На следующий день, в пять пополудни, я сидел на скамейке в приемной полицейского участка Бровард-Бич. Минут через десять появился сержант Киббер, костлявый мужчина средних лет, с лицом фермера, одетый в коричневые брюки и голубую рубашку навыпуск. Он сел рядом со мной и поинтересовался моей фамилией, адресом и профессией. Я показал ему водительское удостоверение, выданное во Флориде, где в графе «Род занятий» значится: «Консультант по вопросам спасения имущества на море».

— Кто эта девушка, по вашему мнению, мистер Мак-Ги?

— Это просто предположение. Вчера у меня было назначено свидание в Лодердейле. Ее зовут Мэри Боуэн. Но она не явилась, и я… Черт возьми, сержант, я не привык к такому обращению!

— Вы знаете ее адрес?

— Нет. Дело в том, что до этого мы виделись всего один раз. Но на вечеринке, где мы познакомились, она что-то говорила про Бровард-Бич: то ли у нее здесь друзья, то ли родственники. И когда я услышал по радио описание девушки с похожими приметами, я решил на всякий случай убедиться, что это не Мэри.

— Мы до сих пор не установили ее личности, но нашли машину. Ее бросили на пустыре. Она была угнана около одиннадцати вечера от торгового центра, пока хозяин с женой делали покупки. Олдсмобиль этого года выпуска. Мы склоняемся к тому, что это дело рук подростков. Отпечатки стерты, но сейчас пятилетний мальчишка знает, как это делается.

Он вырвал из блокнота листок, написал что-то и протянул мне.

— Возьмите это и ступайте в морг. Отдайте записку дежурному, он покажет вам тело. Если это ваша Мэри Боуэн, сразу же позвоните мне. В любом случае извините за беспокойство, потому что зрелище это вряд ли доставит вам удовольствие.

Я мельком взглянул на листок — и меня бросило в дрожь.

«Покажите этому парню вашу Одри Хепберн. Киббер».

Дама, сидевшая в холле, показала мне, куда идти. Я опустился по лестнице в полуподвал. Линолеум и бетон. Бесцветный парень сидел в углу за металлическим столом и листал «Плейбой». Прочитав записку, он швырнул ее в корзину, встал и направился к тяжелой стальной двери. Я последовал за ним.

В помещении, куда мы вошли, были установлены три модуля, каждый из которых имел четыре горизонтально расположенные секции, закрытые стальными дверцами. Парень подошел к одной из секций, открыл дверцу и нажал на какой-то рычаг. Полка, на которой лежало тело, выдвинулась наружу. Автоматически вспыхнули лампы. Из открытой секции тянуло холодом.

Тело было укрыто белой простыней. Дежурный откинул ее, наполовину открыв тело, и шагнул в сторону, давая мне возможность подойти поближе.

Наверно, они не стали закрывать ей глаз, чтобы облегчить опознание. Потому что в другой половине ее лица уже нельзя было распознать ничего. Часть тела от талии и ниже представляла собой бесформенную груду, не имеющую ничего общего с контурами женского тела. Одно плечо было неестественно вывернуто.

Я взглянул прямо в этот раскрытый мертвый глаз. Я знал, что узнаю его. Необычный цвет темного янтаря. С зелеными крапинками вокруг зрачка.

Я перевел взгляд на парня. Приоткрыв рот и облизываясь, он уставился на ее грудь.

— Эй!

Он вздрогнул от неожиданности.

— Э-э… Ну что, вы опознали ее?

— Нет.

Он закрыл ее простыней и проделал все манипуляции в обратном порядке. Полка плавно въехала на свое место. Лампы погасли. Он закрыл дверцу, и мы двинулись к выходу. На пороге я спросил его:

— Почему бы тебе не заиметь такую же, только живую?

— Чего? — Парень обалдело уставился на меня. — А-а, вот вы о чем. Да, от такой бы я не отказался. Но такие штучки не про нас. Хотя, подозреваю, на вкус все девки одинаковы. Все эти дерьмовые суки.

