Когда я перелезал через свалившуюся глыбу, мне пришла в голову сумасбродная идея поискать под скалами ее белую машину. Присев на корточки, заглянул с обрыва – ничего. На дороге под гравием никаких следов, одна выжженная до камня земля. И все же я заметил, где машина подалась назад, развернулась и отъехала. Помнится, ключи она оставила. А зачем ей их было брать? Километрах в трех-четырех внизу, под холмом, были старые ворота, которые я сам открыл и закрыл, когда она проехала.

Интересно, шум отъезжающей машины, который мне послышался, производила ее белая «альпина»? Потом меня осенило. Оставив чемоданчик на дороге, я вскарабкался вверх по скалистому холму, откуда сорвалась глыба. Мне хватило пяти минут, чтобы обнаружить то место – обожженную, почерневшую скалу и слабый запах взрывчатки. Кому-то было достаточно расширить природную трещину, сунуть туда несколько шашек и своротить многотонную глыбу на дорогу. Зачем? Чтобы заставить ее бросить там машину и дальше пройти пешком? Зачем? Чтобы кто-то мог забрать ее «альпину»? Опять-таки – зачем?

Не найдя ответов, я поднял чемоданчик и стал спускаться дальше с холма. Какая-то особая жестокость – убить вызывающе красивую, полную жизни женщину. Как-то не умещается в сознании, что такие тоже умирают. Никто и не помышляет, что эта нежная плоть, трепетность и обольстительная оболочка могут превратиться в ничто.

Однако она была мертва и останется мертвой навеки. Так что я все усилия сосредоточил на том, чтобы придумать какое-нибудь разумное и правдоподобное объяснение. Пройдя через старые ворота, я оказался на узкой дороге, покрытой старым, покореженным асфальтом, которая, похоже, была заброшена. Я вернулся к дороге, по которой мы с ней приехали. Вероятно, придется пройти километра три, а то и больше. Я надеялся на попутную, но четыре машины, нагнавшие меня, промчались с такой скоростью, что я даже не разглядел водителей.

В конце концов я вышел к перекрестку с запыленной бензоколонкой, закусочной, окруженной развалюхами, когда-то считавшимися машинами. На стуле возле бензоколонки подремывал паренек. Я не стал нарушать его послеобеденную сиесту.

Я зашел в закусочную. Могучая юная девица в грязном зеленом джемпере сидела за столом, поглощенная разглядыванием иллюстрированного журнала. Услышав скрип двери, она неохотно поднялась, продемонстрировав огромный бюст.

– Мне нужно позвонить.

Не отвечая, она снова села.

– Как называется это место? Как мне его назвать, чтоб сюда подъехали?

– Закусочная Гарри на Котон-Корнерс.

Отыскав монету, я посмотрел на первую страницу справочника. Срочный вызов полиции – 911.

– Канцелярия шерифа. Его заместитель Лондон.

– Я нахожусь в закусочной Гарри на Котон-Корнерс. Хочу сообщить о стрельбе и угоне машины.

– Это случилось там?

– Нет, я покажу где.

– Ваше имя?

– Макги. Тревис Макги. – За спиной я чувствовал сдерживаемое дыхание девицы.

– Минут через десять придет машина. Ждите нас на месте. Вы можете описать украденную машину?

– Белая «альпина». Номер местный.

– Знаете его?

– Нет.

– Кто ее угнал?

– Не имею представления.

– Где это произошло?

– На холме километрах в десяти отсюда. Сюда я добрался пешком, значит, случилось это больше часа назад, может, даже два часа.

– Кто ранен?

– Жена Джаспера Йомена. Она мертва.

– Миссис Йомен! Черт возьми! Ждите.

Я положил трубку. Рослая девица с изумлением таращилась на меня.

– Ничего себе! Надо же! Принесли вас черти!

– Как насчет кока-колы?

– Еще бы! Идите сюда. А что случилось-то? Кто ее застрелил?

– Вы ее знаете?

– А кто тут ее не знает? Заправлялась здесь. Ее старику принадлежит половина округа Эсмерелда. Вот она и задирала нос. Кто это сделал?

– Будет лучше, если вопросы станет задавать полиция.

– Вы все видели? Собственными глазами?

– Не забудьте про лед, пожалуйста.

Грохнув передо мной стаканом, она выскочила. Послышался поток слов, обрушенных на дремлющего парня, и оба вошли внутрь. Паренек был моложе, чем мне показалось, – высушенный дочерна, гибкий, как ящерица. Посмотрел на меня, словно я только что сморозил глупую шутку.

– Значит, вы говорите, эта кобыла откинула копыта?

Господи, как они были рады, как их взбудоражило вдохновляющее сообщение, что смерть может застигнуть и тех – наверху, молния может ударить и в могучее дерево. Оба по-детски благодарно смотрели на меня, словно я купил им конфетку, и мне оставалось кивком подтвердить – да, действительно умерла.

– Вы не здешний, – объявил парень. – Она была дочерью старого Кэба Фокса. Мой папочка когда-то у него работал. Кэб женился, когда ему было за тридцать. Она была его единственным ребенком, но голову даю наотрез, что здесь в наших краях и сейчас проживает не меньше сорока уже взрослых потомков с его голубыми глазами, и то если не считать мексиканцев. Кэб балдел от мексиканок, хорошо знал их язык. Кэб и Джас Йомен были в одной упряжке. Когда Джас женился на его дочке, папочка мне сказал, что Кэб обязательно ворочается в гробу, так что трава на могиле вянет. Кто ее убил, мистер?

– Я ведь не здешний.

Снаружи послышался шум подъехавшей машины, и слабо вякнула сирена.

Мы вышли навстречу. Это был светло-голубой седан с непонятным значком на дверце. Из него вышли двое в выцветшей форме цвета хаки, в широкополых шляпах, опоясанные ремнями с оружием, с серебряными значками, – вся бутафория налицо. В деревнях, где проживают пенсионеры, такие старые идиоты из Огайо носят еще штаны типа «Маршалл Далон» и специально хмурятся на горячем солнышке, чтобы вокруг глаз появились характерные морщины.

