Офис новорожденной фирмы "Орион" приятно удивлял своей аскетичностью. В небольшой приемной оперативники не обнаружили ничего, кроме дешевого компьютерного стола, за которым скучала молоденькая секретарша. Явно подержанный и далеко не "продвинутый" компьютер был выключен. У Гурова даже возникло подозрение о невозможности включить этот агрегат в принципе – уж слишком безысходный вид был у секретарши.

Однако при появлении оперативников девушка заметно оживилась и даже сделала попытку встать из-за стола, когда Гуров, изображая "своего", небрежно спросил, указывая на внутреннюю дверь офиса:

– Звенигородский здесь? – и как ни в чем не бывало двинулся дальше.

– Туда нельзя! – растерянно вскрикнула секретарша, бросаясь наперерез Гурову. – У господина Маркова важное совещание!

– А скажи, красавица, это не тот самый Марков, который в девяносто шестом возглавил экспедицию на Северный полюс? – неожиданно густым басом осведомился Крячко, совершенно сбивая девушку с толку и тем самым давая Гурову возможность беспрепятственно проникнуть в закрытую дверь.

Ответа красавицы относительно участия господина Маркова в мифической экспедиции на Северный полюс Гуров уже не услышал, зато, пройдя сквозь тамбур в соседнюю комнату, он услышал кое-что поинтереснее. Уже в тот момент, когда он только брался за ручку второй двери, до него донесся обрывок диалога, ведущегося явно на повышенных тонах.

– Да я вам клянусь, что ничего общего у меня с ментами нет и быть не может! Менты – помилуй бог!.. – почти кричал голос с истеричными интонациями.

– У тебя, может, и нет, – густо возражал кто-то с презрением. – А вот у ментов к тебе очень даже есть. А я ведь тебя предупреждал, падла!

– Да точно менты! – вступал третий голос, уже знакомый Гурову. – Я ментов нюхом чувствую. Может, они и ничего, конечно, может, ты просто соседей снизу затопил, а ремонт делать не хочешь… Но по-моему, свалил бы ты от греха подальше – оно вернее будет.

– Слышал, что Федьков сказал? – спросил презрительный голос, и в эту секунду Гуров вошел в комнату.

Лица находившихся там людей мгновенно обернулись к нему. Собиравшийся выдать еще одну порцию истерики Гаврилов осекся. Похоже, он вспомнил человека, сидевшего с ним в одном кафе, и новое появление этого человека ошеломило его.

На неприметной физиономии Федькова появилось выражение, которое должно было означать что-то вроде: "Ну, что я говорил?!" Лощеный Звенигородский с отвращением уставился на смятенного Гаврилова. Четвертый из компании, являющийся, несомненно, главным – лысый и мрачный человек лет пятидесяти, – с досады крутанулся в скрипучем вертящемся кресле, знававшем лучшие времена, и рявкнул:

– Вам чего, товарищ? – сказывалась старая закалка. – Не видите, у нас совещание? И чем там эта дура занимается? Простейшего дела поручить нельзя…

Гуров смерил его долгим взглядом и с расстановкой сказал:

– Нельзя жить и каждого человека опасаться. Особенно когда этот человек, как вы тут правильно заметили, мент… У вас, мне сказали, целая организация. Запамятовал только, как называется – не "Коза Ностра", часом?

Лысый сбавил тон и, пряча раздражение, сказал:

– Фирма у нас посредническая, товарищ. Извините, не знаю, как вас по отчеству-званию… А мы-то называемся "Орион". А то, что вы сказали, к нам никакого отношения не имеет. И с вашей стороны это довольно дурная шутка.

– А что, я кому-то на ногу наступил? – насмешливо спросил Гуров, подходя ближе. – С чего бы это посреднической фирме ментов опасаться?

– А никто и не опасается, – скучным голосом сказал лысый Марков.

Теперь вся команда уже смотрела в упор не на Гурова, а на проштрафившегося Гаврилова, который в эту минуту, потный, красный, в черных очках на носу, был похож на героя боевика, наскоро приговоренного к смерти.