Он запер массивную дверь и снова уселся изучать «Плейбой», бросив мне на прощание: «До новых встреч…»

Это случилось через несколько минут после полуночи в деловой части города. В роли «эксперта» выступал владелец углового журнального киоска. Он почти кричал от возбуждения, так что его могли слышать все, кому посчастливилось находиться в радиусе пятидесяти футов от нас.

— Если вы здешний, приятель, то должны знать, что ночью эта улица вымирает. Изредка промчится машина на полной скорости и все. Я открываю очень рано, ну, и вчера я открыл, выглянул из окошка и сразу ее увидел. Черт бы побрал этих юнцов, носятся как угорелые. И хоть бы остановились. Я думаю, она тоже была слегка выпивши, потому и не успела увернуться. Ну, а с этих молокососов что возьмешь? Затормозить он все равно не успевал и, видно, решил объехать ее. Так бы и мы с вами поступили, верно? А она увидела огни фар, летящие прямо на нее с дьявольской скоростью, и, вместо того, чтобы остановиться и кинуться вперед, решила повернуть назад. Вот и получилось, что он зацепил ее правым крылом на полной скорости. Фары, конечно, вдребезги — здесь повсюду валялись осколки. Бедняжка пролетела по воздуху футов тридцать, не меньше, потом ее шмякнуло об стену вон того дома, видите, чуть ниже окна, и отбросило еще футов на пятнадцать. Но я готов заложить последний доллар: она ничего не успела понять! Ни понять, ни почувствовать, Представляете, вот так идешь себе спокойненько, ни о чем таком не думаешь, и вдруг огни, шум, удар — и все?..

Я представлял. Только я представлял все это совсем иначе. Она знала, что сейчас произойдет. Она стояла там, где ее поставили, и следила, как машина медленно отъехала, развернулась и помчалась прямо на нее, набирая скорость. А позади нее стоял некто, крепко сжимая ей локти своими сильными, тренированными руками, и тоже следил, как приближаются слепящие огни (а может быть, фары были выключены и они видели только надвигающийся на них темный силуэт?), а потом, когда машина была уже в нескольких метрах, швырнул ее вперед, навстречу, чтобы все уже было наверняка, а сам ловко отпрыгнул в сторону и прижался к стене и смотрел, как то, что только что было ею, отлетело на тридцать футов, а потом на пятнадцать и упало бесформенной грудой. А когда он убедился, что все в порядке, то спокойно, неторопливо прошел вперед, завернул за угол, сел в свою машину и уехал.

Была ли она так же мужественна, как на мосту, или на этот раз им удалось услышать мольбу о пощаде? Почему-то меня не покидало ощущение, что я еще узнаю об этом.

Итак, славный рыцарь Дон Кихот, что мы имеем?

Разве мир стал лучше или хуже после того, как из него исчезла еще одна нелепая душа? Разве тебя так сильно задело то, как она предложила себя, как предлагают гурману отведать гордость местной кухни? Или твое сентиментальное сердце дрогнуло, когда ты наблюдал за плавными движениями ее красивых бедер во время танца? Почему ты так уверен, что все, что она говорила, не было ложью?

Может быть, единственной настоящей правдой было то, как я нащупал ее волосы под водой, как провел руками по ее телу, пока не наткнулся на проволоку? Но я не мог забыть, как она судорожным, последним движением обхватила мое запястье. Я слишком хорошо помнил свое отчаяние и злость, когда я не мог разорвать проволоку. Да, это было трудно, и я гордился тем, что мне удалось ее вытащить. Так, может быть, все дело в том, что они позволили себе уничтожить, превратить в бесформенную груду то, что ты спас ценой неимоверных усилий?

Успокойся, герой. Зови полицию. Это их работа.

Но где-то поблизости плавают тридцать две тысячи долларов. Им нужен новый хозяин. К тому же я уже вложил в это дело двести баков.

Без четверти десять пришел Мейер и вручил мне плотный конверт.

