Татьяна Тарасовна Дубравцева устало прикрыла веки. Вагон метро потряхивало на стыках рельсов, стоять было неудобно – кто-то навалился на спину, в лицо дышали водочным перегаром, а ехать ей далеко, до «Академической». Хоть бы место кто уступил, да разве дождешься! А глаза-то у дорогих соотечественников, "москвичей и гостей столицы"… Откуда столько тоскливой злости во взглядах? Откуда это выражение озлобленной замкнутости почти на всех, даже детских лицах? Того и гляди, кусаться начнут.

Разговор с туповатым милицейским полковником окончательно разбередил ей душу, которая и без того невыносимо болела с того момента, как Татьяна узнала о страшной смерти Леонида. Вот, значит, как трагически закончился их двухлетний роман! И никуда не деться от вопроса: а какова степень ее личной вины в том, что произошло?

"Зачем же врать самой себе? – подумала Дубравцева. – Если бы не этот мой звонок и последующая за ним встреча, возможно, что ничего бы не случилось. Вот с осознанием этого мне теперь жить. Может быть, Леонида убили из-за чего-то совсем другого? Хотя… да нет, никак этого быть не может! Но, видит бог, я такого не хотела, представить даже не могла. Еще большой вопрос: в безопасности ли я сама? Я ведь многое знаю, а этот тип… Да, он шутить явно не любит".

Под стук вагонных колес она снова и снова прокручивала в памяти последние два года своей жизни. А затем память, как ниточка с подхваченного игривым котенком клубка, стала разматываться дальше и дальше.

Татьяна Дубравцева родилась в небольшом донбасском городке, и чуть ли не первыми ее детскими впечатлениями стали курящиеся под дождем терриконы – огромные горы пустой шахтной породы. Ее отец был, как почти все мужчины городка, шахтером, но девочка не помнила отца – ей еще не исполнилось пяти, когда Тарас Дубравцев погиб, но не трагически и геройски, с всероссийским резонансом, как погибают заваленные породой или сгоревшие в метановом взрыве горняки, а в вульгарной пьяной драке. В семье детей больше не было, и весь мир для Галины, ее матери, сошелся клином на маленькой Тане. Мать тоже была связана с шахтой, работала бухгалтером в шахтоуправлении.

Судьба Галины, молодой и смешливой украинской девчонки, сложилась как-то уж очень несуразно даже для любимого отечества, где женские судьбы по-другому не складываются. Замуж за Тараса, который был на двенадцать лет старше ее, она выскочила "по дури", когда уже нельзя было скрывать нечаянно случившуюся беременность, а от аборта ее отговорила мать, Танюшина бабушка, и как же потом была Галина ей за это благодарна! Тарас противиться браку не стал, но ни о какой не то что любви, но хоть скромненькой взаимной симпатии к концу первого полугодия семейной жизни и речи быть не могло.

Сильный, по-ослиному упрямый, злобноватый и тупой, хотя необыкновенно, по-былинному красивый Тарас любил выпить, поволочиться с неизменным успехом за бабенками, липнущими на такого красавца, как мухи на мед, а от молодой жены требовал лишь вовремя приготовленного обеда и ужина, чистого белья да очень немудрено понимаемых сексуальных услуг. Несмотря на свою изумительную внешность, любовником он был бездарным, занудно и грубо насиловал Галину чуть не каждую ночь, после чего отворачивался к стенке и засыпал, переливчато храпя и почему-то скрипя во сне зубами. Понятно, что ничего, кроме тоскливого ужаса и физического отвращения, такой секс у изначально пылкой, страстной и отзывчивой, как большинство украинок, Галины вызвать не мог, что потом совершенно неожиданно, не по правилам и не по науке скажется на характере и судьбе ее дочери.

Галина еще не отняла маленькую Таню от груди, а муж уже начал поколачивать ее, и чем дальше, тем больше. Маленькую дочку он трезвым просто не замечал, а выпив, впадал в слюнявое сюсюкающее умиление и становился противным Галине до тошноты. Будучи от природы глупым, чутье он имел буквально волчье, и это настроение жены ощущал на подсознательном уровне. А рука у него была тяжелая!

