Пролог

Держислав наслаждался летним солнцем на берегу озера. Он встал раньше всех в доме, и пока родители не отправили его работать, убежал из деревни. Десятилетний мальчик давно приметил это место, и никому о нем не рассказывал. Тут можно было ловить мелкую рыбку, валяться на небольшом песчаном пляже, купаться летом в тёплой воде, не боясь утонуть.

Дома вечером, правда, достанется на орехи от отца и старших братьев, но целый день безделья того стоил. Солнце уже было высоко, Держислав искупался и грелся на песке. На ветках сушилась рубаха. Редкие птицы пролетали в голубом небе, лес, окружавший секретное место, приятно шумел от лёгкого ветерка. Мальчик жмурился и улыбался. Ему было хорошо. Слабый прибой вносил дополнительные штрихи в картину детского счастья.

Там, за лесом, была его деревня, стоявшая на небольшой речке. Лето — горячая пора для её жителей. Надо собрать в лесу ягоды, грибы, заготовить припасы на зиму, накосить сена. С утра вся деревня обычно выходила в лес и на поля, расположенные на удобных полянах и на местах вырубки и выжига леса. Держислав считался уже почти взрослым, поэтому и работал наравне с отцом и старшими братьями. Дед, всегда суровый, говорил, что ещё несколько лет, и ему найдут жену, построят дом. Дальнейшую судьбу выбирать ему самому. Можно пойти с варягами в поход и привезти богатую добычу. Для этого мальчик тренировался с копьём и луком. Было у кого учиться — отец мальчика слыл удачливым, сильным и ловким воином и купцом. Можно осесть на землю и растить хлеб, как другие жители деревни. Первый вариант нравился Держиславу больше.

Но иногда детство все же брало верх над попытками взрослых заставить его серьёзно смотреть на жизнь, и он вот так убегал из деревни. В этом году отец не отправился, как это обычно бывало, в торговый поход, а остался в деревне. Он перенимал дела деда, что был не последним человеком в их поселении. Старик становился немощен, все трубнее становилось ему вести торговлю, управлять хозяйством, договариваться с новгородцами, на земле которых и была расположена деревня.

Внезапно сладкую дрему на тёплом солнышке прервал крик с озера:

— Сергей утоп!!!

Мальчик резко поднялся с песка. На самом горизонте показалась странная треугольная фигура, вроде как парус. Фигура росла и приближалась к секретному месту. Держислав схватил недосушенную рубаху и сиганул в кусты. Оттуда он продолжил наблюдать за разворачивающимися событиями.

Парус остановился и повернулся так, что его почти не стало видно. Однако крики с озера продолжились. Орали на озере громко, на словенском языке, и Держиславу стало страшно. А вдруг грабители? Уже который год до их деревни доходили слухи о разорённых посёлках на озере, на реках и на Варяжском море. Первой мыслью было предупредить отца. Тогда местные дружинники соберут нерушимый строй на берегу и остановят незваных гостей. Но странный парус вызвал такое любопытство, что Держислав решил ещё чуть-чуть понаблюдать, буквально пару мгновений, а потом уже бежать в деревню. Крики между тем продолжались, и становились все удивлённее. Потом послышался голос, говоривший вроде на словенском, но каком-то странном языке:

— Да не дрейфите! Живой я, живой! Черти криворукие, кто так винтовку держит!? Пришлось нырять. Хорошо, что успел схватить, пока она на дно не ушла. Сейчас подплыву…

Полотнище у самого горизонта опять начало расти. Показалось три лодки. Одна большая, на ней установлен был этот странный треугольный парус, и две поменьше, по бокам от неё. Острым зрением Держислав увидел, фигуру, что забиралась из воды на одну из малых посудин. Опять послышался голос, тот самый, со странной словенской речью:

— Какого хрена вы разорались?! Ещё внимание привлечём, тише надо быть, тише. Мы и так тут все лодки разогнали с озера, а вы ещё и местных до белого каления доведёте…

Дальнейшая речь терялась вдалеке. Парус опять сделал поворот, все три лодки начали одновременно двигаться. Судно с огромной скоростью началоудаляться вглубь озера. Через несколько десятков ударов сердца странное видение скрылось с глаз.

Держислав зачаровано наблюдал за всеми этими событиями. Лодки, как птицы, практически летели по поверхности воды. Вёсел у них при этом не было. Мальчик дождался, пока странная процессия скроется за горизонтом, быстро натянул рубаху и рванул в деревню.

Там, по уже сложившейся традиции, получил от отца розг за побег, и пошёл на очередные занятия с оружием, поглаживая пятую точку, которая и приняла основной удар родительского гнева. На месте тренировки уже стоял его старший брат, облаченный в толстую одежду, со щитом и деревянным мечом. Пора приступать к занятиям…

— А я сегодня лодки видел, три штуки. Они, как птицы, над волнами неслись, парус у них странный был. Один на троих, — поведал Держислав, пока ребята переводили дыхание после отработки ударов.

— Да ну, опять выдумываешь! Как так, один парус на троих? — старший брат стукнул легонько Держислава по плечу.

— Ага, и вёсел нет…

— Заливаешь! Кто без вёсел на воду выйдет? А вдруг ветра нет? Как тогда к берегу выплыть?

— А они не к берегу шли, вглубь озера.

— Ха, вглубь! Сказки сказываешь опять. Чего там делать-то, в глубине озера? Ты, Держислав, лучше бы копьё держать учился, чем витать в облаках, — старший сделал неопределённый жест рукой.

— А вот и нет, нигде я не витаю! Я правда видел, — обида сквозила в глазах десятилетнего мальчика, ему опять не верят.

Правда, на то были свои причины. Уж сколько раз его буйная фантазия рисовала то огромных волков в лесу, то гигантских медведей, то огнедышащих людей. Все это оказывалось плодом воображения Держислава. Волк превращался в кривую корягу, поросшую белым мхом, медведь — в покрытый коричневатой травой холм, огнедышащие люди — пучком одуванчиков в дупле старого дерева. Поэтому Держиславу и не верил старший брат. Даже сейчас, когда он точно знал, что видел.

Переубедить брата не удалось. Стало ещё обиднее.

Ночью же Держислав во сне увидел себя, стоящим на носу той лодки, украшенным красивой резьбой. Он нёсся над водой, не задевая её, и лишь редкие волны осаждались брызгами на лице. И странный голос, тот самый, с озера, со стороны спины произнёс непонятное:

— Не дрейфите…!

 

1. Ладожское озеро. Июль-август 859 года

Берег скрылся за горизонтом. Я смотрел на то место, где ещё несколько минут назад было видно нашу деревню. Настроение было ни к черту, надо занять себя чем-нибудь, чтобы мысли дурные не лезли в голову. Я направился в машинный отсек. Там был Обеслав, сидел, читал копию «Азбуки».

— Ну что, не страшно так далеко от дома уходить?

— Не-е-е, интересно же, как там в других местах люди живут! — пацан был полон оптимизма.

— Пойдём тогда делом займёмся, — я достал набор своих навигационных инструментов.

Ещё на берегу возник у меня вопрос. А как доплыть самим, без мурманов, до Ладоги, если нужда заставит? Допросы наших мореманов и Буревоя показали, что все ходят вдоль берега. Система стоянок, набор различных примет, заметных ручейков и выдающихся скал, да даже цвет воды, позволяли за три-пять дней доходить от нашего села к Ладоге. Оценку расстояния дали нам мурманы, ход что весельных лодок корелов, что их драккаров-лодий был примерно одинаковый. Наша же тримаран, по словам Кнута, шёл быстрее. И самое главное — позволял лучше ловить ветер своим парусом. А в этом случае ни время в пути, ни расстояние до Ладоги было непонятно. А карту, реально отражающую местность вокруг, хотя бы вдоль берега, иметь хотелось. Вот и пришлось мне делать набор приборов для измерения углов на те самые приметы на берегу. Маршрут наш поэтому пролегал зигзагом — мы постоянно возвращались к берегу для определения местоположения.

Приборы были несложные. Транспортир с компасом да подобие прицела от винтовки, с планкой и мушкой. Мушка, правда, была хитрая, с кучей выступающих отметок. Ей я хотел искать пропорции размеров объектов. По компасу и транспортиру искали углы, по ПИР (прибор измерения расстояний) прикидывали путь между точками измерения, по самодельным часам отмечал время в дороге. Потом рисовал подобные треугольники и пытался посчитать длины отрезков пути. Из-за этого путь наш превратился в сплошные подходы к берегу и уходы за горизонт.

Торир ругался, мол, задерживаемся. Я ему пытался объяснить принципы расчётов. Не получилось, вогнал его в прострацию «синусами» и «тангенсами». Попытался рассказывать, опираясь на уже сделанные рисунки. Сама идея определения расстояний на расстоянии, как бы это каламбурно не звучало, вождя мурманов зацепила. Но она требовала проверки. Уж слишком серьёзно тут относились к мореходному делу, на слова в таких вещах не полагались.

Пришлось продемонстрировать на практике. Выдал Кнуту задание — развернуться и двигаться в указанном направлении. Когда поворот закончили, скорость судна установилась, позвал Торира и авторитетно заявил, что большую скалу мы увидим, когда стрелка на моих самодельных часах покажет цифру «5». Ошибся, не без того, где-то на тридцать минут. Но и этой точности моим спутникам было достаточно — начали пытать меня о движении ночью, в бурю, в шторм, при сплошной облачности. Рассказал им все, что знал, что нет — додумал, и тоже рассказал. И добавил, что в следующий раз можно пойти напрямик, без осмотра берега, по карте. Только её надо точнее составить. Народ впал в возбуждение. Мало того, что ночью мало кто ходил на лодках, разве что обстоятельства заставляли, как мурманов в прошлом году, так ещё и открытые пространства водоёмов вводили их в религиозный экстаз. Причём в достаточно мрачный — была велика вероятность гибели судна с экипажем.

Первой ночью не стали экспериментировать с движением впотьмах, просто вышли за горизонт и кинули якорь-кошку. Протянули судно, пока якорь не встал крепко, сделали отметки на карте, выставили дежурного и завалились спать.

Утром небо затянуло тучами, Кнут лично повёл лодку к берегу по приборам. Вывел практически туда, куда планировали. Ну как туда, песчаный плёс, на который мы ориентировались, оказался не справа на горизонте, а аккурат перед нами. Мурманы были довольны, я тоже. Правда, все чуть не испортил стрелок на правой лодке тримарана. Пока все бурно обсуждали новые морские игрушки, он активно жестикулировал на своём месте, ну и выронил винтовку. Та отскочила от палубы, и упала на сетку между корпусами. Я кинулся за оружием, не успел, и оно рыбкой нырнуло в озеро. Лодка шла ходко, пришлось прыгать с кормы за винтовкой. Очень не хотелось терять огневую мощь, не доходя до цели.

Вода была прозрачная, а винтовка — тяжёлая. Я изо всех сил брассом пытался её догнать. Успел зацепить за ремень, чуть не нахлебался воды. На последних миллиграммах воздуха вынырнул на поверхность. Услышал с лодки вопль:

— … ей утоп!!!

Повернулся в сторону нашего судна. Оно уже остановилось, Кнут оперативно повернул парус вдоль ветра при помощи палубной команды. Орал Обеслав, сильно, видать, перепугался. Да и остальные что-то смотрят на меня, как на водяного. За амулеты хватаются, орут что-то непотребное.

— Да не дрейфите! Живой я, живой! Черти криворукие, кто так винтовку держит!? Пришлось нырять, хорошо что успел схватить, пока она на дно не ушла. Сейчас подплыву…

Добрался кролем к боковому корпусу, и в гробовом молчании залез на борт. Шок у мурманов не проходил. Почему — не понятно. Вроде пару минут меня всего не было. Торир решился ко мне приблизится, потрогал. Хм, ожидал что растаю в воде? Я вроде не Снегурочка…

— Живой!!?? — вождь не верил своим глазам.

— Какого хрена вы разорались?! Ещё внимание привлечём, тише надо быть, тише. Мы и так тут все лодки разогнали с озера, а вы ещё и местных до белого каления доведёте. Вы чего перепугались? Меня ж вроде недолго не было…

Немая сцена, трудности перевода. Худо-бедно, выяснили причину. Все опять свелось к религии. Ну или вере в силы природы, домовых, водяных, и прочей нечисти. Рассуждения мурманов по-своему были стройные и логичные. Раз открытое море несёт опасность, значит, кто-то эту опасность создаёт. Вот вам и олицетворение природной силы. А раз она есть, эта сила в пучине, лучше её лишний раз не тревожить и не лезть в воду. Особенно без корабля. И если сойти на берег по мелководью ещё куда ни шло, то плавать в открытом море — риск, по местным меркам, запредельный. Одним словом, сунешься в в воду — защекочут до икоты и на дно уволокут.

Я весь аж приосанился. Выходит, я по местным меркам Майкл Фелпс, ну или Александр Попов.

— А если в бою за борт упадёте, чего делать-то? — я уточнял у Торира вопросы с плаванием.

— Если на поверхности удержишься, то вытянут. Веслом, или руками. А если с головой уйдёшь — считай пропал, — ответ вождя не порадовал, — мы потому доспехов и не носим на лодках, чтобы дольше на воде быть.

— Хм, кстати, а средства спасения-то мы кстати не предусмотрели на судне! Обеслав, тащи веревку, сейчас будем думать, как нам избежать участи утопленников.

Решили пока вопрос в лоб. Связали дрова для паровой машины квадратами, это будет спасательный круг. Да верёвку с проволокой, что брали для ремонта, на всякий случай, пустили на пристяжные ремни для винтовок. Люди-то и так страхуются, а вот к оружию ещё не все привыкли. А учитывая, что Кнут с завидной периодичностью делает резкие повороты, ветер ловит, вероятность растерять все «стрелялки» до конца похода была не иллюзорная. Вот верёвками и обезопасили себя от потери «стволов».

Кнут между тем у развернул лодку вдоль берега и направил её на юг. Мы же с Обеславом продолжили замерять углы, делать карту, наносить ориентиры, рассчитывать расстояния. Вторую ночь также провели в открытом озере, при свете светильника в капитанской рубке устроили совещание с Ториром и Ярославом.

— Как мы на Ладоге вести себя будем? Надо бы подумать, план составить… — начал я разговор.

— А чего там думать? Придём, на месте решим, — вождь мурманов проблемы не видел.

— Торир, ты вроде мужик умный, — вкрадчиво начал я, — скажи, отчего лодки все, увидев нас, тут, на озере, разбегаются в разные стороны?

— Ну-у-у-у, непривычная лодка у нас, — выдал версию Ярослав, — боятся.

— А теперь представь, приходим мы на Ладогу, выползаем все в доспехах, в камуфляже, — это слово они уже знали, — с оружием, с винтовками…

— Могут и перебить, — нахмурился Торир, — только как тогда дела вести?

— Предлагаю вчетвером — я, ты, Ярослав, Атли — на лодке малой пойти. Товара чуть взять, из того что полегче да поменьше, добраться до восхода солнца к берегу, спустить лодку и отправитьсяна торг налегке. В вашей одежде.

— Тогда не опасные будем, — задумался Торир, — только как договариваться будем про данов? Лодки-то у нас не будет, кто поверит?

— Да и пусть не будет, пусть не верят, нам-то что? Мы же от них практически ничего не требуем, просто разрешения да информации. Ну, где даны ходят спросим. А сами с подарками. Если лодку какую дановскую на озере разгромим, оружие их и барахло как доказательство привезём, вот тогда разговор уже другой пойдёт. Прав я?

Торир задумался, Славик тоже. Я продолжил описывать своё видение дальнейших действий:

— Место и время встречи назначим, там и с большой лодкой встретимся, после переговоров.

— Выгребать трубно будет, — предупредил Ярослав с подачи вождя, не все ещё Торир сам сказать понятно мог, — против течения идти будем.

— И долго? Далеко сам торг от устья?

Углубились в перевод одних единиц измерения в другие. Выходило, что плыть нам на вёслах чуть не пятнадцать километров.

— Ну да ладно, сдюжим, я думаю. Только выйти надо затемно, чтобы днём успеть добраться, — все согласно закивали.

Так и поступили. Кнут перед рассветом аккуратно завёл наше судно в устье реки, мы спустили малую лодку и сели на вёсла. Поначалу было туго, непривычная это для меня работа. А вот спутники мои наоборот, как будто и не замечают самого процесса гребли. К рассвету и я втянулся, живо стал осматривать окрестности. Деревенька, посёлок, весь, деревня, село, деревушка, городок — да тут прямо столпотворение какое-то народу! Я как-то не рассчитывал на столь заселённые места, думал, жилье достаточно редко будет. Спросил на этот счёт у мурманов. Торир объяснил, что место хорошее, торговли много, рыбы, леса — вот народ и селится активно по берегам Волхова и его бесчисленных притоков. Спросил его про здоровые холмы, что в нескольких местах почти вдоль берега стояли. Оказалось, захоронения то ли варягов, то ли скандинавов, то ли викингов — обряды часто одинаковые были. Река была широкая, плыть удобно, поинтересовался везде ли так. Мне Торир уже с раздражением стал отвечать, что дальше есть пороги, и вообще, лучше бы мне заткнуться — дыхалку сбиваю. Ну а я как школьник на экскурсии — все интересно. В моё время тут побывать не удалось — хоть в девятом веке посмотрю «откуда есть пошла Русская земля», или как там у летописца было. Через некоторое время река сделал небольшой поворот — и мы очутились напротив… Ну, больше всего это было похоже на крепость.

— Это, что ли, Ладога? — спросил я у спутников.

— Не, это Любша, — ответил мне Ярослав.

— Э, и чья это Любша?

— Новгородская. Была…

Ярослав, в отличии от Торира, был более многословен. Место очень козырное — удобная излучина между Волховом и ещё одной речкой. И понятное дело, тут влепили крепость. Причём кто конкретно — мужики мои не знают. Но зато говорят, что переходила она из рук в руки много раз, как та избушка лесника из анекдота. И самое весёлое, конец у истории крепости тоже презабавный. Словене, наконец-то, твердо закрепились в этой излучине, построили каменные стены, что вообще говоря в этих местах редкость, и объявили это северными воротами Новгорода. Правда, вторую створку это калитки тоже не забыли — тот самый Ладожский торг, на который мы направлялись, был как раз на другом берегу, на западном. И он тоже довольно часто менял хозяев. Так вот, Любша стояла себе, новгородцы грозили, так сказать, отсель шведу и прочим данам, а потом случился цирк — вода тупо ушла. Вот так — река отступила от крепости, берег чуть обмелел, и крепость как бы зависла. Стала стоять слишком далеко от берега, подходы для лодок у неё страсть какие неудобные стали, вторая речка, не Волхов, так вообще чуть не пропала напрочь при этом катаклизме, что длился, по словам моих спутников, не один год. В итоге хватило одного прохода очередной дружины скандинавов «за зипунами» мимо этого защитного сооружения, при котором Любша не смогла ничего противопоставить грабителям, и, собственно, всё, закрыли крепость. Оставили пост сторожевой и окончательно сконцентрировали усилия на западной створке северных ворот Новгорода — на Ладоге. Ну или как то так история в устах мурманов звучала — они друге дружке частенько противоречили в повествовании и даже спорили по этому поводу периодически.

Мы повернули ещё раз, следуя за руслом Волхова — и на этот раз мужики сами мне сказали:

— Ладога.

Торг мы опознали по большому количеству снующего на различных плавсредствах народу. Мы шли на вёслах мимо достаточно длинной деревянной стены, кругом сновали маленькие лодки, лодьи побольше, и совсем здоровые. Больше даже той, на которой Торир к нам первый раз заявился. Подобие порта представляло собой массивные пирсы, вдоль которых стояли корабли. Разные, похожие на драккары, на ладьи, на галеры, какие-то восточные посудины даже затесались, непонятно как сюда попавшие, я всего штук десять насчитал. Потом шли суда поменьше, как Торировская лодка. Потом — вообще бардак. На песчаном пляже и громадной поляне, примыкающей к нему, был какой-то табор и куча сваленный чуть не в кучу плавсредств самого разного вида. Длинных и коротких, побольше и поменьше, даже какое-то подобие байдарки было. Вот к этому столпотворению мы и стали править нашу лодку.

Я во все глаза рассматривал средства передвижения местного населения. Большинство из них было похожи на нашу лодку, но как-то странно выглядели. Борта были как будто прошиты толстыми корнями или верёвками. Спросил Ярослава, что это за вышивка.

— А это шитики. Лодку долбят из дерева, а потом борта нашивают корнями еловыми.

— Ну ни хрена ж себе! — я только присвистнул.

Буревой мне о таком рассказывал, но видел я это первый раз. Вот это да! Корнями лодки шьют, и не боятся в них на воду выходить! Экстремалы. Мы прошли чуть дальше всего этого табора, туда, где было поменьше народу. Вытащили нашу лодку на берег, достали припасы. Атли оставался все сторожить, а мы направились в город. Торир поначалу меня брать не хотел, но я настоял. Интересно же!

В город вели ворота, в которых скопилась толпа телег. Народ местный вёз на продажу товары. Тут же разрешился вопрос, мучивший меня давно, с момента попадания к Буревою. Он говорил, что его сыновья с Ладоги везли жеребца, причём на лодке. У меня в голове не укладывалось, как они его туда засунули. Оказалось, очень просто. Местные лошади размерами не впечатлили, я половины из них был выше ростом. Такие маленькие грустные пони-трудяги.

На воротах стояли копии гоповарваров, только морды все как на подбор, что называется, «рязанские». За вход в город с нас ничего не взяли, а вот владельцы телег что-то там отсчитывали в кассу. В смысле, такому же гоповарвару, как и те, что стояли на воротах. Он по-хозяйски шерудил по телегам, называл цену, потом спорил с хозяином повозки. Сойдясь в цене, получал плату и транспортное средство попадало внутрь. Потому-то и был затор, долгие тут торги и споры.

Мы двинулись вглубь города. Хорошо, что Торир тут невпервой. Я бы точно заблудился. Кругом были понатыканы, по другому не скажешь, деревянные строения, избы, дворцы, сараи. Правда, местный МУП «Благоустройство» позаботился о пеших путниках. Местами был уложен деревянный тротуар, из полуполеньев. И это существенно помогало передвигаться, потому что сама дорога была месивом из грязи, конского навоза, мусора, и прочих свидетельств наличия в данных местах цивилизации. Обеслав, очередной раз наступив в «подарок» от местной тягловой силы, выдал:

— У нас лучше, у нас чище.

— То ты ещё на торге не был, — «обрадовал» нас Славик.

— А далеко до него? — это уже я поинтересовался.

— А уже пришли, — Торир приветственно показал рукой за угол ближайшего строения.

Я вышел из-за деревянной стенки и на пару минут потерял дар речи. Вот это Бардак! Именно так, с большой буквы. Торг представлял собой большую площадь, окружённую кучей строений с трёх сторон. Четвёртая сторона была стеной. Детинец, центр крепости, как мне потом разъяснили. Брёвна, из которых был сложен этастена были достаточно толстые, ився конструкция возвышалась метров на семь. Я, уже прекрасно осознавая местные производственные силы, только застонал про себя, представив сколько ручного труда вложено в такую постройку. Из детинца на торг вели большие ворота. Их тоже охраняли гоповарвары, но только в неком подобии доспехов. А вот перед воротами, на торге, была вакханалия.

Какие-то повозки постоянно шли в разные стороны без какой-либо системы, сновали люди в таких одеждах, что и на ум не придёт. От греческих туник и меховых поделок в стиле Конана-варвара, до восточных тюрбанов и халатов кочевников. Посреди торга стояли, лежали, сидели, бегали купцы и зазывалы. Если тут и был какой-то намёк на торговые ряды, то он просто потонул в этом Апокалипсисе. Лавки, ларьки, домики, домищи, да и просто кучи барахла стояли чуть не посреди едва определяемой, петляющей по всему базару, дороги. Там же, на площади, гадил местный четвероногий транспорт. Запахи тут разносились самые разные, от тухлой рыбы до духов, от навоза до стальной окалины.

И все орали. Вот прям все только и делали, что кричали. Я абсолютно не понимал, как они хоть что-то разбирают в этой катавасии. Надрывались торговцы, какие-то дети, «водители» телег, стражники на воротах. Разносилась самая разнообразная речь, в которой я улавливал греческий, немецкий, английский, арабский язык, латынь, какие-то восточно-европейские нотки, вроде польского, и даже подобие китайского! Ну, или мне так просто показалось, я-то в языках был не силён, особенно в местных.

— Ну чего встал, пойдём, осмотримся, — Торир легонько подтолкнул меня в направлении этого бардака, — только береги товар, чтобы не украли.

О! Тут ещё и воры есть! Карманов главное нет, а карманники — есть. Я перехватил мешок с товаром, и мы двинулись в это скопище людей. Шли мы не долго, минут двадцать, и постепенно я начал приходить в себя. В отличии от Обеслава, который пребывал в натуральном шоке и передвигался «на автомате», я всё-таки бывший житель крупных и не очень городов, Тридцать лет, проведённых в гораздо более людных местах, давали о себе знать. Просто я отвык от таких толп народу. Постепенно, привычки из будущего выбрались наружу, и я уже смотрел на торг другими глазами. Это просто базар, барахолка, «толчок». Причём, не очень большой, по меркам девяностых х годов двадцатого века. Слитный гул голосов начал распадаться на отдельные разговоры, калейдоскоп картин стал превращаться в завершённые сюжеты. Вон мужик договорился о продаже телеги с какими-то мешками, с ним расплатился вояка в добротной кольчуге, они ударили по рукам. Зазывала перед каким-то ларьком рекламирует самые крутые ткани на базаре. Восточного вида дядька двинулся в сторону построек, переговариваясь на каком-то не то таджикском, не то туркменском языке, если на слух определять, со своим партнёром в меховой шмотке. Тётка с плетённым коробом толкает местный фаст-фуд — пирожки и ещё какую-то снедь, не забывая орать о её пользе и вкусе. Все, можно сказать, я тут освоился.

— Пришли, — сказал Торир, проходя в какой-то переулок, похожий на те, по которым мы блуждали по дороге на торг.

В переулке он открыл тяжёлую дверь и мы оказались в кабаке. Да-да, самом натуральном трактире. И судя по всему, привычка заключать договора в ресторанах появилась явно не в нашем веке. Тут люди сидели за столами и также активно торговались. И народ сидел очень разный. Торира кто-то узнал, окликнул из угла. Вождь мурманов приветственно помахал рукой знакомым и потянул нас в тот самый конец зала. Там расположилась парочка мурманов, или гоповарваров другой национальности, я не сильно их различал. Мужики обнялись, уселись за стол, свистнули официанта. Мне даже переводить не пришлось их язык про себя — и так все было понятно. Подскочил бойкий малый, возраста Обеслава, принял заказ и вернулся через несколько минут с деревянными кружками.

В них было пиво! О! Какое это было пиво! Я даже выпал на какое-то время из окружающей действительности, наслаждался чуть горьковатым пенным напитком. Надо и нам такое делать, сделал я зарубку в памяти. Блин, не уследил! Обеслав, алкоголик малолетний, тоже прикладывался к кружке! Надо беседу разъяснительную провести о вреде пьянства. Мысль об этом вынула меня из пивного кайфа, и я вернулся в действительность.

Торир познакомил нас с мужиками. Те тоже были викинги, участвовали в походах-виках. Ходили на восток торговать, на запад воевать, на юг грабить. Нормальные, по местным меркам, ребята, тут каждый второй такой, сразу после каждого первого. Удивительней было другое. Пока наши скандинавы вели светские беседы о погоде и грабежах, я уловил один факт. Сидящие с нами мужики были данами. Я внутренне напрягся, глянул на Ярослава, тот успокаивающе махнул рукой, мол, все свои. Однако нервозности мне эта ситуация добавила. Она передалась Обеславу, тот тоже чуть пришёл в себя и начал затравленно озираться вокруг. Я стал вслушиваться в разговоры викингов.

Местные новости не отличались разнообразием. Ограбили тех, разорили этих, хорошо поторговали там, корова телёнка родила, получили по шапке в другом месте. Ну и про гламур. Ну там какой вождь какую бабу себе на меч взял, кто «цацки» модные отжал, кто от кого ушёл и кто с кем спит. Для меня, не знающего имён и географических названий, это всё было тёмный лес. Я пытался выловить для себя что-то стоящее. Торир же просто общался со старыми приятелями.

Просидели мы в кабаке долго, литра по три пива выпили. За это время из полезной информации для всего нашего дела выявили только имя местного «командующего флотом» и где его искать. Осталось только найти подход к этому военному, звали его Волк. Вот так просто, Волк. Это решили перенести на завтра и направились к нашей палатке на берегу.

Выбрались из города, пошли к Атли. Возле места нашего расположения застали нездоровый ажиотаж. Толпа разнообразного народа окружила палатку и о чем то шумно переговаривалась на жуткой смеси языков.

— Ярослав, чего они вообще хотят-то? — спросил я нашего переводчика, пробираясь сквозь толпу.

— Да навес наш, палаткой ты его называешь, заинтересовал их.

Чего в нем интересного? Ну, брезент, трубчатые металлические направляющие, да дверцана пуговицах деревянных. Ну да, конечно, не чета местным поделкам — я её по типу своей палатки из будущего делал, только вместо резинового шнура пружинки вплетал. Так просто удобнее и раскладывать быстро получается. Пробрался к Атли — тот лихо торговался, продавая наше жильё!

— Атли, а мы-то где спать будем? Ты вообще чего творишь! — перспектива остаться даже летом под открытым небом не радовала.

— Да эти, — обвёл рукой Атли толпу из человек десяти-пятнадцати — купить навес хотят. Видели как мы быстро его разложили, теперь вот предлагают обменяться. У нас же ещё такие навесы есть? На лодке?

— Ну, есть, на всех брали, пять штук. Только вот тогда кто-то на берегу под открытым небом останется… — я задумался, — А что вообще предлагают-то? Ну, сколько денег?

Вопрос не праздный — мне хотелось понять местные цены. Но вместо простого и понятного, ну там, «сто рублей», Атли мне выдал длинный список имён и товаров. Я впал в прострацию, соотношения торговые я не знал, что сколько стоит — тоже. Как определить за сколько толкнуть наше жилище?

— Атли, скажи этим товарищам, что торг по палатке, так навес этот называется, будет… э-э-э-э, дней через пять. Мы пока определимся сколько просить, а то и аукцион устроим.

Последняя фраза отправила в прострацию моих спутников. Я оглядел толпу потенциальных покупателей, и сказал:

— Этих пока разгоните, потом объясню.

Народ после недолгой перепалки с Атли разошёлся, мы сели у костра. Я начал рассказывать про принципы аукциона. Местным было не понятно. Начал уже сам их допытываться про ценность тех или иных товаров. Просидели далеко за полночь, выставили дежурного, да и завалились спать. Их рассказы про местную экономику дали мало полезного, надо своими глазами посмотреть.

