– Нет, Лева, ты посмотри, что творится? – Разгневанный полковник Крячко влетел в кабинет Гурова и сильно хлопнул за собой дверью. – Полюбуйся, что за дела нам стали подсовывать!..

Крячко бросил на стол полковника тоненькую папочку и обрушился на стул. Гуров с удивлением поднял на него глаза. Он знал Станислава больше двух десятков лет и считал человеком достаточно эксцентричным для сыщика, но еще никогда не видел, чтобы он приходил в такое возмущение от полученной работы.

Гуров понял, что никакого объяснения от полковника он не дождется, пока не просмотрит дело. Он взял папку и осторожно открыл. Глядя на фотографии и несколько исписанных листочков, что лежали в ней, Гуров наконец понял замысел генерал-лейтенанта Орлова.

На сегодняшней утренней пятиминутке, старательно пряча от Гурова глаза, начальник главка заявил, что я, мол, понимаю, как трудно сотрудникам, но министерство требует результатов. Поэтому с сегодняшнего дня каждый примет от МУРа по одному делу.

Тогда Гуров спорить с ним не стал. Он работал под началом Орлова уже больше двух десятков лет и понимал, что в такой ситуации возражать бессмысленно. Генерал знал, чем он сейчас занимается. И если навязывал дело, то имел на это основание. А в своем упрямстве Орлов мог и с Гуровым потягаться.

«Ладно. Что выросло, то выросло, – подумал Гуров, почти не слушая доводы начальства о необходимости раскрытия преступлений. – Пошлю за делом Станислава. Приму, но работы по нему они не дождутся. Это Юлий Цезарь мог три дела сразу делать. А я хоть и профессиональный сыщик, но не факир!»

Словно прочитав мысли Гурова, Орлов посмотрел на него и с расстановкой проговорил:

– Отчеты о проделанной работе и ваши соображения по полученным делам предоставите мне сегодня вечером…

Вчитываясь теперь в исписанные корявым почерком начальника следственной группы строчки, Гуров снова подивился способности генерала выходить сухим из патовых ситуаций. Дал замминистра указание помочь МУРу? Потребовал от Орлова обеспечить скорейшее раскрытие дел? Так, и кто будет спорить?.. Генерал поручение выполнил. А то, какие дела он востребовал, уже никого не интересовало.

Гуров улыбнулся и посмотрел на Крячко. Дело, что лежало сейчас на столе старшего оперуполномоченного по особо важным делам, не стоило и выеденного яйца.

В нем говорилось, что вчера в шесть часов вечера неизвестный злоумышленник нанес семнадцать ножевых ранений директору СП «Вероника» Калачеву Г.Т. Данный господин от полученных ран скончался на месте, а преступник попытался скрыться, но был сбит машиной марки «ВАЗ 2105», проезжающей мимо. Личность преступника и водителя автомобиля установить не удалось.

– Ну и что тебе здесь не нравится? – пряча улыбку, спросил Гуров.

– На нас что, теперь всю бытовуху вешать будут? – Крячко обернулся к Гурову и показал рукой на потолок. – Может, теперь еще и дежурными в ППС ставить начнут?..

– А что ты о себе возомнил, сыщик? – усмехнулся полковник. – До бога высоко, до царя далеко. Им виднее, что нас делать заставить. Еще нужно Петра благодарить, что нам какой-нибудь залежавшийся труп не подсунули.

– Нечего меня уму-разуму учить, – вмиг растеряв все свое негодование, буркнул Крячко. – Без тебя учителей хватает. Хотя если ты такой умный, то распоряжайся, начальник.

Вот теперь Станислав начал приходить в себя. Гуров лучше других знал, как привести своего напарника в чувство. Большинство людей от обиды концентрировались на себе и переставали мыслить логично. Станислава личная обида, напротив, побуждала к кипучей деятельности.

– Ладно, Стас, – проговорил Гуров, еще раз читая материал, – от этого расследования нам все равно не отвертеться. Выкладывай, что ты думаешь.

– Да что тут думать… – Крячко забрал папку из рук полковника. – Обычная бытовуха. Этому психу Калачев чем-то насолил. Вот он его подкараулил после работы и исполосовал ножом. Осталось только найти машину, что сбила психа, и вынести благодарность водителю.

– Очень глубокий анализ! – восхитился Гуров. – Хорошо, если бы все было так. Ладно, лясы точить можно долго, но соловья баснями не кормят. Мне к генералу вечером с отчетом идти. Так что ты займись старыми делами, а я пока по этому Калачеву людей порасспрашиваю.

