Пролог

Отрывок из показаний в архиве полиции Брук-Сити по делу о смерти Милдред Хейнамен, данных и подписанных Хансом Деттерманом, известным также как Немец Деттерман:

«Она хотела, чтобы Макаран обратил на нее внимание, и была в стельку пьяна, когда застукала нас в задней комнате „Воскресного отдыха“ играющими в картишки по пустячным ставкам, чтобы убить время. Она стала обзывать его по-всякому, и он в долгу не остался. Потом она заревела белугой, вышла, вернулась с порцией выпивки, встала позади него, наблюдая, как ложатся карты, и вдруг вылила весь стакан ему на голову. Он хотел заехать ей разок левой, а она увернулась, но все равно шлепнулась, потому что нетвердо стояла на ногах, и давай хохотать. Макаран взял полотенце и стал вытирать голову, а она встала и попробовала обратить все в шутку. Из бара доносилась музыка — ну она и стала под нее танцевать, приговаривая: „Помнишь меня? Я твоя девушка. Пожалуйста, дорогой, потанцуй со мной“. Но он даже не взглянул на нее, сел и пошел с пары восьмерок. Она на мгновение замерла, побледнела и вдруг как прыгнет на него сзади и давай царапать ему физиономию. Тогда Макаран вскочил, прижал ее к стене возле двери и начал лупить. Ну, мы поняли, что это добром не кончится, и остановили его. Она соскользнула на пол и села, а он вернулся к столу, и мы продолжили игру. Через три или четыре взятки она поднялась и вышла, не глядя на нас, но я заметил, что у нее лицо в крови. По-моему, это было примерно без четверти час ночи. Больше я ее никогда не видел. Она была хорошенькой девчонкой, но, думаю, Макаран устал от нее. Неудивительно — судя по тому, как она за ним бегала, когда он ее бросил».

 

Глава 1

Когда впереди годы, проходит неделя за неделей, и вы ни о чем особенном не задумываетесь. Но чем меньше остается до окончания срока, тем быстрее летит время. Дело свелось к месяцам, потом к неделям, и в итоге мне пришла пора ехать в Харперсберг, чтобы привезти домой из тюрьмы строгого режима единокровного брата моей жены.

Я видел, что с каждым днем Мэг нервничает все сильнее. Когда я разговаривал с ней, она смотрела мимо меня, и мне порой приходилось повторять сказанное. С детьми она стала резкой и нетерпеливой.

— Потерять целых пять лет! — вздохнув, сказала Мэг. — От двадцати пяти до тридцати — лучшие годы жизни!

— Он мог потерять и больше, — напомнил я.

— Как же он теперь выглядит? Как будет себя вести?

— Все эти пять лет, Мэг, ты виделась с ним раз в месяц. Так что я должен задавать тебе эти вопросы.

Она отвернулась:

— Мы разговаривали через стекло по телефону, и в основном говорила я. Он только слушал и иногда улыбался. Не знаю, как он поведет себя на свободе. Я… просто боюсь.

Я сказал, что с ним все будет в порядке, хотя сам в это не верил. В первый раз я вместе с Мэг поехал навестить в тюрьме Дуайта Макарана, но он велел мне больше не приходить. Поэтому я обычно подвозил Мэг и ждал в машине напротив тюремной стены, предаваясь приятным размышлениям о том, что Макарана оттуда никогда не выпустят. Мэг всегда выходила после встречи с братом как пришибленная, с неподвижным лицом и еле волоча ноги. Только проехав половину восьмидесятимильной дороги домой, она начинала приходить в себя.

— Я поеду с тобой забирать его, — заявила Мэг.

— Дуайт все ясно изложил в письме. Если мы хотим, чтобы он начал новую жизнь, лучше ему не противоречить, дорогая. Может быть, он просто не хочет снова видеть тебя возле тюремных стен.

— Возможно. — Но в ее голосе звучало сомнение.

Я не понимал причину его требования, покуда он сам мне ее не объяснил. Причины поступков людей вроде Дуайта Макарана угадать нелегко. Мы судим о других по себе. Если человек не вписывается в привычные рамки, то разбираться в его поведении все равно что гадать, насколько высоко взлетит воробей во вторник.

В полицейском участке знали, что я собираюсь привезти Макарана. В таком месте сплетни распространяются быстрее, чем в любом карточном клубе. Они даже каким-то образом пронюхали, что Мэг не поедет со мной. Нечасто копу приходится забирать из тюрьмы своего шурина. Если бы я не стал детективом-лейтенантом, это не сошло бы мне с рук так легко, но звание заставляло ребят соблюдать дистанцию.

Я знал, что тяжелее всего мне придется с Элфи Питерсом. За день до того, как я должен был привезти Дуайта, он ввалился ко мне в кабинет. Мы с ним начинали в полиции в один год, и Элфи придумывал всевозможные причины своего отставания по службе, кроме единственной верной: он слишком несдержан на язык и на руки. Но Дуайта арестовал именно Элфи, хотя это пробовали сделать многие, заработав сломанный палец или оторванное ухо. Элфи парень здоровый, ничего не скажешь.

Питерс вошел и хмуро посмотрел на меня:

— Самое лучшее, что ты мог бы сделать, Фенн, это отвезти его в противоположном направлении и высадить где-нибудь.

— Если тебе хочется поскандалить, Элфи, отправляйся в парк и ори у меня под окном.

— Ты слышал, что Макаран кричал мне в суде.

— Конечно, раз я там был.

— Так передай ему, что, если я повстречаю его в Брук-Сити и мне не понравится его физиономия, я буду колошматить по ней до тех пор, пока не придам ей подобающее выражение. Ему меня не запугать.

Я в упор посмотрел на Элфи:

— Если у тебя появится веская причина арестовать его, действуй. Если он окажет сопротивление, ты вправе принять меры, чтобы заставить его повиноваться. Но если арест окажется необоснованным, я сделаю все, чтобы ты за это ответил. Макаран не освобождается условно — он отбыл полный срок. Так что не должно быть никаких арестов за бродяжничество, подозрительное поведение или просроченную парковку. Я обговорил это с шефом. Так что ты не будешь цепляться к Макарану. А ордер на его арест тебе придется получать у шефа.

— Прекрасно, — фыркнул он. — Кто будет вручать нашему герою ключи от города? Шеф, мэр или, может быть, нам пригласить губернатора?

— Просто соблюдай осторожность, Элфи.

— Картина ясна. Этот сукин сын нуждается в особом обращении. Шурину лейтенанта Фенна Хиллиера создадут благоприятнейшие условия. Неужели потому, что он окончил колледж? Всем известно, что он прикончил Милдред Хейнамен. Должно быть, ты спятил, если позволяешь ему вернуться сюда.

Я откинулся на спинку стула и улыбнулся:

— Законы я не нарушаю. Макаран был арестован, судим и приговорен к пяти годам за непредумышленное убийство. А теперь выметайся отсюда, Элфи.

Поколебавшись, он повернулся и вышел. Разумеется, идея о возвращении Дуайта в Брук-Сити принадлежала не мне, а ему самому, и Мэг его поддержала. Она лелеяла надежду, что Дуайт станет солидным и добропорядочным гражданином и все поймут, насколько неверно о нем судили. Лично меня всегда удивляло, как это он дожил до двадцати пяти лет, никого не убив. Но что можно сделать, если любимая женщина проявляет то самое душевное тепло, которое заставляет вас любить ее? Мэг на два года старше Дуайта. У них было тяжелое детство. Она делала все, чтобы защитить его, и продолжает это делать. Он ее единственный кровный родственник, а в сердце у Мэг хватит любви на целых сорок.

Шеф полиции Лэрри Бринт поймал меня в коридоре, когда я уходил. Лэрри шестьдесят лет, он похож на утомленного школьного учителя, но обладает твердостью, в сравнении с которой вся похвальба Элфи выглядит шутовством. Лэрри без лишних слов дал мне понять, что хочет видеть меня на своем месте, когда он уйдет в отставку.

Шеф медленно направился вместе со мной к заднему выходу из нашего флигеля здания муниципалитета.

— Договорился с Питерсом? — спросил он.

— Надеюсь.

— Дело может обернуться скверно. Тебе нужно сразу предупредить Макарана. В случае чего ты будешь иметь бледный вид.

— Понимаю.

— Если он сорвется, нам придется действовать безжалостно. Он это сознает?

— Говорит, что да. Не знаю, так ли это на самом деле.

— Сколько времени он проживет с вами?

— Понятия не имею. Мне неизвестны его планы.

Мы вышли на крыльцо. Снова начался дождь. Несколько секунд Лэрри Бринт молча смотрел на меня.

— Все, что может сделать тюрьма с людьми вроде Макарана, это начинить их взрывчаткой, как бомбу. Никто не знает, где и когда эта бомба взорвется.

— Остается только ждать и наблюдать.

— Черт бы побрал этот дождь. — Он шагнул из-под навеса и тут же вернулся. — Фенн, постарайся убедить его по дороге домой убраться отсюда поскорее. Мэг будет только хуже, если он здесь застрянет.

— По-твоему, Лэрри, это имеет для него значение?

— Очевидно, нет. — Он нахмурился. Его лицо приобрело несвойственное ему озадаченное выражение. — Наверно, я старею. Слишком много думаю. Почти каждый человек, которого я знал, представлял собой смесь добра и зла. Только случайность толкала их в ту или другую сторону, поэтому справедливо, что закон дает им равные права. Но я могу припомнить семь человек, которые не соответствовали этой категории. Для таких нужны особые законы, Фенн. В случае чего их нужно убивать, как ядовитых змей. Дуайт Макаран — последний из этих семерых. Дай бог, чтобы я больше никогда не встречал таких. Будь осторожен!

Лэрри снова посмотрел на меня своими суровыми голубыми глазами и шагнул под дождь.

Когда на следующее утро я вышел из дому перед восьмидесятимильной поездкой в Харперсберг, холодные капли еще падали с неба, покрытого серыми облаками, которые задевали вершины холмов. Брук-Сити расположен в центре вымирающей местности — просто он вымирает медленнее, чем окружающие его деревни. Люди пришли сюда давным-давно, выкачали из земли все, что можно, и ушли, бросив горы шлака, пустые шахты и ржавеющие рельсы. На холмах не осталось ничего, кроме редких ферм и их обитателей с пустыми обреченными лицами. Только вспышки насилия хоть как-то нарушают тоскливое однообразие их существования. Раз в месяц в деревни приезжают грузовики, привозя в основном сухую пищу, вызывающую у жителей плоские шутки. Все живое, казалось, покинуло эти места, перебравшись куда-то еще, — живыми на холмах выглядят только вороны, кусты ягод и молодые девушки. Дуайт и Мэг пришли с холмов, из деревни Кипсейф, — теперь она заброшена, а дорога туда смыта дождями. Я родился и вырос в Брук-Сити. С каждым годом моей жизни город уменьшается в размере, съеживаясь, как старуха, у которой все меньше времени, денег и надежд.

В пятнадцати милях от Брук-Сити я застрял из-за древнего грузовика, нагруженного краденым углем, и когда наконец обогнал его, то увидел сидящую за рулем толстуху в бейсбольной шапочке. Меня не беспокоила потеря времени. Честно говоря, я вообще был готов ехать под дождем всю оставшуюся жизнь и никогда не добраться до Харперсберга. Такое ощущение возникает всегда, если вам предстоит дело, которое наверняка обречено на провал. Это все равно что больному раком обращаться к врачу, когда уже слишком поздно.

В тюрьме меня проводили в отделанный фанерой кабинет заместителя начальника Бу Хадсона.

— Черт возьми, да ведь это Фенн Хиллиер! — воскликнул он, изображая радостное удивление.

Когда я еще носил униформу, Бу Хадсон был шерифом округа Брук и с тех пор ничуть не изменился. Если вы видели его двадцать минут назад, он приветствовал вас точно так же. Прошло чуть более года с тех пор, как я повстречал его в вестибюле отеля «Кристофер» во время какого-то политического мероприятия, и он выглядел таким же дряблым, неопрятным стариком с гнилыми зубами и редкими прядями волос, выкрашенными в угольно-черный цвет. Бу развалился на дубовом стуле, расточая улыбки и с трудом втягивая в легкие и выпуская назад застоявшийся воздух, пропитанный запахом его пота.

Бу Хадсон прослужил шерифом двадцать два года, пока из-за какой-то накладки его вовремя не предупредили о федеральном рейде на один из притонов, в котором он был заинтересован финансово. Обнаружились кое-какие красноречивые бумаги, о чем сразу же начали сплетничать, но Бу был так тесно связан с администрацией нашего штата и так много о ней знал, что его смогли лишь заставить не выдвигать снова после оставшихся нескольких месяцев службы свою кандидатуру на пост шерифа. Это было почти семь лет назад, и спустя два дня после выборов комиссия по тюрьмам назначила его заместителем начальника тюрьмы Харперсберг. Как мы все знали, дело было не в том, что Бу Хадсон нуждался в деньгах. За время пребывания на посту шерифа он подбирал все, что плохо лежало, в том числе сдавая в аренду складские помещения и торгуя лицензиями на льготную продажу пива, поэтому мы не сомневались, что толстые пачки денег, недосягаемые для налоговой инспекции, припрятаны у него где-то в погребе в запечатанных банках из-под фруктов, что вошло в обычай у наших избираемых чиновников.

— Садись и расскажи, как поживаешь, — сказал Бу.

Я сел на стул подальше того, на который он мне указал:

— У меня все по-прежнему.

— Я слышал, что Лэрри Бринт все еще не прикрыл заведение на Дивижн-стрит и женщины до сих пор на него жалуются. Очевидно, Брук-Сити никогда не изменится, Фенн.

— Иначе мы не можем работать, Бу. У нас двести копов на весь город при бюджете на сто двадцать, поэтому мы предпочитаем, чтобы все неприятности происходили в одном месте, а не расползались по углам. Как только Лэрри дадут еще восемьдесят копов и двадцать машин, мы тут же прикроем этот гадючник.

Бу смачно рыгнул:

— Понятно. Мы рады видеть тебя здесь и рады избавиться от Макарана. Начальник Уоли говорит, что за двадцать восемь лет работы в пени… пенитенциарной системе он впервые встречает заключенного, к которому нельзя найти подход. На многих можно как-то воздействовать с помощью пищи, работы, одиночной камеры или каких-нибудь привилегий, а остальных достаточно просто прижать как следует, чтобы они поняли, что к чему. Но парень вроде Макарана в тюрьме делается героем — это вбивает в голову другим заключенным ненужные мысли, и контролировать их становится все труднее. — Хадсон усмехнулся. — Лучше бы ты остановил машину по дороге домой, Фенн, и снес ему полбашки, а потом отвез в Брук-Сити то, что осталось, от души советую.

— Когда я могу его забрать?

— Я распорядился, чтобы его привели, как только ты приедешь, так что он с минуты на минуту будет здесь.

Хадсон только начал говорить о делах округа, как охранник привел Макарана.

Он бросил на меня быстрый взгляд и уставился на стену позади Бу Хадсона с выражением тупого терпения рабочей скотины. Я не видел его со времени первого визита в тюрьму. Былое ребячество давно исчезло, лицо огрубело, на посеревшей коже белели шрамы, совсем коротко подстриженные рыжие волосы поредели на макушке и поседели на висках.

Макаран был одет в тот же дорогой костюм, в котором его отправили в тюрьму, но теперь он выглядел на нем абсолютно неуместно. Пиджак был слишком узок в плечах и слишком широк в талии. Большие, покрытые мозолями руки чернорабочего неуклюже торчали из рукавов.

— Он получил все свои вещи и расписался за них, Джоуи? — спросил Хадсон.

— Да, Бу, и наличные — четырнадцать долларов с небольшим, — ответил охранник.

— А он забрал какие-нибудь личные вещи из камеры?

— Нет, он отдал соседям то немногое, что у него было.

— Спасибо, Джоуи. Можешь идти.

Джоуи удалился. Бу Хадсон положил конверт на край стола, куда мог дотянуться Дуайт:

— Здесь твой пропуск, Макаран, двадцать долларов, которые мы обязаны выдать тебе по закону штата, а также три доллара и шесть центов — стоимость автобусного билета из Харперсберга в Брук-Сити. Распишись в получении.

Макаран взял конверт и с оскорбительной тщательностью пересчитал содержавшиеся в нем деньги, потом спрятал банкноты в бумажник из крокодиловой кожи с золотыми краями, а мелочь выбросил в мусорную корзину. При этом его лицо сохраняло отсутствующее выражение.

Бу Хадсон побагровел:

— Вот из-за таких штучек, Макаран, ты не вышел отсюда ни на один день раньше срока. Если бы ты вел себя как следует, то тебя бы освободили полтора года назад, а сегодня сняли бы все условия досрочного освобождения.

Дуайт повернулся ко мне и заговорил хриплым голосом, почти не шевеля губами:

— Теперь срок истек и я могу уйти?

— Да.

— А что со мной произойдет, если я слегка порву этот толстый мешок с дерьмом? — Он пренебрежительно указал на Хадсона.

— Эй, полегче! — Голос Бу перешел в визг.

— Очевидно, он прикажет своим людям вздуть тебя как следует и вышвырнуть за ворота.

Дуайт посмотрел на Хадсона.

— Не стоит руки марать, — сказал он. — Почему бы тебе не околеть побыстрее, Хадсон, вместо того чтобы продолжать гнить заживо и отравлять воздух? Перестань цепляться за жизнь, и ты подохнешь через месяц.

— Ты еще вернешься сюда, — заорал Хадсон, — и я тебя в бараний рог согну! Будешь хныкать, как девчонка! Я всем здесь скажу, как с тобой поступить, ты, паршивый…

— Пошли, — прервал его Дуайт Макаран, и я последовал за ним из кабинета.

Нас проводили под моросящим дождем к воротам. Охранник позвонил по телефону и подал сигнал на башню поднять наружные ворота. Мы перешли дорогу к автомобильной стоянке. Внезапно я понял, что Дуайта нет рядом со мной. Оглянувшись, я увидел, что он стоит под вязом, упершись кулаками в бока и уставившись на мокрые листья. Мимо проехал мальчик на велосипеде. Макаран проследил за ним взглядом, потом расправил массивные плечи, словно стряхивая с себя вес проведенных в тюрьме лет. Во всяком случае, когда он повернулся и зашагал ко мне, его походка слегка изменилась, а одежда стала казаться более подходящей.

 

Глава 2

Садясь со мной в автомобиль, Макаран выглядел так, словно я подвозил его от дома до бакалейной лавки.

— Для машины шестилетнего возраста она прошла не слишком много миль, — заметил он, как только мы отъехали от стоянки.

— Когда мы ее купили, она была почти новая. Мы совершили на ней только одно путешествие. А так, если не считать ежемесячных визитов в тюрьму, мы ездили только по городу — в основном Мэг.

— Она приезжала сюда лишних шестнадцать раз, когда не могла меня видеть. Хадсону следовало предупредить ее.

— По крайней мере, Мэг оставляла для тебя передачу. Ей это было приятно, даже если она тебя не видела.

— Останови там, где можно купить сигареты, ладно?

Я затормозил у заправочной станции. Когда мы снова выехали на шоссе, я время от времени бросал взгляд на Дуайта. Неловкое молчание может возникать, только когда люди осознают присутствие друг друга. Но Макаран был настолько равнодушен к производимому им впечатлению, словно сидел в машине один. Высокий лоб, светло-голубые глаза, складка рта отдаленно напоминали мне черты лица моей жены. Это выглядело нелепым парадоксом — как будто кто-то осквернил портрет Мэг.

Дуайт принадлежал к тем мужчинам, которые не кажутся особенно крупными, если не обращать внимания на некоторые детали — вроде необычайно плотных запястий. Тогда начинаешь осознавать, что все остальное пропорционально им, и они начинают выглядеть массивными и несокрушимыми. Наши холмы прочесывают в поисках таких крутых ребят, их учат играть в футбол, тренируя до тех пор, пока не передадут в профессиональную лигу. Макаран был защитником в сборной университета штата. Когда травма колена отразилась на его скорости, университет перевел его в полузащиту. Он играл один профессиональный сезон у «Медведей», прежде чем убил Милдред Хейнамен.

— Ты хотел, чтобы я приехал за тобой один, — заговорил я.

— Чтобы ты смог описать мне, что меня ожидает, прежде чем я окажусь в городе. Может, ты не все сумел бы сказать в присутствии Мэг.

— Почему ты хочешь вернуться в Брук-Сити?

— Чтобы нанести приятный визит, моей любящей сестре.

— Ты намерен остаться у нас надолго?

— Я еще не решил.

— Дуайт, я постараюсь забыть о Мэг и взглянуть на ситуацию с точки зрения копа, — продолжал я, надеясь, что моя речь не выглядит продуманной заранее. — Ты не был особенно популярен в городе и до того, как убил единственную дочь Пола Хейнамена. Это ведь не то же самое, что прикончить дочку работника с мельницы.

— Да ну? Вы пытаетесь убедить меня, лейтенант Хиллиер, что не все равны в глазах закона?

— Брось, Дуайт. Пол Хейнамен все еще издатель «Брук-Сити дейли пресс» и директор коммерческого банка. Он по-прежнему занимает видное положение в своей партии. В этом отношении ничего не изменилось. Ни он, ни Пол-младший не хотят, чтобы ты торчал в городе, напоминая им о том, что произошло с Милдред. Учитывая их влияние, как ты надеешься получить работу?

— Пока что мне не нужна работа, зятек. Я приберег кое-какие денежки.

Я подавил желание накричать на него и продолжал тем же рассудительным тоном:

— Не порицаю тебя за желание… сделать подобный жест.

— Жест? Брук-Сити кое-что взял у меня, и я хочу это вернуть.

— Ты не можешь вернуть потерянные пять лет.

— У меня отобрали свободу, способ, которым я зарабатывал на жизнь, и тысячу восемьсот двадцать шесть ночей.

— Месть — не очень хороший выход…

— Месть? Кому, лейтенант? Я убил Милдред, не так ли? Она была дрянной девчонкой со скверным характером, согласен, но нельзя же убивать людей только потому, что у них дурные манеры. Это антисоциально.

— Очевидно, мне не удастся выставить тебя из города.

— Законным путем — нет. А ты уважаешь закон.

— Но я предупреждаю тебя: постарайся не особенно бросаться в глаза. Вчера в «Пресс» появилась редакционная статья в черной рамке под названием «Реабилитация в современном стиле». Выглядела она не слишком приятно.

— Я должен подать в суд за клевету?

— Слишком много людей не желают твоего возвращения. Если они поймут, что не в состоянии выгнать тебя из города, то постараются, чтобы ты снова оказался в Харперсберге.

— Примерно это я и предполагал.

— Так что тебе не стоит торчать здесь слишком долго.

— Но все складывается именно так, как я хотел, Фенн. Кто может меня тронуть? Моя дорогая сестра замужем за полицейским. Она мне все уши прожужжала о том, какой ты добросовестный офицер.

— Но я не смогу тебе помочь…

— Ты имеешь в виду, что в Брук-Сити есть скверные люди, которые могут манипулировать законом в своих интересах? Ну, если они в состоянии это делать, лейтенант, то чего стоит ваша добросовестность? Бесплатных яблок и бесплатного кофе?

— Есть практические соображения, которые нельзя не учитывать…

Внезапно в его речи появились гнусавый акцент и невнятная дикция жителя холмов.

— Полицейский не может защитить своего родственника? Возможно, за тобой наблюдают, чтобы ты не защищал меня слишком усердно? «Бедный лейтенант Хиллиер, — сочувствуют они. — Заполучил шурина-головореза. Но он достаточно смышленый, чтобы придумать для себя какое-нибудь поручение в соседнем округе, покуда мы втопчем этого убийцу лицом в грязь». — Дуайт усмехнулся и заговорил без всякого акцента: — Ты разрываешься между Мэг и чувством долга.

— Я на это не напрашивался.

— Хорошо, что Мэг не вышла за молочника. Может, в доме было бы побольше денег, но это не было бы так полезно для меня.

— Должно быть, это чертовски легкий и приятный образ жизни, Дуайт, думать о людях только с той точки зрения, с какой ты можешь их использовать. Ты использовал Мэг всю жизнь, как, впрочем, и всех, кто был в пределах твоей досягаемости.

— Это моя величайшая беда, Фенн, и я благодарен тебе за то, что ты сорвал повязку с моих глаз. Теперь я понимаю — мне следует сосредоточиться на том, что я могу дать, а не что могу взять. Истинное счастье заключено именно в этом. Самоотверженность, преданность, смирение. Да, сэр, смиренные унаследуют землю.

Я посмотрел на него и увидел знакомую сатанинскую усмешку.

— Ты не изменился.

— Как ты можешь быть в этом уверен? Может, мое величайшее желание — стать таким, как ты? Должно быть, здорово стать Фенном Хиллиером, борцом за справедливость! Если человек знает, что поступает правильно, то для него не имеет значения, что любой член муниципального совета, начиная от мэра, может плюнуть ему в лицо и отойти как ни в чем не бывало. Ему не важно, что он никогда не покупал и не купит новую машину, что он может позволить себе пару шнурков для ботинок только в год, оканчивающийся нечетным числом. Не важно, что он навсегда застрял в грязном городишке, раз ему позволяют носить оружие и звезду и защищать человеческие права. Но теперь, малыш, ты со мной в одной лодке, поэтому держи голову пониже, так как ты не знаешь, что я выкину в следующую минуту и как это отразится на Мэг, на тебе и на детях.

Автомобиль спускался по серпантину, а я так рассвирепел, что довел скорость до семидесяти. Я мог бы избавить от мучений многих людей, если бы свернул вправо и направил машину в обрыв.

Да, но какое состояние самоотверженно погибший коп может оставить жене и детям?

Вскоре я нарушил пятнадцатимильное молчание, спросив:

— Это действительно было тяжело?

— Да, только не в начале и не в конце срока. Вначале было легче, потому что губернаторский комитет все еще заседал и они ждали указаний. Кое-что должно быть известно каждому копу, лейтенант. Тюремному начальству может поступить указание, чтобы заключенный чувствовал себя как в отеле — разве только без женщин; или же, напротив, превратить его жизнь в ад, заставив мотать срок на полную катушку. Именно такое указание они получили насчет меня. Хадсон болтал чушь, будто я мог выйти на свободу полтора года назад. Они просто ждали, пока этот чертов комитет прекратит заседать. А под конец стало легче, возможно, потому, что они просто устали. Когда убедишь человека, что, даже если он станет прижигать тебе пятки раскаленным железом, ты все равно будешь только усмехаться, у него пропадает энтузиазм. Но в середине срока было скверно. Это не та ситуация, когда они стараются не оставлять на тебе следов. Тебя могут приковать к решетке и дубасить половинкой бейсбольной биты. Когда бита трескалась во время игры, от нее аккуратно отпиливали обломок с рукояткой для Бу Хадсона. Он так пыхтел, упражняясь на заключенных, что, казалось, вот-вот свалится в обморок. Я либо сидел в одиночке, либо выполнял самую тяжелую, грязную и опасную работу. Мне выделили худшую камеру в старом блоке — неотапливаемую зимой и раскалявшуюся докрасна летом. Меня били, пытали, накачивали касторкой так, чтобы лопнули кишки. Когда я начинал околевать, меня запихивали в больницу, хотя я ни разу об этом не просил. Да, лейтенант Хиллиер, это в самом деле было тяжело. Может быть, они бы не так усердствовали, несмотря на указания, но, когда человек не хнычет, не просит пощады, даже не вытирает кровь с лица и встает, пока его держат ноги, это доводит их до белого каления.

— По-твоему, было разумно играть в такие игры?

— Я получил то, что хотел.

— Что именно? Чувство глубокого удовлетворения? От того, что не поддался?

— Нет, Фенн, у меня на все есть свои причины. Ты этого никогда не понимал. К тому же это помогло мне обзавестись полезными друзьями, и не только.

— Что ты имеешь в виду?

— Я начал то, что Уоли, Хадсон и все их жалкие тюремщики не смогут остановить. Они теряют контроль. Им еще неизвестно, насколько плоха ситуация, но скоро они это узнают, лейтенант. Они находятся в клетке со львами, которые поняли, что не следует бояться ни свистка ни бича. Признаюсь, я испытываю от этого удовлетворение.

— Тюремная система в этом штате… не соответствует общенациональным стандартам.

— Это уж точно!

— Не хватает денег, чтобы нанять достаточно квалифицированных…

— Харперсберг построили в расчете на восемьсот заключенных, а туда запихнули тысячу семьсот и еще до того, как я туда попал, запретили все гражданские инспекции, иначе налогоплательщики, увидев, что там творится, с криками возмущения выбежали бы на улицы.

— Но разве гражданские чиновники совсем не посещают…

— Им устраивают краткую экскурсию по блоку «А», где все постоянно улыбаются, они посещают одну больничную палату, потом выслушивают маленькую речь прирученного психолога и угощаются большой порцией бурбона в кабинете начальника. Ты делаешь великое дело для закона и порядка, арестовывая крутых парней вроде меня и отправляя их на отдых в Харперсберг.

— Не я решаю, куда…

— Но ты часть этой гнилой системы, малыш, и держишь рот на замке, так как, если ты его откроешь, они снимут с тебя значок и добрый старый, Бу Хадсон перестанет с тобой здороваться.

— Тогда обратись к репортеру из правительства штата и сообщи ему, что здесь творится. Покажи свои шрамы.

Макаран удивленно зыркнул на меня:

— Господи, Хиллиер, я не хочу ничего реформировать. Мне наплевать, даже если они будут есть на ленч приговоренных к пожизненному заключению. Я просто помогаю тебе гордиться твоей работой и хочу, чтобы Мэг тобой гордилась, а твои детки обожали своего достойного и добросовестного папашу.

— Говори о Мэг что угодно, но оставь детей в покое.

— Или что? Спокойно, лейтенант. Поехали дальше.

К этому времени дождь прекратился, и я поехал вокруг западного холма, откуда Дуайт впервые за пять лет увидел беспорядочно заполнявшие долину в шести милях от нас мрачные здания Брук-Сити. Мы спустились по пологому склону и въехали в город вместе с грузовиками по шестидесятому шоссе — мимо фабрик, баров и мусорных свалок.

— Сделай круг по городу, — попросил Дуайт. — Поезжай по Сентр-стрит, а потом возвращайся на Франклин-авеню.

Я повиновался. Пятнадцать кварталов в одну сторону и пятнадцать в другую. Дуайт впервые проявил признаки интереса, склонившись вперед и вертя головой из стороны в сторону. После экскурсии он откинулся на сиденье и промолвил:

— Веселенькое местечко, не так ли? Я не думал, что город может стать еще хуже, но это произошло.

— Сейчас здесь почти двадцать процентов безработных. Большинство из них живут на пособие. Мебельная фабрика закрылась в прошлом году. В центре сорок магазинов стоят пустыми. За четыре года не построили ни одного нового дома. Грузовики, как правило, проезжают мимо, не останавливаясь. Те, кто могли уехать отсюда, уже это сделали.

Я подъехал к моему дому на Сидар-стрит. Это маленькое каркасное строение примерно сорокалетней давности, но с большим участком, где даже растут несколько недурных деревьев. Треть домов на Сидар-стрит пустует, участки заросли сорняками, окна заколочены, краска облупилась. Был почти час дня, когда я свернул на подъездную аллею. Хотя улица пустовала, я не сомневался, что взгляды соседей устремлены на нас. Зрелище было достаточно увлекательным, чтобы оторвать их от дневной телепередачи. Еще бы — коп и убийца!

Я остановил машину, не доехав до гаража. Лулу радостно выбежала навстречу, прыгая, скуля и виляя хвостом. Эта довольно крупная белая собака с небольшими пятнышками настолько эмоционально неуравновешена, что не менее шести раз в день почти истерически требует доказательств хозяйской привязанности. Я с трудом избежал ее грязных передних лап. Лулу бросилась приветствовать Макарана, но он так сильно ударил ее коленом в грудь, что она отлетела на добрых шесть футов. Поднявшись, собака опустила уши, поджала хвост и с отчаянным обиженным визгом помчалась по лужайке, скрывшись за углом гаража.

Возможно, глупо придавать большое значение такой мелочи. Я мог бы понять вспышку гнева и даже преднамеренную жестокость. Но Макаран, насколько я заметил, не испытал ни раздражения, ни удовлетворения. Трудно описать то, как он это сделал. Если муха жужжит возле вашего лица и вы прихлопнете ее ладонью, вам все равно — убили вы ее, искалечили или просто отогнали. Результат один и тот же — муха перестала вас беспокоить. А если бы вы убили муху и вас упрекнул за это индус, вы бы посмотрели на него как на сумасшедшего. Чтобы понять его точку зрения, вам пришлось бы погрузиться в индийскую философию и осознать, почему каждая форма жизни считается священной.

У меня похолодел затылок. Я ощутил себя индусом, столкнувшимся с чужестранцем, который никогда не поймет его философии. Он выглядел и говорил как человек, но мы просто не могли родиться на одной планете. Я чувствовал тяжкий груз эмоций, которыми не был обременен Дуайт Макаран. До сих пор я испытывал дурные предчувствия, но одним небрежным ударом колена он превратил их в примитивный абсурдный страх.

Мэг выбежала на заднее крыльцо и бросилась через двор к Дуайту, и на мгновение мне представилось кошмарное видение: колено, отбрасывающее ее на землю вслед за собакой.

Обнявшись, они направились к дому. Мэг засыпала брата вопросами, не давая ему возможности открыть рта. Я последовал за ними, вдыхая ароматы приготовленного Мэг ленча, который, как она надеялась, сотрет воспоминания о пяти годах тюремной баланды.

 

Глава 3

Сколько я себя помню, я всегда хотел стать полицейским. У многих мальчишек это желание проходит с возрастом, но у меня, наоборот, оно с годами укреплялось, сам не знаю почему. Многие становятся копами, когда другие мечты оказываются неосуществимыми. Они соглашаются на работу в полиции как на компромисс с реальностью.

Возможно, в этом есть смысл, все еще не совсем понятный нам. В каждом сообществе должны быть люди, которые руководят, строят, лечат, служат Богу. Но точно так же там должны быть законы и те, кто проводит их в жизнь. Подобно тому, как по какой-то непостижимой для нас закономерности во время каждой войны увеличивается процент рождения мальчиков, быть может, существует такая же закономерность и в распределении профессий, дабы человеческие сообщества могли относительно нормально функционировать.

Без нас, кому предназначено быть полицейскими, вы бы не были в безопасности по ночам у себя дома, не говоря уже о том, что этот бизнес слишком отчаянный, чтобы целиком доверить его случайным людям.

Я хороший коп. Это трудная, скучная и неромантичная профессия. Будучи в армии, я большую часть срока провел в военной полиции, а потом учился в школе ФБР. Я проштудировал массу источников по криминалистике, социологии, психологии, даже по государственному управлению, имел отличные оценки по стрельбе, побывал во всевозможных переделках и даже убил двух человек — одного в переулке, другого на автобусной остановке. Иногда они снятся мне, как и изящная женская туфля на высоком каблуке, которую я подобрал на месте очередного побоища и в которой оказался кусок ступни. Однажды мне всадили пулю в мякоть бедра, а в другой раз огрели утюгом по голове. Трижды меня упоминали в числе особо отличившихся. В течение одиннадцати лет я прошел путь от стажера, через два ранга патрульного и три — детектива, до золотой звезды детектива-лейтенанта. В среднем я работаю около семидесяти часов в неделю вместо положенных сорока восьми и не получаю никакой платы за сверхурочные. Каждые две недели мне выдают чек на сумму, которая после всех вычетов сводится к ста восьмидесяти долларам шестидесяти центам. Это самые большие деньги, какие я только получал за всю мою жизнь. Если я останусь в том же звании, то после тридцати лет службы смогу выйти в отставку с пенсией сто шестьдесят пять долларов в месяц.

Если бы какая-то неведомая сила не побуждала бы меня стать копом, сейчас я бы всего этого не вынес.

Но самое худшее — хуже нищенского жалованья, сверхурочной работы, несправедливых законов, которые приходится осуществлять, — это постоянная необходимость рационализации. Вы никогда не в состоянии выполнить работу должным образом. Приходится выжимать максимум из усталых людей, устаревшего оборудования, равнодушной общественности. Вы клянчите, льстите, настаиваете, зная, что самое большее, на что можно рассчитывать, — это три лоханки, хотя крыша течет в пяти местах.

Я познакомился с Маргарет Макаран, когда патрулировал улицы. Погода была жуткая — капли дождя замерзали на лету. Магазины, торгующие автомобильными корпусами и крыльями, за один день получили недельную выручку. Без четверти три мне и моему старшему напарнику Лу Бриссу сообщили, что возле начальной школы Холла Палмера произошел несчастный случай. Причиной оказалась скорее глупость, чем неосторожная езда. Регулировщик внезапно засвистел, напугав сидевшего за рулем старика, и тот надавил на тормоза с такой силой, что машину занесло и она задела девочку, которая, упав на ледяной тротуар, сломала запястье и получила рваную рану на голове.

Единственными взрослыми свидетелями были регулировщик, старик водитель и мисс Маргарет Макаран, учительница, преподававшая в первом классе. Она находилась там, чтобы помочь детям перейти улицу в скользкую и сырую погоду, прежде чем вернуться в школу и закончить работу.

Когда мы прибыли туда, школьницу уже поместили в машину «Скорой помощи», а регулировщик сообщил нам, что учительница, которая видела происшествие, сейчас в школе, откуда звонит матери пострадавшей девочки. Брисс послал меня в школу, но, думаю, знай он, насколько учительница не соответствует традиционному представлению о людях этой профессии, предпочел бы поговорить с ней сам. Я ожидал, что мне придется вытягивать более или менее связную информацию из истеричной старой девы. Маргарет была в учительской, разговаривала с другими педагогами, и, когда я вошел, мне указали на нее. В комнату проникал тусклый дневной свет, а на столах горели лампы, но от Маргарет, казалось, исходило сияние — как будто она впитывала весь свет и отражала его. Может быть, причина была в гриве темно-рыжих волос, отливавших металлическим блеском, но при этом выглядевших такими мягкими, что их хотелось потрогать. Волосы казались растрепанными, но, присмотревшись, вы убеждались, что они причесаны настолько аккуратно, насколько это возможно. Кожа, несмотря на бледность, отливала блеском, свидетельствующим об отличном здоровье. Зеленые глаза выглядели почти неправдоподобно яркими. Она была крупной девушкой, но это не мешало ей двигаться с непринужденным изяществом. Черты лица выглядели несколько тяжеловесными для красоты в ее классическом понимании, но, когда она вопросительно на меня посмотрела, я почувствовал себя глупым мальчишкой, нарядившимся полицейским для какого-то маскарада. Позже я узнал, что вчера ей исполнилось двадцать два года.

Мы прошли в маленькую комнату, где я сел за стол, положив перед собой записную книжку, а Маргарет — на стул рядом. Голос у нее был низкий и чуть хрипловатый, а в грамотной речи ощущались интонации, свойственные обитателям холмов.

Да, она видела, что произошло. По ее мнению, регулировщик допустил ошибку. Учитывая скользкую дорогу, ему следовало пропустить ту машину и остановить следующие за ней. Она увидела, как автомобиль начало заносить, и бросилась отталкивать детей назад, но поскользнулась и ударилась коленом, поэтому не успела оттащить маленькую Шерли. Если бы ее там не оказалось, машина могла сбить полдюжины детей. Водитель повел себя, как сумасшедший, — вцепился в руль и не отпускал тормоз, когда начался юз.

Записав ее показания, а также имя, адрес и номер телефона, я должен был посмотреть на нее. Она находилась так близко, что я ощущал неуверенность, как человек, собирающийся взглянуть на пламя сварочного аппарата. Если бы я просто поблагодарил ее и откланялся, все было бы кончено.

— Этот адрес, мисс Макаран. Вы… живете с вашей семьей?

— Какое отношение это имеет к несчастному случаю?

Я намеревался изобрести какое-нибудь ерундовое объяснение, но, глядя в зеленые глаза, отказался от этой мысли:

— Абсолютно никакого.

Это был вызов, и я видел, что он обдуман и принят. Тут есть один аспект, который вам не понять, если вы не выросли в местности, где имеются холмы и равнины и где люди обитают давным-давно. В наши дни различия не столь велики, но они все еще существуют и, возможно, будут существовать всегда. Люди с холмов считают себя более крутыми, проницательными, реалистичными и непокорными, чем мягкие и послушные жители равнин. Они противопоставляют свою прямоту и честность лицемерию и крючкотворству своих равнинных соседей и питают глубокое отвращение ко всем символам власти. Мне говорили, что такое бывает во всем мире, где есть горы и старинные обычаи.

Мы уставились друг на друга через барьер, воздвигнутый нашим воспитанием.

— Краун-стрит, 26 — частный дом, — сказала она. — Миссис Дьюк сдает комнаты школьным учителям. Кроме меня, там живут еще двое. Она использует дом как маленький пансион. Я поселилась там, когда начались занятия в сентябре. Это мой первый год преподавания. Что еще вы хотите знать?

На Маргарет были темно-серые жакет и юбка, зеленый свитер и резиновые боты с пряжками. На коленях лежало серое пальто, которое выглядело дешевым, изношенным и недостаточно теплым. Ни часов, ни колец, ни других украшений. Кожа на руках потрескалась. Гораздо позже я узнал, что она стеснялась своих больших рук и ног.

Должно быть, именно так офицер оккупационной армии допрашивал бы гражданскую девушку, видя в ее глазах презрение, с которым он ничего не может поделать.

— Парень по имени Дуайт Макаран из этого района, — продолжал я, — играет в команде…

— Он мой единокровный брат.

— У вас есть машина?

— Нет.

— Мой напарник ушел с регулировщиком и оставил мне патрульную машину. Я собираюсь поехать в больницу и навестить девочку. Хотите со мной?

— Нет, благодарю вас. Она не сильно пострадала.

— Может быть, подвезти вас домой?

— Спасибо, нет. У меня еще есть работа.

— Возможно, мы могли бы как-нибудь вечером…

Она поднялась:

— Спасибо, я редко хожу куда-нибудь.

Я не мог выбросить Маргарет из головы, поэтому стал ей названивать, но она с холодной вежливостью отклоняла каждое приглашение. Тогда я стал искать людей, которые могли бы что-нибудь рассказать мне о ней. Это было нелегко, но понемногу я собрал кое-какие сведения. Маргарет родилась в сорока милях от города, в маленькой деревушке Кипсейф. Она была единственной дочерью Реда Макарана, свирепого пьянчуги, чей характер не позволил ему прожить достаточно долго, чтобы обзавестись другими дочерьми. Мать Мэг умерла от менингита, когда девочке было всего три месяца. Трагедия сделала ее отца еще более буйным и непредсказуемым. После недолгих ухаживаний во время пьяных уик-эндов в Брук-Сити он снова женился на молодой тупоголовой шлюшке с Дивижн-стрит и привез ее в деревню. Когда Мэг было два года, вторая жена Реда родила Дуайта. Спустя шесть месяцев Ред Макаран застукал ее в конюшне с весьма крутым соседом и повел себя так неосторожно, что получил смертельный удар ножом. Через три дня после того, как соседа — он был отцом девятерых детей — приговорили к двадцати годам, вторая миссис Макаран оставила двух малышей на ферме дяди Реда и исчезла навсегда в компании старшего сына убийцы ее мужа. Дядя был туповатым и безденежным стариком, страдающим артритом и женатым на глухонемой.

Если бы Мэг не была настолько смышленой, способной и красивой девочкой, что ею заинтересовались школьные учителя, ее жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Когда ей было десять лет, а Дуайту восемь, ее двоюродный дед угодил под трактор и умер, его вдову поместили в заведение для престарелых, а ферму продали из-за неуплаты налогов. Мэг и Дуайт стали бы подопечными округа, если бы их не взял к себе один из учителей.

После того как Мэг начала получать все существующие награды и стипендии, Дуайт стал проявлять себя на спортивном поприще. Мэг получила право на двухлетнее бесплатное обучение в педагогическом училище штата, поэтому быстро смогла обзавестись дипломом и начать зарабатывать на жизнь, помогая Дуайту оплачивать образование в колледже.

Самое колоритное впечатление во время моего внеслужебного расследования сложилось у меня благодаря рассказу одного старика: «Я много раз видел этих двух темно-рыжих оборванных ребятишек — сестра была старше и крепко держала брата за руку. Они вдвоем были против целого мира — девочка понимала это лучше. Она следила, чтобы брат был сыт, и всегда его защищала. Когда он куда-нибудь уходил без нее, она выглядела как курица, которая высидела утенка и испуганно кудахчет, когда тот бежит к пруду. В старших классах, когда парень стал шляться по ночам с крутыми ребятами старше его, она изо всех сил старалась уберечь его от неприятностей — на холмах любые танцульки могли окончиться стрельбой или поножовщиной. Он трижды побывал в окружном суде — дважды отделался предупреждением, а в третий раз был отпущен на поруки. Как бы сестра его ни защищала, его приговорили бы к принудительным работам, если бы не помнили, как он здорово играет в футбол. Никогда не забуду, как эти двое идут босиком по пыльной дороге, рыжие головы сверкают на солнце, у девчонки подбородок выпячен, как у королевы, хотя в кармане денег только на кусок черствого хлеба».

