Из волн вставал низкий каменистый берег. Прибой пенился среди мокрых валунов. Линия берега тянулась прямо, без мысов и бухт. Лишь подальше к северу выдавался в море короткий песчаный нос. Ни одного островка, даже небольшой скалы, не было видно. Надежда отыскать безлюдный клочок суши, чтобы безбоязненно запастись там пресной водой, встала на мертвый якорь.

Дальше, вглубь земли, за узким пляжем из крупной гальки, начинался дикий лес, постепенно взбиравшийся на холмы. Кое-где виднелись голые осыпи. Это была пиктская пуща во всей своей красе. Ни дымка, ни каких-либо иных признаков присутствия человека заметно не было. Но те, кто хоть раз имел удовольствие встретиться с пиктами, не верили в пуще ничему: ни упавшему листу, ни поваленному дереву, ни мочажине с черной стоячей водой. Откуда ни возьмись, прямо из болотной зыбучей трясины, мог появиться смуглый стройный воин в боевой раскраске, выпустить стрелу или метнуть копье и мгновенно исчезнуть, словно раствориться в душном и затхлом мареве непроходимого леса, сквозь который сами пикты ходили как по чистому полю.

Но сейчас покуда было не до пиктов. Фрашку и еще один матрос — коренастый и слегка полноватый брюнет с пышными усами, стоя на носу, под руководством боцмана производили замеры глубины. Тонкий, но прочный трос с привязанным к нему тяжелым чугунным цилиндром и узлами через каждый локоть раз за разом уходил в серо-зеленые взбаламученные воды и вскоре возвращался обратно. До берега оставалось две лиги, когда боцман Серхио, наметанным глазом отсчитав, сколько локтей проглотила глубина на сей раз, возгласил:

— Двенадцать локтей и пол-локтя! Гвидо! Двенадцать локтей! — проорал он так, чтобы слышно было за мачтой, где на руле стоял красавчик Гвидо — помощник Гонзало.

— Спустить грот! Отдать якорь! — донесся ответ. — Неужто сам не знаешь, старый дурень! — не преминул присовокупить Гвидо комплимент.

Боцман не обиделся, видимо, счел таковые слова за изъявление почтения со стороны способной молодежи. Громовым голосом он принялся отдавать команды.

Заслышав громкие слова команд и почувствовав, что корабль более никуда не движется поступательно, а лишь раскачивается на зыби, постепенно стали подниматься на верхнюю палубу придворные. Всего их было шестьдесят человек при такой же численности экипажа — не так уж и много для вместительного нефа. Но эта немногочисленность ощущалась, пока над палубой возвышался помост с шатрами, палатками и каютами. Когда же все это частью исчезло в бушующих волнах, частью было убрано, пришлось переселиться в предназначенный для команды трюм, пол в коем был посыпан песком, а рядом размещались стойла для нескольких коней, принадлежавших особо важным и богатым пассажирам. Кроме коней тут же находились куры, бараны и козы. Дабы хоть чуть-чуть смягчить непривычно суровые условия, особенно для дам, коих было девять, не считая горничных, пришлось урезать рацион для животных, отобрав у них изрядное количество свежего душистого сена, аромат которого хоть как-то перебивал запах тех же животных, прелых досок и, увы, неизбежной рвоты тех, кому докучала морская болезнь.

Теперь, наконец, осознав, что испытаниям пришел если не конец, то некоторый перерыв, выспавшись после праведных трудов, на палубе появился герой предыдущих ненастных дней и ночей — Норонья собственной персоной. Граф был похож на взъерошенного альбатроса, которого нечаянно накрыло тяжелой волной и выкинуло на палубу, с которой он не мог подняться, поскольку широкие крылья, предназначенные для планирующего полета, мешают и тянут вниз. Норонья был длинен, тощ и постепенно терял волосы, отчего теперь его лоб и темя девственно розовым просвечивали сквозь гладко прилизанные темные пряди. Чтобы сохранить пропорции лица, граф стригся коротко, но если на висках волосы кое-как удавалось пригладить, то на затылке они непослушно топорщились, что и придавало графу сходство с растрепанной птицей.

Впечатление усугублял костюм Норонья — плащ с широкими накладными плечами, тогда как широтой и силой плеч граф никак не отличался и выглядел несколько нелепо. Из-под роскошного широченного одеяния торчали хилые ноги в узких штанах.

