Дудкин уже около двух часов находился в незнакомой прохладной комнате с высоким потолком. Он лежал на мягком кожаном диване. Его запястья и лодыжки были надежно перехвачены серебристым скотчем. Рот также был заклеен полоской скотча. Он мог ворочать головой, но это обстоятельство его утешало мало. Да и ничего особенно интересного в комнате не было – мягкая мебель, дорогой аудиоцентр у стены, полупрозрачные шторы на окнах. Окна были открыты, и ветер время от времени надувал шторы, принося в помещение запах цветов и влажной листвы. В такой комнате при других обстоятельствах было бы, наверное, приятно отдыхать и слушать тихую музыку, но Дудкин уже испытывал к ней почти ненависть, точно к живому существу, посягающему на его свободу. Хотя на самом деле на свободу его посягнули совсем другие, вполне конкретные лица.

Хотя как раз лиц Дудкин и не запомнил. С того самого момента, как в саду этого придурка-журналиста Дудкину хорошо врезали под дых, а потом еще и добавили резиновой дубинкой по затылку, он ничего толком не видел и не слышал. В себя он пришел на заднем сиденье какой-то машины, где сидел уже связанный по рукам и ногам, да еще и с мешком на голове. Машина мчалась в неизвестном направлении, о котором Дудкину, естественно, не потрудились ничего сообщить. Рядом с ним были люди – он чувствовал их дыхание, запах, натыкался плечом на прикрытые одеждой бугры мышц, но не услышал от них ни единого слова.

Впрочем, у него не было никаких сомнений, что это за люди. Еще в саду он узнал их – гвардия его старого дружка Грека. А он-то искал с Греком встречи, надеялся, что тот его выручит, а у Грека, оказывается, есть на этот счет свои соображения. Во всяком случае, на помощь это было мало похоже.

У Дудкина трещала голова после удара, ныло все тело, почти до боли затекли руки. Мысли с трудом ворочались в его разбитом черепе, но он все-таки пытался размышлять над тем, что может его ожидать в ближайшем будущем. До сих пор его ловила милиция за якобы совершенное им убийство. Неужели Грек тоже включился в эту охоту, обиженный тем, что Дудкин сорвал их переговоры? Какой-то чудовищный абсурд! Что этим выиграет Грек? А может быть, у него тут проблемы с законом и он решил частично себя реабилитировать, оказав помощь милиции? Тогда при чем тут эта странная комната? Как Грек вышел на него? Неужели он настолько знаком с этим журналистом? И где, черт возьми, девчонка?

Девчонку схватили, наверное, тоже, подумал он с сожалением. Как ни странно, эта пигалица оставалась его единственным связующим звеном между нормальным миром и тем бредом, в котором он оказался. Если она попалась, его следов здесь никто и никогда не найдет. Не похоже, чтобы к нему собирались применять нормальную процедуру расследования. Глория говорила, что начальник милиции грозился пристрелить его лично. Может, Грек решил оказать ему такую услугу, и Дудкин сейчас дожидается, когда подъедет оскорбленный любовник? Странно, что Анна выбрала себе любовника-милиционера. Дудкину трудно было такое представить, но он опять подумал, что люди меняются.

В коридоре вдруг послышался ритмичный шаркающий звук – видимо, ковровая дорожка скрадывала шум шагов, – но к дверям явно кто-то приближался. Дудкин невольно напрягся и настороженно уставился на дверь.

Она распахнулась, и вошли двое. Кажется, их обоих Дудкин видел в саду, но сейчас на них не было привычной белой униформы, и он не был уверен. Впрочем, их бесстрастные самоуверенные физиономии показались ему совершенно заурядными и отвратительными. Не было никакой разницы, на кого они работали – хорошего от таких типов ждать нечего.

Они деловито приблизились к дивану, на котором лежал Дудкин, и молча принялись срывать с него полоски скотча. Они освободили ему ноги и знаком приказали подниматься. Дудкин с большим трудом сел – и комната тут же поплыла у него перед глазами. Он немного подождал, пока пройдет темнота в глазах, и встал, пошатываясь. Его легонько подтолкнули в спину, направляя к выходу. Рук ему освобождать не стали. Рот тоже оставили заклеенным.

