На самом деле для проекта «Геркулес» сделать было ничего нельзя. Гарри позвонил по нескольким телефонам и только получил подтверждение того, что уже знал. Официальная версия гласила, что весь персонал Гринбелта отстраняется от работы на время проверки по линии секретности. «Включая вас», - сказал один из голосов.
Это было неудивительно. Гарри постарался выбросить это из головы, насколько возможно, и заняться другими делами. После ленча он провел второе заседание трехдневного семинара по менеджменту на тему о способах поощрения творчества подчиненных. Слушатели были из самых разных правительственных ведомств, и после общения с Хаклютом, Уиллером и прочими Гарри с ними просто отдыхал. Но пока они серьезно обсуждали технику «отпущенных вожжей» и умение не подчеркивать негативные моменты, Гарри сообразил, что стратегия работы проекта «Геркулес» с самого начала находилась в руках исследователей. И в этом, наверное, и была основная проблема. Он должен был продумать заранее все ближайшие и отдаленные эффекты открытий, отношения с общественностью и правительством, возможность недопонимания на всех уровнях. А он ничего не сделал и пассивно глазел, позволив задавить себя группе гениев, которых собрал Гамбини. Сейчас же уже слишком поздно. Звездный час чиновника пришел и ушел неиспользованный. Проект «Геркулес» потерял контроль над собственной программой, и, вероятнее всего, то, что от него осталось, исчезнет навеки в бездонных подвалах. В архивах Общей службы скорее всего.
И все же Гарри не мог себя убедить, что это была совершенно неудачная мысль.
Когда он приехал, чтобы отвезти Томми в Смитсоновский институт, Джулия отвела его в сторонку, и лицо у нее было серое. Испуганное.
- Получены результаты анализов, - сказала она. - Отрицательные.
- Отрицательные? В каком смысле?
- У Томми что-то не того типа. Для него они ничего сделать не могут. По крайней мере сейчас. - Она опустилась в кресло. - Килгор говорит, что позже, быть может.
В этот день Гарри с сыном бродили среди динозавров и звездолетов в светлых галереях, но, как теперь всегда бывало, между ними лежала тень. Поведение Томми в присутствии отца было почти траурным. Ощущение потери было видно невооруженным глазом.
В археологическом отделе царила все та же атмосфера, как в старые времена, когда они бродили среди больших камней с потеками из раскопок храмов, когда-то сверкавших башнями на мексиканском солнце.
В зале технологии рядом с моделью проектируемого нью-гэмпширского ускорителя Томми спросил, как всегда бывало, когда они куда-нибудь вместе ходили, не изменилось ли что-нибудь и не вернется ли он теперь домой. Гарри покачал головой. В последние недели он стал забывать Джулию, а жизнь, которую они прожили вместе, казалась теперь давней, как мексиканский храм, ее отдельные фрагменты - археологическими находками, высохшими камнями, выложенными в ряд.
И только Томми сохранял жизнь.
Гарри смотрел, как мальчик следит за мезонами в электрическом поле, быстрыми желтыми полосками на зеленом экране, высвобожденными в процессах, описанных на пояснительной табличке. Мальчик заинтересовался ядерной физикой после разговора с Эдом Гамбини, когда физик описал ему частицы такие маленькие, что у них вообще нет массы.
«Ничего себе маленькие!» - сказал тогда Томми, пытаясь себе представить это зрительно.
А Гарри стоял тогда рядом, зажав пальцами пакет с сахарными кубиками, которые всегда носил с собой как страховку от гипогликемии. Гарри присутствовал, когда его сына учили вводить себе инсулин. Врачи объяснили Томми, и его родителям тоже, как следует менять место инъекции, чтобы избежать повреждений кожи. Они составили схему, и по ней уколы делались в руки, ноги и живот. Мальчик принял ситуацию куда легче, чем его родители. Наверное, потому, что Гарри и Джулия понимали отдаленные последствия диабета.
Сейчас Гарри смотрел, как Томми вглядывается в устройства, уже виденные раньше. Если не считать бейсбольного стадиона, Смитсоновский институт был любимым местом мальчика в округе Колумбия. И еще Гарри думал, что у Сайруса Хаклюта могло быть лекарство.