Маргарет не желала иметь ничего общего с копом с равнины. Несколько раз я унижался, поджидая ее у школы и проходя рядом с ней шесть кварталов до Краун-стрит. Она отвечала на вопросы, но не более того. Но тогда я уже знал о ней кое-что и пытался втолковать ей, что мир обошелся с нами примерно одинаково. Мои старики тоже умерли, правда, их никто не убивал, да и я был тогда постарше ее. В участке надо мной смеялись, но я не обращал на это внимания. Однако, когда Элфи Питерс начал говорить о Мэг гадости, я дождался конца работы и повел его за ремонтный сарай, где улаживались подобные дела. Потом мне рассказывали, что первые десять минут Элфи провел, смеясь, паясничая и сбивая меня с ног, так что некоторые даже хотели нас остановить. Я тощий, долговязый, довольно неуклюжий и выгляжу куда слабее, чем есть на самом деле. Мне говорили, что Элфи постепенно взялся за дело всерьез, пытаясь меня нокаутировать. Но мало-помалу он уставал и уже не мог так быстро увертываться от моих тяжелых ударов, обрушивавшихся на него, как мешки с камнями. Так как Элфи падал все чаще, я получал возможность перевести дыхание, и наконец он упал и остался лежать. Мне рассказывали, что я тряс его и требовал обещания не произносить больше ни слова о Маргарет Макаран, хотя он валялся без сознания. Но когда Элфи привели в чувство в приемной городской больницы, он извинился, хотя было видно, что это дается ему с трудом.

— В следующий раз, приятель, я не стану так долго прыгать вокруг тебя, — добавил Элфи.

— Назови время, — предложил я.

— Назову, когда буду готов, — отозвался Элфи, отведя взгляд, но я понимал, что готов он никогда не будет.

Однажды майским вечером я подошел проверить плохо припаркованную машину. Когда я выпрямился, после того как заглянул внутрь посмотреть, нет ли там кого-нибудь спящего, пьяного или потерявшего сознание, то услышал легкое движение позади, собрался повернуться — и очнулся спустя шестьдесят часов с двадцать одним швом на голове. Тяжелое сотрясение мозга и кома. Машина оказалась краденой. Пьяница, который угнал ее, вышел ненадолго, захватив с собой лом, так как, по его словам, боялся кошек. Он не помнил, как ударил меня. Газета раздула из этого целую историю, так как, если бы я умер, что, по мнению врача, было весьма вероятно, это была бы кража, отягощенная убийством. В панике проехав пять миль, пьяница врезался в столб. В лаборатории на ломе обнаружили мои волосы и кровь.

Я пришел в себя в четверг, а в субботу мне позволили принимать посетителей. Проснувшись после дневного сна, я увидел Мэг, сидящую у моей кровати.

— Как вы себя чувствуете, Фенн? — серьезно, по-учительски спросила она, впервые называя меня по имени.

— Скорее хорошо, чем плохо, Маргарет.

— Меня обычно называют Мэг.

— Я рад, что вы навестили меня, Мэг, но для меня это сюрприз.

— Для меня тоже. Наверно, мне следует объяснить, почему я пришла.

— Я бы хотел это знать.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Мэг легко может лгать по мелочам — такая ложь облегчает повседневную жизнь. Но если речь идет о чем-то важном, она говорит правду, не считаясь с последствиями.

— Другие учителя поддразнивали меня из-за вас, Фенн. Я надеялась, что вам скоро надоест цепляться ко мне. Но во вторник газета сообщила, что вы можете умереть, не приходя в сознание. Подруга сказала мне, что это решит мою проблему, — она таким образом пыталась пошутить, но шутка вышла мерзкой. Я села на автобус и проехала до конца маршрута, плача всю дорогу. Раньше мне казалось, что вы просто назойливый приставала. Но внезапно я поняла, что, если вы умрете…

— Ну вот, вы опять плачете. Сейчас-то для этого нет причин.

— У меня слезы текут сами собой.

— Думаю, Мэг, нам лучше пожениться.

Она улыбнулась так, что у меня едва не остановилось сердце, но не перестала плакать.

— Только после того, как вы поухаживаете за мной, Фенн, и сделаете мне предложение.

— Но я уже ухаживал за вами.

— Сейчас это должно быть по-другому.

Мэг притронулась к моей руке и быстро вышла. Я поцеловал место, которого коснулись ее пальцы, думая, что если меня не выпишут в воскресенье, то я уйду сам, даже если придется сломать стену.

Все действительно оказалось по-другому. Мэг принадлежала к тем девушкам, которые даже в объятиях мужчины не забывают о гордости и достоинстве.

— Ты должна кое-что понять, — сказал я ей. — В случае надобности я могу многое изменить в своей жизни, но только не перестать быть копом. Может быть, тебе стоит подождать лучшей возможности и выбрать лучшую жизнь в лучшем месте.

— Ты тоже должен кое-что понять, Фенн Хиллиер, — ответила она. — Для меня имеет значение только любовь. Теперь ты вся моя жизнь, и я люблю тебя так сильно именно потому, что ты такой, какой есть. Лучшей жизни для меня быть не может, и вместе мы будем в самом лучшем месте в мире, где бы ни оказались.

Ухаживание — старомодное слово, и Мэг придавала ему старомодный смысл, поэтому я мог лишь догадываться о страстности ее натуры вплоть до самого медового месяца, опровергшего те презрительные представления, которые мы, жители равнин, питали в отношении девушек с холмов. У нас были две свободные недели в конце августа, взятый взаймы автофургон и очень мало денег. Первые две ночи мы провели в отеле в городе, находящемся в пятидесяти милях от Брук-Сити, а потом отправились на холмы, где жили в также позаимствованной палатке. Мэг знала, как добраться до самых отдаленных глухих мест. Двенадцать дней и ночей мы прожили у пруда, при этом нам пришлось тащить туда все снаряжение мили две с того места, где заканчивалась лесовозная дорога. Это была дикая местность, где практически не ступала нога человека. Мы бродили по лесу, разговаривали, ели с волчьим аппетитом и — в лучшем смысле этого слова — познавали друг друга.

Первое время нам не удавалось избавиться от дурацкой стыдливости. Несмотря на желание доставить друг другу удовольствие, мы занимались любовью «по правилам», словно пытаясь воплотить на практике то, о чем ранее читали.

Воспользовавшись лопатой, которую мы захватили, я расширил маленький пруд, и мы по очереди в нем купались. Чтобы залезть в ледяную воду, требовалась немалая сила воли. На четвертый день я собирал хворост, и мне показалось, будто Мэг зовет меня. Я решил, что она закончила купание, и направился к пруду. Шум ручья не позволял ей слышать мои шаги. Я остановился за кустами, наблюдая за собственной женой украдкой, словно вор. Белое тело, желтые блики солнца, блестящие волосы, темная вода, доходящая ей до середины бедер… Мэг осторожно выбралась на берег. На ее губах играла улыбка.

Внезапно я осознал, что эта женщина — моя на всю жизнь, а не только на период медового месяца. Чувствуя, как будто гора упала у меня с плеч, я подошел к ней, увлек ее на траву и овладел ею, не думая ни о каких правилах и повинуясь тому, что велит мне мое сердце и мое тело. Мы смеялись и отпускали непристойные шуточки насчет того, что внезапно с нами произошло, понимая, что для этого существует совсем другое название.

В оставшиеся дни и ночи мы постепенно усваивали тот любопытный парадокс, который портит жизнь многим супружеским парам. Когда два тела дарят друг другу радость, не обременяя себя нелепыми условностями, секс превращается в привычную радость, которой можно предаваться в любом настроении, становится частью жизни, не более и не менее важной, чем другие. В противном случае неполное удовлетворение вызывает напряженность, придающую сексу ложную важность, — желания не дают покоя, как видения пищи голодному. Такие мелочи, как тщательный расчет времени взаимного оргазма, кажутся необычайно серьезными, хотя истинные любовники понимают, что варианты любви подобны бесконечной книжной полке. Развязка в одной книге может быть счастливее, чем в другой, но главное удовольствие сосредоточено в самом чтении, в том, как начинается каждая история, как она развивается, какие приключения приходится испытать героям, прежде чем она подойдет к концу. Если одно окончание выглядит не вполне убедительным, то другое может оказаться куда лучше, а третье — и вовсе подлинным шедевром. Озабоченным людям кажется, будто они держат в руках последнюю книгу на полке. Они монотонно повторяют текст, теряют нить истории и без всякой радости пробираются сквозь перипетии сюжета, думая только о том, чем все кончится.

Я мог положить руку на плечо моей учительницы и услышать в ответ: «Наконец-то!», или «Еще фасоли или еще сосисок?», или «Принеси банку пива». Она могла наклониться и поцеловать меня в затылок, а я бы встал и пошел с ней на прогулку, или отправился бы за хворостом, или повернулся и привлек ее к себе. Озабоченные никогда не понимают, что от них хотят, а влюбленные понимают всегда.

К тому времени, как мы упаковали вещи и поехали назад в город, я уже знал, что мне достался приз куда более редкий, чем можно было рассчитывать, и удивлялся своей удаче. Последние холостяцкие сомнения испарились начисто. Я знал, что этой женщины хватит мне на всю мою жизнь. Мы оба пели, спускаясь по серпантину среди холмов, хотя ни у нее, ни у меня нет музыкального слуха. Не беда, когда хороший медовый месяц подходит к концу, но боюсь, что хорошие случаются не так уж часто.

Единственное облачко у меня на горизонте было таким маленьким, что мне приходилось всматриваться, чтобы увидеть его. Единокровный брат Мэг приехал из соседнего штата, где подрабатывал летом на строительстве дороги, чтобы быть посаженым отцом на нашей свадьбе. В тот раз я впервые его увидел, и мне не понравились ни он сам, ни его поведение.

Но ради Мэг я сказал, что в восторге от него.

Любой профессиональный юрист заверит вас, что не существует такой вещи, как характерные для преступников черты лица. Бывают убийцы, похожие на серьезных и преданных своему долгу священников, и обезьяноподобные профессора; бывают похожие на крыс банкиры и министры с неандертальской внешностью.

Но если вы припрете к стене полицейского офицера, он признается, что ощущает в людях, способных на преступное насилие, почти неуловимую внутреннюю отчужденность. Нелепо использовать слово «психопат» — оно ровным счетом ничего не означает. Его применяют ко всем людям, к которым мы испытываем отчужденность, не позволяющую установить с ними близкий контакт.

Полицейский не имеет каких-то особых ключей к человеческой личности. Он просто догадывается, и его догадки — результат целой амальгамы, смеси множества маленьких разнородных впечатлений, любое из которых бессмысленно само по себе. Например, когда мужчина выглядит крепким и полным жизненных сил, одевается тщательно и дорого, не имеет четкого мнения насчет абстрактных вещей вроде политики, избегает всего, что требует упорных усилий, заботится о ближайших минутах, но не думает о будущей неделе, ненавидит оставаться в одиночестве, обладает большим внешним обаянием и привлекательностью, любит вести активную, наполненную событиями жизнь, проявляет склонность к преувеличению и драматизации, лжет по поводу денег, забывает о своих обещаниях, не имеет конкретной цели в жизни, потворствует своим слабостям, использует любящих его людей и не имеет продолжительных привязанностей, — то маленькие колокольчики где-то в глубине подсознания начинают тревожно позвякивать.

Такие люди внешне чрезмерно дружелюбны. Они быстро смеются вашей первой шутке и отходят в сторону посреди второй. Их улыбки отрепетированы перед зеркалом. Они никогда не проявляют беспокойства. Для них величайший грех — не столько согрешить, сколько быть на этом пойманными. Добавьте постоянную нужду в деньгах и беспечность в обращении с ними, а также бессовестное использование женщин в своих интересах, и опытный коп насторожится, так как подобное сочетание он уже видел раньше и это зрелище означало для него приближение грязной работы. Коп не скажет: «Этот человек собирается совершить преступление». Он просто подумает: «Этот человек способен на насильственные действия. Будем надеяться, что такого не произойдет».

Познакомившись с Дуайтом на свадьбе, я хотел с ним подружиться, потому что он был братом моей жены, но у меня быстро возникло впечатление, что Дуайт к этому отнюдь не стремится. Его сестра влюбилась в копа с равнины, и тут уж ничего не поделаешь, но, если бы у нее была хоть капля здравого смысла, она нашла бы себе мужа с деньгами, — это было написано у него на лбу крупными буквами.

Я наблюдал, как Дуайт ведет себя с ней, с гостями на свадьбе, с подругой Мэг по педагогическому училищу, и мне все это не нравилось. Он разыгрывал из себя звезду футбола, а перед нашим отъездом уже был здорово пьян.

Вернувшись после медового месяца, мы узнали, что Дуайта уволили за прогулы. Очевидно, он каким-то образом пробрался в комнату Мэг в доме миссис Дьюк, так как ее радиоприемник и портативная пишущая машинка исчезли. Я обнаружил их в единственном ломбарде Брук-Сити и выкупил, не без некоторого давления, за ту же цену, за которую он их заложил, — то есть за двадцать долларов. Дуайт оставил Мэг записку, сообщая, что собирается немного побездельничать и вернется в школу в начале сентября. Вскоре Мэг узнала, что ее хорошенькая подружка по училищу, Джинни Поттер, уехала вместе с ним. Они воспользовались машиной, которую Джинни купила на первый учительский заработок. Джинни написала родителям, что отправилась в экскурсионную поездку с другой девушкой. Последняя открытка от нее пришла из Батон-Руж. Спустя две недели, через несколько дней после того, как Джинни должна была явиться в школу перед началом нового учебного года, она позвонила родителям из третьеразрядного отеля в Новом Орлеане — больная, изможденная и отчаявшаяся. Брат прилетел туда и забрал ее. Никаких следов машины обнаружить не удалось. Дуайт давно бросил Джинни, и она даже не знала, что стало с ее одеждой, кроме платья, которое было на ней. Вернувшись домой, Джинни пыталась покончить с собой и провела больше года в санатории, а когда вернулась, через несколько месяцев вышла замуж за одного из друзей ее отца, потерявшего жену в результате несчастного случая на море.

Припоминаю, как Мэг сказала, услышав о Джинни:

— Право, Фенн, Дуайт ведь не похищал ее. Она уже совершеннолетняя. Просто они оба натворили глупостей.

— Допустим, он ее не похищал, но мог бы хоть немного о ней позаботиться.

— Не нам судить его, дорогой. Мы не знаем, что произошло в Новом Орлеане. А он еще совсем мальчик — ему ведь всего двадцать один год. Может быть, он подумал, что, если уйдет от Джинни, она вернется домой. Откуда ему было знать, что она останется там одна и дойдет до такого ужасного состояния?

— По-моему, он прихватил все ее деньги.

— Он знал, что Джинни может затребовать деньги по телеграфу. Думаю, он начал чувствовать себя виноватым и поэтому ушел.

— Возможно, — согласился я и переменил тему.

Что еще мне оставалось? Я не мог объяснить молодой жене, что и она, и Джинни Поттер являются жертвами Дуайта и что у него, если судить о случившемся трезво, еще будет множество других жертв, прежде чем он окончит свои дни. Я начал сознавать, что тоже становлюсь его жертвой, хотя и косвенной.

 

Глава 4

Итак, я привез Макарана из Харперсберга, воссоединил его с любящей сестрой и понаблюдал, как он пинает нашу собаку.

Мэг отвела Дуайта в приготовленную для него комнату. Когда мы купили этот дом, в нем было две спальни. Ночами и выходными днями я переделывал боковое крыльцо в еще одну спальню, поэтому Бобби и Джуди получили по своей комнате. В течение трех лет комната Дуайта принадлежала Бобби, которого не слишком радовало возвращение к Джуди, пусть даже временное. Он украсил свой маленький мирок так, как казалось уместным восьмилетнему мальчику, и считал унизительным пребывание среди кукол шестилетней сестры.

Стоя в дверях, я смотрел, как Мэг показывает Макарану все, что она для него приготовила. Мэг упаковала его вещи пять лет назад и недавно все привела в порядок: выглаженные костюмы, куртки и джинсы повесила в шкаф поверх ряда начищенных до блеска туфель и аккуратно разложила по ящикам комода рубашки, носки, нижнее белье и свитеры. Она даже поставила спортивные призы Дуайта на полку, где Бобби держал модели гоночных машин, заново отполировав кубки и значки.

Дуайт окинул все это быстрым равнодушным взглядом, сел на кровать и заметил:

— Приятно выглядит, сестренка.

— Я старалась изо всех сил, — удрученно отозвалась она.

Протянув руку к радио Бобби, он нашел какую-то дешевую имитацию диксиленда и включил звук на полную мощность. Мэг подошла к бюро, вынула банковскую книжку, села рядом с братом и начала громко объяснять ему все цифры, стараясь перекричать музыку.

— Это осталось на счете после выплаты гонорара адвокату, дорогой. А это я выручила за машину. На прошлой неделе я попросила вписать проценты — таким образом, это все твои деньги.

— И как я их получу?

— Что? О, мы пойдем в банк и выпишем для тебя карточку, чтобы ты мог брать деньги в любое время, когда они тебе понадобятся.

— А ты можешь получить их сейчас?

— Конечно.

— Тогда мне не нужна карточка. Просто забери деньги.

— Но зачем тебе столько наличных?

Дуайт выключил радио:

— Забери деньги, Мэг, и отдай их мне. Так будет проще.

Я не стал дожидаться ее ответа и вышел посмотреть на Лулу. Я знал, где она прячется, присел на корточки и заглянул под гараж. Лулу забилась подальше, уткнув морду в лапы и с укором смотря на меня. Я объяснил ей, почему она лучшая в мире собака, но это не подействовало. Если в моем присутствии с ней обошлись самым ужасным образом, значит, я в этом участвовал, и никакая лесть не смягчит ее разбитое сердце.

Я вернулся в кухню. Там была только Мэг, склонившаяся над духовкой.

— Что мне больше всего нравится, — сказал я, — это необычайное дружелюбие твоего братца.

Она выпрямилась и сверкнула на меня глазами, похожими на зеленые льдинки:

— Если бы он провел пять лет плейбоем на курортах, то был бы куда дружелюбнее, можешь не сомневаться. Никто из нас не ожидал, что это пройдет легко. Так что не будем еще больше осложнять ситуацию.

Я подошел к Мэг и обнял ее. Услышав звук душа, я понял, что Дуайт избавляется от тюремного зловония.

— Не будем из-за него ссориться, — сказал я, отпуская Мэг.

Она вздохнула и посмотрела на меня полными слез глазами:

— Что они с ним сделали? Почему он так изменился? Что в этом хорошего? Какова вообще цель тюрьмы?

— Наказание. Устрашение других. Исправление. Но главным образом, по-моему, официальная организованная месть. Тех, кого не могут сломать тюремщики, доламывают другие заключенные. Когда-нибудь, если человека признают виновным, к его голове прикрепят какое-нибудь приспособление, оно загудит и полностью прочистит ему мозги, оставив в них столько, сколько там было, когда он появился на свет. Потом оно загудит снова и наделит его новым ассортиментом привычек, способностей, воспоминаний и желаний, возможно, скопированное у какого-нибудь образцового гражданина. Но это будет очень нескоро. А пока что преступников сажают в тюрьму и выпускают на свободу совсем озверевшими. Но это меня не касается, и я не люблю об этом думать, так как моя работа начинает казаться не такой уж полезной, как я надеялся.

— Дуайт говорил что-нибудь о своих планах?

— Ничего конкретного. Он считает, что Брук-Сити скверно с ним обошелся.

— И он прав, не так ли?

— И да и нет. Да — в том смысле, что к нему отнеслись пристрастно; нет — в том, что беспристрастное правосудие настолько редко, что он не имел никаких оснований на него рассчитывать. Если Дуайт попытается качнуть весы в другую сторону, вернуть то, чего, как он считает, его несправедливо лишили, он скоро обнаружит, что играет краплеными картами.

Звук душа прекратился. Мэг начала подавать еду на стол. Я вышел и сел на ступеньки заднего крыльца. Если с Дуайтом обошлись несправедливо, то это была та же самая несправедливость, к которой я давно пытаюсь привыкнуть и которая встречается по всей стране. Пороки коренятся в самой структуре нашей юридической системы, и куда лучшие умы, чем мой, отчаялись от них избавиться.

Как правило, прокурором является молодой юрист. Возможно, у него есть политические амбиции, а может быть, он просто старается произвести благоприятное впечатление, которое поможет ему, когда он займется частной практикой. В обоих случаях его будущий успех зависит от доброй воли людей, именующих себя опорой общества, — людей, которые владеют магазинами, фабриками, банками и тому подобным.

Полиция производит арест, предъявляет обвинение, завершает расследование и передает дело прокурору. Прокуратура — учреждение обычно с низким жалованьем и весьма ограниченным бюджетом. В каждом конкретном случае прокурор должен решить, сколько времени и усилий стоит вложить в обвинение. Предположим, преступление совершено другом, родственником или ценным работником местного бизнесмена. Обвинитель знает, что ему будет противостоять опытный защитник. Нужно ли вкладывать в это дело максимум усердия, времени, энергии и денег? Зачем ему тщательно проверять всех присяжных с целью добиться состава жюри, которое вынесет вердикт о виновности, если судья и без того достаточно суров? Прокурор может для очистки совести ограничиться рутинной подготовкой, а потом добиваться осуждения обвиняемого со всеми внешними признаками рвения. Он может протестовать против самых веских доводов защиты. Но если во время перекрестного допроса свидетеля защиты прокурор поймет, что может поймать его в западню, но не сделает этого, кто обвинит его, что он сознательно изменил направление допроса? А возможно, и весь ход процесса? Или, понимая, что осуждение неизбежно, введет незаметно какой-нибудь элемент, который при апелляции может привести к отмене приговора?

Однако, когда обвиняемый совершил преступление против людей, способных положительно влиять на будущее прокурора, зрители, хотя им кажется, будто они присутствуют на таком же спектакле, что и прежде, видят работу не менее тщательную, чем сборка баллистической ракеты. Они видят, как неуверенность защиты разбивается вдребезги о великую убежденность обвинения в присутствии неумолимого судьи и самого безжалостного состава присяжных, какой только мог подобрать прокурор. И он предстает перед публикой не пропускающим ни единого слабого места в аргументах защитника и в то же время избегающим любых процессуальных ошибок.

Такое происходит если не в каждом городе, то в большинстве. Предположим, вы прокурор и не получаете из государственных фондов достаточно денег на тщательную подготовку каждого дела. Как же вы будете расходовать и экономить эти скудные средства? Эта проблема распространяется и на полицейское расследование. Если у вас не хватает времени и людей для изучения всех материалов, на каких именно вы сосредоточитесь? Там, где профессиональный прокурор назначен на длительный срок, проблема уменьшается. Но если на его месте такое редкое животное, как страстный защитник угнетенных, заклятый враг привилегий, та же проблема возникает вновь, хотя и по другим причинам.

В итоге правосудие зависит от того, кто вы такой, а не что вы сделали.

Дуайт Макаран убил единственную дочь самого влиятельного человека в Брук-Сити. Требование о переносе слушания дела в другой округ было подано слишком поздно и отклонено.

Если бы он убил таким же образом и по таким же причинам девушку вроде той, которую его отец нашел на Дивижн-стрит, дело могло даже не дойти до суда.

После первого сезона в профессиональной футбольной команде Макаран в середине января прибыл в Брук-Сити с намерением установить деловые связи, которые помогут ему продержаться в межсезонье и остаться на плаву, если он вылетит из команды. Он давал интервью и делал прогнозы местным спортивным репортерам, а также начал продавать страховые полисы для агентства «Атлас», так как старый Роб Браун стал слишком слаб для того, чтобы самому искать клиентов. Проработав там две недели и осуществив всего одну продажу, Дуайт решил, что это ему не подходит. Позднее Роб говорил, что эта авантюра обошлась ему долларов в триста.

Некоторое время Макаран торговал спорттоварами. Неделю он провел за столиком портье в отеле «Кристофер», но был уволен за пьянство. Уличные регулировщики устали делать ему предупреждения за неосторожную езду по городу в его голубом автомобиле с откидным верхом и стали присылать ему повестки. К тому времени он уже начал шляться в сомнительной компании.

Я знал, что Дуайт бывает в притонах на Дивижн-стрит, но не понимал, что это означает, пока Лэрри Бринт не позвал меня в свой кабинет и не сообщил, закрыв дверь:

— Питерс получает сведения от одного информатора и вышел на что-то, связанное с твоим шурином. Джефф Кермер платит ему дважды в неделю.

Должно быть, я выглядел шокированным.

— За что?

— Стукач Элфа утверждает, что Джефф использует его для расправ с непослушными. Этой зимой люди немного распоясались, так как Джеффу не хватало рук, и Макаран помогает призвать их к порядку.

Я вспомнил недавно угодившего в больницу владельца «Медного кольца» на углу Дивижн-стрит и Третьей улицы. Он поступил туда с переломанными запястьями, вывихнутым плечом, несколькими внутренними кровоизлияниями и историей о том, будто упал с лестницы своего погреба. Мы расспрашивали его в больнице, не сомневаясь, что напрасно тратим время.

— Дейви Морисса? — спросил я.

— Говорят, что его отделал Макаран и что Кермер был доволен работой.

— Мне это не нравится.

— Я поговорю с Джеффом, а ты сделай внушение своему герою.

Но от Дуайта я ничего не добился. Он изображал оскорбленную невинность. Якобы Джефф Кермер — просто его друг и Дуайт торчал в его заведении, «Воскресном отдыхе», только потому, что Джефф делал для него скидку в баре, считая, будто он привлекает клиентов. Честное слово, никто ему не платит. У него намечается кое-какое дело, но неизвестно, выгорит ли оно. Двое друзей одолжили ему деньги. Мне следует знать, что парень из профессиональной лиги не может связываться с людьми, которых несколько раз арестовывали за азартные игры в неположенных местах. Его бы немедленно вышвырнули из лиги. А вот пользоваться скидкой в баре не значит на кого-то работать.

Я говорил с ним в его квартире на Бруквее в одиннадцать утра. Так как было очевидно, что наша беседа ни к чему не приведет, Милдред Хейнамен вышла из ванной, облаченная в большое желтое полотенце на манер малайского саронга, и весьма неумело изобразила удивление. Это была худая темноволосая девица, беспорядочная, как мартовский ветер, чью красоту портил рот, слишком дряблый и подвижный. Она произносила каждое слово так, будто разговаривала с умеющими читать по губам.

Я стоял возле двери. Дуайт сидел за столом в халате с газетой в руке, потягивая кофе и явно нуждаясь в бритье.

— Позвольте представить вам детектива-сержанта Хиллиера, мисс Хейнамен, — с иронической учтивостью сказал он.

— Мы уже знакомы, верно? — отозвалась Милдред, активно работая губами. — Встречаемся время от времени. Дуайти, милый, ты должен заставить их сделать что-нибудь с горячей водой. Куда я дела мои сигареты? Ага, вот они.

Мы действительно были знакомы. Людей часто удивляет, что брат и сестра бывают абсолютно не похожими друг на друга. Пол-младший, который был всего на четыре года старше сестры, казалось, родился пятидесятилетним, всегда отличаясь ужасающей серьезностью, правильностью и благонадежностью. Их мать умерла, когда Полу-младшему было четырнадцать. Милдред выгоняли из всех школ, куда ее отдавали, в том числе из швейцарской. В восемнадцать лет она начала получать доход с трастового капитала, оставленного ей щедрой бабушкой. Милдред жила, как матрос, временно отпущенный на берег, которому кажется, будто в мире никогда не будет достаточно постелей и бутылок, никакая машина не может ездить достаточно быстро и никакая вечеринка — длиться достаточно долго. Она отправлялась в дальние поездки, повинуясь импульсу, а ее возвращения в Брук-Сити были столь же непредсказуемыми. Ее пребывание в городе всегда становилось для нас проблемой. Милдред было двадцать два года. Разумеется, отцовская газета молчала о ее похождениях. Она настолько привыкла к тому, что мы вытаскивали ее из всех неприятностей, что начала искренне верить, что полиция находится на жалованье у ее отца.

Я участвовал в одном из самых пикантных эпизодов, когда пребывал еще в самом низшем ранге детектива. Состоятельная пара по фамилии Уокер весной отправилась в Европу. Их сын привез на пасхальные каникулы двух приятелей из колледжа в стоящий пустым дом в районе Хиллвью, неподалеку от жилища Хейнаменов. Как нам удалось выяснить, трое мальчишек засели в доме вместе с Милдред и изрядным количеством выпивки. Вечеринка продолжалась пять дней и ночей, покуда один из приятелей юного Уокера внезапно не умер. Мы прибыли туда через десять минут после звонка перепуганного Уокера. Парень был слишком пьян, чтобы его расспрашивать. Другого мальчишку мы нашли храпящим в постели. Они умудрились превратить дом в свинарник. Голая Милдред Хейнамен лежала без сознания в розовой ванне. К счастью, пробка была дефектной и вода вытекла, иначе она бы просто утонула. На фоне розового фарфора ее тело выглядело серым, безжизненным и столь же привлекательным, как труп в концентрационном лагере.

Мертвый парень оказался жертвой техники. Ему не понравилось качество изображения на телеэкране, поэтому он снял заднюю стенку телевизора и, не выключив его, начал ковыряться внутри. Удар током отбросил его на восемь футов. Его лицо было краснее, чем при любом загаре, но нам пришлось произвести бесполезную, хотя и обязательную процедуру попытки реанимации.

Я собирался предъявить все возможные законные обвинения, но, когда стало ясно, что мои действия будет трудно контролировать, меня отстранили от дела. Слуги Хейнамена привели дом Уокеров в безупречный порядок. Милдред быстро спровадили в санаторий. Кто-то как следует натаскал юного Уокера и его беспутного приятеля. К тому времени, когда прибыли родители погибшего парня, дело выглядело трагической случайностью: трое друзей сидели за пивом, Ронни вызвался починить телевизор, но по ошибке вытащил из розетки шнур торшера. Вердикт коронера — смерть в результате несчастного случая.

Лэрри Бринт прочитал мне лекцию:

— Тебе платят за то, чтобы ты был копом, Хиллиер, а не моралистом и реформатором. Ты проводишь в жизнь не христианскую этику, а законы. Это был несчастный случай. Какой смысл предъявлять кому-то моральные обвинения? Какая была бы польза, если бы мы доказали, что юный Уокер, бог знает почему, ждал двадцать минут, прежде чем позвонить в полицию? Кому бы стало легче, если бы мы сообщили родителям парня, как он провел последние пять дней жизни? Тебя тошнит от этой истории, и меня тоже. О’кей, в противном случае мы были бы скверными копами и еще более скверными людьми. Но не позволяй этому чувству мешать работе, за которую тебе платят. Изменять мир — не наша задача. От нас требуется только сделать Брук-Сити относительно безопасным местом для проживания и обеспечить его обитателям защиту на полтора бакса за каждый бакс, которым они нас финансируют. Ты не судья, не присяжный и не прокурор.

Я вспоминал его слова, глядя на Милдред в желтом полотенце. Она закурила сигарету, а когда Дуайт лениво протянул руку, дала ему другую и зажгла ее. Оба смотрели на меня, и я внезапно осознал, насколько они похожи. Их связь казалась неизбежной. Конечно, она долго не продлится — в той жизни, какую они ведут, ничто не продолжается слишком долго. Но какое-то короткое время им было суждено провести вместе.

— Сержант пришел сказать, чтобы я прекратил работать на Джеффа. Он вбил себе в голову эту нелепую идею.

— Джефф просто лапочка, — отозвалась Милдред. — Он такой забавный. Мы действительно там тусуемся, сержант, но это не значит, что мы на него работаем. В прошлом году я шутки ради пыталась уговорить Джеффа поместить меня в список телефонов его девушек, просто чтобы посмотреть, как это выглядит, но он и слышать не пожелал — испугался папы.

— Мы не хотим отрывать тебя от работы, Фенн, — многозначительно сказал Дуайт.

Идя к лифту, я слышал их смех.

Позже я узнал, что Лэрри ничего не добился от Джеффа Кермера. Джефф лишь подтвердил сказанное Дуайтом. Мы терпели существование Дивижн-стрит. Мы нуждались в Джеффе Кермере и использовали его, а он нуждался в нас и, соответственно, нас использовал. Это прагматичные отношения, которые ужаснули бы борцов за реформы, если бы они о них знали. Но в результате наш уровень почти всех категорий крупных и мелких преступлений значительно ниже среднего общенационального уровня по статистике ФБР. В соседних городах он куда выше, несмотря на более солидный полицейский бюджет.

Это разделение власти и влияния, а не сговор. По неписаному соглашению Кермер ограничивает свою деятельность районом Дивижн-стрит и может практически безнаказанно управлять девушками по вызову, местным профсоюзным рэкетом, дансингами и игорным бизнесом. В благодарность он избавляет весь город от организованной наркоторговли, порнографии, вооруженных ограблений, взломов сейфов и угонов машин. Мы внедряем в его организацию две группы осведомителей — тех, о которых он знает, и тех, о которых не знает. Конечно, мы не можем рассчитывать, что Джефф предотвратит все спонтанные любительские преступления, но надеемся, что он не допустит в город профессионалов. Если с их стороны возникнут какие-нибудь попытки и он не сможет им воспрепятствовать, нас об этом уведомят. Если кто-то в сфере его влияния станет слишком алчным, нас известят, что Джефф не возражает против рейда и арестов, которые удовлетворят реформистские элементы. В контролируемом городе не место пришлым громилам. В благодарность за то, что они не переносят свою деятельность в Брук-Сити, мы согласились отказаться от системы брать всех посторонних на подозрение.

При этом полицейский департамент не связан ни с каким подкупом. Кермер получает финансирование, необходимое для сохранения статус-кво, но никто из его сборщиков дани не посещает Лэрри Бринта. Джефф слишком умен, чтобы пытаться подкупить полицию. Если в контролируемом городе полиция продажна, это нарушает баланс сил, и город постепенно становится настолько широко открытым, что вездесущие реформисты обретают достаточно сил, чтобы его возглавить. В том случае, когда какой-нибудь коп оказывается настолько глупым, чтобы принять взятку, Кермер сообщает об этом шефу Бринту, и копа отстраняют от дел. В итоге коррупция помогает полиции оставаться неподкупной и высокопрофессиональной, а налогоплательщики видят, что их деньги приносят реальную пользу.

Для Лэрри Бринта это соглашение является разумным компромиссом. Но он знает, что подобное равновесие не может сохранятся вечно, так как оно строится на сугубо личной основе. Люди болеют и умирают, а у тех, кто приходит им на смену, могут быть совсем иные представления. К тому же положение Лэрри было статичным, а Джефф Кермер становился все сильнее. Он уже давно расширял свой бизнес за счет легального предпринимательства, постепенно объединяясь с влиятельной коммерческой группировкой. Эта двойственность интересов удерживала его от попыток скрыть подробности убийства Милдред Хейнамен. Подобно тому, как его нелегальная деятельность зависела от расположения шефа Бринта, законный бизнес мог процветать лишь при поддержке группировки, возглавляемой Полом Хейнаменом.

Убийство произошло спустя шесть недель после того, как я говорил с Макараном и Милдред на квартире Дуайта.

Полицейское расследование выявило следующие факты. Макаран порвал с девушкой, и это привело ее в бешенство. Ее гордость была задета. Милдред много пила, и Дуайт старался не попадаться ей на глаза. В ту субботу она застала его в полночь в одной из комнат «Воскресного отдыха» за игрой в покер. Дуайт велел ей убираться. Они осыпали друг друга бранью. Потом Милдред подошла к бару, вернулась с выпивкой, стала давать игрокам непрошеные советы и внезапно вылила весь стакан Дуайту на голову. Он попытался ее ударить, она увернулась, но так плохо держалась на ногах, что упала, продолжая смеяться над ним. Дуайт взял полотенце, вытер голову и вернулся к столу, не обращая на нее внимания. Тогда Милдред, рассвирепев, бросилась на него сзади, он встал, прижал ее левой рукой к стене возле двери, а правой стал изо всех сил бить по лицу, пока она не перестала сопротивляться. Избиение могло бы продолжаться и дальше, если бы другие игроки его не оттащили. Милдред рухнула на пол в полуобмороке, а компания продолжила игру. Минут через пять она встала и вышла, не сказав ни слова. Люди в баре заметили, что ее лицо распухло и посинело. Милдред вышла из «Воскресного отдыха» примерно без десяти час. Служанка слышала, как ее автомобиль подъехал к дому около половины второго, хотя поездка должна была занять не более пятнадцати минут. Почти весь следующий день Милдред провела в постели, жалуясь на головную боль, тошноту и затуманенное зрение. Один раз она попыталась встать, но у нее закружилась голова, и ей пришлось лечь снова. Когда в понедельник в полдень служанка обнаружила ее мертвой, коронер, используя метод температурной экстраполяции, установил, что смерть наступила приблизительно в три часа ночи. Учитывая лицевые повреждения, было затребовано и получено разрешение на вскрытие. Причиной смерти оказался травматический разрыв кровеносного сосуда левого полушария мозга, сопровождавшийся повышением давления, которое, в свою очередь, вызвало недостаточное поступление крови в глубокие секции мозга, контролирующие дыхательную и сердечную деятельность. В районе кровоизлияния не было обнаружено никаких аномалий или новообразований. Два специалиста-консультанта согласились с мнением коронера, что ушибы на лице указывают на сильные удары, которые могли явиться причиной разрыва сосуда. Три свидетеля избиения были допрошены отдельно. Они охотно дали показания, не содержащие значительных противоречий.

Принцип разумного сомнения — один из важнейших ингредиентов в области юриспруденции. Любой толковый адвокат воспользовался бы тем фактом, что девушка, несомненно, была пьяна. Вскрытие не смогло установить точное время мозговой травмы. Милдред могла упасть до того, как ее избил Макаран, выпасть из машины по дороге домой или подняться среди ночи и свалиться на пол в собственной спальне.

Макарана обвинили в убийстве второй степени. Хейнамен использовал все свое влияние, и молодой прокурор Джон Финч явился на процесс во всеоружии. Уже в середине заседания можно было легко догадаться, чем кончится дело. Защитник попросил перерыв, посоветовался с Финчем и заявил о согласии признания вины, если обвинение будет сведено к непредумышленному убийству. Макарана приговорили к пятилетнему заключению в тюрьме Харперсберг.

Если бы Пол Хейнамен-младший настолько потерял бы над собой контроль, что избил пьяную шлюшку в одном из салунов на Дивижн-стрит, а она вышла бы на своих ногах и умерла лишь спустя сутки, то он едва ли провел бы в камере даже пять дней. В его случае сомнение, которое толкуется в пользу обвиняемого, было бы признано более чем разумным.

Я посетил Дуайта в его камере после приговора, когда он ожидал перевода в Харперсберг.

Он приветствовал меня улыбкой, больше похожей на звериный оскал:

— Грязный коп!

Я прислонился к решетке. Дуайт сидел на койке, стиснув кулаки.

— Ты так говоришь, будто это я тебя засадил.

— Целых пять лет! Все можно было устроить.

— Каким образом?

— Один из ваших патрульных мог заявить, что видел; как она остановила машину на полпути домой, вышла, споткнулась и ударилась головой.

— Еще бы! Мы всегда так делаем для друзей.

— Почему Кермер мне не помог? Двое из тех ребят, которые играли со мной, работают на него. Я говорил Джеффу, что нужно сделать. Они должны были изменить показания на суде и заявить, что Милдред ударилась головой, когда упала на пол, вылив на меня свою выпивку, что она с самого начала вела себя странно, что ее лицо было распухшим, когда она уже вошла, а я просто несколько раз шлепнул ее, чтобы поскорее выпроводить. Неужели это так трудно?

— И он согласился?

— Он подмигнул и сказал, чтобы я не волновался. Но когда его ребята рассказали все как было, я понял, что пропал.

— Возможно, Кермер нуждается в Хейнамене больше, чем в тебе, Дуайт.

— Как бы я хотел, чтобы эта грязная, пьяная, губастая шлюха оказалась сейчас здесь! Я бы так с ней разделался, что все происшедшее показалось бы ей удовольствием. Только подумать, целых пять лет!

— Возможно, только три с половиной, если ты будешь вести себя как следует.

— У меня такое чувство, зятек, что я не буду вести себя как следует. — Он устремил на меня странный взгляд, от которого мне стало не по себе. — Я в долгу у тебя, коп. Я в долгу у Кермера, Хейнамена, этого чертова города и ублюдочной системы, из-за которой мое имя треплют все газеты страны. Но я еще попаду сюда снова. А пока желаю тебе приятно провести пять лет с моей сестрой.

— Не болтай чепуху, как глупый мальчишка.

Дуайт посмотрел на свою ручищу и медленно согнул пальцы:

— Я немного пересолил. Бил ее слишком сильно и слишком долго. Нужно было прекратить, когда она обмякла, но я уже вошел в ритм и не мог остановиться. — Он озадаченно наморщил лоб. — Знаешь, я даже не сердился. Это было как игра в мяч — самое главное поймать ритм. — Его голос стал жалобным и пронзительным. — И самое обидное — из-за такой девки, как Милдред! Она ведь гроша ломаного не стоила. Ей было наплевать на себя. Она даже любила, когда ее колотят при всех. Господи, неужели из-за этого можно потерять пять лет?

— Мэг спрашивает, что она может сделать, — сказал я.

Дуайт снова посмотрел на меня:

— А что она собирается делать? Прислать мне ленч для пикника?

— Ты хочешь ее видеть?

— Нет.

— Тебе нужны сигареты или что-нибудь еще?

Дуайт молча уставился в пол. Я подождал немного и вышел. Он так и не поднял головы. Меня и многих других интересовало, сможет ли он приспособиться к Харперсбергу. Мы думали, что вся крутость Дуайта — чисто мускульный рефлекс, что его быстро превратят в жалкого нытика. В этом мире хороших и плохих парней слишком легко веришь в миф о безвольном злодее. Но наши предположения не оправдались.

 

Глава 5

Мэг позвала меня из кухни, и я отправился на запоздалый ленч с блудным братом. Дуайт облачился в желтый свитер и серые слаксы; его коротко остриженные волосы еще были влажными после душа. Мэг подала в большом количестве те блюда, которые он любил больше всего. Она пыталась поддерживать легкомысленный разговор, но в ее голосе слышалось беспокойство.

Я знал, что ее тревожит, и не знал, как ей помочь. Дело заключалось не только в угрюмом равнодушии Дуайта, но и в том, что в его поведении явственно чувствовался отпечаток лет, проведенных в тюрьме. Полицейская работа учит нас безошибочно подмечать такие вещи. Я могу идти по оживленной улице и сразу определить бывших заключенных, отмотавших большой срок, хотя некоторые из этих людей могут оказаться военными в штатском. Они утрачивают нормальную подвижность и эластичность лицевых мышц; в их взгляде, голосе, жестах ощущается странная сдержанность. Примерно такой же эффект достигается, когда обычного человека в шутку заставляют ходить, сидеть, разговаривать и выпивать, держа на голове книгу.

— Все в порядке? — слишком часто спрашивала Мэг.

— В полном порядке, сестренка, — отвечал Дуайт голосом, в котором слышалось эхо тюремной камеры и прогулочного двора.

Один раз он посмотрел на свой свитер и потянул за него:

— Какой яркий. Он меня все время отвлекает. Я привык к серому цвету.

Я видел, что Дуайт старается есть медленно. Большинство тюремных беспорядков начиналось в столовых, поэтому контроль там был наиболее строгим. В Харперсберге заключенные входят туда гуськом и молча выстраиваются у длинных столов, куда уже подана пища. По свистку надзирателя они садятся и также молча начинают есть. Одни охранники, с дубинками, ходят по помещению, а другие, с огнестрельным оружием, наблюдают с галереи. По второму свистку, через пять минут, заключенные встают, поворачиваются лицом к проходу и выходят, начиная с дальних столов, неся посуду. За дверью они разделяются на четыре ряда для пересчета ножей и вилок. На все про все им отводится девять минут, поэтому бедняги торопятся, давятся своей баландой и постоянно пребывают голодными.

Дуайт изо всех сил пытался не спешить приспособиться к новому ритму жизни. Но еды было слишком много, и она была слишком сытной. В конце трапезы он внезапно побледнел, извинился и выбежал. Вскоре до нас донеслись звуки, свидетельствующие о том, что его выворачивает наизнанку.

По лицу Мэг текли слезы.

— Он совсем на себя не похож! — с отчаянием в голосе промолвила она.

— Ему нужно время, чтобы привыкнуть.

— Я хотела совсем другого, Фенн.

— Потерпи.

— Я так старалась.

— Ты все делаешь как надо.

— Но что ему нужно? — воскликнула Мэг.

Зазвонил телефон. Догадываясь, что это частичный ответ на ее вопрос, я снял трубку и услышал молодой хрипловатый женский голос.

— Дуайт Макаран дома?

— А кто его спрашивает?

— Просто приятельница.

