Как бы в компенсацию за треволнения и неприятности прошедшей ночи погода на следующий день установилась великолепная. Утром небо расчистилось, выглянуло жаркое солнце, запели птицы, и только легкий ветер и лужи на асфальте напоминали о ночной буре. «Замок» тоже зажил обычной жизнью, с поправкой, разумеется, на ожидающееся торжество. К некоторому недоумению Гурова и вопреки намерениям Водянкина, про ночное происшествие уже ночью знали все обитатели «замка». Узнали о нем и супруги Булавины. Но на этот раз обошлось без скорой. Более того, художник сразу же нашел Гурова и с пристрастием и любопытством расспросил его про все подробности. Он не поленился заглянуть в отведенные Гурову покои и убедиться, что окно действительно выбито, что ваза погибла, а в стене осталась приличная вмятина от стального шарика размером с голубиное яйцо.

– А ведь он основательно попортил бы вам анатомию, попади эта хреновина вам в лоб! – с непонятным восторгом объявил он Гурову, закончив осмотр. – Но с какой силой пущен снаряд! Это достойно восхищения! С такого расстояния и...

– Да, сноровка налицо, – согласился Гуров. – Сноровка и какое-то приспособление для метания.

– Думаете? – сразу загорелся Булавин. – Гм, это очень похоже на правду. Именно, приспособление. Например, праща, не так ли? Как у героев эпоса.

– Про эпос ничего не знаю. Да и на героя он не был похож. Улепетывал во все лопатки.

– М-да, пожалуй, в этой ситуации героем проявили себя вы, – согласился Булавин. – Хотя, конечно, чтобы защитить такую замечательную женщину, как ваша жена, не жаль и расстаться с жизнью, не правда ли?

– Не задумывался об этом, – почесал в затылке Гуров. – Кажется, Марии ничего не угрожало... Мне думается, что этот человек хотел что-то украсть. У вас тут много заманчивых вещей. Территория большая, а охраны практически нет. Наверное, у вас часто поворовывают?

– Не задавался таким вопросом, – надменно бросил Булавин. – Серьезного ничего до сих пор не было. Но я знаю, кто это! Это опять они!

– Они? – простодушно спросил Гуров. – Кто они?

– Я знаю – кто! – мстительно объявил Булавин. – Завтра я пригласил сюда очень влиятельных людей. Если уж их слово ничего не значит в этом городе, то я не знаю... Я поставлю перед ними вопрос ребром.

Действительно, когда назавтра в сопровождении телохранителей в замок прибыли почетные гости – мэр, прокурор города и заместитель мэра по культуре, – хозяин воспользовался своим привилегированным положением юбиляра на всю катушку. Он даже не слишком разводил дипломатию. Терпеливо выслушав поздравления и намеки местных властителей о вероятном сотрудничестве (мэр явно рассчитывал на добрые отношения и связи Булавина в столицах), художник разразился проникновенной речью, которая больше напоминала лекцию по истории и искусству. Булавин начал с Древней Греции и Рима, припомнив кстати пращу, из которой саданули ночью по окну его дома, довольно подробно изложил тысячелетнюю историю Руси, плавно перейдя к сегодняшнему моменту, который он без обиняков назвал варварским. Имен он не называл, но по всему выходило, что именно почтенные гости способствуют расцвету варварства. В итоге Булавин не просил, а требовал принять все меры к бесстыдным застройщикам, в противном случае обещая использовать именно те связи, на которые мэр Глинска так надеялся. Гости быстро скисли и поскучнели несмотря на великолепие стола и присутствие за этим столом двух красивейших женщин, из которых одна была вообще знаменитой актрисой. Не то чтобы они испугались, но на их уровне не было принято выслушивать столь откровенные речи. Но Булавин тоже был далеко не прост и мало интересовался чувствами провинциальных начальников. Он заявил, что если старое кладбище не оставят в покое, он пойдет на прием к самому президенту.

