Когда Стивен Кеннеди услышал, что Эппи вернулась жить к деду с бабкой, у него в сердце ожила слабая надежда. О том, что произошло между нею и Форгом, он ничего не знал, но видел, что Эппи ходит грустная. А вдруг он сможет чем–то ей помочь? Разлука вселяла в его душу всё более нежные чувства и мысли о неверной возлюбленной. Он готов был всё простить и отмести все подозрения, если она снова позволит ему любить её. До сих пор застенчивость и скромность мешали ему подойти к ней, но теперь он почти всё время прохаживался неподалёку от дома Коменов в надежде хоть одним глазком увидеть Эппи. Когда она начала выходить в город, Стивен неизменно следовал за ней по пятам, но всё время зорко следил за тем, чтобы она его не видела. Она же была настолько погружена в свои мысли, что ничего не замечала.

Наконец однажды вечером Кеннеди набрался–таки смелости и решил, что непременно подойдёт и поговорит с ней. Вечер был тихий и светлый. Одна половина улицы утонула в причудливых чёрных тенях, другая неярко светилась бледной лунной желтизной. На светлой стороне люди, стоящие у дверей своих лавочек, могли без труда увидеть и узнать своих соседей, живших за два–три дома, а на тёмной даже самые близкие друзья могли разминуться, не разглядев друг друга. Кеннеди видел, как Эппи зашла в лавочку булочника, и укрывшись под тенью близлежащей крыши, стал дожидаться, пока она снова выйдет, решив, что обязательно заговорит с нею. Эппи не было довольно долго, но рыбаки — люди терпеливые и привыкли ждать. Наконец она появилась. Однако к тому времени несмотря на неистощимое терпение решительности у Кеннеди поубавилось, и потому, когда девушка вышла из лавки, он спрятался в углубление арки, подождал, пока она пройдёт мимо, и ещё раз украдкой последовал за ней. Он прошёл всего несколько шагов, но в нём вдруг проснулась то ли новая смелость, то ли простое отчаяние, и не успел он опомниться, как уже стоял перед Эппи, словно чья–то рука взяла его за шиворот и поставила прямо у ней перед носом. Когда он выступил из темноты, девушка вздрогнула от испуга и сдавленно вскрикнула.

— Не бойся, Эппи, — успокоительно заговорил Стивен. — Я и волоса на твоей голове не трону. Лучше пусть меня самого повесят.

— Уходи, — отрезала Эппи. — Кто дал тебе право стоять у меня на пути?

— Прав–то у меня и нет никаких, разве только люблю я тебя больше прежнего, — сказал он. — Не знаю, поверишь ли, позволишь ли сказать тебе об этом.

Всё это время Эппи ждала от него упрёков и возмущённого негодования, но теперь его робкие, ласковые слова тронули ей сердце, и она неожиданно для себя закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Если я чем–то могу облегчить тебе это горе, Эппи, — продолжал Кеннеди, — ты только скажи! — Я не стану больше просить твоей руки; знаю, ты этого не хочешь. Но если можешь, постарайся увидеть во мне друга — не тебе, так твоим старикам! — который готов помочь вам в любой беде. Ради тебя я на всё готов. Хочешь, хоть прямо здесь на колени встану, только скажи. На себя мне теперь наплевать, лишь бы сделать что доброе для другого. А уж кому мне хочется помочь больше всех на свете, как не тебе?

Вместо ответа Эппи продолжала безутешно рыдать. Она чувствовала себя совсем несчастной. Она уже почти убедила себя, что между нею и лордом Форгом всё кончено, и не будь ей так стыдно, наверное, позволила бы Кеннеди утешить себя на правах старого друга. В голове у неё всё так перемешалось и перепуталось, а вокруг всё было таким серым и нерадостным, что она могла лишь стоять и плакать. Она всё плакала и плакала, и поскольку встретились они в глухом переулке, в который не выходило ни одного окна, Кеннеди, по простоте сердца и из желания утешить ту, которая совсем не заслуживала его утешения, подошёл к ней, обнял её за плечи и сказал:

— Не бойся меня, Эппи. Слишком уж душа у меня болит, чтобы на тебя сердиться. Я ведь и правда ничего от тебя не хочу, и не стал бы навязываться в помощники, кабы не был старым другом. Может, вам что–нибудь нужно? Ведь нелегко, наверное, приходится! Я слышал, с дедом–то у тебя вон какое несчастье случилось. Тут большого ума не надо, чтобы сообразить, как вам сейчас тяжко. Будь покойна: пока у моей матушки есть и кров, и пища, и деньги, она в минуту с вами поделится — и с тобой, и с твоими стариками.

Стивен говорил про свою мать, но она жила лишь на то, что приносил в дом он сам.

— Спасибо тебе, Стивен, — ответила Эппи, растроганная его великодушием, — но нам ничего не нужно. У нас всё есть.

