В девять утра он уже ждал меня в складском помещении. Я взял с собой отвертку. Тамошние работники заворчали было, — мол, мы доставляем им только лишние хлопоты, — но мгновенно притихли, лишь только Хейссен заявил, что он из полиции.

Я отвинтил крышку. Пол начал вынимать книги. И обнаружил коричневые пакеты.

— Старые пластинки, — сказал я. — Деловые бумаги, газеты по специальности. И так далее. Могу показать поштучно. Открывать?

Большим пальцем он нажал на верхний пакет — сверху, с боков.

— Не нужно.

Мы снова вложили книги в ящик. Я привинтил крышку. Он поблагодарил работников склада, и мы вышли на свет божий. Он проводил меня до машины и сказал:

— Бармен в отеле «Верной» показывает, что ты заходил часов в десять и был в состоянии сильного опьянения.

— Наверное, был.

— Если бы ты попросил еще порцию, он бы не дал. По его словам. Еще он сказал, что ты жаловался на семейные обстоятельства.

— И обстоятельства были.

— Да, верно.

— И что дальше, Пол?

— Посмотрим. Подождем, не вынырнет ли где-нибудь «порше». Она теперь считается пропавшей без вести при подозрительных обстоятельствах, и мы можем объявить розыск. Уже объявили. По всей стране, но без шума, чтобы репортеры не пронюхали. Так что хоть об этом можешь не беспокоиться. Газетчики еще ничего не знают.

— А если вы не найдете ее так быстро?

— Если, скажем, две недели розыска ничего не дадут, придется начать все сначала. Вызовем тебя, ты должен будешь дать подробные пояснения.

— Так вы не собираетесь оставить меня в покое?

— Почему же? Как только узнаем, что с ней…

— Ясненько.

Я включил мотор. Пол уже уходил, но вдруг обернулся, наклонился к окошку моей машины и сказал:

— А все-таки странно с этим твоим другом. Бискай, так ведь его?

— Бискай. А что странно?

— Обычно это никакая не проблема. Отпечатки пальцев из его послужного списка берут у военных, сравнивают с его же отпечатками в картотеке ФБР, и мы получаем ответ. А на этот раз все выглядит так, как если бы они нас решили оттереть. Я такого и не упомню. Может, это потому, что он из-за границы! прибыл? Не наш человек.

— Не наш?

— Многого я и сам не знаю. Визит вежливости они нам нанесли. Похоже, что в Вашингтоне кого-то очень заинтересовал твой друг. Это, правда, мое личное наблюдение. Кстати, а у тебя они были?

— Пока что нет.

Я поехал в контору. Лиз сидела за машинкой. Она окинула меня равнодушным взглядом. Подчеркнуто равнодушным. Какое-то время она была частью моей жизни, крупицей света, но рыжая бабенка загасила ее быстро и сноровисто. И все как-то потеряло смысл.

Я спросил Лиз, могу ли я пройти к Э.Д.

Она встала, подошла к дверям. Сказала что-то вполголоса.

— Джерри? — раздалась из кабинета знакомая труба. — Пусть войдет.

Она приоткрыла дверь пошире и придерживала ее, пока я не прошел мимо. Достаточно близко, чтобы ощутить запах ее духов. И достаточно близко, чтобы почувствовать, как она вздрогнула, ничем внешне не выдав себя. Двери за мной тихо затворилась.

— Э.Д., — сказал я, садясь, — полиция шляется без конца и вынюхивает, и это с вашей подачи. Вы, Эдит и ты, дошли почему-то до безумной мысли, что я убил Лоррейн. Я выражаюсь понятно?

Он не ожидал такой прямоты, лицо его побагровело.

— Мы, Эдит и я, просили, чтобы и такая возможность не упускалась из виду. Если даже Лоррейн действительно сбежала с твоим другом, она не могла не известить нас. Эдит считает это невозможным.

— Если действительно сбежала… А что она могла еще сделать?

— Вот это пускай и выяснит полиция.

— А мне что прикажешь делать? Ситуация такова, что дальше работать на тебя мне было бы тяжело. Слишком далеко все зашло.

