– И вы, значит, утверждаете, что кто-то очень умный привез на кладбище плиту с выбитым на ней именем Булавина, показал ее художнику, а потом уничтожил, чтобы скрыть следы? – спросил Гурова участковый Кружков, когда они вдвоем отправились на следующий день проверить кладбище.

Гуров хотел не только показать участковому то самое место, где некоторое время находилась пресловутая плита, но и повторно проверить, не обнаружится ли на кладбище еще что-нибудь имеющее отношение к делу.

Они забрались в глубь кладбища, выбрав по настоянию Гурова маршрут, начинавшийся от самых старых захоронений. Чтобы добраться отсюда до нужного места, пришлось бы потратить немало времени, но Гуров был уверен, что овчинка стоит выделки. Он надеялся, что при более тщательном осмотре удастся обнаружить и место, где собирались компания молодых хулиганов, так трагически закончивших свою недолгую жизнь. Кружков однако был в этом совсем не уверен, упирая на то, что кладбище очень большое.

– Что здесь и как, не все старожилы знают, – пытался переубедить он Гурова. – Некоторые места – это вообще белые пятна на карте нашей Родины. Я между прочим, старался за этими раздолбаями следить, да и то не получалось. Все равно, что иголку в стоге сена искать. И сейчас мы только зря время потеряем. Если конкретно посмотреть что...

Гуров все же был непреклонен. Строго говоря, требовать чего-либо от Кружкова он не мог. И тот был совершенно не обязан сопровождать Гурова. Но что-то удерживало участкового от решения избавиться от докучливого оперативника из Москвы. Причин своей терпеливости он не называл, но Гуров предполагал, что его самого постепенно увлекла эта странная история. Особенно после того, как Гуров рассказал ему о надгробном камне и о сходстве ночного гостя с постояльцем несчастной Петровны. Правда, оба эти факта воспринимались Кружковым с изрядной долей сомнения. Гурову пришлось приложить некоторые усилия, чтобы эти сомнения хоть немного поколебать.

– Спрашиваешь, кто такой умный придумал доставить сюда плиту? Если бы я это знал! Соображения, конечно, есть, но они слишком расплывчатые. Понимаешь, тут образовалась такая каверзная головоломка, в которой все сплелось – друзья, враги, жена и Виктор Дмитриевич Шигин из Петербурга. Я попал на это представление к самому концу и никак не могу разобраться, кто герой, а кто злодей. А разобраться нужно, потому что просто так через забор бутылки с бензином не швыряют, а гостей так просто не выставляют за ворота после того, как сами их собрали.

– Надеетесь, что я вам помогу разобраться? – вежливо отозвался Кружков. – Я ведь всего лишь участковый. У меня вот – район и пределы компетенции, сами понимаете. Взять хотя бы следствие по делу о наркотиках. Я выше Колядкина не прыгну, правильно? Мое дело вообще десятое, и так любой скажет. Если мой непосредственный начальник узнает, что я расследованиями занимаюсь, он мне яйца оторвет. Он этого страшно не любит.

– А что он любит?

Кружков пожал плечами.

– Да что и все. Чтобы порядок был. Отчетность чтобы... Чтобы подчиненные уважение оказывали. Ну и вообще.

– Ясно. Я начальник – ты дурак, короче. Что же, сделаем скидку на твоего начальника, Кружков. Я сильно докучать тебе не буду, но поскольку мои полномочия здесь достаточно ограниченны, все-таки я буду иногда тебя просить заглянуть куда-нибудь или задержать кого-нибудь. Нет, не представителя местной администрации и не предпринимателя Веревкина, не бойся! Но вот, например, Петровну допросить или ее жильца...

– Он же уехал! И мне на вокзале сообщили, что билет он брал, и сам он про это сказал при вас!

– В том-то и дело, что сам сказал, – покачал головой Гуров. – В том-то и дело. Не дает мне покоя эта личность, Кружков! Есть ощущение, что именно за ним я бегал той дождливой ночью. А если это так, то все его поведение предстает в очень мрачном свете. И соседство с покойным Костиком, и его личные дела здесь... Но ничего, надеюсь, в самое ближайшее время кое-что прояснится...

Он вдруг оборвал речь, замедлил шаги и прислушался. Кружков тоже принялся вертеть головой. Постепенно стало ясно, что где-то справа за гущей кустов и деревьев кто-то ходит.

