На следующее утро сразу после завтрака мистер Склейтер, понимавший, что Джиневра ещё не достигла совершеннолетия и поэтому им надо действовать со всей осторожностью, снова (и, надо признаться, с заметным удовлетворением) взял на себя обязанности опекуна и без предварительного разговора с Гибби отправился в дом мистера Гэлбрайта, чтобы с ним побеседовать. Мистер Гэлбрайт принял его с холодной любезностью, соответствовавшей его представлению о своём врождённом величии. Но его высокомерие не произвело никакого впечатления на твердолобого мистера Склейтера, чья совесть, по крайней мере, в этом деле, была совершенно чиста.

— Я пришёл сообщить Вам, мистер Гэлбрайт, — начал он, — что мисс Гэлбрайт…

— А! — перебил его лэрд. — Прошу прощения, я не понял, что Вы хотели видеть мою дочь.

Он поднялся и позвонил. Мистер Склейтер, раздосадованный его неучтивостью, замолчал.

— Скажите мисс Гэлбрайт, — сказал лэрд вошедшей горничной, — что её желает видеть преподобный Склейтер.

Девушка вернулась с перепуганным лицом и сообщила, что барышни наверху нет. Вялые губы лэрда обвисли ещё больше.

— Вчера мисс Гэлбрайт оказала нам честь переночевать под нашей крышей, — подчёркнуто произнёс мистер Склейтер.

— Чёрт побери! — воскликнул лэрд с облегчением. — Но почему? Что это такое? Вы вообще понимаете, что говорите, сэр?

— Прекрасно понимаю — как понимаю и то, что здесь произошло. Синяк от удара не украсит лицо ни одной девушки.

— Боже мой! Неужели эта дерзкая, распущенная девчонка осмелилась сказать, что я её ударил?

— Она ничего не говорила, но легко увидеть, что её действительно ударили. И если вы не знаете, кто именно, то я догадываюсь.

— Немедленно отошлите её домой, а иначе я сам приду и заберу её! — закричал лэрд.

— Если Вы желаете её видеть, приходите и отобедайте с нами. Она же пока останется в моём доме. Вы хотите, чтобы она вышла замуж за мистера Фергюса Даффа. Она предпочитает моего подопечного Гилберта Гэлбрайта, и я сделаю всё возможное, чтобы им помочь.

— Она ещё не достигла совершеннолетия, — возразил лэрд.

— В моём доме этот недостаток исправится так же быстро, как и в Вашем, — парировал священник. — А если Вы публично подадите на меня в суд, я устрою медицинское освидетельствование, и тогда мы посмотрим, что из этого выйдет.

Мистер Склейтер вовсе не стремился ускорить свадьбу. Напротив, он полагал, что её следует отложить, по крайней мере, до того времени, когда Гибби закончит колледж. От возмущения лэрд вскочил, но комната была настолько маленькой, что он снова сел. Священник откинулся на спинку стула. Он был слишком недоволен манерами хозяина, чтобы попытаться разъяснить ему все преимущества, которые тот получит, приобретя сэра Гилберта Гэлбрайта в качестве зятя.

— Мистер Склейтер, — проговорил лэрд через какое–то время. — Я донельзя изумлён, даже поражён поведением своей дочери. Оставить отцовский кров посреди ночи…

— Около семи часов вечера, — вставил мистер Склейтер.

— …и придти к чужим людям! — продолжал лэрд.

— Вряд ли нас можно назвать чужими, мистер Гэлбрайт! — возразил священник.

— Сначала Вы вынуждаете свою дочь покинуть Ваш дом, а потом удивляетесь, что она нашла пристанище у друзей!

— Она неисправимо испорчена. Она прекрасно знает, что я о ней думаю и какое основание она дала мне для этого!

— Если человек совершенно одинок в своём мнении, — заметил мистер Склейтер, — даже если это мнение касается его собственной дочери, скорее всего, он неправ. Все, кроме вас, питают к мисс Гэлбрайт глубочайшее уважение.

— Она всегда водила дружбу с самыми предосудительными личностями! — сказал лэрд.

— Что касается меня лично, — продолжал мистер Склейтер, как бы не слыша последних слов хозяина, — то я не знаю ни одной молодой леди, которую охотнее предпочёл бы в жёны своему подопечному. Хотя, насколько мне известно, приданого у мисс Гэлбрайт нет, да есть и кое–какие другие причины, по которым этот брак мог бы показаться мне нежелательным.

Прямые и простые слова священника возымели на лэрда некоторое действие. Ему стало не по себе. К совести человека можно взывать лишь тогда, когда она окончательно проснулась и захватила всё его сознание; только тогда она не станет протестующе вопить и сопротивляться. Какое–то время лэрд продолжал сидеть молча. Затем, собрав всё своё высокомерие и помпезность, он произнёс:

— Сделайте мне одолжение, сообщив моей дочери, что во избежание скандала я требую её возвращения под отцовскую крышу до тех пор, пока она не достигнет совершеннолетия.

