Бетти Доусон увидела, как Хью Даррен, направляясь к бассейну, крутит головой по сторонам, ища ее взглядом. Хотя она ждала его, и ждала почти каждый день с тех пор, как началась их радостная близость, что-то подкатило к сердцу, и оно прыгнуло в момент, когда Бетти заметила Хью. И, как всегда, возникло смешанное чувство нежности и возмущения, которое, если его перевести на язык слов, звучало бы как: «Будете мне теперь рассказывать!»

«Безобразие, — думала Бетти, — что они столько тянули, нет бы сразу подыскать такого вот парня. Дубин каких-то все подбрасывали, свора недотеп прошла, и еще говорили мне, мол, пардон, вот все, что у нас в запасе. И я терпела, шла по этому пути, усеянному каменьями. Потерзали меня, потерзали, а потом подкатывают Даррена и говорят, что, когда ты, Бетти, только начинала с нами бизнес, у нас ничего подобного не было».

Сегодня она попросила одного из ребят, обслуживающих бассейн, поставить шезлонг, сделанный из алюминия и пластика, в этом месте, на траве, а не под козырьком бассейна и не в тени высаженных здесь деревьев, и еще принести столик — для напитков, книги, крема, сигарет. На Бетти было голубое бикини. Она знала, что из всех одежд, которые может носить женщина, эта предъявляла к ней наибольшие требования, и оправданно гордилась тем, что принадлежит к одной двадцать седьмой части женщин, которые могут позволить себе это. Она знала и то, что в оценке ее фигуры не нужны поблажки: широкие плечи (даже слишком, почти юношеские), высокие округлые груди, короткая талия, длинные ноги. Только ей здорово надоедало поддерживать свое тело в нужном состоянии, уделяя утомительные часы тому, чтобы талия оставалась гибкой и тонкой, живот — плотным и ровным, а на длинных бедрах не было ничего лишнего.

Бетти была высокой брюнеткой с необычно синими глазами и милым лицом, которое напоминало Лиз Тэйлор, но без налета самодовольства последней. Это было лицо сильного человека, а поскольку там, где сила, там и противодействие, то жизнь оставила на лице Бетти едва заметные следы постоянной борьбы: более плотно сжатые уголки губ, едва заметные линии-полумесяцы под глазами, блестящими и насмешливыми.

Хью Даррен остановился, и Бетти подняла руку. Он заметил ее и подошел улыбаясь. Потом сел в изножье шезлонга и сказал ей:

— Ты выглядишь как импортная штучка, завезенная богатым гостем...

— Да-а? Подружка на уик-энд? Недорогая?..

— ...богатым гостем и с хорошим вкусом.

Бетти с подчеркнутым высокомерием посмотрела на него, потом с недовольством на свои ногти и как бы попробовала отшлифовать их о свою кожу в районе солнечного сплетения.

— Я здесь на службе, сэр. Это часть моего контракта — украшать территорию бассейна.

Хью многозначительно осмотрел ее:

— Тебе бы костюмчик чуть-чуть поменьше — и ты составила бы конкуренцию тем голым девочкам в «Сафари», могла бы перебить бизнес нашим местным талантам.

— Такой бизнес сам себя убивает. Максу надо иметь дырявую голову, чтобы пригласить эту команду в такой зал. Теперь в городе над нами будут смеяться все кому не лень. Да, ты что-то там сказал насчет костюмчика поменьше? Меньше просто не бывает.

— Смотри не уходи, — сказал Хью и, бросив полотенце, подбежал к бассейну и прыгнул в воду. Она не отрываясь следила за ним: как он быстро покрывает расстояние между стенками, выбрасывает длинные руки, Технично выполняет повороты, как мускулы перекатываются под загорелой кожей рук и плеч. В эти минуты Бетти почти ощущала, как он заставляет себя работать в воде. Но вот он вышел, расстелил полотенце рядом с ее шезлонгом и, тяжело дыша, растянулся на нем.

Когда Хью отдышался, Бетти зажгла сигарету, нагнулась и вставила ее в уголок его рта.

