В среду утром, около одиннадцати, Поль Дармонд оторвал усталый взгляд от деловых бумаг, так как в его кабинет, небрежно постучавшись и не дождавшись ответа, вошел лейтенант Энди Ровель. Он шумно подвинул стул и сел.

– Ну, как дела со спасением заблудших душ, Пастор?

– Как всегда, Энди. Не хуже, не лучше. Нормально.

– Да, похоже, времени ты зря не теряешь. А мне постоянно приходится бороться с американским правительством. Точнее, с его хреновыми чиновниками. Вот и сейчас они говорят, что будут заниматься этим делом сами, а я пытаюсь доказать им, что это мой «задний двор» и заниматься всем, что там происходит, моя прямая обязанность.

– Ты уже взял этих трех подростков?

– Да, взял. Еще в понедельник: девчонку Делани, Фитцджеральда, Деррейна. Кроме того, еще одного парня, двух девчонок и пару торговцев, обслуживавших их среднюю школу. Знаешь, на редкость забавная получается картинка. Эта троица организовала преступную группу, в которой Делани и две другие девицы занимались деньгами, а ребята сбывали «товар»...

– Ну а что там с их семьями?

Ровель пожал плечами:

– Мать Делани законченная алкашка. Родители Фитцджеральда оба работают в ночную смену, а днем, естественно, отсыпаются. Живут в тесной грязной комнатушке. У Деррейнов есть кое-какие деньги, но совершенно нет мозгов. Жена отца – мачеха Бакси. Этому, само собой разумеется, предшествовал развод. Итак, три вроде бы совсем разные семьи, но у всех одни и те же пустые стенания: нет, нет, это никак не мог сделать мой ребенок, не могла сделать моя дорогая Джинни, не мог сделать мой любимый сынок Бакси! Здесь, должно быть, произошла какая-то чудовищная ошибка, сэр. На такое мой ребенок просто не способен! Что угодно, только не это! А когда мне, наконец, все-таки удалось вбить в их тупые головы, что никакой ошибки здесь нет, все они тут же начали слезно просить сделать их драгоценным ублюдкам поблажку: вы уж там с ними полегче, сэр. Они ведь еще совсем дети. Они просто не понимали, что делали... И так все время. Как же мне это надоело! И каждый раз я вынужден объяснять им, что только задерживаю нарушителей, это моя работа. А уж делать им поблажки или нет, после того как их вылечат, – это уж решать судье. Я бросил Фитца в камеру, и всего через четыре часа он полностью раскололся. За последний месяц они с Деррейном сделали своими постоянными клиентами трех новых парней. Работали, как говорят, с колес, то есть прямо из машины Деррейна. Кроме того, я, естественно, поговорил со школьной медсестрой. У них там есть еще несколько небольших очагов наркоманов. Скоро мы их всех подчистим... Но ты, Пастор, выкрал эту девчонку Варак прямо у нас из-под носа. А мне надо получить кое-какую информацию и от нее тоже.

– Какое-то время ее здесь не будет, лейтенант.

– Ничего, я подожду.

– Не торопи события, Энди. Давай лучше сделаем так: как только девочка пойдет на поправку, я сам подробнейшим образом с ней побеседую и передам тебе всю информацию. Обещаю.

– Ладно, мы это обсудим попозже. Пастор. Собственно, сегодня я пришел поговорить не о них, а об этом новом парне Джимми Довере. Похоже, там, у старины Гаса, ему совсем не место, тебе не кажется?

– С чего это такая неожиданная забота, лейтенант?

– При чем здесь забота? Просто я не люблю, когда в одной из моих корзин собирается слишком много тухлых яиц, только и всего. Сначала бездомная бродяжка, потом два бывших уголовника, а теперь еще и юная наркоманка. Не слишком ли много для одной семьи? Лично мне это совсем не нравится. Теперь только и жди беды. А больше всех мне не по душе этот хлыщ Локтер. Какой-то он скользкий. А если Локтер уже готовит какую-нибудь гадость, то поселить там нового паренька, только что освободившегося из колонии, все равно что дать ему помощника.

– Нет, даже если ты прав насчет Локтера, я уверен, До-вер с ним не пойдет.

– Господи, ну как же ты меня иногда утомляешь, Пастор! Неужели до сих пор не понял, что гниль есть гниль, как бы ты ее ни...

– Знаешь, Энди, ты меня утомляешь гораздо больше. И не иногда, а все время. Тебе что, так не терпится поскорее прижать Локтера? Что ж, давай прижимай... Если честно, то из всех моих подопечных он действительно внушает наибольшие опасения. Локтер из них самый скрытный. И я не могу сказать, что мне удалось достаточно хорошо его узнать. Поскольку он сам не очень-то стремился мне в этом помочь.

– Боже ты мой праведный! Услышать такое, да еще от кого? От самого мистера Пастора! Невероятно, просто невероятно!

– Зато за Джимми Довера я смело могу поручиться, – не обращая внимания на саркастический тон лейтенанта, продолжил Поль. – С ним все будет в полном порядке, не сомневаюсь.

– Если, конечно, ему вдруг не подвернется под руку что-нибудь слишком заманчивое. Ты это имеешь в виду?

– А знаешь, Энди, рано или поздно обязательно случится то, что убедит тебя перейти на мою сторону. Я уверен.

– Слушай, Пастор, ты уж лучше лечи свои «больные зубки», а меня оставь в покое. К чему зря тратить силы и время? У тебя своих собственных проблем хоть отбавляй... Только все-таки лучше послушай меня и как можно быстрее пристрой Довера в какое-нибудь другое место.

– Нет, Энди, пусть все идет, как идет. Во всяком случае, пока... А там посмотрим.

