Шеп появился в «Рэйнбоу»: элегантно одетый, он явно был готов к роли звезды вечера. С собой он принес чип с данными и пару книг.

– У меня есть кое-какая информация о Саманте, – сказал он. – Думаю, вам будет интересно взглянуть и на запись со старта «Искателя».

– У вас даже это есть? – восхищенно спросила я.

Он протянул ладонь, на которой лежал чип.

– Голографическая запись, – сказал он. – Восстановленная. Сделана двадцать седьмого декабря две тысячи шестьсот восемьдесят восьмого года.

Мне не терпелось увидеть ее, но Шеп покачал головой.

– Сперва ужин, – сказал он.

– Почему бы не посмотреть прямо сейчас?

– Если сделать, как предлагаю я, вам придется пригласить меня к себе.

– Шеп, – сказала я, – в офисе оборудование получше.

Он улыбнулся – прекрасной, ясной и открытой улыбкой.

– Сомневаюсь, – заметил он.

Мы поужинали в «Фонаре над крыльцом», а потом поехали ко мне домой.

Мы смотрели, как колонисты движутся по узким проходам древней космической станции. «Искатель» был слишком велик, чтобы пришвартоваться к ней, и поэтому пассажиров перевозили туда на челноке – по двадцать человек за один раз. Если верить диктору, для доставки на орбиту девятисот человек и переправки их на корабль требовалось около недели. Среди них были люди всех возрастов, а не только молодежь, как ожидала я. И конечно, множество детей. Некоторые несли воздушные шарики и гонялись друг за другом, другие плакали, – видимо, им не хотелось покидать родной дом.

Далее шло интервью с колонистами, которое переводилось на стандартный язык. Те говорили, что отправляются к новым рубежам в поисках лучшей жизни. К своему удивлению, я услышала, что они рассчитывали на установление отношений между колонией и родной планетой: «Когда мы полностью обустроимся…» Похоже, слово «обустроимся» пользовалось среди них популярностью.

До этого мне казалось, что колонисты были состоятельными людьми, представителями обеспеченных слоев. Но люди на видеозаписи выглядели совершенно обычными.

Похоже, никто не прилетел на станцию, чтобы пожелать им счастливого пути. Печально. Вероятно, причиной стала стоимость полета на орбиту – намного больше, чем сейчас. Все слова прощания, скорее всего, уже были сказаны на Земле. И все же отлет проходил под знаком одиночества и уныния.

На одном из кресел кто-то оставил белый листок бумаги. Я не могла прочитать старинную надпись, но переводчик помог: «Марголия или Лоно».

Надпись не имела для меня никакого смысла. И до сих пор не имеет.

Последние пассажиры поднялись по узкому пандусу в челнок. Люки закрылись, и челнок улетел. Репортер продолжал рассказывать о новых первопроходцах.

Потом мы оказались в комнате с камином, где несколько человек обсуждали «смысл происшедшего». Смысл этот, похоже, заключался в том, что колонистов ждало мрачное будущее. Этих людей выставляли мятежниками, подвергая сомнению их здравомыслие, патриотизм, мотивы и даже моральный облик: они, мол, подвергли опасности своих любимых, отказавшись поддержать правительство, достойное благодарности и преданности.

«Больше всего мне жаль детей», – сказал кто-то.

Несколько минут спустя мы вернулись на космическую станцию и стали смотреть на «Искатель» через иллюминатор, занимавший всю стену. Спереди и сзади корабль был подсоединен к системам жизнеобеспечения, к нему тянулись топливные и электрические кабели. От шлюза отходил в обратный путь челнок.

Снова заговорил репортер: «Итак, самая большая группа инопланетных колонистов, когда-либо одновременно покидавших Землю, заняла свои места на борту и готова пуститься в путь. И это лишь часть первой волны переселенцев. К тому же месту назначения, где бы оно ни находилось, в конце следующего месяца отправится „Бремерхафен“».

Шланги и кабели отделились от «Искателя». Сработали вспомогательные двигатели, и гигантский корабль начал отдаляться от станции.

«Через четыре дня, – продолжал репортер, – „Искатель“ войдет в таинственный мир, который мы называем гиперпространством. Будем надеяться, что через десять месяцев они доберутся до своего нового дома. Еще через два года „Искатель“ должен вернуться, чтобы забрать очередную партию переселенцев».

Седой репортер в театральной позе стоял на фоне опустевших коридоров космической станции. «Председатель Хоскин сегодня утром выступил с заявлением, – сказал он, – выразив надежду, что Господь благословит тех, кто сегодня отправился в путь, и предложил всяческую помощь, если колонистам она потребуется. При этом он признал, что оказать помощь, с учетом расстояния, будет непросто. Другой источник в администрации, отказавшийся назвать себя, отметил, что Республика вполне обойдется без колонистов, которые, цитирую, „не успокоились бы, пока не навязали бы всем свою безбожную идеологию“. Сегодня в девять гостем шоу Люсии Брент будет Говард Петровна. Тема выпуска: „Смогут ли колонисты выжить самостоятельно?“»

Я все еще видела в иллюминатор «Искатель», который медленно разворачивался, уходя в ночь.