На беду, у Галины оказалась очень слабая, астеничная нервная система. Ей бы хоть немного понимания, ласки, любви… Мать, отец и братья остались хоть и недалеко, но почти сразу после свадьбы они по настоянию Тараса переехали из одного города – спутника Макеевки – в другой, в котором у Галины даже знакомых, даже школьных подруг и то не было.

Вот и случилось так, что, когда Тараса зарыли, она была уже не совсем нормальной. Все зло мира для этой молодой женщины сосредоточилось в мужчинах вообще, во всяких, а особенно в покойном муже. Надо было любой ценой уберечь донюшку, маленькую Татьяшеньку от этих исчадий ада! Пугать ребенка страшными рассказами, обрушивать на головку маленькой девочки чудовищные кошмары, действующими лицами, врагами в которых неизменно оказывались «они», Галина начала если не прямо над гробом мужа, то близко к тому. А про отца могла рассказывать дочери бесконечно, вспоминая каждый день своей сломанной жизни, еще раз переживая, но не изживая свою боль в этой "семейной саге". Но слушал-то ребенок, которому десяти лет еще не исполнилось!

Любой педагог, любой психолог, независимо от школы, от исповедуемых идей, со стопроцентной вероятностью предсказал бы, что ранимая детская психика будет необратимо разрушена, а из девочки в лучшем случае вырастет истеричная психопатка почище матери. Ан не вышло! Как бы не наоборот…

Детское сознание неисторично. Ребенок не умеет, а потому не любит осознавать последовательность событий. Он старается пережить их разом, как сказку, как миф. Так что зауряднейший, серый – дальше некуда – в реальной своей жизни Тарас из рассказов матери вставал злодеем эпического размаха. Кощеем Бессмертным.

Можно влюбиться до сладкой одури в Кощея? Если ваш ответ сугубо отрицательный, то в детской психологии вы разбираетесь, как кошка в алгебре. Очень даже можно. Не в Финиста же Ясного Сокола, героического, правильного и скучного, как тумба. К тому же, дочь самого Кощея – это о-го-го! Не то что соплюхи-одноклассницы, которые и не знают даже, что! мужчина! может! сделать с девочкой! А я вот знаю. Правда, только по рассказам матери. Пока по рассказам.

Рассказы долго удовлетворять острое, сладко-жуткое любопытство не могли. И в тринадцать неполных лет Татьяна чуть не силой заставила понравившегося ей десятиклассника "сделать с девочкой" все, что с ней делать в столь нежном возрасте не полагается.

Историческое событие произошло на чердаке школьной трехэтажки, уже в Москве, куда они с матерью еле успели сдернуть из "вильной Украйны" через год после смерти Тараса, найдя приют у дальнего родственника Галины.

Почему мать категорически не захотела вернуться в свою семью, к Танюшиным дедушке и бабушке, к своим братьям – это так и осталось загадкой ее больной психики. Стеснялась, что ли? Хорошо хоть, от денежной помощи не отказывалась, пока родня еще была в состоянии ей помогать!

…Таня не боялась совершенно, а вот десятиклассник дрожал, как осиновый лист, но со своим делом худо-бедно справился. И опять-таки посрамила Татьяна Дубравцева умную науку, на этот раз – сексологию. Как знаменитый шмель, который по законам аэродинамики летать не может, но неграмотен, и потому летает! Так и по всем мудрыми психологами-физиологами-сексологами выведенным правилам не могло такое безобразие доставить бедной девочке удовольствие. Понравиться, проще говоря. По правилам должно тут было пританцевать "боль – стыд – испуг – отвращение – угрызения – погрызения и прочие всякие загрызения", что, наверное, и бывает. Если по правилам… А вот коль на исключение нарвешься, тогда как?

Не просто понравилось. Безумно, до одури и дрожи в ногах. До того, что десятиклассник-бедолага хотел школу бросить, лишь бы от Танюшиных домогательств отвертеться. На его счастье, до бедной девочки очень быстро дошло, что на «соблазнителе» свет клином не сошелся.

Говорят, что некий критически к психоанализу настроенный ученый ошарашил отца-основателя этой забавной разновидности шаманства, Зигмунда Фрейда, простеньким вопросом: "Ну хорошо. Если мне снится дымовая труба, меч, ключ, костыль, поварешка или Эйфелева башня, то по вашей теории, герр профессор, ясно, о чем я думаю, что из подсознания рвется. А вот коли мне попросту мужской половой член приснился, тогда-то как?"