Упоминание президента окончательно доконало мэра. Посидев для приличия еще с полчаса и отпустив несколько деревянных комплиментов женщинам, он сослался на неотложные дела и откланялся. Вслед за ним потянулись его зам и чуть позже прокурор. После их ухода атмосфера, как ни странно, не разрядилась. Булавин был явно недоволен. Супруга Ирина посматривала на него с жалостью и беспокойством, видимо, опасаясь за здоровье мужа. Красавчик Волин почему-то тоже сильно нервничал. Владик налегал на водку высокой очистки. И только вмешательство Щеглова спасло праздник. Он совершенно неожиданно взял на себя роль тамады и повел дело таким образом, что напряжение в обществе быстро спало. Гости подняли бокалы раз, другой, начали произносить тосты, шутить и смеяться. Щекотливая тема о застройщиках отошла на второй план. Заговорили в основном о заслугах юбиляра на стезе искусства, о живописи, о красоте; плавно перешли на комплименты дамам, причем Владик будто проснулся и совершенно неожиданно для всех попросил у Марии Строевой автограф, заявив прямодушно, что в его родном городе все «сдохнут от зависти». Эта наивная выходка окончательно всех развеселила. Все выпили еще и расслабились. Ночное происшествие вспоминалось теперь исключительно в юмористическом ключе, а застройщиков, покушающихся на кладбищенские земли, Булавин торжественно пообещал самих всех тут и закопать. Несмотря на мрачность клятвы она уже не могла никому испортить настроения. Одним словом, праздник в конечном счете удался. Гуров заметил, что главную роль в этом сыграл скромный и малозаметный в обычное время Щеглов, и, поразмыслив, пришел к выводу, что человек этот далеко не так прост, как это казалось на первый взгляд. Была в нем большая внутренняя сила и незаурядный запас оптимизма. И еще Гурову показалось, что спасать положение – дело для Щеглова привычное. «Уж не профессиональный ли тамада? – подумал он про себя с улыбкой. – Может быть, Булавин его сюда специально и пригласил, зная тяжесть своего характера? Для поднятия, так сказать, настроения?»

Дело потихоньку шло к вечеру. Лучи клонящегося к западу солнца уже не перебирались через высокую ограду, и по двору протянулись длинные черные тени. Было тепло. Освеженный ночным ливнем сад благоухал. Настроение у всех было приподнятое, и как-то так, само собой вышло, что компания вдруг решила выбраться на прогулку. Учитывая высокое качество напитков и припомнив завет Крячко, Гуров позволил себе на этот раз хорошенько расслабиться. В голове у него слегка шумело, и точно сказать, кому принадлежала идея насчет прогулки, он не мог. Но совсем скоро этот вопрос заинтересовал его в большой степени.

Сначала вся компания прогулялась по саду в странной надежде обнаружить еще какие-нибудь следы ночного происшествия. Ничего, разумеется, найти не удалось, кроме насыщенной влагой земли и до блеска отмытых деревьев. Тогда все отправились за ворота и обошли вокруг дома. Снова искали следы злоумышленника, но уже не так активно, а, скорее, дурачась. И уже потом кто-то подал идею сходить посмотреть на кладбище – из-за чего, мол, весь сыр-бор разгорелся.

Гурову показалось, что это не самая удачная мысль. Владик, которому хотелось еще выпить, тоже был против. Женщины и Щеглов держались индифферентно. Но вот сам хозяин, его друг Водянкин и красавчик Волин идеей загорелись. Естественно, последнее слово осталось за юбиляром. Решили, что далеко заходить не будут, хотя Булавин заявил, что давно мечтает облазить кладбище вдоль и поперек. Он утверждал, что столь живописных уголков и столь глубоко философских пейзажей, как на этом кладбище, нет нигде в мире. Только недостаток времени не дает заняться ему изучением этого мира вплотную, но он хочет исправить это прямо сейчас. Жена Ирина рассудительно заметила, что кладбище никуда убежать не может, а лазить по нему вдоль и поперек после дождя – значит вредить здоровью. На это красавчик Волин ответил, что все кладбище им, конечно, не обойти, да и смысла в этом нет, а можно пройтись только по ближайшим аллеям, которые заросли еще не так сильно, посмотреть на могилы, а если ничего интересно не обнаружится, то просто вернуться домой – и все.

