Официальное название города – Руах-Сити, но все называют его Свайбургом. Никогда не любила это место. Хотя я тут столько времени провела, что должна была бы чувствовать себя как дома. Но Свайбург постоянно меняется, и досконально изучить его невозможно. Этот город – скопление отдельных платформ, прикрытых куполами. Благодаря бесчисленным термоизолированным опорам платформы возвышаются над криовулканической корой Тритона, соединенные мостами и эстакадами. Их систему часто без всякой закономерности меняют. Чем-то похоже на головоломку, которую мне разгадать не под силу.

Тихо. Бар. Внутри довольно прилично. В городе есть места и похуже. Передо мной стакан.

– Лоти Ханг?

Поворачиваюсь от окна. Я не узнаю женщину, которая меня окликнула, но, как ни странно, сразу думаю, что она, похоже, работает на государство. На ней нет униформы, да и не так уж и часто мне приходилось иметь дело с такими людьми. Но что-то такое есть в ее глазах, пусть уставших и покрасневших. Спокойная и здравая бдительность, словно незнакомка привыкла изучать лица, следить за реакцией и не принимать ничего за чистую монету.

– Чем могу помочь?

– Вы – художница? Резчица астероидов?

Не самый впечатляющий пример дедукции. Я сижу в «Резаке и горелке», вокруг изображения скульптур из астероидов, а передо мной открыто портфолио. Но настораживает, что она знает мое имя. Я – не настолько известная персона.

Я говорю себе, что эта женщина – не из властей. Я не сделала ничего дурного. Да, сгладила пару углов, да, обошла несколько правил. Но ничего такого, чтобы правоохранителям захотелось тратить на меня время.

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Ингвар, – говорит она: – Ваня Ингвар. – И посылает мне визитную иконку.

Теперь все встает на свои места.

Ваня Ингвар. Следователь с лицензией. Не полицейский, не представитель власти – просто частный сыщик.

А значит, инстинкты все же меня не совсем обманули.

– Что вы хотите?

У нее короткостриженые рыжеватые волосы, сбившиеся сальными колтунами, как будто она только что сняла плотно облегавший голову шлем для работы в вакууме. Ингвар пытается пригладить их рукой, но без особого успеха.

– Когда ваш корабль стоял в ремонтном доке, я провела глубокое сканирование его навигационного ядра – пришлось кое-кому заплатить. Мне надо знать, что вы делали в некое определенное время.

Я чуть не разливаю выпивку:

– Черт подери, это же незаконно!

Ингвар пожимает плечами:

– И, черт подери, полностью недоказуемо.

Я решаю, что смогу потерпеть эту женщину еще несколько секунд:

– Так что вам нужно-то?

– То и это. Главным образом, связь с астероидом, который столкнулся с Наядой.

От удивления моргаю. Я ожидала, что она заявит что-нибудь про нарушение закона, у которого нет срока давности. Вроде неправильной стыковки или неправильного подхода к станции. Но Ингвар спрашивает про Наяду, а значит, обратилась не по адресу. Тут какая-та путаница с именами, или с регистрацией космолета, или с чем-то еще. На секунду мне становится ее жаль, совсем немного. Вот только она – хамка и наняла кого-то, чтобы сунуть нос в компьютер «Лунной шаланды». Это меня страшно бесит. А ей, похоже, все нипочем.

– Не хочу вас расстраивать, Ингвар, но меня не было рядом с Наядой, когда это произошло. Хорошо помню, что о столкновении узнала из новостей, когда сидела в баре Гюйгенс-Сити на Титане. Это другой конец Солнечной системы. Кто бы ни хозяйничал в моем компьютере, но дело свое он знает плохо.

– Я имею в виду не момент столкновения. Это было двадцать пять лет назад. Меня интересует, где вы находились за двадцать семь лет до того. То есть пятьдесят два года назад, когда кто-то скорректировал курс астероида так, чтобы он столкнулся с Наядой. – Ингвар замолкает на мгновение и наносит решающий удар: – Незадолго до того, как вы встретились со Скандой Абрудом.

Значит, она ничего не выдумала.

Об этом имени я старалась не думать уже лет пятьдесят. И даже успешно. Сорвалась, только когда в созвездии Печь зажглась новая яркая звезда, и мысли о Сканде поневоле вновь завертелись в голове.

Как все-таки больно произносить это имя вслух.

– Что вы знаете о Сканде?

– Знаю, что он заплатил вам за скульптуру из астероида. Еще знаю, что, когда астероид столкнулся с Наядой, погибли сто пятьдесят два ни в чем не повинных человека. Остальное… думаю, мне бы хотелось услышать это от вас.

Я трясу головой:

– Никто не погиб на Наяде. Там никто не жил.

– Нет. Они хотели, чтобы все так думали, – отвечает Ингвар.

– Они?

– Правительство. Это они дали маху, позволив поселенцам построить лагерь в первом попавшемся месте на том маленьком спутнике. Сквоттерам. Их надо было переселить за годы до инцидента.

Она предлагает уйти из «Резака и факела», не хочет, чтобы кто-нибудь подслушал нашу беседу. У меня есть выбор. Я даже могу послать ее подальше. Ингвар меня не арестовала, даже теоретически не может этого сделать. Она не угрожала передать меня властям, и, даже если бы стала, что с того? Я не сделала ничего плохого. Я – Лоти Ханг. Мне восемьдесят лет, и я в меру успешная резчица астероидов. Это все.