Татьяне Дубравцевой Эйфелева башня была без надобности, у нее все по сценарию ехидного ученого происходило.

Галина, на свое счастье, до самой своей смерти ничего о дочуркиных подвигах не узнала, а если и узнала – свет не без добрых людей! – то не поверила. Умерла она за три года до описываемых событий, от чего – толком никто сказать не мог. Что-то вроде генерализованной истерии и элементарного нежелания жить. Тут ведь как… Сдуру хнычешь, призываешь Ее, костлявую, а в подсознании-то остается – это ж не в полный серьез! Но… можно допрыгаться. Вот она и допрыгалась.

Лицо матери, лежащей в опрятном, аккуратно убранном гробу, было отрешенным и спокойным – настолько спокойным, что Татьяна не сразу поняла, что это – Галина, ее мать. Вся она была какая-то одеревеневшая, наподобие гроба, в котором лежала, иссохшая, желтая, словно ее натерли воском. Татьяне даже показалось, что мать вовсе не умерла, а просто напряженно ждет чего-то, но не страшного, как прожитая жизнь, а светлого и легкого, что вот-вот откроется ей.

Татьяна не терпела патетики и громких фраз, но тогда, над гробом Галины, дала самой себе нерушимую клятву: прожить жизнь так, чтобы ни эта жизнь, ни смерть ее ничего общего не имели с материнской жизнью и смертью. Ей же лучше сейчас, в гробу этом, думала Таня Дубравцева, и как же надо испоганить свой земной путь, чтобы вот это было в радость! Ну нет! У меня все будет по-другому. Жизнь, конечно, зверюга бешеная, но мной подавится. А надо будет для этого пройти сквозь грязь, боль, хотя бы и кровь – чужие, желательно, но коли припрет, так и свои – значит, пройдем! Ах, не получится?! Тогда туда и дорога, ничего лучшего не заслуживаем.

Было ли ее увлечение Леонидом Рашевским достаточно серьезным? – спрашивала себя Дубравцева. Любила ли она этого человека? Или просто была чисто по-бытовому привязана к нему?

…Человеческие чувства проверяются бедой. Легко любить и быть любимым, когда все идет пусть не превосходно, так хотя бы "как положено". Как надо, как у всех.

Но вот на жизненной сцене появляется пресловутый жареный петух и клюет в известное место со всей своей дури.

Горе, тяжелое испытание, предельное напряжение сил выжигает все лишнее, декоративное, рюшечки да оборочки, казавшиеся сутью отношений. Что уж говорить о смерти, тем более – такой страшной! И вот тут-то вдруг обнаруживается, что ничего другого, той самой сути, основы просто нет и не было никогда. Вот именно так у нее получилось с Рашевским. И никуда от этого не деться, хоть чувствовать себя такой откровенной и холодной эгоисткой – то еще удовольствие.

Татьяна задумалась так глубоко, что даже пропустила свою остановку, опомнилась, только когда услышала жестяное "Новые Черемушки". Она не стала ждать встречного поезда, чтобы вернуться на две остановки назад, решила выйти на поверхность, на воздух и пройтись домой пешком. Слишком раздражала ее возбужденные, гудящие от перенапряжения нервы бестолково-суетливая атмосфера метро, словно бы пропитанная токами скрытой агрессивности.

День заканчивался. Москву захлестнули прозрачные мартовские сумерки. Дубравцева свернула на Севастопольский и медленно пошла по залитой рекламными огнями улице. Высокое холодное небо налилось густой вечерней синевой. Татьяна с наслаждением вдыхала свежий вечерний воздух, полный тревожащими ароматами наступающей весны. Как хорошо, что она вышла из пропитанной нечистым дыханием людских толп подземки! Надо, надо прогуляться. И подумать, попытаться расставить все по своим местам, успокоить некстати разыгравшуюся совесть. Только вот на душе становилось все тяжелее и тяжелее.

Да еще этот мерзкий навязчивый мотивчик очередного шлягера группы "Руки вверх!", доносящийся из скайнетовского киоска… Как они только слушают подобную пакость?..

А ведь Рашевский по-настоящему любил ее, – вдруг осознала Татьяна.