Три следующих дня прошли в исследованиях Ладоги, местной торговли, принципов обмена. Я с Ярославом толкался на базаре, приценивался, делал пометки в записной книжке, грел уши в попытках разобраться в средневековых реалиях. Торир же в это время тёрся возле детинца, искал выход на Волка. К концу третьего дня мурман сообщил, что вроде как договорился о встрече. У меня же сложилось некое поверхностное представление о торговле в этом времени и появилась масса вопросов. В основном, к Ториру, и в основном — по результатам подслушанных разговоров. И проблемыу нас были серьёзные, так как напрямую касались нашей миссии.

По торговле можно сказать одно — бардак. Что внешне, что внутренне. Цен как таковых нет, покупатели и продавцы договариваются индивидуально, в зависимости от качества и количества предлагаемого продукта. Немного понаблюдав и поразмыслив, даже понял почему. На местном торге тупо нет двух одинаковых вещей. Продукты, меха, ткани, металлы, изделия, украшения — все ручной работы, все в единственном экземпляре, все разного качества. Соответственно, и цены на каждую единицу товара сугубо индивидуальные. В качестве некой универсальной валюты используют серебро, оно оформлено в виде слитков, которые называют гривнами. Если кусок большой — отрубают часть, и называют получившееся рублём. Такой вот привет мне из будущего. Золота же почти нет. Более мелкие деньги тоже есть, они серебряные, непривычной формы, ещё и с кучей номиналов и названий. Гроши, чешуйки, резы, куны — я штук тридцать насчитал. Как местные в этом разбираются, мне совершенно не понятно. Монеты, кстати, ходят, но только иностранные. Их в основном по весу считают. Страшненькие на мой взгляд монетки такие, кривые и тяжелые, разной толщины и формы. Особым шиком при этом считаются арабские деньги, дихрамы. Они тут вполне в ходу, причём в довольно большом количестве. И их на вес не отпускают — номинал вполне себе присутствует.

Товары же на рынке очень разнообразные, можно найти практически всё. А если чего не найдёшь — торговец организует доставку необходимого на следующий год, на лето. Причём договора тут заключают устно, и только между хорошо знакомыми купцами. Бумаги, кстати, действительно нет, только пергамент из тонкой кожи, баснословно дорогой, между прочим. Дал одному торгашу на пробу листик из записной книжки, он украшениями торговал. Этот хмырь мою бумагу забраковал, мол, промокает сильно и расползается, пергамент лучше. Я только пожал плечами, что тут скажешь, всё правда. Однако же у меня бумаги-то навалом теперь, а пергамент ещё пойди сделай. Оставил пока этот вопрос. Как и вопрос сбыта наших поделок, слишком непонятно тут с ценами для меня.

А вопросы к Ториру появились после того, как подслушал разговор в пивной, той, в которую он нас привёл. Разговаривали несколько то ли вояк, то ли купцов, их тут не отличишь. И речь вели они о хлебе. Точнее, о зерне. И диалог их заставил меня провентилировать этот вопрос поплотнее. Ярослав помогал мне с переводом, я по косвенным признакам выяснял ситуацию. И выявленное мне не очень понравилось. Вот и припёр к стенке Торира я вечером у костра:

— Скажи, мне, друг мой ситный. А все ли ты мне рассказал про данов и ваш конфликт с ними? — я начал с места в карьер, — Я тут у людей поспрашивал, сам подумал, что-то в твоём рассказе не клеится…

Торир заёрзал, неуютно ему стало. Подбросил веток в костёр, погрел руки и выдал:

— Не все даны одинаковые. Разные есть. Те, с которыми бьёмся, их немного. Они зерно везут к нам и к себе. Раньше мы сами возили, теперь словене везут.

— Та-а-ак, а теперь поподробнее.

Вождь мурманов выдержал паузу, вздохнул, и выдал мне всю подноготную их конфликта. Я почувствовал себя героем средневекового детектива.

Если вкратце, то получалось следующее. Экспансия викингов на запад проходила с тыловойподдержкой в виде зерна с востока. Викинги в походах брали добычу в виде украшений, драгметаллов, стали и железа, и меняли её на зерно у словен. Возник достаточно крупный, по местным меркам, бизнес, по перевалке продовольствия через Ладогу и реки, выходящие в Варяжское (Балтийское) море на север. Торир с дружиной тоже участвовали в этом процессе, сначала сами брали добычу, меняли её на зерно. Его везли в Скандинавию. Потом меняли чужую добычу на продовольствие тут, на Ладоге, и тоже отправляли на север. Затем начали возить товар дальше на юг, там зерна было больше и оно дешевле. В итоге добирались аж до Византии. Брали товар на севере, везли его на Ладогу, меняли на меха, те везли в Византию. Меняли шкурки невинно убиенной зверушки на украшения и качественные промтовары, их везли по Днепру к хазарам и полянам, меняли на зерно, которое уже волокли к себе домой. Чаще работали в несколько судов, нанимали более грузоподъёмные посудины и охраняли их на пути к себе. Такой вот бизнес. Помимо грабежей, конечно.

Со временем появилась у данов группировка, которая стала сама возить зерно к себе и в другие страны викингов. Она росла, находясь на удачном маршруте, и перестала пускать на торг словен с зерном. Стала появляться монополия по хлебу. Причём закупала она только оптом. Мол, вы, словене, сдавайте зерно нам за копейки, а мы тут свою маржу снимем на рознице и перевозке.

Новгородцамтакое не понравилось, начли возникать конфликты, часто со смертельным исходом. Словене перестали пускать данов-зерноторговцев на Ладогу, ответные, так сказать, санкции. Те в свою очередь попытались обойти запрет организацией маршрута по крупной реке, я так понял, Западной Двине. Новгородцы сделали свой ход — расширили территорию, включив в зону своего влияния город Полоцк на той самой водной артерии, и перекрыли этот маршрут поставки. Сложилась патовая ситуация, словене не могут пройти с зерном на запад, там даны держат острова и проливы. Даны-зерноторговцы же не могут дойти до хлебных мест, в прямом смысле этого слова, на юг. Разгоралась торговая, и не только, война. Бились словене, даны, их наёмники, везде, где могли дотянуться друг до друга. Но война та была «холодная», то есть конфликтовали скорее «корпорации», а не государства. И вовлечены в него поначалу были далеко не все. Но со временем каждая из сторон начала набирать из сородичей союзников, конфликт рос, новые претензии появлялись друг к другу, свежие игроки появлялись. В раздел сфер влияния включились почти все — и не первый раз уже такое происходило.

Обычно так и сосуществовали восточные и северные отморозки. Сначала друг другу морды бить, выяснять кто тут главный. Потом, по результатам сражений, начинали договариваться — война между двумя сильными и во многом похожими даже не странами, племенными союзами, скорее, стоила больших жертв каждой из сторон. Заключали мир, торговля опять нарастала, все копили силы, чтобы через пять-десять лет попробовать опять подмять под себя соседей, к тому же сидящих на том же самом торговом маршруте. Сейчас вот на зерне заморочились, а ранее — по стеклу и железу такие же «тёрки» были. Такой вот тут бизнес и такие корпоративные войны — с битвами, кровью рекой, разорёнными и сожжёнными городками.

Торир попал между молотом и наковальней. Он промышлял торговлей словенским зерном в Скандинавии, и теперь ему закрыли эту дорогу даны. И если на Ладогу его пропускали, то попытки обойти ограничения, наложенные будущими датчанами на сбыт словенского зерна уже в мурманских землях, не увенчались успехом. Те «таможенники», которых наш мурман «выставил» в самом начале конфликта, как раз и занимались продовольственной блокадой побережья Скандинавии. Они лодки с зерном заворачивали в свои порты и забирали рожь да пшеницу по бросовым ценам. Это если были благодушно настроены. Чаще же пойманных морячков больше никто не видел — ну вот такие тут времена. И Ториру из-за этого пришлось искать новую торговлю, товары, маршруты. Получалось это плохо, на зерне прибыль выходила больше. Клан его начал хиреть…

На текущий момент даны-зерноторговцы имели небольшое преимущество, так как удерживали устье Невы, блокируя попытки вывоза в Варяжское море продовольствия новгородцами. Словене же собирали тут, на Ладоге, караван для прохода в сторону Скандинавии, причём идти намеревались с боями. Глупость ситуации заключалась в том, что без хлеба с востока экспансия викингов на юг и на запад может сильно забуксовать, просто тупо дома есть нечего будет. А словенам — некуда девать товар, торговля сейчас встала, по сути. Все хотят разрешения данного конфликта, но каждый — в свою сторону. Остальные тоже не сидят в стороне. Погреть руки на чужих битвах — это ведь так приятно! Ну там себе какие преференции выторговать, если окажешься на стороне победителя. Вот и ждут все какого-нибудь события, которое определит проигравшую сторону. Напряжение не первый год растёт, две «корпорации» наращивают силы и копят ресурсы для финальной битвы. Соседи — кружат вокруг, не особенно стараясь однозначно заявить о своей позиции. Ведь можно-то и в одной компании с проигравшими очутиться! И получается, что малейшая провокация с той или другой стороны, связанная с вовлечением в конфликт новых участников, может тупо опрокинуть весь север в пучину взаимной резни. Ну там не ту лодку прищучишь — к данам-зерноторговцам свеи добавятся в союзники, или прибалтийские племена выступят на стороне Новгорода. Очень шаткое положение…

И задача наша превращается не в поиск и уничтожение любых данов, а ещё и сортировку их по степени отношения к торговле зерном. Получается, если сейчас, до того как оставшиеся викинги и словене включились в конфликт на полную катушку, зерновой кризис закончится, то тишь да благодать образуется. Опять переговоры будут, союзы нерушимые (до следующего конфликта через пять лет), торговля пойдёт, ручейки товаров потекут… мимо нашей деревни, что для меня самое главное! Мой род случайно встрял в средневековые корпоративные разборки. И из них надо выпутаться так, чтобы решить задачи в части организации безопасности нашей села. Меня, по сути, устраивает любой победитель. Главное — чтобы торговля возобновилась, и банды по озеру на шастали. Да, в душе я, конечно, «топлю» за Новгород, но ответственность за свою семью заставляет относиться к происходящему несколько циничнее и расчётливее. Пусть хоть как-то этот гнойник противоречий прорвётся — лишь бы до глобального конфликта не доводить дело. А вот Ториру нужен вполне конкретный победитель — Новгород. Ибо тогда данов, что зерновую блокаду устроили, не будут молчаливо поддерживать их сородичи и можно будет спокойно гонять с зерном по Варяжскому морю.

Потому Торир видел себе один путь — вступление в караван торговцев, что собирался на Ладоге, и сопровождении их к данам. Мол, если остальные, не участвующие пока в конфликте викинги да словене, увидят явного победителя, всеобщая война уйдёт с повестки дня. И караван с Ладоги, прорвавшийся в Скандинавию, будет вполне себе толстым намёком на проигравшего в этой своеобразной конкурентной борьбе. Потому что пройти на Балтику он сможет только по трупам данов-блокадников. У меня пути два — мне всё равно, кто победит, только бы побыстрее.

По здравому рассуждению я всё-таки решил придерживаться стороны Новгорода. И с Ториром тогда проще будет, он замотивирован уже на битву на стороне словен. И договориться с властями Ладоги по-русски я могу — датского-то я не знаю. Да и родичам не придётся объяснять, почему на стороне нашего врага бился. Решено, будем воевать против данов. Осталось понять, как это лучше сделать в свете всего сказанного…

Информация требовала переосмысления нашей миссии. Я взял паузу до утра. В случае принятия предложения Торира о вступлении в караван, моя изначальная идея каперства на службе у Ладоги превращалась в простой охранный контракт на сопровождение торговцев. Это грозило нам раскрытием нашей лодки, ненужными вопросами, да и просто нездоровым интересом. Ведь караван предполагает единое руководство, поход в каком-никаком строю, совместные ночёвки и перемещения. А значит, слишком велик шанс раскрыть информацию о себе. Нам бы устроиться разведчиками, идти впереди да расчищать дорогу. Только вот путь до какого пункта и от кого — это неясно. Нужны данные. В этом ручье я и объяснил все Ториру по утру, перед походом к Волку. Вождь долго думал, но потом поддержал мою мысль выступать разведчиком. При условии, конечно, что Волк на это согласится. Мы двинулись в город.

В этот раз мы с Ториром прошли торг насквозьи сразу направились к детинцу. Там вождь переговорил со стражниками, нас пустили в святая святых — в центр крепости. Внутри был боевой ажиотаж. Торговли тут не было, зато в большом количествеприсутствовали мужики, увешанные оружием, кипела боевая учёба и подготовка. Вояки сидели кучками возле костров, кто-то приводил в порядок снаряжение, кто-то просто точил лясы, здоровый дядька в кольчуге гонял молодняк. Торир шепнул, что это и есть Волк. К нему мы и направились.

— А, Торир! Здорово! Слышал, меня ищешь, тоже в поход собираешься. Ну-ну, давай поговорим… — дядька в кольчуге заметил вождя мурманов и махнул рукой в сторону отдалённого строения.

Мы направились за ним. Вместе с Волком пошли ещё три человека, два не менее суровых вояки и один более цивилизованно одетый тип.

— Это кто? — шёпотом по дороге поинтересовался я.

— Ближники его. И брат младший, Лис, — также тихо ответил Торир, показав глазами на «цивильного», — он ему правой рукой.

Я внимательно разглядывал наших спутников. Вояки не вызвали интереса, а вот Лис заинтересовал. Уж больно морда у него умная. Надо выведать кто он да чем тут занимается. В избе с большущей печкой сели за стол, девки принесли кувшинов да еды. Для начала все занялись поеданием снеди да выпивкой, практически молча. Про дела разговора не было. Потом, после утоления голода, начались пересуды за жизнь. Про торговлю, про походы, про виды на урожай. Потом краем зацепили наше дело, но быстро соскочили обратно на разговоры ни о чём. И при этом оборвал деловые беседы вдумчивый взгляд Лиса на своих товарищей и Волка. Хм, интересно-интересно…

Половину дня потратили, но к конкретике так и не приступили. Я вышел раздосадованный, Торир же вроде как был доволен.

— Чего радуешься? Ничего не порешили же…

— Хорошо приняли. Говорили. Значит, интерес есть, — рубленными фразами ответил мурман.

— И долго нам так ещё ходить, из пустого в порожнее переливать?

— А как получится, — пожал плечами Торир, — им в поход идти. С незнакомыми воинами опасно.

Ага, значит теперь будут наводить справки, кто мы, что мы, да какая сила за нами стоит. Потом определят степень нашего участия и его необходимость. А вот тут затык. Лодка-то у нас только маленькая, четырёхместная, тримаран мы не показывали. Значит, могут забраковать таких «вояк». А показывать наше судно опасно, слишком отличается от местных. Надо искать другой путь…

— А Лис этот, он вообще чем занимается при Волке?

— На Ладоге остаётся, когда Волк в походе. Порядок держит. Торгом заведует.

Значит, он у него начальник штаба. Мозг, так сказать, операций. Волк вызывал уважение своими шрамами, размерами, крутизной оружия и доспехов. Однако не создавал впечатление интеллектуала. Такой может в атаку народ повести, накачку перед боем провести, железной рукой поддерживать дисциплину. Молодняк, вон, в детинце под его крики бегал как угорелый. А вот разработать операцию по типу проводки совместного каравана к данам — сомневаюсь. Рожей не вышел. Надо порыть в этом направлении…

Остаток дня потратил на сбор сведений о братьях. Мои мысли подтвердились, Волк тут по сути был властью военной, однако же серым кардиналом, который формировал политику, выступал как раз таки Лис. Он разрабатывал правила торговли, планировал операции, взаимодействовал с Новгородскими властями, устанавливал размер сборов. А Волк уже своим авторитетом и вооружённой толпой проводил эту политику в жизнь. И караван с зерном — это тоже идея Лиса.

Вечером возле костра обсуждали новости за день. Я поделился своей информацией, Торир дополним тем, что известно ему. Решили не изобретать велосипед, а работать по той же схеме, что и братья. Торир будет у нас авторитетом, продавливающим решения, он по крутизне цацек и решительности морды не уступит Волку. А я буду Лисом, который подготовит эти самые решения. Причём теперь к Волку соваться не надо, надо искать подход к Лису. А тут у меня есть небольшой козырь.

Утром я нагрузился подарками, взял с собой Ярослава и направился к детинцу. Стража внутрь не пустила, но нас вчера запомнили, и сказали, что Лис скоро пойдёт на торг. Ждали его вдвоём, наблюдали за базаром. Я продолжал делать записи о состоянии современной торговли, Ярослав мне помогал своими рассказами. Наконец, ворота детинца отворились, и показалась небольшая группа людей с Лисом во главе. Мы последовали за ней, в некотором отдалении.

Поведение Лиса на торге было сродни нашим инспекторам, проверяющим и рэкетирам в начале 90-х. Они двигались от одной торговой точке к другой, что-то покупали, брали плату за места, решали вопросы между отдельными купцами. Улучив момент, я показался ему на глаза. Меня он увидел, посмотрелна мой рюкзак, на который я недвусмысленно указывал рукой. Ухмыльнулся, кивнул, показал на солнце, а потом рукой на неприметный переулок. Я так понял, там надо его дождаться.

Ждали недолго, меньше часа. Лис появился в сопровождении одного вояки и повёл нас за собой. Тяжёлая дверь открылась после его требовательного стука, нас осмотрели в небольшое окошко, и впустили. Это тоже был кабак, как и та пивная, в которой мы были в первый день. Только вот он был более дорогой, в нём было сильно меньше людей и вдоль стен были сделаны ниши со столами. Тут уши не погреешь, все разговаривают тихо, специальное такое место для ведения неспешных и очень важных переговоров. Стол, за который нас усадили, был довольно длинный. И это тоже было не просто так сделано — Ярослава с сопровождающим мы посадили в один конец, сами сели на другом.

— Сергей, — протянул я руку Лису.

— Лис, — тот замялся, но тоже протянул руку, я её пожал, — с чем пожаловали? Просьба какая торговая есть? Или ещё что?

Я полез в рюкзак, достал нож, специально три штуки из нашего булата сделали, для подарков, и свою записную книжку.

— Для начала позвольте засвидетельствовать почтение, — я протянул нож.

Лис отличался от виденных мною ранее людей. Он поблагодарил, моя речь его не смутила. Он взял нож, ненадолгоопустил глаза на лезвие, и отложил режущий предмет подальше. Хм, действительно человек по местным меркам нестандартный, на других булатный рисунок оказывал почти магическое действие. А этот почти не взглянул. Я открыл записную книжку, там у меня был небольшой конспект для встречи.

— Мы прибыли издалека, помогаем Ториру в его… затруднениях в торговле. С зерном у него проблемы. Вот.

Лис понимающе кивнул, значит, понял, к чему я клоню.

— Дошли до нас слухи, что некоторые… нехорошие люди портят выгодный обмен между словенами и мурманами… — забавно, но по-моему мужик больше на мою записную книжку пялится, чем на булатный ножик, — Так вот, нам они тоже досадили, в своё время, хотя мы и не связаны со словенской торговлей.

— Ограбили? — наконец подал голос Лис, оторвавшись от созерцания канцелярских товаров.

— Да, ещё и людей близких убили. Тех кто грабил, мы уже… их уже нет, одним словом. Но нам не хотелось бы ожидать следующего нападения…

— Вам — это кому? Сколько вас? Где и как бились с… нехорошими людьми? — Лис взял быка за рога.

— Это не важно, — отмахнулся я, — пока не важно. А нам главное, чтобы торговля словенская на Ладоге расцвела, как раньше. Я думаю, и у вас интерес в этом есть?

— Торговля — дело хорошее, и затруднения в ней не идут на пользу… никому, — многозначительно произнёс Лис, — в том числе и тем, кто их создал…

Хитёр, зараза! Но и мы не пальцем деланы!

— В свою очередь, мы с Ториром хотели бы поспособствовать возвращения статус-кво… ну… сделать ка было, — надо попроще с ним говорить, мои-то деревенские уже привыкли к словечкам из будущего, а этот может и не понять ни черта.

— Похвально такое… — опять неопределённо произнёс «серый кардинал» Ладоги.

— Надёжный источник сообщил, что вы собираете суда для похода торгового… — осторожно начал я прощупывать почву.

После недолгой заминки Лис, кажется, понял, что я имею ввиду:

— Источник… Надежный… — посмаковал он новую фразу, улыбнулся — И какой это источник?

Дело, вроде, пошло, я улыбнулся в ответ:

— Надёжный, мы ему верим. Так вот, в походе вам бы могла понадобиться защита воинская для судов…

— Ладога сама справится с любой опасностью, — резко ответил Лис.

— Это так, — легко согласился я, — дело у вас тут поставлено крепко. Хороший тут у вас главный… толковый… Волк, значит, замечательным образом тут все устроил.

Лис ухмыльнулся. Мы плели словесные кружева, при этом каждый понимал, кто тут на самом деле главный и всем тут заправляет.

— Однако же, дополнительные силы помогли бы более быстрому проходу судов, снизили бы потери у Ладожских воинов, да и урону тем самым нехорошим людям нанесли бы больше. Вы… ты согласен?

— Да, более большие силы помогли бы успеху дела. Только у вас с Ториром небольшая лодка? Как вы можете участвовать в походе?

— Ну, силы-то у нас есть, как и лодка побольше…. - начал было я, но Лис меня перебил.

— Платить за охрану Ладога не будет, поход задумали купцы, — Лис развёл руками, — Волк всего лишь пошёл на встречу пожелаем торговых гостей.

Вот жук! Он, небось, с тех купцов денег снял нормально, теперь не хочет делиться! Ещё и братом прикрывается!

— Мы всёпонимаем, — я продолжал гнуть свою линию, — и, в свою очередь, не желаем оплаты за охрану.

А вот теперь мне стало приятно смотреть на рожу местного чиновника. Хе-хе, умыл я его! Сам предлагаю — взамен ничего не прошу! Такая ситуация любого бюрократа вгонит в ступор.

— Вам с того какой интерес? — с вытянувшимся лицом задав вопрос Лис.

— Я думаю, открытие прежней торговли поможет нашей безопасности.

— И вам ничего не надо взамен? — окончательно растерялся Лис, выбил я его малость из колеи.

— Ну почему же! Дело в том, что мы в основном представлены… э-э-э-э, вооруженными силами. А добыча в бою, — Лис чуть пришёл в себя, начал заинтересованно смотреть, — может просто не поместиться и будет мешать.

Лис опять выпал в осадок. Я открыто заявлял, что сил у меня — немеряно, и трофеи мы тупо вывезти не сможем. «Это ж сколько у тебя бойцов!?» — читалось в глазах у Лиса. А я продолжал:

— …То есть, мешать охране купцов. Мы бы хотели иметь место, где можно было бы невозбранно продать добычу, с учётом интересов всех сторон.

Я нагло намекал на взятку. Если не поймёт — разочарует меня Лис очень сильно.

— Я думаю, Волк сможет пойти на это. За долю малую. Добыча пойдёт через меня, — Лис, кажется, сел на любимого конька, начал диктовать условия» отката», — как ваши лодки будут идти в общем строю в походе?

— Вот тут самая большая проблема. Наша лодка несколько… другая, и держаться в общем строю ей будет сложно. Поэтому мы бы хотели действовать самостоятельно. Узнать от тебя вас где может быть враг и нанести ему урон.

Лицо Лиса стало выражать скепсис:

— Одной лодкой… Много ли побьёте? Или бойцов на ней много будет? — выдал он мне и опять уставился вопросительно.

Мне, если честно, вся эта словесная эквилибристика начала надоедать. Я ему предлагаю вариант, когда от Ладоги нам нужна только информация и место сбыта трофеев, а этот бюрократ толком ничегоне говорит, только про нас всё выпытывает. Причём с таким видом, будто не я ему помощь привёл, а он мне одолжение делает. Надо бы сбить малость его спесь. Когда он почву под ногами чуть теряет, разговор в правильном русле идёт. Ну что же, попробуем так:

— Дислокация нашего боевого потенциала, как и его характеристики, качественные и количественные, не должны вас беспокоить. Наша стратегия предполагает использование подавляющего технического превосходства в сочетании с тактикой действий малых сил. Наше же пехотное подразделение, выступающее в качестве десантно-штурмовой группы, с опорой на операционную базу на Ладоге, способно, с использованием географических, технических, климатических и прочих преимуществ, решать разноуровневые задачи, включая оперативные. Подвижность же наших сил не предполагает кильватерного строя, склоняясь к крейсерским операциям и нанесение прежде всего экономического и материального урона на маршрутах следования отдельных эскадр и соединений противника… — и так ещё минут десять.

Если вначале Лис ещё пытался хоть что-то понять, то где-то в середине речи окончательно «поплыл», сидел и глазами только хлопал.

— …Исповедуя суворовский принципы, мы планируем удивить противника! Как матросы на зебрах! Пойдём в бой трезвыми! И небритыми! — я меж тем закончил излагать свою идею.

Немая сцена. Я перевожу дух от выданного на одном дыхании бреда, Лис ошалело пялиться на меня:

— Че-го? — наконец выдавил из себя бюрократ.

Хм, ну что, вроде готов теперь нормально общаться:

— Я говорю Ладога нам нужна для сбыта добычи. В бой мы пойдём сами, скажи только куда. Когда вы двинетесь — нам того знать не надо, ваши суда целее будут. Побьём данов, сколько сможем, всё легче будет. А уж как мы это делать собираемся — уже не ваше дело.

— Зачем тогда этот разговор? — Лис был все ещё под впечатлением от моего напора.

— Не хотелось нарушать местные порядки. Кому ж понравиться, что толпа воинов без спросу по озеру ходит? — а вот теперь Лис посмотрел на меня уважительно, даже в лице поменялся.

— Верно, это мало кому по нраву…

— Значит, такое вас устроит? Если да, надо закрепить сказанноена бумаге… на пергаменте, — я начал доставать подарочный канцелярский набор.

Пока раскладывал своё барахло на столе, включая бланк договора, написанный в трёх экземплярах, на русском языке, Лис разглядывал канцтовары. Я вопросительно посмотрел на него.

— Что это? Не видел раньше такого пергамента…

— Это подарок. Тебе, — я выделил слово, чтобы адрес получателя был предельно ясен, — при помощи вот этого можно удобнее вести дела…

Началась рекламная кампанию набора «Мечта бюрократа». Показывал скрепки, карандаши, ручки, чернильницы, всякую другую полезную мелочь. Перешёл на книжки-блокноты. Такого рода формат для рабочих записей тут не использовали, только дорогие фолианты рукописные сшивали подобным образом. Но стоили они — как самолёт! А я предлагал в дар записную книгу (вроде амбарной) да ещё и из незнакомого материала. И толщиной в несколько сотен листов. И две штуки! Страницы причём были с перфорацией, их можно было отрывать из книги, причём корешок оставался сантиметров пять, с продублированным номером страницы.

Апофеозом бюрократической вакханалии стала печать. Я вечером собрал на ней текст, который гласил, что сей лист выдан с разрешения Волка и Лиса. Концепция отрывных листов и печати Лиса сильно возбудила. Оставалась только проблема языка на привычном мне русском тут не писали. Предложил ему нарисовать, что конкретно надо оставить на штампе, и пообещал привезти в следующий раз нечто подобное. Теперь пришлось учить Лиса пользоваться карандашом. Он старательно карябал в блокноте какие-то руны, то и дело удивился лёгкости письма при помощи моих приспособлений и бумаги. Я торжественно вручил весь набор ему, спрятал получившийся рисунок для будущей печати и перешёл к договору.

Тут договор называли «ряд», с ним провозились почти до вечера. Нам даже толстую восковуюсвечку принесли. Лис не мог прочесть на русском, я не так хорошо писал на словенском, чтобы точно передать смысл текста. Пришлось звать Ярослава. В договоре были прописаны обычные для меня пункты. Цель, средства, обязанности сторон, ответственность в случае невыполнения и так далее. Тут же такая постановка вопроса была вновинку, отвечали обычно собственным авторитетом, а, зачастую, и головой. Пришлось изменить часть пунктов, переформулировать много абзацев, добавить новые, вроде порядка действий при нападении на нас кого-то из людей Лиса по незнанию.

Поздно ночью окончательный текст «ряда» был согласован и написан в четырёх уже экземплярах — два на русском и столько же — на словенском. По договору мы работали в два этапа. Сначала просто вели поиск лиц, определённых нами как грабители на дороге, то есть наёмников данов-зерноторговцев. Таких полагалась бить нещадно, а потом сдавать добычу на Ладоге. Затем, если будет результат, Лис даёт нам информацию о том, где видели данов, а мы продолжаем свой нелёгкий труд. Такое было сделано по одной простой причине — чтобы мы не начали «сливать» данные противнику. Узнают даны, о том, что известно ладожским братьям, — стратегию поменяют, подготовятся лучше. А вот когда мы условную «голову дана на блюде» привезём на Ладогу — тогда доверия прибавиться, уже можно чуть раскрывать карты, более тесно взаимодействовать.

Ладога в по договору обязалась выкупать добычу, если таковая потребность возникнет, и продавать нам невозбранно припасы. Понятное дело, что ценник на трофеи малость занижался, а на припасы — увеличивался. Это будет доля Лиса и Волка, «откат». При этом основной ориентир был на стоимость похожих изделий на торге. Это я настоял, а то скупят все за копейки, а нам какую-нибудь ветошь «впарят» по баснословным ценам. Далее Ладога, в лице Лиса и Волка, обязалась прочих препятствий не чинить.

Мы тоже брали на себя дополнительные условия — местных не обижать, вопросы конфликтные решать через этих двух братьев, посёлки да деревни не грабить. В остальном нам давался полный карт-бланш. Делать с данами мы могли всё, что посчитаем нужным… Или они с нами — тут уж как повернётся.

Из кабака вышли практически друзьями, попрощались и договорились о встрече завтра. Нам нужен был Волк, который должен подтвердить наши договорённости. Я шёл к своей палатке довольный, но уставший. Меня эти политические игрища, да ещё и с таким пройдохой как Лис, вымотали окончательно. Спал я, что называется, без задних ног.

Сон мой бесцеремонно прервал Торир, нагло распихав меня ни свет ни заря. Я вылез из палатки — вокруг нас стояли вооружённые мужики, штук восемь. Правда, мечи было в ножнах, они пришли сопроводить нас к Волку. Мы быстро собрались, и вдвоем с Ториром отправились на встречу. В этот раз Волк встречал нас в большом тереме, в зале с высоким стулом. Вроде как трон получался. Как объяснил Торир, тут обычно вели суд и принимали дорогих гостей. Например, нас. Лис тоже присутствовал, как и несколько ближников Волка. Вояка на троне не стал разводить политесы, и сразу взял быка за рога. Что, мол, враги всякие торговлю рушат, и рад он принять наш посильный вклад в борьбу с ними. Все это, правда, сопровождалось пафосом и криками на тему того, какие кругом уроды, что только и хотят ограбить бедную Ладогу и его, Волка, лично. Торир в свою очередь на своём, скандинавском, благо его тут все понимали, в ответной речи тоже сказал, что, мол, ни пяди земли, тьфу, воды врагу, и всех к ногтю. И грозно так оружием все помахали. Мы с Лисом тоже, за компанию. Потом обменялись грамотами-договорами, на которых проставили по закорючке подписи, и нас вежливо вывели из терема.

