Было уже почти девять часов вечера, когда Бонни торопливо шла по темной улице к дому, где жил Поль Дармонд. Здесь пешеходные тротуары с искривленными плитами были заметно уже, чем в центре города, а в некоторых местах вечерами даже небезопасны. Это был район небольших двухэтажных домиков типа городских коттеджей на две семьи, через освещенные окна которых можно было видеть мужчин, читающих после ужина газеты, детей, делающих домашние задания, сидя за большими кухонными столами...
Осталось пройти два квартала. Впереди уже виднелись белые неоновые огни угловой аптеки и расположенной прямо за ней бензозаправочной станции. Бонни прошла «светлую» зону и снова оказалась в темноте, когда чуть позади нее появилась машина. Она медленно ехала прямо за ней и освещала ее яркими фарами так, что создавалось впечатление, будто она идет не по асфальту, а по световой дорожке. Потом машина поравнялась с ней и остановилась.
– Мне казалось, я настоятельно рекомендовал тебе не показываться вечерами на моих улицах, Бонни, разве нет? – слегка высунувшись из окна автомобиля, спросил Ровель. Тон у лейтенанта был издевательский, и его все боялись больше, чем гневного крика.
Бонни автоматически сделала еще два шага, затем остановилась и повернулась к машине, закрыв ладонью глаза от слепящих фар.
– Подойди-ка сюда, Бонни.
Чуть поколебавшись, она сделала несколько шагов по направлению к машине. В ожидании чего-то страшного, что неизбежно сулила встреча с этим чудовищем, внутри ее все похолодело.
– Ну, как жизнь, Бонни? Прекрасна, как сказка? Небось уже успела пропустить несколько стаканчиков?
– Нет.
– Что ты здесь делаешь? Ищешь приключений?
– Нет.
– Значит, пришла сюда все по тому же известному делу?
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Ну, с чего это вдруг ты вздумала изображать из себя эдакого невинного ребенка? Давай-ка лучше попроще и почестнее... Так, что ты задумала на этот раз?
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– О, говоришь совсем как взрослая леди. Интересно, откуда это у тебя?.. Ну и куда это мы направляемся? Да еще в такой поздний час...
Она с огромным трудом удержалась от слов, которые ему так хотелось от нее услышать и на которые он ее провоцировал.
– Я иду к Полю Дармонду, лейтенант. Мне надо с ним срочно поговорить.
– Ну не мило ли? Ей, видите ли, надо срочно поговорить с нашим Пастором... Дай-ка мне твою сумочку, детка.
– Зачем?
– Давай ее сюда, да побыстрее. Пока еще я делаю все по-хорошему. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я передумал?
Не дожидаясь возможных последствий, Бонни послушно протянула ему сумочку... До нее донесся слабый металлический щелчок открываемой застежки, затем, через минуту, снова закрываемой. Левая передняя дверца машины открылась.
– Теперь подойди сюда.
Она сделала еще два нерешительных шага вперед и остановилась. Инстинктивно закрыв глаза, как будто боялась увидеть что-то очень страшное. Опытные руки Ровеля со знанием дела ощупали ее всю, от плеч до щиколоток.
– Там, на побережье, тебя когда-нибудь брали с ножом?
– Почему бы вам не спросить у них самих?
– Я спрашиваю тебя, золотце.
– Нет.
Он небрежно выбросил ей сумочку. Бонни подняла ее и быстро сделала шаг назад, намереваясь как можно быстрее отсюда уйти.
– Разве я разрешил тебе идти?
– Нет, не разрешали.
– Подойди сюда.
Она снова приблизилась к машине. Остановилась. Секунд десять – пятнадцать напряженно, не зная, чего ожидать дальше, слушала мягкое урчание мотора и едва различимое дыхание лейтенанта.
– А вот теперь, детка, ты на самом деле можешь идти. Только не забывай моих слов. Ни одного. Я ведь всегда рядом.
Бонни, стараясь не смотреть на Ровеля, не произнесла ни слова, повернулась и на ватных, неуверенных ногах пошла вперед. «Господи, слава тебе господи!» – бормотала она про себя. Затем, вспомнив, о чем ее предупреждал Поль, остановилась у уличного фонаря, непослушными ледяными пальцами открыла сумочку и внимательно проверила ее содержимое... Нет, в ней ничего не изменилось: ничего не пропало и ничего такого не появилось.