– Верно люди говорят, – Крячко мог делать что угодно, но не язвить он не мог. – Ты у нас действительно легких путей не ищешь!..

– Да иди ты… – ругнулся Гуров в спину уходившему другу, но тот пожелание проигнорировал.

Гуров вновь пододвинул к себе папку и еще раз просмотрел дело. Версия Станислава была очень правдоподобна, но именно это почему-то насторожило полковника. Не так уж часто у нас таким образом убивают людей при свидетелях. Если, конечно, убийца не был сумасшедшим.

Как ни крути, но пока в этом деле было слишком много «если». Да ко всему прочему мотив убийства тоже находился в разряде предположений. Предполагать особо было не из чего, и Гуров, прокрутив в уме все возможные варианты, остановился на двух – сведение счетов либо «заказ».

«Не с того начинаешь, – одернул Гуров самого себя. – Чем выстраивать концепции, лучше проверь, что делается по установлению личности убийцы».

Полковник уже собрался позвонить капитану Веселову, который начинал следствие по делу Калачева, но в этот момент телефон зазвонил сам.

– Товарищ полковник, зайдите-ка ко мне, – голос генерал-лейтенанта Орлова показался Гурову очень напряженным.

Продолжения не последовало, и уставной ответ – «слушаюсь» – утонул в громком звуке коротких гудков. Гуров посмотрел на часы и удивился – он не замечал у генерала привычки вызывать подчиненных к себе в кабинет каждые пять минут.

Удивился Гуров не официальности тона. Это-то как раз вполне объяснимо. Несмотря на давнюю дружбу, они никогда не обращались друг к другу на «ты» в присутствии посторонних. Конечно, мало для кого в главке была тайной их личная приязнь, да и они секрета из нее не делали, но устава из-за этого никто отменять не собирался.

То, что генерал назвал его по званию, говорило о присутствии в его кабинете «человека сверху». А это тоже не сулило ничего хорошего. Недоумевая, что еще могло произойти, Гуров убрал дело в ящик стола и направился к выходу. До двери дойти не успел – вновь зазвонил телефон. Секунду поколебавшись, Гуров поднял трубку.

– Лев Иванович? Капитан Веселов беспокоит, – проговорил в трубке знакомый голос. – Тут у нас старушка сидит. Говорит, что сын у нее пропал. Дескать, вчера из больницы выписался, а домой не пришел. Мы ее хотели отправить, но она принесла фотографию, а на ней тот мужик, что Калачева пришил…

– Ничего ей не говорите. Задержите до моего прихода, – Гуров подумал, что на ловца и зверь бежит. – Я к генералу. Как освобожусь – сразу к вам!..

Человек, что удобно устроился в кресле по правую руку от хозяина в кабинете Орлова, выглядел лет на тридцать пять. Он был одет в строгий черный костюм, застегнутый на все пуговицы. Галстук был затянут так, что, казалось, удушит своего владельца, а проницательные серые глаза прятались за очками в металлической оправе.

Гуров посетителя не знал, и Орлов поспешил представить их друг другу.

– Товарищ полковник, познакомьтесь. Это товарищ Горшков Анатолий Алексеевич. Он следователь Московской прокуратуры…

Поймав на себе удивленный взгляд Гурова, генерал на секунду замолчал и слегка пожал плечами. Казалось, что он радовался новому человеку из прокуратуры не больше полковника.

Гуров уже привык работать с Игорем Федоровичем Гойдой. Ему импонировал этот невероятно трудоспособный человек. Они хорошо сработались, и сейчас Гуров недоумевал, отчего прислали нового человека.

Спрашивать об этом генерала он не стал. Выяснить причину отсутствия Гойды можно было и позже. Сейчас гораздо интереснее было узнать, зачем Орлов его к себе вызвал.

Гуров заметил, как недовольно поморщился следователь, когда генерал по привычке назвал его «товарищем», и решил для себя это отметить. Видимо, Горшков не относился к поклонникам коммунистов и предпочитал привычному обращению «товарищ» новомодное слово «господин». Гуров и сам никогда не был приверженцем коммунистов, но не считал зазорным обращаться друг к другу «товарищ».

«Что ж, пригодится для приватного общения!» – подумал Гуров. Он уселся на стул напротив Горшкова и выжидающе посмотрел на своего начальника.

– Лев Иванович, – генерал решил назвать его по имени-отчеству, видимо, для разнообразия, – Анатолий Алексеевич будет работать с вами по делу об убийстве Калачева. Введите его в курс дела.