Испытывая чувство полного бессилия и унижения, Дудкин вышел в коридор. Он был пуст. Высокие окна вдоль всей противоположной стены также были прикрыты шторами. Темно-зеленая ковровая дорожка уходила в конец коридора и упиралась в ступени широкой лестницы. Туда и повели Дудкина. Все происходило при полном молчании и напомнило Дудкину какой-то старый фильм, где в финале героя вот так же молча вели на эшафот. Что это за фильм, Дудкин никак не мог сообразить – ему мешали головная боль и страх за собственную судьбу, но привычные кинообразы продолжали услужливо всплывать в памяти, словно ничего важнее в жизни и быть не могло. Дудкину подумалось, что еще чуть-чуть, и он навсегда возненавидит кино. И может случиться так, что эта империя грез будет крутиться дальше без него – даже останься он в живых, понадобится немало времени и сил, чтобы он смог опять поверить в дело, которому служил до сих пор.

Дудкин под конвоем поднялся по лестнице на третий этаж. На одной из лестничных площадок окно оказалось открытым, и Дудкин успел заметить утопающие в пышной зелени здания из белого камня с фигурными балкончиками. В отдалении темнели невысокие горы, покрытые изумрудной растительностью. Дудкин вдруг сообразил, где находится, – несомненно, это был санаторий, в котором еще совсем недавно несчастная Анна исполняла обязанности директора.

Итак, круг замкнулся. Все его неприятности здесь начались на фоне санатория и здесь же, кажется, заканчиваются. Однако Дудкин никак не мог постичь логики событий. При чем здесь санаторий? Почему не тюремная камера, не мрачное подземелье, не какой-нибудь заброшенный склад? Любой сценарист выбрал бы для своего героя вариант из этого списка.

Они поднялись наверх. Здесь коридор был гораздо шире и светлее. Через распахнутые двери просторного балкона врывался свежий ветер. На стенах и на полу лежали янтарно-желтые квадраты солнечного света. Литая ручка на белых дверях без таблички сверкала золотым огнем.

Дудкин заметил на балконе человека в белом пиджаке – его лицо тоже показалось ему знакомым. Этот человек, откровенно до того скучавший, оживился, увидев Дудкина с сопровождающими, и призывно махнул им рукой. Один из конвоиров толкнул белую дверь с золоченой ручкой и вошел в комнату.

– Сегодня к утру… – услышал Дудкин уверенный голос Грека. – Сегодня к утру из Абхазии придет груз. На этот раз морем…

«Он здесь? И говорит про какой-то груз? Держится как хозяин, – мелькнуло в голове у Дудкина. – Не знал, что Грек имеет отношение к санаторному бизнесу. Отстал я от жизни».

Между тем разговор в комнате оборвался, а Грек с заметным раздражением обрушился на вошедшего:

– Какого черта! Тебя не учили стучать, когда входишь в помещение? Ну и что, что привел? Я тебя не про это спрашиваю. Ладно, давай его сюда, идиот!

Дудкина втолкнули в комнату. Он увидел уютное, отделанное в блекло-голубых тонах помещение с круглым столом посредине. На столе стояли вазы с фруктами, высокие бутылки с прозрачным вином, бокалы. За столом, с любопытством глядя на Дудкина, сидели трое – Грек в неизменном белоснежном костюме с красной гвоздикой в петлице, черноволосый широкоплечий красавец с высокомерным выражением на смуглом лице и еще жизнерадостный плешивый толстяк с двойным подбородком, одетый в строгий костюм-тройку. В толстяке Дудкин узнал Вениамина Семеновича Кружкова. В санатории он работал заместителем директора, а сейчас, после гибели Анны, судя по всему, занял ее пост. Третьего человека он никогда раньше не видел.

Все трое какое-то время рассматривали Дудкина, как редкую диковину, абсолютно ненужную, но в какой-то степени забавную. Если бы Дудкин не был столь измотан, он непременно оскорбился бы. Сейчас же он просто испытывал отвращение – и к себе, и к этим людям.

– Черт побери! – вдруг изумленным тоном сказал Грек. – Что вы с ним сделали?

Он поднялся и, вперевалочку подойдя к Дудкину, недоверчиво придержал его за рукав.

