– Ты один?

– Черт возьми, – Дрон инстинктивно отшатнулся в полумрак у себя за спиной, будто увидел самое настоящее привидение.

По большому счету, Ружаков и был похож на привидение. Он был бледен, его большие глаза с длинными ресницами окружены темными кругами, нос заострился, кожа на скулах натянулась, на щеках щетина. Трагическая гибель Веры не могла не наложить свой отпечаток на лицо Кулака.

Там, на квартире у Найденовой, Кулак даже не имел возможности в полной мере осознать происшедшее. Мозг лишь механически зафиксировал смерть девушки от попадания в голову шальной пули. На все остальное у Ружакова не было времени. В нем уже проснулся волк. Матерый и хищный. Волк, которого пытались загнать. И все его действия были соответствующими.

Оставаться дольше на квартире у Веры было нельзя. Перестрелка не осталась незамеченной, и кто-то из разбуженных соседей наверняка уже вызвал ментов. Ружаков не знал, сколько времени оставалось у него в запасе до прибытия опергруппы. То, что в данный момент в отдалении еще не завывали милицейские сирены, ничего не значило.

На вешалке в прихожей Кулак отыскал свою старую потертую куртку, накинул ее на плечи и, равнодушно перешагнув через трупы трех убитых им противников, покинул гостеприимную обитель своей ныне покойной возлюбленной. «Магнум» с единственным оставшимся в обойме патроном Ружаков опустил в боковой карман, но руку с него не убирал. На улице мог притаиться еще кто-нибудь из противников, оставленный Губой в качестве страховки. Но эти опасения оказались напрасными.

Возле кирпичного пятиэтажного дома, расположенного напротив, стоял светлый «Форд Опус». Кулак прекрасно помнил, что, когда он приехал сюда, этой машины не было. Значит, на этой машине и прибыл Губа со своими подельниками. Во всяком случае, такой вариант был наиболее вероятным, и Кулак принял его для себя как божий дар. Он быстро, почти бегом, пересек расстояние, разделявшее его и «Форд». Дернул на себя дверцу водителя. Автомобиль оказался открытым, что только подтвердило версию недавнего зэка.

Кулак уверенно и без колебаний расположился за рулем иномарки. Ключей в замке зажигания не было, но он имел представление о том, как заставить автомобиль работать и без них. С такой проблемой справится и школьник. Кулак положил «магнум» на соседнее сиденье и быстро просунул руку под рулевую колонку. Движения четкие и слаженные. Кулак даже не наклонял голову, действовал проворными пальцами на ощупь. Соединив нужные провода, он запустил двигатель. Обнажил свои острые зубы в торжествующей улыбке. На все про все ему потребовалось пять минут.

Еще через три минуты Ружаков уже покинул опасный для него микрорайон. И только тогда, направляя машину по безлюдным ночным улицам с мокрым асфальтом, он смог более-менее проанализировать случившееся.

Новое вооруженное столкновение с подручными «бульдога» в полной мере подтверждало версию Кулака о том, что никто не намеревается оставить его скромную персону в покое. Если бы не природная реакция Кулака, то он лежал бы сейчас рядом с любовницей, а на этом «Форде», торжествуя победу, отбыл восвояси Губа.

Его хотели ликвидировать. Но почему? За что? Каковы правила игры, в которую он оказался замешан вопреки собственному желанию? В сознании Ружакова всплыл и еще один немаловажный вопрос. Каким образом Губа так быстро вычислил его местонахождение? Неужели противник знает о нем все, в то время как сам Кулак чувствует себя человеком, заблудившимся в густом, непроглядном тумане. Задачка со множеством неизвестных усложнялась.

Куда ему теперь податься? Вариант один. Дрон. Теперь уже было не до осторожности. Рисковать так рисковать. Кулак направил «Форд» в Химки. После своего освобождения Дрон передавал бывшему бригадиру маляву, в которой сообщал о найденной им добросердечной дамочке, владевшей двухкомнатной недвижимостью в виде частного дома, и о том, что сам он обосновался у нее на постоянное местожительство. Никого, и Кулака в первую очередь, это не удивило. Дрон всегда жил таким образом и по таким принципам.

Найти в Химках нужный ему дом по скудным описаниям оказалось не так уж сложно, как изначально предполагал Ружаков. В половине третьего ночи он уже стучался в нужную ему дверь, предварительно оставив «Форд» на расстоянии нескольких метров, в густом кустарнике.

Большие, навыкате глаза Дрона поблескивали в темноте, когда он распахнул дверь перед старым подельником. Кулак заметил оружие в правой руке товарища и усмехнулся.

– Так ты один или нет, Дрон? – повторил он свой вопрос, инстинктивно оглядываясь через плечо и проверяя, не стал ли его ночной визит объектом внимания чьих-то посторонних глаз.

– Конечно, не один, – Дрон сунул пистолет за тугую резинку трико, в которое был одет, и теперь видна была только его рукоятка. – Валька спит. Ты знаешь, который сейчас час, Кулак?

– Знаю, – Ружаков бесцеремонно толкнул Дрона в грудь, зашел в дом и закрыл за собой дверь. – Но ты ведь не спал? Верно?

Слишком бодрым выглядел Дрон и слишком быстро отреагировал на стук в дверь. Никаких признаков заспанности на лице, никакой затуманенности во взгляде.

– Я не спал, – соглашаясь, кивнул он. – Никак не могу перестроиться на нормальный режим. Я же сова, Кулак. У меня в темное время суток как будто второе дыхание открывается. Ты проходи, проходи. Только особо не шуми. Не стоит будить Валентину. Она и так сегодня чего-то не в духе была.

– Ты подкаблучник, Дрон, – невесело констатировал Кулак.

Дрон промолчал, послушно проглотив эту горькую для себя пилюлю.

Мужчины прошли через тесную прихожую, и Дрон приоткрыл дверь с левой стороны. Кулак перешагнул порог. Это была кухня. Обшарпанный, покосившийся буфет в углу, газовая плита, мойка. По центру – большой обеденный стол с двумя приставленными к нему табуретами. У дальней стены продавленный низкий диванчик ярко-красного цвета.

Ружаков расположился на диване, устало откинув голову назад. Сквозь единственное окно пробивался бледный лунный свет. Кулак глубоко дышал и не торопился вступать со старым приятелем в какие-либо беседы.

