– Выходит, что подсознательно Джерри Литтлфорд желает резать людей ножом.
Они неторопливо шагали по Уайтхед-стрит.
– Ерунда, – отмахнулась Мокси. – Забудь об этом.
– Обычная домашняя склока? А мне показалось, что дело куда серьезнее.
– Никогда нельзя верить актеру. Он играет и в жизни, и на сцене.
– Ты ведь тоже актриса.
– Я лгу, сказал лжец, – усмехнулась Мокси. – Жаль, конечно, что он постоянно нюхает эту дрянь.
– То есть ты бы хотела, чтобы он нюхал ее в определенные периоды времени?
– Конечно. К примеру, перед съемкой эпизода, где он играет рассерженного человека. На кокаине он может напугать кого угодно.
– Это я уже видел. Но он не играл, не так ли? Это его организм реагировал на прием наркотика, так?
– Кино – это наркотик, Флетчер. Как и все искусство. Искажение перспективы. Обострение чувств. Но в обычных эпизодах кокаин только мешает. Заставляет переигрывать.
– А ты балуешься наркотиками, Мокси? Хотя бы для «сердитых» сцен?
– Разумеется, нет. У меня больше актерского таланта. – Она посмотрела на большой рекламный щит на противоположной стороне улицы. – Так хочется зайти туда. Посмотреть на спальню Хемингуэя. Комнату, где он писал. Второго такого писателя нет.
– Мокси, ты думаешь, что люди творческие живут по своим, особым нормам?
– Конечно. Талант – он всегда одинок, а потому и нормы для него особенные.
– Твой отец высказался сегодня в том же духе. Насчет того, что на первое место ставятся обязательства перед талантом. Мы говорили о его взаимоотношениях с тобой и, полагаю, с твоей матерью. Он сказал: «Многие могут поиметь женщину и зачать ребенка. Редко кому удается овладеть миром и творить для него чудеса».
– Милый О-би. Всегда умел блеснуть изящной фразой, – она помолчала. – По-моему, он прав.
– Разные правила для разных людей... Как такое возможно?
– А что тебя удивляет, Флетч? В доме ты сказал, что я не могу выйти погулять – это небезопасно. Я вот хочу, но не могу пойти в дом Хемингуэя. Хотела бы я совмещать в себе творца и бизнесмена. Тогда бы мне не пришлось перепоручать мои дела таким вот Стивам Питерманам, – она остановилась, повернулась к Флетчу. – Посмотри на меня.
– Не могу, – Флетч закрыл глаза свободной рукой, отгораживаясь от килограммов румян, пудры, помады, покрывающих лицо Мокси, от огромных солнцезащитных очков. – Ужасное зрелище.
– Я стою на улице Ки-Уэст, – продолжила Мокси. – Прекрасного города, который живет сам и дает жить другим. Но, как ты, наверное, уже заметил, я должна стоять здесь, соблюдая иные правила.
– Убили же человека.
И Флетч двинулся дальше.
– Разумеется. – Мокси вновь пристроилась рядом. На перекрестке заходящее солнце осветило их лица. – По существу все сводится к энергетическому балансу. Откуда берется творческая энергия? Если она есть, как распорядиться ею наилучшим образом? Если она истощается, как ее восстановить? Это проблема. К тому же наличие этой энергии накладывает новые обязательства. Как говорил Фредди, первостепенные обязательства. А за все отвечать невозможно. Шеф-повар не выносит очистки из кухни. Дня на это не хватит. Ни у кого нет такого запаса энергии.
Рука в руке, они шли по затененной пальмами Уайтхед-стрит.
Потом она отпустила руку Флетча.
– Я знаю твой следующий вопрос, – голос звучал, как у маленькой девочки. – Ты хочешь спросить, включают ли особые нормы, применимые к людям творческим, право убивать?
– Только не плачь. Размоешь косметику.
– Я не убивала Стива Питермана, – твердо заявила Мокси. – И для меня важно, поверишь ты мне или нет.
– Я знаю, – кивнул Флетч.
– Однако! – воскликнула Мокси. – С чего такая толпа?
– Закат.
Сотни людей собрались на набережной. Расположившись на приличном расстоянии друг от друга, их развлекали рок-группа, оркестр народной музыки, струнный квартет. Тут же жонглер подкидывал и ловил апельсины. Акробаты подбрасывали друг друга в воздух. Мужчина, одетый как Чарли Чаплин, веселил народ, имитируя походку знаменитого комика. Скромного вида молодой человек проповедовал Слово Господне. Другой молодой человек, в коричневой рубашке, со свастикой на нарукавной повязке, призывал к расовой дискриминации. Третий, пародируя двух первых, убеждал поклоняться консервированной фасоли. Каждый не мог пожаловаться на отсутствие слушателей.
За водной гладью большое красное солнце медленно скатывалось в Мексиканский залив.
