Приблизительно в то же самое время мисс Кармайкл вернулась из своей довольно продолжительной поездки. Однако после примирения с Доналом леди Арктура ожидала визита подруги с некоторым беспокойством. Она боялась рассказывать о том, что произошло в её душе из–за одного единственного стихотворения, казавшегося ей просто чудесным и так её очаровавшего. Она так же сильно не хотела показывать эти стихи Софии, потому что была уверена, что подобные строки не вызовут у неё одобрения. Арктура знала, что подруга лишь посмеётся над ними, и совсем не так добродушно, как Кейт Грэм, которая всё же видела в них какую–то красоту. Для неё самой и стихотворение, и кропотливое изучение того, как оно было написано, стали настоящей живительной влагой и пробудили здоровые семена поэзии, до сих пор незримо и бесплодно дремавшие в её душе, а семена эти ожили, проросли и тут же дали первые побеги. Понятно, почему с того времени стихи Донала стали для неё чем–то удивительным и почти священным. Кроме того благодаря всем этим переменам Арктура не могла не почувствовать, что в натуре мисс Кармайкл было что–то противоестественное. Она не знала, что именно это был за изъян, умственный, душевный или духовный; скорее всего, и то, и другое и третье. Конечно, думала Арктура, София многое знает гораздо лучше и у неё неизмеримо больше здравого смысла. Но с другой стороны, разве она не готова была удовлетвориться гораздо меньшим, чем то, что способно удовлетворить любую подлинно жаждущую душу? Если Арктура будет и дальше верить подобно тому, как верит её подруга, это доведёт её до безумия! Должно быть, Софии просто нужно меньше, чем ей! Как она может любить такого Бога, в которого, по её собственным словам, беспрекословно верит? Ведь Бог должен быть по меньшей мере таким же прекрасным, каким способен вообразить Его сотворённый Им человек! Правда, мисс Кармайкл наверное, скажет, что её убогое земное воображение не должно устремляться к столь высоким предметам… Aх, ну почему Бог не откроется ей Сам? Почему не скажет ей что–нибудь прямо от Себя? Почему она всё время вынуждена слышать о Нём из вторых рук? Бедная Арктура! Из вторых рук? Нет, скорее из трёхсотых или тысячных! А ведь всё это время она могла бы беседовать с Самим Богом, явленным в человеческом обличье, узнавая о Нём то, чего её воображение не могло бы ни породить, ни даже воспринять, — невыразимую щедрость Его красоты и Его совершенную, преданную, нежную любовь к Своим творениям, детям Своего Отца.

Пока мисс Кармайкл не было рядом, Арктура с гораздо меньшим усилием и напряжением думала о таких вещах, которые в присутствии старшей наставницы казались ей ужасными и безнадёжными. Но теперь, когда София вот–вот должна была появиться в замке, девушка начала чувствовать себя страшной грешницей из–за того, что осмелилась сама размышлять о Боге, Который был к ней ближе, чем любые её размышления. Какую нездоровую власть взяла над ней подруга! А что если они встретят в замке Донала, и София увидит, что она ему улыбается? Несмотря на подобные мысли, Арктура приняла твёрдое решение, в котором, кстати, крылся залог её грядущего освобождения: что бы ни случилось, она ни на йоту не изменит своего отношения к мистеру Гранту! Если уж она хочет быть по–настоящему благочестивой, прежде всего ей придётся быть совершенно честной! Они больше не разговаривали с Доналом о поэзии, как бы сильно ей этого ни хотелось. Однако недавно Арктура сочла своим непременным долгом (откуда к ней пришла эта мысль, неизвестно, но только не от мисс Кармайкл, которая одобряла лишь поэтов вроде Янга, Поллока и Джеймса Монтгомери) прочесть «Потерянный рай» Мильтона. Она очень хотела поговорить об этом с Доналом, но не решалась.