Дрон заговорил первым, примостившись на один из табуретов и осторожно положив пистолет на стол прямо перед собой.

– Что-то случилось, Кулак? Почему ты здесь? Где Расписной? Насколько мне известно, он должен был тебя встретить сегодня и…

– Расписного больше нет, Дрон, – жестко отчеканил Ружаков. Хотя он говорил решительно, в его словах не было жизни. – Его не стало.

– В каком смысле? – Лицо Дрона окаменело.

Вопрос из его уст вырвался чисто машинально. На каком-то подсознательном уровне. По его глазам Кулак прочел, что Дрон и так все прекрасно понял. Дрон не был ни тугодумом, ни человеком, только вчера соприкоснувшимся с криминальной жизнью. В свое время в группировке Кулака он занимал достаточно видное положение. Возможно, куда более видное, чем ныне покойный Витя-Расписной. В отличие от Вити, Дрон был решительным, жестким и скорым на расправу парнем. В боевых вопросах Кулак шесть лет назад полагался на Дрона больше, чем на Расписного. Последний пользовался привилегиями у бригадира лишь благодаря тому обстоятельству, что они вместе выросли. Жили в одном доме, и их родители находились между собой в дружеских отношениях.

– В самом прямом, – Кулак достал сигареты и неторопливо закурил. Его бледное, изможденное лицо в лучах лунного света казалось особенно холодным и непроницаемым. В очередной раз Дрон подумал, что перед ним привидение. Живой мертвец, как это ни парадоксально. – В самом прямом смысле этого слова, Дрон. Вите всадили пулю в башку. Скончался, благо дело быстро, без мучений. Я сам был там, Дрон, и видел всю эту картину собственными глазами.

– Мать твою! – Дрон облизал языком свои вечно потрескавшиеся, сухие губы. – Я ни черта не могу понять! Почему? За что пришили Расписного? Кто это сделал?

Неожиданно в ответ на это обилие вопросов Ружаков расхохотался. Ничего другого в этот момент он сделать просто не мог и сам же машинально подумал о том, насколько близок сейчас к сумасшествию. Одно дело, когда ты спрашиваешь себя сам, зачем да почему, и совсем другое, когда это делает человек, из уст которого ты надеялся, напротив, услышать вразумительные объяснения. Сизый дым неровными клубами скользнул под потолок, и Дрон проводил их настороженным, удивленным взором. Затем снова уткнулся своими большими рыбьими глазами в бледное лицо ночного визитера. Пальцы невольно коснулись рукоятки пистолета.

– Не суетись, брат, – с улыбкой остановил его Ружаков. – Спорим на сотку, что ты решил, будто у меня крыша поехала и гуси улетели?

– А это не так, Кулак? – В голосе Дрона звучали нотки опасения.

– Нет, не так, – Ружаков мгновенно стал серьезным. Его глаза стрельнули в подельника ледяным, колючим взором. Челюсти плотно сжались. – Просто ты удивил меня, Дрон…

– Удивил? Чем?

– Я шесть лет провел в зоне, брат. Если ты еще не забыл об этом. Вышел только вчера вечером. События здесь, на воле, как-то проходили мимо меня. Ты не находишь?

– К чему ты клонишь, Кулак?

Ружаков глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри. Свободной от сигареты рукой он чисто механически крутил меж пальцев прихваченную из дома Найденовой зажигалку.

Из не закрытого до конца крана над кухонной мойкой с периодичностью в пятнадцать секунд срывалась капля и падала в грязную, давно не чищенную раковину. Каждый такой удар казался Дрону слишком громким, и это обстоятельство действовало ему на нервы. Но он намеренно не поворачивал головы, как загипнотизированный массируя взглядом мертвенно-бледное лицо Ружакова. Вставать и закрывать кран тоже не хотелось.

– В отличие от меня, ты откинулся уже более двух лет назад, Дрон, – Кулак говорил негромко, и его глухой голос эхом отражался от стен кухни. – На протяжении этого времени ты регулярно общался с Расписным. Так?

– Не совсем, – Дрон повел плечами. – Мы виделись не так уж часто, как тебе думается, Кулак. Витя все пытался подбить меня на то, чтобы собрать всех наших… кого можно… И вернуть себе место под солнцем. Но я считал, что благоразумнее было бы дождаться тебя… Я думал, ты осмотришься и примешь правильное решение. Времена сейчас иные, Кулак. За шесть лет все полетело в тартарары. Работать, как мы работали раньше, уже нельзя. Группировок новых развелось… Тьма! Но Расписной не хотел всего этого понимать…

– И что он предпринял?

– Что предпринял? Ничего он не предпринял. Он согласился со мной… Ну, в том плане, чтоб тебя дождаться…

Минуты две Ружаков молча и сосредоточенно курил. Сигарета уже истлела до фильтра, и он поискал взглядом пепельницу. Дрон пальцем указал ему на стоящий на подоконнике горшок с каким-то растением. Кулак вытянул руку и ткнул окурок в землю. Примял его большим пальцем.

– Так вы не ввязывались ни в какие разборки? – спросил он. – Ни на кого не наезжали?

Пока он добирался до Химок, этот вариант казался ему наиболее предпочтительным. Расписной мог развить бурную деятельность и кинулся качать права в свете того, что он, Кулак, вскоре должен был выйти на свободу. Возможно, Витя даже использовал его кликуху как знамя. То есть прикрывался ею. Но один Расписной на такой шаг не решился бы. С ним должен был быть еще кто-то. Оптимальной фигурой являлся Дрон.

– Ты шутишь? Какие разборки? Какие наезды? – Дрон быстро обернулся и посмотрел через плечо в сторону жилых комнат, в одной из которых мирно почивала его сожительница, и вновь обратил взгляд к Ружакову. – Ты не слышал, о чем я тебе сказал, Кулак. Сейчас иные времена. Наезжать тоже надо с умом. В том смысле, что надо знать, на кого можно наезжать, а на кого и не стоит. Лично я не враг себе. То же самое я сказал и Расписному.

– И тем не менее его шлепнули, Дрон, – напомнил Ружаков.

– Как это случилось?

Кулак в двух словах поведал приятелю о вчерашнем происшествии на дороге. Затем, помолчав немного, добавил к этому и историю, произошедшую сегодня ночью на квартире Веры Найденовой. Дрон, как в трансе, раскачивался на табурете из стороны в сторону. Слушая рассказ Ружакова, он даже перестал обращать внимание на капающую из крана воду.

