Впервые с тех пор, как он стал взрослым человеком, Найтингейл всерьез имел намерение набить кому-то морду. Он сдержал этот порыв и не вмазал с размаху этому ухмыляющемуся самодовольному сукину сыну не оттого, что Хатчинс отвела его руку, и не из нежелания драться с амбалом вдвое крупнее себя. Скорее, причиной стало чувство неуместности насилия.

Найтингейл вырос законопослушным гражданином. Никогда не устраивал сцен. Сохранял достоинство в любых обстоятельствах. Если надо было атаковать противника, то его оружием становились улыбка и едкая фраза. К несчастью, сейчас ему не удалось придумать подходящего язвительного замечания.

Теперь, работая в туннеле вместе с Тони и Чиангом, он тяготился своей вспышкой гнева. Он не сумел разобраться в ее причине — даже близко. Однако ярость имела место — направленная, слава богу, против Макаллистера, причастного к тому бремени, что Найтингейл нес все эти годы.

Макаллистер написал о первой экспедиции статью под названием «Стезей добродетели». Статья стала передовицей «Премьера». Она появилась вскоре после возвращения Найтингейла, когда расследование все еще продолжалось и вся вина за провал возлагалась на него. Макаллистер обвинял его в неумелом руководстве наземной партией, а в заключение делал вывод, что Найтингейл — беспомощный трус, поскольку от легкого ранения лишился чувств. Фактически статья по-своему толковала происхождение его ран. «Царапины», окрестил их Макаллистер, словно был очевидцем.

Статья публично клеймила Найтингейла позором и, по его мнению, вынудила комиссию по расследованию вынести обвинительный вердикт и запретить впредь принимать участие в экспедициях. «Нам необходимо, чтобы Малейва-3 осталась в прошлом», — заявила ему одна из второстепенных членов комиссии, после чего прервала с ним всякие контакты. Ей не хотелось, чтобы ее видели вместе с ним.

«Стезей добродетели» была еще раз опубликована шесть лет назад, в сборнике мемуаров Макаллистера. Новая атака. И этот человек притворялся, что не знаком с ним!

— С вами все в порядке? — спросил Чианг.

Они расчищали помещение, где обнаружили трубки для отравленных стрел, участок, который теперь окрестили арсеналом. Тут Найтингейл осознал, что посреди работы замер, глядя куда-то под ноги.

— Да, — ответил он. — В полном порядке.

Тони с Чиангом наблюдали за ним. На обратном пути они поинтересовались, что вызвало такой пароксизм гнева, но Найтингейл ушел от ответа. Как им все объяснить? Но его беспокоило, что говорливый и безответственный Макаллистер, который судит все человечество, — в пределах досягаемости, а он совершенно бессилен что-либо предпринять. Каким жалким, наверное, он казался!

***

Джон Драммонд заработал себе репутацию, достигнув в течение года докторской степени за создание названного его именем уравнения, которое позволило совершить немаловажный шаг вперед в понимании эволюции Вселенной. Однако в течение десяти лет, минувших с тех пор, он не опубликовал ни единой заметки. Теперь же, в тридцать пять лет, он приближался к возрасту, когда, предположительно, станет стар для своей работы. Как правило, талантливые физики и математики оставляют свой след в науке в молодые годы. Гении — в юные.

Он приспособился к действительности и был готов спокойно завершать свою карьеру на периферии науки, обсуждая результаты работы тех, кто преуспел больше него. Репутацию он приобрел стойкую, и пусть не сделал больше ничего заметного — его по-прежнему удовлетворяло сознание того, что в двадцать с небольшим он намного опередил почти всех на этой планете.

Вопреки собственному представлению о своем вкладе в науку, он не чувствовал благоговейного почтения при виде людей вроде Бикмана и Аль-Кабхара, которых знали и уважали везде, где бы они ни оказались. Драммонд неизбежно ощущал некоторую покровительственность со стороны людей, равных ему по положению. Он догадывался, что они видели в нем того, в ком в конце концов придется разочароваться, того, кто ничем не оправдал возлагавшихся на него в молодые годы ожиданий.