— Ну как, мать, прошло сражение в эту ночь? — спросил он.

— Ах, так ты называешь мои хватающие за душу выступления? В двенадцать и два — ни хорошо, ни плохо, настолько обычно, что мне даже пришлось вытряхнуть из старых запасов пару баллад. Я их и исполняю не ахти, и не люблю. В четыре вообще было пусто. Две подгулявшие пары, и все. Но в половине шестого началось! Подкатили давние поклонники, компания в четырнадцать человек — м-м-м! Заявки пошли, докатилось и до казино, оттуда появилось несколько привидений, бренча серебряными долларами. Пришлось порадовать старых друзей. Только в семь добралась до постели — и спала до полтретьего. В эту ночь я свободна, а в следующую у меня кое-что новенькое, я хочу, чтобы ты посмотрел. Так что если будешь вдруг слоняться тут без дела в районе двенадцати... Это не займет много времени, я выступаю сразу после нашего стандартного открытия.

— А что там будет?

— Много не скажу, не хочется раскрывать заранее. Нечто элегическое про девушку, выросшую в эпоху спортивных машин, потом были любовь и встречи на задних сиденьях «ягуаров», «триумфов», «мерседесов» и так далее, а теперь она любит парня, который предпочитает классические автомобили и водит старинный шестнадцатицилиндровый «кадиллак», так что она не знает, какого дьявола делать с этим огромным пространством.

— Что-то необычное.

— Я приберегу это к тому времени, когда ты придешь.

Хью сел и улыбнулся, не зная, что от его чудесной улыбки Бетти сделалось удивительно хорошо и сердце ее забилось сильнее.

— Очень рад, что все, связанное с развлечениями, возложено здесь на казино, что занимается этим Макс Хейнс — с помощью и по подсказкам Эла Марта — и что меня никто и ничего не спрашивает об этом.

— Да, и тебе не доведется столкнуться с такой неприятной проблемой, как мое увольнение...

— О, я устроил бы тебе сольные концерты в «Сафари».

— Болтун.

— Я в смысле, что мне с тобой просто, ничто меня не давит, Бетти. Я знаю, что тебе не нужно угодничать передо мной. Ты подумай, я ведь вынужден действовать в одиночку. Как только у меня появятся любимчики, пойдет зависть, начнут сколачиваться группировки.

— Например, официантки?

— Вот именно.

— Вы, мистер Даррен, очень уж щепетильны. Вот Джерри Баклер — того из-за такой ерунды совесть не замучит.

— Окажись я в горящем доме, не хотел бы, чтобы брандспойт был в руках Джерри. Пакостит мне на каждом шагу.

— Сильно не задевай его, Хью.

— Почему ты так говоришь?

— Хочу, чтобы ты еще побыл здесь. Я пригвождена к этому месту. Уже два с половиной года. Добрая старая Бетти Доусон с ее песнями о любви и прочей чепухой. Здесь во всем городе нет места совершенству, идеализму и тому подобному.

— Я хочу делать дело и не обращать внимания на все остальное.

Пока Хью не смотрел в ее сторону, она могла глядеть на него, не скрывая всей глубины чувств.

— Думаю, так будет лучше для тебя, Хью, и надеюсь, что ничего не произойдет, пока ты не наскребешь наконец сколько тебе нужно и не уедешь на свой Перечный остров.

— Перцовый риф. И тебя возьму с собой, Бетти Доусон.

— Точно?

— Ты будешь там единственной артисткой. Тебя будут называть «Бетти Островитянка». Естественно, придется выбросить кое-какие песни сомнительного содержания...

— О Господи, не-ет! Голоса у меня нет, пианистка из меня та еще, чем же мне брать?.. Ой-ой, кончается ваш перерыв, мистер менеджер.

По направлению к ним шла Джейн Сандерсон. Она остановилась у шезлонга и сказала:

— Хорошо, однако, раз в день выйти и посмотреть, как богато живут люди. Как поживаете, Бетти?

— Поджарилась. Издержки профессии. Публика любит, когда ее дурят показным здоровьем.

— Что верно, то верно. Мистер Даррен, вам телеграмма.