– Привет, Эрни, – сказал самый рослый.

– Привет, Гомер. Хай, Дейв.

Гомер, сунув руки за пояс и мотнув головой в мою сторону, спросил:

– Этот звонил по телефону? Ты слышал? Сестричка тоже?

– Ну да. Если он не трепло...

– Эрни, вы оба, конечно, можете кинуться к телефону и получить от газет или телевидения долларов десять, а то и двадцать. Только потом, уверен, расстанетесь с лицензией на это заведение. И уж никогда больше не сможете иметь вывеску. А окружная инспекция установит, что гриль у вас грязный и стаканы тоже. Да и весь этот хлам вокруг не радует глаз.

– Гомер, если ты хочешь, чтобы мы держали язык за зубами, то так и скажи.

– Эрни, если вы с сестричкой шепнете хоть словечко, отправлю тебя на дорожные работы, а ее – в прачки. Так что остерегитесь.

Повернувшись к ним спиной, он перенес внимание на меня:

– Макги?

– Да.

– Меня зовут Харди, а это Дейв Карлайл. Нужно дождаться шерифа. Он сейчас подъедет. Допрашивать станет он. А пока заложите руки назад.

Я повиновался. Меня быстро и умело ощупали – пояс, живот, пах, подмышки, задние карманы, щиколотки.

– Что-нибудь есть при себе?

– Внутри мой чемоданчик.

– Давай его сюда, Дейв.

Помощник пониже и постарше принес чемоданчик и, поставив на капот седана, открыл, покопался в нем и закрыл.

– Теперь установление личности, – объявил Гомер Харди. – Мне не нужен ваш бумажник, достаточно водительского удостоверения, если есть.

Положив удостоверение на капот, переписал в блокнот данные и вернул мне:

– Благодарю, мистер Макги.

– К вашим услугам.

– Фред едет, – заметил Дейв Карлайл.

Запыленная новенькая полицейская машина затормозила на большой скорости, резко свернула и затихла, окутанная облаком мягкой, пыли. Гомер повернулся к парочке владельцев со словами:

– Ну-ка убирайтесь, займитесь своим делом.

Те нехотя удалились. Из машины выбрался шериф – моложе двух своих помощников, с могучей грудью, квадратным выступающим подбородком, бычьей шеей, похожий на бывшего, теперь отяжелевшего спортсмена. На голове у него красовалась выцветшая баскетбольная шапочка, а поверх потрепанных серых брюк – незаправленная рубаха в бело-голубую клеточку. Наверное, хотел скрыть растущее брюхо.

– Ну? – обратился он к Гомеру.

– Это Тревис Д. Макги, Форт-Лодердейл, Флорида. Ничего подозрительного при себе, а там в чемоданчике – только белье, туалетные принадлежности и начатая фляжка виски. Обыску не противился, Эрни с сестрой я надежно заткнул рот. Вопросов ему мы не задавали, так что знаем столько же, сколько и вы.

– Он поедет со мной, вы езжайте следом, – распорядился шериф.

Дейв положил мой чемоданчик в полицейскую машину, а я сел рядом с шерифом. Он представился – Бакльберри.Сказано это было без намека на улыбку. Кто знает, не нажил ли он себе могучие плечи и шею, защищая свое имя от насмешников.

– Куда ехать? – спросил он.

– Развернитесь и езжайте прямо. Километров через пять будут ворота...

– Наверх к даче? Дорогу я знаю. – Он быстро тронулся с места. – Кто ее застрелил?

– Не знаю. Стреляли с большого расстояния. Тяжелое, дальнобойное ружье, шериф. Попало в верхнюю часть спины, умерла мгновенно. Я ее не трогал, оставил на месте. Никого не видел. Ей уже ничем нельзя было помочь. Да и мне не хотелось попасться на мушку тому сумасшедшему, если он оставался поблизости.

– Когда все произошло?

– На часы я посмотрел только минут через десять. Думаю, ее застрелили в два двадцать пять. Потом я спустился по дороге вниз туда, где мы оставили машину.

– Дорога же доходит до самой дачи.

– Но она была завалена. Пришлось оставить машину метрах в восьмидесяти от дома, и дальше мы шли пешком. Но когда я возвращался, машины на том месте уже не было. Помнится, ключи она оставила в зажигании. Ну, я и пошел дальше. Никто меня не подвозил. Пришлось пешком дойти до Коттон-Корнерс. До этого у меня не было возможности сообщить вам.

– Случайное попадание?

– Возможно.

– А выстрел вы слышали?

– Да. Пуля сразила ее мгновенно, выстрел раздался, как только она упала, по-моему, и секунды не прошло.

Вот и ворота. Вторая машина остановилась за нами, Дейв торопливо подбежал к воротам, открыл их, и мы продолжили путь по дороге с покрытием из гравия.

– А как вы здесь оказались, мистер Макги?

– Благодаря нашей общей знакомой, миссис Френ Вивер, она вдова. Дружила с Моной Йомен и недавно навестила ее. Я работаю над одним проектом, и мне потребовалось укромное, недорогое жилье, где меня не беспокоили бы. Френ предложила мне дачу Моны. Я связался с ней, и она согласилась сдать на время дом. Я прилетел сегодня в полдень, мы встретились в карсонском аэропорте, и она привезла меня сюда. Показала все здесь, мы договорились. Она предоставила в мое распоряжение джип... Я собирался каким-нибудь бревном своротить с дороги глыбу. Мы вышли на край площадки над обрывом – она хотела показать мне окрестности. И тут пуля ее уложила, через мгновение она была уже мертва.

– Почему она встречала вас в Карсоне, а не в аэропорте Эсмерелды?

– Кто знает. Это она предложила. Может, там у нее были еще дела.

Мы добрались до завала, остановились.

– Вызвать дорожную бригаду? – спросил Дейв, высунувшись из своей машины.

– Сначала осмотримся, ребята. А над каким проектом вы собирались работать, мистер Макги?

– Руководство по обращению со спортивными яхтами.

– Руководство? Писать о воде в таком выжженном сухом месте!

