Если кто-нибудь бы спросил меня, каким прилагательным охарактеризовал бы я эту зиму, то наверно самое правильное будет — спокойная.

Снег выпал только к концу первой недели декабря, пришла небольшая оттепель. Этой недели хватило нам для выработки расписания, которого придерживались потом всю зиму.

С утра зарядка, в тренажерном зале. Я всех туда гонял, чтобы не засиживались. А то еды стало больше, физической работы — меньше. Вот и опасался я что заплывем жиром окончательно. После завтрака, если позволяла погода, то тренировки с оружием и без, на эвакуацию, стрельбу, формирование строя. Постепенно начали выдавать копья. Сначала мужикам, потом и девушек наших вооружили. Копье было классическое, с листовидным наконечником. Древко было модерновое, под наши потребности. Во-первых, оно скручивалось из двух кусков, чуть больше метра каждый. Знаю, что не так крепко, но копья пока играли вспомогательную роль, а в нормальном состоянии сильно мешали ходить по лесу. И так вон арбалет еще полутораметровый таскать, а копье за два метра получилось. Для скрутки использовали длинные деревянные гайки. Этой самой гайкой копье можно было упереть в щит, там было специальное отверстие. Получалась, если вставить другой конец копья в землю, небольшая фаланга из торчащих на метр-полтора копий.

Дед сказал, что такая защита ни о чем, и нормальные воины всегда прорвутся. Решили проверить. Копья собрали без наконечников, взяли специальные деревянные учебные болты для самострелов, на штыки самострелов надели деревянные чехлы. Установили все это втроем с бабами, а остальные нас пытались атаковать. Ну наверно да, подготовленные воины пройдут. Но тоже не просто так, с потерями. Посудите сами, с низу вверх торчит копье. Его конечно можно подрубить, но тебя при этом могут пристрелить, или ткнуть штыком. Можно его обойти, протиснуться сквозь строй, он редкий, и попытаться выйти к щиту. Но отодвинуть копье сложно, мешает хитро сделанный паз в щите, пройдешь в плотную к щиту — опять штык, да и размахнуться особо негде. Но самое веселое, при должной расстановке копий, щитов, угле наклона, можно просто тупо отойти с арбалетом, причем щиты с копьями стоять останутся. И пока враг будет пытаться разобрать противопехотный «еж», его пристрелят обойдет — тоже самое. Мы так прикололись один раз, секретно переделали копья и крепления к щиту с Агной и Зоряной, они в команде обороны играли, за меня. Дед с Кукшей и Ледой с имитаторами гоповарварских щитов круглыми ломанулись на наш строй, мы отошли. Дед застрял на уровне линии щитов, Кукша обошел справа, и получил тупым болтом в живот. Леда слева пошла, ее «подняли на штыки». Потом посовещались, всем переделали копья и щиты.

Про стрелковую подготовку я даже не говорю. У нас даже самые мелкие уже знали несколько способов атаки. Оборона дома отрабатывалась в непогоду, путем занятия различных люков в крыше. Попадали все достойно, лишний раз не стреляли, экономили стрелы. Если в начале, когда я только сюда попал, да организовал учения, мы рассчитывали отбиться максимум от четырех человек, и то исподтишка, то теперь в строю мы могли отбить атаку восьми — десяти человек. Если, конечно, выбирали сами место для боя, да Веселина нас прикрывала.

После занятий по военной подготовке шли хозяйственные дела, до обеда. Покормить кроликов, убрать в доме, приготовить поесть, покидать сена лосям. Они на ночь продолжали приходить вдвоем в сарай, а по утру гуляли по лесу. Васька к себе редко кого подпускал, только Смеяна смело терлась около двух гигантских туш по вечерам. Вообще, лось жил у нас как тот кот, который гуляет сам по себе. Вы, мол, двуногие конечно сено носите, кормите, чешите, соль давайте, но у меня свои дела. Машка более домашняя была. Только вот продолжала хромать. Васька бережно мордой иногда помогал ей ходить, подталкивал. У наших баб прям слезы от такой лосинной любви наворачивались.

Потом по расписанию шел обед, потом — дела строительные и ремесленные. Доделывали мебель, улучшали жилье, строили и перестраивали станки, делали новые паровики по старой технологии. Решил сделать еще два, на приводы станков, и один запасной котел. Больше труб, которые достались нам от остановки, у меня не было. Станки все также были деревянные, но мы избавились от ременных передач, переводили все на шестеренки и валы. Доделали рельсы вдоль всей промзоны, теперь могли перемещать паровики по всем производствам.

Технологии мы совершенствовали постоянно. Переделали все ткацкое производство, теперь барышни наши только контролировали процесс. Даже сам ткацкий стан у нас обзавелся еще двумя братьями-близнецами, паровым приводом, да длинными тягами для проталкивания челнока. Шума меньше, толку больше. Нить тянулась сама, разве что выварка иголок и получение спирта осталось на прежнем уровне, печки только стали более ровными, кирпичными, да трубы приобрели нормальные. Ну это не считая разных блоков, рычагов, винтов, и прочий мелкой механизации, которая позволяла удобнее и быстрее перемещать иголки, банки, баки, дрова. Теперь всеми процессами для производства ткани занимались бабы, дед только спирт выгонял, со скипидаром и смолой. И то обленился, гад, мелких припахивал.

