Гарри Темная Лошадка оказался Гарри Дином, одним из дюжины частных букмекеров, разместившихся неподалеку от смотрового круга. Он восседал под кричащим малиново-желтым зонтиком рядом с доской, на которой мелом были написаны ставки для каждого заезда. Для первого, где должны были бежать новички, они колебались от двух к одному до шести к одному.

— Ты подскажешь нам, на кого ставить, Гарри? — спросил Андро, когда они с Катрионой поравнялись с букмекером.

— О, да никак это малыш Линдсей собственной персоной! — провозгласил букмекер, веселый человечек в сером, видавшем лучшие дни пальто, замызганном шарфе и помятом котелке.

— Что я вижу, Гарри, новая шляпа! — заметил Андро. — На скачках в Перте ты был в другой.

— Ну, она уже не совсем новая. Я купил ее в магазине подержанных вещей. Но я решил, что она улучшит мой вид. — Гарри приподнял котелок и поклонился Катрионе. — Добрый день, мадам. Надеюсь, вы не собираетесь следовать советам этого неотесанного увальня, вашего спутника, когда будете делать ставки. В прошлом году в Перте я получил с него сто фунтов, и по сей день он не вернул ни одного из них!

Катриона рассмеялась.

— В таком случае вы должны радоваться, если я последую его советам.

Гарри комично замотал головой.

— Это все равно что отнять полпенни у ребенка, мадам. Я не хочу, чтобы такая красотка, как вы, проигрывала.

— Вот что я вам скажу, — предложила Катриона, — я не буду ставить на тех же лошадей, что Андро. Тогда наши шансы выиграть удвоятся.

— У него все равно нет никаких шансов, — подмигнул Гарри, — но вот вы — другое дело. У вас, мне кажется, легкая рука. Только не слушайте его!

Андро внимал их диалогу с видом растущего негодования.

— Хорошо! — заявил он. — Я еще заставлю тебя, Гарри, съесть твою собственную шляпу. Ставлю пятерку на Голубую Диковину. Ты принимаешь на него четыре к одному, так что я надеюсь получить с тебя двадцать фунтов. — Андро протянул букмекеру банкноту.

— Голубая Диковина? — презрительно фыркнул тот. — Да он только и умеет, что сбрасывать жокея.

— Господи, да он просто ничего не понимает, ничего! — радостно возопил Андро. — Наездник — мой приятель.

— Какая разница? — потихоньку шепнул Гарри Катрионе. — Ну, а вы что-нибудь решили, красавица?

Катриона улыбнулась и покачала головой:

— Еще нет. Вначале я хочу взглянуть на лошадей.

— Взглянуть? — Букмекер выглядел глубоко уязвленным. — А, вы из тех, кто считает, что сможет разглядеть победителя по крупу.

— Нечто в этом роде, — согласилась она. — Я предпочитаю рыжих. Таких же, как я. — Она сняла шляпу и тряхнула головой.

— Гнедая! — выдохнул букмекер, изумленно распахнув глаза.

Андро издал нетерпеливое восклицание.

— Ладно, Гарри. Такие молодые девушки не для тебя. Пойдем, Катриона, посмотрим, есть ли там гнедая, которая покажется тебе подходящей.

Они с удовольствием провели полчаса, наблюдая за лошадьми, поставили пятерку Катрионы на стройного молодого жеребца по кличке Рыжий Гортон и потом подпрыгивали от возбуждения, глядя, как он приходит вторым. Голубая Диковина, серая в яблоках лошадь, на которую ставил Андро, действительно сбросила седока, после чего ее с трудом поймали.

— Ну что ж, — философски рассудил Андро, — по крайней мере, Гарри не придется есть шляпу, и, может быть, он получит достаточно, чтобы купить новое пальто.

— Думаю, что на самом деле он так же богат, как и Хэмиш, — усмехнулась Катриона. — Одежду, в которой появляется на скачках, он покупает в магазине подержанных вещей, но вообще одевается у Остина и ездит на «ягуаре».

