На протяжении всех этих страшных и трудных дней в присутствии молодого учителя Арктура всё сильнее ощущала помощь, утешение и защиту. Её ничуть не беспокоило, что он сын бедных и незнатных родителей — ведь это так неважно! — и в прошлом был обыкновенным пастухом и наёмным работником на ферме. Напротив, она всегда думала о его прежней жизни с любопытством и восхищением, пытаясь почувствовать всю прелесть его незабываемого детства и юности. Она никогда не смогла бы уловить их смысл, если бы они не переплетались так тесно с самой Природой — природой божественной, человеческой, животной, вселенской. Донал поделился с ней историей своей души, и благодаря этому Арктура прониклась настоящим благоговением ко всему, что наложило на его характер самые лучшие отпечатки: к его дому и молитвам, к его матери и отцу, к овцам и горам, к ветру и небесным высям.
Он стал для неё надёжной опорой, прибежищем, городом крепким, тенью от высокой скалы в земле жаждущей . Она доверяла ему — ещё и потому, что он никогда не просил у неё доверия, не пытался выставить напоказ свою надёжность, а вместо этого всегда указывал ей на Жизнь, на совершенный Источник их собственного несовершенного пока существа, учил её алкать и жаждать Божьей праведности, уверенно полагаясь на то, что наступит день, и жажда эта непременно утолится. Когда–то она доверилась мисс Кармайкл, правда, не всем своим существом, а лишь рассудком, но в результате и рассудок, и подруга завели её совсем не туда. Донал же учил Арктуру, что единственный проводник к истинной, святой свободе — это послушание, послушание не человеку, но Богу, и тем самым помог ей сокрушить узы тех традиций и преданий, которые в виде авторитетных высказываний той или иной церкви накладывают тяжкие и горькие бремена на души людей. Казалось, для Донала не существует никакого иного поприща в жизни кроме самого Христа, что бы там ни говорили все церкви в мире. Где бы он ни появлялся, ему неизменно предшествовало ощущение мира, оповещавшее о его приходе незримым сиянием покоя и напоминавшее Арктуре о тёплых летних сумерках после захода солнца. Она не спрашивала себя, как она сама относится к Доналу, и у неё ни разу не возникло подозрения, что она потихоньку в него влюбляется. Если она и была, как говорится, в опасности, то сама эта опасность была лучше, чем любое безопасное прозябание.
Утром она не вышла к завтраку. Оказалось, миссис Брукс уговорила её снова денёк–другой полежать в постели. Арктура повторяла, что на самом деле у неё ничего не болит, но почему–то чувствовала себя такой усталой, что была не в силах даже оторвать голову от подушки. Она хорошо спала ночью и ни о чём не тревожилась. Она послала Доналу записку с просьбой отпустить к ней Дейви, чтобы тот ей почитал, и дать ему книжку, полезную для них обоих.
Дейви с радостью побежал к ней, и Донал увидел его только на следующее утро, когда он появился в классной комнате.
— Ой, мистер Грант, — воскликнул мальчик, — знаете, какая Арки хорошенькая, когда лежит в постели? Такая бледная и такая милая! И говорит так тихо и ласково. Знаете, как она была благодарна, что я пришёл ей почитать? Я ещё никогда не видел её такой. Как будто она только что помолилась, и Бог обещал, что непременно даст ей всё, о чём она просила.
Донал немного встревожился, но надежда вскоре превозмогла всякие сомнения. Должно быть, она действительно начала обретать тот покой, что приходит лишь тогда, когда человек осознаёт рядом с собой Божье присутствие. Но откуда эта бледность? Неужели она умрёт? Сердце его пронзила острая боль. Без неё ему будет тяжело оставаться в замке даже ради Дейви!