– По договоренности с Моной я хотел перевезти сюда вещи. Они уже упакованы.

Мы перелезли через глыбу и пошли по дороге вверх. Впереди шли мы с Бакльберри. Это повторное восхождение начинало мне действовать на нервы. Было уже около пяти часов, и от беспрерывной ходьбы я чувствовал усталость. Сделав последний поворот, мы увидели крутую крышу дома. Сделав еще пять-шесть метров, я произнес:

– Вон там она лежит...

Осекшись, я ошеломленно посмотрел на площадку сухой скалистой земли: она была пуста! Трое уставились на меня. Я чувствовал, как мои губы кривятся в дурацкой, извиняющейся улыбке:

– Лежала там точно, клянусь!

Они пожали плечами, и мы прошли к указанному мною месту – я ожидал увидеть там кровь. Пуля прошла сквозь шею и должна была спереди вырвать клок тела. Я ведь точно помнил место, куда она упала. Я присел на корточки – похоже, кто-то снял верхний слой с поверхности земли и снова все утрамбовал, но окончательной уверенности не было. Посмотрел с обрыва вниз: если кто-то срезал окровавленную землю и сбросил ее вниз, искать было бесполезно.

Поднявшись на ноги, я заносчиво сказал:

– Что ж, в доме остались ее вещи.

Пошли к дому – дверь была заперта.

– Шериф, я оставил дверь открытой, когда уходил.

На лице всех троих отразилось мрачное недоверие. Бакльберри, пожав плечами, пошарил над притолокой, через минуту достал ключ и, осмотрев его, снял толстый слой паутины.

– Открывали вы этим ключом, мистер Макги?

– У нее был свой ключ.

Мы зашли внутрь. Воздух был затхлый, как в доме, где не жили несколько месяцев. Шляпа, сумка, куртка исчезли. Не было и стаканов. Кожаная подушка снова положена на стул. Я вспомнил, что бросил в камин окурок. Миссис Йомен не курила. Присел перед камином – сигареты не было.

– И что теперь, черт возьми? – раздраженно спросил Бакльберри.

Я описал ее машину, рассказал в деталях, как она была одета. Показал, где настиг ее выстрел и как он звучал.

Они молча пялились на меня. Бакльберри покосился на Гомера Харди, и тот подал голос:

– Теперь понятно, шериф, почему не нужно было вызывать дорожную бригаду.

– Давайте, ребята, валите вон, отдохните в тенечке, – скомандовал Бакльберри.

Все вышли, послышался громкий смех Гомера. Бакльберри предложил мне сесть, и я опустился на топчан.

– Это была дурость, Макги.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Эта сумасбродка уже несколько месяцев грозила, что сбежит с одним профессором. Без устали добивалась, чтобы старый Джас отпустил ее. Джас в городе, посмеиваясь, говорил, что это детская блажь, вроде бы скоро пройдет. И Мона прекрасно знает, что ей не уехать так далеко, чтобы Джас не вернул ее назад, что ей еще потом основательно достанется. Короче говоря, немного сбрендила. А мы что? Должны все с неделю утюжить и прочесывать холмы, разыскивать ее труп, которого нет и в помине? Но вы держались молодцом, мистер Макги. Я вам почти поверил. Говорят, такие же шутки откалывал ее отец, старый Кэб Фокс, только он был классом повыше.

– Не понимаю вас, шериф.

– Придется объяснить на пальцах. Мона подговорила парочку хороших приятелей, чтобы попробовали избавить ее от Джаса Йомена. Эту ее колымагу вы где-нибудь запрятали!.. А она со своим профессором уже за горами, за долами. Знает, что с Джасом шутки плохи, вот и решила разыграть спектакль. Если мы посчитаем ее жертвой несчастья, выиграли бы время и успели где-нибудь затаиться. Но задумка не удалась. Как только вернемся к машине, я свяжусь с Джасом. Ставлю восемь против пятерки, что завтра-послезавтра он доставит ее домой. Потом, когда он как следует отделает ее красивенький зад, недели две Мона посидит под домашним арестом и станет как шелковая. Кто вы на самом деле?

– Вы считаетесь хорошим шерифом?

Он прищурился.

– В этом округе шерифа не избирают.

– И нигде не нужно избирать. С этим покончено. Поразмыслите как настоящий следователь. Если все произошло по вашей схеме, то где реквизиты?

– Какие?

– Такой трюк любой, кто хоть чуть шевелит мозгами, обязательно подкрепит доказательствами, так? Здесь была бы кровь животного. Или следы борьбы. Пуговица от ее блузки. Что-нибудь было бы, чтобы всему придать достоверность!

На квадратных челюстях задвигались желваки.

– Эти игры мне тоже знакомы. Может, в отсутствии всяких доказательств как раз самый смак, да и вам тоже это дает возможность расписать свою версию.

– Очень дешевое объяснение, шериф. Мне ясно одно – я видел, как она здесь лежала. Можем гадать и воображать что угодно. Но я видел ее мертвой.

Он покачал головой.

– Не хочется быть грубым с человеком, который решил оказать услугу приятельнице. Если не ошибаюсь, я могу задержать вас за намеренное введение в заблуждение полицейской службы. Как только в ближайшем будущем встречусь с миссис Йомен, я скажу ей – вы сделали все, что могли.

– У вас в лаборатории хорошие специалисты?

– Здесь Центр криминальной полиции для десяти соседних округов. В нашем распоряжении отличная аппаратура.

– Почему вы не направите их сюда?

– Все еще не сдаетесь, да? А зачем направлять? К полуночи отыщется след этой парочки. Отсюда для побега три направления – Лас-Вегас, Мексика или Нью-Йорк. Старый Джас забросит длинную удочку с крючком на конце и вытянет ее точнехонько домой. Пошли, пора уезжать отсюда.

Мы вышли под последними косыми лучами октябрьского солнца, которое вот-вот скроется за высокими вершинами, вдали за Эсмерелдой.

– Не знаю как кому, а мне кажется, виноват Джас. Слишком многое ей позволял. Получила образование, которое здесь не очень-то требуется. Даже сам Кэб не дал бы ей большего, если был бы жив. По-моему, Джас ее распускает и слишком балует.