Но она права насчет Сканды, и все случилось именно тогда, когда Ингвар говорила. Меня это беспокоит. Про себя я еще раз повторяю, что ничего плохого в Свайбурге произойти не может. И, кроме того, мне очень хочется услышать то, что она скажет.

Мы выходим в ночь, прикрытую куполом. Ингвар вышагивает криво, скособочившись. Сомневаюсь, что она намного моложе меня. На нас обеих теплые куртки и ботинки, но холод Тритона через опоры и платформы города проникает до самых костей.

И я рассказываю Ингвар про тот день, когда встретила Сканду Абруда.

Это случилось здесь, около Нептуна. Я прилетела с Тритона за потенциальным заказом. К тому моменту (хотя это и были первые годы моей карьеры) я была не очень известна, но уже имела репутацию хорошего резчика астероидов. В такую даль забралась в первый раз, но надеялась, что путешествие стоит потраченных денег и времени.

Я ошиблась. Потенциальный заказ перехватил конкурент, перебивший цену. А между тем «Лунной шаланде» был нужен ремонт и топливо. И пока ремонтные боты копошились на космолете, а мой банковский счет стремился к однозначным цифрам, я полетела на Тритон топить горе в стакане. Так и оказалась в отеле «Дельта-Ви».

С тех пор я там больше не показывалась: слишком уж много в номерах живет призраков. Тогда это местечко пользовалось популярностью среди художников и меценатов, примерно как сейчас «Резак и горелка». Стены, пол, столы – все было покрыто картинами и проекциями работ, выполненных из астероидов, ледяных астероидов и метеоритов. Просто куча скульптур: от геометрических абстракций Мотла и Пети до гиперреалистических портретов Двали и Мэстлина. Некоторых художников я знала лично; а с некоторыми, получавшими заказ на большие комбинированные произведения и готовыми поделиться гонорарами с помощниками, даже успела вместе поработать.

Моя звезда восходила, но уже тогда я чувствовала, что пузырь не может надуваться бесконечно. Слишком много денег переходило из рук в руки. По пути я пролетала мимо Озимандии, каменной глыбы диаметром с километр, которую поместили на орбиту Тритона. Это была работа Йиннинга и Тарабулуса, последний писк моды. Она представляла собой разбитое, траченное временем лицо. Огромные щели на щеках, глубокие черные кратеры на месте глазниц. Все вокруг сходили по ней с ума, а я видела лишь набор простых уловок, маскирующих отсутствие техники.

Йиннинг и Тарабулус с комбинаторами не возились, вообще никогда не работали с камнем и льдом в другом контексте. Им не хватало базового опыта, а потому они специально сделали свой астероид так, чтобы тот выглядел старым и поврежденным, иначе вся лажа сразу выплыла бы наружу. Они не видели слабые места в породе, внутренний рисунок трещин, работали не с камнем, а против него.

Любители, черт их подери.

Я тогда клялась, что, если бы какой-нибудь сумасшедший дал бы мне каменюку такого размера, я бы вырезала ее в совершенстве. И твердо знала, что это не пустые слова.

Правда, никак не ожидала, что такой шанс мне скоро выпадет.

– Очень красиво, не правда ли?

Он (кем бы он ни был) имел в виду Нептун. Я внимательно посмотрела на поверхность планеты. Та нависала над нами, заполняя все небо, как гигантский потолочный орнамент. Сине-фиолетовая тьма как нельзя лучше ложилась на мою депрессию.

– Как скажете.

– Кроме шуток. Взгляните, Лоти. Кольцо вокруг Нептуна не заслуживает особого внимания, сейчас в атмосфере не бушуют метастабильные бури. Ветра есть, но очень кратковременные. Ни один не дует достаточно долго. Тритон – единственная полноценная луна, остальные спутники – просто снежки. В этом есть свое элегантное великолепие. Роскошь, которую не выставляют напоказ.

Я до сих пор не понимала, кто со мной разговаривает, да в тот вечер меня это особо не волновало. Но когда я обернулась, то слабый укол интереса все же почувствовала. Элегантный, хорошо одетый, привлекательный мужчина. И прежде я его в «Дельта-Ви» не видела.

– Мы знакомы?

– Еще нет. Но надеюсь, познакомимся. Поработаем вместе, я имею в виду. Меня зовут Сканда Абруд. У меня есть предложение – заказ. Вас интересует?

– Зависит от оплаты и продолжительности работы.

На его губах появилась чопорная улыбка:

– А я думал, что сейчас вы будете рады любой работе. Плата будет очень щедрой. Если мои догадки верны, как минимум в двадцать раз выше, чем вы когда либо получали прежде. Я уже выбрал астероид для работы. Он на орбите с высоким наклоном к эклиптике. Но долететь до него легко. Хотите посмотреть?

Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Меня до того уже несколько раз дурили, и потому я несколько сомневалась в реальности столь судьбоносного заказа.

– Только если вы считаете это необходимым.

