С утра я заказал разговор с Джорджем Бреллем в Харлингене. Лениво отозвавшийся оператор соединил меня с резкоголосой секретаршей. Та заявила, что мистер Брелль в конторе еще не появлялся. Поскольку звонок шел через телефониста в Харлингене и звучал для нее как местный, я пропустил мимо ушей ее вопросы и обещал перезвонить позднее.

Потом я связался со своей баржей и после трех гудков услышал тихий напряженный осторожный голос:

– Алло?

– Говорит ваша ночная сиделка.

– Трев! Слава Богу!

– Что случилось? Что-нибудь не в порядке?

– Да нет, ничего конкретного. Просто... Сама не знаю... Какая-то тревога. Я так привыкла, что ты рядом. Слышу звуки, вскакиваю... И вижу дурные сны.

– Поджарь их на солнце.

– Я и собираюсь. Может, даже на пляже. Когда тебя ждать?

– Сегодня я отправляюсь в Техас.

– Куда?

– Хочу повидать там одного человека. Может, обернусь до пятницы, но не уверен. Принимай таблетки, милая. Не перевозбуждайся. Ешь, спи и не бездельничай. Бояться тебе нечего, там вокруг сотни катеров и тысячи людей.

– Трев, звонила девушка, она очень хотела с тобой поговорить. Утверждала, что у нее срочное дело. По-моему, ее покоробило, что трубку сняла женщина и объявила о твоем отъезде. Я сказала, что ты, возможно, будешь звонить. Тогда она попросила передать, чтобы ты обязательно связался с ней. Мисс Мак-Колл, а имя очень странное, или я неправильно записала...

– Чуки.

– Точно.

Я велел ей полистать мою записную книжку, и Лоис продиктовала мне номер. В конце разговора ее голос повеселел. Я мрачно размышлял, полный ли я идиот, что не запер бар на ключ или хотя бы не договорился с кем-либо присмотреть за Лоис. Поспеши домой, мальчик Макги. Обычно люди носят самодельные доспехи, тщательно сконструированные из жестов, мимики и ни к чему не обязывающей болтовни.

Всю эту защитную оболочку с Лоис безжалостно сорвали, и я узнал ее лучше, чем это удавалось в прошлом или удастся в будущем кому-либо другому. Мне было известно о ней и ее жизни все, от молочных зубов до любимой яблони, от операции аппендицита в детстве до первой брачной ночи в юности. Теперь ей пора было обзаводиться новым панцирем, который отделит ее от меня. Я застал ее врасплох, вторгся в ее мир без спросу и хотел теперь, когда она выздоровела, перерезать связавшую нас пуповину.

* * *

Чуки подняла трубку лишь после восьмого гудка, отозвавшись со скрипучим раздражением человека, которого вытащили из постели. Но ее интонация мгновенно изменилась, едва она узнала мой голос.

– Трев! Я тебе звонила прошлой ночью. Что это за миссис Аткинсон?

– Одна из твоих удачливых соперниц.

– Я серьезно. Это та самая, к которой небезызвестный Джуниор ушел от Кэтти?

– Да.

– Трев, я хотела рассказать о Кэтти. Вчера ночью она отыграла в первом представлении, выглядела прекрасно. А потом ее нашли жестоко избитой, без сознания, на пляже возле гостиницы. Лицо – сплошной синяк, два сломанных пальца. Возможно, есть и внутренние повреждения. Прежде чем ее доставили в госпиталь, она пришла в себя. Полицейские стали ее расспрашивать. Она сказала, что вышла на пляж пройтись, тут кто-то набросился на нее и принялся избивать. Как выглядел этот негодяй, описать не смогла. После того как ей дали успокоительное, я переговорила с ней. Она вела себя очень странно. Думаю, Трев, что это был он. Кэтти не сможет выйти на сцену как минимум две недели, если не дольше. На ней живого места не осталось.

– Она хочет встретиться со мной?

– Она никого не желает видеть. Об этом случае написали в сегодняшней газете. Нападение на танцовщицу на закрытом пляже. Таинственный преступник и так далее.

– Ты собираешься навестить ее сегодня?

– Да, естественно.

– Я, возможно, не вернусь до субботы. Если получится, присмотри за Лоис Аткинсон. Наш знакомый оставил ее в довольно скверном состоянии. А она из благородных.

– В самом деле?

– С ободранными краями. Думаю, она тебе понравится. Пусть девочка говорит. Попробую позвонить тебе ночью в отель, и ты мне расскажешь о них обеих.

– Клиника доктора Макги?

– Клуб брошенных женщин имени Джуниора Аллена. Будь осторожна.

* * *

В турбюро отеля мне помогли составить наилучший маршрут в долину Рио-Гранде. Прямым «Боингом-707» из Айдл-Уайлда до Хьюстона, затем двухчасовое окно и местный рейс в Харлинген с посадкой в Корпус-Кристи. На более удобный самолет я немного опоздал, так что в Айдл-Уайлд мог не торопиться.

Взлетевший «боинг» был полупустым. Земля таяла в светлой дымке, теряя привычные очертания под высоким летним солнцем, за которым мы следовали, растягивая полдень.

Когда население страны достигает ста восьмидесяти миллионов, самое худшее – смотреть вниз и видеть, как еще много осталось свободного места. Стюардесса явно проявляла к моей персоне повышенный интерес. Она была немного крупнее, немного старше, чем требовал стандарт. Бог, несомненно, создал ее для обильного кормления грудью, форменная блузка откровенно мешала. У меня возникло странное чувство, что мне хорошо знакома эта широкая белозубая улыбка и слегка коровья грация, и я даже вспомнил почему: в примечательной книге Марка Харриса «Медленней бей в барабан» описана точно такая же стюардесса, которую герой встречает по дороге в Майо. Моя стюардесса, выгнув спину и улыбаясь, примостилась на краешке соседнего кресла.