– У вас тут часто экскурсии устраивают? – шепотом спросил Гуров.

Кружков помотал головой.

– Тут вообще мало кто бывает, – тоже шепотом ответил он. – До недавнего времени, кроме этой молодежной банды, практически никто и не заглядывал. Они всем охоту отбили. Ну, если только большая компания, вроде как у вас вот...

– Кто же в таком случае здесь гуляет, если парни отдали богу душу, а остальные отвыкли?

– Давайте посмотрим!

Они стали осторожно пробираться сквозь естественный частокол, образованный жесткими побегами орешника, шиповника и молодого клена. Удовольствия это доставляло немного. К тому же поднялся, как показалось Гурову, невероятный шум, и вскоре он призвал Кружкова остановиться. Сквозь мешанину ветвей и листьев они увидели освещенную солнцем аллею, по которой, лавируя между покосившимися оградками, вразвалку шагали два человека. Один был высокий и крупный, в широких, свежевыглаженных брюках и белой рубашке с засученными рукавами. Мясистое некрасивое лицо его выражало предельное самомнение и решимость. Чувствовалось, что этот человек привык полагаться во всем на собственные силы и брать на себя ответственность. Его сопровождал невысокий нервный субъект в сером костюмчике и клетчатой сине-белой рубахе. У него были серые, часто моргающие глаза и выражение постоянной озабоченности на лице.

– Иван Григорьевич! Давайте все-таки уточним! Ну что мы будем слоняться здесь среди комаров! Я ненавижу комаров – у меня на них аллергия! А если все зря?

– Что значит зря? – высокомерно рявкнул на него тот. – Что ты несешь, Плошкин? Когда это Иван Григорьевич Стуков делал что-нибудь зря?! Окстись! Веревкин дал мне задание – уточнить фронт работ, нарисовать примерную смету... Разумеется, это работа не одного дня и не для одного человека. Но я привык все видеть своими глазами. Поэтому мы таскаемся тут с тобой среди комаров. И ничего в этом страшного нет. Подумаешь, аллергия! Не война же!

– Но организационные вопросы еще совершенно не решены!.. – заныл Плошкин. – Еще неизвестно, понадобится ли ваша смета вообще...

– Дурак ты, Плошкин! – грубо сказал Стуков. – Организационные вопросы – вообще не наша забота. Организационные вопросы пускай Веревкин решает. А мы будем делом заниматься. Доставай блокнот – пиши! Доставай-доставай, чего вылупился?! Пиши – шестьдесят метров на северо-запад от грунтовой дороги...

Плошкин послушно вытянул из-за спины плоский черный кейс, который Гуров у него не сразу заметил, прислонил к ржавой оградке и щелкнул замками. Из кейса появился пухлый блокнот и толстая гелиевая ручка, которой Плошкин начал под руководством Стукова фиксировать какие-то ценные наблюдения, касающиеся топографии участка кладбища, на котором, собственно, они и находились.

– Пиши! – властно продолжал диктовать Стуков. – Семьдесят метров на юго-запад...

Он был настолько увлечен своим делом, что не заметил не только подкравшихся довольно близко милиционеров, но и еще кое-кого, кто, оказывается, поджидал его в кустах с другой стороны аллеи. Продолжая диктовать, Стуков, как мамонт, двинулся в заросли. Плошкин, одновременно черкая в блокноте, отмахиваясь от комаров и удерживая в руках кейс, бросился за ним. На какой-то момент они оба исчезли из виду. И тут же до Гурова донесся отчаянный крик боли, а следом еще выкрики – не совсем внятные, но Гурову показалось, что он разобрал слова: «Убирайтесь отсюда!»

Кружкову, судя по всему, послышалось то же самое, потому что они оба, не сговариваясь, разом бросились бежать туда, откуда неслись крики.

Впопыхах Кружков споткнулся о спрятавшийся в траве упавший крест – и сам неловко упал, растянувшись на узкой тропинке, соединявшей две аллеи. Гуров пришел ему на помощь и поставил на ноги, что далось Кружкову не без труда – он сильно ушиб о металлический крест колено.

– По-моему, это плохая примета! – пробормотал он, растирая ушибленное место. – Вообще, вся эта символика...