Лейтенант Ровель тяжело вздохнул, с театральной преувеличенностью изобразил жест безнадежного отчаяния и молча вышел из кабинета.

Поль попытался вернуться к прерванной работе, но никак не мог сосредоточиться. Ему казалось, будто Бонни стоит прямо за его спиной, чуть ли не дотрагиваясь до его плеча, а ему стоит всего лишь повернуться на обшарпанном скрипучем стуле, чтобы заглянуть в ее прекрасные светло-серые глаза, обхватить ее упругую, мягкую талию, почувствовать свежий, чистый запах милого, такого желанного тела...

Он четко помнил тот момент, когда это произошло. Все случилось там, на залитой солнцем веранде, под тихие звуки журчащего ручейка, когда она подняла на него глаза и чуть склонила головку, внимательно его слушая. Именно в этот миг она перестала быть вдовой Генри Варака, которой он хотел помочь, и стала для него самой желанной женщиной на всем белом свете.

Воспоминания о том, как он тогда с ней разговаривал, какие напыщенные, полные якобы глубокого смысла и доброжелательности слова вылетали из его рта, страх перед тем, что она могла подумать о нем, снова и снова заставляли его краснеть.

Поль решительно встал из-за стола, сделал широкий шаг к пыльному окну и посмотрел сначала на пустынную июньскую улицу, а затем на забросанную обертками и бумажками зеленую лужайку перед зданием суда.

Как-то раз Бетти ему сказала:

– Поль, у тебя просто дар страдать по любому поводу. Ты по меньшей мере половину своего времени проводишь в мучительных раздумьях о том, как тебе надо было бы поступить, а чего не стоило делать, когда все уже давным-давно кончилось и ничего нельзя изменить.

"Да, Бетти, ты всегда меня хорошо понимала и, не сомневаюсь, вполне могла бы объяснить мне, что и, главное, почему это со мной происходит. Ведь такое не должно было повториться! Ты, и только ты должна была остаться у меня одной-единственной на всю жизнь. Но вот, сам не знаю почему, случилось так, что теперь мне нужна она. Я все время вспоминаю, как Бонни там, у валунов, выплевывала в меня жестокие, обидные, разящие слова и кричала, что если мне так хочется, то я могу взять ее прямо тут же. Она сама себя больно ранила, но чувства гордости не потеряла. И не примет от меня никакой жалости. Если Бонни поймет мой интерес к ней как благотворительность, то сразу же начнет меня презирать. И тут же наглухо для меня закроется. Навсегда!.. Да, ее использовали многие мужчины, я знаю. Сама мысль об этом иногда вызывает у меня острые приступы ненависти и отвращения, но я стараюсь сдерживать эмоции, стараюсь убедить себя, что они использовали не Бонни, а только ее бренное тело, отдавая которое она сама себя наказывала за некий первородный грех. Не знаю как, но мне обязательно надо найти возможность доказать ей, что мною руководит все, что угодно, только не жалость, не банальная мужская похоть и не романтическая влюбленность, характерная разве что для юноши в пубертатном периоде. Нет, мною управляет неукротимое влечение к женщине, без которой я уже просто не могу жить. Без ее души, разума, тела... Уверен, ты поймешь меня, Бетти. Поймешь и простишь, потому что в свое время именно так я хотел и тебя. Наверное, я просто не способен жить один...

В последнее время я с отвращением ощущаю, что с какой-то фатальной неизбежностью продвигаюсь все ближе и ближе к грани возрастного занудства и мелочного расчета. Хватит! Пора просыпаться и возвращаться к нормальной жизни. Так ведь, Бетти?"

Стоя у запыленного окна с видом на зеленую загрязненную лужайку, Поль знал, что если вдруг последует велению своего невольного инстинкта, то... Он слегка пожал плечами и, усмехнувшись, вернулся к письменному столу, немного посидел, стараясь сосредоточиться, затем набрал номер Фольца и поинтересовался, как идут дела у Тины.

– У нее довольно серьезные проблемы с нервной системой, Поль. И, кроме того, обычное в таких случаях истощение. Мы вводим и будем продолжать вводить ей глюкозу до тех пор, пока ее желудок не начнет удерживать пищу. В общем, делаем все возможное.

– А каково ее эмоциональное состояние?

– В общем-то весьма типичное: замкнутость, угрюмость, внутреннее сопротивление, ничем не обоснованные вспышки ярости, ну и тому подобное... Да, кстати, Поль, вчера из лаборатории поступили материалы ее анализов. Так вот, могу тебя обрадовать, дружище. За исключением наркотической зависимости и сильного физического истощения, все остальное, похоже, в полном порядке.

– Еще совсем недавно она была очень счастливым ребенком, доктор.

– Увы, боюсь, какое-то время ей придется побыть очень несчастным ребенком, Поль. Особенно когда ее начнут мучить неизбежные в таких случаях угрызения совести. Значит, после того, как она выйдет отсюда и вернется домой, кому-то придется не спускать с нее глаз. Пока все не придет в полную норму.

– Думаю, с этим проблем не будет. Есть тут у меня кое-кто на примете. Уверен, не подведет.

– Прекрасно, Поль, прекрасно. Знаешь, честно говоря, ненавижу узнавать, что мои пациенты снова стали наркоманами. Дело в том, Поль, что если им по тем или иным причинам не помогает первый курс лечения, то можно распроститься с надеждой, что помогут последующие.

– Хорошо. Дай мне, пожалуйста, знать, когда она будет готова принять первого посетителя, ладно?

– Да, конечно, Поль. Само собой разумеется.

Какое-то время Дармонд еще посидел, не снимая руку с лежавшей на рычаге телефонной трубки, затем решительно встал и отправился в ближайший ресторан обедать. Один.