Едва забрезжил рассвет, путники собрались в дорогу. Вперед послали Полагмара и Майлдафа — посмотреть, не поджидают ли их пикты при выходе из скал. Впрочем, пиктов сейчас не опасались. После битвы с тургартом, шквала с грозой, степного пожара пикты скорее всего не отправились бы с первыми лучами солнца на боевую вылазку, что и подтвердили вернувшиеся разведчики. У народа пущи было в запасе время, чтобы настичь и убить дерзких пришельцев. Ускользнуть тем было некуда, до любой границы было не меньше седмицы пути, а гонцы и барабаны пиктов передавали вести с огромной скоростью от селения к селению, от клана к клану.

Волки к рассвету поутихли, но, едва взошло солнце, затеяли настоящие переговоры. Вой слышался то с одной, то с другой стороны, при этом ни разу ни один волк не перебил другого. Ни одного волка люди пока не видели. Звери искусно прятались в камнях, щелях и им одним известных норах.

— Как будто разговаривают, — высказал наконец общее впечатление Родригес-младший.

— А они разговаривают, — без тени насмешки объявил Полагмар.

— Несомненно, — поддержал барона Майлдаф.

— Интересно, о чем? — Молодой зингарец захотел узнать побольше.

— О том, кого из нас сожрать первым, — мрачно пошутил Алфонсо.

— Вовсе нет, — все так же серьезно возразил гандер.

— Так ты знаешь, о чем они воют? — загорелся Евсевий.

— Точно не поручусь, так же как и ты за писания гномов, — с прежним спокойствием пояснил барон, — но по сути все ясно.

— Ну так поведай нам, вдруг это важно. — Сотти никак не желал верить, что это не розыгрыш.

— Итак, — с важным достоинством начал Полагмар, — волки, как и люди, живут там, где им лучше, по крайней мере, стараются поступать так. В Гандерланде они в конце весны поднимаются в горы, потому что к этому времени там вырастает сочная и густая трава и олени уходят на верховые леса и луга, а олени — главная еда волков из крупной дичи. Полевые мыши также выходят из нор и успевают достаточно размножиться. А по осени волки вслед за оленями возвращаются в долины и тогда не брезгуют напасть на скот. Летом они тоже таскают овец, но летом это не так заметно.

— А они всегда идут в таком количестве? — осведомился Евсевий.

— Нет, довольно редко. Обычно семьями, но случается и так. А поскольку каждая волчья семья живет на своей земле, то все остальные как бы приходят к ним в гости, но прежде спрашивают разрешения. А еще они советуются, как идти дальше, или приглашают других идти с собой. Вот об этом они сейчас и говорят.

— И когда же планируется выход и почему именно здесь? — не отставал от Полагмара Сотти, стараясь найти брешь в теоретических построениях барона по поводу волчьего языка.

— А они идут вместе с нами, — обрадовал всех барон. — А здесь, потому что пикты не заходят в скалы и вообще не охотятся вдоль ручья. Он у них священный, а значит, и добычу у волков не отнимают. В скалах волки со всей округи собираются и уходят наверх. Нам повезло. Мы попали сюда как раз о такой день.

— Это они тоже тебе сказали, месьор? — выговорил ошарашенный Деггу.

— Нет, об этом я уже и сам догадался, — высокомерно изрек Полагмар. — Не так уж трудно.

— А у меня есть мысль, — изрек вдруг примолкший было Майлдаф.

— Неужели? Весьма, весьма отрадно, — съязвил Арриго.

— Она такова, — не обращая внимания, продолжал Бриан. — Конана среди нас нет, но проводник нам нужен. Проводника берут обыкновенно из местных, как, например, когда-то меня.

— Как же, помню, — заметил Евсевий. — До сих пор аукается.

— Здесь проводника не добудешь. Не вижу причины, отчего бы не использовать волков. Они не хуже Конана знают, куда надо идти.

— А ведь это занятно. — Евсевий поскреб бороду, что он делал только в случаях необычайно важных. — Пожалуй, от реки нам уходить не стоит — в лодках посуху не пройдешь, а пешком заблудимся — да и подземный город нам на руку: в развалины пикты не полезут, а нам — не впервой. А вот пока мы туда доберемся, нам лучше быть в сопровождении волков. К ним пикты не подступятся. Им тоже жить охота, а с такими стрелами я бы на волка не пошел.

