Это было все равно что сковыривать болячку. Боль жуткая, а рука так и тянется делать это вновь и вновь. Тадеуш сидел за полированным срезом дуба, служившим ему письменным столом в домашнем кабинете, и перебирал фотографии Катерины. Здесь были официальные фотографии, когда они вдвоем посещали кинопремьеры и она сияла так, что журналисты принимали ее за восходящую кинозвезду, фотографии с благотворительных обедов, на которых Катерина собственными пальчиками кормила его лобстером, а еще с открытия детского сада, для которого она помогала собирать пожертвования, студийные фотографии, которые он выпрашивал у нее в качестве подарков на свой день рождения. Фотокамера любила Катерину чистой любовью.

Еще были десятки фотографий, сделанных им самим — и сиюминутных, и тщательно продуманных. Катерина в Париже, и Эйфелева башня отражается в ее солнцезащитных зеркальных очках. Катерина в Праге, на фоне многолюдной Вацлавской площади. Катерина на рынке во Флоренции, трогающая сверкающий бронзовый нос статуи дикого вепря, якобы приносящего счастье. Катерина нежится в бикини на солнце, согнув ногу в колене и читая дешевый романчик. Он никак не мог вспомнить, где была сделана эта фотография, — то ли на Капри, то ли на Большом Каймане. Почему-то эти фотографии попали в пачку с пражскими фотографиями. И за каждой была целая история.

Он постоянно собирался разобрать их и разложить по альбомам, однако, пока Катерина была жива, все не хватало времени, да и архив пополнялся регулярно. Зато теперь у него было сколько угодно времени и он мог раскладывать изображения любимой женщины в каком угодно порядке. Тадеуш вздохнул и потянулся за альбомом в кожаном переплете, который купил в магазине фототоваров несколькими днями раньше. Он открыл еще один пакет с фотографиями и принялся рассматривать их, не обращая внимания на пейзажи и архитектурные достопримечательности, но выбирая лишь лучшие изображения Катерины, три из которых расположил на первой странице. Придирчиво оглядев дело своих рук, он написал, как всегда, аккуратным почерком: «Катерина. Амстердам. Наш первый совместный уик-энд». Ему пришлось уточнить дату в дневнике, и его рассердило, что эта подробность их жизни с Катериной не осталась навсегда запечатленной в его памяти. Он расценил это как неуважение, которого Катерина не заслуживала.

Гудение видеодомофона прервало размышления Тадеуша, и он закрыл альбом, после чего поднялся, пересек холл и подошел к маленькому экрану в стене около входной двери. Снаружи Дарко Кразич стоял вполоборота к улице и беспрерывно шнырял глазами то вправо, то влево. Даже на респектабельных улицах Шарлоттенбурга его помощник не воспринимал безопасность как нечто даруемое небом. Кразич вечно цитировал своего отца-рыбака: «Одна рука для лодки, другая для себя». Тадеушу не приходило в голову протестовать против того, что можно было бы назвать паранойей, по крайней мере пока речь шла о его собственной жизни. Кразич заботился о его безопасности и о своей тоже, так что его следовало благодарить, а не давать волю раздражению.

Впустив своего помощника в подъезд, Тадеуш оставил дверь на задвижке и отправился в кухню варить кофе. Едва он успел достать кофе из морозилки, как Кразич уже был рядом, с опущенной головой и расправленными плечами, словно искал, на кого бы обрушить свое воинственное настроение. Однако он знал, что с боссом лучше не шутить.

— У нас неприятности, — проговорил он на удивление спокойно.

Тадеуш кивнул:

— Я слушал новости по радио. Еще два мертвых наркомана в грязном ночном клубе на Ораниен-штрассе.

— Всего семеро, считая того, который умер в реанимации.

Кразич расстегнул пальто и достал из внутреннего кармана сигарницу.

— Знаю. — Тадеуш включил кофемолку, на несколько мгновений лишив их обоих возможности слышать друг друга. — Дарко, я умею считать.

— Журналисты тоже. Тадзио, они поднимут жуткую вонь. Такое нельзя спустить на тормозах. На полицейских давят со всех сторон.

— За это мы им и платим, разве не так? Чтобы они держались и не нападали на наших людей.

Он насыпал кофе в кофейник и залил горячей водой.

— Есть кое-что такое, чего они не могут игнорировать. Например, семь покойников.

Тадеуш нахмурился:

— Дарко, о чем ты говоришь?

