— Эй, Рафаэло!
Проходя мимо ящика, в котором жила Мама, Рафаэль забыл повернуться и поздороваться с ней. В руке он нес полную банку пива.
— Привет, Мама!
Щурясь от солнечного света, Рафаэль смотрел на необъятных размеров женщину, сидевшую на кровати лицом к маленькому окошку.
— Ты сегодня красивый, Рафаэль.
Он оглядел себя.
— Новая рубашка. Новые джинсы.
— И новые платья для Риты.
Рафаэль ступил в тень от ящика-дома. Через окно протянул Маме банку пива.
— Оно теплое.
— Какая разница. — В мгновение ока Мама открыла банку и поднесла ее ко рту. Долго пила, потом вытерла губы ладонью. — Денек-то выдался жаркий.
— Да, конечно, — кивнул Рафаэль.
— Слушай, Рафаэль. Что я сегодня видела. Смех, да и только. Этим утром маленькая Тита, ты знаешь, ей три года, живет в трейлере Моргана, в одних трусиках упала в лужу у «Форда», — Рафаэль автоматически повернулся и посмотрел на лужу рядом со ржавым остовом «Форда». Серая грязь, по краям уже иссушенная солнцем. — Должно быть, от воды у нее начался зуд. Она сорвала трусики и начала бегать кругами, громко плача. Ты же знаешь, Рафаэль, моя обязанность — присматривать за детьми. На что еще я гожусь? Так вот, к ней подошли двое сыновей Роки, сколько им, пять и шесть? Маленький Роки и Джаз. И знаешь, что они учудили? Подняли с земли грязные трусики Титы и принялись гоняться за ней, пока не поймали. А потом надели на нее трусики. Она завопила еще громче и убежала от них. На бегу попыталась снять трусики. Споткнулась и упала. Мальчишки снова поймали Титу и стали надевать трусики. Она отбивалась и угодила младшему ногой в нос. Потекла кровь. А он все равно продолжал натягивать на нее трусики. Как же я смеялась. Никогда не видела ничего подобного. А вопили они как резаные. Тита вновь вырвалась и подбежала ко мне. Со слезами на глазах сказала, что не хочет надевать грязные трусики. Подошли и мальчишки. Джаз с разбитым носом. Роки — с мокрыми, грязными трусиками в руках. Отсмеявшись, я велела им пойти к роднику, смыть с девочки грязь, выстирать трусики, а потом отвести Титу домой. Возможно, добавила я, мать найдет ей сухие. — Мама допила пиво. — Интересно, кто сказал этим мальчишкам, что негоже маленькой девочке ходить голышом?
Рафаэль улыбнулся.
Мама всегда рассказывала о том, что происходило в Моргантауне днем или ночью.
И всякий раз другую историю.
Иногда, когда она подходила к концу, Рафаэль с трудом вспоминал, с чего же она начала. И обычно не мог понять, зачем это все рассказывать и что именно заинтересовало Маму.
Риту он нашел в фургоне. Она надела новое, желто-синее платье. Чуть великоватое для нее. В пластмассовом поясе появилась новая дырка, и теперь он плотно обтягивал ее талию. Длинный хвостик свешивался чуть ли не до колен. На ней были и красные сандалии-шлепанцы, которые Рафаэль нашел на свалке.
Что-то она сделала и с волосами — не просто помыла, но уложила по-особенному, Рафаэль не видел у нее такой прически. Волосы выглядели мягче, светлее. И чуть вились у ушей.
— У меня никогда не было нового платья. — Рита улыбнулась.
Он это знал.
А она рассмеялась.
— У меня никогда не было двух новых платьев.
Стоя Рафаэль снял башмаки.
— Сегодня мы пойдем наблюдать закат.
Только тут он заметил, что Рита уже положила на столик сложенную в несколько раз большую пластиковую клеенку, сидя на которой они обычно смотрели, как солнце закатывается за горизонт.
Она уже все приготовила.
Она хотела его.
Сняв рубашку и джинсы, Рафаэль ступил в ванну, где осталась вода после купания жены и детей.
— Где индейка?
— Я положила ее в воду в раковине. Решила, что так она лучше сохранится.
Рита стояла над ним, смотрела на его обнаженное тело. Он сидел скрючившись, пригоршнями набирал воду и поливал себя, намыливался, смывал мыло.