– На приметы обращать внимание, – назидательно заметил Гуров, – так ни на что другое времени не останется! Давай, шевелись, старлей! А то что-то тихо стало!

Действительно, крики стихли. Только где-то в стороне шуршали ветви, словно кто-то уходил в заросли. Потом совсем рядом снова послышался звук. Теперь он был похож на стон. Гуров поспешил туда. Кружков, морщась, захромал за ним следом.

Буквально в двух шагах они обнаружили свободное от деревьев место, старую могилу без опознавательных знаков, а на ней – обоих партнеров – Стукова с Плошкиным. Блокнот, кейс, еще какие-то бумаги – все валялось на земле в беспорядке. Громадный Стуков сидел на рыжем могильном холмике и с мрачным видом ощупывал наливающийся под правым глазом фингал. Приложили его крепко – вскоре глаз должен был полностью закрыться. Но еще сильнее досталось его приятелю. Растерзанный, с выбившейся из брюк рубашкой, Плошкин валялся в двух метрах от могилы без сознания. Его редкие волосы слиплись на макушке от крови.

– Вот так попали! На ровном месте, да мордой об асфальт! – ахнул Гуров, бросаясь к бездыханному телу. – Что здесь случилось?

– Суки какие-то! – продолжая прикрывать глаз, прогудел Стуков. – Вон туда побежали.

– Молодые? – недоверчиво спросил Кружков.

– А черт их знает! Я их и рассмотреть не успел. Только вышли, а один битой как мне даст!!! Я с катушек. Слышу только, Плошкин заорал. А эти ему в ответ – вон отсюда! Его тоже огрели будь здоров! И вообще они в масках были вроде...

– В масках?! – поразился Гуров. – Вы уверены?

Он уже убедился, что с Плошкиным все в относительном порядке – сердце билось ровно, и дыхание присутствовало. Но огрели его действительно будь здоров.

– Ни в чем я не уверен! – зло ответил Стуков. – Тебе бы по мозгам так шарахнули – я бы посмотрел, в чем бы ты тогда был уверен! Вот суки!

– Куда, говоришь, они побежали? – деловито спросил Кружков.

– Туда! – Стуков неопределенно махнул рукой.

Гуров решил сориентироваться самостоятельно. Шелест, показывавший направление, в котором двигались люди с битами, был еще слышен.

– Попробуем догнать! – предложил Гуров Кружкову. – Странное дело! Ты вроде сказал, что тут ходить некому, а здесь как в праздничный день на Красной площади!

Не дожидаясь участкового, Гуров побежал в глубь кладбища. Через некоторое время он понял, что слегка заблудился. К тому же пропал шум, на который он ориентировался. Пока раздосадованный Гуров выбирался на аллею, пока сообразил, куда двигаться, прошло некоторое время. Беглецы скрылись. Кружкова тоже не было видно. Гуров все-таки упрямо прошел вперед еще немного и вдруг оказался на открытом пространстве. Вокруг него был зеленый луг, над которым быстро бежали по небу белые облачка, а в отдалении темнел силуэт «замка».

Вдруг Гуров увидел, что по направлению к «замку» торопливо пробираются три мужские фигуры. Люди старались держаться поближе к границе кладбища, догадываясь, что на фоне деревьев они не будут бросаться в глаза. Желание не рисоваться ясно читалось во всем поведении троицы. Но, присмотревшись, Гуров испытал сильнейшее волнение – он был почти уверен, что узнал всех троих. Уж очень эти люди напоминали тех, с кем Гуров совсем недавно расстался, – Булавина, Водянкина и Ивана Сергеевича. Присягу, что это они, Гуров давать не стал бы, поскольку лиц не видел, но с глазу на глаз задал бы этим троим кое-какие вопросы.

Во-первых, его интересовало, что эта компания делала на кладбище, причем в самой его отдаленной части, во-вторых, не являлись ли они свидетелями недавнего происшествия, в-третьих... Действительно, представить себе известного художника и напыщенного искусствоведа в масках и с битами в руках было немыслимо, но совпадение получалось более чем странное. Гуров подумал и пустился вдогонку. Неизвестно, заметили его или нет, но подозрительная троица как будто ускорила шаги, а через некоторое время растворилась под сенью деревьев. Раздосадованный Гуров остановился и огляделся по сторонам. И тут произошло еще кое-что странное. В отдалении в глубине луга вдруг сверкнула на солнце короткая вспышка. Это была весьма характерная вспышка. Ошибиться было невозможно – так сверкнуть на солнце могла только оптика. Кто-то прятался в траве с биноклем. Выходит, за кладбищем наблюдал не только Гуров! И свое наблюдение при этом старался не афишировать.