— Ну что, Торир, вроде пока все получилось? — мы шли по торгу после заключения первого международного договора.

— Ага, теперь только найти и убить данов, — ответил мурман.

Да, осталось совсем чуть-чуть — начать и кончить. Мы двинулись каждый в свою сторону. Я бродить по торгу, Торир — вести переговоры со своими знакомыми викингами. Может, скажут где даны есть, неправильные. На наш тримаран мы вернулись поздно вечером следующего дня, под покровом ночи, как и договаривались…

Третий день мы бороздили озеро в надежде наткнуться на данов-грабителей. Держались далеко от берега, вперёдсмотрящий выискивал лодки, мы приближались, выясняли кто это. Пока попадались только словене, даны, которые правильные, другие скандинавы, вроде свеев, да корелы. Мурманы Торира, пока мы были на Ладоге, научились достаточно ловко управляться с парусом, и наша скорость теперь была раза в два-три выше, чем всех остальных «участников регаты» на этом озере. Поиск построили качелями, ходили вдоль берега на запад и восток от впадения Волхова в Ладогу, каждый раз забираясь все дальше и дальше.

Данов не было. Народ уже предлагал «прессануть» кого-нибудь другого, но я предпочитал придерживаться договора с Ладогой. Торир тоже, он в связи с поднятием своего авторитета, который возрос на фоне целых двух личных встреч с Волком, уже имел договорённости о будущих поставках с ладожскими купцами. И порушить их из-за какой-нибудь трехвесельной лодки отнюдь на горел желанием. Вот и мотылялись мы по озеру, искали себе врагов. Решили, правда, сменить тактику. Теперь мы шли вдоль берега и внимательно осматривали все заводи, ручьи покрупнее и речки. Народ, конечно, нашей лодки пугался, и мы вскрыли свой внешний вид, но идти на это пришлось. Иначе так бы и проплавала весь месяц, без добычи. А так она устроила на нас засаду сама.

Я как раз занимался заполнением судового журнала, отмечал где мы плыли, координаты по нашей карте, переписывал встречные суда, Торир комментировал чьи лодки мы тут видим. Обеслав замерял расстояния до ориентиров, занимался штурманской работой. Мы проплывали мимо островка, вытянутого вдоль берега. Островок был покрыт густым кустарником и деревьями. Дошли до середины, когда наш вперёдсмотрящий начал орать. Я вылез из фанерной кабины капитана, чтобы посмотреть, что происходит.

— Даны! Даны! — неистово орал мурман на мачте, тыкая в разные стороны руками.

Я посмотрел вперёд. Из-за островка выплывала узкая, хищная лодка. И это судно явно направлялось по нашу душу. Вперёдсмотрящий всё не унимался, я посмотрел в ту сторону, куда он махал рукой — со стороны кормы тоже надвигалась лодка. Онавышла с из-за другого конца острова. Нас тупо брали в клещи.

— В броню! К оружию! — я в панике забегал по центральной лодке, нацепляя на себя доспехи и хватая винтовку.

Обеслав показался из машинного отделения, я на него тоже наорал, пацан спрятался. Когда я облачился в доспехи, посмотрел по сторонам. На меня как на идиота смотрели все наши вояки, они уже давно были одеты, и готовы к бою. Уши мои покраснели, стыд пришёл, паника ушла.

— Торир, Кнут! Ну что скажете?

— Даны. Те самые, — коротко ответил корабел, Торир просто кивнул.

— Как определили-то хоть?

Последовал длинный пересказ обозначения лодок у различных кланов викингов. И по всему выходило, что это гопники из состава наших недругов.

— Как сражать будем? — после двухминутного погружения в особенности местной судовой геральдики, спросил я.

— Они на вёслах идут, ходко. Скоро догонят, — Кнут приложил ладонь ко лбу, — надо их на большую воду вывести.

— Парусом?

— Ага, — Кнут начал вращать штурвал, — потом машину запустим.

— Обеслав! — показалась голова мелкого, вся в смазке, — готовь машину, разводи пары!

— Да уже! — мелкий скрылся в машинном отделении.

— Да успокойся ты, — прервал мою активную и бестолковую деятельность Торир, — выйдем на воду, там все и решится.

Я опять посмотрел на окружающих. Все спокойные, один я бегаю, как угорелый. И правда, чего я распереживался-то? Мужики своё дело знают, учения у нас были, надо просто все сделать так, как отрабатывали возле деревни. Не зная чем себя занять, улёгся на корму с усиленной «берданкой» и начал наблюдать за развитием событий.

«Раз-два, раз-два, раз-два» — даны гребли к нам. Кнут уводил тримаран под парусом в сторону центра озера, на большую воду. Преследователи пока не отставали, сохраняя почти одинаковую дистанцию. Интересно, надолго ли их хватит, этих спортсменов академической гребли? Вот уже островок начал пропадать за горизонтом, Кнут начал спускать парус.

— Иначе отстанут, — прокомментировал он мой вопросительный взгляд.

И правда, расстояние между нами и данами уже было больше, их гребцы начали выбиваться из сил. Кнут начал поворачивать лодку, несильно. Из трубы паровой машины показался дымок. Даны стали нас настигали, дистанция чуть сократилась. И тут мы чуть не погубили все дело. Кнут прокричал команду поворота, я скомандовал Обеславу дать пар в машину, палубная команда развернула парус. Машина сильно толкнула тримаран, он встал поперек пути данов, парус провис. И машина, зараза, заглохла, выдав пар в свисток!

— Обеслав! Что у тебя!

— Клин! Поворот резкий! — такое бывало у нас, когда паровик не вытягивал нагрузку, и давление в котле возрастало.

— Б…ь! — только и смог выдавить я.

Кнут поддержал меня непереводимым скандинавским фольклором. Мы стояли в раскоряку посреди озера, нас настигали даны. Они начали поворот, и насколько я понял, хотели устроить абордаж с двух сторон. Я кинулся к Обеславу, вместе пытались привести машины в чувство. Запуск машин при ходе под парусом вообще был делом сложным. Надо сначала сцеплением синхронизировать вращение винтов, что уже крутились под действием напора воды, и валов двигателей. Потом аккуратно подавать пар, добиваясь того, чтобы машина начала сама двигать судно. Ну только после этого давать полный ход. А тут я на нервах, Обеслав в шоке, крики и вопли наших союзников не добавляют спокойствия… И по команде «Поддать пару!» Обеслав соединил диски сцепления, открыл клапан подачи на полную, а винты-то в повороте, что Кнут проводил, чуть «провисли». Результат — правая машина поймала «клин». Страшного ничего, сталкивались с этой проблемой, знали, что делать. Но не в такой обстановке! Обеслав с испугу стравил пар, сбросил сцепление — левый винт толкнул лодку, поставив её парус вдоль ветра, и встал. Машину правую даже исправлять не стали — тупо начали набрасывать цепь на синхронизатор, чтобы от одного двигателя идти. Чуть все пальцы там не оставили… Наконец, установили соединение, и мы начали поднимать давление в котле. Я выглянул наружу, боялся опять поломать задумку Кнуту.

На озере разыгралась битва. Очень непривычна для этих мест и этого времени. Кнут таки поймал ветер, и потихоньку разгонял лодку в сторону данов. Мы шли встречными курсами. Причём обе лодки данов были по правому борту. И самое противное, что из шести стрелков на борт мог вести огонь только один, ближайший к врагу! Мы-то планировали совсем другой бой! Пули, правда, не долетали, и Торир зарубил стрельбу.

Я с «бреданкой» занял позицию на носу. Пытался прицелиться, сильно мешала качка. Мы все быстрее двигались на встречу друг другу. Кнут проорал что-то на своём, скандинавском, все уцепились за страховочные тросы. Резкий поворот — я чуть не выпал за борт, в последний момент удержался. Теперь мы шли навстречу так, что оба дана оставались по левому борту. В момент, когда я начал уже различать отдельные элементы на корабле данов, хлопок винтовки вызвал крик на их судне. Атли, а именно он стрелял, в кого-то попал. Кнут ещё чуть довернул лодку, даны пытались перестроиться. Мы были быстрее, поэтому прошли мимо ближней лодки на расстоянии метров двадцать-тридцать. Хлопки винтовок по левому борту слились в единый гул. В дело уже пошли облегчённые пули, у них звук другой, характерный. Борт отстрелялся, викинги лихорадочно перезаряжались. Даны орали, теперь уже их лодка встала в раскоряку!

А потом начались манёвры. Не так я себе представлял морской бой, ой не так! Мы кружились вокруг вставшей лодки данов, вторая лодка пыталась к нам зайти с кормы. Продолжалось это часа два по моим корабельным часам. Стреляли мало, пытались занять выгодную позицию. Даны начали заметно выдыхаться. Уже не так резко двигалась их посудина, устали гребцы-олимпийцы. Они начали отворачивать к берегу! Это нам совсем не надо, Кнут тоже был со мной согласен. Обеслав держал котёл под парами, решили задействовать его. Парус быстро убрали, рею поставили вдоль борта. Машина начала сначала медленно, а потом все быстрее раскручивать винты. Я всем телом ощущал вибрацию корпуса. Мы понеслись, другого слова не подберу, догонять данов! Добыча и охотник поменялись местами! В нас полетели стрелы, но не достали, бессильно упав метрах в десяти по носу. А скорость данов упала ещё сильнее. Лучники, видать, сидели на вёслах до этого, а значит, тяга их судна при стрельбе снизилась. Мы пронеслись мимо лодки, получили пять стрел в борт и в щиты, но закидали пулями лодку данов. Та тоже встала. Стоны и крики свидетельствовали о наших попаданиях.

Теперь мы были в роли Буриданова осла. Две лодки, между ними несколько сотен метров, что делать? Блиц-опрос показал, что все склоняются добить ближайшую, а потом заняться той, которая встала первой. Но на ней какие-то личности натягивали парус! Блин! Мы так без добычи останемся. Хотя… На парусе далеко не уйдут, он у них вспомогательную роль играет. А значит, мы их по-любому догоним. Главное, не потерять из виду. Решили действовать согласно быстро составленному плану.

Крутой разворот, мы опять шли на сближение. На этот раз правый борт отстрелялся по лодке, стоны, крики, ругань. Попытки двигать нашу добычу вёслами прекратились. Разогнавшись, дошли до другой лодки, левый борт закидал пулями тех, кто пытался развернуть парус. Разворот. Опять обстрел лодки… И так ещё два раза. Суда наших противников уже не пытались двигаться, толькостоны и руганьразносились над водой. Осторожно подошли к одной лодке, чуть об их весла не повредили правый корпус. Мурманы напряжённо наблюдали за телами, лежащими в драккаре. Три выстрела по подозрительному движению, палубная команда, которая обслуживала парус, а теперь выступала в качестве абордажной, развернул небольшой трап и заскочила в лодку данов. Контроль, добывание штыками шевелящихся, быстрое определение ещё живых…

В захваченной лодке было крови чуть не по щиколотку. Тела викингов лежали в противоестественных позах, сжимая холодными ладонями оружие. При гребле они щиты ставили вдоль борта, а сами оставались чуть не с голым задом. Ну разве что кожаный доспех прикрывал некоторых. Поэтому наши чугунные пульки нанесли такой ущерб — стрельба велась с высокого борта боковых корпусов тримарана, непосредственно по гребцам. Признаться честно, примерно на такое я и рассчитывал.

По рассказам Торира, местная тактика боя на воде не отличалась разнообразием. Сначала «догонялки» на вёслах, потом сцепиться бортами, перебросить мостки и устроить рукопашную свалку. А грести в доспехах, даже кожаных, ой как неудобно. Соответственно, в работе вёслами участвовали все доступные бойцы. Иначе скорость будет ниже, чем у противника, и тот сможет получить преимущество. Например, корпусом сломать весла по одному борту, или обойти, закидывая бойцов стрелами. Таким вот Макаром и воевали. Сначала греблей пытались выиграть в положении относительно противника. Потом, когда место свалки и время её наступления становилось понятно, небольшая группа воинов выделялась в качестве прикрытия — в начале боя они забрасывали врага стрелами и защищали бойцов, вяжущих мостки, щитами. Потом абордаж, причём чаще всего — встречный. Ты к врагам в логово ломишься, они к тебе на плавсредство.

Мы же имели преимущество в манёвренности и скорости за счёт большого косого паруса и паровой машины. Чтобы гоняться за нами, данам пришлось грести до изнеможения. А мои-то мурманы все свежие, как огурчики! И «стрелялки» наши сильно приёмистей, чем луки и арбалеты. Вот и получилось, что измотали мы врагов на «догонялках», а потом и расстреляли чуть не голых с высоты своих бортов, не обращая внимание на укреплённые вдоль лодок щиты.

К моменту зачистки второй лодки я был в норме, чуть трясущихся рук, нервы были на пределе. Вторая зачистка чуть не стоила нам жизни матроса, из под груды тел восстал, другого слова не подберу, какой-то здоровый окровавленный мужик, и с диким криком ринулся на абордажную команду, размахивая здоровенной секирой. Я со страху выпустил в него пуль семь, пока он не успокоился. Послышались шепотки: «Берсерк, это берсерк!». Не знаю, может и впрямь он, но было страшно.

Так страшно, что чуть не забыл попросить оставить кого-нибудь в живых для допроса. Хорошо, что Торир сам сообразил, ему тоже слоняться без дела по озеру надоело. Во второй лодке добили всех, кроме одного полуживого дана. Старый уже дядька, седой, как лунь. Обругал нас всячески и не хотел идти на контакт. Торир пообещал ему Валгаллу, так мужика даже допрашивать после такого не пришлось, сам всё выложил. О силах несметных, которые нас доведут до цугундера, ибо их там аж десять лодок ещё. Они ждут каравана, прошла информация с Ладоги. Уничтоженные же нами два судна послали предупредить, когда тот конвой приблизится к Неве. Напавшие на нас лодки должны были дождаться появления словен и доложить об этом эскадре, что ждала в засаде. Расчёт прост, караван идёт медленнее, чем боевые лодки, иразведка должны успеть дойти до места сбора. А там чуть не десять лодок с двойными командами гребцов прижмут словен на реке, с тыла, так сказать. Причём даже если караван испугается и уйдёт обратно на Ладогу, или некоторая часть лодок таки прорвётся, нанимателей это тоже устроит. Ускользнувших добьют уже на Балтике, там другая эскадра сторожит выход из Западной двины. Возврат же торговцев обратно в словенский городок явно определит победителя в этом противостоянии. Все тоже поймут, что зерно скандинавам можно продавать только через данов, заваривших эту кашу. Ну и наёмники без добычи останутся, это не так страшно, им плата и так дана.

Торир выполнил обещание. Ему это стоило бы руки, если бы не доспехи. Бился дед дановский самозабвенно, но был уже ранен и истёк кровью. Торир ловко подловил его на противоходе, и резким и мощным ударом всадил меч в сердце. Быстрая, лёгкая смерть в суровой битве лицом к лицу, а главное — с оружием в руках, является гарантированным пропуском в Валгаллу. Мы этого деда, кстати, сожгли. Одного из всех данов. Их весла связали, дров взяли для паровой машины, и пустили костёр по озеру. Заслужил.

А вот после битвы начались проблемы. Оружие, доспехи, запасы с лодок мы собрали. А что с самими лодками делать? Я предлагал сжечь. Кнут и Торир называли меня идиотом на местный манер, и хотели их продать. Я начал набрасывать сложности этого мероприятия — как довести лодки до торга? Где взять гребцов? Приуныли мои викинги, прям как я, когда в «Сталкера» играл — не влазит весь хабар в рюкзак, а бросать жалко. Пришлось думать. На мою голову, решение нашлось. Жадины-говядины, блин! Сплошные проблемы из-за этого! Нам сейчас самое время быстро сгонять на Ладогу и предупредить Лиса с Волком о засаде. Но нет! Мы буксировали лодки данов. Паровик работал на средних оборотах, верёвки пошли на буксировочные канаты. Двух матросов пришлось поставить на рули на трофеях. Зацепили канаты за центральный корпус нашего тримарана, чуть три раза себе не разломали лодку и дановские за малым не разбили. Медленно и печально мы двигались к Ладоге. Управлял лодкой Атли, а Кнут и Торир устроили мне разнос.

Капитан на лодке должен быть один. Даже Торир не вмешивался в управление судном, а только задавал стратегию боя. А тут я со своими паникёрскими воплями и неуместными приказами Обеславу. Вот и лупцевали меня мужики морально, за нарушение субординации. Я огрызался, указывал на то, что бой вести надо под паром. Те в ответ говорили, что не моё дело. Поспорили, поругались, поорали друг на друга. Успокоились, пошёл конструктив.

Кнут не привык к паровой машине. За время эксплуатации нашей лодки, под парусом он стал виртуозом, но двигательне часто запускал, не привык ещё. Нужна практика, чтобы Кнут нутром почувствовал, как ведёт себя судно при работе механизмов. А для этого нужны дрова и время. Теперь я назначался на должность помощника капитана и помогал ему освоится с паровым ходом.

Обсудили и сам бой. Трупов данов насчитали почти семьдесят человек, увеличенная команда была на каждой лодке. Это, кстати, объяснило их быстрый ход. На это каждый наш стрелок потратил по три-четыре магазина, по шесть пуль на одного врага вышло. И если мы такими темпами продолжим, то нам тупо не хватит боеприпасов. Надо повысить точность и эффективность стрельбы. Для этого снижать дистанцию ведения огня, подставляя себя под дановские стрелы, или тренироваться. Много, часто, тренироваться вести огонь с борта лодки на скорости и при качке — в условиях, максимально приближенных к боевым. Деревянныеучебные пули были, магазина по четыре на брата, россыпью. Вот всех их и надо расстрелять до следующего боя с максимальным тренировочным эффектом. Металлические тратить не вариант — можем не отстреляться от врагов.

По результатам совещания решиличуть переделать лодку — добавить ещё защиты для стрелков, перераспределить людей в команде, отработать совместные действия при переходе с паруса пар. Тренировки стали проводить, не откладывая дело в долгий ящик — прямо на ходу обстреливая буксируемые дановские посудины, пытаясь поразить установленные вертикально весла. Для этого ушли вглубь озера. Матросы, что управляли нашими мишенями, фиксировали попадания, я и Торир отдавали команды на ведение огня. Периодически сбрасывали буксировочные тросы и тренировались уже на скорость — проносились мимо захваченных лодок, стараясь организовать максимально точный ливень из сосновых цилиндриков со смоляными поясками. Итогом стало то, что на меня возложили ещё и обязанности «артеллерийского офицера». Я, как самый соображающий в деле использования пневматических винтовок, отдавал команду на стрельбу. Мне необходимо находиться рядом с Кнутом, фиксировать повороты и манёвры, и давать команду тогда, когда стрельба, по моему мнению, будет наиболее эффективна. И запрещать её, если вероятность попадания мала. Из-за этого путь наш был достаточно долгим, три дня убили на все, спалив в топке много дров…

На рассвете четвёртого мы погрузили Ладогу в недоумение. Представьте себе, обычный провинциальный средневековый городок. Снуют лодки и корабли побольше, народ торгует, живёт себе спокойненько. И тут на город надвигается хрен пойми чего, три связанных лодки, без вёсел и парусов, с которых валит дым. Да ещё и два драккара следуют за сим непотребством на верёвочке. Вся эта процессия наглым образом паркуется возле пристани, подтягивает буксируемые суда. А с исходящей дымом невиданной хреновины начинают спрыгивать мужики в камуфляже. Все с одинаковыми щитами, мечами, шлемами и прочим. Причём кровоподтёки на драккарах свидетельствуют о том, что они их явно не купили по дешёвке, а добыли в бою.

У местных хватило ума посчитать, сколько вёсел предполагалось на буксируемых лодьях, какой там был экипаж, и сопоставить это количество с численностью людей в камуфляже, разгуливающих по пристани. Поэтом город встретил нас притихшим, с запертыми воротами и опасливыми вопросами, мол, чего изволят господа хорошие? Господа хотели встречи с руководством. Оное явилось в лице Волка с братвой, тьфу, с дружиной и начальником штаба, то есть Лисом. Мы убрали личины, нас узнали, народ несколько расслабился. Как тут принято, Торир повёл речь о том, как тыщщи несметные данов на нас напали, а мы их одной левой раз! Потом правой — наааа! Потом ещё и ногами добавили… Волк тоже источал пафос, мужики, наши и ладожские, орали радостно, мурманы хвастались трофеями. Одним словом, обычные понты. Ну а потом, как водится, все на пир, промочить горло. Мы разве что дежурныхоставили на лодках, их сменят позже.

Мы с Лисом пошли со всеми вместе в терем на банкет, но прибыв на место, уединились, и начали обсуждать наши дела. Теперь, когда доказательства нашей «крутости» качались на речке под стенами Ладоги, разговоры вести стало проще. Трофеи оставили на утро, потом разберёмся. Надо согласовать переход ко второму этапу реализации нашего договора — обменяться информацией и продолжить геноцид данов.

Лис подтвердил всё, о чем мы договаривались до похода. Настало время определять дальнейшую стратегию. Устроились в небольшой комнате возле зала, где орали пьяные вояки, хвастаясь своими подвигами. Лис достал свёрнутый пергамент, расстелил на столе, это у него карта. Я в свою очередь достал наши карты и судовой журнал. Местный аналог премьер-министра малость окосел при виде моих записей и рисунков. Контуры берега-то он узнал, но подробности, с которыми была нарисована карта, его удивили, как и сетка координатная. Я её сделал относительно Ладоги, городок у меня вместо нулевого меридиана. Достал линейки, транспортир и начал, опираясь на карту и судовой журнал, докладывать результат похода. Кого видели, где и когда ходили, какие лодки и в каком количестве присутствуют на озере, зачем слоняются туда-сюда. Выходило, что народ на озере выжидательно притих, ожидая чем закончится торговый конфликт между словенаями и скандинавами. Потом перешли к бою с данами. Конкретики не дал, обойдясь фразой «встретили и убили», но вот информацию, что предоставил нам пленных, Лису донёс. Ждёт, говорю, вас, други мои, засада. Такие сведения Лиса не порадовали.

— С десятью лодками и двойными экипажами можем не совладать, — расстроился он.

— Ага, только ведь теперь-то они не знают, когда лодки ваши пойдут. Мы разведчиков того, перебили, а они ещё семь дней должны были сторожить караван. Ну, строй лодок ваш.

— Ещё пошлют или местных кого подкупят. Или всех перехватывать будут, у них и спросят, — резонно заметил Лис, впав в некоторую апатию.

— Надо думать, — я почесал затылок.

— Надо…

— Когда выходить хотите?

Лис недоверчиво посмотрел на меня.

— Мне не день интересен, мне интересно сколько у меня времени. Неделя, семь дней есть?

— Столько — есть, — Лис продолжал подозрительно коситься на меня.

— Про силы ваши не спрашиваю, не скажешь. И правильно сделаешь, тут у тебя и так много… разговорчивых, так сказать.

— На каждый роток не накинешь платок, то верно, — Лис наморщил лоб, склонился над картой, моей.

— А скажи, те кто в засаде собрались — это все их силы? У тебя же эти, разговорчивые, среди данов есть?

— Половина, — коротко ответил Лис, — остальные, как говорят э-э-э… добрые люди, на Варяжское море должны были пойти, из Полоцка лодки перехватывать. Но там Рюрик с Тревором и Синеусом их охраняют…

— Какой рюрик? Такой же как вы? В смысле, не русь?

— Ну да, только зовут его Рюрик. Его дружина на Варяжском море, получается, варяг он.

Вот те раз! Нашёлся-таки варяг «призывной»! Вот он где окопался! Так я тут получается, историю делаю? Вон и персонажи легендарные попадаются. Интересно, а как он потом в Новгороде-то оказался? Но это дело хоть и интересное, но не первостепенное. Надо что-то с данами решать…

— Значит, нам только эти даны угрожают, десять лодок, да в каждой по тридцать-сорок человек…

Лис поморщил лоб, видать, пересчитывал на свои семь-сорок да три-девять.

— Получается, надо нам упокоить под четыре сотни рыл, — подсказал я ему.

— Так и есть, — наконец-то пересчитал он, скорчив кислую мину от моих речей.

— Давай так, раз у меня неделя, ну, семь дней ещё есть, то сегодня отдохнём, завтра с трофеями разберёмся, я с Ториром посовещаюсь, лодку в порядок приведём, и как-нибудь поможем вам. Лады?

— Лады, будь по-твоему. Пошли на пир…

И мы двинулись в общий зал. Там праздник был в самом разгаре…

Подъём был тяжёлый. Объем выпитого да качка на тримаране, где мы ночевали, не способствовали бодрости духа. Я пошёл делать свой утренний моцион, встретил Кнута. Тот добавил мрачности в утро:

— Лодка течёт. Воды по щиколотку.

— По всем корпусам?

— Нет, только в большом, по центру.

— Ну это от тряски. Когда вал крутился, помнишь, как трясло? Вот эта вибрация и расшатала лодку.

— Чего? — Кнут, судя по выражения лица, не понял и половины моей речи.

— Я говорю, после работы машины надо протянуть крепления. Мы же их на болтах делали?

Это была правда. Когда только проектировали перестройку лодки в тримаран, Кнут хотел все сделать на нагелях да железных гвоздях. Вместе с ним покумекали и отказались от этой идеи. Выйдет гвоздь какой в походе — потонем. Да и о ржавчине не стоило забывать. Я ему предложил свои деревянные болты. Кнут впечатлился. Причём не от самих болтов, резьбу раньше он видел, а от того, что они все одинаковые. Да я ещё и масла в огонь подлил рассуждениями о твёрдости древесины, контргайках да шайбах деревянных. Теперь вот, от длительнойработы машиныи вибрации эти крепления и расшатались. Я не то чтобы предполагал такие проблемы, но к вопросам безопасности подходил серьёзно. Поэтому у нас была ручная помпа для откачки воды и инструмент для протяжки креплений. Причём делали лодку-то хитро, головки болтов были утоплены в древесину внешней стороны обшивки, чтобы не возникало сопротивление при движении. А гайки были изнутри, и для протяжки теперь даже лодку вынимать не придётся.

Кнут объявил аврал. Чуть не пинками растолкал своих мурманов, включая Торира. Закипела работа. Я раздал инструмент, благо мурманы уже умели им пользоваться, посадил людей на помпу. Теперь они тут и без меня справятся, поэтому я взял Торира, попросил какого-то мелкого, что крутился возле лодки принести нам кваса, и мы засели прямо на пирсе за обсуждение дальнейших действий.

Я передал наш разговор с Лисом, Торир нахмурился.

— Как данов громить будем?

— Потянем ли? Их много, — Торир сделал глоток кваса чуть не на половину кувшина, смачно отрыгнул и продолжил, — можем не справиться…

— А выбор у нас есть? Мы же подписались на это дело, теперь надо помочь. Причём так, чтобы наши винтовки не увидели. А то вон на пьянке вчерашней каждый второй провоцировал на рассказы о бое. Хорошо, что наши язык за зубами держали…

— То верно.

— А ты место то знаешь вообще? Ну, где даны собираются? — пленный как-то вскользь его упомянул.

— Да, был там. Хорошее место, — мурман еще отхлебнул кваса.

— Там вообще сколько лодок влезет? Там гавань или заводь? Опиши мне его.

Торир начал рубленными фразами вещать. Я мотал на ус, пытался вычленить что-нибудь полезное. Получалось плохо, голова шумела. Под речь Торира начал наблюдать за лодками возле пристани. Вот одна стала под разгрузку, набежала толпа мужиков, начала выносить мешки. Надо им тачки продать, чтобы спины не ломали. Лодка быстро достаточно опорожнилась, и отошла. Подошла другая, поменьше. Рядом с ней «парковалась» третья. Забрезжила мысль, я прервал мурманского вождя:

— Торир, а вот если бы ты такую засаду устраивал, ты бы лодки на берег вытаскивал? Или на воде держал?

— На воде. Так быстрее.

— Ага, а людей где? Там же, на лодке? Их-то в два раза больше, чем обычно помещается…

— Людей — на берег. Долго ждут, устанут в лодке.

— Ага, устанут, значит… А вот если бы купец какой мимо шёл, или просто лодка, ты бы что делал?

Торир задумался, и после недолгого молчания выдал ответ:

— Лодку или лучше две надо на воде с людьми держать. Увидят — засада пропадёт. Надо брать те, что рядом плавают.

— Брать, говоришь… А вот если, например, пойдёшь ты её захватывать, а лодка та начнёт быстро уходить? — я пальцами изобразил, как она будет уходить, — Ты в погоню пойдёшь или бросишь это дело?

— В погоню. Дойдёт чужая лодка сюда — засаде не бывать. Не будет засады, не будет добычи. Люди уже собраны, без добычи осерчают.

— Говоришь, осерчают… А вот это уже мысль. Слушай, если мы сделаем так…

Я излагал свою идею. Ториру она показалась странной. Новой и непонятной. Так тут не делали, да и риск определённый был при её реализации. Пришлось достать записную книжку и начать рисовать карту будущих военных действий. Идея носила кодовое название «Мы едем-едем-едем, внатуре два вагона». То есть, подойти на парусе, спровоцировать перехват, увести за мыс, который, по словам Торира, был с южной стороны места засады, погоню. Перебить преследователей, и вернуть опять к месту сбора данов. Раз они нашу лодку перехватить должны в любом случае, значит, отправят ещё лодки. И так, пока не кончатся лодки или им просто не надоест. Значит, мы сможем ослабить противника, а дальше действовать уже по ситуации. С потрепаннымиврагами всяко легче биться. Надо только нашу посудину привести в порядок да ещё пару улучшений сделать, на скорую руку. Для всего этого нужны деньги — нужно идти на торг и разобраться с трофеями, продать их Лису. Вон, кстати, и он, собственной персоной, с сопровождающим его воякой.

— Доброго здоровья! — я поприветствовал подошедшую парочку.

— Оно нам понадобится, — Лис ухмыльнулся, выглядел он если и лучше нас, то не сильно, — добыча ваша по уговору через меня пойдёт. Надо бы посмотреть, что там да как…

— Это дело. Пойдём, заодно расскажешь, где у вас тут можно медью разжиться и нефтью. Маслом земляным.

— С медью — это в Косой переулок, там мастер знатный живёт. А с маслом земляным — то к корелам, они иногда привозят. Добыча ваша где?

— Да вон, в мешках лежит. Обеслав! Давай подъёмник, вытаскивать трофеи будем.