Рассуждения Евсевия были признаны разумными и приняты как руководство к действию, поскольку ничего лучшего никто придумать не сумел.

Взялись за весла, и скалы медленно поплыли назад: в извилистой протоке сильно разгонять вельбер не было смысла.

Когда лодки проходили мимо странного рисунка на стене, Майлдаф, опережая предупредительное восклицание Деггу, неожиданно вскочил на ноги, едва не опрокинув челн.

— Евсевий! Ты посмотри! Я же говорил, что город построили паки! Твои гномы остались на Севере, в Граскаале. На закате их нет, это мне король рассказывал.

— Митра Солнцезарный! — проговорил Евсевий. — Так вот откуда они явились!

— Кто? Какие, в конце концов, паки? Я о них уже в третий раз слышу. Куда явились? — занервничал Арриго. — Я не понимаю вас, месьоры, Положительно не понимаю!

— Паки — это вроде гномов, только поменьше и поглупее, оттого и не такие вредные, — доходчиво разъяснил Бриан. — Живут у нас в Темре, только в горах. Я многих лично знаю. Шумный народец, но гостеприимный. А что хотел сказать друг Евсевий, этого я и сам не понимаю.

— Хочу лишь то сказать тебе, Майлдаф преславный, что паки те из сих краев явились в Темру, когда их силою своей изгнали гномы из сих земель, куда пришли позднее, от восхода.

Импровизация получилась неплохая, но по достоинству ее оценили только Сотти да Конти. Горец, привыкший к подобным выходкам ученого, не стал ничего говорить, предпочитая подождать более простого объяснения.

Прочие сидели раскрыв рты, и только Алфонсо мрачно заметил:

— Мне грести, или будем стоять на месте?

— Погоди, любезный, — попросил аквилонец. Он вновь поскреб в бороде, взирая на рисунок. Прошло несколько долгих мгновений.

— Поплыли, — выдохнул Евсевий. На губах его опять играла хитрая улыбка.

Изъяснитесь же наконец, — чуть не взмолился Арриго.

Изъясняюсь, — покровительственно молвил Евсевий, взявшись за весла. — Паки пришли в эти места раньше гномов, хотя они наверняка некогда были одним народом. Это было пять тысяч лет назад. Может, лет на пятьсот раньше или позже, но пять тысяч лет назад паки тут жили. Это я вижу по луне и звездам, нарисованным на скале. Звезды не всегда располагались так, как сейчас. Они тоже движутся, только очень медленно. Это заметили атланты, а потом кхитайцы, так что я не фантазирую. Так, как нарисовано на скале, звезды стояли пять тысяч лет назад. Паки нарисовали здесь свою огненную пирамиду, а затем гномы изгнали их, и они ушли к горе Дол Улад, то есть Седой.

— Очень интересно, — пробурчал Арриго. — А нам-то от этого какая польза?

Если бы руки у Евсевия не были заняты веслами, он бы красноречиво развел их в стороны.

— А чтобы знать, — ответил за ученого Майлдаф. И ответ был достоин вопроса.

Скалы кончились, и охранное колдовство паков и гномов снова уступило первозданной мощи пиктского леса.

Ручей извивался змеей, делая в чаще длинные меандры. Кое-где упрямая вода размывала твердую породу, и тогда в плотным строе деревьев виднелся просвет.

Пиктов не было видно. Зато показались волки. Это были красивые и крупные звери, и даже барон Полагмар — признанный теперь всеми знаток волчьей природы — и Бриан Майлдаф никогда не видели столько больших волков сразу. По словам барона, это была несколько иная порода, чем волки севера. Помимо размеров они отличались более широким лбом, широкой пастью, светлой серебристой шерстью и общей тяжеловесностью, что не мешало им двигаться ловко и проворно. В этом пловцы смогли вскоре убедиться еще раз.

Здоровенный волчище зашел в ручей и водил над водой носом, не обращая никакого внимания на людей. Внезапно зверь рванулся всем телом вверх по течению, словно гнал кого-то. Так и оказалось. Через мгновение в зубах у волка трепыхалась увесистая блестящая рыбина.