На поясе у графа висел длинный узкий меч-ламира, подаренный зингарским королем прадеду Норонья за доблесть, проявленную в боях с аргосским флотом. Любой, кто хоть когда-нибудь занимался фехтованием — а таких среди находящихся на корабле было подавляющее большинство, — узрев слабые, малоподвижные и скрюченные кисти Норонья, понимал, что к оружию — ни к холодному, ни к метательному — граф непривычен. Единственное, что умели делать эти пальцы и руки, — это держать перо.

Первым делом граф в сопровождении пажей — юношей восемнадцати лет, высоких и стройных, с иголочки одетых — проследовал на нос. Помост на носу также был изрядно потрепан штормом, а главное, что был разворочен трап. Попадали на нос по наскоро сколоченной лестнице. Моряки, привыкшие ко всяким непредвиденным обстоятельствам, взбирались по этому сооружению без труда.

Но для графа стремянка вместо трапа оказалась верхом безобразия и распутства. Он немедленно призвал боцмана и принялся распекать того за недосмотр. Начав с того, что вверенный в руки боцмана инвентарь пребывает в небрежении, граф логически вывел из этого непочтение к королевской особе, насмехательство над авторитетом Зингары и, тем самым, измену родине. Посулив по прибытии на сушу арестовать разгильдяя, Норонья полез на нос, поддерживаемый под руки пажами, благо они были достаточно высоки. Длинная ламира, безусловно, мешала, поскольку из-за жесткой оттопыренной полы плаща она торчала в сторону и норовила ткнуть стоявшему слева молодому человеку прямо в глаз. Но наконец граф соизволил взглянуть в сторону берега и, увидев, что берег имеет место быть, тут же объявил об этом.

— Я вижу берег. Это значит, что мы находимся в пределах видимости земли. Да. Несомненно. А какое это государство? Аргос, надо полагать? Отвечайте немедленно!

— Нет, не Аргос, — с философским спокойствием ответствовал боцман. — Это вообще не государство.

— Перестань паясничать! — взвизгнул первый советник. — Раз это берег, то на нем есть и государство!

— Это пиктская пуща, — меланхолично пояснил моряк.

— Что? — Граф снова повернулся к берегу, будто заново его увидел.

Некоторое время на его небольшом лице, изборожденном глубокими морщинами, держалось выражение недоумения. Наконец граф решил, видимо, что местность выглядит вполне дикой и необжитой, чтобы походить на пиктские земли, и его не обманули. Сверля боцмана своими цвета выжженного полуденным солнцем неба Зингары светло-голубыми глазами, Норонья потребовал к себе капитана или, если тот не в состоянии прийти, на худой конец помощника.

Немедля явился красавчик Гвидо, будто прятался здесь же, под помостом. Несмотря на то что граф был первым советником и запросто мог стереть Гвидо в порошок, молодой человек имел вид не то что не подобострастный, но, напротив, совершенно вальяжный и даже наглый, насмешливо взирая на распалившегося месьора. Но шуток Норонья не понимал, считая чувство юмора недостойным благородного человека. Его бородка клинышком задралась вверх от негодования.

— Его величество король Фердруго доверил вам выполнение ответственнейшей задачи. Вам предписывалось доставить его величество короля Аквилонии, меня, месьора аргосского посла и знатнейших и высокороднейших месьоров, включая дам, в Мессантию. Я сделал все от меня зависящее, чтобы хоть как-то загладить удручающее впечатление от вашего умения, а точнее, неумения управлять кораблем и сохранить репутацию короны зингарской во мнении высочайших гостей. И это блестяще мне удалось, как, впрочем, и всегда. Вы же, вместо того чтобы исправить свою вопиющую халатность в дарованное вам Митрой и мною время, занялись всем, чем угодно вашей подлой душе, но только не своими непосредственными обязанностями. Я обещаю вам, что по прибытии обратно в Кордаву обо всем будет доложено его величеству, и не сомневаюсь, что вас ждет приказ об увольнении! Бездельничайте сколько угодно, но не за счет королевской казны!

— Однако я чувствую, — продолжал Норонья, — что вы то ли от непроходимой глупости, то ли от чрезмерной наглости не осознаете всей важности момента. Посему я желаю слышать четкий и вразумительный ответ на свой вопрос: что вы намерены делать, дабы в ближайшее время мы приплыли в Мессантию для… Впрочем, для чего — это нам знать не обязательно, поелику составляет государственную тайну.