Когда мисс Кармайкл навестила свою подругу, она сразу же заметила, что та переменилась. Однако София никогда ничего не говорила и не делала без тщательных предварительных размышлений. Она была настолько уверена в здравости своих выводов и ей так сильно нравилось рассуждать, что когда у неё внутри неожиданно возникало какое–то сиюминутное побуждение, она почти всегда отвергала его. Разум прочно восседал на престоле её жизни, а чувства робко прятались где–то у его подножия. Во всём облике Арктуры было что–то такое, что немедленно напомнило Софии Кармайкл тот единственный раз, когда застенчивая хозяйка замка повела себя с ней на равных и даже осмелилась ей возразить. Это случилось, когда София с пренебрежением отозвалась о её любимом домашнем щенке. Ради животных Арктура была готова решиться на самый жуткий духовный кошмар, какой только знала: ведь они не были прокляты Богом, как люди, и потому их можно было защищать! В тот день она так явно обиделась на свою подругу, что мисс Кармайкл сразу поняла: если она хочет и дальше удерживать своё влияние, ей не стоит больше возбуждать в Арктуре дух природного достоинства, особенно когда речь идёт о мелких предрассудках. Поэтому сейчас она вела себя осторожно, почти ничего не говорила, но внимательно наблюдала за своей младшей подругой и тайно делала про себя кое–какие выводы, хотя всё время с искренним и простодушным видом смотрела ей в глаза. Некоторые попытки заглянуть в душу другому человеку не назовёшь ничем иным, как предательством. Всякий раз, когда под личиной дружбы любопытство и хитрость превозмогают уважение, совершается коварная измена, ведь один из друзей пытается ухватить больше, чем другой сознательно и добровольно готов ему отдать.

Девушки решили немного погулять возле замка. Возвращаясь, они встретили Донала, вышедшего на прогулку с Дейви. Арктура и Донал поклонились, приветливо улыбнувшись друг другу; Дейви остановился, немного поговорил с кузиной и её гостьей, а потом бросился вдогонку своему учителю.

— Вы всё ещё посещаете уроки Нового Завета, моя милая? — поинтересовалась мисс Кармайкл.

— Да. По–моему, пока вас не было, я пропустила только одно занятие, — ответила Арктура.

— Прекрасно! Значит, не оставили вашего ягнёнка на сожрание волку?

— Я начинаю сомневаться, что мистера Гранта можно назвать волком.

— Неужели? Неужели он так успешно прячется в овечью шкуру? А вы не думаете, что со временем он намеревается задрать не только ягнёнка, но и его пастуха? — сказала мисс Кармайкл, намеренно бросив на Арктуру испытующий взгляд.

— А вы не думаете, что если человек не способен ничего сказать, то ему лучше вообще не приходить? — спросила Арктура. — Ведь простое молчание можно истолковать как согласие.

— Но вы всегда можете возразить! Сказать, что это неправда! Сказать, что вы ни в малейшей степени с ним не согласны!

— А если я не уверена, что не согласна?

«Так я и предполагала! — подумала мисс Кармайкл про себя. — Я должна была это предвидеть!»

— Но если вы не уверены, что согласны, — вслух произнесла она, — всегда можно сказать: «Я не могу сказать, что соглашаюсь с вами». Это весьма осмотрительно и безопасно. И вообще, лучше всегда признать меньше, чем вы готовы утверждать, а не больше.

— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду. Но если уж речь зашла о меньшем и большем, я могу сказать одно: для того, чтобы меня спасти, нужно гораздо больше, чем я думала, и я ещё не слышала ничего такого, что показалось бы мне достаточным.

— Вы что, хотите сказать, что Бог не сделал для этого всего необходимого?

— Нет. Я только надеюсь, что Он сделал гораздо больше, чем я осознаю.

— Что может быть больше, чем послать Своего Сына, чтобы Он умер за наши грехи?

— В самом этом заключено гораздо больше смысла и значения, чем вы полагаете.

— Нам всего лишь нужно верить, что Христос это сделал.

— Я не уверена, что Христос умер за мои грехи.

— Он умер за грехи всего мира.

— Значит, я спасена!

— Только если верите, что Он совершил искупление ваших грехов.

— Тогда получается, что я не могу быть спасена до тех пор, пока не поверю, что буду спасена. Но я не могу поверить в то, что буду спасена, пока точно об этом не узнаю.

