— Садитесь, — предложил Сэм, открывая холодильник, встроенный в деревянную панель стены. — Хотите пива, мистер Станиэл? Однажды, когда мне было, кажется, года двадцать три, я отхватил лакомый кусок земли, и деньги для этого достал своим способом, не как денежные тузы из Тампы. Иногда я охотился с владельцем того участка, а он из-за слабых легких собирался продать его и переселиться куда-нибудь повыше к северу. Пришлось мне урезывать себя во всем, чуть даже не отвык от еды, пока наскреб сумму для аванса. Те парни из Тампы понимали, что оставшуюся сумму мне ни за что не осилить, и поджидали, когда я отступлюсь. Время шло, вот и я решил их немного припугнуть. Как раз тогда появились такие встроенные холодильники для офисов. В кармане у меня было всего долларов одиннадцать, и я отбил телеграмму фирме “Эберкромби и Фитч”, чтобы немедленно доставили по такой игрушке каждому из них в качестве небольшого презента. Это их всполошило. За человеком, который может себе позволить подобный жест, явно кто-то стоит. Кинулись мне звонить, а я говорю, что завтра отбываю в Калифорнию, хотя если бы мне предложили кругосветное путешествие за один доллар, я и его не сумел бы наскрести. Вот так нахрапом отхватил кусок за ту цену, которую назначил сам.
Открыв банки с пивом и передав одну Станиэлу, Кимбер сел за стол, заметив:
— Обычно я не обрываю деловые отношения тем способом, какой вам пришлось наблюдать, мистер Станиэл. Итак, что привело вас сюда?
Пол Станиэл повторил свою легенду, предъявил документы. Кимбер выслушал и просмотрел бумаги с полным безразличием, полуприкрыв тяжелыми веками светлые, почти бесцветные, без всякого выражения глаза.
— Значит, вам нужно исключить самоубийство?
— Или доказать его, мистер Кимбер.
— Интересно. А ко мне вы зачем пришли?
— По-моему, общеизвестно, что вы были близким другом покойной.
— И то обстоятельство, которое следует исключить или доказать, дает вам, разумеется, право задавать множество совершенно интимных вопросов.
— Это особенность моей профессии, мистер Кимбер.
— А вы хороший специалист, мистер Станиэл?
— Думаю, мной довольны.
— Дайте мне номер ее страховки, чтобы я мог позвонить в вашу контору и сообщить, насколько умело, тщательно и так далее вы справляетесь со своими тяжкими обязанностями.
— Буду вам очень обязан, мистер Кимбер.
— Надо же, и глазом при этом не моргнул! Выше всего я ценю одну вещь: когда человек мастер своего дела. Наверняка за партией в покер вы не дали бы мне спуску, мистер Станиэл.
— Боюсь, вы проиграли бы, мистер Кимбер.
— Только если станете блефовать, как сейчас. Потому что случайно мне известно, что у Луэлл вообще не было такой страховки.
— Простите?
— Да кончайте вы с этим, ради Бога! Я в курсе всех ее личных финансовых дел, Станиэл. Нет на свете двух людей, у которых было бы меньше тайн друг от друга. Хотите, я расскажу кое-что? У нее была небольшая страховка на две тысячи в коннектикутском отделении, обычное страхование жизни. Но она столько снимала с нее из-за матери, что там ничего почти не оставалось. Я просил разрешить мне добавить хотя бы столько, чтобы не порвали с ней договор, но она не позволила. Не желала принимать от меня никаких денег.
Станиэл, помедлив, достал из бумажника свое настоящее удостоверение, передал Кимберу. Внимательно прочитав его, тот вернул документ владельцу.
— Кто оплачивает расходы, мистер Станиэл?
— Ее сестра.
— Зачем?
— Думает, что Луэлл убили.
— На каком основании?
Снова поколебавшись, он открыл папку и, достав фотокопию письма Луэлл Барбаре, показал отмеченный отрывок. Кимбер изучал его так долго, словно перечитывал много раз. Прикончив пиво, огромной ручищей легко смял банку, будто она была из тонкой фольги, швырнул в корзинку для бумаг.
— Тот, кого она обозначила буквой А, — это я. Б — тот мерзавец, которого вы видели, когда вылетел отсюда на брюхе. Б ее и подловил, обвел вокруг пальца. Очень мне хотелось бы знать, кто же В? Этот Б подловил ее недели три назад. Могла бы мне сказать.
