ты сама сказала: портрет – дерьмо, а доктор Дочерти – мудак.

– Вообще-то я использовала совсем другие слова, в том смысле, что он всеми уважаемый психолог, и я просто… – Она замолчала.

Открылась входная дверь, и в щель выглянуло опухшее лицо.

Лет тридцать пять, длинные светлые волосы зачесаны набок, маленький рот, кусок чего-то, напоминающего длинный красный халат. Женщина.

– Слушайте, мне не нужны солнечные панели, мне не нужно асфальтировать дорожку, мне не нужна скидка на пластиковые окна. Я не хочу говорить об Иисусе. Мне не нужна керамическая сковорода, «Эйвон» или херовая вечеринка Анны Саммерз. В последний раз – оставьте меня в покое.

Я вышел вперед:

– На самом деле…

– Идите прочь. Я в этом не участвую.

– Мисс Вирджиния Каннингем? – Я сунул руку в карман и вытащил удостоверение. То самое, которого у меня больше не должно было быть. – Мы бы хотели поговорить с вами о том, где вы были прошлой ночью.

Она бросила взгляд на документ, раскрыла рот, круглый и красный, как рана от пули.

– О-о черт… – И захлопнула дверь прежде, чем я смог вставить в щель кончик трости. Изнутри ее голос звучал приглушенно: – Черт, черт, черт… – Громыхнула защелка. – Черт, черт, черт… – Потом она повернулась и побрела в гостиную, это было видно через стеклянную панель в двери.

Бабз захлопала в ладоши:

– Ну что, взламывать будем?

Элис покраснела:

– У нас ордера нет, и вообще мы…

– Давай.

 

22

Бабз врезала локтем по матовому стеклу двери, превратив его в разноцветную паутину из трещин. Потом еще один удар, стекло с грохотом взорвалось и провалилось внутрь, засыпав осколками пол. Она сунула руку в образовавшуюся дыру, прижавшись лицом к двери, и стала возиться с замками.

– Пам!

Дверь растворилась, и мы прошли внутрь.

Все, кроме Элис.

– Разве нам не нужен офицер полиции, ордер и…

– Следи за входом!

Внутрь, по коридору направо. Дверь в гостиную приоткрыта, из телевизора доносится рев какой-то детской программы, что-то сопливо-радостное:

– О-о-о-о, это страшенный дом с привидениями, да? Но вы не бойтесь, мы споем «Храбрую песню»!

В гостиной никого, пара диванов, кофейный столик и ковер из овечьей шерсти перед электрическим камином. Рядом с телевизором видеокамера на треноге.

Показал пальцем на столовую:

– Твоя дверь налево, я беру правую.

– Когда все кажется мрачным и страшным, бояться не надо…

Бабз расправила плечи и, потопав по коридору, распахнула дверь. Я тоже свою открыл. Она сунула голову внутрь:

– Кладовка. Чисто.

– Надо просто думать о прекрасных вещах, таких как чипсы и лимонад…

Я открыл дверь в ванную комнату, вонявшую аммиаком. На краю розовой ванной полотенце в коричневых разводах. В углу пара пластиковых бутылочек и коробка от краски для волос.

– Чисто.

– Сушильный шкаф. Чисто.

Последняя дверь вела на кухню. Встроенные шкафы, рабочие поверхности из розового искусственного мрамора, персикового цвета кафельная плитка на полу. Дверь на задний двор нараспашку. В окне над раковиной промокший сад в свете уличного фонаря…

– И можно спеть «Храбрую песню», когда испугаешься…

Вирджиния Каннингем карабкалась на кучу пластиковой мебели, сваленной у забора. Красный ночной халат развивался у нее за спиной, выставляя напоказ пару бледных ног, большие трусы в пятнах и брюхо беременной женщины. Седьмой месяц, наверное, если не больше.

– И все будет в полном порядке, вы и оглянуться не успеете!

– Бабз! На заднем дворе.

Бабз, оттолкнув меня, протопала по кухне:

– Давай возвращайся!

– Так что забудьте о привидениях и гоблинах, им нас сегодня не испугать…

– И поспокойнее. Без жестокости.

– Потому что мы споем «Храбрую песню» и заставим их уйти…

Каннингем едва успела забросить мучнисто-белую ногу на забор, как Бабз схватила ее обеими руками за халат и дернула вниз. Каннингем зашаталась, вскинула руки, халат соскочил, и Бабз со всего маху шлепнулась задом на мокрую траву.

– «Храбрая песня», «Храбрая песня», мы сильные и смелые, когда поем все вместе…

Я поднялся на верхнюю ступеньку. Каннингем, цепляясь за забор, приводила себя в вертикальное положение. Сейчас на ней ничего не было, кроме нижнего белья.

– Вы что, серьезно? Хотите сбежать в бюстгальтере и трусах? Как вы думаете, сколько нам времени потребуется, чтобы поймать вас?

Она застыла:

– Я ничего не сделала.

Бабз поднялась и схватила ее за бретельку бюстгальтера промышленно-серого цвета:

– Сними это. Я тебя умоляю.

Каннингем зажмурилась. Дождь приклеил ей волосы к черепу.

– Вот черт…

* * *

Она стояла на кухне, прижимая руки к беременному животу, вода с нее капала на кафельную плитку.

– Могу я хоть что-то на себя набросить?

Я прислонился к холодильнику:

– Как только скажете нам, где вы были вчера ночью.

Ее щеки зарозовели, стали очень заметными на фоне мясистого бледного лица.

– Я была дома. Здесь. Всю ночь. Никуда не выходила.

– И вы конечно же можете это доказать. У вас есть свидетели?

Элис откашлялась.

– Что думают о вашей беременности проверяющие?

Каннингем безучастно взглянула на нее:

– Мне нужна какая-нибудь одежда. И еще я писать хочу. Это нарушает мои права.

– Хорошо. – Холодильник залеплен детскими рисунками, я снял один. Счастливое семейство, все улыбаются под улыбающимся желтым солнышком. – Одна дома, понятно. Ни свидетелей. Ни алиби.

Она вздернула подбородок, складка кожи под ним расправилась.

– Не думаю, что свидетели мне нужны. Хотите, чтобы я пописала на пол? Это вас заводит? Когда беременные писают?

– О, ради бога. Никаких проблем. Идите писайте. – Махнул рукой в сторону коридора. – Бабз, встань у двери и проследи, чтобы она чего-нибудь не вытворила. Хотя вряд ли она сможет пролезть через окно туалетной комнаты.

Каннингем вышла, Бабз потащилась за ней.

Как только дверь туалета захлопнулась, Элис нахмурилась:

– Мне очень не нравится сама мысль о ее беременности, в смысле, если это будет мальчик, она что, не сможет сексуально надругаться над ним только потому, что он ее, и вообще, большая часть сексуальных преступлений случается внутри семей, и я не уверена, что ребенок будет в безопасности, ну, если, конечно, это не девочка, но даже тогда… Куда ты пошел?

– В гостиную.

– А-а. Можно я с тобой?

Детское шоу все еще крутилось, пара идиотов в флюоресцентных комбинезонах танцевали с третьим идиотом, в костюме диккенсовского Джейкоба Марли, звеневшего цепями при ходьбе.

– О-о, я так испугался, но лучше я буду хорошим. Потому что иметь друзей и веселиться…

Я бросил детский рисунок на кофейный столик, взял пульт и нажал на «паузу», трио замерло, не допев песню.

Рядом с телевизором на треноге стояла небольшая видеокамера, из тех, у которых небольшой экранчик сбоку. Она была направлена на ковер из овечьей шерсти, лежавший перед электрическим камином.

Из коридора донеслись звуки смываемой воды, потом что-то хлопнуло, наверное, дверь туалета, потом еще хлопок. Спальня.