Как-то раз, совсем недавно, Леонид признался ей, что иногда с грустью думал: так называемая личная жизнь сложилась у него, как у суслика или еще какого грызуна. Только и знал, что прыгал из норки в норку. Придет время помирать, захочется что-то человеческое напоследок припомнить, а что? Выводок голых баб, как в бане… Где оно, "большое и чистое"? Ну, разве бегемот в зоопарке вспомнится, когда он из своего бассейна вылезает. Но это было до того, как он встретил ее, Татьяну Дубравцеву. Зато теперь…

Вспомнив эти излияния Рашевского, женщина грустно усмехнулась: почему, интересно, влюбленность оглупляет мужчин независимо от возраста? За сорок ведь ему было, а как мальчишка…

Их отношения, чем дальше, тем больше переставали удовлетворять Леонида. Он хотел нормальной семейной жизни, не раз говорил ей, что устал быть приходящим "дядей Леней", что сумеет заменить Володьке отца, а для нее стать хорошим мужем. Она только смеялась в ответ.

Опытные, жизнью битые механики хорошо знают: когда еще более битая техника держится "на соплях", "на честном слове и одном крыле", – самое главное – ничего в ней не трогать. Не пытаться наладить, починить и усовершенствовать. Скрипит себе потихоньку – оно и ладно. Глядишь, еще новье какое перескрипит. А вот только тронь, с наилучшими, самыми добрыми намерениями, как сразу одна технике дорога – на свалку.

В человеческих отношениях ровнехонько то же самое наблюдается. Вот чего не мог и не хотел понять ее любовник!

Тогда неожиданная серьезность его намерений резко отпугнула ее. Нет, в качестве мужа Рашевский Татьяну категорически не устраивал! Она еще молода, красива, умна… Да, в постели Леонид был чудо как хорош, кроме того, Рашевский отличался отличным интеллектом, души не чаял в ее сыне, но… Где у него будущее? И где ее место в этом будущем? Нет, найдется кто-нибудь более перспективный.

Однако настоящая любовь начисто исключает возможность «рыночных» отношений, и наоборот, – как только хоть один из двух человек задумается: "А какую выгоду со всего этого я могу получить?", так сразу становится ясно – все, что между ними происходит, никакая не любовь, а что-то совсем другое. Это Дубравцева понимала прекрасно.

Так что же, в ее отношении к Леониду правил бал голый расчет? А хотя бы и так: данную себе над гробом матери клятву Татьяна не забывала никогда.

Но почему тогда так нестерпимо щемит сердце, почему хочется буквально раненой волчицей завыть от тоски и бессильной злости?

"Если рассудить, Леонид ввязался в это проклятое дело во многом для того, – подумала Дубравцева, – чтобы доказать мне, чего он на самом деле стоит. Какой он бесстрашный и крутой профессионал. Мальчишка… Доказал… Все надеялся: авось пронесет. Не пронесло!.. Но я же предупреждала его: он ходит по самому краю пропасти. Это уже не относительно безобидная реклама! Существуют такие сферы человеческой деятельности, в которые посторонним соваться – по дурости ли, из-за любопытства или еще по какой причине – не стоит: запросто голову оторвет. И что, прислушался он к моим словам? Если бы!"

"Э, нет! – не давал Татьяне покоя внутренний голос ее взбудораженной совести. – Ты, милая, не забывай, что если не прислушался Рашевский, то нашлись люди, которые очень даже… прислушались!"

Она зябко передернула плечами, вспомнив один из незначительных, как казалось тогда, эпизодов недавнего прошлого. Татьяна Дубравцева прекрасно понимала, что чем скорее она позабудет об этом, тем лучше, проще и, уж во всяком случае, безопаснее станет ее жизнь. А совесть… Промолчит совесть, никуда не денется. "Сначала победи себя, – подумала она. – С другими не в пример легче будет".

Перед дверью своего подъезда женщина взглянула на наручные часы и удивленно подняла брови: надо же! От Новых Черемушек чуть ли не час шла, вот что значит задуматься. Московский вечер угасал. В окнах многоэтажек Севастопольского проспекта загорались электрические огни. Подцепленный, как вирусная инфекция, прилипчивый мотивчик попсовой группы продолжал крутиться в голове… Нужно было жить дальше. Без Леонида, но с горькой, мучающей памятью о нем.

