С каждым днем Тони становился сильнее. Он чувствовал, как к нему постепенно возвращается жизнь, как наполняется здоровьем его тело. До полного восстановления было еще далеко, однако и совершенной развалиной, как в первые дни после встречи с Радецким и Кразичем, он себя тоже больше не ощущал. Правда, двигался он еще с трудом, но, во всяком случае, ходил, не боясь развалиться на куски.

Ему пришлось признать, что пребывание на воде было целебным, особенно после неожиданного и жестокого нападения. Он сам настоял на том, чтобы сопровождать Марийке на встречу в Кёльне и представить свои материалы, изобличавшие Манна. Однако, выражая свою благодарность, немецкая полиция тем не менее не поддержала предложенные неортодоксальные методы. Высшие чиновники настаивали на том, что в суде это будет расценено как заманивание в ловушку, и отказывались принять предложение Тони, который спорил, как мог, но оставался в меньшинстве. Решено было продолжать наблюдение за Манном и его баржей.

После неудачного совещания Марийке едва ли не силой утащила Тони в ближайший к полицейскому участку тихий бар.

— Поначалу я тоже не была согласна с тобой, — призналась она. — Но сегодня я внимательно тебя слушала и думаю, что ты прав.

Тони внимательно смотрел на нее, понимая, что если Марийке станет ясно, почему он так настроен противостоять Манну, то она не будет помогать ему. В полицейской операции нет ничего более опасного, чем личные чувства, которые руководят профессиональными действиями. Тони чувствовал, что своим приездом в Германию пока достиг лишь того, что поставил под удар любимую женщину, и ему отчаянно требовалось совершить нечто искупительное. Об этом он никому не рассказывал, твердя лишь, что требуется создать некий план.

— Академическое сообщество нервничает из-за распространившихся слухов, — добавил он. — Как я сказал на совещании, либо парень заляжет на дно, пока не утихнет шум, либо есть вероятность, что человек, которого он выберет своей целью, пошлет его куда подальше, едва он попытается с ним связаться. Трудно предвидеть, что он сделает, когда у него все пойдет наперекосяк. Сегодня говорили о ловушке, но как ее устроить, если мы не знаем, кого он наметил себе в жертвы, к тому же не исключено, что он изменит тактику знакомства. Мне понятно, почему полицейские не хотят, чтобы я встречался с Манном, но другого пути нет. Как нам убедить в этом ваших коллег?

Они долго обсуждали свои предложения, пока не выработали нечто такое, что могло иметь шансы на успех. Марийке, которая в последнее время пользовалась особой симпатией шефа, убедила Маартенса, что должна лично участвовать в слежке за преступником и в его задержании. Она наняла двадцатидевятифутовое прогулочное судно с двумя спальными местами, крошечным камбузом и пахучим биотуалетом. Идея заключалась в том, чтобы не упускать из виду баржу «Вильгельмина Розен», пока она шла по Рейну в сторону Голландии. Если бы Манн надумал выбрать себе жертву по дороге, немецкая полиция сделала бы все, что нужно. Однако если Манн, ничего не совершив, пересечет границу, тогда Тони встретится с ним лицом к лицу и постарается принудить его к признанию, а команда Марийке тем временем постережет тылы. Марийке понадобилась вся сила убеждения, но все же она уговорила Маартенса пойти на хитрость. Соблазн стать человеком, который победит там, где немцы проиграли, оказался отличной приманкой. К тому же Петра снабдила Марийке великолепной «игрушкой» для слежки, крошечным микрофоном, вмонтированным в карандаш, сигнал которого можно было принять на далеком расстоянии. Как только Тони получит достаточно информации, тотчас в игру вступят Марийке и ее коллеги.

Естественно, это было рискованно, однако и Тони, и Марийке стояли на том, что убийствам Манна надо положить конец.