Обеслав не пил вчера, мал ещё, поэтому бегал бодрячком. Сгонял в машинное, принёс блоки с верёвками. Их перекинули через специальный крюк на мачте и начали при помощи самодельной справы сбрасывать мешки с барахлом на пристань. Не то чтобы народ удивился, тут блоками пользовались, просто не совсем поняли, зачем такое на лодке делать, когда и так вон оборванцев-грузчиков полно. Но нам привычней все делать самим, вот и озаботились заранее. Мелкий поднимал мешки с трофеями, мы их цепляли багром и перетаскивалина пристань. Началась сортировка, раскладывали по кучкам еду, военное снаряжения в зависимости от качества. Наконец, разобрали все. Лис почесал лоб:

— Ну что, давайте по цене определимся…

Что тут началось! Я самоустранился где-то через час взаимных воплей, упрёков и обвинений в крохоборстве и жадности. Торир и Лис, мурманы и словене, ругались, как заправские сапожники, пытаясь доказать свою правоту. Вождь орет, что вот тот щит никак не меньше коровы стоить будет, а то и две. Лис ему в ответ слюной в лицо брызжет, мол, грош цена этой поделке, разве что бродягам каким вместо стола отдать, и потому — драная белки и не больше. Я посмотрел на это все, объявил перерыв, чем доставил, судя по всему невыносимые страдания, всем участникам этой торговой битвы. Пригрозил, что сейчас всё нафик в воду сброшу — ныряйте потом. Чуть не получил на орехи от Торира и от Лиса — но народ, чуть сбитый с толку моим вмешательством, малость успокоился. Взял под белые ручки вождя и местного премьер-министра, отвёл в сторонку, и начал допрашивать. В чем, собственно, проблема?

Торира не устраивала цена, это понятно. Лису она тоже казалась несправедливой — но в другую сторону, он переплачивать не хотел. Я откровенно удивился — Ладога не казалась бедным городом. А местный «серый кардинал» мне выдаёт, мол, если всё это барахло сейчас на торг вывалить — цена на него рухнет. Предложил ему вложить свои или государственные, Ладожские, финансы в такой товар. Потом его сбывать мелкими партиями, чтобы не сбивать цену. Лис мне в ответ — денег нет. Тупо нет средств — торговля на Ладоге из-за конфликта с данами встала колом, и даже всё то столпотворение, что я видел на торге, не способно наполнять карманы Лиса и казну городка. Народ ждёт, пока пути торговые откроются, и вот тогда ручеёк финансовый превратится в плохонькую, но реку, и можно будет так поступить. А пока только ту цену Ладога заплатить может, которую Лис сказал. Торир протестует — ему надо сейчас с купцами расплачиваться, задаток дать, чтобы зерно свозили и готовили суда для перевозки, а не ждать, пока с данами разберутся. Он ещё перед выходом договорился об этом, рассчитывал на трофеи. Мне бы его уверенность!

Под вопли этой парочки начал рисовать в блокноте — мне так лучше думается. Почертил чуть, блок-схему набросал, в носу поковырялся, силясь понять особенности местной экономики. Потом заткнул два фонтана красноречия, мурманский и словенский, и начал вещать. Первым «наехал» на Лиса, ибо в договоре было сказано про цены с опорой на текущие на торге. Тот огрызается, мол, вывали все на торг, и посмотри, что будет. Хотя, к чести местного премьер-министра, от условий ряда не он отказывается. Потом Ториру заявил, что сам дурак, нечего было без денег с купцами договариваться. Мурнан тоже меня послал, однако, не очень далеко, чувствует, что в чём-то я прав. Вроде чуть все успокоились, я перешёл к конкретике. Вам обоим, други мои, деньги-то вообще нужны? Да, я помню, что по условиям договора у нас «трофеи-серебро» схема, но раз ситуация с наполнением финансами такая сложная — надо искать выход. Ториру нужны гарантии поставки зерна, для этого и хочет мурман драгметаллов или мехов. Нам для лодки необходимы припасы, которые мы за деньги тоже хотели купить. Лис не может нас обеспечить местной валютой — дык давайте перейдём к схеме «трофеи-товар» и париться не будем? Ну вот устроим натуральный обмен. Не получиться? Купы да прочие не возьмут напрямую трофеями? А под честное слово Лиса?

Вот тут я был не понят. Объяснил, что конкретно имею ввиду. Лис пишет нам некоторую расписку, мол, «падлой буду — деньги появятся», и эту бумажку мы отдаём купцам, что зерном занимаются. Лис же авторитет тут имеет — вот пусть им и расплатиться. Потом потихоньку будет трофеи наши продавать, тем и покроет расписки, а если все с умом сделает — то ещё и с дополнительной прибылью останется на валютных операциях, если распродаст трофеи удачно. Объем финансов, на которую расписка будет выписана, посчитаем, исходя из ранее заключённого договора и текущих цен на торге. Да и кучу их можно сделать, чай, на бумаге не разоримся. За эти же записки и запасы себе купим.

Мужики репу почесали, провернули в голове новую идею, задумались. Подлил масла в огонь — если мы ещё трофеи возьмём, чем Ладога с нами расплатиться? Финансы-то появятся только после того, как «пробка» из данов будет убрана для торговли, да и то с лагом по времени. Как в таких условиях дела вести да договора соблюдать? Этот аргумент возымел действие — мужики начали спорить о номинале расписок, их форме и порядке оплаты по ним работ и товаров — Торир часть хотел оставить себе на будущее, для продолжения торговли. Лис, правда, противился таком, но тут опять я влез. Мол, эти расписки только на Ладоге примут, а значит, Торир намертво привязан будет к местным купцам в части закупки зерна. А это приведёт к тому, что в следующий раз мурманы сюда торговать придут, а не, например, на Западную Двину. Купцы местные обороты повысят, Ладога свою доли получит, все счастливы. Споры разгорелись с новой силой, но не в части обсуждения самой идеи, а в плане её реализации. Я ж, по сути изобретя бумажные деньги, скромно стоял в сторонке.

Договорились в итоге принять мою идею, правда, с некоторыми дополнениями. Лис нас припасами сам обеспечит по нормальным ценам, не выписывая расписки. Так ему проще, он таким образом налоги на содержание крепости с местного населения соберёт. Так что дрова для паровика, часть материалов для модернизации лодки и других, необходимых нам ресурсов, получим в счёт оплаты трофеев напрямую, бартером, без этапа «обналички». Расписки-деньги будут именными, на меня и Торира, без возможности их передачи третьим лицам, и будут ограничены по сроку действия двумя годами — местный премьер-министр за этот срок как раз распродать добычу нашу по хорошим ценам сможет. Второе ограничение касалось количества операций с этими бумажками — их можно было ровно одну произвести. То есть пойти с Лисом и расплатиться с кем-нибудь бумажкой, с отметкой имени получателя. А тот потом сможет расписку на серебро или мех поменять у властей Ладоги. Часть оплаты Лис произведёт серебром, это Торир выбил себе такое. Меня все устраивало, но остался вопрос с лодками — уж очень большие суммы за них надо было выдать нам с мурманом, Лис даже в виде расписок такие обязательства боялся на себя брать. Предложил новую идею:

— А если с аукциона толкнуть?

Опять полное непонимание, Лис про аукцион не знал, я о нем только своим рассказывал. Пришлось опять лекцию читать, рассказывать о форме и способе проведения такого рода торгов. Идея была нова. Причём настолько, что Лис не знал, реализуема ли. Договорились вечером попробовать «толкнуть» хотя бы одно судно, проверить мысль. Пока же решили осмотреть лодки сами, определить их реальную стоимость. Забрались на трофейны посудины, Лис и Торир со знанием дела отмечалиих преимущества и недостатки. Самый главная проблема была одна — это были военные лодки. То есть купцу она вроде как и не нужна, грузоподъёмность маленькая, а у какой-нибудь «залётной» дружины может не найтись средств. Чемодан без ручки, одним словом. Но идею с аукционом попробовать стоило. Поэтом Лис отправил в городок людей, оповестить о проведении хитрых торгов. Вояки его двинулись в крепость, я мы продолжили осмотр — цену начальную хотели поточнее определить.

Лис увидел что-то интересное, пошёл ножом ковырять доски. Вернулся в задумчивости. В руках он крутил пулю. Их вообще-то тут много в бортах было, но эта торчала заметно, остальные вглубь дерева ушли. Он крутил странную вещицу в руках, с какими-то своими мыслями смотрел то на пулю, на меня, на лодку. Потом начал ходить вдоль борта. Туда, сюда, обратно, и все это без единого слова. Мне стало не по себе. Мало ли что он там себе надумал? Может, колдунство какое обнаружили решает, что с нами делать, на костре сжечь там, или заживо прикопать. Тут, на Ладоге, я видел и волхвов местных, и приблудных христианских священников, и прочих неистовых служителей культов. Народу много, паства обширная, вот и пасутся тут, окормляют, так сказать. Лис наконец-то подошёл ко мне:

— Сколько, говоришь, вы в бою были?

— Четверть дня, — я грустно развёл руками в ожидании приговора.

— Четверть дня, говоришь. Пока крутились ещё, да пока гонялись… Что-то больно много вы дырок навертели в лодке, — он зажал пулю большим и указательным пальцем, посмотрел сквозь получившееся кольцо на меня, — быстро стрелки эти вот метали. Нам бы такое не помешало.

— Этого в ряде не было, — я протянул с жалостью, — мы ж сразу договаривались, что в наши дела воинские вы не лезете.

— Так то оно так… Но ты, — он выделил обращение ко мне, — человек тут новый, незнакомый. Торира-то все знают, частый гость, а вот от тебя чего ждать — неясно. Говоришь странно временами, да и ведёшь себя не так как все…

— Да на себя-то посмотри! — я уже почти огрызался, ситуация разворачивалась в сторону конфликта, — Ишь, странный я. Сам-то тоже не лезешь мечом махать, больше по торговле да по части подумать.

— Верно, — Лис чуть расслабился, — значит, ты у Торира тоже вроде как для дум. При нём ходишь?

— Я сам по себе.

— Вот это-то и плохо, — констатировал Лис, — если за тобой сила большая стоит, я знать то должен. На случай… всякий. Не каждый одной лодкой столько воев к побьёт, даны вояки знатные.

Лис неопределённо махнул рукой, я думал о сказанном им. Он прав со всех сторон. Волк занимается делами военными, битвами. А Лис те самые сражения готовит и определяет степень опасность со стороны соседей. Я сейчас угроза, потому что непонятен. Да ещё и силён, судя по результатам нашего боя. И получается, что перед властями Ладоги стоит задача снять потенциальную угрозу. Местные методы решения таких вопросов я себе примерно уже представлял — притопить и вся недолга. А мне такое что-то не по нраву. Надо чётко, однозначно дать понять, что я не угроза местному словенскому городку. Можно, конечно, клятву дать, но никто в таких серьёзных делах на слова не будет ориентироваться. Да и так, от кого я буду клясться? От себя лично или от всего рода? Или ещё и от Торира? Да и о чем клясться? Пока я проворачивал в голове ситуацию, Лис продолжил говорить:

— Опасен ли ты для Ладоги, Сергей?

— Нет, то я тебе крепко скажу. Хочешь, могу поклясться?

— Сам? Или вас таких много ещё? Ты же не Торировский воин, как и парень твой?

— То племянник мне, Обеслав его зовут, — эх, была не была, — Игнатьевы мы. Я глава рода, с Ториром мы сошлись потому, что против данов вместе воевали.

— Интересно, интересно… А род твой где?

— Да почитай весь перед тобой, — я почти не врал, — потому и клясться могу спокойно, мои то мне доверили.

— А далеко твои живут? Может, в гости ходить будем? — Лис хитро улыбнулся, хитро и кровожадно, — торговля, или ещё чего…

— А вот далеко, — я посмотрел на него с вызовом, — вам туда не дойти.

— Правда? — Лиса стал напоминать сотрудника ЧК-ОГПУ на допросе, — чего так? По озеру далеко дойти можно, да по рекам ещё…

— Мы в лесу живём, далеко от берега. Туда лезть резону нет. Чащи, бурелом, болота там разные, — я тоже посмотрел на него с недоброй улыбкой, — оступишься раз — и по горло в трясину. Ну или там Хозяин какой нападёт, другая живность. Опять же, можно и ногу сломать, или заразу какую подхватить. Почихаешь дней пять — и на погост. Опасные места.

— Опасные говоришь, — Лис игру принял, — опасные — это хорошо. Когда кругом опасно мыслей дурных не появляется, о грабежах и разбоях. И так есть чем заняться…

Такая пикировка продолжалась бы ещё дольше, но пришёл народ на аукцион, и нас окликнули. Толпа была большая, я думал, меньше людей будет.

— Мы ещё не договорили, — Лис погрозил мне пальцем и полез из лодки на пристань.

Там он своими словами объяснил правила аукциона на повышение. Как оказалось, народ тут зрелищами не избалован, поэтому почти вся толпа пришла просто поглазеть на новое развлечение. Кроме двух человек, купца и вояки. Разницы в одежде между ними почти никакой, торговец одет просто дороже, да сам толще, так я и определил.

Начались торги. Было достаточно скучно, купец быстро перебил ценник вояки, да пошёл осматривать своё новое имущество. Проигравший же был раздосадован, пытался прорваться к нам, спросить насчёт другой лодки. Будем ли мы её продавать? Мы бы реализовали, конечно, но отдавать за половину цены, больше у него не было, не хотелось. Вояка ушёл расстроенный. Я полез в расспросами к Ярославу:

— Это чего за военный? Ты его знаешь?

— Да это не то что воин, скорее, тоже купец. Просто он на Итиль ходит, волоком, ему большая лодка ни к чему. Стекло он возит в Персию. Его-то лодка прохудилась, хотел поменять, да ещё раз сходить. На торге о том говорили.

— Стекло говоришь… А как зовут его?

— Ждан, вроде. Его в том кабаке, где мы сидели найти можно.

— Ясно, спасибо, — Лис уже подзывал меня, пора было продолжать наш нелёгкий разговор.

Мы уединились в небольшом закутке на пирсе, Лис достал кувшин с пивом. Судя по крепости, которую я ощутил после первого глотка, он хотел меня подпоить.

— За лодку платы на что тратить будешь?

— Да Ториру отдам, большую часть, а так на мелочи всякие.

— Ясно. Ну что, Сергей-непонятный-человек, как мне быть с тобой? Волк тут поставлен за порядком от Новгорода следить, я вроде как при нём, — он ухмыльнулся, Лис прекрасно осознавал, кто тут чем рулит, — поэтому знать хочу, чего ждать от тебя. Торир для меня понятен, а ты — нет.

— Да я-то что? Так, с данами управлюсь — и домой пойду. Может, и не увидишь меня больше…

— Да? Жаль, пергамент твой хорош, удобный. Я бы ещё взял…

— Так бы взял, или торговлю учинил? По договору-ряду? — кажется, начинает появляться общий интерес, попробуем сыграть на этом.

— Ну…, - протянул Лис, — Торговлю да договор — это ты ловко придумал, слов нет. Только вот если ты на Новгородских землях живёшь, могу на тебя и мыто положить пергаментом тем. Каждую зиму.

— Налог, что ли? И с чего ты взял, что я на землях новгородских живу?

— Да так, люди баяли.

— Ага, мои мурманы?

— Не, другие.

— Хм, — на слабо, гад, берет, — вот тут я очень сильно сомневаюсь. Кроме людей Торира меня тут никто не знает, как и род мой. А про землю новгородскую, — я задумался, — где она вообще заканчивается? Может, и живу на ней, да только мне-то об этом откуда знать?

Я улыбнулся, пускай теперь он выкручивается да карты свои раскроет. Географические. Лис улыбнулся в ответ.

— Да земли Новгорода тут почитай везде. На закат… — пошло долгое перечисление граничных объектов, по которым определяли принадлежность кземлям словен.

Деревни, города, реки, горы даже какие-то. Мне они, правда, ни о чем не говорили. За исключением названия реки, мы её проплывали, Свирь называется. Она была сильно южнее нашего села. А значит, к Новгороду я не отношусь.

— Постой, Лис. Понятно мне. Велика и обильна земля Новгородская, да только я на ней не живу, это точно. Я думаю, умный человек вроде тебя в своих землях такого как я заметил бы уже, ведь правда? — я отвесил комплимент «дознавателю».

— И то верно, знал бы. Напели бы… добрые люди. Однако в этом и проблема — опасность есть в тебе для нас. А ну как ты на трёх лодках приплывёшь да на Ладоге разбой устроишь?

Я прикину в уме, усмехнулся:

— Значит, шесть лодок у вас охранных.

— Вот-вот, об этом я и говорю, опасен ты, — Лис пристально посмотрел на меня.

— Знаешь, — я постучал пальцами по столу, — ты ведь не первый, кто во мне опасность видит. И все своими ногами да без ущерба уходили. Да ещё и с прибытком. Как Торир. У него на этот счёт спросить можешь, или у дружины его. Там ведь у тебя тоже есть эти, разговорчивые? Я ведь прав?

— Ну… — протянул Лис, и постучал по кувшину с пивом, — это как посмотреть. Бывает, сами говорят, да я их и не прошу об этом.

Точно, подпоить меня хочет. Я отставил кубок. Кстати, деревянный, но качеством сильно хуже даже тех, что я на токарном станке делал.

— Знамо дело, бывает, сами языки развязываются. Ты, небось, и про клятву нашу слышал с Ториром?

— Слышал, — согласился Лис.

— Ну так может и с тобой мы на общее благо сработаем? С данами же получилось?

— Меч булатные у Торира — твоя работа? — мой собеседник посерьёзнел.

— С чего вдруг? — я попытался искренне удивиться.

— С того, что у Торира по весне, когда он тут был, мышь в суме повесилась, неоткуда было взять ему то. Как и лодку твою тройную. Выходит, ему ты оружие дал, а нам, соседям добрым, — Лис делано опечалился, — помогать не стал.

— Почему не стал? А даны? — ага, забалаболить теперь меня решил, на жалость, гад, давит, да место деревни вызнает, — Да и не факт, что мы соседи. С чего ты то взял?..

Вот так и беседовали, ничего друг другу по сути не говоря, а только плетя кружева словесные. Я ж человек двадцать первого века, мне трындеть — не мешки ворочать. Вот Лис первым и не выдержал.

— Короче, — он ударил ребром ладони по столу, — надоело попусту говорить. Что делать будем? Где живёшь ты не скажешь, я так понимаю, а значит представляешь опасность. Можешь под меня уйти, с родом своим. Здесь под боком будешь, не тронут тебя и людей твоих. Для общего дела, как сам говаривал.

— Не, ни под кого я не пойду, да и род мой тоже. Сами себе жить хотим, собственным умом. Мы вольные… вольные люди, да и стрелки отменные. Вот! Точно! Вольные стрелки мы. Вот тебе моё слово. Ты своё сказал, я — своё. Теперь решать давай, как жить дальше.

Лису похоже моя речь не очень пришлась по душе. Надо подтолкнуть его в нужном направлении.

— Ты еще про данов не забывай, тех, на десяти лодках…

Лис помрачнел. По всей видимости, затея с караваном его была, и если она не выгорит, худо будет. С купцов-то, небось, нормально за охрану серебра взять хотел.

— Ага, и даны те, будь они не ладны…

— У нас с Ториром план есть, ну, мысль хорошая. Может сработать. Подробностей не скажу, не поймёшь, но данов прищучить можно. Ну или сильно ослабить. Поэтому сейчас тебе резону, ну, смысла, со мной ссориться нет. Даже если сгинем мы с Ториром, тебе да Волкулегче победить будет. Значит, от этого и будем плясать.

— Плясать?

— Ага, плясать. Сейчас мы друг другу нужны. Мне те даны вот где сидят, — я провёл рукой по горлу, — если победим их, сильно полегчает. Ты тогда что делать будешь?

— Если путь торговый освободится, на следующее лето много сюда народу придёт, — Лис начал рассуждать вслух, — дел много будет, добычи и товара. Лодки толпой опять провести сможем.

— То есть, не до меня тебе точно будет? Да и потом — тоже. Так чего ты тут развёл интриги дворцовые? Где живёшь, чего удумал… Обитаю там, где надо, на уме у меня плохого нет. Клятву тебе в том принести могу. Пред Богам и предкам пообещаю, что опасности Ладоге от меня не будет, и с тебя того попрошу для своего рода.

— Клятву? Богам и предкам? — Лис если и не понял про интриги, то виду не подал, не тот человек, — Это можно. Каким богам требы кладёшь?

Опять прощупывает, да что ты будешь делать!

— Перун бог мой, его волей да дружбой живу.

— Дружбой? — Лис усмехнулся, — С Перуном дружбу водить не каждый сможет.

— А ты у Торира спроси, как я с Перуном общаюсь. Он тебе всё и расскажет, — с вызовом посмотрел я на местное начальство.

— Значит, Перун, — Лис опять задумался, — ладно. Клятву надо при народе да при свидетелях дать.

— А вот тут уж уволь — Лис выгнул бровь, — по другому, говорю, сделаем. Мы тоже договор, ряд, заключим. На бумаге. Да в трёх экземплярах, ну, одинаковых три будет листа. Причём секретный договор. Разделим, так сказать, сферы влияния. Место, говорю, определим, где каждый своей волей живёт. В ряде том опишем наше с тобой взаимодействие, ну, кто что может и что не может делать. Один я себе возьму, второй — ты заберёшь. А третий надо человеку надёжному да уважаемому дать, чтобы если нарушит кто договор наш, отказа не было. И желательно, чтобы он с богами общаться умел, клятву подтвердить мог. Есть такой?

— Ну если уж ты с Перуном дружбу водишь, то такой есть, — Лис опять ухмыльнулся, — Белимир зовут. Вот ему и оставим, его тут каждый знает. Да и сила у него не малая.

— Погоди, это не такой дед с длинной бородой, волхв вроде? Я его на торге видел.

— Да, он самый. Волхв Перуна.

Я задумался. В религиозные споры вступать не хотелось, а вдруг Лис про меня волхву расскажет, что я на Перуна его покушаюсь? Но и деваться, блин, особо некуда. Эх, была не была:

— Ладно, давай так. Завтра к нему с документами, ну, с рядом пойдём, а пока надо текст согласовать…

Я достал свою записную, и мы склонились над бумагой. Закончили уже в доме Лиса, при свечах, далеко за полночь. Были спорные моменты, но мы их обошли. В самом конце, правда, я чуть не открыл расположение деревни. Делал в самом низу привычные мне реквизиты сторон, по привычке написал «Лис, Ладога, земля Новгородская». Мой оппонент уставился на меня с улыбкой. Мол, пиши рядом своё. Я почесал затылок, и написал: «Род Игнатьевых. Вольные стрелки».

— А чего место не указал?

— Ну мало ли как земли новгородские расширятся. Может, ты потом отвечать за большую землю будешь, что ж теперь, договор переписывать? А так считай что его действие распространяется на всю подмандатную территорию, — ответил я тоже в улыбкой.

— Чего? — таки подловил опять Лиса, поставил в неудобное положение, я молодец!

— Говорю, на всю землю новгородскую. Тут вон написано — не причинять вреда, вот везде и не будем друг другу вреда причинять.

— Тогда ладно. Засиделись мы, пора и почивать…

Утром Лис забрал меня с лодки на которой продолжался ремонт. Мы двинулись на торг, искать Белимира. Нашли быстро, у него дом был, совмещённый с религиозными постройками. Ну там идол, место, где требы класть. Храм не храм, но что-то похожее. Лис вкратце объяснил ситуацию, дед повёл нас в святилище. Оно представляло собой один большой амбар с большими воротами. Резиденция, значит, Перунова волхва. Лис, скотина такая, таки выдал ему про то, что я типа с Перуном — лепшие кореша. Белимир аж чуть не подпрыгнул от таких заявлений. Уставился на меня, чуть посохом не огрел. Я же стоял красный, да ножкой шаркал, мол, такие вот мы скромные. Волхв метал молнии глазами, потом увидел мою молнию, амулет, что Буревой делал, потянулся, потрогал. Я снял, дал ему посмотреть поближе. Тот на свет поднёс, к щеке приложил, прикрыл глаза и замер.

— Где взял?

— Сам сделал. Молнию поймал и сделал, — а что я ему ещё скажу?

— Видать, и впрямь ты с Перуном тесно переплетён, — волхв бережно нацепил мне на шею «висюльку», — А ты, Лис, смотри! Власть у тебя не малая, но поперек Перуна ты мошка мелкая. Его, — волхв ткнул в меня пальцем, — не тронь, хуже может быть.

Дед отправился усаживаться на своё место, а Лис аж в лице поменялся, думал, прищучат меня, а сам в оборот попал. Волхв уселся на большой стул, или трон, не знаю, поставил посох между ног и обратился к «премьер-министру»:

— Правду он говорит, поймал молнию. То Я тебе сказал, мне можешь верить, — дед выделил словами свой авторитет, — показывайте, чего у вас там.

Лис со всем почтением протянул листы. Волхв оказался грамотным! По крайней мере, местные черточки на словенском читал бегло. Глянул мельком на мою писанину, на русском языке, ухмыльнулся:

— И тут ромеи постарались. Откуда письмена такие?

— Мои письмена, сам писал. Не ромейские, то будь уверен.

— А похоже. Меня тут один «священник», — дед презрительно выплюнул наименование служителя культа, — пытался в их веру направить, да только сил у него не хватило.

— Что, дуба врезал? — осторожно поинтересовался я.

— Дерево-то тут причем? С лодки упал после пива, еле достали, воды наглотался. Так домой и направился, полуутопший, — дед водил пальцем по бумаге, — силы даже на три кувшина пива ему его бог не дал. А все бегал орал «In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti. Amen».…

Я чуть челюсть не уронил. Дед на латыни шпарит! Что именно — не знаю, но точно латынь! Занятный служитель культа, надо будет присмотреться к нему. Между тем дед читать закончил словенский перевод договора, вопросительно посмотрел на меня:

— А на твоём чего написано? Не ромейском?

Достал «Азбуку», что отобрал у Обеслава. Она у нас уже русско-словенско-мурманская, сочетание картинок с предметами и слов на трёх языках. Ну там для буквы «Б», например, два блока с картинками и подписями. В мурманской части значок-закорючка скандинавская, и медведь нарисован — они его «бьерн» или как-то похоже называют. В словенском блоке — бочка изображена и соответствующая руна-иероглиф, её обозначающая у будущих славян. Значит, начертание «Б» читается так же, как первая буква у этих двух слов. В таком вот ручье и объяснил все волхву. Удостоился сначала скептического взгляда, потом Белимир попробовал почитать договор на русском, потом ещё, и ещё… Скепсис уступил место уважению — всего-то за три часа с моими подсказками служитель Перуна, считай, освоил новый письменный язык! И даже сам писать попробовал, и даже получилось что-то! Какой любопытный и талантливый дед! Ну а мне это в плюс — пока мы с волхвом плотно общались на тему особенностей письменности в разных языках, Лис, по-моему, уже решил что зря он все это затеял. Ибо Белимир со мной уже на «ты» и с изрядной толикой уважения говорит, а он, местный премьер-министр, в нашем диалоге вообще не при делах. Пару раз пытался влезть с какими-то замечаниями — получил в ответ от волхва что-то в роде «нечего лезьте, когда люди умные говорят!». Лис почтительно замолкал, авторитет у Булимира, судя по всему, был очень велик. Наконец, закончили разбираться с текстом договора.

— От меня чего надо? — спросил волхв.

— У себя договор тот сохранить да клятву нашу написанную подтвердить, — Лис изобразил поклон, уважает.

— То не сложно. Кровь нужна.

Мы сделали надрезы на руках, скрепили кровавыми отпечатками все три экземпляра договора. Дед пошептал малость, да и спрятал ловким движением свой листок за пазуху. И «Азбуку», кстати, себе отжал, мол, необходимо прояснить момент, проанализировать новую письменную науку. Я спорить не стал, пусть так будет.

— Теперь всё. Идите, — выпроводил нас Белимир, и склонился над новой книжкой.

Мы вышли во двор. Я достал полевую аптечку с бинтами, вываренными в ромашке, и пузырьком со спиртом. Протёр руку себе, сделал повязку, вопросительно посмотрел на Лиса. Тот стоял и смотрел на меня извиняющимся взглядом. Я улыбнулся:

— Что, думал вру про Перуна-то?

— Ты, Сергей, не серчай, если что не так. Я не со зла, положено так. Сам понимаешь, время такое, опасность отовсюду прийти может…

— Вот тут ты точно прав, — я усмехнулся, — время действительно такое. Давай руку перевяжу.

— Зачем? Ранка-то вроде небольшая?

— Ага, микроб, живность такая мелкая, глазом невидимая, залезет, и придётся её отрезать.

— Огневица? — это они тут так воспаление называют.

— Она самая. Живность та в ранки и дырки в организме залазит, да и жрёт изнутри. Потом гной, температура, ну, жар, и готовьте место у кремлевской стены».

— В Новгороде? — недоверчиво произнес Лис.

— Не, то я так шучу. Глупо. Помрешь, говорю, если огневица начнётся, — я обработал рану у местного чиновника и перевязал её, — вот, теперь все. Да чистой водой кипячённой промывай, пока не заживёт. Она живность губит, как и огонь. Ну или вином крепким можно.

— Странные вещи ты говоришь…

— Зато правильные!..

Мы направились обратно, я читал Лису маленькую лекцию о гигиене. На торге разошлись наши пути, ему в детинец пора, а я хотел найти Ждана, торговца стеклом, что не смог купить лодку данов на аукционе. Его, собственно, хотел привлечь для «промышленного шпионажа». На Ладоге, по рассказам Буревоя да Торира, добились больших успехов в части обработки стекла. Мне же хотелось, чтобы мои поделки в деревне стали лучше, прозрачнее и крепче. Да и технологии обработки интересовали, и получение материала, и сырье… Пока время есть, надо подружиться с местным инженерно-техническим сообществом. Вдруг что умное подскажут? А как дружить, если я тут никого не знаю? Вот и договорился с Ториром, что половину платы, что мурманам отойдёт за лодку, я у Ждана серебром возьму, а другую, для себя — информацией. Вождь, конечно, подивился, но спорить не стал, моя доля, что хочу — то и делаю.

Ждана нашёл в кабаке, тот пил горькую. Ну, пиво хлестал аж через край. Я подсел к купцу, взял себе тоже кружку — пересохло в горле, пока лингвистикой у волхва занимался. Ждан уставился на меня косым взглядом:

— Чего надо?

— Ты лодку купить хотел?

— Хотел. Купчина обошёл, — он приложился к кувшину.

— Я смотрю сегодня разговора не получится, завтра на пристань приходи, Сергея спросишь. Придумаем чего-нибудь.

— Так что ли вторую лодку дашь? — усмехнулся вояка-торговец.

— А не прям так, но может и получиться что, — настроение у меня было благодушное, — но ты протрезвей сначала.

Тот вскочил, мол, уже! Готов к труду и обороне!

