Очнувшись с первым лучом, я проверил мою сигнальную систему, забрал жестянки с ниткой, сунул под матрас. С восходом солнца изучил участок, отмечая логичные места вторжения, чтобы на закате лучше расставить погремушки.

Нашел способ закрепить дверь котельной так, чтобы при толчке снаружи она казалась запертой. Хайзеру не хотелось вскрывать печати на дверях дома Бейтера, так что я отыскал оконную задвижку, которую удалось сдвинуть, и влез через окно. С кресла, где умер Бейтер, еще свисала широкая белая липкая лента, которой он был привязан, на коричневом ковре под креслом и перед ним темнели заскорузлые пятна его засохшей крови.

Отыскав тенистый закуток с хорошим осмотром окрестностей, я уселся там, положив карабин рядом. Нахлынула ностальгия, не теплая, от которой туманится взор, появляется опечаленная улыбка, а иная, когда напрягаются мышцы и втягивается живот, пробуждаются старые автоматические инстинкты выживания. Скажем, время от времени, заслышав крики птиц и жужжание насекомых, наполовину сдерживаешь дыхание, пока они не умолкнут где-то в невидимом месте. Слушаешь, не раздастся ли легкий стук, звяканье, маслянистый щелчок оружия на взводе. Раздув ноздри, ловишь в легком дуновении бриза привкус чужого пота. Время от времени слегка разминаешься, так как в неподвижности немеют мышцы, а когда придется пошевеливаться, возможно, понадобится шнырять быстро, как ящерица, иначе примешь смертельный удар неожиданно грянувшего автомата.

В одиннадцать загрохотали доски моста. На него въехал старый белый «мустанг», набитый юнцами. Двое белобрысых парнишек на одноместных сиденьях и три шумные длинноногие девчонки в бикини, высоко взгромоздившиеся на опущенный верх. Водитель с такой лихостью обогнул старый красный пикап, что одна девчонка едва не свалилась. Ее подхватила подружка, сидевшая посередине. «Мустанг» остановился. Мне хорошо было слышно из моего закутка.

— Томми! Вот гад, ты ж меня чуть не убил, летишь как сумасшедший.

— Если б ты упала на голову, не убилась бы, Банни Ли.

Они сбились в кучку, направились к дому, обошли вокруг, заглядывая во все окна. Девчонки рассказывали, будто тут полно привидений, сообщали друг другу о случившемся с Фрэнком Бейтером.

— Давайте зайдем в дом и хорошенько посмотрим, — предложил один парень.

— Ну его ко всем чертям! — сказал другой. — Старик Хайзер тут все опечатал. Хочешь, чтобы он в задницу тебе вцепился? Мне как-то не хочется.

— Да ладно тебе, — не отступал первый. — Гляди вон на старушку Норму Джин. Она решила, что сдохнет, но проберется туда, чтобы позабавиться со мной на койке старика Бейтера.

— Ох, и трепач этот чертов Томми! — взвизгнула девушка.

Девочки принялись хлопать себя по голым ногам и плечам.

— Ребята, везите-ка нас отсюда, — сказала одна. — Меня почти съели. Ничего тут нет. Лучше давайте поиздеваемся над старушкой Долорес.

Они побежали к машине, набились в нее и поехали. Завизжали шины на мощеной дороге.

Я совершил еще один обход. С другой стороны дома Бейтера было грубое подобие внутреннего дворика — патио — примерно в двенадцать квадратных футов, в трех шагах от опечатанной двери гостиной. Вокруг низкая блочная стенка, выкрашенная в светло-голубой цвет. Там стояло несколько цветочных горшков с торчавшими из запекшейся в них земли мертвыми стеблями. Площадь патио была вымощена солидными бетонными плитками размером чуть больше обувной коробки. Их укладывали на утрамбованную землю, в пазы засыпали песок, заливали водой. Неряшливая работа. Дождями основу размыло, она стала неровной. В трещинах проросли сорняки. В углу торчало старое кресло красного дерева, выгоревшее до серого цвета, со сломанной ручкой. Нескольких плиток недоставало.

Я немного посидел на низкой стене, был обруган голубой сойкой, думал о Бетси в ее могиле почти на другом конце округа Сайприс, в подсознании порой всплывали более важные вещи, и в конце концов пришла мысль — странно, что одни плитки кажутся светлее и новее других.

Поэтому я присел, вытащил одну плитку, перевернул, уложил на место другой стороной и получил ответ. Хайзер приказал провести тщательный обыск. Значит, плитки вытаскивали, копали или втыкали в землю острый щуп, а потом не успели или не потрудились положить каждую плитку точно так же, как раньше. Перевернутые выглядят поновее — не так долго подвергались воздействию погодных явлений.