— Держу пари, что у него «БМВ», — возразил Андро, но тут же добавил: — Хотя, впрочем, мне не следует спорить после моего сегодняшнего проигрыша. Кстати, а что у тебя за отношения с Хэмишем Мелвиллом? Он смотрел на меня, как на змею. Ты с ним чего-нибудь не поделила?

Катриона состроила гримасу.

— Когда человек так богат, как он, ему кажется, что он может иметь все, что захочет, — уклончиво ответила она.

— Включая тебя? — спросил Андро.

— Зачем я ему нужна? Незначительная банковская служащая.

Андро усмехнулся.

— Так уж и незначительная! Гарри Темная Лошадка назвал бы тебя классной гнедой двухлеткой. На таких лошадок ставят большие деньги.

— Не думаю, что Хэмиш играет на скачках, — ответила Катриона. — Он инвестор, а не игрок.

— Вот как? И во что же он вкладывает? — заинтересованно спросил Андро.

— По большей части в фирмы, но также покупает живопись. Впрочем, он сказал, что хочет начать вкладывать деньги в другие сферы искусства.

— Например? — Казалось, Андро что-то про себя взвешивает и рассчитывает.

Катриона внимательно взглянула на него.

— Почему ты спрашиваешь? Ищешь ангела-хранителя?

Он ответил быстрой улыбкой:

— В моем деле всегда полезно найти денежного человека.

— А в чем заключается «твое дело»? — неожиданно спросила Катриона. — И кто или что прячется под названием «Пресипитос Сити Продакшнз»?

— Ты звонила! — пришел в восторг Андро. — Я знал, что ты позвонишь.

— Вот как? Да, я звонила, но только один раз. Терпеть не могу автоответчики.

— Ты даже не оставила послание, — упрекнул он.

— Я не была уверена, что попала туда, куда нужно, — возразила Катриона. — Голос, который отвечал, был совсем не похож на твой.

— А, да это всего лишь Изабель. Мы снимаем квартиру на двоих — так дешевле, — отмахнулся Андро и переменил тему: — Если ты намерена ставить и дальше, то пойдем посмотрим лошадок.

В третьем, самом престижном, заезде с самыми высокими ставками лошадь, на которую поставила Катриона, пришла первой при ставке три к одному. Ликуя, Катриона подбежала к столику Гарри Дина и протянула ему билет:

— Прошу прощения, Гарри, но вы должны вернуть мне все мои денежки. Все пятнадцать фунтов!

Гарри вздохнул:

— И пять, что вы поставили, — итого двадцать. Я же говорил, что у вас легкая рука. — Он протянул ей деньги и подмигнул Андро. — А ты опять все просадил?

— Увы, да, Гарри, — пожал плечами актер и обратился к Катрионе: — Мне следовало выклянчить пару фунтов у твоего приятеля Хэмиша.

— Мечтай, мечтай, мальчик, — засмеялась Катриона, открывая сумочку, чтобы спрятать деньги.

Когда она закрыла ее и подняла голову, то взглянула прямо в лицо Хэмиша.

— Поздравляю, Катриона, — сказал он. — Кажется, ты выиграла?

Просто удивительно, подумала она, как Хэмиш умеет улыбаться одними губами, в то время как остальная часть его лица выражает совсем другие чувства.

— Да, — подтвердила она, — выиграла несколько фунтов.

— Теперь, когда ты научилась, можешь показать мне, как это делается. — Он протянул ей программку. — Например, что ты посоветуешь мне в следующей скачке?

— О нет, — улыбнулась Катриона. — Я могу выбрать лошадь только после того, как увижу их всех во плоти и крови.

В ту же секунду его рука оказалась у нее на локте.

— Тогда пойдем, поможешь мне выбрать. Вы ведь извините нас, не правда ли?

Последнее замечание относилось к Андро, который галантно отступил в сторону, бормоча себе под нос:

— Что вы, что вы, не обращайте на меня внимания. Только не проигрывайте слишком много ваших прелестных, очаровательных, замечательных денежек.

Катриона взглядом попросила у него прощения, как бы говоря: «Извини, но я вынуждена идти с ним», и позволила Хэмишу увлечь себя в сторону фургонов.