Он скосил глаза вниз, на свои чистые, маленькие бело-розовые ручки, лежавшие на зеленом сукне стола; ладошки как бы сами собой задвигались, потирая друг друга.

— М-да, я полагаю, было бы лучше, если бы ты взял отпуск — до того, как все разъяснится так или иначе.

Дверь за спиной у меня открылась, Эдди вошел в кабинет решительными крупными шагами. Расставив ноги на ширине плеч, он навис надо мной. В лице его что-то постоянно двигалось и перемещалось. Не скажу точно, кого он таким образом изображал — Дугласа или Ланкастера. В любом случае имитацию нельзя было признать удачной.

— Что ты сделал с моей сестрой, Джеймсон! — увы, он начал с крика.

Я окинул его скучающим взглядом и зевнул. Он топнул ногой.

— Я тебя спрашиваю! — голос его залез на пол-октавы выше, он весь дрожал.

— Сначала достань платок и утри сопли, — сказал я, — если у тебя есть чистый платок.

Он размахнулся и, наверное, заехал бы как следует мне в челюсть, но я успел уклониться. Маленький злобный кулачок пронесся мимо, так что щекой и губами я ощутил движение воздуха. Промахнувшись, он потерял равновесие, нелепо перевернулся и угодил ко мне на колени. Я поддал ему леща. Пролаяв что-то неразборчивое, он вылетел из кабинета, хлопнув дверью. Я смотрел на Э.Д. У него было виноватое лицо, явно взывающее к снисходительности.

— Эдди очень переживает, — сказал он.

— Можно то же сказать и обо мне. Он втянул нижнюю губу, на целый порядок увеличив свое сходство с карпом, потом выпустил ее. И сказал:

— Не могу избавиться от чувства… С женой будет истерика, если я ей это скажу. Но ведь это от меня не зависит. Инстинкт, может быть? Не могу избавиться от чувства, что она мертва. Логика, всякие доводы не помогают. Нынче ночью я видел ее во сне, и она была неживая.

— Может, она и выглядит сейчас неживой или полуживой, — сказал я, — но это в том случае, если она опять напилась до беспамятства. Держу пари, она загорает где-нибудь в Палм-Спринг. Греется на солнышке возле бассейна и уже успела принять как следует.

Я поднялся.

— Ладно. Что же делать, возьму отпуск. Оплачиваемый.

— Да, Джерри. Оплачиваемый. И не обижайся.

— Да я не обижаюсь. Только перед тем, как вы объявите, что я ухожу в отпуск, мне нужно закончить кое-что по мелочи. С твоего разрешения.

— Ну конечно, конечно.

И я оставил его одного. В сторону Лиз я даже и не посмотрел уходя, да и стаккато ее пишущей машинки не прерывалось ни на секунду. Оно сопровождало меня и тогда, когда я закрывал за собой дверь конторы.

Прежде чем уехать, я молча посидел две минуты в машине. Там, в кабинете Э.Д., я разыгрывал из себя супермена, но теперь во мне не осталось ни капли энергии. Чувствовал я себя отвратительно. Худо, что Э.Д, видел ее во сне мертвой. Я-то вообще никаких снов не видел… И видеть не хотел. Меня страшило, что они могут явиться ко мне во сне вдвоем. Винс и Лоррейн. И что после этого мне уже не проснуться. Совсем. Никогда.

Утром, за завтраком, Ирена подробно рассказала мне о множестве вопросов, которые задавал ей «этот человек». И сразу мне вспомнился большой палец Пола Хейссена, прощупывающий сверху и с боков коричневый пакет с, деньгами. А в ушах тут же раздался глухой шум, с каким упал Винс после моих выстрелов. И вставала перед глазами яма, такая тесная, — Лоррейн еле-еле вместилась в нее, да и то боком. Она, впрочем, всегда любила спать на боку, но ведь не принято хоронить людей в такой позе, в какой они предпочитали спать при жизни. В «порше», должно быть, оставалось немного воздуха. Тогда он мог под водой перевернуться и стать на колеса. А если так, то Винс, очень возможно, отдыхает сидя. Там, глубоко под водой.