Она, наверное, даже руки не вымыла.

Элис стояла у дверей, смотрела через плечо, обнимая себя руками.

– Как ты думаешь, нам следует поговорить с ее социальным работником и проверяющими, она ведь не может…

– Я думаю, им прекрасно известно, что она очень подозрительна.

Подошел к видеокамере, немного поправил экран. Включил.

Экран засветился голубым, загорелся ряд иконок внизу. «Перемотка», «стоп», «запись». Я нажал на «плей», экран заполнился ковром и камином – очевидно, снимали с этого места.

В кадр вошла Каннингем в черном бюстгальтере и трусиках, сквозь бледную кожу просвечивают синие вены на ногах, пупок торчит.

Неуклюже легла на ковер – беременный живот явно ей мешал. Бросила кокетливый взгляд в камеру и начала себя тереть, облизывая губы и стягивая с груди бюстгальтер.

Я врезал по «перемотке» – Каннингем вскочила на ноги и, пятясь, выбежала из кадра.

Откуда-то из гостиной донеслось пение. Голос не самый замечательный, но и не противный.

– Пускай нам станет страшно, мы не пойдем назад, нам нравятся ужасно чипсы и лимонад… – Каннингем, наверное, с какой стати Бабз горланить «Храбрую песню»? – Мы «Песню храбрую» споем, когда подступит страх, ведь с песней мы не пропадем, она у нас в сердцах…

На экране появился маленький мальчик, белокурый, из одежды только нижняя рубашка. На голых руках и ногах красные рубцы. По виду года четыре или пять. Я нажал на «паузу», он остановился, уставившись голубыми глазами в камеру, слезы на щеках, на верхней губе блестят сопли.

– О всякой нечисти забудь, ей нас не запугать…

Я еще перемотал. Каннингем вернулась в кадр, совершенно голая, за исключением пары черных кожаных перчаток.

– Мы «Песню храбрую» споем, заставим их уйти…

А потом она стала… Не выдержал, вырубил камеру. Отошел в сторону.

– Эш? С тобой все в порядке? Ты весь красный.

– «Храбрая песня», «Храбрая песня», ее поем, когда мы вместе…

Я отвернулся, стал смотреть на закрытые жалюзи.

– Давай ее сюда. Тащи сюда эту гнусную суку. Быстро.

– И если петь ее всю ночь, тогда уходят страхи прочь.

Гипсокартон завибрировал, когда я врезал по нему кулаком.

– И скажи этой твари, ЧТОБЫ ЗАТКНУЛАСЬ, МАТЬ ЕЕ!

Молчание.

Элис шаркнула маленькими красными кедами и выскочила из комнаты.

Приглушенный разговор в коридоре, потом загрохотал голос Бабз:

– Так, все, хватит. Давай-ка одевайся. Быстро.

Через пару минут Элис вернулась с Каннингем. Бабз прикрывала тылы, заблокировав дверной проем.

Каннингем сменила халат на платье для беременных, темно-синее, в мелкий красный цветочек. Кроссовки. Белый кардиган. Села на диван, сжала руки в кулаки, потом разжала, как будто пытаясь избавиться от судорог.

– Я ничего не сделала.

Я схватил камеру вместе с треногой и сунул ей под нос:

– А ТЕПЕРЬ СКАЖИ ЕЩЕ РАЗ!

Она отпрянула, вжимаясь в диванную обивку:

– Вы ордер мне не предъявили. Это не может считаться уликой. – Улыбнулась. – Я свои права знаю. Мне нужен адвокат.

– О, я знаю, что тебе нужно… – Поставил видеокамеру на телевизор. – Кто это? Соседский мальчик? Готов поспорить, что так и есть. Чудесная доверчивая семья, которая не знает, что ты любишь развлекаться с маленькими мальчиками. И как ты думаешь, что они сделают, когда я покажу им этот фильм? Пригласят тебя на выпивку с легкими закусками?

– Я знаю свои права.

Я улыбнулся ей. Это потребовало кое-каких усилий, но я справился. Успокоился, закрепил улыбку:

– Ты, кажется, спутала нас с офицерами полиции. Нам наплевать на возню с уликами, мы это делать не обязаны. – Наклонился к ней: – Видишь мою подругу у дверей? У нее обрез в багажнике. Уверяю тебя, она очень позабавится, когда отстрелит тебе коленные чашечки.

– Вы что, не полицейские? – Каннингем отвела взгляд от меня, взглянула на Бабз. – Вы не имеете права прикасаться ко мне. Я бере…

– Вообще-то, – Бабз подвигала плечами, сжала-разжала кулаки, – я и не собираюсь патроны тратить. С ломом поработаю. Ломом такое можно натворить.

– Я вам не верю. – Вздернула подбородок. – Вы пытаетесь меня напугать, но у вас ничего не получится. – Оскалилась. – Беременная я. Хочешь коленную чашечку отстрелить беременной женщине? Не. Не получится. Пошли вон из моего дома.

Элис села на краешек дивана. Сплела пальцы, положив их на колени:

– Вирджиния, вы правы. Они ничего вам не сделают. Как они могут? Но, понимаете, мы преследуем одного очень плохого человека, который вспарывает женщинам животы и зашивает внутрь разные штуки. Нам кажется, что вы знаете, кто он. Может быть, поможете нам в этот раз?

– Я хочу, чтобы вы убрались из моего дома.

Элис взглянула на меня:

– Эш, когда был звонок?

Быстро взглянул на письмо от Сабира:

– В прошлую среду, пять дней назад. В половине пятого. Звонок длился пятнадцать минут.

Каннингем скрестила руки под оплывшими грудями:

– Заканчивайте, или я закричу.

– Вирджиния, вы не виноваты в том, что общество не понимает вашей любви, не правда ли? Вы любите этих мальчиков, а они конечно же любят вас. Но этот человек – он очень плохой. И все, что происходит, в этом только его вина. Мы бы не пришли к вам, это все из-за него. Он вынудил нас обратиться к вам.

– Я… – Снова закрыла рот. Вздернула вверх плечо, почти к уху. – Я ничего не сделала.

– Я знаю, что вы ничего не сделали, Вирджиния, но мы хотим, чтобы вы стали героем и помогли нам поймать его. Вы ведь хотите стать героем, не так ли? Чтобы люди посмотрели на вас по-другому? Сейчас ведь они все понимают вас неправильно, да? Думают, что вы чудовище, а вы совсем не такая. Будет здорово доказать им это. С вами ничего плохого не случится, я вам обещаю.

– Я… – Вздох. Посмотрела вверх, на угол комнаты, как будто там был написан ответ. – Они меня не знают. Настоящую.

– Так что, вам позвонили в прошлую среду, в половине пятого. Это был кто-то, кого вы знаете?

– Я… Я не помню. На прошлой неделе часто звонили. Ну, это насчет подготовки к рождению ребенка, вы понимаете? Хотела приготовиться, чтобы в порядке было все.

– Вспомните, пожалуйста, прошлую среду. Половина пятого, днем, что вы тогда делали?

Бросила взгляд на видеокамеру:

– Я это… пирог пекла. Шоколадный. Шоколад все любят.

– Это было, когда зазвонил телефон, да, Вирджиния?

Нахмурилась:

– Это вроде какой-то опрос был. Ну, знаете, типа «по шкале от одного до пяти дайте оценку назначенной вам акушерке». Они все спрашивают и спрашивают.

Элис положила руку на колено Каннингем:

– Может быть, еще что-то было? Еще кто-нибудь звонил?

Покачала головой:

– Нет, только этот дурацкий опрос, я точно помню, я как раз… пирог пекла.

– Вы уверены?

– Сказала же.

– Хорошо, я вам верю. – Элис похлопала ее по колену. Потом посмотрела на меня: – Вот и все.