Больше Орлов ничего не сказал, жестом дав понять, что они могут быть свободны. Следователь хотел что-то возразить, но не решился и, изобразив оскорбленное достоинство, пошел вслед за Гуровым.

Пока Гуров со следователем шли по коридору, они не обмолвились ни словом. Полковник не спешил начать разговор. Он вел себя словно хороший шахматист, не торопящийся с развитием партии. Пусть противник ходит, а мы посмотрим, насколько он хороший игрок.

В том, что Горшков будет в этом деле скорее противником, чем партнером, сомневаться не приходилось. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что следователь считает их с генералом чем-то вроде маразматичных пережитков коммунистической эпохи. Причем не только считает, но еще и свое превосходство над ними доказать не преминет.

Все это Гуров понимал и молчал, тихо улыбаясь. По закону следователь прокуратуры при раскрытии преступления являлся старшим группы. Полковник должен был бы начать сию минуту отчитываться Горшкову о проделанной работе и ждать его ценных указаний, но Гуров не спешил, умышленно разжигая в следователе недовольство.

Горшков, несмотря на свою относительную молодость, тоже оказался калачом тертым. О своенравии старшего оперуполномоченного он был наслышан немало и теперь готовился отстаивать свои главенствующие позиции в расследовании убийства. А Гуров решил сыграть простачка.

– Присаживайтесь, Анатолий Алексеевич! – Гуров широким жестом показал следователю на свое кресло, едва они вошли в кабинет. – Вот уж не представляю, зачем вас от работы отрывают. Дело-то пустяковое, тут бы и практиканта из юридического хватило. Или у невинно убиенного покровитель там имеется?

Гуров показал рукой на потолок и глуповато ухмыльнулся. На мгновение выражение недовольства промелькнуло на лице следователя, но он тут же вновь натянул на себя маску служебного равнодушия. На предложенное Гуровым место он не сел, а устроился на жестком стуле для посетителей.

– Лев Иванович, – натянуто улыбнувшись, проговорил Горшков, – давайте оставим начальство в покое и перейдем к делу. Свои предположения мы можем обсудить и позже, если в этом будет необходимость.

– Да ради бога, – пожал плечами Гуров и в трех фразах изложил имеющиеся факты, скрыв лишь то, что сообщил ему Веселов перед визитом к генералу.

– И это все? – Горшков окончательно осознал теперь свое превосходство над седеющим полковником и снисходительно улыбнулся. – Материала маловато. Я сейчас еду в прокуратуру – у меня и без этого дел предостаточно. Будьте добры, Лев Иванович, соберите к двум часам ко мне всех свидетелей по этому делу. Думаю, что с таким заданием вы в состоянии справиться!

– Конечно, конечно, Анатолий Алексеевич! – Гуров просто лучился от желания угодить. – Непременно всех соберем. Будьте уверены…

Следователь поднялся из-за стола и попрощался. Уходя, Горшков подумал, что слухи о полковнике оказались преувеличены, как и все остальные сплетни. Действительно, окажись Гуров своенравным скандалистом, разве дослужился бы он до полковничьих погон? А будь он так талантлив, как говорят некоторые, то давно бы сидел на месте Орлова.

Впрочем, никакой личной неприязни к полковнику главка Горшков не испытывал. Конечно, манеры Гурова оставляли желать лучшего, но что можно взять с человека, воспитанного коммунистическим строем? Главное, чтобы он делал свое дело, как положено. Так, как привык к этому Горшков. Тогда и остальное не будет иметь значения.

Гуров улыбнулся в спину выходившему следователю. Догадаться о том, что он думает, для сыщика не составляло особого труда. Стоило только взглянуть на снисходительно-самоуверенную физиономию Горшкова, и все становилось на свои места.

Едва за следователем закрылась дверь, как Гуров поднял трубку и позвонил Веселову. Он предупредил, что сейчас спустится, и попросил приготовить ему кабинет, где мог бы поговорить с матерью убийцы.

Гурову меньше всего хотелось быть тем человеком, кто скажет матери о смерти ее чада, да еще и объяснит, что ее сын был преступником. Судя по всему, старушка даже не могла себе представить, что произошло вчера вечером в Докучаевом переулке.

Неожиданно Гуров почувствовал себя мерзавцем. Он прекрасно знал, что сын старушки лежит в морге, но не собирался ей этого говорить. Он хотел, чтобы женщина рассказала о сыне как можно больше, прежде чем узнает о его смерти. Полковник боялся, что после такого известия она может впасть в ступор и вытянуть из нее что-либо будет трудно.

