— Бабуля Кирсти заполучила «паренька для флирта», — с иронией сказала Нелл, обращаясь к Тэлли после телефонного разговора с бабушкой.

— Что?

— Она сообщила, что не сможет приехать на Рождество, потому что некто, по имени Джим Менциз, берет ее с собой в Роузсей. — Нелл улыбнулась. — Бабушка сказала: «Хочу подпортить кровь крошке Джимми».

— Кто этот Джим Минджи? — рассердился Тэлли.

— Думаю, нужно говорить «Менциз», но она произносит «Минджиз». Он член их клуба любителей бриджа. Бабуля уже о нем как-то упоминала. Видимо, он непобедимый спортсмен, и ему всего-навсего семьдесят.

Тэлли посмотрел на сестру и насмешливо произнес:

— Добрая старенькая бабушка Кирсти решила провести неприличный праздничный уик-энд с излишествами.

— Они там будут не одни, — заметила Нелл. — Собирается весь клуб любителей бриджа. Предполагаю, что между индейкой и бисквитом со взбитыми сливками они сыграют в азартную игру. Но, Тэлли, это не то, о чем ты подумал.

Он посмотрел на сестру недоуменным взглядом.

— А я что-нибудь говорил? Что ж, надеюсь, что даже старики практикуют безопасный секс. Должно быть стыдно — умереть от СПИДа до того, как от Королевы придет телеграмма.

— Перестань изощряться, ладно? — сделала гримасу Нелл. — Конечно, неплохо снова услышать прежнего Тэлли. Я уж стала думать, что ты подписал обет молчания.

Он вдруг опомнился:

— Именно так я себя иногда и чувствую. — Тэлли не сказал о Флоре, но оба они знали, что он о ней думает сейчас, как думает сотни раз на дню. — Что мы будем делать на Рождество? Смотреть друг на друга?

— Ну, насчет тебя не знаю, а я собираюсь насладиться прекрасным, совершенно свободным уик-эндом, без всяких гостей в отеле, до того, как все снова начнется в новогоднюю ночь.

— Для тебя все хорошо складывается. Алесдер приедет?

— Видимо, да, но он так же мой гость, как и твой.

— Ага, но именно на тебя он устремляет пристальный взор, как лунатик на луну, когда думает, что на него никто не смотрит. — Тэлли встал и подошел к окну. — Боже мой, снова дождь. С тех пор как уехали телевизионщики, все время идет дождь.

Тэлли посмотрел на капли, которые ручейками катились по оконным стеклам.

— Похоже на настоящий рок — никого из родственников у нас на Рождество.

«И Флоры не будет», — печально подумал он. Они не разговаривали с тех пор, как она сказала ему, что ждет ребенка.

— А я-то думала, что ты этому будешь только рад, — заметила Нелл. — Последнюю нашу семейную встречу успешной уж никак назвать нельзя.

К Рождеству клан Маклинов рассыпался по всему свету. Дональда с Гэлом в конце концов решили осесть в Нью-Йорке и купили себе квартиру в центре Манхэттена. По почте пришли посылки и для Нелл, и для Тэлли, и под елку в «Талиске» они уже положили свои подарки. Айэн провел большую часть декабря в Бомбее после аварийного взрыва на своем хваленом спиртовом заводе, когда пострадало несколько рабочих. Туда вылетели Сайнед с Найниэном, чтобы провести с ним Рождество, а Наэм собралась с друзьями-студентами в Альпы — покататься на лыжах.

— Я все понимаю, но это непорядок, верно? — сказал Тэлли. — Ради здешних благ и имущества мы себя отделили от всех, не так ли? И что мы за это имеем? Банковские задолженности, остров да индейку на двоих!

— На пятерых, точней, — напомнила ему Нелл.

Мик с Энн уехали на Рождество к себе домой, а Роб с Либби взяли отпуск и поехали на лыжный курорт в Горной Шотландии, где рано выпал снег на великое счастье — чтобы поддержать ослабевшую шотландскую индустрию зимних видов спорта. Для них это была поездка «прощания навек», потому что Женская Либ, заявив перед отъездом, что у нее тоска по дому, объявила о своем намерении на Новый год вернуться в Австралию. Из служащих отеля захотели остаться на Талиске только Калюм с Джинни, и отель должен был закрыться до 30 декабря, когда гости зарезервируют номера для празднования Нового года таким образом, который, как они надеялись, должен был быть здоровым.

— Хотя встрече Нового года и здоровью совсем не по пути, — заметил Тэлли, выслушав это.

Зазвонил телефон, и Нелл взяла трубку.

— Хотела бы знать, примете ли вы к себе на Рождество странницу, дорогая? — спросил знакомый голос Финеллы. — Никто меня не любит и не приглашает на Рождество.

— Я этому не верю, — возразила ее подруга, угадав затеваемую Финеллой интригу. — Но мы все тебе будем рады. Ты даже можешь разрешить некоторые затруднения. Я уж решила, что над островом сгустилась безысходная депрессия.

— Почему? Человек-гора еще на тебя не обрушился?

— Ни единого признака, что гора колеблется, раз ты об этом упомянула. Но это сгустилось не надо мной, а над Тэлли.

И, сказав это, Нелл с грустью поняла, что у нее дела обстоят не лучше, что прошла неделя с тех пор, как Алесдер был на Талиске, да и тогда он приехал только для того, чтобы попасть на запись «Горячего Гриля».

— А Тэлли не ищет плечо, чтобы выплакаться — по какому-нибудь счастливому совпадению? — спросила Финелла.

— Да, да. Я допускаю, что очень может быть, — ответила Нелл, взглянув на брата, который все еще угрюмо смотрел в окно на дождь.

— Хорошо. Захвачу с собой носовых бумажных платков, — сказала Финелла и попрощалась.

Когда Нелл отодвинула назад стул и встала, раздалось недовольное мяуканье.

— О Господи, прости, Тэтчер, — сказала она, когда из-под стола покатился к двери черепахового цвета клубок. — Я не знала, что ты там.

До отъезда семьи из Голливуд-Гарденс кошке Нелл бесчестно вкатили укол снотворного, засадили в клетку и на самолете доставили в Глазго. Три дня назад она прибыла и только-только пришла в себя, так как действие лекарства проходило. Нелл утешилась тем, что, несмотря на изменение внешнего вида хозяйки, кошка сразу же ее узнала. Но хозяйка впоследствии не очень была довольна, проведя два мучительных часа за рулем машины, мчась по дорогам Шотландии и слушая громкие Тэтчеровы «мяу-мяу». Позднее Нелл не могла понять почему, но котенок прижился в доме и, видимо, неплохо, потому что принес уже несколько дохлых мышей, пойманных в парке у гостиницы.

— Какая гадость! — воскликнула Нелл, наклоняясь, чтобы поднять еще одну тушку, доставленную ей под стол. — Без этого я могла бы обойтись.

— А что там у тебя с Финеллой? Я думал, что она тебе нравится, — резким тоном спросил, не оборачиваясь, Тэлли.

Она мне нравится, — вставила Нелл, подходя к брату и держа мышь у него перед носом. — Вот из-за чего я сказала «какая гадость»!

— Проклятая кошка, — рассеянно сказал Тэлли. — Почему мыши ей всегда мешают?

— Ох, развеселись же ты, Тэлли, — в сердцах произнесла Нелл, направляясь к двери. — Если не хочешь сказать мне, из-за чего у вас произошла ссора, ради Бога, сходи к Флоре и Маку и объяснись. Ты жалок, как великий грешник.

Нелл замерла на месте, когда услышала брошенную братом лаконичную фразу:

— Флора ждет ребенка!

Ошеломленная и испуганная, Нелл выбросила мышь в корзинку для мусора и пристально посмотрела на брата. Она не знала, что и сказать.

— Ох! — единственное, что Нелл смогла произнести.

— Она говорит, что ждет ребенка не от меня. — У Тэлли на глазах навернулись слезы.

— А ты ей не веришь?

— Как же он может быть ребенком Мака? После десяти лет? Это маловероятно или вообще невозможно. — Тэлли опустился в кресло за своим столом, подпер лицо ладонью:

— Но что я могу сделать?

— Господи, Тэлли, я не знаю. Как все ужасно!

— Ирония судьбы… Недаром это случилось под Рождество! Дитя в яслях и все такое… Доброе отношение ко всем людям… А Флора не очень по-доброму ко мне отнеслась.