– Вирджиния Каннингем, вы арестованы за изготовление и хранение непристойных изображений детей и по меньшей мере за одно сексуальное посягательство на малолетнего, в соответствии с законом о сексуальных преступлениях от 2009 года.

Она повернулась, уставилась на Элис:

– Ты сказала, что ничего не будет. Я тебе поверила! – Отхаркнулась и плюнула. Шлепок пенистой слизи расплылся по щеке Элис. – Сука!

– Все в порядке, миссис Каннингем. – Бабз подошла к ней, схватила за плечи и рывком подняла с дивана. Повернулась ко мне: – Ее в машину?

– Руки убери! – Глаза расширены, в углу рта пузырится слюна. – Я вас засужу за нападение, вы у меня…

– Да заткнись ты. Это называется применение силы в разумных пределах. Закрою ее на кухне. Если мы выведем ее из помещения, скажут, что похитили. Пусть все будет легально.

– Пригласите мне адвоката!

– Будет тебе адвокат. – Бабз крутанула ее и вывела через дверь в гостиную. Захлопнула дверь за собой.

На столе рядом со стопкой книг с раскрасками стояла коробка одноразовых салфеток. Я достал пару, протянул Элис:

– Ты в порядке?

Она вытерла щеку, лицо исказила брезгливая гримаса.

– Думала, Вирджиния правду сказала про телефонный звонок. Кажется, вся эта история с пирогом просто вранье. – Скомкала салфетку и, кажется, готова была швырнуть ее на пол. Потом достала из спецнабора пакет для улик и бросила в него. – Никогда не знаешь, когда пригодится образец ДНК.

Я протянул ей руку, помог встать с дивана:

– Кто может оказывать акушерские услуги из телефонной будки, стоящей черт знает где?

Элис уставилась на меня:

– Что?

Я ткнул в номер дежурной части у себя на телефоне.

– Полицейское отделение Олдкасла. Чем мы можем…

– Мне нужен Отдел по наблюдению за лицами, совершившими сексуальные преступления, Маккевит или Ненова, кто подойдет.

Элис нахмурилась.

– Одну секунду, соединяю.

Пошел в гостиную, потом на кухню, пока из трубки хрипели звуки «Времен года» Вивальди.

Бабз стояла у холодильника, скрестив руки на груди, Каннингем скрючилась у кухонного стола. Перед ней стояла банка с йогуртом.

Я склонился над ней:

– Кто за тобой наблюдал? Из медиков?

Оскалилась:

– Думаешь, ты самый умный? Ошибаешься. Ты дурак, и ты пожалеешь.

– Уже пожалел, а ты пока ответь мне, что за акушерка с тобой работала?

– Это ты во всем виноват. Вот что я им скажу. Ты. Во всем. Виноват.

– Отлично. – Я отошел, выпрямился. – В больнице это узнаю. А ты в тюрьме будешь гнить всю оставшуюся жизнь.

Из телефона донесся визгливый женский голос:

– Ненова.

– У меня тут один из ваших клиентов, с видеокамерой, набитой любительским детским порно.

– Небольшая пауза, потом стон:

– Кто на этот раз?

Каннингем злобно взглянула на меня:

– Чего тебе надо?

– Не беспокой меня, если сама не хочешь себе помочь.

– Помочь? Чем? Алло!

– Да это не вам, это Вирджинии Каннингем.

– Господи боже, мы ее три дня назад навещали.

– Тогда вы знаете, как сюда добраться. Быстро в машину.

В трубке что-то захрипело, голос приглушили, отчего пропали визгливые нотки.

– Билли? На выезд… Нет, это чертова Вирджиния Каннингем, мать ее…

Звезда представления пару мгновений смотрела мне в глаза. Потом отвернулась. Ткнула ложкой в йогурт.

– У меня акушерка Джессика, фамилии не помню. Макнэб, Макдагал? Что-то вроде этого. На мышонка похожа, но глаза такие красивые… – Улыбнулась. – Был у меня однажды мальчик с такими глазами. Небесно-голубыми.

Мышонок, с голубыми глазами.

– Не Макнэб, а Макфи. Джессика Макфи?

Пожала плечами. Потом криво улыбнулась:

– Ты запомни, это твоя вина.

Только не в этот раз.

 

23

Я отошел в сторону, придерживая открытую дверь.

– Не торопитесь.

Детектив-констебль Ненова, стоявшая на ступеньке, сунула свое удостоверение в объемистую сумку, висевшую у нее на плече. Она едва доходила мне до плеча, от хмурой гримасы на лице вокруг глаз разбежались морщинки. Джинсы, джинсовая куртка, футболка с монохромным принтом – какое-то животное. Кудрявые каштановые волосы почти до плеч. Вживую голос был еще более резким.

– Опоздай мы больше чем на десять минут, пришлось бы вам самим задержанной заниматься, бесплатно. – Оглянулась. – Билли, задницей двигай, а?

Зашла внутрь, скрываясь от дождя. Понизила голос:

– Только между нами, это видео, которое сделала Вирджиния…

– Маленький белокурый мальчик, лет четырех или пяти.

– О господи. – Ее лицо исказила болезненная гримаса. – Она ведь не… вы понимаете?

– Мне кажется, это вы должны были ее мониторить.

– Должны были наблюдать за ней. И наблюдали. – Пожала плечами. – Да не смотрите вы на меня так, сами знаете, что это такое. У нас сексуальных преступников на душу населения больше, чем где-либо по стране. Не можем мы за ними наблюдать круглыми сутками. Ни ресурсов нет, ни бюджета. Делаем что можем.

Вслед за ней по дорожке к дому подошел маленький худой парнишка. Остановился снаружи:

– Дай пройти, Джулия, льет здесь как из ведра.

Ненова посторонилась, и он протиснулся в прихожую. Протянул руку:

– Билли Маккевит, наблюдение за сексуальными преступниками. Спасибо, что позвонили нам, мистер…

Джулия пихнула его в бок:

– Это Эш Хендерсон, помнишь его? Был детективом-инспектором, а потом его разжаловали в констебли из-за всей этой херни с Чакрабарти. А дочку его младшую похитил этот… – Запнулась. Облизала губы. – Ох. Простите. Я что хотела сказать – Эш один из нас.

– А-а, хорошо. – Маккевит кивнул. – Итак, что мы имеем?

Я протянул Ненове видеокамеру, она повертела ее в руках. Открыла экран. Стала искать кнопку включения.

– Надеюсь, вы пленку не трогали или еще чего-нибудь? Надо будет снять ее отпечатки… – Снова нахмурилась. – Она сказала, где его встретила? Ребенка? А, вот оно…

Экран, моргнув, ожил, ее ладонь приглушала звуки из динамиков. Хрипы. Стоны. Плач. Ненова в лице переменилась. Сжала губы. Плечи опустила.

– Ах ты, сука такая. – Протянула камеру Маккевиту. – Посмотри.

С его лицом произошло то же самое. Потом он ткнул пальцем в экран, чтобы перемотать назад. Стоял так с минуту, ничего не говорил. Потом:

– Здесь по меньшей мере три ребенка. – Захлопнул входную дверь. Оставшиеся осколки стекла вывалились на пол. – Вот черт! Два года за ней наблюдали, и все коту под хвост!

Ненова прижала сумку к себе:

– Где она сейчас?

– На кухне.

– Хорошо. – Вздернула подбородок, плечи развернула и пошла туда. – Вирджиния Каннингем, в какие игры вы здесь играть вздумали?

Я пошел на кухню за ней, Маккевит за мной.

Каннингем все еще сидела за столом, заваленным обертками от шоколадных батончиков и смятыми баночками из-под йогурта. Еще стояла бутылка «Гордона», уже наполовину пустая. Она сделала из нее глоток, ткнула пальцем в меня, потом в Элис и, наконец, в Бабз:

– Эти ублюдки изображали из себя офицеров полиции, в дом мой ворвались. Напали на меня, произвели незаконный обыск и незаконно удерживали.