Он отступил на несколько шагов и стал разбирать мелкий шрифт на табличке возле генератора мезонов.
И думал, что к этому моменту с проектом «Геркулес» уже, наверное, покончено. Розенблюм, быть может, ждет, что в ближайшие несколько дней Гарри придумает компенсацию для Гамбини. Какой-то вкусный кусок придется найти и для Уиллера, и для Хаклюта. Будут пытаться подкупить группу, гарантировать ее молчание, защитить от возможного презрения.
Томми и Гарри оставались до закрытия. Потом они прошлись теплым вечером по Конститьюшн-авеню, разговаривая о птеродактилях и компьютерных играх. Томми объявил, что собирается стать археологом.
- В Египте, - добавил он. Хорошая была минута.
На следующее утро Гарри ждало на работе приглашение зайти к Розенблюму. Он вздохнул, выпил кофе и побрел в офис директора. Гамбини уже был там.
- …и хорошо, что избавились, - говорил Розенблюм. У руководителя проекта был убитый вид.
- Надо смотреть по-другому, Эд, - сказал Розенблюм. - Вы на этой штуке набрали репутацию, хотя вначале была только головная боль. И лучше вам отойти в сторону. Теперь это проклятое Национальное общество сохранения науки может погавкать на кого-нибудь другого - для разнообразия. - Он кивнул в сторону Гарри. - Вот давайте у Гарри спросим. Гарри, я прав?
- Прав, - ответил Гарри.
- Послушайте. - Розенблюм постучал костяшками пальцев по столу. - Это все равно никак не могло выйти. При всех этих откровениях, касающихся безопасности страны.
- Они уже едут, Гарри, - сказал Гамбини.
- Фургоны будут здесь в течение часа, - добавил Розенблюм.
- Им от нас что-нибудь будет нужно? - спросил Гарри.
- Они просили всех быть на местах, чтобы открывать шкафы, ящики и прочую дребедень.
- Ах вот как? - спросил Гамбини. - Они собираются нас впустить?
Розенблюм сделал вид, что не слышит сарказма.
- Меня предупредили, что все, что не удастся открыть, предположительно, письменные столы, они заберут с собой.
- О'кей. Когда я могу попасть к себе в офис?
- Когда приедет Мэлони, они откроют. - Розенблюм потер затылок и сморщился, как от боли. - Когда все это кончится, Гарри, я прошу тебя повести Эда и его людей на ленч, Уведи их отсюда. Плати служебной карточкой, я утвержу расходы. А когда ты это сделаешь, Гарри, возьми себе несколько выходных. Ты их заслужил.
Мэлони приехал со своими людьми на передней машине - фордовском фургоне с надписью «Общая служба» - и глядел величественно вперед, как мог бы глядеть де Голль, въезжая в Париж. С ним ехали еще двое в дорогих костюмах и с каменными лицами. Еще шесть фургонов Общей службы следовали позади.
Они объехали лабораторию и зашли через черный ход, поставив машины поближе к двери. Распахнулись дверцы фургонов, и дюжина человек в рабочих комбинезонах выпрыгнули на асфальт, у каждого на пластиковой нагрудной карточке фамилия с фотографией. Водитель микроавтобуса перебросился парой фраз с Мэлони, взял папку и повел своих людей к зданию. Вели они себя как-то средне между военными и университетской публикой - точность вымуштрованной команды и небрежный разговор о «Краснокожих» и квантовой механике. Гарри понял, что среди этих людей есть несколько ученых, чья обязанность проверить, чтобы ничего не было упущено. Используют ли их потом, чтобы глубже изучить переводы? Может быть. Но у него было предчувствие, что, как бы ни повернулись ближайшие события, к тому времени, как Джон Харли покинет пост президента, текст Геркулеса перестанет существовать.
Гамбини и Гарри стояли в сторонке и смотрели. К ним подошла Лесли. Парадная дверь открылась, и группа Общей службы прошла внутрь.
