I

Отношения с родителями становились все хуже. Викки, опасаясь примирения отца с сыном, делала все, чтобы они встречались как можно реже. У Фрица были свои причины быть недовольным первенцем. Он не одобрял ни поведение Вильгельма, ни его политические взгляды. Кроме того, Фрица сильно задевало то, что у простых немцев Вильгельм пользовался большей популярностью, чем он сам. Весной 1885 года Гольштейн отмечал: «Мне доносят, что в народе последнее время можно услышать такие высказывания: „Из кронпринца хорошего правителя не выйдет, мы хотим принца Вильгельма, он будет вторым Фридрихом Великим“».

Вильгельм не упускал случая продемонстрировать любимому деду строевую выучку своего батальона. В сентябре 1885 года на осенних маневрах он получил такую возможность и вскоре ему присвоили звание полковника гвардейского гусарского полка. Репутация строгого ревнителя нравственных устоев обязывала, и наш герой принялся за упорядочение свободного времени унтер-офицеров: чтобы отвратить их от посещения пивных, он распорядился доставить в казармы книги высокоморального содержания и шахматы.

Потом наступил черед офицеров. По примеру своего пращура, «короля-солдата» Фридриха Вильгельма I, и с одобрения бывшего своего учителя-кальвиниста Хинцпетера принц начал кампанию против азартных игр — занятия, весьма распространенного в офицерской среде. Он решил искоренить это зло раз и навсегда, невзирая на явную непопулярность соответствующих мер. «Главным источником зла», по его мнению, был аристократический «Юнион-клуб»: именно там «множество многообещающих офицеров проигрывали все — вплоть до мундиров, теряли семьи и даже свои молодые жизни». Офицерам своего батальона Вильгельм категорически запретил посещать этот «вертеп».

Вальдерзее в своем дневнике одобрил решительный образ действий молодого принца. Публично генерал не проронил ни слова. Причина ясна: в руководстве клуба состояли настолько влиятельные персоны, что генерал-квартирмейстеру, второму лицу в Генштабе, не стоило с ними связываться. Главный патрон клуба, силезский магнат герцог фон Ратибор, попытался лично уговорить Вильгельма отменить свой приказ. Тщетно. Тогда Ратибор обратился к самому императору — это был ловкий ход: кайзер был своего рода ангелом-хранителем заведения, а теперь и формально принял на себя роль его патрона. Последовали ряд суровых внушений внуку и просьба снять запрет. Как вспоминает сам Вильгельм, «на какое-то время усилия (герцога) оказались небезуспешными — и это стало одним из самых болезненных эпизодов моей жизни». Реванш был взят позднее: став кайзером, Вильгельм распространил запрет посещать клуб на весь офицерский корпус прусской армии.

По мере того как Вильгельм расширял круг своих знакомых в высших эшелонах армейского командования, он оказывался под все более сильным влиянием крайне правых идей. Лидером правых был все тот же Вальдерзее. Он почти не скрывал своих истинных чувств по поводу родителей Вильгельма, с особой яростью обрушиваясь на Викки и на ее манеру вертеть своим супругом как марионеткой: «Она превратила простого, храброго и прямодушного прусского солдата в слабака, который не доверяет сам себе, потерял честь и совесть, а заодно и способность мыслить, как приличествует пруссаку».

Вальдерзее выражал сочувствие моральным мукам Вильгельма:

«Беда в том, что он вполне осознает тот факт, что его мать так и не стала прусской принцессой, а осталась англичанкой. Он знает, что она сознательно преследует интересы Британии, а не Пруссии. Это возмущает до глубины души его прусское естество, и ему зачастую крайне трудно сдерживать свой пламенный темперамент».

Действительно, Вильгельм все более открыто стал выражать свой антибританский настрой. В конце 1884 года разразился суданский кризис, экспедиция генерала Гордона по деблокированию хартумского гарнизона провалилась, и принц не мог скрыть злорадного удовлетворения по поводу удара, нанесенного по престижу английской короны. Вальдерзее считал такую реакцию Вильгельма естественной, хотя и заслуживающей сожаления: «Принц стал настоящим англофобом, что представляет собой вполне естественную реакцию на попытки его матери превратить детей в маньяков-англофилов».