Ненова удивленно взглянула на меня.

– Это отличается от того, что запомнил я. Когда мы прибыли, миссис Каннингем находилась в подавленном состоянии. Беспокоилась о своей безопасности. Мы обеспечили подход к дому, укрыли ее от дождя и убедили сменить одежду. В доме был обнаружена работающая видеокамера, в гостиной, передававшая изображения со сценами детской порнографии. Я произвел гражданский арест и вызвал вас.

У Каннингем отвисла челюсть.

– Вы что, поверите этому дерьму, я что-то не понимаю! Он сказал мне, что он полицейский. У него удостоверение было!

– Миссис Каннингем ошибается. Возможно, она услышала, что я обращался к своей напарнице «офицер Кроуфорд», – я кивнул на Бабз, – и предположила, что я являюсь офицером полиции.

Бабз ухмыльнулась:

– Офицер тюремной охраны, если что. Наверное, меня приняли за кого-то другого.

– Врут они все!

Ненова поставила видеокамеру на стол, экран был открыт и шло воспроизведение.

– Ну, давай же, мой дорогой, сделай это для своей мамочки…

Каннингем отвернулась.

– Так и думала, – сказала Ненова, захлопнула экран и отключила камеру. – Вирджиния Каннингем, вы арестованы за владение непристойными изображениями детей…

* * *

Я протер окошко в запотевшем окне «сузуки»:

– Да, они ее увозят.

Маккевит вышел из дома Каннингем, выключил свет, запер дверь и, сгорбившись, побежал к неприметному «воксолу», припаркованному на улице. Как только он сел на заднее сиденье рядом с Каннингем, Ненова вылезла из машины, перешла через дорогу и направилась в нашу сторону. Постучала в окно.

Я опустил стекло. Прижал трубку к груди, чтобы не слышен был голос.

– Что-то не так?

Она оперлась рукой на крышу, сунула голову внутрь машины:

– Все это чушь, не так ли? Вы изобразили из себя офицера полиции, проникли в дом и устроили обыск без ордера.

– Мы? – Я сделал самое невинное лицо. – Нет, все случилось именно так, как я вам сказал, правда, Бабз? Элис?

Элис оторвала взгляд от одного из писем Потрошителя, желтый маркер торчал из угла ее рта, как неоновая сигара.

– О да, вне всякого сомнения, в смысле, зачем нам врать о чем-то, подобном этому?

Бабз ухмыльнулась:

– Все правильно вам сказали.

– Видите, детектив-констебль? Снова мы все на одной стороне, – пожал плечами я.

Ненова шмыгнула носом. Оглянулась на «воксол»:

– Только, пожалуйста, всем одну и ту же историю рассказывайте, ладно? И прекратите говорить людям, что вы офицер полиции. Это незаконно, черт возьми.

Дождь барабанил по крыше машины так громко, что почти заглушал шум работавшей на полную мощность печки.

– Ну ладно. – Выпрямилась. Протянула руку в открытое окно, чтобы попрощаться. – Спасибо. По крайней мере, теперь мы уверены, что она будет трахаться в том месте, где ей надлежит быть. – Повернулась на каблуках и потопала к своей машине.

Фары «воксола» вспыхнули, когда он стал выезжать на дорогу. Каннингем бросила на нас взгляд с заднего сиденья.

– Вы слышали это?

Джейкобсон, на другом конце линии, как будто что-то жует:

– Ты что, выдавал себя за офицера полиции? Нет, ни слова не говори.

– Если верить Каннингем, больница прикрепила к ней Джессику Макфи в качестве акушерки. Каннингем кто-то позвонил и задавал вопросы о Джессике. Из той самой телефонной будки, где три дня спустя было обнаружено тело Клэр Янг.

– И?

– Возможно, Вирджиния Каннингем была не единственная, кому он звонил, чтобы получить информацию. Передайте Сабиру список тех, кто был в записной книжке Джессики Макфи. И пусть Купер выяснит, получал ли кто-нибудь из них телефонные звонки. И то же самое с родителями пациентов Клэр Янг. Элис думает, что Потрошитель проверяет, хорошо ли те, кого он выбрал, будут обращаться с детьми, в том смысле, выйдут ли из них хорошие матери.

Последовала пауза.

Элис повернулась на кресле:

– Скажи ему, что мы довезем Барбару до вокзала.

Бабз покачала головой:

– Да что вы, не надо. Меня ждет ночь в гостинице, коричневый конверт с наличкой. Да и поужинать было бы неплохо.

– Джейкобсон, вы меня слышите?

– А теперь будь любезен объяснить мне, вот прямо сейчас, почему ты не информировал меня о том, что собираешься делать?

– Вы хотите, чтобы я приносил вам проблемы или решение проблем?

– Тебя этому что, в тюряге научили, на курсах менеджмента?

– Вот, пожалуйста, интересный вопрос. Как Потрошитель узнал, что Джессика Макфи была акушеркой у Каннингем? И откуда он взял номер ее телефона?

Пауза, потом:

– А-а…

– Клэр Янг была в педиатрии. Джессика Макфи – акушерка. А теперь простая игра – соедините линиями две точки.

– Что, вот эта? – Бабз стояла на тротуаре, рюкзак в руке, смотрела на «Тревелодж» на Гринвуд-стрит. – На самом деле?

Я пожал плечами:

– Не смотри так на меня, это не я ее бронировал.

– Думала, будет что-то пошикарнее…

За нами шум моторов такси смешивался с объявлениями по громкоговорителю, призывающими не оставлять багаж без присмотра, иначе он будет убран и уничтожен. Грохот поезда, выезжающего с вокзала.

– Если проголодаешься, они делают очень пристойную яичницу с беконом.

Она повесила рюкзак на плечо:

– Козлы полицейские, сквалыги. – Протиснулась сквозь автоматические двери. – Ну, если номер будет не двуспальный…

Я вернулся в машину, к телефону. Позвонил Хитрюге:

– Ты получил информацию, о которой я тебя спрашивал?

– Ты что, на самом деле провел незаконный обыск у этой чокнутой педо?

– Если ты обычный гражданин, Хитрюга, никакого ордера не требуется. И из суда это дело уже никто не выкинет.

– Болтал тут с одним гопником, он мне кое-что должен. Спросил, что за безопасность у Той, Чье Имя Нельзя Произносить. Готов поставить бабки на колючую проволоку и сторожевых собак. А ты что об этом думаешь?

Боб-Строитель улыбнулся мне с заднего сиденья, в руке желтый гаечный ключ.

– Мы с этим справимся.

– Только одна проблема – сегодня ночью полный облом. Мой парнишка сказал, что она свалила в Эдинбург, там какой-то благотворительный боксерский матч. До завтра не вернется.

Вот черт…

Ничего с этим не поделаешь. Если ее нет – значит, ее нет.

– Ладно, мне сегодня собак хватило.

Элис дернула меня за рукав:

– Дэвид принесет карри, или нам куда-нибудь надо заехать по дороге домой?

– Мы не едем сейчас домой. – Вернулся к телефону. – У нас есть еще пара дел, которыми нужно заняться. Ты без нас приходи, располагайся. И, Хитрюга…

– Что?

– Купи приличное карри ладно? В «Пенджабском замке», а не в какой-нибудь подозрительной крысиной дыре.

* * *

Было уже начало девятого, когда мы остановились на Кэмберн-Вью-кресент. Жилой массив изогнулся кирпичным циклоном, одинаковые дома с одинаковыми палисадниками и одинаковыми полноприводными тачками у одинаковых гаражей. Все освещалось одинаковыми фонарями, превращавшими дождь в мерцающие янтарные капли. Деревья в Кэмберн Вудз темными силуэтами торчали за жилыми домами. Густые темные тучи, прятавшиеся в темноте.