Подошел Мэлони.
- Эд, могу я попросить тебя и твоих людей войти и открыть?
Гарри пошел следом и был удивлен, что его впустили. Первое нарушение правил безопасности.
Было видно, что людей Мэлони хорошо проинструктировали. Они разделились на группы и рассыпались по зданию.
В лаборатории они начали с компьютеров - просто отключили и вынесли. В принесенные упаковочные, коробки погрузили прочую аппаратуру. Команда Мэлони систематически обошла все рабочие места и изъяла все диски, лабораторные журналы, записки и распечатки. Их тоже сложили в коробки. Даже мусор из корзин вытряхнули в пластиковые мешки, запечатали и вынесли наружу.
Гарри стоял у дверей, откуда было видно, но не на дороге.
Процесс шел быстро. Лесли, Горди Хопкинс, Линда Барристер, Кэрол Хедж и другие, так усердно работавшие над проектом последние восемь месяцев, стояли в гневном молчании, глядя, как коричневые коробки выносят по коридору, мимо питьевого фонтанчика, вверх на один пролет по лестнице и на улицу.
Мэлони провел обыск всех запертых помещений, откуда изъял гору заметок и официальных документов. Гарри даже удивился, что в компьютерный век проект породил столько бумаг. Все помечали по месту расположения: «Стол Гамбини, второй левый ящик» и тому подобное.
- Как археологи находки маркируют, - сказал Пит Уиллер, прибывший как раз вовремя, чтобы отпереть стол. - Вряд ли Мэлони ожидает от нас большой помощи.
Хаклют смотрел, как его записи изымают из ящика Гамбини. Охранники вложили их в большой белый конверт, надписали и унесли. Гарри по выражению лица микробиолога решил, что тот подумывал выхватить бумаги из рук захватчиков и убежать.
Когда с офисом Гамбини закончили, владелец подошел к Мэлони.
- От меня еще что-нибудь нужно? Мэлони подумал.
- Нет, Эд, кажется, все.
Гамбини кивнул и отвернулся, не говоря ни слова. Взял свитер, достал из него золотое перо, оставленное им у себя на столе, и подал оба предмета Мэлони для инспекции.
- Это можно, Эд, - ответил Мэлони, не поддаваясь на провокацию.
- Пока, Гарри! - Гамбини протянул руку. - Ты чертовски здорово поработал.
В центре стало тихо. Лесли, Уиллер, Хаклют, системные аналитики, специалисты по общению и лингвисты оставили свою работу и смотрели на Гамбини. У некоторых в глазах стояли слезы.
- Вы все отлично поработали, - сказал он. - Я горжусь, что работал вместе с вами. Некоторых из вас пригласят продолжать работу в проекте. Я знаю, как много она для вас значит, и я хочу сказать вам: если вы действительно захотите, ничего стыдного не будет, если примете предложение. Я пойму. Думаю, все мы поймем.
И он вышел. Наступило неловкое молчание, и его прервал Мэлони, прочистив горло и призвав к вниманию.
- Мне хотелось бы предложить каждому продолжить работу в проекте «Геркулес». К сожалению, наши возможности ограничены. И в любом случае, как сообщил мне мистер Кармайкл, почти все вы нужны в Годдарде. Некоторым мы предложили должности, список будет роздан. И мы просим тех, чьи имена в нем есть, остаться в проекте. Пожалуйста, сообщите мистеру Кармайклу о своем решении до конца недели.
Он глянул на Гарри, поблагодарил его за помощь и занялся своим делом.
К часу дня из здания вынесли все. Мэлони представил Гарри подписанную ведомость всего изъятого, в том числе грамоты Оппенгеймера и медали Джефферсона.
- Агентство национальной безопасности возместит вам стоимость, - коротко бросил он.
И под сияющим солнцем колонна из шести машин двинулась к воротам.
В тот вечер почти все сотрудники проекта собрались в «Красной черте» на прощальный ужин. На самом деле они не разъезжались: техники оставались в Годдарде в разных проектах. Из исследователей Пита Уиллера и Кэрол Хедж попросят помогать в будущих работах, хотя они еще этого не знали. Гарри не думал, что Пит останется.