– И что это, по-твоему? – обратился к нему с вопросом Кулак по завершении повествования. – Случайные совпадения?

– Хрен его знает. Возможно, – Дрон опять облизал губы. – А возможно, и нет. Я откровенно не секу тему, Кулак. Расписной – не тот человек, чтобы начать наезжать на кого-то в одиночку…

– Я тоже об этом подумал.

– Поэтому ты и пришел?

Их взгляды встретились. Кулак не мог судить, насколько сильно изменился он сам за те шесть лет, что провел в заключении, но совершенно очевидно видел, что четыре года отсидки не прошли бесследно для Дрона. Но что конкретно изменилось в его старом подельнике? На этот вопрос было сложно дать однозначный ответ. Может быть, его глаза? Глаза Дрона потухли, в них уже не было прежнего огня, прежнего блеска… Так или иначе, зона надломила его. Это точно. Ружаков ощутил, как от соратника повеяло отчужденностью. «Поэтому ты и пришел?»… Кулак пришел не только поэтому. На него охотились, и он рассчитывал на поддержку Дрона. Рассчитывал на укрытие, на возможность какое-то время отсидеться здесь, в Химках. Пока не выяснит, кто и зачем открыл на него внеплановый сезон охоты.

Но похоже, что Дрон не собирался пойти навстречу бывшему бригадиру…

– Отчасти, – неопределенно ответил Кулак. – У тебя «стволы» еще есть?

Дрон покосился на свой пистолет и почти любовно накрыл его широкой ладонью.

– Оружие я тебе, конечно, найду, Кулак. Если нужно… Но пойми меня правильно, брат… – Он без каких-либо подсказок чувствовал, зачем пожаловал Ружаков. – Вальке не понравится, если она обнаружит тебя в нашем доме утром. Будь это моя хата, Кулак, я бы…

Дрон споткнулся на последнем слове и замолчал. Теперь он не мог заставить себя смотреть собеседнику в глаза. Взгляд рыбьих глаз устремился куда-то под ноги, и Ружаков мог лицезреть лишь коротко стриженную макушку приятеля. Он невесело усмехнулся:

– Ладно, не дрейфь, Дрон. Не стану я ломать твоей семейной идиллии.

– Без обид?

– Без обид. Тем более толку от тебя, как я понял, как от козла молока. «Ничего не знаю, ни на кого не наезжал, времена сейчас другие…» Обломали тебя, Дрон. Вижу, обломали…

– Да никто меня не обломал! – обиженно вскинулся тот. – Просто…

– Покажи волыны, – Кулак решительно поднялся с дивана и сунул зажигалку во внутренний карман рубашки. – Поможешь мне в этом вопросе, и все. Разбежимся, как в море корабли.

Дрон тоже принял вертикальное положение, отодвинув табурет ногой. Поднял со столешницы пистолет:

– Можешь взять этот, Кулак. Хорошая штучка. «Марголин». У меня к нему и запасные обоймы имеются. Четыре штуки. Глянешь?

Оружие перекочевало из его рук в руки Ружакова. Последний критически осмотрел «марголин», взвесил его на руке и только после этого убрал в карман.

– Годится. Мне сейчас все сгодится, Дрон. Давай запасные обоймы.

Бывший подельник повернулся и, ни слова не говоря, вышел из кухни. Кулак продефилировал к окну и выглянул на улицу сквозь грязное, захватанное сальными пальцами стекло. С такого расстояния разглядеть спрятанный в кустарнике «Форд» не представлялось возможным. Частный сектор был полностью погружен во мрак. Ни в одном из домов не было света. Одинокая полная луна подсвечивала лишь кроны высоких деревьев. Посторонних звуков, не считая негромкого подвывания ветра, Кулак тоже не уловил. Куда ему теперь податься? Где можно найти временное укрытие, лечь на дно, затаиться? Дрон подвел его, тут и говорить не о чем. Но Кулак не держал на него зла. Каждый выбирает свой путь. Каждый живет так, как считает для себя наиболее удобным. И лишь в редких случаях кто-то посторонний делает этот выбор за тебя…

Осторожный кашляющий звук заставил Ружакова обернуться. Дрон зашел в кухню и аккуратно прикрыл за собой дверь. Подойдя к столу, он по одной выложил на ровную, гладкую поверхность четыре новенькие обоймы. Опустился на табурет. Кулак приблизился и быстрым движением смел боеприпасы в ладонь. Разместил их в другом кармане куртки.

– Сколько я должен, Дрон?

В руках Ружакова появился второй полиэтиленовый пакет, выуженный из-за водопроводной трубы в квартире у Веры. Энергичным движением он размотал бечевку и сорвал упаковку. Шесть лет назад Кулак позаботился о своем будущем, и сейчас его предусмотрительность оправдалась на сто процентов.

Дрон нахмурился:

– Брось, Кулак. Я не возьму с тебя никаких денег. Мы же кореша как-никак… Я и так чувствую себя неловко… Вроде как предателем…

– Не стоит, брат, – Ружаков усмехнулся. – У всех у нас своя карма. Держи. Купишь чего-нибудь своей Вальке. И если что… Помянешь меня добрым словом.

Он небрежно бросил на стол пять стодолларовых купюр, и они веером рассыпались рядом с пальцами правой руки Дрона. Кулак спрятал свои «капиталы» на прежнее место.

– Кулак… – Дрон попытался протестовать, но бывший бригадир решительно вскинул руку:

– Все. Тема закрыта. Расходимся.

С этими словами Ружаков направился к выходу.

– Подожди, – бросил ему уже в спину Дрон.

Кулак обернулся:

– Что еще?

– Ты жрать хочешь? Я могу…

Вероятно, Дрон таким нехитрым способом пытался хоть как-то загладить свою вину перед товарищем. И, вероятно, Кулак согласился бы, потому как он чувствовал голод и не имел ни малейшего представления, где и когда ему теперь выпадет случай перекусить. Но принять это гостеприимное приглашение к столу Ружаков не успел.

Его слух, в значительной мере и так обострившийся в последнее время, слишком поздно уловил звук быстрых шагов. Кто-то приблизился к дому Дрона. Кулак выхватил пистолет, и в ту же секунду со звоном разлетелось кухонное окно. То самое, в которое еще пару минут назад Кулак пытался рассмотреть окутанные ночным мраком окрестности. Инородный предмет влетел в помещение и с глухим стуком упал на дощатый пол рядом с буфетом.