– В Хьюстоне страшная жара, – защебетала она. – Я собираюсь сразу нырнуть в гостиничный бассейн и вылезать иногда только затем, чтобы глотнуть чего-нибудь освежающего. Можно, конечно, просто поваляться в комнате, но там слишком уж прохладно. У меня от этого гайморит разыгрывается. Я свободна до завтрашнего утра, должна быть на борту в десять, а в Хьюстоне, знаете, всегда такая скучища...

Голубые глаза с поволокой наблюдали за мной, рот улыбался, она ждала моего ответного хода. Где угодно можно наткнуться все на ту же пирушку-на-плаву-нон-стоп, как у Тигра из Алабамы. Даже на высоте 8000 метров, даже на скорости 240 метров в секунду, выворачивающей нутро, – скорости армейской пули 45-го калибра. Никто ни в чьей душе не оставляет следов. Встречаются по касательной, сцепляются на мгновение и разлетаются в разные стороны. Она станет той стюардессой, с которой я был в Хьюстоне, а я стану одним загорелым типом из Флориды плюс краткое воспоминание о хлорированной воде бассейна, фруктовом соке и джине, о непрожаренном стейке и о здоровых ритмах в задрапированной полутьме номера, в молчаливом холоде которого я буду объезжать поверженную плоть этой реактивной Валькирии. Безобидное удовольствие для безопасных синтетических людей, которым нет износу и которые обожают создавать видимость романтики.

Но отказываться от закуски, не добавив при этом, что она одним своим видом возбуждает аппетит, – это уже откровенное хамство.

– Я с удовольствием остановился бы в Хьюстоне, – вздохнул я, изображая грустную задумчивость. – Но билет-то у меня транзитный, до Харлингтона.

Ее улыбка не изменилась, но взгляд стал чуть-чуть отсутствующим. Она еще немного пощебетала, а потом отправилась вышагивать по проходу, предлагая обещанные в проспектах услуги. Большинство стюардесс находит себе мужей, кое-кто взрывается или сгорает среди пустынного поля, а некоторые безнадежно, словно по принуждению, увязают в случайных связях, превращаются в небесных моряков, имеющих по мужчине в каждом порту, становятся жертвами поспешных пересадок, когда каждый полет – просто прыжок из постели в постель.

Позднее я увидел ее в хьюстонском аэропорту. Она уходила, смеясь и болтая с каким-то цветущим молодцем в шляпе с высокой тульей.

* * *

В Харлингтоне я оказался в самом начале шестого. Солнце стояло высоко и палило вовсю, наполняя, воздух плотной сырой духотой, точно так же как во Флориде. Я взял напрокат «гэлэксин» с кондиционером, отыскал многоэтажный мотель со стеклянными стенами, бассейном, фонтаном и зеленой лужайкой поблизости и зарегистрировался, выбрав затемненный номер с видом на сверкающую воду. Принял душ и переоделся в легкие брюки и спортивную майку. После чего отправился в город. На самом деле это была большая деревня, старавшаяся не забывать, что надо называть себя городом. Высокие блеклые здания были понатыканы в самых неожиданных местах с совершенно непонятными целями. С Браунсвиллем городишко связывало сорокакилометровое ответвление 77-го шоссе. Дом Джорджа Брелля под номером восемнадцать стоял на улице Линденвей, в Вентвуде. Обширные участки, широкие плавные асфальтовые кривые. Коттеджи по индивидуальным проектам, навесы, внутренние дворики, фонтанчики поливалок на газонах, выложенные темной галькой подъездные дорожки, декоративные пальмы и прочие растения, садовники-мексиканцы, домохозяйки в шортах, кованые вензеля под старину на воротах. Номер восемнадцатый был выстроен из светлого камня, стекла, красного дерева и увенчан шиферной крышей. Вокруг распланированная зелень. Черный «линкольн» и белый «триумф» при въезде, а также черный пудель в окне дома – все дружно пялились на мир за оградой.

Я спустился с небес на грешную землю и отыскал пивнушку. Разговор начался классическим дебютом: ну и жара. Последовал стандартный ответ: да уж.

Пиво было настолько холодным, что потеряло всякий вкус. Из динамика лились жалобные горские напевы. Я подсел к одному общительному торговцу и получил краткие сведения о местной экономике. Чертов городишко слишком долго был отдан на милость военно-воздушным силам. Открываем базу, закрываем базу, и все такое. Основная специализация – апельсины и грейпфруты. Один холодный год – и все идет прахом. В сезон, который здесь называют зимой, туристский бизнес приносит неплохую прибыль. Имеются кое-какие местные достопримечательности. В городок заскакивали автомобилисты и еще те, кто едет в Мексику, но сейчас мексиканцы всё к черту перекрыли, чинят свой кусок шоссе от Матамороса до Виктории. А так – самый короткий путь из Штатов в столицу Мексики. Речь моего собеседника лилась широким, но прихотливо извивающимся потоком.

Я навел его на истории о местных богачах и, когда он дошел до Джорджа Брелля, слегка попридержал.

– У старины Джорджа много предприятий. Его жена владела шахтами, он теперь их еще прикупил. Это первая его жена, она уже умерла. Еще у него Бог знает сколько этих закусочных вдоль шоссе. Дюжина, а то и больше. А еще сделки с недвижимостью, оптовая торговля и новая затея с грузовыми перевозками в придачу.

– Неглупый, должно быть, человек.

– Ну, скажем так, занятой. Не сидит на месте. Поговаривают, у него вечные неприятности с налогами и что наличными он и тысячи не наскребет, однако живет на широкую ногу. И речи произносит громкие. Любит, чтобы вокруг все время было много людей.