В результате он занял несколько оборонительную позицию. Не имея реальных оснований для полета к Обреченной, Драммонд подозревал, что его выбрали участником экспедиции неспроста и что это был политический шаг. Просто у него оказалось громкое имя, хорошо смотревшееся в списке приглашенных. Порой он думал, что лучше с самого начала быть посредственностью, чтобы к тебе относились, как к человеку с ограниченными возможностями, чем всколыхнуть в остальных и в самом себе надежды, а потом всех разочаровать.

Как и Чианга, его тоже привлекала Келли Колье, хотя он ни разу не оказывал ей никаких знаков внимания. Они вместе пили кофе, когда возникала такая возможность, и он, если удавалось, проводил с ней время. Однако он боялся отказа и по ее манере держаться понял, что она не рассматривает его в качестве объекта страсти.

Он вовсе не удивился, когда Бикман пригласил его в кабинет, чтобы спросить, хочет ли он записаться в группу, будет изучать артефакт, найденный на орбите Малейвы-3. Это предложение исходило скорее от его коллег, и поскольку его участие оказалось желаемым, у руководителя проекта оставалось чрезвычайно мало шансов. Но Драммонда не порадовала такая честь, так как, похоже, подразумевалось, что ему придется покинуть корабль. Идея выйти наружу очень пугала его.

— Вы чрезвычайно любезны, Гюнтер, — сказал он. Драммонду нравилось называть этого великого человека просто по имени.

— А, пустое! Вы заслужили это.

— Но остальные…

— Поймут. Вы честно заработали это назначение, Джон. Примите мои поздравления.

Драммонд размышлял о безвоздушном пространстве.

— Так вы не прочь принять участие, да?

— Да, разумеется. Только мне казалось, что обладать этой привилегией должны самые важные члены экспедиции.

Его сердце бешено забилось. Он понимал, что выход в открытый космос — штука простая: нужно только надеть баллоны с воздухом, ремень и магнитные башмаки. И удобный скафандр. Значение удобной одежды всегда подчеркивалось. Драммонд не любил высоту, но все, что он прочитал о работе в вакууме, говорило скорее о том, что никаких проблем не будет.

До того как ему сделали это предложение, до того как он его обдумал, он совершил ошибку, рассказав нескольким коллегам о том, что ему нравится мысль отправиться к «леденцу», прикоснуться к нему и пощупать. Он знал, что если отвергнет это предложение — неважно по какой причине, — его засмеют.

— Вы умеете пользоваться резаком? — спросил Бикман.

— Конечно.

«Вдавить кнопку и не целиться себе в ноги».

— Хорошо. Замечательно. Выход через два часа. Встретимся возле воздушного шлюза грузового отсека. На палубе «С».

— Гюнтер, — сказал Драммонд. — Я никогда раньше не надевал фликингеровский костюм.

— Я тоже, — рассмеялся тот. — Будем учиться этому вместе. — Он резко завершил разговор. Дверь офиса открылась. Бикман взял шариковую ручку. — Да, кстати, — произнес он, не поднимая глаз от стола, — капитан советует поесть сейчас и совсем немного. Лучше не иметь в желудке свежей пищи, когда мы выйдем в открытый космос.

Драммонд закрыл глаза и подумал: «А нельзя ли отказаться под предлогом внезапного недомогания?»

***

Марсель сожалел, что позволил Келли отправиться на поверхность. Будь второй пилот здесь, она могла бы сопровождать инспекционную команду к «леденцу», а он остался бы в резерве на случай непредвиденных обстоятельств. И вообще, день у него стал бы менее напряженным.

Ему не хотелось отправлять наружу людей Бикмана. Никто из них прежде ни разу не покидал корабль во время полета. Вероятность каких-либо нежелательных происшествий, конечно, была крайне мала. Поле Фликингера обеспечивало достаточную безопасность. Однако беспокойство у него оставалось.