— Пополнить запасы пресной воды, — взирая па графа абсолютно безвинными, честными и чистыми глазами, отвечал Гвидо, а в полголоса, так чтобы не услышал советник, добавил: — Чтобы мне после этого плавания не пришлось искать работу, ты, проклятый старый болван, до Мессантии не доберешься и до Кордавы тоже!

Конан с Тэн И и Майлдафом находились по-прежнему на корме. Король Аквилонии с ухмылкой наблюдал, чем закончится перепалка.

— Смотри, Конан, кто это опять пожаловал к нам! — заметил Майлдаф.

И действительно, по трапу на кормовую надстройку вновь поднимался капитан с таким видом, будто бы никакого разговора и не было.

— Возникла нужда посоветоваться? — спросил приветливо Конан.

— Почти, — не смутился Гонзало, но все же замешкался, потирая свой великолепный нос. — Надо бы остановить Норонья, да и Гвидо заодно, не то первый немедля прикажет взять курс на Мессантию, а второй перережет ему глотку.

— Ты же здесь главный, вот и командуй! Вот тебе мой совет, — дружелюбно улыбнулся Конан.

— Я могу это сделать, ты знаешь, — спокойно сказал Гонзало. — Только я, как и весь остальной экипаж, не хочу шляться по портовым тавернам и наниматься за гроши.

— Если я подпишу договор, ты сможешь работать на аквилонском корабле, — резонно заметил Конан. — Учти это на будущее. А сейчас, — король обращался к Бриану и Тэн И, — придется прогуляться на нос. А то этот радетель за славу Зингары еще прикажет повернуть в открытый океан, искать корабль короля Фердруго. Ступай, Гонзало, я сейчас.

Гонзало кивнул и спустился на палубу.

— Конан, зачем ты уступил ему? Пусть бы сам разбирался с этим вонючим Норонья, раз уж не хочет подчиняться тебе! — не одобрил поступок короля Майлдаф,

В ответ Конан не сказал ничего, а обратился к Тэн И:

— Как тебе мой второй ход?

— Защита Ляо Миня, — пояснил кхитаец. — Известна две тысячи лет. Почти беспроигрышная, но и к выигрышу приводит крайне редко.

— Вот как?! — по-настоящему изумился Конан. — Хм. Но в игру вступили еще не все стороны. А как дела у Гонзало? И кто такой был этот Ляо Минь?

— Гонзало играет «аиста на одной ноге, ловящего водяную змею», — непонятно сказал Тэн И. — А Ляо Минь охотился на волков, а потом стал художником и философом. Пишут, что он был очень сильный игрок.

— Однако, — многозначительно промолвил Копан. — Ну что ж, поторопимся.

Король проследовал на нос, более нигде не задерживаясь и не отвечая на приветствия.

— Хорса, сними охрану с Седека, но глаз с него не спускай, — распорядился Конан.

— Хорошо, кениг, — ответил Хорса. — Только в этом нет нужды. Седек вкушает отдохновение в мире грез.

— Хорса, изъясняйся по-человечески! — Король не был расположен отгадывать загадки.

— Я подсыпал ему белого порошка, — пояснил гандер.

— Куда?! Он же не пьет вина!

— В его любимое козье молоко. А порошок где взял?

— У Седека, — невозмутимо отвечал Хорса.

— Как?

— Посмотрел у него в походном сундучке.

— Ладно, сейчас некогда, — перевел дыхание Конан. — А тебя, Тэн И, я еще попрошу дать отчет.

На носу происходило нечто невообразимое. Граф Норонья рвал и метал. Он уже успел перечислить все возможные наказания, которыми грозил зингарский закон за различные преступления, начиная шпионажем в пользу иностранного государства и растратой казенных средств и заканчивая вооруженным разбоем и грабежом. Пользуясь своей незаурядной памятью, он вспомнил поименно всех членов команды и каждому определил меру наказания.

Некоторые аквилонские и аргосские нобили также присоединились к собравшимся, желая поближе ознакомиться с тонкостями зингарского законодательства.

Против графа и двоих его пажей по-прежнему стоял красавчик Гвидо. Красавчиком его прозвали не зря, ибо внешность он имел весьма импозантную: длинные гладкие черные волосы, схваченные на лбу ленточкой из дорогой змеиной кожи, черные жаркие выразительные глаза, бородка, чувственные полные губы, впалые, но не худые щеки и здоровая загорелая кожа.