Нелл устроилась на столе рядом с креслом брата.

— Я не уверена, что она тоже знает, что делать. Чертовски неловкая ситуация. А может, он от Мака. Они ведь ужасно хотели детей, правда?

— Да, и какая же она хитрая! Просто добилась того, чего хотела, под самое Рождество. — Тэлли был суров и холоден, в его голосе слышался гнев.

— Ты что, считаешь, что Флора это сделала с целью? — ошеломленно спросила Нелл. — Ох, ну нет! Я уверена, что она не специально.

— А почему нет? — спросил Тэлли. — Мы никогда не говорили о предохранении. Я был настолько счастлив, обладая ею, что ни о чем таком даже не думал. Наверное, где-то в глубине души я считал, что у нее детей быть не может. Все время повторяю про себя — какой же я был дурак! Какой дурак! Я не хотел тебе рассказывать, но мне нужно кому-нибудь выговориться. Я даже думал поговорить с Маком. Он должен знать, что ребенок может быть не его, верно? Но почему-то я не могу…

Реакция Нелл на эту идею была немедленной и резкой:

— Я считаю, что так поступить было бы очень нехорошо.

— Бедный старина Мак, и его Флора сделала таким же круглым дураком, как и меня. Только он об этом не знает!

— Что не слышало ухо, не переживает сердце, — спокойно сказала Нелл, отметив про себя, что роль утешительницы становится для нее привычной.

Она не могла припомнить, сочувствовала ли когда-либо прежде Тэлли, до того, как увидела его сраженным Флориным уходом, но теперь Нелл снова переполнила жалость:

— Бедный не Мак, а Тэлли. Мне так жаль тебя. Какая мучительная ситуация — и какой жалкий конец любовной страсти. Ты сильно Флору любил, да? — На его безмолвный кивок Нелл помолчала сочувственно, а потом добавила: — Но вы с ней совершенно разные. И ты знаешь, все равно бы у вас ничего не получилось.

— Я этого не замечал, — резко сказал Тэлли — Да сейчас это и неважно, раз прости-прощай. Теперь я — как непризнанный внебрачный отец. Хотел бы я узнать, сколько мужчин, глядя на своих детей, сомневаются — в самом деле они от них? Да, я могу смотреть на своего ребенка и знать, что он мой, но ведь он или она не смогут меня узнать.

— Каков же выход? Если ты расскажешь Маку, ты можешь вообще ребенка лишить отца. Флора может никогда тебе этого не простить, а Мак может ее бросить. После того, конечно, как убьет тебя! Он с тобой церемониться не станет.

— Ты на ее стороне, — заявил сердито Тэлли. Вы, женщины, всегда друг за друга горой.

— Да нет, я не на ее стороне, — оскорбленно возразила Нелл. — Но сейчас Флора делает, как лучше. Так или иначе, если она любит Мака, она его оставить не хочет, особенно если он отец ребенка.

— Но она говорила, что любит меня.

— И, возможно, любила. Наверняка и сейчас любит. Но ведь ребенок может иметь только одного отца, верно? Пойми это, Тэлли. И Мак — это как раз тот, кто, как и Флора, отсюда родом.

— Ты хочешь сказать — я не отсюда? Ни ты, ни я — не имеем к этим местам никакого отношения?

Нелл с сожалением кивнула:

— Мы имеем к этим местам не такое отношение, как люди, которые здесь родились и выросли. Мы пришлые, чужаки, и всегда так будет. Держаться друг за друга — это для них естественно.

Тэлли покачал головой в замешательстве:

— А ты изменилась, Нелл. Это ведь ты думала, что мы тут сможем устроить свою судьбу. А я просто рассматривал это место как деловое предложение.

— Что ж, ты тоже изменился, — мягко ответила ему она, — ты старался сделаться частью этого места, так же, как и я. И ты в этом преуспел.

— Нет, мы оба потерпели неудачу.

— Что ж, мы тяжело начали. Без того, чтобы не начать, невозможно в чем-либо преуспеть.

— Во всяком случае кое-что нам удалось, — с кривой улыбкой заключил Тэлли. — Мы не те, кем были в свой день рождения в двадцать девять лет. Помнишь, как ты говорила, что ты хотела бы стать другой? Ладно, скажу тебе, Нелл Маклин, кое-что, не знаю, правда, зачем. Нравишься ли ты себе сейчас или нет — мне нравишься. Не потому, что ты изменилась внешне, а потому, что ты научилась уважать себя и вызывать уважение у других.

Нелл пожала плечами.

— Может, я так выгляжу, Тэлли, но внутри я просто несчастна. Всегда я была благодушна, все мне подходило, а теперь я просто сгусток безнадежности. А вот ты, да, изменился — стал больше другим сочувствовать, стал эмоциональней. Ты уже совсем не тот, каким приехал из Лондона.

Нелл помолчала и улыбнулась:

— Для начала это уже неплохо.

— Я растолстел, надо это признать, — согласился Тэлли, похлопав себя по животику, и снова печально скривил рот. — Это потому, что я был счастлив. Сейчас я снова похудею.

— Ладно, раз уж мы пустились в философствование и размышления, как в романе, я признаюсь тебе во всем. — Тут Нелл потрогала рукой горло — воспаление все еще не прошло. — Я чувствую себя ужасно. Меня постоянно рвет.

— Я знаю, — просто сказал Тэлли.

— Ты знаешь? — переспросила Нелл. — Откуда ты знаешь?

Он смотрел на сестру с большим сочувствием.

— Вспомни — мы же двойняшки. Я, может, и дурак, но ведь не слепой, — сказал Тэлли. — Я видел, что регулярно пять блюд за обедом ты съедала. Никому бы не удалось столько есть и при этом так сильно, как ты, сбросить вес, если только он не болен или не мечет все назад. Я боюсь, что ты этим злоупотребляешь, как наркотиком. Тебе нельзя этого делать, если ты еще не остановилась.

— Я знаю, — проговорила Нелл, — и пытаюсь прекратить, но это очень трудно. Веришь или нет — мне понравилось быть худой и мне нравится освобождать себя от еды таким образом. Почему-то и то, и другое меня очень успокаивает. Ну, не отвратительно ли это? Господи, мы какая-то запутавшаяся пара, да? Ты болен от любви, я больна от рвоты.

— Ты о нас так говоришь, как о паре гигантских медведей-панд: «Найдут ли Больной От Любви и Больной От Рвоты истинную любовь для продолжения рода?» Посмотрите на этих дурачков!

Тэлли выдавил слабую кривую ухмылку, вскочил и зашагал к двери.

— Мне уже лучше, — сказал он, будто стараясь убедить и успокоить сестру. — Благодарю, что выслушала. Хочу поездить по магазинам перед Рождеством.

— Ладно, только не покупай никакого кашемира, — отозвалась Нелл лукаво. — У Финеллы тьма этого добра.

Сама она решила пойти навестить Флору. Нелл все время думала — как стыдно, что там, должно быть, нависла тень несчастья над самим существованием ребенка, которого так долго ждала Флора. Ей, Нелл, нужно пойти и поздравить Флору ради дитя.

Флора занималась своей еженедельной выпечкой: подбородок ее был испачкан мукой, на ней был довольно старомодный фартук с воланами, надетый поверх джемпера и юбки. Флора выглядела бледной и утомленной. Проведя Нелл в кухню, она, извиняясь, сказала:

— Мне нужно поставить лепешки в духовку, а то они не поспеют к чаю для Мака. Пожалуйста, садитесь.

Указав на стул, Флора взяла специальную круглую форму-резец и стала ее вдавливать в толстую лепешку раскатанного теста, в котором уже было сделано несколько круглых отверстий.

— В последнее время у вас не хватало времени, чтобы много печь, — заметила Нелл, присев. — Мы все были так заняты в гостинице.

— Ну да, Маку не хватало лепешек. Сегодня я ему пообещала испечь. — Флора сосредоточилась на своем занятии, избегая встречаться с Нелл взглядом.

— Вы выглядите немножко утомленной. Должно быть, устали, — с сочувствием сказала Нелл. — Тэлли рассказал мне о ребенке, — добавила она, и Флора бросила на нее испуганный взгляд. — Поздравляю! Должно быть, вы очень рады.

— Думаю, Мак рад больше, — ответила Флора, сильно покраснев, — он всегда хотел детишек. — Она почти шептала, слова были еле слышны.

— Он, наверное, хочет мальчика, как я подозреваю, чтобы брать его с собой на лодку. — Нелл надеялась, что голос ее звучит бесстрастно.