– Мерзавцы! – негромко, но с чувством сказал он и с негодованием обернулся к одному из своих людей. – Немедленно убрать эти наклейки! Что вы себе позволяете, идиоты!

Дудкин не сомневался, что негодование это не более чем игра, рассчитанная на единственного зрителя – на самого Дудкина. Это предположение подтвердила и та небрежность, с какой грековские шестерки содрали с Дудкина полоски скотча – они едва не оторвали ему губы.

Тем не менее, почувствовав себя свободным, он испытал огромное облегчение. Рот его был теперь открыт, и Дудкин не замедлил воспользоваться вновь обретенным правом голоса.

– Что все это значит? – с отвращением спросил он у Грека.

– Хороший вопрос! – воскликнул Грек. – Наверное, можно ответить на него по-разному. Но я скажу откровенно – я и сам пока не знаю, что все это значит. Может быть, очень многое. А может быть, и вообще ничего.

– Честно говоря, у меня руки так и чешутся залепить тебе по морде, – с удовольствием сообщил Дудкин. – Но не беспокойся, делать я этого не буду.

– А я и не беспокоюсь, – спокойно сказал Грек. – С чего ты взял? Не припомню человека, который мог бы залепить мне по морде, как ты некрасиво выражаешься. Нет на земле такого человека, Валентин. И ты не такой, не изображай из себя ковбоя. Лучше присаживайся к столу, налей себе вина, и поговорим.

– О чем?

– Есть о чем, – уклончиво ответил Грек. – Садись-садись, выпей вина, поешь свежих фруктов.

– Давай без этих реверансов, – поморщился Дудкин. – Меня от них тошнит.

– Ну, твое дело, – согласился Грек. – А я на тебя, Валентин, признаться, сильно обижен! Не догадываешься, за что?

При всей унизительности ситуации Дудкин все-таки нашел в себе силы посмотреть на Грека с иронией.

– Обижен, говоришь? Забавно! Извини, конечно, только вот не знаю, за что, но все равно – извини. Так полегче?

– Нет, Валентин, не полегче! – строго сказал Грек. – И зря ты тут смешки разводишь. Я привык относиться к делам серьезно и шуток на эту тему не понимаю. Ты мне позвонил, сказал, что нужна помощь, – разве я шутил шутки? Нет, я сразу бросил все и помчался сюда, чтобы помочь своему другу. А чем друг отплатил мне? Ты просто меня кинул, Валентин! Ты обошелся со мной, как с паршивым щенком, которого сегодня можно приласкать, а завтра выгнать на улицу…

– Что ты плетешь? – раздраженно перебил его Дудкин. – Посмотри на себя в зеркало. Ты меньше всего похож на щенка, которого выгнали на улицу. Скорее это относится ко мне.

– И правильно относится! – с жаром подхватил Грек, тыча в воздух пальцем. – Ты получил, что заслуживаешь! Я звонил тебе в гостиницу, как договаривались. Потом я терял время, ожидая, что ты мне позвонишь, потом я начал тебя искать… Это стоило мне кучи денег и нервов, но я тебя нашел и теперь хочу слышать ответ, почему ты так со мной обошелся?

Грек нес какую-то несусветную околесицу, от которой мозги словно грязной паутиной обволакивало. Дудкин начал понимать, что долго он этого словоблудия не выдержит.

– Пожалуй, я все-таки сяду, – сказал он усталым голосом. – Сил нет…

Он опустился на мягкий стул напротив добродушно улыбающегося Кружкова, а Грек принялся расхаживать у него за спиной, продолжая разглагольствовать. Его речь являла собой удивительный сплав глупейшей импровизации и точного расчета. Только Дудкину не сразу удалось ухватить, на чем построен этот расчет.

– Не пойму, куда ты клонишь? – сказал он Греку.

Тот остановился прямо перед Дудкиным и пронзительно посмотрел на него. Он, несомненно, актерствовал, но делал это скверно, исключительно для собственного удовольствия.

– Ну, во-первых, скажи, почему ты избегал встречи со мной, когда у нас все было обговорено? – нарочито равнодушным тоном спросил Грек.