– Вы сказали, что он женился еще раз?

– Уж несколько лет. Девчонка – пальчики оближешь, но, сдается мне, всего года на три старше его дочери от первого брака. Зовут ее Джерри. Отгрохал ей шикарный особняк.

Моему торговцу пора было возвращаться домой. После его ухода я закрылся в кабине и набрал номер Джорджа Брелля. Было десять минут восьмого. Он подошел к телефону, голос его звучал многозначительно. Я сказал, что хочу увидеться с ним по личному делу. Он заосторожничал. Тогда я упомянул, что обратиться к нему мне посоветовал Билл Колловелл.

– Колловелл? Мой старый друг, пилот? Мистер Макги, бросайте все и приезжайте прямо сейчас! Мы тут как раз выпиваем, и ваша рюмка вас ждет не дождется.

И я отправился к нему. Перед домом стояло с полдюжины машин. Слуга распахнул передо мной дверь. Брелль поспешил мне навстречу и сжал мою руку. Он оказался стройным мужчиной лет под пятьдесят с красивой темной, чуть легкомысленной копной волос. Когда я пригляделся, показалось, что на нем очень дорогой и умело сработанный парик. Мужчина из тех, что рано лысеют, со звучным голосом и несколько театральными манерами. Был одет в деревенского покроя штаны из саржи и до хруста накрахмаленную сорочку с голубыми полосками. Через десять секунд мы были на «ты» и он провел меня через холл на застекленную террасу, где собралось все общество – двенадцать человек, семеро мужчин и пять женщин, изысканно одетых, дружелюбно настроенных, уже слегка под градусом. Джордж представил мне гостей, и у меня создалось впечатление, что все мужчины работают на него и исключительно ему обязаны своим достатком, а все женщины в него влюблены. В свою очередь он дал им понять, что я – близкий друг одного из наиболее влиятельных людей в сфере дорожного строительства, того парня, который летал с ним, Джорджем Бреллем, на самые опасные задания и возвращался только потому, что Джордж был рядом. Его жена Джерри оказалась впрямь сногсшибательной блондинкой, высокой и грациозной. Вот только холодный взгляд странно контрастировал с чарующей улыбкой.

Мы расселись по плетеным креслам и кожаным стульям и повели легкую беседу. Сумерки сгустились и превратились в ночную тьму. Две группы гостей отбыли, и мы остались впятером. Брелли, молодая пара по фамилии Хингдон и я. Чтобы уехать не отужинав, нечего было и думать. Незадолго до того, как сесть за стол, Брелль увел Хингдона, чтобы обсудить с ним какие-то деловые вопросы. Миссис Хингдон отправилась в ванную, а Джерри Брелль, извинившись, пошла на кухню проследить за приготовлением к ужину.

Надеясь скоротать время, я решил побродить по дому. Он был большим, поражал нетрадиционной планировкой и являл собой шедевр совместного творчества архитектора и декоратора. Въехали сюда недавно и еще не успели добавить ничего такого, что испортило бы общее впечатление. По соседству с гостиной я обнаружил небольшую комнату, залитую мягким светом. На дальней стене висела картина, сразу заинтересовавшая меня. Стоя у приоткрытой двери, я прислушался. Из комнатки не доносилось ни звука. Наверное, сюда недавно заходили Хингдон и Брелль. Я решил рассмотреть картину поближе. Но, дойдя до середины комнаты, расслышал возню и чье-то тяжелое дыхание. Я обернулся и на низком диване справа от двери увидел двоих.

У этого дивана высокие подлокотники, так что раньше я не мог заметить парочку.

Светловолосая девушка лет семнадцати лежала, откинувшись, среди подушек. Весь ее костюм состоял из коротких шорт защитного цвета и расстегнутой до пояса светло-серой блузки.

Ее роскошное тело так и притягивало взгляд. Она тяжело дышала, погружаясь в состояние той откровенной расслабленности и опустошенности, которое приходит на смену долгому сексуальному возбуждению. Рот и глаза ребенка на лице женщины, влажные и блестящие губы. Она не спешила возвращаться из волшебной страны эроса. Парень выглядел старше, ему можно было дать лет двадцать. Крупный, массивный корпус, сплошные мускулы под волосатой кожей и квадратная челюсть да взбешенные сузившиеся глазки.

Предоставленный самому себе, я удалился бы оттуда на цыпочках. Но этот сопливый рыцарь не дал мне такой возможности.

– Почему ты не постучался, паршивый ублюдок? – проговорил он замогильным голосом.

– Не думал, что это спальня, приятель.

Он вскочил на ноги. Габариты его фигуры впечатляли.

– Вы оскорбили даму!

Дама сидела теперь прямо, застегивая блузку.

– А ну вмажь ему, Лью! – распорядилась она. Взять его, Пират? И он кинулся на меня, послушный, как любая собака. Я тоже высок. Это только кажется, что во мне восемьдесят неуклюжих разболтанных килограммов, костей и мяса. Тот, кто повнимательней присмотрится к запястьям, может получить более точное представление о моей физической форме.

В действительности, когда мой вес достигает девяноста шести, я начинаю волноваться и сбавляю его до девяноста двух. Что до неловкости и внешней замедленности моих реакций, то мне ни разу в жизни не пришлось прибегнуть к помощи мухобойки. Мою боевую стойку легко спутать с позой слегка напуганного человека, готового немедленно извиниться. Предпочитаю самонадеянных противников.