— Наконец-то мы можем поговорить наедине, — пробурчал Хэмиш, как только убедился, что Андро уже не может их услышать. Он говорил так, будто выпил чересчур много своего собственного «Дом Периньона». — Кстати, кто этот парень? — сквозь зубы процедил он.

— Я уже говорила, это мой приятель, Андро Линдсей. — Катриона старалась улыбаться и говорить с легкостью, которой отнюдь не испытывала. — Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что он к нам присоединился?

— Представь себе, имею, — возразил Хэмиш. — Он определенно входит в категорию людей, рядом с которыми я бы не хотел тебя видеть. Просвети меня, пожалуйста, где ты с ним познакомилась? Чем он занимается? Почему он здесь оказался?

— Какую школу он закончил? Кто его отец? Какой размер рубашек он носит? — продолжила Катриона. — Побойся Бога, Хэмиш. Я же сказала, это просто приятель.

— Ты вела себя с ним не как «просто с приятелем». Ты с ним флиртовала! — Они уже прошли мимо смотрового круга, но Хэмиш не остановился.

Он шагал дальше с видом человека, который твердо знает, куда направляется, и Катриона, ни о чем не спрашивая, продолжала идти рядом с ним.

— Твоя жена флиртует с Брюсом, и это тебя нисколько не задевает, — отважилась сказать она.

— Мы сейчас говорим о тебе, а не о Линде, — отрезал Хэмиш. — Линда всегда флиртует со всеми подряд, а ты — нет.

— Ну хорошо, тогда я скажу тебе кое-что: я действительно не собираюсь флиртовать со скучными ворчунами вроде тебя, — попыталась перевести все в шутку Катриона. — Между прочим, куда мы направляемся? По-моему, чтобы ходить здесь, возле фургонов, нужен специальный пропуск.

Они уже шли вдоль линии передвижных конюшен. Задние стенки почти всех фургонов были опущены, между ними деловито сновали жокеи, конюхи и тренеры, занятые приготовлениями к очередной скачке. В ответ на замечание Катрионы Хэмиш безмолвно прикрепил к нагрудному карману желтую карточку, такую же, как у большинства встречавшихся им людей. Куда же он все-таки ведет ее?

С глубоким вздохом Хэмиш признался:

— Ты же знаешь, дорогая, у меня пунктик на этот счет. Ты пробуждаешь во мне пещерного человека.

— Ладно, надеюсь только, ты не собираешься для острастки дать мне дубинкой по голове, — пошутила Катриона, стараясь разрядить обстановку. — А то я начинаю чувствовать себя белой рабыней.

Они подошли к одному из фургонов. Его задняя стенка была опущена, но внутри никого не было.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине, — сказал Хэмиш. — Мы можем зайти сюда.

Он взял ее за руку, и они нырнули в полутемный фургон. Он был разделен на три секции, но только в одной из них виднелись следы пребывания лошади, а кормушка была наполовину заполнена сеном. Катриона нервно засмеялась.

— Так вот что ты имел в виду, говоря о тюке с сеном? Чей это фургон?

— Одного приятеля Минто, — нехотя признался Хэмиш и повел ее дальше, в глубь повозки. — Но нам не придется валяться на сене. Нам сюда.

Узкая дверь вела в кабину грузовика, которая отличалась от обычной только наличием обитой красным плюшем скамейки. Втиснувшись в тесное пространство кабины, Хэмиш тотчас же навалился на Катриону и тяжело впился в ее губы. Хоть она и ожидала этого, но все равно чуть не задохнулась. Мгновение спустя она уже лежала на скамейке, а его руки нетерпеливо рвали пуговицы и застежки ее одежды.

— Господи! Я так безумно хочу тебя, что не знаю, как мне еще удалось сюда добраться! — выдохнул он, в пылу страсти совершенно не замечая ее отстраненности.

— Хэмиш, Хэмиш, ау! Постой, остановись! — Катриона кричала почти что в голос, одновременно пытаясь оторвать от себя его руки.