Волки точно знали, где следует подниматься в горы. Олени, кабаны, лоси, косули всех видов и расцветок огромными стадами текли вверх. Живой поток во много раз превосходил мощью небольшую речку, качавшую лодку на медленных мелких волнах. Такое изобилие было немедленно использовано. Майлдаф и Евсевий легко подстрелили оленя, а на рыбу, кроме самых сообразительных волков, иных претендентов и вовсе не отыскалось.

На второй день пути начался медленный, но уже заметный глазу подъем. Течение немного убыстрилось, но не настолько, чтобы как-то затруднить греблю. Мягкая красновато-бурая почва сменилась желто-коричневой. Все больше попадалось крупных валунов и глины. Берега перестали быть низкими и плоскими, временами взбираясь на невысокие обрывы.

Никто не верил, что весь поход к таинственным пещерам в горах так и пройдет в обстановке идиллии. Пиктов ждали за каждым поворотом. Костер разводили небольшой, благо в лесу было куда теплее, чем в ветреных скалах, и прятали огонь в ямку. Для пущей безопасности в каждом вельбере кто-нибудь один временно освобождался от гребли, выполняя роль впередсмотрящего. Разговаривать старались как можно тише, а то и вообще молчали. Только барон Полагмар и Евсевий оставались невозмутимыми. Гандер не переставал восторгаться богатством здешних охотничьих угодий, уповая на то, что по поведению зверей и птиц сумеет предугадать расположение пиктской засады. Тарантиец переживал отсутствие пергамента, но тренированная память надежно запечатлевала все, что только встречалось на пути примечательного. Чертеж Евсевий делал на светлой гладкой коре неизвестного дерева, напоминающей бересту, но гораздо более гладкой и лишенной черных оспин.

Бестревожно минул и третий день пути, и сменившая его ночь. К полудню четвертого дня характер местности значительно изменился. Зеленые холмы уступили место каменистым осыпям и угрюмым гранитным взлобьям. Обрывы правого берега поднимались уже на высоту семи локтей, обнажая глинистые корявые корни росших над кручей деревьев. Гигантские стволы с широкими листьями, лианы, пышные кустарники и диковинные цветы, похожие на те, что растут в джунглях Черных Королевств, сменились мелколиственными, пусть менее массивными, но более гибкими и стойкими породами.

Здесь нагорье поднималось вверх, и самый крутой участок подъема им еще предстоял. Ураганные океанские ветры взбирались по этому склону вверх, прилизывая и утюжа каждую былинку. Выживали только наиболее гибкие и цепкие. Великаны вроде гинкго, куда взбирался на берегу Деггу, здесь были обречены. Но иа плоскогорье, на ровном пространстве, широколиственные породы вновь должны были почувствовать себя вольготно, хотя ждать встречи с теплолюбивыми цветами там не приходилось.

После полуденной трапезы и первых скадиев преодоленного расстояния впереди послышался шум переката. Воздух звенел от птичьих криков, по волки вместе со своей добычей куда-то исчезли, о чем Полагмар не замедлил всех оповестить.

— Перекат опасен еще и тем, что по таким местам проходят границы между кланами. Если здесь этот ручей почитают за священный, то в нескольких лигах вверх за него не дадут и гнилого плода, — предупредил Арриго.

— Тогда вперед, на разведку, — сделал справедливый вывод Майлдаф.

Выбрали место под корнями старой сосны на левом берегу, причалили, спрятали вельберы. Правый берег здесь не был слишком высок и крут, и Сотти с Полагмаром без труда переправились туда. Берег густо зарос папоротниками, а дальше поднимался холм, за которым дыбилась песчаная грива.

Вторую пару разведчиков составили, конечно, Майлдаф и Евсевий. Тащить с собой длинные боевые луки в густой чаще было неудобно, и они обошлись охотничьими. Этот берег был ровнее, но дальше скатывался к юго-западу покатым спуском.

Должно быть, там был овраг или большая глубокая лощина.

Оставив Арриго и моряков вместе с Конти и Родригесами караулить лодки, Бриан с Евсевием углубились в лес. Сначала путь их лежал по ровному, едва поднимающемуся склону. За кустами жимолости и иных пород плескался ручей, вдоль берега коего, эти самые кусты старательно обходя, и пробирались двое приближенных его монаршего величества, который и сам ныне странствовал в одиночестве по неизведанным дебрям.

