И снова, только на этот раз уже ночью, мы шагали п Калье лас Артес по направлению к узкому фасаду дома № 81. Наверху горел свет, патио тоже был освещен. Мы остановились в тени на противоположной стороне улицы, и я приглушенным голосом сказал:

— Сомневаюсь, что на этот раз он нас впустит добровольно. Изображать пьяных тоже бесполезно. Его не обмануть и не запугать. А чтобы пробраться туда без приглашения, и либо быть Тарзаном, либо иметь трамплин.

— Трэвис. я все же боюсь, что ты что-нибудь придумаешь.

Я-то как раз боялся, что нет. Вскоре к дому подкатило желтое громыхающее такси и оттуда вышел Брюс. На заднем сиденье сидел Дэвид Саундерс. Пройдя несколько шагов Брюс оглянулся, вернулся к машине и нагнулся к дверце. Громкое тарахтенье мотора не позволяло разобрать, что он говорил, но выражение его лица за грязным стеклом кабины казалось оживленным, радостным и подобострастным. Наконец Дэвид полез из машины, а Брюс вытащил из салона большой чемодан и, поставив его на землю, расплатился с водителем. Такси отъехало, и они направились к дому. Чемодан нес Брюс. Отперев калитку, он распахнул ее перед Дэвидом.

Я быстро перебежал на цыпочках через дорогу, стараясь не шуметь и надеясь, что Майер отстает не слишком сильно. Когда Банди, услышав неожиданный звук, обернулся, я выставив плечо вперед, уже миновал калитку и до нашего столкновения оставалась доля секунды.

Карате, дзюдо, бокс, джиу-джитсу, реслинг — ни одна из этих формальных школ борьбы специально не готовит человека к тому, чтобы он мог неожиданно поймать мешок с кирпичами, падающий из окна третьего этажа. Удар оказался впечатляющим — мы оба пролетели ярдов десять до самого конца вымощенного плиткой коридора сбив по пути маленький столик. Перекатившись на бок, я вскочил, обернулся и был ошеломлен, увидев, как ловко Брюс подпрыгнул и упруго приземлился, слегка пружиня ногами, склонившись вперед и полусогнув руки. Мне совсем не улыбалось, чтобы он начал все эти штучки с «Ха!» и «Кийя!». Между нами на полу лежал столик, тремя оставшимися ножками нацеленный в мою сторону. Я поддел его ногой и с силой метнул в Брюса. Руки он вскинул вовремя, но пока отшвыривал столик, я подскочил к нему и нанес короткий резкий удар правой по голове. К счастью, он был подпоясан узким кожаным ремешком. Выдернув его из петель, я перевернул Брюса на живот, пару раз обмотал ремень вокруг его запястий и наскоро затянул два узла, способных продержаться достаточно долго, чтобы я успел помочь Майеру.

Тот неуклюже топтался на месте, быстро переступая ногами, чтобы удержать равновесие, и, что-то бормоча, тряс головой. Дэвид Саундерс сидел на земле, раскачиваясь из стороны в сторону, прижимая руку к нижней части груди и тоненько пронзительно постанывая.

Я захлопнул калитку, задвинул засов и поймал Майера за плечо. Он остановился, бешено замотал головой и протер глаза.

— Насилие вульгарно, — заявил он. — Оно меня оскорбляет.

— Но ведь ты же победил, разве нет?

— Нанеся ему беспощадный удар лбом по кулаку. Здесь подходит выражение: «Сам нарвался».

Я помог Саундерсу подняться и усадил его в белое железное кресло. Затем отвел его руку от груди. Она уже начала распухать. Когда имеешь дело со сломанными руками, трудно предсказать что-либо наверняка. Там тысяч десять нервных узлов, и если перелом их не затрагивает, то сначала ничего не чувствуешь. Но если сломанная кость или кости задевают соответствующие нервы, то это настоящая агония, напрочь отбивающая способность о чем-либо думать и заставляющая балансировать на сумеречном край обморока.

Рывком подняв Брюса с пола, я бросил его на лиловую кушетку, перевернул на живот и покрепче затянул узлы.