— Мне пришлось потратить массу времени на светскую беседу. Жена Хоумера надеется, что я возьму ее в рейс. Как фотограф Хоумер на удивление бездарен. Он только и делает, что крупные планы дикорастущих цветов. Правда, проявляет и печатает он прекрасно.

Я вытащил фотографии из конверта. С самой большой, одиннадцать на четырнадцать, на меня смотрело ее лицо, крупный план от середины лба до шеи. Голова повернута в три четверти, глаза полуприкрыты, взгляд устремлен куда-то вниз, прядь темных волос упала, закрыв часть щеки. Никто бы не сказал, что снимок сделан во время танца, скорее, казалось, что она дремлет или только что проснулась. Игра света и тени подчеркивала изящество черт, а благодаря выбранному ракурсу особенно бросалось в глаза ее восточное происхождение.

Я долго молча смотрел на нее.

— Мейер, это потрясающе.

— Я и сам не ожидал, что так получится. Надо будет выставить ее. Как мы ее назовем? «Островитянка»? «Гавайская невеста»? Лицо, конечно, изумительное.

Я подумал о том, во что превратилось это лицо теперь, и стал смотреть остальные снимки. Их было четыре, пять на семь, но на них она уже позировала.

— Эти, пожалуй, больше подойдут для твоих целей, Трев?

— Да, но мне нужны маленькие, чтобы вставить в бумажник.

— Вот они, в отдельном конверте.

— Отлично, спасибо.

— Трев, ты уверен, что мне не нужно идти с тобой?

— Сейчас — нет. Может быть, впоследствии я прибегну к твоей помощи. Пока я собираюсь только найти это место.

— Вот что… Будь осторожен.

— Если бы ты увидел, что они с ней сделали, то не говорил бы об осторожности.

Я посмотрел на часы. Было уже десять минут одиннадцатого. По местному каналу в это время передают новости. Я включил телевизор. Молодой диктор старательно кривлялся, выкладывая нам, что происходит в мире. Вместо «Вьетнам» он произносил «Виет Ну-Ам».

Вскоре он перешел к местным новостям.

«Полиция установила личность девушки, погибшей вчера ночью. С помощью отпечатков пальцев идентифицирована некая мисс Эванджелина Беллемер, двадцати шести лет. Привлекалась к ответственности за проституцию, непристойное поведение, приставание к мужчинам. Последний из известных адресов — Джексонвилль. Как нам стало известно из информированных источников, полиция надеется вскоре произвести арест угонщика автомобиля».

Я выключил телевизор.

— Честно говоря, я не думал, что она так быстро попадется, — заметил Мейер. — А кого это они собираются арестовать?

— Ради Бога, Мейер, кого угодно. Любого мелкого пакостника, который у них на крючке. Обычное дело. Что ему стоит признать еще один угон и случайный наезд, особенно если ему пообещают отпущение грехов? Тем более, что присяжные наверняка сочтут, что девушка с таким послужным списком сама во всем виновата.

— Иногда ты заставляешь меня чувствовать себя простаком.

— Ты хорош таков, как ты есть. Не сыграть ли нам в шахматы?

— Только если ты пообещаешь не разыгрывать этот мерзкий королевский гамбит.

Южная оконечность Бровард-Бич вдоль автострады AIA — это сплошной ряд сверкающих неоном мотелей, бензоколонок, коктейль-баров, пиццерий, парикмахерских и магазинов. Все это растянулось вдоль побережья на много миль, и трудно сказать, где кончается, например, Силвермор и начинается Гвендон-Бич или Калипсо-Бей.

Роллс-ройс явно не подходил для моих целей, поэтому я оставил его на привязи в гараже, а сам взял напрокат форд. Свой выбор я остановил на мотеле «Бимини Плаза», поскольку он выглядел привлекательнее других. Стоял конец июня, с номерами проблем не было, и я выбрал лучший, с видом на океан. В номере имелись две двуспальные кровати, холодильник, цветной телевизор, кондиционер и пушистый ковер цвета лаванды. И всего-то за девять баков.