Люди находились в непрерывном хаотическом движении, собирались в группы, расходились, переглядывались, смеялись, слушали друг друга, фотографировались. Флорида-Кис протянулась на сто миль от материка, словно вымя, из которого цедились сливки, молоко и грязь со всего континента. Артисты, художники, музыканты. Люди всех возрастов, компании, пары, одиночки. Семьи с детьми и без оных, дипломированные специалисты и рабочий класс, безработные, отдыхающие, пенсионеры. Наркоманы и пушеры <Распространители наркотиков (от англ. – pusher).>, золотая молодежь и отбросы общества.
– Да тут прямо-таки показ мод, – не переставала удивляться Мокси.
Действительно, разнообразие нарядов поражало. Лохмотья и изящные платья, костюмы от лучших портных и бикини, дешевые побрякушки и королевские драгоценности.
– Кто бы говорил, – Флетч насмешливо глянул на солнцезащитные очки Мокси.
– Столько людей пришли сюда ради заката, – она покачала головой.
– Такое случается каждый вечер, – заверил ее Флетч. – Даже в облачные дни.
– Ничего себе событие. Кому-то пора подсуетиться и начать продавать билеты. Я не шучу. Представь себе, какие надо приложить усилия, чтобы собрать столько зрителей в театре.
Они лавировали среди толпы, слушали музыкантов, смотрели на актеров, пока не нашли свободного местечка на парапете. Сели, свесив ноги над водой.
– Вот она, реальная жизнь, – вздохнула Мокси.
– Кстати, кто был продюсером «Безумия летней ночи»? – неожиданно спросил Флетч.
– Стив Питерман.
– Кажется, ты называла его иначе. Исполнительным продюсером или как-то еще.
– Возможно. Видишь ли, был другой продюсер. Толкотт Кросс. Я никогда его не видела. Он сделал все, что от него требовалось. Всю подготовительную работу. Подбор состава, съемочной площадки, заключение контрактов.
– И где он сейчас?
– Наверное, в Лос-Анджелесе. Он живет в Голливуд-Хиллз. А на время съемок Стив намеревался взять обязанности продюсера на себя. Находиться здесь и руководить.
– Кто из них нанял Джеффа Маккензи, а кто – Сая Коллера?
– Кросс нанял Маккензи. Питерман его уволил.
– И Питерман нанял Коллера?
– Да.
– Значит, у Питермана больше власти, чем у Кросса?
Получается, что один из сопродюсеров важнее второго?
– Именно так. Кросса, по существу, тоже наняли на работу. Поручили ему всю черновую работу, которой не хотел заниматься Питерман, А может, у него не было времени.
– Кроссу причитается доля прибыли?
– Скорее всего. Но, возможно, не такая большая, как... получил бы Стив.
Девушка, сидящая на парапете неподалеку, в обрезанных по колено джинсах, неотрывно смотрела на Мокси.
– А каким образом Стив Питерман, продюсер твоего фильма, оказался главнее своего сопродюсера, этого Кросса?
– В нашем деле все определяется одним словом. И слово это – банк. Откуда капают денежки.
– Понятно. Об этом, собствено, я и спрашиваю. Продюсер – это человек, который находит средства для финансирования фильма, так?
– Круг забот продюсера значительно шире.
Девушка в обрезанных джинсах толкнула локтем своего соседа и что-то зашептала ему.
– Но деньги на финансирование «Безумия летней ночи» добыл Стив Питерман?
– Да. Получил их от «Джампинг коу продакшн, Инс» <«Джампинг коу» (Jumping Cow) – «Прыгающая корова» – достаточно оригинальное название фирмы, чтобы привести его перевод для не владеющим английским.>.
– А что это такое?
– Независимая компания. Созданная для того, чтобы вкладывать деньги в фильмы. Их полным-полно.
– Прости, пожалуйста, но я слышу о ней впервые. И много она финансировала фильмов?
– Полагаю, что нет. Скорее всего, она только обеспечила запуск еще нескольких фильмов. Я не знаю, Флетч. Вполне возможно, что она создана группой дантистов, решивших вложить свои капиталы в кино. А может, это дочерняя компания «Интернейшнл телефоун энд телеграф»
Половина большого красного солнца уже «погрузилась» в воду. На середину бухты выплыл черный, словно сошедший со страниц старинной книги, шлюп.
– И тебе без разницы, кто платит за твой фильм? – Мокси вызывала все больший интерес у группы молодежи. – Ты же говорила, что деньги – самое важное...
Мокси вздохнула.
– Деньги добывал Стив Питерман.
Последний краешек солнца исчез. Со шлюпа «Провиденс» <«Провидение».> донесся грохот орудийного выстрела. Звездно-полосатый флаг заскользил вниз.
Зрители на набережной ответили радостными криками. В Ки-Уэст объявили о наступлении вечера. Флетч вскочил на ноги.
– Пора домой.
– Но, Флетч, после захода солнца тут еще красивее. Давай полюбуемся розовыми облаками.
– Облаков сегодня нет.
Мокси посмотрела на небо.
– Ты прав. Поднялась и молодежь.
– Пошли, – повторил Флетч. Будем идти медленно. Часто оглядываясь, – Мокси неохотно встала. – Этот закат – не последний.