— Я лучше скажу ему, чтобы он позвонил вам. Если вы дадите мне ваш номер…

В этот момент появился Макаран:

— Это меня? Дай мне трубку. — Он выглядел напряженным, но, услышав голос в трубке, сразу расслабился. — Ах, это ты… Что?.. Конечно, приятно оказаться на воле. А что еще я могу сказать?.. Нет, не так скоро. Дай мне несколько дней, малышка… Я должен привыкнуть к свободе. Пока. — Дуайт повесил трубку и посмотрел на меня. — Хочешь знать содержание разговора, коп? Хочешь, чтобы я попросил разрешения пользоваться телефоном?

— Кто это такая?

— Девушка, которую я никогда не видел, лейтенант. Но она писала мне письма и прислала свою фотографию. Девочка просто хотела меня подбодрить. Ей было всего семнадцать, когда меня отправили в Харперсберг, но сейчас она уже взрослая девушка.

— Кто она, дорогой? — спросила Мэг. — Мы ее знаем?

Он пожал плечами:

— Может, знаете, а может, и нет. Она блондинка, ее зовут Кэти Перкинс.

— В средней школе есть учитель истории по имени Тед Перкинс, — сказала Мэг. — У него пять дочерей.

— Эта — средняя из пяти. — Дуайт улыбался, как кот в рыбной лавке. — Я ее герой.

— Это не свидетельствует о ее благоразумии, — заметил я.

Мэг повернулась ко мне:

— Что ты хочешь этим сказать? У Перкинсов хорошая семья. Думаю, одна из их девочек подошла бы Дуайту куда больше, чем Милдред Хейнамен. Неужели только потому, что он побывал в тюрьме, достойные люди не должны иметь с ним дело? Право, Фенн, это уж слишком!

Позднее я поехал в полицейское управление. Оно расположено во флигеле из песчаника, пристроенном к псевдогреческому зданию муниципалитета в начале двадцатых годов. Напротив находится серый мрачный дом, где помещается суд округа Брук. Я припарковался у задней стены нашего флигеля. Открыв дверь, я услышал предупреждающие крики и увидел девушку, бегущую мне навстречу со всех ног. Она оттолкнула меня к двери, но я схватил ее за запястья.

Она визжала, вырывалась и успела дважды пнуть меня ногой, а когда я прижал ее к стене, начала кусаться. Детектив Рэглин и надзирательница, которую мы прозвали Железная Кейт, подбежали и схватили ее. Я тут же отошел в сторону, так как от этой девицы исходил отвратительный запах. На ней были черные джинсы с узорчатым поясом и грязный светло-зеленый свитер, надетый на голое тело. Она стояла тяжело дыша и глядя в пол. Ее светлые волосы у корней были совсем черными.

— Извини, Фенн. Она вдруг побежала, как заяц, — сказал Рэглин. Его лысина порозовела от гнева.

— Кто она такая? — спросил я.

— Недавно в городе и уже пыталась обобрать пьяного. Прицепилась к нему на автобусной остановке. Ее задержал Чак Уэст. Он последовал за ними к одному из пустых гаражей на Олдермен-стрит. Когда он вошел в гараж, дружок девушки, который поджидал их там, уже оглушил пьяного и они вдвоем шарили у него в карманах.

— Ничего подобного, — скрипучим голосом заговорила девушка. — Этот пьянчуга шел за мной и упал. Мы с Томми хотели привести его в чувство, а нас арестовали ни за что ни про что.

— Сейчас мы пойдем в бассейн с золотыми рыбками, дорогуша, где ты заведешь кучу новых друзей, — пообещала Железная Кейт.

Девушка попыталась сопротивляться, но Кейт посильнее стиснула ее запястье, и она покорно поплелась рядом с надзирательницей.

— Такие, как она, шляются из города в город, обчищая по дороге пьяных, — сказал Рэглин. — А в результате они получают от нас бесплатную ванну, пищу, койку и билет на автобус.

— Чего ради она тогда пыталась сбежать? Запроси соседние города об этой парочке, а потом вместе с Россменом намекни им, что мы можем свалить на них убийство бродяги, случившееся три недели назад. Девушка выглядит слишком тертой, чтобы устраивать эту дурацкую выходку с побегом, не будь у нее серьезных причин.

Рэглин понимающе кивнул:

— О’кей, но я должен проверять заправочные станции…

— Ничего, Рэгс, я изменю график дежурств.

Я поднялся в общую комнату. Одиннадцать столов из пятнадцати пустовали. Три-четыре человека болтали по телефону. Детектив-сержант Джонни Хупер расположился в моем кабинете, закинув ноги на стол. При виде меня он вскочил, покраснел и попытался спрятать книгу, которую читал. Это был мой экземпляр «Руководства для полицейского надзирателя» Скотта и Гэррета.

— Сегодня спокойный день, Фенн, — виновато произнес Джонни. — Совсем нечего делать.

Джонни Хупер — хороший коп. Хотя он выглядит двадцатилетним, ему уже двадцать восемь. Это высокий светловолосый деревенский парень, недавно женившийся, недавно повышенный в звании и слегка неуверенный в себе, хотя я знал, что в серьезных обстоятельствах он не подкачает. Джонни стал рассказывать мне об аресте, произведенном Чаком Уэстом, а я сообщил ему о распоряжениях, которые отдал Рэгсу. Казалось, он вот-вот заплачет из-за того, что сам до этого не додумался. Я поручил ему проверять по телефону заправочные станции. Недавно у нас произошла кража нескольких коробок автомобильных «дворников» разных размеров, работа походила на дело рук местного любителя, которому могло хватить ума сбывать их здесь же. Через пятнадцать минут Джонни доложил, что напал на след и сейчас поедет проверять, насколько он горячий. Я похвалил его за быструю работу, а Джонни объяснил, что он начал обзванивать станции не в алфавитном порядке, как в справочнике, а с западной окраины, которая выглядела наиболее вероятной, и в результате уложился в пятнадцать минут вместо часа.

Лэрри Бринт узнал о моем появлении и попросил меня подняться к нему в кабинет. Я вошел и сел на зеленую кожаную кушетку. Лэрри откинулся на спинку стула, внимательно слушая мой рассказ о поездке в Харперсберг и о том, что я думаю о Дуайте Макаране.

На стене висел громкоговоритель, звук которого был включен на минимальную мощность. Казалось, услышать что-либо было невозможно, однако я несколько раз находился в кабинете, когда одна из патрульных машин передавала код срочного сообщения, и видел, как Бринт, прерываясь на полуслове, включал звук на полную мощность.

Лэрри не спрашивал, как, по моему мнению, поведет себя Макаран.

— В редких случаях, работая над человеком достаточно долго, — заговорил он, сгибая пальцами скрепку, — создаешь новое существо — иногда святого, иногда монстра, а иногда безобидного идиота.

Скрепка сломалась. Бринт встал, подошел к окну и стал смотреть на город, раскачиваясь взад-вперед на каблуках.

— Какой-нибудь смышленый и алчный до денег тип, — продолжал он, — если бы его освободили от подоходного налога, мог бы приехать сюда, привести в порядок заброшенную фабрику, нанять опытных людей и производить товары, которые стали бы покупать… Сегодня утром ко мне приходил Скип Джонсон, повел меня в свой клуб и угостил ленчем за четыре доллара. Забавно, как человек, родившийся на городской свалке, может разбогатеть, изготавливая одежду из крысиных шкур.

— Он приходил из-за Макарана? — спросил я.

— Да, но такие люди никогда ни о чем не говорят напрямик. Старый Пол Хейнамен не желает, чтобы Макаран оставался в городе. — Лэрри вернулся к своему стулу и со вздохом опустился на него. — Впрочем, это не секрет. Но Джефф Кермер тоже этого не желает, хотя это не так очевидно. Скип Джонсон связан с ними обоими по линии бизнеса. По их мнению, любой надежный и компетентный шеф полиции должен быть в состоянии выставить из города нежелательную личность, а когда он не может этого сделать, муниципальному совету следует обратиться к уполномоченному по общественной безопасности — если только они сумеют застать старого Эда трезвым — с требованием отстранить от работы шефа и его доверенных помощников на время полномасштабного расследования деятельности полицейского департамента.

— И что ты ему ответил?

— Что это меня вполне удовлетворило бы. Меня могли бы отправить на пенсию прямо сейчас, а не заставлять трубить еще пять лет. Я давно вдовец, сын с невесткой охотно предоставят мне комнату в их доме в Эль-Пасо, а тамошнее солнце пойдет мне только на пользу. Конечно, добавил я, мне придется постараться перевести тебя, Джонни Хупера и еще пару ребят в города, где полиция не обслуживает газеты и разных гнид вроде Кермера. Тогда он и Хейнамен смогут спокойно наблюдать, как город проваливается в пекло. После этого я поблагодарил его за ленч. Думаю, мой ответ ему не понравился, хотя этот тип никогда не перестает улыбаться.

— Ты сможешь выйти из этого положения, Лэрри?

Он устало улыбнулся:

— Меня это не слишком заботит. В противном случае Скип припер бы меня к стене. Они ведь годами ходили вокруг меня, ища ручку, за которую можно ухватиться, и кнопку, на которую можно нажать.

— Для меня было бы легче, если бы мы выпроводили Макарана из города. Но это нужно сделать так, чтобы Мэг ни о чем не догадалась.

— Пока Скип говорил, я размышлял, как бы мы могли это проделать. Возьми из наших запасов оружие, которое невозможно отследить, и спрячь его в комнате Макарана в таком месте, где он на него не наткнется. Потом уведи куда-нибудь Мэг, а мы явимся с ордером на обыск и предоставим ему выбор — убраться из города или провести еще какое-то время с Бу Хадсоном.

— Он расскажет Мэг.

— Ни он ни она не узнают, что ты в этом участвовал.

— Мэг безоглядно предана своему брату, Лэрри. Она с трудом пережила эти пять лет. Если Макаран вернется в тюрьму, это разорвет ей сердце. Конечно, наш брак выдержит и такое, но он уже не будет прежним ни для нее, ни для меня.

— Не волнуйся, я просто размышляю вслух. Я не могу допустить, чтобы мною помыкали, притом без всяких на то оснований. Макаран что-то замышляет, иначе он не стал бы сюда возвращаться. Пока я не узнаю, что у него на уме, я хочу, чтобы он оставался поблизости. Мне вовсе не улыбается гоняться за ним по холмам.

— Но что мне делать, Лэрри, если они добьются твоего отстранения?

— Мы пойдем к твоей жене, и я объясню ей, почему это произошло. А потом мы отправимся к Ральфу Ковальскому, единственному адвокату в городе, которого Хейнамен не в состоянии запугать, втянем в эту историю генерального прокурора штата так, что ему не удастся вывернуться, и поднимем такую бучу, что они больше не посмеют снова нам досаждать.

— Надеюсь, ты не намекал на такую возможность Скипу Джонсону?

— Конечно нет!

— А он ничего не говорил о моем положении? Я имею в виду, они понимают, что моя семья…

— Ты когда-нибудь бывал в клубе «Долина Брука», Фенн?

— Один раз. Когда судомойка пырнула ножом повара-француза.

— Твой старик работал с паровым молотом в литейном цехе, а ты — коп. Каждый город должен иметь копов, почтальонов, электриков, мусорщиков, дворников, водителей машин «Скорой помощи» и телефонистов. Примерно через час Скип Джонсон войдет в бар клуба «Долина Брука» и сообщит старому Полу, какой я упрямый и нахальный сукин сын. Но Джефф Кермер не попадет в этот клуб, даже если доживет до четырехсот лет и получит семь миллиардов наличными. Дальше обычного городского клуба его не пустят. Старый Пол и Скип знают, что один из моих офицеров — зять Макарана. Для них это всего лишь забавный факт, в который они не станут вдаваться. Ты для этой публики еще менее важен, чем бармен, который смешивает им коктейли. На твои личные проблемы они плевали с высокого дерева. Для нас самое лучшее, если Джефф Кермер окажется более нервным, чем я думаю.

— Что ты имеешь в виду?

— Если он окажется очень нервным, то может попросить о маленькой помощи в благодарность за то, что снимает пенки и вышвыривает их из города. Джефф не обращался за помощью такого рода более десяти лет.

— То есть ему понадобится специалист?

— Да, специалист по дезинфекции с популярным дробовиком двенадцатого калибра.

— Но он не настолько нервный.

— Да, но, по-моему, может стать таким. С годами Джефф расслабился. Слишком долго у него все получалось. Слишком много бизнесменов называют его по имени. Какой вред можно причинить человеку, которому всегда предоставляют ложу на чемпионате страны по бейсболу и который жертвует в объединенный фонд чеки с четырехзначными числами?

— Мы оба знаем, что Макаран думает, будто Кермер его подвел, но…

— Но — что?

— Я не могу себе представить, чтобы Дуайт решился на необдуманный дерзкий шаг.

— За пять лет человек может придумать достаточно способов, как убить одним ударом двух зайцев, используя свой опыт работы на Кермера. Нам остается только ждать и не спускать глаз с твоего…

Лэрри метнулся к громкоговорителю и включил звук на полную мощность. Поступило сообщение о пожаре на складе красок в северном конце Франклин-авеню. Первая патрульная машина требовала прислать еще четыре, чтобы контролировать транспорт и толпу. Мы вышли в коридор, чтобы посмотреть в окна на северной стороне. Слышался вой сирен, в серое небо поднимался столб красноватого дыма, в котором, словно молнии, мелькали языки пламени. Я вернулся вместе с Лэрри в его кабинет. Он подошел к фотокарте города, занимавшей целую стену, — воспоминание о тех благословенных днях, когда Брук-Сити мог позволить себе такую роскошь.

— Вот это здание, — указал на карту Лэрри. — Там снесло крышу, так что огонь мог бы перекинуться на другие дома, но, к счастью, рядом ничего нет. Пошли посмотрим, Фенн.

Он всегда испытывал чисто детский интерес к пожарам. Мы отправились к складу. Здание горело вовсю, и нескольким пожарным внутри стало дурно от дыма, несмотря на противогазы. Я вернулся в участок. Джонни Хупер привез одного из трех человек, которые украли «дворники». Вору не терпелось дать показания на своих сообщников в расчете на некоторое послабление. Над долиной сгущались влажные холодные сумерки. Я проверял, сколько дел осталось незавершенными, утешаясь тем, что недоработок все равно не избежать. В редкие спокойные дни всегда находятся свободные сотрудники, которым можно поручить устранение недоделок или анализ нового материала, если таковой поступит.

Однако иногда круговерть событий засасывает до такой степени, что приходится сосредотачивать все усилия, дабы что-нибудь не упустить из виду. Скажем, вы располагаете сорока подчиненными и одной тысячей семьюстами шестьюдесятью рабочими часами в неделю. Но при этом вы должны учитывать отпуска, болезни, явки в суд, курсы повышения квалификации, стрельбу в тире, отставки, повышения. Все оставшееся нужно приспособить к требованиям текущего дня, используя каждого сотрудника наилучшим образом.

К вечеру темп всегда ускоряется. Патрульные могут арестовывать разную мелочь, но, когда речь заходит об определенной категории правонарушений, они обращаются к детективам. Я говорил себе, что сегодня слишком занят, чтобы вернуться домой вовремя, хотя и понимал, что это всего лишь очередной занудный вечер. Из «Дейли пресс» доложили об исчезновении полудюжины полок. Постоялец гостиницы на Дивижн-стрит, больше похожей на ночлежку, повесился на детской скакалке, безграмотно написав йодом на голом теле несколько ругательств. Торговец, остановившийся в отеле «Кристофер», сообщил, что его номер обчистили, унеся одежду и образцы товаров. Влюбленный подросток и его пятнадцатилетняя подружка сбежали в машине ее отца. Хорошенькая жена молодого врача пожаловалась, что в течение месяца ей звонят по телефону и посылают письма с непристойностями. Женщина принесла в городскую больницу своего полуторагодовалого ребенка, зверски избитого пьяницей мужем; его состояние оценивалось как критическое. Пятидесятилетний придурок, изображавший меткого стрелка, оторвал себе полступни, балуясь с незарегистрированным револьвером 45-го калибра. Угнанная машина. Грабеж с применением насилия. Пожилая женщина не может вспомнить свои имя и адрес. Эксгибиционизм в мемориальном парке Торранса. Вандализм в церкви. Старик, разыскивающий молодую девушку, которой одолжил все свои сбережения.

Таковы были беды сегодняшнего вечера. Стью Докерти торчал в участке, сообщая о них. В Брук-Сити обычно выходило четыре газеты, если считать утренний и вечерний выпуски, которые издавал Хейнамен. Когда единственный его конкурент умер в 1952 году, Хейнамен выпускал вечернюю газету еще один год, после чего прикрыл ее. «Брук-Сити дейли пресс» сдают в набор в полночь. Стью Докерти — полицейский репортер, чья деятельность, помимо нашего учреждения, охватывает службу шерифа в соседнем здании и обыденную суматоху уголовного суда.

Это щеголеватый элегантный мужчина лет сорока с лишним, со всеми признаками тщеславия — остроносыми туфлями, армейскими усами, тщательно завитыми седеющими волосами, твидом, фланелью, кашемиром, массивными золотыми аксессуарами, томной вежливостью и слабым намеком на британский акцент. Новички в полиции обычно составляют о нем неверное представление. Со временем они узнают о его трех браках, поразительному таланту к любой игре, не менее поразительной способности к выпивке и бесшабашной смелости, превращающей любую опасность в специально спланированное для него развлечение. Его отчеты безупречны, он правильно записывает имена, всегда старательно отмечает заслуги и защищает департамент от всех несправедливых нападок — даже от собственного издателя. Стью обычно приходит после ленча, узнает все новости за прошедшие двенадцать часов, при этом не путаясь ни у кого под ногами, и печатает отчет на машинке, которую хранит в углу комнаты моей бригады, со скоростью, приводящей в изумление клерков. Закончив работу, он тут же принимается за события второй половины дня и поздно вечером звонит в машинописное бюро, чтобы продиктовать отчет.

Стью также продает статьи в журналы, специализирующиеся на криминальной тематике, пишет речи местным политикам и подрабатывает в рекламных агентствах.

Я сказал Мэг, что не вернусь домой к обеду, постаравшись придумать правдоподобные причины. Около восьми вечера я вышел, чтобы перекусить где-нибудь, и увидел, как Докерти прячет текст в конверт.

— Этим вечером не произошло ничего интересного, Стью, — заметил я, остановившись.

Он пожал плечами:

— Мужчина повесился на скакалке. Избитый ребенок. Стрелок, едва не оставшийся без ноги. Хотя я сумею растрогать читателей историей со старым заимодавцем, одолжившим юной незнакомой леди свои сбережения.

— Нам тут нечего делать. Ничего похожего на мошенничество.

— Знаю. Это скорее любовь с первого взгляда.

— Хочешь пойти со мной перекусить?

— Да, только подожди, пока я продиктую текст.

В кафе Шиллигана в здании суда я подкрепился сосисками с фасолью, покуда Стью потягивал бочковое пиво.

— Я слышал, Фенн, у тебя в доме теперь проживает убийца.

— Когда женишься, не знаешь, каким обзаведешься шурином.

— Мне везло, попадались в основном отличные ребята. Я с ними превосходно уживался, чего нельзя сказать об их сестрах. Впрочем, мне не встречались такие жемчужины, как твоя Мэг.

— Она тоже не в восторге от ситуации. Уж больно ее братец угрюмый.

— Угрюмый, и только?

— Еще неисправимый, озлобленный, крутой и очень опасный.

— Значит, грядут неприятности?

— Возможно.

— Какого рода?

— Не знаю, но, скорее всего, такого, из которого он постарается извлечь выгоду.

— Используя твой дом в качестве базы? Тебе это не пойдет на пользу.

— А что я могу сделать? Мэг считает, что ее маленький братишка нуждается в повседневной заботе старшей сестры.

— Ты можешь сделать то, что советует тебе шеф Бринт, — дождаться, пока Макаран нарушит какой-нибудь закон настолько явно, чтобы Мэг не смогла обвинить тебя в его аресте. Что она в действительности о нем думает?

Я беспомощно пожал плечами:

— Мэг всегда думает то же, что говорит. Она считает все поступки своего брата мальчишескими проказами. Когда Дуайт подрабатывал громилой у Кермера, я пытался ей рассказать об этом, но она только отмахнулась. Мэг даже не могла поверить, что он избил дочь Хейнамена, пока не услышала свидетельские показания, но и тогда она убеждала себя и других, что «мальчик» не мог ударить ее очень сильно. Когда его отправили в тюрьму, Мэг первые полгода вела себя как зомби, да и сейчас еще не совсем отошла. Господи, видел бы ты их вдвоем! Она как ребенок с любимым котенком, который вырос в тигра, но ребенок искренне убежден, что это всего лишь домашняя киска. Я не могу переубедить ее, Стью. Как только я пытаюсь заговорить об этом, она сразу же ощетинивается. Ее маленькому братишке не повезло, а как только он придет в себя, то найдет хорошую работу, познакомится с приличной девушкой, остепенится и будет по субботам играть в мяч с друзьями! Мэг смотрит на него невидящими глазами, иначе она поняла бы, что всю жизнь ошибалась на его счет.

— Что хорошего в женщине, которая не ведет себя так, как подсказывает ей сердце? Кому нужна женщина, которая видит все таким, какое оно есть на самом деле?

— Но это плохо кончится и для нее, и для меня, а воспрепятствовать этому нет никакой возможности. Все равно что катиться по склону холма без тормозов.

Стью посмотрел на меня с неожиданным сочувствием:

— Если тебе повезет так, как ты того заслуживаешь, Фенн, то случится что-нибудь, что заставит Мэг взглянуть на брата не через розовые очки. Как только она это сделает, наваждение кончится. Мэг — сильная женщина. Она начала жизнь в яме, но смогла сама оттуда выбраться и вытащить брата. Даже более слабые люди переживают и не такое. Помнишь, что произошло в семье Брамбеков пять лет назад? Их единственный сын, красивый парень, студент, признался в двух убийствах и изнасилованиях и умер на электрическом стуле.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Они продолжают жить, но много ли радости осталось в их жизни? Мэг всегда была такой жизнерадостной — наполняла дом смехом и пением, шутила со мной и детьми. Когда Дуайта забрали, в доме стало тихо как в гробу. Я просыпался по ночам, чувствовал, что она не спит, и ничего не мог ей сказать.

К нам подошел Рэглин, и я пригласил его за наш столик.

— С этой парочкой мы сорвали куш, — усмехнулся он. — В Толедо сразу ими заинтересовались. Десять дней назад парень и девушка ограбили там заправочную станцию, удирая, задавили насмерть старую леди, потом прокололи шину и смылись пешком. Сначала мы с Россуэллом поработали над парнем, но он все отрицал. Тогда мы взялись за подругу — сказали ей, что ее дружок утверждает, будто в Толедо она сидела за рулем. Разумеется, она не догадалась, что мы связались с Толедо, и решила, что, раз нам известно столько подробностей, значит, парень раскололся. Девчонка во всем призналась и подписала показания.

Докерти вынул свой отчет, и я оставил их вдвоем. Возвращаясь в участок, я вспоминал панику во взгляде девушки, ее худые запястья в моих руках. К тому времени, как ее выпустят, она уже будет повидавшей виды женщиной, наевшейся тюремной баланды, с покрасневшими от работы в прачечной руками, и, возможно, даже не сумеет вспомнить лицо своего Томми.

~~~

Я прибыл домой в самом начале одиннадцатого. Дети уже легли. Мэг сидела на кушетке, зашивая штаны Бобби. Дуайт смотрел телесериал, развалившись в моем кресле. При моем появлении он обернулся и пробормотал приветствие, не делая попытки встать. Мэг с беспокойством смотрела на нас обоих, но расслабилась, когда я сел на кушетку. Мы с ней перекинулись несколькими фразами во время рекламной паузы, но Дуайт хранил молчание. Когда в половине одиннадцатого сериал закончился, он поднялся, зевнул, сказал «пока» и отправился спать.

Я уменьшил звук телевизора и снова сел рядом с Мэг:

— Как он себя вел?

— Нормально. После ленча немного подремал, вышел на задний двор, а потом все время смотрел телевизор, прервавшись только ненадолго, чтобы торопливо пообедать.

— Ты чем-то встревожена.

— Нам четыре раза звонили неизвестные по телефону, говорили гадости и вешали трубку.

— Черт бы их побрал!

— Не расстраивайся. Это вроде болезни.

— Но трубку мог взять кто-нибудь из детей.

— Я сказала им, что сама буду отвечать на звонки. Несколько машин очень медленно проезжало мимо — очевидно, сидящие в них глазели на дом.

— Это долго не продлится.

— Я спросила у Дуайта, не станет ли ему легче, если он расскажет мне о тюрьме. Он ответил, что ему станет легче, если я буду держаться от него подальше.

— Милый мальчик, ничего не скажешь.

— В детстве Дуайт всегда так поступал, когда замышлял что-то, чего не следовало делать. Если он опять попадет в передрягу, я не смогу этого вынести.

— Мы по возможности должны не спускать с него глаз.

— Извини, он просто не знал, что ты всегда сидишь в этом кресле.

— Мне не обязательно все время сидеть на одном месте.

— Но это твой дом, у тебя свои привычки…

— Лучше скажи, как реагируют дети.

— Дуайт, мне кажется, равнодушен к детям. Думаю, они действуют ему на нервы.

— Ну это уже черт знает что!

— Он просто не обращает на них внимания. Бобби ведет себя сдержанно, но Джуди все время с ним заговаривает. Ты ведь ее знаешь — она убеждена, что все ее любят. Это напоминает мне ту девушку, которая звонила ему по телефону, — Кэти Перкинс. Дуайт говорил с ней довольно долго. Я старалась не слушать, но мне показалось, что она хотела прийти повидать его, а он ей запретил. Я звонила по какому-то поводу Бетти Роблинг и спросила ее о Кэти. Бетти говорит, что она славная девушка, но довольно странная и непредсказуемая. В прошлом году она не вернулась в колледж и сейчас работает в офисе телефонной компании. Для Дуайта было бы лучше, если бы он смог… найти подходящую подругу.

Я снова вспомнил напряженное лицо девушки, которая пыталась бежать. Она выглядела более подходящей для Дуайта Макарана.

Лулу осторожно вошла в гостиную и тихо заскулила.

— Каждый раз при виде Дуайта она визжит и убегает, — пожаловалась Мэг.

— Потому что он ударил ее, — объяснил я.

Мэг недоуменно посмотрела на меня:

— В шутку?

— Нет. Когда мы приехали, как раз перед тем, как ты вышла, Лулу начала прыгать на него. Ты знаешь, она всех так приветствует. Он изо всех сил пнул ее коленом.

— И бедная Лулу думает, что он сделал это нарочно?

— Да, и я тоже. Она отлетела на шесть футов и спряталась под гаражом.

— Но если Дуайт так поступил, значит, ему показалось, что…

Мэг умолкла и отвернулась. Я положил руку ей на плечо, но она встала и медленно направилась в нашу спальню. Я слышал, как закрылась дверь. Лулу ткнулась мордой мне в ногу. Я почесал ее за ухом, и она снова заскулила. Ей не нравилось происходящее в доме, и мне тоже.

Но я не мог успокоить ни ее ни Мэг.

Без Мэг я превратился бы в холодного и расчетливого парня. У меня логический ум, зато у Мэг горячее сердце. Я могу не говорить ей всего, что должен сказать, но знаю, что инстинкт поможет ей понять остальное.

Лулу смотрела на меня преданными карими глазами. Меня интересовало, похожие ли глаза у Кэти Перкинс.

~~~

Через два дня я отправился в среднюю школу и побеседовал с мистером Теодором Перкинсом в его кабинете после окончания дневных уроков. Это был высокий, лысый, добродушный мужчина, который охотно согласился поговорить со мной, узнав, кто я.

— У меня славные девочки, лейтенант Хиллиер. Две старших уже замужем, одна очень счастлива, а другая, к сожалению, нет. Их мать умерла семь лет назад. Ее родители были против нашего брака. Мы сбежали и никогда об этом не жалели. Но мы не имеем права принуждать детей быть во всем похожими на нас. У каждого свой путь. Кэти двадцать два года — она уже взрослая. Но когда это началось, она была мечтательным и впечатлительным ребенком. Я думал, все пройдет, как обычная детская фантазия. Откуда я мог знать, что это продлится пять лет?

Я не стал объяснять ему, что в такой истории нет ничего необычного. Когда сколько-нибудь презентабельного мужчину отправляют в тюрьму за убийство на почве страсти и газеты создают ему рекламу, женщины пишут ему письма и пытаются навещать, убежденные, что должны скрасить его загубленную жизнь.

— Последние полгода, лейтенант, Кэти была все более напряженной, ожидая освобождения Макарана. Она думает, что любит его.

— Они никогда не встречались.

— Знаю. Но они переписывались. В конце концов, кто знает? Возможно, он ей подходит.

— Макаран никому не подходит, мистер Перкинс.

— Однако он живет в вашем доме.

— Потому что он единокровный брат моей жены и она его очень любит. Но Макаран вменил себе в обязанность портить мне жизнь, так как я — коп. По-моему, он жестокий, злобный и опасный человек.

На его лице появилось выражение боли.

— Я пытался убедить себя, что это не так, лейтенант Хиллиер. С Кэти я не могу говорить об этом. Она слишком упряма. Не могли бы вы с ней побеседовать?

— Думаю, я мог бы попытаться.

Я заранее договорился с Кэти Перкинс о встрече, когда она будет уходить с работы в пять часов вечера. Это была высокая блондинка с карими глазами и хорошеньким, круглым, почти детским личиком. Она держалась напряженно и несколько вызывающе. Мы разговаривали за кофе в закусочной, находящейся на расстоянии полквартала от офиса телефонной компании.

— Я бы не стала с вами встречаться, если бы отец не заставил меня пообещать, что я это сделаю.

— Очевидно, я вмешиваюсь в то, что меня не касается, Кэти.

Это ее слегка обезоружило.

— Возможно.

— Почему вы написали ему в первый раз?

— Потому что все были против него! — горячо отозвалась она. — Это несправедливо. На его стороне никого не было. Они травили его, как свора собак. А теперь он еще больше нуждается в поддержке.

— Как же вы смогли так увлечься мужчиной, с которым никогда не встречались?

— Но я с ним встречалась. Отец об этом не знает, а Дуайт забыл. Может быть, он вспомнит, когда увидит меня. Это произошло, когда он работал в магазине спорттоваров. Тогда я была еще ребенком. Я пришла покупать туфли для игры в шары, но мне не хватило денег. Дуайт нашел кучу несуществующих дефектов в туфлях, которые я выбрала, и снизил цену. Он был весел и ласков со мной. Это было до того, как он связался с той ужасной женщиной. Она испортила ему жизнь. Я не верю, что Дуайт убил ее. Просто он такой большой и сильный, что мужчины завидовали ему и постарались упрятать его в тюрьму. Они не хотели, чтобы Дуайт вернулся сюда, но он пообещал мне в письме, что вернется. Вы не можете себе представить, какие чудесные письма он мне писал. Никто не понимал его.

— Он умеет быть очаровательным — особенно с хорошенькими девушками.

Кэти покраснела:

— Его письма были не просто очаровательными. Они были искренними.

— И что же будет дальше?

— Не знаю. Я хочу помочь ему, но не знаю, позволит ли он мне. Я должна подождать, пока Дуайт захочет меня видеть. Как он себя ведет?

— Ест, пьет и смотрит телевизор. Если выходит из дому, то только на задний двор.

— Мне очень хочется быть рядом с ним, но я не могу, пока он не почувствует, что готов к этому.

— А что, если вы узнаете, что он совсем не такой человек, каким вы его вообразили, Кэти?

— Но я знаю, какой он. Сейчас Дуайт оскорблен и рассержен, но человек он мягкий — только люди не дают ему возможности это доказать.

— Так знайте, что этот «мягкий человек» за две сотни в неделю служил наемным громилой у Джеффа Кермера. Джефф поручил ему мягко уладить дело с Дейвидом Мориссой. Рост у Дейвида всего пять футов шесть дюймов, а вес — сто сорок фунтов. Дуайт мягко сломал бедняге оба запястья и половину ребер, а заодно вывихнул плечо. Джефф был очень доволен работой, так как именно за это он ему и платил.

Карие глаза расширились.

— Вы все это выдумали!

— С какой целью?

Кэти медленно покачала головой:

— Не знаю. Наверное, у вас есть какая-то причина. Может быть, не вы пришли к моему отцу, а он пришел к вам и попросил поговорить со мной.

— Нет. Я просто не хочу, чтобы вы заранее оправдывали все, что говорит и делает Макаран, чтобы вы принесли себя в жертву этому вашему «роману в письмах». Я хочу, чтобы вы поняли: все, что он вам писал, — притворство, ложь. В Дуайте нет ни капли мягкости — он всего лишь собирается вас использовать.

— Это не так, — возразила она. — Не верю.

— Оставьте в душе хоть немного места для сомнения и дайте ему шанс развеять или подтвердить его. Будьте осторожны — это все, о чем я прошу. Если Дуайт посвятит вас в свои планы и они не покажутся вам… особенно мягкими, дайте мне знать. У него всегда был дар использовать женщин и внушать им доверие к себе.

— Но на этот раз он…

— Если вы полагаете, что между вами могут возникнуть искренние отношения, немного скептицизма и трезвый взгляд друг на друга дела не испортят.

— Почему вас это так беспокоит?

— Потому что, честно говоря, побаиваюсь за вас и за него, не могу себе позволить даже малейшего риска. Я поставил на карту все — мою жену, мой брак, мою работу, мою репутацию и репутацию моих друзей.

— Понятно. Как вы думаете, когда Дуайт захочет меня видеть?

— Не знаю.

— Я каждый день разговариваю с ним по телефону. По-моему, ему нужно время, чтобы стать самим собой — таким, каким он был до того, как его посадили за решетку. И возможно, мы оба немного робеем и смущаемся. После того как пишешь друг другу личные письма, нелегко то же самое говорить в глаза.

— Сожалею, но не могу представить себе Дуайта робким и смущенным.

— Потому что вы не знаете его по-настоящему.

— А вы?

Девушка выпятила подбородок:

— А я знаю!

— Я мог бы рассказать вам еще кое-что, но вы все равно мне не поверите, не так ли?

— Так.

— И все же, Кэти, не торопитесь. Не совершайте необдуманных поступков.

— Постараюсь. — Она встала. — Мне нужно идти. Вы… вы оказались лучше, чем я думала. Не таким, как писал о вас Дуайт. Он утверждал, что вы холодный, эгоистичный, черствый человек, которому на всех наплевать и который заботится только о букве закона. Дуайт писал, что не понимает, как его сестра может вас выносить.

— Я и сам этого не понимаю.

Кэти слегка покраснела:

— Я думала, что, когда мужчина выходит из тюрьмы, ему не терпится… увидеться с девушкой. — Она вздохнула. — Дуайт очень странный.

— Тут я с вами согласен.

