Некое подобие дороги уходило в сторону от шоссе и скрывалось между склонами поросших лесом холмов. По этой каменистой извивающейся полосе Гуров сумел провести машину еще метров сто, но потом оказалось, что дорога упирается в груду камней и лесного мусора, и проехать по ней дальше нет никакой возможности.

Собственно говоря, вскоре выяснилось, что и продолжать движение пешим строем будет не так-то просто. Глория была совершенно измотана и еле передвигала ноги. Панин, хотя и совсем по другим причинам, тоже едва шевелился и мог быть сейчас только помехой. Если Гуров хотел засветло провести разведку, нужно было освобождаться от балласта. Кого-то придется оставлять в лесу. Приковав Панина к стволу дерева, Гуров и Крячко отошли посовещаться.

– Что будем делать? Тащить туда Панина бессмысленно, – сказал Гуров. – То же самое и девчонка.

– Оставим обоих под присмотром Башмачникова? – с сомнением спросил Крячко.

– А кто его знает, этого Башмачникова? – задумчиво проговорил Гуров. – Парнишка рисковый, но это пока все, что мы о нем знаем. И еще он местный – все ходы-выходы знает. Поэтому оставайся-ка ты здесь с девчонкой и с капитаном. А сержанта я возьму с собой. Когда разберусь, что там к чему, вернусь за вами.

– Веселая перспектива! – покачал головой Крячко. – Спасибо, хоть дожди прекратились.

– Да и потеплело вон не на шутку, – с усмешкой добавил Гуров. – А природа-то кругом какая!

– И мало ли какие звери в этой природе водятся! – сказал Крячко, оглядываясь.

– Ну, на этот случай у тебя пистолет имеется, – ответил Гуров. – Только не злоупотребляй. Не забывай – мы сейчас с тобой по острию ножа ходим. Пока что наши погоны еще на месте, но, честно говоря, чтобы поверить в их реальность, мне приходится делать над собой некоторое усилие.

– Мы-то тут при чем? – вздохнул Крячко. – Откуда нам было знать, что тут творится? Честно говоря, я до сих пор не понимаю, кто тут кого убил и кто кого ищет.

– Ничего, скоро разберемся, – пообещал Гуров. – Одним словом, ты пока в тылу, но бдительности не теряй!

– Да чего тут в лесу терять, кроме времени? – махнул рукой Крячко. – Так что возвращайся быстрее. Увидишь Грека – передавай от меня привет.

Он ждал, что Гуров отшутится в ответ, но тот даже не улыбнулся. На самом деле Гурову не казалось, что ему удастся скоро во всем разобраться. И оставлять Крячко в лесу с ненадежными спутниками ему вовсе не хотелось. Но добраться до неуловимого Грека другим способом было невозможно.

Он подозвал к себе Башмачникова и объяснил ему, что собирается делать. Сержант согласился сразу. Ему совсем не хотелось оставаться в обществе собственного начальника, прикованного наручниками к дереву. Такое испытание непросто выдержать даже человеку с очень крепкими нервами.

– Куда идти, представляешь? – спросил Гуров, когда они вдвоем удалились от прочих и скрылись в зарослях.

– Давненько я здесь не лазил, – смущенно признался сержант. – В принципе, тут не заблудишься – топай в одну сторону… Да, кстати, вон и тропинка! Значит, ходят здесь. Нечасто, но ходят все-таки.

Действительно, они тут же случайно вышли на притоптанную тропу, которая, извиваясь между деревьев, поднималась вверх по склону.

– Давай вперед! – скомандовал Гуров. – За проводника будешь.

Они размеренно зашагали по тропе. Сержант снял с головы форменную кепку и вытер вспотевший лоб.

– Километра три топать придется, – сказал он извиняющимся тоном. – И все в горку. А до моря тут все восемь будет, наверное. Но все же кто-то тут гуляет…

Гуров шел за ним следом и пристально рассматривал снаряжение своего спутника – дубинку, рацию, пистолет, наручники. У него самого ничего при себе не было. Такая диспропорция наводила на невеселые мысли – сержант по-прежнему оставался для Гурова загадкой.

– Скажи, Алексей, только честно, – вдруг произнес Гуров. – Чтобы пойти против своих – какие бы они ни были – нужно иметь очень веские причины. Я хочу знать, какие причины были для этого у тебя. Ведь проще было не напрягаться, оставить девчонку в камере.