По требованию Бикмана Марсель привел «Венди» к тому концу конструкции, что смотрел на Малейву-3, к области, наиболее удаленной от астероида и самой близкой к планете. Здесь они совершенно ясно увидели, что она к чему-то пристыковывалась. На концах стержней имелись запоры и разъемы.

Он согласовал курс, скорость и ориентацию корабля так, чтобы поддерживать выбранное взаимное расположение с «леденцом». Это было очень важно — не только для того, чтобы воздушный шлюз оставался в пределах двух метров от агрегата, но и потому что изменение положения объектов относительно друг друга сбивало бы с толку начинающих «выходцев» в открытый космос. Главная же проблема заключалась в том, что два сияющих шара — Обреченная и солнце — непрерывно меняли свое местонахождение на небе. Не быстро, но вполне достаточно, чтобы вызвать головокружение, если ты к этому не привык.

— Не смотрите на них, — посоветовал Марсель команде. — Перед вами настоящий артефакт внеземного происхождения, непохожий ни на что, виденное прежде. Сосредоточьтесь на этом.

Бикман отобрал двоих, что должны были отправиться с ним, — мужчину и женщину, молодых и довольно известных членов его научной команды. Женщина — Карла Стипан — занималась передовыми исследованиями в динамике распространения света. «Подходит, — решил Марсель. — Просвещенное создание».

Драммонд был известен всем. Однако этот человек оставался своего рода загадкой. Спокойный, сдержанный, скрытный и немного застенчивый. «Странный выбор», — подумал капитан.

Он показал, как пользоваться фликингеровским костюмом. Тот имел несколько преимуществ перед скафандрами прошлого века, и главное состояло в том, что его невозможно было проколоть. Зато запросто можно было потерять трос, соединяющий с кораблем. Да и само поле не гарантировало полной безопасности при неосторожном обращении. Несложно представить, что произойдет, если ослабить антирадиационную защиту. Или изменить состав кислородно-азотной смеси так, что потеряешь сознание или вообще копыта отбросишь. Марсель настаивал, чтобы никто не прикасался к регуляторам после того, как на них были установлены нужные настройки.

Марсель предполагал, что сам Бикман не пойдет. Планетолог сообщил ему, что слишком взволнован.

Теоретически его медицинские показатели были превосходны, иначе он просто не попал бы на борт. Но он вовсе не выглядел здоровым. Черная борода подчеркивала бледность его лица. Казалось, дышал он легко — но время от времени его дыхание делалось сиплым, напряженным, и от этого кровь приливала к щекам. Марсель имел право не пустить его наружу, но музыку заказывал Гюнтер, и капитану не хватило бы духа отказать этому человеку в опыте, который обещал стать пиком его профессиональной карьеры.

— Все готовы? — спросил Марсель.

Они стояли возле воздушного шлюза. Бикман с Карлой явно волновались в ожидании выхода, а Джон Драммонд выказывал явное нежелание отправляться. Марсель проверил их системы воздухообеспечения и активировал скафандры. Карла уже имела некоторый опыт обращения с резаком, поэтому один он передал ей, а другой взял сам. Они нацепили на запястья фонари. Капитан протянул им жилеты и подождал, пока они их наденут. Каждый жилет имел замок с пружиной, к которому крепился трос.

Марсель надел реактивный ранец.

Они проверили радиосвязь и вошли в воздушный шлюз. Марсель запустил цикл. Внутренний люк закрылся, давление стало падать. Бикман с Карлой, похоже, держались молодцом. А вот Драммонд начал дышать глубже, чем обычно.

— Успокойся, Джон, — сказал ему Марсель через личный канал связи. — Снаружи никакой опасности тебя не ждет.

— Может быть, сейчас не самое подходящее время упоминать об этом, — отозвался Драммонд. — Но мы все-таки на весьма приличной высоте.

— Всем известно, на какой мы высоте. Волноваться не стоит. Понимаю, в это трудно поверить, но как раз этого ты и не заметишь.

Карла поняла, что происходит, и ободряюще улыбнулась. Она обратилась к Драммонду, но Марсель не услышал, о чем она говорит. Драммонд кивнул и повеселел. Впрочем, немного, совсем чуть-чуть.