С одной стороны, разговор со старушкой до того, как она все узнает, был более гуманен. Тем более что будет отсрочена для нее страшная весть. Но, с другой стороны, полковник понимал, что успокаивал этим самого себя. Именно холодный расчет в целях извлечения максимальной для следствия пользы и был для Гурова отвратителен. Не понимая этих не совсем логичных чувств, Гуров прислушался к себе.

«Старею, – с горькой усмешкой подумал он. – Скоро начну плакать, когда буду задерживать убийц».

Капитан Веселов с превеликим удовольствием сложил с себя обязанности по встрече родственницы покойного и предоставил Гурову кабинет, где располагалась его группа. Он твердо пообещал, что к приходу полковника помещение будет свободно и ни одна живая душа не сунет туда свой нос.

Старушку звали Артемова Татьяна Захаровна. Ей было около семидесяти лет, одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять, насколько сильно ее потрепала жизнь. Красные слезящиеся глаза, глубокие морщины и мертвенно-бледный цвет кожи говорили сами за себя.

Старушка не кричала, не ругалась, ничего не требовала. Она спокойно сидела на стуле, а ее нервное напряжение выдавали лишь старческие скрюченные пальцы, беспокойно теребящие край затертой кофточки.

Гурову трудно было сказать, заметила ли Артемова, что с ней стал разговаривать другой человек. Настолько много в голосе старушки было обреченности и усталости. Даже на вопросы полковника она отвечала так, словно он был инспектором собеса, который требует у бабушки в тысячный раз одну и ту же справку для прибавки к пенсии.

Все же разговор с матерью убийцы не был бесполезным. Вскоре Гуров знал, что ее сын Николай был единственным ребенком в семье. Родила его Татьяна Захаровна поздно, почти в тридцать пять лет, и с детства баловала Колю изрядно.

Жизнь у него не сложилась. Учиться Коля не хотел, да и работать особо не стремился. Прыгал всю жизнь с места на место, пока не допрыгался до того, что его выгнала жена. Если Артемов и до этого «попивал», как выразилась его мать, то после развода стал пить запоем.

Старушка помучилась, собрала остатки своих сбережений… Добрые люди подсказали ей хорошего доктора, и она отправила сына к нему на лечение. Доктор обещал, что через две недели ее сын забудет, в какой руке рюмку держать, и правда! В прошлую субботу Николай пришел домой трезвый, веселый, даже помолодевший. Говорил, что, мол, теперь новую жизнь начнет. Вчера его выписать из больницы должны были и домой отпустить. Артемова звонила, и девушка сказала ей, что выписали сына. Вот только не пришел он домой, а идти ему больше некуда.

«Нашлось куда!» – подумал Гуров, а вслух спросил:

– Татьяна Захаровна, скажите, пожалуйста, в какой больнице Николай лечился?

Старушка поковырялась в заштопанной вельветовой сумочке и достала помятый листочек. Она протянула его Гурову, даже не подняв головы. Это была простенькая визитная карточка, на которой стоял адрес и фамилия доктора: частная наркологическая клиника доктора Запашного. Несвижский переулок, дом 6. Гуров запомнил адрес и вернул визитку старушке. Предисловия кончились, теперь начиналось самое сложное.

– Татьяна Захаровна, а где ваш сын работал… – Гуров запнулся, неосознанно упомянув Артемова в прошедшем времени, и поспешил добавить: – До лечения.

– Да нигде он не работал, – так же монотонно проговорила старушка. – Грузчиком на каком-то складе был, да выгнали его и оттуда.

На каком складе работал Артемов, Гурову выяснить так и не удалось. Судя по всему, Татьяна Захаровна действительно не знала этого. Она сказала только, что ее сын ездил работать к стадиону «Динамо».

– Не знаю, зачем вам это, – после долгих расспросов проговорила Артемова. – Но уж если надо, то можно в его трудовой посмотреть.

Это уже был какой-то плюс, хотя Гуров и не мог понять мотивов убийства. Он пытался проследить связи между Артемовым и Калачевым, но найти не мог. Ничего не могло дать и то, если выяснится, что именно в «Веронике» работал убийца.

«Уволенный грузчик мстит своему начальнику ударами ножа!» – представил Гуров заголовки газет и ухмыльнулся. Глупее ничего придумать было нельзя.

А другое и не приходило в голову. Конечно, то, что после убийства Калачева Артемова сбила машина, может говорить в пользу заказного характера преступления. Но кто рискнет нанять убийцей спившегося грузчика? Да еще и так мастерски подгадать с ликвидацией исполнителя!