Рут на пассажирском кресле, наклонилась вперед, смотрит в протертое дворниками пространство ветрового стекла.

– Я не могу…

Элис улыбнулась ей:

– Представьте, что вы стоите в лучах солнечного света, как я вас учила. Тепло растекается по вашему телу. Вам уютно. Вы спокойны. Расслабленны.

Рут поерзала в кресле, дрожащие пальцы на черном пластике приборной доски.

– Может быть, мы просто пойдем домой?..

Я положил руку ей на плечо, она вздрогнула.

– Все будет в порядке. Вы ведь были друзьями, вы помните?

– Это всего лишь… Я теперь ее совсем не знаю…

– Вы в полном порядке. Вам уютно. Вы спокойны. Расслабленны.

Элис вылезла из машины. Чуть помедлив, Рут последовала за ней, а я остался бороться с ремнем безопасности.

Нашел наконец кнопку, расстегнул чертову хреновину и выбрался наружу. Во влажном воздухе пахло древесным дымом и серой… и еще чем-то мускусным. Мокрой землей и гниющими листьями.

Дождь вымочил мне волосы, потек по затылку за воротник.

Рут подошла к Элис, нащупала ее руку и ухватилась за нее, как маленький ребенок, который боится потеряться.

– Вам уютно. Вы спокойны. Расслабленны.

– Хорошо…

Я пошел вслед за ними по дорожке, мимо массивного «мини» к входной двери. Нажал на кнопку звонка.

Никто не ответил. Я нажал еще раз.

Рут поежилась, пар изо рта бледно-серым облаком.

– Она передумала, наверное, не хочет с нами говорить…

– Доверьтесь мне. – Еще одна попытка.

Наконец дверь приоткрылась на пару дюймов, в щель выглянул мужчина. Короткие рыжеватые волосы, круглые щеки, бесцветные брови над парой бегающих глаз. Оглядел Элис с ног до головы, как будто пытаясь накрепко запомнить ее.

– Вы… – Перевел глаза на Рут. Остался стоять с разинутым ртом.

– Надеюсь, вы помните мисс Лафлин. Они жили вместе с Лорой.

Прищурился:

– Боже правый… Рут?

У нее на губах мелькнуло что-то напоминающее улыбку и исчезло.

– Привет, Кристофер.

– Черт возьми… – Поморгал. Открыл дверь и вышел под дождь. Обнял ее.

Она стояла, опустив руки.

– Как ты? О господи, столько лет прошло. – Еще поморгал. – Ты… входи, пожалуйста, господи, извини. Стоишь тут под дождем. Мы… Уверен, Лора просто умрет, когда тебя увидит.

Втолкнул Рут в дом, посторонился, пропуская Элис, и закрыл за мной дверь.

– Ты уж прости, приходится быть осторожными. – Пожал плечами. – Журналисты. Извините… – Протиснулся мимо нас. – Вы не можете подождать здесь, всего минуту. Нужно проверить, все ли в порядке с Лорой. Она иногда бывает немного… Это все из-за беременности.

Рут поежилась:

– А если она нас выгонит? Просто не захочет с нами…

– Ощути теплое солнце на своем лице. Тебе уютно. Ты спокойна. Расслабленна.

Молчание.

Прихожая была никакая, стены кремового цвета, ламинат на полу, на стене какой-то невзрачный пейзаж. Как комната в гостинице.

Дверь на кухню снова распахнулась.

– Проходите, проходите… Я уже чайник поставил.

Кристофер попятился, и Рут осторожно вошла в комнату. Через мгновение мы вошли следом за ней.

У раковины стояла глубоко беременная женщина, чистила картошку. Ярко-рыжие кудрявые волосы собраны на затылке в лохматый хвост, опускавшийся почти до плеч. Лора Страхан оглянулась на нас. Не улыбнулась.

– Чертовы журналисты гоняются за нами с тех пор, как этот мерзавец добрался до моей медицинской карты. Кому все это было нужно? Ответьте мне. – Нервно бросила очищенную картофелину в кастрюлю, выплеснув немного воды на рабочую поверхность. – Даже в своем доме не можем больше оставаться, прямо как в осаде – повсюду камеры, микрофоны и журналисты.

Кристофер открыл шкаф, достал несколько чашек:

– Ну, мы всегда сможем пригласить кого-нибудь из Hello!, чтобы дать…

Лицо Лоры Страхан погрустнело.

– Я же сказала, что не хочу больше об этом говорить.

– Ладно, но подумать об этом не помешает, вот что я хочу сказать. Рано или поздно нас найдут, и фотографии все равно попадут в газеты. А так мы, по крайней мере, хоть как-то сможем их контролировать.

Рут, казалось, была размера на два меньше, чем была в машине. Она сгорбилась, прижала к груди кулаки:

– Лора, я… – Посмотрела себе на ноги. – Прости меня.

Еще одна картофелина шлепнулась в кастрюлю.

– Я хотела навестить тебя в больнице, но мне сказали, что ты никого не хочешь видеть. Еще сказали, что ты пыталась себя убить в психушке. Говорили, что с ума сошла.

Рут застыла с раскрытым ртом:

– Я… Это…

Элис положила ей руку на плечо:

– Все по-разному справляются со стрессом.

Она отвернулась:

– Я знаю, это была ошибка. Прости меня, я пойду.

– Милая, о господи, да ладно тебе! – Кристофер потрепал Лору по плечу. – Ты же понимаешь, чего стоило Рут прийти сюда после всего, что с ней случилось. Не надо быть такой… – Откашлялся. Отвернулся. Открыл холодильник. – Кто будет молоко?

– Кем мне не надо быть? Сукой? Коровой? Кем я не должна быть, Кристофер?

Рут провела ладонью по глазам:

– Не надо было мне приходить.

Я сделал шаг вперед:

– Это очень важно для Рут. Она думала, что вы были ее подругой.

Лора взглянула на меня:

– Она пыталась убить себя, и оставьте меня в покое! Вы хоть понимаете, как я себя чувствую?

Я ничего не сказал.

Она бросила картофелечистку в раковину, потом повернулась к нам и задрала блузку, выставив распухший живот:

– Посмотрите на меня!

Длинный извилистый шрам тянулся вниз от сероватого бюстгальтера к эластичной резинке штанов. Более короткий шрам пересекал его под прямым углом, а третий шел вниз, ярко-розовые линии блестели и были растянуты ребенком, росшим внутри нее.

Чайник закипел, выключился, и наступила тишина.

Потом Рут расстегнула дутую куртку. Задрала свитер. Сделала то же самое с синей футболкой и выставила наружу точно такой же крестообразный шрам.

Женщины кивнули друг другу и опустили одежду, соединенные ужасной связью, как члены эксклюзивного и ужасного клуба.

Лора снова взялась за картофелечистку:

– Кристофер, проводи остальных в гостиную. Нам с Рут нужно кое о чем переговорить.

 

24

– Спасибо, что организовал это. – Элис повернула ключ в замке зажигания.

Я сидел на заднем сиденье. Пожал плечами, удалил сообщение от Хитрюги, в котором тот просил не забыть купить пива.

– Рут заслуживает большего.

Многообещающая карьера, перерезанная каким-то говнюком со скальпелем, у которого есть частная операционная и разная хрень для пыток медицинских сестер.

Дворники на ветровом стекле медленно скрипели туда-сюда, очищая его от капель мелкого дождика. Дверь в номер тринадцать была раскрыта настежь, теплый свет лился на дорожку. Рут и Лора стояли обнявшись, со стороны это выглядело неуклюже – они никак не могли справиться с животом. Потом смех. Поцелуй в щеку. И Рут пошла к машине, пару раз она останавливалась и оглядывалась через плечо.