Собственно, полицейские даже не все уложили на место. Четырех плиток в дальнем конце не было.

У каждого есть свой набор мелких идиотских причуд. Одни обязательно точно выравнивают стопки своих бумаг по краю стола. Другие поправляют висящие картины, третьи одержимо вычищают пепельницы. Я помешан на картинках-головоломках. Увидав незаконченную составную картинку, начинаю кружить, наклоняюсь, нахожу деталь, которая идет туда, потом сюда. Маленькие триумфы. Не могу видеть стойку для удочек, рассчитанную на пять штук, в которой стоят только четыре. Иду по жизни, расставляя вещи на подобающие места.

Пустив поток мыслей в другом направлении — на сей раз снова к трейлеру, вокруг которого кружил Генри, — я все шарил и шарил в буйной траве, в сорняках, ползал кругами по трем сторонам патио, двигался в поисках недостающих плит дальше, удовлетворяя свою идиотскую страсть к порядку и соответствию.

Сообразил, что уполз почти на сорок футов от патио. Никаких плиток. Почувствовал раздражение. Куда, к черту, они подевались?

Пауза на раздумье. Ладно. Стало быть, патио обыскали. Все плитки сняли. Сложили грудой в сторонке, но неподалеку. Зачем утаскивать их хоть на дюйм дальше необходимого? Вполне могли складывать на низкой широкой стене.

Пошел на угол, тщательно осмотрел стену. Нет, черт возьми. На земле видны продолговатые углубления. А вот тут виноградная лоза оборвана, значит, ее поднимали. Стебель у корня зеленый, а на переломе коричневый.

Я выпрямился и встал с разинутым ртом. Так и стоял в комической позе под большим фонарем, висевшим над головой. И слышал звучный, гибкий голос Ленни Сибелиуса: «…среднего роста, с бычьей шеей и широченными могучими плечами. Он подростком работал у своего дяди, владельца маленького предприятия по изготовлению бетонных плит, и перетаскал столько тонн раствора и готовых блоков, что накачал лишнюю мускулатуру…»

Фонарь потускнел, замигал. Минуточку, временный помощник шерифа. Будь патио заново вымощен за две недели до целеустремленной посадки Фрэнка в тюрьму, он бы бросался в глаза, как торчащий большой воспалившийся палец. А эти плитки старые. Им, наверное, лет двадцать.

Однако Бейтер мог в своем грузовике далеко увезти прежние плиты и где-нибудь утопить. И добавить грязи в новый раствор. Я вывернул плитку, положил на стену. Вывернул вторую, ударил по первой. Плитка покачнулась и чуть не свалилась мне на ногу. От второго удара отлетел угол. При третьем она раскололась, как орех. В скорлупе покоилось ядрышко подходящих размеров и формы. Очистив его, я добрался до двух запечатанных пачек десятидолларовых банкнотов. Две тысячи долларов с ипподрома. Завернуты в прочный пластик, туго перевязаны и опущены в парафин. О дальнейшем процессе легко догадаться. На дно смазанной деревянной формы заливается слой бетона. Когда начинает густеть, в самый центр кладется пакет и добавляется остальной раствор.

Адский труд, мистер Бейтер. Две недели. Наверное, в каком-нибудь дальнем укрытии, куда никому не придет в голову заглянуть. Погрузить, привезти, уложить, постараться, чтобы новые плитки с виду не отличались от оригинальных, затоптать, исцарапать. Можно добавить в раствор чуточку каменной соли, пусть слегка потрескаются. Ты, наверное, весьма утомился, приятель, когда тебя наконец сунули в камеру.

Я никогда не обнаружил бы этого, не додумался бы, если бы не четыре пропавшие плитки, если бы выдранные сорняки не свидетельствовали, что их недавно вынимали. Кто-то обливался потом, выкачивая из Лило Перрис правду с помощью водных процедур. Стало быть, кто-то вчера вечером приходил за образцами, прежде чем Хайзер меня сюда послал.

Дилемма. Прямо сейчас сообщить Хайзеру? Но шериф сказал: «Пока не придет визитер, не звоните мне, не раскрывайтесь. Я сам с вами свяжусь».

Ясно. Выполняй приказание. Но сначала прими определенные меры, отчасти ради предосторожности, отчасти ради ошеломляющего сюрприза.

Я нашел за котельной ржавую мотыгу. Вскоре рассчитал силу удара, чтобы раскалывать плитки, не повредив деньги. Залитые парафином пачки выкладывал на широкую стену. На площади двенадцать на двенадцать ярдов оказалось поразительно много плиток, из них всего семь без начинки.