Пошли дальше, естественным образом разделившись на группы. Впереди Булавин с женой и Водянкиным. Тут же рядом с ними вертелся Волин. Во второй группе шли Гуров с Марией и Щеглов. А позади в полном унынии плелся Владик, который сильно хотел выпить и совсем не хотел на кладбище. Он с тоской оглядывался на дом и что-то все время бормотал себе под нос.

Водянкин и Булавин с большим энтузиазмом взялись за осмотр могил. Едва попав на печальные аллеи, они принялись читать одну за другой надписи на камнях, сопровождая чтение комментариями, которые были понятны только им двоим. Гуров был несколько удивлен таким интересом художника к столь печальной теме. Его старинный приятель Водянкин тоже буквально пришел в раж и бегал от могилы к могиле, как мальчишка. Волосы у него растрепались, на лбу выступила испарина, но он пребывал в отличном настроении и читал эпитафии на камнях с огромным увлечением. Всем остальным это хождение по кладбищу надоело очень быстро. Действительно, под ногами было еще сыровато, среди неухоженных зарослей царила духота, да и могилы особого интереса не вызывали. Если кто-то и рассчитывал на что-то необычное, то довольно быстро понял свою ошибку. Поняли ее, в конце концов, и Булавин с Водянкиным. Неожиданно они остановились, посмотрели друг на друга и как-то особенно рассмеялись.

– Два старых дурака! – сказал Водянкин. – Ребенку ясно, что кавалерийским наскоком тут ничего не решишь.

– Сам первый поперся! – сказал ему на это Булавин. – Терпенья нет!

– А сам-то?

– Вы о чем? – подозрительно спросила Ирина. – Что-то я вас не понимаю.

– А тебе, дорогая, и не нужно ничего понимать, – со смехом сказал ей Булавин. – Красивые женщины созданы Богом на радость мужчине, воину и философу! И понимать женщина должна только эту простую истину!

– Какое-то дремучее Средневековье! – шутливо пожаловалась Ирина Марии, как единственной женщине в компании. – Мой супруг исповедует принципы домостроя. И я, современная продвинутая женщина, должна подчиняться! Иногда я чувствую себя так, будто живу в гареме султана!

– Жаль только, я не чувствую себя султаном! – со смехом отозвался Булавин. – А интересно было бы почувствовать. Для начала было бы достаточно трех жен...

– Послушай, Эраст! – сказал ему Водянкин. – Все-таки здесь не место для подобных разговоров. Думаю, нам лучше уйти. Все равно сейчас это бессмысленно. Мы должны как следует подготовиться. А пока предлагаю вернуться и продолжить торжество.

– Поддерживаю! – со вздохом сказал Булавин. – В самом деле, вы еще не все видели, как я гарцую на арабском скакуне. Нужно восполнить этот пробел. Прекрасная Мария, позвольте предложить вам руку, раз уж ваш супруг вас бросил... Может быть, в какой-то степени я и почувствую себя тогда султаном? Ха-ха!..

Гурову не слишком понравилась эта шутка, однако прочим она показалась вполне уместной, и даже Мария рассмеялась в ответ. Поэтому Гуров постарался спрятать свое недовольство подальше. Его не то чтобы мучила ревность, но захотелось напомнить юбиляру, что Мария приходится ему родственницей. Но потом Гуров устыдился собственного недовольства. «Фу, мальчишество какое! – подумал он, хмурясь. – Это все спиртное, не иначе... Кажется, я слишком налегал сегодня на крепкие напитки. Неудобно...»

Он упустил тот момент, когда у хозяина снова поменялась установка. Вдруг он раздумал идти домой и потянулся в соседнюю аллею. Кажется, Волин предложил вернуться другим маршрутом – для разнообразия.

По тесной аллее трудно было идти под руку. Художник отпустил женщин и пошел за Волиным и Водянкиным, рассеянно отводя в сторону сыроватые ветви старых деревьев. Втроем они намного опередили остальных, шагавших за ними не слишком охотно – сказывались усталость и разочарование от прогулки.