– Вы мне не доверяете, – полуобернувшись, сказал понимающе Башмачников. – И, наверное, это правильно. Вы же меня совсем не знаете, а тут такие дела. Можете подумать, что я нарочно прикинулся, чтобы вас потом сдать. На самом деле все просто. Мне давно эта бодяга надоела. Я ведь здесь вырос, после армии в милицию пошел – думал, люди уважать будут…

– Не уважают? – поинтересовался Гуров.

– Какие уважают, – уклончиво ответил Башмачников. – А какие совсем наоборот. Вот взять этого Грека, например. Кто он такой, чтобы начальник милиции по его звонку сломя голову бежал? Шестерки его в городе хозяевами себя чувствуют, сам он здесь, как иностранный гость или министр, останавливается.

– Часто он здесь бывает? – спросил Гуров.

– Да раз в месяц наезжает. Со всей свитой. Какие-то дела у него здесь.

– Не слышал – какие?

Башмачников немного подумал и сказал осторожно:

– Да разное говорят. Не хочу сплетни пересказывать, но одно скажу точно – без крупного интереса эти люди дружиться не станут. Ну, в смысле, наш Рахманов, мэр, директор здешний…

– А ты сам знал покойную директоршу? – спросил Гуров.

– Откуда? – махнул рукой сержант. – Не нашего полета была птица. Но баба, конечно, была красивая. Этого у нее не отнимешь. Я ее пару раз видел – с Рахмановым. Говорят же, что она его любовницей была.

– А веришь, что приезжий ее убил?

– Да кто знает? – пожал плечами сержант. – Я же не следователь. Только вот что странно. Этот приезжий никого тут не знает, и его – никто. Он и был-то всего несколько дней. Если так по логике – на хрена ему человека убивать? Говорят же, он человек с положением, богатый, кино в Москве снимает. Такие тоже, бывает, за нож берутся, но не с прибабаху же! А тут что получается? Вызвал человек такси, приехал по адресу, нож бабе воткнул – и привет? Что характерно – нам позвонили как раз в тот момент, когда этот мужик в дом зашел. Значит, кто-то заранее знал, что он убьет, так получается? Нет, не верю я, что это приезжий убил.

– Тогда кто же? Враги у этой женщины были? Защита у нее вроде бы солидная была – сам начальник милиции в любовниках. Может быть, жена кого-нибудь наняла? Ревность?

– Жена у Рахманова тихая и мухи не обидит, – возразил Башмачников. – Какое там киллера нанимать! Да у нее и денег-то на это нет. Ее Рахманов в черном теле держит. Нет, тут что-то другое. По правде говоря, у нас думают, что без Рахманова здесь не обошлось. Уж слишком он суетится, заявления делает, а не видно, чтобы очень расстроен был.

– Нам с коллегой тоже не показалось, чтобы ваш начальник был убит горем, – заметил Гуров. – Но все-таки непонятно, ему-то чем могла помешать эта женщина?

Башмачников пожал плечами.

– В голову ему не заглянешь, – сказал он. – Но вообще-то с бабами всегда так – сначала жить без нее не можешь, а потом думаешь, когда же тебя черти заберут? От любви до ненависти, как говорится…

– Вот, значит, как? – удивился Гуров. – У тебя, видно, большой опыт по этой части? Я начинаю беспокоиться за нашу рыженькую журналистку. Наверное, ей стоит держаться от тебя подальше.

– Почему? – недоверчиво спросил сержант.

– Ты не веришь в прочность человеческих чувств, – сказал Гуров. – Да и вообще, если честно, мне показалось, что тебя не только девушка интересовала, когда ты согласился ее из КПЗ вытащить.

– Ну, если честно, то вы правы, – смущенно сказал Башмачников. – Сначала я еще боялся, что она меня на допросе заложит. Дело в том, что я ведь этого Дудкина в руках, можно сказать, держал – она его у меня отбила. А если бы Рахманов узнал, что я так лопухнулся, мне все равно в милиции бы не работать. Вот я и боялся, что она про это расскажет. Но раз она говорит, что Дудкина все-таки поймали…

– Теперь можно и на любви сосредоточиться? Понятно, – усмехнулся Гуров. – Ну да это не моя грядка. Сами разбирайтесь. Меня больше Дудкин интересует.