Лью, верный пес, хотел покончить со мной разом. Он работал обеими руками, пыхтя и набычившись, с хорошим замахом: левой – правой, левой – правой. Кулаки у него были каменные и вполне могли причинить боль. Они были способны травмировать мои плечи, предплечья, локти, а один раз, отскочив от плеча, даже верхнюю часть головы. Уловив ритм, я контратаковал и прямым справа раскрыл ему рот. Его руки перестали взбивать пену и легли в дрейф. Коротким крюком слева я захлопнул его пасть. Руки он уже опустил. Тогда я послал свою правую руку в прежнее место, так что он рухнул все-таки с открытым ртом. Глаза его закатились.

– Что тут происходит? – закричал с порога Брелль. – Что тут, черт возьми, происходит?

Для миндальничания и обходительного светского разговора я был слишком зол.

– Я вошел посмотреть на картину. Думал, что здесь пусто. Этот мясистый Ромео уже включил и разогрел свою девицу. Им не пришлось по вкусу мое вторжение, и она велела врезать мне. Но у него ничего не вышло.

– Анджи! Неужели это правда?

Она посмотрела на Лью. Она посмотрела на меня. Она посмотрела на своего отца. Ее глаза сверкали.

– Какое тебе дело, кто кого тут трахает!

Она разревелась, проскочила мимо него и убежала. Ошеломленный, он чуть замешкался, а потом устремился за ней, зовя по имени. Хлопнула дверь. Он все еще кричал. Взревел мощный двигатель. Взвизгнули шины. Перескакивая с тональности на тональность, звук, с которым улетала прочь все быстрее мчавшаяся машина, замер вдали.

– Боже мой, – пробормотала Джерри Брелль. Взяв со столика вазу, она некоторое время задумчиво разглядывала Лью, а потом вывернула эту посудину вместе с цветами и всем, что там находилось, ему на голову.

Хингдоны и я были заняты тем, что старались не смотреть друг на друга.

Лью оторвал тело от пола и сел. Он был похож на толстого обиженного младенца и никак не мог сфокусировать свой взгляд. Джерри присела рядом с ним на корточки, взяла за мясистое плечо и легонько встряхнула.

– Дорогуша, вам лучше всего прямо сейчас унести отсюда ноги. Если я хоть чуть-чуть знаю Джорджа Брелля, то в эту минуту он заряжает свое ружье.

Глаза Лью наконец сфокусировались, стали осмысленными, округлились и расширились от страха. Не сказав ни слова и ни на кого не глядя, он вскочил и унесся прочь нетвердыми тяжелыми прыжками.

Джерри улыбнулась нам и сказала:

– Прошу прощения, – после чего отправилась искать Джорджа.

Когда мы вернулись в большую гостиную, миниатюрная Бесс Хингдон старалась держаться поближе к своему крупному и довольно церемонному, несмотря на молодость, мужу.

– Дорогой, нам лучше уехать.

– Просто уехать? – заколебался Хингдон.

Их окружал симпатичный ореол, этакий аромат удачного брака. Даже находясь в разных концах заполненной людьми комнаты, они все равно были вместе, все равно не забывали друг о друге.

– Пойду поищу Джерри, – сказала она и вышла.

Сэм Хингдон с любопытством оглядел меня и заметил:

– Этот Лью Дагг крутой парень. Просто танк, его тренируют профессионалы, так что через годик-другой...

– Учат его ударам вроде того, которым я уложил его?

– Вроде учат, – улыбнулся Хингдон.

– Ну, может, он просто не в форме. Следовало бы использовать лето для упорных занятий. Эта Анджи у Джорджа старшая?

– Младшая. Лишь она живет с родителями. Старшая – Гиджи. Выскочила замуж за студента медицинского колледжа в Новом Орлеане. А Томми служит в авиации. Это все дети Марты.

В гостиную быстро вошла Бесс, сжимая в руке свою сумочку.

– Все в порядке, милый. Можем ехать. Спокойной ночи, мистер Макги. Надеюсь, еще увидимся.

Я отправился на террасу и смешал себе некрепкий коктейль. Сюда доносились голоса кричавших друг на друга Джерри и Джорджа. Мотив этой песни был ясен, но я не мог разобрать слов. В общем, гнев и взаимные обвинения. Хорошенькая служанка в форменном платьице и с волосами, заплетенными в черные косички, проскользнула на террасу, собрала стаканы и остатки закусок, одарила меня застенчивым взглядом и удалилась неслышной кошачьей походкой.

Наконец появился Джордж. Выглядел он кисло. Покосившись на меня, что-то буркнул, плеснул бурбона на кубик льда и опрокинул получившуюся смесь в рот прежде, чем лед смог возыметь хоть какое-то действие на спиртное. Потом Брелль со стуком поставил стакан на стол.

– Трев, у Джерри разболелась голова. Она просит извинить ее. Боже, ну и вечерок!

– Лучше передай ей мои извинения. Я ведь даже не дал себе труда задуматься, что это может быть твоя дочь, и выражался очень грубо. Я был слишком зол. Что касается того мальчика, которого я отшлепал, то он просто не оставил мне выбора.

Джордж посмотрел на меня с нескрываемым отчаянием:

– Макги, признайся честно, что они там делали?

– Я не сказал бы, что они занимались чем-то ужасным. Он расстегнул на ней блузку и лифчик, но шорты оставались на месте.

– Ведь она только осенью поступила в колледж. Проклятый пацан! Пошли отсюда, Трев.

Мы вышли и сели в «линкольн». Он нажал на газ, и машина понеслась по шоссе. У дома, столь же вычурного, как его собственный, Джордж слегка притормозил, и я успел заметить спортивный «триумф». Мотор снова взвыл.

– Джерри так и сказала, что девочка отправится сюда. Здесь живет ее ближайшая подружка.

Он не проронил больше ни слова, пока мы не выехали на 77-е шоссе и не помчались на юг.

– Ты впервые у меня в гостях, и сразу такая история.

– Тебе хуже, чем мне.