– Пошел вон! – негромко сказал Марков, не сводя глаз с Гаврилова, и тут же издевательски-почтительным тоном обратился к Гурову: – Нам нет причин опасаться, товарищ мент! У нас все чин-чином: документация, лицензия, то-се… Кому надо, на лапу уже дадено. Так что вы опоздали, голубчик.

– А мне кажется, как раз вовремя, – жестко заметил Гуров. – Узнал много интересного. Надеюсь, вы еще что-нибудь расскажете. Например, за что так вдруг невзлюбили господина Гаврилова, с которым только что вроде важное совещание проводили…

– Это недоразумение, – с застывшей усмешкой сказал Марков. – Этот господин не имеет к нам никакого отношения. Если он вам нужен, можете забирать, пока его не выставили пинками. И, между прочим, было бы неплохо, если бы вы тоже освободили помещение, господин "как вас там", раз уж у вас нет к нам никаких конкретных претензий. Не любить милицию – это ведь не преступление, правда?

– Тут важно чувство меры, – хладнокровно заметил Гуров. – Не любить, в принципе, не возбраняется, но дразнить-то зачем? Неосторожно это, господин Марков! Я теперь название вашей фирмы точно запомню. Да и вы, думаю, меня не забудете.

Гуров отвернулся от примолкших "фирмачей" и обратился к Гаврилову:

– Думаю, нам пора идти, Эдуард Петрович! Здесь вы уже вряд ли понадобитесь, а нам бы очень хотелось задать вам пару вопросов.

Гаврилов как будто не обращал на него никакого внимания. Он подался вперед и, облокотившись о край стола, с надрывом сказал:

– Андрей Владиленович! Вы же понимаете – тут какое-то недоразумение!

– Иди-иди! – отмахнулся от него Марков. – Слышал, что тут было сказано? У нас должна быть незапятнанная репутация. Нам не нужны работники, за которыми по пятам ходит милиция! Ступай!

Гаврилов несколько секунд смотрел сквозь черные очки на лысую голову Маркова, и, казалось, он изо всех сил удерживается, чтобы не влепить в эту лысину хорошего леща. Потом он вдруг резко развернулся на каблуках и, не глядя ни на кого, вышел.

Вся компания проводила его молчанием. Никто не проронил ни слова и потом, когда к выходу направился Гуров.

"Кажется, я преподнес им задачку посложнее, чем они мне, – подумал про себя Гуров. – Они-то наверняка формально чистые – иначе бы не стали так задаваться. И Гаврилова так просто со мной не отпустили бы, будь он с ними тесно связан. Нет, видимо, я действительно сорвал ему трудоустройство. Ну да все равно потом благодарить будет. От этих дельцов за версту пахнет аферой. Так что приобрел наш Эдуард Петрович наверняка больше, чем потерял. Однако, где он сам?"

Гаврилова в приемной уже не было. Как, впрочем, и Крячко. Одна только растерянная секретарша топталась возле неработающего компьютера, не решаясь заглянуть к шефу.

– Найди, дочка, работу получше – от души советую, – сказал ей Гуров и вышел в коридор.

Крячко и Гаврилова он настиг уже на крыльце. Насмерть рассерженный Гаврилов с тоской смотрел на залитую дождем улицу. Мокнуть ему совершенно не хотелось, но теперь в его распоряжении не было автомобиля, и Гаврилов был вынужден терпеть присутствие Стаса Крячко, который наводил на него суеверный ужас. Гаврилов никак не мог понять, что происходит и почему какие-то незнакомые люди преследуют его.

– А вот и шеф! – радостно объявил Крячко, завидев Гурова. – Я же сказал, что он не задержится.

Гаврилов затравленно оглянулся, посмотрел на Гурова сквозь непроницаемые очки и, волнуясь так, что запрыгала нижняя губа, сказал:

– Я не понимаю, в чем дело? Что происходит? Какое вы имеете право вмешиваться в мою личную жизнь? Какой-то чудовищный фарс! У нас что – полицейское государство? Я, между прочим, довольно известный человек, и у меня есть связи! Если вы не оставите меня в покое, я знаю, куда я пойду! И кто вы такие, в конце концов?!