— Мистер Кимбер, вы думаете, ее убили?
— А вы?
— Я же перестал играть в прятки. Может, и вы бросите? Кимбер резко развернул кресло, так что Станиэл видел лишь его спину и левую половину лица.
— Как-то не хочется произносить это вслух. Стоит только об этом подумать, все внутри у меня переворачивается. И в затылке ломит. Если все выйдет наружу, я могу натворить ужасные вещи. Когда чувствовал свою руку на затылке Джеса, пока Энджи шла к двери, мне подумалось, насколько проще было бы повернуть его в обратную сторону, вышвырнуть через окно возле стола миссис Ниммитс, а потом слушать, как он заорет, шлепнувшись на асфальт. С той минуты, как я узнал, что Лу умерла, что-то и во мне умерло, мистер Станиэл. Абсолютно безразлично, что я делаю. А это для мужчины опасное состояние.
— Не могу сказать, мистер Кимбер, убили ее или нет, так как мне неизвестно, что было поставлено на карту. Кое о чем могу лишь догадываться. Это вопрос доверия. Очевидно, что-нибудь для вас прятала, потому что знаю — вы пришли за этим в ее квартиру, когда она умерла. Не представляю, что там было или чего уже не было. Вы сказали миссис Кэри, что забрали то, за чем приходили. Однако мне кажется, кто-то побывал там раньше вас.
Кимбер повернулся лицом к нему:
— Кто?
— Не знаю. Тот, кто забрал ключ. Он явно находился на одном кольце с ключами от машины и еще двумя другими. Если его не забрали из канцелярии Уэлмо, значит, взяли у нее возле озера. Мне известны ваши затруднения с налогами. Уэлмо считает, что вы забрали в квартире какие-то секретные бумаги, которые прятали у нее.
— С этой минуты для Уэлмо нет никакой будущности в данном округе.
— Он знает, кто и зачем меня нанял. Говорит, головой ручается, что вы ее не убивали и не позволили бы убить. Считает все несчастным случаем. Но ему приходится быть осторожным. Положим, я выясню, что ее убили. Тогда он должен объяснить окружному прокурору, почему оставил без внимания важную информацию. Потому что вы приятели? Вот он и решил говорить со мной совершенно открыто.
— Просто Харв недостаточно хитер. Думает, мне не подняться, со мной покончено, и можно со мною не очень считаться. Может, он и прав.
— Что вы имеете в виду?
— Если окажется, что ее кто-то убил, выплывет наружу то, что я передал ей на хранение. Вот тогда наверняка мне конец.
— Что это было?
— Говорю с вами откровенно потому, что мне все безразлично. Джес Гейбл может мне напакостить и наверняка это сделает. Какая разница, если одним врагом станет больше? Это были деньги, парень. Скрытые от налогов, неучтенные деньги, которые совершенно случайно не попали в тот счет, который мне предъявили. В голубой сумочке аэрокомпании с молнией, красиво упакованные. Сто шесть тысяч наличными.
— Почему вы их прятали у нее?
— А почему бы нет? Вдруг мне пришлось бы уносить ноги, я послал бы за ней. Луэлл легче всего принести их, если дело обернется плохо. Смешно, сегодня они опять были бы в моих руках, когда дело с моими налогами улажено. Она не знала, что это за деньги, Станиэл. Единственный раз я солгал ей. Может, эта ложь ее и убила. Не знаю — как, но чувствую это. Если бы сказал, что за деньги, упал бы в ее глазах, а мне хотелось, чтобы Лу считала меня совершенством. Возможно, отказалась бы спрятать. Не знаю. У нее было твердое представление о том, как должны вести себя люди. Пожалуй, теперь можно сказать и вслух — думаю, ее кто-то убил.
— И я так думаю. По-моему, с тем ключом дожидались ночи. Миссис Кэри всегда до поздней ночи сидит перед телевизором. Вход в квартиру сзади.
— Одну минуту, Станиэл. Почему — дожидались ночи? Откуда могли знать, что у меня нет своего ключа, что я не пойду в квартиру, узнав о ее смерти? Я попал туда на второй день, но как они могли это предвидеть?
— Убийцы не всегда поступают логично, мистер Кимбер.