В этой части района массивные дома стояли совсем близко от внутренней кромки тротуара. Бонни знала, что Поль жил именно в этом квартале, но из-за темноты не могла рассмотреть номера домов... Но вот на первом этаже одного из них она вдруг увидела старомодное окно эркера с желтоватыми кружевными занавесками, а за ними... его. Он стоял посреди комнаты, в белой рубашке с короткими рукавами. Она быстро поднялась по ступенькам крыльца, вошла внутрь и постучала в первую дверь на левой стороне. Поль открыл почти сразу же.
– Бонни!
– Поль, я... я...
Ее зубы застучали. Он мягко втянул ее в комнату и закрыл дверь, протянув руку над ее плечом, после чего той же рукой прижал к своей груди. Какое-то время она так и стояла, чувствуя его острый подбородок у виска и... продолжая дрожать.
Когда дрожь унялась, Поль отпустил ее, тогда она наконец посмотрела на него, попробовала улыбнуться и произнесла:
– Прости.
– Что случилось, Бонни?
– Меня на улице остановил Ровель. Совсем рядом с твоим домом.
– Но зачем же тебе надо было идти пешком? Да еще в такое время... Ведь могла бы просто позвонить или, допустим, вызвать такси.
– Я не хотела, чтобы хоть кто-нибудь из них знал, куда я пошла. Поэтому постаралась уйти незаметно.
– Чтобы Ровель... Вот черт! Да, Бонни, если не повезет, так уж не повезет...
– Наверное, это расплата за мои грехи. Так и должно быть.
– Господи, да что же это со мной? Совсем потерял голову. Садись, садись, пожалуйста. Хочешь что-нибудь выпить?
– Нет, Поль, спасибо.
Она села на кушетку и обвела глазами комнату. Типичная временная обитель одинокого мужчины. Книги, одна большая фотография какой-то девушки и больше ничего.
– Это твоя жена, Поль?
Он бросил быстрый взгляд на портрет.
– Эта фотография ей не нравилась. Как вообще все собственные снимки. Эту я заставил ее сделать чуть ли не силой.
– Она была очень милой.
Увидев, что Бонни вынула из сумочки пачку сигарет, он подошел к ней с зажженной зажигалкой:
– О чем ты хотела со мной поговорить?
– Однажды ты... дал мне полезный совет. Но чтобы он окончательно дошел до меня, потребовалось время. Знаешь, трудно все-таки долго-долго заниматься только самой собой, а потом вот так сразу понять, что тобой руководят исключительно жалость к себе и чувство вины. Когда же я, наконец, огляделась вокруг, то ощущение оказалось далеко не лучшим. Может, даже просто ужасным. Особенно когда увидела то, чего совсем не замечала раньше. Когда жила вроде как зомби.
Поль сел на стул напротив нее, поставил локти на колени и чуть наклонился вперед.
– Значит, ты что-то заметила, о чем, по-твоему, мне обязательно надо знать тоже? – спокойно, не выражая никакого удивления и не повышая голоса, спросил он.
– Да, Поль, обязательно. Две вещи. Одну из них я заметила, потому что начала смотреть вокруг себя. Вторая попалась мне на глаза случайно, но это ничего не меняет. Обе страшные.
– И в одной из них замешан Верн Локтер?
– Да, конечно, замешан. Он... он совратил Яну.
– Ничего себе! – От удивления Поль даже присвистнул. – Это твоя догадка или...
– Или. Я заставила ее признаться в этом. Яна слишком молода для Гаса. И естественно, очень одинока, уязвима и... ей хочется мужской ласки. Думаю, она не очень-то ему и сопротивлялась. Ну а сейчас Яна бунтует, старается всячески оправдать свой поступок, потому что в глубине души твердо знает: никакие сожаления или решение прекратить это ничего хорошего ей все равно не принесут. Если он захочет ее снова, сделать это будет ему так же легко, как, скажем, включить свет в своей комнате... Яна единственная, кто знает, что я пошла к тебе именно для того, чтобы рассказать об этом и попросить помощи. Собственно, она-то и дала мне твой адрес. Яна согласна с тем, что наилучшим выходом для всех было бы как можно скорее перевести Верна куда-нибудь в другое место. Ты ведь сможешь это устроить, Поль?