* * *

Дмитрий Лисицын взялся за дело сразу и всерьез. Мурлыкая под нос нечто веселенькое с последнего компакта "Детей Бэтмена", он как-то очень быстро и ловко поставил принесенный Гуровым винчестер на один из своих «Пентиумов» и, склонившись над клавиатурой, как пианист-виртуоз, бодро застучал по клавишам, заскользил «мышью» по коврику. Ничего не понимавшие в действиях Лисицына, Станислав и Лев стояли за спиной компьютерщика в почтительном молчании.

– Мр-мр… Меню и новое окошко… Тени… Тени, как известно, исчезают в полдень, вот они у нас и исчезнут, в смысле – проявятся, – на мотивчик шлягера «Детишек» бормотал себе под нос Дима. – Прекрасненько… А не запустить ли нам поиск файлов, содержащих… Не хочешь? Ну и не надо, мы тебя все едино обхитрим! Та-ак… Адресная книжка… Так-так, теперь список наиболее часто посещаемых веб-сайтов. А теперь тех, на которые хозяин заглядывал недавно. Просмотр e-mail… А в Excel у нас что наблюдается? Да быть того не может, чтобы полная пустота. Сейчас мы эту пустоту, того, заполним. А на кэше у него есть что-нибудь? Нет. Но было, было!.. Ну, раз было, то и снова будет.

Картинка на мониторе менялась с ошеломляющей быстротой.

– Ага… Здесь он пароли-паролики понаставил, – продолжал напевать Лисицын, увлеченно пощелкивая кнопками "мыши". – Н-ну, это мы уж как-нибудь! Такие паролики даже взламывать неудобно – все равно как у первоклассника два рубля, выданные мамой на булочку, отнимаешь. Посмотрим в реальном режиме процессора, введем идентификаторы. Так вот и так… Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах… Пор-рядочек, кое-что пока умеем!

Лисицын настолько увлекся любимым делом, что совсем забыл о двух полковниках, нетерпеливо дышащих ему в затылок. После получасового ожидания Гуров все же не выдержал. Пару раз смущенно кашлянув, он деликатно потрогал своего молодого приятеля и, по совместительству, компьютерного гения Дмитрия Лисицына за плечо:

– Дима, прости великодушно, но мы со Станиславом в твоих высокоумных заморочках полные «чайники», так, кажется, по-вашему? Ты одно скажи: можно из всего этого вытащить что-то полезное, или я зря старался и пустышку тебе притащил?

– Что вы, Лев Иванович, – обернулся к нему Лисицын, – вовсе не пустышку! Мне тут еще кое с чем разобраться нужно, это потребует времени, но самое главное… Когда, говорите, убили хозяина машины? Ну вот! А труп когда обнаружили? Ах, значит, утром в пятницу… Так вот, двадцать седьмого февраля, в ту самую пятницу, но уже не утром, а поздним вечером, на его компьютере кто-то работал. Эта информация для вас важна?

– Еще как! – с торжеством в голосе сказал Гуров и обратился к Станиславу: – А ты, друг ситный, сомневался в наблюдательности дамы с собачкой и в моей прославленной интуиции! Все сходится: в пятницу какой-то неизвестный меня опередил, покопался в мозгах у компьютера Леонида Рашевского, а заодно как следует обшарил его жилье!

Крячко согласно кивнул. Нет, что говорить – без доли здорового скепсиса хорошему сыскарю нельзя, иначе вместо обвинительных заключений сплошь детективные романы получаться начнут. Но… Что своей интуиции, что чутью Гурова Станислав доверял – а как же иначе?

Интуиция – штука загадочная. Хотя, в общем-то, как посмотреть, загадочная ли… Может быть, это просто спрессованный в подсознании опыт, помноженный на способность к аналитическому мышлению? Детали, крохотные фактики, мимо которых непрофессионал пройдет, не заметив, для настоящего, прирожденного сыщика вдруг высвечивают обстоятельства дела, точно прожектор. А кроме того, за годы практической работы оперативники их класса вырабатывают способность выносить разумные суждения при очень неполной информации о событиях. И принимать на основе этих суждений осмысленные решения. Правда, нужно еще иметь смелость, чтобы следовать своей интуиции, это чуть ли не самое главное!