Придя в себя, Брюс поднял голову, потом опустил ноги на пол и сел. Поворочав челюстью, он облизнул губы, посмотрел на меня и грубоватым тоном сказал:

— Черт возьми, Макги, а вы парень не промах! Обычно люди вашей комплекции производят впечатление более медлительных.

Тут он посмотрел на Дэвида и нахмурился.

— Он сломал руку, ударив меня по голове, — пояснил Майер. — Мне очень жаль, что так получилось.

— Но он в агонии! — воскликнул Брюс. — Ему ужасно больно! Вы только посмотрите на его несчастную руку. Ему немедленно нужна медицинская помощь!

— Он ее получит, как только мы с вами немного поболтаем.

— Господи, Макги, ну о чем нам с вами говорить.

— Предмет нашего обсуждения — почему вы так нервничали, когда я задавал вопросы о Уолтерсе Рокленде и девчонке Боуи?

— Разве я нервничал?

Я придвинул ногой стул и сел, разглядывая его.

— Брюси, вся беда в том, что в этих играх никогда не знаешь наверняка, что известно противоположной стороне. Роко переехал сюда по вашему приглашению и сначала попытался нагреть вас на кругленькую сумму, а потом смыться с ворохом побрякушек из вашей коллекции, но вы вовремя его раскусили и вывели из строй пикап. Он полез на вас с кулаками, но вы довольно лихо отколошматили его…

— Я никогда, никогда, никогда не прощу эту предательскую, поганую английскую суку… — Некоторое время он продолжал поливать Бекки на чем свет стоит. У него был поистине ядовитый язык.

— Ну что, закончили? Стоит ли так кипятиться по этому поводу?

— Я не могу себе позволить ввязываться в любые неприятности.

— А что, уже были случаи?

— Допустим, я случайно узнал, что кое-кто видел Уолтера Рокленда и эту вашу Боуи вместе всего неделю назад? Э… в аэропорту, когда они садились в самолет до Акапулько.

Сбивает с толку? Неплохо задумано — подкинуть мне эту идейку, глядишь, я и клюну? Может быть, это было правдой. Но как это проверить?

— Брюс, вы умный человек. Никто не знает, где сейчас Роко. Будет совсем нетрудно доказать, что он жил здесь с вами. Все это вас очень нервирует. Я ведь могу рассказать сержанту Мартинесу, как вы подрались с Роко, и поделиться с ним вашей историей о том, что Рокленд уехал в Акапулько. Полагаю, это будет легко проверить. А потом я постараюсь убедить полицию, что этот дом надо раскатать по камешку в поисках трупа Рокленда и вывернуть вас наизнанку, чтобы выяснить, что вы знаете.

— Ну ладно, ладно! Я чуть было не уехал отсюда всего через четыре месяца после приезда. У меня тогда получился совершенно дурацкий случай с машиной. Пьяный старый дурак на велосипеде врезался мне в бок и я… познал гостеприимство местной тюрьмы. Мой дорогой друг Фредди, ныне покойный, всячески старался вызволить меня оттуда, но меня продержали там целых пять дней. Похоже, полиция во всем мире считает своим долгом поиздеваться над людьми моего… э… сексуального типа. Они относились мне с презрением. Я не возражал. Жестокость со стороны тюремщиков можно вынести. Но каждую ночь меня запирали в общей камере с человеческими отбросами со всей Мексики, которые, разумеется, знали, кто я такой. Меня всячески оскорбляли, унижали и… использовали. После всего этого я на несколько месяцев впал в депрессию, но Фредди отговорил меня уезжать из Мексики, сказал, то же самое могло случиться где угодно… И Уолтер Рокленд знал, что я не заявил бы об ограблении из страха, что полиция придумает еще какой-нибудь предлог, чтобы снова засадить меня за решетку. Второй раз я бы этого не вынес. Если вы, мистер Макги, способны понять мой ужас перед этой ситуацией, то я могу рассказать все остальное.

Выяснилось, что Уолтер — как он продолжал называть его — всю пятницу пролежал в постели и в субботу утром по-прежнему чувствовал себя неважно, хотя и умолял Брюса позволить ему уйти. Брюс велел ему отдохнуть. В субботу днем, готовя на кухне легкую закуску, он почувствовал удар по голове и потерял сознание. Когда он очнулся, Уолтера уже не было. Как и ключей от машины Брюса, пары сотен песо из его бумажника и его английского желтого «форда». Сначала он испугался, что Уолтер взломал шкаф и унес ценности, которые Брюс запер там после первого раза, но, к счастью, они оказались на месте Но он и не собирался сообщать об этом как о краже.