– Честно говоря, не знаю... Он уже полностью освобожден и вышел из-под моей власти.
– Поль, у Гаса очень ранимое самолюбие и чувство гордости. Боюсь, в гневе он способен на самое страшное.
– Знаю, Бонни... Да, ситуация, мягко говоря, не из простых. Хотя мне не совсем понятно, с чего бы это Верну идти на такой риск. Он ведь совсем не из таких. Намного умнее.
Поль встал и задумчиво зашагал по комнате, постукивая до сих пор не зажженной сигаретой о ноготь большого пальца левой руки.
– Лично мне сейчас в голову приходит только один способ, как решить эту проблему без кровопролития. Хотя не могу сказать, что он мне очень нравится... Надо поговорить с Верном, несмотря на то, что мои неоднократные разговоры с ним никогда ни к чему толковому не приводили. Он соглашался со всем, что я ему говорил, но у меня всегда оставалось такое ощущение, будто он думает совсем о другом и в глубине души даже посмеивается надо мной. Правда, сейчас другое дело. Может, сообразив, что я знаю о его дурных намерениях, испугается и откажется от задуманного? И вдруг сработает?
– Ну а что, если он будет все отрицать?
– Такое вполне возможно. Но если у меня ничего не выйдет, придется обратиться к лейтенанту Ровелю. Другого выхода, по-моему, просто нет.
– Неужели ты расскажешь об этом Ровелю? Ведь...
– Да, но только после того, как он даст слово, что использует эту информацию исключительно для одной цели – убрать Локтера из нашего района. И ни для чего другого.
– И ты поверишь его слову?
– Да, как ни странно, я ему полностью доверяю. – Поль взял со стола зажигалку и наконец-то закурил сигарету. – Послушай, а этот новенький, Довер, как по-твоему, он смог бы вместо Верна развозить заказы?
– Думаю, смог бы. Конечно, смог бы! Он очень милый к доброжелательный, Поль. И, кажется, достаточно умный.
– Хорошо, завтра я приду к вам, чтобы поговорить с Верном.
– Вообще-то я настоятельно просила Яну сделать все возможное, чтобы держаться от него подальше. Что ж, будем надеяться... А вот другая история, Поль, какая-то очень странная...
Он внимательно выслушал ее рассказ о подделанном чеке.
– Но ведь если Уолтеру так нужны деньги, все, что ему надо сделать, – это попросить их у Гаса. Только и всего.
– Да, если они ему нужны для того, что можно старику объяснить. Просто и доходчиво.
– Ну что такого ему может быть нужно, чего нельзя объяснить? Бонни, я же прекрасно знаю, как живет Уолтер. Он никогда никуда не выходит один. У него нет проблем ни с женщинами, ни с азартными играми, потому что Доррис не оставляет ему для этого ни малейшего шанса. Следит за всеми его телодвижениями по меньшей мере двадцать пять часов в сутки.
– Она ненадежна, Поль. Доррис из тех, кто постоянно сильно нуждается в подтверждении собственной уверенности. Она делает из его жизни самый настоящий ад.
– Что, вполне возможно, и является причиной для воровства денег у родного отца, – медленно протянул Поль. – А когда у него их накопится достаточно...
– Да, само собой разумеется, – тут же согласилась Бонни. – И я его совершенно не осуждаю. Но Гас... Каково будет Гасу? Вряд ли он это переживет. Похоже, счастье и удача окончательно отвернулись от этой семьи, Поль.
– Даже если старина Гас и узнает об этом, он никогда не обратится в полицию. А знаешь, ему ведь известно, что кто-то из своих мухлюет с кассой. Он сам мне об этом сказал. По его мнению, это делала Тина. Но он не старался докопаться до истины, потому что был слишком занят печальными воспоминаниями о Генри.