Мы детей к ремеслу все активно подключали. Зима, делать нечего, обучали их основам механики нашей, процессов технологических. Они и сами стремились, все интересней чем дома сидеть. Мелкие в прошлую зиму были квелые, и это было понятно. Когда сидишь возле печки, в темноте при тусклом свете лучины, и стараешься не шевелится, чтобы драгоценное тепло не уходило, тут не до плясок. А теперь дома теплые, пол теплый, окна свет дают, да взрослые веселые ходят, тоже хочется активности. Из-за мелких у нас появились защитные очки. По первой самых маленьких мы ставили полировать стекла, тряпками. Даже сделали им небольшие ручные машинки для этого. Когда достигли нормальной прозрачности, для работ с химией сделали очки в тряпичной оправе, это в довесок к защитным повязкам для рта и носа. К технике безопасности я относился очень серьезно, на грани паранойи.

После ремесла, вся деревня шла на занятия. Учились писать и считать. Дело не шло. Тут просто не было таких задач, которые требовали больших навыков, чем у них есть, особенно у взрослых. Дети просто не соображали, даже Кукша, зачем эти сложности. Литературы нет, книжек нет, да даже надписей на магазинах нет. Пришлось возбуждать интерес старым, проверенным способом. Сделать игры.

На фанерке сделал аналог «Монополии». Не прокатило, не поняли зачем вообще это надо, покупать да продавать предприятия. Да и предприятий они не видели, и о праве собственности имели мало представления. Пришлось переделывать игру под окружающий мир. Теперь фигурки ходил по полянам, собирали ягоды, грибы, дрова, им противостояли дикие звери, враги, нападали другие фигурки. Понравилось, втянулись, даже дед с невестками. Поэтому первые цифры, которые выучило все село, были от одного до шести, сколько на кубике было. Добавил еще один кубик — дело пошло веселее. Усложнял игру, вводил новые карточки событий, новые ситуации и ветвления игрового поля. Один раз отказался быть ведущим, дел было полно. На занятия следующего дня пришли все, играть было интересно, а вот считать и писать не умели. Ликвидировали потихоньку и этот пробел в знаниях.

Игра развивалась в трех направлениях. Первое — это для самых маленьких, просто бросать, ходить, считать клетки, ресурсы, там был минимум информации на игровых карточках, ю да и то все больше в картинках. Вторая была общая для всех, там ходили по лесу, деревням, городам, торговали, менялись, боролись с врагами и зверьем, все путем бросания кубика. Тут уже карточек событий было очень много, это разнообразило игру.

Третья была самая сложная. Это была военно-экономическая стратегия. Играли в основном мыс Кукшей. Я за искусственный интеллект, он в роли князя. Тут уже были и разные войска, и отдельное поле для боя. Очень похожа игра была на помесь «Героев Меча и Магии», «Цивилизации», «Panzer General» из моего времени. Только в ней было больше экономики, разнообразия ландшафтов, объектов для строительства и развития военных юнитов. Сложная игра получилась, но Кукша проникся. Карты собирал я, из шестиугольников с нарисованными горами, реками, лесами, полянами, оврагами. Для этого даже пришлось изобрести книгопечатание, ну или «фанеропечатание», кому как больше нравится. Дед вырезал штампы из дерева, обмакивали их в разные краски, отпечатывали на шестиугольниках. Фигурки войск делали сами, в том числе во время ремесла.

С игрой я угадал. Особенно с последней. Начали мы с простой карты, где-то десять на десять шестиугольников. Причем эта же карта была полем боя. Дат Кукше выбрать три фигурки войск, себе взял три, да и пошли ходить-сражаться. Тут кубиков не было, только очки движения для каждой фигуры в зависимости от ландшафта. Кубики кидали только имитируя случайные события.

После пяти проигранных раундов пацан впал в депрессию. Оставил его на один день подумать. Зоряна сказал, что он чуть не всю ночь при светильнике двигал сам фигурки, пытался найти нужную тактику.

Второй наш заход прошел лучше, один раз он выиграл, а один — свел в ничью. Причем времени то заняло очень много, пацан скакал от меня по горам и лесам, прятался, окапывался, атаковал и оборонялся. Я начал вводить элементы экономики. Продовольствие для войск свело на нет его попытки убегать от меня бесконечно. Необходимость обороны столицы-деревни привязало его к месту, введение возможности сбора и подготовки дружины удлинило игру, попытки его «зерг-раша» проваливались о развитые мною крепкие стены и более лучшее оружие. Постепенно Кукша начал достойно строить свою деревню, заселять народ, готовить дружину, формировать патрули и заставы. Втянулся, осознал наконец-то в игре, что не все в этом мире решается путем махания заточенными железками.

Самым маленьким сделали еще кубики, машинки-трактора, элементы крыш, столбов, колонн, маленьких человечков. Местный вариант ЛЕГО. Им нравилось, нам тоже. Особенно у Новожеи получались красивые домики, а иногда так прям дворцы. Тоже насыщали их игры разными кузницами, ткацкими станочками, надписями. Пусть учатся да привыкают. Под это дело деду, который с умилением смотрел за тем, как его внуки строят свою деревню на полу, присел на уши по поводу бумаги. Тот только покивал, учиться на фанере было неудобно. Да и сказки всякие, песни его, технические записи, тоже делать надо было.