Мы потащились вниз к машинам. Слышно было, как Гомер и Дейв о чем-то тихо говорят, иногда хихикая. Все были так непоколебимо уверены в своих выводах, что я даже не обратил их внимание на место, где кто-то взорвал глыбу.

Шериф Бакльберри отправил Гомера и Дейва осматривать местность, а сам вызвал свой отдел, чтобы разыскали Джаспера Йомена, но тут же раздумал.

– Слишком много непосвященных настроено на эту волну, – объяснил он. – Незачем всем покатываться со смеху.

– Если попытаться определить оружие, – стоял я на своем, – то скорее всего это был «магнум-44». Результат почти такой же, как если бы кто-то хорошенько размахнулся трехсоткилограммовым молотком и всадил его между лопаток. При меньшем калибре и дыра была бы меньше.

– Ради, Бога, Макги!

– Вряд ли многие люди в этой округе имеют такое оружие.

– Конечно, немногие, и те, кто его имеет, не шастают вокруг и не охотятся на чужих блондинистых жен, парень. Еду в город. Вас подвезти?

– Желательно. Буду очень обязан, если подкинете к какому-нибудь мотелю. Предпочитаю чистый и дешевый, если у вас можно получить и то и другое вместе. И по возможности не очень далеко от города.

– Надолго останетесь?

– Может, попрошу мистера Йомена все-таки сдать мне на время дачу.

– Только лучше не заходите дальше в своих шутках.

– Что вы имеете в виду, шериф?

– Мы здесь живем, в общем, по-приятельски. Ни в городе, ни в округе полиция не свирепствует. Нет нужды в крутых мерах. Однако если такому почтенному гражданину, как мистер Йомен, покажется, что вы ему не по нраву, вам придется себя поздравить, если унесете отсюда ноги подобру-поздорову. Возможно, мы старомодны. Но люди, которые платят уйму налогов, вправе рассчитывать на услуги.

Выехав по шоссе номер 87, мы вскоре свернули налево. Солнечные лучи уже исчезли из долины, и вечерняя заря окрасила светлые здания Эсмерелды в розовый цвет. Двухсторонняя автострада стрелой нацелилась прямо к городу. Шериф, остановив машину возле строения, именовавшегося Латиго-мотель, сообщил, что номера здесь чистые и дешевые, напомнил, чтоб я никуда не совал носа, дал мне выйти и отъехал.

Мотель стоял на узкой полоске земли, оба его крыла полукружьями доходили до самой мостовой, по бокам его теснили «Тихая пристань» и магазин детских товаров. Крохотный газон с кактусами освещали четыре рефлектора. Напротив через дорогу расположился ресторан «Фермерский приют» – полный набор местных деликатесов, немного дальше – гриль-бар для водителей; звуки музыкальных автоматов перекрывали шум проезжавших машин. Толстая молодая женщина, на пышном бедре которой восседал ребенок, с отрешенным видом оформила меня в седьмой номер, взяла пять долларов, и из состояния полного отупения ее вывело лишь мое сообщение, что я без машины, – этого осмыслить она не могла. Смотрела на меня как на привидение. Действительно, эксцентричный я человек.

Я отправился разыскивать седьмой номер. Во дворе был устроен крохотный бассейн, огороженный стволами высоких секвой. В воде плескалось и кричало с десяток детишек. Комната была маленькой, чистой, почти пустой. Сбросив рубашку, я растянулся на двуспальной кровати.

Пока вы действуете, пока приходится действовать, множество обстоятельств проходят мимо сознания. Но стоит только остановиться, и вам уже не удастся удержать их на безопасном отдалении. Мона Фокс-Йомен мне не понравилась: держалась она неестественно, изображала натуру возвышенную. Причем скорее поддразнивала, чем соблазняла. Мужчина не может избежать мыслей о постели. Манеры Моны вызывали у меня чувство, что ее нужно как следует встряхнуть, вцепиться в волосы, растрепав двадцатидолларовую прическу, чтобы к ней по-настоящему приблизиться: ей необходимо задать жару, чтобы сбить с нее спесь. Конечно, я не допускал, что мы с ней зашли бы так далеко, но вот такие ощущения она у меня вызывала. Некоторые женщины просто требуют твердой мужской руки.

Вот такая необузданная лошадка стояла со мной рядом в тесных брюках и вдруг упала, горячее тело остыло – все произошло мгновенно. Мне уже приходилось видеть мертвых женщин, я был очевидцем и скорой ожидаемой смерти, и быстрой неожиданной смерти, но такую внезапную, непредвиденную гибель красивой женщины еще не наблюдал. Меня это задело глубже, чем можно предполагать. Было здесь нечто большее, чем факт прискорбного несчастья. Не могу определить точно, что именно меня поразило и отчего я так расчувствовался. Как-то все оказалось связанным с собственной беззащитностью перед смертью, с неизбежным моментом ухода из жизни. Хотя она давно выросла из детских платьиц, когда упала, казалась поверженной девчушкой и стала моему сердцу ближе, чем живая. Некрофилия чувств.

Я же как раз обретал определенную устойчивость. Когда-то я пережил худшие часы жизни и оправлялся медленно, с напряжением, меня долго преследовали страшные воспоминания и угрызения совести, по ночам мучили кровавые сны, но я выбирался из кошмаров, пользуясь макгиевской терапией – умеренное потребление пива, солнца, яхты и смех, несколько аппетитных перепелочек с пляжа,, рыбалка, прогулки по берегу, любование луной, порой – импровизированные пирушки на какой-нибудь яхте. Мне уже казалось, что я вернулся в прежнюю шкуру, что я снова прежний старый волк-одиночка Макги, свободный бунтарь со светлыми глазами, жесткой щетиной, загорелый до черноты, непокорный, ничем не связанный циничный холостяк. Я наконец поверил, что мои ранимые точки покрылись новым защитным слоем. Когда обнаружилось, что мне незамедлительно требуется пополнить свой бюджет – был почти исчерпан даже неприкосновенный запас, отложенный на расходы по будущему делу, – я был уверен, что теперь-то уж буду хладнокровен и расчетлив. Никаких переживаний, парень. Никаких причитаний над беднягой, оказавшимся на краю пропасти. Выберешь хороший, жирный кусок, заработаешь полный карман и мило-весело будешь поживать на своем кораблике «Утраченное сокровище» в Лодердейле.