— Давайте называть друг друга по имени, мы же теперь в одной лодке. Конечно, если не подозреваете меня в том, что я совершил это или позволил совершить. Ведь можно подумать, что я ею натешился и порассказал, как зарабатываю деньги, а она настолько возмутилась, что решила на меня донести, и я не нашел другого способа остановить ее.
— Я думал об этом.
— На то вы и профессионал, чтобы подумать и об этом. Или она порвала со мной, а я не мог допустить, чтобы вернулась к Хансону. А деньги забрал назад и перепрятал их. Вдруг у меня есть собственный ключ, но мне показалось — будет лучше, если попрошу его у Харва Уэлмо. Как вам это, Пол?
Станиэл, раскрыв блокнот, нашел нужную страницу.
— В тот день вы ездили в Лейкленд, Сэм. В десять у вас была встреча с неким Рихтером и владельцем конторы по продаже недвижимости Лоу. Вы осматривали участки и все вместе отправились обедать, из ресторана вышли в два часа. Обратная дорога занимает пятьдесят минут. Около трех, когда выходили из машины, к вам подошел некто Чарли Бест и сообщил, что Луэлл утонула в озере Фламинго.
Он закрыл блокнот.
— Нанять кого-нибудь? Никогда никому вы не дали бы в руки такое оружие против себя.
— Эта сестричка не бросает деньги на ветер. А может, я избавился и от человека, которого нанял, разве нет?
— В таком случае вы нашли бы лучшее место, чем озеро среди бела дня, куда в любую минуту может кто-то заявиться. Судя по обстоятельствам, убийство заранее не планировалось, Сэм.
— Но все прекрасно сошлось. Не будь этого письма сестре, ничто не вызвало бы подозрений.
— Непредумышленные убийства иногда удаются не хуже, чем заранее обдуманные.
— А как насчет Хансона?
— Я жду подтверждения еще от одного лица, где он был в данное время. У Луэлл был ключ от вашей дачи?
— Да.
— И ключ от приемной доктора Нила. Если предположить, что кто-то взял ее ключ от квартиры с общего кольца, он должен был знать, как этот ключ выглядел, или действовал методом исключения. Те два не были никак обозначены.
В дверь постучали, и Энджи Пауэлл показалась в дверях.
— Мистер Сэм, у вас для меня есть еще что-нибудь?
— Боже мой, девочка, ведь уже больше семи.
— Матч начинается в восемь. Еще есть время. Может, вы подпишете эти письма, чтобы я могла их отправить? — Она положила на стол тонкую пачку бумаг.
Энджи стояла рядом, пока он просматривал листы, быстро ставя подпись. Вежливо улыбнулась Станиэлу.
— Ну вот, пожалуйста, — произнес Сэм. Энджи взяла бумаги.
— С мистером Маккейбом я говорила по его домашнему телефону, они с мистером Брунером-младшим могут быть здесь завтра в три часа. Если вам удобно.
— Очень хорошо. Вам будет не хватать Джеса?
— При чем здесь я, мистер Сэм? Может, вам без него станет хуже. Он проделал для вас изрядную часть работы.
— И прозевал одну мелочь.
Она смущенно посмотрела на Станиэла.
— Я догадываюсь — какую, и если вам будет угодно, вы найдете время и место, чтобы сказать мне. Только я думаю, что Джес... не доставит ли нам он хлопоты, мистер Сэм?
— Непременно доставит.
— Доброй ночи, мистер Сэм. Доброй ночи, мистер Станиэл.
Девушка-великанша вышла, послышался шорох одежды, стук двери; в прохладном воздухе после нее остался запах живых цветов. Они помолчали, потом Станиэл сказал:
— Сэм, я уже отнял у вас достаточно времени...
— Подождите. Письмо, которое она послала сестре... Мне представляется, то лицо, знавшее о деньгах, человек, которого она называет В, должен был узнать все от Джеса.
— Очевидно. Но и она тоже могла сказать кому-то.
— Составьте список людей, которые хотели бы мне навредить. И включите в него мужчин, которые пробовали ухаживать за ней, но она их отбила. Список получится огромный. Думаете, сможем его ограничить?
Станиэл кивнул.
— Завтра люди станут обсуждать убийство. И кто-то что-нибудь вспомнит. Раньше этот факт ему ничего не говорил, а теперь начнет раздумывать, потом кому-то передаст. Давление усилится.