Раз в неделю мы после завтрака шли к Рудному болоту, забирали кирпичи и руду. Это было обычно в среду. Как раз хватало времени два дня надавать новой информации на занятиях, дать на среду домашнее задание, а потом в три дня разбираться, как справились. Справлялись по-разному. Счет шел лучше, письмо — никак. Сделали фанерную азбуку, нарисовали букв, Веселина сделала узнаваемые картинки. Дело пошло веселее. Начали дополнять Азбуку слогами, словами, предложениями. Стало значительно лучше.

Воскресенье оставалось выходным днем, ремеслом не занимались, посвящали время себе. Мы в играли в настольные игры, если позволяла погода, устраивали вылазки на лыжах. Изучали окрестности, подкармливали птиц. Даже соли оставили лосям, нашли утоптанную поляну, Кукша заявил что это лоси вытоптали, там и оставили. Это было для местных в новинку, но зима в этот раз была лютая, а сохранить свой лес со всей живностью хотелось всем. Вот и тратили продовольствие на птичек да зверюшек. Девушки наши сшили нам маскхалаты белые зимние, в них и ходили. Сами они по выходным вышивали себе наряды, украшения, браслеты какие-то. Преобразились, одним словом.

Мучающая меня проблема полового характера решилась. Вечером, после отбоя, без стука ко мне зашла Зоряна. Да так и осталась на ночь. Мы вообще сблизились все, в новом, многоквартирном доме. А с Зоряной еще и общались больше всех. Вот так у меня в постели оказалась названная родственница. После первого раза она бегала по деревне, как на крыльях. Остальные девушки тое радовались за нее, но с некоторой грустинкой. Мужиков у нас не хватало. Дед же был мрачен.

Пришлось выяснять отношения, под рюмку водки. Выясняли у меня дома, я наготовил еды да позвал деда. Вроде как сватался, получается.

— Ты это Сергей, — официально начал дед, обычно Серегой называл — так, позабавиться решил?

— Буревой, ты меня не первый день знаешь. Похож я на того, кто просто позабавиться решил? Ты же много на свете пожил, знаешь, что с возрастом страсти невообразимой ждать уже не приходится, — дед нехотя кивнул, — тепло душевное тянет. Любовь наша с Зоряной пусть и не пылкая, как та печь у горна, но осознанная, зрелая. Такая долго приходит, да не уходит потом…

Я не кривил душой. Мы действительно чувствовали связь. Я краснел от ее прикосновений, ласкового голоса, она тоже. Мы даже пару раз чуть не начали уже отношения, но все нам что-то мешало. То заботы, то дела, какая тут личная жизнь. А теперь, когда все наладилось, захотелось большего. Захотелось быть вместе. Мы уже не подростки, могли себе позволить подольше друг к другу присматриваться, да потерпеть. Шекспировских страстей не было, да нам и не надо. А вот тепло, которое появлялось на душе, когда мы были вместе, хотелось продлить как можно дольше. И лучше — навсегда.

— Она родственница тебе, названная, даже не знаю как теперь быть, — дед оставался в плохом настроении, — да и дети ее, Кукша, Смеяна, Влас, как они к тебе отнесутся?

— Буревой, родственница она мне не кровная, это не препятствие, сам знаешь, — дед кивнул, — а детям я отцом уже не буду. Отчимом да спутником добрым Зоряне, да. А отец их Первуша так и останется, на всю жизнь. Не по своей воле он покинул семью, но жизнь то продолжается…

— Жизнь продолжается, — дед повторил за мной, — это верно. Я не то, чтобы против. Просто как теперь мы жить-то вместе будем? У тебя своя семья появится, ты ей время уделять будешь больше. Остальных забросишь… Они тебя все любят, как родного. А тут такое… Да и Кукша Первушу очень любил, как он отнесется неизвестно…

— Вы все для меня — родные, и это не изменится. И отношение мое к другим девушкам и детям не поменяется. То тебе мое слово. А чтобы недомолвок не было, да обид разных, давай я с Кукшей поговорю. А потом, если он как старший мужик в Первушиной семье добро даст, свадьбу сыграем, да и со всеми обговорим изменения в нашем роду.

— Ну разве что так, — лицо деда чуть просветлело, — давай тогда, решай дела с Кукшей, потом еще поговорим. По результату.

С Кукшей мы вышли на лыжах через два дня. С собой никого не брали, вдвоем. Только дед нас провожал взглядом, да Зоряна обеспокоенно посмотрела вслед. На лыжах дошли до Перунова поля, к могиле его отца.

— Кукша, — начал я, — ты уже муж взрослый, видел в жизни разное. И плохое, — я лыжной палкой указал на надгробие, — и хорошее.

Пацан подобрался весь, сосредоточился, и кивнул. Он молчал, слушал что я дальше скажу.

— Сам знаешь, в нашем мире одному трудно. Всегда хочется, чтобы рядом человек был, — я с трудом находил слова, ситуация для меня была очень непривычная, — человек, о котором заботиться хочется, тепло свое дарить, да защищать. Ты уже взрослый, жених считай. Сам это понимаешь.

Кукша опять кивнул.

— И не мы выбираем, кто тем человеком будет, а жизнь сама решает. И не в силах мы на тот выбор повлиять.