Донал, как и Арктура, даже не помышлял о том, чтобы влюбляться. Он уже любил однажды, и душа его всё ещё не успокоилась, хотя в ней жила уже не сама боль отвергнутой любви, а лишь воспоминание о былом страдании. Он был вполне удовлетворён тем, что определил для него Всевышний Отец человеков: любить он больше никогда не будет! Но он не хотел скрывать от себя, что дружба с леди Арктурой и та помощь, которую он протягивал ей в ответ на её просьбу, привнесла в его жизнь новую и свежую струю. Уже давно, когда в его сердце впервые шелохнулась сила и он начал слагать свои песни в полях и на горных пастбищах, Донал почувствовал, что самое достойное в мире дело — это освещать истинным светом затенённые жизни отчаявшихся братьев и сестёр. Ведь именно для этого пришёл на землю Сам Господь! Даже тоска и печаль не вытеснили этого из его памяти — ну, разве что на неделю или вроде того. Боль ещё мучительно терзала его, когда он вдруг как бы проснулся, вспомнил о том, ради чего живёт, и почувствовал раскаяние, самоосуждение, почти презрение к самому себе. Нет, он должен радоваться, что сумел помочь этой милой девушке, чья жизнь, казалось, была окутана в непроницаемую тайну и замешательство, которые всё время подбирались к ней ближе и ближе; радоваться не только до самой своей смерти, но и всю грядущую за смертью жизнь! Это великое и благородное дело доверил ему Отец, и оно пребудет в вечности, потому что Донал помог открыть дверь человеческого сердца, чтобы туда вошёл Господь. Изнутри Арктура слышала Его стук и пыталась открыть, но так и не смогла. Трудиться рядом с Богом, помогая ближнему, — вот самое высшее призвание на свете, и единственное условие состоит в том, чтобы в доме нашем всегда присутствовал Сам Господь.
К концу недели Арктуре стало лучше, и она уже могла видеться с Доналом. Она попросила миссис Брукс поставить свою кровать к ней в спальню и превратила свой будуар в маленькую гостиную. Здесь было светло и уютно, и Донал подумал, что выбрал бы для леди Арктуры именно такую комнату. Её нынешняя спальня, куда миссис Брукс уговорила её перебраться, тоже была одной из самых больших комнат в замке, которую раньше называли Розовой гостиной. Конечно, она тоже выглядела старомодно, но была светлой и приветливой несмотря на величавость и строгость очертаний, роскошные занавеси и тёмные старинные полотна; в ней не чувствовалось простого домашнего уюта, но зато большую часть дня в окна струился яркий солнечный свет. Донал сердечно одобрил такой выбор. Оказалось, Арктура не хотела перебираться сюда раньше, потому что боялась, что радостное, приветливое окружение притупит её внутреннюю тоску и она забудет о своём истинном положении, и перестанет стремиться к истинному покою.
— Но Бог всё равно бы об этом не забыл! — возразил Донал. — Это Он насыщает праведностью тех, кто жаждет и алчет её. Отказываться от любой соломинки, которая могла бы помочь нам узнать Его ближе, — это тоже гордыня; а ведь мир, залитый солнечным светом, громче всего другого говорит об Отце светов. Если, глядя на него, мы становимся счастливее, это только помогает нам понять Бога. И потом, когда нужно, Он легко может послать облако, чтобы слегка приглушить солнечные лучи. Мы не должны сами творить себе свой мир, избирать себе наказание или придумывать себе дело. Нужно просто повиноваться Его голосу в своём сердце и с любовью принимать всё, что Он посылает.
На следующий день Арктура рассказала ему, что спокойно проспала всю ночь и видела чудеснейшие сны. Она видела, как с небольшого холма, поросшего травой, к ней навстречу сбежала маленькая девочка, назвала её мамой и сказала, как она рада, что Арктура взяла её с холодного камня и сделала её бабочкой. С этими словами девочка расправила огромные крылья, переливающиеся великолепными красками, взмыла прямо к белоснежному облаку и уселась на нём, весело смеясь.
Каждый день после занятий Дейви отправлялся к Арктуре, чтобы немного ей почитать, и у Донала появилась новая обязанность: отыскивать такие книги, которые подошли бы им обоим. Он был не слишком хорошо знаком с тем, что обычно называется лёгким чтением, и ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы отыскать среди несложных романов самые лучшие и полезные.