Когда мы вышли из закусочной, я проводил Кэти к автобусной остановке на углу. Ветер шевелил ее светлые волосы и узкую юбку. Походка у нее была как у настоящей леди. Но я знал, что она всего лишь одна из жертв, которых Макаран нанизывал, как бусинки, на нитку.

~~~

Прошло два дня, и мое беспокойство нисколько не уменьшилось. Мне не хотелось вечерами возвращаться домой, я испытывал угрызения совести, задерживаясь на работе без особой на то необходимости. Даже когда Дуайт находился в бывшей комнате Бобби за закрытой дверью, я ощущал его присутствие. Для меня это было подобно слабому едкому запаху непонятного происхождения, который вызывает тревогу, так как может означать нечто, способное привести к пожару.

Мне пришлось снова побеседовать с Бобби. У нас уже был долгий разговор перед тем, как я привез Макарана из Харперсберга, когда другие мальчишки начали его дразнить. Мэг сказала мне, что Бобби ведет себя очень странно. Поэтому утром в следующую субботу мы отправились с ним на спортплощадку и сели на скамейку. Бобби держал себя очень сдержанно. Я надеялся, что наши дети будут походить на Мэг, но оба унаследовали мои влажные черные волосы, желтоватую кожу и унылую вытянутую физиономию, хотя Джуди настолько жизнерадостная малышка, что ей это почти не мешает.

— Полагаю, ребята здорово тебя донимают, — заметил я.

— Не очень.

— Помнишь, я говорил, что нужно повторять про себя, чтобы это тебя не беспокоило?

— Конечно.

— Ну и как — помогает?

— Пожалуй, — отозвался он с напускным равнодушием.

— Бобби, для твоей мамы это очень трудное время. Она любит нас, но любит и своего брата. К тому же она знает его гораздо дольше, чем нас. Мы должны ей помочь — вести себя, как будто все в полном порядке, даже если это и не совсем так.

— Не понимаю, как она может любить его так же, как нас.

— Любовь не подчиняется рассудку, Бобби.

Несколько секунд он сидел молча, потом повернулся ко мне. Его лицо было бледным и напряженным, а глаза превратились в щелочки.

— Я ненавижу этого грязного убийцу!

— Эй, полегче!

— Я его ненавижу! Если бы в него всадили пулю, я бы смеялся от радости!

— Смотри, как бы мне не пришлось тебя наказать.

— Наказывай. Меня это не заботит. Что бы ты ни сделал, это ничего не изменит.

— Ну а что Дуайт сделал тебе?

Лицо Бобби внезапно приняло таинственное выражение.

— Мне он ничего не сделал.

Я слишком поднаторел в допросах, чтобы не заметить, как он слегка подчеркнул слово «мне».

— Значит, Лулу?

— Нет.

— Джуди?

— Нет.

— Твоей маме?

— Я обещал никому не рассказывать.

Мне не понадобилось много времени, чтобы все из него вытянуть, так как он сам тяготился необходимостью выполнять данное обещание. Однажды Бобби вернулся домой из школы. Мэг и Дуайт спорили на кухне так громко, что не слышали, как он вошел. Бобби видел, как Дуайт ударом кулака в живот сбил Мэг с ног, ушел в свою комнату и хлопнул дверью. Мэг с трудом поднялась, у нее началась рвота. Потом она увидела плачущего Бобби, увела его в нашу спальню, постаралась успокоить и заставила пообещать, что он никому ничего не расскажет. Сейчас глаза у Бобби снова были на мокром месте, хотя он пытался это скрыть. Я не стал его утешать, так как рядом на площадке играли его друзья.

— Мама понимала, что, если я тебе расскажу, ты снова отправишь его в тюрьму. По-моему, ему там и место. Он сделал маме больно. Это совсем не похоже на детские драки. Ты засадишь его за решетку?

— Твоей маме этого бы не хотелось, Бобби. Ей бы это причинило тяжелую боль.

— Но он… он разрушает наш дом!

Друзья окликнули Бобби, но он не обращал на них внимания.

— Со временем все образуется, — сказал я ему. — Потерпи. Старайся вести себя так, чтобы мама о тебе не беспокоилась. А теперь иди играть с приятелями.

— Ты сообщишь ей, что я тебе все рассказал?

— Это как ты хочешь.

Бобби задумчиво нахмурил брови.

— Думаю, папа, она должна знать, что тебе все известно, — сказал он через несколько секунд. — Ты ведь побьешь его так же, как он побил ее?

Мне пришлось спасать собственную гордость:

— Едва ли мама мне позволит. Ведь он ее брат.

Некоторое время я наблюдал, как Бобби бегает с приятелями, потом пошел домой. Мэг ушла в магазин, а Дуайт торчал в своей комнате. Когда Мэг вернулась, я помог ей отнести покупки. Из комнаты Дуайта доносились звуки радио. Я смотрел, как Мэг раскладывает продукты. Мне нравится, как она двигается — спокойно, быстро и уверенно.

— Живот еще болит? — спросил я.

Мэг застыла, положив руку на дверцу холодильника, потом медленно повернулась ко мне:

— Ведь Бобби обещал…

— Ты знала, почему ребенок ведет себя так странно, что его тяготит.

— Догадывалась.

— И хотела, чтобы я сам вытянул это из него? Это было не так легко.

— Но я не была в тебе уверена…

— Ты заботишься о своем брате, но мы оба заботимся о наших детях. Я не хочу, чтобы их чрезмерно оберегали от всех неприятностей. Но Бобби видел такое, что опрокинуло все его представления о жизни. Он надолго это запомнит.

— Дуайт не знал, что Бобби рядом…

— Ну и что это меняет? Ситуация невозможная — ни для тебя, ни для детей. Ты не можешь выгнать его из дому, а мы не можем продолжать жить с ним.

Мэг подошла ближе и с тревогой посмотрела на меня. Я старался говорить спокойно и рассудительно, хотя она могла лишь догадываться, каких усилий это мне стоило.

— Многие мужья не ладят со своими шуринами. — Мэг попыталась улыбнуться.

— Дело совсем не в том, и ты отлично это знаешь. Ты не можешь относиться к этой ситуации как к обычной. Мы сейчас же пойдем к Дуайту и скажем, что он должен уехать. Ты ведь сняла для него со счета почти три тысячи долларов, и если считала своим долгом заботиться о нем, то он освободил тебя от этой обязанности.

— Пожалуйста, Фенн, выслушай меня. Дуайт не хотел причинить мне боль. Он уже извинился.

— Как любезно с его стороны!

— Я знаю, что ты сердишься. Но не вини его. Даже если пса долго держать на цепи и бить, а потом отпустить на свободу, он начнет бросаться на людей. Этот эпизод ничего не значит. Ты должен быть терпеливым…

Я схватил ее за руки и притянул к себе:

— Расскажи мне кое-что об этом псе. Он впервые на тебя бросился?

— Ну… да.

— Мэг!

— Так было в первый раз. Я имею в виду, раньше мы часто ссорились и дрались, но ведь мы были практически детьми. Иногда казалось, что весь мир против нас, и Дуайт… вымещал это на мне. Это ровным счетом ничего не значило. — Она попыталась вырваться, но я не отпустил ее.

— Он должен уехать. Ради Бобби и Джуди. Ради тебя.

— Разве я часто просила тебя о чем-нибудь, Фенн?

— Нет.

— Дуайт чего-то ждет — я сама не знаю чего. Он торчит здесь, как на автобусной остановке. С тех пор как ты привез его, он не выходил дальше заднего двора. Мы и поссорились, когда я пыталась выяснить, чего он дожидается. Когда нам звонят и я снимаю трубку, Дуайт наблюдает за мной, а узнав, что это моя подруга, сразу уходит к себе. Когда приходит почта, он стоит в холле и ждет, пока я принесу ее. Когда рядом останавливается машина, он подбегает к окну. Как обычно ведет себя человек, просидев пять лет в тюрьме?

— Занимается разными мелочами, которых не мог делать раньше. Гуляет по улице. Водит машину. Покупает еду. Ходит в кино. Назначает свидания. Многие из них просто бродят целыми днями, милю за милей, чтобы привыкнуть к свободе. Городские — по улицам, а деревенские — по полям и лесам.

— А может быть, Дуайт просто боится покидать дом?

— Нет. Я передал ему обещание Лэрри Бринта, что его не будут преследовать.

— Значит, он в самом деле чего-то ждет. И беспокоится все сильнее. Что бы это ни было, это должно произойти скоро. Поэтому я прошу тебя: позволь ему дождаться. Обещаю, что больше не стану его раздражать. Я пойму, что все кончено, когда Дуайт расслабится. А если этого не случится, мы попросим его уехать. — Она освободила руки. — Но я помогу ему найти жилье и буду навещать его, если он заболеет, заберу его сюда, а если попадет в беду, буду с ним до самого конца.

— Я не просил тебя не видеться с ним.

— Дуайт может остаться?

— Пока не прекратится это таинственное ожидание или пока он снова не пристукнет кого-нибудь, а если не произойдет ни того ни другого, то на десять дней.

— А можно на две недели?

Так как это была большая победа, чем можно было рассчитывать, я согласился. Мэг поцеловала меня и продолжила разбирать покупки.

— Бобби хотел мне рассказать, но он дал тебе слово, а для него это важно, — сказал я. — Теперь ему будет не по себе.

Она посмотрела на меня:

— Но, дорогой, я ведь сама тебе все рассказала, верно?

Поняв значение ее слов, я мог только сесть и усмехнуться.

Обещание сдержано — взаимное доверие между родителями не нарушено. Сердце подсказывает женщинам выход из подобных ситуаций.

Мэг села на корточки и принялась перекладывать продукты в холодильнике, чтобы освободить место.

— Если Дуайт поймет, что есть люди, которые любят его, с ним будет все в порядке.

— Люди? В скольких он нуждается?

— Двоих может быть достаточно. Меня и Кэти Перкинс. Она была здесь вчера.

— Ты мне об этом не говорила.

Мэг встала, закрыла дверцу и серьезно посмотрела на меня:

— Кэти славная девушка, дорогой. У нее любящее сердце. Она беспокоится о Дуайте так же, как я. Я не хотела тебе рассказывать о ее приходе, чтобы не давать тебе лишнего повода вмешиваться. Ты ведь тоже виделся с ней и ничего мне не сообщил.

— А она поделилась с тобой, о чем я с ней говорил?

— Нет. Она рассказала Дуайту, а он — мне, после ее ухода.

— Ей не следовало этого делать.

Макаран появился в дверях и ухмыльнулся:

— А тебе не следовало ожидать, что у моей хитрой маленькой подружки будут от меня секреты. Ты пытался сделать из нее стукача, Хиллиер, но это было глупо. Кэти так меня любит, что я просто не могу держать ее на расстоянии. Она рассказывает мне все.

Несколько секунд я смотрел на него. Дуайт не отвел взгляд.

— Я не пытался сделать из Кэти осведомителя, Макаран. Пойми, мне ведь просто любопытно все, что тебя касается. Будь она крутой маленькой шлюшкой, меня бы это не беспокоило. Но Кэти производит очень приятное впечатление. Если я вижу, как ребенок играет с гремучей змеей, то предупреждаю ребенка.

— Фенн! — сердито воскликнула Мэг.

— Пусть забавляется, — сказал ей Дуайт. — Он ведь коп с головы до пят, сестренка.

— Может быть, тебе лучше ударить ее кулаком в живот, чтобы доказать, какой ты крутой, — предложил я.

Дуайт вопросительно посмотрел на Мэг.

— Я… рассказала ему, — с трудом вымолвила она.

— Разве это его дело? Он знает, что я потом хотел отрубить себе руку?

— Он бы в это не поверил. Пожалуй… это действительно не его дело.

— Твой муж считает все чужие дела своими, сестренка. Иначе чего ради он сообщил Кэти, что я был наемным громилой и расправился с Дейви Мориссой? Неужели ты думал, Хиллиер, что такая славная девочка поверит, будто я изувечил несчастного заморыша в его же собственном гараже, где я ждал, пока он приедет в большом розовом «кадиллаке»? У меня такое мягкое сердце — я бы не смог вынести его криков даже через кляп, который воткнул ему в рот. Я бы никогда не смог вывихнуть бедняге плечо после того, как сломал ему оба запястья и подвесил за шиворот на крюк на стене гаража, подождал, пока он придет в чувство, сломал ему ребра и объяснил, что это маленькое предупреждение от Джеффа — впредь не утаивать процент с выручки. Кэти знает, что я не мог сделать ничего подобного, а сестренка больше не будет рассказывать тебе о наших семейных делах, так как не хочет, чтобы я все время ощущал, как меня преследует мой легавый зятек. Если хочешь, Хиллиер, поговори с Кэти еще разок. Я объяснил ей, как тебе не терпится снова упрятать меня в Харперсберг. Она считает тебя чудовищем.

Он снова усмехнулся, подмигнул и вышел. Через несколько минут я услышал звуки футбола по телевизору. Я посмотрел на Мэг — вид у нее был скверный.

— Ну и как тебе это понравилось? — осведомился я.

— Он просто пошутил насчет того человека, — неуверенно отозвалась она.

— Тем не менее ты не сказала ему, что Бобби сообщил мне о том, как он тебя ударил.

— Пожалуйста, Фенн, не говори об этом больше.

— Ты впервые посмотрела на то, чего никогда не хотела замечать, а сейчас пытаешься убедить себя, будто ничего не видела.

— Это всего на две недели. Я ведь обещала.

— Надеюсь, ты не пошла за покупками, чтобы он смог остаться наедине с Кэти Перкинс?

— Нет, но…

— Как они вели себя вместе?

— Сначала она робела и нервничала. Но Дуайт был с ней очень ласков. Я слышала, как они разговаривают и смеются в гостиной. По-моему, она немного всплакнула, но когда уходила, ее глаза сияли. А у него на лице я заметила следы губной помады. Может быть, дорогой, Кэти заставит его понять, что…

Я подошел к Мэг и обнял ее.

— Я так боюсь, — прошептала она. — Боюсь за всех нас — и за Дуайта.

— А вдруг это и в самом деле сработает, — сказал я.

Не исключено, что я и сам немного этому верил. В конце концов, всегда надеешься на удачу и, даже зная, что колесо заедает, не можешь выйти из игры.

 

Глава 6

Следующим утром, во вторник, мне пришлось провести час в суде округа Брук, слушая, как один из моих подчиненных дает показания по делу о разбойном нападении. Прокурор предупредил Лэрри, что наш человек может оказаться не вполне адекватным своей задаче, поэтому Лэрри попросил меня понаблюдать за происходящим в суде. Хэролд Брейгер был достаточно смышленым парнем, настолько хорошо справлявшимся с обязанностями патрульного, что мы произвели его в детективы второй степени. Но защитником был Т. С. Хаббард, которому не откажешь в проницательности.

Брейгер добросовестно прошел предписанный мною курс обучения дачи свидетельских показаний и даже расписался в библиотечном листе, что прочитал два рекомендованных текста.

Я сидел и с тоской слушал, как он разваливает все дело. Конечно, Брейгер был смышленым и речистым, но все же не таким изворотливым, как Хаббард. Богатый лексикон может повредить полицейскому, дающему показания. Если он сначала называет подсудимого «упорным», а чуть позже — «негибким», толковый адвокат сосредоточится на различных нюансах этих определений и запутает свидетеля в семантических джунглях, которых он мог бы избежать, назвав обвиняемого «упрямым» и придерживаясь этого эпитета. К тому же Брейгер от волнения забыл одно из важнейших правил — не позволять защитнику задавать темп перекрестного допроса. Я учу своих ребят ждать, пока зададут вопрос, и, каким бы простым он ни оказался, медленно считать до пяти, прежде чем отвечать. Это создает впечатление вдумчивости, искренности и надежности, а когда вопросы становятся более сложными, помогает свидетелю избежать ловушки, дает обвинителю возможность протестовать, а судье — потребовать объяснения вопроса. Если ловушка очевидна, можно сосчитать до пяти и попросить повторить вопрос. Но Брейгер отвечал так быстро и охотно, что запутал и себя и присяжных, смешивая факты с личными впечатлениями.

Обидно, когда хорошо обоснованное дело рассыпается в пух и прах из-за мелких юридических погрешностей. Еще обиднее проигрывать из-за того, что офицера, проводившего следствие, ловкий адвокат вынудил отклониться от фактов.

В начале первого, когда покрасневший от негодования детектив Брейгер сидел у меня в кабинете, позвонила Мэг.

— Произошло то, чего мы ждали, — сообщила она. — Дуайт вышел из дому и уехал на такси. Ты можешь говорить, дорогой?

— Подожди минутку, — сказал я и прикрыл ладонью микрофон. — Иди, Хэрри, и, ради бога, перестань чувствовать себя оскорбленным. Хаббард делал то, за что ему платят. Если ты не справляешься в качестве свидетеля на процессе, то твоя полезность на службе весьма ограничена. Это часть нашей работы, и ты должен выполнять ее как следует. В следующий раз тебе придется снова пройти курс подготовки. А теперь иди и скажи Джону Финчу, что я велел передать тебе для изучения запись твоих показаний. Когда прочтешь ее, напишешь мне специальный рапорт о том, что, по-твоему, ты сделал неправильно.

Когда он вышел, я попросил Мэг рассказать, что произошло.

— Минут сорок назад Дуайту принесли срочное письмо в плотном белом конверте. Он расписался в получении и забрал его в свою комнату, а примерно через десять минут вышел и уехал на такси. Дуайт выглядел нервным и возбужденным, хотя пытался это скрыть. После его ухода я заглянула к нему в комнату. В большой пепельнице лежала куча черного пепла.

— В каком такси он уехал?

— «Блу лайн».

— Ты спросила его, куда он собрался?

— Он ответил, что за покупками.

— Ладно, дорогая, я подумаю, что можно сделать.

— После его отъезда еще не прошло и десяти минут.

Сначала я занялся такси. «Блу лайн» — самый большой таксопарк в городе с радиофицированными машинами. Диспетчер сообщила мне, что водитель, взяв пассажира, доложил, что едет на угол Западного бульвара и Эндрюс-стрит. Это место находилось за чертой города. По словам диспетчера, водитель должен сообщить о доставке пассажира и, возможно, попросит перерыв на ленч в этом районе. Я попросил ее узнать у него, не упоминал ли Макаран, зачем он туда едет.

Некоторое время я сидел, размышляя, следует ли послать туда кого-нибудь. Диспетчер позвонила и сказала, что, по словам шофера, пассажир подыскивал себе машину. Это походило на правду. Крупные пункты продажи находились именно в том направлении. Я позвонил в отдел регистрации автомобилей в полуподвале здания суда и велел следить за новой регистрацией на имя Дуайта Макарана и сообщить мне, как только продавец придет оформлять сделку. Следующий шаг был потруднее. Почта работает по принципу конфиденциальности, стараясь сообщать как можно меньше. Для действий по официальным каналам требовалось разрешение судьи, поэтому мне пришлось использовать друга, к чьей помощи я прибегал раньше. Я позвонил ему, а после ленча поехал поговорить с ним. Письмо было отправлено вчера из Питтсбурга с требованием расписки в получении. Расписка была адресована в Питтсбург Томасу Робертсу. Конверт был объемистым и весил около шести унций. Адрес написан синими печатными буквами, — возможно, почтовой шариковой ручкой, — а клапан дополнительно заклеен скотчем.

Вернувшись в участок, я узнал, что мне звонили из отдела регистрации машин. Они зарегистрировали продажу компанией «Топ грейд моторс» Дуайту Макарану многоместного «понтиака» выпуска двухлетней давности и присвоили ему новый номер ВС 18-822. Один из торговцев явился оформлять продажу.

Так как мне не хотелось сталкиваться с Макараном, если он все еще был там, я позвонил в «Топ грейд» и попросил его к телефону. Мне сказали, что он уехал двадцать минут назад в купленной машине. Я оставил на дежурстве Джонни Хупера и поехал в «Топ грейд».

Это один из крупных пунктов продажи автомобилей, где, возможно, сбывают краденый товар чаще, чем в других. Солнце ярко светило, но холодный ветер поднимал тучи пыли, трепля транспаранты, флажки и навесы. В центре находилась сверкающая алюминием будка, где заключались сделки. Под ярким защитным навесом выстроились предназначенные для продажи автомобили, с которых двое мужчин постоянно смахивали пыль. Один из торговцев, оживленно жестикулируя, обрабатывал молодую пару, с сомнением разглядывающую пикап. Когда я вышел из машины, ко мне направился улыбающийся толстяк, говоря на ходу:

— Мы не станем зарабатывать на тебе, приятель. Любой, кто знает, сколько времени пользоваться тачкой, прежде чем продать ее…

— Полиция, — прервал я. — Кто здесь главный?

Улыбка моментально увяла.

— Ломбардо. Он внутри.

Ломбардо оказался коренастым типом, моложе большинства его продавцов, но с такой же бессмысленной улыбкой на физиономии. Он сидел в своем офисе, болтая с двумя подчиненными. Мое имя было ему знакомо.

— Честное слово, лейтенант, я как раз говорил этим ребятам, что продажа этому Макарану тачки за наличные до добра не доведет. Но разве я мог ему сказать, что не возьму его деньги, так как он отмотал срок? За это можно схлопотать в челюсть. Когда я послал Чарли за номерами, то велел ему сначала позвонить в банк и проверить, все ли в порядке с этими деньгами. Так что я действовал по закону…

— Не сомневаюсь, что закон вы знаете, Ломбардо. У вас для этого достаточно причин. Успокойтесь — это были его деньги.

Он сразу расслабился:

— Это хорошая машина, но я не хочу получать ее назад. Честно говоря, лейтенант, это была единственная удачная сделка за два месяца. Приходится продавать оптом несколько почти новых машин, чтобы выплачивать аренду. Если вы приехали в собственном автомобиле, я мог бы сбыть его прямо сейчас.

— Для личных дел я использую свою машину.

— Чем мы можем вам помочь, приятель?

— Я хочу поговорить с продавцом.

— Зачем?

— Затем, Ломбардо, что я могу превратить личное дело в полицейское быстрее, чем вы перевести назад спидометр. Вы знаете, что Макаран — мой шурин, но вам это не поможет. Завтра я могу прислать сюда инспекторов, которые заморозят продажу всех машин, не прошедших полный техосмотр. Штат может захотеть провести специальный аудит ваших налогов с оборота.

Улыбка наконец исчезла.

— Продавец, который вам нужен, — Джейк Эйбел; он договаривается с теми ребятами насчет пикапа. Может быть, вы подождете минуту? Есть шанс, что ему удастся их обработать.

— Ладно, подожду.

— Тысяча благодарностей! Вы хороший парень, лейтенант, и мне не хочется причинять вам лишнее беспокойство.

— Кажется, в радиусе пятидесяти миль все знают Макарана и то, что он мой шурин.

Улыбка появилась вновь.

— Новички, может, и не знают. Но те, кто живут здесь не менее пяти лет, вряд ли могут об этом забыть.

Я посмотрел в окно и увидел, что пара покидает стоянку. Продавец повернулся и уныло побрел к офису. Я вышел и перехватил его в двадцати футах от здания.

— Эйбел? Лейтенант Хиллиер из полиции города. Ломбардо говорит, что вы можете рассказать о продаже Макарану многоместного «понтиака».

У него были румяная физиономия, круглое брюшко и зеленый твидовый жакет.

— Конечно. Хорошая сделка. Синий «понтиак» без единой вмятины, мощный мотор, радио, отопление, амортизатор в полном порядке. Многоместные автомобили всегда хорошо идут. Он бы не простоял у нас даже десяти дней, но сейчас торговля двигается медленно. Мы оценили его в две тысячи пятьсот девяносто пять долларов, но из-за стертых покрышек снизили цену до двух тысяч трехсот. Что еще вы хотите знать? Так как вы вышли из офиса, вам уже известно, что он заплатил наличными.

— Он нашел то, что искал?

— Думаю, что да. Он сразу сказал, что ему нужен многоместный автомобиль с мощным мотором. Видите вон тот зелено-белый «бьюик»? Ему эта машина не понравилась из-за ярких цветов. А тот темно-зеленый «крайслер» не подошел, так как кондиционер и мощные тормоза уменьшают количество лошадиных сил. Мы вывели «понтиак» на дорогу, и он на нем проехался, так круто свернув на Эндрюс-стрит, что я испугался, как бы коп это не увидел.

— А какие еще у него были требования к машине?

— Больше никаких не припоминаю. Он парень неразговорчивый, так что я быстро прекратил попытки завязать знакомство. Ему нужна была машина, а не приятель.

— Он болтался поблизости, пока вы ждали номера?

— Ходил в тот ресторанчик, а когда вернулся, мы уже приколачивали номера.

Я поблагодарил его, сел в машину и включил мотор, но мне пришла в голову одна мысль, поэтому я вернулся в офис и спросил Ломбардо о деньгах.

— Двадцать три сотенные купюры, — ответил он. — Новые, но не совсем. Нет, он достал их не из пачки и не из бумажника, а вошел сюда с деньгами в руке, не стал пересчитывать и сразу бросил их на стол. Я пересчитал их дважды.

Вернувшись в участок, я первым делом позвонил Мэг. Она сказала, что Дуайт еще не возвращался. Я сообщил ей, что он купил машину.

— А ему известно, что ты это знаешь?

— Нет, милая. Так что изобрази удивление, когда он приедет. Не хочу, чтобы он знал, что я его контролирую.

— Лучше бы я не рассказывала тебе о письме.

— Почему?

— Не надо за ним следить, Фенн. Он ведь имеет право купить машину, не так ли?

— Конечно.

— Тогда почему ты не можешь оставить его в покое?

— Дорогая, мы поговорим об этом позже. Как ты передала ему деньги, которые взяла в банке?

— Просто отдала ему вместе с книжкой, где были указаны проценты.

— В каких они были купюрах? Там было больше двух тысяч восьмисот долларов, верно?

— Две тысячи восемьсот шестьдесят шесть долларов сорок один цент. А зачем тебе знать, в каких они были купюрах?

— Пожалуйста, милая…

— Ну, Дуайт не говорил, какие купюры ему нужны. Поэтому я попросила дать мне десять стодолларовых банкнотов и тридцать пятидесятидолларовых, чтобы пачка была не слишком объемистой. Помимо этого, там были еще шесть десяток, одна пятерка и один доллар. Так зачем тебе это знать?

Вошел Хупер, и я подал ему знак сесть.

— Он уплатил за машину наличными — двадцать три сотенных банкнота.

Последовала пауза. В трубке слышалось дыхание Мэг.

— Может быть, он зашел в банк и поменял пятидесятидолларовые купюры на сотенные?

— Такси доставило его прямо на Западный бульвар, где торгуют подержанными машинами.

— Тогда он мог побывать в городе в другой день, когда я ходила за покупками. Я не могу утверждать, что Дуайт ни разу не уходил из дому и не бывал в банке. Вчера после работы снова приходила Кэти Перкинс. Возможно, она принесла ему деньги.

— Мэг, почему ты увиливаешь от простого и очевидного ответа? Ведь деньги прислали ему по почте, не так ли?

— Хорошо, пусть так. Может быть, Дуайт одолжил их или кто-то был ему должен. Это ведь не наше дело.

— Почему же он сжег конверт?

— Я не должна была рассказывать тебе об этом, Фенн, — устало промолвила Мэг и положила трубку.

Джонни Хупер вопросительно смотрел на меня. Я колебался, но, поняв, что не следует скрывать дело, которое может стать полицейским, выложил ему все спокойно и быстро.

Джонни тихо присвистнул:

— У этого парня есть друзья. Возможно, он получает от них приказы. «Сиди на месте, пока не получишь от меня известий». Или «Сожги это письмо и купи быстроходную машину». К тому же он заводит новых друзей, верно? И чего это славные девушки липнут к таким опасным типам? Поручу кому-нибудь проверить ее банковскую книжку, ладно? А как насчет расписки в получении письма из Питтсбурга?

— Тут не за что зацепиться. Нет доказательств, что совершено или планируется какое-то преступление. Кроме того, это старый трюк. Человеку, который послал деньги, не нужна расписка. Он хочет знать, что деньги доставлены. Поэтому он позвонит на почту, назовется Томасом Робертсом и спросит, есть ли что-нибудь для него. Ему ответят утвердительно, и он скажет, что придет и заберет это, но, разумеется, так и не появится. Он единственный раз воспользуется этим именем и поймет, что Макаран получил деньги.

— Пускай проследят звонок на почту.

— Ты отлично знаешь, Джонни, что звонок из автомата проследить невозможно. Такое случается только в кино. Конечно, можно договориться, чтобы на почте попросили оставить номер телефона и пообещали перезвонить, но у меня есть чувство, что это не сработает.

— Значит, Макаран искал многоместный автомобиль. Для чего?

— Черт его знает. Для перевозки вещей — мехов, одежды, бутылок — больше подходит фургон.

Джонни бросил на меня странный взгляд:

— Тебе не кажется, Фенн, что нас собираются перехитрить?

— Лучше бы этого не произошло.

— Думаю, мы оба знаем, где он завел себе этого дружка из Питтсбурга.

— Да, но неплохо бы в этом убедиться. Только не по телефону. Пожалуй, тебе придется съездить в Харперсберг. Я договорюсь с шефом.

~~~

Лэрри Бринт терпеливо меня выслушал.

— При обычных обстоятельствах, — сказал он, — я не разрешил бы поездку в Харперсберг на таких неопределенных основаниях. Хуперу пришлось бы использовать для этого выходной день, и то я не стал бы договариваться с Хадсоном. Но на меня давят, чтобы я убрал из города Макарана. Я не хочу и не буду этого делать, но не желаю, чтобы он что-нибудь натворил и кто-то пострадал. Хупер может съездить туда завтра. Я позвоню Бу Хадсону. Скажите Хуперу, чтобы искал среди освободившихся недавно — не более трех-четырех месяцев назад. Думаю, что это должен быть одиночка, не связанный с организованной преступностью, так как все знают, что мафию в наш город не допускают.

Я все объяснил Джонни и вернулся домой в начале седьмого. Синий многоместный автомобиль стоял возле моего гаража, что не пошло на пользу траве. Я вышел из машины и осмотрел его. Следы колес четко отпечатались в мягком дерне. Я присел на корточки. Так и есть — Дуайт поставил новые нейлоновые покрышки, которые создают слишком много шума на ровной дороге, но хороши для грязи и снега.

Я посмотрел на указатель пройденных миль — четырнадцать тысяч.

— Нравится? — Макаран испугал меня. Я не слышал, как он подошел сзади.

— Твоя?

— Купил сегодня.

— Неплохая машина.

Дуайт ухмыльнулся, но казался настороженным.

— Нужно немного отрегулировать двигатель.

— Покрышки новые?

— Сегодня поставил.

— Ты, наверно, остался почти без денег?

— На какое-то время хватит. Сегодня я нарушил закон, Фенн. Купив покрышки, я поехал дальше и внезапно сообразил, что мои права давным-давно просрочены. Поэтому я быстро прошел проверку и получил новые. Мы, законопослушные граждане, не должны рисковать.

— Рад, что ты это помнишь. Как насчет страховки?

— Она мне необходима?

— В следующем году ты будешь обязан застраховать машину.

— Но сейчас еще этот год. Я буду осторожен.

— Ты был очень осторожен с тех пор, как вышел на свободу.

— Я изменился. Мне казалось, ты это заметил.

— Я все замечаю — в том числе твое поведение с Кэти Перкинс. Меня удивило, что ты не затащил ее в постель. Это бы не составило труда — нужно было только убедить ее, что это терапия. Очевидно, тебе сейчас не нужны осложнения. А может быть, кто-то приказал тебе держаться подальше от глупых девчонок.

— Никто мне не приказывает, зятек. Просто ты коп с головы до пят.

— Мы можем узнать друг друга на расстоянии четверти мили, Макаран. Тебе известно, кто я, а мне — кто ты.

— Хочешь попробовать со мной справиться? — Дуайт расправил плечи и выпятил подбородок. Очевидно, мне следовало насторожиться, но он выглядел настолько нелепо, что я рассмеялся. Его лицо побагровело, а на лбу обозначились белые шрамы.

— Мы на школьном дворе? — осведомился я. — Или на пикнике в холмах? Ты мог избивать многих, Макаран, — Милдред, Мэг, Дейви Мориссе. Возможно, ты справился бы и со мной, но я не дам тебе шанса. Только попробуй, и я достану револьвер, превращу твое колено в месиво, а когда ты будешь падать, расквашу тебе физиономию.

— Жалкий коп! — прошипел он.

— Не стану спорить, — улыбнулся я и прошел мимо него в дом.

Мэг спросила, почему я так глупо улыбаюсь. Я ответил, что, выражаясь образно, померился силами с ее братцем и обнаружил в себе неведомые до сих пор способности, а потом выразил восхищение новым автомобилем. После этого я направился в гостиную, где ко мне бросились Лулу, Джуди и Бобби. Дети смотрели «Трех комиков», но вскоре Мэг позвала их обедать. Теперь малышей кормили раньше, так как сидеть всем вместе за одним столом с Макараном было бы лишним напряжением для каждого.

Вошел Дуайт и, не глядя на меня, растянулся на кушетке. Мы послушали вечерние известия и прогноз погоды. Потом Дуайт стал смотреть какой-то фильм про приключения под водой, а я попытался читать журнал новостей за неделю, но меня они мало интересовали. Не думаю, что они вообще кого-нибудь интересуют. Для нас больной зуб мудрости, увеличение расхода воды или три дождливых дня подряд значат больше, чем события в Конго. Возможно, так было всегда. Но теперь идут такие потоки информации, так много людей старается рассказать о вещах, которые сотрясают мир, что начинаешь чувствовать, будто кто-то вот-вот — случайно или намеренно — превратит тебя в ничто. Когда находишься в одной комнате с десятью людьми, которые одновременно рассказывают о десяти кошмарных событиях, поневоле перестаешь слушать и думаешь о том, что пора бы сходить в парикмахерскую. Раньше меня беспокоило, что, глядя на диктора, я просто смотрю, как он шевелит губами, и не слышу ни слова, как будто я выключил звук, но потом я узнал, что со многими происходит то же самое. Все говорят нам так много, что мы перестаем слышать.

Я пытался читать о поддержке образования, но строчки расплывались у меня перед глазами, так что я с таким же успехом мог бы держать журнал вверх ногами. Мои мысли занимало то, что планировал Макаран. В ушах у меня звучали его слова, сказанные по дороге из Харперсберга: «Брук-Сити кое-что взял у меня, и я хочу это вернуть».

Помимо этого, меня беспокоила проблема ночной смены, так как трое моих людей слегли с гриппом, а также ход трех текущих дел, застопорившихся из-за отсутствия улик.

Мэг позвала нас обедать. Дети снова заняли место у телевизора на полчаса перед сном. Мэг пыталась поддерживать за столом непринужденную атмосферу, и я помогал ей по мере сил, но в присутствии Макарана это было все равно что играть на банджо в склепе. Теперь он казался полностью ушедшим в себя.

Под конец трапезы, когда Мэг рассказывала мне, что один из наших соседей собирается попытать счастья в Аризоне, Макаран бросил вилку на тарелку и заявил:

— В четверг Бобби может перебираться в свою комнату. Я уезжаю. Надеюсь увидеть, как ты плачешь горючими слезами, Хиллиер.

— Куда ты перебираешься? — спросил я.

— Освобожденные условно должны отчитываться в своих передвижениях, но я — нет. Не забывай, что я отмотал свой срок.

— Я не забываю об этом ни на минуту. Это был всего лишь вежливый, братский интерес. Когда говорят, что кто-то уезжает, всегда спрашивают куда.

— Прекратите! — прикрикнула на нас Мэг. — Куда ты собрался, дорогой?

— Никаких секретов. Поживу какое-то время на холмах — погода уже достаточно мягкая. Как только отрегулирую машину, соберу пожитки и поеду туда. Я уже давно не жил сам по себе — хочу вспомнить, каково это.

Дуайт улыбнулся ей. И монолог и улыбка внушали такое же доверие, как конфедератские деньги, но Мэг выглядела довольной и даже захлопала в ладоши.

— По-моему, это превосходная идея, Дуайт.

— Лучше, чем торчать в вашем доме, хотя, конечно, у меня не будет ни такой сытной еды, ни такой мягкой постели.

— Ты ведь никогда не любил одиночества.

— Одиночество начинаешь ценить, когда тебя его лишают, сестренка. Очевидно, как и все остальное. Если мне будет слишком одиноко, я пойду в субботу вечером на танцы и найду себе девчонку, которая согласится пожить немного в палатке.

— Смотри, как бы ты не влип в историю. — В их голосах все сильнее слышался акцент жителей холмов.

— Я найду такую, из-за которой никто не станет суетиться. А может быть, заберу к себе Кэти Перкинс.

Мэг сразу перестала улыбаться:

— Не делай этого, Дуайт. Возможно, тебе удастся ее уговорить, но ей нужно совсем не это.

— Ты так хорошо знаешь, что ей нужно?

— Она хочет помочь тебе обрести себя, если ты дашь ей возможность.

— Среди подарков для счастливых новобрачных? — скверно усмехнулся он. — В электрифицированной кухне? Живя от зарплаты до зарплаты? С детишками и их пеленками?

— Что в этом такого ужасного?

— Ничего, сестричка. Это просто райское блаженство. Я мог бы быть так же счастлив, как ты со своим копом, только человеку можно сказать, что он покойник, когда он перестает улыбаться.

— Если ты так чувствуешь, — сказала Мэг, — то больше не встречайся с этой девушкой.

— Разве я гоняюсь за ней? Я ведь уезжаю, верно? Что еще тебе нужно?

После долгой паузы Мэг спросила:

— И как долго ты там пробудешь, Дуайт? Что ты станешь делать потом?

— Не знаю. Я не могу строить планы, пока не отдохну. Не знаю, сколько это займет времени. У меня осталось несколько сотен, так что я смогу пробыть там до конца лета. А потом вернусь сюда или отправлюсь в другое место. Я дам тебе знать.

Мэг тепло улыбнулась:

— Рада это слышать, Дуайт. Я боялась, что ты… слишком озлобился и будешь копить в себе желчь, пока не попадешь в очередную переделку.

Дуайт поднялся:

— Мне пришлось худо, но с этим покончено. Если я буду болтаться здесь, они начнут доставать меня снова. Я знаю, что для тебя это было нелегко, Фенн. Если на тебя станут давить, можешь сказать, что ты вышвырнул меня.

Он вышел. Я уставился в кофейную чашку и медленно покачал головой:

— Твой брат принимает нас за дураков?

Улыбка сбежала с лица Мэг.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что он никогда не станет хорошим актером, дорогая.

Она посмотрела на меня с выражением, весьма похожим на ненависть:

— Ты заранее уверен в том, что он опять сорвется! Не хочешь дать ему ни одного шанса!

— По-моему, ты не права.

— Он старается изо всех сил…

— Каких сил и на чьи деньги? Неужели ты не видишь, что с тех пор, как Дуайт вышел из тюрьмы, он ни разу ни на что нормально не прореагировал? Не видишь, что он все время играет роль? Дуайт ведет себя не как человек, освобожденный после пятилетнего заключения, а как затаившийся зверь.

— Но теперь он…

— Теперь он получил от кого-то известие, кончил выжидать и выбирается из берлоги.

Мэг умоляюще посмотрела на меня:

— Неужели ты не можешь ради меня хоть немного доверять ему?

— Я только хочу знать, что у него на уме.

— Но если он действительно хочет исправиться, то ты не должен был говорить с Кэти…

— Я думаю о ней только как о «бедной Кэти», Мэг. Ей не избежать беды, если она не бросит его.

— Фенн, ты должен обещать мне, что прекратишь следить за каждым шагом моего брата. В нем что-то изменилось, и это меня немного пугает. Но я верю, что он не хочет новых неприятностей.

Я скрестил пальцы, как ребенок, который хочет кого-то обмануть:

— О’кей.

— Твоя работа сделала тебя слишком подозрительным, дорогой.

— Возможно, таковы издержки профессии?

Мэг снова казалась довольной:

— Дуайт хорошо знает холмы. Я сама иногда по ним скучаю. Может, отправимся туда этим летом с палатками? У Бобби и Джуди не было возможности полюбить их так, как люблю я. Конечно, среди холмов я провела самые жалкие годы моей жизни, но ведь это не их вина.

— Что ж, можно попробовать.

— Как бы я хотела, чтобы мы могли купить маленький участок земли, построить хижину и разбить сад. — Она встала и печально улыбнулась. — Впрочем, против яхты, виллы и бриллиантов я бы тоже не возражала. Пойду загоню детей спать. Ты еще посидишь?

— Да, немного. Должен продумать ночную смену — может быть, снять с дежурства нескольких патрульных.

Мэг налила мне кофе и пошла урезонивать детей.

~~~

В среду воспоминание о скрещенных пальцах не уменьшило у меня чувство тревоги, когда я выяснял, где ремонтируют новую машину Макарана. Мне повезло на пятом телефонном звонке — они должны были закончить работу к трем часам. В четыре я послал Россмена в гараж «Куолити», и спустя сорок минут он вернулся с докладом. Россмен — спокойный и солидный молодой человек, больше похожий на банковского клерка или страхового агента, чем на детектива. Но в отличие от Хупера у него нет ни стремления, ни таланта к руководящей деятельности.

— Как вы помните, Фенн, там ремонтируют серийные и малолитражные автомобили. Ремонт мотора обошелся Макарану в восемьдесят восемь долларов наличными. Они изменили там кое-что, и парень, который производил ремонт, сказал, что теперь машина будет мчаться, как реактивный самолет.

— Ты как-нибудь объяснил свой визит на случай, если Макаран снова к ним обратится?

— Ваш звонок я объяснить не мог, но, судя по тому, что вы им говорили, они вряд ли станут о нем упоминать. Я просто спросил, нельзя ли как-нибудь усилить мощность моей машины, а когда они стали рассказывать мне, как только что поработали над «Понтиаком», я потихоньку выяснил, что они с ним проделали и сколько это стоило. Хотите, чтобы я составил письменный рапорт?

Вопрос мне не понравился, так как он подразумевал личный аспект. Но я усвоил, что контролировать ситуацию в разговоре с подчиненными можно, отвечая вопросом на вопрос.

— А есть причина, по которой ты не должен так поступать?

Бен Россмен выглядел смущенным:

— Но ведь досье как такового не существует, верно?

— Если ты напишешь рапорт, оно появится.

— Под каким разрядом?

— А как бы ты его определил?

— Ну, можно завести досье на известного преступника и присвоить ему регистрационный номер. Будем фиксировать его действия и указывать на документах этот номер.

— Как мы делали раньше, Бен. Потом можно запросить в Харперсберге тюремные характеристики и фото при освобождении, приобщив их к делу.

— Вы правы. Простите, лейтенант, я об этом не подумал.

— Досье уже заведено, Бен. Я завел его в тот день, когда привез Макарана в город. По-твоему, оно понадобится?

Россмен казался удивленным:

— Лучше иметь его под рукой, когда Макаран начнет пользоваться этой машиной.

— Возможно, ему просто нравится водить реактивный самолет.

— А может быть, нам повезет и он врежется в дерево.

 

Глава 7

Сержант Джонни Хупер вернулся из Харперсберга в половине девятого вечера, позвонил мне домой и сообщил, что узнал кое-что интересное. Макаран развалился в гостиной, а Джонни как раз собирался полакомиться приготовленным молодой женой обедом, поэтому мы договорились, что я приеду к нему.

Когда я сообщил об этом Мэг, она печально улыбнулась и выразила надежду, что будет мальчик. Это была семейная шутка. Когда мы только поженились, Мэг прочитала в журнале, что жены акушеров еще менее, чем жены бизнесменов, могут планировать что-либо заранее. Так как жены полицейских там не упоминались, она обвинила меня, что я занимаюсь акушерством на стороне.

Я вспомнил эту шутку, когда Мими Хупер открыла мне дверь. Хотя я давно ее не видел, но знал, что она через месяц должна родить первого ребенка. Мими была маленькой веселой девушкой с черными как смоль волосами — в отличие от блондина Джонни. Они жили в приятной просторной квартире в одном из старых домов к западу от мемориального парка Торранса. Девичья фамилия Мими — Литтлфилд, и дом построил ее прадед, разбогатевший на торговле древесиной. Она дальняя родственница Хейнаменов. От солидного состояния Литтлфилдов осталось немного. Деньгами распоряжался коммерческий банк, разделивший доход между Мими и ее двумя братьями. Дом является частью состояния, и за разрешение Мими и ее мужу занимать в нем квартиру банк вычитает чисто номинальную сумму из ее части дохода, равняющейся сотне с лишним долларов в месяц. Для карьерного копа Джонни устроился совсем неплохо. Если не приходится вести постоянную битву с семейным бюджетом, с прочими неприятностями, справиться гораздо легче.

Хуперы уже заканчивали обед. Я сел и выпил с ними кофе. Джонни выглядел усталым и подавленным. Мими то и дело подкалывала его как бы невинными замечаниями.

Наконец он вздохнул и промолвил:

— Мими на стороне бедного преступника, преследуемого гестапо.

Она нахмурилась и обернулась ко мне:

— Если человек отбыл срок, почему нельзя оставить его в покое? Разве общество не обязано помогать обрести в нем место таким людям, как Дуайт Макаран? Он был всего лишь профессиональным спортсменом, который связался с дурной компанией и с ужасной девушкой.

— На нас оказывают давление, чтобы мы выставили его из города, Мими.

— И вы считаете, что должны это сделать?

— Я говорил ей, что мы не предпринимаем ничего подобного, — сказал Джонни.

— Иногда, Мими, мы выставляем из города посторонних, если они собираются заниматься здесь делами, которые нам не нравятся. У нас есть специальный список муниципальных постановлений, которые мы не можем осуществлять в обычных условиях. Но если человек все время слоняется без дела, мусорит, плюет на тротуар, нарушает правила уличного движения, мы вынуждены принимать меры. Судьи сотрудничают с нами, назначая максимальные штрафы, однако на таких людей предупреждения обычно не действуют, приходится отправлять их в тюрьму. Поддерживать в городе порядок — настоящее искусство, а в контролируемом городе вроде нашего легче управиться с теми, кто стремится… нарушить равновесие. При этом следует учитывать личные факторы. Если бы я не работал в полиции или если бы Макаран не был моим шурином, Лэрри, возможно, привел бы механизм в действие, и Макарана уже бы не было в городе. Он здесь не пользуется никаким влиянием. Но и мы не давим на него.

— Тогда что Джонни понадобилось в Харперсберге?

— Шеф Бринт, Джонни, я и… еще кое-кто полагают, что Макаран опасен. Нам знаком этот тип людей. Но Мэг не может в это поверить.

— Конечно, он выглядит крутым, но нельзя же судить человека по внешности.

— Нам не нравится, как он себя ведет и что делает. Мы должны защищать себя. Если Макаран что-нибудь натворит, это будет выглядеть нашим промахом. Тогда нашу команду постараются разрушить, а у нас хорошая команда. И еще нам здорово помогает, если наши жены верят, что мы знаем свое дело.

Мими улыбнулась:

— Очевидно, я могу считать, что меня отшлепали?

— Я не имел это в виду.

Она склонила набок хорошенькую головку и вопросительно посмотрела на меня:

— Очевидно, Фенн, я все еще не привыкла быть замужем за полицейским. Думаю, я приучила себя к мысли, что какой-нибудь подонок может в него выстрелить. Но и ему и вам нравится ваша работа, и вы оба занимаетесь этим не ради денег. Меня беспокоит то, как вы миритесь с существующей ситуацией. Я говорю о соглашении с Джеффом Кермером и о том, как вы поворачиваете закон в разные стороны для разных людей.

— Общественные институты несовершенны. Мэг может рассказать вам о политике в системе школьного образования. Каждому предоставляется один и тот же выбор. Можно работать, не обращая внимания на всю грязь, можно научиться получать от нее даже удовольствие и, наконец, можно уйти. Не знаю насчет Джонни, но я испытываю извращенную циничную гордость, выполняя полицейскую работу. Полицейские фильмы и телесериалы заставляют меня смеяться и плакать — не знаю, что чаще. Если меня убьют, город примет участие в расходах на похороны, но если арестую не того, кого надо, или не смогу найти того, кого должен арестовать, меня сожрут заживо. Давая показания в суде, я служу мишенью для адвоката. Люди думают, что я стал копом, потому что играю на чьей-то стороне, или я чей-нибудь родственник, или просто садист, а может быть, слишком глуп, чтобы заниматься чем-то еще. Больше всех нас уважают профессиональные преступники, которые сразу узнают хорошего копа, когда видят его в действии.

— Мне бы тоже хотелось знать, почему я не бросаю это занятие, — сказал Джонни. — Это похоже на мальчика, сбежавшего из богатого дома, которого родственники нашли через сорок лет в цирке подчищающим каждый день за слонами. Они сказали ему, что он прощен и может вернуться в лоно семьи, а он ответил: «Что? Бросить шоу-бизнес?»

Мими шутя ткнула его кулаком в бок:

— О’кей, я усвоила урок. Теперь идите в другую комнату и практикуйтесь там в вашем ремесле, пока я буду подчищать за вами.

Мы вышли в гостиную. Джонни сел и уставился в пустой камин.

— Честно говоря, — промолвил он, — сейчас наша работа кажется мне куда более бессмысленной, чем обычно.

— Из-за Харперсберга?

— Я никогда раньше там не бывал.

— Из пятидесяти штатов, Джонни, наша тюремная система находится на сорок пятом месте. Не забывай об этом. Тюрьмы нуждаются в деньгах, а так как администрация штата не в состоянии их раздобыть, мы имеем плохую тюремную систему, плохую школьную систему, плохие программы для престарелых и нуждающихся, наконец, плохие дороги. Мы бедные родственники, Джонни, вроде Западной Вирджинии и Миссисипи.

— Господи, Фенн, они там буквально сидят друг на друге! Их там держат какое-то время в этих жутких условиях, а потом вышвыривают на свободу, как больных животных! Я сам отправил туда нескольких человек. И что в этом хорошего?

— По словам Бу Хадсона, это заставляет их бояться попасть туда снова.

— Как бы то ни было, мне удалось узнать то, зачем я туда ездил. Правда, на это ушло много времени. У них сидит один стукач, которого держат в одиночке, так как преступники вынесли ему смертный приговор. Его уже пырнули ножом, но он выжил. Сейчас его пытаются куда-нибудь перевести, но Хадсон говорит, что до него все равно доберутся. В Харперсберге он якшался с компанией, к которой принадлежал Макаран, покуда они не узнали, что один из надзирателей превратил его в информатора. Первые два года Макаран держался сам по себе, пока его не приняли в эту группу. Это весьма крутая пятерка, в которой Макаран пробыл меньше других. Лидером у них был Морган Миллер. Вот его тюремное досье с фотографией.

Я посмотрел на снимок. Лысая голова, узкое, продолговатое лицо. Два приговора в Огайо и несколько арестов без передачи дела в суд. Один срок за кражу со взломом, другой — за вооруженное ограбление. В нашем штате получил пятнадцать лет за ограбление банка в Кайндервилле, у северной границы.

— В банке они чисто сработали, — продолжал Джонни. — Их было трое, и они ухитрились затеряться на целых семь месяцев. Потом одна женщина проболталась, и ФБР вышло на след одного из них, и он привел их к Миллеру, но во время ареста был убит. Шайка похитила более девяноста тысяч долларов, и около пятидесяти пяти тысяч удалось вернуть. Миллер сказал, что они разделили деньги и расстались в первую же ночь после ограбления. Он не выдал третьего соучастника, которого только через три года обнаружили в Калифорнии, и тот умер от какой-то болезни, пока решался вопрос об его экстрадиции.

— Ограблением руководил Миллер?

— Свидетели утверждали, что он отдавал приказы.

— И работа была профессиональной?

— Быстрая, грубая, но хорошо спланированная. Они явились за несколько минут до закрытия, оглушили охранника, затолкали всех в заднюю комнату, перерезали сигнализацию, заперли двери и забрали деньги. Все заняло три минуты.

— А как вела себя в тюрьме пятерка Моргана?

— Другие заключенные не хотели с ними общаться. Макаран был самым молодым из этой группы отчаянных. К другим не применяли никакой спецобработки. Двое из них, Дейтуоллер и Костинак, приговорены к пожизненному заключению, а третий, Келли, — к тридцати годам.

Я снова посмотрел на досье:

— Морган Миллер вышел на свободу два месяца назад.

— Отсидев пятнадцать лет. Обрати внимание на оценку психологом возможности продолжения преступной деятельности. Вероятность — девяносто процентов. Следовало бы поставить все сто, но такой оценки не дают никому. Девяносто — это максимум.

— Миллер был освобожден условно?

— Он никогда не обращался с такой просьбой.

— И он вернулся в родной город?

— Да, Янгстаун в Огайо.

— На каком расстоянии это от Питтсбурга? Миль шестьдесят?

— Не больше, а может, и меньше.

— Завтра утром проверим.

— Фенн, если деньги Макарану прислал Миллер, то где он их взял?

— Посмотри на его биографию. Это же прожженный профессионал, Джонни. Сколько ему лет? Сорок семь. Из них двадцать один год он провел в заключении. Два года, четыре года, пятнадцать лет. Он по натуре одиночка, но ему нравится руководить. Миллер считает себя мастером ограбления и наверняка думает, что в минувший раз ему просто не повезло. Он знает, что организация такого преступления требует денег. Возможно, на подготовку к ограблению банка в Кайндервилле ушел целый месяц. Поэтому Миллер никогда не позволил бы себе разориться, понимая, что в таком случае ему пришлось бы рисковать из-за мелочей, чтобы содержать себя. Значит, он всегда готовит финансы для следующей операции. Несколько тысяч хранятся где-то зарытыми в консервной банке. Я читал о случаях, когда преступники на несколько лет зарывали половину добычи. Они люди бережливые и умеренные. Кажется, их волнуют не столько деньги, сколько сам процесс их добывания, так как они вкладывают их во все более крупные операции. Но для более крупных операций нужно большее количество участников, а чем их больше, тем вероятнее, что кто-то из них погорит или проговорится. Они убеждают себя, что отхватят колоссальный куш и заживут безбедно в Мексике до конца дней, но эта мечта, как правило, никогда не осуществляется.

— Стал бы такой человек, как Миллер, связываться с любителем вроде Макарана?

— В Харперсберге администрации Дуайта не удалось обломать. Это не могло не прийтись по вкусу Миллеру. Дуайт — сильный, проворный и крутой парень. Это делает его полезным. К тому же он достаточно смышлен, образован и переполнен ненавистью. Думаю, Миллер не возражал бы против трех Макаранов.

— Значит, они попытаются грабануть один из здешних банков?

— Хейнамен — директор коммерческого банка. Но нам лучше не увлекаться догадками. Если мы сложим два и два и получим семь, то можем не уделить должного внимания четырем.

— То есть речь идет о чем-то попроще?

— Миллер может замышлять операцию далеко отсюда. Но Макаран способен у нас что-нибудь поджечь на прощанье.

— Он завтра уезжает из города?

— Я использовал все три смены, чтобы держать его под стопроцентным наблюдением. Его не упускали из виду после того, как он уехал из авторемонтной мастерской, а сейчас ребята дежурят на расстоянии полквартала от моего дома. Будем надеяться, что в городе ничего не случится и мне не понадобится их отзывать.

— Но завтра он отправляется на холмы?

— Похоже на то. И мы потеряем его из виду, как только он окажется за городской чертой. Два года я держал в столе рекламный проспект одного приспособления, надеясь, что Лэрри его купит. Это коротковолновый миниатюрный передатчик, работающий на батарейках. Он передает стандартный сигнал в течение шестидесяти часов. С помощью двух пеленгующих антенн на полицейских машинах легко определить его местонахождение. Такой передатчик можно спрятать в обычном автомобиле за тридцать секунд.

— Здорово! Но шансов воспользоваться этой штукой будет не так уж много.

— Вот потому Лэрри и брыкается. Мне понадобилось четыре года, чтобы уговорить его обзавестись оборудованием для прослушивания телефонных разговоров, и пять лет, чтобы он позволил мне установить «жучки» в малой комнате для допросов. Бесполезно мечтать о том, что не имеешь надежды получить. Спасибо за работу в Харперсберге, Джонни.

— Это место не дает мне покоя. По-моему, оно вот-вот взорвется. У меня с тех пор не проходит странное ощущение в затылке.

— Хадсон выглядит нервным?

— Думаю, он слишком привык к обстановке, чтобы это ощущать. Кажется, будто каждое твое слово через полминуты становится известно во всех камерах. Заключенные подчиняются приказам, но они словно ждут чего-то важного. В прогулочных дворах не слышно ни смеха ни шуток.

— Может быть, там всегда так, — заметил я, вставая.

— Уже уходишь? Как насчет выпивки?

Мими появилась в дверях:

— Не уходите так быстро, Фенн. У меня не так много возможностей для общения.

— Мне нужно отрегулировать смену.

— Не возражаешь, если я пойду с тобой? — предложил Джонни.

— Если хочешь. Но это не обязательно.

Мими усмехнулась с безнадежным видом:

— Конечно, он пойдет, Фенн. И вы оба найдете себе какое-нибудь неотложное дело. А мне придется сидеть одной допоздна.