— А я еще нажму на Джеса. Может, он сказал кому-то, даже не понимая этого. Попробую освежить его память.
Последние лучи заходящего солнца вдруг погасли, закрытые огромной тучей, и в комнате сразу стало темно. Послышался треск и раскаты грома. Кимбер, поднявшись, посмотрел в окно. В полумраке был виден лишь его силуэт с засунутыми в карманы руками.
— Весь день шло к грозе, — заметил он.
— А теперь не пройдет стороной? — спросил Станиэл.
— Нет, будет хороший ливень.
Когда дождь усилился настолько, что Станиэл перестал различать дорогу, он осторожно съехал с обочины и выключил мотор. Из-за шума дождя невозможно было разговаривать, на машину налетали мощные порывы ветра. Сверкали молнии, но раскатов грома не было слышно. От их дыхания окна запотели изнутри. Он раскурил две сигареты, передав одну ей. Ширли Фельдман, опираясь спиной о переднюю дверцу, сидела, поджав под себя ноги на сиденье, на ней была темная блузка и светлые шорты. Шум дождя вдруг сменился барабанным стуком крупы.
— Ой-й! — с восторгом взвизгнула Ширли. — Как в сказке!
Быстро повернувшись, она спустила стекло, затем, распахнув дверцу, высунулась из машины и через секунду вернулась на сиденье с горстью тающей крупы в ладони. Захлопнув дверцу, стала подхватывать губами крупинки с ладошки.
— Гурманка несчастная, — сказала она с усмешкой.
— Поедем дальше, Ширли?
— Слишком хорошо на улице, мистер Станиэл, чтобы сидеть в душном ресторане. Если проехать метров пятьсот, будет площадка для пикников, там остановимся.
Добравшись, они вышли из машины. Дождь кончился. Ширли уселась на бетонный стол, поставив ноги на скамейку, и велела ему посмотреть вверх. Половина неба была черной, а вторая — чистая, усеянная звездами. Гроза удалялась на запад, унося с собой слабые раскаты.
— Как я уже говорила, Келси мне нравится, — заговорила она. — Кое-кто считает его пустышкой, но все не так просто.
— И в чем же диагноз оказался ошибочным?
— В понимании. Здесь была ошибка. Я не профессор философии, но знаю, что многих людей беспокоит феномен праздного, пустого человека в западной культуре. Рейсман пишет о личности, ориентированной — от себя, которая, если приспособится к критериям коллектива, осознает свою праздность. Чувствительный человек вроде Келси постоянно испытывает такое сознание... никчемности. По-моему, он раздумывает, не стать ли ему последователем Швейцера. Немного похож на того архитектора из романа Грэма Грина, который отправился в резервацию для прокаженных, но хоть убей не мог объяснить, что ему там нужно. Конечно, этот архитектор по развитию на голову выше, чем Келси. Но бедняжка Келси не просто животное, способное мыслить. Он способен анализировать, но до известной границы, а потом ему все начинает казаться зряшным, и он плюет на все. Вы не поверите, но я считаю себя более сообразительной.
— Думаю, что да.
— Поэтому Келси стал для меня вроде подопечного. Придется сказать, что я его получила из рук своей лучшей подружки — у нее лопнуло терпение. Знаете, она умная девочка, но, по ее мнению, Келси придуривается. А это не совсем так. Конечно, многое он только изображает, но внутренне — страшно интересный. И еще она не поняла его сексуальную сферу. Вообразила, что он ее просто использует. А сама сексуально закомплексована, слишком занята собой. Считает себя совершенно объективной, но стоит вам чуть засомневаться в ее разглагольствовании, сразу злится и начинает орать... А Келси не хватает самоуверенности, он блуждает по свету с ужасным сознанием вины. Я рядом с ним чувствую себя гораздо старше. Наверно, мне придется признать — человека не излечить от сознания своей вины. Приходится только наблюдать их ужасную потребность испытывать вину. Его жена была символом вины. Я уверена, он ее вообще никогда не любил. По-моему, Келси и не может никого любить, потому что сам себе не очень нравится.
— Думаете, он хотел бы уничтожить ее как символ?