Несомненно, взгляды Фрица и Викки угрожали самим основам новой империи, их либерализм противоречил прусской авторитарной традиции, их преклонение перед всем английским ставило под вопрос фундаментальные установки прусской внешней политики. Викки была абсолютно неспособна играть какую-либо иную роль, кроме роли английской принцессы. Она позволяла себе слишком много — тайно отправляла на родину картины английских художников из немецких музеев, передавала английской стороне материалы, компрометирующие Бисмарка. Некоторые ее действия подпадали под понятие государственной измены. Так, 30 декабря 1884 года она писала матери, что ввиду растущих колониальных амбиций Германии имело бы смысл увеличить численность кораблей военно-морского флота Великобритании. «Урок для нашей драгоценной страны — не надо закрывать глаза на очевидное. Нам бы следовало захватить Новую Гвинею еще три года тому назад».

У Вильгельма между тем снова возникли проблемы интимного свойства. 16 января 1885 года он обратился за помощью к Вальдерзее. На этот раз речь шла о романе с некоей Элизабет Берар. Приверженца строгой христианской этики признания молодого повесы не обескуражили. «Противно это все, конечно, но молодой господин демонстрирует твердость характера, а это главное» — такова была реакция генерала. Пять дней спустя — принц и генерал обсуждали проблему — речь шла о попытке Берар продать патент на некое «самозарядное» оружие, изобретенное эрцгерцогом Карлом Сальватором, и, вероятно, о технических данных новинки. Вальдерзее, видимо, воспользовался случаем и уговорил Вильгельма принять участие в кампании «христианского социалиста» Штеккера, и 5 февраля принц открыл устроенный «городской миссией» Штеккера благотворительный базар.

Элизабет Берар, новая пассия Вильгельма, была лет на десять старше принца. Раньше она была женой графа Германа фон Веделя, будущего штатгальтера Эльзас-Лотарингии, но бросила его, пустилась во все тяжкие и к моменту встречи с Вильгельмом имела уже устоявшуюся репутацию куртизанки. Принц поселил даму в Потсдаме — в Палас-отеле, прямо напротив Городского замка. Вильгельм обычно мелочно торговался со жрицами любви по поводу размера причитающихся им гонораров, однако Берар он подарил колье с бриллиантами и поручил Вальдерзее найти для нее тысячу марок. Позже Вильгельм снял для любовницы квартиру в Шарлоттенбурге. Их роман закончился к концу года, но графиня фон Ведель еще долго и успешно шантажировала Вильгельма, угрожая опубликовать разоблачительные подробности их отношений. В конце концов, она оказалась в сумасшедшем доме, и до конца своих дней предприимчивой дамочке оставалось доить уже только немецкого налогоплательщика. Умерла она где-то после 1905 года.

Конфликт с родителями все более обострялся. 2 февраля на обеде с офицерами Первого гвардейского полка Фриц подверг сына унизительному разносу. Он во всеуслышание назвал его «незрелым юнцом, неспособным на взвешенные суждения». По мнению Вальдерзее, Фриц и Викки сознательно провоцировали публичный скандал. Генерал, как обычно, возложил всю вину на супругу кронпринца, но посчитал, что для Вильгельма лучшим выходом было бы на время удалиться в какой-нибудь отдаленный гарнизон. «Несомненно, главная вина — на родителях, но и Вильгельм ведет себя не очень разумно, допускает всякие высказывания по адресу своей матери», — отмечал он в своем дневнике. О событиях в семье своего прежнего питомца прослышал Хинцпетер. Не вполне правильно оценивая ситуацию, он сравнил Викки с наседкой, которая клохчет над своими цыплятами и боится выпустить их на волю. Это, по его мнению, естественно, но не повод для обвинений молодого человека в непослушании и прочих грехах. Продолжая свои сравнения из мира птиц, он выдал такую сентенцию: «Орел и орлица не вправе осуждать орленка за то, что тот сам решает, куда ему лететь».

История с «Юнион-клубом» принесла некоторую разрядку в отношениях между Вильгельмом и родителями. Викки и Фриц испытали явное удовлетворение из-за испортившихся отношений между их сыном и кайзером. Вальдерзее со своей стороны выразил сочувствие жертве «игорного лобби»: «Настоящий клубок зависти, ненависти и грязи… К сожалению, приходится констатировать, что в определенных кругах зреет заговор против Вильгельма; пытаются подогреть старые слухи и раскопать что-нибудь новенькое. В общем, все вертится вокруг его внебрачных похождений».