Гуров всегда считал, что для совершения преступления должна быть причина. От банальной – «мне твоя рожа не нравится», до фанатично-сверхъестественной – «за бога, царя и отечество». В этом спектре и выискивает себе оправдание каждый преступник. Если он не сумасшедший. У этой категории свои взгляды на мир.

В то, что Артемов был ненормальным, Гуров верить не хотел. Судя по тому, что рассказывала старушка, Николай был обычным русским мужиком – в меру ленивым и не в меру пьющим (а куда ж без нее, родимой). И именно поэтому понять мотивы, толкнувшие его на убийство, было сложно.

Гуров разозлился на себя. Не в его правилах было делать из мухи слона, но именно сейчас он этим и занимался. Пусть в не совсем обычном, но рядовом убийстве полковник пытался найти какие-то скрытые мотивы. А вот зачем он это делал, было непонятно и ему самому.

«Да хрен с ними, со всеми сумасшедшими, вместе взятыми! – раздраженно подумал Гуров. – Что я к этому Артемову прицепился? Моя задача меленькая – установить личность убийцы и найти водителя „пятерки“. Найду машину, а с остальным пусть следователь разбирается. И без этого у меня работы непочатый край».

– Извините, Татьяна Захаровна, – проговорил Гуров, поднимаясь из-за стола, – я на минутку.

Он вышел из кабинета и столкнулся с Веселовым. Капитан, подобно церберу, сторожил кабинет. Он, как и обещал, отгонял всех любопытных, обеспечивая полковнику условия для работы.

– Саша, организуй, пожалуйста, явку свидетелей ко мне в кабинет к двенадцати, – попросил Гуров. – Ты уже с ними общался, и у тебя это лучше получится. Следователь прокуратуры требует их к себе к двум, но перед этим мне бы хотелось с ними поговорить. Кстати, что выяснилось по поводу «пятерки»?

– Ничего, товарищ полковник, – Веселов беспомощно развел руками. – Номера никто не видел, примет особых у машины тоже нет. Ищут…

– Ладно. Будет информация, дай знать, – вздохнул Гуров. – Кстати, в каком морге Артемов?..

За всю дорогу до морга Татьяна Захаровна задала только один вопрос: «Скажите, моего сына убили?» Это было сказано таким тоном, словно старушка не спрашивала, а констатировала факт. Гуров на секунду замялся, не найдя что ответить. Он не сказал Артемовой, куда они направляются, и эта проницательность материнского сердца острыми когтями корябнула его душу.

– Татьяна Захаровна, говорить об этом пока рано, – замявшись, ответил Гуров на простой вопрос и возненавидел свою ложь. – Найден человек, похожий на вашего сына. Мы хотим удостовериться, что это не он. Вот и все.

Артемова промолчала. Ее и без того бледные губы стали совершенно незаметны на лице, да и сама старушка подобралась и стала еще меньше, если это только было возможным.

В морге Татьяна Захаровна не упала в обморок, не закатила истерику. Она вообще не проронила ни звука, когда из холодильника достали тело ее сына. Постояв несколько секунд у трупа, старушка дотронулась до его лица рукой и произнесла:

– Холодный…

Гуров не выдержал и отвернулся. Требовалось составить протокол опознания, но полковник, не желая мучить мать, предложил ей сделать это позже.

– Нет уж! – пытаясь поймать его взгляд, произнесла старушка. – Давайте закончим с этим сейчас. Раз и навсегда.

В свой кабинет Гуров вернулся в одиннадцать пятьдесят. То настроение, в котором он пребывал, даже удовлетворительным нельзя было назвать. Гуров уже давно не приносил матерям известие о смерти их сыновей. Последний раз это было давным-давно, когда он был еще майором и возглавлял опергруппу.

Тогда такая же старенькая женщина, мать его подчиненного, куталась в шаль, словно могла этим отгородиться от всего мира. Она тоже молчала и терпеливо ждала, пока уйдет начальник, не уберегший ее сына.

Матери ведь все равно, герой ее сын или преступник, когда его труп принесут к ее ногам. Она не воспримет высокопарных слов, не ответит на обвинения. Мать стерпит все и стерпела бы большее, если бы это могло вернуть ей ее сына.

Неожиданно полковник разозлился на себя за свою сентиментальность. Артемова действительно напоминала чем-то мать его погибшего сослуживца, но и разница была между ними большая. В первую очередь в том, каких они вырастили сыновей.

«Все! Хватит распускать нюни! – одернул себя Гуров. – Если так дальше пойдет, то останется только уйти из главка и сесть смотреть „мыльные оперы“!»