…Я встряхнулся, как мокрый пес, включил зажигание и поехал на стройку.

* * *

Когда они появились, я уже почти закончил давать указания Реду Олину. Они отвели меня в сторонку. Их было двое. У них был прокатный лимузин, красно-белый, мощный, с хвостом, как у космической ракеты. Они выглядели как два бейсболиста после окончания сезона. Одеты они были чисто и весьма прилично, и отчетливей всего в них проглядывала та смесь надменности и показной вежливости, которой и ожидаешь от игроков-янки как на игровом поле, так и вне его. Высокий шатен, состоявший почти исключительно из могучих плеч, назвался: Барнсток. Второй, Квеллан, темноволосый, стройный и гибкий, как хлыст, рост — шесть футов три дюйма, с грубыми костлявыми руками, казался его противоположностью. Пожалуй, руки у него потели.

Я попросил показать их удостоверения. Квеллан показал свое. Я сказал, что никогда не слышал о таком агентстве.

— Мы не заинтересованы в рекламе, — сказал Барнсток.

Я попросил пятнадцать минут, после чего на весь день буду к их услугам. Они ждали.

Барнсток сел ко мне в машину. Я следовал за их ракетой. Мы припарковали обе машины на стоянке возле отеля «Верной». Затем дружно констатировали, что денек выдался жаркий и похоже, что лето будет теплым, да это и нормально для здешних мест.

Их номер был на восьмом этаже. Мы сели в гостиной. Барнсток достал магнитофон, поставил пленку и пристроил микрофон посреди стола. Я сидел на диване рядом с Квелланом, который с раскрытым блокнотом на коленях готовился стенографировать. В руке у него был толстый, зеленый снаружи карандаш. Барнсток сидел на стуле с той стороны стола, прямо напротив меня.

— Мистер Джеймсон, — начал разговор Квеллан, — это не будет официальным допросом. Разговор может оказаться достаточно долгим. Магнитофонная запись надежнее, чем память или протокол на бумаге. Вы не будете против, если мы зафиксируем ваши ответы таким образом?

— Никаких возражений.

Квеллан кивнул Барнстоку. Тот включил аппарат, медленно досчитал до десяти, затем прослушал свой голос, стер записанное, снова нажал кнопку записи. Он сказал в микрофон:

— Понедельник, девятнадцатое мая, одиннадцать часов двадцать минут. Допрос по делу Винсента Биская проводят Квеллан и Барнсток.

Квеллан сказал:

— Мистер Джеймсон, опишите своими словами вашу первую встречу с мистером Бискаем. Как можно подробнее. Если понадобятся уточнения, мы прервем вас и зададим соответствующий вопрос.

Вот она где была, основательность! Они прошли со мной заново мое прошлое, начиная с того дня, как я отрапортовал Винсу о прибытии в часть, и до минуты, когда в калькуттском аэропорту я помахал ему на прощание в иллюминатор самолета. Их вопросы отличались вежливостью и непреклонной точностью. Под непрерывным давлением я одно за другим выкладывал имена и события, которые считал навеки забытыми. Ровно в час дня был сделан перерыв, чтобы подкрепиться. Я выкурил последнюю свою сигарету, и Барнсток заказал по телефону две новые пачки, которые были доставлены вместе с сандвичами и кофе. Дуновение прохлады, жужжание кондиционера превращали номер в некий замкнутый мирок.

На время получасовой паузы магнитофон был остановлен, и мы беседовали о бейсболе и рыбалке. Я был очень спокоен. В обоих не было ничего опасного, а в том отрезке времени, который они исследовали, мне нечего было скрывать. Их профессиональная любознательность во всем, что касалось Винса, была ненасытна. Она простиралась вплоть до малейших привычек, вкусов, вплоть до воспоминаний детства: делился он ими со мной или нет?

В четверть четвертого мы покончили с войной.