Ружаков схватил сидящего Дрона за голову и дернул на себя:

– Ложись!

Крик сорвался с его уст чисто рефлекторно. Ни к кому конкретно он уже не обращался. Дрон не сумел сохранить равновесие и вместе с табуретом грохнулся на пол. Его мелькнувшие в воздухе ноги зацепили стол, опрокинув его. Кулак сам распластался рядом с приятелем, накрыв руками затылок. Грохнувший взрыв оглушил Ружакова. Он откатился в сторону, приподнялся на одном колене и спиной вжался в дверной косяк.

От буфета остались одни обломки. Газовая плита была охвачена пламенем, но газ еще не успел распространиться настолько, чтобы прогремел взрыв. Однако этого следовало ожидать в любую секунду. С потолка осыпалась штукатурка, взметнув вверх столб пыли. Ярко-красный диван перевернулся и теперь лежал на боку. Ружаков энергично встряхнул головой, стараясь избавиться от назойливого шума в голове.

Дрон вскочил на ноги как ужаленный и метнулся к раковине. Повернул ручку крана, пуская мощную струю воды.

– Какого хрена ты делаешь? – Кулак снова ринулся к приятелю и отдернул его назад.

Темные короткие волосы Дрона на голове были тоже обсыпаны штукатуркой. Из рассеченной брови по виску стекала струйка крови. Сам он был бледен как полотно, и большие рыбьи глаза горели безумием.

– Плита… Надо ее потушить… Она сейчас грохнет!..

Ружаков знал это. Но он знал и то, что газовая плита взорвется в любом случае, даже если ее начать поливать сейчас водой. В голову Дрона, у которого помутилось сознание, такой вариант просто не приходил.

– Рвем когти! – Ружаков силой потащил его на себя.

Вторая брошенная граната не попала в окно. Ружаков слышал, как она стукнулась о стену дома и упала на землю. Вчерашний зэк дернул дверь на себя и буквально вывалился в прихожую, увлекая за собой безвольного и потерявшего чувство ориентации в пространстве Дрона, как раз в момент второго взрыва.

– Валя! – заорал Дрон, и в голосе зазвенели такие истерические нотки, что Кулак непроизвольно вздрогнул. – Ва-аля! Черт! Кулак, она там… Мы должны…

Ружаков не стал его слушать. Сожительница Дрона для него лично ничего не значила, и трезвым умом он понимал, что помочь ей уже никто и ничто не в состоянии. Надо было спасать собственные жизни, пока это еще представлялось возможным.

– Давай на выход, кретин!

Кулак бросился вперед подобно локомотиву, высадил хлипкую дверь плечом и вместе с ней пулей вылетел на свежий прохладный воздух. Удар при падении оказался болезненным. Особенно сильно пострадало левое колено. Ружакову показалось, будто его пронзила тысяча мелких иголок, а потом боль начала плавно, но настойчиво растекаться по всей ноге.

«Только бы не перелом», – машинально подумал Кулак.

Он оглянулся назад. Дрона в дверном проеме не было. Значит, этот упрямый ишак все-таки не послушал его совета и ринулся в недра дома спасать свою драгоценную Валентину. Ну и черт с ним! Кто знает, может, на его месте Кулак поступил бы так же? Куда больше Кулака интересовали сейчас те, кто закинул в окно гранату. Он не торопился подниматься на ноги. Осматриваясь по сторонам и выискивая потенциального противника, Ружаков пополз вперед. Боль в левом колене становилась все навязчивее и нестерпимее.

Кулак стиснул зубы. Перед ним сейчас стояла двойная задача: отдалиться от дома Дрона на как можно более безопасное расстояние, пока он не взлетел на воздух, и не нарваться на пули затаившегося где-то в темноте неприятеля. Благо дело, гранаты в его сторону больше не летели.

Одного из неизвестных, высокого светловолосого парня, Кулак заметил в тот момент, когда тот переместился от торца соседнего дома к ближайшему дереву. Светлая шевелюра мелькнула в лунном свете, и Ружаков, используя ее как выгодную мишень, выстрелил. Однако противник двигался слишком быстро, и пуля, выпущенная из «марголина» Дрона, ушла в «молоко». Парень скрылся в тени, и Кулак теперь не мог его видеть. Он пополз дальше, и тут же справа в его направлении ударила короткая автоматная очередь. Еще один противник!

Ружаков негромко выругался. Стреляли именно с той стороны, где он оставил конфискованный «Форд». Пробраться к автомобилю теперь не представлялось возможным. Рисковать Кулак не собирался. Упираясь в землю локтями и слегка подволакивая ноющую от боли конечность, он, насколько это было возможно, ускорил темп своего перемещения.

Разорвавшаяся у стены дома граната выбила оконную раму, а по деревянной лестнице, ведущей на чердак, азартно побежали языки пламени. В скором времени они достигли и крыши. Весь дом был в дыму.

– Кулак! Помоги мне!.. – донесся сзади голос Дрона. – Я не… – Его последние слова потонули в истерическом женском крике.

Ружаков повернул голову. На фоне застланного дымовой завесой дверного проема появились две человеческие фигуры. Дрон и его сожительница. Дрон придерживал женщину за талию, а она извивалась при этом, как змея. И тут вспыхнуло так, что Кулак невольно зажмурился. Зажмурился на несколько секунд, втянув голову в плечи. Ему казалось, что от звука нового взрыва у него непременно лопнут барабанные перепонки. Локти разъехались, и Кулак ткнулся лицом в землю. Ноги обдало жаром, и в голове возникла картина булькающих адских котлов со стоящими возле них огненными чертями. Ружакову показалось, что сама старуха-смерть собственной персоной пронеслась у него над головой, хлопая на ветру развевающимися полами длинной черной накидки.

Кулак открыл глаза. Он заставил себя открыть их. Дома, из которого он только что чудом выбрался, уже не было. На его месте были только полыхающие останки, мало чем напоминавшие собой жилое строение. Ни Дрона, ни Валентины не было видно. Да они и не могли быть там, где Кулак их недавно видел. Взрыв подобной силы наверняка не оставил даже их тел.