— Не, Ждан, завтра, все завтра…

Успокоил вояку да и пошёл на торг. У меня после первого боя появилась одна идея. Но для неё нужно кое-что приобрести. Вот и пытал на торге купцов, нефть искал. Пока никто не привёз земляного масла, обидно. Если не найду до отплытия, каверза, задуманная мной для повышения нашей боевой мощи, может сорваться. Ну или сильно просесть в качестве. Зато вызнал, где можно разжиться медью. Нашёл небольшую кузницу, на окраине города, сталрасспрашивать насчёт приобретения нужного мне товара. Был непонят и откровенно послан. Самого хозяина не было, подмастерье же соблюдает секретность и не пускает никого в кузню. Я всего-то хотел к листам медным приценится. А как прицениться, если я их не вижу? Ладно, завтра зайду.

Работ по ремонту и доработке лодки оставалось ещё на день-другой. Поток дров и леса, что пообещал нам Лис, ручейком стекался на пристань, сырье уходило на модернизацию судна. Для начала надо по-другому организовать стрелковые ячейки, сделать их чуть более защищёнными с целью снижения дистанции эффективного и безопасного огня. Да и для каверзы, что я задумал, надо кой-какую оснастку приготовить. На корму и на нос определили по шесть стрелков, четыре на центральном и по одному на боковых корпусах, больше не влезало. Теперь мы могли убегать и отстреливаться одновременно, причём в восемь стволов, с учётом крайних боковых стрелковый ячеек. Для каверзы соорудили небольшие деревянные постаменты по бортам, по семь на каждый. Оставалось найти медь и нефть.

Нам купец принёс серебро за лодку, в слитках-гривнах. Поделили с Ториром поровну, неплохо получилось. Заимев финансы на руках, я пошёл к кузнецу за медью. Застал в этот раз его за работой, объяснил, чего я хочу. Ещё и не преминул намекнуть, что, мол, тоже к некотором роде кузнец, коллега так сказать. Может, скидку сделает. Эффект был обратный — ценник взлетел. Спорили долго, в процессе выяснил, почему так. Кузнец торгует готовыми изделиями, а мне нужны листы, заготовки. Значит, если я тоже по меди работаю, то стану на Ладоге ему конкурентом. И смысл мне продавать материалы? Вдруг торговлю местному умельцу обрушу? Еле уговорил кузнеца продать мне листы, подмастерье, кстати, помог. Сказал, что я на лодке с Ториром, уплыву скоро, он меня на аукционе видел. Ударили по рукам, завтра он мне приготовит товар, тогда и оплата полная будет. Пока только задаток оставил, одну гривну. За это меня на смех подняли мурманы, там два рубля красная цена, я в четыре а то и в шесть раз переплатил. Обиделся на кузнеца, вот урод! Наживается на ровном месте! Ничего, сочтёмся.

Так и сел, весь недовольный, мастерить каверзу. Отвлёк меня Ждан, судя по помятому лицу, он вчера ещё долго сидел в кабаке. Присели на пристани, достали кваса и начали общаться про дела его скорбные. У дядьки горе — он плыл с товаром из Персии и повредил лодку. Еле дошёл до Ладоги, диагноз, который поставил ему корабел, был неутешительным — судно только на дрова. А Ждан планировал ещё раз пойти, пока погода позволяет! У него договорённости с персами, он им задаток за пряности оставил, а теперь забрать товар не может, потому что лодки нет. Вот и кинулся он искать, кто ему продаст. Тут наш аукцион, последняя надежда. Не срослось, купчина перебил, он себе в охрану судно искал и команду набирал.

Я налил ему ещё кваса, и предложил выход:

— Смотри, денег-то у тебя сейчас нет, да и мне они не сильно нужны. Могу тебе лодку дать за половину от того, что купчина взял.

Ждан изобразил удивление, пришлось чуть разъяснить:.

— Малость одна нужна мне. Провели меня к тем людям, кто стекло у вас делает. Ты же с ними дела ведёшь? Вот за половину цены и выход к стекольным мастерам и забирай лодку.

Ждан смотрел недоверчиво:

— Вызнать что хочешь? Тайно не проведу, охрана у них хорошая…

Ну вот как ему рассказать про простое любопытствоивзаимовыгодный обмен технологиями?

— Да не то чтобы вызнать, просто поговорить хочу. Мне надо, чтобы сразу с порога не послали, а дальше я сам. Вызнавать-то мне у них нечего особо, сам стекло делаю.

— Стекло стеклу рознь, у наших, ладожских, бисер хороший получается, ценится сильно…

Про это я уже слышал. Стекло тут не тара, а украшения. Но технология получения даже таких поделок мне бы пригодилась, авось, почерпну местных знаний и умений, а там и до телескопа дело дойдёт.

— А у тебя стекло какое? — поинтересовался Ждан.

— Обеслав! — чумазый мелкий вылез из машинного отделения, — Тушенки банку принеси!

Мы брали с собой часть запасов, в больших стеклянных банках. Оставалось ещё пять штук таких, вот мелкий и припёр мне одну. Ждан выпал в осадок. Вертел в руках нашу поделку, опознал внутри мясо, прозрел ещё больше.

— Вы что там, мясо храните!?

— Ну да, чтобы не портилось. Чего тут такого?

— Да хорошее оно у вас, цены немалой. Зачем в такую дорогую вещь мясо класть?

— А во что его ещё засовывать? — я пожал плечами, — Так ты это, проведёшь к местным стекольщикам?

— Да зачем тебе-то!? У них хуже стекло выходит! Вон, смотри, — Ждан снял сумку с пояса, и высыпал на ладонь достаточно крупные стеклянные поделки.

Потратил время на осматривание местных достижений народного хозяйства. Ну вот что тут скажешь? Красиво, спору нет. Местами очень даже тонкая работа попадается. Особенно глаз радуют бисеринки из разноцветного стекла. Но вот качество… Мне хотелось прозрачное получить, для окон и бутылок с банками. Мы с Буревоем для этого проводили достаточно сложную и многофакторную очистку сырья — песка, известняка, поташа. «Пробулькивали» и упаривали всё, часть только в производство пускали, да и расплав стекла, когда паровики появились, тоже пытались продувать воздухом. Стекло было, но зелёное, прозрачность была низкая. Более качественное, почти полностью прозрачное, делать получилось, когда поделками для торга занимались. Буревой примеси разные пробовал для получения разных цветов, и опытным путём дошёл до того, что зелёный цвет стеклу железо даёт, его частички в расплаве давали глубокий оттенок изумрудного цвета. Ну а когда электромагнит сделали, прогнали всё сырье через него, собрав железо, и получили неплохой почти прозрачный материал. Потом, правда, ещё кислотой серной, разбавленной песок хотели очистить — но тут вмешалась геополитика, с разборками с данами просто не успели этот опыт провести.

— Это ваш бисер? — я крутил в руках мутные разноцветные поделки.

— Ага, его возим. Твоё дороже пойдёт, если довезём небитым. Вещь хрупкая, — он аккуратно поставил банку, — а бисер сделать сможешь? Из своего?

Я задумался. Как тут бисер делают, я не знал. Если с налёту прикинуть, то надо кусочки мелкие брать, да дырочки в них делать, потом полировать долго. Муторный процесс. А если…

— Слушая, а если я тебе вот такое предложу? — я достал наши поделки-украшения, — Бисер я не знаю как делать.

Ждан покрутил в руках кольца-перстни, браслеты. Долго рассматривал эмалированный узор наплавленный. Потом вздохнул:

— Если бы из серебра были — взял бы, а так, железные, не пойдут. Или цена мала будет. Хотя они у тебя красивые, вон как на солнце играют.

Ещё бы! Сколько мы с «пескоструйкой» намучились!

— А вот такое по какой цене пойдёт? — я достал наши эксперименты с омеднением всяких насекомых да листочков при помощи гальванической ванны.

Вот тут у Ждана глаза на лоб-то и вылезли. Пять медальонов с ушком, в каждом — то листик красивый, то жучок забавный, то цветочек. И залиты они были как раз нашим, почти прозрачным стеклом. Сколько мы времени на такое убили — не сосчитать. Но красиво вышло. Хоть и не планировали изначально, когда сами на торг собирались, продавать медальоны, но ситуация поменялась, вот и взял в поездку все эти поделки, рынок хотел понять. Ждан их рассматривает, а ручки-то дрожат!

— Золотые? — чуть не шёпотом спросил вояка.

— Нет, это медь, — я врать не стал.

— Работа какая тонкая! — он еще погладил медальоны, и сожалением протянул их мне, — Дорого такое будет, не хватит мне серебра взять такое.

— Давай так. Ты если меня к стекольщикам проведёшь, я тебе их по реализацию дам. Ну, ряд заключим, ты вот эти поделки все продашь, а деньги потом пополам. Пойдёт такое?

Уговаривать долго не пришлось. Хоть и впал Ждан в тоску малость, от мысли о том, как чужого человека привести в святая святых — бисерную мастерскую, но и куш сулил большой. Согласился.

— Эх, ладно, попробую. Давай завтра, на торге, у столба перекошенного по утру увидимся.

— Ну, завтра так завтра. Тогда бывай, у меня тут работы ещё по горло. А лодку можешь уже готовить к походу. Завтра договор подпишем — Ждан поднял бровь — к Белимиру сходим, там все расскажу.

На следующий день сходил к кузнецу, что медью меня обеспечивал. Забрал листы, высказал ему своё» фи» за ценник, объявил, во всеуслышание, что больше к такому жмоту обращаться не буду, и пошёл на торг. Оттуда Ждан повёл меня в стеклянные мастерские.

Там как-то сразу не задалось. Мужики из мастерских ни в какую не хотели участвовать в семинаре на тему «Достижения стекольного дела в девятом веке». Показал им банку пустую, самодельную. Ей сильно заинтересовались и ещё больше «закрылись». Опять во мне конкурента видят! Сами же активно интересовались моими планами, где я беру такое прозрачное стекло, из чего делаю. Ага, хрен вам, а не высокие технологии! Отмазался тем, что секреты открываю только тем, кто мне открывает. Те долго спорили, кто-то даже в ухо получил, но в итоге повели меня в к месту для варки бисера. Ну что сказать, не впечатлили, не впечатлили… Моя мастерская почище да по светлее будет, да и с инструментами у меня получше будет, одни термометры чего стоят. Разве что камень заинтересовал, который они в песок кидали. Я даже попросил один, на пробу, им его с юга везли, под заказ. Подарил мужикам банку пустую — может пригодится, рассказал, что мы добавку в песок из дерева получаем, процесса получения не раскрыл, и оставил их в недоумении. Они-то тоже особо ничего не комментировали, просто провели к горнам, вот и я так же.

Правда, подсмотрел краем глаза на процесс выделки бисера из стекломассы. Да, действительно муторно и долго. Истекающий потом мужик с трубкойбрал стекломассу из горшка и вдувал её в какие-то формы. Из них выходили какие-то трубки, которые другой дядька резал на куски и укладывал в металлический барабан над горном. В барабан периодически закидывали песок, и крутили. Потом доставали, и обрабатывали раскалённые поделки, добавляя другие цвета, меняя форму, создавая узор…

Не, не наш это метод руками работать. Поблагодарил всех и отправился со Жданом к Белимиру. Волхв встретил радушно, особенно когда я банку с тушенкой возле идола оставил, вроде как требы поднёс покровителю своему. Рассказал ему про цель визита, про договор с Жданом и желание подписать его на бумаге, как с Лисом. На русском-то у меня договор был готов, надо теперь рядом написать перевод на словенском и скрепить все экземпляры в присутствии Белимира при незримом участии Перуна. Волхв выступал таки образом в роли нотариуса. За перевод отдал ему канцелярский набор, что готовил в качестве взяток для местного начальство. Первый такой Лис получил, второй вот служителю культа отдал. Пока дед игрался письменными принадлежностями, проговорили вопросы лингвистики — волхв «Азбукой» сильно увлёкся. Потом на перевод подготовили, как раз Белимир потренировался писать металлическим пером. Всего-то три листа в кляксах оставил, результат для первого раза хороший. Мы принесли клятву, без крови в этот раз, авторитета волхва и так хватило. Я ещё раз поблагодарил его и Перуна, и отправился со Жданом восвояси. Правда, получил заказ на канцелярку от волхва. Мол, требы по разному класть можно. Вот такой бумагой — самое то будет. И за это мне можно в местном нотариате чуть не всё утверждать — Белимир на то слово своё дал. Пообещал выполнить, как до дому доберусь. Расстались мы с волхвом хорошими приятелями.

На пирсе меня ждал незнакомый посетитель. Блин, хоть приёмную заводи. Мурманы никому не нужны, поработали, и в кабак, а я тут нарасхват. На вопрос «С чем пожаловали?» белобрысая детина, корел, как выяснилось, протянул небольшой бочонок. Нефть! Дошли, значит, слухи, что ищу! Теперь каверза удастся!

За нефть этот хлопец просил две гривны, как и кузнец. Так, значит не только про нефть слухи дошли, но и про туповатого покупателя. Вернул бочонок с каменным лицом и жестами показал ему, куда он может пойти с такими ценами. Корел начал торговаться, с лодки выползли мурманы. Час убили на переговоры, скинул цену раз в шесть, в два рубля все вышло. На вопрос где берут, корел сказал что с какого-то озера собирают, там она периодически появляется. Потом опять развлекал мурманов попытками отрубить серебро с гривны. Хохмачи, все бы им хихоньки да хахоньки, а я ещё не наловчился просто! Вот введу тут свою монетную систему — посмотрим как запоёте!

Наконец, лодка была готова, как и моя каверза. Решили провести испытания. На рассвете, пока народу мало, на паровой тяге ушли подальше от Ладоги, проверять лодку. Весь день проводили маневры, викинги мои отстреляли по спущенной мишени все деревянные патроны. Остаток дров использовали на работу компрессора, заряжали ружья. Очередная потеря настигла нас при этом — порвался баллон с газом. Хорошо, что никто не пострадал, но вещь было жалко, даже несмотря на наличие запасных. Когда сильно стемнело, проверили мою задумку. Она вообще-то прожектор в детстве называлась, но тут была именно каверзой. Два прибора были на угольных дуговых лампах и питались от генератора и паровой машины, что я взял с собой. Десяток других прожекторов работали на нефти — пропитанные ею фитили, помещённые в отражатели из гнутых медных листов, чадили и воняли, но давали достаточно яркий свет. Надо бы нефть отчистить, да керосин какой из неё выгнать, тогда ещё лучше будет. Мурманов моих разрывали противоположные чувства. С одной стороны, боги явно на их стороне, вот какой столб света получился от электричества и земляного масла. А с другой — опасно это. Вдруг что не так сделают, не накажут ли силы потусторонние за это? Успокоил их традиционно — пока я, Обеслав да род мой никто не примучивает, силы эти на нашей стороне будут. Сняли всё приборы с держателей и в темноте вернулись на Ладогу.

Там, после недолгого отдыха, загрузились дровами, я за это время успел из пары котелков и порченных запчастей для паровиков, коих уже тоже скопилось изрядно, соорудить аппарат для перегонки нефти. Жидкость получившаяся пахла керосином и бензином одновременно, и горела не в пример лучше. Закончив с запасами, пошли в боевой поход. Наше суднонаправлялось к месту дановской засады.

На картах, которые я дорисовал по данным Лиса, мы проложили маршрут напрямик. Шли к тому мысу, за которым, по словам пленного, допрошенного в прошлый раз, прятались даны. Шли ходко, под парусом, хотя дровами для боя мы забили все пустые места на всех корпусах. В темнотеопять испытали нефтяные прожектора, на новом топливе. Светили они достаточно ярко, видно было хорошо, Кнут даже сказал, что с таким можно и ночью идти. Но мне-то совершенно другой эффект нужен! Поэтому спустили впотьмах лодку с парой мурманов, отошли от неё на пятьдесят-сто метров, подожгли фитили, и направили в то место, где была лодка — угольные свечи экономили. Маты, крики, вопли — вот это нужный эффект! Товарищ Жуков, который использовал нечто подобное в фильме о битве под Москвой будет доволен! Если он, этот Жуков, конечно вообще будет, вдруг я его обнулил своим появлением? Забрали мужиков с лодкой, я удостоился звания дебила, который людей почём зря пугает. В ответ заявил, что вы-то ладно — а представьте, что будет с данами? «Потерпевшие» мурманы чуть успокоились, и даже кровожадно ухмыльнулись.

Рано утроммы увидели тот самый мыс, покрытый дымкой. Лодок данов было не видно, все вокруг дышало спокойствием, по дороге нам ни одно судно не встретилось. Прав был Лис, замерли все на Ладоге в ожидании битвы. Дежурная смена разбудила всех, мы позавтракали и начали осуществлять свой план. Ушли чуть не за горизонт, и стали «качелями», туда-сюда, исследовать западный берег озера за мысом. Через полчаса наш вперёдсмотрящий подал знак. Приблизились чуть к берегу — на фоне полоски песчаного пляжа и леса увидели тёмные силуэты. На берегу светлели точки — костры, по словам Торира Ну, кажись мы на месте. Постепенно приближаясь, рассмотрели всю картину, я даже на мачту лазил для этого. Восемь почти одинаковых лодок были на берегу, две — спущены на воду. Это разведка и боевое охранение, судя по всему. Три судна другого вида, наполовину вынутых из воды, стояли чуть поодаль. Эти мы с Ториром, после недолгой дискуссии, приняли за невинно пострадавших свидетелей. Наверно, мимо проплывали, и их взяли на меч, чтобы не раскрывать засаду. Ну или просто ограбить — тут такое сплошь и рядом. Ну что, пришло наше время.

План оговорён заранее, народ занял места на бортах и на корме. Мы опять отошли в утреннем тумане за горизонт. Кнутом и я стояли в капитанской рубке. Обеслав ждал приказа на запуск пара. Торир нежно поглаживал ствол винтовки, он сидел на крайней стрелковой ячейке на борту. Начинался первый акт кровавого марлезонского балета. Матросы развернули парус. Когда небо почти окончательно просветлело, мы двинулись зигзагами к пляжу.

Заметили нас довольно быстро, это хорошо. Я опасался, что если даны промедлят, то не увяжутся за нами. Две лодки, что были на воде, начали медленно разворачиваться, выбрасывать весла. Мы пошли на северо-запад, сделали поворот, и двинулись параллельно берегу, заявляя о себе здоровым треугольным парусом. Шли медленно, чтобы боевое охранение данов успело нас догнать. Те раз взмахнули вёслами, другой, подбирая ритм, и ходко двинулись в нашу сторону. Кнутпоменял положение паруса, ещё снижая скорость — надо дать понятьохотникам, что нас можно брать голыми руками.

— Обеслав! Подогревай котёл! Скоро понадобится! — пацан нырнул в машинное.

— Парус меньше! — это Кнут матросам, надо ещё снизить ход, а то враги не догонят.

Процессия из нашего тримарана и данов у нас на хвосте шла в сторону мыса. С точки зрения данов — это правильно. Так можно убежать, они-то не знают, что мы устраиваем ловушку на их засаду! Преследователи приналегли на вёсла — расстояние начало уменьшаться. Теперь нас разделяло метров сто пятьдесят. Кнут тоже чуть поправил парус — дистанция перестала снижаться. Так мы и зашли за мыс.

Пройдя с данами на хвосте минут двадцать-тридцать, переглянулись с Кнутом, синхронно кивнули друг другу, и я дал команду:

— Начали!

Двигатели паровой машины начали медленно раскручиваться, мужики приготовились стрелять. Полотнище парусавстало чуть не вдоль ветра — мы хотели подпустить данов поближе. Те увидели, что лодка наша запарила и чуть не остановилась, и ещё подналегли на весла. Вот расстояние упало до ста метров, девяносто, семьдесят, шестьдесят, паровики начали гудеть… Опять дистанция выросла!

— Обеслав! Меньше пара — не догонят.

Свист пара, наше судно пошло медленнее. До первой лодке — они шли чуть уступом — уже сорок метров, тридцать, двадцать…

— Огонь!!!

Пых! Пых! Пых! С кормы захлопали винтовки. Ураганным огнём это назвать нельзя, но приказ был целиться и экономить патроны, вот мурманы и стараются. Послышались крики с лодок данов. Оттуда пустили стрелу — попали! Прямо в мачту! Кто там у нас такой снайпер? Я присмотрелся — мужик-дан сидит на мачте, как наш вперёдсмотрящий! И этот тип, подобно акробату, производит до боли знакомые движения. Ба! Да он арбалет заряжает!

— Снимите этого клоуна!

Кто это такой, мурманы не поняли, но основную угрозу осознали. Послышались выстрелы, мужик повис. Он, наверно, привязан был, иначе бы упал. Ход данов начал падать. Мы тоже сбавили пар, чуть сместились. Теперь одна их лодка шла точно к нам в корму. Опять выстрелы винтовок, кто-то начал менять магазин. Лодка данов начал медленно останавливаться. Одним меньше. Маневр, доворот, теперь за кормой вторая. Причём, судя по задранным вёслам одного борта, она хочет развернуться! Мы так не договаривались! Я ткнул Кнута, тот сквозь зубы процедил что-то, и начал поворот. Сейчас мы потеряем скорость.

— Обеслав! Пару! — корпус лодки затрясся, вал пошёл в движение, быстрее, быстрее, вот мы и развернулись.

Лодка данов, кстати, тоже. Мы обошли еёи опять пристроились впереди. Дан начал разворот! Да что ты будешь делать! Кто это там такой умный у них? Надо его снять быстренько! Прокричал о том Ториру, тот поставил задачу своим воякам. Кнут по моей просьбе наш новый разворот сделал «через правое плечо» — мы оказались кормой к поворачивающей лодке противника. Залп, ещё один, опять залп! Эти выстрелы направлены на ту часть вражеского судна, где был рулевой. Попытка нового поворота у данов не удалась — судно встало в раскоряку. Всё, и этот экипаж спёкся — весло рулевое безвольно обвисло с кормы вражеской лодки. Теперь начинался геноцид. Боком, аккуратно, пошли вдоль дановской лодки. Попытки добежать до рулевого весла пресекали выстрелами, гребцов тоже знатно проредили. Зачистка. Подошли вплотную, мурманы со штыками наперевес сбежали по абордажному трапу на лодку, любое шевеление в ней пресекалось выстрелами. Готово, есть контроль. Теперь надо вернуться ко второй посудине. Там мы повторили процедуру. Первый этап завершился. Нужно передохнуть.

— Сергей, первую лодку лучше бить было. Они без доспехов. Одним выстрелом по двое клали, — Торир показал на гребцов, лежащих друг на друге.

— Не, не в этом дело. По двое наши пули бы не пробили. Просто они друг за другом сидят, с нашей кормы-то высокой куда не стрельнёшь в их лодью — попадёшь в гребца. В толпу, считай, бьём. Потому и быстрее справились.

— Может и так, — Торир пожал плечами, — надо их на корму заводить.

— Так не хотят ведь! — уже пожал плечами я.

Раздался дружный гогот. Мурманам шутка понравилась, народ чуть расслабился. А ведь ещё только девять утра по нашим часам. Нам о-го-го сколько работы предстоит.

— Так, пустые магазины Обеславу, те, что не полные — тоже. Обеслав! Заряди все, мужики помогут, кочегары. Кнут, сколько нам до мыса?

— Если опять обходить будем, да парус разворачивать, — корабел чуть зажмурил глаза, он так ветер лицом ловил, направление и силу, — то через пару твоих отметок, часы которые, будем на месте.

— Все поняли? Два часа на отдых — потом опять боевая работа. Привести в порядок оружие, проверить тросы крепления. Продолжим, господа Вольные стрелки!

— Это кто такие? — Торир заинтересовался.

— Это мы, Лис так нас знает теперь.

— Это я понял, а господа кто такие?

— Э-э-э, ну вроде как уважительное наименование… людей, — а кто, кстати, такие, эти господа, что слово сие означает?

— Ну тогда ладно, — Торир начал проверять страховку и магазины.

— Кнут! Подойдём ближе — надо лодку буксировать к первой. Сцепим их канатами, чтобы меньше искать потом.

Корабел кивнул, и начал отдавать приказы парусным матросам. Мы же зацепили уже отработанным движением одну лодку, и медленно повели её к другой. Там связали оба судна носами и убрали весла внутрь. Чтобы не сильно уплыли наши трофеи, выбросили за борт дановксие якоря — камни, обмотанные верёвками. Разобравшись с добычей, пошли опять на север, предстоит второй акт нашего представления.

По всей лодке защёлкали винтовки, их приводили в небоевое положение. Нечего лишний раз рисковать случайным выстрелом. Обеслав гремел компрессором и выносил наполненные магазины. Пацан, кстати, просто золото! Весь поход в деле и под ногами не путается. Его Ладога, город сам, так поразили в первый раз, причём в самом негативном смысле, что он почти туда и не выходил, всё на лодке был.

Солнце подошло к полудню, мы возвращались на место, с которого начинали нашу битву. Костры уже горели по всему пляжу, даны беспечно ждали возвращения разведчиков, которых мы утопили неделю назад, и патрульных, перебитых несколькими часамиранее. Так что мы нагло выперлись чуть не к ним на рейд, и начали рассматривать лодки на берегу. А эти придурки даже новые суда в патруль не назначили! Пришлось гарцевать на виду у данов, имитировать поломку мачты, пока те спускали суда на воду. Наконец, новые охотники определились со своими намерениями и кинулись нам на перехват. Мы подняли парус, ушли чуть ближе к середине озера, там сменили направление.

Опять балет. По озеру идём мы с приспущенным парусом, за нами даны. В этот раз трое, да ещё и гребут-то как быстро! Наверно, команда двойная или полуторная. Мы вели данов на заклание за мыс — первые две лодки довольно далеко увели, с этими ближе надо разобраться. Такой шанс представился — данов подвела спешка. Первые два патрульных судна держались вместе и были одинаково укомплектованы гребцами. Сейчас же команды были разные, и, судя по всему, единого командования у них не было. Не успели договориться. Поэтому, когда мы таки заняли нужное положение и приготовились к отстрелу, за нами двигались даны в кильватерной колонне, друг за другом. А учитывая огневую мощь нашей кормы — это почти приговор. Так и получилось.

Первая лодка подошла очень близко, Обеслав чуть напутал с паровиком, и мы сильно замедлились. Гребцов в ней расстреляли чуть не с десяти метров, мы даже лица их перекошенные видели. И в эти рожи стреляли. Гребцы падали, пытались закрыться щитами, лодка замедлялась, мы отстреливали их как сидячих уток, пока не разорвали расстояние. Страшное это дело, так близко от смерти там, в будущем, я никогда не был, и тут всё никак не мог привыкнуть.

Дальше — ещё веселее. Вторая лодка не сориентировалась в ситуации, им там ничего не видно, и врезалась в первую! Ну, не корпусом, конечно, но часть вёсел с одного борта себе повредила. Но и это не главное. Даны увидели, что стало с их товарищами, и, судя по крикам, такой финал их не устраивал. Пока вторая лодка пыталась хоть как-то развернуться с ополовиненной гребной тягой, мы занялись третьей. Там вообще был бардак. На последнем судне не виделирезультатов нашей работы, и, проходя мимо своих коллег с поломанными вёслами, кричали им, мол, криворукие бабы, мы сейчас покажем, как биться надо.

— Вождь молодой на лодке, — прокомментировал Кнут.

— Наверно. Эх-х-х, а теперь будет вечно молодым.

— Это точно, — подтвердил Торир, — к бою!

Опять подпустили поближе, опять хлопки, опять лодка данов встала. Один борт выбит, второй на гребке, лодка повернулась и встала в к нам бортом. Некому было управлять гребцами, разодетого типа в блестящей броне мы сняли первым, это он там командовал. Зашумели винтовки — опять стоны и крики. Разворот, поддать пару, проход мимо, добили, теперь никуда не денутся. Вернулись ко второй. Та хромала неполным весельным набором к спасительному мысу. Догнали, выстрелы, лодка медленно затормозила и стала качаться на волнах. Все. И этот этап завершён. Теперь зачистки.

Зачистки заняли час, потом ещё два — свести три лодки вместе, связать их, заякорить, потом только наступил отдых. Часы показывали почти шесть вечера, скоро закат. Посовещались, решили пока собрать все пять лодок в кучу. Отправили людей отдыхать, у нас ещё ночью дела есть, да и пошли на парусе к первым двум лодкам.

До темноты успели собрать все в кучу. Теперь из лодок получилась кровавая пятиконечная звезда. Если кто наткнётся — даже лезть туда не посмеет, такая жуткая картина. Солнце садилось за лес, багрянец бликовал на воде, а на волнах медленно покачивались лодки, набитые трупами. И тишина… Жуть. Мы опять по широкой дуге возвращались на исходную позицию. В глубоких сумерках наш вперёдсмотрящий на высоченной мачте тримарана увидел лагерь данов — их лодки, все оставшиеся пять, были выведены на воду и слегка покачивались на волнах. Костров было мало, по общему мнению решили, что враги решили встретить утро на воде, если наш налёт повториться. Ввиду этого, чуть изменили план, уйдя ещё дальше на север.

Я тоже прикорнул несколько часов, в три часа ночи меня разбудил дежурный матрос. Мы подняли команду и начали устанавливать прожектора. Сейчас и испытаем мою каверзу. Изначально я хотел их просто понервировать ночью, но сейчас, когда даны сгрудились на своих лодках, грех было не воспользоваться ситуацией. Ночью на воде тут особенно не воюют, и от нас ждали того же, так Торир сказал. Поэтому, дождавшись «собачей вахты», когда сон особенно крепок, мы двинулись с севера на юг. Без паруса, на машине. В ночной тишине она добавляла жути своим гулом в воде. А нам того и надо.

Тучи на небе не давали лунному свету пробиться, мы шли, как призраки. Все прожектора поставили на одну сторону. Стрелки заняли позиции по правому борту, в промежутках между осветительными приборами. По команде, отданной шёпотом, они зажгли фитили. Я стоял с рубильником для электрических приборов. Подойдя к строю данов, также молча, мурманы зажгли керосиновые светильники, на судах противника послышались удивлённые голоса. Я врубил электричество — паровая машина сейчас работала только на генератор, мы шли по инерции. Ярчайший столб света упёрся в первую лодку… Удивленный возглас, ещё один, потом вопль! Раздался приглушённый звук выстрела — на судах противника началось шевеление! О Хосподи, сколько их на лодках-то!

Мешанина тел — в неё летят чугунные пули. Стреляют все, даже я, целиться не надо. В мертвенном жёлтом «керосинок», перемежаемых яркими электрическими прожекторами, ослеплённые, сонные даны закрывают глаза руками, орут что-то про Одина и других богов. С нашего судна летят пули, мы медленно продвигаемся вдоль строя, молча, таков был план. Клубок окровавленных, воющих данов пытается прикрыться щитами — но с десяти метров пули пробивают иногда и их, вгрызаются в тела. Отдельные крики врагов сливаются в душераздирающий вопль, хлопки винтовок — в непрерывный, приглушённый треск. Обеслав тащит запасные магазины, слышен звук разорвавшегося баллона, резкий скандинавский мат, который заглушается новой порцией криков обстреливаемых нами посудин. Я лихорадочно вкрутил последний магазин, мне под руку кто-то сует запасной. Краем глаза понял, что это бледный, как смерть, племянник. Пых! Пых! Пых! Замена магазина, мы проплывали уже в конце строя данов, отстреливая всё, что шевелится и не подаёт признаков жизни. Это не бой. Это убийство. Геноцид. Начинают гаснуть прожектора, первым погас центральный. Короткая команда — Обеслав переводит тягу с генератора на винты. Гаснут остальные прожектора. С гулом, доносящимся из под воды, мы в темноте покидаем место стоянки данов. В след нам несётся протяжный, тяжёлый вой, перемежаемый отдельными стонами.