У меня было два приличных предложения, когда пришло письмо от Френ Вивер и объявилась третья возможность, и я сразу решил заняться ею.

И мой новый защитный слой моментально испарился.

Лучше забудь об этом, Макги. Посмотри, сколько доводов плюнуть и забыть. Обратный билет оплачен. Ничего здесь не добьешься. Надежная клиентка стала покойницей. Никого не волнует, что ты выяснишь в этой истории. Некому оплатить тебе работу, что бы ни раскрылось. Кроме всего, эта женщина тебе не нравилась. Отоспись. И убирайся из города.

Только никогда не найдешь ответа на вопрос – зачем?

Эй, парень, разве ты можешь позволить себе такое праздное любопытство? Не счесть, сколько таких диких кошек отправилось на тот свет!

Однако подстроенный завал на дороге свидетельствует о продуманной подготовке. Почему были уничтожены все следы? Зачем?

Идиот, ты же можешь заняться простенькой, милой проблемой той старой грымзы из Джэксонвилла, у которой пасынок заграбастал коллекцию золотых монет. Там задача беспроигрышная. И решить ее можно без особых усилий. Достаточно припереть его к стенке, и монеты посыплются сами. Работенка на четыре-пять дней.

Эта история имела еще одну неприятную сторону. У меня наверху в спине между лопатками тоже есть небольшое прохладное местечко. Я был с ней, когда все случилось, на дачу она давно уже не приезжала. Кто-то знал, что она сегодня поедет туда. И знал, что с ней буду я?

Если убийца собирался прихлопнуть нас обоих, он мог бы сначала снять мою голову, потому что женщина, надо полагать, не сразу опомнилась бы и застыла, скованная страхом. Почему чужака оставили в живых? Чтобы обвинили его?

Может, за меня уже никто не даст и ломаного гроша? Возможно, здесь у меня земля горит под ногами и даже воздух опасен. Клянусь, ноги моей не будет возле того холма, не стану следить за неизвестными мне людьми и не сяду спиной к окну.

Самое разумное, наверное, исчезнуть немедленно.

Только подумай, приятель: если ты отступишься, кто-то выйдет сухим из воды.

А кто ты такой, Макги? Хранитель общественной морали? Каждый день, каждый час кто-то выбирается сухим из чего угодно. И убийство не такое уж чрезвычайное событие. Знаешь ведь хорошо, что в первую очередь возьмутся за тебя. Это обязанность полиции, а тот полицейский, с которым ты познакомился, вовсе не похож на простофилю.

Все мои рассуждения имели один изъян: было ясно, что я уже решился. И даже знал, когда и как, когда вынул из ее сумки восемьдесят долларов. Я их взял не просто так, не себе, а ради нее. Как берешь патроны, рассчитывая на стрельбу.

Стоило это признать, и мне немного полегчало. Хотя кое-что продолжало тревожить. Я ведь хотел в этом холмистом краю держаться в тени. А эта история затянет меня в водоворот. Слишком долго я жил в покое. По словам моего приятеля Мейера, экономиста, одни кретины могут быть уверены, что им не грозит затмение рассудка. Остальные раскачиваются над бездной на мостике с шаткими перилами. Тот, кто верит, что в нем нет ни капли безумия, просто обыкновенный лжец. К сожалению, никак не узнать, когда вас швырнет за перила. А тот незабываемый гудящий звук, связанный с тяжелым ударом в беззащитную шею сквозь шелковую блузку, проник за границу моего сознания. И привел в движение нечто примитивное, первобытное и неуловимое.

Выйдя из номера, я отыскал холодильник и, вернувшись, приготовил выпивку в стакане, извлеченном из пергаментного кармашка с уведомлением, что сосуд простерилизован с помощью пара. На краю стакана алело небольшое пятнышко от помады, по-видимому, тоже стерильное. Можно сообщить шерифу. Ловкая горничная обычно протирает стаканы полотенцами, использованными съехавшими постояльцами, а уже затем сует их в благонадежный кармашек. Потом теми же полотенцами протрет унитаз и перетянет его бумажной полоской, удостоверяющей верх стерильности. Поменяв постельное белье, вытащит свою тележку на колесиках, ногой захлопнет дверь и, откашлявшись, прочистив горло, начнет перекличку с подружками в другом конце коридора.

Со стаканом в руке я умостился, полусидя в постели, и, подавив все чувства, попытался с холодной головой обдумать, что, собственно, произошло. Кто-то решил убить ее и исполнил свой замысел. Для чего при этом был нужен свидетель? Кто-то знал, что она приедет на дачу. Вряд ли она доложила мужу, что в полдень встретится в карсонском аэропорте с незнакомым мужчиной и отвезет его на дачу. Но ей показалось, что кто-то уже следил за нею. А если бы она перед завалом развернулась и доставила меня для беседы в другое место? Кто-то знал ее слишком хорошо и предугадал ее реакцию. Раз она решила говорить со мной именно там, сам черт ее не остановит. Если знали, что я должен был провести там какое-то время, точно рассчитали, что доберемся и пешком. А стрелок уже поджидал наготове. Мы облегчили ему задачу, когда вышли и встали на краю обрыва. Да в любом случае перед отъездом мы оказались бы на какое-то время в открытом пространстве. Ясно одно: стрелок и тот, кто отъезжал на машине, – разные люди. Слишком много времени потребовалось бы стрелявшему, чтобы спуститься по неровной дороге на такое расстояние. Мои действия после падения женщины можно было предвидеть – сначала найду укрытие, а потом отступлю к машине. Выясню, что она исчезла, уйду пешком, предоставив ему или им возможность уничтожить следы преступления.