— Дело зашло слишком далеко, и нашими обычными силами мы не справимся. Сегодня собираются арестовать Камаля. У нас будет крапленая карта, если наш человек сейчас засветится. — Он раскурил сигару и с удовольствием затянулся.

— Черт! Что можно сделать?

Кразич передернул плечами:

— Зависит от многого. Если на Камаля повесят семь убийств, то он может решиться на то, чтобы сдать меня. И даже тебя. Если ему дадут гарантии безопасности, он с легкой душой от нас избавится в надежде на программу защиты свидетелей.

Тадеуш обдумал слова Дарко.

— Нельзя этого допустить. Дарко, настало время пожертвовать пешкой.

Дарко позволил себе легкую усмешку, и это не осталось без внимания Тадеуша.

— Хочешь, чтобы я не дал ему добраться до полицейского участка?

— Я хочу, чтобы ты сделал, что нужно. Однако, Дарко, надо быть осторожным. Дай что-нибудь журналистам, чтобы они думать забыли о мертвых наркоманах.

Он налил кофе в чашки, и одну подвинул сербу.

— У меня есть пара идей. — Дарко поднял чашку, словно хотел чокнуться с Тадеушем. — Предоставь все мне. Ты не будешь разочарован.

— Нет, — твердо произнес Тадеуш. — Не буду. Ну а если Камаля не станет? Кто займет его место? Кто сумеет его заменить?

*

День был долгим, и бригадир Марийке ван Хассельт слишком устала, чтобы сразу заснуть. Она доложила о результатах вскрытия — жертву, как сразу же предположил де Врие, утопили, — на совещании со своим начальником Маартенсом и Томом Брюке, своим коллегой в одинаковом с ней звании. Хотя они не обмолвились об этом ни словом, все трое сознавали, что у них ни единой зацепки.

Свое недовольство они скрывали за обычной полицейской рутиной, которую знали назубок. Маартенс быстро определил направления расследования, обозначив задачи так, словно ему уже приходилось сталкиваться с чем-то подобным. Однако все трое понимали, что бродят в потемках, не имея ни малейшего представления, где искать убийцу Питера де Гроота.

Как правило, прежние убийства раскрывались без особого труда. Они подпадали под три главные категории: зашедшие слишком далеко разборки на бытовой почве, убийства по неосторожности в пьяных ссорах и убийства, связанные с наркотиками или грабежом. Лейденское убийство не укладывалось ни в одну из этих категорий. В окружении жертвы не нашлось человека, имевшего очевидный мотив, да и на убийство из-за всепоглощающей страсти или испорченных семейных отношений это похоже не было. Кроме того, у бывшей жены и теперешней подруги имелось алиби. Одна сидела дома с детьми, а другая навещала сестру в Маастрихте.

Маартенс потребовал обратить внимание на профессиональную жизнь жертвы. Ему и самому казалось невероятным, чтобы кто-то из коллег решил закончить теоретический диспут таким страшным способом, однако при отсутствии зацепок надо было удостовериться, что они ничего не упускают. Ему приходилось слышать, что страсти могут весьма накаляться в утонченной академической среде, да и люди там встречаются разные, особенно в кругу психологов.

Марийке почла за лучшее промолчать, чтобы не усиливать предубеждений босса в отношении подобных ей самой университетских выпускников. Хотя, подобно всем своим коллегам, Маартенс освоился с современными методами расследования, он тем не менее предпочитал работать по старинке, и Марийке не хотелось усложнять и без того не самое простое дело. Кивком головы она подтвердила, что приняла приказ босса, но была убеждена, что это пустая трата времени, да и начать опрос раньше понедельника было невозможно. Однако свою задачу она выполнит добросовестно.

Команда Тома Брюке уже опрашивала соседей, но пока безрезультатно. Никто ничего не видел и не слышал такого, что имело бы очевидное отношение к убийству. Не тот это был район, где чужую машину сразу бы заметили, да и прохожие не привлекали внимания обывателей — здесь пешеходы не были редкостью. Кто бы ни убил Питера де Гроота, он остался незамеченным.

Остаток дня Марийке занималась тем, что осматривала дом де Гроота, искала ключ к странному сценарию, разыгранному в комнате на верхнем этаже. И ничего не нашла. Что же исчезло? Ни дневника, ни календаря, ни органайзера. Трудно было поверить, что у такого человека, как де Гроот, не было aide memoire в домашнем кабинете. Марийке приказала проверить компьютер профессора, не было ли у него электронного дневника, но и в компьютере ничего не нашли.