Кукша стоял, смотрел на надгробие. Кажется, до него начало доходить к чему я веду.

— Мы с мамой твоей полюбили друг друга, — я решил не тянуть вола за известное место, — так жизнь распорядилась. И не в силах мы на это повлиять, как бы не старались.

Кукша скривился, но молчал. Что-то про себя думал.

— Ты взрослый уже, мужик, вот я и хочу твоего дозволения спросить. Как ты скажешь, так мы с ней и сделаем. Разрешишь — свадьбу сыграем. Запретишь — станем и дальше жить порознь. Жить, да мучиться…

Кукша стоял молча. Легкий ветерок поднимал поземку по полю. Идол Перуна стоял со снежной шапкой на голове.

— Ты мне вместо отца теперь будешь? — спросил Кукша после долгого раздумья.

— Нет, вместо отца мне тебе не стать, да и не хочу я того. Первуша твой отец. И им навсегда останется. Он тебя вырастил, он тебя на ноги поставил, он за вас жизнью своей пожертвовал. Ему за это низкий поклон, да вечная моя благодарность.

Я действительно поклонился до земли. Если бы не три брата, что здесь покоились, если бы они не дали время остальным разбежаться, может, и я бы сгинул после попадания сюда. За это им вечная память.

— Я лишь с Зоряной рядом быть хочу, и в горести, и в радости. Вы мне, все вы, родные стали, я к вам как к братьям, сестрам да детям своим отношусь. И это никогда не изменится. И отца тебе подменять не буду, как и память о нем, да братьях его, в дальний угол задвигать.

— В том поклясться сможешь? На боге нашем? — Кукша ткнул в идола, — Он ведь покровитель твой…

— Да чем хочешь поклянусь, у меня помыслов нечистых нет, — а достал нож, вытер его об снег, да и разрезал себе ладонь.

Кровью умыл идола, повторил слова, произнесенные ранее, добавив только про клятву. Перевязал руку, посмотрел на пацана. Того вроде как отпустило. Он посмотрел на меня взглядом новым, со стальным блеском в глубине. Я такого раньше у него не видел.

— Если клятву нарушишь, или мать обидишь, пощады не жди, — тихим, но твердым, стальным голосом произнес Кукша. Взрослеет пацан.

— Договорились, — в тон ему кратко и по делу ответил я.

— Тогда сделайте все по-людски, да добро пожаловать в семью, — пацан протянул мне руку. Сам!

Я пожал ее, да и обнял парня, по-братски. Тот окончательно расслабился. Постояли еще у могилы. Первуша начал собираться домой, я чуть задержался.

— Спите, мужики, спокойно. За ваших я горой стоять буду. В обиду никого не дам. А Зоряну твою, Первуша, обещаю сделать счастливой. Кукшу, Власа, Смеяну на ноги поставлю. В том вам мое слово. И простите, если что не так, — сказал я, счищая снег в надгробия.

Порывом ветра с идола сняло шапку снега. Но ветер был теплый, ласковый. Опять мистика какая-то. Будем считать, что это знак. Вон и Кукша стоит, уже даже улыбается.

В деревне собрали совет, позвали всех. Мы с Зоряной объявили об изменении статуса. Кукша, как старший в семье, подтвердил наше решение. Дед, как старший в роду, закрепил его своим авторитетом. Остальные восприняли новость нормально, даже радостно. Только Смеяна со своей детской непосредственностью спросила:

— Тебя теперь папкой называть?

— Не, называй как раньше, Сергеем. Мне привычней, — улыбнулся я.

Начались обсуждения свадьбы. Когда играть, как играть, какие обряды использовать. Я рассказал про ЗАГС, они — про время специальное в году, когда такого рода события справлять надо. Моя идея понравилась больше, особенно жениху и невесте, все не до осени ждать. Решили справить свадьбу, как только невесту нарядят. Жених планировал быть в парадном камуфляже. То есть без фанерных доспехов, и выстиранном.

Неделя ушла на подготовку, в начале февраля сыграли свадьбу. Устроили пир, опять пели песни. Дед отошел от своих переживаний, Кукша тоже сидел довольный. Зоряна светилась, была счастлива. А Кукше этого было достаточно. А может, свою роль сыграло то, что мы нарядные перед пиром сходили с Зоряной на могилу к Первуше, там оставили ветки еловые, красивые, да вместе уже поклялись друг другу быть всегда вместе.

Свадьба вызвала переезды по нашему дому. Я перебрался к Зоряне, дед с Кукшей переехали ко мне домой. У Зоряны остались только Влас и Смеяна, в соседней с нашей спальней комнате. Кровать перенесли мою двуспальную тоже. Вроде надо было бы по уму Зоряну к себе забрать, но в моей второй комнате еще была мастерская. Мне нормально, а детям спать негде. Поэтому отдали дом мужиками. Дед был доволен, что все повернулось к лучшему да без обид взаимных. Кукша радовался, что ему целый дом выдали. Тут это вроде как признание его самостоятельности и совершеннолетия.

Вот так и проходила зима. За исключение двух моментов. Один, как водится, плохой, а второй хороший. Плохой наступил в конце февраля.