Гвидо был высок, строен, но силен достаточно, чтобы вытащить из толстой корабельной доски длинный гвоздь.

Так вот, Гвидо покуда молчал, но мускулы на его лице нервно подергивались, глаза, казалось, потемнели еще пуще, и вообще самый вид Гвидо не обещал ничего хорошего. Выдержанностью характера аргосец не отличался. Норонья докучал ему и всей команде, а вероятность приведения советником в действие нынешних угроз была значительна, и Гвидо не слишком задумался бы, прежде чем пустить в ход длинный морской нож, заткнутый за широкий шелковый кушак. Против этого ножа, с которым Гвидо равно умело управлялся и за столом, и в драке, декоративная ламира Норонья выглядела убого, хотя граф, конечно, так не считал.

Когда советник вовсе разошелся и принялся давать моряку ценные указания по части парусов, ветров и течений, Гвидо скривил губы и резко сказал по-зингарски прямо в лицо графу:

— Заткнись, крыса сухопутная!

Неизвестно, какая душераздирающая и кровавая сцена разыгралась бы далее, но тут, словно волнорез воду, раздвигая толпу матросов, которые, если что, немедленно вступились бы за товарища, на нос явились Конан, Майлдаф и Хорса. Вместе с Тэн И они являли собой столь решительную и неодолимую группу, что перед ними расступались, не смея спрашивать ни о чем.

— Попридержи язык, Гвидо, — сурово и без обиняков обратился к помощнику Конан. — И ступай прочь.

— За каким демоном? — нагрубил аквилонскому королю выведенный из себя Гвидо.

— Работать. Тебя зовет капитан, — невозмутимо ответил Конан, хотя слова Гвидо пришлись ему явно не по душе.

— Гонзало скажет мне сам, если потребуется. Так, ребята? — апеллировал Гвидо к команде.

— Так, — раздался хор голосов, правда весьма редкий и нестройный. Поддерживать аргосца против аквилонского короля было весьма рискованно, что и подтвердилось немедленно.

Даже горластый Норонья не успел и слова вымолвить, а только набрал в легкие воздуха для очередной тирады, как Конан легонько кивнул головой, и тут же напряженно опущенные руки Гвидо, готовые к действию, были схвачены намертво и заведены ему за спину, кисти его немедленно захлестнула веревка, а нож из-за пояса перекочевал к Майлдафу.

Гвидо попытался рвануться и даже лягнуть ногой неизвестного, скрутившего его сзади, но сейчас же красивое лицо его испортила гримаса боли, а вырваться не удалось. Хорса крепко держал аргосца за плечи, а Тэн И болевым приемом из своего обширного арсенала захватил и вывернул ногу помощника капитана.

— Гвидо, ты хороший шкипер. Не стоит тебе ввязываться в политику. С графом Норонья я договорюсь сам. Отведите его к Гонзало, — приказал Конан команде.

Никто не двинулся с места. Люди не совсем понимали, к кому относится приказ: к свите короля или к экипажу.

— Я к вам обращаюсь, — разрешил король сомнения матросов. — А тех, кто не послушает Гонзало, — усмехнулся Конан, — ждет участь Гвидо. Расходитесь!

Никто так ничего и не понял, но поспорить с киммерийцем охотников не нашлось.

— Пошли, Гвидо, сейчас потолкуем с Гонзало, — послышались голоса, и все до единого члены команды, так и не рискнув развязать Гвидо, удалились, громыхая по палубе сапогами и бряцая оружием: кортиками, палашами, длинными ножами — на палубу, под сень мачты.

— Благодарю тебя, король Конан… — разразился было речью введенный в замешательство Норонья, но король решительно оборвал его:

— Граф Норонья!

— Да, ваша честь? — На лице графа появилось выражение готовности и вопроса.

— Не прими мои слова за приказ, ибо лишь достойнейший Фердруго имеет право отдавать приказания своим подданным, но прошу тебя убедительно, как месьор месьора, достойный граф, — начал Конан и сам поразился тому, как складно это у него вышло, потому что дальше все пошло как обычно: — На твоем месте я бы не стал лезть в дела экипажа, первый раз попавши на корабль. Ты, конечно, можешь сослать их всех на каторгу, но сейчас им проще сделать так, чтобы ты не доплыл до Мессантии. Ты понял меня?