– Ну как, спрашивается, мне уследить за ней? Этим должна заниматься Джерри, а ей на это плевать. Говорит, не может с ней справиться, Анджи не желает ее слушать. А я, черт возьми, занятой человек. Надо бы отправить девочку куда-нибудь, но куда? Куда, куда я могу пристроить ее в августе? Никаких тебе родственников, никого. Ты слышал, что она мне заявила?

Тут он смазал по баранке ребром ладони:

– Как ты считаешь, Макги, этот пацан действительно трахает мою дочь?

– Я считаю, что ты слишком быстро ведешь машину. И не думаю, что она делает то, что ты сказал. Пока.

– Извини. А почему ты думаешь, что он не...

– Потому, что если бы он с ней это делал, то делал бы где-нибудь, где их не потревожили бы. Но, судя по ней, Джордж, до этого один шаг.

Он сбавил скорость.

– Знаешь, это звучит правдоподобно. Очень похоже, что так и есть. Наверно, он пытается ее уломать. Крутится возле нее уже месяц. Трев, это вторая услуга, которую ты мне оказал вечером.

– Кстати, она не слишком увлечена этим малым.

– Откуда ты знаешь?

– Когда она убежала, он еще не очухался. Я мог ведь его убить, а она даже не взглянула в его сторону.

– Точно! Прямо бальзам на раны! А у тебя, похоже, недурной удар, Макги.

– Этого парня очень легко отколотить. А ты опять гонишь.

Мы въехали в Браунсвилль. Джордж сворачивал то направо, то налево, словно запутывая следы, и наконец припарковал машину на маленькой стоянке в конце тихой улочки.

Сквозь душную ночь мы прошли полквартала и оказались у обшарпанного входа в небольшой частный клуб. Внутри вкусно пахло жареным мясом, бар был уютный, а в игорном зале под низкими зелеными абажурами обосновалась группа весьма серьезных игроков в покер.

Мы остановились у стойки, и Джордж скомандовал:

– Ключ моему дорогому другу, Кларенс.

Бармен открыл шкафчик, достал медный ключ и положил передо мной.

– Кларенс, это мистер Тревис Макги. Трев, этот ключ твой до скончания века. Пожизненное членство стоит один доллар, так что вручи Кларенсу нужную сумму.

Я вручил.

– Наличные на стол – и все здесь твое. Никаких чаевых, взносов и обязательных собраний.

Мы взяли наши стаканы, и я последовал за Джорджем к столику в углу зала.

– Прямо здесь потом можем и поесть, – сказал он и нахмурился. – Ума не приложу, что мне делать с этой девчонкой.

– Разве Гиджи и Томми плохо справляются со своими проблемами?

Это поразило его.

– Нет. У них все прекрасно.

– Так и за Анджи не волнуйся. Она с виду крепкая девочка. Надеюсь, глаза меня не обманывают, и она действительно здорова. А что касается всего прочего... Если бы ты знал, что вытворяли в этом возрасте Гиджи и Томми, ты бы давно уже поседел.

– Ей-богу, Макги, был бы ты на двадцать лет постарше, я бы нанял тебя присматривать за ней до конца лета.

– Даже тогда на твоем месте я не рискнул бы доверить мне дочь.

– Ладно. В любом случае, за чем бы ты ни приехал ко мне, считай, что это у тебя в кармане. Я уже слишком многим тебе обязан.

– Мне нужна информация.

– Она твоя.

– Сколько Дэвид Бэрри наворовал за океаном? Как ему удалось и каким образом он переправил добычу в Штаты?

Его словно обухом по голове хватили – настолько неожиданным был мой вопрос. Лицо Брелля стало бледно-желтым, глаза забегали, будто искали какое-нибудь укрытие. Трижды Джордж открывал рот, собираясь заговорить, и трижды снова закрывал его. Наконец произнес с расстановкой:

– Вы из налоговой инспекции?

– Нет.

– Чем вы занимаетесь?

– Так, перебиваюсь разными способами. Это тебе должно быть понятно.

– Да, я когда-то знавал сержанта Дэвида Бэрри.

– Это все, что ты хочешь мне сообщить?

– Это все, что я могу сообщить.

– Чего ты боишься, Джордж?

– Боюсь?

– Тебе нечего страшиться Бэрри. Он уже два года как умер.

Моему собеседнику полегчало, но еще не совсем.

– Умер? Я не знал. Он скончался на свободе?

– Нет, в тюрьме.

– Не открою никакой тайны, если скажу, что меня по его делу допрашивали. Я до сих пор под подозрением. Меня вызывали туда, где он сидел. Я заявил, что служил с ним два года, что он был отличным специалистом и вечным молчуном. Добавил еще, что много раз видел, как он выходил из себя, но что на моей памяти никому не причинил ни малейшего вреда. Хотя и попивал. Но, видишь ли ты, как получилось. Какой-то толстозадый лейтенант с новенькими лычками, который и Штатов-то никогда не покидал, вздумал придраться к Бэрри: тот, дескать, не так отдал ему честь. И стал муштровать Дэви прямо на улице. Дэви минут пять терпел, а потом просто врезал этому идиоту. Но не смог, вовремя остановиться: все поднимал лейтенантика и бил, поднимал и бил... А потом сделал ноги... Если бы он ударил только раз или хотя бы не сбежал... Впрочем, думаю, тебе все это прекрасно известно.

– Тогда зачем же ты мне об этом рассказываешь? Я хочу знать только одно: что, в каком количестве и каким образом он ввез в Штаты?

– Приятель, я не в курсе. Совершенно!

– Потому что ты занимался тем же самым и привез это домой так же, как Дэвид?

– Поверь, я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Опасаешься, что я веду официальное следствие, да?