«Вам слово, Сабрина, – закончил репортер. – Репортаж со старта „Искателя“ вел Эрнст Майндорф».

Одна из книг оказалась биографией певицы по имени Амелия – видимо, известной в те времена. Автор отзывался о ней враждебно. Связав свою судьбу с марголианами, она улетела с переселенцами первой волны и была среди тех, кого я видела на видеозаписи. Амелия отказалась от карьеры, обещавшей прибыль, и, судя по всему, стала легендой. Но даже много лет спустя ее будто бы встречали в разных местах на планете, словно она никуда не улетала.

Ее биограф, естественно, отвергал подобную возможность и изображал ее любимицей тех, кто указывал на усиление репрессивных тенденций. «Правительство обеспечивает каждому приемлемые условия для жизни и достойный доход, – цитировались ее слова. – Соответственно, мы согласились на его диктат. Мы больше не живем – просто существуем. Мы предаемся развлечениям и притворяемся счастливыми, удовлетворенные тем, что мы набожны и морально превосходим всех остальных». Но вместо того, чтобы честно бороться за правое дело, пояснял биограф, она бросила все и улетела в космическую тьму «с Гарри Уильямсом и ему подобными». С его точки зрения, это говорило о трусости, хотя понять певицу было можно. Интересно, подумала я, решился бы он сам выступить против председателя Хоскина?

– Вряд ли, – сказал Шеп. – Многие просто исчезали. Иногда они возвращались совершенно другими, а иногда не возвращались вовсе. Заявлять о своем несогласии было весьма рискованно.

Певица несколько раз попадала в тюрьму – обычно за некий проступок, именовавшийся «подстрекательством к недовольству». Биограф, живший около ста лет спустя, в лучшие времена, замечает, что Амелию могли бы подвергнуть корректировке личности с целью «сделать ее счастливее», но помешала слишком большая ее известность: возникли бы проблемы политического характера.

Биография завершалась отлетом Амелии на «Искателе».

Вторая книга под названием «Великая эмиграция», написанная в начале четвертого тысячелетия, была посвящена переселению групп недовольных на другие планеты, которое продолжалось почти триста лет. Автор объяснял, что двигало каждой из групп. Книга содержала также портреты лидеров и истории колоний, ни одной из которых не удалось просуществовать достаточно долго.

В некоторых случаях переселенцев было даже больше, чем марголиан, хотя эмиграция и занимала более длительное время. Уникальность марголиан заключалась в том, что они проделали все втайне и решительно не желали оказаться под властью политических сил Земли – или даже испытывать их влияние.

В книге имелась фотография Саманты и Гарри. Девушка сидела верхом на лошади, а Гарри стоял рядом, держа поводья и не сводя с нее взгляда. Подпись гласила: «Глава секты Гарри Уильямс со своей подругой Самантой Альварес на ферме ее родителей возле Вашингтона, штат Делавэр, июнь 2679» – за девять лет до отлета первой партии переселенцев. Саманта, которой я бы дала лет двадцать на вид, смеялась, привстав на стременах. Она была намного ниже Гарри; длинные золотисто-каштановые волосы падали ей на плечи. Симпатичная девушка. В клубе у нее не было бы отбоя от поклонников.

Ни о ней, ни о марголианах почти ничего больше не говорилось. Автор книги сочувствовал усилиям правительства по умиротворению тех, кого он постоянно называл «недовольными». По его словам, на самом высшем уровне высказывалась озабоченность судьбой колонистов, которые «оказались далеко от дома», «полны решимости действовать самостоятельно» и «стали игрушкой безответственных, хоть и действующих из лучших побуждений, лидеров».

Правительство «предпринимало попытки умиротворить» марголиан – похоже, в основном обещая не подвергать их преследованиям. Обвинения в адрес Уильямса и его соратников, как правило, сводились к «нарушению общественного спокойствия». Его дважды сажали в тюрьму.

– О сыновьях я ничего не нашел, – сказал Шеп.

– Ладно. По крайней мере, у нас теперь есть фотография Саманты.

– Красивая.

– Да.

– Как ты, Чейз.

У мужчин, оказавшихся в незнакомой квартире, все время возникает одна и та же проблема: они не знают, как выключается свет.

Я показала Шепу, как это делается.

Вечером следующего дня мы с Алексом встретились с Винди – по ее приглашению и за счет разведки – в ресторане «Парквуд», который находится в шикарном загородном клубе на берегу реки. В подобных местах я никогда не чувствую себя свободно – они слишком формальны и неуютны. Кажется, будто все думают лишь о том, как произвести впечатление на других.