— И когда вы встретили мистера Биская снова? — осведомился Квеллан., Барнсток вмешался:

— Эд, я думаю, мы сэкономим время, если объясним мистеру Джеймсону, что нам известно следующее. Бискай прибыл в Верной из Чикаго рейсом 712 двадцать пятого апреля, в 16.50. В США он прилетел самолетом Восточной линии, маршрутом Мехико — Нью-Орлеан. Бискай пользовался фальшивым парагвайским паспортом, выданным на имя Брокмана. Из Вернона он вылетел рейсом 228 в 13.15. В Чикаго у него была пересадка на Нью-Орлеан, откуда он, в свою очередь, отправился в Мехико.

Никаких заметок у Барнстока не было, все это он без запинки выговорил наизусть. Это меня крайне обеспокоило.

— Превосходно, — сказал Квеллан. — Нам известно также, что единственной целью этого человека было разыскать вас, мистер Джеймсон. Знали вы заранее об этом визите? Предупреждал он вас?

— Нет.

— Тогда начните, пожалуйста, с момента его появления у вас дома. В какое время он приехал? Кто открывал ему дверь?

Я открыл было рот, но тут же остановился. Только теперь мне стало ясно, как умело и расчетливо расставлена ловушка. Вплоть до этой минуты я мог рассказывать обо всем открыто и честно. Почему бы и нет? Все эти прошлые события ничем не могли мне повредить. Но, показав себя более чем разговорчивым и откровенным, не мог же я внезапно перемениться, замкнуться у них на глазах. И на воображение полагаться тоже никак нельзя. Легко запутаться. Нет, я никак не мог рассказать о последних встречах с тем же обилием подробностей! А ведь я должен был помнить все, — было это так недавно! Где-то мне попадалось выражение «предательский вопрос». Здесь предательской, как западня, была вся ситуация. Оба смотрели выжидательно. А молчание все длилось. Шорох магнитной ленты только подчеркивал тишину. Они обменялись взглядами. Барнсток остановил аппарат. Квеллан взял сигарету из моей пачки и закурил.

— Джеймсон, наша задача не наказать вас. Нам интересны обстоятельства дела, в том числе и те, которые могли бы грозить наказанием. И во всей полноте.

Я не мог не заметить, что из мистера Джеймсона превратился в просто Джеймсона. Перемена не из самых обнадеживающих и приятных.

— Вы не могли бы выразиться яснее?

— Бискай приехал к вам. У него было к вам дело. Предложение. Очевидно, вы это предложение приняли, — сказал Барнсток. — Так или нет?

— А если окажется, что я многого не сумею припомнить?

— До сих пор вы лояльно сотрудничали с нами. Без принуждения. Но известное давление нашей стороны впредь не исключается.

— Как?

Квеллан поднялся. Он был чертовски высок.

— При содействии, э-э… одного родственного ведомства мы получили известие от полиции Тампы. Совершено убийство мистера Сарагосы, государственного служащего соседней страны, возле международного аэропорта. Произошло это в послеобеденное время седьмого мая, следовательно, двенадцать дней назад. Расследование не стало приоритетной задачей соответствующих учреждений. Заинтересованное правительство не стало поднимать международный скандал из-за гибели Альваро Сарагосы. Полиция Тампы располагает лишь скудными данными. Косвенным путем мы узнали о сведениях, имеющихся в их распоряжении. Свою роль в убийстве сыграл некий лимузин, взятый напрокат. На дверцу машины был наклеен герб соседней страны. Чтобы потом стереть его, был использован бензин. Флакончик, в котором этот бензин содержался, найден в кювете недалеко от того места, где был обнаружен лимузин. На флаконе два четких отпечатка пальцев, указательного и среднего. Усилия тамошней полиции идентифицировать их оказались безрезультатными. Когда мы услышали, что Бискай был здесь, у вас, мы затребовали в военном архиве ваши отпечатки пальцев. Они идентичны тем, что обнаружены в Тампе. Полиция в Тампе не имеет возможности обнаружить и доказать вашу причастность к делу, если мы не поделимся с ними своей информацией. Вы понимаете, что там вы столкнулись бы с весьма серьезными проблемами. Не разумней ли иметь дело с нами? Рассказать нам все чистосердечно?