Вильгельм начинает более осторожно подходить к выбору приятелей. Он сближается с Бисмарком и его окружением. Осенью 1885 года Вильгельм и Дона — гости семьи венгерского наследника престола Рудольфа. В Будапеште они остановились в отеле «Хофбург» в Буде, осмотрели национальную выставку. Познакомились с министром Андраши: «чистокровный венгр, с черными как смоль кудрями до плеч». В Венгрии в это же время находился и «дядя Берти», который с явным неудовольствием воспринял восторженный прием, оказанный его племяннику. Граф Андраши не замедлил обратить внимание Вильгельма на эту реакцию английского наследника престола: «Он (Эдуард) много бы дал, чтобы такого не услышать! И Тройственный союз ему не по душе. Европа переживет немало неприятных моментов, когда он окажется у руля».

В феврале 1886 года Вильгельм вторично посещает Россию, на этот раз он получил приглашение поохотиться на медведей во владениях Антона Радзивилла — в окрестностях Несвижа близ Минска. Проезжая на санях утопавшие в снегу деревни, он видел мужиков, которые снимали шапки при приближении его кортежа, баб, которые протягивали ему для поцелуя полуголых младенцев, — и все это при температуре минус пять градусов, что для немецкого принца представлялось страшным морозом. Хозяин прокомментировал картину философским замечанием: «Тут у нас слабый не выдерживает, умирает. Кто выживает, тот так закален, что может вынести уже любое испытание».

На своего первого медведя Вильгельм вышел с одним револьвером и, как он утверждал в письме домой, написанном вечером того знаменательного дня, свалил его первым же выстрелом. Его жертвой стали еще один медведь и медведица. Ему сказали, что по древнему русскому обычаю тот, кто убил медведицу, должен взять на себя заботу о медвежатах. Двоих он действительно привез в Потсдам, и, по его словам, «они на протяжении многих лет развлекали моих детей и развлекались сами, отрывая пуговицы у тех, кто неосторожно к ним приближался».

Вальдерзее продолжали донимать личные проблемы принца. «Я никак не могу разобраться в нем», — признает он в дневниковой записи за 11 февраля 1886 года. Лояльность генерала подверглась суровому испытанию: неподобающие пристрастия Вильгельма стали притчей во языцех. Возможно, сплетни распускал Альбедилл, глава кайзеровского военного кабинета, и в таком случае престарелый кайзер был в курсе эскапад своего внука. Правда, по женской части у императора тоже грешки водились, поэтому он упрекал внука лишь в том, что он слишком много времени проводит на охоте и слишком мало — в своем полку и выглядит лицемером, запрещая своим офицерам заниматься таким благородным делом, как игра в карты.

В апреле отметили день рождения Вальдерзее — Вильгельм подарил ему свой бюст, но сердце генерала это не смягчило. Вальдерзее обеспокоила очередная, «абсурдная», по его мнению, идея принца — отправить в отставку нескольких престарелых генералов. Не меньшую озабоченность вызвало растущее влияние, которое приобрел на Вильгельма Герберт Бисмарк известный жизнелюб и поклонник зеленого змия. Поездки принца в Берлин к Герберту стали регулярными: в октябре они встречались не реже двух раз в неделю.

Неудивительно, что у Вильгельма снова начались проблемы со здоровьем. Головокружение, рвота, боли в ушах — все это на два месяца уложило его в постель. Им занялся ведущий отоларинголог, уроженец Риги, Эрнст фон Бергман. Он был против операции. Вальдерзее считал, что болезнь — результат неправильного питания, и очень беспокоился, не сможет ли ушная инфекция подействовать на мозг. «Какие большие надежды будут разрушены, если это случится!» — сокрушался генерал. Болезнь на короткое время сблизила мать с сыном. Она нашла, что он стал «более мягким, дружелюбным, даже более сердечным». Лечение пришлось продолжить на курорте в Бад-Рейхенхалле, куда принц отправился вместе с Филиппом Эйленбургом.