– Ну и как ты собираешься поступить?
– Как поступить? Прежде всего попрошу тебя поговорить с Уолтером.
– Меня? Нет, Поль, только не я!
– Да, именно ты, Бонни, и никто другой. Ведь ты понимаешь Доррис намного лучше его самого. Как ты считаешь, есть ли хоть какая-нибудь возможность привести ее в норму? И сделать его жизнь чуть лучше?
– Честно говоря, не знаю. Она, разумеется, будет злобствовать и создавать проблемы, но если увидит, что к ней проявляют искренний интерес, то, возможно, на несколько минут и оттает... Если бы Доррис не была беременна, я точно знала бы, как следует с ней поступить. То есть, конечно, если бы я была мужчиной. На месте Уолтера я схватила бы ее за плечи и трясла бы до тех пор, пока у нее не застучат зубы, а затем тут же занялась бы с нею любовью, приголубила бы, утешила и очень ласково дала бы понять, что если она вздумает еще раз быть со мной сучкой, то я буду снова и снова делать с ней то же самое. И так, пока до нее не дойдет, что от нее требуется. Доррис не уважает мужа, но зато, не сомневаюсь, очень даже уважает силу. К сожалению, Уолтер слишком мягок и кроток. Чуть ли не смертельно ее боится. И знаешь, Поль, я ничуть не удивилась бы, если бы крутой, по-настоящему мужской подход к ней превратил ее в добрую и преданную жену. Мне почему-то кажется, что под ее злобной раздражительностью скрывается что-то очень приятное. Но только делать это надо решительно. Никаких полумер... Впрочем, принимая во внимание беременность Доррис, на данный момент это все теория. Кстати, она весьма успешно использует беременность как свое главное оружие. Носит будущего ребенка словно оскорбление супругу. А он преспокойно это кушает...
– Поговори с Уолтером, Бонни.
– Вряд ли это поможет.
– Тогда что поможет?
Бонни секунду подумала, затем через силу улыбнулась:
– Боюсь, больше ничего. – Она встала. – Извини, мне пора возвращаться.
– Да, конечно, но только не таким же образом, каким ты сюда пришла. Я отвезу тебя.
Он быстро завязал галстук и надел пиджак. Выйдя на улицу, они сели в машину и поехали сначала по темной аллее, потом выехали на освещенную улицу.
Уже минут через десять Поль остановился перед домом Вараков. Яркий свет горел только в одном из окон второго этажа, и намного тусклее – в маленьком окошке третьего, под карнизом чуть свисающей крыши.
Взявшись за ручку дверцы, Бонни мягко произнесла:
– Спасибо тебе, Поль.
Вместо ответа, он положил правую руку на ее запястье, а левой выключил в салоне свет. Первые несколько секунд они молча сидели в абсолютной темноте, даже не видя лиц друг друга. Затем она прошептала:
– Не надо, Поль.
– Не надо что, Бонни? Чего именно нам не надо делать?
– Я не знаю. Наверное, ничего. Ничего, что никуда не приведет. Ничего, связанного с тем, что я есть...
Он медленно, но с силой притянул ее к себе. Немного посопротивлявшись, Бонни вдруг с шумом выдохнула и... оказалась в его объятиях, про себя даже чуть удивившись тому, как легко, естественно и без ненужной неловкости это у них получилось в тесном пространстве маленькой машины. Крепкие губы Поля с силой впились в ее... Некоторое время она отчетливо осознавала, что находится в машине с выключенным внутренним светом, где ее целует высокий мужчина, которого все зовут Пастором, что у него заметно поношенные обшлага и слегка потертый воротничок белой рубашки с короткими рукавами... Но потом все растворилось в долгом поцелуе, и больше уже не было ни Пастора, ни рубашки, ни тесной машины, а был только Поль, теплота его объятий и страсть обоюдного желания...
Наконец Бонни нашла в себе силы оттолкнуться от него и с коротким нервным смешком сказать, что он заставляет ее чувствовать себя настоящей девчонкой.
– Знаю, – улыбнулся он.
– Откуда, интересно?
– Бонни, позволь мне хоть раз, один только раз об этом не думать и даже не пытаться что-либо объяснять.