Я смотрел на свою левую руку. Выбрасывая флакончик из-под бензина, я был уверен, что он разобьется. Этого не случилось. Я тогда пытался раздавить его ногой, но и это не удалось — флакон откатился в сторону, какой-то мальчик смотрел в нашу сторону, сбивая меня с толку, и мы очень спешили.

Я кинул взгляд на магнитофон.

— Включайте, — сказал я. Барнсток нажал на кнопку.

— В какое время Бискай появился у вас, кто открыл ему дверь? — снова спросил Квеллан.

— Было, я думаю, около половины седьмого. Открывал я.

— А теперь перескажите нам все, что было во время его посещения, не упуская ни одной детали. Какие предложения были сделаны, как вы на них в тот момент реагировали, почему согласились.

Мысленно я забежал вперед и вдруг обнаружил возможность выхода: что-то там, впереди, было; просвет, совсем слабый, но виднелся.

Я не сказал им ни слова о деньгах. Я опустил все, что касалось спора Мелендеса с правительством Пераля, всю политику. Сказал, что в то время, как Бискай сделал мне свое предложение, я фактически оказался банкротом, а жена еще умножала мои заботы, и я не знал, где искать выход.

— И что же конкретного он хотел от вас?

— Я должен был во вторник шестого мая на своей, машине прибыть в Тампу и в отеле «Терраса» снять номер под именем Роберта Мартина. Еще в апреле он меня убеждал и, можно сказать, убедил, что ничего заведомо противоречащего закону от меня не потребуется. И во всяком случае, полиции это не будет касаться. Моя задача состояла в том, чтобы в определенное время в определенном месте оказаться вместе с машиной и ждать. Он собирался прибыть в другой машине. Дальше мне предстояло отвезти его в аэропорт в Атланте.

— Какое вознаграждение он обещал?

— Двадцать пять тысяч наличными.

— Не кажется ли вам, что за исполнение чисто шоферских функций это многовато?

— Кажется. Но он сказал, что нуждается в человеке, на которого может абсолютно положиться. Поэтому он и выбрал меня. Поймите правильно, я вовсе не сразу схватил наживку. Но он снова и снова уверял меня, что ничего дурного там не может случиться.

— И шестого мая он пришел к вам в отель?

— Да. И мы поехали на моей машине к тому месту, где я должен был оставить ее, у бокового выхода одной больницы. Он сказал, что потом появится из этих дверей.

— Разве вы не сказали, что он собирается ехать в другой машине.

— Я так сказал? Это ошибка. Но позже он действительно появился в другой машине. Пока же он сказал мне, что выйдет из этих дверей, то есть служебного входа, что я должен держать его в поле зрения и быть наготове: как только он появится, мы немедленно едем дальше. Мы проехали несколько раз по маршруту, которым предполагалось выехать из города, при этом засекая время.

— Расскажите, что было дальше.

— В 15.15 я подъехал и встал в условленном месте. Бак был полностью заправлен. Я не спускал глаз с бокового выхода больницы. И без пятнадцати четыре, а может быть, чуть позже, речь об одной или двух минутах, позади меня остановился черный лимузин. Я не знал» как отнестись к этому. Вышел из машины. В тот момент из машины вышел какой-то человек и очень быстро пошел вниз по улице, спиной ко мне. Он не обернулся, поэтому лица я его не видел. Это был высокий мужчина в сером костюме и шоферской фуражке. Возможно, на нем была униформа, но не ручаюсь. Он нес небольшую сумку. Потом задняя дверь лимузина открылась, и я увидел Винса. Он был весь в крови. Оказалось, он был ранен в бедро и плечо. Он мог двигаться — настолько, чтобы перебраться в мою машину. Он потерял много крови и обессилел, но настаивал на том, чтобы мы выбрались из города как можно скорее. В лимузине был большой черный металлический кейс, который я по его просьбе перенес в багажник моей машины. Наши дорожные чемоданы были погружены около полудня. Винс дал мне флакончик с бензином и приказал с его помощью стереть с дверцы лимузина герб, наклеенный поверх ее. Я это сделал и выбросил флакон с оставшимся бензином в кювет. Потом мы в спешке покинули город.