Старое армейское одеяло из котельной превратилось в импровизированный мешок Санта-Клауса. Я перетаскал увесистый груз за пять раз, закончив работу до половины пятого. Уполз в свой закуток, натрудившись до боли, выдохшийся и чрезвычайно гордый. В голове замелькали подлые мыслишки. Приложив немного сообразительности, можно вполне впечатляюще себя связать, нанести неплохой удар по голове… «Боже, шериф, наверное, он все-таки как-то мимо меня проскользнул. Я его так и не видел».

Получится около двадцати лет роскошной жизни. Никаких следов. Купюры мелкие, можно тратить спокойно. Никто не станет с дурными намерениями разыскивать деньги или тебя. Может быть.

Я припомнил слова Мейера, что, если когда-нибудь мне доведется очень-очень разбогатеть, возникнет тенденция к моему превращению в стопроцентного лодыря. «А когда исчезнет последний процент, — предсказал он, — я, возможно, сочту тебя жутко скучным. Тебя красит время от времени спорадически вспыхивающее беспокойство. Это придает тебе изысканность».

Когда солнце опустилось совсем низко, я начал готовиться к ночи. Поблизости от котельной уловил треск зуммера и не понял, от чего налетел ветерок, от машины или от шагов человека. Нырнул за котельную и услышал машину, выглянул и увидел зеленый седан с синей мигалкой на крыше.

Поэтому вышел с карабином в руке — усталый и честный мужчина, готовый с радостью честно рапортовать своему справедливому временному начальству. Но это оказался Кинг Стерневан, который выпростал из-за руля свою тушу и наблюдал за моим приближением, стоя спиной к круглому золотому солнцу.

— Кинг, — сказал я, — надеюсь, ты привез еду и холодное пиво.

— Если б подумал об этом, приятель, привез бы.

— Тогда, может быть, сообщишь мистеру Норму, что с его стороны было бы очень мило доставить своему рекруту один горячий сандвич и одно холодное пиво?

— Сообщить и проваливать?

— Серьезно, мне надо его повидать. Хочу, чтобы он приехал как можно быстрее. Будь добр, свяжись с ним.

— Конечно. — Он снова полез в машину, щелкнул рычажком передатчика, заговорил в микрофон: — Девятый вызывает коммутатор департамента, прием. Девятый вызывает департамент, прием. — Ничего. Попробовал еще пару раз, и вылез. — Я же говорил Реду, в этой чертовой штуке что-то отсоединилось. То работает, то совсем глохнет.

— Мне там окно удалось открыть. По-моему, телефон в доме работает, только мне велено не звонить. Может, ты звякнешь и просто скажешь, что… хочешь ему кое-что показать в доме Бейтера?

— А у тебя есть что ему показать? Нашел что-то, Макги?

— И да, и нет. Слушай, Кинг, ты же знаешь, я отчитываюсь непосредственно перед ним.

— Черт возьми, знаю, ты в его прямом подчинении. Он мне сказал, можно просто заехать, взглянуть, как ты тут. Расскажи, и я сразу же двину обратно, доложу лично, не стану по телефону болтать.

Мне хотелось подумать, я шагнул вперед, собравшись прислониться к машине. Кинг стоял на пути, несколько неуклюже держась на ногах. Впрочем, во время небольшой демонстрации в душевой двигался он хорошо.

Поэтому я сказал:

— Ладно, Кинг. Может, действительно, так лучше будет. Я тебе все расскажу. Только сядем в машину. Идет?

— Слишком уж мне тяжело влезать и вылезать из этой тесной консервной банки. Выпускают чересчур маленькие машины для моих габаритов.

— Ладно. Ты стой, а я сяду.

Он даже не шевельнулся, и тогда я понял. Отскочил на добрых десять футов, наставил дуло карабина прямо в толстое брюхо.

— Ты чего, парень? Что за фокусы?

— Положи правую руку себе на макушку, да помедленней, ну!

— Черт возьми, ты как будто…

Оружие в кобуре висит на брючном ремне.

— Левой рукой расстегни ремень. Теперь верхнюю пуговицу. Расстегни «молнию». Спусти штаны.

— Да ты что…

— Кинг, поверь лучше, пробью в тебе дыру прямо посередине.

Он спустил брюки, я велел перешагнуть через них, отойти подальше — подальше от машины, сделал круг и, держа его на прицеле, заглянул в седан. Сперва не увидел и, будь он поосторожнее, может быть, вообще не заметил бы. Микрофон оказался вырван из передатчика, висел на крючке, а оборванный провод болтался.

— Я тебе чуть не поверил.

— Да ты лучше подумай как следует! Перед тобой Кинг. Я на твоей стороне, приятель.