— Ну да, может быть. — Флора закончила вырезать кругляши и стала смазывать их молоком, взяв кондитерскую кисточку с деревянной ручкой. Как только с этим было покончено, она подняла полный противень, открыла духовку и поставила его туда, посмотрев на кухонные часы. Было три тридцать.

— Не хотите ли сейчас выпить чашку чаю, а то мы можем подождать лепешек, — спросила Флора уже более спокойно.

— От чаю я не откажусь, — сказала Нелл, — я только сейчас поела, так что я не голодна. «Господи, — подумала она, — все те же оправдания!» Она вообще не ела ленч и есть не хотела.

Флора поставила чайник и стала убирать со стола. Доску, форму, скалку и помазок она с шумом положила в раковину. Нелл ждала, что заговорит Флора, Флора ждала этого от Нелл. Тишина становилась тягостной.

— Как Тэлли? — в конце концов спросила Флора.

— Он расстроен и подавлен, — начала Нелл, прощупывая почву, — думаю, ему вас не хватает. Он говорит, что вы ведьма, но он так не думает. Просто ему очень тяжело.

— Да, я ждала, что так и будет. На самом деле я сожалею.

Флора насыпала заварку в чайник и согрела его. Она села напротив Нелл и посмотрела на нее обеспокоенно:

— Я не хотела причинить ему боль, но что я могла сделать? Нам нужно было все покончить.

— Это его ребенок, Флора? — смело спросила Нелл.

Опять наступило тяжелое молчание — Флора как будто пыталась решить: довериться Нелл или нет, но потом просто пожала плечами, так ни на что и не решившись, и сказала: — Я не смогу в следующем сезоне работать в гостинице. Мак хочет, чтобы я оставалась дома с ребенком.

— Нам будет очень вас не хватать, но, конечно, я понимаю. Наверное, вы сможете позднее выполнять какую-нибудь временную работу? Непростительно было бы нам потерять связь.

— Даже не знаю. Может, будет лучше, если я буду от Тэлли подальше.

— Я так не считаю, — поспешно вставила Нелл. — Он не из тех, кто копит обиды. А насколько я знаю, что он сейчас чувствует, ему бы хотелось видеть ребенка. Это просто справедливо, верно?

— Постольку, поскольку он не сделает неприятностей. Я не хочу Мака волновать. Он так счастлив, что у нас будет ребенок, — тревожилась Флора как будто искренне.

Нелл покачала головой:

— Тэлли не будет ничего делать, Флора, я уверена, никаких неприятностей. Он все понимает в глубине души. Поскольку это было не по любви.

— Ах нет, это не так, — поспешно ответила Флора, — я любила его. Я люблю их обоих.

«Разрываясь между двумя любовниками, — тихонько напевала Нелл всплывшие в памяти слова популярной песенки, которую помнила с юности, — бедная Флора!»

— Давайте организуем проверку отелю в Талиске, — предложил Тэлли, внезапно оживившись. Был Рождественский сочельник, и домашнюю вечеринку в «Талиске», немного скучноватую, организовали в холле, около елки. В большом камине, закрытом огнеупорной задвижкой, на поленьях плясало пламя, но из печи не показывался дымок — он не осмеливался попасть в атмосферу скучного праздника.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Нелл. Они пили розовое шампанское и ели жареный миндаль. Джинни с Калюмом вдвоем сидели на ручке кресла; Тэлли довольно неловко взгромоздился рядом с Финеллой на нижней ступеньке резной лестницы, а Нелл с Алесдером растянулись с обычной своей предосторожностью на противоположных концах дивана.

Холл освещался только лампочками на елке, да светом пламени в камине.

— Ну, рекламная брошюра говорит, что «Талиска» походке добавит живости, а взору — блеска, — продолжал Тэлли, переводя взгляд с одного лица, видневшегося в полумраке, на другое. — Давайте отнесемся к этому так, будто это для нас написано. Можем сделать вид, что мы — только что приехавшие гости. Мы устали и очень вымотаны, мы распаковали багаж и сейчас… — Он взглянул на наручные часы. — …шесть часов. Что мы теперь сделаем?

— Двинемся в джакуззи! — хором сказали Нелл и Финелла, обменявшись взглядами.

— Верно! И оно уже заполнено, и вода горячая! — вскричал Тэлли и быстро поднялся.

— Отбросим все наши заботы и неприятности, сейчас же идем и в него нырнем! — И он подал руку Финелле.

— Я так понимаю, что под «заботами и неприятностями» ты имел в виду одежду, — растягивая слова, сказала она, беря его за руку и быстро вставая. — Ну, что ж, я играю. Моя мама всегда мне повторяла, что нижнее белье у меня должно быть такое, чтобы всегда быть готовой попасть под автобус, хотя я лично предпочитала умереть иначе. — И Финелла с готовностью начала расстегивать вышитый блестящими нитками шелковый жакет, который был на ней надет поверх белой шелковой блузки и брюк из черного кашемира.

Нелл посмотрела на Алесдера. При мигающем, свете пламени он выглядел грустным, но ей на миг показалось, что она подметила в серой глубине его глаз какой-то огонек.

— Финелла, поостерегись, — поспешно предупредила она подругу, переключив на нее внимание. — Я бы на твоем месте здесь не оголялась. Идти через тоннель в спортзал довольно холодно.

— Ничего, она выдержит, — воскликнул Тэлли и бесцеремонно потянул Финеллу к главному входу:

— Давай, Элла!

В тоннеле эхом отдались их стремительно удаляющиеся шаги, и в уютное тепло, которое до этого коконом окутывало их всех, ворвался холод.

Спортзал был оборудован в бывшей бильярдной, куда можно было пройти через старинную караульную на первом этаже башни.

Джинни нервно захихикала, желая, чтобы на ней было другое нижнее белье, а не бюстгальтер и трусики-бикини из тонкого кружева, которые она надела под короткое платье бирюзового цвета и толстые белые колготки.

Калюм помрачнел и хотел отказаться от участия в купании, но потом, видимо, его точка зрения внезапно изменилась, и он пожелал поддержать всеобщее веселье.

— Вот проклятие! — произнес он, сбрасывая с колен Джинни. — Почему бы не пойти? Ну-ка, поваренок!

Когда и они пошли на холод, Нелл посмотрела на Алесдера. Они все еще не могли сделать первый шаг, хотя оба были уверены, что нынешнее Рождество должно внести ясность в их отношения. Нелл, сокрушаясь, все больше склонялась к мысли, что им нужно порвать всякие отношения. А в таких обстоятельствах, конечно, Алесдер ведь был не тем человеком, чтобы отбросить благоразумие вместе с твидовым пиджаком?

— А вы могли бы выдержать? — повторила Нелл, прощупывая почву.

Алесдер сдвинул брови и нахмурился. Наступила томительная пауза, когда Нелл, затаив дыхание, ждала, что будет, казалось, целую вечность. Она твердила себе, что это не имеет значения, что прыжок в джакуззи вообще глупая идея, что от такого солидного юриста, как Алесдер, невозможно ждать, что он будет играть в детские игры.

Но вот лицо у него просветлело, и он по-мальчишески заулыбался. И даже в полумраке было видно, что это изменило его всегда очень серьезное лицо. Никогда прежде Нелл не видела у Алесдера такой улыбки.

— Только не говорите в Юридическом обществе, — объявил он, вставая и подавая Нелл руку, — а то они все наверняка захотят к нам присоединиться.

Спеша пройти через холодный мрачный тоннель, Нелл чувствовала, как у нее на нервной почве сжало желудок. Положим, когда на ней не будет брюк, ему не понравится то, что он увидит? А вдруг то, что увидит она, вызовет отвращение? Все выглядело так, будто они идут не только для того, чтобы нырнуть в ванну.

Общественное джакуззи в спортивном зале было большим круглым бассейном, рассчитанным на шесть человек. При одном прикосновении к кнопке циркуляционные насосы и воздуходувки образовывали в нем настоящий водоворот. Тэлли уже это сделал, и в бассейне весело закрутился вихрь.

Нижнее белье Финеллы на случай гибели под автобусом состояло из того, что в мастерских по пошиву белья называют «грацией», но она подчеркивала в ней все — будучи изготовленной из обтягивающего черного кружева, натянутого так, что оно сделалось прозрачным.