Справа снова ударила автоматная очередь, заставляя Кулака вернуться в реальность. Поднявшись с земли и превозмогая растущую боль в левом колене, он ринулся вперед, перекатился через голову. На фоне огненных всполохов его несложно было разглядеть, а потому Ружаков устремился туда, где тень от соседних домов и от деревьев казалась гуще.

Светловолосый парень в стеганой кожаной куртке и с зажатым в правой руке пистолетом возник рядом с ним, как черт из табакерки. Кулак повернул голову и фактически уперся взглядом в черное вороненое дуло «ТТ». Он даже успел автоматически отметить марку пистолета. И самое главное то, что палец блондина в полной боевой готовности покоился на спусковом крючке.

При всем своем желании и определенном профессионализме Ружаков не успел бы ничего предпринять. Впоследствии, анализируя произошедшие, он был уверен, что в ситуацию, несомненно, вмешалось само провидение. Блондин, скривив нижнюю губу, хладнокровно нажал на курок. Пуля должна была точно войти в левый глаз Кулака, но этого не случилось. Вместо выстрела «ТТ» издал сухой щелчок. Патрон дал осечку, что само по себе было не редкостью у пистолетов китайского производства.

На вытянутом лице блондина в стеганой куртке отразилось нечто вроде недоумения, а затем это выражение сменилось гримасой неподдельного страха. Кулак поднял руку с «марголиным» и выстрелил. Пуля ворвалась в черепную коробку противника и пробила ее насквозь. Бурая кровь вперемешку с серым веществом брызнула на лицо Ружакова, как сок из раздавленного решительной рукой переспелого томата. Безжизненное тело блондина осело к ногам недавнего противника, накрыв грудью грязную пожухлую траву. Кулак отступил на шаг назад и тут же опустился на корточки. Где-то поблизости засел еще и автоматчик, которого никак нельзя было сбрасывать со счетов. Тень, падавшая от массивного толстого дерева, скрывала притаившегося Ружакова, и это было небольшим, но своего рода преимуществом.

Практически во всех домах, соседствовавших со взорванной обителью Дрона, или, вернее, его сожительницы Валентины, загорелся свет. Выскакивать на улицу, где отчетливо слышались выстрелы, желания ни у кого не возникало, но и оставить нештатную ситуацию без должного внимания ротозеи-обыватели не могли.

Кулак выжидал. Время работало сейчас против него, но он все-таки предпочел не форсировать события. Нетерпение могло стоить ему очень дорого. Уже дважды за последние несколько минут он избежал лобового столкновения со смертью и не собирался искушать судьбу в третий раз. Фортуна – дама капризная, и Кулак всегда старался не злоупотреблять ее благосклонностью сверх меры. Эмоции отошли на второй план. Кулак превратился в робота, в запрограммированную машину с заранее рассчитанными ходами. Но нервы… Нервы, несмотря ни на что, натянулись, как струны.

Расчет Ружакова оправдался. Таинственный автоматчик, которого он так и не мог разглядеть в темноте, не выдержал первым. Желая достать строптивую мишень во что бы то ни стало, он шагнул вперед. Осторожно. Сначала сделал один шаг, затем второй. Остановился. Но Кулаку и этого оказалось достаточно. Нет, он не увидел воочию своего противника, не заметил даже мелькнувшей на мгновение в лунном свете длинной тени на гравийной дорожке. Но он его услышал. Услышал, как предательски скрипнул гравий под ногами. Теперь он мог представить приблизительную точку нахождения неприятеля. Рука с «марголиным» вытянулась в горизонтальное положение. А затем «ствол» интенсивно «закашлял», выбрасывая в темноту свои смертоносные «маслины». Кулак только смещал при каждом выстреле дуло «марголина» влево. Боек ударил в пустоту. Обойма закончилась. Кулак замер и прислушался. Не было криков, не было стонов, но он уловил-таки определенный звук, расценить который можно было как хрип.

Морщась от тупой боли в колене, Ружаков неторопливо захромал в том направлении, откуда доносился этот звук. Вставив в «марголин» единственный оставшийся патрон, бывший бригадир рэкетирской группировки держал оружие прямо перед собой в боевой готовности. Но пускать его снова в ход не пришлось.

Автоматчик, парень лет двадцати с кошачьими усиками и крючковатым узким носом, был еще жив. Однако жизнь покидала его самым стремительным образом. Одна из пуль Кулака пробила парню кровеносную артерию на шее, и кровь из раны хлестала фонтаном, несмотря на тщетные попытки умирающего стянуть кожу слабеющими пальцами. Автоматический пистолет Стечкина лежал рядом.

Из-за поворота на стремительной скорости выскочил автомобиль, и яркий свет фар резанул Кулака по лицу. На мгновение эта неожиданная вспышка ослепила молодого человека. Резко взвизгнули тормоза. Машина остановилась. Ружаков отскочил в сторону и в очередной раз за сегодняшнюю ночь распластался на земле лицом вниз. Выбросил вперед руку с «марголиным», выискивая потенциальную мишень.

Хлопнула дверца автомобиля. Следом в унисон ей хлопнула и вторая.

– А ну, брось оружие, ковбой хренов! – раздался зычный голос, и он показался Кулаку отдаленно знакомым. – Бросай, я сказал, а то нашпигую свинцом, глазом моргнуть не успеешь. Живо!

Ружаков замешкался. Ослепленный фарами авто, он не мог видеть обращавшегося к нему человека, в то время как сам находился на освещенном участке и представлял собой идеальную мишень. И в то же время он мог по голосу определить нахождение противника. Палец, лежащий на спусковом крючке, побелел от напряжения. Голос…

И тут Кулак вспомнил. Вспомнил того, кому принадлежал этот сердитый бас, и то, при каких обстоятельствах ему прежде доводилось его слышать. Полковник Крячко из Главного управления уголовного розыска. Только встречи с ментами ему сейчас и не хватало.

Ружаков мысленно приготовился к новому прыжку в надежде покинуть освещенное фарами пространство, но к голосу Крячко тут же добавился и второй голос. Более спокойный и уравновешенный, но со сквозившими в нем металлическими нотками.

– Не глупи, Кулак, – на этот раз вчерашний зэк уже без каких-либо усилий узнал полковника Гурова. – Даже не думай о том, чтобы выкинуть какой-нибудь финт. Реакция у тебя, конечно, отменная, спорить не буду. Но и ты должен помнить о моих профессиональных способностях. Стреляю я быстрее, чем ты передвигаешься, а мое оружие направлено тебе сейчас точно в голову. Плюс оружие Крячко. Да и к тому же побег тебе ничего не даст… Куда дальше, Кулак? Ты не думал об этом? Ты в западне. И в западню эту ты сам себя загнал… Брось оружие, и поговорим.