~~~

Спустя три минуты после того, как мне доложили, что Макаран покинул город в четверг в шестнадцать сорок пять и направился на юг в сторону холмов по 882-му шоссе, Мэг позвонила мне и сказала:

— Дуайт недавно уехал, дорогой.

Мне удалось сдержаться и не ответить: «Да, я знаю».

— Вот как? — отозвался я.

— Он просил меня, чтобы я передала тебе привет и благодарность за то, что ты разрешил ему пожить у нас. Дуайт был возбужден, как мальчишка. Свою машину он набил доверху.

Это я тоже знал. У меня имелся частичный список ее содержимого.

— Если собираешься жить в палатке, нужно много снаряжения.

— Когда ты придешь домой?

— Наверно, в начале седьмого.

Я положил трубку. Мне было известно, что Макаран сегодня ездил в город, остановился возле телефонной компании и позвонил из автомата. Вскоре девушка, соответствующая описанию Кэти Перкинс, подошла к его машине. Он отвез ее домой, вошел туда вместе с ней и оставался там двадцать пять минут, потом быстро вышел, хлопнул дверцей машины и уехал.

Поддавшись любопытству, я позвонил в телефонную компанию. Мне сказали, что Кэти заболела и ушла домой. Я позвонил туда и попросил ее к телефону. Молодой женский голос ответил, что Кэти больна и не может подойти. Тогда я попросил мистера Перкинса.

— О, лейтенант Хиллиер! Я как раз подумывал вам позвонить. Не могу ничего добиться от Кэти. Она… не в очень хорошем состоянии. Макаран сегодня был здесь с ней наедине. Я сильно из-за нее беспокоюсь. Может быть, она поговорит с вами.

Я велел Рэгсу позвонить Мэг и сказать, что буду позже, чем обещал. Кэти была в своей комнате, а мистер Перкинс оставался на первом этаже с двумя младшими дочерьми. Дверь в спальню Кэти была открыта. Она сидела за столиком, глядя на сумерки за окном. Я кашлянул и спросил:

— Можно поговорить с вами?

Кэти не обернулась и даже не пошевелилась. Кажется, прошло бог знает сколько времени, прежде чем она монотонно произнесла:

— Входите и закройте дверь.

Когда я остановился в шести футах от нее, она медленно повернулась ко мне. Один карий глаз смотрел на меня с детской серьезностью, другой распух, посинел, как слива, и оставался закрытым. На щеке виднелась царапина, а на подбородке — синяк. На ней был светло-голубой стеганый халат.

— Вы были правы, — произнесла Кэти, едва шевеля губами.

Я присел на сундук у окна:

— Что случилось?

— Дуайт позвонил мне на работу, и я вышла к нему. Он выглядел радостным и возбужденным — совсем не таким, как у вас дома. Дуайт велел мне тайком упаковать вещи и в любой момент быть готовой к отъезду. Он сказал, что уезжает сегодня и даст мне знать через пару недель или еще раньше, где мы встретимся, и чтобы я потихоньку приготовила деньги на билет, так как мне придется сначала уехать автобусом или самолетом в другой город, походить там по универмагам, убедиться, что за мной не следят, а потом покрасить волосы, взять себе другое имя и отправиться к месту нашей встречи. Я ответила, что некому и незачем за мной следить, а он объяснил, что к тому времени, как я получу от него сообщение, причина появится, потому что полиция станет следить за всяким, кто может привести ее к Дуайту Макарану. Он добавил, что мы будем жить богато, но я ответила, что такая жизнь мне не по душе. Мы сидели в машине и спорили — мне пришлось повторить ему раз десять одно и то же, прежде чем он начал мне верить. Дуайт заявил, что если я люблю его, то должна бежать к нему по первому зову. Я ответила, что хочу не только любить его, но и уважать и его и себя, а это означает пожениться, завести детей и не скрываться от полиции. Какая разница, сказал он, раз нас все равно никогда не поймают, и назвал меня маленькой ханжой. Я заплакала, поняв, что он совсем не такой человек, каким я его считала. Тогда Дуайт внезапно изменил тон, признал, что был не прав, и дрожащим голосом сообщил, что попал в переделку и вынужден совершить скверный поступок, который приведет его в руки полиции, если я ему не помогу, и что он объяснит мне все наедине. Поэтому я приехала с ним сюда, но как только Дуайт убедился, что дома никого нет, он начал срывать с меня одежду, выражая радость, что я хоть и отказываюсь присоединиться к нему позже, но готова сделать ему маленький подарок на прощанье. Он заявил, что это будет приятным сентиментальным окончанием нашего пятилетнего романа. Я стала кричать и вырываться. Это происходило в гостиной и напоминало ночной кошмар, когда какой-то зверь настигает тебя, а ты не можешь шевельнуть и пальцем и никто не в силах тебе помочь. Я ударила его коленом, мы скатились с кушетки на пол, и Дуайт стал бить меня кулаками по лицу. При этом он даже не сердился, а продолжал усмехаться и даже что-то напевать. В конце концов я почувствовала, что вот-вот потеряю сознание, прекратила сопротивляться, и он… изнасиловал меня. Потом я заползла на кушетку, накрылась шерстяным платком и беззвучно плакала. Хлопнула дверца холодильника, и Дуайт вернулся в комнату, доедая куриную ножку. Он выбросил кость в камин, облизал пальцы, ухмыльнулся и сказал, что побыл бы со мной еще, но у него много дел. Я внезапно осознала, что, если Дуайт уедет, я больше не увижусь с ним и не смогу его убить. Тогда я заставила себя улыбнуться. Это его удивило. Я сказала, что теперь он должен взять меня с собой. Дуайт подошел к кушетке, присел на корточки и уставился на меня, а потом сказал, что как раз собирался меня предупредить, чтобы я не вздумала обращаться в полицию, так как я посещала его у вас, сама привела его в пустой дом, а придя сюда, позвонила на работу и солгала, будто заболела. Я вынудила себя засмеяться и сказать, что люблю его. Когда говоришь мерзкой скотине такие слова, они обжигают тебе рот. Но я добавила, что приеду к нему, когда и куда он захочет. Кажется, мне удалось его убедить. Дуайт сказал, что все вышло забавно, а я ответила, что тут ничего не поделаешь — такая уж я женщина. Но он все еще был настороже и заявил только, что, возможно, даст о себе знать. Я даже заставила себя поцеловать его мерзкие жирные губы. Понимаете, я не могла ему позволить уйти из моей жизни и расстаться с надеждой увидеть его мертвым. Поэтому я сказала, что соберу вещи и буду ждать. Мне и в голову не приходило, что я могу захотеть кого-то убить. Дуайт вышел с довольным видом, как будто сделал что-то очень хорошее. После его ухода я еще немного поплакала, потом встала, подобрала разорванную одежду, сделала что могла, чтобы… не заиметь от него ребенка, приняла горячую ванну, выпила отцовский транквилизатор и просто сидела здесь. Я не чувствовала ничего, кроме ненависти. Мне хочется, чтобы Дуайт вызвал меня, если он это сделает, я поеду к нему. Отцу я ничего не смогла рассказать, а вам доверяюсь, потому что, если у меня ничего не выйдет, вы должны добраться до Дуайта. Я сообщу вам, если получу от него известия. Кем я себя считала? Миссионером? Сказочной принцессой? Почему он казался мне таким романтичным? Но теперь я поумнела, лейтенант. В один прекрасный день он узнает, что совершил ужасную ошибку…

Губы Кэти дрогнули, и она уронила голову на руки. Я коснулся ее плеча, но она задрожала, и я сразу же убрал руку. Окинув взглядом комнату, я увидел на полке коллекцию маленьких кукол в крестьянских одеждах. У моей дочки есть кукла в мексиканском платье, которую она обожает. С полки на меня глазела большая кошка из черепахового панциря.

— Думаю, Кэти, — заговорил я, — что, если Дуайт даст о себе знать, вы должны сразу сообщить об этом нам. Вы смелая девушка, но мы не позволим вам подвергать себя опасности. Я пришлю к вам врача — доктора Сэма Хессиана, — чтобы он осмотрел вас. Можете на него положиться, он хороший старик. А вашему отцу я скажу, что это из-за поврежденного глаза: вы поссорились с Макараном, он избил вас и ушел, а вы пребываете в таком настроении, потому что поняли, каков он на самом деле, и ваше сердце разбито.

— Что верно, то верно — мое сердце действительно разбито. — Она выпрямилась. — Мне казалось, только сумасшедший может захотеть убить кого-нибудь.

— Проследите, чтобы ваша разорванная одежда не попалась на глаза отцу.

— Конечно. — Кэти встала, и ее лицо исказила судорога боли. — Все меня предупреждали, но я никого не желала слушать. Мой белый рыцарь, мой бедный преследуемый герой томился в тюремной камере, ожидая, когда его освободят и я смогу утешить его своей любовью. Зачем он дурачил меня своими письмами? — Она внимательно посмотрела на меня. — А почему вы сюда приехали? Вам позвонил мой отец?

— Нет. Мы следили за Макараном до пяти часов, когда он пересек черту города и поехал в сторону холмов. Мне доложили, что он провел с вами здесь двадцать пять минут. Я забеспокоился и решил позвонить.

Перед возвращением домой я заехал в управление и позвонил оттуда Сэму Хессиану. Он сказал, что для осмотра ему понадобится его медсестра, поэтому он отвезет Кэти Перкинс в свой офис и доставит домой, если не найдет причин для госпитализации. Помимо исполнения обязанностей коронера, Сэм часто сотрудничал с нами и осматривал многих жертв изнасилования. Он утверждает, что, хотя такая позиция недостойна врача, насильников нужно кастрировать, и согласен производить эти операции бесплатно. Поговорив с ним, я сел за стол и задумался о том, стоит ли рассказывать Мэг, что натворил ее любимый братец. В конце концов, Дуайт убрался из города, и я чувствовал, что он специально сделал невозможным свое возвращение.

Своим рассказом я бы поверг в ужас Мэг и невольно еще раз продемонстрировал бы собственную непогрешимость. К сожалению, ничего уже не изменишь. К тому же Кэти не понравится, если кто-нибудь еще узнает о произошедшем. Поэтому я убедил себя, что с моей стороны правильнее будет промолчать.

Я подумал о Макаране, проводящем ночь на холмах. Он определенно готовится к очередной грязной авантюре, и я вновь задал себе вопрос: что он замышляет? Ведь он знал, что после его нынешней выходки мы не оставим его в покое.

Теперь я по-другому оценивал предложение, которое сделал мне Бу Хадсон в тот день, когда я забирал Макарана из Харперсберга. Если бы я продырявил ему башку, Кэти Перкинс сейчас не была бы в столь отчаянном положении. Меня не оставляло мрачное предчувствие, что, когда все будет кончено, идея Хадсона станет выглядеть еще более логичной и убедительной.

Но для служителя закона такие мысли опасны, а в моем случае просто нелепы, так как я отлично знаю, что никогда не мог бы стать палачом. Макаран только бы рассмеялся, догадавшись о моих мыслях. Меня интересовало, о чем он сейчас думает, но мое воображение было неспособно это постигнуть. Не можем же мы представить себе, какие сладкие сны видит крокодил!

Перед моим уходом поступили все рапорты, и я располагал отпечатанным списком всего, что Макаран приобрел за наличные. Он делал покупки в супермаркете, скобяной лавке, военторге и еще нескольких местах. Походная плитка, топор, складной нож, газолиновый фонарь, складная палатка, одеяла, непромокаемые подстилки, лопата, веревка, японский бинокль, транзистор, консервы почти на сотню долларов, чайники, сковородки, бумажные тарелки и чашки, ящик бурбона, шесть колод игральных карт, одежда, пила, молоток, отвертка, сверло, гвозди и шурупы, пятнадцать десятифутовых досок, дверные петли, столярный клей, несколько четвертьдюймовых листов фанеры, один большой электрический фонарь и два маленьких, два надувных матраца, два спальных мешка, журналы и книги в бумажной обложке на десять долларов, удочка и принадлежности для рыбалки, большая аптечка, два ножа в ножнах, плавки, измерительная рулетка, ведро, таблетки для очистки воды.

Я отнес список Лэрри Бринту и наблюдал за ним, пока он изучал его, делая пометки красным карандашом напротив интересовавших его предметов.

— Едва ли Макаран собирается проводить время в одиночестве, — заметил он.

— Да, не похоже.

— Зачем ему столько инструментов и материалов?

— Думаю, у него есть на примете какое-то место, где он хочет соорудить себе временное жилье.

— Возможно. Хорошо бы знать, куда он направился. Повидайся утром с Бабом Фишером — может, он сумеет нам помочь.

— Вряд ли.

— Да, шериф из Фишера никакой.

Впервые за долгое время мы обедали с детьми, и нам казалось, будто Макаран пробыл у нас полгода, а не менее двух недель. Мэг сказала, что ее брат забрал все свои вещи. Она спросила его о торчащих из багажника досках, и он отделался шуткой насчет гаража для новой машины.

Когда дети отправились спать, стало особенно приятно ощущать, что в доме нет посторонних. Я знал, что Мэг чувствует то же самое, но не хочет в этом признаваться, так как это выглядело бы проявлением нелояльности к брату. Но она казалась повеселевшей, а когда пришло время ложиться, посмотрела на меня так, что у меня пересохло в горле и я понял, что мы вдвоем отпразднуем это событие. Выключая в кухне свет, я увидел усмешку Лулу. Впрочем, она улыбалась нам весь вечер.

В пятницу в десять утра я прибыл в офис шерифа Баба Фишера, находящийся в здании суда. Он служит живым примером того, каким идиотизмом является превращение любой юридической должности на оперативном уровне в выборную. Баб уже три года занимал пост шерифа округа Брук. Ему скоро исполнится шестьдесят, и он с восемнадцати лет находится на жалованье у округа с помощью простого приема — выдвижения своей кандидатуры во время предварительных выборов на любую должность, куда баллотируется несколько человек, проницательной догадки по поводу личности победителя и передачи этой личности в решающий момент своих нескольких сотен голосов. И победитель платит за услугу какой-нибудь второразрядной должностью. Баб баллотировался на пост шерифа по тому же принципу, но за три дня до предварительных выборов самый вероятный кандидат внезапно умер, а кандидат номер два угодил под суд за неуплату налогов. В результате Баб Фишер, к своему величайшему удивлению, был избран шерифом округа Брук.

Баб выглядит точно так, как должен выглядеть шериф в скверном фильме. Высокий, дородный, седовласый, с грубым голосом, в поношенном джинсовом костюме, ковбойской шляпе и с серебряной звездой. От сорокалетнего употребления дешевого виски на его физиономии полопалось достаточно сосудов, чтобы придать ей обветренный вид, а сорокалетние политические махинации убедили его, что самое главное — со всеми ладить.

— Рад тебя видеть, Фенн! Присаживайся. Надеюсь, у тебя все в порядке?

Когда я объяснил Бабу, что мне нужно, все его веселье мигом испарилось, а лицо приобрело выражение обиженного ребенка.

— Это не так легко, как может показаться, Фенн.

— Неужели у вас там недостаточно людей, шериф? Ведь холмы занимают большую часть округа Брук.

— По-твоему, все, что я должен сделать, это посмотреть на карту?

— Разве на холмах никогда не нарушают закон?

— Еще как нарушают, и это тебе отлично известно. Но у меня соглашение с тамошними ребятами. — Он поднялся и заковылял к висящей на стене карте. Я последовал за ним. — Как видишь, здесь только три более или менее крупных населенных города — Лорел-Вэлли, Стоуни-Ридж и Айронвилл. В каждом имеется шеф полиции с парой помощников, автомобилем и местом, куда запирают пьяниц. В четырех населенных пунктах поменьше всего по одному констеблю, да и те заняты неполный рабочий день. Все дела они улаживают сами, если, понятно, это не убийство, не изнасилование или не что-нибудь в таком роде, — тогда они вызывают меня. Полиция штата патрулирует только 882-е шоссе, преимущественно днем, да и то не всегда. Эти люди любят сами заниматься своими делами, и я это только приветствую. Самый верный способ все испортить — это послать туда кого-нибудь только для того, чтобы присматривать за кем-то. Они не хотят, чтобы у них шарили я, ты, егери, налоговые инспектора или ребята из ФБР.

— Но Бу Хадсона там принимали хорошо.

— Не потому, что он был шерифом. К тому же он сделал своими помощниками пару тамошних ребят, чтобы они соблюдали его интересы. Эти парни ушли в отставку, как только истек срок Бу. Холмы в моем округе занимают территорию в две тысячи четыреста квадратных миль, где проживает шесть или семь тысяч человек, многие из которых готовы всадить в тебя пулю, если ты переступишь границу того, что они считают своими владениями. Многие пытались найти там убежище, но рано или поздно сталкивались с местными и нарывались на неприятности.

Я вспомнил, как Лэрри Бринт рассказывал мне о происшествии в начале Великой депрессии. Ночью возле здания суда припарковали и бросили машину с кентуккийским номером. Выяснилось, что она принадлежала бизнесмену из Лексингтона, который с двумя приятелями отправился на наши холмы охотиться на оленей. Все их снаряжение вплоть до ружей оказалось в автомобиле. Уж непонятно, откуда просочился слух, что в их лагерь случайно забрела пятнадцатилетняя девочка, которую они якобы напоили и изнасиловали. Говорили, что это произошло в районе Стоуни-Риджа, но ни точное место, ни личность девочки так и не установили. Зато в том, что случилось с тремя мужчинами, не было никакой тайны. Одного нашли на переднем пассажирском сиденье их вместительного автомобиля, а двух других — привязанными к передним крыльям, как привязывают дичь. Все трое были убиты метким выстрелом в спину, которым опытный охотник приканчивает оленя на бегу.

— Но Макаран сам родом с холмов.

— Тогда у него, возможно, не возникнет осложнений. Можно я задам тебе вопрос, Фенн? Скольких людей на холмах ты был бы рад отправить за решетку?

Я пожал плечами:

— Тридцать или сорок — точно не знаю.

— Кто-то из них когда-нибудь появлялся в городе и давал тебе шанс это сделать?

— Насколько мне известно, нет.

— А ты хоть раз пробовал заполучить их?

— Да, когда не имел достаточно опыта. Как-то один старый замухрышка умудрился отправить двух крепких молодых копов в больницу. Он их нокаутировал, прошелся по ним ногами и бросил их револьверы в почтовый ящик. Я проследил его до Лорел-Вэлли и узнал, кто он, но не мог заставить тамошних полицейских арестовать его. Тогда я взял себе выходной и сам отправился туда в надежде взять его на пушку и уговорить вернуться со мной. Старик внимательно меня выслушал, а потом последовал за мной в своем старом драндулете в Лорел-Вэлли и представил меня пяти благонамеренным горожанам, которые были готовы поклясться, что старый Том больше года не бывал в Брук-Сити. Я уже собирался уезжать, когда он наклонился к окну моей машины и сказал: «Спасибо, что были со мной вежливы. Я мог бы доказать, что в тот вечер даже не приближался к городу, но скажу вам, как все было на самом деле. Я стоял поздно вечером у витрины магазина и разглядывал симпатичные колечки, а эти два молодых нахала подошли ко мне сзади, ощупали карманы и стали толкать и называть папашей. Я попросил их не распускать руки, но они засмеялись и стали дергать меня за бороду. Нрав у меня вспыльчивый, поэтому я отметелил их как следует и вернулся домой раньше, чем собирался. Если бы я чувствовал, что был не прав, то спустился бы в город даже босиком среди зимы. Передайте этим ребятам, что старость нужно уважать. Вы говорите, что они доложили, будто я был пьян. Будь я в самом деле пьян, они бы уже ничего не могли докладывать. На мой двадцать третий день рождения я здорово набрался и пришел в себя через месяц в пятистах милях от дома и без единого цента в кармане. Я приплелся домой пешком через одиннадцать суток, дал зарок не брать в рот ни капли и сдержал слово. Если бы вы обошлись со мной грубо, то долго не смогли бы ни ходить, ни разговаривать». После этого он кивнул и удалился.

— Значит, если я верно понял, ты не слишком рассчитывал на мою помощь? — с надеждой осведомился Баб Фишер.

— Честно говоря, не слишком.

На его лице отразилось явное облегчение.

— Ну вот, сам видишь, как обстоят дела.

— Может быть, шериф, вы придумаете какой-то способ узнать то, что мне нужно, который не будет стоить вам ни единого голоса?

— Если человек все время думает о голосах…

— То его всегда будут избирать.

— Ты отлично знаешь, что я хотел сказать не это. — В его голосе появились жалобные нотки. — Я стараюсь выполнять свою работу как следует.

Я поднялся, сожалея о потраченном времени. Немногие стоящие помощники шерифа ушли со службы, так как не могли работать с Бабом. Вакансии он заполнил своими никуда не годными дружками. Бюджет офиса шерифа все еще был значительным, так как Бу Хадсон смог в свое время добиться его повышения, но деньги почти не расходовались на поддержание закона в малоцивилизованных районах округа. Радиосеть пришла в негодность, автомобили находились на последнем издыхании, а процент нераскрытых преступлений неуклонно повышался. Окружной прокурор возвращал дела для доследования, которое так и не проводилось. Осужденных становилось все меньше и меньше. При этом Баб Фишер посещал каждую конференцию шерифов в радиусе семисот миль. Я мог бы сказать Бабу, что с ним случится, но он бы мне не поверил. Ему так долго везло, потому что в контролируемом им районе не происходило ничего серьезного. Но рано или поздно это произойдет, и он не будет знать, что нужно делать. Тогда прокурор штата пришлет следователей, Фишера отправят в отставку за некомпетентность и назначат нового шерифа. По иронии судьбы, если назначенный будет профессиональным служителем закона, ему вряд ли удастся остаться на этом посту при очередном переизбрании, разве что он окажется подлинным гением, но тогда он вряд ли захочет расходовать свои таланты на Брук-Сити.

— Как ваши ребята справляются с поисками водителя, который скрылся, сбив пешехода? — спросил я.

— По-моему, Фенн, нам не за что зацепиться. Прошло уже больше месяца и…

— Не за что зацепиться? Господи, да ведь вы знаете марку, цвет и год выпуска машины благодаря спектроскопическому анализу окрашенной земли на штанах мальчика! Вы знаете, что автомобиль зарегистрирован в этом штате, и даже первые две цифры номера. Я говорил вам, что вы должны отправить человека на север штата, чтобы он составил список всех машин этой марки с подходящими номерами, а потом использовал кусок старой сапожной кожи, чтобы найти машины нужного оттенка или даже перекрашенные с тех пор, как это произошло.

Фишер печально покачал головой:

— Я охотно бы это сделал, мой мальчик. Но у нас столько работы, что я не могу взвалить это хлопотное дело на одного сотрудника.

Я слышал, как «сотрудники» болтают и смеются в соседней комнате.

— Может, есть другой способ?

Он подмигнул мне:

— Не беспокойся, у нас имеется ниточка. Мы идем по следу.

Я видел фотографии мальчика, сбитого машиной. Приблизительная скорость в момент происшествия — семьдесят — восемьдесят миль в час. Лучше бы я не вспоминал эти фотографии. Чувствуя, что не смогу держать себя в руках, если продолжу беседу с шерифом Фишером, я быстро вышел.

— Заходи почаще! — крикнул он мне жизнерадостно вслед.

 

Глава 8

Дни и ночи сменяли друг друга. Я с радостью вернулся к обычной нашей будничной круговерти, но меня не оставляло беспокойство и предчувствие беды, похожее на то, которое я испытывал перед освобождением Макарана. Теперь оно стало более смутным и неопределенным, но выносить его было ничуть не легче.

Мэг была весела и счастлива. Ей ничего не стоило убедить себя, что Дуайт, проведя лето на холмах, вернется отдохнувшим и начнет новую жизнь. К тому же она чувствовала, что осенью ей представится шанс вернуться к преподаванию в школе.

Приходящий в упадок город создает необычные проблемы. Все государственные предприятия работают не в полную силу. В больнице всегда полно свободных мест. Молодые пары уезжают при первой возможности, а это означает уменьшение числа детей и пустующие классы. Школы нуждаются в учителях, только чтобы заполнить вакансии. Когда Джуди пошла в детский сад, мы уже знали, что не можем позволить себе иметь столько детей, сколько нам бы хотелось. В том же году Мэг попыталась устроиться на работу. Забот по дому было мало для ее чудовищной энергии. В прошлом году она снова подала заявление и едва не была принята. Теперь Мэг приблизилась к самому началу списка, и ей сказали, что она может твердо рассчитывать на успех. В школе она проводила бы столько же времени, сколько дети, так что особой проблемы в семье это бы не составило, зато облегчило бы наше финансовое положение.

Мэг часто спрашивала меня, когда мы можем получить известия от Дуайта. Я отделывался неопределенными, ничего не значащими ответами.

Лэрри Бринта тоже интересовало, когда мы услышим о Дуайте, впрочем, как и Джонни Хупера, и меня самого. Можете называть это шестым чувством копа. Очень часто тревожные ожидания не сбываются, — это часть нашего повседневного образа жизни, — но так происходит не всегда.

Впрочем, работы нам хватало и без забот о Макаране. Преступления в районах экономического застоя имеют определенную специфику. Мы были избавлены от профессиональной организованной преступности — об этом заботился Джефф Кермер. А люди, имеющие работу, старались не вступать в конфликт с законом, опасаясь ее потерять. Но в Брук-Сити уже давно отмечался рост актов насилия, порожденных отчаянием. Кухонные ссоры нередко заканчивались безобразной поножовщиной. Люди искали всевозможные способы бегства от действительности — вели машину на максимальной скорости, залпом выпивали дешевые полупинтовые бутылки виски в переулке рядом с винным магазином, потому что от них быстрее пьянеешь, просаживали деньги в заведении Кермера, а потом пытались подстеречь выигравшего по дороге домой, путались с женами и дочерями соседей, бросались с безумной яростью на человека, который случайно их толкнул, зверски избивали жен и детей, совершали спонтанные и абсолютно нелепые кражи, выписывали чеки, заставлявшие насторожиться даже самого тупоголового продавца.

Совершившие такие преступления мужчины и женщины заполняли тюремные камеры, терзаясь раскаянием и зная, что ничего подобного бы не случилось, если бы не закрылись мебельная фабрика или завод по производству газонокосилок, не обанкротился владелец пекарни или если бы Сэм, демобилизовавшись, не настоял на возвращении в этот паршивый, грязный, зловонный городишко.

Мы делали свое дело, иногда от души его ненавидя, но пытаясь не забывать о милосердии. При этом мы все же пробовали множество способов получить хоть крупицы информации с холмов, но бесполезно. Макаран в своей нагруженной всякой всячиной здоровенной машине как сквозь землю провалился.

Спустя неделю после отъезда Дуайта из города Пол Хейнамен-младший пришел повидать шефа Бринта, и Лэрри направил его ко мне. Мы пошли в кафе Шиллигана в здании суда. Был первый по-настоящему жаркий день в году, я формально находился не на дежурстве, и мне хотелось выпить темного горького пива, которое Шиллиган держал в бочках. К тому же я подумал, что в кафе Пол будет вести себя более свободно, чем в моем кабинете. Мы заняли отдельную кабину, и он попросил кофе со льдом — возможно, это был единственный такой заказ в тот день у Шиллигана. Пол был явно не в своей тарелке, и я не собирался облегчать его задачу. У него толстая физиономия с голубыми глазами навыкате и чопорно поджатыми губами, толстая жена и двое толстых детей. Он живет с ними в отцовском особняке в районе Хиллвью. Одевается Пол так, словно ему на двадцать лет больше, чем на самом деле. Он убежден, что мир создан для того, чтобы обеспечить ему благоприятное окружение, поэтому в его обязанности входит жить в соответствии со своим финансовым и социальным положением. Его официальная должность — помощник издателя «Брук-Сити дейли пресс». Пол состоит в дюжине обществ и комитетов и старается подражать отцовской властности и безжалостности, но он принадлежит к людям, которые отважно направляются к сквернословящему пьянице, дабы урезонить его, но в итоге извиняются перед ним за беспокойство. Я всегда чувствовал, что смерть сестры явилась для него колоссальным облегчением. Несмотря на дикий нрав, Милдред была любимицей отца и постоянно смущала Пола-младшего, ставя его в неловкое положение.

— Шеф Бринт сказал, что вы можете ответить на мои вопросы, лейтенант. — Подчеркнув слово «вы», он давал понять, что считает эту идею нелепой.

— Постараюсь изо всех сил.

— Что? Ну, я буду вам очень признателен. Моего отца интересует Дуайт Макаран.

— Что именно он хочет о нем знать?

— Отец считал судебной ошибкой смягчение обвинения до непредумышленного убийства. Это… вызвало его недовольство.

— Макаран тоже считал это судебной ошибкой, но не совсем в том же смысле.

— Моему отцу казалось оскорбительным, что этому человеку позволили вернуться в Брук-Сити.

— Вы дали ясно понять это в вашей газете, расшевелив при этом осиное гнездо.

— Макарану нельзя было разрешать возвращаться сюда, словно ничего не произошло.

— Если бы вы купили город и обнесли его оградой, то могли бы этого не допустить.

— Это шутка, лейтенант?

— Нет, просто единственный законный способ не допускать Макарана в город, который приходит мне в голову.

— Можно придумать и другие. Такие вещи как-то устраивают.

— Иногда.

— Он не только вернулся, но и жил в вашем доме.

— После этого мы сделали генеральную уборку.

— Вы занимаете странную позицию, лейтенант.

Несколько секунд я молча разглядывал его. Мое будущее в значительной степени зависело от этого напыщенного барчука. Осторожному полицейскому офицеру лучше поддерживать хорошие отношения с влиятельными лицами города.

Я вздохнул и улыбнулся:

— Ваша позиция, Пол, меня тоже не приводит в восторг.

— Прошу прощения?

— Моя жена, к сожалению, очень любит этого монстра Макарана. Она совершила шестьдесят печальных визитов в Харперсберг и не в состоянии поверить в порочность своего брата. Если бы полиция Брук-Сити подчинилась давлению Хейнамена и Кермера, отправив Макарана назад в тюрьму или выставив его из города, мне пришлось бы выбирать между женой и работой, и я бы выбрал Мэг. Лэрри Бринт знает, что я лучший из его подчиненных и со временем стану его преемником. Несмотря на это, он мог бы пойти вам навстречу из соображений выгоды, но вы давили на него слишком бесцеремонно, а Лэрри — человек упрямый. Поэтому он поддержал меня и мой брак, дав Макарану безопасное убежище. Так что если мы хотим сохранить способность конструктивно мыслить в этот жаркий день, давайте забудем то, что могло случиться или что, по вашему мнению и мнению вашего отца, должно было произойти, и будем придерживаться фактов.

Пол облизнул губы, потянул себя за воротник и попытался выпить из пустого стакана:

— Вы правы, лейтенант.

— Я сознаю, что разговариваю с единственной в городе газетой, с крупнейшим банком, с крупнейшей из двух радиостанций и с многочисленными холдингами во многих местах.

Пол кашлянул:

— Поймите, мне трудно понять служителя закона, который поселяет в своем доме… убийцу моей сестры.

— Это мы уже обсудили, не так ли?

— Да, конечно. Моему отцу сообщили, что Макаран неделю назад покинул город по собственному желанию.

— Верно.

— Он купил мощный автомобиль, разнообразные инструменты и снаряжение и уехал.

— Вот именно.

— И где же он сейчас?

— Не имею ни малейшего представления.

Я думал, что Пол попытается угрожающе нахмуриться, но он выглядел так, будто страдал от приступа гастрита.

— Разве не ваше дело знать это?

— Что вы имеете в виду?

— Разве полиция не должна знать о местопребывании подобных личностей?

— Господи, Хейнамен, не можем же мы сидеть на двух стульях. Если мы выставили Макарана из города, то тем самым потеряли возможность держать его под наблюдением. Мы знали, где Макаран, пока он был здесь. Много шансов за то, что он отправился на холмы.

— Разве нет закона, предписывающего ему сообщать полиции о своем местопребывании?

— Макаран освобожден не условно, поэтому не обязан по закону ни перед кем отчитываться. Он лишен некоторых гражданских прав — не может голосовать, занимать государственную должность или иметь паспорт. Возможно, акционерные компании не станут иметь с ним дело. А в остальном Макаран не более ограничен в своих действиях, чем вы. Мы хотели бы знать, где он, но на этих холмах у нас столько же информаторов, сколько в песках Туркестана.

— Мой отец и я хотим, чтобы его нашли и арестовали.

— За что?

— За это, — с видом оскорбленной невинности произнес Пол, вынул из внутреннего кармана пиджака открытку и протянул ее мне.

Это было юмористическое цветное фото шимпанзе в цилиндре, сидящего в кресле-качалке, курящего сигару и нагло усмехающегося в объектив. Открытку отправили вчера из Полксберга — города, вдвое меньшего, чем Брук-Сити, и находящегося в девяноста милях к югу от него, за дальней границей холмов. Она была адресована старшему Хейнамену, текст был написан красными чернилами и крупными печатными буквами. Сообщение гласило: «Скоро увидимся, папик». Подпись отсутствовала.

— Это не почерк Макарана.

— Знаю. Это почерк Милдред.

— Что?! — Комната поплыла у меня перед глазами.

— Это имитация почерка Милдред. Она всегда пользовалась красными чернилами и писала печатными буквами. Имитация, достаточно близкая к оригиналу, чтобы… вызвать тревогу. К тому же только Милдред называла отца «папик». — Он произнес это слово с нескрываемым отвращением.

Выходка и в самом деле была была злобной и содержала явную угрозу. Я представил себе, как она подействовала на старика, и у меня по спине забегали мурашки.

— Думаю, вы использовали неправильный термин, — заметил я. — Вы сказали, что ваш отец интересуется Макараном. По-моему, он нервничает из-за него.

— Мой отец не из пугливых. Мы хотим, чтобы Макарана арестовали.

— На каком основании?

Пол озадаченно посмотрел на меня:

— На основании того, что он послал эту открытку.

— Давайте будем рассуждать реалистично. Открытка не является основанием. Даже если бы удалось доказать, что ее послал Макаран, это не мошенничество и даже не оскорбление. Ведь мы живем не в средневековье, когда феодал мог посылать вооруженный отряд, чтобы схватить одного из крепостных и высечь его за дерзость.

— Но ведь жизни моего отца угрожают!

— Слишком косвенно, чтобы это было основанием для обвинения.

— Не настолько косвенно, лейтенант, чтобы мы не могли требовать у полиции защиты.

— У нас нет лишних людей.

Пол выглядел торжествующим, словно я предоставил ему выгодный шанс:

— Значит, все же было бы целесообразным арестовать его, не так ли?

— Если он на холмах, то это территория шерифа Фишера.

— А как насчет полиции штата?

— Раньше полиция штата располагала отделом уголовного розыска, но законодательная власть его прикрыла, разделив бюджет между шерифами округов и следственным отделом генеральной прокуратуры штата, который помогает округам в расследовании крупных преступлений.

— Тогда… ФБР? — неуверенно предложил Пол.

— А также национальная гвардия, ЦРУ и военно-воздушные силы. Разумеется, их сразу же заинтересует эта открытка.

— Вам вовсе незачем быть грубым, Хиллиер.

— А вам следует понять, что вы обратились к нам с невозможным требованием.

— Так мы получим защиту или нет?

— Почему бы вам с отцом не отправиться в небольшое путешествие?

— Это отпадает.

— Ваш отец живет по обычному графику?

— Конечно.

— Мы поручим ночному патрулю этого района контролировать ваш дом. — Я подумал, написал имя и адрес, вырвал листок из блокнота и передал ему. — Джо Уиллси полгода назад был вынужден уйти в отставку по возрасту. Он живет с дочерью и скучает. Джо крутой старик, с отличными рефлексами, и к тому же стреляет без промаха. Правила охраны ему известны, и в самые разговорчивые дни он произносит не более десяти слов. За шестьдесят баксов в неделю вы можете обеспечить себе полную безопасность. Только оборудуйте ему место для сна.

— А не можете вы поручить это какому-нибудь полицейскому помоложе?

— Не могу и не рекомендую этого. Впрочем, Лэрри Бринт может изменить мое решение. Но неужели вас останавливают шестьдесят долларов в неделю?

— Конечно нет! — с возмущением отозвался Пол. — Все осложняет позиция моего отца. Он считает вас виноватыми в том, что Макарана осудили на слишком маленький срок и позволили ему вернуться сюда. Если ему придется платить за охрану, это будет выглядеть почти как признание своей неправоты. А мой отец никогда в жизни не признавался, что был не прав. Ему очень трудно что-либо объяснить. Так было всегда, но стало еще труднее после смерти Милдред. Боюсь, он намерен требовать охрану.

— Ему обязательно знать, кто платит Джо Уиллси?

Пол озадаченно посмотрел на меня, потом внезапно улыбнулся:

— А этот Уиллси сможет понять…

— Он достаточно сообразителен, уверяю вас. К тому же это облегчит его задачу. Ваш отец сделает все, что ему скажет Джо, если будет думать, что Джо все еще служит в полиции. Поговорите с Джо. Если увидите, что он чего-то недопонимает, велите ему позвонить мне.

Неожиданно Пол протянул руку:

— Люди редко разговаривают со мной так, как вы, лейтенант Хиллиер.

— Я должен был со всей откровенностью объяснить свою точку зрения.

— Начинаю понимать, почему шеф Бринт так высоко вас ценит. Вам бы не хотелось заняться… более прибыльным делом?

— Нет, спасибо. — Мы стояли возле кабинки. — Дайте мне знать, если снова получите известие от Макарана.

Пол пообещал и вышел на залитую ярким солнцем улицу. Я стоял в сумраке бара, прямо под медленно вращающимся старомодным вентилятором с деревянными лопастями, и размышлял, является ли моя жажда более важной, чем тридцать пять центов, в которые обойдется мне вторая кружка темного пива.

— Купить вам кружку? — послышался скрипучий голос.

Я посмотрел на задранную кверху физиономию Малыша Гилберта. Говорят, что на ринге он сразу начинал работать обеими руками, ухмыляясь от удовольствия. Если бы Малыш боксировал в тяжелом весе, то сейчас был бы мертв или изувечен. Но он был в весе петуха, провел более сотни боев и оставил бокс лет двадцать тому назад. Сейчас Малыш весит минимум полтораста фунтов и выглядит так, будто его дубасили бейсбольными битами, а лицо вдобавок жалили гигантские пчелы. Маленькие ярко-голубые глазки смотрят на вас словно из развалин. Малыш Гилберт выполняет функции шута при Джеффе Кермере, который тем не менее полностью ему доверяет. Нам он сообщает только то, что хочет сообщить Кермер. При этом с ним нужно держать ухо востро, иначе он вытянет куда больше информации, чем предоставит.

Осторожность следует соблюдать даже в контролируемом городе, но с Малышом можно встречаться без всякой опаски. Он чист перед законом, владеет двумя автостоянками и тремя прачечными самообслуживания, которые посещает дважды в день, чтобы собрать выручку. Малыш утверждает, что является подставным лицом, работая на подлинного владельца, но мы знаем, что это не так.

Я окинул взглядом кафе в поисках людей, которые могли бы проявить особый интерес к моему разговору с Малышом, и заметил Стью Докерти, беседующего у стойки с двумя мужчинами из дорожного департамента округа. Вернувшись в кабинку, я позволил Малышу купить мне вторую кружку.

— Джефф получил привет от старого дружка, — сказал Малыш.

— В виде открытки? — подхватил я.

Впервые мне удалось застать Малыша Гилберта врасплох. Он подавился первым же глотком, вытер рот тыльной стороной ладони и уставился на меня.

— Почтовой открытки из Полксберга, — продолжал я, — на которой изображена обезьяна в цилиндре?

— Так вы заделались почтальоном? С какой это стати?

— Нет, Малыш, это просто догадка.

Несколько секунд он молча смотрел на меня.

— Другие люди тоже получили открытки.

— Может быть, весь город? — усмехнулся я.

— Пару раз Джефф пытался связаться с Макараном в Харперсберге и объяснить, почему не сумел ему помочь. Но он не смог установить с ним связь.

— И его переполняют угрызения совести?

— Очевидно. Когда Макаран поселился у вас, Джефф ждал от него известий, но не получил их. Он послал к нему Лупо с недурным предложением. Вы знали об этом?

— Нет. Макаран ничего мне не говорил.

— Лупо дождался, пока Макаран остался в доме один, и позвонил ему из автомата. Макаран велел ему подойти к черному ходу. Он подошел и постучал, дверь открылась и сразу же захлопнулось, а бедняга Лупо оказался лежащим на спине с переломанным носом. За три сотни нос ему кое-как отремонтировали, но вы ведь знаете Лупо — ему нравилось, когда люди говорили, что он вылитый Грегори Пек. Теперь он ненавидит собственное отражение. А Джефф, как в старые времена, остерегается первым проходить через дверь. Это несправедливо — он не нарушает закон и не должен ничего опасаться. Джефф считает, что Макаран чокнулся, и подумывает обратиться за помощью.

— Но он почувствовал себя лучше, узнав, что Макаран покинул город?

— Да, пока не пришла открытка.

— Что в ней говорилось?

— Только: «Мы скоро встретимся». И подпись — Милли. Этой шлюшке не нравилось, когда Джефф и Макаран ее так называли. Джефф очень расстроен.

— Что именно он хочет мне сообщить?

— А разве вы так не все знаете? Когда Макаран был в городе, вы ведь следили за ним.

— Разве?

— Вам не стоит этого делать, если он вдруг вернется. Во всяком случае, сразу.

— Если вернется.

— Джефф думает, что вернется. Через пару дней можете опять начинать слежку, если вам удастся его найти. Мне пора.

Малыш удалился. Смысл сообщения от Кермера был ясен. «Макаран заставил меня нервничать, и я почувствую себя спокойнее, если его навсегда изымут из обращения. Я вызову нескольких специалистов, чтобы уладить эту проблему. Но если полиция будет следить за Макараном, это усложнит дело. Позвольте мне действовать по-своему, и вам не придется даже беспокоиться о трупе».

О методе также было несложно догадаться. Тело отвезут миль за сорок, где строится дорога, и закопают перед тем местом, где бульдозеры кладут фундаментный камень. Через несколько месяцев по могиле в асфальте будет ездить транспорт. Оценки того, сколько трупов покоится под магистралью Нью-Джерси, колеблются от трех до пятнадцати. Возможно, этот метод не так уж нов и кости лежат даже под древнеримскими дорогами. Во всяком случае, он избавляет от проблем со снаряжением, включающим лодку, проволоку и грузило.

Конечно, я мог бы сообщить Кермеру через Малыша Гилберта, что Макаран, возможно, путешествует в маленькой, но весьма крутой компании.

Закрыв глаза, я допил остатки пива, а открыв их, увидел сидящего напротив Стью Докерти, который походил на сотрудника британского консульства, уговаривающего купить побольше твида и «ягуаров».

— Ты сегодня даешь консультации? — осведомился он.

— Можешь изложить свои проблемы доктору Хиллиеру.

— Доктор, мне нужен совет по поводу больного города.

— Я уже обследовал пациента. Он истощен и подвержен инфекции.

— Замечен какой-то специфический вирус?

— Очень специфический — с пятилетним инкубационным периодом.

— Когда я пришел в кафе, Фенн, ты и молодой Пол строили друг другу рожи. Мне следует знать, в чем дело?

— Ты все равно не сможешь об этом написать.

— Представь себе, что бы стало с городом, если бы я писал обо всем, что знаю.

Я рассказал ему об открытках и посоветовал попросить Пола-младшего показать ему ту, которую он получил.