– Разные люди в течение долгого времени задавали мне множество вопросов, Макги, и все получили одинаковый ответ. Вот и ты попробовал. Скажу прямо, это была неплохая попытка. А теперь давай есть.

Самообладание быстро возвращалось к нему.

Мы покинули это укромное заведение в полночь. Он держался немножко нахально и вместе с тем настороженно, но, впрочем, был вполне дружелюбен. Когда он отпер замок и распахнул дверцу «линкольна», я рубанул его ребром ладони ниже уха, подхватил обмякшее тело и запихнул в машину. И почувствовал неожиданное отвращение к себе. В моих руках оказался нелепый петушок, гроша ломаного не стоящий, хотя и звавшийся мужчиной. Никчемный и заносчивый, он бежал изо всех сил только для того, чтобы оставаться на одном месте, но при этом все же носил звание живого существа, а я силой вторгся в его мир. Птица, лошадь, собака, мужчина, девочка или кошка – принося им вред, ты унижаешь себя, ведь то же самое можно проделать и с тобой. Все заботы этого человечка были сейчас, словно в шкатулку, заперты в бессильно свесившейся голове, а его организм спешно приноравливался к внезапной встряске, продолжая поддерживать жизнь. Когда-то он сосал грудь, выполнял домашние задания, мечтал стать рыцарем, писал знакомой девушке стихи. В один не слишком прекрасный день его похоронят и получат за него страховку. А в промежутке между этими событиями некий чужак вдруг растоптал все его человеческое достоинство и вертит им, как бессловесной куклой.

На обратном пути все прошло спокойно, только раз он попробовал пошевелиться, но я нащупал на шее нужное место и утихомирил его. Удостоверившись, что за мной не наблюдают, я доставил Джорджа в мое зыбкое гнездышко, опустил шторы и приготовился вести дознание.

Я раздел и связал его, заткнул ему рот и засунул этот куль, недавно бывший мыслящим существом, в корыто, заменявшее в мотеле ванну. Брелль и вправду носил парик. Я сорвал его и швырнул на сливной бачок. Там он свернулся, словно маленький послушный звереныш.

Голый человек, не способный двигаться и разговаривать, не знающий, ночь сейчас или день, не понимающий, как и где он очутился, обычно быстро раскалывается.

Холодная вода привела Джорджа в чувство. Я не уменьшил струю, пока не убедился, что он в полном сознании. Тогда я присел на стул возле душа и закрутил кран. Брелль весь дрожал и глядел на меня крайне недоброжелательно.

– Как ты полагаешь, Джордж, разрешило бы мне так действовать хоть одно государственное ведомство? У меня есть несколько способов навсегда избавиться от тебя. И все совершенно безопасные. Ты долго спал, Джордж, и тебя, конечно, уже разыскивают. Но вовсе не там, где надо. Похищение людей преследуется законом. Так что, Джордж, нам придется договориться, или я не смогу тебя отпустить.

В его глазах нарастала паника, но он уверял себя, что никогда не сдастся.

– Я ищу один сверток, принадлежавший Бэрри, и мне нужна твоя помощь. Когда будешь готов говорить, кивни головой. Иначе я сварю тебя, как цыпленка.

Я привстал и включил горячую воду. В хороших мотелях ее нагревают градусов до восьмидесяти, так что из крана быстро начинает хлестать практически кипяток. Джорджу хватило облака пара и капельки горячей воды. Он выгнулся на дне ванны и заорал в полотенце, которое превратило его крик в тихое бульканье. Обезумевшие глаза Брелля вылезли из орбит, и он забыл кивнуть. Я повторил процедуру еще раз и, когда пар рассеялся, увидел, что Джордж энергично трясет головой. Для верности я снова приоткрыл кран, он мило подпрыгнул и закивал с такой силой, что затылок заколотился о стену.

Я снова привстал и выдернул свой самодельный кляп. Он застонал:

– Боже мой, ты меня ошпарил. Что ты со мной делаешь? Ради Бога, Макги, чего ты хочешь?

Я протянул руку и взялся за горячий кран.

– Нет! – заорал Джордж.

– Потише, дружище. Ты становишься послушным и розовым. Теперь давай поговорим. Расскажи мне поподробнее, как вы работали с Дэвидом Бэрри. А если что-нибудь покажется мне не совсем правдоподобным, я немножко подогрею тебя. Просто на всякий случай.

С небольшой моей помощью он справился с поставленной задачей весьма неплохо. Они с Бэрри с самого начала орудовали вместе. Сначала занимались ценными бумагами: покупали в Китае, отправляли одному другу в Штаты, а тот представлял их к оплате и посылал обратно. Когда это дело прикрыли, в ход пошло золото. Они действовали сообща, но выручку хранили порознь.

Приятели не слишком доверяли друг другу. Но доходы Бэрри всегда были выше: он не тратил на себя ни одной лишней рупии и все деньги снова вкладывал в золото. Именно Бэрри отыскал в Калькутте ювелира, который начал изготовлять для него точные копии деталей самолета из чистого золота. Бэрри слегка их зачищал, красил под алюминий и привинчивал на место. Потом парень в Канмине снова переплавлял их в стандартные слитки. Это было уже после того, как ужесточились досмотры. Когда наконец пришел их черед возвращаться на родину, у Брелля в кармане было более шестидесяти тысяч долларов, а у Дэвида Бэрри, по его собственным словам, раза в три больше. Они взяли отпуск и махнули на Цейлон. Эта идея принадлежала Бэрри. Он хорошенько обмозговал ситуацию и разузнал все, что только можно, о драгоценных камнях. Бреллю тоже не хотелось проносить через американскую таможню пачки наличных, так что он последовал за Бэрри. Без малого десять дней они с утра до вечера скупали у цейлонских торговцев лучшие драгоценные камни. Темно-синие и лучистые сапфиры, темные бирманские и лучистые рубины. Некоторые не пролезали в горлышко армейской фляжки, тогда они расклепали свои фляги, вложили драгоценности внутрь и вновь заделали швы. Потом налили во фляги немного расплавленного воска, чтобы камешки не гремели. Когда воск застыл, наполнили фляжки водой, пристегнули их к поясам и вернулись домой богатые и нервные.