Вдруг впереди из-за кустов донеслось восклицание, в котором Гуров уловил оттенки растерянности и даже ужаса. Обеспокоенный, он ускорил шаг и, прорвавшись через зеленые насаждения, присоединился к мужчинам, которые стояли над щербатым могильным камнем, криво лежащем на холмике бурой земли и засыпанном сухими ветками и сорванными листьями. Все трое выглядели так, будто внезапное потрясение лишило их способности двигаться и говорить. Позади всех стоял красавчик Волин. Сейчас его лицо ничего не выражало, кроме туповатого недоумения. Он обернулся в сторону Гурова и развел руками.

Ближе к могильному камню стоял Водянкин. Резвившийся совсем недавно, как мальчишка, сейчас он был напуган и озадачен. Румянец сошел с его круглых щек, и теперь в глаза особенно бросалось то, что кожа на его лице дряблая и пористая, в мелких красноватых узелках. Он будто мгновенно состарился лет на десять. Но все это было еще цветочками по сравнению с тем, что представлял из себя виновник торжества. В первую секунду Гуров испугался, что случилась беда.

Булавин был бледен как полотно. Черты его холеного лица заострились. Привычное выражение высокомерия будто сдуло ветром. Трясущейся рукой он указывал куда-то вниз и что-то едва слышно шептал. Губы его прыгали. Казалось, он вот-вот рухнет прямо на источенный временем камень.

Гуров подхватил его под руку.

– Что с вами? – спросил он. – Вам плохо?

Одновременно он бросил беглый взгляд туда, куда указывал дрожащий палец художника. Ничего особенно он как будто не увидел. На присыпанной землей ноздреватой поверхности камня проступали неясные буквы и цифры.

«Что там такого написано, чтобы от этого в обморок падать? – с раздражением подумал Гуров. – Ох уж мне эти чувствительные артистические натуры! Хлопот с ними не оберешься!»

– Это знамение! – потрясенно вымолвил наконец Булавин. – Это тайный призыв, который еще предстоит разгадать!

Обессиленный, он повис на руках у Гурова. Художник оказался довольно-таки тяжелым, и Гуров подумал, что нести его до дома будет непросто. А нести, видимо, придется, решил он – на старике лица нет.

В этот момент подошли остальные. Ирина сразу же вцепилась мертвой хваткой в мужа, полезла в его внутренний карман, вытащила флакончик с лекарством.

– Ну-ка, быстренько! – тревожно-заботливым голосом скомандовала она. – Выпей это немедленно. И успокойся. Что тебя так взволновало? Я знала, что напрасно мы сюда пошли. Что тут такое? Как же вы допустили, чтобы Эраст Леопольдович так волновался?!

Негодующий вопрос был обращен почему-то к одному Гурову. Он смущенно пожал плечами.

– Но...

Женщина уже не слушала его. Заботливо поддерживая мужа, она повела его в сторону, даже не обратив внимания на могилу у своих ног. Теперь сдержанно загалдели все, обступив супругов. Кто-то спрашивал Булавина, как он себя чувствует, кто-то интересовался, что случилось. Водянкин тоже бросился к другу. Гуров вдруг заметил, что остался возле могильного камня в одиночестве. Полковник покачал головой. История представлялась ему более чем странной.

– Какого черта? – пробормотал он и присел возле камня.

Надгробие казалось чудовищно древним. Источенное временем, оно вдобавок было присыпано влажной землей и сорванными с деревьев ветками. Из-под мусора проступали неясные полустершиеся письмена, тем не менее, складывающиеся во вполне определенное и узнаваемое имя.

– Эраст... Леопольдович... гм... Булавин... – не веря своим глазам, прочел Гуров. – Нет, в самом деле, Эраст Леопольдович Булавин. Тысяча восемьсот... Ну, дальше неразборчиво... Хотя и без того в яблочко. Цифры здесь как бы и не существенны. Так сказать, подставить требуемое... Действительно, находка на любителя. Ничего себе! Что называется, попали на ровном месте, да мордой об асфальт!