Он остановился и удивленно посмотрел на нее. От возбуждения и вина его глаза, обычно такие ясные, сейчас налились кровью и затуманились.

— Что случилось? Не бойся, никто не войдет. Их лошадь сейчас бежит, они все там. Минто проверил.

Он начал стаскивать с ее плеч пальто и вдруг ухмыльнулся:

— А, понимаю, я чуть было все не испортил. Ты, наверно, хочешь устроить один из своих знаменитых стриптизов? Давай, только поскорее, дорогая, или я не выдержу.

Катриона с силой отпихнула его от себя.

— Перестань! Я не собираюсь устраивать никаких стриптизов, Хэмиш! Я вообще ничего не хочу здесь устраивать.

Отвернувшись, она натянула пальто и, чтобы предупредить его дальнейшие посягательства, подобрала колени и обхватила их руками, Катриона понимала, что ее поведение выглядит неуместно чопорно и глупо, что никто не тащил ее сюда насильно, что она сама во всем виновата, но тем не менее ничего не могла с собой поделать.

— Мне претит заниматься любовью в такой обстановке. Это не в моем вкусе — наспех урвать пять минут, пока на горизонте чисто. — Катрионе вдруг припомнилось предостережение Элисон: «Ты совсем не подходишь для того, чтобы сидеть и ждать, пока Его Величеству удастся на полчасика улизнуть от жены».

— Не понимаю, чем ты недовольна? — раздраженно заговорил Хэмиш. — Мне казалось, тебе нравится экзотика. Раньше тебе нравилось заниматься этим в необычной обстановке, вспомни хотя бы Пикассо.

— Да, конечно, я помню. Но тогда все было совсем по-другому. Мы вместе провели вечер, это было романтично, там было тепло и уютно, а главное — ты был полон обаяния, очарователен, неотразим. Нельзя даже сравнивать эту ситуацию и ту. Она красноречиво передернула плечами. — Здесь холодно, мерзко, грязно, а ты… ты далек от того, чтобы быть нежным и обаятельным.

Катриона в какой-то степени чувствовала себя виноватой из-за того, что оттолкнула его, что не может заставить себя ответить на его пыл, но в то же время испытывала страх перед возможной близостью. Она не могла забыть о том, как невнимателен и нетерпелив был Хэмиш в Лондоне, как он не замечал того, что она не разделяет его страсти, и как сильно она была уязвлена этим и душевно, и физически. Но кроме того, где-то на задворках ее сознания укоряющей тенью мелькнул образ девятилетнего мальчика по имени Макс, которого она никогда не видела.

Она видела, как Хэмиш пытается овладеть собой и успокоиться. Отодвинувшись от нее, он откинулся на спинку, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Через несколько секунд он уже держал себя в руках и даже бросил на нее взгляд, полный комического недоумения.

— Ну, а теперь кто из нас дуется? — лукаво спросил он.

Подавшись к девушке, Хэмиш взял ее за руку, но это был уже не заигрывающий, а успокаивающий жест.

— Извини, я, кажется, чересчур резко на тебя набросился. Но я так чертовски истосковался — думал о тебе и хотел тебя каждую минуту. Ты же знаешь, дорогая, мне не очень-то легко находить возможности для встреч. К сожалению, мы не можем постоянно проводить приятные уик-энды в шикарных лондонских отелях.

Катриона с готовностью закивала:

— Да-да, я знаю. Пожалуйста, не думай, что я непременно хочу приобщиться к роскоши. Но я просто не могу заниматься этим здесь! Даже не знаю, почему. Может быть, в глубине души я ломака и жеманница. Но скорее всего, Элисон была права, и такого рода отношения — не для меня.

— Элисон? При чем здесь Элисон? Ты что, ей рассказала? Она знает про нас? Гнев овладел им так же мгновенно, как перед этим — желание. Повернувшись, он схватил ее за руку, не заботясь, что причиняет ей боль. — Я же предупреждал, чтобы ты никому не говорила! О Господи, по-видимому, это означает, что Хоум-Мур тоже в курсе. Наверно, весь ваш проклятый банк уже знает!