Дудкин поднял голову. Красавец с высокомерной миной на лице, откинувшись на спинку стула, рассматривал свои ногти. Кружков, по-прежнему чему-то улыбаясь, смаковал вино. Они делали вид, что не имеют никакого отношения к разговору, но Дудкин чувствовал, что это притворство. Им всем что-то было от него нужно.

– Наоборот, я очень хотел с тобой встретиться, – сказал Дудкин. – Но некоторые обстоятельства не позволили мне этого сделать.

Грек помотал головой.

– Это не ответ, – сурово сказал он. – Такой ответ только еще больше оскорбляет меня. Какие такие обстоятельства могли тебе помешать сдержать свое слово?

– К чему этот пафос? – раздраженно произнес Дудкин. – Какое особенное слово я тебе давал? Да, я должен был ждать твоего звонка, но, когда ты позвонил, меня не было в гостинице. По не зависящим от меня причинам. И мне кажется, что причины эти тебе хорошо известны. Для чего ты сейчас передо мной пыжишься – не понимаю…

Грек начал медленно багроветь, что служило у него признаком крайнего недовольства. Когда он отчитывал своих шестерок, лицо у него было нормального цвета.

– Послушай, Аполлон, может, на самом деле хватит ломать комедию? – неожиданно вмешался смуглый красавец. – Так мы никогда не дойдем до сути, а у меня дела в городе.

– Ах, вы все хотите добраться до сути? – зловеще произнес Грек. – Отлично. Может быть, кто-нибудь хочет взять слово? Я не возражаю.

– Нет-нет, говори, Аполлон! – торопливо произнес Кружков. – У тебя полное право. Вот только… В самом деле, хотелось бы поскорее закончить, потому что у меня тут должны заехать очень важные гости.

– Я у тебя самый важный гость, – напыщенно проговорил Грек. – И тебе не стоит забывать об этом.

– Я не забываю, Аполлон, – заныл заместитель директора.

Брюнет вздохнул и налил себе вина, с досады едва не разбив фужер.

– Ладно, не буду испытывать ничье терпение, – брезгливо сказал Грек. – Все загружены делами, только ни один не представляет, как их нужно вести… Черт с вами! Послушай, Валентин, ты еще помнишь, о чем мы говорили последний раз – тогда, на берегу моря?

– Разумеется, помню, – буркнул Дудкин. – Я ради этого приехал.

– Значит, ты помнишь мое предложение? И какой же ответ ты решил мне дать?

– Это насчет твоей доли в моем бизнесе? Послушай, Аполлон, я совершенно об этом не думал. У меня сейчас хватает забот и без твоих фантазий. Нашел время!

– А чем тебе не нравится это время? – удивился Грек. – Время выбрано довольно удачно. Думаю, ты должен вот-вот созреть для серьезных решений. Кстати, напрасно ты не думал о моем предложении. Я о нем думаю днем и ночью. Я спать не могу!

Дудкин с тревогой посмотрел на него. Лицо Грека сияло от вдохновения. Ни следа раздражения и досады уже не было на нем. «Кажется, он всерьез вообразил себя киномагнатом, – с удивлением подумал Дудкин. – И это не просто жажда наживы. То есть не только она. Грек хочет войти в большой свет, хочет, чтобы все как у людей – в смокинге и в Каннах, на ковровой дорожке… Ах, мерзавец! Послушай-ка, а уж не он ли все это устроил? В самом деле?»

Осененный этой мыслью, Дудкин широко открытыми глазами уставился на Грека. Он не мог поверить – Грек хочет силой заставить его поделиться! Вот это поворот! Насколько он знал Грека, тот редко отступал от принятого решения, даже если ради этого нужно было окунуться в дерьмо по самые брови. Из-за полного отсутствия щепетильности у партнера Дудкин в свое время и отдалился от Грека. Ему тогда показалось, что наступают новые времена, а времена-то опять оказались на стороне Грека.

– Я не могу сейчас обсуждать такие серьезные вопросы, – сказал Дудкин. – Я избит твоими людьми, я голоден, я устал, у меня тысяча неприятностей. Мне нужно прийти в себя, выспаться…

– Нет, Валентин, ты и так все уже проспал, – укоризненно заметил Грек. – Ты так ничему и не научился в этой жизни. Тебе просто необходим такой наставник, как я. Поэтому давай решать все быстро и конструктивно. Предлагаю тебе прямо сейчас позвонить в свой московский офис и вызвать сюда своих замечательных экономистов, юристов… Кто там еще нужен, чтобы оформить все необходимые бумаги?