— В своем последнем убийстве он намного более жесток. Теперь им движет не только идея, но и похоть, он хочет наслаждения, и это происходит с ним все чаще и чаще. Нет причин, почему он должен держаться Германии или Голландии. Если в одном месте станет слишком жарко, он пересечет границу и начнет все сначала. Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, когда он совершит ошибку, которая даст нам нечто большее, нежели косвенные улики. Я не буду бездействовать, пока сотни людей беззащитны, как жертвенные овцы, — сказал Тони, когда он и Марийке поднимались по трапу на свое судно.

Вот так получилось, что два последних дня они провели на Рейне то впереди «Вильгельмины Розен», то далеко позади нее, наблюдая в бинокли за передвижениями по палубе трех мужчин. Примерно каждые два часа Карпф и Марийке обменивались телефонными звонками, чтобы не потерять баржу. В первую ночь она остановилась лишь около полуночи, встав на якорь далеко от берега. Марийке и Тони пришлось проплыть еще около мили, прежде чем они нашли подходящую пристань. Марийке настояла на том, чтобы спать не больше четырех часов, иначе, мол, они упустят баржу.

— Я начинаю думать, что немецкие полицейские считают слежку на реке слишком сложной, — с иронией проговорила она, застегивая молнию на спальном мешке.

— По крайней мере, мы знаем, что сегодня он никого не убьет, — отозвался Тони. — С того места, где он стоит, нельзя спустить машину на берег.

Сразу после шести часов, когда Марийке сидела в камбузе, согнувшись над чашкой дымящегося чая, мимо них проследовала «Вильгельмина Розен». Она крикнула Тони, чтобы он встал к рулю, и вскоре они возобновили преследование. К концу дня они оказались на границе с Голландией, и баржа вошла в первый грузовой порт на территории Нидерландов.

— Что будем делать? — спросил Тони.

— Уже час, как моя команда наготове. Они доберутся сюда с минуты на минуту. Согласно карте, мы тоже можем воспользоваться этим портом. — Марийке повернула штурвал. — Посмотрим, куда причалит «Вильгельмина Розен». Я высажу тебя на берег, а потом поищу место для яхты.

Сказать легче, чем сделать. Им удалось проследить за баржей, однако высадиться на берег где-то поблизости оказалось делом непростым. Единственной возможностью было подняться по железной лестнице на причальную стенку примерно футов в пятнадцать, что в теперешнем состоянии Тони было не так-то просто. Марийке в конце концов удалось отыскать понтон, с которого он мог перебраться на берег, однако к этому времени оба были на грани срыва.

Тони поспешил вернуться туда, где они в последний раз видели «Вильгельмину Розен», что было легко в теории, но на практике оказалось затруднительно, так как понтоны и молы находились под разными углами к пристани. Тем не менее Тони удалось добраться до края длинного причала. Неподалеку он увидел «Вильгельмину Розен». И вздохнул с облегчением, разглядев на палубе «гольф».

Однако надо было еще решить, с какого места удобнее следить за баржей. Сюда люди не заявлялись, чтобы отдохнуть вечерком, посидеть и понаблюдать за речными судами. Здесь был грузовой причал, где люди работали. Единственным преимуществом было то, что уже почти совсем стемнело. Через полчаса Тони и вовсе никто не заметит, особенно в тени кирпичного здания. Он постарался сделать вид, будто кого-то ждет, расхаживая туда-сюда и время от времени поглядывая на часы.

Через двадцать минут ночь сгустилась вокруг него, лишь ярко горели фонари, да на судах включили куда менее заметные огни. Тони настолько увлекся слежкой, что разглядел Марийке, лишь когда она оказалась совсем рядом.

— Я говорила со своими. Они будут тут минут через двадцать. Что-нибудь произошло?

— Никаких признаков жизни.

— Значит, мы ждем мою команду.

— Ладно. Но мы должны быть готовы. — Марийке «поиграла» с радиопередатчиком, потом засунула карандаш в карман пиджака Тони и приспособила себе наушник. — Пройдись по причалу и что-нибудь скажи, — сказала она.