Он в самом деле казался расстроенным и встревоженным. На нем были синие боксерские трусы. Ноги массивные, белые, безволосые. Я еще кое-что вспомнил. Приказал расшнуровать ботинки, сбросить и отойти назад. Приближаясь по мере его отступления, поднял башмаки, поднес к свету, разглядел потертые подошвы, гладко сношенные на подушечках пальцев.

Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, слегка нажал на спусковой крючок.

— Ты чуть до них не добрался, Кинг. Был совсем близко.

— Лучше бы кто-нибудь посадил тебя под замок, пока ты никому не навредил, парень.

— Ты хороший могильщик?

— Неужели прикажешь мужчине с такими размерами копать себе яму?

— Тебе ведь не приходится тяжко трудиться, Кинг. А нет ли у тебя свежих мозолей?

Он невольно взглянул на правую ладонь и, как ребенок, спрятал руку за спину:

— Недавно работал у себя в саду.

— Что ж ты там посадил? Мертвую леди?

— Ради Бога, Макги!

— И аккуратно насыпал сосновых иголок. А мы их очень аккуратно смели, и вот этот ботинок будет полностью соответствовать снятому Хайзером слепку. Тебе не составляло никакого труда следить за машиной Генри. Спрятался, увидел, как я уезжаю, и вошел. Сунул девушку головой в ведро. Сил тебе хватило.

— Подкожно колешься дурью или прямо в вену?

— Кинг, не буду рисковать и возиться с тобой. Слишком уж ты хороший боксер. Очень медленно повернись. Я сейчас тебя свяжу, а при обыске в твоем доме найдут куски разбитого бетона, немного парафина и немного наличных.

Я собирался подойти поближе, оглушить Кинга ударом приклада по голове, приковать наручниками к рулю, подведя его машину поближе.

Он не стал поворачиваться.

— Хочешь поиграть в бойскаута, Макги, давай, стреляй. Ты совсем близко, как сам раньше сказал. Давай!

— Почему Бетси?

— Хороший вопрос. Почему бы и нет?

Я снова демонстративно шевельнул пальцем на спусковом крючке.

— Явилась обыскивать хижину Лью как раз в тот момент, когда я срывал крышку сейфа. Решила, будто это я его убил. Не сказала, но показала. Я решил, что отлично смогу вас обоих прищучить. Хотел знать, что сталось с телом Лью, и когда начал копать могилу, она раскололась. Ну, закрутил проволоку потуже, да тут пришлось отправляться на службу.

— Почему Лью?

— Я думал, Лило ему рассказала, где Фрэнк спрятал деньги. Он и сам кое-что накопил да припрятал. Была у меня неплохая догадка, где именно. Оказалось, семечки, — одиннадцать тысяч. И куча порнографии. Гадкие письма и гадкие грязные снимки. Пришлось жечь. Там одна непристойность. Линда Фезермен хорошо ко мне относилась. Разговаривала как с человеком, а не со старым жирным боксером, превратившимся в копа. После ее гибели Лью подмигнул мне, я понял, он хочет сказать, что она была среди его женщин, и решил его убить. Я расследовал ее гибель. Она замечательно обращалась со мной. Просто прекрасно.

— Тебе везло, Кинг. Главным образом потому, что ты очень тупой.

— Знаешь, сколько бы у меня было денег? Знаешь, какие гонорары я мог получать, будь у меня хорошие руки и хорошие менеджеры, да если б я не так легко калечился? Все остальное работало на меня. Имел бы в любом случае миллион баксов, парень. Прямо сейчас. Все остальное у меня было — скорость, удар, инстинкт.

— Стало быть, эти деньги по праву твои.

— У меня было бы даже больше.

Я вдруг сообразил, что он как-то чересчур близко придвинулся, и попятился, а он бросился, низко пригнувшись, оттолкнул локтем дуло, всадил в ребра сильный удар левой, низко, справа. Я почувствовал, как подкосились ноги, почувствовал, как плыву назад, падаю, кувыркаюсь через голову, легкий, словно пушинка чертополоха, почувствовал, как проваливаюсь, увидел его в красном свете — он решительно шел на меня, шаркая ногами, — увидел подплывающий кулак, ощутил размозживший живот удар, увидел завертевшееся небо, снова упал, ощутил губами холод металла.

— Давай, приятель, — просительно проговорил он где-то вдали. — Вставай! Оп-ля! Попляши чуточку со стариком Кингом.

Рука нащупала металл. Эта игра забавляла его, он никак не хотел вести дело иначе. Палец нащупал предохранитель. Я был сломан пополам, а обе половинки находились на расстоянии самое меньшее в ярде друг от друга. Я перевернул правую руку, приподнял карабин и как можно быстрее нажал на спуск, но оружие содрогнулось, как минимум, через пять минут. Акула нырнула в море красного солнца, красное море поглотило меня, и чем глубже я тонул, тем темнее оно становилось.