Большими и указательными пальцами Сканда сделал прямоугольную рамку. Пространство между ними почернело. Темнота сгустилась и превратилась в по-чти черную глыбу. Контур астероида с одной из сторон подчеркивал тусклый свет. На обломке можно было разглядеть кратеры и скальные гребни. Сканда развел руки, увеличивая изображение.

– Астероид большой. Около километра в поперечнике. Но в рамках ваших возможностей. Возьметесь?

Я изучала глыбу камня и лицо Сканды. Мысленно представляла, как его голова вписывается в астероид, как проступает, словно маска из литейной формы. В конце концов, ведь большинство клиентов хотят именно этого: чтобы их портрет вечно кружил вокруг Солнца.

– Мне нужно провести сканирование, – ответила я уклончиво. – Но, если там не скрывается неприятных сюрпризов, вероятно, астероид подойдет для вашего портрета.

Кажется, это выбило его из колеи:

– Нет. Речь идет не о том, чтобы высечь меня. Господи, конечно же нет. Это было бы глупым самолюбованием.

– Так кого вы хотите изобразить? – Про себя я уже перебрала все обычные варианты тщеславной ерунды: дорогой заказчику человек, любовница, героический предок.

– Все просто. – Он поменял изображение.

На фотографии было лицо юноши. Классические пропорции. Я почувствовала, что если бы мое образование не было столь фрагментарным, то сразу поняла бы, кто передо мной.

– Я не узнаю его.

– А должны бы. Я хочу, Лоти, чтобы вы высекли для меня голову Давида Микеланджело.

Ингвар приводит меня на общественный ледовый каток на западной окраине Свайбурга. Вне всякого сомнения, это – извращение. Массивные слои термоизоляции ограждают город от контакта с ледяной поверхностью Тритона. А тут пришлось решить огромное количество проблем, чтобы создать крохотную площадку, покрытую льдом, в самом городе. Конечно же, здесь стояли не сверхнизкие температуры, как на поверхности спутника, но все равно я чувствовала, что морозный воздух начинает покусывать тело. Каждый выдох сопровождает облачко пара, напоминающее хвост кометы. От холода Ингвар постоянно притоптывает и прихлопывает руками.

– Когда-то вы занимались другим, – начинает она. – Вы не всегда были художницей.

– Кажется, вы знаете обо мне все… а в чем тогда смысл нашего разговора, Ингвар? Если нам нечего обсуждать, я пойду.

– Да пожалуйста. Но вы же в курсе, что я кое-что знаю. Те люди, правда, погибли, Лоти. Я ничего не выдумала. Да, они были сквоттерами. Да, там никого не должно было быть во время столкновения. Так или иначе, правительство не сумело их защитить. Не было никаких предупреждений, а планетарная оборона оказалась не готова. Они послали корабли в последнюю минуту, попытались сбить объект с курса… – Ингвар качает головой. – Это не сработало. Им не хватило времени. Но сейчас у меня есть связь между вами и этим астероидом. И это доказывает, что ничего случайного в гибели Наяды не было. Сканда хотел, чтобы так случилось. А значит, это преступление, а не случайный сбой в механике небесных тел. А вы – соучастник.

– Ну хорошо. Подготовьте доклад для правительства. Уверена, они с радостью вас выслушают.

– Я могла бы поступить так. Может, так и сделаю. – На противоположной стороне катка репетирует любительский оркестр. Музыканты стоят на платформе в белом павильоне. Из-за замерзших пальцев они ужасно фальшивят. Ингвар приходится повышать голос, чтобы перекричать какофонию: – Вам нравилась предыдущая работа?

– Она приносила деньги.

На самом деле хорошая была работа, но я считала, что заслуживаю лучшего. Я рубила лед для сухогрузов. Берете обломок кометы километра два в поперечнике и начинаете обрабатывать его с помощью плазмы, лазеров и кумулятивных зарядов до тех пор, пока он не принимает симметричную правильную форму с центром тяжести в нужной точке. А потом кусок льда превращается в деньги на счету.

Еще там было чувство удовлетворения, которое испытываешь, когда отправляешь обработанную ледяную глыбу к голодным до сырья экономикам внутренней системы. На одной стороне закреплены двигатели, на другой – паучок навигации, а впереди длинное-длинное путешествие прямо к Солнцу.

– Но потом все поменялось, – говорит Ингвар. – Ни за одну ночь, конечно же. Но быстрее и сильнее, чем вы могли ожидать. Новые технологии, новые способы вести дела. И все это решали люди, которые не знали вас и которым было на вас плевать. Люди вроде Сканды Абруда.

– Я шла в ногу со временем.

Фигуристы лениво нарезают круги на льду. Большинство из них неумехи, но на Тритоне даже самое нескладное исполнение становится элегантным. И тут я неожиданно осознаю, что ни разу не видела здесь пустого катка. Девушка подпрыгивает, складывает руки и выполняет, наверное, двадцать поворотов в воздухе, прежде чем ее коньки успевают вновь коснуться льда.

Иногда высоко над эклиптикой я отключаю антенну «Лунной шаланды» от человеческой суеты и трескотни, настраиваюсь на частоту реликтового излучения. Слушаю шум творения. И именно так звучит каток: бесконечный космический шорох.

Над головой Нептун с безмятежным равнодушием смотрит на четырехугольную площадку. Может, очень скоро я бы выбросила из головы весь наш разговор. Но сделать это, когда и Нептун, и Наяда маячат наверху, очень сложно.