Тони послушался, но нервы у него были напряжены настолько, что он едва выдерживал нужную скорость. Иди он медленнее и будет похож на неуместного тут туриста, иди быстрее — и на него обратят внимание. А в уме он уже прокручивал встречу с Манном и старался успокоить себя, фокусируя внимание на окружающем. Вечерний воздух жалил холодом, развеивая запах бензина и еды с барж. Но Тони было жарко, и рубашка липла к мокрой от пота спине, отчего ему было неуютно «прохаживаться» на ветру.

Не успел он наполовину одолеть причал, как в рулевой рубке «Вильгельмины Розен» появились двое мужчин. Тони чертыхнулся.

— Марийке, у меня тут движение, — сказал он. — Двое мужчин. Не знаю, есть ли Манн.

Сердце у него пустилось вскачь, однако он не остановился, когда эти двое сошли на берег и направились прямо к нему. Они приблизились, но Манна не было. Двое мужчин миновали его, удостоив разве что любопытным взглядом.

— Его нет. Думаю, он один на барже. Сейчас поворачиваю. Если слышишь меня, то выйди на свет и махни рукой.

Тони обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Показалась Марийке. Она подняла руку и опустила ее.

Самым разумным было идти к ней и ждать приезда полицейских. Но ведь Манн мог тем временем уйти. Или кто-нибудь из его команды мог вернуться. К тому же Тони не был настроен на разумные решения.

Он не мог сопротивляться мысли, что оказался в правильном месте в правильное время. И хотя ощущение опасности никуда не девалось, ему больше не хотелось принимать его во внимание. У него в сердце занозой сидела вина перед Кэрол, и он знал, что это навсегда. А еще он не сомневался, что не сможет с этим сжиться. Поэтому, если смерть настигнет его тут, может быть, оно и к лучшему.

— Извини, Марийке, не могу ждать. Я иду. Скрести за меня пальцы.

Тони на секунду закрыл глаза и набрал полную грудь воздуха. После избиений Кразича его тело успело набраться сил, и бояться было нечего. Теперь нужно было сконцентрироваться на Манне.

Он ступил на сходни «Вильгельмины Розен» и громко крикнул:

— Эй, есть кто-нибудь? Можно мне подняться на борт?

Ему было известно, что существуют правила приличия для тех, кто хочет побывать на борту судна, ничем не отличающиеся от правил посещения чужого дома, и не стоило заранее вызывать тревогу у Манна.

Никто не отозвался, хотя рулевая рубка и каюта внизу были освещены. Тони поднялся выше и позвал еще раз. На сей раз в дверях рубки появилась голова. Тони узнал молодого человека с конским хвостом, которого видел в Кобленце. У него было искаженное лицо, так как он пытался разобрать, кому понадобилось звать его да еще закрывать собой свет на причале. Тони перешел на немецкий язык:

— Могу я подняться к вам?

— Кто вы? — спросил молодой человек, по всей вероятности, Вильгельм Манн.

— Я ищу Вильгельма Манна.

— Я Вилли Манн. Что надо?

— Мы можем поговорить? Дело личное, — ответил Тони, вытянув руки вдоль тела и стараясь производить безобидное впечатление. Настал решительный момент. Если он чего-то не учел, даже последнюю мелочь, Манн заподозрит неладное.

Молодой человек нахмурился:

— Что за личное дело?

— Это касается вашего дедушки.

Тони как будто невзначай сделал еще один шаг наверх, желая показать, будто ничего особенного в его намерениях нет.

На лице Манна появилось удивленное выражение.

— Я видел вас в Кобленце. Вы преследуете меня? Что вам нужно?

— Просто поговорить. Можно?

Тони стоял уже наверху сходней, делая вид, что нет ничего естественней его появления тут.

— Ну можно. Идите в рубку, — неохотно проговорил Манн.