— Такие речи я отказываюсь понимать! — заносчиво заявил Норонья. — Этот сброд ожидает заслуженное наказание по закону, и я выполню свой долг месьора, чего бы это мне ни стоило!

— По закону ты должен слушаться капитана Гонзало, — вновь жестко прервал графа Конан. — Я не думаю, что Фердруго одобрил бы твои действия.

— Король Фердруго доверяет мне и всегда поступает по закону, — выпятив тощую грудь, заявил Норонья. — И мне, право, странно, что ты, монарх, вверяешь судьбу свою и своих подданных таким скотам. После сего плавания я доложу своему королю о беспорядках, творящихся на флоте.

— Да ты еще не знаешь, что такое беспорядок на флоте, поверь моему опыту, — недобро сказал Конан. — Так как быть с законом? Или мне позвать Евсевия, ученого из Тарантийской Академии, чтобы он разъяснил? Да ты ведь сам отлично знаешь закон, я только что слышал. А как посмотрит на попрание законов король Зингары?

Достойный граф открыл рот, но возразить было особенно нечего.

— Я вынужден уступить. — Граф сделал акцент на втором слове. — Но на берегу данной мне властью я сделаю так, чтобы виновные понесли заслуженное наказание и…

— Так ты будешь подчиняться капитану Гонзало в том, что касается управления кораблем и снабжения его? — настаивал на нужном ответе Конан.

— Разумеется, согласно закону…

— Да или нет?

— Да! — выкрикнул граф с оттенком брезгливости.

— Весьма разумно, — просто заметил Конан. — В остальном я буду советоваться с тобой, если только это будет возможно, — обещал он, как совсем недавно обещал ему Гонзало. — А теперь я посмотрю, что намерен предпринять капитан.

И Конан вместе с Хорсой, Майлдафом и Тэн И отправился обратно. Собравшиеся возле носа придворные остались в некотором недоумении, не ухватив сути быстрого разговора,

Но и на средней палубе к тому времени споры закончились. Гвидо растирал онемевшие кисти: Тэн И умел вязать хитрые узлы, которые от сопротивления затягивались еще туже.

— Как дела, Гонзало? — спросил довольный собой король.

— Мы готовим лодку для высадки. Гвидо я освободил. А вот что ты сделал с Седеком?

— А что такое со славным шемитским купцом из гильдии «Гамилькар»? — разводя руками, в тон Гонзало спросил Конан.

— Утром он проснулся, как всегда, бодрый, выпил молока, а потом вдруг улегся опять и посейчас спит как убитый.

— Убитый? — с деланным участием поинтересовался король.

— Да нет, не волнуйся. Он жив, только спит непробудно…

— Ну и пускай спит. Человек он немолодой, мог и подустать. Я тут ни при чем, — разочаровал Гонзало Конан.

— Я не уверен в этом. — Гонзало хмыкнул своим неподражаемым носом. — Но дело в другом. Здесь земля пиктов, ведь так?

— Так, — кивнул киммериец и почувствовал облегчение: игры на сегодня, кажется, кончились. Начиналось дело.

— Я плавал в разных местах, но к пиктам так и не собрался и никому не советую. Но вот сегодня пришлось, — вкрадчиво вступил Гонзало.

— И что? — Конан притворился, будто не понимает.

— Вот и понадобился твой совет.

— Быстро же, однако, — осклабился Конан. — Иными словами, ты хочешь, чтобы я принял участие в вылазке?

— Это было бы неплохо. — Гонзало легко выдерживал взгляд Конана. Капитан нимало не смущался тем, что недавно пытался угрожать королю, а сейчас запросто говорил монарху аквилонскому, чтобы тот уселся в лодку-вельбер и поплыл к берегу воевать пиктов.

— А если я откажусь? — спросил киммериец.

— Я не обижусь, — не смутился Гонзало. — Дело не в этом. Девять человек могут пропасть без следа, а мы останемся без воды. Мои люди совсем не знают пущи, а ты, говорят, провел в ней несколько лет…

— И ты думаешь, меня там снова ждут? — усмехнулся Конан.

— Сомневаюсь, — честно сказал Гонзало. — Это моя просьба. И еще; как только ты откопаешь хоть какую-нибудь малость про Седека, я немедля скажу гвардейцам, и они его арестуют. Этого хватит, король?