Он огляделся по сторонам. Вся компания уже скрылась за деревьями. Про Гурова забыли. Все хотели поскорее доставить хозяина домой, чтобы оказать необходимую помощь. Юбилей, судя по всему, заканчивался крайне неудачно. Неизвестно было, насколько велико потрясение, которое испытал художник, и удастся ли обойтись без очередного вызова «скорой помощи». Конечно, логически рассуждая, не стоило придавать значения какому-то замшелому камню, найденному среди заброшенных могил, но, с другой стороны, кроме логики, существовала еще и психология, которая плохо законам логики подчинялась. В душе Гуров был согласен, что увидеть надгробие со своим именем и фамилией – не самый приятный сюрприз.

– Однако совпадение! – пробормотал он себе под нос, осторожно стряхивая пальцами земляную пыль с нечетких высеченных в камне букв. – Совпадение... Совпадение...

Гуров не любил совпадений. Он испытывал к ним чувство, очень похожее на то, которое испытываешь к неприятному человеку. В его арсенале даже существовала поговорка о том, что, как правило, совпадения тщательно готовятся. Это было, несомненно, преувеличением, но зерно истины в этом утверждении все-таки присутствовало. Во всяком случае, совпадения не удивляли Гурова, а настраивали на здоровый скептицизм, что, собственно, произошло и теперь, когда он остался один на один с мрачным куском серого камня.

Гуров еще раз посмотрел по сторонам. Да, ночная непогода здесь здорово поработала. И тропинка, и могильный холм были усыпаны сбитыми листьями, мусором и ветками. Однако, хорошенько присмотревшись, Гуров отметил странную особенность. Ветер словно намеренно бесновался именно там, где лежал роковой могильный камень. Метрах в десяти особенных признаков разгула стихий почему-то уже не наблюдалось. Точнее, они постепенно сходили на нет. Впечатление было такое, будто ветер сгреб в одно место весь мусор с ближайших могил и с дорожки. Невольно Гурову пришла на память старая-старая детская шутка – жестокая, но пользовавшаяся большой популярностью в свое время. Приличных размеров камень присыпали песком или сухими листьями, чтобы образовалась симпатичная горка, которую так и хочется пнуть ногой. Счастливец, которому предоставлялось такое право, в лучшем случае отделывался ушибом, а иногда даже ломал большой палец на ноге, к удовольствию приятелей и просто зевак. То, что наблюдал сейчас Гуров, чем-то очень напоминало тот замаскированный камень из далекого детства. Слишком нарочитой выглядела картина ночного разгула непогоды. И слишком выборочной она была. С первого взгляда это не слишком бросалось в глаза, но чем тщательнее Гуров осматривал место, тем яснее ему становилось, что с камнем что-то не так. Его как будто намеренно хотели замаскировать. И даже не сам камень, а то пространство, которое его окружало.

Увлекшись, Гуров принялся аккуратно разгребать нанесенный вокруг могильного холмика мусор, постепенно расширяя радиус своих изысканий, и вдруг совершенно отчетливо понял, что в существующем на аллее беспорядке ничуть не виноват ветер. Весь этот растительный хлам стаскала на дорожку и на могильный камень человеческая рука. И более того, по следам, оставшимся на влажной земле и на траве под деревьями можно было сделать однозначный вывод: древний камень с полустершимися письменами приволокли в это место совсем недавно. Скорее всего, именно этой ночью и приволокли.

Это открытие поразило Гурова. В величайшем волнении он вернулся к камню и еще раз прочел высеченную на нем надпись. Ошибки быть не могло – она слово в слово повторяла имя художника. Рассмотреть, однако, во всех подробностях ее Гуров уже не мог – над кладбищем постепенно опускались сумерки. Тогда он решил, пока еще светло, попытаться отыскать место, откуда приволокли камень.

След на траве привел его через заросли на соседнюю аллею, которая была гораздо шире и просторнее. Сквозь ветви можно было различить даже пустое пространство за кладбищем. По этой аллее и в самом деле можно было вернуться к «замку». Получилось бы даже удобнее – не нужно было бы шагатья гуськом среди мокрых кустов и покосившихся оградок. По этой аллее можно было бы даже проехать на машине. И только Гуров подумал об этом, как увидел на земле отчетливый след протектора. Кто-то совсем недавно сюда приезжал!