Зима эта, как я уже говорил, была лютая. Морозы были частые, снега было не много. Буревой сказал, что и урожай может быть не очень, не хватит влаги земле. Мы даже хотели трактором на поле снег по лесу собрать, да и раскидать. Как раз собирали бульдозерный нож для этого.

Но плохо было не только нам. Лес тоже страдал. Деревья звенели от холода, птиц было не видно, то ли замерзли, то ли просто попрятались. Машка с Васькой жались к деревне, и не уходили далеко. И даже кору только пару раз удалось погрызть, остальное время она примороженная была.

И зима при этом еще не собиралась уходить. Скоро март, а признаков потепления не наблюдалось. Мне, правда, как городскому жителю, да еще и в теплом доме, на это было плевать. Ну холодно и холодно, что тут поделаешь. А вот дед ходил обеспокоенный. И не зря. Во время небольшой оттепели, во время которой температура так и не поднялась выше нуля, в деревне раздался истошный крик:

— Волки!!!

Я даже не понял кто кричал, и почему сначала. У меня был процесс первой экспериментальной плавки в микроскопической домне. Ее сделал из жаропрочных кирпичей, что остались после горнов. А дед сообразил быстро. Выскочил на улицу, в одном камуфляже, без зимней одежды. Я рванул за ним. Мы опыт с домной проводили в кузнице, там пол каменный, и тепло, потому и раздевались.

Мимо нас пронеслись лоси в направлении сарая, Машка забилась в глубину, Васька встал в угрожающую позу. За лосями пронеслась Смеяна. Мы посмотрели в лес. По снегу перемещались серые пятна. Их было много. Казалось, везде, куда ни кинь взгляд шевелится серый комок. Но самое страшное, по лесу бежал Обеслав. И серые комки быстро к нему приближались. Почему пацан не надел лыжи, непонятно. Поэтому он проваливался в снегу, поскальзывался на обледенелых корнях корней, вставал, и бежал дальше.

Я остолбенел. Оружие было в доме, до него еще бежать надо. Дед нашелся быстрее, он прыгнул в кузницу, схватил охапку тонких веток, которые слуэили для розжига, макнул их в деготь, поджег и бросился с самодельным факелом к Обеславу.

Я схватил слегу, что стояла у входа, и тоже бросился за дедом. Только бы успеть, только бы дать пацану время. Обеслав опять поскользнулся, в руках он что-то держал, и не выпускал.

— Бросая все! Бросаа-а-а-й! — я орал как ненормальный.

— Буревой! Сергей!! Обеслаааа-а-аав!!! — истошные крики неслись из деревни нам в спину.

Обеслав опять упал, попытался встать. К нему прыгнул небольшой серый комок. Пацан махнул зажатым в руках предметом. Арбалет! Вот что он в руках держал! Арбалет! Раздался истошный визг, серый комок, который нападал на него отскочил, прихрамывая. Пацан не смог встать, лег и выстрелил! Еще один визг! Стая остановилась, движение к пацану прекратилось, они медленно перемещались полукругом вокруг Обеслава. Мы еще подбегали к нему, когда чуть не снеся мне ухо, мимо что-то просвистело. Большой серый волк, сделавший пару шагов к Обеславу, упал замертво. Нас поддерживали огнем со стороны деревни.

Мы успели. Почти. Пацан выпустил еще стрелу, судорожно начал вращать ручку, одновременно пытаясь выбраться из ямы, в которую попал. Не смог спиной, повернулся, и выпрыгнул. К нему прыгнул ближайший волк. Обеслав выбрался из ямы, но волк успел схватить его за ногу. Пацан вывернулся, закричал, и ударил волка штыком. Тот отскочил, поскуливая. Подбежали мы. Дед бросил горящие палки в направлении стаи. Вонь от дегтя и огонь отпугнули волков, но не на долго. Нам впритык хватило времени, чтобы схватить пацана за руки и потащить в сторону деревни.

— Прии-и-игнии-и-ите-е-сь! — протяжно донеслось от деревни.

Я схватил пацана, бросил арбалет, и перекатом вместе с ним ушел влево, ближе к кузнице. Дед бежал уже сам, в другую сторону, к лосям. Он орал и останавливался, отвлекал внимание на себя. Вновь свист пролетевшей стрелы. Еще один волк зарылся в снег. Я втащил Обеслава в ткацкую мастерскую, и запер ее за собой. Дед семенил в сторону лосей. Волки увидели пропажи добычи, то есть меня и Обеслава, и обратились к деду. Я побежал между сдвоенных стен., с пацаном на руках. У последней стены забрался на чердак с мелким, как смог я сам не понял, перебежал по крыше веранды к дому, и спустился.

— Все внутри? — я тяжело дышал.

— Сыночек мой родной, как ты, что они… — Агна бросилась в Обеславу.

У пацана была в крови нога, в районе берца. Но крови вроде было немного, может мех закрыл кровотечение. Я начал лихорадочно стягивать с мелкого обувь. Рана была неглубокая, но противная, волк протянул зубами, сдирая кожу. Крови на самом деле было много, но вся она стекла в ботинок.

— Водой кипяченной рану промойте. Дайте выпить самогона. Тряпку перед повязкой прокипятите. Самогоном — смажьте края, — я быстро и отрывисто раздавал указания.

— Дед там остался, — холодно, отчужденно констатировала Леда.

— Где? Как? Почему? — я рванул на улицу.

