Но едва солнце склонилось к полудню, как Фотоген вспомнил прошедшую ночь в преддверии ночи наступающей, и вспомнил со стыдом. Он показал себя трусом — и не только перед самим собой, но перед девчонкой! — смельчак при свете дня, когда бояться нечего, ночью он дрожит от страха, словно жалкий раб! Что-то здесь не так, не иначе! На него, должно быть, наложили чары! Он съел или выпил что-то такое, что несовместимо с храбростью! Его застали врасплох! Откуда ему было знать, на что похож заход солнца? Неудивительно, что он с непривычки пришел в ужас, увидев ночь такой, какая она есть — а ведь зрелище и в самом деле жуткое! Кроме того, не видно, откуда ждать опасности! Его могли разорвать на куски, унести, проглотить — а он бы и не увидел, куда нанести удар! Юноша цеплялся за каждое оправдание, стремясь, как водится у людей самовлюбленных, избавиться от бремени стыда. В тот день он поражал охотников — нет, приводил их в ужас своей безрассудной дерзостью — и все для того, чтобы доказать себе: он не трус! Но презрение к самому себе не ослабевало. Только одно сулило надежду — решение снова бросить вызов тьме, на этот раз зная, что это такое. Куда благороднее выступить навстречу известной опасности, нежели очертя голову бросаться навстречу той, что кажется пустячной — а еще благороднее бросить вызов безымянному ужасу. Он сумеет победить страх и стереть пятно бесчестья. В обращении с мечом и с луком ему равных нет, сила и храбрость его известны, для таких, как он, существует только опасность. Поражения для него не существует. Теперь он знает, что такое тьма, и встретит ее приход с тем же спокойствием и бесстрашием, как сейчас. И Фотоген снова сказал: "Посмотрим!"

Когда солнце коснулось далекой, зубчатой гряды холмов, юноша стоял у подножия раскидистого бука: и не успело оно скрыться за горизонтом наполовину, как Фотоген задрожал, словно один из листьев позади него при первом вздохе ночного ветра. Как только сияющий диск исчез, юноша в ужасе помчался к долине, и страх его рос с каждой минутой. Презренный трус, он пробежал, промчался, кубарем скатился по склону холма, скорее упал, нежели нырнул в реку и, как и в первый раз, пришел в себя уже в саду, лежа на поросшем травою берегу.

Фотоген открыл глаза, но не девичьи глаза заглянули в них; то были только звезды, затерянные в пустошах не знающей солнца Ночи — кошмарного архиврага, коему он снова бросил вызов, но противостоять не смог. Наверное, девушка еще не вышла из воды? Он попытается заснуть, ибо двинуться не смеет, и, может быть, проснувшись, обнаружит, что голова его покоится на ее коленях, а над ним склоняется прекрасное смуглое лицо с бездонными синими глазами. Однако, пробудившись, Фотоген обнаружил, что по-прежнему покоится на траве, и хотя он вскочил на ноги, ощущая новый прилив храбрости, на охоту он отправился с меньшим рвением, чем накануне, и, несмотря на то, что жизненная сила солнца пульсировала в его сердце и венах, охотился в тот день без особого энтузиазма. Юноша почти ничего не ел, и задумчивость его граничила со скорбью. Во второй раз он побежден и опозорен! Неужели его отвага — не более, чем отблеск солнца в его же помыслах? Неужели он только мяч, коим перебрасываются свет и тьма? Что за жалкое он создание! Но ведь есть еще и третья попытка. Если он и в третий раз оплошает — впрочем, лучше не загадывать, что он подумает о себе в таком случае! Ведь и сейчас все достаточно скверно — а уж тогда!

Увы! — третья попытка тоже не увенчалась успехом. Едва солнце село, Фотоген обратился в бегство, словно за ним гнались легионы демонов.

Семь раз пытался Фотоген устоять перед наступлением ночи, набравшись сил минувшим днем, и семь раз терпел неудачу — каждый раз все более позорную, и растущее чувство стыда со временем затмило все солнечные часы и соединило ночь с ночью, так что муки уязвленного самолюбия, вечные самообвинения, утрата уверенности в себе лишили Фотогена и дневной храбрости тоже. В конце концов, от переутомления, от того, что, вымокнув до нитки в реке, юноша проводил ночь за ночью на открытом воздухе, и, главное, изнывая под гнетом смертельного страха и жгучего стыда, Фотоген не смог заснуть, и на седьмое утро, вместо того, чтобы поехать на охоту, он пробрался в замок и лег в постель. Железное здоровье, ради которого ведьма затратила столько сил, было подорвано: спустя час-другой юноша метался и стонал в горячечном бреду.