Воскресным вечером воздыхатель Элис, прослышав, не от нее самой, но окольным путем, что та на следующий день уезжает домой, явился на Уимборн-сквер, изрядно озадаченный — как самим поступком, так и тем, что девушка не сочла нужным поставить его в известность. Он работал столяром-краснодеревцем в респектабельном магазинчике по соседству, и по образованию, способностям и личным своим достоинствам далеко превосходил Элис — прежде это ей изрядно льстило, а теперь придавало известную пикантность перемене, что, по ее мнению, в корне переиначила их былые взаимоотношения. Исполненная сознания новообретенной значимости, Элис встретила его, задрапировавшись в плащ неописуемой отчужденности. При первом же слове Джону Джефсону померещилось, что голос ее доносится словно с противоположного берега Английского канала. Бедняга недоумевал, гадая: что он такого натворил, или, скорее, что он натворил или сказал в воображении Элис, чтобы она так раскипятилась.

— Элис, милая, — начал он, ибо Джон был из тех людей, что сразу берут быка за рога, — в чем беда? Что на тебя нашло? Ты нынче сама не своя! Я тут прознал, что ты уезжаешь, а мне и не словечка! Что я такого сделал?

В ответ Элис только вздернула подбородок. Она ждала подходящего момента, дабы ослепить поклонника роскошью и величием повергнуть в ничтожество. Печальная правда заключалась в том, что Элис уже сомневалась, а стоит ли поощрять его на прежних условиях; разве она не стояла на цыпочках, подобрав юбки, на берегу ручья, что разделяет плебейство и знать, разве не готовилась изящно переступить на другой берег, оставляя позади домашнее рабство, красные руки, чепчики и покорность? Так как же ей выйти замуж за парня, у которого грязные ногти, а одежда пропахла клеем? Ей подобало, приличия ради, сразу дать ему понять, что с ее стороны обратить на него внимание — и то несказанное снисхождение.

— Элис, девочка моя! — снова принялся увещевать Джон.

— Мисс Кокс, если угодно, Джон Джефсон, — возразила Элис.

— Да что на тебя нашло? — воскликнул Джон, и в голосе его впервые прозвучало негодование. — Ну, ежели ты сама от себя отрекаешься, так пусть будет мисс Кокс. Сдается мне, что и сам я — уже не я; словно влез в чужую шкуру, или, по крайней мере, приставил к собственной голове чужие уши. В жизни своей не видывал и не слыхивал, чтобы Элис так себя вела! — добавил он, мрачно и изумленно оборачиваясь к горничной за словечком сочувствия.

Это движение не пришлось по душе Элис, и она решила, что пора себя обелить.

— Видишь ли, Джон, — изрекла она с достоинством, поворачиваясь к нему спиной и притворяясь, что стряхивает пыль с абажура, — есть вещи, которые не во власти женщины, и, стало быть, ни один мужчина жаловаться не вправе. Не то, чтобы я нарочно так поступила, либо взяла да и переменилась — не больше, чем если бы это приключилось со мною еще в колыбельке. Что я могу поделать, коли мир меняется? Разве я виновата? — ответь! Не то, чтобы я сетовала, но говорю тебе: это не я, это обстоятельства взяли да переменились, а коли уж обстоятельства переменились, так к былому возврата нету, и тебе пристало обращаться ко мне "мисс", Джон Джефсон.

— Шут меня побери, если я понимаю, к чему ты клонишь, Элис! То есть мисс Кокс! — прощения прошу, мисс. Шут меня побери, если понимаю!

— Не ругайся, Джон Джефсон — тем паче в присутствии леди! Неприлично это.

— Сдается мне, мисс Кокс, что ветер подул из Бедлама, или, может, из Кольни Хэтч, — отозвался Джон: среди сотоварищей он слыл за остряка. — С леди я бы вольничать не посмел, мисс Кокс, но да позволено мне будет спросить, в чем тут шутка…

— Тоже мне, шутка! — воскликнула Элис. — По-твоему, умерший дядюшка и десять тысяч фунтов — это шутка?

— Господи спаси и помилуй! — отозвался Джон. — Ты серьезно, Элис?

— Еще как серьезно, и вскорости ты сам в этом убедишься, Джон Джефсон. Завтра я с тобой распрощаюсь.

— Да как же так, Элис! — в ужасе воскликнул честный малый.

— Правду говорю, — заверила Элис.

— Надолго ли? — задохнулся Джон, предчувствуя непоправимое бедствие.

— Поглядим, — отозвалась Элис: ей не хотелось умалять эффект сообщения, упомянув об предполагаемом возвращении. — Да только непохоже, чтобы богатая наследница еще долго нянькалась с чужими детьми, — добавила она.

— Но, Элис, — откликнулся Джон, — ты ведь не хочешь сказать… ты ведь не задумала… да быть того не может, Элис… ты просто вздумала подшутить надо мной…

— Еще чего не хватало! — фыркнула Элис.

— Я не про то, сама понимаешь! Я имею в виду, неужто теперь, со всеми этими деньжищами — шут их побери! — неужто между нами все кончено? Элис, ты ведь так не думаешь! — воскликнул бедняга, проглотив застрявший в горле комок.

Ему приходилось куда как непросто! Выходило, что либо он претендует на деньги невесты, либо готов от нее отказаться.

— Ну, сам рассуди, Джон Джефсон, — ответствовала Элис, — пристало ли богатой молодой леди водить компанию с парнем, который и шляпу-то толком снять перед ней не умеет в парке?

Элис и вполовину не имела в виду того, что сказала: она всего лишь хотела подчеркнуть собственную значимость. Однако же другая половина сказана была всерьез, а для Джефсона больше и не требовалось. Он поднялся, глубоко задетый.

— До свидания, Элис, — проговорил он, беря девицу за руку, которую та не отдернула. — Ты отбрасываешь то, чего за все свои деньги не купишь.

Девица коротко и презрительно рассмеялась, а Джон вышел из кухни.

На пороге он обернулся и посмотрел на девушку долгим взглядом, но Элис и не подумала смягчиться. Она высокомерно отвернулась, вне всякого сомнения, упиваясь каждым мгновением своего триумфа.

На следующее утро она уехала.