Зоярна, жена моя, меня задержала. Сунула в руки арбалет, копье собранное, сказала:

— Веслеина на чердаке.

Я понял, кто нас прикрывал. Бросился с арбалетом на верх, копье бросил, оно только мешает, взлетел на чердак.

Веселина сидела напротив открытого люка, облокотив на край свой снайперский арбалет. По другим люкам, вдоль всей крыши бегали остальные дети. Рядом с Веселиной стоял Влас. Мелкий деловито, спокойно, тараторил:

— Большой, серый, левей кривой сосны, готовится прыгать…

Фьють! Стрела сорвалась с арбалета. Веселина деловито крутила ручку, Влас продолжал бубнить:

— Мелкий, три метра левее кузницы, идет вдоль стены, сейчас скроется…

Фьютьт! Опять вставить насадку, крутить ручку, подача стрелы, Влас дает направление:

— Пока не спеши, спокойно, они пока просто ходят.

— Дед палкой отбивается! — закричала Смеяна с другого конца чердака.

Я бросился к ее окну, на ходу пытаясь взвести арбалет. Краем глаза увидел, как на чердак забрались Зоряна и Леда, с арбалетами и сумкой со стрелами.

— За мной! — я скомандовал девушкам, и побежал к Смеяне, — где Кукша?

— На себя внимание от деда отвлекает, в последнем подъезде, — подъезд это вход в наш многоквартирный дом.

Картина из люка Смеяны была следующая. Дед успел добежать до сарая с лосями, пробовал закрыть дверь. Но та не шла из-за навалившегося снега. Теперь дед и Васька, кто копытами, а кто бревном, отбивались от наседающих волков в полуоткрытом сарае. Кукша периодически открывал дверь подъезда, выскакивал, кричал, пытался привлечь внимание. Часть стаи действительно отвлекалась на него, остальные ходили возле лосинного сарая. Надо дать деду время отбиться от волков, и закрыть ворота сарая.

— Все, кто с арбалетами, за мной! — я побежал к торцевому люку, который выходил прямиком на стену лосинного сарая.

— Так, Веселина с Власом, займи позицию тут, отстреливай всех, кто сунется к деду. Остальные, легли вот тут, тут, тут. Надо деду дать проход домой, или дать ему закрыть сарай. Валите всех!

Начался наш первый бой. Дед понял нашу задумку, когда при очередном замахе на волка тот получил стрелу в горло, и упал. Остальные волки прыснули в сторону, но тут же развернулись опять атаковать деда.

— Буревой, закрывай сарай!!! — я орал из люка, выставившись наполовину на улицу, — Кукша, я иду!

Я полез вниз под треньканье арбалетов, и редкие визги волков, в которых попали. Спустился, Кукша стоял с белым лицом, прошептал сквозь зубы:

— Пропадет дед…

— Не паникуй, рано! Где щиты, копья, арбалеты? Твои и дедовы?

Все стояла в специальной нише у входа. Похватали щиты и копья, арбалеты за спину, стрелы с собой. Я скомандовал:

— Строем, вдвоем, лицом на восток, идем приставными, впритык к стене. Копья по боевому, пошли!

Мы вывалились из избы, встали быстро впритык к стене. Тут нас не могли прикрыть стрелки с крыши. Блин! Сейчас всех загублю! Но тут просвистела стрела от ткацкой мастерской. В люке мелькнуло лицо Агны. Живем!

— Пошли! — мы медленно начали продвигаться к лосинному сараю, Агна выстрелила еще раз, подранила еще одного волчару.

Между домами и лосинным сараем волков не было. Пошли приставными, боком к деду.

— Стрелки, беглый! По всем! — эта команда вообще-то у нас была командой последнего шанса. Если мы переходили на беглый, значит враг близко, и целится уже некогда.

С крыши зашелестели стрелы. Волки падали, но вставали, некоторых даже относило от попаданий, это усиленный арбалет Веселины так работал. На площади от сарая до жилья стоял визг. Мы продвигались под прикрытием стрел. От двери, из которой мы вышли, послышалось рычание, глухой звук, визг. Агна опять попала. Мы почти добрались до сарая, волков уже не было, и рванули вперед, держа щиты на правой руке.

Добежали, встали в дверном проеме, закрыв деда и лося, вставили копья в держатели, установили стену из двух щитов, и водрузили сверху арбалеты. Стая продолжала кружиться. Но все меньше волков было на ногах, еще меньше атаковали нас. Вот один из последних прыгнул в сторону сарая. Получил стрелу с чердака, приняли его на штык, добили. Вот резкий звук снайперского арбалета, и еще один волк упал. Вот сразу три стрелы воткнулись в бок еще одного волка, тот захромал, четвертая, угодившая в шею, успокоила его навсегда. Кукша начал отстрел из своего арбалета, я присоединился. В голове крутилась мысль: «Почему же они не уходят!??».

Бой еще продолжался. У Веселины кончились снайперские стрелы, она перешла на обычный арбалет. У нас с Кукшей осталось по магазину на брата. Начинало вечереть…

Но вот подранок заскулил возле крольчатника, и затих. Двое подволлакивающих ноги перед сараем получили по стреле от меня и стрелка с чердака, и тоже затихли. Скулящий щенок тоже получил стрелу под дых. Над полем боя воцарилась гробовая тишина.