– А вы сюда по поводу нашего убийства приехали? – застенчиво спросил сержант. – Или типа проверки из министерства? У нас ребята по-всякому говорят.

– Наверное, не все ребята теперь согласятся, чтобы ты говорил «у нас»? – заметил Гуров. – Не страшно против всех идти? Или на Москву рассчитываешь?

– Да как сказать? – нахмурился Башмачников. – Страшновато, конечно, но это же не против всех. Примерно пятьдесят на пятьдесят получается. Между прочим, многие бы здесь обрадовались, если бы Рахманова сняли. А насчет Москвы – не знаю. Как получится. В крайнем случае, все равно куда-нибудь уеду.

Они отошли уже довольно далеко от того места, где оставили своих спутников. Лес стал гуще, тропа вилась между колючих кустов с красными ягодами, разлапистых папоротников и кривоватых деревьев с шершавой корой и тяжелыми, будто глянцевыми листьями. Было душно и сыро.

– Затягивается наша экскурсия! – сказал Гуров, взглянув на часы. – Половина шестого уже. Еще час-другой и смеркаться начнет. Ты, может, перепутал чего, Сусанин?

– Не должен бы, – ответил Башмачников, останавливаясь. – Может, только в расстоянии ошибся маленько. В детстве-то без разницы – пять километров или десять. Как заводные бегали.

– Тогда давай прибавим шагу, – предложил Гуров. – Засветло осмотреться хотелось бы. Да и начальство санаторское, небось, по домам уже расходится. А у меня правило – разговор вести только с начальством. Кто, кстати, сейчас обязанности директора исполняет, не знаешь?

– Есть один такой – Кружков Вениамин Семенович, – ответил Башмачников. – Он при директрисе первым замом был. Скользкий тип. Все тебе улыбается. Только он, по-моему, здесь же в санатории и живет – у них тут служебное жилье имеется.

Гуров ничего на это не сказал. Они прибавили шагу и дальше двигались молча по тропе, все круче поднимавшейся вдоль зеленого склона. Прошло около получаса, когда Гуров наконец остановился и окликнул своего спутника.

– Ты ничего не слышал? – спросил он негромко.

Сержант недоверчиво повел головой и прислушался.

– Вроде ветер шумит, – сказал он. – А что? Мы, по-моему, почти пришли уже. Сейчас через склон этот перевалим – и сразу на той стороне санаторий.

Он успокаивающе махнул рукой и выжидательно посмотрел на Гурова – ему было неловко таскать по горам человека гораздо старше себя, несмотря на то, что соответствующая идея этому человеку и принадлежала.

– Значит, отдыхающие могут тут прогуливаться? – спросил Гуров. – В смысле, как и мы – по горам?

– Вряд ли, – покачал головой Башмачников. – Публика не та, чтобы по горам лазить. Тут же в основном всякие шишки отдыхают – и местные и федеральные. Эти в гору и за деньги не пойдут.

– Но кто-то ведь тут ходит, – напряженно вслушиваясь в звуки леса, сказал Гуров. – Я совершенно определенно слышу шаги. Несколько человек – может быть, четверо-пятеро. И потом, есть же здесь эта тропа! Наверное, есть и другие. А те люди двигаются перпендикулярно нам и, кажется, спускаются вниз.

– Ну и слух у вас! – заметил сержант. – Я ничего такого не слышал. Но нам-то какая разница? Раз спускаются, пускай спускаются. Мы их тревожить не будем.

– Наоборот, – вдруг сказал Гуров. – Необходимо посмотреть, кто это. Во-первых, просто любопытно. А во-вторых, вспомни про тех, кого мы оставили. Если их сейчас увидит кто-нибудь посторонний, может получиться неприятная история.

– Наверное, – подумав, сказал Башмачников. – Тогда пойдем вниз? Правда, я так ничего и не слышу…

– Это не страшно, – заметил Гуров. – Главное, чтобы нас с тобой не слышали тоже. Все-таки мы с тобой как-никак в разведке, верно?