— Пока да, капитан. Я поеду с твоими людьми. Вода и мне нужна. Но есть некоторые условия: вельберов должно быть два; второй будет караулить у берега, на всякий случай. И еще: комит Гвидо, хм, пусть не обижается. Но с нами на берег я его не возьму. И ты держи его под присмотром. Кормчий славный, но не в меру горяч.

— Хорошо, — спокойно согласился Гонзало. — Гвидо, — обратился он тут же к помощнику, который застыл меланхолично, прислонясь к мачте, глядя на капитана и Конана колючим упрямым взглядом, — ты знаешь, где бы ты был сейчас, если б не я. Это раз. Неизвестно также, где бы ты был, если б король Конан не прекратил твои беседы с этим старым негодяем. Это два. И я тебе уже не раз говорил: у волка есть клыки, но олень их видит только перед смертью. Это три. В состоянии запомнить?

— Да, — буркнул Гвидо.

— Отлично. — Гонзало ухмыльнулся, и нос его, казалось, скривился еще больше. — Ступай отдыхать. И не спускай глаз с Седека, не будет же он спать вечно! Когда готовить лодки, король?

— Чем раньше мы отсюда уберемся, тем лучше, — философски заметил Конан. — Готовь вельберы к спуску. Я беру с собой Майлдафа и Евсевия. И захвати лук, — наказал он горцу. — Если кто-нибудь из благородных месьоров осмелится присоединиться, я их, может быть, возьму. Когда будут готовы лодки?

Песок не успеет высыпаться до половины, — Отвечал Гонзало.

— Вот и славно, — подытожил Конан. — Если в команде есть меткие стрелки, пусть идут с нами, а также все те, кто хоть немного знает лес. И поменьше горожан.

— Понял, — кивнул Гонзало.

Конан с Майлдафом, Хорсой и Тэн И спустился вниз, готовиться.

На внутренней палубе сейчас было пусто, даже вольных вынесли наверх, под теплое солнце и на свежий воздух. Мучимые морской болезнью также все были на верхней палубе — когда неф остановился, укачивало уже не так сильно. Внутри остались только спящие после вахты и Седек, которому удружил Хорса.

— Когда ж ты успел подсыпать этому хитрющему шемиту порошок? — недоуменно почесывая затылок, спросил у гандера Майлдаф.

— Так же, как и два года назад тебе, — невозмутимо отвечал Хорса.

— Да уж, тогда я выспался за всю свою беспокойную жизнь, — посмеялся Майлдаф.

Все остальные тоже улыбнулись: история знакомства Хорсы и Бриана и впрямь получилась весьма забавной.

— Только тогда вино было приготовлено заранее, — не унимался горец. — А сейчас? Ты что, накормил зельем козу?

— Тогда бы заснула коза, а не Седек, — резонно заметил Конан. — Пока нас никто не слышит, расскажи мне, любезный Тэн И, почему ты не знаешь того, что вызнал Хорса, и как вообще все это у вас получилось?

— Государь. — Кхитаец по обыкновению отвесил неглубокий поклон. — Седек здесь вовсе не за тем, чтобы смотреть, как ты подписываешь договор.

— Это я и так знаю, — раздраженно бросил Конан, затыкая за специальные лямки на куртке метательные ножи и пристраивая на поясе кинжал.

— И вовсе не затем, чтобы убить тебя, Фердруго или Мило.

— Да, это было бы несколько самонадеянно, — отозвался король. — Дальше!

— Он здесь за тем, чтобы выслеживать Гвидо.

— Вот как!? — Рука Конана, потянувшаяся к мечу, остановилась. — Чем же аргосец так досадил Асгалуну? И почему следить за ним послали старика?

— Молодого человека из Шема ни за что бы не пустили на «Полночную звезду», а Седека знают многие, даже ты, государь, — пояснил Тэн И. — А посылать наемника из Аргоса или Зингары асгалунцы не рискнули, потому что дело важное и не должно касаться посторонних…

— Опять тайна, покрытая густым туманом, — вздохнул Конан, взвешивая меч в руке и разминая кисти и предплечья. — Еще одни последователи Илу Всеединого? Хотя постой, — остановил сам себя король. — Гонзало брякнул что-то про то, в какой выгребной яме оказался бы Гвидо, если б не он…

— Государь очень проницателен. — Тэн И отвесил еще один поклончик. — Все гораздо проще, государь. Гонзало говорил тебе, что вышел из игры на Барахас?

— Говорил, — подтвердил Конан.