Элис улыбнулась мне в зеркало заднего вида:

– А вдруг люди узнают, что ты вовсе не страшное, брюзгливое старое чудище, которым ты так успешно притворяешься?

– Дерзить не надо.

Рут щелкнула дверью машины, забралась внутрь. Вытерла мокрые щеки:

– Спасибо вам.

Элис выехала на дорогу, ведущую из Кэмберн Вудз в сторону Каузкиллина. Рут болтала о том, как замечательно снова было встретиться с Лорой и какие они хорошие подруги, и как здорово, что у нее будет ребенок, и что все должно пройти хорошо, и как прекрасно, что…

Где-то рядом с развязкой у Дойл зазвонил телефон. Профессор Хантли.

– Да?

– А-а, мистер Хендерсон, скажите мне, пожалуйста, планируете ли вы осчастливить нас своим присутствием сегодня вечером, в «Голове почтальона»?

– Хантли, что тебе нужно?

– У нашей команды есть традиция – собираться вместе в конце дня и обсуждать наши приключения. Таким образом мы получаем информацию о продвижении нашего расследования.

Вот здорово, еще часа два сидеть и слушать их скулеж по поводу того, как мало они сегодня сделали. Идеально.

И самое главное, свалить нельзя. Или попробовать?

Надо попытаться.

– Джейкобсон рядом?

– Подожди секунду.

Справа в окне машины нарисовался городской стадион. Темный и заброшенный. С металлических конструкций свисала пара простынь: «ВЕРНИТЕ НАШИХ БОГАТЫРЕЙ!» и «ПОДДЕРЖКУ ФУТБОЛУ, А НЕ СОКРАЩЕНИЯМ БЮДЖЕТА!» – кроваво-красными буквами. Наверное, висели долго, ткань помялась и испачкалась, обмахрилась по краям.

Рут смотрела в окно, на губах широкая слезливая улыбка.

Джейкобсон снова появился на линии, голос – как будто что-то дожевывал.

– Эш?

– Да, насчет этой встречи команды, есть возможность на нее не ходить? Мне в бок заряд каменной соли попал, в доме у Раскольника Макфи. Как только вздохну – словно ножом режут. Нужно домой пойти, в ванной замочиться, пока не свалюсь окончательно.

– Он в тебя стрелял?

– Нет, это Бабз. Но, если по-честному, его псы в тот же самый момент пытались вцепиться мне в горло.

– Понятно… – Вздохнул. – Понимаешь, если бы была война, мы бы как-нибудь справились с твоим отсутствием.

– Извините. – Притворяется, что хочет помочь. Не надо давать ему возможности сбить меня с толку. – Как бы то ни было, вы ведь хотите, чтобы я проинформировал вас о случившемся? И с вашей стороны… Посоветуйте, что мне следует предпринять?

Голос Джейкобсона стал глуше, как будто он отвернулся от телефонной трубки.

– Бернард? Поговорите с мистером Хендерсоном. Он сегодня к нам не придет.

Хрипы, щелчок, снова голос Хантли:

– Итак, рад вам сообщить, что, пока вы где-то мотались, я, как обычно, был суперзвездой. Этот шприц, который я нашел, в нем был лабеталол гидрохлорид, это бета-блокатор, который довольно часто используется для лечения гипертензии у беременных женщин. Снижает кровяное давление. Самое то, если вы собираетесь вспороть кого-то, но не хотите, чтобы он истек кровью до смерти. В обычной аптеке вряд ли это найдете.

А он, значит, нашел.

– Что Константайн говорит про вскрытие?

– Я бы мог описать вам во всех медицинских деталях, но почему-то сомневаюсь, что вы поймете, давайте попробуем упрощенный вариант. Клэр…

– Думаешь, я тебе задницу не надеру, да? Завтра утром у нас с тобой будет небольшой разговор, помпезный засранец. – Если я с Джейкобсоном должен сдерживаться, то это совсем не значит, что все остальные должны иметь бесплатный пропуск.

– Ах… Ну, вполне возможно, что я недооценил ваше чувство юмора.

– Так как там вскрытие?

– Шейла сказала, что у Клэр сломаны четыре ребра и повреждения кожных покровов, характерные для продолжительного применения кардиопульмонарного воздействия – Потро очень старался, чтобы она не умерла. Последняя пища, которую она принимала в тот день, был чизбургер с беконом и маринованными овощами и что-то вроде чипсов на кукурузной основе. И еще шоколадный пирог. Съедено было за шестнадцать часов до смерти.

Над домами вырос шпиль Первой национальной кельтской церкви, царапавший небо желтовато-красного цвета. Рут обняла себя и глубоко вздохнула – как будто что-то долго держала в руках и наконец выпустила.

И еще эта боль в боку…

Я хмуро взглянул на свое отражение:

– А кто такой Потро, черт возьми?

– Так мы его сейчас называем. Потро – от Потрошитель. А шестнадцать часов он, скорее всего, ждал, чтобы пища в желудке переварилась. Чтобы собственной рвотой не захлебнулась под анестетиками.

Чизбургер с беконом и чипсы. Гадать не надо, откуда взялась эта последняя ее пища. Пусть этот приз хранится у меня в кармане до тех пор, пока не придет время порадовать Джейкобсона. Смотрите, детектив-суперинтендант, я не просто так время убиваю, я это и с миссис Керриган собираюсь сделать.

– Еще Шейла сравнила швы, которыми были зашиты Клэр Янг и та молодая женщина, которую нашли в холодильнике, с первого нападения.

– Натали Мэй.

– По мнению Шейлы, они достаточно похожи друг на друга, и можно сделать предположение, что сделаны одним и тем же человеком. Единственное отличие – новые шрамы гораздо грубее, чем те, которыми зашита Натали. Она думает, что у того, кто это делает, какое-то время не было практики. И хотя Шейла довольно часто бывает колючкой в моей плоти и болью в одном месте, я с большой неохотой вынужден признать, что она чертовски хороший патологоанатом. – Откашлялся. – Только никогда не говорите ей, что я это говорил.

На улице никого не было, только припаркованные машины и пустые окна.

– А что насчет камер наблюдения?

– Медведь заставил предоставить нам все пленки с камер наблюдения на пути следования Джессики Макфи от дома до работы. Купер уже проверил половину. Только уж очень он ноет из-за этой работы. Бесполезный мальчишка оказался.

– Скажи ему, пусть вынет палец из задницы. Тут не детский сад. И проследи, чтобы Сабир тоже получил доступ к национальной базе данных.

– И если мы говорим о том, что бесполезно, а что нет, ты просил Медведя проверить, брались ли у первых жертв анализы на изнасилование?

На Чёрч-роуд Элис притормозила, пропуская старую немецкую овчарку, ковылявшую, опустив хвост, через дорогу. Она прохромала перед нами и скрылась между двумя машинами.

– Не хотелось бы испортить вам праздник, мистер Хендерсон, но даже самые базовые знания в биологической науке должны подсказать вам, что мужское семя не в состоянии долго находиться внутри женщины. Эти женщины были похищены за три – пять дней до того, как от их тел освободились, они были вымыты, и места, в которых происходило вскрытие, были обработаны хлоргексидином еще до операции. И вы полагаете, что он проделывает все это, стерилизует, проводит сложную операцию, а потом влезает на них, чтобы потрахаться по-быстрому и вызывает «скорую помощь»? Какие, к черту, анализы на изнасилование здесь можно проводить?

Хантли, конечно, придурок, но он был прав.

Но это не значило, что он не заслужил прямой в морду.

Элис остановилась напротив дома Рут:

– Приехали.

Рут повернулась, наклонилась к ней и обняла:

– Большое спасибо.

– Мистер Хендерсон?

– А волосы? На них могли остаться его лобковые волосы.