– По-моему, Дэйва ни в чем таком не подозревали. Он всегда держал рот на замке. А вот после рюмки-другой мог и сболтнуть лишнего. Ну, и попал под подозрение. Когда вернулся домой, сразу спрятал камешки и не решался к ним даже притронуться. Я тогда был освобожден условно, до вызова в суд. Когда Бэрри дали пожизненное, сумел увидеться с ним с глазу на глаз и попытался договориться. Он сообщает мне, где спрятана его доля, я беру себе из нее разумное вознаграждение и обязуюсь проследить, чтобы о его семье позаботились. Но ничего не вышло, он мне не доверял. Отказался признать, что кто-то может быть одновременно и ловким и порядочным. Нет, он собирался раньше или позже выбраться из тюрьмы и распорядиться своим богатством без помех, мечтал озолотить жену и дочек.

К своей доле я не прикасался три года. Потом мне понадобились деньги. Продавался участок, который грех было упустить. Но я не хотел рисковать, продавая камни в этой стране. Мы с Мартой взяли отпуск и отправились в Мексику, там я нашел нужных людей. Это была жуткая морока, но, по крайней мере, я себя чувствовал в безопасности. Выручил я тогда чуть больше сорока тысяч, ввез их обратно и стал понемногу запускать в дело. Я был очень осторожен, но меня все равно вычислили, умудрились сложить все мои затраты, хотели пришить дело о мошенничестве, кричали, что я занимаюсь сокрытием доходов. Мне пришлось выложить сто тысяч, чтобы избежать наказания за те паршивые сорок. Я не мог тебе об этом рассказывать, не имел права рисковать. По делам об уклонении от уплаты налогов не существует срока давности, и они все еще могут меня судить за те деньги. Взяли меня на карандаш, трясут каждый год, и конца этому не видно. А теперь, ради Бога, выпусти меня отсюда.

Когда я развязал его, пришлось помочь ему подняться и почти отнести в спальню. Присев на край кровати, он уткнулся лысой головой в голые волосатые колени и расплакался.

– Мне плохо, – проговорил он. – Макги, мне правда плохо.

Он весь съежился, зубы застучали, губы посинели. Я кинул ему его вещи, и он быстро оделся.

– Где мы?

– Примерно в трех километрах от твоего дома. Мы покинули клуб в Браунсвилле три с половиной часа назад. Никто тебя не ищет.

Он посмотрел на меня:

– Знаешь, как ты выглядишь? Ты выглядишь так, словно был бы рад убить меня.

– Мне не хочется обсуждать этот вопрос, Джордж.

– Я ведь не мог оказать тебе никакого сопротивления.

– И никто бы не смог.

Он ощупал свою лысую голову.

– Где он?

– В ванной.

Неверной походкой Джордж поплелся туда и через несколько секунд вернулся уже в парике, но теперь измученное лицо явно контрастировало с искусственными волосами. Он снова присел на край кровати. Мы были вдвоем, палач и жертва. Обычно предполагается, что такая ситуация порождает лишь ненависть и вражду. Но очень часто все получается по-другому. То, что произошло, оказалось слишком сильной эмоциональной встряской для нас обоих. Жестокость воспринималась теперь как некая внешняя сила, вроде пронесшегося урагана. Но вот она исчезла, а мы остались, разделив общий жизненный опыт. Джорджа заботило, понимаю ли я, какое сокровище он мне передал. А я старался убедить его, что мог противопоставить его стойкости лишь грубое физическое воздействие.

– Ты друг Колловелла?

– Нет.

– Я написал этому толстому ублюдку такое теплое письмо, а в ответ получил отлуп.

– Через него я вышел на тебя.

Он, казалось, меня не слышал.

– Колловелл вечно трясся, когда чуял запах жареного. Как он проверял тот самолет! Все рыскал вокруг, а прямо над его жирным загривком торчали кронштейны из чистого золота. Я попробовал шутить на этот счет с Дэйвом, но он не видел тут ничего смешного. Он всегда был убийственно серьезен. Бог мой, он даже домой деньги посылал, хотя знал, что может пустить их в оборот и снова удвоить. А я слишком много растранжирил. В Калькутте у меня был личный гараж с собственной машиной. Дома меня тоже ждали жена и двое ребятишек. Но разница между мной и Дэйвом состояла в том, что он, по-моему, собирался жить вечно.

Джордж вздрогнул всем телом.

– Трев, ты не мог бы отвезти меня домой? Я себя чувствую ужасно.

Я доставил его домой в «линкольне». Машина, которую я взял днем напрокат, стояла у резиденции Бреллей, «триумф» тоже был уже на месте, в нише на три автомобиля возле маленького вагончика техобслуживания.

Я вкатил «линкольн» на пустое место. В глубине дома горел свет. Мы с Джорджем зашли в большую кухню. В центре, словно остров, высился каменный разделочный стол, на резной полке выстроились медные кастрюли.

В розовом стеганом халате с широкими белыми отворотами появилась, щурясь от света, Джерри Брелль. Ее светлые волосы были в беспорядке.

– Дорогая, мне нехорошо, – простонал Джордж.

– Его лихорадит, – добавил я.

Джерри подхватила мужа под руку. В дверях она обернулась и сказала:

– Трев, дождитесь меня.