– Хватай мешки, вокзал отходит! – озабоченно пробормотал себе под нос Гуров, поспешно отступая в кусты. – Денек сегодня выдался непростой. Кто первым встал, того и сапоги, а кто не успел, тот опоздал...

Он вытащил из кармана мобильник и набрал номер Кружкова.

– Старлей, я по-простому, без затей! – понизив голос заговорил он в трубку, когда участковый ответил на звонок. – Ты где сейчас находишься?

– Да вот этих в машину посадил, – объяснил Кружков. – Они возле дороги машину оставили. Ну, я их и проводил. Предлагал «скорую» вызвать, но они наотрез. И заявление на хулиганов писать не захотели. Я настаивать не стал, товарищ полковник.

– Это понятно, что ты не стал настаивать, – нетерпеливо сказал Гуров. – Я о другом. Не в службу, а в дружбу, старлей... Знаю, что не моя грядка, но дело важное, похоже... Ну, я тебе объяснял. Можешь воспользоваться их машиной?

Чуть помедлив, Кружков дипломатично ответил, что не понял. Однако по его тону Гуров догадался, что машину тот все-таки задержал.

– Пойми, старлей, это дело нельзя просто так бросать. Иначе, чует мое сердце, будут у нас еще трупы. Вокруг кладбища что-то такое затевается, узел закручивается туго-натуго. Вот тебе пример. Этих двоих покалечили. Я кое-кого тут сейчас видел. А на лугах кто-то с биноклем засел, наблюдает за кладбищем. Чуешь? Если я за ним сейчас пойду, он непременно меня заметит и смоется. А вот если ты на машине туда сгоняешь... Это к востоку среди лугов, представляешь, да? Просто спроси документы и уточни, что ему тут надо. Кстати, и для людей Веревкина это тоже проверка хорошая... Ну, сделаешь?

– Одну минуту, – бесстрастно сказал Кружков и, видимо, принялся совещаться с людьми Веревкина. Через несколько секунд он бросил в трубку: – Я свяжусь, товарищ полковник!

Связь прервалась. Однако вскоре Гуров увидел, как из-за кладбища выскочила черная машина и помчалась прямо через луг в том направлении, откуда мелькнул солнечный зайчик. Гуров с удовлетворением наблюдал, как машина, петляя среди кочек, приближается к заветному месту, и с еще большим удовлетворением увидел, как навстречу ей поднимается из травы человеческая фигура.

Таинственный наблюдатель не стал впадать в панику и суетиться. Поняв, что его раскрыли, он повел себя предельно спокойно, как абсолютно невинный человек, как отдыхающий, мирно прогуливающийся на природе. Машина подъехала к нему вплотную, и оттуда вылез Кружков. Откозыряв, он, видимо, попросил у незнакомца документы. Гуров очень жалел, что при нем самом не было бинокля. Ему очень хотелось видеть лицо этого человека. Но увы, лицо его мог видеть только Кружков. Похоже, ему удалось увидеть и документы. После короткого разговора участковый еще раз козырнул и снова залез в машину, а незнакомец повернулся и независимой походкой отправился куда-то. Через некоторое время фигура его растаяла в зелени полей и лугов. Машина вернулась обратно и снова скрылась за деревьями. Через некоторое время позвонил Кружков и сообщил, что дожидается Гурова на дороге.

– Этих я отпустил, – хмуро сообщил он. – Маленькому совсем плохо, Плошкин который, – тошнит его, башка кружится... Короче, отпустил – пускай к доктору едут, а то и правда, еще один труп прибавится.

Гуров не стал ничего спрашивать про человека с биноклем, терпеливо выждал, пока они с Кружковым не встретились. Не дожидаясь вопросов, тот сказал:

– Документы у того типа в порядке, и сам он спокоен, как будто так и надо. Хотя ведет себя подозрительно, конечно. Вы говорили про бинокль, но при нем ничего не было. Травинку грыз. Спрятал, наверное, когда нас заметил. А зовут его Щеглов Виктор Денисович, шестидесятого года рождения, прописан во Владимире.