Охваченный лихорадкой поиска, Гуров опустился на колени и принялся осматривать всю аллею, сантиметр за сантиметром. Вскоре он сделал потрясающее открытие. Судя по следам, оставшимся на сырой земле, этой ночью здесь произошло следующее – кто-то въехал на кладбище на машине и сгрузил здесь нечто тяжелое, а именно могильный камень. Затем камень волоком был доставлен на соседнюю аллею и водружен там на могильный холмик. Затем притащившие этот камень люди постарались максимально уничтожить следы своей работы, забросав путь, которым следовали, ветками, землей и листьями. Им явно не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался, откуда появился камень. Особым усердием при этом они не отличались, но Гуров их понимал – обычные люди не склонны изучать следы и глубоко копать. Видимо, были важны эффект внезапности и сам факт присутствия камня на кладбище. Ну в самом деле, кому придет в голову, будто старое замшелое надгробие появилось здесь совсем недавно и вовсе не неестественным путем? Слишком невероятно, чтобы такая мысль могла прийти кому-то в голову с ходу.

– Итак! – негромко произнес Гуров, выпрямляясь. – Что мы имеем?

Но ответить самому себе на этот важный вопрос он не успел, потому что качнулись ветви, и из темнеющих зарослей вдруг выступила знакомая плотная фигура. Выступила и замерла на мгновение, точно от неожиданности.

– Ага! Значит, вы здесь? – после секундного замешательства произнес Щеглов. – А я, это... Вас и ищу. Вас там потеряли.

Он разговаривал с Гуровым, а сам оглядывался по сторонам так озабоченно, будто ожидал увидеть на аллее еще кого-то.

«Черт, а почему он на самом деле вернулся? – мелькнуло в голове у Гурова. – Даже Мария не спохватилась. А он вернулся. Такая предупредительность, или здесь что-то другое?»

– Как Булавин, в порядке? – спросил Гуров вслух, делая вид, что пропустил мимо ушей объяснение Щеглова. – Старик был порядком напуган. Как вы думаете, что могло его так напугать?

– Затрудняюсь сказать, – вежливо ответил Щеглов. – Вы же были рядом. Я думал у вас спросить. Сам-то он ничего сейчас не говорит. Замкнулся, серый весь... Боюсь, опять придется вызывать врача. Значит, вы не знаете, что тут случилось?

– Да, собственно, ничего, по-моему, не случилось, – пожал плечами Гуров. – Он что-то прочел на могильной плите, что-то ему такое померещилось... Какое-то знамение. Может быть, слегка перебрал, утомился. Погода неустойчивая. Много ли надо пожилому человеку? Вы-то, наверное, знаете, склонен он к таким ситуациям? Вы же его друг...

Гуров сделал еще одну попытку понять, кем является этот не слишком откровенный человек. Но из очередной попытки ничего не вышло.

– Действительно, в его возрасте нужно быть посдержаннее, – согласился Щеглов и тут же добавил: – Но вы ошибаетесь. Я никак не могу назвать себя другом Эраста Леопольдовича. Пожалуй, мы вообще едва знакомы. Тут, знаете, получился настоящий анекдот. Я был проездом в столице, ждал одного человека и зашел на выставку картин. Не помню даже, как она называлась. Посмотрел, не понравилось, покритиковал вслух – ну, просто высказал свое мнение, не сдержался, понимаете? А тут Эраст Леопольдович собственной персоной! Я-то его не знал, ну, и, как оказалось, сказал что-то не то про его картину. Он довольно резко мне ответил. Я стал спорить. Ну, разговорились, и, знаете, он почему-то почувствовал ко мне симпатию. Пригласил к себе в гости. Возможно, намеревался переубедить. А у меня как раз выдалась свободная неделя. Я подумал, почему бы и нет? Лестно все-таки – такой художник! Вот и все мое знакомство с Булавиным. Так что знаю я о нем совсем немного... А вы-то сами читали, что там такое на могильной плите?

– Не успел, – соврал Гуров. – Мне показалось, что кто-то здесь ходит. Я пошел посмотреть. А тут вы. Спасибо за заботу. Обо мне много лет уже никто не беспокоился. Вы – первый, – шутливо добавил Гуров.

– Да, собственно, мне показалось странным, что вы вдруг остались, – заметил Щеглов. – Я подумал, может, с вами что-то случилось? Ну так что, вы никого здесь не обнаружили? Может быть, тогда пойдем в резиденцию?