 

II

В августе 1886 года кайзер вызвал внука из Рейхенхалле в Гаштайн. Вильгельму предстояло вновь отправиться в Россию — на этот раз с серьезной дипломатической миссией. Перед отъездом в резиденции кайзера состоялся совет, в котором приняли участие канцлер, его сын Герберт, престарелые советники двора графы Перпонше и Лендорф, Франц Иосиф и Сисси. Фриц был в ярости: он требовал отменить миссию, поскольку от Вильгельма будет больше вреда, чем пользы: «Незрелость и неопытность моего старшего сына в сочетании с характерными для него качествами самоуверенности и импульсивности исключают для него занятие иностранными делами; более того — это было бы опасно, в том числе и для него самого». Взамен он предложил свою кандидатуру в качестве главы миссии, лишний раз доказав, насколько его мышление далеко от реальности. Викки высказалась в том же духе: «Вряд ли кто будет отрицать, что все это нелепо и непродуктивно. Вильгельм в политике — зеленый юнец, он слеп, дезориентирован и склонен к необдуманным поступкам». В разговоре с австрийским дипломатом она даже назвала своего отпрыска «варваром» и заявила, что ей гораздо симпатичнее кронпринц Рудольф, в ее представлении — «либерал».

На Бисмарка причитания Фрица и Викки не произвели ни малейшего впечатления. Вильгельм отправился в Брест-Литовск на встречу с русским самодержцем. Тот был сильно недоволен Бисмарком, Тройственный союз висел на волоске. По словам Вильгельма, царь прямо заявил ему: «Если бы я захотел взять Константинополь, я мог бы это сделать в любой момент; я вовсе не нуждаюсь в соглашении с князем Бисмарком или одобрении с его стороны». Впрочем, он выразил готовность до поры до времени сохранять Тройственный союз в качестве гаранта мира.

Осложнение в отношениях с Россией явилось следствием нового поворота в «деле Баттенберга». В сентябре 1885 года своевольный Сандро аннексировал Румелию, на которую у русских были свои виды. Сербский король Милан тут же потребовал компенсации для себя, но, поскольку таковой не последовало, объявил войну Болгарии. Русский царь лишил Баттенберга звания офицера российской армии и начал исподволь готовить мятеж против него. 21 августа болгарские военные совершили государственный переворот и свергли Александра.

На этом дело не закончилось. У болгар свергнутый принц пользовался популярностью, последовал контрпереворот, и 28 августа Баттенберг вновь оказался в Софии, где толпа встретила его шумными приветствиями. Бисмарк, впрочем, правильно предугадал дальнейший ход событий. В дневнике Хильдегард фон Шпитцемберг, сестры вюртембергского посланника Акселя фон Варнбюлера, которой канцлер часто поверял свои сокровенные мысли, его комментарий по поводу последних событий в Болгарии передан следующим образом:

«Да нет, войны не будет. Этот болгарин (Сандро) движется на Софию, но его, таково убеждение князя (Бисмарка), опять вышвырнут — на сей раз уже навсегда».

Так и случилось. Баттенберг имел глупость заявить, что он готов вернуть свою корону русским — видимо, надеясь, что они откажутся, но те с готовностью приняли предложение. Год спустя вместо Баттенберга болгарским царем был избран другой немецкий принц — Фердинанд I Кобургский.

Пока Вильгельм спешил в Берлин, чтобы доложить Бисмарку о своих переговорах с Александром III, аудиенции у канцлера запросил его отец, кронпринц Фриц. «Это серьезно, — промолвил Бисмарк. — Подайте-ка мне шампанского, да побыстрее». Баронесса Шпитцемберг, со слов которой мы знаем об этом эпизоде и реакции Бисмарка, поясняет: «Он ожидал жесткой схватки по поводу этого болгарина».

И действительно, Викки и Фриц восприняли крах карьеры их любимца в Болгарии не более как временную неудачу. Они начали придумывать, в каком качестве пристроить его в Германии — командующим гвардией, начальником Генштаба, канцлером (!) или вице-королем Эльзас-Лотарингии. Когда Вильгельм, который сам был не против получить этот титул, узнал, что пост прочат безродному выскочке, он буквально взбесился и грозил застрелить соперника. Бисмарк наложил вето на все эти планы: он не хотел раздражать русских поощрением обанкротившегося бывшего правителя Болгарии. В то время уже началось охлаждение англо-германских отношений из-за колониального вопроса, и в этой ситуации канцлер посчитал неразумным портить и так достаточно напряженные отношения с Россией — поговаривали даже о возможности начала войны.

Позже Вильгельм говорил, как он уже тогда обнаружил, что Россия склоняется к союзу с Францией и что он никогда не считал заключенный Бисмарком «договор перестраховки» достаточной гарантией безопасности рейха. Он писал:

«Войну между Германией и Россией он (договор) не отвратил бы ни на минуту; не гарантировал бы он и нейтралитета России в случае начала войны с Францией. Для меня нет сомнения в том, что значение этого договора сильно преувеличено — он представлял собой не более чем одну из карт в сложной игре Великого канцлера».