— Вы просто придираетесь к словам, Арктура. Значит, вот чему вы научились у мистера Гранта? Ах, не нужно мне было уезжать!

— Ничего подобного, — сказала Арктура, чуть выпрямившись. — Простите, если я сказала что–то не так, но на самом деле я ещё ничего толком не знаю. Иногда мне кажется, что я схожу с ума.

— Арктура, милая моя, я сделала для вас всё, что было в моих силах. Если вы считаете, что мистер Грант научит вас чему–нибудь получше, то боюсь, никакие предостережения уже не помогут.

— Если бы я действительно так думала, то, наверное, да, предостережения были бы напрасны. Только я боюсь, что это не так. Я уверена лишь в одном: учение мистера Гранта гораздо больше по душе…

— Неосвящённому сердцу, — закончила за неё мисс Кармайкл.

— Неосвящённое сердце, — немедленно откликнулась Арктура, сама удивляясь своей смелости и растущему внутри ощущению силы и свободы, — нуждается в Боге ничуть не меньше, чем освящённое. Но разве человеческое сердце может оставаться совершенно неосвящённым, если оно жаждет увидеть Бога таким прекрасным и благим, чтобы можно было поклоняться Ему всеми силами любви и восхищения? Или Бог не настолько прекрасен и благ?

— Мы должны поклоняться Ему, каким бы Он ни был.

— Но разве мы могли бы любить Его всем сердцем, не будь Он по–настоящему достоин любви?

— Даже если бы Он казался нам иным, от этого Он не становится менее достойным нашего поклонения. Мы должны поклоняться Его справедливости не меньше, чем Его любви, и Его силе — не меньше, чем справедливости.

Арктура ничего не ответила. Последние слова упали ей на сердце глыбами холодного льда. Однако они не настолько поколебали её сейчас, как могли бы ещё некоторое время назад. «Я спрошу об этом мистера Гранта, — подумала она про себя. — Я уверена, что он с этим не согласится! Разве можно поклоняться силе точно так же, как любви? Я начинаю подозревать, что София не понимает, о чём говорит. Если бы я создала какое–нибудь существо, которому для более–менее сносной жизни нужна моя искренняя любовь, а потом отказалась бы его любить, неужели это не было бы самой настоящей жестокостью? Разве не я сама была бы в этом виновата? Разве Бог мог бы оставаться Богом, будь Он виновен в чём–то подобном, сделай Он что–то несовершенное или некрасивое? София считает, что исходя из того, какие поступки мы считаем правильными для себя, мы не можем судить о том, что будет правильно для Бога. Но если Бог не считает верным то, что кажется верным мне, значит я вынуждена идти против собственной совести и грешить, ради того, чтобы угодить Ему! Получается, что моя совесть — вовсе не голос Божий, живущий у меня в душе. Тогда каким же образом я сотворена по Его образу и подобию? Что это значит? Но ведь Его образ искажён в нас грехопадением… Значит, я вообще не могу сказать, какой Он? Тогда как мне Его любить? Я никогда не смогу полюбить Его! Какое несчастье! Я не Его дитя!»

После того, как мисс Кармайкл холодно и печально с ней попрощалась, леди Арктура ещё долго мучилась всё теми же бесконечными вопросами и сомнениями. Получается, она не сможет уверовать в Бога, пока не сделает того, чего не в силах сделать. Лишь в этом случае Он посмотрит на неё с благосклонностью, и она сможет довериться Ему. Только что это будет за Бог? Неужели можно отдать Ему сердце, жаждать Его присутствия и мечтать о том, чтобы провести с Ним вечность? Затем Арктура сравнила мисс Кармайкл с Доналом Грантом и подумала, что вероятности оказаться правым у него ничуть не меньше, чем у Софии. Как же увериться в том, каков Бог на самом деле? Как можно быть уверенной хоть в чём–нибудь? Как узнать правду? А вдруг выяснится, что на самом деле Бог такой… такой, какого она никогда не могла бы полюбить?

На следующий день было воскресенье. Дейви и Донал нагнали леди Арктуру, когда она брела домой из церкви. Увидев рядом учителя, она невольно повернулась к нему и спросила:

— Мистер Грант, как узнать, каков Бог на самом деле?