Даже в полумраке фургона он видел, какой нежностью и теплом светятся глаза Риты.
И ощущения возникали совсем не такие, как от взгляда толстого старого дяди. Тут его не бросало то в жар, то в холод, ему не хотелось сжаться в комок, спрятаться за что-либо, заползти в любую щель.
— Я выпила водки.
Она открыла бутылку, отметил про себя Рафаэль, удивившись, почему, собственно, это его волнует.
— Ты не сердишься? — спросила Рита.
— Нет, конечно.
— А тебе налить? По-моему, сегодня ты совсем не пил. Обычно к вечеру…
— Почему бы и нет. — Он думал о том, что через несколько минут они будут наблюдать закат. — Пожалуй, немного выпью…
— …Особенно после того, как ты побываешь в городе. Я не ждала тебя сегодня, да и завтра тоже.
— Тем более, что ты открыла бутылку.
Рафаэль поднялся. Пальцем ноги вытащил затычку.
— Сегодня ты такой странный.
Он вытерся мокрым полотенцем, которое протянула ему Рита. Теперь, смыв пот и грязь, остатки волос и взгляд толстяка, он чувствовал себя куда бодрее.
Струя воды, вытекая, барабанила по твердой, как камень, земле под фургоном.
Когда Рафаэль надел новые джинсы, Рита поднесла к его губам чашку с водкой. Вылила ему в рот.
Он закашлялся.
Рита отвела руку с чашкой и рассмеялась.
— Что это с тобой?
Остатки водки она выпила сама.
— Все здесь пьют, — пробормотал Рафаэль. — Даже Мама. Даже дети.
— Да, — кивнула Рита.
— Все здесь пьяницы. Алкоголики.
— Пьют, пока хватает денег. Пьют всё, до чего могут дотянуться, что могут достать. Времени на это здесь у всех хватает, — ответила Рита.
— Но не везде так живут. В городе, к примеру, не все алкоголики.
— Некоторые могут позволить себе наркотики. Это я понимаю.
Сев на стул, Рафаэль потянулся к башмакам.
— Я вот алкоголик.
— Я знаю.
— А причина как-то связана с местом, где мы живем.
— Как связана?
Рафаэль надел новую рубашку, но пуговицы застегивать не стал.
— Что-то на нас здесь действует, Рита.
— Что именно?
Дети закашляли во сне.
— С ними ничего не случится?
— Фаро присмотрит.
— Точно?
— Я дала ей немного водки.
— Тогда присмотрит, — кивнул Рафаэль.
Рита поставила бутылку в шкафчик под мойкой.
— Послушай, Рита, я хочу, чтобы все уехали отсюда. Покинули это место. Моргантаун.
В лунном свете казались огромными сверкающие белки ее глаз.
Она смотрела в ночь и молчала.
Они сидели голые на пластиковой клеенке, расстеленной на пригорке, у проволочного забора, окружавшего свалку. Пригорок этот они издавна предпочитали всем другим. Поднимаясь по склону, Рита и Рафаэль взялись за руки. Моргантаун остался позади. Под мышкой свободной руки Рафаэль держал клеенку.
По пути Рафаэль размышлял о себе самом, о месте, где они жили, о людях, их окружающих. Ребенком он выпивал банку или полбанки пива всякий раз, когда предоставлялась такая возможность. Если же в руки его попадало что-то покрепче, обычно водка — такое случалось, когда кто-либо из взрослых отключался, не допив бутылку, — Рафаэль садился рядом на землю и пил из горла до полного беспамятства. Если водки в бутылке было много, он делился ею с братьями и друзьями. И они тоже пили все, что попадалось под руку. Он даже не помнил, когда начал пить. По всему выходило, что пил он чуть ли не с рождения. Так он и жил, с постоянной головной болью, резью в глазах, зудящей кожей, соплями, текущими из носа, кашлем, сбитыми кулаками, без всякой надежды на просвет. То мучился от похмелья, то от отсутствия денег на выпивку. Он полагал, что причина всему, будь то резь в глазах, головная боль, зудящая кожа или беспросветное будущее, — пьянство, но, когда он пил или уже напивался до потери пульса, острота его чувств существенно притуплялась. И кошмары отступали. Но у большинства людей, встречавшихся ему и в городе, и даже в Биг Драй Лейк, он не замечал ни слезящихся глаз, ни расчесанной кожи. Они не чихали и не кашляли каждую минуту, многие из них даже не были пьяными. Но, наверное, все они работали. И не жили здесь, в этом месте, которое называли Моргантаун.