– Один раз мы уже с тобой поговорили, полковник, – Кулак неторопливо поднялся на ноги, щурясь от света, но мужественно глядя в ту сторону, где располагались оперативники. – И мне эти беседы не шибко понравились. Учитывая то, что предыдущая закончилась для меня шестью годами заключения.

Слева хрустнула ветка, и Кулак понял, что Крячко пытается зайти к нему с фланга. Все нервные окончания напряглись до предела. Расправиться с двумя опытными сотрудниками угро будет не так просто, как с отморозками типа Губы и его товарищей.

– Извини, но так уж получается, Кулак, – продолжил меж тем Гуров с заметной иронией в голосе. – Ты – преступник, а моя работа заключается в том, чтобы ловить таких, как ты, и отправлять их за решетку. Каждый делает свое дело. Разве не так?

– Может, и так, – Ружаков сам поразился своему холодному спокойствию. – Но я свою прошлую вину перед обществом искупил, полковник…

– Прошлую, возможно… А нынешнюю?

– Я только вчера освободился.

– Мне это известно, – парировал Гуров.

Он выступил вперед, внимательно изучая лицо своего визави. Ружакову так и не представилась возможность побриться, и щетина, как на щетке, торчала на его обожженном крючконосом лице. Серые глаза были воспалены, а мышца на лице не переставала дергаться.

– Но мне также известно и многое другое, – холодно и спокойно вещал Гуров. – Например, о твоем вчерашнем участии в загородной перестрелке…

Полковник сделал еще шаг вперед и теперь тоже оказался в световом пятне. И он, и Ружаков, как два дуэлянта, стояли друг против друга на расстоянии одного метра, с направленными в грудь противнику стволами пистолетов. Кулак держал «марголин» в вытянутой руке, Гуров свой «штайр» в полусогнутой в локте, почти на уровне бедра. Действия скрытого в темноте Крячко для Ружакова оставались загадкой, но он подозревал, что тот продолжает свое движение по кругу, рассчитывая зайти ему в тыл. Однако опытный в подобных вопросах бывший столичный рэкетир прекрасно знал: если бы его хотели убить, то уже непременно убили бы. Стало быть, ни Гуров, ни его напарник пока не ставят перед собой задачи вести огонь на поражение. Крячко всего лишь страховал товарища.

– Вы не понимаете, Лев Иванович, – после недолгой паузы заговорил Ружаков, – не понимаете и вряд ли поверите мне…

– А ты сделай так, чтобы я поверил, Кулак, – Гуров прищурился. Никто, взглянув на его лицо, не смог бы сказать, что полковник не спал уже почти сутки. Он выглядел вполне свежим и отдохнувшим. Даже что-то проказливое было в его облике. Только те, кто хорошо знал Гурова, могли догадаться о том, что сейчас в его душе царит пустота. – И для начала опусти «ствол». Или ты собираешься убить меня?

– Если вы мне не оставите выбора, полковник, – во взгляде Ружакова сквозила решимость, граничащая с обреченностью.

Гуров не сомневался, что этот человек вполне способен осуществить произнесенную угрозу. Пальцы сильнее стиснули рукоятку не раз проверенного в бою «штайра».

– Выбор всегда есть, Кулак…

– Да? И какой же? Зона? Вернуться обратно, не успев толком ощутить воздуха свободы?

– Ты сам виноват.

– Я ничего не сделал, полковник…

– Так уж и ничего? – Голос Крячко прозвучал уже откуда-то из-за спины Кулака, но тот даже не обернулся. Все внимание парня было сосредоточено на Гурове и его возможных действиях. – Вчера мы нашли четыре трупа, один из которых принадлежит твоему другу Виктору Ляпушеву. А здесь, сегодня… Я уверен, что дело не ограничивалось только этим типом с пробитой шеей. Плюс полыхающие останки частного строения. Как это не вписывается в мои представления о том, что человек не сделал ничего предосудительного, Кулак.

– Это была самооборона, – глухо откликнулся Ружаков. – На меня нападали, и я защищался. Это естественно. Или по вашим ментовским законам выходит, что человек скорее должен подставить свою башку под пулю, чем совершить нечто противоречащее нормам российского законодательства?

Гуров не смог сдержать набежавшей на лицо улыбки. Что-то подсказывало ему, что Кулак говорит сейчас искренне. Однако он не становился от этого менее опасным и не переставал быть в глазах оперативников обычным матерым преступником.

– Как ты заговорил, Кулак… Красиво! Что еще нам споешь?

– Еще? Еще скажу, полковник, что во вчерашней перестрелке на мне вообще нет крови. Я не произвел ни одного выстрела. Так же, как и Расписной. У меня и оружия-то при себе не было…

– Зато оно есть сейчас, – Гуров качнул головой. – Опусти его, Кулак. И мы все спокойно обсудим. Ты знаешь, я человек без предубеждений и при необходимости могу судить поступки вашего брата объективно. Расскажи нам, что произошло.

Ружаков колебался. Его обычно бледное лицо слегка покраснело от напряжения. По большому счету, он не мог опровергнуть доводы полковника Гурова. Последний действительно был известен ему как человек справедливый и рассудительный. Возможно, сейчас судьба подавала Ружакову единственный шанс и единственную надежду на более или менее благополучный исход. С другой стороны, он ни на минуту не забывал о том, что любой представитель власти и правопорядка для него лично – потенциальный враг. Представитель иной человеческой расы. По уровню мышления, по жизненным приоритетам, по мировоззрению… Классический враг.

Гуров понял его колебания. Он всегда был неплохим психологом и, исходя из своего жизненного опыта, знал, как ему следовало поступить в подобной ситуации. Затравленному волку лучше всего показать дружелюбно протянутую руку. Продемонстрировать отсутствие враждебности. И тогда дикое животное почувствует это и перестанет скалиться. Полковник опустил руку, и дуло его «штайра» равнодушно уставилось вниз на мокрую притоптанную траву. Мышцы лица и тела мгновенно расслабились. В глазах появилась усталость и равнодушие.