Гуров сел в кресло и достал дело об убийстве Калачева. Он уставился в исписанные листы невидящими глазами, погруженный в свое далекое прошлое и не желающий из него возвращаться.

Из раздумий Гурова вырвал телефонный звонок. Звонил Веселов, чтобы сообщить, что свидетели начали приходить. Гуров потер пальцами виски и попросил привести первых через пять минут.

Несмотря на раннее время, свидетелей происшествия набралось не слишком много: две старушки, женщина и молодая парочка, студенты МГУ. Глядя на этот список, Гуров вдруг представил себе место преступления.

Более неудачного выбрать было нельзя. Убить человека почти в центре, едва за Садовым кольцом, было верхом глупости. Рядом располагался гостиничный комплекс «Волга» и довольно престижный в Москве ресторан. Названия его Гуров не помнил, да сейчас оно и не имело значения. Важно было лишь то, что в шесть часов вечера в Докучаевом переулке всегда много народу.

Там вообще было трудно спрятаться. А глупее всего было пытаться перебежать через дорогу, когда следовало уходить дворами в сторону улицы Маши Порываевой. И уж конечно, проще было убить Калачева у него дома, рядом с Леоновским кладбищем, а затем затеряться в Ботаническом саду.

Гуров оборвал свои размышления. В дверь постучали. Вошли двое – юноша и девушка. Судя по данным, записанным в протоколе, обоим было чуть больше восемнадцати лет, но выглядели они едва на шестнадцать. Приветствуя их, Гуров скосил глаза на материалы дела, чтобы уточнить фамилии – Глеб Иорин и Анна Скороходова.

– Проходите, присаживайтесь, – пригласил их Гуров. – Не буду предлагать чувствовать себя как дома, но и напрягаться особо не нужно. Можете считать это приватной беседой.

Глеб покачал головой, словно знал наперед все ходы сыщика, а его подружка мило улыбнулась и прошла к столу. Когда они расселись, Гуров продолжил:

– Меня зовут Лев Иванович. Если вам интересно звание, то я – полковник, – Иорин присвистнул и вновь покачал головой. – Меня пока интересуют подробности того, что вы видели. Они, конечно, записаны в протоколе, но давайте попробуем вспомнить все еще раз. Итак…

Гуров нарочно сделал паузу, ожидая, кто из ребят начнет первым. Он почти не сомневался, что это будет девушка. Ее спутник столь очевидно старался показать свое всезнайство, что это выглядело обычной попыткой доказать свое превосходство. На самом деле Гурову было прекрасно видно, насколько скованно себя чувствует Иорин.

– Навряд ли мы вам расскажем что-нибудь новое, – проговорила девушка, и Гуров внутренне усмехнулся. – Мы как раз остановились у дверей. Думали, куда идти. То ли дворами через сквер, то ли Глухаревым переулком к университетскому Ботаническому саду. Тут этот мужчина и вышел из дверей…

– Ага, – парень утвердительно кивнул головой. «Прямо китайский болванчик!» – подумал Гуров, но перебивать парня не стал. – Я сначала подумал, что он весь кетчупом перемазался. А она меня за руку потянула. Я ей говорю: «Че ты, Анька, делаешь?» А сам смотрю – у него в руке ножик весь в кровище. Я тут ее толкнул и сам щемануться хотел, но мужик через дорогу бросился, а его тачкой сбило.

– Дурак ты, Глеб! – перебила Иорина подруга. – Лев Иванович, не слушайте вы его. Я ему уже сто раз говорила, а он все руками отмахивается. Этот мужчина специально под машину бросился, и водитель не виноват.

– Стоп-стоп! – остановил девушку Гуров. – Почему вы, Аня, решили, что мужчина бросился под машину сам?

– Он, как вышел, сначала остановился, – попыталась аргументировать свои выводы девушка. – Я не на нож смотрела, а на лицо этого мужчины. У него глаза какие-то пустые были, словно он не понимал, что делает. Мужчина по сторонам посмотрел, а потом его лицо изменилось. У моей подружки так изменяется, когда она на зачете вдруг решение задачи находит. Так вот, он «пятерку» сразу увидел и только на нее и смотрел. А когда машина поближе подошла, он прямо под колеса и прыгнул…

Гуров проговорил со студентами еще пять минут, выясняя подробности, а затем отпустил. Он вручил им повестки к следователю и сказал, чтобы и там они непременно рассказали о самоубийстве мужчины. Затем в кабинет вошел следующий свидетель.

