Флинн отодвинул стул от стола и тихо пробормотал:

— Вот вам и птички с рыбками!..

В конце каждого куплета члены клуба «Удочка и ружье» громко стучали пустыми пивными кружками по дубовой столешнице.

Присутствующие расселись за большим круглым столом в том же порядке, что и днем, за ленчем. Оленд — слева от Флинна, Уэлер — справа. Данн Робертс сидел между Олендом и Рутледжем.

А вот Коки не было.

Ни Д'Эзопо, ни Флинн не присоединились, разумеется, к дружному хору. Уэлер улыбался и легонько постукивал кружкой по столу.

Откинувшись на спинку стула и сложив руки на коленях, Флинн терпеливо выслушал еще два куплета в исполнении шумного хора, которое не требовало ни слуха, ни голоса и сопровождалось громким стуком пивных кружек о дерево.

Сидевшие напротив через стол Эрнст Клиффорд и Эдвард Бакингем тоже пели, стучали и дико хохотали при этом. Филип Арлингтон исполнял ритуальное действо с невероятной серьезностью и усердием. Томас Эшли пел, словно повинность отбывал. Сидевший правее от Флинна Роберт Лодердейл подпевал тоненьким фальцетом и усиливал звуковой эффект, побрякивая браслетами. Слева от Флинна Венделл Оленд размашисто жестикулировал, словно вел в атаку сотни людей. Данн Робертс сильнее всех колотил по столу кружкой, и на ней, и на столе уже появились вмятины. Чарлз Рутледж пел и стучал с педантичностью прирожденного хормейстера.

И Флинн подумал, что если это представление входит в ежевечерний ритуал, то вчера в это же время среди них сидел Дуайт Хаттенбах — на стуле Флинна или Коки — и вот так же пел и стучал кружкой вместе с остальными. И если повадки и манеры были у каждого свои, чем же, интересно, отличалось пение Хаттенбаха?..

И ничто в этом ритуале, в этом проявлении мальчишеской бравады, не подсказывало, кто же из членов хора изрешетил ему потом дробью голову.

Хаттенбах мертв.

А традиция жива. Традиция продолжается, вне зависимости от того, что произошло.

— Трам-тара-рам! Трам-тара-рам!

Когда наконец все понемногу успокоились и настала относительная тишина, Флинн снова придвинул стул к столу.

Все смотрели на него. Ждали реакции.

Флинн тихо спросил:

— Скажите, а эти… сосуды, эти кружки для пива, можно назвать бокалами?

— Да, — кивнул Арлингтон, — почему бы нет.

— Ну а жестянками их когда-нибудь называют?

Рутледж раздраженно бросил:

— Вполне возможно.

Флинн погрузился в молчание.

— А почему вы спрашиваете? — сказал Робертс.

— Да так, просто интересно, — сказал Флинн. — Просто гадаю на тему, откуда могло произойти слово «о-бо-жест-вление».

Робертс так и покатился со смеху.

Д'Эзопо прикрыл ладонью глаза.

Тейлор с вьетнамцем начали подавать обед, состоящий из отварной рыбы и брокколи. Если и существовало на свете блюдо, которое Флинн ненавидел больше брокколи, так это была именно отварная рыба. И вот, поданные вместе, эти кушания заставили его пожалеть, что он вообще явился к обеду.

А также предположить, что вслед за ними последует и соответствующий десерт — какой-нибудь пудинг из тапиоки.

Еще будучи ребенком, Флинн пришел к твердому выводу, что, если бы жизнь состояла из поедания отварной рыбы, брокколи и пудинга из топиоки, родиться на свет не имело бы смысла.

Лодердейл разглядывал свою музыкальную шкатулку.

— Вы правы, Флинн. «Фа» не хватает.

— Жаль, что нельзя сказать того же о всей этой чертовой штуковине.

Лодердейл поставил шкатулку на стол.

Рутледж спросил:

— А где Конкэннон?

Флинн ответил:

— Должно быть, разнюхал, что будут подавать на стол.

Д'Эзопо прикрыл глаза уже обеими руками.

— Кто-нибудь знает, где Конкэннон? — громко спросил Рутледж.

— Мы оставили его порцию на кухне. В тепле, чтоб не остыла, — сказал Тейлор.

— Может, гонга не слышал? — хихикнул Лодердейл.

Музыка в шкатулке иссякла.

— Говорит, что хочет остаться здесь, — заметил Арлингтон, обращаясь к Клиффорду. — В домике на берегу озера. И жить тут до тех пор, пока не придет час отправиться в последний путь. Говорит, что ехать ему просто некуда. Жена умерла лет десять тому назад от той же болезни. Где-то в Вермонте есть дочь, но она его, очевидно, просто не выносит.

— Ее, бедняжку, можно понять! — бросил Бакингем и рассмеялся.

— А сын отбывает солидный срок в тюрьме, на Гавайях. Залетел по глупости. Кажется, нанесение тяжких телесных…

— Но завтра-то он с нами идет? — осведомился Рутледж. — Что он сказал?

— Сказал, что хочет пойти, — ответил Арлингтон. — Что будет ходить, пока не свалится с ног. Этот Хевитт — крепкий орешек.