Все вышли из домов. В сумерках ходили по окровавленному полю, собирали стрелы. У людей был шок. Надо было как-то их подстегнуть, вывести из этого состояния.

— Так, Кукша, Буревой, возьмите арбалеты, пойдите к тому месту, где Обеслав отстреливался, соберите туши волков. Зоряна, Леда, Агна, вы тут, потрошите туши, пока они не замерзли. Потроха сложите вот сюда, туши потом дед на мех пустит. Веселина, Влас! На чердак, прикрывайте мам. Смеяна, проверь Обеслава, мы сейчас придем. Возьми Растимира, Предвоя, Новожею с собой. Добруш, Олесь! На чердак, пройдитесь вдоль него, во все люки заглядывайте, может кто из серых еще тут бродит. Я пойду проверю вдоль деревни, по периметру.

Все немного начали приходить в себя, мои приказы, отданные в деловом ключе, внесли порядок в начинавшуюся суету. Сам я присел на крыльцо подъезда. Мне было страшно. Из-за какой-то стаи волков мы могли потерять Обеслава, да и всю деревню. О! Еще одних жителей забыл проверить! Я направился к лосинному сараю.

Васька облизывал Машку, тоже успокаивал. Я подошел, положил ему руку на горб. Тот вздрогнул, но атаковать не стал, посмотрел только на меня внимательно, вроде как оценивал. Кивнул потом головой, и вернулся к своей беременной подруге.

Последствия нападения устраняли до глубокой ночи. Больше волков, к нашему удовольствию, не было. Дед с Кукшей вернулись, волоча на себе четыре туши, принялись помогать разделывать. Волки были худые, очень худые. По совместному мнению, именно голод толкнул их на нападение на наш поселок. Кукша рассказал, почему они не ушли. От запаха крови, по его словам, у животины рвало крышу, и жажда наживы застилала глаза. Кроме как о ней, больше они думать ни о чем не могли.

Тридцать три волка. Именно столько пришло в нашу деревню. Причем большинство из них — щенки разного возраста. Больших, крупных особей было всего две. Самца убила Веселина, еще на поляне, где тот пытался разорвать Обеслава. Самка полегла чуть позже, когда гналась за нами. Если честно, то кровавая бойня, в которую превратилась наша битва, вызывала только отвращение. Народ радовался спасению от стаи опасных животных, я же думал над тем, какую силу имеет голод. Если я правильно понял, и вспомнил из предыдущей жизни, то два крупных животных — это альфа-самец и альфа-самка, вожак и предводительница стаи. А остальные их дети с мужьями и женами. Да, природа у них такая, да они бы нас разорвали, как Тузик грелку, и не поморщились. Но в итоге именно мы положили всю стаю. Вожаки подвели под монастырь детей, внуков, всю большую волчью семью. И все из-за голода, толкнувшего их на такой непривычный способ добычи пропитания. И самое противное, что даже если бы они на нас не напали, то все равно бы погибли. Только не от стрел, а от голода. Другие животные ушли глубоко в леса от холода и голода, промерзшая, обледеневшая земля не давала грызунам пробиться к своим запасам, кора затвердела, ветки тоже, нечего есть стало в зимнем лесу. Кукша видел в лесу зимой мало следов кабанов, оленей, зайцев. Даже стойбище диких лосей, не наших Машки и Васьки, а других, куда-то переместилось, оставленная соль так и осталась лежать.

— Как Обеслав? — спросил я у супруги, заходя в свой новый дом, — рана заживет?

— Да, Сережа, мы замотали ее тканью кипяченной, кровь больше не течет, — моя новоявленная супруга стояла с белым лицом посреди «детской» комнаты, Власа и Смеяну она уже уложила. Мелкие от полученных переживаний вырубились практически сразу.

— Иди ко мне, — я притянул Зорю, как я ее ласково называл, к себе, — ну успокойся, все хорошо, мы их всех убили…

Я гладил жену, нашептывал успокаивающе ей на ухо, целовал лицо, глаза. У самого де было опустошение на душе, вымотался за день морально и физически.

— Страшно было, особенно когда вы с Кукшей к деду пошли, — супруга сильней прижалась ко мне, прячась от опасностей окружающего мира на моей груди, — мы думали, не совладаете вы.

— Тренировались сколько, бегали к ухоронке, а про такую опасность забыли совсем, — я грустно хмыкнул, — надо теперь еще и от зверья защиту придумывать.

— Да что ту придумаешь, — просопела Зоря снизу, — голод животину на такое толкает, что и в голову не придет…

— Тоже верно, — я погладил ее по голове, — ладно, пошли спать. Тяжелый день выдался… Это еще хорошо, что они ночью не пришли… Или плохо, мы бы их с утра бы перестреляли…

Мы отправились к нашей постели.

Утром устроили разбор полетов. Главным вопросом было то, зачем Обеслав вообще поперся в лес один.

— Да я пострелять хотел, потренироваться, тут места-то не было, вот и пришлось на поляну идти, — начал оправдываться малой, — только разложился, смотрю, шевелится что-то… Я за деревом спрятался, начал наблюдать. Разведка, как вы учили. Понял, что это волки, пошел сторожко к деревне. Да на беду сучок хрустнул под ногами, они меня заметили. Я от них начал убегать, а тут и вы подоспели…

— Нога как твоя, покажи, — тот со стоном развернул повязку, прилипшая к ней кровь причиняла боль.