Однако в понедельник утром к нему явилась полиция и начала расспрашивать о машине. Вспомнив намеки Уолтера насчет того, что деньги ему нужны для какого-то незаконного дела, он придумал несуществующего американца по имени Джордж и дал такое описание его внешности, что оно подходило к половине молодых американцев, приезжающих в Мексику на летние каникулы. Только после того, как его заставили несколько раз повторить эту историю, ему сказали, что неизвестная девушка слетела с дороги в его машине — машина полностью сгорела, а девушка погибла.

В тот же день, еще до того, как он узнал, что Эва Витрье опознала труп, Брюс отправился к Бекки и выложил ей все начистоту.

Бекки подумала, что будет вполне логично предположить, что Рокленд вернется за своим «шеви» и что Брюсу следует оставить его незапертым и с ключами, поставив на место ротор. Возможно, тогда его либо заберет Роко, либо угонит кто-нибудь другой. А если ничего не произойдет, то она поможет ему избавиться от пикапа — поедет темной ночью на своей машине следом за Брюсом, а после того, как он припаркует его где-нибудь в центре города, отвезет его домой. Но в середине ночи со среды на четверг Брюс услышал звук мотора и шум отъезжающей машины и подумал, что он наконец-то выпутался из этого дела.

— А через несколько недель, — раздраженно продолжал он, — у меня на пороге появляетесь вы и начинаете нести какую-то чушь о страховке. Я был вынужден вас впустить, чтобы убедиться, что вы не от Роко и не собираетесь меня шантажировать. Но вы не сказали ничего толкового, потому что вам неоткуда было это знать.

— Точно так же, как я и сейчас не знаю — правда ли все это.

— Правда. И эта девчонка Боуи в самом деле мертва, два звонила мне, чтобы попрощаться перед отъездом. Она была очень расстроена и сказала, что не знает, когда вернется. Мне кажется, для бедной Эвы это было довольно необычное и сильное влечение.

— Влечение?

— Макги, оказывается, вы не настолько внимательны, как я думал. По-моему, вчера вечером Бекки довольно ясно объяснила, что мы с Эвой являемся, так сказать, двумя сторонами одной старой-престарой монеты. Она очень богата и довольно безразлична в своих… привязанностях. Когда она приезжает сюда, то, как правило, привозит с собой личную горничную, каждый раз другую. Девушки одного и того же типа. Медлительные, нордического типа, пышущие здоровьем, довольно молодые, в одинаковых униформах, сшитых на заказ, очень послушные, вежливые и скромные. Должен признаться, я испытал определенное злорадство, услышав, как она страдает, и поняв, что она такая же человечная и уязвимая, как и все мы… Послушайте, у меня уже руки онемели. И несчастный Дэвид страдает. К тому же я рассказал все, что знаю.

— Майер, я бы не хотел развязывать ему руки, чтобы он начал молотить нас, словно мы сосновые чурки или кирпичи, сопя и издавая пронзительные вопли. Почему бы не проехаться до отеля на такси, и если я не вернусь к тому времени, когда, по-твоему, должен…

Я дал ему пять минут, а потом развязал Брюса. Он сразу же бросился к Дэвиду, потом обернулся и спросил, где моя машина и не буду ли я так любезен подогнать ее к дому?

Они сели на заднее сиденье, и Брюс начал втолковывать Дэвиду, что надо сказать в больнице.

— Но ведь я серьезно! Ведь должен же кто-то присмотреть за твоей рукой и ногой! И разве у меня нет на это права? Кроме того, Дэви, ведь мы уже обо всем договорились, разве не так? И твои вещи уже у меня дома, правда? Дорогой мой, будь практичнее!

Выйдя из машины, Брюс поблагодарил меня, сказал, что дальше он справится сам, и медленно повел Дэвида ко входу в приемное отделение.

Я же позволил себе немного покататься по городу, пытаясь привести в порядок мысли и совместить множество разрозненных фрагментов головоломки. Наконец я въехал по мощенной камнем подъездной дорожке на холм, где располагался отель, и затормозил на стоянке у коттеджа.