Гуров поднял брови.

– Это точно, старлей?! Его действительно Щеглов зовут? Такой круглолицый, невозмутимый?

– Именно, – кивнул Кружков. – Это вы верно слово подобрали. Невозмутимый, это точно. Так на меня посмотрел – как будто я ему не представитель власти, а мальчишка, который в войну играет. Но на рожон не лез. Документы предъявил с первого требования. Только я вам так скажу, товарищ полковник, – бывает, что это даже больше настораживает, чем откровенное сопротивление. Не понравился он мне.

– Ну, он не девушка, чтобы нравится, – пожал плечами Гуров. – Но сам факт весьма показателен, старлей! Знаешь, кто этот Щеглов? Гость Булавина! Значит, не один я остался в городе, после того, как юбилей отпраздновали и всем нам сказали «до свидания». А ведь все собирались тут же разъехаться! Особенно Щеглов, который не местный и вообще сбоку припека, в чем он сам мне признавался. Это очень интересно!

– Да, любопытно, – вежливо согласился Кружков. – Только, если позволите, товарищ полковник, мне бы теперь в отдел хотелось вернуться. У меня там кое-какие дела...

– Намек понял! – засмеялся Гуров. – Последняя на сегодня просьба – по пути заглянем к Петровне. Убеди ее, чтобы она со мной поговорила. Она женщина с характером, а тебе, по-моему, доверяет. Если ты в мою пользу словечко замолвишь, она совсем по-другому отнесется.

– Нет проблем, товарищ полковник! – тут же согласился Кружков. – Зайдем обязательно. У нее, конечно, траур, но уделить минуту родной милиции она, думаю, не откажет.

По пути они молчали. У Гурова в голове одна за другой рождались самые невероятные версии о странных событиях, творящихся вокруг его нового родственника, но знакомить со своими мыслями Кружкова Гуров не стал. Не потому что не доверял, а потому что видел – участковому эта история точно кость в горле.

«У каждого свой предел компетентности, – решил Гуров. – Зачем участковому мои заморочки? Он, небось, ждет не дождется, когда беспокойный товарищ полковник отчалит в свою Москву!.. Слава богу, хоть в чем-то помогает!»

Петровна была дома. С траурным платком на голове она выглядела еще нелюдимее, чем обычно. Но Кружкова встретила уважительно. Согласилась побеседовать и с Гуровым. Убедившись, что взаимопонимание налажено, участковый еще раз сослался на неотложные дела и оставил Гурова с глазу на глаз со старухой. Гуров боялся, что вытягивать информацию из Петровны придется клещами, но она оказалась неожиданно откровенной. Возможно, пришла пора выговориться.

– Мне Константин никогда не нравился. Его моя сестра родила, покойная Клава, когда ей самой шестнадцать было. Непутевая она была, Клавка-то! Со школы – мужики, водка, гулянки... Вот и померла в тридцать, сожитель очередной убил из ревности. А Костика мне подбросили. Куда же еще? Она и до того все время ко мне обращалась. Да он и сам прибегал – пообедать или поспать. Дома-то ни еды не было, ни покоя. Сплошная пьянка да драки, да разврат – разве это ребенку нужно? Только надо сказать, сам он тоже не подарок был. Сызмальства у него эта тяга была – курить, хулиганить и сквернословить. Благодарности от него не дождешься. Плохо о покойнике так говорить, но сколько раз я сама хотела его в колонию отправить. Десять лет жизни он у меня отнял. Грубил, пропадал целыми днями неизвестно где, деньги из кошелька воровал. Да и пьяный приходил. Один раз вообще чуть меня не убил. Пришел – глаза красные, бешеные, за нож начал хвататься... Еле угомонился. Ну, да дело прошлое. Теперь вроде даже жалко. Заблудшая его душа!..

– А вот про своего постояльца расскажите, – попросил Гуров. – Он как у вас появился? Сколько жил, что делал? С племянником вашим общался ли?