Мы ушли за мыс, в темноте Кнут вёл нас чутьём опытного моряка к месту, где были связаны лодки данов, уничтоженных днём ранее. Восток чуть просветлел — скоро рассвет. Настало время привести в порядок наше воинство. При тусклом свете скипидарных светильников, мурманы собирались на центральной лодке, складировали винтовки и пустыне магазины в машинное отделение. Ход тримаранаопять начал замедляться — Обеслав наполнял баллоны воздухом. Наконец, ко мне подошёл Торир. Настроение у вождя было мрачным, остальные тоже были чернее тучи.

— Ты как? — я похлопал его по плечу.

Странно, но после этого боя лучше всех чувствовал себя я. Наверно, сказался опыт из будущего, фильмы и хроники с такими вот массовыми убийствами, работой пулемётов, бомб, снарядов.

— Неправильно это. Страшно и неправильно, — слышать такое от убелённого сединами вояки Торира было непривычно, — не битва это, убийство. Нет тут чести и славы.

— Потери у нас есть?

— Нет. Оружие только испортилось, — мурман показал мне винтовку с перекошенным казёнником.

— Ну раз потерь нет, значит, все мы правильно сделали. Чести и славы для них тоже никакой, сами сюда пришли грабить и убивать. Только не рассчитывали, что на нас напорются, вот и нашла коса на камень.

— Так не воюют, — резко ответил Торир и зло посмотрел на меня.

— Теперь — воюют, — не менее резко ответил я, — или ты бы хотел, чтобы даны тебя с дружиной ещё там, у нас в деревне перебили? Что бы тогда с твоими людьми дома стало? С дочкой? С семьями дружинников? Не мы эту войну начали…

— Один…

— Да Один твой, Перун который, в ножки нам поклониться должен! Его люди верх одержали, не хитростью, ядами и обманом, а головой и руками! Или забыл, сколько мы пахали у нас в деревне, чтобы победу эту обеспечить? Сколько пота извели? Сколько людей до этого потеряли? Или забыл уже идола дубового да табличку на нём, где воины твои переписаны?! Тоже хочешь на тот свет, в чертогах пировать!? А про дочку подумал!? А про мою семью!!?

Вокруг нас стала собираться толпа. Ненадолго вылез Обеслав, уловил всеобщее настроение и скрылся в машинном. Я обвёл собравшихся вояк:

— Так! Все слушайте! Кто ещё думает, что так не воюют?

Поднялось несколько рук, остальные, я уверен, тоже считали так же, но были опустошены морально и психологически событиями прошедших суток, поэтому с полной апатией смотрели на меня.

— А я вам скажу, как ещё не воюют! Тупо не воюют! Ярослав, переводи, чтобы всем понятно было!

Ярослав чуть выдвинулся из толпы, и начал синхронный перевод.

— Вас не устраивает результат или способ его достижения? Боитесь, что за такое вас в Валгаллу не пустят? Так подумайте головой своей! Да, да, головой, а не тем, чем обычно думаете! Чести и славы ищите? А есть ли большая честь и слава, чем себя да семью свою защитить, товарищей своих!? Способ вам не люб? Не мечом славно биться, а издалека перестрелять, вас не устраивает? А луками да самострелами вы что, не пользуетесь? И сталью своей хорошей, что мы вам выдали? Вон, шли бы в бой с обычными мечами, не хотите? А доспехи зачем? По старинке бы и бились? Не хотите? Понравились цацки? А найдите мне тут теперь разницу между тем, что мы сделали, и тем что лучник добрый с оружием хорошим да в поле открытом сделать может? Есть она? Нету, сами знаете. А лучник что, в Валгаллу не попадает? А чего так? Не нужны Одину стрелки славные? Нужны, сами же про битву последнюю рассказывали для которой Один вас собирает, Рагнарек этот ваш. Там что, не понадобятся стрелки? Понадобятся. Это раз. Со способом разобрались, теперь давайте про результат.

Я перевёл дыхание. Мужики вроде чуть оклемались, даже Торир стал не таким мрачным.

— Результат добрый для вас — это к Одину в чертоги попасть, так? Так. А все битвы здесь, на земле, только отбор лучших воинов для сражения главного. Вы Одина своего дураком, я надеюсь не считаете?

Гул недовольных голосов послышался со стороны мурманов.

— Не считаете, и это хорошо. Так подумайте теперь, если воинов лучших отбирать он будет, кому предпочтение отдаст? Тому кто погиб бесславно в первом бою, когда трое на него вышли, или того кто так битву построил, что противников десяток супротив своего одного павшего упокоил? Кто оружие лучшее придумал и применил его к месту? Кто броню знатную сделал да друзей своих в неё нарядил? Кто слабость свою в силу обратил и победу одержал!? Копьём махать-то небось просто, как и в пузо остриём получить. Только нужны ли Одину-Перуну такие? Которые задачи не выполнили и сами полегли? Кому вообще они такие нужны!? — я сплюнул за борт, — Да за одного такого как вы сейчас он половину из Валгаллы выгонит! Вы знаете сколько данов было? Не знаете… Почти половина тысячи! Сорок десятков! А нас сколько? Два десятка! Каждый, я подчёркиваю, каждый из вас доблесть свою в этом бою проявил! Только доблесть та другая, не тупая, как дерево безмозглое, а умная. И доблесть в том, что вы не только врагов упокоили, но и держались крепко приказа, когда вам бой тот не нравился. Доблесть в том, что стояли крепко и строй наш стрелковый не нарушили. Доблесть в том, что не растерялись, когда бой наш не так, как думали пошёл, а зубы сжали и задачу свою выполняли! Так кому Один доверит самый опасную, трудную и ответственную часть строя в битве последней? Вам, или данам тем, что сюда пришли и сгинули? Вам, кто доказал, что не только мечом махать как дети малые прутиками может, но и с умом битву вести, или молодняку погибшему в битве первой, так и не научившись толком воевать? А командовать отрядами в той битве кто будет? Берсерки ли, что ум теряют, как кровь увидят, или командиры крепкие и стойкие, которые оружие незнакомое да строй новый за три месяца освоили и к победе пришли через то?

— Нам… — робко сказал Атли.

— Нам… — нестройный хор голосов мурманов повторил за ним.

Я вздохнул, и продолжил:

— Торир вас в битвы многие водил, сколько вы молодых да ранних потеряли, пока сюда пришли? Могли они тоже воинами славными стать? Могли, но не стали. Не уберегли себя, более опытные мечники да копейщики их сгубили. Могли они оружие лучшее придумать, для битвы последней? Могли, но не придумали, пепел их по ветру развеяли. Вот и думайте теперь, как лучше, с мечом на толпу кидаться, для славы сомнительной, или опыта в битвах набираться, да потом к Одину не юнцом прыщавым прийти, а командиром добрым и воином умным и стойким.

Мурманы зашевелились, их вроде отпустило. Торир тоже чуть развеялся, шлем снял, бороду чесать начал.

— Теперь все слушайте! Винтовки и магазины — сдать в машинное! Сами еды достаньте, воды вскипятите, завтрак будет. Потом снаряжение осмотрите, может, заменить чего надо, запас пока ещё есть. Кнут! Веди нас на прежнее место, с которого начинали мы, под парусом пойдём, дров мало осталось. Обеслав! Машины проверь, обслужи если надо. Ты, ты, и ты! Первые с оружием да снаряжением разберитесь, да отдыхать ступайте, ваша смена позже будет. Вы трое, все сдать товарищам, да на парус садитесь. Торир! Со мной, на нос. Нам не мешать! Потом отдыхать будем, сегодня ещё битва предстоит. Для данов — последняя…

Странно, но мурманы мне подчинились. И Торир тоже! Не то что забегали, но пошли выполнять приказы, сбрасывать снаряжение и оружие. Мы с вождём уединились на носу, небо продолжало светлеть.

— Торир, что думаешь?

— Старый я, — вождь смотрел на воду, ко мне не поворачивался, и после долгой паузы продолжил, — Слова твои слышу. Думаю, верно говоришь. Но принять не могу. Не моё это. Времена другие настают.

— Не о том думаешь, — надо мужика из депрессии выводить, — лучше помысли, что бы было, если бы у данов винтовки наши были. Да хоть арбалеты наши старые! Смог бы ты славу добыть, да воинов сохранить?

Торир подставил руку брызгам воды:

— Нет. Все бы к Хель ушли. Без чести и славы.

— Вот и я о чём. А если битва такая? Если одни победили, а другие лежать со стрелой в пузе остались, кто к Одину пойдёт? Неужто покойники, что даже меч из ножен достать не смогли?

— Нет. И они не пойдут. И стрелки не пойдут. Или пойдут?.. — мужик задумался, это хорошо.

— Ты меня знаешь тут дольше всех, ну, кроме рода моего. Перун у меня покровитель. Он же защитник и подмога. У вас он Один зовётся, но то просто имя другое. Как думаешь, без его воли такое, — я махнул рукой на запад, — получилось бы? Позволил бы он нам победу одержать, если бы мы против его воли сражались? Если бы не в его власти было вооружить нас правильно да план составить? Да и свет тот, которым мы данов ослепили… Думаешь, позволил бы нам он биться таким вот образом, если бы воли его на то не было?

— Нет. Раз позволил — значит, воля его такова.

— Ну вот тебе и ответ. Времена другие приходят — но то всегда так было. Раньше может воины дубинами сражались да палками всякими, теперь мечами. Что ж теперь, в Вальгаллу их не пускать, ибо меч завсегда крепче палки? Сам посуди, чертоги у бога — не резиновые, ну, не тянутся, наверно. Всех воинов славных за все времена туда не засунешь. Так как быть? Битва-то главная на всех одна. И предок твой, что копьём деревянным махал сотни поколений назад, может быть не менее славным воином чем сегодняшние. Его выгнать — других набрать? Вы-то с ним в одном строю, несмотря на храбрость его да славу сражаться даже не сможете, он может строя того не знать. И как быть?

— Не думал о том… — Торир вскинул голову, — Нет большей чести чем в бою славном погибнуть, воинов тех Валькирии к Одину несут, там пиры да битвы, чтобы в самый главный момент лучшие с Одином на Рагнарек вышли!

Столько слов за один раз я от вождя давно не слышал, особенно на русском языке.

— Там может Один-то не так глуп, и воинов тех из разных времён собирает за качества другие? Сам-то Один ещё и молнии мечет, тоже не везде мечом машет. Вот и ищет воинов таких, которые на разное оружие приспособить можно. А справадругая — и умения разные нужны. Может, ведёт он каждого по Пути своему и испытания на нём подбрасывает? Сможешь ты новое принять, не убоишься молнию из рук его взять, или так с копьём и будешь стоять посреди битвы, ибо оно привычнее? Может, потому и научились люди вместо палок острые мечи делать, да копья длинные и луки крепкие? Ведёт Один-то по пути такому? Предок твой камнем бился, другой — палку острил да наконечник костяной к ней приделывал. Следующий — медный меч таскал, а потом и железный. А самый первый вообще голыми руками врагов душил! Всегда меняются времена, и доблесть в разные времена — разная. Сможем ли мы понять волю Одина-Перуна? Может, на роду тебе написано внука славного вырастить и воином его крепким сделать, а ты с мечом смерти в битвах ищешь. Не будет внука — Один и осерчать может. Как думаешь?

Я уже сам настроился на философский лад, Торир вообще выглядел потерянным. Вопросы, поднятые мною, перед ним не вставали, другие дела много времени отнимали, не до праздных рассуждений.

— Вот и ведёт каждого Один-Перун по пути своему, к цели одному ему ведомой. А как мы тут, на земле, можем цель ту знать? Как волю его лучше выполнить? Не ясно… Но знаю точно я одно — если не будет человека, сгинет он, то цель ту точно не достигнет. Вот и прикинь, что лучше — прожить подольше, честно перед богами и людьми, и времени на достижение замысла божественного того больше себе выбить, выгрызть? Или сгинуть молодым, не успев даже приблизиться к воле Одина? Двадцать человек наших сегодня на один день больше прожили, а значит, и к выполнению плана его, — я ткнул пальцев в небо, — приблизились, время выгадали. А год назад — ты твоим решением тогда, у нашей деревни, год себе на цель ту получили! А ещё раньше, тот первый раз, когда ты грабить нас не стал, твоей волей вы себе ещё пару-тройку лет получили. И значит, к цели той, Одином поставленной на Пути воинском, приблизиться смогли. Невесту знатную кому вырастить, которая воина знатного родит. Сына воспитать. Внука в люди вывести. Век человеческий короток, а Один вечен, до Рагнарёка. Для нас год прошёл — уже срок, а ему и сто лет как один миг. Знаешь ты, для какого момента он тебя бережёт? Знаешь, в чем суть жизни здесь твоей под его крылом?

— Странно говоришь. Не думал так, — Торир расправил плечи, — но верно. Многие лета богам отмеряны. Наши меньше. Путь свой каждому. К чему — неведомо.

— Это причинно-следственной связью называется. Если летит птица — есть на то причина, и полет её — следствие. Зима настаёт — следствие, а значит, и причина тому есть. Железо в земле лежит — то следствие, а и причину найти всему можно. Ты для чего или для кого причиной будешь? Какое следствие от жизни твоей Один ждёт? Думай, мурманский вождь Торир, сын Олафа. Отца твоего не зря люди Мудрым прозвали. Крепко вникни в сказанное, боги глупых не любят.

— Боги глупых не любят… — повторил за мной Торир, — А если не найду причину ту, цель на Пути?

— А ты на этом свете задержись подольше да людей своих побольше сохрани. Может, там и сообразишь, зачем боги тебя на этой земле держат, — я улыбнулся, вроде расшевелил мурмана, — когда ума наберёшься.

— Но-но, — Торир слегка, как ему показалось, ударил меня в плечо, улыбнулся — не глупее некоторых буду.

— Ага, не глупее. Только вот битва скоро новая, — я ткнул пальцем в краешек солнца, который показался над горизонтом, — а те, которые «не глупее некоторых» как девушки влюблённые тут страдают. Вместо того, чтобы план новый составить.

— Хе-хе, бабы — они такие, — Торир окончательно пришёл в себя, — спасибо тебе. Думать теперь буду.

— Этим потом, на досуге займёшься. Сейчас давай прикинем, как данов добить.

Дальнейший разговор был продуктивнее. Мы попытались понять, что будут теперь делать даны. Сейчас их мало, и для засады на караван из Ладоги сил явно не хватит. Я боялся только одного, что они растворятся в лесах, побросав лодки, и лови их потом до зимы. Торир заявил, что так точно не будет. Лодка для них единственный путь домой, по суше много не пройдут. Да и местные племена могут их проредить. Это помимо того факта, что бежать с поля боя вроде как трусость и тот же Один не оценит. Тем более бежать втихаря. Плюс проблемы дома. Их большим флотом послали, денег заплатили, а они без добычи, да ещё и сильно поредевшими обратно пойдут? Проще сразу вешаться, такой позор не смоешь. Они-то только нашу лодку видели, как объяснят причину разгрома? Где те силы несметные, которые их расколошматили?

Но я все равно опасался бегства данов. В идеале надо бы их всех перебить, и концы в воду. В смысле, тела в озеро. А там пусть остальные гадают, почему караван с Ладоги без потерь прошёл и куда наёмники делись. Поэтому пришлось Кнуту вести лодку дальше на север, там мы высадим небольшой десант, человек пять. Их задача незаметно выйти к пляжу, где обосновались даны, к полудню. Для этогоотбирали самых опытных охотников и лесовиков. Если противник ужеушёл в чащу, воинынаши должны отследить маршрут и встретить нас на пляже. Дальше планировалась погоня. Если же даны остались на прежнем месте, то десант огнём с тыла окажет намподдержку. Ибо планировалась чуть не лобовая атака на место их дислокации. Ну, не совсем так — но больше нам брать их было нечем. По общему мнению, гребцов на лодки у врагов может и не хватить, а значит последний бой свой они, скорее всего, примут на земле, где будут защищать своих раненых. Таких, судя по вою, что сопровождал нас чуть не до горизонта после ночной атаки, должно быть много. Раздали указания с Ториром, я пошёл в машинный отсек.

Ночная битва принесла значительные потери в вооружении. И если доспехи почти не пострадали, то винтовки и магазины многие вышли из строя. Скорость, с которой мы вели огонь ночью, сыграла злую шутку. Мужики сильно дёргали затвор, перекручивали баллоны при перезарядке, сбивали прицельные мушки и планки, даже один ствол умудрились чуть погнуть в месте его крепления. Быстрый осмотр показал, что если все винтовки разобрать на запчасти и собрать из тех рабочие образцы, то всего «стрелялок» у нас окажется как раз по одной на брата, и ещё одна про запас. И всё. С магазинамии пулями чуть лучше, но тоже не фонтан. Выходит, если противников на пляже будет много — Торир сможет исполнить давнюю мечту. Ну в плане рубиться на мечах и щитах, пока не надоест. Мы начали готовиться к новой битве…

Десант высадили в девять утра по корабельному времени. Теперь у нас есть два часа на отдых, и надо будет выдвижение в сторону данов. Вся наша дружина провела уже больше суток на ногах. Да, периодически удавалось поспать, особенно когда под паром машина шла, но всё равно было тяжко. Сон урывками, нервы, бои и непрерывные манёвры по озеру — это очень выматывало. Но единственный наш шанс поспать нормально — это окончательно добить врага.

К полудню мы под парусомопять нагло заявились в лагерь данов. Да ещё и не просто мимо теперь прошли, а направились прямо на их пляж. Костров сильно поубавилось, лодки, что мы обстреляли ночью, также стояли на рейде. Максимально осторожно прошли мимо посудин — жизни на этих судах не было. Мы ушли чуть поодаль на север от лагеря противника, где при нашем появлении засуетились люди, и сделали разворот. По дороге успели рассмотреть стоянку.

Лагерь данов был окружен кольями, точнее, слегка оструганными стволами деревьев, со стороны леса. Атаки с озера они не опасались, справедливо полагая, что на банду викингов в десять судов желающих тут лезть не найдётся. Ошиблись ребята, мы же нашлись. Сам лагерь условно можно было разбить на десять отдельных стоянок, по числу судов. Даны бегали у центральной части лагеря, вооружались и формировали строй на берегу. Попыток оседлать лодки в этот раз не было. Да и тел на земле лежащих оставалось много, их этим строем и прикрывали, раненые, наверно. Мы развернули лодку, растопили котёл последними дровами, и под паром двинулись вдоль берега, с севера на юг. Обогнув безвольно качающиеся на волнах лодки данов, повернули нос к центру озера, и сдали назад. За это время даны попытались рывком броситься к нам, но огонь с кормы и левого борта их заставил отступить. На правом же борту откинулся трап, и мурманы начали бодро сбегать в воду. По колено в воде они формировали строй, я и Кнут с Обеславом остались на лодке, с кормы прикрывали наш десант. Торир построил своих людей «черепахой», и мурманы медленно начали выползать на берег..

Даны заорали, начали трясти оружием. Мурманы выходили из воды в полном облачении, с винтовками, торчащими надверхней кромкой прикрывающих их щитов, молча. Часть врагов, увидев насколько нас мало, попыталась ещё раз атаковать десант. Мужики с мечами и щитами наперевес бросились к нашим бредущим по мелководью воякам. Мы втроём с кормы открыли огонь, когда даны приблизились на расстояние эффективного выстрела. Несколько нападающих упало, остальные отскочили в сторону строя. Трое пострадавшихпосле наших выстрелов данов поднялись из воды, получили по пуле в спину каждый, и навечно упокоились в холодных водах озера. Мурманы, наконец-то, вышли на берег.

Пока длилась высадка, я считал данов и наши силы. По прикидкам получалось, что данов в строю человек пятьдесят-семьдесят. Наших — двенадцать, пятеро ещё по лесу где-то шаболдаются. Да трое стрелков на корме. Сколько у данов раненых и в каком они состоянии мы не знали, может, симулируют, да тоже в строй чуть позже встанут. В принципе, отобьёмся, я в этом не сомневался, не хотелось бы только нести лишние потери. А они появились. Из-за строя данов нас обстреляли лучники. Несколько стрел полетели в стоящих мурманов, им пришлось поднять щиты для защиты. Не уберёгся один наш крайний вояка, дановский боеприпас попалв плечо. Доспех спас от серьёзной раны, но все равно было неприятно. Строй мурманов принял положение, которое позволяло не попасть стрелам по людям — они практически сжались в позу младенца под наклонёнными щитами. Увидев это, группа данов с правого фланга, человек двадцать, под прикрытием стрел пошли в атаку. Хм, да них тут грамотный командир, я бы так же сделал. Или не сделал, если бы понимал, что в щели между щитами попасть стрелой почти нереально, а вот из винтовок стрелять — самое оно. Нестройный залп строя мурманов — бежали уже четырнадцать данов, понеслись выстрелы вразнобой… Оставшиеся четыре человека, прикрываясь щитами, отползают к строю противника. Наши мурманы сделали шаг вперёд, но в них опять полетели стрелы.

— Обеслав, а ну сдай чуть машиной вперёд, — я прикидывал, чем я могу помочь своим воякам, выдерживающим поток стрел.

— Не пролезем, вон ту лодку заденем левым корпусом, — Кнут оценивающе взглянул на строй кораблей данов.

— Да ну и хрен с ним! Потом подшаманим, до Ладоги добраться хватит. А нашим помочь надо. Они двинуться с места не могут, видишь, стоят.

И впрямь, наши мурманы стояли неподвижно. Виной тому было попадание стрелой в ещё одного вояку. Воины Торираочередной раз переносили строй на шаг в сторону данов, вот воину и прилетело, открылся он неудачно. Теперь десант пережидает. Лодка наша запарила машиной, потом пошла вибрация по корпусу — начал вращаться вал. Строй данов увидел новую опасность, и чуть повернулся. Стрелы полетели уже в нас, правда, до лодки они не доставали. Тримаран ещё чуть сдвинулся, и Обеслав подал гудок. А это уже был сигнал для нашего «засадного полка», который уже должен зайти в тыл к данам. Тридцатисекундный гудок внёс смятение в ряды противника, да и не только он. Поток стрел стал сильно меньше. Молодцы, лесовики! Правильно рассчитали, лучники для нас самые опасные сейчас.

— Обеслав, гуди ещё! Раз в минуту!

Мелкий кинулся в машину, подбросить дрова. Периодически мы давали гудок — строй мурманов делал шаг, засадный наш отряд обстреливал данов, те смешали строй, не понимая, откуда идёт опасность. Последняя стрела, пущенная вражескими лучниками, обессиленно стукнула на излёте в щит Торира. Всё, можно чуть расслабиться, стрелков у данов нет. Получилось, что звук выстрелов из леса мы своим гудком перекрывали, вот даны и не поняли сразу, откуда идёт основная опасность. А Обеслав и Кнут по моей команде начали поворачивать машину, и сдавать ей назад — мы хотели иметь возможность прикрывать наш десант до последнего.

Я и Кнут заняли места для стрелков на корме, и начали целиться в противника. Те не поняли до конца, почему упокоились их лучники, судя по всему, списали на непонятный гудок. Тут народ религиозный, проявлений мистики и чудес боится. Даны сплотили строй, выставили вперёд копья. Мурманы уже почти приблизились на расстояние эффективной стрельбы. Следующий гудок лодки вверг врагов в подобие паники — начали падать вояки в их из строю! Мы нашими невеликими силами зажимали с полсотни данов с трёх сторон!

Неизвестно, сколько бы это продолжалось ещё, враги продолжали терять людей. Мы с Кнутом отстреляли по магазину, правда, безрезультатно, расстояние было велико. Нервы у данов стали. Методичное гудение, сопровождающееся падающими товарищами оказывало серьёзное психическое воздействие. Зычный крик из строя, и они ринулись в атаку! Да ещё и достаточно быстро. Зазвучали звуки винтовок из строя мурманов, лесной отряд выбивал отстающих, мы с Кнутом тоже пытались вести огонь, но стрелять по бегущим целям, да ещё и перпендикулярно направлению их движения — занятие бесперспективное. Двух только задели, да начали перезаряжаться.

Торир в строю добился большего успеха. Бегать со щитом, держа его руками перед собой не лучшее занятие. И ноги открыты, и медленно получается — вот часть дановских вояк и показали незащищённые части тел мурманами. Хлопки выстрелов, падают тела, удары пуль в щиты и шлемы сбивают с ног атакующих противников, враги машут руками, чтобы удержаться, и вновь падают под градом пуль… Несколько секунд — и ополовиненные даны врезались в строй мурманов. Послышался лязг железа, стоны, крики. Вот теперь мы с Кнутом могли эффективно стрелять, что и начали делать, поражая супостатов в незакрытые бока и спины. Даны завязли в строю.

Долгой битвы не получилось. Сдержав первый натиск, мурманы выпустили по пуле в упор, и с дружным «Аа-а-а-ргх!» выбросили винтовки со штыками прямо в лица врагов, сделали шаг. Трое данов упало от наших с Кнутом выстрелов. Ещё залп, боевой клич, шаг вперёд… И ещё… На седьмом шаге даны кончились. Тишина на поле боя нарушалась только стонами и ругательствами раненых. В том числе наших — у нас были первые человеческие потери, правда, без смертельного исхода. Началось то, что я не любил больше всего — зачистка. Строй мурманов распался, они добивали штыками шевелящихся раненых. Потом, после того как наш вояка чуть не лишился руки, будучи атакованным лежащим даном, перешли на мечи и копья — так привычнее и безопаснее. Стоны и ругань стихала, все меньше раненых противников оставалось на грешной земле, и все больше их уходило в холодное безжизненное царство Хель. Когда последний дан был «проконтролирован», Торир подал мне знак — теперь можно спускаться на берег. Всё. Мы победили…

— Славная победа, славная битва, — Торир с отстёгнутой личиной вытирал меч тряпкой, — Песни скальды долго петь будут. Если узнают.

— Н-да, если узнают…

Я стоял посреди поля битвы в окружении трупов, зрелище было не из приятных. Из леса показались «лесовики», между ними, и теми, кто бился в строю, завязался оживленный диалог. Мурманы обсуждали бой, хвастались «своими» трупами, ловкими ударами, перевязывали раны. Раненых оказалось пятеро, почти все легко. Только одному разрезали лицо, неглубокий шрам останется. Остальные отделались скорее побоями, доспехи, которыми мы снабдили союзников, уберегли их от более печальной участи. Конфликт с данам исчерпан за отсутствием одной стороны конфликта. Вон она, сторона та, лежит вся на песочке, да плавает на лодках по озеру. Кстати, о лодках:

— Торир! Надо порядок навести. Добычу собрать ипонять, что у них тут в лагере лежит. Да потом лодки сюда тянуть, прятать. На Ладогу их оттянем потом. Эти лодки, — я показал на стоящие на рейде суда, до которых мы не дошли буквально метра три, — тоже проверить. Вдруг там ещё кто есть.

После приказов Торира мурманы деловито засуетились. Трупы складывали в пока в кучу, как и разбросанное оружие. Мешки с запасами, лежащие у костров, пока не трогали. Мы с Ториром отправились к краю лагеря данов, там всю битву было непонятное шевеление.

На краю защищённой стоянки был сложен костёр, это даны приготовились сжигать убитых. Трупы их товарищей лежали на кучах веток. Странно, не так много, я думал, ночью больше перебили. Разгадка была проста — тут была малая толика тел, остальные так и остались на лодках. Они просто их сгрузить не успели. А шевелились тут связанные люди, лежащие рядом с погребальным костром. Позвали пару мужиков на подмогу, начали разбираться с пленными. Те смотрели на нас выпученными глазами и что-то мычали, всего шестнадцать человек связанных насчитали. Часть была одета по-военному, они были избиты и ранены. Шесть человек были скорее крестьянами. Четыре девчонки лет по тринадцать-пятнадцать, и два парнячуть старше. Всех их не стали развязывать, и так долго лежали, пусть ещёотдохнут, охрану им только выставили.

К вечеру основные мероприятия в лагере данов мы закончили. Погибших врагов освободили от всего ценного, и сложилитрофеи в кучу. Запасы в мешках просмотрели, еда в основном да питье. Оружие определилик костру, шмотки — в другую сторону, отдельно — обнаруженные украшения, монеты, серебро, мех и прочие ценности. За этой деловой суетой, включающей разбор завалов трупов на лодках, наблюдали пленные. Глаза их были полны страха и отчаяния. Мы с Ториром решили их допросить. Ибо что это за люди, как сюда попали — было решительно не понятно. Уж больно разношёрстная толпа. Вспомнив всё, что видел и читал в будущем о дознании, я приказал их водить к себе по одному. Сам разложил записную книжку, оформил шапку протокола допроса, и приготовился к работе контрразведчиком.

Первым привели самого активного, чернявого и с фингалом под глазом, пленника. Только развязали ему рот, как тот быстро затараторил на малознакомом мне языке, пришлось звать Ярослава. Чернявый прислушался к нашей речи, и выдал уже на словенском, с едва заметным акцентом:

— Данов вы побили, куда теперь купцу податься! Люди добрые, отпустите меня, товар берите! Дети по лавкам…

— Молчать! Вопросы здесь задаю я! — я повысил голос, — А то я смотрю тебе одного «фонаря» под газом мало, мы тебя вторым для симметрии украсим.

— О! Вы знакомы с трудами греческих авторов! Приятно видеть грамотного человека… — рассыпался в комплиментах чернявый.

Мы с Ториром переглянулись.

— Вождь, оформи ему, — попросил я.

Быстрый и резкий удар мурмана прервал речь не в меру говорливого пленника. Разговор пошёл в более деловом ручье. Кто такие, как зовут, сколько лет, родовое имя, где живёт. Хазарин, зовут Самуил, обитает на Днепре. Род занятий — купец. Конкретнее — скупал пушнину у корелов по дешёвке в обмен на железо, возил на Ладогу, там продавал дороже. Так и запишем, спекулянт. Обстоятельства пленения? Попался на пути обратно, шёл вдоль западного берега озера на лодке с восемью гребцами, вон она на берег вытащена. Часть народу даны убили, других забрали в полон. Кто ещё в плену — последовал список имён и прозвищ спутников чернявого. Из команды этого спекулянта выжило четверо, включая его. Опять пошло нытье на тему «Отпустите, вам же легче будет». Бить не стали, просто завязали ему рот. Я сунул ему на подпись протокол, с надписью» С моих слов записано верно», датой и местом для подписи. Пленный помычал — не силён, мол, в русском языке. Получил подзатыльник — таким уважаемым людям как мы верить нужно на слово. На этом чернявый угомонился, покрутил карандаш в руке, хрюкнул удивлённо, и что-то написал на бумаге. Отнесли его обратно.