На выходе зажглась лампа, открылась диафрагма внешнего люка. Они увидели пару метров пустого пространства и группу параллельных стержней. Стержни были лунно-серого цвета, на вид зернистые и покрытые крапинками, похожими на оспины. Марсель подумал: «Каждый из них толщиной со слоновью ногу». Если смотреть из воздушного шлюза, они могли показаться пятнадцатью совершенно не связанными трубами, вероятно, водопроводными, резко заканчивающимися в нескольких метрах справа от наблюдателя. Зато с левой стороны они простирались в бесконечность. Но почему-то по всей длине они располагались точно на одном и том же расстоянии друг от друга, словно отделенные и удерживаемые в таком положении какой-то невидимой силой.

— Невероятно, — проговорил Драммонд, подавшись вперед и глядя по сторонам.

Здесь не было ни отметин, ни каких-то примечательных деталей, ни болтов, ни кожуха, ни насечек. Только пятнадцать труб, расположенных симметрично: восемь — на внешнем периметре, шесть — образуя внутреннюю окружность, и одна — центральная.

Марсель прицепил гибкий трос зажимом к скобе на корпусе корабля и указал вперед.

— Вот ваше сокровище, Гюнтер.

Бикман приблизился к люку, ни на секунду не отводя взора от длинных серых стержней. Он запрокинул голову и глубоко вздохнул.

— О Господи, — промолвил он.

Марсель прикрепил трос к своему жилету.

— Он будет сам разматываться, когда вы удаляетесь, или подтягиваться по мере необходимости.

— Какой длины эта штука?

— Двадцать метров.

— Я имею в виду — до поперечной пластины.

Эти пластины располагались по всей длине агрегата. До ближайшей было…

— Почти пятьдесят километров.

Бикман покачал головой.

— Расскажи мне кто о подобной штуке, — проговорил он, — я бы не поверил. — Он поставил ноги на внешний край воздушного шлюза. — Полагаю, я готов.

— Хорошо. Будьте осторожны. Когда я скажу, оттолкнитесь. Не пытайтесь прыгнуть, иначе мне придется отправиться ловить вас. — Марсель оглянулся на остальных. — Если кому-то все же удастся отлететь в сторону, я позабочусь о спасении. А все остальные в это время остаются на месте. Ясно?

Все кивнули.

— Поехали, — произнес Бикман.

Он сгорбился. На нем были белые широкие брюки и зеленая трикотажная рубашка с названием его учебного заведения. «Берлинский университет», — гласила надпись. Марсель подумал: «Он, похоже, сейчас на пике эмоций. И совершенно счастлив. В сущности, близок к экстазу».

Бикман наклонился вперед, слегка оттолкнулся и, покидая шлюз, издал пронзительный вопль радости. Они наблюдали, как он неуклюже, медленно пересекает короткое пространство, держа одну ногу прямо, вторую согнув в колене, и скорее смахивает на бегуна, застывшего на середине движения.

Марсель, стоя в люке, позволил тросу скользить по своей ладони, пока не удостоверился, что Бикман летит не слишком быстро. Руководитель проекта достиг ближайшего стержня, врезался в него и обхватил руками. Затем заорал что-то по-немецки.

— Марсель, — продолжил он. — Обещаю, что с меня ужин!

— Желательно, чтобы обещание было дано в письменном виде! — отозвался тот.

Бикман ослабил захват, нащупал ногами другой стержень, уселся и помахал рукой.

Теперь двинулась вперед Карла, поскольку подошла ее очередь.

***

Бикман вместе со своей группой ползал по «леденцу», а Марсель тем временем присматривал за всеми ними. Карла делала снимки, а Драммонд регистрировал показания приборов. Бикман описывал, что он видит, и время от времени доставал из жилета разнообразные датчики и сенсоры, чтобы отвечать на вопросы находящихся внутри. Да, агрегат выглядел величественно. И, похоже, не вибрировал от низкочастотных звуков.