— Смотри, Буревой, нога опухла, — я указал на толстую лодыжку.

— Это огневица, — дед помрачнел, — такую можно и не вылечить.

— Огневица? Воспаление, что ли? Вы чем вообще лечите такое?

Маленькая дискуссия о лекарственных травах привела к одному выводу. Ничем. Только водой протирают, да остужают тело, когда температура попрет. А она попрет, вон лицо какое красное у пацана. Потрогал лоб — горячий.

— Ладно, давай так. Там сейчас у него микробы, ну те, которые пищу портят, да болезни приносят, они через дырку в ноге в тело проникли, да жрут его, — пацан побелел, — надо микробов тех убить. Организм его и сам их убьет, в принципе, надо ему только помочь. Силы дать. Агна! Кролика зарубите, бульон сварите посильнее, кормите его с ложечки. Ромашка у тебя еще осталась, Буревой? Вот, она антисептик, ну, отрава для микробов, мы потому ей зубыи чистим. Бинты, повязки эти в отваре ромашки выварите. Дальше, спирт, самогонку твою, тоже тащи. Температуру чем обычно снимаете? Ива? Отвар из коры? Ее тоже сюда. Нет, так надерите, все лучше будет. А теперь, Зоря, принеси мой рюкзак яркий. Посмотрим, что там за лекарства…

Народ засуетился. Все разбежались, кроме Смеяны, она помогала братику развязать повязку. В принесенном рюкзаке нашлось жаропонижающее, антисептики, антибиотики. Решил, если не поможет местная медицина до завтра, буду пробовать таблетки.

Местная медицина помогла, но не сильно. К ночи у парня начался жар. Я решил не ждать, дал ему жаропонижающее, антибиотики, по половине таблетки. В отваре ромашки прокипятили бинты, обработали рану спиртом по краям, да присыпали оставшейся половинкой таблетки антибиотика. Может, поможет. Напоили пацана кроличьим бульоном, посильнее закутали, поменяли повязку.

Помогло, да так что на утро пацан порывался уже бежать с кровати. Усадили с ним Смеяну, она его развлекала, меняла повязки, да поила бульоном. Опухлость чуть спала, еще недели две две-три и будет как новый. На меня так лекарства не действовали, организм видать привык к ним уже. А тут, неизбалованное химией тело Обеслава отреагировало как на панацею. Надо еще и лекарствами заняться. Мои таблетки скоро испортятся, или закончатся. А пожить хотелось подольше, особенно теперь, после того, как мы с Зоряной съехались.

Деду объяснил необходимость лекарств. Он был всецело «за». Только вот проблема была в том, что при наличии у него и девушек знаний о хворях и болезнях, а также местных способах их лечения, передать их они могли только на слух. Все было в голове, писать было не на чем, да и некому, грамоту местные мою пока не освоили. Лекарственная проблема стала еще одним стимулом для ее изучения.

Такое вот момент был в нашей жизни этой зимой. Это плохой. Но был и хороший, в первый день весны. Я проснулся, умылся, привел себя в порядок. Пошел в наш актовый зал, супругу будить не стал, пусть высыпается, как и Смеяна с Власом. В актовом зале был ажиотаж. Возле школьной доски скопилось все местное население деревни, из тех кто проснулся. Стояли крики, споры. Дед возвышался над этим всем, как каланча, и пытался утихомирить всех, сам водил пальцем по доске, шевелил губами. Его прерывали, и опять начинался гвалт.

— Что за шум, а драки нет? — я прошел сквозь толпу к доске.

— Вот, гляди намалевано, — дед отодвинул всех от нее, и рукой показал на кривые полоски на доске, сделанные углем.

«МЫ УШЛИ В ЛЕС ВЕСЕЛИНА КУКША БУДЕМ ЧЕРЕЗ ДВА ЧАСА».

— Чего написали-то? — влезла мне под руку Агна, — мы тут все прочитать пытались, даже вон, фанеру приперли, — она показала мою Азбуку.

— Хе-хе, учиться надо лучше, — я беззлобно подшутил над толпой.

— Учить надо лучше — парировала мне Агна, и подмигнула, улыбаясь.

В душе я ликовал. Судя по аккуратным буквам, писала Веселина. А значит, нашелся еще один грамотный человек в нашем селе! И остальные тоже молодцы, без сарказма, поняли, что для них надпись оставили, и прочесть пытаются.

Час собирали отдельные буквы в слова. После прочтения записки, все обрадовались, как на именинах.

— Чего это вы тут делаете? — недоуменный голос Кукши раздался позади нас.

— Записку вашу читаем, — авторитетно заявил дед, подбоченившись — только вы мало написали. Чего пошли? Куда точнее? Кто послал?

Я прыснул со смеха, остальные тоже. Забавно дед выглядел. Только что еле-еле по буквам, даже не по слогам, прочел десяток слов, а уже мемуары требует! Дед на наш смех отреагировал правильно, тоже заулыбался. Недоумевающему Кукше и покрасневшей Веселине рассказали о ситуации. Те тоже улыбнулись.

Потом был завтрак, обсуждение утреннего анекдота, проснулись остальные.

Первый день весны 862 года мы встречали с улыбками.