Судя по всему, Майер выключил все до единой лампы. Я услышал, как металлические ножки кресла заскребли по цементному полу террасы. Придвинув другое кресло, я сел и сразу почувствовал, как заболела спина в том месте которым я проехался по дорожке.

— Да, старик, — проворчал я. — Здесь у них еще та деревенька. Эта милая любезная публика меня с ума сведет, ей-богу. По-моему, нам пора начать присматриваться к Энелио Фуэнтесу. Возможно, выяснится, что это какая-нибудь боксерша в отставке.

— Ничего подобного, — послышался голос леди Бекки с соседнего кресла. — Энелио — самый настоящий мужчина. Я могу подтвердить.

— Черт возьми, как ты сюда попала?

— Вот это мне нравится, дорогой! Какое теплое приглашение.

— А где Майер?

— О, он оказался настоящим душкой. Я его выставила. Наверное, он переночует в одном из соседних коттеджей. Он удивительно тактичен и сообразителен.

— Подлый предатель.

— Дорогой мой, я ездила по городу, разыскивая тебя, и случайно заметила его. Он шел к площади. Я привезла его сюда. Трэвис, милый, какой глупостью с твоей стороны было так давить на Брюса. Мне надо было рассказать тебе все до конца.

— Если я проживу достаточно долго, чтобы это услышать.

— Но, дорогой, тебе ведь захочется услышать все от меня, чтобы убедиться, все ли совпадает, правда? Ты сопротивляешься, что можно подумать, будто я уродина и зануда.

— Если бы ты была уродиной и занудой, я был только благодарен.

— Скоро я буду и той, и другой. Вот-вот наступит время, когда у меня каждый день будет прибавляться по морщине… а потом я внезапно превращусь в… Дориану Грей. Я здесь, потому что простила тебя.

— Большое спасибо, леди Ребекка. Но видишь ли, дело том, что я уже вписал тебя на одну из страниц моей жизни, теперь страницы перевернуты, и мы не можем вернуться назад и перечитать их, потому что… потому что…

— Потому что книга очень длинная, а жизнь коротка. Что ж, это была хорошая попытка. Но писала-то я, и пока это было только предисловие. Я была ужасной позершей, но больше не буду, обещаю. Кроме того, ты меня откровенно избегаешь. Несколько раз я позволила себе продлиться этому подольше, но потом в корне пресекла попытки этих несчастных остаться, потому что, увлекись я по-настоящему, это тянулось бы до бесконечности и в конце концов стало бы просто невыносимым. Я должна расходовать себя очень экономно. И даже несмотря на это, я потом несколько дней подряд чувствую себя обессиленной и жутко выгляжу. Было бы жестоко лишать меня этого на данной стадии.

Не подходя близко к ней, я обошел ее кресло и направился к двери.

— Бекки, может быть, это жестоко и ты никогда меня не простишь, но я собираюсь пожалеть нас обоих и надеюсь на долгий ночной сон. Один. Мне очень жаль твою гордость и так далее. Возможно, когда-нибудь я передумаю и изругаю себя на чем свет стоит. Извини. Спокойной ночи, леди Ребекка. Пожалуйста, давай отсюда.

Я нащупал оба выключателя, щелкнул ими — в комнате и на террасе вспыхнул свет. Она встала и повернулась ко мне — зеленые глаза сверкают, губы растянуты в веселой непристойной усмешке.

— Знаешь, я так и подумала, что ты можешь оказаться холодным, упрямым и неприступным. Поэтому каждый делает то, что может, чтобы добиться fait accompli, верно? — Она была завернута в бордовое гостиничное одеяло. — Дорогой, тебе понадобится несколько часов, чтобы найти, куда я спрятала свою одежду. — С этими словами она сбросила одеяло на пол террасы. — «Ку-ку, я здесь». Кажется, у американцев есть такая странная игра?

Внезапно ослабевшей рукой я судорожно хлопал по выключателям, пока мы снова не оказались в темноте. Черт возьми, выпроводил, называется!

— Все верно, — вздохнул я. — Ты совершенно права. Есть такая странная старинная игра.