– Какие бумаги? – тупо спросил Дудкин.

– О разделе имущества, – засмеялся Грек. – Ну конечно, о нашем партнерстве, чудак! Мы мигом все оформим и сразу начнем спасать твой «Мегаполис-фильм». Увидишь, к концу года мы из него сделаем такую конфетку – Голливуд удавится!

Он счастливо улыбался. Директор Кружков тоже улыбался. Только брюнет выглядел сердитым и, хмурясь, в нетерпении постукивал пальцами по краю бокала.

– Ну, что же ты молчишь? – удивился Грек. – Мы все ждем только тебя!

– А если я не соглашусь на такого партнера, как ты? – спросил Дудкин.

Наступила короткая пауза, после которой Грек театрально развел руками и со вздохом произнес:

– Ты не сможешь не согласиться, Валя! Это невозможно. У нас троих есть такие аргументы, от которых ты не сможешь отмахнуться, даже если очень захочешь.

– Наконец-то! – с облегчением обронил красавец-брюнет. – А я уж думал, мы сегодня так и не доберемся до главного!

– Доберемся, – заверил его Грек. – Уже добрались. Ты когда последний раз видел Анну, Валентин?

Дудкина словно ожгло током. Он вздрогнул и исподлобья посмотрел на Грека. В комнате замерло всякое движение. Они все, не шевелясь, смотрели друг на друга – Дудкин на Грека, а прочие изучали его самого в разных ракурсах. Продолжалось это недолго, всего несколько мгновений, и прервал молчание Дудкин, который спросил, чувствуя, как деревенеет его язык:

– Какое это имеет значение?

– Опять сказка про белого бычка! – в сердцах бросил брюнет и оттолкнул от себя бокал, который упал на скатерть с прозрачным звоном, но не разбился.

Грек неодобрительно посмотрел на него и сказал:

– Значит, так, Валентин. – Тон его теперь был деловит и сух. – Тут люди уже начинают нервничать. Поэтому я буду предельно конкретен. Анна убита. Тебя видели в ее доме в момент убийства. Ты оказал злостное сопротивление органам и скрылся с места преступления. Ты в розыске. Выписан ордер на твой арест. Ты понимаешь, что это значит?

У Дудкина вертелся в голове вопрос «А ты-то тут при чем?», но он так его и не задал. Вместо этого он довольно жалко пробормотал:

– Я не убивал.

Красавец-брюнет презрительно усмехнулся. Грек показал на него пальцем.

– Ты знаешь, кто это? Ты не поверишь, но это – Кирилл Борисович Рахманов, начальник местного УВД. Мой хороший друг, между прочим. Он все тебе объяснит лучше меня.

Дудкин потрясенно посмотрел на брюнета. «Так вот оно что! Ну, конечно, это же целый заговор! Они все заодно – и Грек, и этот поросенок Кружков, и начальник милиции. Теперь понятно, почему меня в конце концов взяли не менты, а шестерки Грека. Так и было задумано. Но неужели они решились убить Анну только ради того, чтобы заставить меня согласиться на требования Грека? – ужаснулся Дудкин. – Ведь Грек знал Анну. А этот смазливый, говорят, был ее любовником. Как же так?»

Рахманов как будто прочитал его мысли.

– Мне, собственно, вы неинтересны, – сказал он мрачно. – Я согласился на это только ради Аполлона. Я имею в виду, на переговоры с вами. Считаю, что слишком много чести, чтобы я отчитывался перед вами…

– Ты сам-то, – негромко сказал Грек, – до главного скоро доберешься?

Рахманов сверкнул на него глазами и, рубанув ладонью по столу, закончил на повышенной ноте:

– Одним словом, у нас на вашу персону столько всего имеется, что вас запросто можно запрятать в тюрьму лет на пятнадцать. Вы были так любезны, что вдоволь наоставляли в доме следов. Ваши пальчики на бутылке, на дверях, на мебели, а самое главное – на орудии убийства, на ноже. Тут уж вы превзошли самого себя! Кроме того, есть свидетели. Их немного, но они есть.