Докерти изобразил удивление:

— Господи, дружище, я не веду бесед с Хейнаменами. Старик разговаривает с сыном, сын — с главным редактором, тот — со своим заместителем, заместитель — с заведующим репортажем, который, наконец, обращается ко мне.

— Значит, ты восхищаешься Хейнаменами на расстоянии?

— С оставшимися — да. С бедняжкой Милдред у меня был более близкий контакт. Ей как-то взбрело в голову, что быть девушкой-репортером очень весело, и ее поручили моим заботам. Через два месяца она поняла, что это весьма скучное занятие. Очевидно, Фенн, мне не следует распространяться о наших отношениях. Правила этики действуют и в отношении мертвых.

— Ты бы не стал упоминать об этом без причины, не так ли?

— Разумеется. Милдред была жалким существом. Она непомерно преувеличивала собственное значение и считала, что я должен быть преисполнен благодарности. Свою благосклонность она использовала как дубинку, колотя ею всех мужчин без разбора и принуждая их к раболепному подчинению. Тогда я не сознавал, что это благодарный материал для изучения. Но наши маленькие радости дали мне возможность быть абсолютно реалистичным, когда я продал историю о ее убийстве двум разным журналам под разными именами за общую сумму в пятьсот пятьдесят долларов. При этом я изобразил маленькую сучку куда более привлекательной, чем она была на самом деле. Теперь мне приходит в голову, что из всех ее мужчин, возможно, мы с Макараном были единственными, которые бросили ее раньше, чем она решила порвать с ними. Для нее это было самым ужасным оскорблением. По-видимому, нами руководили одинаковые причины — отвращение к женской узурпации нашего примитивного права на агрессию. Я тоже как-то поколотил ее. Ты прав, что удивляешься — это не в моем стиле. Милдред подстерегла меня у моего дома, пьяная и буйная. Я привел ее к себе и попытался успокоить. Сначала она царапалась и лягалась, а потом решила вопить, пока мои терпеливые соседи не вызовут полицию. Поэтому я аккуратно двинул ее в челюсть кулаком, обернутым в посудное полотенце, поймал ее, когда она падала, и уложил на кровать. Минут через десять Милдред начала храпеть. Я позвонил молодому Полу, чтобы он приехал за ней, захватив кого-нибудь, кто бы отвел ее машину. Мне не хотелось присутствовать при их встрече, и я сказал ему, что оставлю дверь открытой. Милдред проснулась до приезда Пола и занялась уничтожением моего гардероба при помощи бритвы. Разумеется, мы уладили дело без суда. Я составил точный список испорченных вещей, купил замену и отправил Полу счет.

— Очаровательная девушка.

— Просто больная. Причем тяжелее, чем мы думали. Но беды этим не кончились. Лицо Елены Прекрасной потопило тысячу кораблей. Макаран — агент Милдред на этом свете, Фенн. И он еще не выполнил всех ее поручений. Эти открытки выглядят не вполне нормально.

— Мне тоже так кажется.

— Но ты не можешь сказать об этом Мэг, верно?

— Да.

— Однако, если понадобится найти Макарана, искать его придется Мэг, потому что на холмах станут разговаривать только с ней. Ты об этом думал?

— Старался не думать.

— Тебе придется ее обманывать, не так ли?

— Смотря зачем нам понадобится его искать.

— Мэг в центре событий, так же как и ты, Фенн. Лэрри знает, что она может его найти.

— Он об этом не упоминал.

— Упомянет, если возникнет основательная причина.

— Какая именно?

— Допустим, Макаран тайком пробирается в город, убивает старину Джеффа Кермера и возвращается на холмы. Может подвернуться и надежный свидетель.

— И Макаран будет знать, что его разыскивают за убийство. По-твоему, я пошлю к нему Мэг? Возможно, ей удалось бы найти человека, который сообщил бы, где его искать. Но она не получит никаких сведений, если придет не одна. Мэг убеждена, что дорогой братец не причинит ей вреда, но я не разделяю ее уверенности. По-моему, он способен убить любого, кто может ему помешать. Я могу попытаться уговорить Мэг узнать, где Макаран, но никак не отправлять ее к нему и тайком следовать за ней. Но я не думаю, чтобы мне это удалось. Понадобятся солидные доказательства преступления Макарана, чтобы убедить Мэг даже задуматься над такой возможностью, а мы вряд ли будем располагать подобными фактами.

— Но если ты не сможешь убедить ее, это будет выглядеть так, словно ты оберегаешь Макарана.

— Неужели эта история тебя настолько забавляет, Докерти?

— Я стараюсь тебе помочь. Если Макаран что-нибудь натворит и убежит на холмы, на тебя окажут такое давление, с каким ты еще не сталкивался. Тебе нужно быть к этому готовым, старина. Решить заранее, как далеко ты сможешь пойти и в каком направлении. «Дейли пресс» потребует твоего скальпа, а заодно и скальпа Лэрри Бринта.

— Прости, Стью. Я не должен был на тебя сердиться.

— Я хочу, чтобы ты выстоял, лейтенант. Если тебя и Лэрри выставят из полиции, мне придется работать с дикарями и придурками. Думаю, тебе может понадобиться любая помощь — даже моя.

 

Глава 9

Исподволь назревавшие беспорядки в тюрьме Харперсберг вспыхнули в следующий вторник. Время выбрали идеально. Все началось за десять минут до полудня, когда максимальное количество заключенных находилось за пределами своих камер. К тому же из-за грозы погас свет, и охранники не могли быстро передвигаться на башнях и в узких проходах. В тюремной стене было трое ворот — для пешеходов, для грузовиков, привозящих товары и увозящих продукты труда заключенных, и железнодорожные ворота, которыми не пользовались более десяти лет. Ворота для грузовиков были не только укреплены до такой степени, что ни один автомобиль не мог их пробить, но и защищены невысокой внутренней стеной, которая заставляла выезжающие машины огибать ее и, таким образом, сбавлять скорость. Двойные ворота для пешеходов были слишком узкими, чтобы их взломал автомобиль. А вот уязвимость железнодорожных ворот не приняли во внимание — никто не допускал попытки проехать через них на машине.

Последующее разбирательство выявило, что большинство заключенных не было знакомо с планом побега, однако их сознательно подстрекали к мятежу, дабы отвлечь внимание от истинной цели замышлявшихся беспорядков.

В первых же стычках погибли трое охранников и двое заключенных. Одиннадцать заложников согнали в блок «Д». Прачечная, пломбировочный цех и склад красок были охвачены пламенем. Под прикрытием грозы и черного удушливого дыма заключенный сел в тяжелый грузовик, понесся на полной скорости к железнодорожным воротам, снес внутренние ворота из клепаных стальных пластин и пробил внешние, застряв в них. За грузовиком побежали тридцать заключенных, которые выбирались наружу, пролезая между колесами грузовика. Их примеру собирались последовать другие, но грузовик загорелся, и им пришлось отступить. Человек, сидевший за рулем, сознательно шел на риск. Когда его поймали, выяснилось, что он был профессиональным водителем и знал, что может серьезно пострадать, только если ворота не поддадутся и удар будет слишком сильным. По его словам, он склонился на пассажирское сиденье, одной рукой крутя баранку, а другой давя на газ. После столкновения дверцы заклинило, и водитель выбрался через окно, присоединившись к первой группе заключенных, когда они пролезали под передней осью. Когда пламя блокировало единственный выход из тюрьмы, завыла сирена, перекрывая шум грозы, и всю районную полицию подняли по тревоге.

К часу дня деморализованная охрана получила подкрепление, заключенных загнали в камеры, а через ворота для грузовиков доставили противопожарное снаряжение. Заместителя начальника тюрьмы Бу Хадсона обнаружили умирающим в его офисе под столом — беднягу в буквальном смысле слова разрезали от шеи до паха так глубоко, что у него вываливались внутренности. Вскоре прибыли репортеры, и радиопрограммы прервали для срочного сообщения. Телеграфная служба оперативно сработала, все дороги перекрыли за сорок минут, и был спешно собран отряд национальной гвардии.

К половине третьего все помещения, кроме блока «Д», где содержались заложники, взяли под контроль с помощью пожарных шлангов и слезоточивого газа. При этом погиб еще один заключенный, а семеро были ранены. Десять из тридцати сбежавших поймала полиция штата и округа. Но так как сосчитать общее число заключенных не представлялось возможным до захвата блока «Д», количество и личности беглецов все еще не были известны. В первых сообщениях говорилось, что по сельской местности рыщет около сотни отчаянных головорезов.

Представитель заключенных, засевших в блоке «Д», заявил, что хочет вступить в переговоры, но не намерен вести их с начальником тюрьмы Уоли. Чтобы передать это, освободили одного из охранников. Он добавил, что один из пожизненно заключенных, тупой громила, изъявил желание лично перерезать горло всем заложникам, если требования заключенных не будут выполнены. Прибывший к тому времени управляющий тюремными и исправительными заведениями штата был готов начать обычную комедию переговоров — бессмысленную процедуру, во время которой власти выслушивают жалобы и требования, с подчеркнутой неохотой соглашаясь их удовлетворить. Так как требования становятся известными прессе, заключенные надеются, что общественное мнение не позволит уклониться от выполнения обещаний. Иногда условия улучшаются — максимум на две-три недели. Гораздо чаще они ухудшаются. Как только заложников освобождают, власти с гордостью заявляют, что им удалось обвести заключенных вокруг пальца.

Джонни Хупер появился в моем кабинете в три часа дня. Мой настольный приемник был настроен на харперсбергскую радиостанцию, где диск-жокей сообщал информацию минут на десять раньше, чем мы получали ее по полицейскому телетайпу. Мальчишеская физиономия Джонни выглядела обеспокоенной.

— Ставлю доллар, Фенн, — сказал он, присев на край моего стола, — что, когда сбежавших поймают, выяснится, что я угадал имена трех из них.

— Дейтуоллер, Костинак и Келли, — сказал я.

— Ты тоже так думаешь?

— Да, потому что не верю в совпадения.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Макаран купил автомобиль… — снова заговорил Джонни.

— Чтобы он ждал их в заранее условленном месте.

— А не мог он проехать, прежде чем дороги перекрыли?

— Сомневаюсь. Полиция выставила посты на достаточно далеком расстоянии, чтобы никакая машина не смогла вывезти беглецов. Гораздо вероятнее, что Макаран запасся для них одеждой и удостоверениями, надеясь проехать через посты таким образом.

Джонни покачал головой:

— Как бы ни были одеты четверо мужчин, путешествующих вместе, они обязательно вызовут подозрения. Скорее, Макаран оденется фермером и спрячет их под грузом моркови.

Мы оба усмехнулись, внезапно осознав, что киваем друг другу с серьезным видом. Я послал Джонни за картой дорог. В этот момент мой диск-жокей, словно обретя способность к телепатии, сообщил о транспортных пробках на пяти дорожных постах и назвал их местонахождение. Когда Джонни разложил на моем столе карту, я отметил на ней эти посты.

— Запечатать эту долину полностью ничего не стоит, — сказал Джонни. — Отсюда ведут только пять этих шоссе — дорог помельче просто нет.

— Постараюсь соединить воедино все «если». Если эти трое сбежали и все было заранее спланировано именно с этой целью, если Макаран спрятал машину настолько близко к тюрьме, насколько он осмелился, если они добрались к этому месту кратчайшим путем и если он хотел доставить их в приготовленное им убежище на холмах, самый быстрый путь туда лежит через Полксберг, откуда отправили три почтовых открытки. Другой маршрут был бы длиннее и практически привел бы его в Брук-Сити, прежде чем он смог бы свернуть на 882-е шоссе. Значит, Макаран должен был проехать через пост в Мелтоне, в восемнадцати милях от Харперсберга. Предположим, беглецы оказались в машине через несколько минут после полудня. Макаран должен был соблюдать все ограничения скорости. Следовательно, до поста он бы доехал не раньше чем без двадцати час. Но к тому времени пост функционировал уже минут пятнадцать. Это нам поможет.

— Каким образом?

— Патрульные обычно запоминают машины, которые они пропускают в течение первого часа. Позже воспоминания становятся менее четкими. По-твоему, это слишком слабый шанс, Джонни?

Он пожал плечами:

— Ты давно говорил мне, Фенн, что, если в нашем деле не будешь рисковать выглядеть дураком, тебе никогда не представится шанс выглядеть умным. Что касается патрульных, то сейчас они думают не о том, кого они уже пропустили, а о том, как остановить тех, которые попытаются прорваться.

Довод показался мне логичным, поэтому я не стал спорить. К половине восьмого вечера в тюрьме было установлено перемирие и удалось изловить еще девять беглецов. Начался пересчет заключенных. Национальные гвардейцы сели в свои грузовики и покатили домой. Стали поступать сообщения об ущербе. Когда убрали почерневший остов грузовика, железнодорожные ворота спешно отремонтировали.

К девяти пересчет завершился и были пойманы еще трое. На свободе оставались восемь беглецов. Их имена и описания вместе с фотографиями были разосланы по всему району.

В десять Джонни снова пришел ко мне в кабинет. По радио только что сообщили, что один из бежавшей восьмерки, некий Уильям Фогг, двадцати шести лет, отбывавший двадцатилетний срок за вооруженное ограбление, попытался прорваться через пост в Мелтоне на угнанной машине, угодил на большой скорости в кювет и находится в критическом состоянии.

Джонни молча положил передо мной список из восьми имен. Вычеркнув Фогга, я отметил галочками фамилии Келли, Костинака и Дейтуоллера.

— Мы правильно догадались, но им удалось нас опередить, — мрачно промолвил я. — Нам следовало сразу позвонить в Полксберг и сказать, чтобы они выставили там еще один пост, описав им машину Макарана. Тогда их схватили бы, прежде чем им удалось пробраться на холмы.

— Но тогда мы еще толком ничего не знали, Фенн. Может быть, тебе лучше пойти домой? Выглядишь ты паршиво.

Той ночью я спал плохо и проснулся на рассвете, уставший от позабытых ночных кошмаров. Мне удалось выскользнуть из спальни, не разбудив Мэг, и я послушал по радио шестичасовые новости, почти не включая звук.

Полиция схватила еще двух беглецов. На свободе оставались пятеро — Принс, Секлер и три крутых дружка Моргана Миллера и Дуайта Макарана. Когда Мэг и дети встали, я успел выпить достаточно кофе, чтобы избавиться от последствий беспокойной ночи.

Приехав в управление, я болтался из комнаты в комнату, будучи не в состоянии сосредоточиться на более мелких делах и ожидая прихода Лэрри. Как только он появился, я попросил разрешения съездить в Мелтон по служебному делу.

— Зачем?

— Пятьдесят против одного, что это окажется напрасной тратой времени. Но если дело выгорит, поездка будет не напрасной. Все настолько неопределенно, что я пока не хотел бы ничего рассказывать.

Лэрри с сомнением пожал плечами и дал добро.

Менее чем за час я проехал около шестидесяти пяти миль. Казармы полиции штата на восточной окраине деревни Мелтон были обычным сооружением из кирпича с флагштоком, радиовышкой и ухоженной лужайкой. Дежурил сержант Боскатт, румяный мужчина с холодными голубыми глазами. Он лишь слегка расслабился, когда я показал ему золотую звезду. Сержант заявил, что в данный момент он здесь старший по званию, и спросил, что он может для меня сделать. Полиция штата тщательно отбирается и обучается, а также хорошо оплачивается. У ее сотрудников весьма нелестное мнение об офицерах городской полиции, которых они считают неопытными и коррумпированными племянниками местных политиканов.

— Речь идет о вашем дорожном посте, управляемом отсюда, сержант.

— Который находится за чертой вашего города, не так ли, лейтенант?

— Да, милях в шестидесяти пяти.

Мы пытались перехитрить друг друга, и я одержал верх.

— Так чем вам не угодил наш пост, лейтенант? — неохотно осведомился Боскатт. — Мы убрали его менее часа назад.

— Но разве пятеро беглецов все еще не…

— Четверо. Мы убираем посты, когда приходит время их убирать.

— Очевидно, это разумное замечание для эксперта по дорожным постам, коим я не являюсь. Кого из пятерых схватили?

— Келли.

Я сразу почувствовал себя идиотом, потеряв девяносто девять процентов моей уверенности. Это разбивало всю теорию в пух и прах.

— Келли, — тупо повторил я.

— Это одна из причин, по которым мы убрали пост. Фермер обнаружил его в канаве у боковой дороги, ярдах в пятидесяти от шоссе в Полксберг. Собака фермера начала лаять. Келли был мертв. Ему раздробили плечо выстрелом сзади, и он потерял много крови, но умер он оттого, что его задушил некто, обладающий очень сильными руками. Считают, что смерть наступила вчера во второй половине дня. Когда охранник на башне во время побега наконец проснулся и начал стрелять, то он, по его словам, видел, как один из заключенных упал, потом поднялся и побежал снова. Очевидно, это был Келли. Так как в подобном состоянии он не мог вести машину и его прикончил кто-то из дружков, было решено, что остальные, по-видимому, двинулись в том же направлении, поэтому незачем задерживать весь транспорт в нашем районе.

— Как был одет Келли?

— В тюремный костюм из саржи. А что?

— У меня есть идея насчет того, как Келли смог пробраться через ваш пост. Он, Костинак и Дейтуоллер.

— Никто не мог пробраться через наш пост, лейтенант. Вокруг него — вверх и вниз по холмам, прячась от поисковых вертолетов, — еще куда ни шло, но не через него.

— Я бы хотел поговорить с патрульными, которые вчера первыми проверяли машины на посту.

— В этом нет никакого смысла, лейтенант. Мы знаем свою работу. Я не могу снимать людей с дежурства, потому что вам в голову взбрела какая-то нелепая идея.

— Я прошу вашего сотрудничества на неофициальной основе, сержант. Если я не смогу приобрести его таким образом, мне придется действовать по-иному, и, уверяю вас, я добьюсь своего. Предположим, ваши люди дали промашку. Разве не лучше нам выяснить это между собой, чем вовлекать других?

— О’кей, предположим, вы сообщите мне, в чем заключается ваша идея, и, если она покажется мне убедительной, я сниму с дежурства двух человек.

— Не пойдет, сержант. Вызовите их, прикажите им отвечать на вопросы и послушайте, о чем я буду их расспрашивать. — Видя, что он колеблется, я добавил: — В конце концов, Келли удалось каким-то образом пробраться и он был не в том состоянии, чтобы найти этому какое-то приемлемое объяснение, верно?

Сержант наконец сдался и вызвал двух патрульных — Маккина и Голдена. Они дежурили поодиночке — Маккин прибыл минуты на две раньше Голдена. Оба были высокими и загорелыми парнями с обманчиво вялой походкой и внимательным взглядом. Ко мне они отнеслись так же скептически, как и Боскатт. По дороге они купили кока-колу, и мы разместились в маленькой комнатке, предназначенной для отдыха.

— Я хочу, чтобы вы постарались припомнить большой многоместный синий «понтиак» двухлетней давности под номером ВС 18-822.

— Мы дежурили на этом посту до десяти вечера, лейтенант, — отозвался Маккин. — Там было полным-полно многоместных автомобилей, и мы не записывали номера. Как бы то ни было, Келли не мог проехать мимо нас.

— Эта машина должна была появиться там вскоре после того, как вы заступили на дежурство. Возможно, в первые полчаса, когда вам приходилось объяснять людям, что происходит.

— Но если это был многоместный автомобиль, лейтенант, — начал Голден, — то мы никак не могли…

Я впервые повысил голос:

— Меня не интересуют ваши объяснения, как вы дежурили на посту. Я попросил вас вспомнить конкретный автомобиль, даже если он был пустым, как барабан.

— Доставьте лейтенанту удовольствие, — буркнул Боскатт.

— Хм. Значит, вскоре после того, как мы заступили на дежурство? — переспросил Маккин. — Вроде бы, Голди, такая машина была, и за рулем сидела баба. Не знаю, оторвал ли ты хоть на секунду глаза от переда ее свитера, чтобы проверить, «понтиак» это или нет, но цвет у него был темно-синий.

— Это был «понтиак», Мак, и с номером округа Брук. Он появился минут через двадцать после нашего прихода, так как дождь уже начался. Но там, кроме водителя, никого не было.

— Автомобиль был пуст? — осведомился Боскатт.

— Ну, не совсем. — Маккин смущенно покосился на товарища.

— В нем были здоровенные доски, — уточнил Голден. — На крыше, на сиденьях и в багажнике.

Физиономия Боскатта сделалась красной, как помидор.

— Доски, Голди? — переспросил он с угрожающим спокойствием.

Голден облизал губы и судорожно глотнул:

— Ну, сверху, во всяком случае, были доски…

— Опишите-ка мне эту бабу, ребята, — приказал сержант.

— На вид ей было лет тридцать с лишним, — подумав, сказал Голден. — Зеленый свитер, джинсы, расстегнутый жакет. Крашеная блондинка, крупная, но не толстая. На лбу и на носу свежий загар. Голос хрипловатый. Разговаривала с сигаретой в углу рта. На сиденье рядом с ней лежала пара пакетов. Она спросила, почему мы всех останавливаем, и я ей объяснил. Тогда она сказала, что ее муж — архитектор в Полксберге и посылал ее в Харперсберг за досками. Маккин обошел вокруг автомобиля, посмотрел на груз и кивнул. Я разрешил ей ехать и предупредил, чтобы она не подбирала попутчиков. Шутка.

— Ха-ха, — мрачно произнес Боскатт и вышел. — В Харперсберге есть три склада досок, — сказал он, вернувшись минут через пятнадцать, — и ни на одном из них вчера утром не продавали партию в многоместный автомобиль.

— Значит, нас одурачили, — отозвался Голден. — Но откуда этот… этот лейтенант знает, что именно таким способом…

— Я не знаю, каким способом это проделали, — прервал я. — Просто у меня возникла идея, что беглецы могли воспользоваться этой машиной. Понятия не имею, кто эта женщина.

Боскатт хлопнул ладонью по столу:

— Выходит, они прятались под досками, а Келли не вовремя застонал, и один из них придушил его, пока мои патрульные любезничали с блондинкой в паре футов от них! — Он посмотрел на меня. — Может, добавите какие-нибудь подробности, лейтенант?

— Недавно из Харперсберга были освобождены двое — Миллер и Макаран… — Я сообщил ему мою версию. — Мы не намерены делать это достоянием гласности. Они считают, что уловка сработала, и могут использовать ее снова. В общем, мы знаем, где они прячутся. Миллер предпочитает грабить банки, и есть немало причин, по которым они могут выбрать мой город. Так что если мы будем помалкивать, они не струсят и не разбегутся.

— Я не собираюсь публиковать это в газете, — усмехнулся Боскатт. — Но мне придется доложить обо всем в конфиденциальном рапорте майору Райсу. Это южная, гористая часть округа Брук, и вы говорите, что Макаран там вырос. И я знаю, что у вас там практически нет шерифа. Отдохнув, они будут готовы нанести удар, так что нам лучше предупредить власти. Либо отправиться за ними, либо перекрыть весь район. Мы имеем дело не с молокососами. У Костинака срок — сто девяносто восемь лет.

Я поблагодарил его и сказал, что мой шеф, несомненно, обратится за помощью к полиции штата, — возможно, непосредственно к майору Райсу, — хотя и не могу предугадать, в чем именно будет состоять эта просьба. Со своей стороны, я обещал высказать шефу мнение, что такое сотрудничество было бы очень полезным.

Все трое стали держаться в высшей степени дружелюбно, но это не ввело меня в заблуждение. Презрение к городским копам никуда не исчезло — просто меня сочли исключением из правила.

Я поспешил назад в Брук-Сити. Лэрри Бринту не терпелось узнать, оказалась ли моя поездка напрасной тратой времени. Я позвал Джонни Хупера, и оба внимательно меня выслушали.

 

Глава 10

Обсудив наши возможности, мы прервали совещание. Лэрри снова вызвал меня в кабинет во второй половине дня. Он сообщил, что у него был долгий телефонный разговор с майором Райсом.

— Мы оба согласились, Фенн, что лучше избежать огласки. Но на этом наше согласие подошло к концу. Райс считает, что мы должны провести совместную операцию и устроить внезапный рейд на холмы с участием национальной гвардии. Перекрыть все дороги, организовать постоянный поиск с воздуха и сужать периметр, пока мы их не схватим.

Я медленно покачал головой:

— Две тысячи четыреста квадратных миль гористой местности, Лэрри. Когда беглецы поймут, что происходит, к их услугам будет сотня возможностей ускользнуть. К тому же обитатели холмов расценят эту демонстрацию силы как вызов и станут всеми способами помогать Макарану и его дружкам.

— Он не смог убедить меня, а я — его, Фенн. Райс говорит, что мы допускаем слишком много предположений — предполагаем, что преступники нанесут удар в Брук-Сити, что для бегства они снова используют трюк с грузом досок, что они спустятся с холмов по 882-му шоссе, а самое главное, что мы можем предоставить им инициативу, вместо того чтобы схватить их, не допустив никаких жертв. Райс полагает, что их может оказаться не четверо, а больше, тем более что с ними была какая-то женщина, что у них могут появиться другие машины, более хитроумные идеи и абсолютно иные цели. И мы оба знаем, Фенн, что он прав. Даже если мы засечем их во время въезда в город, это еще не значит, что они выйдут нам навстречу с поднятыми руками.

— Но…

— Слушай внимательно и перестань доказывать мне, что твой план абсолютно надежен. Подумай как следует. Вчера у нас произошли самые худшие тюремные беспорядки за всю историю штата. Погибло несколько человек, в том числе заместитель начальника тюрьмы и три охранника. Опасные преступники все еще на свободе. Недовольство растет и будет расти дальше. Начальник тюрьмы Уоли временно отстранен от должности. Предположим, мы воспользуемся твоим планом и потерпим неудачу. Сразу выяснится, что мы знали о том, что беглецы находятся на холмах, и сидели, ожидая, пока они к нам спустятся. Как, по-твоему, это отразится на карьере Райса, не говоря уже о твоей и моей?

— Я понимаю, что вы имеете в виду…

— Принс и Секлер сдались. Мне звонили как раз перед твоим приходом. Они прятались в амбаре в шести милях от тюрьмы. На свободе остаются только двое — Костинак и Дейтуоллер. Пока мы здесь болтаем, Фенн, какой-нибудь пронырливый репортер может пооколачиваться в тюрьме, заинтересоваться, не помогал ли этой парочке кто-нибудь снаружи, и раскопать имена Миллера и Макарана.

— Вполне возможно.

— А когда они начнут наводить в Янгстауне справки о Миллере, то узнают так же, как узнали мы, что он исчез из поля зрения за три дня до освобождения Макарана. И что мы им скажем, когда они станут разнюхивать здесь насчет Макарана? Что он купил быстроходный автомобиль, загрузил его припасами, уехал на холмы и никто не знает, где он? По-твоему, трудно сообразить, что труп Келли нашли возле дороги, ведущей из Харперсберга к южной стороне холмов?

— Все это я могу понять, Лэрри, но…

— И майор Райс тоже может, уверяю тебя. Поэтому все, что мне удалось, это убедить его немного подождать. Я должен обратиться к нему с третьим предложением, которое он примет. И ты отлично знаешь, что ключ к этому предложению — Мэг. То, что она так предана брату, прекрасно, но нам придется ее использовать, Фенн. Есть два пути. Либо ты уговоришь ее сотрудничать с нами, либо ты наплетешь ей какую-нибудь байку, чтобы она отправилась разыскивать Макарана, а мы последовали за ней.

— Ты отлично знаешь, что этого я не сделаю.

— Тогда убеди ее нам помочь.

— Не знаю, удастся ли мне это.

— Ты должен объяснить ей, что она таким образом поможет брату, так как это даст нам шанс схватить его, прежде чем он увязнет настолько глубоко, что угодит за решетку пожизненно.

— Если бы я мог втолковать ей, что беглецы сейчас с Макараном и что его машину использовали для побега. Но Мэг считает, что он там просто на отдыхе, а мы стараемся его оклеветать.

— Значит, она окажет ему услугу, если поможет нам его найти, так как тогда он сумеет доказать свою невиновность.

— Я могу попытаться, Лэрри.

— Тогда начинай как можно скорее и сообщи мне результат.

Мы обсудили наш план действий в случае согласия Мэг, и я отправился домой. Было только начало шестого. Мэг уставилась на меня и шутливо спросила, не сгорело ли полицейское управление. Я попробовал улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Она сразу поняла, что что-то не так.

— Мне нужно поговорить с тобой, Мэг. Я должен объяснить тебе одну сложную ситуацию.

— Что-то случилось с Дуайтом?

— Нет. По крайней мере, пока что. Но это касается Дуайта.

— Тебя опять уговаривают сделать ему какую-то пакость?

— Я не хочу, чтобы ты занимала такую позицию, Мэг. Пожалуйста, выслушай меня и задавай любые вопросы, но постарайся обойтись без эмоций.

— Что бы ты ни хотел мне сообщить, такое начало мне не нравится.

Дети играли на заднем дворе, и мы прошли в гостиную. Я начал с самого начала — признался, что завел досье на ее брата и держал его под наблюдением, о чем не знали ни он ни она. Мэг слушала молча — лицо ее было бледным и неподвижным. Я знал, что пришло время рассказать ей о Кэти Перкинс. У меня было чувство, что я бросаю камни в собственную жену, тщательно прицеливаясь. Я закончил повествование, объяснив ей позицию майора Райса и шефа Бринта.

В комнате уже сгущались вечерние тени. Мэг медленно поднялась, подошла к каминной полке и слегка передвинула голубую вазочку. Она стояла спиной ко мне, но я услышал ее вздох.

— Такая ситуация тебя удовлетворяет, — заговорила Мэг. — Ты просил меня обойтись без эмоций, но ведь, по твоим словам, все факты свидетельствуют против Дуайта.

— Так оно и есть. Запасы, которые он накупил, говорят об ожидании гостей. Фанера, доски и плотницкие инструменты понадобились ему для создания видимости груза древесины.

— Но ведь ты не знаешь, его ли это машина и кто была та женщина. Вам всем так не терпится доказать свою правоту, что вы свободно извращаете факты — в свою пользу, понятно. Я знаю, что Дуайт необуздан и импульсивен, что он совершил немало дурных поступков, но не могу представить себе, чтобы он придумал такой тщательный план.

— Очевидно, план составил Морган Миллер.

Мэг повернулась и посмотрела на меня:

— Больше всего меня потрясла история с Кэти. Она не могла солгать?

— Нет.

— Тогда Дуайт, должно быть, болен. Пять лет тюрьмы что-то сделали с его психикой.

— Так помоги нам его найти, Мэг.

— Я не хочу, чтобы его били или причиняли ему боль.

— Обещаю, что мы постараемся взять его без всякого насилия. Ему предоставят все шансы.

— Ну и что я должна сделать?

— Ты можешь узнать, где он находится?

— В пределах двенадцати футов — нет, но в пределах мили — могу. Сначала я наведу справки в Лорел-Вэлли, а оттуда позвоню старым друзьям в Стоуни-Ридж или Айронвилл. Постепенно исключая места, где нет Дуайта, и сужая участок поисков, я найду кого-нибудь, кто его видел.

— Мы должны действовать осторожно и не допускать ошибок, Мэг. Когда ты отправишься на холмы, мы блокируем все дороги оттуда, а когда ты сузишь район поисков до небольшого участка, то уйдешь оттуда, и мы займем твое место.

— Значит, я не должна видеть Дуайта?

— Нет, пока мы его не арестуем.

— Странно делать такое со своим братом, Фенн.

— Знаю.

— Если бы ты не рассказал мне о Кэти, я бы не согласилась. Все остальное, по-моему, сущая чепуха. Дуайт просто хочет побыть в одиночестве. Но если он мог сделать такое с Кэти, а потом вернуться сюда и вести себя как ни в чем не бывало, значит, ему действительно нужна помощь. Он не должен оставаться там один. Я могла бы поговорить об этом с Кэти?

— Думаю, она понимала, что я расскажу тебе.

— Почему же ты не рассказал мне сразу?

— Какая от этого была бы польза?

— Ты странный человек, Фенн. Конечно, это причинило бы мне боль. Но то, что ты об этом умолчал, не менее болезненно.

— Я должен позвонить Лэрри.

— Что еще ты от меня скрываешь?

— Лэрри хочет знать твой ответ, чтобы позвонить Райсу.

~~~

Вечером, говоря со мной по телефону, Лэрри сказал, что Райс, безусловно, согласится, что мы должны тщательно все продумать и задействовать как можно больше людей. В четверг мы начали планировать операцию и в тот же день смогли опознать женщину, которая вела многоместный автомобиль. Лэрри предположил, что она могла быть любовницей Моргана Миллера. Патрульного Голдена отправили в Янгстаун, и он обнаружил ее фотографию в полицейском архиве. Ее звали Эйнджела Фрэнкел, но она часто фигурировала под именем Анжель Франс. Когда Миллера арестовали за ограбление банка, она жила с ним. Эйнджела была молодой стриптизершей. В течение первых лет пребывания Миллера в тюрьме у нее неоднократно бывали неприятности с полицией из-за пьянства, вымогательства и приставания к мужчинам на улицах. Потом она, по-видимому, научилась не попадаться. Считали, что последние несколько лет Эйнджела руководила группой девушек по вызову. По известному адресу ее не оказалось, и полиция не смогла ее отыскать.

Когда вечером я вернулся домой, моя жена выглядела подавленной и обращалась со мной как с посторонним, с которым ее просили быть повежливей. Как только Мэг начала рассказывать о своем разговоре с Кэти Перкинс, мне позвонили по телефону.

— Фенн, это Джонни. Кермер только что умер по дороге в больницу.

— Чьих рук это дело?

— Расслабься — врачи говорят, что это сердечный приступ. Он потерял сознание у себя в «Воскресном отдыхе».

— Подходящее он нашел время — нечего сказать.

— Да. Король мертв. Кто займет его место?

— Какова реакция шефа?

— Я видел его минуты две назад. У Кермера не было заместителя — он никому не доверял и предпочитал играть в одиночку. Значит, его сменит кто-нибудь из местных или у нас появится синдикат. Лэрри считает, что при любом исходе нам какое-то время будет трудно контролировать ситуацию, а уж хлопот и забот наверняка прибавится. Думаешь, Макаран будет сильно разочарован?

— Я поужинаю и вернусь в управление. Дай мне знать, если что-нибудь случится.

Я положил трубку и повернулся к Мэг. Она нахмурилась, склонив голову набок:

— Теперь ты будешь уходить каждый вечер?

— Во всяком случае, сегодня. — Я объяснил ей, что произошло. Мэг не понимала, почему мы ожидаем неприятностей. — Власть обеспечивает равновесие, а когда на ее месте образуется вакуум, всякое может произойти. Если бы нам хватало сил, мы бы справились. Все зависит от того, как эти люди себя поведут. Если они будут благоразумны, то постепенно восстановится положение, которое было при Кермере. А если они предпочтут играть круто, начнется долгий беспорядок, который мне придется унаследовать от Лэрри.

— Но вы надеетесь, что сможете… договориться?

— В таком городе, как наш, каждый порок становится промышленной отраслью со своим штатом сотрудников, своей выручкой и своей системой налогов. Хочу надеяться, что мы справимся. Покорми меня поскорее, ладно?

Когда Мэг наливала мне вторую чашку кофе, меня срочно вызвали в больницу. Там уже были Лэрри и коронер. Мы спустились в морг и направились к прозекторской, где доктор Томас Эгри стоял возле тела Кермера, болтая с одним из интернов. Эгри — специалист по сердечным заболеваниям и один из самых известных врачей в Брук-Сити, седовласый мужчина с суровыми серыми глазами и большим угреватым носом. Он поздоровался по очереди с каждым из нас.

Обнаженное тело Джеффа Кермера лежало на столе и казалось съежившимся, словно таяло при ярком свете лампы. Глаза и рот были полуоткрыты. На левой стороне груди виднелся разрез.

— Джентльмены, я находился в больнице, когда мне сообщили о пациенте с якобы обширным инфарктом миокарда, поэтому я направился в отделение первой помощи и сделал необходимые приготовления. Дежурил присутствующий здесь доктор Уолш. Пациента доставили в состоянии клинической смерти — дыхание отсутствовало, пульс не прощупывался. Доктор Уолш ввел стимулятор непосредственно в сердечную мышцу, а я вскрыл грудную клетку, чтобы обеспечить доступ к сердцу для ручного массажа. Добравшись до области сердца, я сразу понял, что столкнулся с проблемой иного рода. Околосердечная сумка была полна крови. Я вскрыл ее, удалил кровь и попытался найти рану на стенке самого сердца. Когда сердце не бьется, маленькую перфорацию обнаружить нелегко. Распорядившись о срочном переливании крови, я стал медленно поворачивать сердце, острожно его сжимая, и наконец увидел перфорацию на нижней стороне левого желудочка. Но накладывать шов не понадобилось, так как пациент явно был мертв. Вернув сердце в нормальное положение, я обнаружил соответствующую перфорацию на задней стороне околосердечной сумки. — Он подал знак Уолшу подойти к правой стороне тела и поднял левую руку Кермера. — Пожалуйста, Дейв, поверни его чуть-чуть. Вот, джентльмены, первичная входная рана.

Это было крошечное кровавое пятнышко четырьмя дюймами ниже лопатки.

— Что ты об этом думаешь, Сэм? — спросил доктор Эгри.

Доктор Сэм Хессиан, коронер нашего округа, наклонился и обследовал ранку. Когда он выпрямился, интерн придал телу первоначальное положение, аккуратно положив сбоку левую руку.

— Аккуратный прокол, — заметил Сэм Хессиан. — Словно вязальной спицей. Местоположение раны соответствует тому, что ты обнаружил на сердце?

— Орудие вошло под верхним углом, если он сидел или стоял прямо, когда это случилось. Скажем, под углом в тридцать градусов от горизонтали.

— Через легкое?

— Конечно. Но там пористая ткань, и, когда ее пронзает очень острый предмет, происходит почти что самозакрытие раны, как и в околосердечной сумке. Не полное, разумеется, но достаточное, чтобы кровоизлияние не оказало на жертву особого действия между ранением и смертью. Оружие должно быть весьма острым, чтобы пронзить хрящ между ребрами, и в определенной степени гибким. Длина от восьми до десяти дюймов, диаметр всюду одинаковый — максимум одна восьмая дюйма. Не знаю, Сэм, каким должен быть ритуал вскрытия в юридическом смысле, но могу с уверенностью назвать причину смерти, которую не заметил бы, если бы не пытался реанимировать жертву.

— Никто бы не заметил, — ворчливо отозвался Сэм Хессиан. — Но я лучше обращусь с требованием вскрытия и выполню все формальности.

В маленькой комнате воцарилось молчание. Я заметил, что на Джеффе Кермере все еще оставались темные шелковые носки и золотое обручальное кольцо. В воздухе ощущался едкий запах дезинфекции. Я посмотрел на Лэрри Бринта. Он встретил мой взгляд и едва заметно кивнул. Произошло то, чего мы ожидали, — обыкновенное убийство.

— Позвольте задать пару вопросов, — усталым голосом заговорил Лэрри. — Неужели он не почувствовал боли, не понял, что его закололи, и даже не вскрикнул?

— По-видимому, он был пьян, — ответил доктор Эгри. — Определенный анестезирующий эффект, безусловно, имел место. На вид ему лет под шестьдесят, он обладал избыточным весом и плохим мышечным тонусом. Такой человек должен был привыкнуть к болям и покалываниям в верхней части туловища и в желудке — иногда резким и сильным. Самой чувствительной областью являлся эпидермис, но при быстром использовании очень острого инструмента боль могла быть едва заметной. Опытной медсестре, как известно, удаются почти безболезненные инъекции. Дальнейшее быстрое проникновение орудия также не должно было причинить острой боли, пока оно не пронзило сердце. Тогда начались усиливающиеся боли, дискомфорт и одышка.

— Сколько примерно времени проходит между таким ранением и смертью? — спросил Лэрри.

Эгри пожал плечами:

— Он начал ощущать сильный дискомфорт почти сразу же. Давление внутри сердца выкачивало кровь через прокол в сердечной стенке. Околосердечная сумка наполнилась быстро, вызывая сильное внутреннее давление на сердечную мышцу и заставляя ее оседать. Он должен был чувствовать слабость, одышку, головокружение, как при небольшом разрыве аорты.

— И это бы выглядело как сердечный приступ, а? — допытывался Лэрри. — Чтобы проделать такое, требуется большой опыт?

Снова пожав плечами, Эгри сжал кулаки и соединил их:

— Человеческое сердце примерно такого размера, шеф. Оно висит почти в середине груди, чуть-чуть в левую сторону от центра. Труднее всего было проткнуть хрящ между ребрами. Удар вверх через диафрагму был бы куда проще. Но тогда попасть в сердце практически невозможно. Обычно при таком ранении жертва остается на ногах от десяти секунд до минуты и впадает в коматозное состояние в период от тридцати секунд до трех минут. Период наступления смерти — от пяти до сорока минут.

— Все это в высшей степени интересно, — с усталым отвращением произнес Лэрри. — Прикончить его хотели не менее пятисот человек. Думаю, мне будет не хватать этого назойливого ублюдка. Даже смерть от обычного сердечного приступа вызвала бы у нас достаточно осложнений. Спасибо за усердие, доктор Эгри.

— Рад служить, — с усмешкой отозвался Эгри. — Когда будешь делать вскрытие, Сэм, прощупай коронарную артерию. Ярко выраженный атеросклероз, застойные явления, затрудняющие кровообращение. Он бы недолго пробыл с нами даже без этого… недружественного жеста.

— Похоже на то, — согласился Сэм.

— Пока что только мы знаем, что это убийство? — осведомился Лэрри Бринт.

— Плюс сестра из отделения «скорой помощи», — ответил Эгри. — Я велел ей помалкивать и уверен, что она будет держать язык за зубами.

— Если на Дивижн-стрит будут думать, что это сердечный приступ, мы сможем получить кое-какую информацию, — сказал Лэрри. — Но если пройдет слух, что это убийство, мы вряд ли узнаем, с кем он сегодня общался.

Все вышло так, как предсказывал Лэрри. Я направил на Дивижн-стрит Россмена и Рэглина, и мы начали прощупывать другие возможные источники. Управляющий запер двери «Воскресного отдыха», но смерть Кермера служила главной темой разговоров во всех прочих салунах и казино. Многие утверждали без особых оснований, что были рядом с Кермером, когда это случилось, но бармен вспомнил, что рядом находился Малыш Гилберт и вроде бы Кермер пытался что-то ему сказать.

Я велел привести его и подумал, что лучше воспользоваться для разговора моим кабинетом, а не комнатой для допросов. Малыш вошел вместе с Джонни Хупером, который закрыл дверь.

Помятая стариковская физиономия Малыша казалась настороженной.

— Какого черта, ребята? — заныл он. — Когда меня просят, я прихожу сам. Мне не нравится, когда меня приводят.

— Теперь ты не сможешь пожаловаться на это Джеффу.

Глаза Малыша блеснули.

— Кто бы ни сменил Джеффа, это окажется один из моих друзей.

— Сердечный приступ — скверная штука, не так ли? — заметил я.

Он облизнул губы:

— Никогда не видел ее так близко и больше видеть не желаю.

— А насколько близко ты находился?

— Слишком близко. Джефф, как всегда, обходил большой бар, выпивая то с одним, то с другим. Перед тем как идти домой, он обычно здорово накачивался. В это время к нему постоянно подкатывались с разными предложениями — вот Джефф и пошел в соседнюю комнату, где находится платный телефон. Когда он выходил оттуда, все и случилось. Я как раз шел позвонить приятелю и столкнулся с ним. Его лицо стало серым и покрылось потом. Он прижимал руки к груди, смотрел на меня и шевелил челюстью, словно пытался что-то сказать, но в баре в это время всегда шумно. Потом брови у него полезли вверх, как будто от удивления, и он начал падать — я еле успел его подхватить и крикнул, что Джеффу плохо. Какие-то бабы завизжали, а кто-то вызвал по телефону «скорую помощь». Через полминуты Джефф стал совсем холодным.

— С кем он пошел в соседнюю комнату? — спросил я.

— С какой-то нездешней бабенкой. Она болталась тут последнюю пару недель. Высокая блондинка — называла себя Нэнси, как бишь ее…

Я посмотрел на Джимми Хупера. Нам в голову пришла одна и та же мысль. Он кивнул и вышел. Малыш обратил на это внимание:

— Что, черт возьми, происходит?

— Какую, по-твоему, сделку пыталась предложить Джеффу эта женщина?

— Понятия не имею.

— Может, попробуешь догадаться?

Малыш Гилберт пожал плечами:

— Выглядела она так, будто управляла пятью или шестью девочками по вызову, но не поладила то ли с законом, то ли с какой-то важной шишкой и задумала открыть бизнес здесь. Она знала, что в этом городе такие дела нужно сначала уладить с Джеффом, а не подмазывать местные власти — он не стал бы возражать, если бы это не мешало его бизнесу.

Вернулся Джонни Хупер с фотографией из Янгстауна.

— Это она? — спросил он у Малыша.

— Верно, — ответил тот. — Хотя волосы другого цвета, и на снимке она помоложе. Может, мне и не следовало ее закладывать, но Джефф Кермер всегда хорошо ко мне относился, а я догадываюсь, что тут какая-то нечистая игра.

— Это случайно выяснилось в больнице, Малыш. Она воткнула ему сзади какой-то острый стальной стержень и угодила прямиком в сердце. Ранка была такая маленькая, что ее вовсе могли не заметить.

Малыш стиснул кулаки:

— Я слыхал, что такую штуку как-то проделали в Бостоне. На кого работает эта баба?

— А ты как думаешь?

— В городе вроде бы спокойно, значит, это Макаран. — Он вздохнул. — Очевидно, она выжидала, когда ей представится такой случай. Ребята всегда держались поблизости от Джеффа. Эта бабенка должна была поговорить с ним раза три-четыре, чтобы они перестали обращать на нее внимание. У нее была большая книга, куда можно было спрятать эту штуку. Должно быть, она показала Джеффу какие-то цифры, чтобы объяснить, сколько процентов ему достанется, а сама подошла сзади и проткнула его. Вышла она следом за ним, улыбаясь и болтая и как будто не замечая, что с Джеффом что-то не так. Когда все столпились вокруг него, я больше ее не видел. В это время, даже если бы он закричал, его бы все равно не услышали. Конечно, бабенка запросто могла проделать это с Джеффом — может быть, ей такие штучки не впервой.

— Малыш, мы хотим, чтобы она думала, будто вышла сухой из воды. В газетах напечатают, что Джеффа сразил сердечный приступ, так как ничего другого им не расскажут. Если случится утечка, мы будем знать, что это из-за тебя, а теперь, когда Джеффа Кермера больше нет, мы можем здорово испортить тебе жизнь.

— Зря вы так говорите, — отозвался он с удивившим меня достоинством. — Вы не сможете сделать мою жизнь более несчастной, чем теперь, когда я остался без Джеффа. Так что я буду держать рот на замке. Я не собираюсь набивать себе цену, показывая, что знаю то, чего не знают другие. Но я скажу вам кое-что. Если я увижу эту бабу, то подойду к ней с улыбочкой и дам ей здоровенный хук в брюхо, а потом можете делать с ней что хотите.

— Ладно, Малыш. Знаешь, на какой тачке она ездила?

— Я видел ее только в «Воскресном отдыхе».

— Как она была одета?

— Всегда в свитере и брюках, в туфлях на высоком каблуке, без шляпы, в меховой накидке и белых перчатках, с большой сумкой, вся намазанная и надушенная, а в углу рта торчит сигарета. Заказывала водку с содовой и льдом. Голос у нее слишком низкий для женщины. Большая, но не толстая. Приходила всегда одна и обязательно старалась поболтать наедине с Джеффом. Это лучший способ прикончить такого человека. — Он поднялся. — Больше я вам не нужен? Тогда я пойду.

Когда Малыш ушел, мы с Джонни обсудили то, что узнали от него, и пришли к выводу, который в какой-то степени удовлетворял нас обоих. Очевидно, Макаран потребовал, чтобы убийство Кермера стало частью их сделки. Миллер и Эйнджела Фрэнкел присоединились к нему на холмах перед побегом заключенных. Эйнджела с наглостью закоренелого убийцы приезжала в город, пока не расправилась с Кермером, возможно, передав ему прощальный привет от Макарана. Морган согласился удовлетворить требование сообщника, считая, что это создаст в городе напряжение, которое отвлечет наши и без того скудные людские ресурсы и обеспечит успех их основному плану. В убежище Макарана должны находится минимум две машины, четверо мужчин и одна женщина, но мы не должны исключать возможность, что Миллер привлек к делу кого-то еще.

— У них достаточно времени, Фенн, чтобы спланировать крупное дело, и вполне хватает денег, чтобы его профинансировать, — сказал Джонни. — Возможно, их проект более амбициозен, чем мы предполагаем. Единственная их неудача — то, что пришлось избавиться от Келли. Возможно, они намерены обчистить весь город — ограбить все места, где есть деньги. Я очень рад, что Мэг согласилась нам помочь. И хорошо бы поторопиться, лучше проделать все до воскресенья.

— Ты же слышал майора Райса. К воскресенью мы все организуем так, что неудача будет исключена. К тому же люди на уик-энд отправятся на холмы, и их транспорт послужит для нас прикрытием. В воскресенье мы сможем подстраховывать Мэг, не вызывая ни у кого подозрения. Мы даже кое-что знаем об их выборе времени, судя по тому, что Макаран говорил Кэти Перкинс.

Но мы оба, а также Лэрри Бринт и майор Райс отлично понимали, что имеем дело с людьми, чей ход мыслей мы не в состоянии предвидеть. Они умудрились обеспечить побег своих друзей из надежно охраняемой тюрьмы. Им было нечего терять, и ими руководила не только алчность. Они были убеждены в собственной исключительности, забывая о том, что способны добиться лишь нескольких кровавых побед перед неизбежной гибелью.

 

Глава 11

В субботу вечером, когда я вернулся домой в девять, все было готово к завтрашнему дню. Прогноз погоды был оптимистическим — ожидался один из тех жарких и солнечных дней, когда жители долины отправляются на холмы.

Мы надеялись, что учли все возможности при подготовке совместной операции. Шерифу Бабу Фишеру и его бесполезным подчиненным потихоньку предоставили отпуск, а из соседнего округа вызвали одного из самых профессиональных шерифов штата Д. Д. Уилера с его лучшими людьми. Майор Райс выделил отборные кадры патрульных. Лэрри Бринт также тщательно отобрал наших сотрудников. Связисты объединили три отдельных радиоузла в общую контрольную систему.

Мы приготовили не только необходимое специальное оборудование, которое могло понадобиться, но и легкий самолет в аэропорту Брук-Сити с экипажем резервистов авиации и большой фотокамерой. По указанию Уилера, район холмов был разделен на шесть основных участков, чтобы мы, узнав, какой из них нас интересует, уже определили лучшие маршруты, где наши люди могли бы передвигаться незаметно, и лучшие места для наблюдательных пунктов, куда можно было бы поставить патрульные машины.

Я принес домой большую карту, расстелил ее на кухонном столе и подробно объяснил Мэг с помощью монет и кубиков сахара, где будут находиться автомобили.

— Завтра в десять утра ты поедешь в одной из наших машин, — сказал я ей. — Мы отправим на холмы несколько автомобилей, которые будут выглядеть так, словно привезли людей на воскресные прогулки и пикники. Тебе незачем знать, где эти люди. Как только ты узнаешь местонахождение Дуайта, сразу же поезжай по 882-й дороге к поляне для пикников с этой стороны моста. Я буду ждать там, чтобы передать сообщение остальным.

— И что они сделают?

— Они устроят пикники в разных местах, чтобы никто не мог незаметно покинуть на машине названный тобой участок. Когда стемнеет, мы начнем придвигаться ближе, а остаток пути проделаем на рассвете.

— Прямо охотничья забава — с ружьями, слезоточивым газом и даже самолетом для съемок местности.

— Это не забава.

— Почему нужно устраивать из этого такое шоу?

— Обычная полицейская процедура, к которой прибегают для того, чтобы никто не пострадал.

— Даже Дуайт?

— Да, дорогая.