Я рассказал им о том, как оказал Винсу первую помощь, назвал места наших остановок, сказал, с какой скоростью мы передвигались. Ничего не скрывая, поведал о том, как Винсу сделалось худо, о визите врача.

— Однако… Вы не могли не слышать об убийстве Сарагосы. Пресса и радио сообщали тогда достаточно подробностей, — нельзя было не связать это происшествие с вашим другом. Вы не спрашивали его обо всем этом? Ведь ничего подобного, кажется, ваша договоренность все-таки не предусматривала? Или…

— Нет, конечно. То есть да, я его спрашивал. Он уверял, что не причастен к убийству Сарагосы. Вот его подлинные слова: «Нашелся кто-то, кто независимо от меня натолкнулся на эту идею».

— Какую идею?

— Присвоить то, что было у Сарагосы.

— Черный кейс?

— Полагаю, что так.

— Бискай сказал, что там, в кейсе?

— Нет. Знаю только, что он был невероятно тяжелым.

— Когда он с вами расплатился?

— В первую же ночь после Тампы. В Старке, Флорида.

— Вам не приходило в голову, что в черном кейсе могут быть деньги?

— Приходило. Но для этого он был все-таки чересчур тяжел.

— Называл ли он какие-либо имена?

— Да. Он называл женщину по имени Кармела. Я потом прочел в газетах, что она погибла при аварии самолета. Он сказал, что самолет этот принадлежал человеку по имени Мелендес. Винс на него работал.

— Другие имена?

— Возможно, и называл. Но мне не запомнилось ни одно.

— Киодос — это имя вам ничего не говорит?

— Н-нет. Во всяком случае, не могу вспомнить.

— В каких купюрах он рассчитывался с вами?

— Это были стодолларовые банкноты. Двести пятьдесят сотенных. Он сказал, что ими можно расплачиваться где угодно. Деньги настоящие, притом не меченые, их номера нигде не зафиксированы.

— Но до Атланты он так и не добрался?

— Нет. Раны были слишком тяжелы для того, чтобы лететь самолетом, как он собирался.

— И тогда вы предложили ему свое гостеприимство? Я постарался изобразить на моем лице смущение.

— Предложением гостеприимства это, пожалуй, нельзя назвать. Укрыть его у себя означало рисковать, и я считал, что подобный риск должен вознаграждаться. Мы поторговались и сошлись на том, что за предоставленное убежище он приплатит мне еще двадцать тысяч. Я настоял на формуле — деньги вперед.

— Ив каких купюрах?

— В тех же. Сотенных.

— И даже после этого вы не заподозрили, что в черном кейсе могут быть деньги, большие деньги?

— Нет, почему же. Теперь я был в этом почти убежден.

— А вы его не спросили?

— Спрашивал неоднократно. Но он не отвечал ни «да» ни «нет». Я даже пытался заглянуть в черный кейс, когда он забылся, но замки были заперты, а ломать их я не решился. В конце концов, он остановился именно на мне, потому что безраздельно мне доверял. И не ошибся при этом. Я… я относился к нему с пиететом. До того как он сбежал с моей женой.

— К этому мы вернемся несколько позже, Джеймсон. Теперь же попробуем рассмотреть повнимательней события в Тампе. Расскажите все, что вы можете вспомнить о них. Прежде всего хотелось бы знать, был ли Бискай настороже, ожидал ли, что его станут преследовать?

— Мне показалось, что он нервничает.

— Почему? В чем это выражалось?

Так проходил допрос. Я держался своей версии о незнакомце в шоферской фуражке. Полной уверенности у меня не было, но думается все-таки, что оба допрашивающих это проглотили. Пока все, что я рассказывал, не расходилось с истиной, мне было легче. Теперь приходилось остерегаться на каждом шагу. Но я старался производить впечатление полной искренности, такой же, как при рассказе о наших давних подвигах. Когда они начинали сомневаться в сказанном или же мне казалось, что это так, напряжение становилось почти непереносимым.