– Но… кто убил Анну на самом деле? – выдавил Дудкин.

– Как кто?! – нехорошо усмехнувшись, воскликнул начальник милиции. – Вы и убили!

– Да-да, – скорбно кивнул головой Кружков. – Подтверждаю, что в день убийства господин Дудкин звонил в санаторий. Он разыскивал Анну Владимировну. Она в тот день не вышла на работу – видимо, по болезни. Наш разговор записан на пленку…

– Подготовились, значит? – упавшим голосом произнес Дудкин. – Но ничего у вас не выйдет. Я найму адвокатов. Анна была убита гораздо раньше, чем я пришел к ней в дом. Экспертиза это подтвердит.

– Экспертиза подтвердит то, что скажу ей я! – категорически заявил Рахманов. – У вас никаких шансов.

– Адвокаты тебе не помогут, Валентин, – строго сказал Грек. – Дело в том, что для всех ты сейчас в бегах. Преступник, гонимый страхом и угрызениями совести. Местность здесь гористая, каменистая… В момент бегства можно запросто оступиться и упасть с приличной высоты. Тут никакой адвокат не поможет.

– Ах, вот оно что! – протянул Дудкин. – Собственно, чему удивляться. Если вы Анну не пожалели…

Грек покачал головой и тяжело вздохнул.

– Ты не прав, Валентин! – сказал он. – Это не мы, это она нас не пожалела. Такие вот дела. Мы просто оборонялись. Жестоко, конечно, но выбора не было, можешь мне поверить. К сожалению, большего я тебе сказать не могу – для твоей же пользы. А выбрать тебя на роль официального убийцы – эта мысль, каюсь, пришла в голову мне. Я же понимал, что ты лучше разоришься, чем пустишь меня в свои чертоги. А я не меньше тебя люблю кино, – засмеялся он. – И понимаю, кажется, даже больше. Одним словом, я понял, что тебя можно взять на испуг, а ты очень удачно мне подыграл. Как по нотам.

– Но как же у тебя рука поднялась, сволочь? – изумленно произнес Дудкин. – Ты же знал Анну, ты ей руки целовал?!

– Но я же не убивал, Валя, – с мягкой улыбкой ответил Грек. – За кого ты меня принимаешь? Мне принадлежала идея. Вот Кирилл Борисович дал нам ключ от дома Анны – на правах сердечного друга. Господин Кружков отвечал за связь с тобой – мы были уверены, что ты будешь звонить Анне на работу. Ну, а грязную работу исполнял специально подготовленный человек, профессиональный убийца, мясник… Кстати, ты сможешь его увидеть, если вдруг сделаешь глупость и не вызовешь сюда своих юристов.

– Кажется, главную глупость я сделал, когда решил с тобой встретиться, – пробормотал Дудкин. – Никогда этого себе не прощу. Но кое-что еще можно исправить. «Мегаполис-фильм» ты не получишь, не надейся.

– Угу, – кивнул Грек. – Знаешь, я почему-то ждал этого ответа. Тогда поступим так – сейчас тебя запрут в укромном месте, где тебя не найдет ни одна собака, а как стемнеет, тебя отведут в горы, где ты и закончишь свой земной путь. Утром твои останки найдут доблестные работники милиции, а уголовное дело об убийстве будет закрыто в связи с кончиной преступника… Впрочем, до вечера у тебя еще есть шанс одуматься, – закончил он небрежно.

– Мы спрячем его в старом холодильнике, – деловито предложил Кружков и улыбнулся. – Агрегаты там, естественно, не работают, так что переохлаждения можно не опасаться. Зато здание без окон и двери надежные, железные. Правда, к утру нам помещение понадобится… – озабоченно посмотрел он на Грека.

– Ничего страшного, – сказал Грек. – В шесть вечера его оттуда заберут в любом случае. И помещение освободится. До утра никто держать его не будет. Мое терпение не безгранично. А у тебя, Валентин, еще есть время, чтобы принять разумное решение. Так что последнее слово за тобой. Поэтому и что тебе выбрать – «до встречи» или «прощай» – тоже зависит только от тебя.

Кто-то из шестерок положил руку Дудкину на плечо. Ладонь у него была потная и тяжелая как камень. Грек отвернулся и налил себе вина.