~~~

В воскресенье я проснулся на рассвете, не зная, что меня разбудило, и удивился, не увидев рядом Мэг. Надев халат, я отправился искать ее. В кухне горел свет, а на столе лежала записка. Прежде чем прочитать ее, я выбежал во двор и обнаружил, что наша машина исчезла. Вернувшись в дом, я прочитал записку.

« Дорогой Фенн , я всю ночь не могла заснуть, зная, что поступила неправильно, согласившись вам помочь. Я боюсь, что, если все пойдет по вашему плану, вам придется убить Дуайта. Даже если он там один и ничего не знает о людях, которые, как вы думаете, находятся с ним, его охватит безумный гнев при виде полицейских, подкрадывающихся к нему на рассвете. И я не уверена, что кто-то из ваших людей не спустит курок слишком быстро. Большую часть жизни я заботилась о брате, и кем бы он ни стал теперь, я не хочу жить с сознанием того, что он умер, потому что я узнала его местопребывание и сообщила о нем людям, которые считают его чудовищем. Я не такая уж смелая, но постараюсь найти Дуайта и, если с ним все в порядке, уговорить его вернуться со мной, чтобы избежать беды. Не могу забыть взгляд Кэти, когда она сказала мне, что желает ему смерти. Я хочу расспросить Дуайта о Кэти. Не думаю, чтобы он причинил мне вред или, если с ним бежавшие из тюрьмы, позволил бы им что-то со мной сделать. Попытаюсь вернуться, как только поговорю с ним, но я понимаю, что он или они могут не позволить мне уйти. В любом случае я не расскажу им о ваших планах, а как только выясню, где искать Дуайта, оставлю для вас сообщение у старого Джейми Линкольна, который живет на Чикенхок-роуд. Если он там уже не живет, то оставлю записку. Мне жаль, если я испорчу ваши планы и навлеку на тебя неприятности. Но иногда приходится поступать по-своему. Я буду осторожна. Береги себя. Я люблю тебя.

Мэг ».

Я побежал к телефону. Мне ответил Рэглин. Я велел ему как можно скорее сообщить обо всем Уилеру, Бринту и Райсу, немедленно прислать кого-то за мной на машине и привезти миссис Уэст, чтобы она забрала детей.

Когда я прибыл в управление, Уилер и Лэрри Бринт уже были там, а Райс находился в дороге. Они вместе прочитали записку — Лэрри заглядывал Уилеру через плечо.

— Я чувствовал, что произойдет какое-нибудь дурацкое осложнение, — устало произнес Уилер. — Она здорово нас опередила. Но нам незачем позволять ей совершить самоубийство. Все, что мы можем сделать сейчас, это постараться задержать ее и молиться, чтобы она как можно дольше добиралась до их укрытия. Лэрри, отправь на машине ее описание на все контрольные пункты и всем, кто в состоянии помочь. Чертовски глупая женщина! Жаль, что вы спите так крепко, Хиллиер. Где карта? Где, черт возьми, находится эта Чикенхок-роуд? Пусть автомобили дежурят на этой улице, так как это, очевидно, последнее место, куда она отправится перед свиданием с братом.

— Как насчет самолета? — спросил Лэрри.

— Используем и его. — Уилер повернулся ко мне. — Если мы упустим ее, этот старик, возможно, не передаст сообщение никому, кроме вас, поэтому, как только мы все организуем, вы и я сразу же поедем к нему.

Мы выехали через полчаса в зеленом седане, снабженном коротковолновым радио. Я сидел за рулем. Если бы Мэг обнаружили, то нам сразу бы сообщили об этом.

Солнце уже начинало припекать, когда я свернул с 60-го шоссе на 882-е и начал подъем. Уилер походил не на шерифа, а на бизнесмена, организующего карнавалы, — крутого, циничного, проницательного и не расположенного к болтовне.

Карта не показывала прямой дороги к захолустной Чикенхок-роуд. Нам пришлось ехать до самой Лорел-Вэлли, а затем повернуть назад к изрытой ухабами Айронвилл-роуд, вокруг которой теснились холмы.

— Ну и дорожка, — заметил Уилер.

— Здесь есть и похуже. Некоторые глиноземные дороги проходимы только четыре-пять месяцев в году.

Я вспомнил мрачные ущелья, которые мне показывала Мэг, ледяные озера, черные тени сосен, серые валуны, похожие на развалины древних храмов.

— Радио скверно работает, — пожаловался Уилер.

— Да, помехи из-за железной руды, которая есть в этих холмах.

Я ехал так быстро, как только мог. Машина тряслась, подпрыгивала на каждой рытвине и скрипела покрышками. Уилер считал грунтовые дороги, отходящие вправо, и мы остановились у четвертой. Через деревья я разглядел хижину на берегу ручья и направился к ней, оставив Уилера в автомобиле и вспоминая все указания Мэг насчет того, как лучше разговаривать с обитателями холмов. На крыльце сидела невероятно толстая женщина. Собака подняла голову и издала глухое ворчание, перекрывающее шум ручья.

Я остановился в десяти футах от крыльца и заметил, что сегодня прекрасный день. Женщина кивнула. Собака наблюдала за мной. Извинившись за беспокойство, я спросил, ведет ли эта дорога к месту, именуемому Чикенхок.

— Ведет, — ответила она, сплюнув.

— Не живет ли там человек по имени Джейми Линкольн?

— А вам зачем знать?

— Я давно проезжал там с моей женой. Помню, мы ехали более тридцати миль, пока не выбрались на мощеную дорогу из Слейтера в Эмбертон. Жена показывала мне, где живет старый Джейми, но я толком не запомнил.

— Выходит, она его знает?

— Знала, когда была девочкой и жила в Кипсейфе.

— В Кипсейфе сейчас никого не осталось — там почти все сгорело, а потом мост разрушился и дорогу смыло. Как ее девичья фамилия?

— Макаран.

— Раньше здесь было полным-полно Макаранов, и все до одного грешники. Мать Джейми приходилась кому-то из них седьмой водой на киселе, потому ваша жена его знает.

— Я был бы вам благодарен, если бы вы объяснили, как найти мистера Линкольна.

— А зачем он вам нужен?

— Семейное дело. Уверяю вас, он, будет доволен, если вы мне объясните.

Женщина подумала и снова сплюнула:

— Проедете миль семь и увидите лощину, где дорога тянется к северу. На самом крутом ее повороте отходит тропинка на юг. Идите по ней.

Я вернулся к машине, и мы поехали в указанном направлении. Посреди грунтовой дороги к Чикенхоку росла свежая весенняя трава. Заметив место, где она была примята и испачкана автомобильной смазкой, Уилер мрачно заметил:

— Приятно знать, что кто-то пользовался этой дорогой после Гражданской войны.

Я снова оставил его в автомобиле и зашагал по тропинке к хижине Джейми Линкольна. Подойдя к ней, я остановился и позвал:

— Мистер Линкольн!

— Господи! — послышался сзади скрипучий голос.

Вздрогнув от неожиданности, я повернулся и увидел глубокого старика, тощего и хрупкого, как засушенный кузнечик. Он с отвращением уставился на меня.

— Вы топаете, как медведь в деревянных башмаках. Она описывала вас лучше, чем вы есть на самом деле, но это, должно быть, вы, потому что она сказала, что у вас длинная унылая физиономия, как у бродячего проповедника.

— Мэг была здесь?

Линкольн с жалостью посмотрел на меня, прислонил к дереву старое ружье, сдвинул на затылок бесформенную фетровую шляпу и вытер лицо полинявшим шейным платком.

— А о ком, по-вашему, я говорю? Больше часа тому назад здесь была высокая женщина с печальными глазами, почти такая же красивая, как ее мать, которая не дожила до ее возраста, и слишком торопившаяся, чтобы вежливо поговорить со стариком. Она просила передать вам, что дорога слишком заросла кустарником, поэтому ей не удастся показать вам то, что она обещала.

— Понятно.

Линкольн разразился кашляющим смехом:

— Она думала, что сможет одурачить старика. Ей хотелось показать вам старую дорогу в Кипсейф? Над лесовозной дорогой? Могла бы сначала прийти к старому Джейми — это избавило бы ее от лишних миль пути. Я хоть и стар, но еще не оглох, и так как в последние две недели здесь было такое движение вверх и вниз, какого не было за двадцать лет, то решил посмотреть, в чем дело. Через две мили дорога сворачивает влево, и оттуда все видно гораздо лучше, чем с Чикенхок-роуд. Ночью я отправился на Фолл-Хилл и увидел огни машины, мелькающие в лесу, как светлячки, которая потом выехала по эту сторону горы Берден, на дорогу, ведшую в Кипсейф, прежде чем разрушился мост. Если мисс Мэг искала незнакомцев, то ей следовало бы прийти ко мне, и я бы ей рассказал — хотя она об этом не спрашивала, — что один из них, возможно, ее братец, сукин сын, который лет четырнадцать назад едва дух не вышиб из среднего сына Джоргенов. Неделю назад я пошел в Чикенхок за солью и табаком, и Боун Арчер рассказал мне, что ходил взглянуть на приезжих, думая, что это ребята, которые собирают налог на продажу спиртного, и видел Макарана вместе с каким-то лысым горожанином и высокой грудастой бабой, тоже из города. Я думаю…

— Мне пора идти, мистер Линкольн.

— Ни у кого нет времени ни для вежливого разговора, ни для уважения к старости. Если столько народу и впредь будет мотаться туда-сюда по Чикенхок-роуд, то я богом клянусь перебраться по другую сторону Фолл-Хилл.

— Большое спасибо, мистер Линкольн.

— Возвращайтесь вместе с мисс Мэг, когда сможете, только не вздумайте просто пробежать мимо моей двери, как две собачонки.

Я поспешил назад к машине. По пути к Чикенхоку я рассказал Уилеру о том, что узнал от старика. Увидев, где машины сворачивают влево, я хотел притормозить, но Уилер распорядился:

— Поезжайте дальше.

— Но я же говорил вам, что она…

— Выполняйте приказ!

Я повиновался. Мы проехали через деревню Чикенхок, после которой дорога мили четыре спускалась вниз по крутому склону. Когда мы очутились в узкой долине, Уилер велел мне припарковать машину:

— Бринт говорил мне, что вы толковый офицер.

— Но там моя жена, шериф!

— Взгляните на карту. Вот коровья тропа, на которой мы находимся. Где-то здесь от нее отходит лесовозная дорога. Выше расположен Кипсейф, а менее чем в миле от него — вершина горы Берден, высота которой составляет четыре с половиной тысячи футов. Вершина почти вся голая, но ниже есть расщелины, куда я хотел бы заглянуть. Я видел ваш перечень товаров, купленных Макараном. Там значится бинокль, а с этой чертовой горы открывается вид на все дороги района.

Я судорожно глотнул:

— Мэг рассказывала мне о тропе, ведущей на вершину горы. Может быть, нам отправиться туда пешком?

— Вдвоем, как настоящие герои? Напасть на них и спасти женщину?

— Она моя жена!

— Она жена копа. Если она оказалась дурой, то это не причина, чтобы вам тоже становиться дураком, Хиллиер. Ваша жена нашла своего брата и его друзей более часа назад. Если она еще жива, то, по всей вероятности, будет жива и на рассвете, а если мертва, то они могут остаться там, а могут попытаться сбежать, в зависимости от того, насколько их встревожило ее появление. Но одно несомненно — они не отпустят ее, так как она даже за первый час успела повидать слишком много. Держу пари, они знали, что к ним направляется машина, как только она свернула сюда. Поэтому найдите мне место, где чертово радио будет работать, и мы сделаем все, что сможем, учитывая, что они ни на минуту не упускают нас из виду.

Мили через три, когда мы подъехали к гребню, который был не виден с вершины горы Берден, Уилер снова приказал мне остановиться. В Брук-Сити нас не могли четко слышать, поэтому Уилер связался с казармами полиции штата в Слейтере.

Он назвал им координаты для аэрофотосъемки, объяснил, где поставить четыре замаскированных машины, описал наш дальнейший маршрут и велел убрать всех с вершин холмов.

— Мэг не попала бы в беду, если бы я не согласился на уговоры шефа Бринта и не втянул ее в это, — сказал я.

— Да, и тем более если бы вы не работали в полиции и если бы двое вообще никогда не встретились. Никто из нас не был бы здесь, если бы Макаран не избил бы Милдред Хейнамен слишком сильно. Если бы у меня было две головы, то я выступал бы в каком-нибудь второсортном шоу.

— Я только имел в виду…

— Заткнитесь и не мешайте мне думать. Теперь наши прежние планы не годятся. Нам придется взбираться к ним босиком по стеклянной лестнице.

— Если они только сами не попытаются оттуда выбраться.

— Едва ли. Пока что им нечего опасаться. Ваша жена сообщила в записке, что не расскажет им о нас, а она производит впечатление сильной женщины. Ей известно, что атака произойдет на рассвете. Может быть, она сумеет сбежать, когда мы дадим им первое предупреждение. Понимаете, Хиллиер, людей типа Миллера, Дейтуоллера и Костинака можно схватить, только застигнув врасплох, когда они внезапно почувствуют себя беззащитными, как клопы в ванне. Каждый раз, когда преступник при поимке убивает полицейского, у меня кошки на сердце скребут, так как в этом не было никакой необходимости. Такое случается, когда кто-то хочет продемонстрировать свою удаль или становится чересчур беспечным. Мы должны избежать подобных накладок.

~~~

Когда мы вернулись, нас ожидал, мягко выражаясь, неприятный сюрприз. Россмен и Рэглин вели новое расследование, о котором Россмен устно доложил Уилеру и мне.

— В десять утра мистер Теодор Перкинс сообщил, что его дочь Кэтрин исчезла. Он думал, что она еще не встала, так как, возможно, вчера вернулась поздно, когда он уже спал, но потом увидел, что ее постель даже не разобрана. Детектив Рэглин и я начали расследование. Мы выяснили, что вчера поздно вечером Кэтрин ходила в кино с подругой. Примерно без четверти одиннадцать они сели в автобус. Кэтрин сошла первой, когда автобус тронулся, ее подруга видела, как она направилась в сторону дома, как рядом с ней внезапно остановилась машина, которая, очевидно, следовала за автобусом, и как Кэтрин подошла к ней. По словам девушки, это был новый седан, возможно, «форд», серого или голубого цвета. Мистер Перкинс говорит, что вчера около девяти вечера дочери звонила по телефону женщина, которая не назвала своего имени. Он сообщил ей, в какой кинотеатр пошла его дочь. Мы навели справки в домах поблизости от места, где остановилась машина. Мужчина, живущий во втором доме от угла на другой стороне улицы, выпускал погулять кошку минут в пять двенадцатого и слышал то, что ему показалось пьяной ссорой — крик, возню и ругательства. Потом хлопнула дверца машины, и он видел, как она помчалась на большой скорости.

Я рассказал Уилеру об отношениях Макарана и Кэти Перкинс. Он выругался сквозь зубы.

— Мистер Перкинс говорил, что у женщины, которая звонила, был грубый голос, — добавил Перкинс.

— Все это не имеет смысла, — сказал Лэрри.

— Смотря с какой точки зрения, — возразил Джонни Хупер. — Предположим, Макаран рассказал Миллеру, что решил послать за Кэти Перкинс, когда работа будет выполнена. Возможно, Миллеру эта идея не понравилась, — то, что он слышал о девушке от Макарана, не внушило ему доверия к ней, — но он не смог переубедить Макарана, поэтому отправил его в город вместе с Эйнджелой Фрэнкел, чтобы они привезли Кэтрин, дабы он мог убедиться в ее благонадежности. Возможно, у Фрэнкел имеется опыт вот так подбирать девушек на улицах.

— Значит, у них две пленницы, — подытожил Уилер.

— Почему они не облегчили нам работу и не спрятались в детском саду? — проворчал Лэрри.

— Так или иначе, работу надо закончить, — твердо сказал майор Райс.

 

Глава 12

Моя жена не вернулась с холмов, что меня не удивило. Читая ее записку, я понял, что нам не удастся ее остановить. Я позвонил Фрэн Уэст и попросил ее оставить детей на ночь у себя. В ее голосе слышались слезы, и я понял, что Чак рассказал ей о Мэг.

Всю вторую половину дня репортеры атаковали нас в постоянно возрастающем количестве. Нам в общем-то нечего было опасаться газет, но любая утечка на коммерческое радио могла погубить всю операцию. Пришлось срочно организовать брифинг, объяснив репортерам, что жизнь Мэг может зависеть от их молчания.

Когда наступили сумерки, все мои чувства, даже беспокойство за Мэг, несколько притупились. Все происходящее перестало казаться реальным.

Вечером пять патрульных машин, в каждой из которых находились два человека, выдвинулись на позиции, а автомобили, замаскированные под частные, убрали с холмов. Две машины заняли позицию у начала старой лесовозной дороги, не без труда отыскав ее. Они доложили, что дорогу недавно расчистили, а деревья высотой более десяти футов, которые росли в середине, срубили и убрали. Дорога была настолько узкой, что машина Мэг почти полностью уничтожила более ранние следы, но удалось определить, что недавно здесь проезжали еще минимум две машины, одна из которых оставила четкие отпечатки новых покрышек, купленных Макараном.

Патрульные вывели одну машину на дорогу, не включая фары, и припарковали ее у первого крутого поворота. Они скрытно разместились по обеим сторонам дороги, оборудовали освещение, которое можно было включать, потянув шнур, и приготовились к долгому ожиданию. Другие машины разместили на дорогах с целью контролировать выходы с холмов, о которых мы могли не знать. В восемь вечера мы получили только что проявленные аэрофотоснимки. Превосходные объективы и отличная пленка обеспечили четкие увеличенные изображения всего района Кипсейфа. Глядя на них, можно было чувствовать себя висящим в воздухе на высоте сотни футов над маленьким плато, где некогда находилась деревня.

По словам Мэг, раньше там были универсальный магазин, маленькая церковь, школа с одним помещением и четыре жилых дома. Магазин, школу и один из домов уничтожил пожар. Было невозможно определить, как они выглядели. Прямоугольники фундаментов заросли ольхой, кустами ягод и сорняками. Из оставшихся домов один обрушился, превратившись в груду досок, а другой накренился, почти касаясь края этой груды. Кроме этого, осталось несколько ветхих коровников и сараев. Деревня перестала существовать всего двадцать лет назад, но выглядела покинутой на несколько поколений раньше. Высокие деревья отбрасывали тени на пустые дворы. Вокруг находились поля размером около сотни акров. Плато слегка наклонялось к югу. На севере высилась гора Берден, а на юге плато круто обрывалось лесной долиной. Поля на востоке и западе также сменялись лесами. В фотолаборатории соединили вместе увеличенные снимки в одну большую фотографию района размером шесть на четыре фута.

— Свежие следы шин ведут из леса на западе, — сказал майор Райс. — Они сворачивают на дорогу и поднимаются на плато. Ясно, каким домом они воспользовались. Следы в высокой траве ведут к ручью на севере. Машины стоят вот в этом сарае. В грязи у ручья видны отпечатки ног. Здесь они разводят костры. Нигде не видно ни людей, ни стираной одежды, ни банок и бутылок. Им кажется, что они соблюдают осторожность, но с таким же успехом они могли бы написать свои имена на крыше. К этому укрытию ведут все следы.

— Можем ли мы быть уверены, что они все еще скрываются в этом доме? — спросил Уилер.

— А зачем куда-то перебираться? Не думаю, что самолет их спугнул. Если их встревожило появление женщины, то они не станут искать новое место в том же районе, а постараются уехать ночью куда-нибудь за дюжину миль. Мы к этому готовы, но я сомневаюсь, что такое произойдет. Они уверены в себе — иначе не стали бы похищать Кэти Перкинс. Возможно, утреннее прибытие жены лейтенанта их немного обеспокоило, но Макаран знает и может убедить в этом остальных, что ей отыскать их было легче, чем кому-либо другому. Но не будем игнорировать самый важный факт, джентльмены. Они должны быть готовы в любой момент тронуться с места, иначе не стали бы рисковать, задерживая миссис Хиллиер и похищая Кэти Перкинс. Возможно, Кэти им понадобилась как заложница на случай, если планируемое предприятие окончится провалом. Теперь у них две заложницы.

— Давайте отметим на карте позиции наших трех групп, — после паузы предложил Уилер. — Трех групп из десяти человек.

— Мне бы хотелось пойти с той группой, которая будет находиться ближе всех к дому, — сказал я.

— Фенн заслужил это, — кивнул Лэрри Бринт, видя, что Уилер и Райс с сомнением смотрят на меня. — Для него это лучшее место. У него больше, чем у любого из нас, причин стараться, чтобы все сработало как надо.

~~~

В полночь я смог избежать встречи с караулящими репортерами, спустившись по черной лестнице и выйдя через боковую дверь в темный переулок позади здания муниципалитета. Присев на постамент памятника героям Первой мировой войны, я закурил сигарету и посмотрел в сторону невидимых холмов, вспоминая, как выглядит вершина горы Берден в солнечный день.

— На эту гору ведет тропинка, — говорила мне Мэг, по которой я взбиралась туда ясными летними днями. Брук-Сити оттуда всегда казался окутанным туманной дымкой. Я считала, что это прекраснейшее место в мире. Иногда я наблюдала за парящими в воздухе ястребами и воображала, будто нахожусь среди сверкающих замков, где живут короли. Под корнями старой сосны я хранила в жестяной коробочке свои сокровища — китайскую монету с дырой посредине, настоящую морскую раковину, алую шелковую ленту и пуговицу с зеленым камнем. Я была уверена, что это изумруд. Какое-то время я хранила там бумажку с надписью: «Я тебя люблю». Эта записка не была адресована никому — она просто лежала в коробке с сокровищами. Когда я уезжала, у меня не было времени забрать мой клад. Может быть, он все еще там. Когда-нибудь я приду за ним.

— Одна? — спросил я.

— Ты можешь пойти со мной.

Внезапно рядом послышался голос:

— Тяжелый день, Фенн?

Я резко обернулся и увидел силуэт Стью Докерти на фоне освещенных окон полицейского управления.

— Без комментариев. Приказ свыше.

— Я закончил ночной отчет, вышел и увидел твою физиономию, когда ты зажигал сигарету. — Он сел рядом со мной на черный мрамор, прислонившись спиной к высеченным именам давно усопших. — Со временем все войны начинают выглядеть одинаково — галантными, романтическими, увлекательными.

— Пожалуй.

— Ни у одного из этих парней не было личных проблем, которые мы с тобой не могли бы распознать за минуту. Мир меняется, но люди остаются такими же.

— Тогда скажите, доктор, какая у меня проблема.

— Ваша проблема, мой дорогой лейтенант, заключается в том, что вы боитесь обнаруживать свои эмоции. Думаю, они у вас имеются, но вы прячете их слишком глубоко, отказываясь им доверять и пытаясь убедить себя, что вы можете существовать в абсолютно рациональном мире. Очевидно, вы считаете эмоции проявлением слабости. Это делает вас чопорным, отчуждает от жены и детей и едва ли хорошо сказывается на вашей работе.

— В последнее время все только и делают, что порицают меня. В результате у меня пропадет желание просить прощения.

— Что сделало тебя таким, Фенн? Тяжелое детство?

— В моем детстве не было ничего трагического. Оно достаточно банально.

— Неужели ни единой драмы?

— Ты знаешь, что мой отец работал на фабрике. Родня матери считала, что она вышла замуж за человека ниже ее по положению. Но она была очень счастлива — смеялась и пела целыми днями. Мама была очень эмоциональной женщиной, Стью. Она приходила в восторг даже от карточных фокусов и все воспринимала как увлекательную игру или приключение.

— До каких пор?

— Всему приходит конец.

— И как же это закончилось в твоем доме?

— Очевидно, мама стала жертвой своей любви к приключениям. Может быть, жизнь начала казаться ей скучноватой. Я толком не знаю, что произошло, но она больше не хотела оставаться с нами. Она влюбилась в соседа — вдовца моложе ее на пять лет. Отец не соглашался на развод. Мама прожила с нами еще год и уехала с соседом в Кливленд. Дом, в котором они поселились, сгорел, и они оба погибли. Там было много жертв. Когда это произошло, мне было четырнадцать лет, а моему брату — шестнадцать. Через год он уехал. Когда мне исполнилось семнадцать, отца хватил удар. Я ухаживал за ним. Мне помогали соседи, и мы получали небольшой доход — страховку, компенсации. Отец прожил еще два года. Какая-то женщина из Орегона написала нам, что брат умер от гриппа в лагере лесорубов.

— Ничего себе, банальное детство, — усмехнулся Докерти. — Мэг, конечно, знает об этом?

Я не люблю рассказывать о своей жизни — тем более таким людям, как Докерти. Это никого не касается. Я не нуждаюсь в похвалах или порицаниях, сочувствии или насмешках. Но этой тихой ночью, теплой в переулке и прохладной на холмах, я мог думать лишь о том, что происходит с Мэг. Все остальное казалось не важным.

— Любительская психология, — задумчиво заговорил Стью, — верный способ ощутить превосходство над друзьями. Полагаю, миллион лет тому назад какой-то шутник, сидя вечером в своей пещере, объяснял приятелям, почему им не везет на охоте — из-за невнимания к направлению ветра, плохо уравновешенного копья или неправильной формы стрел. — Он умолк.

— Продолжай, если тебе невтерпеж.

— Фенн, в детстве ты получал и любовь, и ласку, но потом решил, что все это было притворным, и перестал доверять эмоциям — и своим и чужим.

— Но ведь мать нас бросила, не так ли?

— А ты часто думаешь о ней? Пытаешься ее вспомнить?

— Я помню, что было, когда она ушла.

— А ты вспомни хорошее. Она не притворялась.

Я не вникал в то, что говорил Стью, — для меня это сейчас не имело никакого смысла. Но внезапно по моим щекам потекли слезы. Не понимаю, почему это произошло. Чувствуя ком в горле и боясь разрыдаться, я быстро встал и отвернулся от света.

— Мне нужно возвращаться в управление, — сказал я, почувствовав, что могу доверять своему голосу. — Мы должны проинструктировать людей, которые будут участвовать в операции.

— Я пойду с вами. Правда, не до конца. Репортеры будут ждать вашего возвращения у подножья. Они хотят вести с холмов телепередачу, а я буду оставаться в тени, оттачивая перо. Удачи тебе, Фенн.