Карла приготовила резак и совещалась с Бикманом. Марселю не удавалось подслушать их разговор, однако, очевидно, они искали место, откуда можно было бы взять образец. Поверхность не имела никаких отличительных черт. Единственными метками на конструкции были поперечные пластины, ни одна из которых отсюда не была видна.

Все обсудив, исследователи приняли решение. Карла закрепилась и взяла на прицел один из стержней. Затем настроила лазер.

— Осторожно, — предупредил Марсель. Ведь если она промахнется, то поле не сумеет защитить ее.

— Уж постараюсь.

Он врубила резак, луч засиял, и поля на всех четырех фликингеровских костюмах потемнели.

Карла приступила к работе. Она собиралась отрезать последние два метра от одного из стержней внешнего кольца.

Драммонд перестал обращать внимание на приборы и замер. Казалось, он просто тщательно рассматривал агрегат, стараясь не смотреть в пустоту. Марсель покинул воздушный шлюз и направился к нему.

— Ну, как ты? — по личному каналу осведомился он.

— По-моему, меня немного подташнивает.

— Это нормально, — сказал Марсель. — Бывает. Хочешь вернуться внутрь?

— Нет, — отрицательно покачал головой Драммонд, не сводя глаз с объекта.

— Ты сразу почувствуешь себя лучше, когда вернешься обратно. Как будешь готов, я тебе помогу.

Тот что-то пробормотал. Марселю удалось уловить лишь «чертов кретин».

— Не обязательно. Наверное, ты просто чувствительнее нас.

Драммонд выдавил улыбку, по-прежнему глядя на металл.

— Марсель, — проговорил он. — Пожалуй, мне следует уйти отсюда раньше, чем я стану проблемой.

— Что бы ни случилось, Джон, ты не будешь проблемой. Все под контролем.

— Хорошо.

Драммонду не хотелось делать прыжок. Хотя гравитации здесь не было, Марсель подозревал, что его чувства определяют направление «верха» и «низа» применительно к «Венди Джай». Драммонд сохранял положение, в котором, по отношению к кораблю, его голова была направлена вверх. «Сейчас ему придется вновь пересечь эту ужасающую пустоту. Люди, требующие этого, не понимали, что значит ощущение направления в открытом космосе для того, кто никогда не бывал там», — размышлял Марсель. Он добрался до Драммонда и мягко положил руку ему на плечо, но тот отпрянул.

— Благодарю. Сам справлюсь, — произнес он.

— Классная штука, — заявила Карла, восхищенная свои лазером. Драммонд располагался так, что она виделась вверх ногами. Он крепко закрыл глаза.

Карла уже проплыла половину пути до выбранного ей стержня. Бикман висел на его краю и смотрел на воздушный шлюз так, словно тот находился за километр от него. Лучи его фонарей пронизывали вакуум.

— Полагаю, он должен быть очень крепким, — заметила Карла.

— У тебя все получится, — сказал Драммонду Марсель. — Можно дать тебе совет?

Драммонд прерывисто задышал, словно в приступе бешенства, однако промолчал.

— Закрой глаза, Джон. Давай я тебя перенесу.

«Венди» нависал всего в двух метрах от них. Билл по-прежнему сохранял позицию корабля по отношению к артефакту. Однако Марсель заметил, что Обреченная медленно, но решительно поднимается в небо.

— Что-то не так, Джон? — осведомился Бикман.

— Нет, у нас все прекрасно, — отозвался Марсель.

— Джон? — послышался взволнованный голос Карлы. — С тобой все в порядке?

— Да! — в его голосе прозвучала нотка гнева. Он посмотрел на Марселя. — Да. Пожалуйста, уведи меня отсюда.

Марсель мягко взял его за талию. На этот раз Драммонд не оттолкнул его.

— Скажешь, когда будешь готов, — проговорил Марсель.

Драммонд съежился и закрыл глаза.

— Дай мне минутку, — попросил он. Но Марсель, которому не терпелось сделать ситуацию более спокойной, без предупреждения толкнул его вперед, подальше от стержня. Они поплыли прямо к открытому люку, к свету.