К часу дня Гуров закончил опрос свидетелей. Из пяти человек только Иорин не заметил, как Артемов бросился под машину. Каждая из входивших женщин рассказывала происшедшее по-своему, но на том, что преступник шагнул под «пятерку» сам, сошлись все. Кто-то посчитал, что он просто машину не заметил, кто-то думал, что Артемов испугался того, что натворил, но смысла происшедшего это не меняло. Единственным, чего не видел никто, был сам момент убийства.

Картина складывалась такая: Артемов поджидал Калачева в подъезде, несколько раз ударил его ножом, а затем бросился под машину. Действительно, оставалось только найти машину и вынести водителю благодарность, как посоветовал Станислав. Вот только мотив преступления по-прежнему был неизвестен.

Для того чтобы вернуть происходящему хоть каплю логики, можно было предположить, что Артемов знал эту машину и ждал ее. Тогда становится понятным, почему он так легко шагнул на мостовую, почему «пятерка» сбила его и куда пропал водитель. Вот только мы предполагаем, а бог – располагает.

Гуров усмехнулся и подумал, что не хватает на старости лет в верующие записаться. Он представил себя в церкви, старательно отбивающего поклоны, и рассмеялся. Неприятный осадок от общения с матерью Артемова проходил, и к полковнику возвращалось боевое настроение.

В первую очередь следовало искать «пятерку». Никто, кроме ее водителя, прояснить ситуацию был не в состоянии. Гуров прекрасно понимал, как малы шансы отыскать машину в Москве, не зная ее номеров. Естественно, что после такого столкновения с Артемовым целой «пятерка» остаться не могла и по характерным повреждениям отыскать ее можно. Вот только шанс невелик, да и времени уйдет много. А если водитель машины был соучастником преступления и имел приказ убрать Артемова после ликвидации Калачева, то все меры по поиску машины превращались просто в мышиную возню. «Пятерка» уже давно могла быть на дне Москвы-реки, или еще ночью ее благополучно восстановили и перекрасили.

Гуров решил не забивать себе голову версией о заказном убийстве. Во-первых, было слишком мало исходных данных, чтобы преподнести ее прокуратуре. Ну а во-вторых, когда это заказные убийства совершались таким способом? Тут, как у Достоевского, только топора и не хватает!

Необходимо было попытаться отследить личные связи между Калачевым и Артемовым. Поразмыслив, Гуров начал все больше склоняться к версии Крячко, высказанной еще утром. Скорее всего Станислав был абсолютно прав, и ничем, кроме банальной бытовухи, в этом деле не пахло. Гуров поднял трубку и набрал номер.

– Петр Николаевич, Гуров беспокоит, – проговорил в трубку полковник, едва Орлов поднял трубку. – У меня к тебе просьба. Ты уж не откажи боевому товарищу.

– Лева, не бери пример с клоуна Крячко, – Гуров услышал, как усмехнулся генерал. – Паясничать у тебя получается не ахти, так что переходи сразу к делу.

– А дело у меня простое, Петр. Ты уж договорись с начальником МУРа, чтобы он мне пару-тройку человек подбросил. Позарез нужны, – Гуров нарочно театрально вздохнул.

– Так уж и позарез? – Орлов на секунду задумался. – Уж не с этим ли новым делом ты вдруг «зарезался»?.. Так возьми да сам и попроси. Он мужик хороший.

– Кому хороший, а кому и от ворот поворот, – ответил Гуров. – Сам же знаешь, какие у меня с ним отношения! Да, пока не забыл. Ты уж попроси, чтобы мне группу Веселова выделили.

– Иначе с живого не слезешь, – скорее утверждая, чем спрашивая, прокомментировал генерал. – Ладно, будет тебе группа Веселова.

Довольный собой, Гуров повесил трубку. Он знал, что генерал не больше его любит что-нибудь просить у начальника МУРа. Как-то не складывались между ними отношения, хотя вроде и одни сани везли. Вот только Орлову отказать начальник не посмеет, хотя полковника он бы точно послал куда-нибудь подальше Колымы.

Договорившись с Орловым, Гуров подумал, что вполне мог бы забрать из охранной фирмы Нестеренко и Котова, но делать этого не стал. И дело было не такое сложное, чтобы парней лишний раз с работы дергать, да и МУРу, раз он на главк дела свои вешать начал, не мешает и людьми поделиться.

Пока Гуров раздумывал, пойти ли на обед в столовую главка или поесть по-человечески в каком-нибудь кафе, в дверь его кабинета постучали. Недоумевая, кто бы это мог быть, полковник разрешил войти. Вопрос об обеде отпал сам собой – так быстро оперативников МУРа Гуров не ждал.