— Все, что вы видите, все можете заполучить, — оживившись, бесстыдно заявила Финелла, позируя, как центральный нападающий, на краю большой круглой ванны перед тем, как соскользнуть в бурлящую от воздушных пузырьков воду.

— И я приду все это заполучить. Как только захвачу побольше шампанского, — сообщил ей Тэлли, раздетый до спортивных трусов и рискующий заработать воспаление легких. Подвал был удачно расположен внизу, куда вела короткая каменная лестница, на которую можно было войти через люк в полу спортивного зала. Тэлли отсутствовал очень недолго.

Красно-рыжие волосы Калюма были чуть-чуть темней его пылающего лица, пока он раздевался до плотных синих плавок, которые открывали все чрезвычайно впечатляющие части его удивительно мускулистого белого тела.

— Вопреки тому, что говорят, что многие, очень многие повара портят суп, составляющие нашего супа через минуту очень улучшатся, — сказала Финелла и подмигнула ему, когда он спускался в джакуззи. За ним в большой поспешности ринулась Джинни, беспокоясь о том, чтобы не демонстрировать свое дешевое белье дольше, чем необходимо. Мелькнули веснушчатая белая кожа и кружева кремового цвета, а вслед за ними раздался всплеск, и все тут же исчезло под пузырьками.

Вынырнул из люка Тэлли с двумя зелеными бутылками, как раз тогда, когда в спортивный зал вошли Нелл с Алесдером. Он помахал им бутылками и шагнул в бассейн с криком:

— Похоже на то, что нас двое!

Алесдер быстро и методично стал раздеваться, повесив пиджак, рубашку, галстук и брюки на крюк и аккуратно засунув носки в прочные коричневые башмаки, а потом поставил их рядом на полу. Нелл исподтишка разглядывала его, пока сама медленно снимала короткие сапоги, носки и перекинула через ручки тренажерного велосипеда черные леггинсы и объемный свитер от «Эррэна». Алесдер стоял в трусах и по-джентльменски ждал ее, весело и с удовольствием наблюдая, как все более оголяется ее тело.

— Как вы это называете? — спросил он с искренним интересом, показав на белый ситцевый малюсенький лифчик, обшитый широкой полоской кружев с тесемкой. — Кажется, что это ни жилетик, ни бюстгальтер.

— Ну да, это ни то, ни се, или оба сразу, — ответила, покраснев, Нелл осевшим от смущения голосом.

Сама она лукаво смотрела на спортивные трусы Алесдера, обтянувшие его выступающие гениталии. Кроме того, Нелл с радостью отметила, что на теле Алесдера не было ни грамма лишнего веса: регулярные походы по горам течение среднего возраста сдерживали в берегах. С облегчением Нелл подумала: «Будь благоразумна, Алесдер будет в форме, даже когда достигнет почтенного возраста!»

— Мне на Бен-Невисе было теплей на снегу под открытым небом! — воскликнул он, вздрогнув. — Надеюсь, что вода горячая!

Она действительно оказалась горячей. Алесдер и Нелл с удовольствием погрузились в ее теплые объятия, располагаясь поудобнее среди уже находящихся там ног и тел, и Алесдер не собирался сообщать Нелл, что с момента соприкосновения с водой ее ослепительно белый бюстгальтер сделался прозрачным, как пленка. Алесдер обожал женскую грудь. Ведь именно вырез на кофте Нелл впервые возбудил его физический интерес, и хоть прошло полтора года, ничего не изменилось. Сейчас она была худой, а на его вкус слишком даже худой, но ее задорные холмы-близнецы, сильно обтянутые тонкой хлопчатобумажной тканью, были все еще достаточно высоки и ужасно желанны для него. Из его памяти под воздействием тепла и пара испарились воспоминания о прекрасной груди Мюриел.

— Пена и пузырьки, — провозгласил Тэлли, и под его рукой хлопнула пробка. — Боюсь, что стаканов нет. Они были бы слишком опасны. Не хочу, чтобы разбитые стекла пронзили прекраснейшие ягодицы Финеллы.

— Мы уж не спрашиваем, что бы вы хотели, чтобы было пронзено, — пробормотала, сделав первый глоток, неугомонная Финелла. Розовая пена потекла по подбородку и шее, когда она неловко наклонила бутылку ко рту.

— Сразу видно, что ты не очень доверяешь языку, — заметил Тэлли критически, обращаясь к Финелле, тогда как сам откручивал и вторую пробку.

— Этому одни учатся гораздо быстрей других, — весело проговорила Финелла, опустив бутылку. — Очень жаль, что нельзя вылизать все, что я пролила, потому что все сразу смылось.

Хлопнула вторая пробка и исчезла в полумраке спортивного зала; Тэлли отпил, смакуя, шампанское и передал бутылку Нелл.

— Знайте, это тоже целое искусство, лукавым тоном сделал он заключение. — Вам нужно просто наклонить бутылку так, как надо, и поиграть ею, исполнить все, как надо, а то у вас все с пеной уйдет, как у гонщиков на машинах после получения Гран-при.

— Не могу перенести, когда они такое проделывают, — с чувством отозвалась Финелла. — Всегда мне хочется взобраться на помост, раскрыть рот и ловить капли.

— Там лучше быть поосмотрительней, дорогая моя, когда будешь это делать, а то закончится тем, что проглотишь что-то совершенно другое, — с важностью предупредил ее Тэлли.

— Кто говорит о глотании? — спросила Нелл, внеся прозу в беседу. — Что на обед, Калюм? Я голодна!

— Голодна ты всегда! — сказал сурово Тэлли. — Тебе следует еще немножко потерпеть.

— Сам потерпи, — резко сказала ему Финелла, заметив, как Нелл вспыхнула от смущения, и кинулась на защиту подруги. — Сейчас время Рождества, а не злого торжества.

— Обед в духовке, — счастливым голосом отозвался Калюм, проявив большое мастерство в опустошении бутылки шампанского. — Тушеная говядина с морковью.

— А вот и нет, — разуверила их Джинни, не в силах позволить такое надругательство над кулинарией, — у нас сегодня «говядина по-бургундски», а это — деликатес!

— Жаль, — отозвался Алесдер, скрестив ноги ножницами в потоке так, чтобы своим бедром прижаться к бедру Нелл, — мне больше нравится тушеная говядина с морковкой.

— Я не сомневаюсь, — засмеялась Нелл, не в силах понять, было ли это прикосновение желанное или случайное? — Верно, холодная и съеденная предпочтительно на какой-нибудь горной вершине.

— Все-таки я бы ею с вами поделился, — отозвался он. — А если бы вы разрешили, я бы даже разделил с вами спальный мешок.

Нелл удивленно посмотрела на Алесдера. Теперь бутылку держал он, и его худое загорелое лицо раскраснелось под действием пара и розового шампанского.

— Это должно было произойти там, на вершине? — осторожно спросила она, а Джинни засмеялась. Нелл точно не могла сказать, из-за чего засмеялась — подслушав их разговор с Алесдером или же из-за того, что делал под водой Калюм.

Тут Нелл почувствовала, что и Алесдер что-то делает с ней под пенной поверхностью воды. Его рука мягко ощущалась под коленом, а на бедре покоилось плечо. Ощущение было приятное, щекочущее, и несколько минут Нелл мечтательно лежала на спине, наслаждаясь этим; только один раз, повернув голову, взглянула на него вопросительно. Глаза у него были закрыты, на губах застыла слабая улыбка. Внезапный холод охватил ее, невзирая на горячую воду. «О нет! — подумала Нелл в страхе. — Пожалуйста, пусть он не думает о Мюриел!» Она решительно старалась отогнать эту чудовищную мысль и утопить ее в эротическом круговращении вокруг себя. Казалось, что джакуззи превратилось в сплошную эрогенную зону, так как звучность дыхания в бассейне стала слышней шума насосов.

— Достаточно, дети, хватит, — заявил Тэлли, поднимаясь в своих чудесных спортивных трусах. Он неловко потянулся, чтобы выключить кнопку от джакуззи, и шум воды стал постепенно утихать.

— Как распорядитель церемонии я объявляю перерыв. Через пятнадцать минут мы вновь появимся на кухне, чтобы каждый подал сам себе обед.

— Пятнадцать минут — это очень мало, — пролепетала Финелла, окинув с интересом подозрительную припухлость. — Маловато для того, чтобы полностью проверить увеличение нашей бодрости и блеска.