Хэмиш с такой силой тряс ее за плечи, что Катриона прикусила язык.

— Нет! Это не так, клянусь тебе! Хэмиш, пожалуйста! Ох, мне больно! — Она почувствовала во рту вкус крови.

Осознав, что делает, он отпустил ее и извинился:

— Прости меня, Катриона. Я не хотел, чтобы тебе было больно, и никогда не захочу. Просто я вдруг очень рассердился. — Хэмиш попытался было ее обнять, но ее оборонительная поза мешала ему, и он отступил. — Все дело в том, что последние дни я постоянно о тебе думаю. — Он затряс головой, как будто стряхивая дурман. — Ты все время передо мной: и когда я пытаюсь работать, и когда говорю с Линдой, и когда еду в машине. Даже когда мы проводили день с Максом, я то и дело ловил себя на том, что гадаю: где ты, что делаешь, что чувствуешь. Это невероятно! — Он коротко рассмеялся. Наверно, ты меня приворожила.

Катриона не знала, что сказать. Все выглядело чересчур неправдоподобно. Они сидели здесь, в тесной кабине грузовика, среди продуваемых ветром холмов, где-то совсем рядом шли скачки, и этот человек, ворочающий миллионами фунтов, человек, от которого зависели работа и благосостояние тысяч людей, вдруг заговорил о колдовстве.

— Что ты имеешь в виду? — с подчеркнутым недоумением спросила она. — Заклинания, заговоры, любовные напитки, черных кошек и ведьм на метле?

— Это не шутка, — хрипло произнес он. — Ты очень красивая девушка, Катриона.

— Спасибо, — спокойно ответила она, осмеливаясь, наконец, разжать руки и опустить ноги на пол. — Однако ты заставляешь меня сомневаться, так ли уж это хорошо. Мне очень жаль, если я не настолько безумно сексуальна, как тебе бы хотелось, Хэмиш, но в одном уверена твердо — я не ведьма. — Она встала.

— Что такое? Ты же не уходишь?..

Катриона пришла к выводу, что сегодняшнее поведение Хэмиша объясняется тем, что он пьян. Странно видеть его, всегда такого собранного, властного, умеющего владеть собой, ослабевшим и выбитым из колеи под влиянием собственной неумеренности. Наклонившись, она дружески погладила его по щеке.

— Если ты не возражаешь, я пойду, Хэмиш. Извини, что сегодня не оправдала твоих надежд.

— Но мы еще не договорились о следующей встрече, — напомнил он. — В пятницу вечером Линда идет на показ мод. Если тебе не нравятся экстравагантные убежища, то как насчет того, чтобы я пришел к тебе?

— Дело в том, что я тоже иду на это шоу, — извиняющимся тоном призналась Катриона. — Линда прислала мне приглашение.

— Да плюнь ты на него, ради Бога! Неужели не можешь придумать какую-нибудь отговорку? Скажи, что больна или тебе нужно срочно уехать.

Катриона колебалась. После сегодняшней сцены она не была уверена, захочется ли ей когда-нибудь снова с ним встречаться.

— Я дам тебе знать, — наконец сказала она. — Куда я могу тебе позвонить?

Снаружи донесся рев толпы, означавший окончание четвертого заезда. Хэмиш встал, привел себя в порядок, достал из внутреннего кармана использованный конверт, ручку и что-то на нем нацарапал.

— Это номер моего мобильного телефона, — уже гораздо более трезвым голосом произнес он. — Обычно я нахожусь в машине от половины восьмого до восьми утра, перед ленчем и иногда вечером. Если ответит кто-нибудь другой, не я, ничего не говори, клади трубку. Никто ничего не заподозрит: на этой линии часто бывают неправильные соединения.

— Хорошо, я позвоню, — кивнула Катриона, глядя, как он засовывает конверт в карман ее пальто, и радуясь тому, что сейчас сможет уйти.

— Лучше просто будь дома в пятницу, — настаивал Хэмиш, — иначе я за себя не ручаюсь!

— Ты идешь? — спросила Катриона. — Скоро начнется следующий заезд.