Пока что я не искал мотивы убийства, а занялся вопросом, куда делся труп. В той выжженной, обрывистой полупустыне в радиусе километра от дачи и внизу и наверху найдутся десятки тысяч укрытий. Можно засунуть тело в небольшую расщелину и засыпать камнями. За два дня неистовое солнце сожжет и высушит все соки и превратит ее в двадцать килограммов сухой кожи, сухожилий и костей, скукоженных в складках ковбойского костюма.

Разве для убийцы не было бы разумнее заманить ее на дачу одну? Застрелить с меньшего, но безопасного расстояния? Быть уверенным, что никто не помешает? Зачем понадобился свидетель, которому позволено свободно передвигаться и твердить, что она мертва?

Однако один вывод я сделал – если все произошло по плану, то все это выглядело бессмысленным, потому что отсутствовали некоторые факты. Кто бы мог их сообщить мне? Тот безымянный адвокат из Беласко? Джон Уэбб? Долорес?

Окно в номере было открыто, в комнате темно. Снаружи доносился гул и скрежет движения на автостраде, музыка из гриль-бара, приглушенные возгласы игроков из «Тихой пристани». Зато детские крики в бассейне затихли. В соседнем номере во всю мощь работал телевизор. Мимо моего окна прошагала парочка, и я услышал слова женщины: «У нее весь день течет из носа, а ты, Гарри, оставляешь ребенка в воде, пока он не посинеет...»

Я зажег свет, закрыл окно и долго регулировал вентилятор, нагонявший в комнату струю влажного воздуха и сдержанным рокотом перекрывавший внешние звуки. Этот монотонный шум, действующий вам на нервы и создающий такое же чувство уединения, как в заводском цехе, представляет собой новый вид комфорта.

Я задремал, а когда проснулся с пересохшими губами и заплывшими глазами, было уже почти девять часов. Казалось, сон затуманит образ мертвой женщины, но мозг по-прежнему воспроизводил одну картину: толчок – и она падает, рывок – и падение. Поплескав в лицо пригоршнями холодной воды и почистив зубы, я покинул мотель и перешел через дорогу в фермерскую столовую. Купив вечернюю газету, просматривал ее в ожидании заказанного бифштекса, уединившись в одной из кабинок напротив длинной стойки. Газета состояла из одних дифирамбов: немыслимый прогресс; Эсмерелда – прекраснейший из городов; жилищное строительство идет полным ходом. Обещали второй этап, в течение которого очистят все трущобы на окраинах. Фабрика «Калко» начнет строительство в новом промышленном квартале. Северо-восточная магистраль на пятнадцать минут сократит путь от аэропорта до центра города. Специалисты предсказывают, что за ближайшие девять лет население Эсмерелды удвоится. Тренер уверяет, что наступающий сезон пройдет без поражений, и предсказывает прекрасные результаты в шести окружных соревнованиях. Школы подготовили невиданное количество выпускников.

Снаружи буйствовал шум, но в закусочной царило затишье. Потом заявились пять молодых женщин – команда из кегельбана. В белых майках, белых коротких теннисных юбочках в складку, с яркими спортивными сумками. На спине красовалась надпись «ЭЛИТА», а над сердцем у каждой имя: Дот, Конни, Бетт, Марго и Дженни. Куртки и сумки они сложили в одну кабинку, а сами втиснулись в другую. Я не мог решить, секретарши это или молодые домохозяйки, часто они бывают и теми и другими. Две из них обладали крепкими спортивными фигурами. Заказав кофе, они беспрестанно хихикали, вскрикивали, перешептывались, хохотали, держались как заговорщицы, и порой я слышал, как о края толстых кофейных чашек позвякивало стекло – девушки слегка подкреплялись, наверное, отмечали победу. Заметив меня, они начали переговариваться, хихикая, а те, что сидели спиной ко мне, оборачивались, вроде бы равнодушно осматривали кафе, награждали меня цепким, оценивающим взглядом и, повернувшись к столу, сдвинув головы, обменивались шутками. На одинокого мужчину есть смысл обратить внимание. Загорелый незнакомец с широкими плечами вызывает у них интерес. Громкие, почти истерические взрывы смеха говорили о том, что их комментарии становятся все смелее. Потом одна из этих великанш что-то долго, проникновенно шептала, и затем раздался взрыв неудержимого хохота.

Мне пришло в голову, что мир во многом перевернулся с ног на голову. Вот и эти девушки с вызывающими взглядами, заигрывавшие со мной, по сути были похожи на потенциальных ловеласов, на группу холостяков, атакующих незнакомую и одинокую женщину. Да я сам чувствовал себя как-то по-женски. И понял, что в вызывающих манерах Моны был такой же оттенок – подсознательное проявление традиционной мужской атаки: поинтересуйся, дружок, каковы мои условия.

Бифштекс оказался пережаренным, похожим на подошву, безвкусным. Картофель – отвратительная каша. Салат теплый и вялый, кофе – горький и остывший. Пройдя мимо «элитных» девиц, я шагнул в ночь. Одна из них уставилась на меня сквозь грязное окно и, округлив губы в поцелуе, энергично закивала, остальные зашлись в хохоте.

Переждав поток машин, я пересек улицу и не торопясь направился к своему шумному пристанищу. Сунул в дверь ключ, и, когда открыл ее, обнаружилось, что в номере горит свет и столбом стоит дым. Бакльберри сидел на моей постели, а в кресле расположился незнакомый тип.

– Привет, чувствуйте себя как дома, – бросил я.

– Макги, это мистер Йомен.

Рукопожатия не последовало. Мистер Йомен, подняв стакан, произнес:

– Мы принесли с собой, приятель. Такое же виски, как ваше. Угощайтесь.

Оба держались без напряжения, сдержанно, почти дружески. Приготовив выпивку, я со стаканом сел на постель рядом с Бакльберри. Рубаха его теперь была заправлена в брюки, а поверх нее надет красновато-коричневый вельветовый жилет с множеством карманов, застегнутых на пуговки.