– Разрешите, товарищ полковник? – открыв дверь, спросил Веселов и, увидев утвердительный кивок, пропустил вперед двоих оперативников и вошел сам. – Прибыли в ваше распоряжение.

– Угу, – Гуров откинулся на спинку кресла. – А теперь выйди, приведи себя в порядок, зайди, как положено, и доложи по форме!

Веселов застыл, открыв от удивления рот. Ребята, что вошли вместе с ним, вообще превратились в каменные изваяния. Неизвестно, сколько бы они простояли на месте, если бы Веселов наконец не ухватился за дверную ручку. Гуров рассмеялся.

– Слушай меня внимательно, Саша, и запомни на всю жизнь, – проговорил сквозь смех Гуров, глядя в недоумевающее лицо капитана. – Я могу быть «товарищем полковником» у министра на официальном приеме. Пока мы выполняем одну работу, я – Лев Иванович. И ничего больше. Ясно?

Веселов кивнул, облегченно вздохнул и улыбнулся. Он представил молодых парней, что пришли с ним. Обоим было чуть больше двадцати пяти, и оба были старшими лейтенантами. Голубоглазый – Тяжлов, а черноволосый – Багаев. Гуров поздоровался с обоими за руку и предложил сесть.

Полковник обстоятельно ввел в курс дела своих новых подчиненных и объяснил их задачи. Тяжлов показался Гурову парнем более сообразительным, и он отправил его на Большую Спасскую и в Докучаев переулок, поспрашивать у жителей, не видел ли кто вишневую «пятерку». Дело было почти безнадежным, но поискать следовало.

Веселов должен был съездить к Артемовой, узнать у нее адрес склада, где работал ее сын, и выяснить, кому этот склад принадлежит. Заодно ему требовалось узнать, какие отношения были у Артемова с работниками склада и начальством.

Багаеву достались автосервисные центры. В его задачу входило выяснить, не обращался ли кто с просьбой восстановить разбитую машину. Тоже сизифов труд, но следователь прокуратуры потребует отчет и по нему. Себе же Гуров оставил визит к вдове Калачева.

Гуров выпроводил оперативников из кабинета и задумался. Если следовать логике, то дело Артемова можно было уже закрывать. Почти все детали преступления были разложены по полочкам. А на этой этажерке для прокурора оставалось только одно место, да и то в самом уголке. Неизвестен лишь водитель «пятерки». Да это и не особо важно, поскольку показания свидетелей говорят о том, что на дороге произошел несчастный случай либо самоубийство.

Теперь любой следователь вправе написать заключение по делу, типа: «В состоянии аффекта, вызванного скорее всего травмой психики после лечения от алкогольной зависимости, Артемов убил Калачева и покончил жизнь самоубийством». Все предельно ясно, даже водителя искать особо усердно не будут.

Нравится это Гурову или не нравится, но дело придется закрывать. Если, конечно, не всплывут какие-то новые факты. Вот о них полковнику и предстояло позаботиться. Он уже собрался уйти, как вновь зазвонил телефон.

«Они что, следят все за мной, что ли?» – недовольно удивился Гуров и снял трубку.

– Лев Иванович, это с каких пор ты ДТП у нас заниматься стал? Или тебя теперь в наше ведомство переводят? – замначальника управления ДПС города Москвы, полковник Волков раскатисто рассмеялся в трубку. Они с Гуровым были знакомы давно и уважали труд друг друга. – Хлеб, значит, у нас отбираешь.

– Да подожди ты тараторить. Сам знаешь, что это не мой курятник, – прервал его шутовские стенания Гуров. – О каких ДТП речь идет?..

– А ты что, наездом в Докучаевом переулке не занимаешься? – Голос Волкова погрустнел. – Значит, опять облажался! Сидит у меня тут «чайник» один все утро. Говорит, что человека в Докучаевом переулке сбил, а я никак не найду, куда его передать. Меня в вашей конторе уже с телефона на телефон загоняли. И ты туда же, друг называется!..

– Да не трынди ты! – Гуров едва выкроил секунду, чтобы вставить слово. – Когда это я друзей в беде бросал? Отправь его под конвоем ко мне, а тут уже сами разберемся.

– Ну, Иванович! Ну просто груз с плеч снял! – пробасил Волков и тут же понял, что Гуров пустяками не занимается. Раз он расследует ДТП, до дело серьезное. Гурову бы эту уверенность!

– Эй, Лев Иванович, подожди-ка! – запоздало заорал в трубку Волков. – С тебя магарыч…

Но Гуров его уже не слушал. Он положил трубку, обрадовавшись, что это мутное дело с убийством Калачева заканчивается само собой.