Внешне он кипятился, но интонациям его, при всей горячности, не хватало убедительности. Создавалось впечатление, что Эдуард Петрович чувствовал себя далеко не уверенно – что-то ему мешало.

– Спасибо, слов произнесено много, – наконец перебил его Гуров. – Но все не в тему, как говорится. Никто не вмешивается в вашу личную жизнь, и ничего особенного не происходит. Вы просто воспринимаете все в искаженном ракурсе, Эдуард Петрович! Видимо, в этой самой личной жизни у вас что-то не ладится – я угадал? А насчет того, кто мы такие – удовлетворю ваше любопытство немедленно. Полковник Гуров и полковник Крячко – оперуполномоченные по особо важным делам. Вот мои документы.

Гаврилов заметно изменился в лице и притих.

– Но я все равно не понимаю… – пробормотал он. – По особо важным? Да что случилось-то?

– С вами, надеюсь, ничего страшного не случилось, – сказал Гуров.

– Как сказать, – махнул рукой Гаврилов. – Сегодня у меня все просто идет к черту! Только что из-за вас я лишился работы, и вообще…

– Вы еще скажете нам спасибо, – заметил Гуров. – Не стоит, конечно, целиком полагаться на первое впечатление, но о ваших работодателях у меня сложилось самое неприятное впечатление. По-моему, это не те люди, которые поднимут экономику страны до небывалых высот. По-моему, наоборот.

– А мне плевать на экономику! – запальчиво ответил Гаврилов. – Я должен подумать прежде всего о себе. Ведь вы же не станете обо мне заботиться?

– Мы уже о вас заботимся, – возразил Крячко. – Вы могли попасть в дурную компанию. А мы…

– Вообще-то мы к вам совсем по другому делу, Эдуард Петрович, – серьезно сказал Гуров, как бы невзначай оттирая Стаса в сторону. – Мы хотим задать вам несколько вопросов в связи с ограблением квартиры гражданина Белинкова.

– Кого?! – изумленно выдохнул Гаврилов.

Его удивление не было притворным – Гуров готов был держать пари на что угодно.

– А вы не в курсе? – спросил он. – Позавчера квартиру известного артиста ограбили. Поскольку квартира вашего батюшки находится в непосредственной близости от места преступления, а вы там периодически бываете, мы и хотели выяснить, не были ли вы свидетелем чего-то подозрительного вокруг квартиры Белинкова. Может быть, какие-то подозрительные люди, какие-то следы…

– Какие следы, помилуйте! – с обидой воскликнул Гаврилов. – Разве я похож на бойскаута? У меня своих проблем полон рот. И вообще, я сто лет уже не бывал в отцовской квартире.

– Это смелое заявление, – сказал Гуров. – Может, сбавите хотя бы лет двадцать? А если серьезно – вы и накануне ограбления не были там? Два дня назад – не были? Не вы обломили случайно цветок в коридоре? И открытку в кабинете отца не трогали?

Гаврилов был потрясен настолько, что даже снял с носа черные очки.

– Какую, к черту, открытку? – с возмущением произнес он. – Отец не имеет привычки слать из-за границы никаких открыток. И вообще, при чем тут открытка, если уж на то пошло? Вы говорили про ограбление. А тут вдруг открытка, цветок какой-то… Если хотите знать, я у отца уже больше месяца не был. Да и что мне там делать? Туда регулярно наведывается сестра, а у меня, знаете ли, сложные отношения с родственниками. Так что, извините, не проходит у вас этот номер!

– Мы не в цирке, чтобы номера показывать, – проворчал Крячко. – Вам вопрос задали. Конкретно насчет посещения отцовской квартиры. Вот и ответили бы конкретно, без неподобающих намеков. Мы, между прочим, при исполнении служебных обязанностей. Так что выбирайте выражения.