Она двинулась дальше, прижимая к глазам передник. Кеннеди пошёл за ней.

— Если молодой граф чем–нибудь тебя обидел, — вдруг сказал он, — и если ты хочешь, чтобы он за это заплатил, то я…

С быстротой разъярённой кошки Эппи обернулась к нему, и Кеннеди увидел, как гневно сверкнули её глаза.

— Ничего мне от тебя не нужно, Стивен Кеннеди! — отрезала она. — А лорд Форг тебе вообще никто. Он и мне–то пока никто, — добавила она, внезапно почувствовав новый прилив печали и жалости к себе, и снова залилась горькими слезами.

С неуклюжестью сильного человека, робеющего перед любимой девушкой, Кеннеди опять попытался утешить её, передником вытирая ей слёзы. Как раз в этот момент из–за поворота неожиданно вывернул какой–то человек и, быстро шагая вдоль переулка, чуть не наткнулся прямо на них. Он отпрянул, остановился и хотел было пройти мимо, но вместо этого почему–то подошёл ближе и стал пристально вглядываться в их лица. Это был лорд Форг.

— Эппи! — воскликнул он тоном негодующего изумления.

Эппи вскрикнула и кинулась к нему, но он с возмущением оттолкнул её.

— Ваша светлость, — сказал Кеннеди, — Эппи не хочет меня видеть, не хочет, чтобы я её утешал. Наверное, ей теперь никто не нужен кроме вас. Но клянусь Богом, если вы хоть раз её обидите, я не успокоюсь, пока не заставлю вас в этом раскаяться.

— Идите к чёрту! — огрызнулся Форг. — Я ещё сведу с вами счёты за старое! А её можете забирать себе. Делить её с вами я не собираюсь!

Эппи боязливо накрыла ладонью его руку, но он опять отпихнул её.

— Ах, ваша светлость! — сдавленно вскрикнула она. Голос изменил ей, и она снова заплакала.

— Как могло случиться, что я застал тебя здесь, с этим человеком? — гневно вопросил Форг. — Я не хочу быть несправедливым, но все обстоятельства против тебя, милая моя!

— Ваша светлость… — проговорил Кеннеди.

— Заткнитесь! Пусть она говорит сама.

— Я с ним не встречалась, ваша светлость! Я вообще не позволяла ему к себе подходить! — всхлипывала Эппи. — Видишь, что ты натворил? — яростно набросилась она на Кеннеди, и слёзы её внезапно высохли. — Ты только горе мне приносишь! И зачем, спрашивается, ты за мной пошёл? Видишь, что наделал? Теперь его светлость и говорить со мной не хочет! Неужели мне и из дома нельзя выйти, чтобы ты за мной по пятам не шатался? Глаза бы мои тебя не видели!

Кеннеди повернулся и зашагал прочь. Эппи, опять залившись слезами, тоже повернулась было, чтобы уйти, но Форг успел убедиться, что между нею и Кеннеди ничего нет, и его попытки утешить плачущую девушку увенчались гораздо более быстрым и полным успехом, чем все старания незадачливого рыбака.

Находясь в отъезде, лорд Форг вполне спокойно обходился без общества Эппи, но вернувшись домой и не находя ничего другого, что могло бы вызвать в нём хоть какой–нибудь интерес, вновь начал подумывать о ней. До сих пор со странной смесью сожаления и облегчения он воображал, что его чувства к Эппи безвозвратно угасли. Но теперь они снова начали разгораться, и он отправился в город, смутно надеясь её увидеть. Когда он наткнулся на неё во время встречи с прежним возлюбленным, в первую секунду им овладело сильное чувство непростительного оскорбления, а вслед за ним — ещё более сильная убеждённость, что он по–прежнему до безумия в неё влюблён. Прилив былой нежности широкой волной хлынул на зыбучие пески ревности и бесследно затопил их, так что перед тем, как расстаться, лорд Форг и Эппи договорились встретиться завтра в более подходящем месте.

Донал сидел за столом в домике Коменов и читал больному вслух. У него появилась возможность познакомить Эндрю с многими сокровищами, о существовании которых старик даже не подозревал. Последние дни слабости и болезни были самыми блаженными в его жизни, ибо в это время для Эндрю Комена можно было сделать в сотни раз больше, чем для многих людей с неизмеримо лучшим образованием.

Перед тем, как войти в дом, Эппи как могла вытерла с лица следы прошедшей бури, но глаза её неудержимо сияли, выдавая радость, вновь зажегшуюся в её сердце. Когда она вошла, Эндрю посмотрел на неё и сразу же разгадал её тайну. Он прочитал всё в её лице, а Донал, сидевший с книгой спиной к Эппи, прочитал горькую новость на лице старика.

«Она виделась с Форгом, — сказал он себе. — Эх, Эндрю, поскорее бы тебе умереть!»