Джаспер Йомен для своих пятидесяти восьми лет выглядел на удивление молодо. Черные волосы, зачесанные назад, лишь на висках тронуты сединой. Одет в простой темный костюм, худой, с длинными конечностями. На продолговатом темном лице глубоко посаженные черные индианские глаза, слегка оттопыренные уши. Его можно было принять за сельского жителя. Крупные, лошадиные зубы и узкие губы, изогнутые в легкой усмешке. От него исходила сила, самоуверенность, его пристальный взгляд и эта усмешка могли смутить человека: словно он посмеивается, а вы не знаете, над чем. В кресле сидел, свободно развались и перекинув ногу через подлокотник. Оба выжидали, пока я заговорю. И напрасно.

Наконец Бакльберри, вздохнув, начал:

– Тут Джас заинтересовался вами, Макги.

– Его можно понять.

– Чтоб вы больше не ломали голову, – продолжал шериф, – той парочке мы уже сели на хвост. Профессор уехал из дома вчера в полдень. Его старая колымага обнаружена в карсонском аэропорте. В списке пассажиров значится, что мистер Уэббер Джонсон с супругой вылетели в Эль-Пасо сегодняшним рейсом в 12.15. В билетной кассе описали, что это была рослая блондинка и худой, высокий мужчина, оба в больших темных очках.

– Как выяснилось, – небрежно вступил Йомен, – Мона уехала из дома сегодня около десяти утра. Взяла два чемодана – платья и драгоценности. Судя по всему, вы из карсонского аэропорта в ее машине приехали на дачу, послонялись там, а потом припрятали машину на каком-нибудь проселке за Котон-Корнерс. Но вы допустили грубейшую ошибку. Все-таки Мона должна была принять вас во внимание. Свой побег с профессором она обставила дьявольски хитро, но если бы мы не напали на ее след, вернулись бы к вам и посвятили вашей сказочке гораздо больше внимания.

– И что дальше? – поинтересовался я.

– Вы кажетесь вполне приличным человеком, – отвечал Йомен. – Почему вы позволили втянуть себя в глупейшую комедию? Она вам поплакалась, что я украл деньги ее отца, что жестоко обращаюсь с ней? Дружище, Моне вожжа попала под хвост, и тут уж ничего не поделаешь, нужно просто переждать. Вскружила себе голову романтикой, как зеленая девчонка. Я вам кое-что открою. Она не совсем... уравновешенная. До свадьбы была в таком загуле, что еле-еле удалось привести ее в чувство. Ей нужна твердая рука. Нужен мужчина, который для нее и муж и отец. Тому профессоришке заморочила голову. Имея такого старого мужа, как я, она вообразила, что жизнь проходит мимо. Если б могла иметь детей, наверно, стала бы другой. Ей ведь нравится беззаботная жизнь, и пока не напала эта романтическая придурь, думаю, что жизнь со мной ее вполне устраивала. Мона меня переживет, и я оставлю ей столько имущества, что она сможет проматывать его, где угодно на свете, если захочет. Но пока я ей муж, мне лучше знать, что для нее нужнее. Она всегда получала встряску, если заслуживала, ее это приводило в чувство, и сама потом меня благодарила. Я покупал все, стоило только ей заикнуться. Но я пришел сюда не для того, чтобы поплакаться. Если вам известно, где они приземлятся, скажите, и все мы избавимся от множества забот и неприятностей. Слушайте, я хочу даже большего. Когда они скроются где-то, я не стану им мешать, подожду неделю, дней десять. Стоит ей попробовать с тем, с кем приспичило, живо вернется домой.

– Джас, – остановил его шокированный Бакльберри.

– Ладно, ладно, Фред. Разговорился об интимных делах.

Вглядевшись в него, я понял, что Йомен пьян. До сих пор это не было заметно. Как опытный выпивоха, он не терял над собой контроля, учитывая последствия и умело устраняя их. Сокрушенно покрутил головой:

– Боже мой, каких только гадостей она не напела всем своим друзьям с востока! Когда эта Виверша гостила у нас, она смотрела на меня как на гадюку. И вы, чего доброго, поверили, что я ее заставил выйти за меня замуж.

Убрав ногу с кресла, он нагнулся вперед.

– Мистер Макги, мы с ее отцом двадцать лет пахали как лошади, чтобы выйти в люди. А потом он мне ее оставил, повесил на шею. Мне и в голову не приходило жениться на ней. Когда девять лет назад я выгребал ее из Парижа, она была на краю. Ничего более жалкого вы не видели. Крупная девушка, она тогда исхудала, весила сорок пять килограммов. Стала истеричкой – крик, визг, вообще не понимала, где находится. Сначала я не очень встревожился, но, когда представил, что подумал бы Кэб, стало совестно. Отвез ее в Швейцарию, поместил в хорошую лечебницу и подождал, пока ее привели в порядок. А что дальше? Опять спустить ее с цепи? Снова капризы, сумасбродство? Очень быстро она снова опустилась бы на дно со своими сомнительными знакомыми. Ну, я поступил так, как мне казалось разумнее. Пристегнул к ноге единственным доступным способом, женился и привез сюда, домой. Восемь лет все отлично срабатывало, лучше, чем можно представить. Знали бы вы, как она умеет пудрить мозги. Смотрите на нее, слушаете сладкие речи и воображаете, что перед вами спокойная, разумная женщина. Если вобьет себе в голову, сумеет убедить, что черное – это белое. Но по сути своей она по-прежнему осталась сумасбродным ребенком со взбалмошным характером. А в последнее время она вся как на иголках. Я держал ее в спокойной пристани приличной жизни. Приятель, я уже стар для того, чтобы выходить из себя оттого, что она поваляется с тем профессором. Огорчает меня это, противно даже, но я стараюсь ее понять. Признаюсь – сделаю из ее очаровательной задницы котлету, когда приведу назад, но ей это пойдет на пользу, она поймет, что вела себя плохо. Любой охотнее заплатит дань, чем станет жить с чувством вины. Моя гордость не пострадает, если все уладить. Вы не знаете, парень, и она тоже не понимает, что без меня она конченый человек. Я должен ее остановить, прежде чем она опять пойдет ко дну. Надеюсь, теперь вы нам скажете, куда они нацелились.