Она рассмеялась:
– Да бог с ними, с объяснениями! Они могут подождать, никуда не денутся. Боюсь, как только мы это объясним друг другу, Поль, на этом все тут же и закончится. Навсегда.
– На самом деле?
– Да, Поль, на самом деле.
Она крепко прижала ладони к его щекам, мягко поцеловала его в губы. В ответ он нежно поцеловал по очереди каждую ее ладонь и, чуть вздохнув, отпустил. Выйдя из машины, Бонни повернулась, бросила прощальный взгляд в темноту салона, где едва виднелся его силуэт, захлопнула дверцу и, не сказав больше ни слова, вошла в дом.
Оказавшись в своей комнатке, она как можно быстрее разделась и нырнула в постель. Она хотела хотя бы ненадолго сохранить то восхитительное чувство возбуждения, которое ей только что выпало счастье испытать. Но, увы, вскоре ею овладели другие мысли и чувства. Старое ведь просто так не отпускает...
«Кто ты, черт побери, Бонита, чтобы вот так радоваться ощущениям юной школьницы? За кого, интересно, себя принимаешь, кого пытаешься из себя изобразить? Это же все пустая патетика, не больше. Ведь все, что ты можешь дать Полю, – это только профессиональная имитация „любви вдвоем“, грамотно обрамленная вздохами, умелыми поцелуями, страстными, но фальшивыми... Точно такая же жалкая имитацию любви, которой ты недавно одаривала бедолагу Генри... Может, яркость воспоминаний слегка затуманилась, потому что в последние несколько дней ты вроде снова ожила? Возможно. Но вот только в памяти Поля они никогда не померкнут! Он всегда будет видеть на тебе этот отпечаток прошлого. Поль очень уязвим. А сейчас он просто одинокий сильный мужчина, а тут рядом ты – хоть и бывшая, однако еще вполне привлекательная молоденькая проституточка, которая может удовлетворить его естественное мужское начало...»
Все разъедающая кислота воспоминаний безжалостно пожрала ее приподнятое настроение. И чем ближе был неизбежный рассвет, тем отчетливее Бонни понимала, что это была самая длинная ночь в ее жизни, даже длиннее той, которую она в свое время провела в тюрьме, в женской камере, вместе с тремя отпетыми уголовницами, в атмосфере затхлого воздуха и доносящихся откуда-то снаружи отвратительных кошачьих завываний.
Было еще темно, когда она услышала, как уже вставшие Джимми и старик завели на заднем дворе грузовичок. Вот его мотор громко затарахтел, и они уехали на фермерский рынок. Дом снова погрузился в тишину. Но затем... затем до Бонни вдруг донеслись чьи-то осторожные, явно крадущиеся шаги на лестнице, легкое поскрипывание деревянных ступенек. Бонни выскочила из постели, схватила халат, торопливо его надела. Ручка двери показалась ей холодной как лед, но входная дверь открылась практически бесшумно. Бросив быстрый взгляд в сторону лестницы, Бонни увидела, как кто-то осторожно, будто кошка, крадется по ступенькам вниз. Верн! Это Верн Локтер!
Когда он скрылся из вида, Бонни тихо-тихо подошла к перилам, осторожно посмотрела вниз. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как он повернул за угол холла на втором этаже, направляясь туда, где находилась спальня Гаса и Яны.
Немного переждав, Бонни спустилась вниз, подошла к ее двери и внимательно прислушалась: не раздастся ли оттуда громких криков или звуков борьбы. Но ничего такого не было. Впрочем, как и следовало ожидать. В старом доме по-прежнему царила тишина. Только где-то далеко-далеко раздался протяжный гудок поезда... Бонни нервно поежилась, усмотрев в нем жестокую насмешку над тем, что сейчас здесь происходило. Ночное насилие совсем не обязательно должно быть скандальным и громким, оно вполне может совершаться и в тишине. Она резко повернулась, быстро поднялась на третий этаж, прошла через холл, закрыла за собой дверь своей комнаты, торопливо сбросила на спинку стула халат и опять нырнула в постель, по-детски пытаясь найти надежное укрытие под одеялом.