В четыре часа был сделан еще один перерыв, десятиминутный. Они вышли в соседнюю комнату посовещаться, а затем все началось снова. Они хотели знать, что было после того, как я привез Винса к себе домой. Но эту часть моей истории я так подробно обсудил с Ролом Хейссеном, что теперь чувствовал себя отличником, вызубрившим урок наизусть.

Барнсток задал мне особенно деликатный вопрос:

— Джеймсон, не кажется ли вам несколько нелогичным, что Винсент Бискай сбежал с вашей женой?

— Не понял.

— Вы изобразили вашу супругу приверженной к спиртному и вообще достаточно легкомысленной особой. Бискай между тем поймал крупную рыбу. Он, как вы знаете, человек себе на уме. Женщина несдержанная и непредсказуемая могла бы представлять для него серьезную опасность. Не кажется ли вам, что как раз такого сорта женщина способна была его скорее оттолкнуть? Ведь ваш друг явно не из тех, кто теряет голову при виде первой же юбки.

Оба смотрели на меня пристально. Я сглотнул какой-то комок.

— Ага. Теперь я понял вопрос. Вы правы. Но не забудьте: он еще до конца не поправился. Кроме того, у нее есть машина. Я много думал об этом… и днем, и ночью. Может быть, он расстанется с нею, как только окончательно встанет на ноги. Газетная заметка, которую я ему показал, убедила его, что здесь ему оставаться нельзя ни в коем случае. А я помогать ему не собирался, здесь вы меня должны понять. Бог ты мой, он ведь мог ей и деньги предложить. Большие деньги. Она к ним неравнодушна.

Это они тоже скушали, хотя опять же ничего нельзя было сказать наверняка. Они перешли к следующему вопросу. Около семи мы поехали ко мне. Я достал деньги из комода. Квеллан записал номера серий. Я был уверен, что они все конфискуют, но, к моему изумлению, деньги были мне возвращены. Я стоял, держа в руках пачки долларов и по-идиотски уставившись на них.

— Думается, что вы их заработали своим красноречием, — сказал Барнсток, не скрывая иронии. — Может быть, вам причитается даже и больше. Ну-с, сегодня все.

Если понадобится, мы вас найдем. Они проводили меня до дверей.

— Скажите, было бы против ваших правил — намекнуть хотя бы, что, собственно, происходит?

Они обернулись как по команде. Одинаково холодная усмешка одновременно возникла на их лицах. Квеллан вопросительно глянул на Барнстока. Тот кивнул.

Квеллан сказал:

— Ваш старый друг вас использовал, Джеймсон. Мы вынуждены были заняться делом, так как оно могло иметь негативные последствия в отношениях с некоторыми государствами. Наша задача доказать, что правительство Соединенных Штатов не причастие к снабжению оружием той или иной партии. Бискай с вашей помощью отхватил изрядный куш. От миллиона, — это минимум, — до пяти миллионов. Он тщательно продумал свое отступление, подыскал надежное убежище. И, любезный наш друг, кое-где имеются группы крепких парней, знающих, за какой добычей охотился Бискай и что он успел отхватить. Эти люди не остановятся ни перед чем, когда речь идет о таких суммах. Мы разыскали вас довольно легко. Едва ли это представит трудность и для них. Дорогой наш, вы оказались нагишом на холодном, знаете, еще говорят, кинжальном ветру. Да, это точное выражение: на кинжальном. Этим ребятам магнитофон не потребуется. Они желают знать, где Бискай и где его черный металлический кейс со всем содержимым. И можете быть уверены: они не перестанут спрашивать, пока не добьются ответа.

Вернувшись домой, я запер парадную дверь, проверил черный ход, проклиная Винса. И самого себя.

Я позвонил Полу Хейссену. Мне сказали, что он уже дома. Я позвонил ему домой и спросил, могу ли я на некоторое время уехать. Он был вежлив, но непреклонен: нет. И сказал, что если б я все-таки уехал, меня нашли бы и доставили обратно. Я бросил трубку.