Я не знал, что ответить. Было ясно, что он неглуп, но не хотелось верить, что разыгрывал представление, зная, что она мертва. В раздумье я встряхивал остатки льда в стакане, а Фред Бакльберри забросал меня вопросами:

– Они что – достали документы или собираются через Хуарес махнуть в Мексику? Или направились самолетом на запад? В Калифорнию?

Не отвечая, я допил виски и пристально посмотрел на Джаспера Йомена.

– Ваша семейная жизнь меня не касается, мистер Йомен. Сегодня днем, в 14.25 я стоял рядом с вашей женой. Кто-то выстрелил из тяжелого, дальнобойного ружья, попал ей в шею сзади, и она умерла раньше, чем ударилась лицом о землю.

Очень темные, индианские глаза чуть дрогнули, губы разжались, но он тут же взял себя в руки:

– Я пытался говорить с вами как мужчина с мужчиной, хотел обойтись по-хорошему. Скажу еще кое-что. На всем белом свете нет никого, в чьих интересах было бы убить Мону. Скорее всего можно подозревать меня, только я никогда бы не сделал этого. Возможно, вы считаете своим долгом держаться как клещ за свою историю. Хотя на первый взгляд вы кажетесь умнее. Не дразните меня, парень, я натравлю на вас Фреда, чтоб выкурил из наших мест, и, если он при этом позабудет о приличиях, тем лучше.

Я пожал плечами.

– Фред чересчур задирает нос от благосклонности важного налогоплательщика, мистер Йомен, и совершенно забыл, что значит быть хорошим полицейским.

– Что, к черту, вы имеете в виду? – рявкнул Йомен.

– Я только любитель, дилетант. Но все-таки задал себе вопрос: та глыба, загородившая дорогу, – она свалилась случайно? Я вскарабкался вверх и обнаружил, что кто-то сбросил ее с помощью взрывчатки. Хотели, чтобы Мона пошла к даче пешком. Почему? Не знаю. Раз была не одна, кто-то обеспечил возможность уехать в машине и получить преимущество во времени, прежде чем узнает полиция. За это время успеют убрать и труп, и всякие следы.

– Он об этом даже не заикался, Джас, – вмешался Бакльберри.

– По-моему, хороший полицейский многое мог сделать, – продолжал я. – В той маленькой белой «альпине» мы были достаточно заметны. По пути от Карсона к даче кто-то обязательно нас видел и запомнил. И думаю, следовало бы послать на дачу экспертов. Та пуля пробила в ее шее дыру с кулак. Достаточно найти каплю крови или еще что-нибудь, упущенное убийцей. – Я встал. – С меня достаточно. Я собственными глазами видел, как убили женщину. Мы были знакомы с ней около двух с половиной часов. Она даже не слишком мне понравилась. Можете здесь рассиживаться и выдумывать сказки, где она теперь, но она покойница, как дважды два – четыре. Кому-то понадобилось мутить воду. И я еще думаю, что Джона Уэбба тоже нет в живых. Вы сняли отпечатки с его колымаги в аэропорте? Меня отсюда вы можете выгнать – мне же лучше. Но если останусь, буду совать нос куда не следует. У вас же в центре наверняка есть детектор лжи. Почему бы вам не проверить, говорю ли я правду? Черт побери, ведь это несложно!

В скулах Бакльберри заходили желваки, но он сдержался и, покосившись на Йомена, произнес:

– Можем все осмотреть заново, Джас.

– Действуйте.

– А с этим как быть?

Йомен, поднявшись, шагнул ко мне, оглядел с головы до ног.

– Как? Пожалуй, он заслуживает, чтоб оставить его здесь...

– Отправить в камеру?

– Может, он хочет остаться здесь по собственному желанию.

– Именно это я имел в виду, мистер Йомен.

Не сводя с меня глаз, Йомен распорядился:

– Фред, забери бутылку и подожди меня в машине. Мне нужно кое-что сказать тебе.

Чуть помешкав, тот забрал бутылку и удалился. Когда дверь за ним закрылась, Йомен объявил:

– Порой мне кажется, весь мир только и думает, как прижать Джаса Йомена. Если человек стоит на вершине, его видно со всех сторон. И как ни вертись, всегда окажешься к кому-нибудь спиной. До Моны никому нет дела, но, возможно, через нее хотят подобраться ко мне. Понимаете, о чем я?

– Пожалуй, да.

– Если старой собаке дать сразу много свежих следов, она заскулит и не возьмет ни одного. Вы видели тех клоунов, что удерживают на тросточках крутящиеся тарелочки и еще носятся по сцене из конца в конец?

– Да.

– Вот и я как раз теперь удерживаю в воздухе изрядную кучу фарфора. Пока я с ней ношусь взад-вперед, любой может дать мне подножку, и пока я соберу осколки, деньги растащат по углам. Кто-нибудь уже наготове и приберет их к рукам. Фреда тоже могут сбить с ног – чисто случайно.

– Следовательно?..

– Я привык полагаться на первое впечатление – подходит мне человек или нет. Не знаю, на чьей вы стороне. Но, кажется мне, умеете стоять на своем. Если у вас есть нечто ценное для меня, я готов купить.

– Что, к примеру?

– Раз вы не способны преподнести это, ничего ценного никогда продать не сумеете.

Подмигнув мне, он не торопясь направился к двери и, мигнув еще раз, вышел. Пьяный ли, трезвый, пока он в сознании, здравый смысл его не оставит. А вот меня Йомен оставил. Вел себя так, словно подозревает какой-то заговор, и, по его мнению, я играл в нем весьма глупую роль.

Сдаюсь. Возможно, появился бы проблеск, имей я больше информации. Я лег в постель. Он явно все еще не верит, что его жена умерла. И похоже, вообще не допускает такой мысли.

Мне так хотелось забыть обо всем случившемся, но, пока не заснул, продолжал ломать голову. К сожалению, с тем же успехом можно было в перчатках распутывать узелки.

Однако мне он показался симпатичнее, чем его молодая жена.