Сайрус Хаклют уехал, никому не сказав ни слова.
Лесли собиралась вернуться в Филадельфию.
- А оттуда, может, на какой-нибудь остров в Южных морях, - сказала она. - Хватит пока с меня.
Речей никто не говорил, но Некоторые брали слово, чтобы выразить свои чувства.
- Это было вроде как вместе в бою, - сказал один системный аналитик.
Гарри поблагодарил всех за верность и предсказал, что, когда Джона У. Харли давно забудут, «Геркулес» останется легендой.
- Наших имен, может быть, не запомнят, но будут помнить, что мы были.
Эти слова встретили аплодисментами, и несколько часов под балками и арками «Красной черты» в них верили. А для Гарри это замечание было всего лишь очередной вехой: впервые он на публике высказался нелояльно по отношению к своему работодателю.
Атмосфера прощальных вечеринок всегда напоминает поминки, подумал Гарри, впечатленный символическим окончанием эпохи. Каждое рукопожатие, каждый короткий обмен взглядами получают особое значение. Но относительно нешумный прощальный вечер сотрудников «Геркулеса» был как-то особенно согрет, быть может, потому, что само событие было уникально в истории человечества, и сорок с чем-то человек, собравшихся в скромном ресторане невдалеке от Гринбелт-роуд, все смотрели на звезды в поисках ответов. Что ж, видит Бог, кое-какие ответы они получили, и вряд ли кто-то может просить большего.
Гарри остался допоздна, пока люди не стали небольшими группами расходиться. Он пожал много рук, будто никогда уже не придется увидеться, хотя все завтра придут на работу.
К концу вечера он оказался наедине с Лесли.
- Когда ты уезжаешь? - спросил он.
- Завтра.
- Мне тебя будет не хватать.
Гарри вдруг заметил, что смотрит в пустоту. Она сжала его руку:
- Филадельфия не так уж далеко, Гарри. Он кивнул:
- Я надеялся, что ты это скажешь.
Анджела Делласандро подождала, пока представится возможность, и сказала Гарри, что он необычайно хорошо выглядит. К тому времени она уже пропустила несколько стаканчиков «манхэттена». И еще она добавила, что Эд Гамбини ее беспокоит. Гарри успокоил ее, и она отошла.
- Она права, - сказала Лесли. - Ему лучше быть подальше от проекта, но, пока он приспособится, это будет неприятный период.
- Нет, - возразил Гарри. - Он нашел своих инопланетян, и, думаю, сейчас он удовлетворен. С ним все будет в порядке.
- Надеюсь. - Лесли задумалась, Гарри даже сказал бы - забылась. - Ты веришь в волшебство, Гарри?
Он вроде бы догадался, какого ответа она ждет, но все равно покачал головой и попытался сбить торжественность момента.
- Нет. Единственная настоящая магия - это пиар.
Она усмехнулась - той лукавой улыбкой, от которой ее лицо преображалось. Потом улыбка исчезла, будто ее и не было, сменившись выражением иным - стоическим, что ли.
- У нас в руках было королевское прикосновение, Гарри, - сказала она. - И мы его выпустили из рук.
- Королевское прикосновение? - нахмурился Гарри. Что-то такое вспоминалось. Ах да, считалось когда-то, что монарх может исцелять недуги простым возложением рук. - Да, думаю, что так.
Она придвинулась к нему в объятия.
- Мне жаль, что я не сделала копий в первый же день и не разослала по свету. - Слишком она, наверное, много выпила или слишком разозлилась. Как бы там ни было, голос ее прозвучал так громко, что к ней обернулись все. - Теперь, увидев больного церебральным параличом или рассеянным склерозом, - сказала она слушателям, - или глухого или слепого, мы будем вспоминать, что в руках у нас было лекарство. А мы стояли и смотрели, как его хоронят.
Гарри всколыхнулся:
- Послушай, мы же сделали все, что могли.
- Милый, этого было мало. - Она вытерла глаза. - Но я не удивлюсь, если наши политики начнут жить необычайно долго.