Винди, верная себе, пришла первой.

– Рада вас видеть, – сказала она, когда мы вошли. – Должна сказать, Алекс, что в разведке восхищены твоей работой.

– Спасибо.

– У меня есть новости для тебя. – Алекс наклонился вперед. – Тебе собираются присвоить звание «Человека года разведки» на нашей ежегодной церемонии.

Алекс просиял:

– Спасибо, что сообщила.

– Будет торжество. Одиннадцатого числа. Придешь?

– Конечно. Как я могу пропустить такое?

– Хорошо. Вряд ли стоит напоминать, что это строго между нами. Официальное объявление будет в конце недели.

– Само собой.

Принесли напитки, и мы провозгласили тост за человека года. Говорили мы мало: то ли Винди расстроилась из-за того, что Марголия превратилась в сплошные джунгли, то ли она собиралась воспользоваться поводом, чтобы обсудить права разведки на находку. Нам еще не успели принести еду, когда к столику подошел заместитель директора разведки по оперативным вопросам и изобразил удивление при виде нас.

– Отличная работа, Алекс, – сказал он. Это был человек невысокого роста, постоянно размахивавший руками. – Мне очень хотелось бы полететь с вами, когда вы отправитесь обратно.

Я посмотрела на Алекса. Разве он говорил кому-нибудь, что собирается вернуться? Заметив выражение моего лица, он едва заметно покачал головой.

Потом подошла Джин Уэббер, член совета директоров.

– Вашу статую поставят в Саду камней, – сказала она. – Судя по всему, вы сможете ее увидеть.

Сад камней был залом славы разведки. Среди цветущих деревьев и шепчущих фонтанов стояли памятные таблички и статуи великих исследователей. Но эта честь всегда оказывалась посмертно.

Алексу нравилось играть роль человека, которого совершенно не интересуют почести. Как он часто повторял, для него имело значение одно – знать, что он совершил нечто стоящее. Но, конечно, это было неправдой. Похвалы Алекс обожал не меньше любого другого. Когда его осыпали аплодисментами за работу, проделанную в связи с Кристофером Симом, он искренне радовался – и, наоборот, обижался на заявления о том, что он принес больше вреда, чем пользы, и не должен был лезть не в свое дело.

Я легко могла представить себе, как Алекс, подняв воротник, проскальзывает ночью в грот, чтобы полюбоваться своей статуей, а днем уверяет, что все это чушь.

Нам принесли еду: рыбу для Винди и Алекса, фруктовую тарелку для меня. Вино лилось рекой, и я начала подумывать, не пытается ли Винди развязать нам языки. Вечер становился все более приятным.

Но затем появился Луис Понцио – директор разведки, которого Алекс не переваривал. Алекс обычно умел скрывать свое отношение к другим, каким бы оно ни было, однако Понцио – с его самомнением, писклявым голосом и нарочито радостной улыбкой, – похоже, был исключением. Алекс как-то заметил, что его, наверное, постоянно задирали в школе. Но Понцио, казалось, ничего не замечал.

– Отличная работа, Алекс, – сказал он, хлопая его по плечу. – На этот раз вы и впрямь отлично справились.

– Спасибо. Похоже, нам очень повезло.

Понцио посмотрел на меня, попытался вспомнить мое имя, потом сдался и повернулся к Винди, которая поняла намек.

– Доктор Понцио, – сказала она, – вы ведь помните Чейз Колпат, коллегу Алекса?

– Конечно, – ответил он. – Как можно забыть такую красавицу?

И правда – как?

Вскоре он ушел. Мы еще не составили детальный план передачи прав на «Искатель» и на Марголию; полагаю, Понцио хватило ума понять, что разведка выиграет, если он будет держаться подальше и предоставит это дело Винди.

Пожалуй, он был прав. Винди договорилась с нами относительно прав доступа к «Искателю» и Марголии, а также к тамошним артефактам. Алекс получил право совершить еще один полет и привезти новые артефакты, но согласился с прочими ограничениями.

Винди делала записи, пила вино и поглощала рыбу, по большей части занимаясь всем этим одновременно.

– Очень хорошо, – сказала она, когда мы закончили. – И еще одно: в ближайшее время мы планируем послать экспедицию. Нам хотелось бы, чтобы вы оказали всю возможную помощь тем, кто занимается ее подготовкой.

– Конечно, – сказал Алекс. – С удовольствием.

– И еще, Алекс…

– Да?

– Я знаю, что все вышло не совсем так, как вам хотелось. Но результат превзошел все ожидания: ваша находка войдет в века. Что бы ни случилось в будущем, вы уже встали в один ряд со Шлиманом, Мацуи и Макмилланом.