– Вызови следственную бригаду, Стас, – обратился он к Крячко. – А то устроили тут черт знает что. Стрельба, взрывы… Жильцы соседних домов в панике забились по щелям…

С этими словами Гуров демонстративно повернулся к Ружакову спиной и неторопливо двинулся обратно к своему автомобилю. Остановился только на самом краю светового круга и повернул голову.

– Пошли в машину, Кулак. Там и поговорим.

Расчет полковника оказался верным. Фраза, явно обращенная к Ружакову не как к преступнику, а как к товарищу по несчастью, возымела действие. Кулак уронил голову на грудь. Синхронно с этим движением опустилась вниз и рука с «марголиным». Крячко тут же, как по мановению волшебной палочки, вырос у Ружакова за спиной и положил руку ему на плечо.

– Дай его мне, – жестко сказал он.

Кулак криво усмехнулся, но покорно протянул Станиславу свое оружие. Коротко обернулся на охваченный дымом и огнем дом, в котором проживал Дрон. Зачем он пришел сюда сегодня? Чтобы в очередной раз навлечь на близких ему людей смерть, преследующую его самого по пятам? Сначала Расписной, потом Вера… Теперь вот и Дрон с Валентиной. Ружаков невольно подумал о том, что у него даже не было возможности познакомиться с сожительницей Дрона. Интересно, какой она была? Почему из всех прочих женщин Дрон выбрал именно ее? Наверное, причины были. И кто его знает, как повернулась бы их совместная жизнь, если бы не он, Антон Ружаков, со своими проблемами и неприятностями…

Кулак зашагал к машине оперативников. Гуров уже погасил фары, и теперь силуэт перекрывшего подъездную гравийную дорожку «Пежо» четко вырисовывался на фоне лунного света.

Ружакову предоставили заднее сиденье автомобиля. Крячко с конфискованным оружием задержанного разместился спереди, рядом с восседавшим за рулем Гуровым. Не спрашивая ни у кого разрешения, Кулак вытянул из кармана пачку сигарет. Щелкнула зажигалка, и пляшущий огонек на пару секунд осветил его бледное небритое лицо с большим острым носом. Глубоко затянувшись, Кулак шумно выпустил дым из легких. Вытер с лица кровь убитого им блондина просторным широким воротником собственной рубашки.

Станислав уже по совету Гурова связался по рации с оперативно-следственной бригадой, и его заверили, что отправят сотрудников на место происшествия в Химки немедленно. Но Гуров не торопился уезжать. Его «Пежо» все еще стоял с заглушенным двигателем.

– Так ты поведаешь нам, что случилось? – Крячко развернулся к Кулаку вполоборота. – Или ты сюда просто покурить сел?

Ружаков мазнул по полковнику ничего не выражающим взглядом и встретился глазами с Гуровым в зеркале заднего вида. Тот тоже пристально смотрел на освободившегося вчера зэка. На Кулака, казалось, напала апатия. Наверное, единственное, чего он страстно желал в этот момент, так это того, чтобы все произошедшие с ним за последнее время события оказались не более чем дурным сном. Он был готов даже проснуться на жестких тюремных нарах. Но все происходило наяву.

– Мне все равно, поверите вы мне или нет, – треснувшим голосом произнес он, глядя на отражение Гурова в зеркальце. – Но я сам не могу понять того, что происходит. Расписной встретил меня вчера, когда я освободился. Мы поехали в город. Разговаривали обо всякой ерунде. Потом остановились отлить… И появились эти ребята.

– Какие ребята? – подбросил вопрос Гуров, когда Ружаков замолчал.

Кулак глубоко вздохнул. Он уже в третий раз рассказывает одну и ту же историю. Сначала Верке, потом Дрону… А вопросы в его собственной голове только множатся в геометрической прогрессии. Может, и в самом деле спихнуть решение этой проблемы на мусоров? Пусть они свои умные головы поломают. Им-то за это деньги платят…

– Никого из них я раньше не видел, – Кулак приспустил боковое окно и, выпуская изо рта дым, чуть повернул голову в правую сторону. – За Расписного не отвечу. Но вел он себя так, будто и для него наезд был полной неожиданностью. Короче, тут сразу запахло какими-то непонятками голимыми…

– А чего они от вас хотели?

– Да хрен их знает. Толкали полное фуфло. Про телку какую-то, про бабки. Вроде как мы с Витьком должны им чего-то.

– Сколько их было? Как выглядели?

– Из джипа вышли только двое. Но в салоне оставались еще подельники. Один высокий такой, на бульдога похож, шрам…

Уже без остановки и наводящих вопросов со стороны оперативников Ружаков в третий и, как он надеялся, в последний, раз пересказал события вчерашней ночи. И про «бульдога», и про его напарника Губу, и про подкатившую потом «шестерку». Рассказал, как погиб Витя-Расписной, а он сам спасся бегством. Не умолчал и о том, что впоследствии случилось в квартире у Веры Найденовой. Завершил свое повествование Кулак событиями у дома Дрона, в финале которых прибыли и сами Гуров с Крячко.

После того как Кулак завершил свой монолог, в салоне «Пежо» установилось длительное молчание. Крячко сидел, скрестив руки на груди, и тупым, бессмысленным взором буравил ночное пространство за лобовым стеклом. Все его надежды на завершение в ближайшем будущем дела рассыпались в прах. Гуров обещал ему, что они в скором времени непременно выйдут на Ружакова. Так оно и произошло. Но что это изменило, по большому счету? Ничего. Со слов Ружакова выходило, что он не больше чем жертва обстоятельств. Личности иных участников загородной перестрелки оставались такой же полной загадкой, как и несколько часов назад. Губа… Единственная кличка, которую озвучил Кулак. Да и тот уже был мертв. Ни Крячко, ни Гуров никогда прежде не слышали о таком человеке.

Гуров снова посмотрел на Ружакова в зеркало заднего вида.

– Номер джипа ты, конечно, не запомнил, – скорее утвердительно, нежели в форме вопроса произнес он.

Кулак грустно усмехнулся:

– Мне как-то было не до того, Лев Иванович. Не хотелось схлопотать пулю.

– А те, что были в «шестерке»? В момент перестрелки они по кличкам не обращались друг к другу?

Ружаков отрицательно помотал головой. Он уже докуривал вторую сигарету, и тлеющий фильтр разнес по салону «Пежо» неприятный запах.