— Однажды Филипп попросил Его: «Господи покажи нам Отца, и довольно для нас». А Иисус ответил: «Сколько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца. Как же ты говоришь: «Покажи нам Отца»? 

Так ответил ей Донал, не сказав ни единого слова от себя. Дальше они пошли рядом втроём, и минут десять ни один из них не говорил ни слова. Наконец Арктура сказала:

— Если бы я только могла увидеть Христа!

— Чтобы узнать, какой Он, необязательно видеть Его своими глазами. Вы можете прочитать слова людей, знавших Его и писавших о Нём. Это первый шаг к тому, чтобы понять Его, а ведь понимать — и значит видеть по–настоящему. А второй шаг состоит в том, чтобы делать то, что Он скажет. Когда вы научитесь понимать Его, то увидите своего Бога.

С того дня искания Арктуры обрели новое направление. Странно, что можно много раз выслушивать одну и ту же истину, но так никогда и не услышать её. Сердце слышит лишь то, что способно услышать. Посему Бог прощает людям времена неведения и оставляет их ; но горе тому, кто не слушает того, что способен услышать!

Тем временем лорд Форг, так и не сумевший ни увидеть Эппи, ни получить от неё весточку и всё больше ощущающий свою вину за недомогание её деда, решил принять приглашение (которое раздобыл для него отец) провести три–четыре недели в семье родственников на севере Англии. Он был бы рад возможности перед отъездом передать Эппи письмецо, но не нашёл ни одного человека, которому мог бы доверить столь деликатное поручение, а Дейви слишком явно находился под влиянием своего учителя. Поэтому он уехал, ничего ей не сообщив, и Эппи вскоре решила, что он покинул её навсегда.

Какое–то время она плакала, но в конце концов почувствовала даже некоторое облегчение оттого, что всё хоть как–то разрешилось, потому что никак не могла себе представить, как им удастся пожениться. Ей самой было бы довольно любить его до конца жизни, говорила она себе, даже не будь у неё никакой надежды выйти за него замуж и даже если бы о женитьбе вообще не было сказано ни единого слова. Вот только нужна ли ему будет её любовь?

Эппи сильно в этом сомневалась и потому со многими слезами отказалась от всякой надежды — или, по крайней мере, думала, что отказалась. Всё–таки он любил её, и это было прекрасно! В её сердце жило много хорошего, и ей не чужда была некоторая мудрость несмотря на легкомыслие, позволившее ей увлечься столь недостойным воздыхателем. Искушение было велико. Пусть ухаживания лорда Форга по самой своей природе были мимолётными и недолговечными, они всё равно доставляли ей немало радости. Не знаю, была ли её любовь к нему по–настоящему глубокой, да и кто может об этом судить?

Женщина любит даже там, где мужчина не способен увидеть ничего, достойного любви, и пока она не утратила способности любить, жалость к ней будет излишней.

Для Эппи дни проходили унылой чередой, но в сердце леди Арктуры зародилась великая надежда, надежда на то, что весь мир лежит в ладони — нет, в сердце Того, Кого однажды она, быть может, ясно увидит внутренним оком, всей глубиной своей души; увидит и убедится, что Он есть не кто иной, как сама Любовь. И не такая любовь, которой можно поступиться, но самое сердце, изливающее, обнимающее и венчающее всю любовь, которая только есть на белом свете.

Донал молился Богу за леди Арктуру и ждал. Её час ещё не настал, но уже подходил всё ближе и ближе. Всякого, кто готов прийти, Отец приводит к Иисусу. Ученик не выше своего Учителя; он не должен торопить назначенный срок и тащить к Нему человека, который ещё ничего не знает о Боге. Ему не нужно отчаиваться и тосковать о неверующей душе, как будто Бог позабыл о ней. Право, из нас получатся странные помощники Богу, если мы станем полагать, что Ему Самому нет до этого никакого дела и Сам Он ничего не предпринимает! Уповать на Бога, помня, что Он страстно жаждет искупить Своё творение, и неизменно быть готовыми засучить рукава, как только это понадобится, — вот вера, достойная Божьих соработников на Его ниве!