не видел Алмаза около недели, а когда мы снова встретились, мальчик рассказал мне то, что я поведал вам. Меня бы, конечно, удивила точность, с которой Алмаз смог передать их разговоры с Царицей Северного Ветра, если бы я не знал к тому времени, как мудры бывают иные дети, когда речь идёт о чём-то сверхъестественном. Только вот боюсь, как бы из-за моих многочисленных рассказов люди не приняли бы мальчика за одного из тех важничающих и самодовольных маленьких чудовищ, которые всегда стараются произнести нечто умное и ждут одобрения окружающих. Если такой ребёнок умирает, из него впору делать чучело для музея, а не писать про него наивную и добрую книжку. Но Алмаза никогда не волновало, что о нём думают люди. И он никогда не стремился быть умнее всех. Самые мудрые слова слетали с его уст, когда он просил помочь ему в чём-нибудь разобраться. Он даже на Нэнни с Джимом не обижался, когда те звали его дурачком. Мальчик думал, что просто не совсем их понимает. Однако, мне кажется, что другое прозвище, которое ему дали, — Божий ребёнок — отчасти помогло ему смириться с первым.

К счастью, всё сверхъестественное интересовало меня не меньше Алмаза и поэтому, когда он пересказывал мне свои разговоры с Царицей Северного Ветра, я вовсе не чувствовал себя в незнакомом море, и хотя точно определить, насколько оно глубоко, я мог не всегда, но был совершенно уверен, что до дна здесь не достать.

— Как вы думаете, сэр, мне всё это просто приснилось? — с тревогой спросил мальчик.

— Не могу тебе ответить, Алмаз, — произнёс я. — Но в одном ты можешь быть твёрдо уверен: существует любовь ещё прекраснее той, которую дарит тебе та, кого ты зовёшь Царицей Северного Ветра. Даже если она всего лишь твой сон, такое бесконечно красивое создание не случайно приснилось именно тебе.

— Да, я знаю, — отозвался Алмаз. — Знаю.

Он замолк, но, признаюсь, выглядел скорее задумчивым, чем удовлетворённым.

Когда я увидел мальчика в следующий раз, он выглядел бледнее обычного.

— Ты снова видел свою Царицу? — спросил я.

— Да, — ответил он очень серьёзно.

— Вы куда-нибудь вместе летали?

— Нет, она со мной даже не заговорила. Я неожиданно проснулся, как всегда бывает, когда она приходит, и увидел её напротив двери в большую комнату. Она сидела точно так, как тогда на пороге своего дома, белая, как снег, а глаза её отливали синевой айсберга. Она на меня смотрела, но не пошевелилась и не произнесла ни звука.

— Ты испугался? — поинтересовался я.

— Нет. Почему я должен был испугаться? — ответил Алмаз. — Я лишь чуть-чуть замёрз.

— Долго она там оставалась?

— Не знаю. Я снова заснул. Но с тех пор я так и не смог согреться, — добавил он с улыбкой.

Слова мальчика немного меня встревожили, однако я промолчал.

Спустя четыре дня я снова заглянул в Холмы. Горничная, что отворила дверь, выглядела печальной, но я ничего не заподозрил. Когда же я вошёл в гостиную, то увидел заплаканную миссис Реймонд.

— Вы разве не слышали? — сказала она в ответ на мой вопросительный взгляд.

— Нет, а что случилось? — спросил я.

— Этим утром мы нашли нашего славного маленького Алмаза на полу большой комнаты на чердаке. Он лежал сразу за порогом, и нам показалось, что он крепко спит. Но когда мы его подняли, то увидели, что он не спит. Он…

Тут добрая женщина снова залилась слезами.

— Можно мне его увидеть? — попросил я.

— Да, — ответила она сквозь рыдания. — Вы ведь сможете сами найти дорогу наверх.

Я поднялся по винтовой лестнице и вошёл в комнату мальчика. Он неподвижно лежал на кровати, а его лицо отливало белизной мрамора. Он был прекрасен. Я сразу обо всём догадался. Все решили, что он умер. Но я-то знал, что Алмаз отправился в Страну Северного Ветра.