– И вы стали заниматься искусством? Неужели это было так просто? – спрашивает Ингвар.

Чего она так за меня волнуется?

– Либо это, либо голодная смерть. Думаю, я выбрала правильно. На жизнь хватает. – Я смотрю, как экскурсионный космолет скользит вдоль лика Нептуна, разделенного на две половины. Корабль сияет, как неоновая рыбка. – Хватало, пока вы не вмешались.

– Но вас ждало и разочарование. Были мечты, оставшиеся мечтами, нереализованные амбиции.

Тон, которым она спрашивает. Ничего не могу поделать с собой. Мне кажется, что в каком-то смысле она сейчас говорит о собственной карьере. Частный детектив: вряд ли самая гламурная или самая оплачиваемая специальность в Системе. Может, когда-то давно Ингвар надеялась на что-то большое?

Симпатия? Не совсем. Но, без сомнения, уже проблеск понимания.

– Мы все выбираем для себя лучшую долю, – говорю я. – Или пытаемся выбрать.

– Все не так плохо, не так ли? Я имею в виду: посмотрите на нас. Мы на Тритоне, рядом с Нептуном. Смотрим, как люди катаются на коньках. – У Ингвар зуб не попадает на зуб. – Прохладно, но, если захотим, пойдем куда-нибудь, где потеплее. Мы не голодаем, если нам нужно общение – мы находим компанию. И так повсюду. У нас есть прекрасные вещи, на которые можно смотреть. Прекрасные виды; есть что исследовать и с кем поболтать. Почему кому-то этого мало? Почему кому-то нужно от жизни больше, чем может дать Система?

Я уже вижу, к чему она ведет.

– Имеете в виду, почему некоторые хотят все это бросить?

– Я просто не понимаю. Но я была там, на Юпитере. Я видела космические верфи, на которых строят войдолеты. Их там столько, что не сосчитать. И туда постоянно течет поток добровольцев, достаточно богатых, чтобы купить место на этих кораблях. Даже после того, что случилось. – Ингвар топает ногами, спасаясь от холода. А в белом павильоне любительский оркестр начинает фальшивить очередное произведение. – Что не так с этим людьми? – снова спрашивает она, а я не понимаю, о ком идет речь: то ли о музыкантах, то ли о добровольцах в анабиозе.

Я взяла Сканду с собой, чтобы первый раз посмотреть на астероид.

Тот находился на орбите далеко от эклиптики. Я уже видела картинки, но первый осмотр на месте всегда особенный.

– Астероид тебя устраивает? – спросила я Сканду.

– Да. Даже больше чем просто устраивает. Он же подойдет для заказа?

– Обязан.

Материал для работы был и правда отличный. Я облетела вокруг астероида уже с десяток раз, прокартографировала все с точностью до волоска и отсканировала его сердцевину. Сброшенные сейсмические зонды передали эхокарту наружного слоя. Ни один из показателей не внушал даже призрака тревоги. Мысленным взором я уже видела голову Давида и твердо знала, где проведу первые разрезы.

– Я не думал, что он будет такой огромный, – сказал Сканда. – Одно дело видеть изображение, а другое – быть здесь и чувствовать мертвую хватку гравитации. Это настоящая гора, летящая в космосе. Чувствуешь?

– Это просто камень.

Сканда поправил мои волосы, так чтобы они не падали на глаза.

– Маловато в тебе романтики, – с мягким упреком заметил он.

Честное слово, я не ожидала, что все пойдет по такому сценарию. Как правило, я не сплю с клиентами. Когда Сканда настоял на том, чтобы сопровождать меня к астероиду, я предупредила его о своих обычных требованиях и условиях. Мой корабль – мои правила. На «Лунной шаланде» не так много личного пространства, и наш полет туда и обратно должен был оставаться строго деловым. Точка.

Но, по правде, уговорить меня Сканде не составило особого труда. Он был обаятелен, красив и хорошо знал, чего хочет. Именно последнее привлекло меня больше всего.

Он уже выбрал подходящий астероид. И ему нужно было находиться здесь, стать свидетелем. Кто я, чтобы спорить?

Вскоре началась работа.

Я управляла ботами. Нетерпеливыми роями они вылетали из «Лунной шаланды». Какие-то были снабжены лазерами и плазменными резаками. Другие предназначались для прокладки туннелей: часть из них бурила скважины, а другая устанавливала туда заряды. Пока дроны суетились, по бокам космолета появились огромные манипуляторы для работы с астероидом. В каждом из них было множество различных инструментов для отбора проб и резки камня. Благодаря дистанционникам, я могла работать с астероидом как будто с глиной. Грязь под ногтями – это я любила больше всего.

Ваяла, как Микеланджело.

Халтущики, вроде Йиннинга и Тарабулуса, могли бы закончить скульптуру за несколько недель. Но я делала ее на совесть, а это означало месяцы кропотливой работы. Месяцы, в течение которых на корабле в сотнях световых минут от цивилизации находились только мы двое.

Каждой секундой этого времени я наслаждалась.

Сканда выполнил обещание. Он заплатил за скульптуру вперед. С этими деньгами я могла теперь быть вольным художником годами. Сканда даже оплатил счета за ремонт «Лунной шаланды».