— Только так, — сказал Тэлли с торжественностью церемониймейстера. — Я обнаруживаю у всех избыток энергии и блеска и считаю, что они должны быть у всех понижены холодным душем, а для Финеллы Дрюммон-Эллиот — душ вдвое холодней. О-ох!

Тэлли увернулся от Финеллы, которая попыталась схватить его за бедро, ударился об ее острые длинные ногти и с удивительной проворностью понесся из бассейна.

— Тэлли Маклин, ты отродье! — заверещала возбужденно Финелла, восстав из воды, как «Венера» Ботичелли, в черном кружеве, и кинулась за ним из джакуззи и через спортивный зал к душу. — Ну, я тебя поймаю!

— Да, и я склоняюсь к мысли, что поймает, — понаблюдав, сделал в изумлении вывод Алесдер, вставая и отряхивая с рук и плеч воду. — Брр! Снаружи холодно, мороз, а я и позабыл. — Он протянул Нелл, чтобы вытянуть ее из ванны, сильную руку, в которой — какая радость! — она, видимо, нуждалась, обнаружив, что у нее постыдно ослабели ноги. Калюм с Джинни казались довольными всем на свете, оставшись плавать в джакуззи еще на какое-то время, закрыв глаза и нежно лаская друг друга.

Алесдер окинул их изучающим взглядом, а потом, дав право действиям без слов говорить самим за себя, нежно притянул Нелл к себе и, подняв руку, накрыл ладонью ее грудь, обтянутую ситцевой тканью. В серых глазах Алесдера она с радостью и возбуждением увидела только любовь и желание, и никакой Мюриел.

— Четверо как-то сделались здесь похожими на толпу, верно, дорогая? — прошептал он, поцеловав Нелл. — Не можете ли вы напомнить мне, где я оставил свой спальный мешок?

Так никто и не узнал никогда, кто где спал той ночью. Ясно, что Калюм с Джинни так и не поднялись в коттедж, но Нелл точно не узнала, какую из комнат на первом этаже они заняли. Финелла занимала «Окопник лекарственный», но и тут снова Нелл не была уверена, спала ли она в ней, потому что вскоре после того, как они все жадно уплетали говядину по-бургундски из мисок и ложками с ломтями хлеба и с «Божоле» в неограниченных количествах, она сама, довольная, угнездилась с Алесдером в «Полевом ирисе».

Нелл допускала, что это неизбежно произойдет, но все равно не была уверена — вплоть до того самого момента в джакуззи. Не потому ли это случилось, что ток их чувств друг к другу потек в одном и том же направлении? Возможно, их чувства передались с бурлившей водой, как по проводнику, и вода замкнула их друг на друга, или, может, просто было отличное настроение и подходящий момент? Но сейчас то, что настороженность в них сменилась страстью — было необычным, а естественным и удивительным было то, что как будто для них это было не новостью, а разделенной любовью, которую они очень долго питали друг к другу. Для Нелл эта награда была намного богаче и ценней, чем то, что она чувствовала с Дэйвидом или Клодом, хотя Алесдер был любовником традиционных привычек и удовлетворяющим женщину, и таким, с кем делить постель, как она чувствовала, может быть и удобно, и желанно, хоть целую вечность.

— Самое ужасное, — прожурчала Нелл, уткнувшись в его теплое гладкое плечо, когда они лежали, обнявшись, посередине огромной постели в его комнате, — что Санта-Клаус не знает, куда ему идти, чтобы нам в чулки положить подарки.

— Пусть он, как и мы все, крадется по коридорам, — отозвался Алесдер, целуя ее волосы.

Его до сих пор поражала ее невесомость: в его объятиях Нелл была тонкая и хрупкая, как ребенок.

— Может, его забавляет неплохая игра «Найди чулок». Я знаю, что говорю. Их, чулок, так мало в дни колготочного буйства.

— Ну, может быть, их опять станут носить, потому что сейчас юбки стали подлинней, вы, старомодный джентльмен! — сказала Нелл и, опершись на локоть, приподнялась, как будто ее вдруг осенило: — А вдруг Санта-Клаус подумает, что все мы испорчены и подарков не заслуживаем?

— И будет прав. Это место — просто притон греха. В скольких комнатах здесь ты ночевала?

Вопрос был задан в шутку, но Нелл почувствовала за смешливым тоном и нотку завуалированного интереса.

— В моей собственной, конечно, и в «Скабиозе», но ты тогда это видел. И все. Не такая уж я падшая женщина, какой ты меня представляешь.

— Жаль, — заворчал Алесдер, обхватывая руками ее зад. — Я-то надеялся получить кое-какие уроки по необузданным любовным игрищам.

Нелл погладила его по спине, двигаясь от плеча к мягкому изгибу, к ягодицам. Ну, что сказать о его спине? Гладкая и мускулистая, и, несомненно, сексуальная.

— Мы можем провести соответствующий курс, — прошептала она, почувствовав возобновившееся возбуждение в тех потаенных местах, которыми восхитилась прежде, когда они так выступали в его белых трусах. «Завидуй теперь до посинения, Клод, — злорадно подумала Нелл, подвигав бедрами для большего воодушевления этих самых мест. — Может, ты на высоте в смысле призов за красоту, но, в сравнении с Алесдером, тебе не хватает азарта щедрости!»

— Думаю, что мы и так соответствуем неплохо, — заметил Алесдер, показав на деле, что он имеет в виду. — Моя часть соответствует твоей части. И они совершенно определенно продвигают друг дружку на головокружительную высоту.

— Да, понимаю, о чем ты, — согласилась Нелл и задышала все быстрей и громче, когда желтые ирисы, нарисованные Лео на стенах, начали падать, взлетать и кружиться. «Счастливица Мюриел, — случайно пришло ей на ум. — Алесдер был у нее в постели пятнадцать лет. Но я рассчитываю заполучить его навсегда!..»

На следующее утро шестерка-обменялась подарками, собравшись вокруг елки, после того как все позавтракали, кто чем хотел, на самообслуживании. На лицах играли немного глуповатые улыбки, и все были радостны, расслаблены, дружелюбны. Похоже было на то, как если бы Купидон, раскрыв свой колчан, пронзил всех своими стрелами так, что не только в каждом из них возник непобедимый интерес к партнеру, но в то же самое время появилась несомненная симпатия к остальным четверым. Они были членами тайной секты, высаженные все вместе на необитаемый остров приключений, где любая личная радость как бы напоминала одну из многих нитей, которые опутали их общей паутиной наслаждения. «Это же настоящий Миллс и Бун», — думала Нелл, безмерно радуясь этому, в то же время будучи совершенно уверенной, что по другую сторону дня «Боксинг-дэй» уже маячит реальность.

С довольной улыбкой Алесдер подарил ей на Рождество альпинистские ботинки.

— Если бы я знал, что ты собираешься меня совратить, я бы подарил тебе что-нибудь более романтичное, — сказал он, наблюдая за борьбой со шнурками при примерке. Нелл нахмурилась, бросив на него взгляд исподлобья. Ботинки были сшиты искусным сапожником, прошиты и отделаны множеством кусочков кожи и мешковины; каждая строчка была водонепроницаемая, каждое отверстие провощено.

— Я считаю, что они очень романтичны, — с нежностью сказала Нелл Алесдеру и, поднявшись, с благодарностью поцеловала. Она надеялась, что он не заметил, как ей было нелегко удержаться от объятия. Он был такой теплый, такой добрый, такой настоящий — такой, в каком нуждалось ее измученное тело и ее «я». — Они уже истоптали мою моральную устойчивость, сломили сопротивление и превратили меня в бесстыдную потаскуху.

Живое лицо Алесдера скривилось от смеха, и он обхватил ее руками, желая в мечтах, чтобы ее было в этих объятиях побольше. Все двадцать четыре часа она была в поле его зрения, так что он знал, что все это время Нелл не рвало. Если бы он смог заставить ее есть нормально в течение недели, он считал бы, что она на пути к выздоровлению.

— Быстро они сработали, — сказал Алесдер, улыбаясь ей сверху. — Но ты их еще не разносила. Несколько волдырей ты перетерпеть смогла, а от постоянного успеха они будут сидеть как влитые.

— Ты же знаешь — я не сильна в постоянных успехах, — возразила Нелл. — Мне хочется броситься очертя голову, чтобы сразу вознестись наверх, на самую вершину.

— Ты просто задохнешься, — укоризненно сказал Алесдер, гладя ее по голове и целуя искрящиеся глаза. — Вид с вершины всегда стоит того, чтобы взбираться не торопясь.