– Дмитрий, – спросил Гуров, – но почему я там, на месте, ничего не обнаружил? Я вообще был уверен, что все существенное из памяти стерто.

– Все верно, Лев Иванович. – Лисицыну явно доставляло изрядное удовольствие блеснуть своими знаниями и мастерством перед двумя очень уважаемыми им людьми. – Стерто. Но безграмотно! Вот если бы ваш неизвестный переформатировал жесткий диск, тогда я ничего не смог бы сделать. Почему-то он на такое не пошел, я так думаю, чтобы не засветиться слишком явно: если «винт» переформатирован, то и дурак догадается, что кто-то целенаправленно уничтожал содержащуюся на нем информацию. А так… Могло у вашего злоумышленника и проскочить!

– Если бы не ты, умник наш! – Лев подпустил в свою восхищенную реплику маленькую, чуть заметную капельку иронии.

– Ну… Да! – радостно согласился с такой оценкой своих трудов праведных Лисицын. – Он ведь, злодей этакий, что решил? Что если побил файлы дважды, не забыв про "мусорную корзину", то и конец им бесповоротный, а это не совсем так! Физически потертые файлы на диске остаются, мы их на жаргоне «тенями» кличем, и, при соответствующем программном обеспечении, их можно вытащить. Что я и сделал.

– Дима, – взволнованно спросил его Гуров, – как на твой взгляд, что там есть такого важного, необычного… Словом, есть в твоих оживших «тенях» нечто такое, за что человека могут убить? Так, навскидку ответь, без детального анализа, он еще впереди.

– Право, не знаю, Лев Иванович, – смущенно развел руками молодой компьютерщик. – Вот ведь что странно: если бы вы не предупредили меня, что хозяин машины – журналист, то я бы подумал, что он по профессии…

– Кто? – нетерпеливо перебил Станислав.

– Строитель, – уверенно ответил Лисицын, – или снабженец, связанный со стройматериалами. Или, что еще вернее, инспектор по охране труда в строительстве. Вот, смотрите сами. Больше всего Рашевского интересовала аварийность в строительстве, это бросается в глаза. Он перекачал из сети штук десять весьма специфических статей на эту и смежные темы. Потом, опять же из сети – двухтомный "Справочник строителя" последнего года издания со СНиПами и техническими нормативами. Или вот еще: "Техника безопасности при монтаже строительных конструкций". Последние акты заседаний Мосгортехнадзора. Для меня это, честно скажу, филькина грамота. Кроме того, у него в «экзелевской» базе данных занесены больше десятка строительных фирмочек и компаний. Крупных – ни одной. А вот типа "Русский зодчий", «Мастерок», ЧП Корсунского и прочие мелкие фирмы – пожалуйста. Причем информация по ним довольно исчерпывающая: тут и сметная стоимость строительства отдельных объектов, и годовой баланс, и процент налоговых отчислений и список субподрядчиков… Но, поймите, я в этих материях ориентируюсь совсем слабо!

– Мы, к сожалению, тоже, – с досадой сказал Лев. – Не мой курятник. И не Стаса. Вот если бы речь об автомобилях шла. А здесь… Вот и в компьютерной грамотности мы со Станиславом – как кошка в алгебре. Здесь уж твоя грядка, Дима, тебе виднее. Бог с ним, что ты в строительстве профан, но в информационном плане… Что-нибудь есть еще, Дима?

– Наконец, – продолжал ободренный Лисицын, – там же, в «Экзеле», у него подробная подборка несчастных случаев имеется. Да-да, именно с работниками тех самых строительных фирмочек. А в конце стоит, вот, смотрите! – весьма настораживающее словечко "Диверсии??"; да еще мало ему двух вопросительных знаков, он курсивом выделил.

– А вот тут, в самом низу? – Гуров указал на экран кончиком карандаша.

– Написано "Организатор – С.Х.?!", а вот что бы это значило… – пожал плечами Лисицын. – Чего «организатор»? Вообще-то похоже на инициалы.

– Вовсе не обязательно, – мрачно возразил Крячко. – С равным успехом эти две литеры могут означать "Старый Хрен" или, напротив, "Святой Херувим", словом, все, что угодно. Еще где-то загадочное "С.Х." встречается? Просканируй, Дима.