Интересовало ли меня, откуда у него деньги?

Так, слегка. По сути мне, конечно, было наплевать. Было очевидно, что он богат. Но в Системе жили миллионы богачей – а иначе, кто бы платил за войдолеты?

Когда я работала, Сканда уединялся в рубке и решал там какие-то деловые вопросы. Кажется, его не беспокоило, стану я подслушивать или нет. Но постепенно у меня появились некоторые представления о его деловых интересах и о том, что они означают для меня.

Тем временем я снимала камень слой за слоем, и постепенно в астероиде начало проявляться лицо Давида. И хотя работа кипела, я знала наверняка, что в любой момент мой труд может пойти прахом. Даже самые лучшие способы диагностики и сканирования имели погрешности, а в моем распоряжении было далеко не идеальное оборудование. В астероиде скрывалось множество хрупких участков и следов древних столкновений с метеоритами. Какие-то из них располагались удачно, в тех местах, где надо было удалять породу. В этом случае казалось, что астероид, превращаясь в голову Давида, сам пытается избавиться от лишнего. Другие шли вразрез с моими планами. Маленькая ошибка с закладкой заряда или неправильно выбранное направление для лазерного луча могли запросто разрушить щеку или надбровную дугу скульптуры.

Конечно же, я могла восстановить такие повреждения довольно легко, но так низко еще ни разу не падала. Это был трюк из арсенала Йиннинга и Тарабулуса. Да и сомневалась я, что такие приемы понравились бы Сканде. Если он хотел воссоздать голову Давида, то работа должна быть выполнена так же безупречно, как труд Микеланджело.

И у меня получалось. Постепенно стали видны волосы и лицо. Щеки и нижняя челюсть все еще скрывались в камне. Из-за этого казалось, что у юноши курчавится старческая борода. Правда, долго она не протянула. Я «отстригала» завитки, каждый из которых был размером с дом. Следующий месяц примерялась, что делать дальше с получившейся поверхностью. Получалось, мне понадобится еще три месяца, максимум четыре или пять, чтобы закончить.

В итоге должен был получиться величественный шедевр. Никто пока не делал ничего подобного. Я представляла, как в будущем, через миллионы или миллиарды лет, представители других цивилизаций наткнутся на эту скульптуру, кружащую вокруг Солнца. Интересно, что сделают они с этим ликом, глядящим на них пустыми глазницами? И будут ли у них хоть малейшие представления о тех обуреваемых страстями созданиях, что сотворили его?

Работа выматывала, несмотря на ботов. В промежутках, когда я уставала так, что не могла больше управлять аппаратурой, мы вместе со Скандой парили в обзорном пузыре. Обнаженные, обнявшись, мы погружались в гоггловидение.

Я немало полетала по Солнечной системе, но Сканда бывал в местах, о которых мне оставалось только мечтать. Я старалась не думать о будущем и просто наслаждалась временем, пока мы вместе. Навряд ли Сканда остался бы со мной после окончания работы. Сколько бы денег на счету у меня теперь ни лежало, я по-прежнему была простым резчиком астероидов.

Но Сканда заставил меня задуматься. С помощью гоггловидения он немало мне показал. Например, промышленные потоки, пути, по которым обработанная материя шла от изготовителя к клиенту.

– Вот, обрати внимание, – говорил он, указывая на вереницу грузовых контейнеров, которые запустили с катапульты, расположенной на каком-то ледяном астероиде. – Они направляются на Марс. Так медленнее, чем везти на космическом корабле, но зато в перспективе дешевле. У контейнеров нет двигателей, нет системы навигации – их полет зависит только от законов небесной механики.

– Какие-то из этих караванов принадлежат тебе?

В ответ он целовал меня, как будто говоря «не занимай свою головку такими вещами».

– В определенном смысле, да.

– Люди вроде тебя, – протянула я, – лишают работы таких, как я.

Сканда улыбался. Отражение моего лица изгибалось на выпуклых линзах его гогглов:

– Но сейчас же ты с работой благодаря мне, не так ли?

Это было не просто промышленность и экономика. Орбиты ярко сияли. Разноцветные ленты загибались и исчезали где-то вдалеке, напоминая гоночные трассы богов. Это касалось не только полноценных планет – с карликовыми и астероидами (Церерой, Вестой, Идальго, Юноной и дюжинами других) дело обстояло так же. И за каждым крупным космическим объектом тянулась стая попутчиков. Мы видели спутники, космические станции и лаборатории, шаттлы и космолеты. Гогглы указывали цели назначения, регистрационные номера и характеристики грузов.

– Я отвезу тебя в Венеру Глубокую, – говорил он. – Или в Риджбек-Сити на Япете. Я знаю там одно местечко. А какие там виды! Ты когда-нибудь видела полет скиммеров через Большое красное пятно на Юпитере или города-рифы подо льдом Европы?

– Я еще никогда не бывала на Европе.

– Тебе так много всего надо посмотреть, Лоти. Больше, чем можно увидеть за целую жизнь. Только разберемся с этим… Надеюсь, ты разрешишь мне показать тебе всю Солнечную систему. Это право должно принадлежать исключительно мне.

– Я просто резчик астероидов с Титана, Сканда.