И уж конечно они знали, по меньшей мере думали, что знают, какое им уготовано будущее.
Впервые, пожалуй, Рафаэль понял, что это такое — знать собственное будущее.
Теперь он стал хозяином не только своей жизни, но и смерти, и мысль эта несла с собой безмерное облегчение.
Первый раз они пришли на этот пригорок, когда свалку только начали огораживать. За годы она расползлась, заняла чуть ли не всю отведенную ей территорию. Отдельные зоны — для металла, расплющенных автомобилей, старых покрышек, стекла и многого другого — сливались между собой, оставляя лишь узкие долины меж горами отходов цивилизации, формируя новый, несвойственный природе ландшафт.
Когда солнце опускалось за дальнюю сторону сетчатого забора, яркие, параллельные земле лучи отражались от миллионов и миллионов блестящих поверхностей, будь то осколки стекла или хромированные и никелированные кусочки металла. И, преломляясь, меняли цвет на красный и зеленый, желтый, серебристый, даже синий. Солнце уходило за горизонт, а эти отражения, это великое множество новых источников света, изменяли оттенки, набирали яркость, так что резало глаза, потом тускнели, создавая ощущение непрерывного движения. Горы отходов соединяли воедино извилистые песчаные дороги, по которым грузовики привозили все новые и новые порции. Тут и там виднелись пруды, некоторые немалых размеров, заполненные отработанным маслом и химикалиями. В косых лучах солнца их маслянистая поверхность окрашивалась в удивительные цвета.
После того, как солнце зашло и погас закат, Рита и Рафаэль раздели друг друга и слились воедино на пластиковой клеенке. За долгие годы делали они это столько раз, что Рафаэль безошибочно находил место, где расстелить клеенку, чтобы под нее не попали камешки или кусочки металла и стекляшки. Он полагал, что все их дети были зачаты на этом пригорке.
Потом они уселись, прижавшись друг к другу, наблюдая, как над холмом всплывает луна. В воздухе пахло металлом. Легкий ветерок охлаждал их разгоряченные обнаженные тела.
На холм взбегала автострада. И когда луна на мгновение застыла у его вершины, мчащиеся по автостраде автомобили, казалось, проскакивали сквозь нее, купаясь в ее сиянии.
— Я хочу, чтобы все уехали отсюда, — повторил Рафаэль.
В лунном свете он прочитал на лице Риты простой вопрос: «Но как это сделать?»
— Мой отец, даже твоя бабушка, Мама. А главное — дети. Ты меня слышишь?
— Ты хочешь, чтобы все уехали отсюда, — эхом откликнулась Рита.
— Да, — кивнул Рафаэль. — Запомни это.
Рита сидела, привалившись спиной к его животу, плечи ее прижимались к груди Рафаэля.
— А что нам делать с индейкой?
Рафаэль обнял ее чуть ниже миниатюрных грудей.
— Приготовим ее.
— Но как? У нас нет духовки, в которую влезет такая индейка. Даже в трейлере Моргана.
Рафаэль на мгновение задумался.
— Придется разрезать ее на части.
— И что потом?
Вновь Рафаэль задумался.
— Поджарим.
— Но у нас нет пропана. Я уже не помню, когда он у нас был.
Пропан ассоциировался у Рафаэля с недоступной роскошью: возможностью сыпать растворимый кофе в горячую воду. Рита и он практически никогда не ели горячей пищи.
— Раздели индейку на куски и отдай тем, у кого есть пропан. Они поджарят их и часть вернут нам.
— Хорошо.
— Только ничего не давай Алессандро.
— Почему?
— Не знаю. Я купил ему пиво, и неожиданно он обозлился на меня. Может, ему не понравилось, что я угощаю его пивом. Может, он недоволен тем, что у меня есть работа. Короче, он сказал, что не хочет нашей индейки.
— Мне понравились мои платья.