– Бросьте, это всего лишь возможность.

Рут помахала мне рукой:

– Как будто… как будто свет снова вошел в мою жизнь. Долго-долго все было во тьме… – Положила мне руку на колено. – Благослови вас Господь.

– Рад, что смогли помочь вам.

– Единственный недостаток – никаких анализов они не проводили. Я справлялся у сотрудников больницы – они слишком были заняты, чтобы поскорее зашить их и все остальное сделать.

Рут моргнула. Приложила руку к груди, как будто пытаясь засунуть сердце на место. Потом кивнула и вылезла из машины.

– Конечно, в вымышленном мире мы бы просто спросили у мертвых. Но Шейла сказала мне, что две были кремированы, одна исчезла, а Натали Мэй, судя по фотографиям со вскрытия, предпочитала область бикини в стиле Юла Бриннера.

Я пересел на переднее сиденье:

– А как насчет Клэр Янг?

– Ах да, эта та женщина с выдающимся и обворожительным лобком. Один момент. – Телефон пикнул и смолк.

Рут стояла на верхней ступеньке, махала нам рукой, потом вошла внутрь.

Как только дверь за ней захлопнулась, Элис развернула машину:

– Нужно вина купить и пива или только пива, потому что, если возьмем и то и другое, я в том смысле, что лучше обезопаситься, чем пожалеть, и…

– Хорошо, хорошо, вина тоже возьмем.

– Алло, вы еще здесь? Шейла сказала. что патологоанатом операции «Тигровый бальзам» делал анализы на изнасилование. Но на тот случай, если он окажется идиотом, она тоже сделала анализ и послала его вместе с образцами кожи и крови. Результаты станут известны через несколько дней. И еще я попросил Шейлу сосредоточиться на старых отчетах о вскрытии.

И почему нельзя как по телику, чтобы анализы ДНК делали за пятнадцать минут?

– Хорошо, дай мне знать, когда они появятся. – Я отключил трубку прежде, чем он смог еще что-нибудь сказать, за что можно было получить в морду.

* * *

Неоновая вывеска над пустой кассой жужжала и мигала, а дождь барабанил в окно винного магазина. Бутылки с алкогольными коктейлями яростных расцветок и дешевое бухалово прятались в проволочных клетках, привинченных к стене, заполняя двухметровый промежуток между входной дверью и коротким черным прилавком, разделявшим магазин на две части. За этим прилавком располагались виски, вино, водка и пиво, чтобы местные не могли их достать.

Элис раскрыла сумку, вытащила письма Потрошителя и положила стопкой у кассы: «Пока ждем кассира». К ним присоединился желтый маркер.

Провела флуоресцентную линию под строчкой, написанной неразборчивым почерком.

Я повернулся спиной к прилавку, облокотился на него:

– Генри думал, что он назвал себя Потрошителем потому, что он вспарывал свои жертвы и вкладывал кукол им внутрь, в потроха, а потом зашивал. А что, если это не совсем так? Что, если главное здесь – «внутри»?

– Мм? – Еще несколько резких желтых штрихов.

– А что, если он – один из нас?

– Мммммм?

– Что, если он в прямом смысле слова находится внутри – мешает расследованию, фальсифицирует свидетельства, скрывает правду, чтобы мы не могли поймать его?

– Хм… – Вздох. Постучала по бумаге пластиковым колпачком маркера. – Вот послушай: «Паническая волна ее дыхания заставила мои нервы возликовать. Хор силы и власти…» – Прищурилась. – Мне кажется, когда вот так вот говорят – «паническая волна», это может быть практически все что угодно.

– А что с этим такое?

Ее лоб пересекли морщины.

– Пока не уверена.

Господи Всемогущий, ответ из трех слов. Первый раз.

Она провела еще одну флуоресцентно-желтую линию:

– Тебе не кажется это немного вычурным, как будто тот, кто это написал, хотел, чтобы это звучало слегка непристойно или немного по-книжному, что-то вроде этого? Все эти надуманные «паническая волна», «хор власти», «ликующие нервы»…

– Ну и что, претенциозный шизик с манией литературного творчества.

– Хммммм… – Маркер выбрал еще одно предложение, потом Элис закусила зубами кончик языка. – Ты когда-нибудь читал письма, которые полиция получала от Джека Потрошителя? Некоторые явные подделки, но «Глубокоуважаемый босс» и «Из преисподней» самые убедительные.

И куда делся этот чертов продавец? Дверь в служебные помещения магазина была закрыта самым решительным образом.

– Черт знает сколько времени потеряем!

– В письме «Из преисподней» он пишет: «Мистер Ласк дарагой сер посылаю вам пол почке, – так и пишет, не “почки”, а “почке”, – каторую я забрал у адной бабы и для вас сахранил а драгую половину я зжарил и ел и была очен кусна. – Именно так – “очен кусна”. – Магу пасылать вам этот нож с кровю которым я ее дастал если тока нимнога подождети». Подписано «Паймай мня кагда сможишь мистер Ласк». Никаких знаков препинания, апострофов или точек.

– Да черт бы тебя побрал! – Я грохнул тростью по прилавку, перейдя почти на крик. – Ты что, твою мать, провалился и утонул или еще что-нибудь?

Никакого ответа из-за закрытой двери.

Элис взяла красную шариковую ручку и обвела несколько выделенных желтым наречий.

– К тому же почерк в «Из преисподней» совсем не похож на почерк письма «Глубокоуважаемый босс». Ни в одном нет пунктуации, только «Глубокоуважаемый босс» написано процентов на триста аккуратнее, и написание букв гораздо лучше. Множество людей полагают, что письма «Глубокоуважаемый босс» оригинальные, потому что описывают события, которые могут быть известны только в том случае, если ты и есть Джек, или из материалов следствия. Но «Из преисподней» доставили в полицию вместе с половинкой человеческой почки, законсервированной в вине.

– Мишель обычно почки заказывала в «Таско», с доставкой. – Я снова врезал тростью по прилавку. – Эй, там, работать пора!

– Не мог Джек Потрошитель написать оба этих письма, правда? В одном супераккуратнейший почерк, в другом – мазня с ошибками, и вряд ли можно найти человеческую почку в лавке на углу, так что совершенно очевидно, что письмо написано очень раздраженным индивидуалом, который, возможно, убил и расчленил кого-то, но это совсем не значит, что это одно и то же лицо.

– И к чему ты клонишь?

Из-за двери донесся звук смываемой воды в унитазе.

Она обвела ручкой еще пару слов:

– И вот какой вопрос должны мы себе задать: «Глубокоуважаемый босс» – это настоящий Джек Потрошитель, а «Из преисподней» – подражатель или все как раз наоборот? Или оба письма ему не принадлежат?

– Все равно не понимаю, чем нам это может помочь.

– Да просто думаю вслух. «Хор власти и боли»… Я бы так сказала. Власть и боль.

Задняя дверь распахнулась, и из нее выскочил парнишка, оставленный наблюдать за магазином. Лицо бледное, короткие волосы торчком, модная щетина. Одна рука на средней пуговице безразмерного кардигана машинной вязки, щеки надуты, мочка левого уха проткнута черной стрелкой. Бейдж с именем «Дональд» висит криво, к пластику прилеплена маленькая золотая звездочка.

– Простите, пожалуйста… Вы хотели полдюжины «Кобры» и несколько бутылок безалкогольного лагера, правильно? – Пошел направо, к полкам, взял две упаковки по шесть штук. Поставил на прилавок рядом с письмами Элис. – Бог знает, что я съел, просто невозможно… – Потер пуговицу. – Еще что-нибудь?

Она кивнула:

– Бутылку «Шираз», «Шардоне», австралийское, если у вас есть, и еще бутылку «Гордона». И несколько банок тоника.