Хью заулыбался, начав читать:

"Верность дружбе влечет нас за любимым содержателем постоялых дворов даже в самые захолустные места. Можешь дать люкс на неделю начиная с пятницы? Приедем все равно, так что готовь апартаменты или извинения. Викки и Тэмпл".

— Как, закончат они отделку восемьсот третьего в четверг или нет? — обратился он к Джейн.

— По плану должны, мистер Даррен.

— Пусть оформят его для мистера и миссис Шэннард из Нассау. Фрукты, цветы, бесплатно напитки по приезде.

— Счет им будет выписываться?

— Да. И спасибо, Джейн.

Джейн Сандерсон ушла, а Хью передал телеграмму Бетти:

— Занимательные люди, они внесут свежую струю в нашу жизнь.

— Судя по телеграмме, да.

— Тэмпл — совладелец заведения, которым я управлял на Багамах. Он помог мне в моих битвах, я всегда находил в нем поддержку. Человек при деньгах. Немного унаследовал, а прочее сделал на туристском бизнесе на Багамах. Викки — англичанка, а сам Тэмпл — из Нью-Гэмпшира. Он один из тех ребят, которые обещали помочь мне, когда я соберусь уехать отсюда. Они тебе понравятся, уверен, и ты им понравишься, Бетти.

— А сколько им?

— Тэмплу, наверное, пятьдесят, но выглядит он моложе. Викки, думаю, под тридцать. Первая жена у Тэмпла умерла, дети выросли. Они женаты семь или восемь лет. Хотели детей, но не вышло. Они... Между ними прекрасные отношения, Бетти. Им только не надо при всех ворковать и обниматься, есть у них эта игра на публику.

— Всякий раз, когда я сталкиваюсь с такими вещами, мне становится грустно... Ну-ка, мой друг, посигналь, чтобы подошла вон та кукла на каблуках, выпьем за счет фирмы. — Когда официантка направилась к ним, Бетти села в шезлонге и быстро надела свою белую купальную шапочку. — Для меня попроси, пожалуйста, еще один стаканчик рома.

Она была довольна тем, как ловко провернула эту операцию, потому что в то время, когда она пошла купаться, Хью был занят с официанткой и не мог смотреть на ее бикини с тыльной стороны.

Скользнув в голубоватую воду, Бетти стала медленно и лениво плавать от одного края бассейна к другому. Она чувствовала безотчетную депрессию. Разобравшись в ее причинах, Бетти удивилась, и ей стало немного стыдно за себя. Оказывается, она хотела, чтобы Хью принадлежал ей одной, чтобы она была его единственным другом, единственным человеком, которому Хью мог бы излить душу. А теперь приезжают старые друзья, будут говорить с ним о временах и местах, ей неведомых, оттирая ее временно на второй план.

"Будь поаккуратнее, девочка, — говорила она себе. — Если это на тебя так действует и так важно для тебя, придется поднапрячься, чтобы не показывать виду и не давать ему повода для размышлений. Такой человек, как Хью, узнай он только, насколько это глубоко вошло в тебя, чем стала для тебя любовь, станет отвечать на твою любовь по меньшей мере из чувства порядочности. А тебе это не нужно. Слишком поздно для этого. Вот уже больше двух лет, как слишком поздно.

Логика тут простая. Ты не можешь отдать всю себя мужчине, раз не принадлежишь себе — не важно, насколько сильно он тебе необходим. А ты себе, девочка, не принадлежишь. Ты арендована, и бессрочно. Ты принадлежишь им. К своей собственности они относятся поверхностно, небрежно до той поры, пока не придет время употребить твои особые достоинства. А если ты откажешься, они знают, как объяснить тебе, что ты их собственность, и тебе не остается ничего другого, как исполнять полученные приказы. Ведь ты больше не принадлежишь себе.

Макс Хейнс отдает приказы, а по выполнении ты получаешь премию, которую он в принципе не обязан тебе платить, еще одно несмываемое пятно и новую пищу для кошмарных снов.

Это твои проблемы, и ничто не зависит тут от Хью, благослови его Господь".