Рафаэль наклонил голову, коснулся губами ее волос.
— Правда?
— Они изумительные. Такие красивые.
Он поцеловал Риту в висок.
— Так приятно сделать что-то для тебя.
— А вот другие подарки…
— А что с ними такое?
Рита хихикнула.
— Глупые они какие-то.
— Почему?
— Бейсбольная перчатка для младенца.
— Он вырастет, и она будет ему в самый раз.
— Все равно здесь никто не играет в бейсбол.
— Люди играют в бейсбол, — возразил Рафаэль. — В других местах.
— О да, — вспомнила Рита пожелание мужа. — В других местах.
Его правая рука сжала левую грудь Риты.
— Или ты думаешь, что Фрэнки не сможет стать знаменитым бейсболистом? Почему бы и нет?
— Говорят, в следующем году школьный автобус не будет останавливаться здесь. Остановка даже у съезда на свалку опасна для детей, сидящих в автобусе. Да никто из наших детей и не ездит в нем, — в темноте Рафаэль почувствовал слезы на щеках Риты. — У них нет одежды, чтобы ходить в школу. Каждое утро автобус останавливается и ждет, а затем уезжает. Теперь он даже не будет останавливаться.
— Это неважно, — ответил Рафаэль.
— Но читать…
— Они не будут ходить в школу здесь. Они пойдут в школу в другом месте. Там, где играют в бейсбол.
Рита вновь засмеялась.
— «Игрушечный доктор» для Лайны.
— А что в этом смешного?
— Она никогда не видела доктора. Даже не знает, что доктор делает.
— На коробке все нарисовано.
— Впрочем, при необходимости мы сможем воспользоваться термометром.
— А во что играют здесь дети? — спросил Рафаэль.
— Строят дороги из земли и песка.
— Понятно.
— Лайна укачивает палочки. Носятся по свалке.
— Там они работают, — возразил Рафаэль. — Это работа.
Луна поднималась все выше, затмевая блеск звезд и свет фар мчащихся по шоссе автомобилей.
Рита опять хихикнула.
— А музыкальная машина, которую ты привез Марте.
— А что в ней плохого?
— Кто научит Марту играть на ней?
— Сама научится. Она же сочиняет свои песни.
— Машина работает на электричестве.
— И что?
— У нас нет электричества, глупыш.
— Оно есть в других местах.
— Ты сумасшедший, — Рита повернулась, прижалась щекой к груди Рафаэля. — Мой милый сумасшедший.
— Так я привез не те подарки? — спросил Рафаэль.
— Да нет. Подарки прекрасные. Я оставлю их в коробках. До лучших дней.
— До лучших дней. — Рафаэль не помнил, чтобы Рита когда-либо говорила о «лучших днях».
— Как по-твоему, теперь мы сможем поехать на автогонки, раз у тебя есть работа? Мы же никогда их не видели. Скорость у машин огромная, а шины обгорают, когда они срываются с места, и в воздухе стоит запах жженой резины и специального топлива, которое заливается в баки, кажется со спиртом. Правильно? Некоторые машины развивают такую скорость, что для их остановки требуются парашюты. Если идет дождь, то гонки задерживаются, пока не высохнет асфальт. Луис был там, на своем грузовике. И брал с собой Нито. Ты сможешь занять у Луиса грузовик и отвезти нас на гонки? Мы бы взяли с собой и детей. Я уверена, что их пропустят без билетов.
Луна расплылась перед глазами Рафаэля. Он мигнул. Луна снова стала круглой. Уж он-то никогда не поедет на автогонки. От слез луна опять расползлась, словно клякса.
— Рафаэль? — Рита приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо мужа.
Рафаэль откашлялся.
— Когда-нибудь. Может, вместе с Луисом.
— Я думаю, он не откажется.
Долго они сидели, вслушиваясь в дыхание друг друга.
Наконец Рита шевельнулась.
— Пора идти. Пока не налетели мухи. И крысы не нашли нас.
— Да, — Рафаэль потянулся. — Почему мы не принесли с собой что-нибудь выпить? Раньше-то приносили.
— Ты вроде бы не хотел. — Рита встала. — Не забудь завтра отдать мне твою новую рубашку. Я ее выстираю. Я хочу, чтобы в четверг ты хорошо выглядел.