– Нет, – отвечал он так твердо, что это звучало почти как нравоучение. – В тебе есть нечто бесконечно большее. Ты – настоящий художник, Лоти. Честное слово, у тебя есть дар, о котором люди в вечной спешке стали забывать.

Глупо, но я ему верила.

К этому моменту Ингвар тянет меня в другую часть квадратной площади. Наступала ночь, и оркестр уже покинул площадь. Большинство фигуристов сбежали, не выдержав холода. Осталась всего одна пара, наверное лучшие из всех. Они кружились друг вокруг друга, как двойной пульсар.

– Говорят, они динамически нестабильны, – комментировала Ингвар, смотря вверх через купол. – Что-то связанное с влиянием Тритона, думаю. Кольца Сатурна тоже нестабильны, если мерить по шкале сотни миллионов лет. Но они переживут эти на тысячелетия. Не знаю, как к этому относиться.

– Вас должно это радовать. Что-то неправильное станет правильным.

– Да. Но Наяду уничтожили, чтобы это произошло. И погибли люди. Когда я думаю об их смертях, то хочу, чтобы конечный результат был продолжительнее.

– Он переживет нас. А больше, кажется, ничто не имеет значения.

Ингвар качает головой, окаймленной меховой подкладкой капюшона.

– Может, когда кольца начнут рассеиваться, люди уже будут любить их так, что постараются спасти. Уверена, у них получится, если они увидят в этом хоть какой-то толк.

Я смотрю на кольца. Пытаюсь взглянуть на них свежим взглядом.

Кольца Нептуна.

Отсюда они кажутся ножевым ранением, раскроившим планету пополам. Они почти столь же величественны, как кольца Сатурна. Я вспоминаю, что на самом деле они существовали всегда, просто до столкновения напоминали легкую дымку, в большинстве случаев практически незаметную. Призрак колец, которым только предстояло появиться в будущем.

Теперь все по-другому. Резонансные эффекты Тритона и его меньших братьев и сестер замыслили разделить новорожденные кольца на множество полос. Кольца же переливаются сотнями ярких оттенков изысканного бело-синего, нежно-зеленого и нефритового цветов. Даже в самой маленькой луне, вроде Наяды, много льда и пыли и достаточно всяких неуловимых химических соединений, чтобы лишь из отражений и преломлений породить бесконечное число вариаций.

Думаю, Сканда должен был это видеть. Наверняка он знал, что они будут прекрасны, что станут новым чудом, перед которым будет трепетать вся Система. Но вряд ли он мог предсказать их ошеломляющую сложность. Их величественное великолепие.

Да и кто мог?

– Вы злитесь, что Сканда уничтожил венец вашей карьеры? – спрашивает Ингвар. – Он дал вам возможность сотворить голову Давида. Дал надежду, что эта работа прославит ваше имя. Но при этом все время знал, что в конце ее уничтожит.

– Я делала то, за что мне заплатили. Как только я выполнила свою часть работы, то забыла о Давиде.

– Или, вероятнее, убедили саму себя не думать о нем. По очевидным причинам, в свете того, что случилось дальше. Но все это время вы верили, что ваша скульптура уцелела. Что она летает вокруг Солнца и ждет, когда ее обнаружат. – Ингвар меняет тон: – Как вы думаете, он бы взял на себя ответственность? Таков был его план?

– Он никогда не говорил мне об этом.

– Но вы же знали его, пусть и немного. Если бы его войдолет достиг облака Оорта, а он сам вышел из анабиоза по расписанию… то заявил бы о том, что это его рук дело? Стал бы купаться в лучах славы, зная, что находится вне юрисдикции законов Солнечной системы? Или оставил бы все в тайне?

– А как сами думаете? – притворно спрашиваю я.

– Из того, что я знаю о нем, – начинает Ингвар, вновь идя вперед своей странной скособоченной походкой, – он не из той породы людей, которая удовлетворилась бы анонимностью.

* * *

С того дня, как он ушел, я жила полнокровной интересной жизнью. Продолжала резать астероиды. У меня было множество друзей. Я сменила множество любовников. Не сказать что я считала себя несчастной. Но бывали дни, когда боль от предательства ощущалась так остро, как будто все произошло только вчера. Мы почти закончили с Давидом, еще пара недель отделки – и голова была бы готова. Скульптура уже смотрелась превосходно. Ничего более изысканного я в жизни не касалась.

В тот день Сканда вернулся из рубки, где вел переговоры. Ни жестом, ни интонацией не выдал, что случилась беда.

– Мне надо улететь ненадолго.

– Улететь?

– Вернуться в основную часть Системы. Кое-что произошло. Будет проще разобраться и решить проблемы без часовых задержек.

– Но мы ведь почти закончили. Я не могу бросить работу в таком состоянии. Слишком сложно потом будет снова настроиться на нужный лад.

– Тебе не нужно ничего бросать. Мои работники… они послали сюда космолет. Мне нужно отлучиться совсем ненадолго. Ты можешь остаться здесь и закончить работу.

Он пытался выставить все так, будто случился какой-то незапланированный аврал, будто что-то неожиданно пошло не так, но я чувствовала, дело не в этом. Если его корабль уже на пути сюда, значит, все готовилось минимум несколько дней.