Девушка в обрезанных джинсах остановилась перед Мокси.
– Я знаю, чего вы добиваетесь.
Ее приятели выстроились полукругом за спиной девушки.
Мокси молча придвинулась к Флетчу, взяла его за руку.
– Вы пытаетесь выглядеть как Мокси Муни, – и девушка рассмеялась.
– Как раз наоборот, – ответила Мокси. Рассмеялись и приятели девушки.
– Это точно, – пробасил один.
– Мокси обходится без всей этой косметики, – подтвердила девушка.
– Правда? – удивилась Мокси.
– Она и так прекрасна. Ей не нужны ни помада, ни румяна.
– Вы ее видели?
– Нет. Она где-то в Ки-Уэст.
– На Сток-Айленде, – уверенно заявил другой юноша. – Под охраной.
– Она кого-то убила, – вставила девушка.
Рука Мокси обвила талию Флетча.
– Вы действительно думаете, что Мокси Муни кого-то убила?
– Почему нет? – пожал плечами один из парней.
– А вы кто – ее двойник? – спросила вторая девушка.
– Я хочу ее увидеть, – воскликнула девушка в обрезанных джинсах. – И обязательно увижу.
– Удачи вам, – и Флетч увлек Мокси от молодежной компании.
– Вы и впрямь похожи на нее, – крикнула вслед девушка в обрезанных джинсах.
– Благодарю, – с кривой усмешкой откликнулась Мокси.
Они возвращались по Уайтхед-стрит. Небо еще освещали отблески заката.
– Знаешь, я получил истинное удовольствие от сегодняшнего разговора с твоим отцом, – голос Флетча звучал нарочито весело.
– Он тебе нравится, так?
– Я им восхищаюсь.
– Полагаю, он очень умен.
– Он такой забавный.
– После десятилетий, проведенных на сцене или перед камерой, он произносит каждую фразу так, словно она написана специально для него. Если он говорит «Доброе утро», слушающий не может не поверить, что утро и правда доброе, словно никогда раньше не слышал такого словосочетания.
– Как получилось, что он вдруг почтил тебя своим вниманием?
– Ничем он меня не почтил. Просто сел мне на шею. Вероятно, не смог найти работу. Больше он никому не нужен.
– Он позвонил тебе, написал, как-то сообщил, что хочет побыть с тобой?
– Разумеется, нет. Просто обосновался в моей нью-йоркской квартире. Я этого даже не знала. Он уже жил там, когда я приехала в Нью-Йорк несколько недель тому назад, чтобы поговорить со Стивом Питерманом. Везде валялись его одежда и бутылки. Он же сидел перед телевизором, напившись до полусмерти. Смотрел мультфильмы. Мне пришлось укладывать его в постель.
– О Господи, – ахнул Флетч. – Фредерик Муни, смотрящий мультфильмы по телевизору.
– Я и так была расстроена. Ругалась по телефону, пытаясь найти Стива.
– Ты давала ему ключ от квартиры?
– Нет. Он никогда у меня не был.
– Как же он попал в квартиру?
– Ключ он взял у швейцара. В конце концов, он же Фредерик Муни.
– Я это уже где-то слышал.
– Все знают, что он – мой отец. Я никогда не говорила швейцару, что ключ ему давать нельзя. Что еще он мог сделать? Оставить легендарного гения слоняться по вестибюлю?
– Другие правила, – покачал головой Флетч. – Может, тебе покажется это, странным, Мокси, но я чертовски рад знакомству и общению с твоим отцом. Мне с ним интересно. Видеть его, говорить с ним. Пусть даже он и путает меня с трупом.
– Ты – не труп, Флетч, – Мокси погладила его по руке. – Пока еще нет. Разумеется, если ты будешь в темноте подсовывать мне на подпись какие-то документы...
– Подумать страшно, сколько ролей он сыграл.
– Мне пришлось привезти его сюда. Что еще мне оставалось? Не могла же я бросить его в Нью-Йорке.
– Ты запаковала его в чемодан и всунула в самолет?
– Он устроил бесплатный концерт в салоне первого класса. Пропустив, естественно, пару-тройку стаканчиков. Там была девочка, лет двенадцати. Он начал рассказывать ей историю Пигмалиона. Привлек всеобщее внимание, копируя Элизу Дулитл. Начал играть все роли. Генри Хиггинса, отца. Потом спел все песни из мюзикла «Моя прекрасная леди». Люди стояли в проходах. Пришли даже из другого салона.
– Великолепно.
– Это же безумие! – воскликнула Мокси.
– Да, безумие. Но маленькая девочка никогда не забудет это представление. Как и остальные пассажиры. Фредерик Муни, играющий пьесу Шоу на высоте девять тысяч метров.
– Безумие! Безумие! Безумие!
– А мне нравится.
– Нарушение правил безопасности. Столько людей в проходах. Самолет – не сцена.
– Талант не подчиняется привычным правилам.
– Он – пьянчуга. Сумасшедший пьянчуга.
– Но ты его любишь.
– Естественно. Иначе и быть не может.