— Кто кого здесь соблазняет — вот что хотела бы я знать?!

— Я сейчас покажу тебе, — временно отступив проговорил он, — какой ты мне казалась, когда я видел тебя в последний раз, на записи программы «Горячего Гриля».

Алесдер достал из кармана конверт и подал ей. В конверте лежала рождественская открытка:

— Я это написал до того, как приехал на Рождество. Собирался вручить тебе вместе с подарком.

Нелл развернула открытку. Кроме обычного напечатанного на машинке поздравления, на открытке рукой Алесдера было написано короткое стихотворение.

Перечитав стихотворение дважды, Нелл нахмурилась.

— Это еще одно Нормана Маккрэйга? — спросила она и, когда Алесдер кивнул, сложила открытку и сунула ему обратно в карман. — В этот раз поэт ошибся, верно?

Алесдер улыбнулся и возразил:

— Сегодня это не так, но вчера это было именно то, что я чувствовал. Ты была «по-прежнему потеряна для меня».

Нелл тряхнула головой:

— Ну что ж, сегодня это уже ошибочно, так же, как и завтра, и еще долго-долго, как я надеюсь.

Она подвела Алесдера к елке и сняла с ветки маленький пакетик, потревожив игрушечные серебряные колокольчики, и они зазвенели в честь праздника их любви. В других концах холла две другие пары, похоже, обменивались дарами и объятиями.

— Я вспомнила стихотворение, которое ты читал нам, когда потерялся Тэлли, — сказала Нелл, вкладывая в руку Алесдеру маленький подарок, упакованный в яркую бумагу. — Я знаю, что у тебя уже один есть, но надеюсь, что этот будет особенным.

Это был компас. Не тяжелый инструмент в бронзовом кольце, а легкий, практичный, миниатюрный компас в маленьком чехле из черной кожи. К кольцу, приделанному сбоку, была привязана черная шелковая лента, и Алесдер поднял его над головой.

«Сильвера»! — восхищенно произнес он, проведя пальцем по гравированному имени изготовителя.

— Самые лучшие. Откуда же ты узнала?

— А я и не знала этой фирмы, — призналась Нелл. — Я спросила в магазине в Глазго. Я купила его потому, что «N» обозначает Nord, «Север», и «N» — это Neil, Нелл, а стрелка всегда указывает на север, верно? Где бы он ни был, подумала я, компас должен напомнить ему обо мне. Так что теперь я тебя не смогу потерять, правда?

Алесдер смотрел на компас и понемногу поворачивал его так, чтобы стрелка указывала точно на нее. Подняв голову, он так посмотрел на Нелл, что у нее перестало биться сердце.

Нежным шепотом она процитировала:

— Никогда не думал, что ты сможешь запомнить, — сказал Алесдер, а в глазах его было удивление.

— А я запомнила, — ответила его возлюбленная.

Финелла, как угадала Нелл, щедро выбрала для каждого из них наряды из кашемира. Тэлли открыл свой сверток и обнаружил роскошный, двойной вязки свитер с узором «косами», темного оттенка индиго. Когда он мерил свитер, Финелла гладила его, как любимого кота, и что-то шептала на ухо. Увидев, что брат залился румянцем, Нелл остолбенела. Тэлли выглядел таким довольным и счастливым, словно не пережил совсем недавно разрыв с Флорой, а Финелла, прижавшись к его руке, напоминала мурлычущую львицу. Она, взяв Тэлли за запястье, вывернула наизнанку манжету: крошечное красное сердце было вышито на ее изнанке.

— Вот ты каков! — засмеялась Финелла. — На рукаве носишь мое сердце!

В этот момент через дверь для сотрудников вбежал запыхавшийся Мак.

— Марсали! Она телится! — выдохнул он, беспокойно обводя взглядом всех собравшихся.

Мик попросил Мака присматривать за коровами, пока сам он уехал домой на Рождество, потому что Мак, имевший опыт работы на ферме, был единственным, кому Мик доверил доить коров с той еще уверенностью, что заботами Мака коровы будут в тепле и удобстве.

— Вот это да! — воскликнула Нелл. — Ох, бедный Мик, у него будет разрыв сердца, когда узнает, что такое пропустил. Как она? Мучается?

Мак с некоторым сомнением сказал:

— Думаю, что она о’кей. Может, нам надо попросить Дункана Мак-Кэндлиша помочь принять теленка. Он знаток. Думаю, что она капельку рановато, знаете ли, до ее срока, так что теленок может быть слабоват.

Нелл посмотрела на молчаливого Тэлли, которому явно было не по себе при столь неожиданной встрече с Маком, когда еще не решена драма из-за ребенка Флоры.

— Ах, Мак, а вы можете сами позвать Дункана? — взмолилась Нелл, спеша загладить неловкое молчание брата. — Если вы его попросите, я уверена, он придет, несмотря на то что сегодня Рождество.

— В Рождество у него работы немного, — сказал Мак, согласившись без особых возражений. — Все в его руках, вот так. Может, он будет рад компании.

Нелл себя почувствовала бесконечно виноватой: ведь ей даже в голову не пришло, что раздражительный фермер на Рождество мог находиться в одиночестве.

Мак снова ушел выполнять поручения.

— Можно нам всем пойти и посмотреть? — робко спросила Финелла у Тэлли. — Никогда не видела, как теленок родится.

— Не знаю, — с беспокойством в голосе отозвался Тэлли. — Мы ее можем разволновать. Но через перегородки, я думаю, мы сможем понаблюдать. Она в довольно большом стойле, так что мы толпиться рядом с ней не будем.

— Мы затихнем, как мыши, — заверила Финелла. — Она не узнает даже, что мы там.

Марсали совершенно равнодушно встретила появление шестерых наблюдателей человеческой породы. Она была не первотелка, уже пятым телком. Отел был для нее не в новинку. А вот у зрителей впечатление было необыкновенное, из ряда вон.

В сарае было холодно. Облака пара от дыхания поднимались, крутясь около единственной электролампочки, свисавшей с потолка на шнуре над головой Марсали. Корова стояла на глубокой подстилке из соломы, голова опущена, челюсти ритмично двигались, как будто она жевала жвачку. Глаза широко раскрыты, выражение их немного ошарашенное, но, судя по виду, она не мучилась. По натянутым бокам вздувшегося живота у нее волнообразно проходили мышечные сокращения, на какое-то время прерывая методичное движение челюстей и увлажняя длинные ресницы. Корова стояла тихо и смиренно, ожидая сильных спазмов и неотвратимых родов.

Примерно через сорок минут появился Мак с Дунканом. Время от времени Марсали громко мычала, но в остальном вела себя спокойно.

— Благодарю, что вы пришли, Дункан, — сказал Тэлли, который какое-то время держал за рога корову, стоя с ней рядом. — Я не знаток, но вроде она о’кей.

— В большинстве случаев природа свое дело делает прекрасно, — ворчливо пробормотал фермер, ставя на пол ведро с горячей водой и другой инструмент, который принес с собой в стойло. — Будем надеяться, что никакие веревки нам не понадобятся.

— Веревки? — в тревоге прошептала Финелла, обращаясь к Нелл. — Да для чего могут понадобиться веревки?

— Ну, я думаю, иногда приходится вытягивать теленка веревками, — ответила Нелл, которая однажды смотрела по телевизору передачу по ветеринарии. — Если это отел не головой, а задом или еще что-нибудь. Подозреваю, что то, что плохо для коров, то плохо и для людей — по одинаковым причинам.

— Не показывайте мне веревок, если я когда-нибудь буду рожать, — слабым голосом попросила Финелла. — Я думаю — им бы следовало не показывать их и бедной корове.

— Как у нее идет дело? — спросил тихий голос, раздавшийся в полутемном проходе стойла: это была Флора — руки засунуты в карманы стеганой куртки, на голове белая вязаная шапка.

— Мне Мак позвонил, — добавила она, почти извиняясь.

— Боже! — воскликнула в изумлении Джинни. — Если бы я была в вашем положении, я бы ни за что не пришла сюда.

— Надеюсь, вы не против, — спросила Флора у Нелл, подходя к группе людей у перегородки. — Я раньше помогала при отелах. Мой отец на ферме всегда держал корову.

— Конечно, нет, — ответила Нелл, отодвигаясь в сторону, чтобы Флора могла видеть происходящее.