– Да, – Гуров поморщился. – Ты как магнит какой-то, Кулак. Уникальная способность притягивать к себе неприятности. Мало кому удается подобное.

– Я уже тоже думал об этом, полковник.

– Думать мало, с этим надо бороться.

– Я и боролся.

– Посеяв еще целую груду трупов? – Гуров поскреб пальцами подбородок. – Нечего сказать, отличное решение. Сколько же ты настрогал, ковбой? Трое там, на квартире, как я понял, двое здесь. И это, не считая невинно пострадавших. Твоей девушки, друга, его женщины… Восемь трупов. Я не ошибся в подсчетах?

Кулак нахмурился. Направление, в котором повел теперь беседу полковник уголовного розыска, ему совсем не импонировало. Все-таки как бы там ни было, а они находились по разные стороны баррикад. Мент – есть мент. Даже если это правильный мент, такой, каким являлся полковник Гуров.

– Я ведь уже говорил вам, Лев Иванович, – Ружаков выбросил обугленный фильтр в окно и недовольно засопел, раздувая ноздри. – Мне пришлось защищаться. Или вам стало бы легче, если бы убили меня? Один труп, конечно, лучше восьми, я понимаю…

– Вот только не надо этих соплей, Кулак, – голос полковника стал жестким и суровым. – Девочку из себя не строй. И святого великомученика тоже. Тебе такие роли не к лицу.

Гуров сверился с наручными часами. Оперативная бригада должна была прибыть с минуты на минуту, а встречаться с коллегами у полковника не было сейчас никакого желания. Он завел двигатель «Пежо» и включил первую передачу.

– Куда теперь, начальник? – по-блатному дерзко вскинулся Ружаков. – В кутузку? Или прессовать будете?

– Еще одно слово, Кулак, и я начну прессовать тебя прямо здесь, – в унисон ему отозвался Гуров, вызвав своими словами усмешку на лице сидящего рядом Станислава. – Я пока еще ничего не решил. Во всяком случае, в отношении тебя. Но на данный момент мыслю так. До утра тебя в любом случае придется поместить в камеру. Во-первых, ты подозреваемый, во-вторых, ты сам признался, что убил сегодня пятерых. Самооборона это или что-то иное – выяснится гораздо позже, а пока… У нас тебе и безопаснее будет. Согласен с таким решением?

– А у меня есть выбор?

– Полагаю, что нет. Что выросло, то выросло. Но, повторяю, в отношении тебя это решение не окончательное. Я думаю…

Гуров умолк, так и не сказав никому о том, что конкретно пришло ему на ум в эту минуту. Крячко предпочитал хранить молчание, зная, что соратнику сейчас явно не до пустой болтовни. Гуров анализировал услышанное от Ружакова, сопоставлял факты, принимал решение. И, главное, планировал собственные дальнейшие действия. Из тупиковой ситуации нужно было находить выход.

«Пежо» резво выскочил на трассу и понесся в сторону центра столицы. Сквозь приоткрытое окно в салон проникал свежий, еще пахнувший дождем воздух. Крячко машинально посмотрел на небо и с неудовольствием отметил тот факт, что с запада снова наплывали хмурые тучи. Нынешний день обещал быть таким же пасмурным и дождливым, как и предыдущий. Станислав вставил в рот сигарету и утопил под приборной панелью автомобильный прикуриватель.

Ружаков откинулся на спинку сиденья. Удивительно, но он чувствовал себя лучше, чем час назад. Его охватило какое-то непонятное умиротворение. Все, что от него зависело, он уже сделал, и теперь не оставалось иного, кроме как просто плыть по течению. С нынешнего момента его, Кулака, жизнью распоряжались вот эти двое грозных и авторитетных оперов, которые сидели с ним в одном салоне автомобиля. От самого Ружакова не зависело теперь абсолютно ничего. Проблема решилась сама собой. Пусть и не самым лучшим для него образом.

Кулак посмотрел на свои руки и безразлично отметил для себя их состояние. Кожа покрылась грязью, перемешанной с чужой человеческой кровью. «Как у оборотня какого-то», – невесело подумал он. Наверняка так же выглядело и его лицо. Успокаивал тот факт, что боль в левой коленке понемногу начала утихать. Значит, обычный ушиб, а не перелом или трещина в кости. Отделался, можно сказать, легко.

Ружаков смежил веки и сам не заметил того, как задремал под равномерное урчание двигателя. Измотанный и издерганный организм сам нашел для себя наиболее оптимальное решение.

– Я бы не смог уснуть, если бы убил до этого пятерых человек, – хмуро высказался Крячко, косясь на заднее сиденье. – А у некоторых нервы, как стальные. Согласись, Лева? Даже завидно немного. Бах, бах! Все вокруг умерли, а ты спокойно отправляешься на боковую. И кошмары тебя не мучают. И совесть…

– Оставь эту тему, – Гуров небрежно отмахнулся. – Сам же знаешь не хуже меня, что все люди разные. И Кулак, кстати, еще не самый худший экземпляр. Пусть отоспится. Сдается мне, что мы еще используем его энергию и заинтересованность в этом деле, направив все это по нужному руслу.

– Подумать только. Как благородно, Лева, – Крячко беззастенчиво стряхнул пепел себе под ноги на черный резиновый коврик. – Он печется об энергии и внутреннем потенциале какого-то уголовника. А обо мне ты подумал? Мне отдых не нужен? Или меня мы не будем направлять ни по какому руслу?

– Ты и так в своем русле, Стас. Какое еще тебе нужно?

– И это все? Это весь твой ответ?

Гуров глубоко вздохнул и покачал головой. Свет фар встречной машины на мгновение осветил его решительное волевое лицо, в котором сквозила не только уверенность в своих силах, но и была некая мягкость. Такие, как полковник Гуров, при необходимости готовы были идти напролом, но оставались при этом людьми совершенно безобидными в кругу близких людей.

– Ты достал меня, Стас, – беззлобно произнес он. – Хочешь спать – спи. Если не можешь уснуть сам, давай помогу.

– Как ты мне поможешь?

– Вырубить тебя?

– Ха! – Крячко приосанился и оскалил крепкие зубы, сжимая ими фильтр тлеющей сигареты. – Он меня вырубит! Это еще спорный вопрос, Лева, кто кого раньше вырубит.

– Заткнись, Стас!

Они прибыли в управление только в начале пятого утра.