Обогнув очередную колючую заросль, тарантиец и горец оказались перед крутым откосом, уходящим на добрых десять локтей вверх. Переглянувшись, разведчики кивнули друг другу в знак понимания и двинулись вправо, прочь от потока, намереваясь одолеть подъем незаметно для тех, кто, возможно, поджидал их у переката.

Через двести с небольшим шагов откос резко повернул к востоку, а Майлдаф с Евсевием оказались перед дальнейшим спуском в ту самую лощину. Противоположный склон этой лощины находился не меньше чем в полулиге, а сама впадина заросла кустами и травами настолько, что они образовали единую плотную живую изгородь, продраться сквозь которую мог разве только лось или медведь. Шерстистый тургарт, впрочем, тоже без труда переплыл бы это колючее море, но лес не был стихией этого зверя. Впереди, на востоке, лощина круто взбегала — почти упиралась в скальный выход. Но скалы здесь не стояли стеной, а громоздились друг на друга титаническими глыбами, самые мелкие из которых были величиной с вендийского слона, а самые крупные могли равняться с угловой башней в стене тарантийского дворца.

Подниматься надо было здесь или, в противном случае, не подниматься вовсе. Пристально оглядевшись и едва не принюхавшись по-собачьи, Майлдаф махнул брезгливо рукой, что должно было означать: «Поднимаемся, пропади оно все пропадом!»

Подниматься по крутому склону и постоянно держать в поле зрения его гребень было нелегко, прячась за щедро рассыпанные валуны и тут и там торчащие кусточки, оскальзываясь на не вполне еще просохшей после трехдневной давности ливня глине.

Наверху их ждал сюрприз — развалины каменной стены сухой кладки. Камни были темны и стары. Возраст их не поддавался определению, но некогда стена составляла около трех человеческих ростов, как можно было судить по некоторым ее участкам. Толщина стены достигала четырех локтей. Камни давно покрыл мох и лишайник, трава проросла сквозь щели, вездесущая камнеломка разорвала гранитные оковы, но кладка была сделана на совесть: гранитные блоки были подогнаны друг к Другу без малейшего зазора, а где нужно и обтесаны.

Пробравшись сквозь пролом, Евсевий и Майлдаф спрыгнули в густой пыльный бурьян. И тут же нырнули в него с головой, благо трава была достаточно высокой, чтобы скрыть присевшего на корточки взрослого мужчину. Причиной столь поспешного отступления был пикт, вылезший навстречу хайборийцам из зарослей на противоположном краю небольшой поляны. К счастью, туземец передвигался каким-то странным способом — спиной вперед, поэтому и не заметил лазутчиков. По дальнейшему наблюдению выяснилось, что причиной сего необычного поведения дикаря являлась объемистая корзина, куда тот складывал крупные Иссиня-черные ягоды. Ягоды эти росли на низких кустах с широкими зелеными листьями в форме лодочки с мелкими зазубринками по краю, и, чтобы достать до ягод, приходилось сгибаться в три погибели и приподнимать лист. Лабы избавить себя и свою поясницу от утомительных движений, пикт ползал на коленках и тащил по земле корзину, наполненную уже до половины.

Пикт был так увлечен своим занятием, что даже не заметил, как сзади по-кошачьи подкрался некто большой и сильный, чью тень увидеть не удалось по причине полуденного солнца.

Майлдаф напал на дикаря сзади и сдавил ему горло так, что тот мог только с большим трудом проталкивать внутрь легких воздух, но в то же время и не задыхался до смерти, а Евсевий быстро острым кинжалом разжал пикту зубы, запихал в рот кляп и туго связал эа спиной руки. Встряхнув пленника за шиворот, как котенка — он оказался на три четверти локтя ниже Майлдафа, — Бриан недвусмысленно толкнул его к пролому в стене. Видя внушительный меч на поясе горца и кинжал в руках Евсевия, пикт безропотно подчинился.

Захватив горсть ягод, Майлдаф думал было попробовать, но остерегся: яд от растений, когда им напитывали стрелы, действовал безотказно и быстро, в отличие от змеиного. Подталкивая разом обмякшего и понурого пикта острием кинжала, Евсевий погнал его впереди себя сначала под гору, а потом через лес к стоянке.

Возвратившихся горячо приветствовали, ибо ожидание длилось уже весьма долго. Гандер и Сотти пока не вернулись, что вызывало тревогу.