Тем временем остальные наблюдали за ними. Карла вырубила лазер и спросила, не может ли она чем-либо помочь. Марсель увидел, как Бикман изменил позу, готовый присоединиться к ним.

— Не беспокойтесь, Гюнтер, — успокоил его Марсель. — С нами все в порядке.

— Что-то случилось, Марсель? — поинтересовался Бикман.

— Полагаю, легкое головокружение. Ничего серьезного. Такое бывает часто.

Драммонд слегка распрямился, и они ударились о корпус. Ученый одной рукой ухватился за люк и затащил себя в воздушный шлюз. Марсель не стал ему в этом препятствовать. Когда Джон оказался на борту, в безопасности, капитан последовал за ним.

— Чертов трус, — выругался Драммонд.

Они очутились в искусственном гравитационном поле корабля. Марсель сел на скамейку.

— Тебе пришлось тяжеловато, — заметил капитан.

Драммонд лишь апатично оглянулся.

— Послушай, — сказал Марсель, усевшись поудобнее и расслабившись. — Очень немногие способны на то, что сделал ты. Большинство вообще не вышли бы наружу, сознавая, что им предстоит. — Он посмотрел на «леденец» и звезды, поблескивающие где-то далеко за ним. — Хочешь, чтобы я закрыл люк и мы пошли внутрь?

Тот отрицательно покачал головой.

— Нет. Не надо. Ведь они все еще там.

Спустя несколько минут вернулись Бикман с Карлой со своим трофеем. Они бережно пронесли его через воздушный шлюз, при гравитации в половину g, что было нормально для кораблей в полете. (На поддержание силы тяжести и так уходит слишком много энергии.) Длина стержня равнялась высоте роста Марселя — следовало ожидать, что его вес на корабле будет весьма значительным.

Когда они оказались в гравитационном поле, на лице Карлы появилось озадаченное выражение. Она сделала знак Бикману отойти и без труда пронесла объект сама.

— Импосибилиум было правильным словом, — заметила она. — Он почти ничего не весит.

Бикман пристально посмотрел на предмет.

— У них великолепные инженеры, не так ли?

— Совершенно верно, — согласилась она.

— Благодаря весу? — спросил Марсель.

Драммонд дышал уже почти нормально. Он явно хотел что-то сказать, и Бикман предоставил ему слово.

— Проблема, — Драммонд произносил каждое слово так, будто говорил на древнегреческом, — в том, какую функцию выполняла эта конструкция… — Он помолчал, чтобы еще раз набрать воздуха. — В том, что изрядная масса распределена по такой огромной длине. — Он взглянул на Бикмана. Тот кивнул. — Прочность этой структуры в любой ее точке недостаточна, чтобы выдерживать вес всей конструкции. Представьте себе… э-э… Звездный Центр в Чикаго и подумайте, что вы сделали его из картона.

— Он развалится, — вмешался Марсель.

— Совершенно верно, — подтвердила Карла. — Из тех материалов, что у нас есть, мы не можем создать структуру такого типа. — Она кивнула в сторону двери воздушного шлюза. — Все они будут сродни картону. Если мы попытаемся сделать нечто подобное, его разрушит собственная же масса.

Тут Бикман ухватил нить разговора.

— Чтобы воздвигнуть что-то столь же огромное, как Звездный Центр, нужны строительные материалы, обладающие особыми качествами.

— Прочностью, — начал Марсель.

— И легкостью, — закончила Карла. Она посмотрела на образец. — Нам известно, что он прочный, потому что агрегат все еще составляет единое целое. А теперь мы знаем, по крайней мере в первом приближении, почему он не рассыпается. Он не тяжелый.

Они закрыли выход из воздушного шлюза. Через несколько минут замерцали зеленые лампочки, открылся внутренний люк. Они отключили скафандры и покинули шлюз.

— И что дальше? — спросил Марсель.

Бикман, похоже, был доволен.

— Мы сделаем анализ этой штуки. Чтобы попытаться понять, как они ее сделали.