— Кто знает. Ведь это был бы признак прогресса, правда? Значит, он старался бы избавиться от неизбежности чувствовать вину. Я в основном пробовала доказать ему, что по сути он вполне милый человек и был бы в порядке, если бросит причитать и возьмется за какое-нибудь дело. И из-за моей подружки чувствовал себя виноватым и передо мной. Никак не вобьешь ему в голову: если два человека испытывают влечение, они имеют право и обязаны испытать взаимное наслаждение. У Келси в самом деле нездоровое отношение к сексу. Господи, большинство несчастий на свете идет от того, что люди воображают, будто секс ужасно важная и серьезная вещь... Нет, не думаю, чтобы он хотел ее уничтожить. Разве что в подсознании, но это было бы запрятано так глубоко, что сам он никогда не догадался бы, скорее попытался бы уничтожить самого себя. И конечно, он постепенно губит себя. Если он опять ко мне сунется, мне не хочется его обижать, но я чувствую, у меня с ним все кончено. Наверно, я его переросла.
— В тот день вы были с ним?
— Да. Утром зашел в библиотеку, у меня в одиннадцать по расписанию лекция, но было наплевать. Дядя прислал изумительный сыр. Мы отправились на яхту, были там уже перед двенадцатью. Съели сыр и кексы, выпили море чудесного мексиканского вина. Болтали, ласкались, а потом пошли загорать на палубу и там заснули. Потом пришел Короли и сказал о телефонном звонке. Келси умчался как сумасшедший, а Короли объявил, будто его жена умерла. С тех пор у меня странное чувство. Конечно, я не стыжусь отношений с Келси. Если ведете себя откровенно, вам нечего стыдиться. Конечно, он меня не совращал. И я ему ничего не обещала. И мне это доставляло удовольствие. Но все равно чувствую себя как-то неловко. Понимаете?
— Разумеется.
— Надеюсь, вы не станете рассказывать о нашем разговоре, правда?
— Я уже говорил вам, Ширли, меня интересует, не покончила ли с собой миссис Хансон. И не намекал ли когда-нибудь Келси, что она была склонна к этому?
— Ни в коем случае! Эта женщина была абсолютно довольна собой, уверяю вас. Господи, как мне противны такие идеальные люди. Не поверю, что в ней была хоть капля искренности. Вышла замуж из-за денег и хотела держать Келси в абсолютном повиновении. Если он был достаточно покорным, ему время от времени позволялось приблизиться к святыне, и тогда она терпела его вроде бы животные потребности. А как только бедняжка Келси обратил внимание на другую — более сговорчивую и искреннюю, — Луэлл напустила на себя оскорбленность и ушла от него. Такие ханжи никогда не кончают с собой, мистер Станиэл. Их приканчивают другие, чтобы освободиться, а сами они никогда себя не убьют.
— По-вашему, ее кто-то убил?
— Хотелось бы так думать. У нее же все было рассчитано: хорошие алименты, или раздел имущества, или еще что, а потом она вышла бы за этого Кимбера. И все-таки, по-моему, она просто утонула.
— С тех пор вы встречались с Келси?
— Только минутку на похоронах, когда выразила ему сочувствие. Смотрел на меня как на пустое место. Наверно, вернулся в ряды своего круга — в университете не появляется. Вероятно, слоняется целыми днями по своим. Бедный парень. А теперь, мистер Станиэл, можете отвезти меня в город и накормить — я голодна как волк. Знаете, с тех пор как чувствую себя неловко из-за Келси, я постоянно хочу есть и толстею. Может, это какой-то вид компенсации организма, не понимаю. Придется над этим подумать. Самое важное ведь — познать себя, вы согласны? Боже, если я так реагирую на чувство вины, никогда себе не прощу.
Небо прояснилось, и его глаза привыкли к слабому свету. Ее маленькое личико под огромной начесанной копной черных волос напоминало мордочку зверька, настороженно выглядывающего из кустов. Выглядела страшно юной, голосок звучал неуверенно. Однако в том же слабом ночном свете обнаженные ноги поражали женственностью, были весьма соблазнительны. Вот такие картинки и могут свести человека с пути истинного, и никуда от этого не денешься.
На вечеринке была точно дюжина человек вместе с Киверами, но Барбаре минутами казалось, что их гораздо больше, а в иные мгновенья — намного меньше. Дом Киверов стоял на берегу озера; старая жилая яхта и китайская беседка соединялись крытой галереей, тянувшейся вдоль берега озера. Добрую половину галереи занимал довольно глубокий бассейн.