Я видела, как он прилетел. Крохотный, похожий на прекрасную драгоценную игрушку, а не космолет, лоснящийся как дельфин и почти такого же размера.

– Немного экстравагантно, – прокомментировал Сканда, пока корабль швартовался. – Но иногда мне нужно перемещаться по Системе очень быстро.

Я решила не подавать вида:

– Не надо извиняться за то, что ты богат. Иначе кто бы мне заплатил за голову Давида?

– Рад, что ты видишь это в таком свете. – Он поцеловал меня в щеку, рубя на корню любые возражения. – Хотел бы я, чтобы у меня был выбор, но так вышло. Могу только обещать, что вернусь скоро. Корабль доставит меня до цели и обратно в кратчайшие сроки. Я обернусь за две, максимум три недели. Спокойно работай. Закончи для меня Давида, а я вернусь, чтобы увидеть результат.

– Куда ты летишь? Ты же так настаивал, что тебе надо быть здесь. Понимаю, что существует временной зазор, но раньше он тебе не мешал. Что случилось, раз ты вынужден улететь?

Сканда пальцем коснулся моих губ:

– Каждая секунда сейчас – это секунда моей дороги к тому, что я обязан сделать. Когда вернусь, я расскажу тебе все. Гарантирую, ты начнешь зевать через пять минут. – Он снова поцеловал меня. – Работай дальше. Сделай это для меня. Помни, что я тебе сказал, Лоти. У тебя дар.

Имело ли смысл спорить дальше? Я верила ему. Он же так много говорил о том, что мне покажет, о том, что мы вместе увидим, – об очаровании и роскоши целой системы, что только и ждала нас, только нас. Он так уверенно вложил мне в голову эту идею, и я ни разу не подумала о том, что все это время он мог мне врать. Я никогда не была наивной, не считала, что мы сможем провести вместе всю жизнь. Нет. Но разве несколько прекрасных месяцев вдвоем – это слишком много? Венера Глубокая и города-рифы Европы. И мы: художница и ее богатый любовник-меценат. Кто мог знать, что все повернется таким образом?

– Возвращайся скорее, – прошептала я на прощание.

Из обзорного пузыря я следила за тем, как его кораблик отшвартовывается от «Лунной шаланды». Следила за ярким огнем ускорителя до тех пор, пока тот не стал слишком тусклым. К этому моменту я уже определила вектор движения корабля. Конечно же, сам по себе он не значил ничего. Сканда мог лететь к какой-то промежуточной точке, не имеющей никакого отношения к конечной цели. Или специально выбрал другое направление, чтобы запутать меня.

Все было возможно. В конце концов, мог оказаться правильным и третий вариант: с вектором все в порядке, и Сканду ждут дела где-то около Юпитера.

Но все три предположения оказались ложными.

– Сколько прошло времени, прежде чем вы узнали о войдолете? – спрашивает Ингвар.

– Довольно много. Недели, месяцы. Разве это важно сейчас?

– Когда он улетел с «Лунной шаланды»… это был последний раз, когда вы общались друг с другом?

– Нет. – Признание далось с трудом, из-за него я снова оказываюсь в том времени, когда еще так глупа и верю обещаниям Сканды. – Он связался со мной с Юпитера. Даже упомянул о войдолете. Сказал, что его родственник на борту в анабиозе дожидается старта. Это и было то самое срочное дело. Сканда хотел присутствовать там лично, проводить его как должно.

– А на самом деле родственником была его жена, и вскоре Сканда к ней присоединился. Они оплатили места на войдолете и отправились строить плацдарм человечества в облаке Оорта. Но голову Давида он не бросил. Сканда оставил вам инструкции. Для него было важно, чтобы вы завершили работу.

– Мне заплатили, и я не сомневалась, что он вернется.

– Кроме указаний о завершении скульптуры, какие еще распоряжения он оставил?

– Пока его корабль был пришвартован, с него сгрузили радиомаяк. Он попросил меня прикрепить его к голове Давида.

– А в чем заключалась… функция… этого маяка? Вы об этом никогда не задумывались?

Я смотрю в пол. Очень хочется ответить, но сказать нечего.

Ингвар продолжает:

– Это был не просто маяк. Он мог работать и как рулевой двигатель. Сканда запрограммировал его так, чтобы скорректировать орбиту астероида. Придать импульс, вывести на курс столкновения с Наядой. Сканда все просчитал. Силу притяжения спутника, кинетическую энергию астероида. Он знал, что все сработает. Знал, что сможет разрушить Наяду и превратить ее в систему колец вокруг Нептуна. Величайшее художественное высказывание, планетарную скульптуру, которая переживет века.

Секунду я раздумываю над словами Ингвар. Разговор получился таким же перекошенным, как ее походка. Она так долго задавала тяжелые вопросы – что ж, пришла моя очередь:

– Почему вы занимаетесь этим делом? С чего вы решили, что вам обязательно надо раскрыть эту тайну? Вся Система считает, что кольца возникли по воле случая. А вы-то почему думаете иначе?

Странно, но, кажется, ее вопросы не раздражают, а наоборот, радуют.

– Я видела ее, голову Давида. Своими глазами, перед самым столкновением.

– Так вы были там?