Встряхнув головой, он обнял ее за шею, привлек к себе и наградил поцелуем, отозвавшимся слабым эхом их былой нежности и страсти.

— Иди, — торопливо прошептал он. — Встретимся возле «рейндж-ровера». Но только я не хочу больше видеть этого твоего «приятеля»!

— Думаю, он уже об этом догадался, — сухо заметила Катриона. — Если меня там не будет, когда ты подойдешь, не беспокойся. Я не собираюсь уходить ни с ним, ни с кем-либо другим. Я хочу уехать домой, я замерзла.

Выйдя из кабины, она внимательно огляделась, прежде чем спуститься вниз. Там по-прежнему сновали конюхи и жокеи, некоторые из них бросили на нее удивленные взгляды, но не было никаких признаков того, что кто-то из них имеет отношение к фургону, из которого она выходила. Торопливо, почти бегом, Катриона поспешила прочь, но не в ту сторону, где виднелось скопление людей, а к тому месту, где она оставила машину. Она немного сердилась и бранила себя за малодушие, однако чувство неуверенности, на которое жаловалась матери, разрослось до пределов настоящей болезни. Не хотелось больше ни шампанского, ни изысканных яств; не хотелось видеть ни ревнивого Хэмиша, ни улыбающегося обольстителя Андро; ей надоело смотреть на кокетничающую Линду и на молчаливого Брюса с похотливым блеском в глазах. Из всех людей, которые присутствовали там под хмурым оком бдительного Минто, только Фелисити, по мнению Катрионы, была такой, какой казалась на первый взгляд — прямой, честной, доброй и приветливой. Но только одна среди такого множества людей — разве этого достаточно?

— Мама права, — бормотала себе под нос Катриона, вставляя ключ в зажигание. — Я подхватила СДО, причем в очень тяжелой форме.

Она ехала быстро, несмотря на большой поток транспорта. Движение на дороге было напряженным. Добравшись наконец до своей квартиры, Катриона сняла пальто и собралась повесить его в шкаф, но тут вспомнила про конверт с номером телефона, который ей дал Хэмиш, и полезла за ним в карман. Однако, к ее удивлению, конверт был запечатан и внутри что-то лежало. Вскрыв его, Катриона заглянула внутрь.

— О Господи! — выдохнула она, когда сверкающий, искрящийся, переливающийся поток бриллиантов хлынул ей на ладонь.

Такие браслеты ей нечасто доводилось видеть, и уж конечно, никогда не приходилось носить. Водоворот великолепных камней, гнездящихся в изящных завитках платины, ослепительный, как ледяной кристалл. Едва увидев его, Катриона вздрогнула, как ужаленная. Ничего не было сказано, и ничего, кроме номера телефона, не было написано на конверте, однако в том, что это подарок и кому он предназначен, не оставалось сомнений. Хэмиш хотел как можно крепче привязать ее к себе, и его имя невидимыми буквами сияло на каждом камне, на каждой отполированной грани.

Вначале Катриона изумилась и пришла в сильное волнение. Наслаждаясь прикосновением прохладных тяжелых камней, она восхищенно любовалась мерцающим, переливающимся всеми цветами радуги водопадом, льющимся из глубины каждого камня. Но уже через несколько мгновений удивление уступило место гневу и возмущению. Почему Хэмиш ни слова не сказал о том, что кладет ей в карман такую необыкновенную вещь? Если он хотел подарить ее, что мешало ему сделать это открыто? Она слишком хорошо знала ответы на эти вопросы. Он прибег к обману, чтобы всучить ей браслет, потому что знал: она его не примет. Таким образом он достиг своей цели, а если она захочет вернуть подарок, то ей будет не так-то легко придумать, как это сделать.

Этот человек невозможен! Он ни в чем не знает меры: чрезмерно щедр, чрезмерно богат, чрезмерно привык делать все по-своему и любыми путями добиваться своего. Он хочет ее и задумал привязать к себе этой сверкающей цепочкой. Он не понимает такой простой вещи: если он не владеет ее сердцем, браслет превращается в оковы, в драгоценные наручники.