В воде Бетти чувствовала приятную расслабленность мышц. Перед ней стали проходить ее годы, воспоминания о которых комом становились в горле, душили ее. Как с ней бывало в такие моменты, она начала ругать эту девчонку, которую почти не знала, эту Бетти Доусон девятилетней давности, эту второкурсницу Стэнфордского колледжа, единственную дочь доктоpa Рэндолфа Доусона, раздражительную и неугомонную девчонку, которая чувствовала себя одинокой и несчастной, но всем сердцем верила в свой огромный талант. Мечты о шоу-бизнесе настолько ослепили ее, что ничего лучше, чем она, нельзя было и придумать для первого попавшегося жестокого, эгоистичного негодяя, который обратил бы внимание на ее мечты и запустил бы их в дело.

Джекки Ластер и оказался тем первым попавшимся. Он улыбался ей с затертых обложек нескольких десятков молодежных журналов. Он был само обаяние, величие и Ее Шанс. Само собой разумеется, что горе и отчаяние отца ничего не значили. Мир вокруг превратился в сон. Когда отец попытался по закону отнять ее у Джекки, они вместе сбежали, переехали в другой штат. Ей было тогда восемнадцать. Позже она узнала, что Джекки был тогда на самой нижней ступеньке своей карьеры. Чтобы двигаться дальше, ему нужно было нечто свежее, молодое, и вот он заимел девчонку и вложил в нее свой труд. Муштровал он ее жестоко, пока не добился задуманного. Для нее дорога назад была уже закрыта.

После прослушивания в Чикаго они начали выступать в невзрачном клубе в районе Цицеро. С этого и пошло. Так или иначе, но у них не было ни места, ни времени оформить брак. Джекки был крутого нрава и хорошо знал, как надо действовать своими маленькими костистыми кулачками, чтобы они доставляли боль. Ничто, однако, не вызывает излишней боли, если ты смягчила это чем-нибудь крепеньким. Но, побитая ли, после чрезмерного подпития, или раздавленная горем, ты всегда должна быть готовой выйти на сцену и все делать, как тебя учили, — будь то в Цицеро, Чикаго, Вайонне, Майами, Билокси или в Мехико.

Странно умирают мечты. Эта мечта, шоу-бизнес, держалась дольше, чем следовало, хотя и скитались они с Джекки Ластером по жалким лачугам и приходилось исполнять все его требования. Но на одной странной вечеринке, устроенной владельцами клуба, в котором они работали, Джекки — либо в интересах карьеры, либо в знак протеста против ее всегдашней покорности — споил ее и вручил одному из совладельцев, в кровати которого она проснулась. Тогда ее стошнило прямо на месте. И хотя это был лишь частный случай, он убил остатки мечты, похоронил второкурсницу с широко открытыми на мир глазами. С той поры, конечно, шансов на возвращение стало еще меньше и совсем никаких на то, чтобы когда-нибудь вновь стать милой дочкой доктора Доусона. Оставалось продолжать исполнять свои обязательства перед Джекки.

Три года назад они были ангажированы в «Зал радости» лас-вегасского отеля «Мозамбик», и Джекки начал возвращаться к своим лучшим временам — прекрасной стыковке номеров, более тщательному их отбору. Когда пришел успех, он стал урезать номера Бетти, сокращать музыкальную часть в пользу своих монологов. За шесть месяцев шумного успеха он настолько вытеснил ее из программы, что оставалось сделать маленький шаг — и Бетти окажется вне ее. Джекки сделал этот шаг, и она осталась без дела. «А кому ты нужна?» — сказал он Бетти напоследок. Вряд ли можно было подвести черту под всей этой историей в более подходящей форме.