Начали таскать по одному теперь его спутников. Вопросы те же, ответы — тоже. Дата, подпись, протоколы в папку.

— Зачем так сложно? — Торир наблюдал за моими телодвижениями.

— Потом слова их сравню, вдруг обмануть хотят? Так и поймаю вруна. Ну и выведаю почему лгут.

— Хитро придумано, — Торир почесал голову, — Следующий!

По одному таскали остальных вояк, крестьян на потом оставили. Второй группой оказались люди с балтийского побережья. Они добывали и возили янтарь на продажу на Ладогу. Командовали ими два брата, старший погиб, младший перед нами. В двух их небольших лодках было двенадцать человек, в живых осталось только шесть, все легко ранены. Нормальные мужики, вроде, не то что этот спекулянт. Сидят вон хмурые, отпустить даже не просят. Закончили со взрослыми, перешли на подростков-крестьян.

Те оказались из рыбацкой деревни на севере. Сами корелы, имена непривычные, как у финнов в моё время. Их даны ограбили, напали рано утром на деревню, жителей, кто убежать не успел, перебили, а этих пленили, чтобы продать как рабов. Девчонку одну жалко, самую старшую, её ещё и изнасиловать успели, и не раз. Остальных пленниц не трогали, девственницы дороже стоят при продаже. Рыбаков тоже пока связали да положили на прежнее место.

— По обычаю, что теперь с ними делать-то со всеми, Торир?

— Что в бою взято — то наше. Рабы тоже. И товар. И лодки.

— Н-да, сурово у вас тут. Тебе они нужны?

— Нет. Дома хватает. Моим может надо.

— Да блин жалко этих, мелкие которые. Что с ними будет теперь? — я всё-таки не лишился ещё остатков гуманизма.

— У нас — жить будут, да работать. Чего тут такого? — Торир пожал плечами, мол, дело привычное.

Ярослав вдохнул. Вот, точно, он же тоже раб, вроде нормально ему с мурманами. Но надо ещё подумать.

— А с купцами этими как поступим?

— Товар — к нам, самих — на весла. На Ладоге, если есть кому выкуп внести — продадим.

— Просто у тебя, однако, всё. А если нет?

— Ну так в рабство продать, если кто возьмёт, — Торир недоуменно на меня пялился.

— Может, в долг отпустим, особенно тех, с Варяжского моря? Вроде нормальные мужики.

— Будут в твоей доле добычи — отпускай, — усмехнулся мурман.

— Тоже верно, чего заранее гадать. Ладно, покормить их надо, одёжки выдать из добычи, если надо, да тоже спать укладываться. Я только пока писанину почитаю ещё раз, вдумчиво.

— И то верно, — мурман поднялся на ноги и пошёл раздавать указания.

Утром отправили Кнута с частью команды за лодками, что на озере остались, а сами устроили совет. У нас тут проблема вывоза трофеев. Лодок тринадцать, нас — двадцать. Мы даже то, что с данов сняли не довезём, много слишком. Надо искать выход. В идеале — как-то доставить все лодки до Ладоги, там сдать за любые деньги. Как это сделать — непонятно. Надо бы Лиса подключить, но до него ещё доехать надо, а это ополовинить экипаж. А вдруг ещё кто нападёт? Кто добро охранять будет? Да и пленных куча, прыснут в разные стороны и поминай как звали. Вернулся Кнут с первыми двумя лодками — думали уже на троих. Мозги плыли, аж захотелось курить. Давно у меня такого не было. Эх-х-х, был бы табак — я бы трубку сделал, как у капитана Врунгеля. Капитан Врунгель… О! А это мысль!

Идею я озвучил Ториру. Тот покривились, потом оживился, затем проникся. Да, небольшую часть заработка мы потеряем, но на фоне уже взятых трофеев, включающих десять лодок, ущерб незначительный. А развлечение после битвыбудет неплохое. Только надо где-то взять пару лодок на четыре человека каждая. Попросил Кнута взять пленного подростка и смотатьсявихдеревню бывшую. Выбрали того, что постарше казался, он ни в какую не соглашается. После пары тумаков уговорили, суровые тут способы убеждения. Сами же до обеда свезли все лодки данов с озера, приступили к разгрузке тел убитых противников. Надо их куда-то девать, а то сладковатый запах разложения уже все вокруг пропитал. Я всех нарядил в прокипячённые тряпки, чтобы не заболели, маски соорудил, и только в таком виде разрешал возиться с трупами. Тела мы вывозили на озеро и топили там, где поглубже.

Трупов было 432 человека. Именно такую цены заплатили мне даны за нападение на неприметный род на Ладоге несколько лет назад. Не сунулись бы — я бы тоже не выёживался. А так…Одним словом, кто к нам с чем зачем, тот от того и того.

Кнут из разорённой рыбацкой деревни вернулся только вечером. Пацан пленный уже не ерепенился, мрачный как туча, он тихонько пошёл к своим.

— Там все сгорело. — махнул рукой Кнут, — если кто и остался, так в леса ушли, не найдёшь теперь. Лодки две взял, как ты и просил.

От пленных послышался девичий плач. Видать, узнали, что стало с их селом. Я вздохнул, да, время дикое.

— Ладно, завтра у нас будет отдых, а вот пленным придётся потрудиться. Покормите их да пусть ложатся.

Утро было солнечным, ярким. Торир рассказал мурманам про нашу задумки, мужики оживились. Развлечений тут мало, любое отклонение от обыденности уже праздник. Пленных взрослых под такое дело тоже разбудили. Развязали их, построили, те потирали затёкшие руки и ноги.

— Так! Слушайте меня. Есть у вас шанс добраться домой, да ещё и с лодкой своей, и с частью товара.

— Ой вей! И Что таки должен сделать Самуил… А-а-а! Молчу, молчу… — затараторившего чернявого прервали лёгкой оплеухой.

— Так вот, чтобы отработать лодку да половину товара, надо донести вот это послание Лису на Ладогу, — я достал пару листочков бумаги.

На листочках были написаны наши координаты, кратко описан бой и просьба прислать людей за долю малую для перевозки трофеев. Все это было на двух языках, чтобы не подделали, на русском и словенском.

— Кто первый дойдёт до Ладоги, передаст Лису послание и вернётся обратно — тот забирает лодку, половину своего товара, и валит домой. С проигравшими состязание на Ладоге разберёмся. Вот вам транспорт, — я ткнул в качавшиеся на озере четырёхвёсельные лодки, — выход прямо сейчас. Определите, кто пойдёт, и за дело.

Пленные сгрудились, две группы мужиков обсуждали услышанное.

— А мы на двух лодках были, обе отдашь? — это с Балтики спрашивают.

— А вы обе домой довезёте?

— Не-а…

— Ну а чего спрашиваешь? Давайте быстрее определяйте гребцов, потом поесть и в путь.

— Оружие дадите?

— Копья дановские да щиты, вам хватит.

— О! Это дело! — народ оживился, жизнь налаживается.

За пятнадцать минут разобрались, кто идёт, а кто — остаётся. Покормили гребцов, дали еды с собой, вывели лодки с посланниками подальше от берега…

— Раз! Два! Три! Поехали! — мужики без суеты, мощными гребками двинули посудины на юг.

Теперь только ждать. Ну, не только, ладно:

— Господа! Делайте ставки! Первая Ладожская Регата началась! Кто ставит на то, что первым придут хазары? Так, я вижу интерес у Атли. Нет? На Балтику ставишь? Запишем.

Блин, а ведь реально весело пошло! Мурманы азартно ставили на ту или иную лодку, на разницу в приходе их обратно, да и на срок их в пути. По лагерю шли обсуждения тонкостей местных течений, ветров, погоды, способов управления на вёслах, режимов гребли. Я в этом не участвовал, только ставки принимал. У меня было занятие поинтереснее — я переписывал трофеи:

— Меч, пятьдесят сантиметров, состояние удовлетворительное, без украшений, три штуки. Щит овальный, с умбоном, дубовый, одна штука. Рогатина, наконечник листовидный, с перекладиной, пять штук…

Записная книжка пополнялась новыми строчками. Наш договор с Лисом подразумевал, что я могу трофеи частью оставить себе, не продавая их на властям Ладоги. На первых двух лодках не было ничего, что бы мне приглянулось. Торир тоже не особенно в восторге был от оружия и прочего хлама разведчиков данов — развратили мы его своими доспехами и булатным мечом. А тут трофеев куча была, вот я и выяснял, что из этого всего мне надо, а что — не очень. Пока ничего путного не попадалось. Ну хоть рассортировал добычу, бирки на мешки с добычей прицепил, да шмотье кожаное и доспехи от крови отстирали в озере. До вечера переписывал добычу, самым ценным оказался бочонок с серебром, на лодке нашли. Его аккуратно пересчитали, там гривны были, и печатью из смолы закрыли. Не то чтобы боялись что наши украдут, но на всякий случай заделали. А то пригонят судно транспортное с Ладоги для перевозки трофеев, а в пути случится «утруска и усушка» военной добычи — с кого спрашивать? Подумали, и остальные мешки опечатали. Теперь у нас в лагере чистота и порядок. Только трупы, что не успевают вывозить на озера, смердят.

— Как думаешь, когда придут за нами? — в процессе разбора трофеев ко мне подошёл Кнут, — Да и придут вообще?

— Придут, я там такое расписал Лису, что он сам приедет, вот увидишь. Лишь бы гребцов у него хватило.

— Три или четыре лодки мы и сами оттащим, а остальные, если их не заберут, бросать придётся.

— Да на доски их пустим, если что, да и загрузимся ими. Доски-то на Ладоге в цене, сам видел.

— И то верно, — повеселел корабел, — а по дням как?

— Я думаю, если все нормально будет, дня два-три они туда, потом столько же или больше обратно. Дней семь, и все станет ясно. Ну ещё два подождём, на всякий случай.

— О! Здорово! А то у нас дрова кончились, надо пополнить. Да корпуса протянуть. Да машину Обеслав пока посмотрит…

— Кстати, где он?

— А вон он, с пленными сидит…

Мой племянничек сидел у костра со связанными пленными подростками и что-то им рассказывал. Они возраста примерно одного, вот и общаются. Решил уши погреть, чем там молодёжь нынче интересуется. Незаметно так, бочком, со своей записной книжкой в руках подошёл к костерку в сумерках.

— … гул стоял, от того и проснулся. Даны вечером на кораблях были. Утром своих искать собирались, тех что за лодкой с парусом странным большим пошли. Я проснулся от гула того, глядь — чудище с глазами полыхающими! Страшное! Огнём глаза горят, да дышит так… Пых, Пых, Пых! А потом, как ещё два глаза загорелось, белых аж, такие яркие, чудище и давай данов убивать! За нас, рыбаков, мстить! То Хозяин озёрный послал, нас выручить. Даны кричат, а чудище всё не успокаивается, огнём их жжёт, дыханием своим губит. Они уже и в плавь бы бросились, да то мы на озере свои, они тут чужие, чудище бы их забрало. Они гибнут, я а рад, отомстил за нас Хозяин озёрный, не дал в обиду детей своих верных. Потом уже вы пришли, добили данов…, - старший узник, тот что ходил к рыбацкой деревне, рассказывал свою версию ночного боя.

Говорил он на смеси словенского и скандинавского, с примесью незнакомых слов, но мне было понятно. Ну, основной смысл. Да и племянник мой тоже вроде разобрал речь пленника, вон, лыбу тянет до ушей.

— Хе-хе, чудище. Да мы то были, и днём тоже мы, только парус весь не разворачивали. А гул то от машины моей. И глаза чудища — то мы прожекторы установили, — Обеслав посмеивался над сверстниками, да ещё и словечки мои в речь вставлял, понты детские они и в Африке понты.

— Врёшь, поди? — парень недоверчиво посмотрел на него.

— Да с чего вдруг? Машину ту я запускал, и прожектора сам ставил. А потом мы из винтовок постреляли, и высадились днём чтобы данов добить, — Обеслав потёр тряпкой пропитанные дёгтем руки, — Они у меня батю убили.

— У нас тоже никого после них не осталось, — девчушка, которой больше всех в плену досталось, грустно произнесла это и положила голову на плечо старшему парню.

— Они к нам четыре лета назад по осени пришли, — продолжал мой племянник, — папку моего да братьев его побили, мы в лес уйти успели. Зиму пережили, потом к нам Сергей пришёл, странный такой, он вас на разговоры тянул.

— Колдовал что-то, я тебе точно говорю — оживилась мелкая девчушка, — я видела!

— То не колдовство, то грамота! Он писать любит, мы для этого ему из дерева делаем штуку такую специальную, бумага зовётся. Я тоже так могу, он научил. Да и востальном тоже он наставлял — машины делать, трактор, железо доброе плавить да рыбы много на озере удить.

— Мы тоже много брали — это второй пацан, поменьше, — бывало, целую лодку отец привозил.

— Ты нашу лодку видел? Вот мы её за полдня всю рыбой набивали, там под тонну выходило, — Обеслав гордо посмотрел на сверстников.

— Сколько? — тев тоннах не понимали.

— Ну, вот если это — он достал магазин от винтовки, — килограммаполтора, то много сотен таких вот по весу.

Магазин пошёл по рукам. Руки были связаны между собой, забыли их развязать, да и просто так легче было с пленниками разбираться. А то ещё в лес рванут — оно нам надо?.

— Сотни таких вот!? — старший подросток посмотрел на Обеслава, — Врёшь, небось?

— А чего мне вам заливать? Сами и посмотрите вскоре.

— Да как мы посмотрим-то, доля рабская, тяжёлая, куда теперь — сами не знаем, — старшая девчушка приуныла.

Разговор сворачивал в нехорошее русло, сейчас он им наобещает кучу всего, а потом балаболом выйдет, если по-другому все пойдёт.

— Обеслав! Познакомился уже? — я подошёл поближе, пленные поёжились при виде меня и сбились в кучу, — Тоже, выходит, страдальцы, от данов натерпелись? Ладно, потом пообщаетесь. Дело к меня к тебе, племянник, есть.

Обеслав махнул ребятам рукой и пошёл со мной.

— Что за дело-то?

— Дело об одном очень разговорчивом мальчике, — я посмотрел на парня.

— Ты про этих? Ну а разве… — замялся Обеслав — Как с ними дальше будет-то?

— А не знаю. Их с меча взяли, по обычаю, они теперь в рабстве прибывают, — я развёл руками, — пока.

— Так давай их себе заберём, у нас людей не хватает, а эти без роду без племени, верные будут, — пацан, кстати, дело говорил, молодец.

— Ты понимаешь, что если мы их себе возьмём, вообще без добычи останемся? Только с ними и придём?

— Да хрен с ней с добычей!

— Не ругайся!

— Извини, наслушался от… некоторых, — он ещё и хамит, послали небеса родственничка, — добычу мы сами себе сделаем. Что они предложить-то могут? Сами как звери живут, ни сортира тёплого, ни трактора, конями пашут! Даже на Ладоге! Гвоздь выпал из ЗИПа — так чуть не налету схватили! Проволоку мою, которой прожектора укреплял, чуть не упёрли, потом ещё и выкупить пытались. С мурманами на торг ходил, стекло оконное посмотреть в рубку капитанскую — так нет его! Только стаканы какие-то, да побрякушки! Я…

Я выпал в осадок от речи четырнадцатилетнего подростка в девятом веке. Гвоздь у него из ЗИПа выпал! Дурдом! Нет, нас точно сожгут, колдунами посчитают.

— Ты это, закончил речь за прогресс?

— Ну да. Только тут мало прогресса этого. Чего нам от них надо? Добыча — брать тряпки те отстиранные да мечи плохонькие? Нафик такое счастье! — не ну точно надо учить своих родичей этикету и самому за языком следить, — Короче, если ты как старший родственник и глава рода у меня совета спросишь — надо людей брать! И не торговцев и воев, а этих, рыбаков.

Сказалкак отрезал. Да ещё и дельно-то как.

— Мыслишь ты правильно, люди нужны. Только что ж ты друзей своих не развязал даже?

— А вдруг убегут? Посидят, чай, не князья. Всем спокойней будет, и им тоже.

— Ну хоть угостил бы чем, там от данов куча всего осталась.

— Это можно, — пацан направился к костру с мурманами, те встречали его приветственными криками, племянника тут уважали за его работу с машиной.

Я же направился к Ториру поговорить про пленных. Торир в целом был не против их мне сплавить, расценки на такого рода добычу были известны, вычтут из моей доли. Да и с Лисом договор соблюдём, мы ж их продавать не будем, себе возьмём. Проговорили до ночи про трофеи, как делить, что кому надо. Торир тоже не впечатлился от оружия и доспехов данов. Пару лет назад бегал бы счастливый от такого улова, а сейчас у него и так форсовый комплект защиты, как и у всей команды. А учитывая, что Лис, скорее всего, за бумажки-расписки у нас половину барахла выкупит, бизнес его по хлебу в гору сейчас пойдёт, вот и заработает себе мурман на безбедную старость. Вроде все довольны должны остаться, будем ждать гостей с Ладоги.

Это заняло несколько больше времени, чем мы рассчитывали. Мы убрали тела данов, организовали сортир на три очка, одно для пленниц, отдельное. Туалет мурманы ещё у меня видели, мы для них специально делали, вот и вспомнили про том, как здорово, когда в лепёшку чужую не наступаешь в лесу. Давно привели в порядок оружие, сложили, рассортировали и упаковали добычу, организовали гарнизонную службу. Перебрали паровики, сидели теперь с Обеславом на пляже после купания в прохладном озере, и обсуждали будущие модернизации судов. По воде гонял на парусе Кнут, развлекался. Я ему идею про водные лыжи подкинул, но экстремалов тут не было, а мурманы плавать особо не умели и не хотели. Если бы не остатки запаха тлена, что ещё не выветрились с этого пляжа, да общий антураж девятого века, можно было представить себе, что отдыхаешь в санатории. Лес, озеро, костёр, пляж. Лепота.

— … Так вот, винт надо через коробку передач пускать. Как на тракторе. А то при помощи подачи пара управлять движением сложно. Ещё придумать, как их сильнее сделать. И пара много в трубу уходит, — Обеслав закончил мысль.

— С коробкой передач — это шестерёнки большие и крепкие нужны. А с силой… А чего там думать! Ещё цилиндр приделать, другого размера. И пусть пар, который один раз уже поршень толкнул, в него и выходит. Коленвал ещё поменять, и будет двойного расширения машина. Ну, пар один и тот же ещё раз будет поршень толкать, хотя второй раз и слабее, — я на песке набрасывал рисунок, племянник его с интересом разглядывал, — можно ещё вот такую штуку приделать, холодильник такой из трубок. Пусть пар после машины в него попадает, в воду опять превращается, и идёт снова в котёл…

— Это что же, и насос наружный убрать получиться!? — Обеслав говорил о том насосе, которым мы постоянно пополняли воду в бачке для паровика, он в днище лодки наш был.

— Ну да, вода, считай, и не будет наружу из машины уходить. На трактор не знаю, пойдёт ли такая система, громоздкая очень, а на лодку — почему нет? — я дорисовал на песке набор трубок разного диаметра.

— И трубки холодильника того через бачок с водой пропустить, они воду греть будут… — добавил Обеслав мне новый бак для воды вокруг моих трубок.

— Хм, да ты гений! И впрямь, можно и так. Только герметичной сделать ёмкость для воды надо будет, и в несколько этапов охлаждать пар можно, — песок покрывался новыми значками, — а конденсат он тоже горячий, кипяток, считай, в котёл заливать будем!

— Конденсат? — удивился Обеслав.

— Что это такое? Ну, когда из пара опять воду получают, она называется конденсат.

— Хм. Вода и вода — чего её по другому звать? — Обеслав задумался, — Надо цепи убрать. С ними мороки — ужас! И прожектор на нос поставить, да на корму, ночью ходить.

— Кстати, да, идея хорошая. Только нефтяной, керосиновый или скипидарный. Электрический сам понимаешь, нельзя, — я заговорщицки подмигнул племяннику, тот заулыбался.

— Да для стрелков защиту получше, вроде как домик малый, со всех сторон чтобы.

— Да нафик этих стрелков, башню надо делать да ствол посильнее. Две штуки таких домика, один на нос, второй — на корму. И поворотными их сделать, чтобы с борта стрелять можно было.

— Башню — деревянную? Как в крепости?

— Не, металлическую можно, и деревом внутри отделать. Винтовку другую чуть в неё, баллоны сильно побольше надо, чтобы очередями стрелять…

— Едут! Едут! — с нашей лодки раздался крик.

Кнут направил лодку к пляжу. Народ вскочил, начал облачаться в доспехи. Со стороны мыса шли в нашу сторону двигались две точки. Через некоторое время мы увидели, как наши пленные, хазарин со своими людьми и балтийцы, изо всех сил гребут к нашему берегу. Народ чуть расслабился, начался ажиотаж со ставками. Ещё чуть-чуть, и в нашей регате определится победитель, часть богатства поменяет своих хозяев в нашем маленьком коллективе. Мы с Ториром ставки ограничили, чтобы конфликтов не было.

Хазарин и балтийцы шли ноздря в ноздрю. Но на последнем участке, балтийцы не подкачали, и таки вырвались на половину корпуса, на корпус, на два… Чуть не влетели прямо в лес, из лодки выпрыгнул мужик и побежал ко мне, потрясая бумажкой.

— Вот… Мы… Первые… — задыхался балтиец.

Я развернул бумажку, позвал Ярослава. Тот прочитал пометку в ней на словенском: «Лис. Волк идёт. Ждите.». И печать та самая, что я ему подарил, с соколом атакующим. Подошёл чуть пошатываясь Самуил.

— Не успели, не успели! — горевал хазарин, — Обошли, гады! Не успели!

— «Не плачь, девчонка, пройдут дожди», — я процитировал отрывок из песни, мурманы взорвались хохотом, — «Солдат вернётся, ты только жди». Поздравляю команду «Балтийцев» и их болельщиков! Господа, пойдёмте к тотализатору!

Посреди бывшего лагеря данов, обжитого нами, стоял наспех сколоченный стол с доской объявлений. Там были расписаны ставки. Началось распределение выигрышей. Хазарин продолжал ныть, крутился под ногами. Потом, правда, успокоился, и с интересом наблюдал за процессом. Правильно, чего ныть-то? Проиграл — веди себя спокойно.

— Лодки! Много! — мы оторвались от расчётов.

На горизонте показались суда, и было их навалом. Да ещё и все разные. Пузатые купцы, узкие военные, ни рыба не мясо — это, видать, попутчики. Суда остановились достаточно далеко от берега.

— Это Волк, он караван ведёт, — Самуил прошептал мне на ухо, — как там с моим товаром?

— Да успокойся ты! Разберёмся. Обещаю, не помрёшь с голоду, — я наблюдал, как с большого купца сходит лодочка, в ней четыре человека.

Лодка причалила к берегу, и с неё сошливояки во главе с Волком…

— Мы уже думали сгубили вас даны. А тут среди ночи шум в городе, в детинец эти двое — Волк показал на наших капитанов команд, — ломятся, орут, что от Сергея, со срочным сообщением. Их «отоварили» по-свойски, да в холодную до утра. Потом ко мне привели, и как началось! Рассказали мне про лодку странную, про чудище, что данов ночью поело, да про пятнистых, что их добили. Мы с Лисом даже к Белимиру сходили по поводу чудища. Тот плечами пожал, сказал, что всякое бывает. Грамоту ему твою показал, он сказал, что это ты писал. Мы как раз торговцев собрали, уже время-то позднее, обратно можем не успеть. Людей на весла с собой привезли, как ты и просил.

Волк сегодня был многословен. Мы сидели у костра в тесном кругу — я, Волк с парой ближников, Торир и Кнут с Атли.

— Гребцам сколько заплатить-то за перегон надо? — спросил я «начальника Ладоги».

— Тут такое дело, — Волк чуть нахмурился, пошевелили веткой костёр, — это Гостомысла люди. Он их к нам послал лодки рубить, на другое лето поход будет, на полдень пойти хочет, на хазар. Прислал он двенадцать дружин, десять я тебе привёл, как раз по лодкам захваченным.

— Интересно получается! — я от такой наглости охренел, — Теперь что, лодки я продать не смогу? Мы с Лисом так не договаривались!

— Так-то оно так, не договаривались. Но и в накладе не останетесь. Гостомысл серебраприслал, людей нанять да лодки делать, вот его и поделим. А остальная добыча — как в тот раз.

— Хм, ты чего, спровадить их побыстрее хочешь? Людей этих?

— Да не я, Лис, — Волк махнул рукой, мол, меня эти политические дрязги не волнуют, — Быстрее, говорит, отправим — для Ладоги лучше. Да ещё и от Гостомысла чего может перепадёт, за скорость выполнения поручения его. Нам те лодки как урок дали сделать, за этот год, как и кормить всю эту дружину.

— Урок — налог? Ну, типа дань, но на всякие общие нужды она идёт?

— Ну да, Гостомысл серебро и мех берет, на дружину, походы… — Вол, по-моему, даже удивился моему вопросу.

— Ясно, можешь не продолжать. Всяко лучше захребетников не год кормить, а месяц, это я понимаю. Купцы-пленники, те что к тебе на лодках шли, я их отпускаю. Балтийцев со всем товаром, с хазарином — на Ладоге решим…

— Ну то дела ваши с Лисом, — Волк достал очередной кувшин с пивом, — как вы данов-то примучали, сказывайте лучше!

И мы начали рассказывать, изо всех сил пытаясь скрыть правду о тех событиях, которые тут были чуть больше чем неделю назад…

Утро началось с организационных мероприятий. Людей Гостомысла по лодкам распределить, трофеи загрузить на них. Караван под командованием Волка отправиться по Неве на запад, а мы с дружинами новгородскими — на восток, на Ладогу. Построил перед выходом наших «гребцов», что в регате участвовали. Балтийцам выдали часть оружия, отдали лодку с товаром и пристроили к Волку — целее будет. Хазарин на своей посудине с частью людей Гостомысла будет выступать в роли транспорта для провизии. Товар его — меха, в основном, что он у корелов брал — уже наша добыча, а таким вот Макаром он отработает свободу. Задача его — гонять между лодками нашего каравана и снабжать их продовольствием и водой. Его судёнышко легче да манёвренней, пускай напрягается. Остальные же лодки пойдут, имея на борту только гребцов, чтобы быстрее дойти до городка на Волхове. Покажет себя хазарин в дороге хорошо — на Ладоге он его команда могут идти на все четыре стороны. Захочет лодку себе оставить — милости прошу внести выкуп, размер которого определим мы.

Вместе, мы и Волк, вышли отправились в путь. Наш общий строй растянулся сильно, Кнут вёл тримаран впереди каравана, буксируя вторую лодку балтийцев, трофейную. До Невы добрались толпой, потом Волк отчалил на Балтику, а мы — на Ладогу. У Невы покричали друг другу «Счастливой дороги!», и пошли каждый в свою сторону. Теперь дело пошло быстрее, лодки дановские без товара, военные суда, не купцы, ходкие посудины. Да и мы парус наконец расправили полностью. Лодка-то балтийская маленькая, под парусом вытянем. На одну ночёвкутолько останавливаться пришлось. Хазарин, кстати, показал себя с самой лучшей стороны. Сам организовал бивуак, костры, продовольствие со своей посудину на привале все раздал, да и вообще, вёл себя в режиме «Чего изволите?». От этого размер выкупа за его лодку в наших с Ториром глазах неуклонно падал. Так и добрались до Ладоги…

На пирсе нас встречал Лис с малой долей дружинников. Вся процессия пришвартовалась, мы сошли на берег. Настало время делить трофеи…

— Ну и устроили вы тут! — после недели решения вопросов на Ладоге, мы с Лисом сидели в его палатах в детинце.

— Ну а что делать? Не мы такие — жизнь такая, — пожал я плечами.

— А письмена те? Чего на словенском не написал так, как на своём? — пожурил меня местный бюрократ.

— Ну дык кто ж знал! — я расплылся в улыбке.

С моей запиской получился полный кавардак. Когда наши гребцы, что регату тут устроили, вломились среди ночи на Ладогу, шум поднялся знатный. Их вообще-то сначала на дыбу хотели, пораспрашивать вдумчиво. Тем более, что выход каравана был назначен на следующее утро. Но Лис узрел мою записку на двух языках, послушал рассказы хазарина да балтийцев, покумекал с братом о случившемся, и решил поступить умно — пошёл к Белимиру. Уж очень его смущало то, что на русском в записке было сильно больше текста, чем на словенском. Среди ночи разбудили местного служителя культа. Волхв ругался, почём зря, но, вникнув в ситуацию, пошёл на встречу. Достал «Азбуку» и начал переводить. Основная часть текста на русском и словенском совпадала. Но до утра вся эта банда, включая хазарина и балтийцев, пыталась определить, что же означает последняя надпись. Та гласила:

«P.S. Данам — п..ц. Высылайте трофейную команду».

К рассвету общее мнение сложилось. Таинственную надпись признали описанием сильного колдунства. Тем более что хазарин клялся и божился всеми известными и неизвестными ему высшими силами, что один здоровый непонятный мужик, что их допрашивал, так и сказал. Что, мол, ночью к данам пришёл тот самый «песец». Сложив факты и домыслы, вспомнив про многоглазое чудовище, что побило всех врагов, учли его отсутствие потом, утром, когда мы добивали противника на берегу, народ сделал однозначный вывод — призвали мурманы и этот странный тип на головы врагов «песца» с двенадцатью очами, и тот их всех убил. Торира в волховстве заподозрить было нельзя, он тут давний знакомый. Ну а меня опять записали в волхвы. Белимир ещё покумекал, и выдал очередную мысль. Что, мол, Сергей тот Перуном отмечен, знать, и «песец» тот от нашего общего бога пришёл. Причём выступал на нашей, словенской стороне, а знать и он, Белимир, при большом желании и наличии соответствующих знаний сможет такое колдунство применить на практике в деле защиты Ладоги. Но для этого надо бы задобрить Перуна посильнее, закончил волхв, намекая на недостаточное религиозное рвение представителей власти. Те пообещали исправиться, и пошли обратно в детинец, пора было выступать в поход.

Наши гребцы, что в регате участвовали, слёзно просили их отпустить обратно на тех же самых лодках, на которых они прибыли на Ладогу, и чем быстрее, тем лучше. Лис и Волк удивились, конечно, такому решению, мол, чего в одно рыло идти, если через пару часов целый караван выступит? Однако потом балтиец с хазариным ещё и записку попросили, чтобы значит непонятному мужику, что с мурманами ходит, её отдать. Причём послание надо было сделать на какой-то «бумаге», иначе, мол, по миру пустят гребцов. Лис про себя прикинул, кто тут такие требования выдвигать может, понял, что кроме меня политесы разводить некому. Ну и отправил эту парочку обратно с двумя одинаковыми писульками. Правда, чтобы дополнительно обезопасить себя от шпионажа, не до конца доверял он хазарину, местный бюрократ Волку настрого приказал из виду лодки мелкие не отпускать. Потому и пришли участники регаты и суда торговцев с Ладоги практически одновременно.