Я обследовал холодильники и во втором обнаружил ледяной «тюборг». Привалившись к острову, я принялся за пиво. Меня преследовало какое-то странное ощущение. Жизнь удивительно напоминала строительные леса, доски которых опасно прогибались, и нога порой соскальзывала в пустоту. Если ходить так слишком долго, можно наконец наткнуться на прогнивший участок и сорваться в бездну. А там, похоже, – черным-черно.

Через пятнадцать минут Джерри вернулась в кухню, посмотрела, что я пью, и достала себе того же. Ее волосы были причесаны, глаза уже привыкли к свету.

Опершись на одну из стальных моек и глядя на меня, она глотнула из бутылки и сказала:

– Он отключился. Одеяло с подогревом и таблетка снотворного.

– Думаю, он просто расстроен.

– Славное у вас получилось знакомство с семейством Бреллей, не так ли?

– Почему вы попросили меня остаться?

– Не будьте таким нетерпеливым. Доберемся и до этого.

– Четыре утра. Не лучшее время для долгих разговоров.

– У вас что, были для него плохие новости?

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Джордж балансирует на краю пропасти, и удерживаться ему все труднее. Я предлагала начать жить более скромно, но он и слышать об этом не желает. Любой пустяк может оказаться последней каплей, и тогда все рухнет.

– А вдруг я именно этого и добиваюсь?

Она совсем приуныла.

– Значит, я сильно в вас ошиблась. А Джордж рассказывал вам что-нибудь обо мне?

– Нет. Но теперь мы, кажется, добрались наконец до того, ради чего вы просили меня остаться.

– На что вы намекаете?

– Надеюсь, когда девочка вернулась, у вас состоялась с ней долгая интересная беседа.

– Но я ведь должна была поговорить с ней, не так ли? Не как мачеха с падчерицей, разумеется. Как женщина с женщиной. Считайте, что заключено вооруженное перемирие.

– Когда она в очередной раз выкинет такой же фортель, Джерри, загадочка может оказаться Джорджу не по зубам.

– По-моему, я сумела объяснить ей, что если она любит своего отца, то делать весьма непрозрачные намеки на мою неверность – не лучший способ продемонстрировать дочерние чувства. Мир чертовски сложная штука, мистер Макги. Девочка решила вываляться в грязи, потому что верила мне, а я надувала ее отца.

– А она это точно знает?

Джерри нервно рассмеялась.

– Очевидцы обычно уверены, что им все известно. Это случилось в июне. Дети – такие идеалисты! Ну как я могла ей объяснить, что на самом деле все это ерунда, что мы встретились со старым другом и просто вспомнили былое... Этакий внезапный сентиментальный порыв... Обычно я не занимаюсь такими вещами. Но тогда... Тогда я услышала звук открывающейся двери, повернула голову и увидела ее, бледную как смерть... Потом она захлопнула дверь и убежала. С тех пор я мучаюсь и кляну себя. Ведь мы только-только начали привязываться друг к другу! А теперь она считает меня чудовищем. Сегодня, терзая себя, она пыталась сделать больно мне. Я очень надеюсь, что Джордж забыл ее слова. Его суждения в последнее время и так достаточно сумбурны.

– Он вообще не вспоминал об этой реплике.

– Ну и слава Богу. Неужели эта история с Анджи так выбила его из колеи?

– Думаю – да.

Она склонила головку, изучающе разглядывая меня.

– Трев, вы кажетесь таким спокойным и уверенным в себе. Возможно, наши проблемы представляются вам смешными. Но, похоже, вы достаточно хорошо знаете людей, чтобы посоветовать мне, как быть с Анджи.

– Я не настолько самонадеян.

– Хоть бы знать, как к ней подступиться. Она замкнулась в себе и смотрит на меня с ненавистью. Я никогда не смогу ей ничего объяснить.

– А вы, Джерри, хороший человек? Я имею в виду, если все хорошее в вас положить на одну чашу, перевесит ли она?

Мой вопрос ее озадачил.

– Даже не знаю. Никогда не оценивала себя с этой точки зрения. Наверное, слишком люблю шикарную жизнь. Потому-то и вышла за Джорджа. Кроме того, я тщеславна. Мне нравится, когда мужчины восхищаются мною. Ну, еще могу вдруг некстати вспылить. Но я очень стараюсь... Стараюсь жить, опираясь на то хорошее, что во мне есть. Пытаюсь стать лучше. Трев, я ведь родом ниоткуда, из грязной дыры, где всегда было слишком мало комнат и слишком много детей. Жертвы песчаной бури, наводнения, пожара – это все о нас. Потом я выросла и обнаружила, что если надеть узкую юбку и красные туфли, то можно насладиться всеми теми удовольствиями, о которых я так мечтала. Но я была уже достаточно умной, чтобы понять: дешевые девочки получают дешевые удовольствия. Этот дом, этот образ жизни – удовольствие весьма дорогое, однако и оно – результат решения все той же задачи. Может, я и не плохая, но стрелка этих чертовых весов будет слишком долго колебаться, прежде чем склонится в мою сторону.

– Тогда расскажите девочке все. История с Лью доказала, что ей уже не пять лет. Говорите с ней как с равной. Пусть она знает, какая вы на самом деле. Жизнеописание Джерри Брелль вплоть до вашего маленького сентиментального приключения. И не скрывайте от Анджи своих чувств. А главное – не разрешайте Джорджу отсылать ее. Пусть остается здесь, пока не разберется во всем.

– Она будет презирать меня.

– Она уже вас презирает.

Джерри на миг замерла.

– Сегодня, пожалуй, мне уже не стоит ложиться. Надо побродить, обдумать все, что вы сказали. – Она поставила пустую бутылку на стол и добавила: – У меня такое чувство, что я вас больше не увижу.

Нет, мне придется еще раз встретиться с Джорджем.