Иногда отсутствие каких-то вещей тоже имеет немаловажное значение. Для Марийке это означало, что убийца де Гроота не был человеком случайным. Его ждали, и он позаботился о том, чтобы убрать все следы своего присутствия в доме. Если она права, то есть шанс найти дубликат дневника в университетском кабинете де Гроота. Она пометила для себя, что надо поискать дневник, когда доберется до университета, и приказала одному из своих офицеров с утра первым делом получить допуск.

Тем временем Марийке убедилась, что больше ей в доме де Гроота делать нечего. Ее команда занималась обычным делом, разбирая вещи и бумаги, которые наверняка окажутся бесполезными, и ее присутствие не требовалось. Самым полезным для нее самой и для дела было пойти домой и обдумать все, что стало известно и что необходимо выяснить. По опыту она знала, что лучшие решения приходят в голову во сне.

Однако до сна еще далеко, и это тоже ей было известно по опыту. Она налила вина в бокал и устроилась за компьютером. Несколько месяцев назад она зарегистрировалась в сетевом чате полицейских-геев. Не то чтобы в голландской полиции не жаловали лесбиянок, да и зацикленности на сексуальных ориентациях у нее не было. Но иногда полезно иметь то, что она называла своим уголком в пространстве, и через этот форум ей удалось завести близкую дружбу с несколькими офицерами, которые с удовольствием обменивались с ней посланиями. Более того, особенно близкие отношения у нее сложились с немецкой коллегой. Петра Беккер служила в Берлине и, подобно Марийке, занимала довольно высокий пост в уголовной полиции, отчего близкие отношения с коллегами у нее не очень налаживались. Она тоже не была замужем — еще одна жертва карьеры. Поначалу они немного остерегались друг друга и писали больше о личной жизни, так как тут можно было быть более откровенными насчет своих мыслей и чувств. Обе считали, что хорошо относятся друг к другу, однако не хотели встречаться из боязни испортить отношения, которыми дорожили.

Итак, у них вошло в привычку проводить примерно по часу в компании друг друга несколько вечеров в неделю. Хотя это был не их вечер, Марийке знала, что если Петра дома и не спит, она в чате, так что можно сделать попытку и увести ее оттуда, чтобы без помех обменяться посланиями.

Марийке включила компьютер и вошла в чат. Высветился список бесед по интересам, и она сразу же вошла туда, где люди обменивались мыслями о полиции и о том, какую роль она играет в их жизни. Человек пять-шесть жарко спорили об операциях под прикрытием, записи так и мелькали. Однако Петры тут не было. Тогда Марийке отправилась на страничку лесбиянок. На сей раз ей повезло. Петра и еще две женщины обменивались впечатлениями о сомнительном изнасиловании лесбиянки в Дании, но едва немецкая подруга Марийке увидела ее имя, как тут же без промедления перешла на личную страничку, и они начали, не боясь чужих глаз, электронную переписку.

Петра: привет, дорогая, как ты?

Марийке: Только что вернулась. У нас убийство.

П: штука не из приятных.

М: Да уж. А это особенно отвратительное.

П: бытовое? уличное?

М: Ни то ни другое. Гораздо хуже. Ритуальное, преднамеренное, без очевидных подозреваемых. Явно по личным мотивам, но как бы обезличенное, если ты понимаешь, что я имею в виду.

П: кто жертва?

М: Профессор Лейденского университета Питер де Гроот. Тело нашла прислуга. Его голым привязали к письменному столу и утопили, засунув в горло трубку и пустив по ней воду.

П: жуть, он принимал участие в опытах над животными?

М: Он был психологом. О его работе я пока еще мало знаю. Но не думаю, что убийство связано с борьбой за права животных. Скорее, выяснение отношений один на один. Хуже всего другое. Это не простое убийство. Есть еще и членовредительство.

П: гениталии?

М: И да и нет. Убийца не тронул ни член, ни яйца, но ободрал лобок. Никогда такого не видела. Лучше уж кастрация. Было бы больше смысла. И ясно было бы, что орудует сексуальный маньяк.

П: знаешь, я тут вспомнила, читала об одном деле, не нашем, но задействованы все.

М: В Германии случилось что-то подобное?

П: не могу сказать наверняка, но что-то такое есть, буду на работе, поищу в компьютере.

М: Я тебя не стою.

П: стоишь гораздо лучшего, но мы, кажется, отклонились, хочешь просто поболтать?

Марийке усмехнулась. Петра напомнила ей, что жизнь состоит не из одних убийств, так что теперь Марийке предвкушала спокойный сон.