— А Гвидо вышел из игры с Асгалуном.

— Из какой игры? — Конан уже догадывался, к чему ведет кхитаец. — Белый порошок?

— Не смею утверждать это как истину, но, по моему разумению, да, — кивнул Тэн И.

Хорошо. — Конан задумался на мгновение, одновременно проверяя ножны и меч. — У нас мало времени. Команда у Гонзало умеет работать быстро. Хорса, как случилось, что занялся Седеком до моего распоряжения?

— Не трудно сказать, кениг, — начал по обыкновению гандер, но, почувствовав тяжелый взгляд короля, тут же сообразил, что на сей раз гандерскую велеречивость придется оставить до лучших времен.

Седек не внушал мне доверия с первого своего появления, кениг. Я осведомился о связях крупной купеческой гильдии Асгалуна. «Гамилькар» всегда занимался торговлей со Стигией или через Стигию. Это и навлекло на старикана мои подозрения.

Всем известно, хотя никто и никогда не занимался доказательством этого ни на одном суде, что белый порошок приходит из-за Стикса. А раз он приходит, то кто-то его доставляет. Одиночки — не в счет: они провозят порошка ничтожно мало, и они, как ни странно это слышать, легче попадаются квесторам и преторам. Стигийские корабли и караваны досматриваются лучшими офицерами на границе столь тщательно, что лишь один караван на сотню, а то и на две, может проскочить безнаказанно. А с тех пор, как Мораддин в Немедии научился натаскивать собак на поиск порошка, караванная доставка зелья стала делом и вовсе безнадежным.

— Остался один путь, — сделал вывод Хорса. — Это, конечно, заставило стигийцев идти на большой риск и делиться с перекупщиками, тратиться на охрану, на продавцов, но зато они обрели еще большее влияние, и от них зависит теперь масса народа. Понятно, что в Хайборию это зелье попадает через Шем. Путь через Туран и Замору долог и опасен. Морской же маршрут — самый легкий. Кораблю легче проскочить незамеченным, да и груза он берет больше. Ссориться с шемитами не хотел пока никто. И тут вдруг тройственный союз. Разумеется, я сразу заинтересовался Седеком. У него оказался телохранитель из аргосцев, Джоакино, сынок одного из мессантийских нобилей. Деньгами Седек привлечь его не мог — денег у Мессантии полные подвалы, складывать некуда. Значит, приманкой был порошок. А раз так, он должен быть у Седека.

— Как я проверял сундуки шемита, это история долгая и отдельная, — похвалился Хорса. — Надо сказать, что я знаю многое о порошке: сколько его нужно для одного раза, как он действует, но я никогда не пробовал его сам и даже не держал в руках. Я нашел у Седека полупустую кружку с закрывающейся крышкой, где был какой-то белый порошок, но я не был уверен, что это именно тот порошок. Сегодня поутру я решил испытать действие зелья, и для этого выбрал самого Седека, ибо ты, кениг, отдал приказ арестовать его, а Гонзало такого распоряжения не давал. Когда купцу, как обычно, подали козье молоко, я подошел к нему с одной занятной вещицей.

— Что за вещица? — полюбопытствовал Конан.

— Старинная фибула из Шема. Я купил ее по случаю не так давно для Этайн. Попросил Седека оценить…

— А сам незаметно подсыпал порошок! — догадался Майлдаф.

— Ты проницателен, Бриан, — ответил Хорса, подражая манере кхитайца. — Сагу об этом непременно сложат.

— Хватит… — сердито начал горец, но тут его прервал голос капитана, заглянувшего в люк.

— Конан, вельберы готовы!

— Я поднимаюсь! — прокричал в ответ король. — Тэн И, Хорса, не спускайте глаз с Седека, Гвидо и этого… Джоакино. Мы не задержимся на берегу. Я не думаю, что пикты успели собрать большой отряд, если вообще нас заметили. И, кстати, где Евсевий? С дамами беседует? Ему пора бы тоже снаряжаться.

— По-моему, он на палубе. Должен же был кто-нибудь из нас там остаться, — резонно заметил Бриан. — Я возьму его лук и стрелы. И меч прихвачу.

— Бери, и быстро, — разрешил Конан. — Тэн И, Хорса, вы — со мной наверх.

Они взобрались по трапу и невольно сощурили глаза: в трюме стояла полутьма, а солнце светило уже вовсю. Пиктский берег настороженно молчал.