Был конец сентября. По техасской равнине расползались голубоватые вечерние тени.

Гомер Гэллоуэлл сидел на побитой ветрами веранде, располагавшейся вдоль западной стороны старого ранчо. Черную шляпу он надвинул на глаза, пряча их от заходящего солнца. На нем были шерстяная рубашка и запятнанные рабочие брюки, каблуки ботинок для верховой езды упирались в верхний край ограждения веранды, кресло было рискованно завалено назад.

— А как шла твоя работа?

Хью Даррен сидел на ограждении, прислонившись спиной к опорной стойке, и медленно потягивал виски.

— Не знаю, что мне так дался этот отель, но я вложил в него много времени и мыслей, собрал хороший персонал. И когда наше с вами дело закончилось, то я подумал, что надо побыть еще как минимум месяц, поработать с новыми людьми, которые пришли. Думал, успею.

— И не смог?

— Нет. Черт возьми, пришлось все снова ставить на место. Мои гестаповские методы нанесли большой ущерб, Гомер. Пришлось выпалывать то, что посеял. Я установил мир со своими помощниками. Ладори, Трэйб, Уэлч, Сандерсон, Райс не могли понять, что со мной случилось. Порядочные, умные люди. Может быть, мое последнее усилие было долгом перед ними. Месяца не хватило. Когда я уехал, три дня назад, все работало как часы — обслуживание, еда, питье, доходы были как никогда с момента постройки отеля.

— И куда ты направляешься отсюда, сынок?

— Не могу сказать, Гомер. Все, что я имею, находится в двух чемоданах, если не считать вон той машины. Денег у меня больше, чем когда бы то ни было, я их собирал для одной цели, но эта маленькая мечта, похоже, умерла.

— На какую мечту ты собирал?

Хью объяснил все, а потом сказал:

— Без нее ничего хорошего уже не будет, мне кажется. Может, долгое время, может, навсегда. В данный момент меня тошнит от людей, тошнит от отелей. От безделья я бы рехнулся, и мне кажется, что я должен поработать руками. Ваша империя может предложить мне какую-нибудь тяжелую работу, Гомер?

— Тебе, парень, действительно нужно что-то совсем другое, если ты хочешь резкой перемены в жизни. Иди на буровую в Заливе, парень. Хорошие деньги, и тебя это или укрепит, или убьет.

Хью подумал.

— Вроде неплохо, если вы серьезно.

— Я давно не говорю несерьезно. Утром свяжусь с Галфпортом, все устрою.

— Спасибо.

— Когда наешься этого, приезжай сюда, и мы потолкуем насчет твоего Перцового рифа. Лучше всего, думаю, через год в это время.

— Может быть. Сейчас я ничего не знаю.

Оба продолжительное время сидели в молчании, глядя на фиолетовое буйство заката.

— А с этим мы хорошо справились, — прервал молчание Гомер. — Добротная комбинация. Миз Бетти от этого легче не стало там, в Сан-Франциско, рядом с мамочкой и ее стариком, но я улыбаюсь от этого хорошей змеиной улыбкой.

— Благодаря вашей идее — вставить смерть Бобра в эту историю, которую я рассказал Элу, — заработал весь план.

— Всю жизнь я хорошо придумывал истории, а люди с удовольствием их слушали. Но это ты заставил звучать нашу историю убедительно, иначе был бы давно мертв. Одно плохо во всем этом деле. Как будто не хватает лучшей его части. Я не сильно расстроен, что те трое друзей не знали, за что лишаются жизни, что это мы с тобой состряпали им за миз Бетти. Но чего я точно хотел — чтобы их шеф, этот Эл Марта, знал об этом.

— Я думаю, он знал, Гомер.

— Откуда ему к черту знать?

— Потому что у него было время поразмыслить, что произошедшее с ним было вариацией того, что случилось с теми. Он получил пулю в спину, значит, умирал долго, может, дольше, чем они хотели. У него было время связать меня со всем этим. Он помнил, что позволил мне узнать имя человека, которому докладывал, человека, который отвечал за операции на Западном побережье.

— А что ты написал в письме, которое послал тому человеку?

— Я написал один вариант, потом переписывал и переписывал до тех пор, пока письмо не зазвучало правдоподобно, затем написал его печатными буквами по трафарету. Написал примерно так: «Эл убил моего парня, Бобра, и других, чтобы они замолчали, потому что он и сам был в этом замешан. До своей гибели Бобер сказал мне, что Эл на случай бегства держит деньги в сейфе аэропорта. Ключ от сейфа приклеен лентой ко дну среднего ящика его стола. Это грязный вор и убийца, он убил моего Бобра...» И так далее. В общем, от лица женщины, жаждущей мести.

— Хорошо сработало, сынок.

— Уверенности у меня не было. Я боялся, что Эл заговорит очень быстро, многое успеет сказать и ему могут поверить. Но теперь, мне думается, я знаю пару причин, почему это сработало. Когда они проверили и обнаружили деньги в сейфе, это их ошарашило. Тридцать тысяч, Гомер. Я туда добавил и те пять, которые получил в награду за выдачу первых троих. Но предположим, что это не подействовало бы на них, как хотелось, и они не заглотили бы нашу историю. Предположим, что они приняли бы все за фальшивку. Сыграло бы это свою роль? Эл потерял контроль за операциями. Они знали, что люди из его ближайшего окружения пошли против него. В той среде высоко ценится своего рода дружба и преданность, но там не существует такого понятия, как увольнение высокого руководителя. Отделаться от него есть только один способ. Решение было принято, и его надо было выполнять так что никто и не дал Элу времени для переговоров в верхах.

— Я читал, как его нашли в канаве, — сказал Гэллоуэлл.

— У него было время подумать, Гомер. Они бросили его в глубокую канаву недалеко от Риверсайда, в Калифорнии. Когда тело нашли, было видно, что он изо всех сил карабкался, старался выбраться наверх, чтобы попасть в свет фар какого-нибудь автомобиля.

Двое мужчин помолчали в тишине вечера под убывающим светом вечерней зари.

Хью думал: «И в ту ночь, когда умирал Эл, и сегодня там все то же самое. Такси привозят клиентов из аэропорта Маккаррен-филд, чтобы заполнить пустующие места в отелях. Во всех лучших отелях — „Эль-Ранчо“, „Сахаре“, „Мозамбике“, „Звездной пыли“, „Ривьере“, „Приюте пустыни“, „Песках“, „Фламинго“, „Тропикане“, „Дюнах“, „Камеруне“, „Буревестнике“, „Гасиенде“, „Новом рубеже“ — вовсю работают денежные машины. Дым, полумрак, разноцветье, пот, музыка, открытые плечи красивых женщин, торжество дурных вкусов и привычек — и этот нескончаемый, неописуемый грохот денежной машины. Я никогда больше этого не увижу, но всегда буду знать, что это продолжается — беспрерывно, безжалостно, каждый день и каждую ночь моей жизни».

Старик вздохнул и сказал:

— Скоро, что ль, эта чертова баба позвонит на ужин?

И снова вздохнул, и тут же они услышали удары в металлический треугольник — всех сзывали к столу. Солнце скрылось. Земля стала пурпурно-темной. Мужчины встали и вошли в старый дом, где улыбающаяся мексиканка ждала их. Они оказались в оранжевом свете комнаты. Дверь за ними шумно захлопнулась.