Ей казалось, что всех собравшихся она уже знает по письмам Луэлл. Чаще всего сестра упоминала фамилии Кивер, Вейтс и Брай. Присутствовала здесь и пара постарше — Джордж и Нина Фербрит, и еще двое супругов такого же возраста, как остальные, — Куп и Сэс Тумбс.
Вечеринка протекала в нарастающем ритме. Начиналось все чинно, благопристойно, со словами сочувствия, как и следовало ожидать. Но не прошло и часа, как количество и частота опрокидываемых стаканчиков превратили ритуальную беседу в шумную, безумную карусель, полную кривлянья, выкриков, смеха, скрытых намеков, бессмысленных шуток — двенадцать человек надрывались словно все пятьдесят. Барбара скоро поняла, что завязать общий разговор об убийстве нет ни малейшей возможности. Собственно, никакого общего разговора и не было. Обменивались громкими обрывистыми фразами с теми, кто в беспрерывном круженье оказался в данный момент рядом. Поэтому, когда ей подали крепчайшую порцию мартини в высоком стакане, явно предназначавшуюся кому-то другому, Барбара решила этим воспользоваться: девушку, поглощающую в течение вечера такие дозы, можно извинить за случайную бестактность. Если она, пошатываясь, станет переходить от одного к другому с вопросом: не кажется ли вам, что мою сестру убили? — люди пойдут навстречу бедняжке. И пошатывание будет наполовину притворным, но если допьет этот стакан, — совершенно естественным.
Когда она уже убедилась, что компания распадается на отдельные группки, грянула гроза, и все ринулись в беседку. Сгрудившись в плотную кучу, все старательно изображали трезвость. Бонни Вейтс вскрикивала при каждом сверкании молний. Огромный гриль, расположенный в крытой галерее, не пострадал от дождя, в беседке были накрыты столы, и вскоре все наполняли тарелки салатом, жадно поглощали сочные куски полупрожаренной говядины, стараясь перекричать раскаты грома. Барбара уже испробовала свой трюк с вопросом на трех-пяти гостях, но без всякого успеха, не встретив, вопреки ожиданию, ни удивления, ни возмущения. Вроде бы она интересовалась исторической фигурой из пятого века, которую мучили проблемы своего времени. Когда дождь ослабел, и наполненные желудки несколько приглушили громкие выкрики, вдруг сверкнула ослепительная молния и загрохотал гром. Теперь вскрикнула не только Бонни, но еще кто-то. Лампы замигали, и свет погас везде — на крытой галерее, возле бассейна, на дорожках и на яхте. Усилившееся завывание ветра вызывало примитивную, усиленную ночной тьмой тревогу, началась толкотня, суматоха. Когда Барбара встала со стула, кто-то, пробегая мимо, столкнулся с ней, и она, потеряв равновесие, оказалась в чьих-то объятиях. Этот некто, властно обхватив ее плечи, вывел в галерею, свернув в сторону, в уголок, защищенный густыми кустами. Некто положил ей на плечи руки со словами:
— Долой с торной дороги всполошенных туземцев, моя дорогая! Укроемся в тени надежного закоулка.
В слабом ночном свете она узнала говорившего — Джордж Фербрит, изысканный джентльмен в годах, с волнистыми седыми волосами, подтянутой фигурой, загорелый, с лукавым, ироничным выражением на лице. Вспомнила и его жену Нину — худощавую грудастую брюнетку, с резким, как у попугая, голосом, тщательно выговаривавшую слова, будто она беседовала с глухонемыми, читающими по губам.
Барбара собиралась выразить благодарность в таком же витиеватом стиле, как и его призыв, но вместо этого услышала собственный жалобный голос:
— Никто здесь не хочет говорить об убийстве моей сестры. — Она сознавала, что пьяна и, как положено напившимся, одержима навязчивой идеей.
— Я готов говорить о чем угодно, как вам захочется, дорогая. — Держа Барбару за руку, он вдруг поцеловал ее в губы — быстро, небрежно и с властной настойчивостью. — Давайте взглянем на это как на разумное предположение.
— Вы согласны? Правда, разумное?
— Если исходить из того, что мир Сэма Кимбера более суров и примитивен, чем наш круг. А она жила в его мире.
Он опять поцеловал ее властно, крепко, и она снова стерпела, принимая поцелуи как плату за этот разговор во влажной темноте.