Он обогнал сержанта, знаком показал ему, чтобы тот вел себя тише, и поспешил вперед, туда, где замирали чьи-то шаги. Башмачников последовал за ним. Вскоре стало ясно, что с тропинки придется свернуть. Шаги внизу слышались теперь вполне отчетливо, потому что идущие спускались прямиком через заросли папоротника. До слуха Гурова донеслось чье-то невнятное восклицание, несомненно выражавшее досаду – возможно, внизу кто-то упал. Гуров и Башмачников переглянулись и разом стали спускаться туда, где слышался шум. Стараясь не выдать своего присутствия, они ступали как можно осторожнее. Неизвестно почему, но оба очень серьезно отнеслись к этой неожиданной встрече – словно знали, что их ожидает внизу.

В какой-то момент среди листвы мелькнуло что-то белое, а потом отчетливо послышался грубый смех. Гуров придержал за плечо своего спутника и остановился. Пригибаясь, они осторожно выглянули из-за кустов. Впереди на склоне обнаружилась открытая, поросшая высокой травой терраска, на которой стояли четверо.

Одного из них Гуров узнал сразу – хозяин конфискованного Гуровым пистолета даже не поменял свой пижонский белый пиджак. Рука у него, кажется, уже пришла в норму – во всяком случае, орудовал он ею без затруднений. А занимался он не совсем обычным для лесных прогулок делом – освобождал от пут какого-то измученного бледного человека в грязной рубашке и застиранных, вытертых на коленях штанах. Руки у человека были надежно связаны веревкой, а рот заклеен прозрачным скотчем. И еще было не похоже, что процесс освобождения очень его радует.

За экзекуцией наблюдали еще двое – высокий сутулый громила в черной рубашке и широченных брюках с массой накладных карманов по бокам и еще один нервный молодой человек со смешными тоненькими усиками, словно подрисованными к его лицу карандашом. На нем была просторная брезентовая куртка с капюшоном, отброшенным на спину, и джинсы. Засунув руки в карманы, они наблюдали за действиями своего товарища и время от времени отпускали комментарии, которые, наверное, казались им весьма остроумными, потому что сопровождались довольным хрипловатым хохотом.

Наконец парень в белом костюме распутал пленнику руки и сорвал с его лица полоску скотча. Тот невольно вскрикнул от боли, сделал шаг назад и, согнувшись, сплюнул в траву.

– Что, невкусно? – с издевкой спросил его громила. – Ничего, сейчас подсластим. Давай киянку, Танцор!

Он сказал эту странную фразу и, не глядя, протянул в сторону руку. К удивлению Гурова, парень с усиками, которого назвали Танцором, послушно засунул руку во внутренний карман куртки и действительно извлек оттуда настоящую плотницкую киянку. Но еще не успел он передать ее человеку в черной рубашке, как Гурову пришлось еще раз удивиться. Пленник выпрямился, и Гуров наконец понял, что перед ними Дудкин.

– Вот так попали, на ровном месте да мордой об асфальт! – потрясенно прошептал Гуров, хватая Башмачникова за руку. – Это же он!

– Дудкин? В самом деле, что ли? – нахмурился сержант. – Только чего они задумали с ним делать-то, не пойму?

Ясность в этот вопрос немедленно внес чернорубашечник, который, поигрывая тяжелой киянкой, двинулся на Дудкина и спросил почти добродушно:

– Ну, Москва, говори свое последнее желание. Куда хочешь получить – в лоб или по темечку?

Свои слова он сопроводил хриплым хохотом. Приятели подхватили смех, но без особенного энтузиазма, посматривая на инструмент в грубых руках громилы с напряженным вниманием, видимо уже переживая про себя надвигающуюся кровавую сцену. Дудкин тоже не сводил глаз с чудовищного орудия и, как сомнамбула, тихо отодвигался назад. Лицо его было теперь белым как полотно.

– Молчишь? – угрожающе сказал человек в черной рубашке. – Я не люблю, когда молчат.

– Товарищ полковник! – умоляюще прошептал Башмачников, расстегивая кобуру. – Он же его сейчас замочит!

– Спокойно! – сказал Гуров и, выступив из-за кустов, громко произнес: – Любишь поговорить? Тогда поговори с нами. У нас тут как раз к тебе пара вопросов появилась.