– А я чего? – заволновался Гаврилов. – Я ничего такого не сказал. Может, погорячился немного. И ответил конкретно – к отцу я давно не заходил. Так вы меня тоже поймите – я только что по вашей милости место потерял, а тут еще ограбление!

– А все-таки, что это за место, на которое вы претендовали, Эдуард Петрович? – спросил Гуров.

– Место накрылось – значит, и говорить не о чем, – буркнул Гаврилов, отворачиваясь. – Тем более, насколько я понимаю, к вашему делу это прямого отношения не имеет.

– Кто может знать, что имеет отношение, а что не имеет, Эдуард Петрович? – возразил Гуров. – Когда нет точных ответов, а только приблизительные, поневоле делаешься подозрительным. Вот смотрите – после ограбления квартиры Белинкова мы вместе с вашей сестрой побывали в квартире вашего отца. Были подозрения, что преступники могли в ней укрыться. И что же? Анастасия Петровна обнаружила пропажу открытки из кабинета и сломанный цветок в прихожей. Ключи от квартиры имеются только у нее и у вас. Что это может означать, как вы думаете?

Гаврилов казался очень расстроенным. Он вертел в руках черные очки, совершенно позабыв, что с ними делать. Глазные яблоки у него были желтоватые, с багровыми воспаленными прожилками. Похоже, он прятал их за очками намеренно.

– Да ничего это не может означать, – сказал он упрямо. – Потому что я там не был. А к этим чудовищным зарослям, на которых помешан отец, я даже приближаться боюсь. Он так на них помешан, что может закатить скандал только из-за того, что вы неодобрительно отзоветесь о каком-нибудь кактусе. Притом, что ухаживать ему за ними некогда, и он взваливает эту почетную обязанность на кого ни попадя. Я уже давно держусь от этого подальше и захожу к отцу только в крайнем случае.

– Но ключи-то у вас есть?

– Разумеется! Ну так что с того? Не хотите же вы сказать, что я мог дать ключи бандитам!

– Дать, допустим, не могли, – согласился Гуров. – Мы уважаем презумпцию невиновности. Но кто-то ведь мог воспользоваться ключами обманным путем?

– Это как? – удивился Гаврилов. – Вот они, ключи, в связке. Она всегда при мне. Как это можно воспользоваться тем, что у тебя в кармане?

– Собственно, мы именно это и хотели узнать, – сказал Гуров. – Если вы ручаетесь, что этого произойти никак не могло, мы удовлетворимся ответом. Значит, мы взяли курс в неправильном направлении, и придется его менять.

– Да уж меняйте, – проговорил Гаврилов. – Я на чем угодно могу поклясться, что моими ключами воспользоваться не мог никто.

– Ну и отлично, – заключил Гуров. – Тогда у нас вопросов больше нет.

– У меня есть один, – подал голос Крячко. – Один маленький вопросик. А вы, Эдуард Петрович, вообще знаете, что за открытка стояла в кабинете вашего отца?

Гаврилов посмотрел на него с удивлением.

– У него там не менее полусотни открыток, – сказал он. – Какую из них вы имеете в виду?

– Кажется, из Таиланда, – пояснил Крячко. – Обнаженная женщина на берегу океана. Помните такую?

Гаврилов пожал плечами и ответил, как показалось Гурову, чересчур быстро:

– Абсолютно не помню. А чем она замечательна?

– Ну вам-то лучше знать, – сказал Крячко. – Наверное, чем-то замечательна, раз пропала.

– Глупость какая-то! – раздраженно заметил Гаврилов. – Мне все время кажется, что вы как-то особенно изощренно разыгрываете меня.

– Ну что вы, Эдуард Петрович! – укоризненно сказал Гуров. – Такого мы не можем себе ни в коем случае позволить. Мы – люди серьезные. А что открыткой интересуемся – так у нас профессия такая. Вся из мелочей состоит. А вернее, у нас такого и понятия не существует. У нас каждая чепуха в дело идет. Бывало потянешь за ниточку – совсем на первый взгляд незначительную, – и такой клубок разматывается!..