Кроме того, в номере было дикое количество зеркал: огромное зеркало во всю стену в спальне напротив кровати, во всех дверцах всех шкафов, в дверях ванной и туалета (изнутри, разумеется). Ванная вообще была сплошь в зеркалах. По-видимому, предполагалось, что все постояльцы мотеля либо победители конкурсов красоты, либо страдают нарциссизмом.

Раскладывая вещи по шкафам и ящикам, я то и дело натыкался на собственное изображение и никак не мог сообразить, что мне это напоминает. Наконец вспомнил — шесть дней (или шесть ночей?) в Лас-Вегасе, в номере, как две капли воды похожем на этот. Я провел их с одной знакомой, богатой наследницей из Сиэтла, которая была настолько неосторожна, что доверила мужу распоряжаться своими деньгами. Представляю, как у него вытянулось лицо, когда он оплачивал счет из Лас-Вегаса.

Вначале мы прекрасно ладили — как в постели, так и вне ее. Но проклятые зеркала с каждым часом все больше отдаляли нас друг от друга. Кроме того, ее раздражали мои сочные шутки, а меня — полное отсутствие у нее чувства юмора. Несмотря на то, что в номере, кроме нас, никого не было, мы никак не могли остаться наедине: со всех сторон на нас глядели десятки нервических Арабелл и усмехающихся Мак-Ги. Это было все равно, что заниматься любовью на автобусной остановке в час пик. Короче говоря, через шесть дней в аэропорту мы расстались, Дружески пожав друг другу руки и испытывая явное облегчение при мысли, что все уже позади.

Принимая во внимание нравы Эвиных партнеров, я решил не расставаться с оружием: невесомый бодигард удобно расположился в правом кармане брюк. Специальная кобура была сделана по моему заказу на Кубе. Она закреплялась в кармане так, что стоило только засунуть раскрытую ладонь в карман, особым образом нажать — и пистолет уже надежно лежал в руке. Кобура имела еще одно преимущество — на боку не образовывалось никаких подозрительных выпуклостей. Закон о ношении оружия во Флориде имеет некоторые курьезные особенности. Вы можете держать оружие, не имея разрешения, в своем автомобиле, доме, на своей яхте. Вы можете носить его на себе также без разрешения, но только на принадлежащей вам земле. В некоторых округах вы даже можете носить оружие постоянно, при условии, что делаете это открыто, т. е. «очевидным образом». Но копы почему-то очень не любят, если вы прячете свою пушку с глаз долой. Впрочем, у меня есть разрешение: каждые три года мне продлевает его шериф того округа на севере Флориды, где я владею одним акром заброшенной земли. Это удовольствие обходится мне в четыре доллара одиннадцать центов ежегодно.

Вообще-то я считаю, что стремление повсюду таскать с собой пистолет свидетельствует либо об инфантильности, либо о сексуальной неполноценности. Разумеется, речь не идет о людях, для которых оружие является орудием производства, например, о профессиональных убийцах.

Фотографии пять на семь я оставил в номере, спрятав их под крышку стола. Маленькие вложил в бумажник, предварительно написав на одной из них: «С любовью — твоя Эва». У меня был образец ее почерка: сохранилась бумажка, на которой она вела счет во время игры в покер. Зеленые чернила, детский почерк. Вычурная завитушка вместо перекладины в первой букве.

Итак, пора начинать.

Я подошел к боковому окну. Оно выходило на площадку для игры в поло. Сейчас на ней барахтались и визжали пятеро ребятишек, а в сторонке их мамаши принимали солнечные ванны. Одну из мамочек, видимо, допекли шумовые эффекты, и она с угрожающим видом направилась к краю площадки, придерживая сползающее бикини. В этой картине не было места ни мертвому темно-янтарному глазу, ни мокрой губе дежурного, ни едва уловимой тяжести оружия в моем кармане.