— Это все, о чем я могу просить, верно?

~~~

Я был с группой Райса, но не в качестве подчиненного. Мы сидели возле большого грузовика, стоящего у заросшего травой кювета на Чикенхок-роуд, ожидая первых проблесков рассвета. Патрульные разговаривали вполголоса, прикрывая ладонями мерцание сигарет.

— Пошли, — скомандовал наконец майор Райс.

Я посмотрел вверх и смог различить верхушки деревьев на фоне неба, хотя оно казалось таким же темным, как прежде. Уилер первым повел своих людей к лесовозной дороге. Лэрри Бринт решил, что не сможет идти так быстро, как надо, поэтому его группу возглавил один из помощников Уилера. Патрульные составляли третью, последнюю группу.

По нашим расчетам, нам предстояло пройти четыре мили. Первая из них далась нелегко — люди часто спотыкались, падали и застревали в кустарнике, когда дорога делала неожиданный поворот. Воспользоваться грузовиками мы не могли — в ночной тишине холмов звуки разносились бы слишком далеко, к тому же было невозможно ехать, не включая фары. Один раз ветка больно оцарапала мне щеку, а дважды я спотыкался и падал на колено.

Но после первой мили небо достаточно посветлело, чтобы каждый мог видеть шагающего впереди, и идти стало легче.

Перед тем как выйти к тому месту, где лесовозная дорога выныривала из леса, соединяясь со старой дорогой в Кипсейф, мы наткнулись на мою машину. Было жутковато внезапно обнаружить хорошо знакомый предмет при таких обстоятельствах. Мэг вела автомобиль при свете дня, но ее остановило упавшее дерево, перегораживающее дорогу на высоте четырех футов.

Мы пролезли под стволом и вскоре вышли на опушку, где Райс остановил группу. Видимость на открытом пространстве была менее чем на сотню футов. На востоке небо заметно светлело. Силуэты кленов чернели в неподвижном утреннем воздухе. Птицы уже начали щебетать. Из-за гребня доносился лай фермерской собаки. Четвероногие и двуногие охотники начинали свою работу. Райс разрешил пятиминутный отдых, пропуская вперед первые две группы. Охотничьи инстинкты неистребимы в сердце мужчины. Патрульные бодро проверяли оружие, застегивали ремни, завязывали шнурки ботинок, словно готовясь всего лишь к воскресной охоте.

Первая группа отправилась налево, вторая — направо.

— О’кей, — кивнул Райс, и мы двинулись дальше, пересекли старую дорогу и углубились в поле. В сотне футов от дороги мы повернули направо и зашагали параллельно дороге на расстоянии десяти футов друг от друга. Я был четвертым в строю, считая Райса.

Казалось, будто светлеет слишком быстро. Бледная полоса на востоке стала золотистой. Листья деревьев приобретали четкие очертания. Несколько сотен ярдов мы прошли быстрым шагом. Штанины брюк промокли от росы на высокой траве.

Мы снова отвернули от дороги, и Райс подал знак пригнуться, чтобы нас не заметили в доме, который находился за кустами малины, занимающими пол-акра. С этого места нам пришлось ползти на животе по мокрой траве, избегая крапивы, буйно растущей на старом пастбище, двигаясь медленно и выдерживая интервал. Потом Райс скомандовал остановиться, отполз назад и велел нам по очереди двигаться к дому.

Осторожно приближаясь, я вскоре увидел перед собой верхушку крыши — темно-серый треугольник на фоне утреннего неба над высокой травой. Заметив в десяти футах справа какую-то темную массу, я подполз к ней. Это оказался ржавый, лишенный колес каркас фермерского фургона, который помог мне сориентироваться более точно. Фургон был четко виден на фотографиях с самолета и находился приблизительно в восьми футах от задней стены дома, почти на одной линии с задним крыльцом. Фургон был окружен травой и зарос диким виноградом. Я осторожно выглянул из-за него и увидел сквозь траву дом с покосившимся крыльцом, полуразрушенной крышей и четырьмя окнами — по паре на каждом из двух этажей.

Я снова спрятался за фургон и посмотрел влево от меня на восток. Небо над розовато-лимонным горизонтом превращалось из серого в светло-голубое. Я закрыл глаза и прислушался. Сквозь птичий гомон до меня донеслось слабое гудение, в котором я узнал звук грузовика, спускающегося вниз на малой скорости. Больше я ничего не услышал, но я знал, что с обеих сторон от меня движутся люди, стараясь подобраться к ближайшему укрытию, которое они могли найти. Группа Уилера должна была занять позиции к востоку и югу от дома, а третья группа — к югу и западу, но не приближаясь к зданию.

Я повернулся набок, расстегнул кобуру и достал оружие. Полицейский револьвер казался мне слишком громоздким и неудобным, поэтому я предпочел кольт 38-го калибра с восьмидюймовым дулом, тяжелым корпусом и рукояткой, подходящей для моей лапищи. Конечно, я понимаю, что у этого оружия слишком театральный вид, но я выиграл с ним немало состязаний по стрельбе и уже дважды заменял в нем дуло. Я настолько привык к нему, что стреляю из него почти не целясь и знаю, что пуля попадет куда надо. Едкий сладковатый запах оружейного масла смешивался с ароматом весенней травы. Я отполз немного назад, откуда мог заглянуть в полуоткрытый сарай с восточной стороны дома. Внутри стояли автомобиль Макарана с нетронутым грузом бревен и новый серый седан «форд». Когда я пытался разглядеть номер «форда», то заметил у сарая какое-то движение.

Приглядевшись, я увидел, что один из наших патрульных ползет по траве. Вскоре он исчез в сарае. Мне это показалось разумным. Патрульный мог потихоньку вывести автомобили из строя и затаиться там в засаде, подстерегая каждого, кто попытается подойти к машинам.

Бесшумно выплыл край солнца, и серые рассветные тона сразу исчезли. Появились длинные утренние тени, а серебристо-белое сияние обещало жаркий день. Внизу в долине свет был более золотистым и рассеянным.

Мне представилось странное видение того, что должно было происходить в долине. Фенн Хиллиер и его жена спят в большой двухспальной кровати. Услышав звуки из соседних домов, она встает и подходит к окну. Фенн просыпается, когда открывают кран в ванной. Он слышит, как жена отправляет детей в школу и что-то напевает в кухне.

Это была реальность, а бдение на рассвете — абсурд. Моя Мэг не могла находиться в безмолвном полуразвалившемся доме в компании самых опасных людей, каких только можно вообразить.

Внезапно задняя дверь дома открылась, и на крыльцо вышел коренастый блондин. Я узнал его по полицейским фотографиям — это был Джордж Костинак. На нем были только джинсы. Грудь и плечи покрывали светлые волосы. Мясистый торс успел обгореть на солнце и казался огненно-красным.

Зевнув во весь рот и почесав кулаком затылок, Костинак встряхнулся и прищурился на утреннем солнце, потом сбежал по сломанным ступенькам, отошел от крыльца футов на шесть, расставил ноги и стал мочиться в запекшуюся грязь.

Когда он заканчивал эту процедуру, на крыльцо шагнула высокая широкоплечая блондинка в ярко-голубом свитере и ядовито-зеленых слаксах. Хотя ее волосы были растрепаны, а лицо без макияжа выглядело одутловатым, в ней ощущалась энергия, делавшая ее по-своему привлекательной. Она походила на пантеру — высокомерную, бесстрашную и опасную.

— Я же говорила тебе, Джордж, чтобы ты справлял нужду подальше от дома.

Женщина держала в руках зубную пасту, щетку и бумажный стаканчик с водой.

— Говорила, Эйнджи. Но ведь мы не будем жить здесь вечно.

— Свинья везде ведет себя по-свински.

Костинак рассмеялся:

— Кто из нас двоих больше похож на свинью, дорогуша?

Женщина спустилась с крыльца и устремила на него смертоносный взгляд:

— Ты только что вычеркнул себя из списка, приятель.

— Ну-ну, Эйнджи. — В его голосе послышались льстивые нотки. — Я просто пошутил — вот и все.

— Появились еще две бабы, и я сразу стала недостаточно хорошей для тебя?

— Я не это имел в виду…

— Может, собираешься попытать счастья с одной из них?

— Кто знает.

Она с презрением посмотрела на него:

— Ты порхающий мотылек, Джордж. И почему это тупицы вроде тебя всегда воображают себя великими любовниками?

— Черт возьми, Эйнджи, я только…

— Бедный уродец Джордж.

Женщина отвернулась, выдавила на щетку пасту и принялась энергично чистить зубы. Я чувствовал, как в груди у меня развязывается тугой узел. Мэг жива! Она в доме!

Костинак подошел к женщине, и они заговорили вполголоса. Я не мог их слышать. Костинак настороженно взглянул на дом и повел Эйнджи прямо в мою сторону. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Они остановились не более чем в дюжине футов от меня.

— Здесь командует Морг, не так ли? — сказала Эйнджела Фрэнкел. — Если у тебя есть жалобы, обратись к нему.

— Я говорю тебе, а не Моргу, что все шло прекрасно, покуда в субботу ночью вы с Макараном не привезли сюда эту девчонку.

— Ты паникер, Джордж. Ведь ты возражал и против того, чтобы разделаться с Кермером, но все прошло как надо.

— Да, Морг обещал Дуайту это сделать. Но теперь-то все идет совсем не так, как мы планировали. Фрэнк Келли мертв, а вместо одной женщины у нас здесь целых три. Об этом мы не договаривались. Ты, Херм и Морг ведете себя так, как будто дела идут прекрасно, но я чувствую, что все катится к черту.

— Может быть, ты чересчур нервный для такой работы?

— Неужели появление жены копа тебя ничуть не беспокоит?

— Меня ничего не беспокоит, Джордж.

— Если она нас так легко нашла…

— Мы смоемся отсюда, прежде чем еще кому-то удастся напасть на наш след.

— Конечно, Эйнджи, но куда мы уйдем? Положение становится опасным. Неужели ты и Морг этого не понимаете? Слишком много людей слишком много знают. Когда копы поговорят с женщинами, они запросто смогут тебя вычислить.

К моему облегчению, они повернулись лицом к дому.

— По-твоему, Морг теряет хватку? — спросила женщина. — Думаешь, он собирается оставить следы?

— Что ты имеешь в виду?

— Я могу сообщить тебе кое-что, чего ты не знаешь, Джорджи. Это тебя немного успокоит.

— О чем ты?

— Макаран был не прав насчет этой девчонки Перкинс.

— Еще как не прав!

— И Морг изменил мнение о Макаране.

— Но… он нам нужен. План рассчитан на его участие.

— Да, но до каких пор он будет нам нужен?

— Ну…

— Тебе собирались сообщить об этом позже, когда мы разделим добычу в мотеле. Макарана найдут там вроде как умершим во сне, а его тачка будет стоять у дверей. И мне не понадобится отправлять открытку мужу этой Мэг с сообщением, где он может найти свою связанную женушку.

— Ты проделаешь с Макараном то же, что с Кермером?

— Да, Джорджи, при помощи моего маленького мясного вертела. Когда я воткнула его в Кермера, он только ойкнул и повернулся ко мне, белый как мел. Я сказала: «Привет от Макарана», — а он моргнул, не понимая, в чем дело, и поплелся в бар. Приятная была работенка, Джордж.

— У меня от твоих слов мурашки по спине скребут, Эйнджи.

— Для меня он был третьим. С первым получилось быстрее, со вторым — помедленнее, но все равно при этом чувствуешь, как будто забираешь у кого-то лишние годы жизни для себя. Такое ощущение, что если будешь часто это проделывать, то сможешь жить вечно.

— Мне не по себе при одной мысли о ноже.

— Не о ноже, а о маленьком вертеле.

— Я видел его. Для меня это все равно что нож.

— Морг обещал мне кое-что еще, Джорджи. Когда мы сядем в машины и будем готовы к отъезду, я внезапно хвачусь своей сумочки и вернусь за ней в дом одна. Все пройдет так быстро, что Дуайт ничего не заподозрит. Я даже не успею увидеть, как изменятся их лица, а Морг будет заводить мотор на случай, если какая-то из них пискнет. Видишь, как все отлично устраивается? Тебе не о чем беспокоиться. Может пройти целый год, прежде чем найдут этих бабенок. Ну а Макарана обнаружат не раньше чем завтра в полдень — к тому времени вы с Хермом будете сами по себе, а мы с Моргом вернемся в Янгстаун как ни в чем не бывало.

— Херм все это знает?

— Пока что нет.

— Никогда еще не впутывался в подобные дела.

— Что тебе терять?

— Морг все время это повторяет.

— Когда он тебе все расскажет, притворись удивленным.

— Постараюсь.

— Ну как, стало легче?

— Не знаю. Думаю, мне не станет легче, пока я не окажусь от вас достаточно далеко, чтобы вы не смогли проделать такое и со мной.

— Не внушай мне такие идеи, Джорджи, — засмеялась она. — Лучше не искушай меня.

— А если с Макараном у тебя не получится так легко, как с остальными? Вдруг он протянет достаточно долго, чтобы разделаться с тобой, Эйнджи?

— Вот почему ты, Херм и Морг будете при этом присутствовать — чтобы держать его за руки.

Они медленно двинулись к дому, откуда внезапно послышались звуки музыки.

— Морг пытается поймать семичасовые новости, — сказал Костинак.

Морган Миллер с транзистором в руке вышел на крыльцо и приглушил звук. На нем были штаны цвета хаки и охотничья куртка. Лысину прикрывала коричневая фетровая шляпа.

— Один из вас мог бы приготовить кофе, — сердито сказал он.

— Я как раз собираюсь это сделать, как только схожу в поле, — ответила Эйнджела.

— Развяжи сестрицу и возьми ее с собой, — приказал Миллер.

— Схожу с ней еще раз. А как поживает наша дебютантка?

— Разве ты не посмотрела на нее, когда встала? — спросил Миллер.

— Посмотрела, — неохотно призналась Эйнджела.

— Ну и что ты о ней думаешь?

— Выглядит она паршиво. По-моему, связывать ей лодыжки было пустой тратой времени. Очевидно, ты думал, что удар по затылку пойдет ей на пользу?

— Не умничай, Эйнджи. Если бы она выбежала из дому и мы потеряли ее в темноте, удар достался бы тебе за то, что ты ее упустила.

— Двигалась она чертовски проворно, — согласилась Эйнджела. — Хотя по пути из города она вела себя спокойно. Но даже если ты огрел ее чересчур сильно, это ведь ничего не изменит.

— Кроме того, что я собирался посадить ее на переднее сиденье рядом с тобой, если бы она повела себя так, как думал Макаран.

— Но она повела себя совсем не так.

— Разве это моя вина? — огрызнулся Миллер.

Женщина пожала плечами:

— С сестрицей схожу еще раз.

Костинак поднялся на крыльцо, а женщина повернулась и снова направилась ко мне. Никто из них не догадывался, сколько людей их слышит. Если бы Эйнджела Фрэнкел заметила одного из нас, покуда двое мужчин за ней наблюдали, все могло пойти прахом в один момент. Я сунул руку в карман и нащупал ремешок дубинки, но Эйнджела слегка изменила направление. Мужчины вернулись в дом, и музыка стихла, когда Миллер унес приемник.

Когда Эйнджела двинулась дальше, виляя обтянутыми зеленой тканью бедрами, я повернулся, глядя ей вслед. Она прошла как раз между мной и патрульным, находившимся справа от меня. Мы надеялись, что нам представится шанс забрать Мэг, прежде чем они обнаружат ловушку.

Удаляясь в поле, Эйнджела Фрэнкел постепенно скрывалась из моего поля зрения. Я так сильно прижимался к земле, что трава мешала мне следить за ней. Последним, что я видел, были ее светлые волосы. Если нам повезет, она вернется, чтобы отвести Мэг в поле. Это облегчило бы нашу задачу.

Прошло около трех минут, прежде чем я снова увидел светлые волосы. Эйнджела должна была пройти футах в восьми от меня. Едва ли она могла меня заметить, так как если бы повернулась в мою сторону, то смотрела бы прямо на солнце.

Женщина шла медленно, нахмурив брови. Неподалеку от меня она остановилось, и мне показалось, что мое сердце останавливается вместе с ней. Эйнджела вставила в рот сигарету. С востока дул ветерок, поэтому она повернулась ко мне спиной, чиркнула спичкой и выбросила ее. Внезапно ее рука застыла в воздухе. Эйнджела вытянула шею, вглядываясь в высокую траву по другую сторону недавно протоптанной дорожки. Я видел, как напряглось ее тело, и мгновенно понял, что мы не можем позволить ей поднять тревогу.

Когда я бросился к ней, она услышала меня и начала кричать, но я с силой ударил ее дубинкой. Свинцовый шар весом в шесть унций, обтянутый черной кожей, с глухим звуком угодил по прикрытому жесткими волосами выступу правой височной кости. Эйнджела рухнула лицом вниз — хриплый вопль перешел в громкий вздох. Присев на корточки, я схватил ее за руки и оттащил к фургону, потом пополз назад за револьвером, который отложил в сторону, прежде чем воспользоваться дубинкой.

Когда Райс положил мне руку на плечо, я едва не выпрыгнул из кожи вон.

Он склонился к моему уху:

— Она увидела ноги Ричи. Вы ловко сработали. Следите за дверью.

Райс отполз к Эйнджеле. До меня доносились разрозненные фразы утренних новостей — Миллер снова усилил звук приемника. Оглянувшись, я увидел, как Райс, связав Эйнджеле запястья, уложил ее на спину. Сняв ботинки и носки, он засунул носки ей в рот в качестве кляпа, потом перетянул веревкой лодыжки, перевернул ее лицом вниз, надел ботинки и снова подполз ко мне.

Голос в приемнике смолк, и я услышал музыку, которая вдруг прервалась в середине такта. Морган Миллер вышел на крыльцо и посмотрел в сторону поля. Внезапно я осознал, почему мне казалось, что я его где-то видел. Миллер старался во всем походить на Хамфри Богарта и добивался своего, обладая природным даром имитации. Хотя это не делало его менее опасным, я ощутил к нему сочувствие. Злодеи такого рода вышли из употребления давным-давно, когда агенты ФБР еще именовались «джи-менами». Мир не оставил им подножки, на которую можно вскочить. Телевидение пародировало их столько раз, что они превратились в комедийные фигуры. Но клоун, который не знает, что он клоун, может убить вас не моргнув глазом.

— Анжель! — позвал Миллер.

В дверях появился Костинак, что-то помешивая в банке, и также уставился в поле.

— Она может находиться за полусотней кустов, Морг.

— Ну и что ее там задерживает?

— Возможно, она пошла умываться к ручью.

— У нее было полотенце?

— Я не заметил. Ты ведь знаешь Эйнджи. Если ее в чем-то упрекнешь, она назло сделает это снова. Ты упрекнул ее, что кофе до сих пор не приготовлен, — вот она и тянет время.

— Может быть. — Миллер стоял выпятив подбородок и продолжая смотреть в поле. Он выглядел встревоженным. — Джордж, подними ребят.

— Морг, они же всю ночь глаз не сомкнули. Им нужно поспать.

— Подними их немедленно!

— Да что с тобой происходит?

— Не знаю, но что-то тут не так. Я хочу, чтобы все встали.

— О’кей.

Джордж пошел в дом. Миллер повернулся и последовал за ним. Вскоре он появился вновь с карабином в руках. Следом вышел Дейтуоллер, застегивая на ходу рубашку. Это был тощий субъект с впалой грудью и черными бакенбардами на бледной скуластой физиономии.

— В чем дело?

— Не знаю. Эйнджи пошла в поле и не вернулась.

Дейтуоллер зевнул:

— Ну так скоро вернется. Не паникуй. Черт, как же я скверно себя чувствую!

— Что-то здесь чересчур тихо, Херм.

— Ради бога, Морг, здесь всегда тихо. Настолько тихо, что я даже заснуть не мог.

— Тишина бывает разная. — Миллер снова крикнул: — Эйнджи! — Он склонил голову набок и прислушивался. Ответа не последовало.

— Может, она ушла, потому что ей не понравилось появление сестрицы?

— Только не Эйнджи.

Я точно знал, что делать, и не собирался ждать одобрения начальства. Если Костинак выйдет на крыльцо, я постараюсь разделаться со всеми тремя одним махом.

— Кофе готов! — крикнул Костинак. Я узнал его голос.

Дейтуоллер вернулся в дом, а в дверях появился Макаран в джинсах и клетчатой расстегнутой рубашке. Его массивная фигура заполнила дверной проем. Сообщники выглядели рядом с ним заморышами.

— Джордж сказал, что ты беспокоишься, Морг.

— Анжель исчезла.

— Она просто пытается тебя разозлить. Пускай кто-нибудь поднимется на гору. Сегодня очередь Джорджа.

— Заткнись. Босс здесь я.

— Это все знают, Морг, а я — особенно. С тех пор как я попросил тебя отпустить Мэг, а ты отказался. Но босс ты или нет, лучше было бы ее отпустить.

— Еще рано. В новостях о ней ничего не сообщили.

— Могу я, по крайней мере, развязать ее? Сейчас уже день, так что она не ускользнет в темноте. Мэг хочет выйти и…

— Никто не отойдет ни на дюйм от этого дома — ни ты, ни Херм, ни Мэг, — пока я не разрешу. Лучше возьми свою пушку.

— Э-э, да ты и вправду нервничаешь! Так можно я развяжу Мэг?

— Да, но не выпускай ее из дома.

— О’кей.

Спустя несколько минут после того, как Макаран скрылся в доме, Миллер повернулся и последовал за ним. Я слышал их голоса, но не мог разобрать ни слова.

Минуты через три я услышал звон стекла и треск дерева. Мне показалось, что звуки доносятся с другой стороны дома. Я ожидал выстрелов, но их не последовало. Позже я узнал, что Миллер вышиб ногой окошко на чердаке, выходящее на западный скат крыши. Он выбрался наружу и вскарабкался наверх по кровельной дранке. Когда Миллер остановился на северному краю крыши и стал вглядываться в пастбище, я испугался, что он посмотрит вниз и увидит возле фургона голубой свитер Эйнджелы, но он повернулся и скрылся из виду. Я облегченно вздохнул.

Как я узнал потом, Миллер подошел к противоположному краю крыши и огляделся вокруг. Два человека из группы Уилера находились за каменным фундаментом церкви. Один из них сидел на корточках, а другой лежал, и Миллер заметил его ноги. В то же мгновение он вскинул карабин, выстрелил, раздробив бедняге колено, и побежал к чердачному окну. Раненый помощник шерифа застонал от боли. Несколько человек начали стрелять, но Миллер успел скрыться.

— Прекратить огонь! — послышался властный голос Уилера, прокатившийся по холмам гулким эхом. — Морган Миллер, вы слышите меня? Отвечайте!

— Ублюдки! — отозвался из дома Миллер. В сравнении с усиленным мегафоном голосом шерифа его выкрик показался тонким и истеричным. — Грязные копы! — завелся он и продолжал изрыгать проклятия, пока не охрип.

— Миллер, вы окружены полицией штата, округа и города. Все выходы под прицелом. Больше вам никого не удастся подстрелить. У нас достаточно снаряжения, чтобы выкурить из дома вас, Костинака, Макарана и Дейтуоллера. Если вы не выйдете до вечера, у нас в грузовиках генераторы, с помощью которых вы будете освещены, как в операционной. Так что лучше сдавайтесь — проживете дольше.

В голосе шерифа не слышалось никакого возбуждения. Он был бесстрастным и почти усталым.

Воцарилось долгое молчание.

— Подумайте и выходите с поднятыми руками, — сказал шериф.

Когда эхо смолкло, послышался крик Макарана:

— Фенн! Ты здесь?

У меня не было полномочий отвечать ему. Эйнджела внезапно перевернулась на спину и уставилась на меня полными ненависти глазами леопарда, загнанного в клетку.

— Подойдите сюда, Хиллиер, — вдруг прозвучал усиленный мегафоном приказ.

Я позвал Ричи. Он быстро приполз, я поручил ему сторожить женщину, а сам пополз на восток и поднялся за четырехфутовой каменной стеной полуразрушенного дома — в том месте, которое мы выбрали для командного пункта. Райс сидел на корточках, грызя травинку, Бринт поместился на ветхом стуле, поставив сломанную ножку на плоский камень, а Уилер расположился на куче щебня, зажав мегафон между коленями и наблюдая за домом через щель в стене.

Лэрри устало взглянул на меня.

— Все пошло не так, как мы надеялись, — сказал он.

— Да, в последний момент, — отозвался я. Подойдя к Уилеру, я вопросительно на него посмотрел.

— Вы нужны мне для переговоров. — Он поднес к губам мегафон. — Хиллиер здесь!

— Я хочу слышать его голос, — отозвался Макаран.

Уилер передал мне мегафон:

— Нажмите кнопку и говорите нормальным голосом.

— Я здесь, Дуайт.

— Ты знаешь, приятель, что твоя жена у нас?

Поколебавшись, я предложил мегафон Уилеру, но он покачал головой:

— Продолжайте.

— Мы знаем, что Мэг здесь. Она твоя сестра, Дуайт! — напомнил я.

— Еще бы — любящая сестрица! Послушай-ка ее.

Раздался женский крик боли, от которого мое сердце перевернулось, словно тяжелый камень.

— Убей этих грязных… — Мэг внезапно смолкла, как будто ей зажали рот или ударили по голове.

— Сильная женщина, — негромко заметил Райс.

— Она наш пропуск, Фенн, — снова крикнул Макаран. — Но не единственный.

Уилер взял мегафон:

— Что бы вы ни сказали, нас это не удивит. Нам известно, что Кэти Перкинс здесь, и мы знаем, как вы ее похитили. Мы знаем, что вы убили Кермера, знаем, как вы пробрались через кордон, знаем, что один из вас задушил Келли. Ваше время истекло.

— Мы даем вам пять минут, — послышался в ответ голос Миллера. — Если через пять минут вы не сообщите нам, что путь свободен, мы выбросим во двор ухо жены копа, еще через минуту — другое ухо, а потом перейдем к пальцам. А если вы используете слезоточивый газ или еще какую-нибудь штуку, я клянусь, что своими руками перережу им обеим глотки. Нам нечего терять.

Я закусил губу.

— Что, если мы согласимся? — спросил Уилер.

— Мы выйдем с женщиной. Девушку оставим в доме — она больна. Когда мы будем вне опасности, то отпустим заложницу.

— Нам нужно больше пяти минут, чтобы приказать дорожным постам пропустить вас, Миллер.

— Сколько времени вам нужно?

— Как насчет двенадцати минут? Сейчас без двенадцати восемь.

Последовало молчание — очевидно, преступники совещались.

— Когда мы выйдем, — хриплым голосом крикнул Миллер, — то будем держать женщину под прицелом. Мы сядем в многоместный «понтиак» и требуем, чтобы «плимут» и дерево убрали с дороги.

— У нас нет передатчика, Миллер. Я должен послать человека вниз — к первому посту, где стоит «плимут».

— Так посылайте и сообщите, когда все будет готово.

Уилер опустил мегафон, вздохнул и повернулся к одному из своих людей.

— Пришлите сюда Дэниелсона. — Когда помощник удалился, он вытер лицо платком. — Думаю, вы понимаете, Хиллиер, что мы не можем позволить им уйти. Нам придется им подыгрывать, надеясь на шанс.

— Но как же вы…

— Спокойно, сынок, — остановил меня Лэрри.

Появился запыхавшийся Дэниелсон — маленький рыжеватый человечек с непропорционально большими руками. При нем была старая винтовка «спрингфилд» с оптическим прицелом, которую он нежно поглаживал.

— Ты все слышал, Уилли? — спросил Уилер.

— Да, шериф.

— У тебя будет единственный шанс, когда они выйдут с женщиной. Ты готов им воспользоваться?

Дэниелсон нахмурился:

— Честно говоря, не знаю. Я был осторожен, но мог сбить прицел, пробираясь через лес первую милю. Надо бы разок попробовать, шериф.

— Если ты выстрелишь, это им не понравится.

— Если только они не примут это за сигнал, — вмешался Лэрри.

Уилер щелкнул пальцами и взял мегафон:

— Миллер, я посылаю человека вниз убрать пост, и он просигналит двумя выстрелами, что путь свободен. Мы ответим тем же, подтвердив, что услышали сигнал, так что не нервничайте.

— Только пускай не стреляют в нашу сторону, — отозвался Миллер.

Уилер позаимствовал у Райса одного из патрульных, приказав ему бежать, петляя, не теряя из виду дом, к началу лесовозной дороги и сделать оттуда два выстрела.

— Какое будет расстояние, шериф? — спросил Дэниелсон.

— Кратчайший путь к машинам через заднюю дверь, так что будем рассчитывать на это. Согласен, Лэрри? Пол? — Райс и Бринт кивнули. — Им придется идти гуськом через узкий проход в сарай. Видишь это место, Уилли?

— Я могу подойти с другой стороны, шериф, чтобы лучше прицелиться. Значит, сотня футов. Если прицел не сбит, моя девочка не подкачает. — Оглядевшись, он лег на землю, продел левую руку в кожаный ремень и прицелился в накренившуюся стенку сарая. — Если продырявлю ту пару сучков, значит, все в порядке.

— Выстрелишь два раза, Уилли, когда патрульный отстреляется.

— Будет сделано.

Я подошел к Дэниелсону:

— Винтовка мощная?

— Мощнее не бывает.

— Значит, будет сильная отдача?

— В лежачем положении я как в цементе. Количество пороха рассчитано с точностью до одного зернышка.

Мне нужно было что-либо говорить, чтобы не думать. Но я больше не находил слов.

Издалека донесся первый выстрел, а когда смолкло эхо, мы услышали второй.

— О’кей, Уилли, — негромко скомандовал шериф Уилер.

Дэниелсон втянул в себя воздух и нажал на спуск. Треск выстрела смешался со звуком пули, ударившейся в сухое дерево. Слегка поменяв позицию, Дэниелсон выстрелил снова, потом с усмешкой повернулся к Уилеру:

— В самую точку, сэр. Сбил оба сучка, а ведь они не больше десятицентовика.

— Целиться будешь в оружие, Уилли.

Дэниелсон не сумел скрыть разочарования:

— Я собирался выстрелить в спину…

— Конечно, ты не промахнешься, но его палец может дернуться, а мы не имеем права рисковать.

— Пуля может срикошетить в женщину, шериф.

— Тогда она будет только ранена, но не убита.

— На крыше этот парень был с карабином. Что, если он его нацелит на женщину?

Уилер задумался:

— Тогда целься в основание черепа. Если попадешь, он грохнется, прежде чем успеет надавить на спуск.

— Он даже не услышит, как моя девочка с ним заговорила.

— Что вы там копаетесь? — крикнул Миллер. — Замышляете какой-нибудь фокус?

Уилер поднял мегафон:

— Обещайте отпустить миссис Хиллиер целой и невредимой, Миллер, иначе сделка не состоится.

— Мы отпустим ее, когда будем в безопасности.

— Выбросят из автомобиля при скорости семьдесят миль в час, — пробормотал Райс.

— Приказ всем! — громко произнес в мегафон Уилер. — Эти люди выйдут вместе с женщиной, и мы их пропустим. Сейчас ровно восемь, Миллер. Вы можете уйти в любое время. Но рано или поздно вас все равно схватят.

Дэниелсон пополз в сторону. Я тоже пополз, надеясь занять прежнюю позицию за сломанным фургоном, прежде чем они выйдут. Лэрри окликнул меня, но я не обратил на него внимания.

Эйнджела Фрэнкел была на прежнем месте. Когда я вернулся, она свирепо на меня уставилась. Бандиты вытолкнули на крыльцо Мэг. Ее рыжие волосы были растрепаны, на левой щеке багровел синяк, лицо покраснело от гнева. Вся четверка вышла следом, судорожно вертя головами в тщетных поисках скрытой засады. К моему облегчению, Миллер держался чуть в стороне, направив дуло карабина вверх. Дейтуоллер, сгорбившись, стоял прямо позади Мэг, почти касаясь подбородком ее плеча и вцепившись ей в запястье. За ним следовал Макаран.

— Не вздумайте дурить, — предупредил Мэг Миллер. — В случае чего Херм сразу сломает вам руку.

— Напугал до смерти, — фыркнула она.

Они спустились во двор в той же последовательности. Кто-то случайно столкнул ногой в грязь валяющуюся на крыльце зубную щетку Эйнджи. Костинак держал в руке отливающий синевой пистолет 45-го калибра, бесцельно вертя им туда-сюда, так что мне при каждом повороте казалось, будто я смотрю прямо в дуло. У Макарана был короткоствольный револьвер, похожий на полицейский, который он держал кверху дулом. Он постоянно облизывал губы и, казалось, пытался идти на цыпочках.

Миллер остановился и крикнул:

— Мы возьмем многоместный автомобиль. Нам понадобится время, чтобы разгрузить его. О’кей?

— О’кей, — отозвался Уилер.

— Мы все настороже, — предупредил Макаран, и я услышал легкую дрожь в его голосе.

Уилер не ответил. Они двигались на солидном расстоянии слева от меня, но я разглядел оружие в костлявой руке Дейтуоллера. Это был пистолет, меньший, чем у Костинака, который он прижимал к спине Мэг. Ее любимая блузка была измята, а светло-голубая юбка выглядела грязной.

Приблизившись к сараю, они ускорили шаг, и я начал опасаться, что Уилли Дэниелсон не попадет в намеченную цель. Но когда они добрались до узкого входа, им пришлось задержаться, так как Костинак шел рядом с Мэг. В итоге он первым шагнул в сарай. Я затаил дыхание. Раздался знакомый лающий звук «спрингфилда» и пение рикошета. Херман Дейтуоллер пустился в безумную пляску, тихонько поскуливая и прижимая к животу правую руку. Прячущийся в сарае за «понтиаком» патрульный, взмахнув дубинкой, превратил голову Костинака в тошнотворное бесформенное месиво. Мэг побежала прочь от дома и сарая; ее волосы развевались на ветру. Она мчалась к высокой траве, не зная, что там скрываются вооруженные люди, готовые выстрелить в любую секунду по бегущей цели. Увидев, как Миллер направил ей вслед карабин, я вскочил, не чуя под собой ног. Тяжелый револьвер у меня в руке выстрелил трижды, и все три пули угодили Миллеру в грудь, отбросив его спиной к сараю. Выронив карабин, он сделал один нетвердый шаг вперед и рухнул лицом вниз. Кривясь от боли, Дейтуоллер потянулся левой рукой к карабину, но патрульный, перешагнув через мертвого Костинака, ударил Дейтуоллера дубинкой по затылку, одновременно наступив ногой на карабин.

Я слышал, как кто-то тяжело топает ко мне, и понимал, что это Макаран, но был не в силах отвести взгляд от жены. Мне казалось, что она бежит ужасно медленно. Я посмотрел на Макарана в тот момент, когда он выстрелил, и краем глаза заметил, как падает Мэг. Направив револьвер на Дуайта, я почувствовал сильный удар в левое плечо, как будто меня огрели молотком. Когда пелена перед глазами рассеялась, я увидел, что Макаран бежит от меня со всех ног, и бросился следом за ним, не обращая внимания на то, что сзади меня громко окликают по имени. Как я узнал позже, они кричали, чтобы я лег на землю и не мешал им подстрелить Макарана. Мы оба мчались примерно с одинаковой скоростью, но я бежал по прямой, а Дуайт петлял, увертываясь от выстрелов.

Пробежав мимо дома, он устремился к коровнику. Дверь давно сорвалась с петель и гнила на земле. Макаран скрылся в темноте, и я последовал за ним, не снижая скорость. В коровнике пахло сеном и животными. Дуайт мчался мимо пустых стойл, через полоски света, проникающего сквозь дыры в крыше, споткнулся, с трудом удержался на ногах, добежал до задней стены и повернулся ко мне. Я тоже остановился футах в пятнадцати от него. Мы оба тяжело дышали, направив друг на друга револьверы, словно в заключительной сцене из вестерна.

— Я собираюсь убить тебя, Дуайт, — предупредил я. — Хочу, чтобы ты это знал.

За спиной я слышал голоса и приближающиеся к нам торопливые шаги.

Макаран смотрел мимо меня. Внезапно на его лице появилась знакомая гаденькая ухмылка, он отбросил оружие в сторону и поднял руки. Револьвер стукнулся о старые доски.

— Что мне оставалось делать? Эти ребята наехали на меня, отобрали машину. Конечно, вы можете отдать меня под суд, но только за какую-нибудь чепуху.

— Ты застрелил Мэг.

— Здесь стреляло полно народу, Фенн. Зачем мне было убивать любимую сестру? Но даже если ты думаешь, что это я, ты все равно не имеешь права в меня стрелять. Ты коп, парень, а я стою перед тобой с поднятыми руками. Так что выполняй правила и арестуй меня.

Шаги остановились неподалеку. Я смотрел на моего шурина. Он прочитал на моем лице свой приговор и выпучил глаза:

— Не надо! Подожди, Фенн…

Револьвер дрогнул у меня в руке, и дуло, как всегда, дернулось кверху. В правой щеке Макарана появилась дырка. Он медленно сел на пол, опустил голову на колени и упал на левый бок с предсмертным звуком, напоминающий тот, какой издает человек, старающийся не кашлять в церкви.

— Назад! — крикнул Лэрри Бринт. — Все назад!

Повернувшись, я увидел их силуэты в широком дверном проеме на фоне дневного света. Все отошли, кроме Лэрри. До сих пор не знаю, как ему удалось добежать так быстро и убрать с дороги остальных.

Лэрри двинулся вперед, сжимая в руке свой любимый «магнум».

— Ты промахнулся, сынок. — Подняв револьвер Макарана, он вложил его в обмякшую руку мертвеца, направил в стену и дважды выстрелил, потом выпрямился и перевернул ногой труп на спину. — А затем промахнулся он.

Бринт снова прицелился. «Магнум» властно рявкнул, и пуля угодила в нанесенную мною рану на лице Дуайта. Вторую пулю он всадил ему в живот. При каждом выстреле тело подпрыгивало на дюйм, поднимая облако древней пыли.

— Но в итоге я его прикончил. — Подойдя ко мне, Лэрри коснулся моего плеча и кивнул. — Все-таки один раз ему удалось в тебя попасть. Это хорошо. — Он издал странный хихикающий звук, абсолютно для него нехарактерный.

— Макаран поднял руки, Лэрри, а я…

— Нет, он не поднял руки. Макаран не хотел сдаваться, и я убил его. Мэг не должна знать, что ты это сделал, сынок. Она ведь вырастила его. Пусть лучше думает, что ее брата прикончил я.

— Но он застрелил ее, Лэрри!

— Если она тоже мертва, тогда это не имеет значения, верно? Но мы ведь пока этого не знаем.

— Ты же видел, что это сделал я. Он бросил револьвер.

— Заткнитесь, лейтенант. Вы опередили меня на десятую долю секунды.

Вошли остальные и молча устремили взгляд на мертвого зверя на полу, чьей великолепной мускулатуре мог бы позавидовать любой мальчуган. Повернувшись, я заметил, что все еще держу револьвер, спрятал его в кобуру и медленно направился к выходу, щурясь от яркого солнца. На дороге было полно машин. Столько транспорта Кипсейф не видел много лет, а может, вообще ни разу.

Я побрел через поле в сторону дома. Еще никогда я не ощущал такой усталости. Райс говорил по рации, хотя и солгал Миллеру, будто ее у него нет, — и я знал, что он приказывает освободить лесовозную дорогу и вызывает стоявшую наготове машину «Скорой помощи». Увидев, что она приближается к дому, я ускорил шаг.

Мэг лежала на траве в том же месте, где упала, прикрытая одеялом. Лицо ее было смертельно бледным, губы посинели. Я опустился на колени рядом с ней.

— Она ранена в голову, — послышался рядом чей-то голос. — Еще дышит.

На правой щеке Мэг алела безобразная рана, которая медленно кровоточила. Я выпрямился, когда подошли медики. Молодой человек в белом жакете посмотрел на меня и произнес обвиняющим тоном:

— Вы ранены.

Я тупо уставился на промокшую ткань рубашки на моем левом плече:

— Да, вероятно.

Лицо Уилера материализовалось из ниоткуда — так бывает, когда вы больны или вдребезги пьяны.

— Подставили себя под пули! — сердито сказал он. — Вы и этот придурок с раздробленным коленом. А я-то надеялся обойтись без раненых.

Кто-то взял меня за руку и повел к машине. Мне хотелось лечь на траву и спать до осени, не видя никаких снов.

Автомобиль, куда меня усадили, не мог сдвинутся с места, пока не уедет машина «Скорой помощи», и я видел, как туда поместили двух женщин. Кэти Перкинс мотала головой из стороны в сторону; ее глаза были пустыми. Мэг не шевелилась.

~~~

Кэти перенесла тяжелое сотрясение мозга — настолько тяжелое, что к ней долго не возвращалась память. Но постепенно она поправилась, вышла замуж за мужчину средних лет и родила ему детей.

Мы медленно последовали за «скорой помощью» по лесовозной дороге и вниз с холмов. Поездка сопровождалась постоянным воем сирены, и мне казалось, будто все смотрят на нас с абсолютно одинаковым выражением лица.

 

Глава 13

Моя рана оказалась легкой. Пуля отломила крошечный кусочек ключицы и вышла через мышцу. Рана даже не вызвала шок, но к тому времени, когда меня доставили в больницу, я весь покрылся потом, дрожал от холода и не мог ясно мыслить.

Чертовы дураки никак не желали сообщить мне, жива ли Мэг. Они лишь твердили с дежурными медицинскими улыбочками, что все в полном порядке, перевязывали мне рану и вкалывали какую-то дрянь. В конце концов я потерял терпение, выдернул из руки иглу, встал и отправился искать Мэг. Но когда я дошел до двери, комната закачалась у меня перед глазами, щека ощутила холод плиток пола, и мир из серого превратился в черный.

Проснулся я среди ночи, когда наркоз еще действовал. Мне казалось, будто я нахожусь под водой. Мысли медленно проплывали мимо, не давая себя поймать…

— Вы слышите меня, Фенн?

Я с трудом поднял отяжелевшие веки и увидел перед собой круглую физиономию доктора Сэма Хессиана.

— Помогите мне встать, Сэм, — пробормотал я.

— Лежите спокойно. Вы и так причинили достаточно хлопот всему персоналу. Понимаете, что я говорю?

— Помогите мне встать.

Протянув руку, он прижал палец к левой стороне моего затылка.

— Пуля вошла ей вот сюда, проделала небольшую радиальную трещину, как от легкого броска камня в окно… — Палец начал двигаться к макушке. — Прошла под скальпом… — Сэм прочертил линию по правой стороне моего лба к правому виску, мимо глаза, потом коснулся скулы. — Ударилась о кость и вышла через щеку. Слышите? Она отдыхает. Пульс и дыхание в норме.

Я с чудовищным усилием открыл глаза и уставился на него:

— Вы лжете.

— Это правда! Клянусь… моей зарплатой.

Мне казалось, что я держусь за нижнюю ступеньку лестницы, висящей в пространстве. Это было очень утомительно. Я закрыл глаза и разжал руки…

~~~

Эйнджелу Фрэнкел и Хермана Дейтуоллера обвинили в убийстве первой степени и после цирка в зале суда, который помог создать и разрушить несколько репутаций в сфере местной политики, и обычной юридической волокиты, отправили следом за Макараном, Костинаком и Морганом Миллером. Но прежде чем все было кончено, Дейтуоллер раскрыл план подготовленной ими операции. Он должен был явиться в спецодежде проверять печатные станки в полуподвал Хейнамен-Билдинг и оставить там взрывное устройство с часовым механизмом, которое принес Миллер. Его нашли под грузом досок в многоместном автомобиле, в ящике для инструментов, стоящем на темном пятне, где истекал кровью Келли. Близость Хейнамен-Билдинг к коммерческому банку гарантировала суету в помещении и на улице, по мнению Бринта, вполне достаточную, чтобы ограбление банка прошло успешно.

Никто кроме непосредственных участников кровавых событий этого летнего понедельника в покинутой деревушке на холмах не способен описать напряженное внимание к ним средств массовой информации. Оно продолжалось недолго. Мир не стоит на месте, и новости тускнеют так же быстро, как отблеск магниевой вспышки на глазной сетчатке. Но Джонни Хупер говорил, что, пока это продолжалось, он чувствовал себя запертым на горящей фабрике по производству фейерверков вместе с десятью тысячами голодных уток после того, как его протащили через целый акр зарослей ядовитого плюща. Как однажды заметил Альберт Эйнштейн, идеальный фоторепортер должен происходить из очень большой семьи, где постоянная борьба за пищу и внимание исключает возможность воспитания чувствительности, вкуса и такта. Наши охотники за сенсациями выкрикивают одновременно столько вопросов, что никогда не слышат ответов. Поэтому странная роль Мэг в этой истории не получила огласки, — она была слишком неоднозначной, чтобы говорить о ней громко, — и за отсутствием других правдоподобных объяснений журналисты сделали вывод, что ее похитили, облегчив ситуацию для нас обоих. Впрочем, прессу куда больше интересовал изобретательный тайник в многоместном автомобиле, нежели эмоциональные аспекты трагедии.

Учитывая наше национальное пристрастие в каждой истории искать очередного Гека Финна, Уилли Дэниелсон превратился в подлинного героя, ухмыляющегося в сотни объективов, показываемого по всем телеканалам с «моей девушкой» на руках, быстро научившегося запоминать предлагаемые сценаристами тексты и не опровергать трогательную легенду о том, что, когда полицейское начальство уже смирилось с необходимостью отпустить преступников вместе с девушкой, он вымолил себе шанс показать свой опыт, метким выстрелом выбил оружие из руки Дейтуоллера, прикончил Костинака и Миллера и разделался бы с остальными двумя, если бы Мэг не побежала прямо к нему. Его холодная снайперская улыбка очаровывала миллионы, а когда для него написали героический сценарий, он превратил свой отпуск в отставку, потихоньку развелся с женой и с головой погрузился в мир телесериалов, где сценаристы заставляли его попадать не целясь в яблочко с полутора тысячи ярдов.

Ловкий бизнесмен приобрел соответствующие участки земли на холмах, отремонтировал лесовозную дорогу, установил будку для продажи билетов, расчистил место для парковки, построил закусочную, нанял актеров, одел их должным образом и все лето шесть раз в день демонстрировал свою версию осады и бойни, прикрыв лавочку после Дня труда с весьма солидной прибылью. Хотя в коровнике, куда прибежал Макаран, прозвучало только пять выстрелов, в новой постановке расходовали такое количество холостых патронов, что это походило на настоящую битву.

Три молодых и крепких девушки с холмов играли роли Эйнджелы, Мэг и Кэти. Они визжали с неподдельным энтузиазмом, а скудость их одеяния усугубляли разрывы ткани в тщательно подобранных местах.

~~~

Для меня в этой истории было два окончания или два начала.

Мэг поправлялась медленнее, чем рассчитывали врачи. Возможно, затормаживала выздоровление и овладевшая ею глубокая апатия. Несколько раз я пытался заговорить с ней о моей вине, о том, что она бы не подверглась опасности, если бы я отказался просить ее привести нас к Макарану, но ее, создавалось впечатление, не интересовало, кто прав, а кто виноват. По ночам ее мучили кошмары, обычно связанные с моментом, когда Кэти попыталась бежать и Миллер едва не убил ее ударом по голове. Мэг быстро уставала, а семейные обязанности исполняла скорее из чувства долга, чем по велению сердца. Внешне, если не считать похожего на звездочку шрама на щеке, она не изменилась.

Однажды в конце сентября я предложил оставить детей с кем-нибудь и съездить в Кипсейф, если завтра будет хорошая погода.

— Поедем, если хочешь, — равнодушно отозвалась Мэг.

Не знаю, почему мне пришла в голову такая идея. Я знал, что это причинит ей боль, но все же надеялся, что шок может вернуть ее к жизни.

Итак, мы отправились туда. Краски заброшенных декораций уже потускнели. Мы припарковали машину на пустой улице, усеянной окурками и пробками от бутылок. Мэг вышла из автомобиля и огляделась вокруг. За лето толпы посетителей вытоптали траву и вырезали на деревьях множество надписей.

Мэг указала на фундамент разрушенного дома.

— Вот здесь мы жили. — Повернувшись, она посмотрела на дом, где ее и Кэти держали в плену. — Это был дом Беллоков. Я плакала, когда они переехали в Айронвилл, и Мэри Энн тоже. Она была моей лучшей подругой — единственной девочкой моего возраста, которую я знала.

Мэг направилась к дому, и я медленно последовал за ней. Она прислонилась к воротному столбу и уставилась на парадную дверь.

— А я совсем его не знала, — с удивлением сказала Мэг. Я молчал, понимая, что она имеет в виду Макарана. Сэм Хессиан предупреждал меня, что ей пойдет на пользу, если она сможет заставить себя поговорить о нем. — Он был такой же, как остальные. Я ведь искала его, чтобы помочь ему. Мне с трудом удалось его найти. А они втащили меня в дом и принялись мне угрожать. Эта ужасная женщина ударила меня. Я повернулась к Дуайту и заплакала, а он тоже ударил меня при всех. Я пыталась себя убедить, что тюрьма сделала его таким, но постепенно начала понимать, что это ложь. Дуайт всегда был одинаковым, а я убеждала себя, притворялась, будто считаю его другим, несуществующим человеком, потому что нуждалась в нем. Для меня этот несуществующий Дуайт умер за день до того, как Лэрри убил кого-то другого, которого я знала только один день и не могу оплакивать. Мэри Энн и я играли на этом чердаке. Мы вырезали красивых женщин из старых журналов, наклеивали их на картон и устраивали чаепития. Однажды Дуайт поднялся на чердак и оторвал всем им головы.

Я подошел к ней сзади и обнял ее за талию. Она инстинктивно отстранилась:

— Я бы хотела подняться на гору, Фенн.

— А у тебя хватит сил?

— Тропинка не очень крутая, а торопиться нам некуда.

Дорога шла через заросли. Вокруг нас прыгали белки и кричали сойки. Панорама открылась только на каменной вершине, похожей на спину ящера. Оттуда была видна вся деревня, а наша машина казалась жуком, поблескивающим на солнце среди пыли.

— Здесь холоднее, чем внизу, — заметил я.

— Как всегда.

Отойдя, Мэг присела на валун и посмотрела в сторону Брук-Сити. Я сел на камень пониже, глядя на ее профиль.

— Мне казалось, Фенн, что там, внизу, незнакомый и заманчивый блистательный мир. Я думала, что, когда вырасту, отправлюсь туда, стану настоящей леди и буду устраивать собственные чаепития.

— Пожалуйста, дорогая… — Мой голос звучал хрипло.

Мэг озадаченно посмотрела на меня:

— У всех девочек бывают свои мечты. Я хотела быть в центре событий, стать кому-то нужной. Теперь я, по крайней мере, нужна моим детям. Я думала, что нужна и Дуайту, но ошибалась. Так что, дорогой, мне не на что жаловаться. Я справлюсь…

Она улыбнулась. Я почувствовал, будто какая-то горячая волна внутри меня вырвалась на свободу, угрожая задушить. Прижавшись лицом к юбке Мэг, я услышал собственный голос:

— Помоги мне. Пожалуйста…

Подняв взгляд, я сквозь застилавшие глаза слезы увидел на ее лице озадаченное удивление.

— Но ведь ты ни в ком не нуждаешься, дорогой. Ты такой… самодостаточный. Я рада, что ты меня любишь, но тебе нужно от меня так мало. Тебя даже смущало, когда я говорила о своей любви. Но я привыкла… довольствоваться тем, что имею.

Одно ее слово кольнуло меня больнее остальных.

— Самодостаточный? — воскликнул я. — Да без тебя я — ничто! Без тебя бы весь мир превратился в лед. Только ты способна его согреть. Я просто не могу…

Мэг обняла меня, а я продолжал говорить долго и бессвязно. Я понял, что в каком-то смысле никогда не говорил откровенно с моей женой, да и вообще ни с кем. Я никому не позволял залезать мне в душу и не подозревал, сколько на мне защитных слоев, пока не сорвал их, один за другим. Это было болезненной и эмоционально изнурительной операцией.

Когда все было кончено, мы узнали друг друга по-настоящему. Я видел любовь, светившуюся в глазах Мэгги, и не мог наглядеться на нее. Не бывает ни холодных мужчин, ни холодных женщин. Есть только одинокие и испуганные люди, опасающиеся всего, что может причинить боль.

Мы чувствовали себя как влюбленные после первого свидания. Пошарив в корнях древней сосны, растущей среди камней, Мэг нашла клад своего детства. Коробка была цела, хотя и заржавела. Я с трудом открыл ее, и Мэг начала передавать мне свои сокровища. Пятнистая морская раковина. Восточная монета. Пуговица с зеленым прозрачным камнем. Обрывки алой ленты. Листок бумаги, на котором было что-то написано детским почерком, но чернила выцвели, и я не мог разобрать слова.

Мэг с гордостью посмотрела на меня.

— Видишь? «Я люблю тебя». Это признание ждало тебя все эти годы. А ты должен запомнить эту дату навсегда и каждый год дарить мне что-нибудь, потому что именно сегодня мы познакомились по-настоящему.

Другое событие произошло через неделю, в кабинете Лэрри Бринта.

— Не могу этого понять, Фенн, — сказал он, озадаченно покачивая головой. — Город начинает оживать. Два завода открываются вновь, а через месяц вступит в строй третий. Дейви Морисса занял место Кермера, что как будто устраивает всех, так что если ты сядешь за этот стол, то окажешься в лучшем положении, чем я.

— Мне очень жаль, Лэрри, но…

— То, как все обернулось, делает тебя абсолютно приемлемым для группы Хейнамена, Скипа Джонсона и прочих. Ты не можешь отказаться от такой перспективы, мой мальчик.

— И тем не менее я вынужден это сделать.

— На что ты рассчитываешь, лишившись работы?

— Конфискованные деньги, которые обнаружили в запертом бардачке машины Макарана, наконец передадут Мэг. Ковальскому пришлось здорово попотеть, чтобы этого добиться. Она получит около двух тысяч.

— По-твоему, этого достаточно, чтобы уйти в отставку?

— Достаточно, чтобы мы могли уехать и подыскать место, где нам захотелось бы обосноваться.

— Скажи мне честно, Фенн, в чем дело? Я знаю, что ты по натуре идеалист. Может быть, тебе надоели компромиссы и сделки, на которые нам приходится идти в Брук-Сити, чтобы обеспечить людям тот минимум законности, который мы можем себе позволить?

Я пожал плечами:

— Конечно, мне это не слишком нравилось, но, думаю, я буду в той или иной степени сталкиваться с подобными явлениями всюду, раз уж я должен жить в мире, который не в силах изменить.

— Значит, причина в том, что ты рассказал Мэг, кто в действительности убил Макарана?

— Да, она знает, что я убил его, и понимает, почему я это сделал. Конечно, жить с сознанием этого будет нелегко, но мы справимся.

— Тогда почему, черт возьми, ты должен уехать?

— Не думаю, что это покажется тебе благоразумным.

— Попробуй меня убедить.

— Я становлюсь другим человеком, Лэрри. Это нелегко, но это делает меня счастливее. Я учусь быть… эмоционально честным. Но все старые привычки находятся здесь, и они мешают мне. Для нас обоих лучше начать все заново. Может быть, я уже не буду таким хорошим копом, как раньше, хотя Мэг считает, что я стану еще лучше. Но я должен проверить это на новом месте. Ты в состоянии с этим примириться?

— Очевидно, у меня нет иного выхода. — Он вздохнул. — Я напишу тебе рекомендации.

— Значит, я смогу уехать через месяц?

— Сможешь, Фенн. Отцы города по доброте душевной вернут тебе пятьдесят процентов того, что ты внес в пенсионный фонд, так что лучше поскорее обратись с ходатайством. В казначействе дела делаются медленно.

На полпути к двери я обернулся и посмотрел на усталое лицо школьного учителя:

— Спасибо, Лэрри.

— За что?

— За многое, но главным образом за то, что ты не просишь меня остаться в качестве личной услуги.

— Я об этом подумывал. И что бы ты ответил?

— По-твоему, я должен рассказать тебе?

— Пожалуй, нет, Фенн. Положительный ответ подверг бы меня искушению, а от отрицательного никто из нас не почувствовал бы себя лучше.

Когда я спускался по лестнице, меня нагнал Докерти. Он выглядел как человек, собирающийся на прием в посольство.

— Откуда эта распутная ухмылка, старина? — осведомился Стью. — Это на тебя не похоже. Должно быть, нарвался на лакомый кусочек.

— Очень лакомый, — подтвердил я.

— И никаких предубеждений против полисменов?

— Возможно, совсем маленькие. Но я постараюсь с ними справиться. Сейчас я как раз иду ей звонить.

— И кто же та идиотка, которую вы соблазняете, лейтенант?

— Моя жена.

После десятисекундной паузы Стью вздохнул и промолвил:

— Воздержусь, пожалуй, от комментариев относительно ее вкуса, дружище. Но твой вкус безупречен.