– О! Станислав Васильевич, вы и догадливы, – воскликнул Лисицын через минуту. – Как еще встречается! Особенно вот здесь любопытно: это у вашего журналиста что-то вроде статьи незаконченной. Набросок. Заголовок интересный: "Так почему же рухнули стены в Бибиреве?" И опять во врезке, в его комментарии читаем: "Белоед не подозревает, но здесь тоже не без С.Х.". Но при чем тут какие-то диверсии? Да и убивать журналиста за это – непонятно что такое… Потом, речь ведь идет об обычном строительстве, такая мирная отрасль, не наркотики ведь, не оружие, не бензин… Странно!

– Да-а? – невесело усмехнулся Гуров. – Странно тебе? А мне вот – ничуть!

Крячко понимающе хмыкнул:

– В компьютерах, Дима, ты настоящий ас, тут спору нет, а вот в общекриминалистических вопросах ориентируешься пока слабо. Нашел, понимаешь ли, мирную отрасль! Знаешь, на чем поднялась итальянская мафия после Второй мировой войны? На строительном буме в Северной Италии! Там шла такая борьба за выгодные подряды, что строительный раствор в полном смысле слова на крови замешивали. Лет тридцать назад, когда ты еще не родился, а мы со Львом только начинали, показывали у нас широким экраном итальянский фильм о засилье криминала в строительстве, жаль, название забыл. Так это не фильм, а тихий ужас, куда там современным детективам.

– "Признание комиссара полиции прокурору республики", – напомнил название Лев. – Это точно, жуткий фильм и, что самое страшное, почти документальный. Кстати, не только итальянская мафия. Взять Штаты тридцатых годов прошлого века, особенно Чикаго. Да, в основном их криминалитет поднялся на "сухом законе" – бутлеггерстве, азартных играх и наркотиках, но и строительство тоже было под контролем «семей». И еще масса примеров в различных странах, включая Россию-матушку. То же самое относится к производству стройматериалов. Вот так, Дима! И если Леонид Рашевский, не зная броду, сунулся в такие дела и оттоптал кому-то серьезному мозоли, то… То я не очень удивлен его трагическим концом. Правда, у мафиози от строительства все больше принято людей, им не угодивших, заживо бетоном заливать… А здесь какой-то оригинал попался. Теперь вот что, запусти какую-нибудь свою хитрую программу и вчерне подсчитай, какая из строительных фирм упоминается в файлах Рашевского чаще всего. Это можно сделать?

– Без проблем, Лев Иванович! – Он вновь защелкал "мышкой". – Минуточку… Хотите, Галочка вам кофе сварит, господа полковники? Нет? Ну, наше дело предложить.

Еще через пять минут напряженного ожидания Дмитрий повернулся к сыщикам:

– Вот! Бесспорный лидер – ООО "Русский зодчий", и, кстати, его председатель, Степан Владимирович Белоед, тоже упоминается чаще других персоналий. Да, заметьте, в наброске про Бибирево опять же об этой фирме речь идет. И проработка финансовых документов по «Зодчему» самая солидная. Другие фирмы посмотреть?

– Пока достаточно "Русского зодчего", сейчас я не могу позволить себе распылять внимание. Адрес их есть? Физический, юридический, электронный – любой? – спросил Гуров. – Нет? Ладно, не беда, сейчас мы его из других источников узнаем, а заодно слегка просветим это ООО. Ты, Дима, пока организуй мне распечатку всех материалов, связанных с "Русским зодчим". Набросок пресловутый про Бибирево, данные из «экзелевской» базы, словом – все, что найдешь. Что-то возникло у меня сильное желание познакомиться со Степаном Владимировичем Белоедом поближе. Не с пустыми же руками приходить! Стас, давай в кабинет поднимемся, позвонить нужно.

– С Витюшей Покровским из налоговой инспекции связаться хочешь? – понимающе поинтересовался Крячко, поднимаясь вслед за Гуровым по лестнице. – Заодно от меня привет передай.

Лев кивнул. Сняв трубку городского телефона, он набрал хорошо знакомый номер городской налоговой инспекции:

– Виктор Алексеевич на месте? Пригласите его, пожалуйста, спрашивает Лев Иванович Гуров. Это вы, молодой человек, не знаете, кто я такой, а Покровский знает очень хорошо, так что не заставляйте меня ждать, я ведь обидеться могу, а это чревато.