— А что мы будем делать с пленным, позвольте узнать? — поинтересовался Арриго. — Кто-нибудь из нас, кроме Конана, знает пиктский?

Бриан почесал в затылке, только сейчас сообразив, что об этом стоило подумать, прежде чем бросаться сзади на первого попавшегося пикта.

— Ничего, — отмахнулся горец. — Если он не совсем тупой, мы ему быстро растолкуем, чего хотим. Вот и Евсевий у нас умный, он придумает.

В ответ Евсевий поморщился, но промолчал: он терпеть не мог, когда его называли умным человеком, ибо сам себя таковым не считал.

— Попробую объясниться с ним на языке рисунков, — с сомнением в голосе предположил Евсевий, — Если он захочет разговаривать.

— Захочет, — веско заявил мрачный Алфонсо, и по одному его виду было понятно: он знает, что говорит.

— Привяжите его к дереву и выньте кляп, — вздохнул Евсевий. — Времени у нас мало.

Пока все это выполняли, пикт слушался беспрекословно. Едва Алфонсо извлек изо рта пленника моток тряпок, засунутый в горячке схватки решительной десницей того же Евсевия, пикт ошарашил всех долгой, сбивчивой и проникновенной речью на непонятном языке.

— Евсевий, ты что-нибудь понял? — вопросил, опомнившись, Майлдаф, когда пикт наконец-то умолк и теперь стоял и таращил на своих похитителей испуганно-угодливые карие глаза. Сам он был молод — не старше семнадцати лет, значительно ниже Майлдафа, но для пикта весьма рослый. Питался юноша, очевидно, неважно, ибо был худ, но крепкие мускулы рук и ног и широкая грудь свидетельствовали, что ему приходится выполнять постоянную физическую работу, причем не слишком легкую. Лицо у него было продолговатое, смуглое, виски выпуклые, длинные прямые черные волосы зачесаны назад и собраны в длинный хвост. Рот был маленький, губы тонкие, скулы узкие, щеки худые, нос большой, тонкий и горбящийся, а глаза сощуренные, хитрые. Краски ни на лице, ни на теле, прикрытом только чем-то вроде короткой юбки, не было, только на левой груди пребывала татуировка, изображавшая большого лесного паука.

— Хвала Митре! — просиял ученый.

— Ты что-то услышал в этой тарабарщине? — удивился Арриго.

— Конечно! — обрадованно изрек Евсевий. — Это шемитский, один из приморских диалектов. Очень исковерканный, надо сказать.

— Подожди, посмотрим еще, поймет ли он тебя. Наверно, он знает только, как говорить на шемитском неправильно, а как правильно — не знает, — скептически предположил Донато.

— Ты тоже не слишком правильно говоришь по-аргосски, но с месьором Сотти вы прекрасно друг друга понимаете, — парировал аквилонец и смерил Донато уничтожающим взглядом, после чего обратился к пикту с длинной речью.

— Зачем говорить так много? Ведь он же забудет, о чем спрашивалось вначале! — недоуменно заметил Бруно.

Но пикт, как ни странно, что-то ответил, а Евсевий кивал головой, подтверждая, что понимает его.

— Он говорит, что его зовут Одри, что значит «рыба». Но это не настоящее его имя, а прозвище. А имя свое он нам открыть не может, так как очень боится, что его услышат злые духи. Шемитскому же он научился понемногу, когда купцы оттуда приезжали на меновой торг. Они три раза в год приезжают сюда.

— Что же он тогда делает здесь? Украл, наверно, что-то, вот и наказали? — спросил Серхио.

Евсевий перевел, пикт залопотал что-то в ответ.

— Нет, его не наказали, — усмехнулся аквилонец. — Сейчас у него возраст посвящения в воины, и он проходит свое испытание. Здесь пролегает граница их клана и земли каких-то дионтов. Наверно, другой клан. Это очень опасный рубеж, и охранять его нелегко.

— Почему же он нам все это рассказывает? Если он готовится в воины, то он должен молчать, а не выбалтывать секреты! — сообразил принц Конти. — Мы ведь даже не начинали пытать его!

Евсевий опять перевел, тщательно подбирая выражения. Юноша понял, но отвечал без тени смущения…

— Это не считается у пиктов трусостью. Они полагаю, что воин должен биться мечом, копьем и палицей, а не языком. К тому же никакой страшной тайны он не выдал. А по ручью, он говорит, нам все равно придется идти, потому что лодка не может пройти по суше, так что ни их кордона, ни заставы дионтов нам не миновать.