— Почему более суров? — спросила она, едва высвободив губы; собственный голос показался ей каким-то странным, приподнятым, с придыханьем. Впрочем, подумала она, в такой темноте это не имеет значения, все равно никто ничего не видит.
— Ну, из-за денег и махинаций с ними и, возможно, потому, что люди в мире Кимбера особого сорта. Какое это имеет значение?
С легкостью танцовщика он мягко повернул девушку, прижав к стволу секвойи, и прильнул к ее губам с обстоятельностью гурмана.
Мелькнула неясная мысль, что ей следует воспротивиться, но подходящий момент был упущен, вроде бы перевернули сразу две страницы в книге и забежали вперед. Одурманенная, отстраненная, полусонная, она отвечала на поцелуи, слегка удивляясь: кто бы мог подумать, что он окажется таким хорошим и таким умелым, что ему знакомы те мелкие уловки и приемы, от которых человеку становится так хорошо; затем выплыла уверенность — это всего лишь шутка, ведь серьезные веши так не начинаются, и нужно поскорее прекратить, но как прекратить, если вы чувствуете — будет большой бестактностью оборвать все без того светского очарования, с каким это сделает он. Ведь он опытнее Роджера, такой уверенный...
Нарастающий гул крови в ее ушах смешивался с беспорядочным вихрем звуков, доносившихся из окружающей темноты: выкрики и смех, треск рвущейся ткани, удары тел, всплески притворного возмущения. Почувствовала, как Фербрит, расстегнув блузку, прошелся губами по ее шее — она помотала головой, посмеиваясь над собственным участившимся дыханием; накатила волна невесомости, и она не слишком удивилась, почувствовав, как Фербрит, ловко обнажив ее левую грудь, жестом знатока и ценителя взвесил ее в ладони.
Неожиданно загорелись все лампы, и глаза Барбары запечатлели застывшую, как на фотоснимке, группу людей в бассейне: совершенно нагая Нина Фербрит, балансирующая на бортике бассейна, ее прямые, как палки, ноги, мальчишеские бедра и большие, желтоватые, как дыни, груди; голый Куп Тумбе, напоминающий старого сатира, хватающий Нину; сброшенная в кучу одежда; трясущиеся и сталкивающиеся груди, животы, ягодицы; брызги воды в неглубокой части бассейна. Время снова сдвинулось — и Нина Фербрит спрыгнула в воду, Куп Тумбе шлепнулся за ней, раздались испуганные и насмешливые крики. Хозяйка, стремительно, как угорь, выскользнув из воды, метнулась к контрольному щитку с выключателями. Барбара, оттолкнув Фербрита, поправила блузку. Хозяйка щелкнула выключателем, и лампы опять погасли под одобрительные овации присутствующих. Фербрит снова навалился на нее, но Барбара, защищаясь, ударила его локтем в шею.
— Яхта, — прохрипел он.
— Что? — туповато переспросила она.
— Яхта! Крыша над головой, дорогое дитя! — раздраженно выкрикнул он, хватая ее за руку. Она вырвалась. В слабом свете фонаря на дорожке, не выключенного хозяйкой, казалось, что Фербрит исполнял какой-то танец с мелкими па, — вся его самоуверенность и лоск испарились. Ухватив ее за руку, он поволок девушку за собой. Ее вдруг охватил ужас.
Свободной рукой Барбара стукнула его по затылку — повернувшись и злобно шипя, он дал ей оплеуху. А потом откуда-то вынырнул Келси Хан-сон — одетый и мрачный. Заслонив широкой спиной Барбару, сделал легкий кружной выпад. Последовал резкий удар — не громкий, но безусловно мощный. Лощеная, выхоленная, самоуверенная фигура плюхнулась в мокрые кусты, стукнувшись головой о стальной шест фонаря. Оглянувшись, Хансон схватил Барбару за руку и потащил мимо бассейна, сквозь стеклянные двери, по мокрой траве к узкой и мокрой лесной тропинке. Она причитала на ходу, но Келси не обращал внимание на ее шепот. Мокрые листья насквозь промочили ее одежду.
— Ты была права, Луэлл, — бормотал Келси Хансон. — Ах, как ты была права, Лу, дорогая. Все они мерзавцы, я должен был тебя слушать. Идем к себе домой, золотце.