– Все понял. Круто. – Дональд взглянул на ксерокопию, покрытую красными закорючками, сделанными шариковой ручкой, и росчерками желтого маркера. – Вы смотрели документальный фильм? Это была моя диссертация по теории массовых коммуникаций. Некоторым специалистам кажется, что гиперреализм реконструированных сюжетов разрушает имплицитный контракт на доверие между режиссером и зрителем, но я полагаю, что он выражает более фундаментальную внутреннюю правду, отражая эмоциональный нарратив Лоры Страхан. – Он слегка улыбнулся, покачав головой из стороны в сторону. – Получил высший балл.

Я взял «Кобру», сунул под мышку:

– Очень здорово, что это вам помогает.

Он пожал плечами:

– Рецессия. – На прилавке появились бутылка белого и бутылка красного, к ним присоединилась бутылка джина. – Многие просто не понимают, что документальный фильм действует на нескольких уровнях. Возьмите, к примеру, персонажей – они не просто люди, они действуют как сказочные архетипы. Лора Страхан – Плененная Принцесса, детектив-суперинтендант Лен Мюррей – Несчастный Рыцарь, психолог Генри Форрестер – Почтенный Маг, а доктор Фредерик Дочерти – Ученик Волшебника, вам так не кажется? – Дональд подошел к холодильнику. – Вам обычный тоник или диетический?

Элис сунула письма обратно в сумку:

– Обычный.

– Там есть даже собственная нить повествования. От бестолкового кудрявого помощника до лощеной звезды телевидения в костюме, вы так не думаете? К тому же все мы знаем, что сказал Ницше о звездном небе над нами. Разве это не похоже на идеальную трансформативную актуализацию, как у классического Томаса Харди, – психолог сражается с внутренними монстрами своих пациентов, а в настоящей жизни он сам является монстром. Вам в банках или в бутылках? В банках чуть дороже, но из них газ так быстро не выходит.

– Э-э… Хорошо, в банках. – Она наклонила голову к плечу и, не отрываясь, смотрела на него, пока он доставал тоник из холодильника. – Так, значит, вы думаете, что доктор Фредерик Дочерти – каннибал?

– В метафорическом смысле, как поглотивший знания своего наставника и наследство его, чтобы возродиться в качестве медийной знаменитости. – Дональд вернулся с упаковкой тоника, шесть небольших банок. – И Потрошитель. Это Дракон. Скрывается во мраке, девственниц в жертву приносит. Ну, понятно, они на самом деле не девственницы, но это просто по аналогии, потому что он заставляет их забеременеть с помощью кукол. Картой будете оплачивать?

Новенькая микроволновка тихо гудела в углу кухни, Хитрюга вскрыл бутылку «Холстена» и пустил ее вкруговую, а себе открыл «Кобру». Чокнулся со мной, отхлебнул пару глотков.

– Аххх-ха… – Кивнул на бутылку в моей руке. – Газировка – это понятно, но безалкогольный лагер? Слегка педиковато, тебе не кажется?

– Как тебе угодно.

Кухонный стол завален пластиковыми контейнерами для еды навынос. Карри, рис, дал, гарниры, пакет из серебряной бумаги с чесночным нааном. Пластиковый мешок с салатом. Маленькие баночки с соусами и дипами.

Я отхлебнул лагера. Солодовый, хмелистый, горький. Пять лет в завязке, и снова как будто тебе одиннадцать, и пробуешь словно в первый раз, и хочется понять, почему все об этом говорят. Надо было просто выпить газировки.

– Итак, где же она живет?

Хитрюга оглянулся в сторону гостиной, понизил голос:

– Каллери-роуд, Каслвью. Викторианский таунхаус с индивидуальной парковкой и большим садом. Помнишь ту семейку, где папаша заколол всех во сне, а потом горло себе перерезал в ванной? Чуть ниже по улице.

Потянуло тмином и кориандром, Хитрюга открыл дверцу микроволновки до того, как она запикала.

– Охрана?

– Дешевка. Замки на окнах, трехопорная дверь из армированного пластика с врезным замком. – Заменил контейнеры в микроволновке, поставил новые. – Еще мой приятель сказал, что у нее есть пара собак, помесь добермана с немецкой овчаркой.

– Нужно будет пару электрошокеров прикупить.

Хитрюга причмокнул, программируя микроволновку, снова включил ее:

– Не получится. Они не очень охотно сейчас эти штуки продают. Можно просто оглушить, но… шум поднимется. Да и стыдно как-то, собаки ведь не виноваты, что их хозяйка – сука, так ведь?

Элис, высунув голову из гостиной:

– Кто – сука?

– Экхм… – Нахмурился. – Просто мы сегодня утром облаву в одном заведении проводили, бондаж там, и все дела для БДСМ, так вот у дамы, которая всем там заведовала, выражения были уж очень шокирующие.

– А когда мы есть будем? Я просто умираю от голода.

– Сейчас начнем, рис и наан уже готовы.

– Отлично. Я пока стол накрою. – Открыла один за другим три ящика, пока нашла столовые приборы, пошла накрывать.

– А как насчет перечного спрея?

– С этим я справлюсь. Я несколько месяцев его запасал. Эндрю… – Хитрюга кашлянул. – Этот ублюдок мне изменял. Пришел он как-то домой, а от него «Пако Рабаном» разит, а он всегда «Лакостом» пользовался. Как будто я отличить не могу. Прикинь? – Пожал плечами. Потом уставился на руки, свет кухонной лампы отразился от лысой головы. – Решил подменить, ну, ты понимаешь, разбавить его лосьон после бритья перечным спреем. Но потом смелости не хватило. Не захотел с ним ссориться, если уж он нашел себе кого-то, то здесь я уже ничего не могу поделать. Ну как, очень душераздирающе?

Микроволновка пикнула, пора вынимать.

Потрепал его по плечу:

– Он абсолютный засранец. Ты был слишком хорош для него.

– Врешь ты все. – Улыбка затеплилась в уголках рта у Хитрюги. – Но мне это нравится.

– Давай мы так сделаем – как только разберемся с миссис К., зайдем к нему в гости с бейсбольной битой.

Улыбка переросла в ухмылку.

– Договорились.

Я убрал из микроволновки контейнеры, сунул рис. Начал было нажимать пальцем на кнопки программы, но остановился:

– Вот еще что. Нужно что-нибудь седативное, для Элис. Чтобы Элис в машине было… комфортно, пока мы разными делами занимаемся…

– Не, без вариантов. Ты ее с собой не возьмешь. Если обо мне говорить, я совсем не против помочь тебе замочить старую кошелку, но Элис? Нет. Ты не можешь.

Я наклонился, задрал левую брючину. Продемонстрировал серый пластиковый браслет:

– Других вариантов нет. Если между нами расстояние будет больше ста ярдов, вся сила закона обрушится на меня целой тонной придурочных копов. Так что она с нами.

Хитрюга снова включил микроволновку:

– Это неправильно. Элис…

– Будет в полном порядке. Все как по часам. Поедем туда в… Что еще?

Хитрюга покраснел:

– Да так, проблема небольшая. Нам нужна другая машина.

– А что случилось с «мондео»? Я думал, ты…

– Я припарковал ее за углом вчера.

Нет, это просто замечательно.

– Ты ее в Кингсмите оставил?

– А откуда мне было знать?

– Это же Кингсмит!

Он поковырял ногтем этикетку на бутылке с пивом. Уставился в пол:

– Ну да.

Глубоко вдохнул несколько раз. Ладно… Жизнь на этом не кончается.

– Угоняем другую машину. Приезжаем туда. Отключаем сигнализацию, вырубаем собак, хватаем эту мерзкую тварь, увозим, лес, мелкая могилка, машину сжигаем – и обратно домой.

– А что, если…

– Все будет как надо. Поверь мне.