— Забавно! — осклабился Донато. — А если мы пригрозим ему смертью, он покажет нам обходной путь? А может, и грозить не стоит? Может, и это не считается у них трусостью?

— Нет, — покачал головой Евсевий, когда обменялся речами с привязанным к дереву пиктом. — Не покажет, потому что обходного пути нет. К северу лежат земли некоего горного клана, с которым у них всегда война. Горцы держат на замке все пути на плоскогорье, и потому дорогу туда он не знает. К югу местность совершенно непроходима из-за топей. Нам можно пройти только по ручью и одной заброшенной тропке сразу за лощиной, но ее тоже стерегут дионты.

— Хочу сказать от себя, что дионты — это, по всей видимости, не пикты, — добавил Евсевий. — Своих он называет «Дети Серого Отца», а дионтов так и зовет — дионтами.

— Так спроси у него, кто это такие, — посоветовал Майлдаф.

— Непременно, — кивнул Евсевий.

Только он начал переводить, как папоротники на правом берегу раздвинулись и оттуда выскочили один за другим Полагмар и Сотти. Оба были запыхавшиеся и крайне возбужденные.

— Скорее! — быстро заговорил гандер. — Есть надежда прорваться! Они там сражаются с кем-то. Пока возятся, можно проскочить. А это еще кто? — осекся он, только теперь заметив привязанного к дереву Одри.

— Это мы с Евсевием поймали, — небрежно бросил Майлдаф. — Его зовут Одри. Он нам сказал, что здесь тоже есть горцы.

— Замечательно, — кивнул Сотти. — Это его, наверно, пикты звали. Орали как оглашенные. У них, по-моему, маловато людей. Им будет не до нас.

Одри, видимо, сообразил, что дело неладно, и затараторил что-то, обращаясь к Евсевию. Тот любезно ответил.

Одри сделал большие глаза, задергался и опять обратился к Евсевию, умоляя о чем-то.

— Он просит, чтобы мы отпустили его воевать с дионтами, — поведал Евсевий.

— Пусть обещает, что ничего о нас не скажет и не будет в нас стрелять, тогда отпустим, — посоветовал Сотти, нимало, казалось, не смущенный тем, что пикт и Евсевий запросто беседуют.

— Доверять дикарю?! — возмутился Арриго. — Он продаст нас со всеми потрохами! Я был в пуще и знаю их нравы!

— Вы были на границе, военачальник, — заметил Сотти. — А продавать нас ему будет некогда.

— А если мы его не отпустим, то, боюсь, и некому. Драка идет нешуточная. И зачем он нам, живой или мертвый? И потом, пикты, конечно, врут, как и все люди, но они дети перед шемитами, на языке коих он объясняется. Знаете, какую Шем получает прибыль от этих походов?

— Не знаю и… — начал было военачальник.

— Напрасно, — холодно оборвал зингарца Сотти. — Полюбопытствуйте у Норонья, он вам, может, и ответит.

— Хватит рассуждать! — рассердился флегматичный гандер. — Или мы плывем, или нас перебьют пикты или эти… Словом, те, кто выживет!

— Плывем, почтеннейший!

Все обернулись. Майлдаф, скаля зубы, стоял с мечом в руках, а где-то, уже локтях в семидесяти, трещали кусты: Одри и след простыл.

— Вельберы на воду! На весла! — скомандовал Серхио, мигом оценивший обстановку.

Боцман хоть и не был великим стратегом, но боев он на своем веку повидал достаточно и теперь предпочел не дожидаться, пока будущие союзники договорятся между собой.

Команда подействовала на всех, не исключая Сотти и Арриго. Вельберы стрелой понеслись навстречу неизвестности.

Ручей снова сделал извилину, и они очутились перед перекатом, который пришелся как раз промеж двух гранитных щек, уходящих на десять локтей вверх. Это и была граница горной пущи. Дальше начинался самый последний, но зато и самый высокий и крутой подъем к нагорным равнинам пиктов и горам, где, как выяснилось, обитали какие-то загадочные дионты.