Катриона смотрела на браслет, и к ней отчасти возвращалось прежнее чувство вины. Она чувствовала себя виноватой не перед Линдой и даже не перед маленьким Максом, но перед самим Хэмишем. Она занималась с ним любовью, приняла от него в подарок картину, ездила с ним в Лондон и таким образом дала ему повод думать, что согласится принять и браслет. Более того, она позволила ему думать, что любит его, в то время как чувство, которое она к нему испытывала, никогда не было любовью, а теперь уже его нельзя назвать влечением. Элисон с самого начала говорила правду: это его деньги вскружили ей голову. Если бы он не был так неимоверно богат, она никогда бы не смогла закрыть глаза на его семейное положение, никогда не пошла бы против своей совести. Увы, не очень-то приятно вдруг прийти к заключению, что ты — не более чем алчная искательница приключений, бездумная гедонистка, которых всегда ненавидела, сказала себе Катриона.

Мысль об Элисон еще больше усугубила овладевшее Катрионой чувство отвращения к себе самой. Это уже совершенно непростительно: она почти не общалась с Элисон с тех пор, как узнала, что та ждет ребенка, и Катриона отдавала себе отчет в том, почему так произошло — потому что ей невыносима мысль о том, что у Элисон есть все, чего так недостает Катрионе: благоразумие, удача, любимый муж, счастливая семейная жизнь и, главное, ребенок!

Некоторое время, снедаемая глубокой и мучительной тоской по дому, Катриона бестолково слонялась по квартире. Потом пошла на кухню и сварила яйцо. Жалость к себе постепенно обволакивала ее, затопляла, как желток утопил в себе тот кусочек хлеба, который она в него обмакнула, да так и оставила нетронутым. Ее жизнь испорчена. Связь с Хэмишем — ошибка, ее тайное влечение к Андро смешно и жалко, а черная зависть к Элисон достойна порицания. Продолжая заниматься самоуничижением, Катриона добавила к этому счету легкие, бездумные годы. Разве стала она самостоятельной, довольной собой, свободной, раскрепощенной деловой женщиной, которую пытается изображать? Разве она распоряжается своей жизнью так, как ей хочется? Ха-ха! Жалкое ничтожество — вот самое подходящее для нее определение!

— Где ты, Андро? — выкрикнул Роб и застучал по телефонной трубке, как будто это могло улучшить слышимость. — Какой жуткий треск!

— Я в телефонной будке в Файф. Одним словом, почти на краю света.

— Какого черта тебя туда занесло? — В голосе Роба звучало нетерпение, и на то были веские причины: он одевался, чтобы идти на премьеру фильма. Звонок застал его в тот момент, когда он лихорадочно пытался завязать галстук, сознавая, что уже опаздывает.

— Я проделал кое-какую подготовительную работу, чтобы раздобыть этот проклятый миллион фунтов. Звоню, чтобы узнать, сколько у нас еще времени в запасе.

— Я уже говорил тебе — до конца финансового года. Другими словами, времени уже совсем немного. — Роб прижал трубку подбородком и попробовал вернуться к прерванному занятию, но концы галстука упорно не желали ему подчиняться. — Проклятье! — выругался он, роняя телефонный аппарат.

— Ты меня слышишь, Роб?! Где ты?

— Пока еще здесь. Расскажи мне поподробнее, что ты там придумал.

— Сейчас мне некогда входить в детали, я опустил в автомат только пятьдесят пенсов. Дней через десять я буду знать, выгорит дело или нет.

Роб понял, что Андро, как всегда, хитрит.

— Ты уверен, что это законно? Держи меня в курсе.

— Кто же я, по-твоему, Роберт Максвелл? Разумеется, все абсолютно… — Раздался щелчок, и в трубке воцарилась тишина.

Роб установил телефон на место и подошел к зеркалу, чтобы продолжить неравную борьбу с галстуком. Он думал о неожиданном звонке и терялся в догадках, что же такое мог изобрести Андро. Никогда нельзя быть уверенным, что на уме у хитрого, неискреннего актера, однако сейчас Роб готов был биться об заклад по двум пунктам — во-первых, избранный Андро путь не будет прямым и честным, и, во-вторых, его план наверняка связан с какой-то женщиной.