***

С точки зрения Августа Кэньона, Обреченной планету назвали совершенно справедливо. Его полет в это злополучное место в качестве представителя целого ряда разнообразных новостных агентств преследовал единственную цель: минимально удовлетворить интерес рядовых граждан, не подвергая сомнению компетентность менеджмента и правильность его руководства. Забастовка рабочих в Сибири? Отправьте Кэньона. Обнаружили воду на противоположной стороне Луны? Пошлите туда Кэньона, чтобы сделать интервью.

— Все не так уж плохо, — произнесла Эмма Константин, его агент и единственная другая живая душа на борту «Эдварда Дж. Цвика», не считая пилота.

— Что не плохо? — требовательно вопросил Август. Целые пять недель в этом межзвездном рейсе он едва сдерживался от того, чтобы не вскипеть и не высказать все, что думает по этому поводу. И еще он устал сидеть взаперти, устал коротать время на виртуальных пляжах, когда другие журналисты его возраста и квалификации прямо сейчас проводят весьма солидные расследования, преследуя коррупцию в Лондоне, адюльтеры в Вашингтоне и тупость в Париже.

— У нас отличная тема, — сказала она. — Столкновение планет. Это же великолепный материал, если правильно его подать!

— Это мог бы быть великолепный материал, — заметил он, — если бы там было у кого взять интервью.

Кэньон заслужил всеобщее доверие — выпускник Гарварда, он сотрудничал с «Вашингтон Он-лайн» и позднее с Сэмом Брюстером, который был исключительно деятельным любителем сенсационных разоблачений и разгребания всяческого дерьма в высших эшелонах власти. Кэньон проработал с ним полгода — этого Брюстеру хватило, чтобы осознать, что ему приходится отдуваться за этого обличителя, разносящего в пух и прах все властные структуры столицы. После менее чем дружеского расставания Кэньону посчастливилось перескочить в «Толидо экспресс».

— У нас будет целый корабль, переполненный учеными.

— Замечательно. Вы когда-нибудь пытались заставить физика рассказать что-нибудь людям, слабо заинтересованным в том, чтобы его выслушать?

— Ну, приходилось, в случае необходимости.

— Убежден, что у нас как раз такой случай. Кубическая теория. Гравитационные волны. Коронационные силы. Это очень опасная и злободневная штука.

— По-моему, все же корреляционные силы.

Он глубоко вздохнул.

— Да какое это имеет значение! Что нам нужно — это серьезный политик. Кто-нибудь, кто выступит против планетарных катастроф.

— Послушайте, — сказала она. — Не надо гнать слезу! У нас есть все сведения об этих людях.

— Знаю, — кивнул он. — На «Венди» находится Таскер, ему и придется говорить, но проблема вот в чем: его невозможно остановить.

— Если понадобится, мы это подредактируем. Послушайте, Авги, мы здесь, и должны сделать все, что в наших силах. Иначе я категорически отказалась бы от этого назначения. Однако все будет намного интереснее, чем вы думаете.

— С какой стати?

— А вот с какой. Планеты не сталкиваются друг с другом ежедневно. — Она сдвинула брови, сожалея, наверное, не о назначении, а о своем партнере. — И еще на Обреченной обнаружены руины.

— И ни единого признака цивилизации. Неужели кого-то может взволновать эта груда камней там, внизу?

— Авги, кто-то же нагромоздил эту груду камней.

— Сомневаюсь, что те, кого послали вниз, успеют это выяснить.

Она мягко улыбнулась.

— Я того же мнения. Послушай, забудь о «Венди». Обреченная — покинутая планета. Три тысячи лет назад она покрылась льдом. На ней — ни следа городов. Это означает, что даже если кто-нибудь и остался, то это — дикари. Безнадежно тупые дикари. А исчезнувшая цивилизация? Это уже новость. Люди, у которых нам надо взять интервью, бродят вокруг башни. Они не на корабле. Прикинь, каким образом подойти к этой стороне вопроса, и мы — в деле!

Он откинул голову на спинку кресла и уставился в потолок.

— Знаете, Эмма, иногда я действительно ненавижу эту работу.