Когда знаешь, что обратного пути нет, надо использовать то немногое, что у тебя осталось. Бетти вошла в контакт с местным менеджером от шоу-бизнеса — стеснительным парнем, который не имел представления, как продавать талант, но знал, как его поставить. Он сложил три ее достоинства (четыре, если добавить сюда внешность, фигуру и смелые костюмы) — наличие голоса, хрипловатого и не слишком большого, владение фортепьяно, лучше как аккомпанемент, и умение писать лирические стишки и музыку к ним. Вот такой талант презрел Джекки. Тот вбил в нее умение строить выступление. Этот же незаметный менеджер научил Бетти работать с зеркалом и так владеть своим лицом на сцене, что у нее появился запас в полсотни лиц, подходивших к ее озорным песенкам. Потом этот парень несколько раз вывел Бетти на публику, но она не смогла совладать с нервами, и успеха не получилось.

Максу Хейнсу она чем-то приглянулась. Тот знал, что она находится в отчаянном положении, а уж он-то понимал, что это такое, потому что сам владел почти всеми приемами доведения человека до отчаяния. Макс разглядел особую красоту Бетти, поговорил с ней и по-своему понял, что ей нужно.

«Вот так они ловят тебя, а потом превращают в марионетку. Видишь, что ты наделала, милая школьница? Видишь, до чего довела меня? Большое тебе спасибо, второкурсница, большое, большое спасибо».

Бетти выбралась из бассейна, мокрая, лоснящаяся, как тюлень, и очень эффектная, и с улыбкой направилась к Хью Даррену. По дороге она сдернула шапочку, распушила волосы, потом чисто импульсивно состроила ему выражение лица Мэрилин Монро — большой влажный рот, задранный носик, полуприкрытые глаза — и перешла на покачивающуюся походку.

— Ты так можешь попасть под статью даже здесь, в Вегасе, — заметил ей Хью.

— Это все для тебя, дорогой.

— Мне-то что, посторонние страдают. Вон в бассейне один из наших охранников чуть не упал со ступенек.

Она подмигнула Хью, вытерла лицо и плечи и со вздохом удовлетворения опустилась в шезлонг.

— Так получилось. Я не хотела портить нравы в окрестностях бассейна. Я просто подумала, что здесь Хью и дай-ка пройдусь перед ним сценической походкой.

Бетти легла, повернувшись к нему лицом. Хью сидел на полотенце рядом с шезлонгом, и его серо-голубые глаза были совсем близко, на одном уровне с ее синими глазами. Волшебное состояние, в котором оба пребывали всего-то месяц, вдруг сделало несуществующим весь окружающий мир, и они остались вдвоем.

— Я тебе покажу «сценической»!

— Есть дни, когда твои глаза кажутся зелеными, — сказала Бетти и сделала губами движение, приглашающее к поцелую, и заметила, как Хью невольно откликнулся на него.

— Превосходно, — начал он притворно ругать ее. — Мы завели обычай встречаться у бассейна и в разных других местах, теперь ты мне демонстрируешь всякие походки, провоцируешь целоваться прямо тут. Почему бы нам не вытатуировать всю информацию на лбах, чтобы уже никто ни в чем не сомневался?

— Теперь вы мне все объяснили, мистер Даррен. Я, оказывается, подрываю ваш авторитет. Из-за меня служащие уже шепчутся за вашей спиной. Единственная приличная вещь, которую я могу сделать для вас, — это... прервать наши тайные отношения здесь же и немедленно...

— Ну-ну, разговорилась!

— Наконец-то вы открыли мне глаза на мое неправильное поведение... — И Бетти снова сделала то же движение губами.

— Ну перестань!

Она изобразила трагический вздох:

— Среда, единственная нерабочая ночь в неделю... Я уж было решилась проявить всю свою хитрость и ловкость, чтобы сберечь остатки твоей репутации, чтобы никто не видел, как одна из артисток пробралась в твою комнату. Но теперь все. Правда, все. Истинно. И я проведу вечер, читая что-нибудь одухотворяющее.

Хью поднял глаза к небу, как бы прося у него сил, провел рукой по лицу, недовольно посмотрел на нее и сказал:

— Скажи, почему ты мне всегда устраиваешь пытки по средам?

Бетти засмеялась:

— Чтобы не казаться слишком доступной — этого не хочет ни одна девушка.

— А красться и таиться можно, мисс Доусон?

— Не слишком ли ты самодоволен, Хью?