Вдруг Ингвар как будто резко постарела. Будто на ее плечи разом опустилась вся усталость, накопившаяся за десятилетия изнуряющей работы.

– Я работала на правительство, была пилотом космолета быстрого реагирования. Нас отправили предотвратить столкновение, как только правительству стало о нем известно. Мы подлетели близко, и я видела вашу скульптуру, Лоти. Даже слишком близко, как оказалось. Мы били по астероиду со всех орудий, пытались сбить его с курса или взорвать. Одна из ракет пришлась Давиду прямо под правый глаз. Взрыв задел мой корабль. Я потеряла управление и чуть не погибла. – Она глубоко вздыхает. – Корабль получил тяжелые повреждения. Я тоже.

– Что случилось с вами дальше?

– Меня неплохо подлатали, когда нашли. А вот моего напарника спасти не смогли. Мне, конечно, повезло, но после лечения властям я уже была не нужна. Так что пришлось сменить профессию.

– И все это время вы знали о голове?

– Как любой участник тех событий. Но этого нельзя была рассказывать. Никто не должен был знать, что на Наяде погибли люди, это бы выставило нас в дурном свете. Никто не должен был знать, что астероид изваяли, ведь тогда это стало бы преступлением, а не несчастным случаем, и в таком случае остальное тоже быстро выплыло бы наружу. То, как сильно мы облажались со всех сторон.

– Сканда не хотел, чтобы кто-то погиб. Ему хотелось просто эпатировать публику.

– Ему это удалось. Но правду сейчас знаем только мы вдвоем. И теперь вопрос: что нам с ней делать дальше?

Я задумалась, нет ли тут какой-то ловушки, которую я не вижу.

– Вы потратили годы на расследование, так? Вы сумели выяснить правду, нашли меня и установили, что я участвовала в преступлении. Ну, поздравляю. Вы правы: я – соучастник Сканды. Я не знала, во что меня впутали, но какая разница? Властям на это будет наплевать. Особенно если больше обвинить некого. Можете арестовать меня прямо сейчас.

– Я могу. Вот только правильно ли поступлю в таком случае? – Ингвар рассматривает свои ботинки. – Моя карьера частного сыщика… Нет, я не стыжусь того, что делала. Я упорно работала, кое-что раскрыла. По мелочи, конечно, если в общем смотреть. Но неудач у меня не было. И какая разница, что я в результате не сделала ничего, за что бы меня помнили.

– Теперь у вас есть шанс. Расскажите обо мне… сделаете себе репутацию.

– А вы? – кивает Ингвар. – Подумайте об этом, Лоти. Все, что вы сделали, все скульптуры, которые высекли, – ничто по сравнению с головой Давида. А она не стоит и одного из колец Нептуна. Вам удалось создать настоящее чудо. Пускай раз в жизни, но именно вас, а не Йиннинга и Тарабулуса или кого-то еще коснулось настоящее величие. – Неожиданно в голосе Ингвар звучит благоговение. – Но вы никому не можете о нем рассказать. Ваша дальнейшая творческая жизнь – лишь посредственная безызвестность до самой вашей смерти. Ни славы, ни огласки. А у меня остались лишь хромая нога и собачья работа. Отсюда вопрос: кого-то из нас устраивает такое положение дел?

– А что, если я скажу, что меня не устраивает?

– Я вас прославлю.

– Как осужденную преступницу, отбывающую наказание в государственной тюрьме?

Ингвар пожимает плечами, показывая, что мои возражения – сущий пустяк.

– Некоторые без всяких сомнений пошли бы на такую сделку. Художники кончали жизнь самоубийством лишь ради попытки бессмертия. Ни один не торговался, как вы сейчас.

– А вы?

– Я бы разгадала загадку того, что случилось с Наядой. Привлекла к суду виновного. Получила толику славы.

– Всего лишь толику?

– И неопределенное количество проблем. Как я говорила, никто особо не заинтересован в том, чтобы правда выплыла наружу.

Я качаю головой. Меня почти разочаровывает то, как легко Ингвар готова сдаться.

– Так, говорите, у меня есть выбор?

– Я говорю, что выбор есть у нас обеих. Но мы обе должны выбрать что-то одно. Не дело, если каждая из нас будет тянуть в разные стороны.

Я снова смотрю на Нептун. Кольца, бури, мрачная голубая громада. Я думаю о недолговечной звезде, на несколько мгновений вспыхнувшей в созвездии Печь. Это был свет от погибающего войдолета, сгорающего в беззвучном выбросе субатомной энергии. Говорят, команда корабля перегрузила двигатели, пытаясь обойти конкурентов и первыми достигнуть облака Оорта. Слишком сильно гнались за победой.

Еще говорят, что никто живой той вспышки не увидел. Ее зафиксировали только машины, но если бы кто-то действительно смотрел в сторону Печи в то самое время…

– Вот уж номер будет – стать известной из-за такого… – говорю я Ингвар.

– Это точно.

– Мое имя будет греметь в веках. Как имя Микеланджело.

– Да, – соглашается она. – Но Микеланджело мертв, и я сомневаюсь, что его это обеспокоит. – Ингвар начинает хлопать себя по бокам: – Я замерзла. Здесь неподалеку есть хороший бар, в котором не бывает резчиков астероидов. Может, нам стоит пойти туда и обсудить все подробно?