– Ну да, что-то знакомое, – невесело усмехнулся Гаврилов. – "Когда б вы знали из какого сора…" Я только одного не пойму – вы хотите сказать, что бандиты забрались в квартиру моего отца лишь затем, чтобы подкараулить соседа напротив? И ничего при этом не сперли, кроме паршивой открытки? Удивительная деликатность! Да вы знаете, сколько у моего папаши раритетных вещей в доме? Коллекционеры отвалят за любую кругленькую сумму…

– А наличные деньги ваш отец хранил дома? – вдруг спросил Гуров.

– Наличные? – задумался Гаврилов. – Наличные вряд ли. Он предпочитал пользоваться карточками. Привык, знаете ли, по-европейски.

– Ну вот вам и ответ на ваш вопрос, – сказал Гуров. – Зачем связываться с раритетами, которые обязательно где-нибудь всплывут? Эти господа предпочитают наличные – желательно мелкими купюрами.

– Мне всегда казалось, что эти господа берут все, что под руку попадется, – проворчал Гаврилов. – Поэтому я почти уверен, что вы ошибаетесь. Никто в отцовской квартире не прятался и Белинкова не подкарауливал. Маэстро невоздержан на язык и не в меру хвастлив. Наверняка вся Москва знала, сколько у него денег и в какой момент лучше всего их отобрать.

– И сколько же их у него? – с невинным видом спросил Гуров.

– Вот, пожалуй, только я один этого и не знаю, – не заметив подвоха, сказал Гаврилов.

– А почему вы назвали Белинкова маэстро? – с любопытством осведомился Крячко.

– А черт его знает! Назвал и назвал, – ответил Гаврилов. – Не звездой же мне его называть… Звездой я и сам мог стать – было дело. Да не повезло маленько. Такая, видно, судьба у меня. Все время что-то мешает, как тому танцору… Так я, с вашего разрешения, пойду? Вернусь туда, откуда меня с вашей помощью выставили… – закончил он с кривоватой усмешкой.

– Стоит ли, Эдуард Петрович? – спросил Гуров.

– Просящему дается, – сказал Гаврилов. – А ориентироваться на высокую нравственную планку, как вы предлагаете, я не могу. Чистоплотность – это забава для богатых. Я себя к ним отнести пока не могу.

– Вам жить, – сказал Гуров. – Тогда еще пару слов на прощание. Возможно, нам придется еще раз с вами встретиться. Заранее приносим извинения, Эдуард Петрович.

Гаврилов ничего на это не сказал, а только махнул рукой и скрылся за тяжелой дверью. Оперативники некоторое время смотрели ему вслед, а потом Гуров задумчиво сказал:

– А ведь он почти меня убедил. После разговора с Эдуардом Петровичем у меня появилось четкое ощущение, что мы ловим руками воздух. Одному в состоянии экзальтации послышался щелчок замка, другая подняла шум по поводу никому не нужного клочка бумаги… Я и сам, подобно индейскому разведчику, нашел сломанную веточку и сразу вообразил себе целое враждебное племя. А на самом деле ветку скорее всего сломала сама Анастасия Петровна, которая, в сущности, ненавидит весь этот растительный мир и с большим удовольствием переломала бы там все ветки до единой…

– Да, с характером оба! – заметил Крячко. – Что брат, что сестра. Если уж вобьют что-нибудь в голову… Так что будем делать, шеф?

– Я не доктор, у меня готовых рецептов нет, – проворчал Гуров.

– Ну, тогда я предложу свой! – с энтузиазмом сказал Крячко. – Надеюсь, теперь мы можем позволить себе хороший обед и пару кружечек пива?

Гуров с юмором покосился на него.

– Из всех богатых забав, которые мы можем сегодня себе позволить, – сказал он, – остается чистоплотность. Что же касается остального, то придется ограничиться парой бутербродов. Тогда, пожалуй, удастся выкроить и на пару пива. Если ты, конечно, не получил наследства от какого-нибудь аргентинского дяди.

– Не, не получил еще! – весело сказал Крячко. – Но какие мои годы! Все еще впереди, верно?