Громила резко обернулся. У него было плоское отталкивающее лицо, изуродованное скверно зашитой заячьей губой, и гитлеровская челка поперек сального лба. Выпучив глаза, он секунду смотрел на Гурова, но, кажется, его совершенно не интересовал смысл услышанных слов. Кажется, он просто-напросто раздумывал, как удобнее достать Гурова. Киянка на таком расстоянии была не слишком опасным оружием.

– Менты! – удивленно протянул парень с усиками, и его рука скользнула за отворот куртки.

– Стоять! – надрывая голос, заорал Башмачников и выхватил из кобуры пистолет.

Его крик возымел совершенно обратное действие. Все сдвинулось с места и понеслось, как безумная карусель. Громила все-таки решился и швырнул в Гурова свой инструмент. Можно было только подивиться его чудовищной силе – деревянный молоток просверлил воздух, точно артиллерийский снаряд, и, пошевелив волосы на голове Гурова, с оглушительным треском врезался в ближайшее дерево. Легко было представить, что получилось бы из головы Дудкина, если бы к ней приложился этот зверюга.

Спасаясь от броска, Гуров упал на землю, и в тот же момент услышал топот ног и пистолетный выстрел. И еще он услышал характерный короткий тупой звук, с которым в человеческое тело входит пуля.

– Ах, мать твою… – слева от Гурова потерянно прошептал сержант и рухнул как подкошенный лицом в траву.

Не раздумывая ни секунды, Гуров перевернулся на земле и, подкатившись к Башмачникову, выхватил из его разжавшихся пальцев пистолет. Едва ладонь его стиснула холодный металл рукоятки, Гуров метнулся в сторону – и вовремя: землю в том месте, где он только что лежал, взрыла пуля.

Извиваясь, как змея, он успел укрыться за кустом, прежде чем снова загремели выстрелы. Пули защелкали совсем рядом – сверху на Гурова посыпались листья. Стреляли, похоже, двое, обходя Гурова с тыла – он слышал их торопливые прыжки по склону. Нужно было торопиться, пока эти парни не перезарядили магазины.

Гуров сосредоточился и сначала увидел того, что обегал его снизу, – это был старый знакомый из «Малины», пижон в белом пиджаке. Он, пригибаясь, бежал среди папоротников, настороженно задрав вверх голову. Гурова он пока не видел, и это его сильно нервировало.

Остальных Гуров потерял из виду и решил пока на них не отвлекаться. Он поймал на мушку белый пиджак, сделал поправку на скорость цели, задержал дыхание, выстрелил и, даже не проверяя, попал или нет, ползком переместился в сторону. Это оказалось очень кстати, потому что сверху немедленно загремели выстрелы, и опять полетели сорванные с веток листья. Оборвались выстрелы внезапно – судя по всему, патроны у стрелявшего кончились.

Гуров выглянул из-за куста. Вокруг никого уже не было, точно всю свору ветром сдуло. Но Гуров знал, что это не так. По крайней мере, один вооруженный противник у него должен был остаться, и нужно вычислить его прежде, чем он сумеет оказаться заспиной. Гуров решил рискнуть.

Он вскочил на ноги и отчаянным прыжком бросился к ближайшему дереву. Сверху выстрелили. Пуля вырвала кусок древесной коры и швырнула его в лицо Гурову. Но он успел заметить, где наверху шевельнулись ветки. Зигзагами он побежал туда, прячась за стволами и каждую минуту ожидая выстрела в спину, – уверенности в том, что он избавился хотя бы от части нападавших, у него не было.

Но у парня с усиками тоже начинали сдавать нервы. Гуров был еще далеко, но он вдруг выскочил из кустов и с остервенением принялся расстреливать заросли перед собой, надеясь, что шальная пуля сама найдет цель. Гуров переждал эту пальбу, а потом, когда парень опять принялся возиться с обоймой, уже не скрываясь, бросился в его сторону.

Усатый услышал, как он бежит, и в панике рванул в сторону, теряя патроны и торопливо клацая затвором. Гуров выстрелил на шум и крикнул:

– Бросай оружие, гад! Бросай, если жить хочешь!

Усатый пистолет не бросил, но, деморализованный натиском, обратился в бегство. Обойму он все-таки сумел заменить и на бегу посылал назад пулю за пулей – не целясь, просто в надежде напугать Гурова. Бежал он не слишком ловко – бегать в гору занятие не из легких, а парню еще и куртка мешала – она постоянно цеплялась за колючие ветки.