Вильгельм критиковал организованную Бисмарком систему континентальных союзов и считал, что канцлер упустил шанс договориться с Великобританией. Его больше привлекал «метод Кобургов» — править миром с помощью династических связей.

В декабре по решению кабинета принц был прикомандирован к министерству иностранных дел. Обучением его занялся Герберт фон Бисмарк и должным образом обрисовал Вильгельму панораму традиционной прусской политики, охарактеризовал ее виднейших представителей и продолжил энергичные усилия по вовлечению Вильгельма в компанию своих друзей-собутыльников. Сделать из принца алкоголика ему не удалось, возможно, досадой из-за этой неудачи объясняется тот набор отрицательных эпитетов, которые Герберт припас для своего ученика: «холодный, бессердечный, поверхностный и кичливый».

В дела международной торговли и колониальной политики наследника престола посвящал тайный советник Рашдау. «Со слов Рашдау я усвоил, благодаря чему мы сохраняем свою независимость от Англии: во-первых, из-за того, что мы не строим флот, а во-вторых, потому что Гельголанд все еще у них в руках», — видимо, это замечание Вильгельма мыслилось как ирония над устарелыми представлениями дипломатического корпуса.

В своих мемуарах Вильгельм не вполне искренен по поводу своих взаимоотношений с Гербертом Бисмарком. Он пишет о «грубости» Герберта и отрицает, что они были приятелями. Однако осталось множество свидетельств их совместных похождений — включая охоту за актрисками придворного театра. Впрочем, Вильгельм с готовностью признавал «удивительные» способности Герберта в сфере дипломатии: «Не обладая гениальными качествами своего отца, он был, без сомнения, его самым одаренным и выдающимся учеником».

Что касается отношения Бисмарка к Вильгельму, то поначалу принц представлял для него интерес главным образом в качестве оружия в борьбе против кронпринца и его супруги англичанки. В этом плане связка между дедом-кайзером и внуком-принцем представлялась ему весьма полезной. Своей оценкой личных качеств молодого Вильгельма он поделился со своей супругой Иоганной:

«Последнее время я почти ежедневно имел беседы с принцем Вильгельмом и хорошо узнал его. Думаю, у него есть все предпосылки соединить в своем лице функции кайзера и канцлера — именно так! В нем есть что-то от Фридриха Великого; но есть и какие-то наклонности, которые могут превратить его в деспота — в этом, впрочем, тоже можно найти сходство с Фридрихом».

Со своей стороны Вильгельм быстро сообразил, что министерство иностранных дел — это всего лишь канцелярия Отто фон Бисмарка.

«Внешняя политика определялась Бисмарком, и только им одним, его сын просто получал указания и оформлял их в виде конкретных директив. Таким образом, министерство представляло собой не более чем исполнительный орган при Великом канцлере, — писал он, — в отличие от Генерального штаба при Мольтке, состоящего из людей независимо мыслящих, готовых взять на себя ответственность за те или иные решения и не связанных жесткими инструкциями».

Известна и принадлежащая Вильгельму не слишком лестная характеристика Бисмарка:

«Князь похож на огромную глыбу гранита в глубине горной расщелины; сдвинь ее — и обнаружишь кучу червей и сгнивших корней».

Так писал Вильгельм в мемуарах, но в молодости он относился к канцлеру, можно сказать без преувеличения, с обожанием — первый министр его деда-кайзера был человеком, спасшим Пруссию в тяжелый час, в 1862 году. До поры до времени у принца было мало возможностей вступить в личный контакт с великим государственным деятелем. Бисмарк, как правило, избегал присутствия на официальных церемониях в Берлине или Потсдаме. Желающие нанести ему визит должны были приезжать в его поместье. Там гостей ждал обед — пища простая — и вина лучших сортов. После обеда Бисмарк растягивался в шезлонге и закуривал трубку — невзирая на ранг гостей. Вильгельм стал бывать у канцлера, где познакомился с иностранными политиками — в их числе был и будущий премьер-министр Великобритании лорд Роузбери.