Над ручьем с левой стороны поднималась та самая полуразрушенная стена, что Евсевий и Майлдаф обнаружили при вылазке. Из-за нее раздавались воинственные крики пиктов, слышался звон мечей. С противоположной стороны к самому краю обрыва подступал лес, откуда беспрерывно свистали стрелы. Некто невидимый, должно быть дионты, нещадно обстреливал пиктскую заставу.

Ручей журчал на перекате, обнажая кое-где острые гранитные клыки. Здесь было мелковато даже для вельберов, но выйти на берег и преодолеть препятствие волоком было невозможно.

— Под правым берегом чисто! — крикнул Донато, бывший впередсмотрящим на головном вельбере. — Можно пройти! И молитесь вашему Митре или кому еще, чтобы на нас не скинули увесистый камень слева, а справа не засадил стрелу наш любезный Одри!

Первый вельбер, управляемый Алфонсо, вильнул влево, весла ударили с новой силой, лодки рванулись вперед.

Коридор между щеками был длиной локтей двадцать пять, и вельберы, будь все на открытой воде, пролетели бы столь мизерное расстояние в мгновение ока. Но здесь протока была столь узка, что весла с левой стороны пришлось уложить вдоль борта и отталкиваться от стены руками, а с правого борта грести очень осторожно, чтобы вельбер не ткнулся носом в обрыв и не застрял, а также чтобы не скрести впустую веслом о многочисленные камни.

Один за другим вельберы втянулись в протоку. Правый берег навис над головой, и того, что находится там, никто не видел, только корни, извиваясь, торчали из скалы. Над левым берегом вставали руины стены, венчавшей собой небольшой перевал. Дальше левый берег опять круто скатывался вниз, но через три скадия вновь карабкался на скальную кручу. Кто возвел здесь эту крепость, рассуждать было недосуг. Достаточно было знать, что теперь его держали пикты, и если они заметят вельберы — а они это непременно сделают, если они не слепые, — то хайборийцы оказывались беззащитны под их стрелами. Впрочем…

— Евсевий! Майлдаф! В этой канаве воды меньше, чем в туранской пустыне! — обратился к аквилонцу и горцу Сотти. — Мы справимся на веслах и без вас! Возьмите луки!

Совет был подан дельный, и не последовать ему было бы неразумным упрямством. Теперь можно было без затруднения применить боевые луки, и, мгновение спустя, пиктский оборонительный рубеж оказался под двойным прицелом: с правого берега и с воды.

Первый вельбер прошел уже треть пути, когда на него обратили внимание. Пикты завопили вновь и не замедлили выстрелить по канувшим где-то в лесу белым колдунам, наславшим на лучших воинов клана большого разъяренного «рихо», о которых им донесли барабаны.

Пиктам мешали стрелы с противоположного берега, поэтому они не оказались столь точны, как могли бы быть на таком невеликом расстоянии, но Бруно невольно вскрикнул, когда костяной наконечник пробил ему плечо, а Фулвио упал ничком. Стрела торчала у него из-под левой лопатки.

Майлдаф и Евсевий выстрелили едва ли не раньше, чем пикты. Вопль негодования был знаком того, что хотя бы одна стрела нашла цель.

— Стреляйте, не давайте им высунуться! — призвал Арриго.

— Им и без нас не дают, — хладнокровно отвечал Майлдаф. — А они все равно будут стрелять, потому что они — воины.

Но, словно в подтверждение его слов, лучники на правом берегу принялись выпускать стрелы столь часто, что пикты и вправду лишились возможности высунуться из-за прикрытия, чтобы посмотреть, что же делается внизу.

— Наверное, там слева у них подошло подкрепление, — предположил Сотти.

Первый вельбер уже выходил из теснины, когда положение на правом берегу изменилось. Грянуло дружное «Клукхту!», зазвенели мечи. Пикты предприняли обходной маневр, а может, подошли с севера горцы, и неведомым дионтам пришлось плохо. Поток их стрел ослаб, и пикты, вынужденные отсиживаться эа стеной, снова поймали на прицел две совсем было ускользнувшие от них лодки.

Конечно, Евсевий и Майлдаф не замедлили вернуть пиктам долг, но в древней крепости засели лучники не менее опытные и меткие. Видимо, граница с дионтами, не в пример меже с соседним кланом, считалась рубежом чрезвычайно важным, и сюда посылали только лучших воинов.