Гурову тоже пришлось несладко. Ветки безжалостно хлестали его по лицу, он весь обливался потом, сердце бухало в груди громче пистолетных выстрелов. Гуров понял, что еще немного, и он выдохнется. Почти не надеясь на удачу, он остановился, дрожащей от усталости рукой поднял пистолет, прицелился беглецу в ногу и нажал на спуск. Судьба сжалилась над ним – звук выстрела смешался с криком боли. Усатый подпрыгнул на месте, схватился руками за колено и рухнул в папоротники.

Гуров привалился спиной к дереву и дождался, пока восстановится дыхание. После оглушительной беспорядочной пальбы лесная тишина показалась ему гробовой.

– Черт знает что! – пробормотал он сердито. – Шестой десяток разменял, а ума не нажил. Устроил, понимаешь, битву балкарцев с кабардинцами! Интересно, живые остались? А главное, что с Дудкиным? Что с сержантом?

Вспомнив про Дудкина и сержанта, Гуров заторопился. Опасность еще не миновала, и, возможно, где-то за деревьями его опять поджидала смерть, но Гуров решил, что разорваться на пять частей он все равно не сможет, а нужно подумать и о других.

Гуров повернулся и пошел назад, чутко вслушиваясь в лесную тишину. Ему казалось, что он слышит осторожный шелест шагов, но ни единой тени не мелькнуло в зарослях и никто не пытался больше напасть на Гурова, и он постепенно успокоился.

Сержант по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в землю и не подавая никаких признаков жизни. Гуров опустился рядом на колени и нащупал сонную артерию на его шее. Она пульсировала слабыми, замирающими толчками. Гуров перевернул парня на спину. Сбившаяся на животе рубашка была обильно перемазана кровью. Башмачников открыл глаза и посмотрел на Гурова мутным уплывающим взглядом.

– Значит, так вот… прощай, Москва?.. – силясь улыбнуться, пробормотал Башмачников.

– Что ты плетешь? – сердито прикрикнул на него Гуров. – Что еще за «прощай»? Сейчас вынесу тебя отсюда – врачи под боком, заштопают тебя, и будешь как новенький! Через неделю вместе водку пить будем.

– Не-е-ет, уже не получится… – замирающим голосом проговорил сержант. – Глории скажите… я все-таки из-за нее…

Голова его откинулась на бок, губы мелко задрожали, и лицо начало быстро наливаться синеватой бледностью. Гуров стиснул кулаки. Сейчас он уже ничем не мог помочь.

Над головой у Гурова что-то тихо щелкнуло. Он повернулся и увидел, что прямо на него с ножом в руке идет громила в черной рубашке. Его уродливое лицо было сейчас необыкновенно серьезно, как у хирурга, решившегося на сложнейшую операцию. «Откуда он взялся? – мелькнуло в голове у Гурова. – Хотя какая, в сущности, разница?» Рука его сама подхватила с земли пистолет и направила на громилу. Тот оскалил зубы и, зарычав, бросился на Гурова. Тот нажал на спусковой крючок. Сухо щелкнул боек. Магазин был пуст. Гуров метнулся противнику в ноги и опрокинул его на землю. Они покатились вниз по склону, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, пока не достигли самого дна.

Громила был сильнее. Подмяв под себя Гурова, он пытался достать его ножом. Вцепившись в его руку, Гуров сопротивлялся изо всех сил, но с каждой секундой их становилось все меньше. Совсем рядом он видел налитые кровью глаза и забрызганную слюной заячью губу. И еще он ощущал леденящий холод, исходивший от наточенного стального лезвия, неумолимо приближающегося к его лицу. Гуров напряг в нечеловеческом усилии все свое тело и с диким криком попытался сбросить с себя смертельную тяжесть. Разум его был отключен – работали только инстинкты.

Громила отвалился неожиданно легко, словно вялая тряпичная кукла. Тускло сверкнув, юркнул в траву отточенный нож. Гуров рывком сел и, тяжело дыша, уставился на неподвижное тело своего соперника. Он ничего не понимал.

– А вы вообще-то кто? – вдруг прозвучал над его головой сумрачный голос.

Гуров поднял глаза. Рядом, сжимая в руке тяжелый деревянный молоток, стоял хмурый Дудкин и недоверчиво разглядывал Гурова.