Великолепный вид, подумал Тони, оказавшись на барже. Вокруг все сверкало. Дерево было натерто до зеркального блеска, медь словно светилась изнутри. На подставке стояли свернутые карты, и на столе не было даже кофейного пятнышка. Манн прислонился к стене, скрестив на груди руки. Он выглядел молодо и был готов к защите. На мгновение Тони увидел внутри его несчастного мальчишку и почувствовал знакомый прилив сочувствия. Кто знает, через что ему пришлось пройти, прежде чем он стал таким? Тони не составляло труда представить худшее, и ему было не по себе. Но одно он знал наверняка: если подражание грубости деда могло сломать Манна, то все равно идти этим путем ему не стоило. Надо было найти другой способ связать все убийства, и в этом заключалась его профессиональная задача.

— Что вам известно о моем деде? — спросил Манн.

— Мне известно, что с ним делали в замке Хохенштейн.

У Манна округлились глаза, и он еще крепче обхватил себя руками.

— Вы о чем?

— Его забрали из дома и обращались с ним как с животным. Мне известно об опытах, которые над ним проводились. Мне даже известно о пытке водой. Именем науки с ребенком творили страшные вещи. Наверно, он тяжело это пережил. — Тони видел, что его слова попадают точно в цель. Но с каждой фразой Манн все больше уходил в себя, а Тони, наоборот, требовалось вывернуть его наизнанку. — Наверно, вы дорого заплатили за то, что было сделано с ним.

— А вам какое дело? — враждебно спросил Манн, как человек, которому палец в рот не клади.

Тони мгновенно оценил ситуацию. Как бы он ни сочувствовал страданиям Манна, мягкий подход не мог сработать. Слишком много времени уйдет, прежде чем молодому человеку захочется облегчить душу. Пора штурмовать крепость.

— Я считаю, что по этой причине вы убивали моих друзей.

Манн прищурился и вобрал голову в плечи, как недоверчивая птица. Тони чуял запах пота, которого не могли перекрыть искусственные запахи.

— Ваш немецкий язык не настолько хорош, как вам кажется. В ваших словах нет смысла, — проговорил Манн в жалкой пародии на надменность. — Кто вы такой?

— Тони Хилл. Доктор Тони Хилл. Я психолог. — Он улыбнулся. Это было все равно что без страховки идти по канату на большой высоте. А ему все равно. — Все хорошо, Вилли. Я не враг.

Тони покачал головой. Ему послышался треск. Однако пока еще не было даже намека на желание исповедаться. Пора нажать на другие точки.

— Я не верю, что вы хотели именно этого. Наверно, вы хотели, чтобы кто-нибудь понял важность того, что вы задумали. Вы начали убивать не потому, что это вас возбуждало. Вы начали убивать, чтобы остановить их. Но если этого никто не понял, значит, вы напрасно потеряли время. Ничего не изменилось. Они будут продолжать опыты с человеческим сознанием. А вы будете в тюрьме. Или того хуже. Потому что они знают, что это делали вы, Вилли. И скорее рано, чем поздно, докажут это.

Манн издал звук, отдаленно похожий на смех:

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Тони сел в высокое кресло перед штурманским столом. Секрет того, чтобы заставить таких людей, как Манн, раскрыться, состоял в правильной оценке их ответов, их реакций и, соответственно, смене тактики. С ними бессмысленно заранее писать сценарий. Он уже сменил курс, и Тони тоже пора было это сделать. Теперь лучшее оружие — мягкие уговоры. Ему следовало изобразить, будто сказанное было само собой разумеющимся.

— Можете все отрицать. Но за вами следили. Когда вы завтра или послезавтра вечером покинете баржу, они будут у вас на хвосте. Вилли, вам больше не позволят никого убить. Послушайте меня, у вас всего два выхода. Или вы остановитесь сами, или вас поймают. В любом случае ваше послание не будет услышано.

На лице Манна не дрогнул ни один мускул. Он пристально смотрел на Тони и тяжело дышал, не открывая рта.

Тони с искренним участием подался вперед:

— Вот почему я нужен вам. Я единственный человек, который понял, что вы хотели сказать. Давайте. Откройтесь мне. Я вас услышу. Люди будут вам сочувствовать. Они поймут вас. Они придут в ужас от того, что случилось с вами и с вашим дедушкой. Любой цивилизованный человек придет в ужас. Психологов заставят ответить за содеянное. Пусть они не говорят, что перестали совершать тот ужас, который превратил в пытку ваше детство. Вы победите.