– Насчет того, общался или нет, не скажу, – покачала головой Петровна. – По-моему, они даже не встретились ни разу. И про дела этого Виктора Дмитриевича ничего не знаю. Он все по округе бродил. Оденется, как грибник, сумочку возьмет и пошел. Как-то спросила – а где же, мол, грибы-то? Ну, вроде как в шутку. А он засмеялся и говорит – я не грибник, а вроде как исследователь. Памятники старины исследую. Кладбище у вас тут интересное...

– Кладбище? – насторожился Гуров. – А про художника Булавина ничего не говорил?

– Да вроде ничего, – пожала плечами женщина. – Да мне хоть и говори – у меня на художников память плохая! Ну, да я в его дела не совалась. Он себя тихо вел, уважительно и мне деньги сразу заплатил, хорошо заплатил, а для меня это главное. У меня пенсия небольшая.

– Так, а как он к вам попал?

– А тут такая история. Вдруг приходит ко мне человек. Ну, красавец! Артист просто! Костюмчик на нем такой – чистый принц Уэльский. Я аж обомлела. Кто такой, думаю? А он и говорит – привет, Петровна! Откуда, говорю, знаешь? А он мне – не узнаешь, что ли? Мы ведь соседями были! Я присмотрелась и ахнула. Точно! Жили они тут раньше через два двора. Пацаном он тут все бегал. Потом они переехали куда-то, и как-то забылось все. А тут вдруг появился! Ну, о себе так вскользь рассказал, больше о нашем житье расспрашивал. Засиживаться не стал, сослался, что спешит, что в командировке тут, дела... Ну и попросил – приедет, мол, товарищ, так нельзя ли поселить?.. Почему, говорю, нельзя? Для старых знакомых всегда пожалуйста! Ну он мне, Сашка, в подарок дорогущую коробку конфет дал. А куда мне конфеты? Я их не ем.

– Значит, красавец? – спросил Гуров. – Одет хорошо. Сашкой зовут. А фамилия?

– Фамилию не помню, – с сожалением сказала Петровна. – Старость. Забывать все стала. Сашка и Сашка. Хорошо хоть имя вспомнила, а то бы совсем неудобно получилось бы...

– Больше его не видели?

– Почему не видела? Приходил он сюда к своему дружку, к постояльцу моему, значит. Ночью прибегал. Вот когда дождь страшенный лил. Не побоялся, примчался в самый ливень. Что-то важное, наверное, случилось...

– В дождь? Он сюда приходил в ту самую ночь, когда лил сильный дождь?!

– Ну а я про что говорю? Приходил, ясное дело. Поговорили они, и Сашка ушел. Расстроенный он был. Так мне показалось.

– А где он все это время обитал, не знаете?

– Не скажу. Сама не интересовалась, и он не говорил. Он вообще о себе мало говорил, и все так шуточками. Я так понимаю, от меня он только одного хотел – чтобы я дружку его хату сдала.

– Вы как-то не слишком уважительно о них отзываетесь, – заметил Гуров. – Или мне только показалось?

– А за что мне их уважать? – поджала губы Петровна. – Уважение заслужить надо. А эти... Подозрительные они какие-то. Все по-тихому, все с оговорками... И чем занимаются, не говорят, и где живут, и вообще... А еще скажу вам одну вещь. После того, как съехал мой жилец, случилось происшествие. Это было когда вы последний раз приходили и с ним тут разговаривали. А в эту же ночь под самое утро, перед рассветом показалось мне, что во двор ко мне человек залез. Я после всего, как чумная, была. Лекарств напилась. То ли спала, то ли в полудреме. Но будто лазил по двору кто-то. Чего-то он у сарая шуровал. Я вышла, зашумела, милицией пригрозила да мужиков пообещалась позвать. Не было у меня никаких мужиков. С перепугу это я сказала. Но он вроде тоже напугался, ушел. Пока не возвращался. Хотя кто знает, может, померещилось это мне от переживаний...

– У сарая, говорите? – Гуров поднялся. – А давайте, посмотрим, что там у вас!..

Хозяйка повела его на двор. Гуров внимательно обследовал сарай и обнаружил под стрехой нечто вроде естественного тайника, в котором что-то лежало. Гуров запустил руку поглубже и вытащил туго свернутый пакет. Пакет был тяжелым и имел слабый запах оружейного масла. Присвистнув, Гуров быстро оглянулся, словно за спиной у него кто-то подсматривал.

– А сюрпризы-то только начинаются! – пробормотал он себе под нос.