— Ей-Богу, пора мне купить галстук с готовым узлом и не мучиться, — наконец пробормотал Роб, с ожесточением глядя на плод своих усилий. Перекошенный узел придавал легкомысленно-небрежный оттенок его в остальном безукоризненному облику. — Пусть это считается дурным тоном, но, по крайней мере, он аккуратно выглядит!

Дождавшись момента, когда, по ее мнению, супруги Финли уже должны были вернуться домой со скачек, Катриона набрала номер их телефона. Она пришла к заключению, что то жалкое состояние, в котором она сейчас пребывает, вызвано стремительно развивающейся болезнью — СДО, как назвала это явление ее мать, и есть только одно целительное средство, чтобы от нее избавиться. Средство, которым Катриона твердо решила воспользоваться, даже если для этого ей придется прибегнуть ко лжи.

Ей ответила Фелисити.

— Катриона! Куда вы сегодня исчезли? Я так надеялась поговорить с вами. Вы здоровы?

— Да, все нормально, спасибо, Фелисити. И еще раз спасибо за вчерашний вечер.

— Вы должны обязательно прийти к нам еще раз, просто поужинать, чтобы я сама могла как следует поболтать с вами. — Фелисити с трудом верилось, что еще два дня назад она ощетинивалась при одном упоминании имени Катрионы.

— Спасибо, с удовольствием. В любой день. А сейчас нельзя ли мне Коротко переговорить с Брюсом?

Сердце Катрионы начало биться быстрее, как будто выделившийся в кровь адреналин должен был смягчить ту ложь, которая сейчас слетит с ее уст. Она терпеть не могла подобных уловок, но чувствовала необходимость прибегнуть к обману.

— Привет, Катриона. Что такое? Что случилось? — грубовато спросил Брюс. У него был неудачный день. Ему не удалось побыть наедине с Линдой, поэтому он был даже рад, когда после пятой скачки Хэмиш вдруг прорычал, что с него довольно, и велел Минто складываться. Брюс не мог знать, что Хэмиш пришел в такое расположение духа, когда понял, что Катриона больше не появится.

— Я-то в порядке, а вот моя мама — нет. Нельзя ли мне взять отпуск на несколько дней и съездить домой?

— Почему бы и нет? Она что, тяжело больна?

— Честно говоря, пока что я толком ничего не знаю, но очень волнуюсь. Выеду завтра пораньше и увижу все своими глазами. Могу ли я в случае чего задержаться на несколько дней?

— Оставайтесь столько, сколько потребуется. Может быть, все еще не так страшно, как кажется на расстоянии.

— Надеюсь, что так. Большое спасибо, Брюс. Как только выясню, я с вами свяжусь.

— Хорошо. Я предупрежу Джона и Дональда, чтобы взяли на себя ведение ваших текущих счетов.

Стало быть, Элисон узнает, что я уехала, и удивится, почему я ей ничего не сказала, упрекнула себя Катриона. Ладно, теперь уже ничего не поделаешь. Потом, когда вернусь, я обязательно все улажу.

Целое столетие она обдумывала, как ей поступить с Хэмишем. В конце концов она все же решила, что не может уехать, не поставив его в известность, и, поскольку главной ее целью было вернуть браслет, Катриона написала коротенькую записку:

«Тысяча благодарностей — но… спасибо, нет. Я знаю, что для женщины нет ничего милее бриллиантов, а эти просто прелестны, но я действительно не могу их принять. Извини. Насчет пятницы я позвоню. К.»

Катриона завернула браслет в записку и вложила то и другое в конверт, на котором на машинке напечатала имя своего любовника. Завтра, прежде чем отправиться в дорогу, она опустит его в почтовый ящик на дверях городской квартиры Хэмиша. Одна только мысль о том, что завтра она увидит Скай, на несколько градусов снизила уровень ее депрессии. Ей казалось, что она уже слышит запах островов!