- Но ты же не всерьез говоришь? - спросил Гарри.
- А что? Я бы лично против такого соблазна не устояла. А ты?
На Гарри волной нахлынуло чувство вины. Лесли пристально на него смотрела, будто знала про полученную им инъекцию. Но она прервала неловкое молчание.
- Гарри, - сказала она, - можно попросить тебя отвезти меня домой? Я слишком пьяна, чтобы вести машину.
Гамбини забылся сном и во сне лез по холму вверх, но вершина не приближалась. Там, на гребне, была скамейка, место, где можно отдохнуть и заглянуть на ту сторону^ но почва осыпалась под ногами, он терял равновесие и сползал по склону вниз. Сердце бешено колотилось, и вдруг гряда холмов мелькнула и исчезла. Гамбини лежал, изогнувшись, на простынях, глядя на сгустившуюся над головой тьму, которая казалась живой. Спальню наполнял рев моря.
Сердце все еще бешено колотилось, стучало изнутри в ребра, угрожая взорваться. Гамбини лежал неподвижно, пытаясь успокоить его усилием воли. Он просто слышал, как ритм сердца сливается с ритмом прибоя.
У него раньше уже бывали сердечные явления - приступы аритмии, ничего серьезного, если слова «ничего серьезного» могут относиться к чему-то, касающемуся сердца. Но сейчас сердце распухало и росло, и Гамбини понял, что это - сердечный приступ. Он нашарил рукой телефон, снял трубку и набрал девять-один-один.
- Сердечный приступ, - сказал он мужскому голосу на том конце. - Мне кажется.
Он назвал имя и адрес, и голос его заверил, что помощь уже в пути.
- Не вешайте трубку, - предупредил голос.
- О'кей.
- Вы в кровати? - Да.
- Есть у вас под рукой аспирин?
- В аптечке. В ванной.
- Ладно, не надо. Сесть можете?
- Не знаю.
- Попробуйте.
Зрение стало затемняться с краев.
- Не выходит, - сказал он в телефон.
Ответа не услышал. Ему подумалось, что пришло время умирать, и это оказалось совсем не так страшно, как он всегда думал. Если где-то там ведется учет, то ему ничего не грозит. Он никогда не пытался нанести кому-нибудь вред. Всегда с добром относился к собакам и тупицам.
И он улыбнулся почти последней своей сознательной мысли.
Мэлони и Харли искренне считают, что поступают правильно.
Интересно, что еще могло содержаться в передаче.
МОНИТОР
САЙРУС ХАКЛЮТ ОТВЕЧАЕТ НА КРИТИКУ
Утверждение д-ра Айдльмена, что смерть есть неотъемлемая часть плана природы для непрестанного обновления вида, неявно предполагает, что существует некая продуманная схема. Фактически читателя вынуждают найти нечто вроде сознательного намерения в той суровой системе, в которой мы рождаемся и которая в конечном счете убивает нас и наших детей. Единственный разум, который можно где бы то ни было обнаружить, - это наш собственный. И можно только удивляться рассуждениям, в которых слепая эволюция рассматривается как благонамеренная и в чем-то более мудрая, чем мы.
Истина же в том, что мы ничего не должны будущему. Мы живем сейчас, и это все. Перефразируя Генри Торо, мы стоим на разделительной линии между двумя огромными бесконечностями - мертвыми и не зачатыми. И давайте спасем себя, если есть такая возможность. Когда мы это сделаем, когда мы перестанем передавать нашим детям в наследство рак, старение и умирание, тогда и будем планировать то существование, которое должны вести представители разумного вида.
Сайрус Хаклют
Выдержка из раздела писем «Харпер», CLIII, номер 6, ответ автора на сообщение Макса Айдльмена, доктора медицины, акушера из Чикаго, выдвинувшего многочисленные возражения на статью Хаклюта в майском номере журнала. Д-р Айдльмен особо возмущался тем, что Хаклют не увидел тех вредных последствий, которые в долгосрочной перспективе принесет любой крупный успех продления человеческой жизни.