— А я его сегодня днем видел, — сказал Оленд. — Мчался вдоль озера с мертвым оленем на плечах. На мой взгляд — человек совершенно здоровый и сильный.

— Завтра все мы собираемся на охоту, Флинн, — сказал Рутледж. — На оленей. Составите компанию?

— Охотно, — ответил Флинн. — Куда все, туда и я.

— Замечательно! — воскликнул Клиффорд. — В кладовой, как вам известно, полно ружей. Но я бы хотел, чтоб после обеда вы взглянули на мой винчестер. У меня…

— Я винчестер брать не собираюсь, — сказал Флинн.

Д'Эзопо поднял на него глаза. На лице Флинна отчетливо читалось отвращение.

— Собираетесь охотиться на оленей без ружья? — удивился Оленд. — Скажите-ка, а вы, случайно, не поклонник стрельбы из лука? Или же намерены поразить оленя стрелами своего разума?

— Вы ведь, кажется, специально разводите оленей здесь, на территории клуба «Удочка и ружье»? — спросил Флинн.

— Да, — кивнул Бакингем. — И рыбы в озере у нас тоже полно.

— И у большинства из вас есть жены, верно?

— Да, — ответил Робертс.

Флинн помолчал, потом буркнул, глядя в тарелку с брокколи и рыбой:

— Тогда не хватит ли всего этого «трам-тара-рам»?..

Интересно, что подают на обед в «Трех красотках Беллингема», подумал он. А потом вспомнил, какие вкусные наваристые супы готовит его жена.

Беседа за столом превратилась в серию монологов. В основном рассказывались разные охотничьи и рыболовные истории, достаточно яркие и занимательные, причем рассказчик выставлялся в самом выгодном свете. Клиффорд отделался довольно скромным повествованием: одному лишь Робертсу достало чувства юмора посмеяться над собой.

Мужчины все чаще стали вставать из-за стола и совершать набеги на бочонок с пивом, голоса звучали все громче, истории рассказывались все более невероятные. Повышенные тона постепенно одерживали верх над достоверностью.

Было ясно, что все присутствующие уже слышали большую часть этих историй и прежде. Лишь Оленд клялся и божился, что слышит их впервые. А потому почти каждый рассказчик доводил свое повествование до конца, несмотря на то что на лицах слушателей явственно отражалась скука.

Когда Лодердейлу надоедало слушать, он включал музыкальную шкатулку, и в комнате снова и снова гремел свадебный марш без ноты «фа».

На десерт подали пудинг из тапиоки.

За кофе Данн Робертс хорошо поставленным и натренированным на митингах голосом вдруг заявил:

— Лично мне хотелось бы знать, удалось ли Д'Эзопо, Флинну и его верному оруженосцу Конкэннону выявить какие-либо новые факты, связанные с убийством Хаттенбаха?

— Мы с комиссаром Д'Эзопо собираемся встретиться после этой разгрузочной трапезы, которая тут называется обедом, — сказал Флинн, — и обсудить кое-какие подробности.

Д'Эзопо поставил кружку на стол.

— Но хоть что-то сказать нам можете? — спросил Робертс.

— Да, кое-что могу, — ответил Флинн. — Следует признать, меня до определенной степени греет тот факт, что Хаттенбаха убил человек не посторонний. Местные жители знают о существовании клуба «Удочка и ружье», знают, что здесь находится довольно необычное заведение. Полагаю, они отрицательно относятся к тому, что приходится так далеко ехать в объезд, что им не разрешается рыбачить и охотиться на территории клуба, что две тысячи акров превосходной земли никак не обрабатываются, что здесь им не светит ни рабочих мест, ничего и никому. Ну разве что за исключением Карла Морриса, который управляет пустующим мотелем, да тех как минимум пяти женщин-операторов, работающих на коммутаторе. Которым, я полагаю, прекрасно платят за то, чтоб держали рот на замке. Те же блага распространяются и на такие столпы местного общества, как шериф полиции, он же начальник дорожной службы, да сельский врач. А также, возможно, и на нескольких других лиц, которые вдруг могут поддаться искушению, то есть выложить правду. Я не в состоянии пока судить о том, сколь глубоко ваше влияние и сильна власть. Столь ли она впечатляюща, как все эти охранники, собаки и изгороди. Но, похоже, вам хватило времени на то, чтоб убедить в этом окружающих. — Флинн выбил пепел из трубки в медную пепельницу.

Арлингтон улыбнулся Рутледжу, Рутледж — Оленду.

В комнате снова зазвучала мелодия «Свадебного марша».

— Не уверен, что вы поняли, о чем это я, — Флинн поднялся, словно давая тем понять, что обед закончен. — Похоже, что ни один из местных жителей, ни один из ваших партнеров или компаньонов вне клуба «Удочка и ружье», ни один из родственников, не являющийся членом этого клуба, не знает вас достаточно хорошо. Настолько хорошо, чтоб попробовать пробить всю эту оборону, проникнуть сюда и убить. А возможно, им просто нет до вас дела…

Уже на выходе из столовой, Флинн услышал тихий голос Клиффорда:

— Трам-тара-рам!