— Самодоволен? — Выражение его лица изменилось. — Я попытаюсь один раз быть серьезным, только ты не сбивай меня, молчи и слушай. Так вот, я не самодоволен, Бетти. Во мне поселилось чувство неизбывной, тихой, смиренной благодарности. Я не верю своему счастью. Я и не знал, что между мужчиной и женщиной могут быть такие отношения. Я думал, что это может быть любовь или подделка под нее. А тут — особая, удивительная честность. Ты очень хороший приятель, Бетти. Мы ведь стали добрыми друзьями еще до того, как... сюда добавилась физическая сторона. И сейчас все это... получать и доставлять удовольствие... кажется логическим продолжением дружбы и уважения, без трений и напряженности, что, к огромному сожалению, недоступно большинству людей.

— Все правильно, ты невыносимо самодоволен. А я еще одна дурочка. Ты же, негодяй, этим пользуешься.

— Ну конечно, — улыбнулся он. — Может быть, ты хоть сейчас остановишься? Тебе не хочется иногда быть серьезной?

— В тебе, мой высокопоставленный друг, серьезности на нас двоих хватит. Не будем копаться в этих вещах, анализировать, делать душещипательные сравнения, Хью. Вон птичка на кусте, ей никогда не понадобится психиатр. Поет себе, гуляет — что будет, то будет.

— И мы так должны?

— А ты думаешь, нет?

— Безусловно да, Бетти. И сегодняшняя ночь — пусть она у нас будет.

— Попалась, — сказала она. — Опять меня объехали. Ах, сэр, не слишком ли вы умны для глупой девицы из шоу? Девицы, обреченной вечно прятаться, чтобы спасать репутацию других? А не могла бы смиренная девушка попросить всесильного управителя об одном небольшом одолжении?

— Все что угодно вашему затаившемуся от страха сердечку, моя прелесть.

— Честно говоря, я здорово устала, Хью. Так что с твоего позволения я проберусь в твою комнату около семи или чуть позже, и постарайся, пожалуйста, занять себя как можно дольше, чтобы я могла хорошенько выспаться. Ты готов торжественно заявить, что не будешь расстраиваться из-за этой маленькой просьбы?

Хью взглянул ей в глаза, посмотрел на губы.

— Проклятие, какие-то тайные радости! Я хочу показывать тебя всем, трубить о тебе в газетах, по радио, телевидению.

— Нет, пусть это будет пока только для нас двоих.

— У меня, — он встал, — в пять часов встреча с владельцами магазина подарков, которым не нравится наш договор об аренде.

— Объясните им, мистер Даррен, что у нас и почем.

— А тебе желаю хорошо вздремнуть.

Бетти подмигнула ему. Хью повернулся и пошел. Дойдя до входа на хозяйственный двор, он обернулся и помахал ей рукой. Она ответила, подняв свою длинную ногу. А когда Хью исчез, произнесла беззвучно, одним движением губ: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю всем сердцем, Хью Даррен».

«Я не могу сказать тебе всего этого, такие вот дела, — размышляла она. — Это та самая любовь, мой печальный возлюбленный, которая возвышает. Я все время живу мыслью о моей любви, я беру от нее все, что могу, я пью ее большими глотками, я тороплюсь, так как знаю: все идет к концу; не знаю только, как скоро наступит этот конец».

Мужчина, волосатый, как бизон, и почти такой же громадный, направлялся к Бетти, неся в руках свой шезлонг. Пристроив его рядом, чтобы было удобно смотреть на нее, мужчина заговорил:

— Обожаю ваши выступления, мисс Доусон. Я попал на двенадцатичасовое шоу.

Бетти, с неудовольствием заметив, как его глаза ощупывают ее с головы до ног, недовольно что-то промычала.

«Бизон» стал нудно жужжать что-то о себе. А Бетти думала о том, как поспит в постели Хью, представляла себе любимого со всеми эротическими подробностями, и ей стало так хорошо под лучами заходящего солнца, что она сладко задремала в самый разгар повествования «бизона» о том, как он практически украл участок земли, на котором выстроил свой третий торговый центр.