Манн отрицательно покачал головой.

— Я знаю, почему вы все это говорите, — мрачно произнес он.

Над его верхней губой блестел пот.

— Потому что это почти конец. Вы совершили ошибку, разве не так?

В глазах Манна появилось сомнение. Он отвернулся, закусив нижнюю губу. И Тони понял, что наконец-то начал брать верх.

— Мария Тереза Кальве стала вашей ошибкой. Вы дали им повод воспринимать вас как любого другого психопата, помешавшегося на сексе. Они не поймут вас, потому что недалеки и попросту глупы. Наверно, вы думаете, что у вас есть шанс объясниться в суде, но поверьте мне, суда может и не быть. После того что вы сделали с доктором Кальве, им не надо оправданий, чтобы пристрелить вас как собаку.

Манн вытер пот над верхней губой, наконец-то показав свою слабость.

— Почему вы так говорите со мной? — спросил он с мольбой в голосе, и Тони понял, что ему необходимо ответить.

— Потому что это моя работа — помогать людям, которые загоняют себя в угол. Большинство, глядя на таких, как вы, думает, будто вы плохие. Или больные. Что же касается меня, то я вижу перед собой обиженного человека. Мне не дано отвести обиду, но иногда я могу помочь людям жить с ней.

Этого не надо было говорить. Манн оттолкнулся от стены и начал взволнованно мерить шагами крошечное пространство между переборкой и столом. Ощущение ранимости исчезло, уступив место опасному гневу. Слова он произносил, будто захлебываясь ими, руки то сжимал в кулаки, то разжимал.

— Проклятый психолог. Ты играешь словами. Ты пришел сюда, ты пришел ко мне, на мою баржу, и ты врешь. У тебя нет права. Вы все врете. Говорите, что хотите помочь. И никогда не помогаете. Из-за вас все только хуже. — Он умолк и шагнул к Тони, нависая над ним и перекрывая путь к двери. — Я бы мог сейчас убить тебя. Потому что я не верю тебе. Никто не знает, кто я. Никто не знает обо мне.

Тони постарался не показать, что его охватил страх, но он понял: какие бы мысли ни одолевали его там, на пристани, он очень хотел сохранить себе жизнь.

— Вилли, я знаю. Мне известно, что у тебя чистые мотивы, — проговорил он, чувствуя, как у него перехватывает горло, но осознавая, что у него один шанс на жизнь. — Ты понимал, что хотел сделать, и ты это сделал. Ты сделал достаточно, чтобы привлечь внимание. Позволь мне сказать вместо тебя. Позволь мне объяснить.

Манн отчаянно замотал головой:

— У меня отберут баржу. Лучше уж пусть пристрелят как собаку, чем отберут баржу.

Вдруг он прыгнул к Тони. В своем желании спрятаться Тони вскочил с кресла и бросился на пол, закричав от боли, когда коснулся дерева сломанными ребрами и разбитым плечом. Он съежился в ожидании удара, которого не последовало.

Тони не интересовал Манна. Его целью был ящик стола. Манн выдвинул его и, поискав в нем, вытащил большой нелепый револьвер. Буквально одно мгновение он с обожанием смотрел на него, а потом сунул дуло себе в рот. В бессилии, с ужасом Тони смотрел, как палец Манна нажимает на спусковой крючок. Однако громкого взрыва не последовало, послышался сухой металлический щелчок.

Манн вынул дуло изо рта и в изумлении уставился на него. В этот момент в рубку ворвалась Марийке, держа в вытянутой руке «вальтер». В долю секунды она оценила положение вещей: Тони на полу, Манн держит в руке револьвер. И она приняла решение.

Она нажала на спуск.

На этот раз кровь, мозги, кости разлетелись по безукоризненно чистой рулевой рубке «Вильгельмины Розен».

Все было кончено.