У Вильгельма развилась своеобразная мания — при каждом удобном случае он говорил о флоте, вернее, об отсутствии такового у Германии. В 1884 году ему довелось присутствовать на морских маневрах у Сопота, близ Данцига, которыми руководил генерал Георг фон Каприви. Тогда произошел забавный случай: в море обнаружили лодку, а в ней — некоего субъекта в серой шляпе, которого приняли за шпиона. Оказалось, что это местный судья по фамилии Тирпиц, который решил поглядеть на своего сына — участника маневров, будущего кайзеровского адмирала.

Во время одного из своих первых визитов в имение Бисмарка Вильгельм показал канцлеру письмо, полученное от брата Генриха, где тот сообщал о разговоре с немецкими купцами, которые ему встретились во время очередного плавания. По мнению этих негоциантов, британские военные суда обеспечивают им надежную защиту, так что зачем нужны еще и суда под германским флагом? Бисмарк сердито ударил кулаком по столу: «Это непатриотично, с таким отношением надо кончать!» Вильгельм быстро отреагировал: «Конечно, надо кончать, ваше сиятельство, — коль скоро ваше сиятельство соизволит помочь нам построить германский флот».

Бисмарк не видел никакой нужды в строительстве флота — и был в этом не одинок. Характерно, что командующим флотом был не адмирал, а генерал сухопутных войск, и неудивительно, что армейские офицеры свысока смотрели на своих флотских коллег, большинство из которых ранее были моряками на торговых судах. Военный министр Бронзарт фон Шеллендорф вообще считал, что заниматься флотом — это пустая трата времени и денег. Большинство флотских офицеров были неблагородного происхождения и к тому же не являлись уроженцами Пруссии. Исключением был, пожалуй, один Тирпиц — он родился в Кюстрине. Став кайзером, Вильгельм присвоил дворянские титулы всем офицерам, имевшим звание капитана морского флота. Первым титул получил Тирпиц, вторым — Мюллер.

Обучение Вильгельма науке управления государством вызвало новый приступ ревности со стороны его отца. Фриц написал по этому поводу сердитое послание на имя канцлера. Вальдерзее отмечал, что родители принца «находят решение кабинета нелепым, ужасным и бог знает еще каким»; на самом деле, считал он, Фриц просто завидует сыну, а Викки прямо-таки кипит ненавистью к нему и полна злобы на железную волю канцлера: все дело в том, что она никак не может смириться с неудачей своих попыток выдать дочь за Баттенберга.

Зимой 1886/87 года Вильгельм еще раз посетил Вену и вновь стал завсегдатаем заведения фрау Вольф. От него, видимо, укрылось то обстоятельство, что хозяйка борделя была осведомительницей на службе у принца Рудольфа, а тот подробно информировал о похождениях почетного гостя австрийского военного атташе в Берлине, полковника Штейнингера. Согласно этой информации, Вильгельм в подпитии «неуважительно» отзывался об императоре Франце Иосифе, еще хуже — о Рудольфе, называя его «тщеславным эстетом, гоняющимся за дешевой популярностью, личностью бесхарактерной и объевреившейся». По донесениям, он предрекал австрийскому государству скорый крах и заявлял, что провинции с немецкоговорящим населением войдут в рейх, а Габсбургам останется одна Венгрия. Рудольф сообщал и о том, что сам слышал от Вильгельма: «Он говорил, что ему нравится с нами охотиться, что мы хорошие ребята, только безнадежно обабившиеся эпикурейцы». Высказав вдобавок еще нечто нелицеприятное о родителях Рудольфа и его жене, гость «по завершении своей высокоморальной проповеди удалился в компании двух грязных шлюх». Рудольф добавлял, что владеет письмом, адресованным немецким принцем фрау Вольф, которое свидетельствует не только о полной беззаботности принца, но и об отсутствии у него всякого такта.

Можно сказать, что Вильгельм в эти годы испытывал на себе сильнейшее влияние двух личностей — Вальдерзее и Герберта Бисмарка. Каждый тянул его в свою сторону: один — на конфронтацию с Россией, другой — на то, чтобы сохранять хорошие отношения с ней — в духе старой прусской внешней политики. Поучения Герберта слегка притупили расистские предубеждения Вильгельма, но жажда военных подвигов и славы — то, чем сумел насладиться его отец, — толкала его в сторону антирусского курса Вальдерзее. Тот уверял его, что вовсе не нужно начинать войну против России — она сама попадет в западню, которую ей приготовят немцы; просто следует укрепить немецкую армию, и русские воспримут это как повод для агрессии. Вильгельма этот сценарий вполне устраивал.