— Если Вы пообещаете…

— Я не стану ничего обещать! — выкрикнул лэрд своим слабым, дрожащим, но жёстким голосом.

— Тогда я отказываюсь передавать ей Ваши слова. Я не буду передавать ей того, от чего сам же потом буду её отговаривать.

— Позвольте спросить, как можете Вы, служитель Христова Евангелия, восстанавливать дочь против родного отца?

— Я здесь не для того, чтобы вступать с Вами в дебаты, мистер Гэлбрайт. Мне всё равно, что Вы обо мне думаете. Если Вы пообещаете не навязывать мисс Гэлбрайт своей воли касательно её замужества, то, скорее всего, она незамедлительно к Вам вернётся. Если же нет…

— Я не стану ничего ей навязывать, — ответил лэрд. — Ей известны мои желания и она должна помнить свой дочерний долг.

— Я передам ей Ваши слова, — сказал мистер Склейтер, поклонился и вышел.

Узнав об этом вмешательстве мистера Склейтера в его дела и о том, к чему это привело, Гибби был недоволен. Он хотел жениться на Джиневре немедленно, чтобы спасти её от тиранства отца. Но он быстро согласился, что теперь, когда всё было известно и решено, ей лучше будет вернуться к отцу и ещё раз постараться добиться его расположения. Джиневра возвратилась домой в тот же день, а Гибби снова переехал к Склейтерам.

Вскоре Джиневра поняла, что отец ничуть не отказался от своего желания вынудить её поступить по его воле, но теперь в её сердце жила такая смелость и радость, что она стала не только легче переносить его оскорбления, но и вела себя совсем иначе. Она боялась его гораздо меньше и потому с большей готовностью и вниманием старалась услужить ему, предупредить его желания, а иногда даже осмеливалась на мимолётную ласку несмотря на его холодность. Его язвительные упрёки она выслушивала даже весело, как будто понимая, что он не может серьёзно говорить ей такие вещи, а когда он несправедливо ругал Гибби, не отвечала ему ни слова, зная, что только время и дальнейшие события смогут убедить его в обратном.

Она потихоньку радовалась, что отец так и не понял, кто является новым владельцем Глашруаха, и ничего ему об этом не говорила. Ей было больно при одной мысли о том унижении, которое её ждёт, если, узнав об истинном положении дел, её отец сразу же бросит Фергюса, сменив его на Гибби. Милостивее всего будет пожениться против его воли и тем самым уберечь его от открытого лицемерия и предательства по отношению к прежнему фавориту, потому что тогда никто не сможет ни в чём его обвинить, он будет страшно доволен и, лишившись повода для самоуничижения, не станет себя презирать.

Какое–то время Фергюс всё ещё надеялся. Лэрд, ослеплённый своими желаниями и ожидающий, что своими похождениями Гибби вот–вот навлечёт на себя публичный позор, не рассказал ему о решении своей дочери и её своевольной помолвке. Джиневра же считала своим долгом постараться своим поведением убедить его в том, что ничто и никогда не заставит её принять его предложение. Так прошло время до конца семестра: лэрд осыпал Гибби осуждающими насмешками, всё красноречивее нахваливая Фергюса, а Джиневра становилась всё смелее и радостнее. Раз или два Гибби приходил к ним в дом, но лэрд вёл себя так неучтиво, а Фергюс держался так грубо, что они с Джиневрой решили по возможности встречаться где–нибудь в другом месте.

В конце месяца Гибби по своему обыкновению отправился домой, сказав Джиневре, что должен присмотреть за делами в Глашруахе и приготовить дом к её приезду, правда, ничего не рассказывая ей о том, чем именно он там занят. К началу зимы поддерживающая стена была готова, терраса над ней завершена и покрыта крышей. Строители успели поставить крышу и над новым домом, так что плотники могли трудиться внутри несмотря на снег и холод снаружи. Дело продвигалось быстро, и спешить было незачем. Как только потеплело, возле дома снова появились каменотёсы. Вскоре мост был готов, в стенах старого дома появились проёмы, а новое здание увенчала задуманная башенка. Оползень окончательно запер проход маленькому ручейку, сбросив в него огромный валун, который не давал воде пробиться в прежнее русло и направлял его в Глашберн. Строители расчистили русло ручейка до самого валуна, закрепив его камнями и извёсткой, чтобы оползни больше не могли его задушить, и, следуя указаниям Гибби, так и оставили его пустым.

Единственное, что они сделали, так это пробурили в валуне отверстие и начинили его большим зарядом пороха. Вся лощина, куда Глашберн утащил вырванные с корнями сосны и кусты вместе с гравийной дорожкой и лужайкой, была теперь засажена ельником. Немного ниже Гибби построил крепкую плотину, перегородившую воду так, что она поднялась и разлилась в небольшой тихий пруд, в котором отражался весь дом. Если Джиневра согласится, Гибби намеревался поднять плотину ещё выше и превратить пруд в настоящее озеро. К тому времени, когда Гибби настала пора возвращаться в колледж, все эти нововведения были почти завершены.