Но в неудержимом порыве Флора поднырнула под перекладину и, подойдя к корове, стала гладить ей шею напротив Тэлли, тоже гладившего коровью шею. Над опущенными рогами его глаза встретились с ее. Они ничего не сказали друг другу, а разговор велся таким манером, что они оба ободряюще бормотали корове: «Хорошая девочка, храбрая девочка, сладкая девочка».

Отел проходил легко и без осложнений. Вскоре после того, как показалась голова, ровно и гладко выскользнуло и длинное туловище (в холодный мир в облаке пара), подхваченное Дунканом и любовно уложенное на солому — под громкие радостные восклицания ликующих зрителей. Захватив пучки соломы в горсти, заработали Дункан с Флорой, вдвоем помогая Марсали освободиться от последа, а теленочку начать двигаться.

— Это телочка, — радостно прокричала Флора.

— Телочка! — повторил Тэлли для тех, кто был за перегородкой.

— Слава Богу! — выдохнула Нелл, облегченно сжав руку Алесдеру. — Мы сможем ее оставить!

Когда у телочки подсохла взъерошенная шкура, стало очевидно, что она у нее рыжая, а не цвета спелой кукурузы, свидетельствующей о чистой породе джерсейской родословной. Спустя всего десять минут от рождения маленькая телочка заспотыкалась на неустойчивых ножках и стала тыкаться влажным розовым ртом в вымя Марсали, но мордочка у нее была как белая маска, а не темно-коричневая, джерсейская, медового цвета по оттенкам. И морда контрастировала с красновато-коричневыми завитками на шее и на спине.

И Тэлли, почесав затылок, сказал в замешательстве:

— Ну и задам же я взбучку этому осеменителю АИ. Должно быть, он перепутал сперму. Это же настоящий маленький ублюдок!

— Не ублюдок, Тэлли, — поспешно пробормотала Флора. — Не называй ее ублюдком.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— А тогда как ты можешь ее называть? — спросил он многозначительно.

— Помесь, — отчеканила Флора. — Крепкая, здоровая, прекраснейшая малютка-помесь.

Обвиняя взглядами, они смотрели друг на друга, а потом, через несколько напряженных мгновений, вдруг безудержно расхохотались.

Их смех был заразительным, вся компания его подхватила, даже те, сгрудившиеся под единственной электролампочкой, — в полумраке весело смеялись все, хотя другие не до конца поняли суть шутки. Все они смеялись просто от чувства облегчения, ликования и умиротворяющей радости при виде коровы с теленком, матери и дочери, безмятежно занявшихся важным делом — питаться и питать, не понимая паутины человеческих эмоций, сплетенной вокруг них.

И тут Мака осенило.

— Это и не сперма плохая, — заявил он во внезапном озарении. — АИ-осеменитель приехал поздновато. Марсали, безнравственная ты подлиза, — Мак игриво хлопнул животное по крестцу.

Потом Мак повернулся кругом и ткнул обвиняющим перстом в Дункана Мак-Кэндлиша, который отошел в угол, где очень уж сосредоточенно складывал свои веревки в ведро.

— Мак-Кэндлиш, думаю, это твой бык «шотгорн» поиграл на стороне!

Мак-Кэндлиш, громко хмыкнув, ухмыльнулся: было ясно, что незадолго до этого он сам пришел к такому же выводу.

— Ага, ну, он может отлично плавать, этот Руэйрид! — озорным тоном сказал он.

Тэлли обвел взглядом Мака с Дунканом.

— Как это? — спросил он их. Вы мне доказываете, что Руэйрид, переплыв через пролив на Талиску, покрыл Марсали до того еще, как вызвали осеменителя?!

— Это возможно, — размышляя, кивнул Дункан. — Я должен был держать его на дальнем поле, пока тут были они, эти путешественники. — Там нет хорошей изгороди. Я вспомнил, как однажды утром застал его мокрым, хоть выжимай. Что ж, беспокоиться нечего. Он хорошей породы, мой Руэйрид. Телочка очень даже может пригодиться на племя.

Нелл загляделась на Флору, которая покрылась ярким румянцем и, видимо, углубилась а изучение чего-то в соломе под ногами.

— Ну, что произошло — то произошло, — задумчиво произнесла Нелл. — Природа идет на все, чтобы жизнь продолжалась. Сейчас — вот она, телочка, и я уверена, что в стаде она подобающее место займет.

Из другого конца загона раздалось громкое «му-у», которое как бы одобрило слова Нелл. В волнении чувств все позабыли про Брайд, другую джерсейскую корову, которая промычала приветствие новорожденной.

— Я так скажу — молодец, Марсали! — заявила Финелла. — Для всех женщин она пример и образец!

— Как вы можете такое говорить, Финелла? — спросила Джинни со своим австралийским акцентом.

— Если бы был выбор между настоящим быком и человеком в белом халате с чертовски огромным шприцем, — с чувством пояснила Финелла, — уж я бы знала, кого надо выбирать!

Когда все покинули сарай, уже при меркнувшем свете зимнего дня, Нелл потянула Алесдера в направлении залива, не желая сразу возвращаться в дом.

— Давай посмотрим, как за Морверн садится солнце, — предложила она. — На острове это мой самый любимый вид.

Солнце почти спряталось за горизонт, а впереди, как спящий дракон с выгнувшимся гребнем, лежал Лисмор, на котором все еще оставалась какая-то зелень и резко выделялась на фоне неба яркого терракотового оттенка зубчатая гряда Кингэйрлоха. Холодный бриз хлестал по заливу, образуя волны, как на мороженом, которым покрывают рождественский торт, а на каменистом берегу отражали свет водоросли, похожие на губку, выброшенные приливом на пляж.

Розовым серебром светились серые камни, там, где об них то бились, то отступали волны, так как их сглаженная поверхность отражала свет с небес. Никаких признаков живого, и, кроме завывания ветра, единственными звуками были потрескивания и удары оснастки «Флоры», когда лодка, качаясь, ударялась о темную пристань.

— Ты так и не побывала на вершине Бен-Невиса, — заметил Алесдер, кладя руки на плечи Нелл и потершись щекой об ее растревоженные ветром волосы.

— Нет, не была, но знаю, что он там, на месте, и уверена, что еще побываю, — подтрунивая, отозвалась довольно весело Нелл. — У меня такое чувство, что мои новые альпинистские ботинки являются заявлением о намерении.

— На гору поднимемся вместе, — пообещал Алесдер и, подвинув руки, прижал ее спиной к себе покрепче. — Это должен быть твой первый Манро! Первый из многих!

— О Господи, сколько же их там? — воскликнула Нелл.

— Ну, мистер Г.Т.Манро, он возглавляет список; там должно быть их, скажем, двести семьдесят семь. Тебе на несколько лет хватит с головой, — объяснил ей Алесдер. — Людей, которые на них взобрались, называют «коллекционерами» Манро. И однажды они тебя так покорят, что, пока ты всюду не побываешь, ты не сможешь покинуть Шотландию.

— Нет, в число «коллекционеров» я не войду. Во всяком случае, чтобы здесь оставаться, мне не нужно искать объяснений. Сейчас ничто меня отсюда не вырвет. — Тут Нелл, повернувшись в кольце его рук, нашла губами его губы.

Поцелуй был ледяным и, как марочное шампанское, пощипывал губы, и в целом имел тот же эффект, разослав в их чувствительные места потоки горячего чистого наслаждения. А к ледяным объятиям ветра они остались бесчувственны.

— Вы, оба, расходитесь, — раздался за их спиной родной голос. — Для свиданий на пляже чересчур холодно.

— Не порть ты им настроение, — остановила его Финелла. — Приятно видеть, что эти двое на свидании. Они так долго ждали друг от друга приглашения.

— Так это мы вас соблазнили на такое же пляжное свидание? — поддразнила Нелл. — Или это один из пресловутых бросков Тэлли?

— Это спонтанное решение, — ответила Финелла, тесно прижимаясь к плечу Тэлли. В сумерках ее лицо выглядело лукавым и по-девичьи задорным. — Я бросилась на него, а он на меня бросился.

— Она крадущая младенцев, — прожурчал Тэлли, погладив Финеллу по макушке. — Она собирается пеленать меня в кашемир и каждый вечер петь мне колыбельную.

— Прелестно звучит, — вздохнула Нелл. — Мне же обещаны только походы без снисхождения и спальный мешок.

— Что это — спальный мешок? И с чем его едят? — поинтересовалась Финелла.