Бриан и Евсевий успели сделать по два выстрела в ответ на один выстрел пиктов, но ведь пиктов было раз в десять больше! Вельберы еще счастливо отделались, но Донато и Серхио были ранены, а Мархо разделил участь Фулвио. Мархо не повезло особенно. Он был загребным в лодке Серхио и, в отличие от рулевого, не мог наклониться. Четыре стрелы пронзили его насквозь, а пятая пробила грудь.

Но вельберы продолжали путь. Первый челн, благодаря тому что Мегисту вытащил весло из уключины и работал им теперь как шестом, уже вырвался из каменных тисков. Алфонсо, Eвсевий, Майлдаф, Мегисту, Сотти, Полагмар и принц Конти, которого нарочно усадили посредине, — могли чувствовать себя в относительной безопасности. Не повезло только бедняге Фулвио.

На противоположном, восточном участке бывшей стены кипел рукопашный бой, лучникам здесь делать было нечего — слишком велик был риск угодить в своего.

Шум боя на правом берегу сошел на нет. Кто-то одержал победу, и, судя по всему, это были противники пиктов, поскольку дождь стрел, обильно сыпавшийся на крепость, возобновился. Но то ли дионты не делали разницы между пиктами и хайборийцами, то ли успели забыть, что Евсевий и Майлдаф им помогли, но еще один выстрел был сделан по второму вельберу.

А вот вельбер был мишенью куда как уязвимой! Не показываясь из-за стволов, дионты обрушили на лодку град стрел. С головного челна было видно, как выронил весло и медленно упал лицом вниз Родригес-младший, как тяжелый панцирь увлек вон из лодки уже мертвое тело Арриго, как загорелый здоровяк Бруно дернулся и затих, когда разом несколько смертельных жал вонзились в него. Учитывая, что Мархо уже был в той лодке бесполезным грузом, положение оставшихся четверых становилось катастрофическим.

Родригес-старший в бессильной ярости воздел к небу кулак, но что он мог против невидимого врага, глумившегося над ним с недосягаемой высоты! Майлдаф и Евсевий выстрелили по деревьям на удачу. По радостному реву пиктов, приписавших, должно быть, чужой успех себе, стало понятно, что дионты почувствовали на себе мощь аквилонских луков. Лучшими стрелками на материке по праву считались гирканцы, но и они не побрезговали бы такими воинами!

— В воду их, иначе сам пропадешь! — взревел Серхио. Кривясь от боли, сам раненный в предплечье, он поврежденной левой рукой держал руль, а правой схватил за рубаху неподвижного Мархо, приподнял тело и выпихнул за борт. Могучий Деггу, тоже получивший ранение, с трудом освободил лодку от тела Бруно. Военачальник Арриго обрел вечный покой на дне безымянного ручья, но Родригес не желал поступать с братом так кощунственно. Молодой человек едва сдерживал слезы, когда Донато, не в первый раз видевший смерть, резко бросил ему в лицо:

— Живо за весла, если хочешь похоронить его по-людски, сопляк!

Зингарец подчинился. Второй вельбер, вслед за первым, вышел на широкую воду.

Тем временем пикты вновь стали одолевать, и новые стрелы полетели в сторону вельберов. Первый был уже труднодосягаем, и лишь две стрелы безвредно ткнулись в обшивку, даже не застряв в ней. Но второму не повезло в третий, и, к счастью, в последний раз. Пикты добили-таки Донато, а старший брат последовал за младшим.

Серхио обернулся, провожая взглядом гибельный перевал. На обломках угловой башни стоял молодой пикт с натянутым луком и стрелой, нацеленной, казалось, прямо на него, Серхио, и моряк понимал, что лучник не промахнется. Это был Одри. Пикт глянул вниз и отпустил тетиву. Стрела просвистела рядом с плечом Серхио. В последний миг моряк увидел, как пикт махнул ему рукой и исчез за стеной. Это был знак. Одри сдержал обещание.

На открытой воде — а сразу перед щеками ручей разливался, становясь тихой речушкой, — Деггу мог один с успехом заменить четверых, и он настиг первый вельбер, сбросивший скорость в ожидании товарищей, уже через пятьдесят локтей.

Шум боя удалялся, и новая страна, куда они проникли, потеряв половину людей, открывалась перед ними. Знакомый волчий вой был первым мирным звуком, приветствовавшим их появление.