– Пройдем здесь! – показал Гуров на широкую аллею. – Здесь и в самом деле гораздо удобнее. Нужно же было продираться сквозь джунгли! И вообще, честно говоря, не понимаю тяги господина Булавина к этому печальному месту. Во всяком случае, в день торжества можно было бы обойтись без посещения кладбища, как мне кажется.

Щеглов в ответ только пожал плечами. Сейчас он не был расположен разговаривать и, идя рядом с Гуровым, то и дело оглядывался, словно высматривая что-то по краям аллеи. Однако увидеть что-либо становилось все труднее – сгущались сумерки. Гурову показалось довольно подозрительным, что Щеглов больше ничего не говорит о происшествии. Читал ли он сам, что написано на могильной плите? Должен был. Но почему он в таком случае молчит? Гуров все явственнее ощущал, что рядом с ним происходят странные и совсем не заурядные события, что совсем близко лежит какая-то тайна. Интуиция не могла его обмануть. В голове у него промелькнули эпизоды, слишком необычные для обыденной размеренной жизни, в которой не существует загадок и опасностей, – черный внедорожник, едва не разбивший их всмятку, зловещая тень в струях дождя, серый камень на кладбище с жутковатой надписью... Сейчас Гуров начинал отчетливо понимать, что надпись эта появилась здесь не случайно. Теория вероятности вряд ли допустила бы такое совпадение, да и сам Гуров уже полностью отказался верить в какие-либо совпадения.

Постепенно вычертилась мысленная схема: некто доставил на кладбище камень с высеченным на нем именем Булавина, доставил намеренно, в надежде, что художник увидит его и испугается. Вряд ли подобный сюрприз делался, чтобы повеселить юбиляра. Нет, именно привести в ужас, потрясти, выбить из колеи. А это уже не просто шутка, это попахивает Уголовным кодексом. Разумеется, если удастся доказать умысел. Будь Гуров при исполнении... Впрочем, в Глинске тоже есть милиция. Нужно подсказать Булавину – пусть обратится. Правда, он не слишком любезно обошелся накануне с прокурором, но, в любом случае, местные власти не станут портить отношений со всемирно известным живописцем – себе дороже. А Булавину нужно пресечь эти вылазки в самом начале. Бог знает, что еще придумают неизвестные шутники.

Но кто мог это сделать? Гуров привычно очертил в уме круг подозреваемых. Круг не мог получиться большим, поскольку знакомство Гурова с Булавиным и вообще с подробностями его жизни было пока что воистину шапочным. Но кое-какие подозрения напрашивались сами собой.

Во-первых, строительная компания. Булавин противостоит их планам, а строительные компании очень этого не любят. Зато они очень любят большие деньги. И устроить какую-нибудь милую штучку в виде могильного камня или ночного злоумышленника с пращой для них – пара пустяков.

Затем наследники. Гуров отлично знал, что вокруг каждого состоятельного человека всегда таятся наследники. Некоторые терпеливо ждут своего часа, некоторые стараются приблизить момент, но, в общем, все они заранее считают имущество этого человека своим и ради него готовы на любые безумства. Особенно к этому склонны молодые жены. У Булавина такая имелась.

И наконец, кто-то пока неизвестный. Некая серая личность, имеющая свои виды. Что это за виды, Гуров знать не мог, но учитывать их следовало. Очень возможно, что существует человек, желающий навредить Булавину. Это могли быть месть, зависть, что-то еще... У ярких людей всегда масса врагов. Хуже всего, что никакой информацией на этот счет Гуров не располагал и располагать не мог.

«Ладно, как только Булавин почувствует себя лучше, попробую с ним серьезно поговорить, – подумал Гуров. – Пусть напишет заявление в милицию. Там быстро определят, откуда взялся на кладбище этот монолит. И пусть хорошенько присмотрится к своему окружению. А нам с Марией, пожалуй, пора домой. Хорошенького, как говорится, понемножку!»

Он посмотрел на своего спутника. Щеглов шел необычно сосредоточенный, серьезный. До самого «замка» он не проронил ни слова.