— Это орудие пыток. Алесдер в нем спит, когда ходит в горы, и клянется при этом, что может лечь в него мокрый, как мышь, а через полчаса уже высохнуть..

— Именно так. Вода снаружи, но внутри — никогда.

Тэлли тут же сострил:

— Очень похоже на поступление денег на счет «Талиски» в банке.

— Чепуха, — объявила Нелл. — В этом сезоне у нас дела шли замечательно, если исходить из того, что он первый. И в банке тоже так думают.

— Да, должен заметить, что это так, — заключил Тэлли, поднял камушек и бросил его в воду. Быстрые круги сразу же были погашены барашками. — Я думаю, что возьмусь за это на следующий год.

— Господь тебе поможет, — сухо откликнулась Нелл, хотя она понимала, что, невзирая на насмешливый тон Тэлли, по-своему он с ней согласился. — Будь осторожен, и не получишь под зад ногой.

— Забавно, я-то думал, что уже получил, — загадочно сказал Тэлли и снова подошел к Финелле.

— Но это меня к тому же и обезоружило.

— Из всего, что я когда-либо слышала, — это самое романтичное, — отозвалась Финелла и поцеловала его, слегка коснувшись губами, и вздрогнула от холода. — Может, уже пойдем в дом?

Джинни с Калюмом, не отвлекаясь, занимались важным делом приготовления рождественского пиршества, с увлечением думая о возможных будущих праздниках Рождества.

Решив усилить именно средневековый акцент истории «Талиски», они решили накрыть рождественский обед в комнате со сводчатым потолком в башне, и все время Рождественского сочельника, вплоть до купания в джакуззи, дуэт провел за закрытыми дверями — либо в башне, либо на кухне. Заботясь о том, чтобы попрактиковаться в искусстве удаления костей из птицы, Джинни начала с перепелки, вложив ее очищенное от костей мясо в тушку куропатки, из которой тоже удалила кости; которую, кстати, поместила аккуратно в тушку откормленного фазана, тоже без костей. Все это затем было вложено в тушку цесарки, а затем все зашито в тушку индейки. На каждый слой птицы клали слой грибов. Потом этот сверток был надут, и ему вновь придали форму готовой к обжариванию тушки птицы, насадили на вертел и обвязали. Джинни назвала его «Рождественским Василиском».

Целый день «Василиск» медленно жарился — начиная с вручения подарков около елки и вплоть до рождения теленка. Когда наступившие сумерки поторопили компанию, теперь уже включающую Дункана, Флору и Мака, которых поспешно пригласили тоже разделить пиршество, они собрались в комнате со сводчатым потолком в башне, увешанной ветками остролиста, а также шариками омелы, собранными Тэлли с Нелл и перевезенными на вездеходе с лесной оконечности острова. Столбики антикварной кровати с балдахином обвили плющом, ее поместили в центре комнаты, на матрас с кровати положили щит из досок, сверху постелили темно-зеленую скатерть, украсили гирляндами из сосновых и лавровых веток и заставили едой. Из столовой принесли стулья. Чаши с орехами и с компотом поставили на углах стола; в центре поместили массивный подсвечник (который обычно занимал свое место на старинном дубовом сундуке между окон), украсив его листьями и ягодами и вставив две толстые красные восковые свечи. Наверное, это не так точно соответствовало эпохе средневековья, если судить по Голливудским фильмам, но, возможно, было приближено к истинной картине. Висевшие на восточной стене гобелены с рисунком местной флоры и фауны, с орнаментом в виде изображений вереска и колокольчиков, прибавляли еще впечатления такого рода, которое должно было изображать Рождество на телепрограмме в честь партии «зеленых».

— Фантастика! Невероятно! — ликуя, в восхищении повторяли все, когда широко улыбающиеся Джинни с Калюмом выставили свое сказочное произведение кулинарии, как пара пажей, выставляющих блюдо перед королем. Они приделали к золотисто-обжарившемуся «Василиску» шею и голову, сделанные из деревяшки и сосновых шишек, а также хвост, собранный из перьев птиц, мясо которых вошло в блюдо. Голова была раскрашена и позолочена, хвост сделан в виде большого раскрытого веера, сверкающего радужно-зеленым пером из распушенного хвоста фазана. Вокруг большого деревянного шотландского блюда (или «эшета»), на котором помещалась птица, лежали поджаренные лук и яблоки, горки картошки-фри, кучки хрустящих поджарок бекона и маленькие сердцевинки очищенных сладких каштанов и молоденький турнепс. Это было блюдо, как будто приготовленное для хозяина Талиски и его клана.

— Как бы мне не пришлось нарезать его шотландским палашом, — ухмыльнулся Тэлли, наклонившись над эшетом с ножом и вилкой для разделки мяса.

Джинни тут же убрала голову и хвост, которые живописно разместила около канделябра со свечами в середине стола.

— Когда отрежете ножки и крылья, вы сможете резать его ломтями, как хлеб, — пришла она на помощь. — Надеюсь, все пропеклось.

— За это нужно благодарить Марсали, — пошутила Нелл.

— Она в свое время уложилась блестяще, — заявил Калюм, — если бы она еще потянула, «Василиск» мог бы превратиться в деревяшку, засохнуть.

— Насколько я могу судить, это явная «помесь», — заметил, посмотрев на Флору, Тэлли, отрезав первый кусок. — Хотелось бы знать, какие хвосты вошли в коктейль этого сказочного произведения?

— Это немножко напоминает раскрашенные русские куколки, по-моему, они называются «куколки-мамушки», — сказала Джинни, с удовольствием описав последовательность упаковки внутри индейки, в то время как тарелки заполнялись мясом и овощами. Пока Тэлли нарезал блюдо, он изучал с возрастающим интересом все более открывающуюся середину «Василиска». Слои белого и коричневого мяса мраморно и влажно перемежались со слоем грибов.

— Будь это человеческое мясо, — сказал он с ужасным удовольствием, — у нас бы здесь был знаменитый плавильный тигель алхимиков!

Тэлли хотел узнать, чье мясо больше сохранило свой вкус среди этой мешанины и какое потеряло весь свой специфический вкус и запах. И если какое-то мясо взяло верх, то какое — белое мясо или коричневое? Это была интересная метафора, приложимая к жизни вообще. Можно ли вообще установить, кто был отцом Флориного ребенка — и имеет ли это на самом деле значение? И не найдет ли ребенок сам свой путь, свое место в жизни независимо от того, чья плоть и кровь перемешались при его зачатии?

Алесдер заметил, что Нелл свирепо уставилась на свою тарелку.

— Знаешь, оно уже убито, — пробормотал он ей. — А ты смотришь так, будто, хочешь его прикончить!

Она с испугом отвернулась.

— Прошу прощения, — быстро сказала Нелл. Ей хотелось знать, сможет ли она насладиться этим пиршеством без ужасного удовольствия после этого все вырвать, зная, что Алесдер может рассердиться, если она так поступит, и зная, что волновать его ей не хотелось бы ни в коем случае. Нелл также понимала в самом потаенном уголке души, что ей самой нужно отвыкать от своей привычки, независимо от того, обуздает ли ее Алесдер. Но это, видимо, будет ох как нелегко!

— Я задумалась о телочке, — соврала она, отвлекая внимание на другое. — Мы еще не выбрали ей имя. Как нам ее назвать?

— Вы можете назвать ее «Рождеством», — предложил Мак.

— Да-а, — с сомнением протянул Тэлли, отрезая последний кусок. — Будет забавно ее так звать на дойку в середине лета.

— Когда я росла, были такие сладости. Их называли «Кукольная смесь», Долли, — своим низким голосом тихо вставила Флора.

— Долли — вот что надо! — громогласно сказал Тэлли и послал воздушный поцелуй Флоре. Это был поцелуй и прощения, и благодарности. — Назовем ее Долли, потому что она помесь.

— Блестяще, дорогая. Отличная мысль! — восхитился, похлопывая жену по спине, Мак, оживившись от красного вина и красноречивой горы на своей тарелке.

— А сейчас, — сказала Нелл, беря нож и вилку, — если у всех тарелки полны, давайте начнем. — И она улыбнулась Алесдеру, твердо приняв решение, что то, что прошло вниз, там должно и остаться.

— Всем веселого Рождества! — прокричал счастливым голосом Тэлли, ободряюще кивнув всем вокруг и подмигнув Финелле. — А после такого пира мы все сможем еще больше наслаждаться славными играми на острове Талиска!