Гигантский аппарат фискальных служб функционально связан со всеми компонентами МВД. Эти связи далеко выходят за рамки общности оперативной техники и профессиональной солидарности.

Причина проста: сыскное дело представляет собой четко очерченный рынок занятости, и ветераны одного ведомства часто переходят на работу в другое, сохраняя при этом полезные связи с прежним местом службы. Такие горизонтальные связи образуют ткань своего рода братства, иногда ее называют "системой приятелей". Все это делает возможным неофициальный обмен информацией между различными силовыми структурами России. Вот, допустим, налоговая инспекция тесно связана с налоговой полицией и ОБЭП.

Когда-то давно Лев Гуров, Станислав Крячко и старший налоговый инспектор Виктор Покровский работали вместе, затем их пути разошлись, но по старой памяти они всегда были готовы помочь друг другу. Выслушав просьбу Гурова, Покровский попросил подождать, пока он поработает со своими базами данных.

– Есть у меня материал на "Русского зодчего" и его шефа, – раздался минут через двадцать в трубке голос Виктора Алексеевича. – Особых нарушений за ним не водится, разве что как и у всех мелких строительных фирм. Знал бы ты, Лев, какая это для нас головная боль!

– Вот как? – удивленно спросил Гуров. – Чем же вас именно строители настолько достали?

– А-а! – досадливо сказал Покровский. – Схема их налоговых махинаций проста, как мычание. Когда подобная фирмочка заключает договор на индивидуальную застройку, то и они сами, как подрядчики, и заказчик занижают сметную стоимость раза в два. Когда и в три… А то, что в смете не указано, идет "черным налом". Понятно, что "новому русскому", который хочет построить себе особнячок, невыгодно указывать его реальную стоимость! Один налог на недвижимость… Ну и строителям от этого перепадает неплохо, поскольку "черный нал" налогом, увы, не облагается. Мы об этом знаем, а они знают, что мы знаем. Словом, сказка про белого бычка. Иногда эти ребята попадаются на горячем, иногда даже идут под суд. Вот, к примеру, интересующий тебя Белоед. Он по-настоящему умен, у него хорошие мозги, которые как раз и спасали покамест своего хозяина от скамьи подсудимых. У него к тому же весьма толковый главный бухгалтер. У Белоеда была любопытная идея: он хотел создать что-то вроде холдинга, ассоциацию московских строительных фирм. Головастый мужик, работяга, каких мало, но… Но, рано или поздно, этот человек оступится, поскользнется. На той дорожке, которую он выбрал, этого не избежать. Кстати, летом прошлого года "Русский зодчий" попал в крайне неприятную историю. Они строили коттедж в Бибиреве, так вот, он у них обрушился. Жертв не было, но следствие ведется до сей поры. Они тебя не из-за этого заинтересовали?

– Нет, тут другое. Но за такую информацию благодарю, она мне пригодится. Дай-ка мне координаты их офиса. Где? На Малой Дмитровке? А телефон? Спасибо, Виктор!

Гуров положил трубку на рычаг, посмотрел на часы.

– А ты знаешь, – обратился он к Станиславу, – я ведь, пожалуй, еще могу успеть и застать Белоеда в офисе. Что-то мне подсказывает, что надо ковать железо, пока оно горячо. Если Дмитрий уже распечатал мне материалы по "Русскому зодчему"… Подбросишь меня до Кузнецкого, а там я пешочком дойду. Тебе все равно по пути, ты, как договорились, двигай на Петровку к экспертам, потряси их хорошенько, а то пока мы официального заключения дождемся… Лишнего не надо, людей напугаешь, но выясни – что они смогли выжать из обрывка веревки. Не дает мне покоя вопрос: каким же все-таки образом труп журналиста оказался там, на льду.

– Что, без предварительного звонка в "Русский зодчий" отправишься? – с удивлением спросил Крячко, заводя "Мерседес".

– Ага. Именно. Как снег на голову, – усмехнулся Лев. – Может быть, это даст мне небольшое психологическое преимущество. Эффект внезапности.

– А если не застанешь их шефа? Поздно уже, шестой час!

– Ну, кого-нибудь да застану. Вот с ним и побеседую.