Но это-то ладно! А прикиньте, каково мне было, когда я отправился к Белимиру, чтобы засвидетельствовать почтение, и застал там толпу народа. Посреди святища Перуна (капище, как мне разъяснили, это скорее поминальное сооружение, не для праздников) громогласно вещал волхв. И речь его сводилась к тому, что если ещё хоть она сволочь попробует на словен руку поднять, то придёт ей «песец». Причём полный. Я чуть челюсть не уронил от таких проповедей. Пытался потом у волхва аккуратно выведать откуда и почему должен прийти тот самый «песец». Белимир ломаться не стал, рассказал мне историю с запиской, ибо понимал прекрасно, кто причина такого рода чудес на озере. По его словам выходило, что есть у местных религиозных культов определённые трудности с непосредственным проявлением чудодейственных сил. Мол, гром там с молнией да неурожай — это понятно, дела божественные. Но паства периодически просила конкретики, ну там мёртвого из могилы поднять, или врагов в смятение одним ударов повергнуть. И наша каверза, которой мы до чёртиков напугали балтийца и хазарина, как раз попадала под такое определение. Хотя сам Белимир считал, что непосредственного влияния на окружающий мир боги не оказывают, предпочитая действовать через людей.

Я, кстати, разубеждать волхва не стал, и даже наоборот — помог ему увериться в подобных убеждениях. Привёл его ночью на лодку и в машинном отделении, чтобы никто не видел, продемонстрировал прожектор. Мол, вишь как Перун надоумил нас сделать! Белимир ушёл под впечатлением, и оставшееся время поддерживал наше реноме крутых, но добрых колдунов, выступающих на стороне словен. За что, кстати, получит от меня вскорости большое количество бумаги — вера верой, а жить и работать тоже как-то надо, даже волхву.

За то у хазарина жизнь, а особенно работа, не задалась. Выкуп за лодку мы ему положили вроде небольшой, в три четверти гривны. Но и таких средств у Самуила не было, потому он бегал возле нашего тримарана, клянчил и выпрашивал какой-нибудь работы, чтобы не расплачиваться «наличкой». Мне же было откровенно не до него поначалу. У нас с Лисом опять трудности с финансами. Часть средств за лодки данов мы получили серебром Гостомысла. Остальное, как и плату за трофеи, Лис нам выдал бумажками-расписками. Сунулись с Ториром на торг — не берут купцы да торгаши подобные деньги, опасаются. Итак вон их уже по рукам сколько ходит, а ни на меха, ни монета никто пока их менять не думает, у Ладожских властей тупо нет средств. Пришлось мне организовать валютную аферу.

Я из своей доли занял Лису серебра. Он расписки первого выпуска выкупил у торговцев, с которыми ещё Торир договаривался, причём с небольшой премией. По монетке сверху добавил, с моей подачи и из моей же доли, мол, за терпение вам такое счастье перепало. Раписки начали потихоньку брать на торге. Ещё часть выкупили, и опять с премией — народ стал живо интересоваться таким непривычным способом наживы. За три дня мена серебра на расписки выросла многократно, премия, правда, сильно упала, но и то хлеб — мы с Ториром могли закупаться на торге за бумажки от Лиса. Да и тот в накладе в итоге не остался, ибо торговля на Ладоге сильно пошла в гору. Тут и новое финансовое обеспечение свою роль сыграло, и наши траты серебром и мехом, что у хазарина отобрали, да и разгром данов снял оцепенение с окрестных жителей, позволяя им активно вести мены. Бюджет Ладоги рос чуть не по часам, долги перед нами Лис закрыл даже с лихвой, в благодарность за идею. И вот с пачкой бумажных денег я отправился на торг, ощущая себя олигархом. Меня, правда, быстро обломали в моём чувстве собственной важности местные реалии.

Я хотел купить много разного сырья, на опыты да на производство. Медь хотел местную попробовать, свинец мне был необходим, олово, камни да руды привозные… Но этого мне никто не продавал! Вот как с тем кузнецом-медником — все видят во мне потенциального конкурента и на сырье своё задирают такие ценники, что волосы на голове шевелятся. А то и просто посылают куда подальше. Мол, хочешь — бери готовое изделие, стоимость которого, кстати, тоже далеко не гуманная, да и качество в моих глазах не выглядит отменным. Сырье же — ни-ни, нам и самим пригодиться. А то ещё на торг выйдешь сам, разоришь местных промышленников да предпринимателей. Я злой, как собака, бегаю по всей Ладоге, а тут ещё и хазарин под ногами крутиться, канючит… В сердцах отправил его договариваться о закупках. Мол, договоришься о поставках необходимого мне товара — лодка твоя. Балтийскую-то, трофейную, мы чуть не в первый день на аукционе толкнули.

Самуил не подвёл! Не видел его до утра, а с рассветом он меня потащил по закоулкам да подворотням, к каким-то барыгам да прочим тёмным личностям. Переговоры вёл он отменно, тут ничего не скажешь — посредством каких-то многоплановых сделок, личных отношений и взаимных обязательств, он менял мои расписки на необходимое сырье, которое ручейком стекалось в тримаран. Финальным аккордом стала закупка материалов для сельского хозяйства. Набрал семян разных, будем пробовать их сажать для разнообразия диеты и на промышленное производство. Ягнята, куры, утки, поросята — все уходило на тримаран. Корову и жеребёнка, правда, Торир вернул обратно — тупо кончилось место на лодке. Оставшиеся деньги потратил на две вещи. Первая — подарки родным и близким, ткани да украшения с посудой, в основном. Вторая же…

Наверно, тут ещё долго слухи ходить будут, как дурной хлопец гонял по всему рынку, да просил показать монеты, искал разные. Я решил стать первым нумизматом. В процессе закупок с Самуилом я повидал столько разных денег, что глаза разбегались. Да и попытки понимания стоимости отдельных из них превратились в сущий ад. Вот почему хазарин одну круглую монетку меняет на две квадратных с дыркой, если вес серебра разный получается? Плюнул на попытки удержать в голове курсы обмена, решил записать. А как это сделать, если на руках только ограниченный набор есть? Вот и стал менять расписки да гривны на различные платёжные средства. Даже бисер в коллекцию включил. Каждыйобразец завернул в мешочек да записку приделал, а в записной книжке — гигантская таблица с данными. Откуда такая, как ценится, как соотносится с другими, где хождение имеет. Монетки тут разные, круглые и квадратные, гладкие да угловатые, мелкие и большие. Сидел на лодке вечерами, перебирал их, Торир мне комментировал отдельные образцы, помогал, значит с коллекцией. Смысла в ней он не понял, но по моей просьбе рассказывал про каждую монетку. У меня чуть не половина оказались порченные, обрезали тут по краям серебро. Потому и форм столько разных. Я-то думал они по номиналу отличаются, например, круглая и шестигранная, а оказалось — просто обрезанные. Так что часть монет пришлось пометить как порченные, но теперь у меня золотой запас есть. Ну, серебряный, ладно. В таких вот событиях и проходило время до нашего уезда. В ночь перед отплытием в деревню мы с Лисом обсуждали последние два месяца…

— В следующий раз записки правильно пиши! Чтобы понятно было! — Лис назидательно поднял палец.

— Ага, если он будет, этот следующий раз, — я отхлебнул пива.

— Где обитаешь, так и не скажешь? — хитро прищурился Лис.

— Не, не скажу, — я поставил кружку на стол, всю неделю Лис допытывался о расположении нашей деревни, — сам понимаешь, дело такое… Ты вон у Белимира, если что, поинтересуйся.

— Хм, волхв теперь за тебя горой, мне уже все уши прожужжал о Перуновом любимчике Сергее, — Лис при моём упоминании местного служителя культа чуть скривился, не может он противостоять сверхъестественному, приходиться прислушиваться к религиозным деятелям, — с пленными что делать будешь?

Это он о тех ребятах из рыбацкой деревни, что мы в качестве доли себе взяли. Эта гоп-компания в данный момент лежала связанная на лодке. А нечего было пытаться убежать!

— Да что что… На землю посажу, работать на меня будут. С этим какие-то трудности? Рабство тут у вас не в чести?

— Да не то чтобы так, — Лис неопределённо махнул рукой, — правила есть, порядок. Как держать, как выкуп брать с них… Продавать не собираешься?

— А ты купить хотел?

— Прекращай с Самуилом общаться! — развеселился Лис, — У того тоже на вопрос два других появляется в ответ. Нет, я покупать не буду. Но если соберёшься — в Новгород лучше не суйся.

— Чего так? Не промышляете таким? Вроде я даже тут видел рабов.

— Ты их по мурманскому обычаю на меч взял, и у нас такое есть. Но Торир своих рабов на веки-вечные получает, а Гостомысл того не любит. Раньше, было дело, замятни часто случались, много словен на полдень продали. Земля оскудела людьми, и Новгород тоже. Потому и решили все рабов не плодить, а трудом с них брать да на земле рассаживать со временем. Торг людской, что был в землях словенских, пожгли, теперь по-другому всё. Чужим покупать и продавать рабов не позволяют, свои другим обычаям следуют, чаще ряд заключают на лета долгие. А кто сунется холопить народ — тому головы не сносить! — Лис разъяснил политику в отношении зависимого населения, — Ты же не наш, не Новгородский? Вот и думай.

— Хм, я тут тебя даже поддержу — нечего населением разбрасываться. Торговать людьми не стану, что-то не хочется. И так денег хватает, — я не лукавил, даже после всех покупок у меня остались наличные во всех их проявлениях.

— Купеческим делом заняться не хочешь?

— Не, не лежит душа. Мне бы домой, к семье.

— Жаль. Прибыток от тебя Ладоге знатный получился, — искренне сказал Лис.

— Ну, Ладоге-то ладно, и твой карман… сума твоя тоже того, оттопырилась, — я подначил местного чиновника.

— Да если бы, — Лис махнул рукой, — на зерно всё идёт, и доля та тоже. Ладогу кормить надо.

— Просто так!!??

— Нет, в долг. Я зерно с полудня беру, люди у меня его по зиме в долг берут, работы разные выполняют, крепость строят, лес рубят. Голодно сейчас. Второй год земля плохо родит, — грустно закончил Лис, и вздохнул.

Я посмотрел на мужика с искренним уважением. Вот ведь как! Думал, он взяточник обыкновенный, а он, оказывается, тут народ от голода спасает, да ещё и город развивает. Сильно Лис поднялся в моих глазах после этих слов. Врать ему резона вроде нет, по внешнему его виду не скажешь, что он олигарх, живёт в детинце, на служебной, так сказать, квартире. Вот бывают же люди правильные в любом времени!

— Извини, не знал. Правда не знал, думал, себе в карман, ну, в суму работаешь.

— Да какая там сума! Хватило бы зиму на Ладоге всем пережить — и ладно.

— Ну если дальше дело хорошо пойдёт, может, и с этим подсоблю, — я хотел помочь Лису картошкой, чувствовал себя перед ним виноватым за мысли дурные, в которых взяточником его представлял.

— Как с данами? — ухмыльнулся местный чиновник.

— Ага, вроде того. Тоже быстро и без потерь… Как там Волк, провёл лодки, есть новости?

— Лодка пришла вчера, с Варяжского моря. Купец сказывал, что Рюрик с дружиной других данов, что возле Двины были, разбил, и к нам шёл, помогать. А тут его Волк встретил. Так все вместе и пошли на закат…

— И то хлеб. Ладно, засиделись мы с тобой. Давай прощаться, завтра затемно уйдём домой, — мы встали из-за стола и крепко обнялись.

Рано утром вышли на озеро. Погода не очень радовала, начало немного штормить. Тут такое частенько бывает, а иногда прям очень большие волны появляются. Но Кнут и Торир сказали, что время до непогоды есть, проскочим. Я тут только и мог, что на их опыт опираться — ни спутников, ни телевизионного прогноза погоды не было. Поэтому сидел в машинном отделении с Обеславом и думал о превратностях судьбы.

Если я правильно всё понимаю, то Рюрика могли позвать в Новгород как раз из-за победы над данами. И если я эту ветвь хронологии разрушил, позволив Волку и Лису победить самостоятельно, без помощи других варягов, то дальнейшая история может пойти совсем другим путём. Сейчас для Ладоги и Новгорода Рюрик хоть и воин славный, но не тот «спаситель Отечества», которого можно позвать княжить. Блин, лишь бы сам варяг этот боевитый не узнал, кто его трона Новгородского лишил! А то ещё по шапке надаёт…

Когда погода чуть наладилась, я выбрался наружу, воздухом подышать. Обратно шли по приборам и ориентирам, быстро справились. Только вот не смогли найти нашу заводь. Вроде место то, вон пляжи песчаный, вон пролысины, там где лес рубили, вон скала приметная. А заводи нет! Кусты сплошные да деревья. Правда, часть зарослей зашевелилась, и ушла куда-то вглубь. Открылась лодка мурманов, вытащенная на берег, и я увиделродных людей, которые махали нам руками.

Зашли в заводь. Не успел сойти на берег, как на шею бросилась Зоря.

— Родимый мой! Дошёл! Думали, сгинул! Месяц-то уже прошёл две недели как.

Я обнимал жену, вдыхал запах её волос, гладил по голове.

— Ну прости, милая, прости. Задержаться пришлось, дело большое делали…

— Ой! Да вы голодные наверно! Пойдёмте к столу! Мы сейчас все поставим, хлеб из нового урожая уже!

— И то верно! Кормить мужиков надо! — подошёл Буревой в камуфляже.

— Да и бражка готова новая, — это Кукша.

— Как же я по вам всем соскучился! — я сгрёб подошедших родственников в свои объятия.

Мы крепко обнялись. Все. Я Дома.

 

2. Деревня на Ладожском озере. Осень 859 года

Мы быстро раскидали товары с Ладоги по сараям, потом разберёмся. Пленных подростков, которых до сих пор не развязали, да ещё и на глаза повязки сделали, занесли в сарай, пусть ещё полежат, с них не убудет. На кормежку и водопой их развязывать будем, а пока пусть «промаринуются». Приезд наш отметили знатно. Мы выставили подарки с Ладоги, даже вина чуть взяли на остатки наличности. Стол ломился от яств, мурманы, оказывается, с Буревоем четыре раза на сейнере за рыбой ходили, насолили да навялили кучу, жира наплавили и клея запасли. Урожай в этом году был больше, помогло, видать, наше продвинутое земледелие в виде переноски снега на поля да сев по очереди разных культур. Наконец, уселись, и я двинул тост:

— Ну, за встречу!

И пошла гулянка! Утолили первый желудочный голод, начали утолять информационный голод тех, кто не был с нами в походе. Рассказали про Ладогу, про данов, про бои и победы. Про Лиса да Волка, про добычу крупную да регату весельную. Про договорённости с властями и волхва Перунова. Ясное дело, чуть преувеличили, но тут так все делают, это нам не в минус. Торир потом долго рассказывал про планы свои, мурманов посвящал в новые возможности. Количество добычи и авторитет вождя на Ладоге, что вырос до немыслимых высот, позволил ему зафрахтовать чуть не пять кораблей с зерном, да ещё и по вполне себе низким ценам. Этот караван от отведёт домой, а на следующий год его опять будут ждать на торге с распростёртыми объятиями. Засиделись чуть не до утра, при свете скипидарных светильников. Освещённость в нашем посёлке сильно упала, ибо Буревой достроил крепость. Да не одну! Потом все мне должен показать да рассказать.

А когда легли спать, меня огорошили другими новостями. Я только полез с любовью к Зоре, только начал гладить да ласкать, как был отодвинут на край кровати и ударен словно обухом по голове. Им выступала новость о том, что я скоро стану папой. Так что я вообще почти не спал, радовались с женой новому пополнению. Лишь бы все прошло хорошо, без осложнение.

День посвятили подготовке мурманской лодки к долгому походу. Потом провожали Тоира с дружиной, им ещё на Ладогу идти, корабли с зерном забирать, торопятся мужики. Лодку их нашим товаром грузить не стали — и так добычи выше крыши. А вот волхву словенскому я все запасы бумаги выгреб — вождь обещал передать мой презент. Своё судно мурманы, которые провели тут всё лето, держали в порядке, да и Буревой помогал, потому так быстро и справились. Спустили лодку на воду, добавили припасов в дорогу, и насталапора прощаться.

На берегу обнялись все, Торир обещал если будет возможность зайти в гости. Но такое может и не получиться — уж слишком много планов у вождя на торговлю зерном. А учитывая его новые возможности на Ладоге и количество финансов, все они имели высокую вероятность сбыться. Потом мурманы погрузились в своё судно, и стали выдвигаться в новый поход. Видели бы вы лицо Кнута, когда он выплывал из заводи! Такая тоска, такая печаль! Ну да, на вёслах это тебе не под паром ходить. Да и гребцы, которые ходили на нашем тримаране, тоже что-то не излучают оптимизма. То сидишь себе в ячейке стрелковой да на озеро пялишься. А тут деревяшкой здоровенной ворочать приходится, кому ж такое понравится? Дождались, пока мурманы скроются на горизонте, закрыли специальную маскировку на входе в гавань, и отправились в деревню. Хотя нет, уже крепость — мне Буревой всё хотел похвастаться своими достижениями.

Отчёт деда принимал на натуре, то есть, со стены защитного сооружения. Западная стена крепости проходила по валу, отделяющему нас от озера, восточная смотрела в сторону Перуново поля и холма с «плато». Северная шла вдоль заводи, оставляя полоску твёрдой земли. Южная смотрела в сторону полей и лесоповалов. Деревья вокруг были вырублены метров на сто, высота защитного сооружения была метров семь. В принципе, враг преодолеть сможет, если сопротивления не будет. Но мы же не голые стены-то оставим! Мы же их оборудуем противодиверсионными и защитными сооружениями! Ворот у крепости было двое. Одни выходили в сторону поля, вторые — в сторону заводи. Вал возле озера лопатами обработали так, что подняться с воды на него нереально, но при этом самой крепости не видно, кусты скрывают. Здорово получилось. Как и защитная маскировка входа в гавань. Её сделали в виде лодки, заполненной землёй, и насадили в неё молодых деревьев и кустов повыше. Специальной верёвкой, если надо выплыть, устанавливали защиту вдоль заводи, для сокрытия деревни ставили поперек входа в неё.

Вторая же крепость появилась из-за чересчур хозяйственного Буревоя. Люди есть, брёвна, трактор, а мы всё не возвращаемся. Дед сначала сделал с мурманами себе ещё два поля, брёвен стало ещё больше. Потом он подумал, и решил, что дополнительное защищённое место не помешает, и соорудил ещё одну крепость, пристроив её с восточной стороны уже существующей! Крепости были связаны двумя воротами, вторая из них нуждалась в доработке. Из недостроенной вели ещё одни ворота наружу, в сторону Перунового поля. Таким образом, из нашей деревни мы имели выход на север, на юг и на восток. Внутри крепостей была куча необработанного лесоматериала, который остался после строительства и обустройства полей. Ну и другое сырье лежало, кучами. Его было… Цензурно это количество описать сложно, одним словом.

И руды намыли, и мрамора нарубили, и песка с глиной нанесли, и кирпичей сделали, и золы кучу выжгли — громадная по меркам нашего села толпа взрослых мужиков, под командованием Буревоя, вооружённого эффективными способами организации труда и передовой техникой, умудрилась чуть не по самую верхушку стен завалить все наши защитные сооружения ресурсами. Утрирую, конечно, но не сильно — я реально ходил между больших куч разных местных материалов.

Чуть меньше было готовой, так сказать, продукции. Мои родичи просто не успевали перерабатывать то, что привозил дед с Кукшей и мурманами. Да, запасы тканей, кудели, смолы да скипидара, поташа, банок стеклянных и пиломатериалов были огромные, даже чугун и железо дед с Кукшей лили периодически, заготовки делали. Но справиться с потоком «ништяков» всё-равно не могли — кучи сырья росли быстрее, чем заполнялись склады готовой и полуготовой продукции. А аграрная наша технология, с многопольем и навалкой снега, дала не менее гигантское количество урожая. Как продовольственной его части, вроде ржи, так и промышленной, куда относилась крапива и конопля. И опять не хватало сил все обработать! Семена конопли ждали маслобойки, тары требовали зерна и травы, картошка просто задыхалась без ящиков. По расчётам Буревоя, наш род из пятнадцати человек мог выдержать на существующих ресурсах чуть не двухлетнюю осаду. А ещё рыба! А ещё ягоды! А ещё грибы, что пытались выращивать сами! А ещё!.. Да сколько всего ещё!

Мы, как Кощей над златом, сидели на грандиозных по местным меркамресурсах. Их защищала сдвоенная крепость, триста на шестьсот метров где-то получились её размеры. Жаль вот только народу у нас не так много, придётся что-то мудрить с дополнительной защитой поверх основной стены крепости. И кстати, о населении деревни, надо что-то с пленными решать.

Пошли к сараю, по дороге рассказывал Буревою о наших новых жителях.

— Рабы значит, — дед почесал бороду, — а что мы делать с ними будем? Нам, вроде как и не надо ничего.

— Это пока не надо. Я тут смотрел на работу твою, очень круто, ну, здорово вы все сделали. И пара мыслей появилась. С кирпичами у нас как?

Буревой произнёс фразу, которая означала большое, очень большое количество, только вот она была нецензурная.

— Это хорошо. Они там же, возле болота?

— Большая часть — да, сюда меньше перенесли. Мы когда на болоте работали, много кирпичей сделали. А вот руды меньше выходить стало на прежнем месте, пришлось идти вдоль берега болота. Вот по пути кирпичи делали. Часть, правда, только на солнце просушилась, не до рубки дров было. Выход новый железа нашли, но из него кислоты меньше, зато фосфор этот твой выпаривается. При плавке более хрупкий чугун выходит, — дед горестно вздохнул, — даже не знаю что делать.

— Ну ты сильно не расстраивайся. Сколько чугуна заготовили?

Опять фраза из непереводимого народного фольклора. Блин, да когда ж они успели-то всё!

— Молодцы! Просто нет слов! Летопись как?

— Дошёл до сего дня, дальше уже вместе писать будем.

— Я там монеток привёз разных, тоже положим для потомков к летописи. А вот и наш сарай.

Мы вообще-то Кукшу охранять его поставили, но что-то двери открыты, и пасынка моего не видно. Изнутри зато раздаютсяголоса. Зашли с дедом, увидели как Обеслав и Кукша кормят с ложечки связанных ребят картошкой.

— Здорова, молодёжь!

— А мы тут это… вот… покормить решили… — замялись мой Кукша с двоюродным братом.

— Это вы правильно придумали. Как закончите, сарай закрыть не забудьте. А тот вон тот очень прыткий малый, да девица его тоже кузнечик тот ещё.

— Хы-хы, кузнечик! — Кукша и Обеслав заржали, пленные сидели грустные.

Я вообще-то никакого желания держать их в рабах не имел. Ну вот зачем мне кандальники в нашей деревне? Охранять их ещё, кормить, содержать. Да и толку от их труда… Сколько Обеслав, который меньше их по возрасту, сделает на тракторе, а сколько — рыбаки эти, трудясь руками? Им-то станок не доверишь, сломают машину или сами руки-ноги покалечат. Учить их? Из под палки да себе на пользу? Я вот не уверен, что такое выйдет. Просто представил себя на их месте, вкалывал бы я за пайку, выказывая образцы трудолюбия и послушания? Наверно, нет. Потому основная идея была влить их в наше общество как полноправных членов коллектива. Но и тут проблема. Мне нужны полноценные преданные жители села. А как их в этом убедить? Ну, в том, что именно это моя задача, а не содержание их в рабах и получение бонусов от их работы? Как добиться лояльности? Они ведь гордые тут все, могут и деру дать да сгинуть в лесу. Не хочется такого результата — люди нам нужны.

Запасы, сделанные дедом с толпой мурманов, явно показывают, что сколько не разрывай Тришкин кафтан, состоящий из усилий моих родичей, по всем работам, сколько не планируй до мелочей любое дело, сколько не оснащая инструментами народ, сколько не изобретай машин, всё равно итог один — больше людей, больше возможностей. Ведь ещё до моего уезда наметилась тенденция неприятная. Чем больше мы хотим получить разных «ништяков», тем больше времени мы тратим впустую на перемещения между болотом, озером, лесом, полями и лесоповалами. Нам бы пару-тройку моих клонов полноценных — мы бы и Ладогу под себя подмяли, теоретически. Я бы одного на плавку поставил, второго на болото — и металл бы рекой тёк. А так, наш «рванный» ритм, переходы постоянные между видами деятельности, постоянные марш-броски за ресурсами за пределы деревни — это всё крайне снижало нашу производительность. Нужны люди. Обучаемые, лояльные, мотивированные.

На Ладоге, после разгрома данов, была мысль купить рабов или аналогичного по статусу населения. Но сразу напрямую спрашивать об этом ни у кого не стал, побаивался. Да и Лис потом мне политику партии в этом направлении объяснил. Торира исподволь спрашивал про такое, в принципе, в Скандинавии можно невольников найти. Но там тоже своя специфика, и порядки соответствующие. Да и рабы взрослые в основном продаются, и чаще — семейные. А таких под себя ломать, заставлять учиться и подчиняться, делать из них коллег по ремеслу гораздо сложнее. Тем более, что из рассказов мурманов я понял, что рабы у низ ближе к крепостным, то есть скорее пашут сами себе на уме, и долю отдают хозяину. Он же особо не вмешивается в работу подчинённого населения, лишь привлекая подопечных к большим проектам. Ну стену там построить, за которой все, включая рабов, прятаться во время нападения будут, поле хозяина клана обработать, урожаем с которого кормиться в случае голода будут, и тому подобные вещи. Я прикинул, такой подход меня не очень устраивал, не хватит у меня опыта и навыков в управлении такого рода подчинёнными. А вот этих ребят можно попробовать перековать под себя. Молодые мозги мягкие, жизненные принципы и стереотипы ещё не пустили глубокие корни в сознании подростков, может что и выгорит. На таких опыта наберусь, глядишь — и у Торира населения прикуплю.

С рыбаками решил на контрасте действовать. Пусть связанными пока побудут, понервничают, смирятся с судьбой своей рабской. А потом мы их чуть приподнимем — благодарны буду. Правильно сообразят как признательность проявить — учёбой займутся, трудом на благо всей общины — опять чуть статус поменяем, в сторону улучшения. Так, глядишь, и вольются в наш коллектив, и станем мы им второй семьёй. Я не зверь, но какие тут другие варианты? Гуманизма тут нет, только сила. И они это тоже прекрасно знают. Чуть дашь слабину, получишь копьё в пузо, это я по рассказам понял. Вот и приходится быть жёстким, чтобы, значит, сила та видна была всем. Боятся и уважают тут одновременно, и только в нашей деревне всё по-другому. Значит, надо совершить медленный переход в их мозгах от парадигмы власти от силы к концепции власти от ума, от подавления к сотрудничеству. Вон, Славик рассказывал, его тоже чёрном теле держали, пинки отвешивали. Потом, когда притёрся, стали больше воли давать и лучше относиться. Затем он уже сам никуда не хотел уходить, прижился у мурманов и по-своему был счастлив. Так и тут надо сделать. После стресса перенесённого у них мысли все спутаны, надо их ещё больше огорошить, да постепенно вводить в наше сообщество.

О моих планах подростки не догадывались, вот и грустили. Ещё и эти два тинейджера, Кукша с Обеславом, ржут, как кони.

— Так, отставить смех! Сами давно такие были, тощие да оборванные? Или может напомнить, как даны тут первый раз появились. Вон, идол стоит, туда сходите да посмейтесь.

Пацаны сразу стали серьёзными.

— Мы ж не со зла. Просто действительно на кузнечика похожа, — за обоих ответил Кукша.

— Сам ты кузнечик! — это тот старший из пленных подростков, Юхо, вступился за подругу, — Ты мне только руки развяжи, я тебе покажу!

— Ты бы тоже тут не сильно выёживался бы, — это я уже пленному, — если бы штаны в руках держал, подруга твоя бы не пострадала.

Это правда. Как показали опросы, бедную девчонку изнасиловали только потому, что их обоих даны забрали с сеновала, в процессе, так сказать. Гопники древние сделали вывод, что такую, порченную, дорого не продашь, вот и пользовали. Хорошо, что только парочка особо ретивых да молодых, остальные силы берегли для боя. Таки образом, их роман и стал причиной насилия. Юхо от моих слов опустил голову.

— Ладно, с едой заканчивайте, вечером сбор в актовом зале. Кукша! Сарай закроешь, да охранять их будешь. Вечером еды принесём, тут ещё пар дней переночуют, а потом уже будем дальше разбираться, куда их девать.

Мы с дедом ещё поговорили про события лета, вроде все обсудили. На сегодня у нас выходной — это я объявил. И завтра выходной, сил набраться надо перед новыми свершениями. Поэтому посвятил время общению с семьёй, передал им свои мысли о пленных. Народ в целом идею поддержал, надо теперь только реализовать. Поэтому расписали роли да прикинули, как кому себя с подростками вести. Обеслав теперь у нас брал на себя роль просветительскую, будет им рассказывать о жизни нашей. Кукша — силовую, следить за поведением да жёстко пресекать попытки неподчинения. Женщины и остальные дети — жалостливую роль возьмут на себя, кормить, одевать, да жалеть бедных рыбаков будут. Ну а мы с Буревоем выступали в виде адвоката и прокурора. Я жёсткий, но справедливый рабовладелец, дед же будет у меня всякие бонусы для пленных выбивать, причём так, чтобы они слышали. Из крепости пока их выпускать не будем, на хозяйстве посидят, пока не притрутся.

Второй свой выходной я провёл с Зорей. Лежали в кровати, я занимался прожектёрством. Меня мысль о том, что у нас теперь всё есть несколько пугала. А ну как обленятся, да и перестанут мои идеи поддерживать? Надо искать новую цель да масштабную, чтобы много времени ей посвятить. Тут супруга меня, кстати, малость успокоила. Пока народ с мурманами тут жил, самой большой проблемой оказалась скука. Со мной было весело, сложно порой, но интересно. Учёба, рассказы мои, придумки новые — всё это добавляло разнообразия. А тут за полтора месяца народ с тоски уже «Азбуку» от корки до корки выучил, счёт до миллиона освоили почти все. Даже в игры уже наши сами стали вносить изменения, карточки новые делать. Так что любые мои начинания род готов был поддержать, лишь бы не скучать.

Прожектёрство моё было направлено на развитие села вместе с инфраструктурой. Я на Ладоге насмотрелся на кривые грязные улочки, понатыканные тут и там дома да сараи, и хотел у нас в селе этого избежать. Надо делать генеральный план деревни и осуществлять его застройку. Плюс немаловажный фактор — я решил организовать бюрократию. Может, не в том виде, в котором она была в моё время, но какие-то правила для наших пленных надо сделать. Там, в более населённых местах, устоялись порядки, традиции да устои определяют взаимоотношения между разными слоями населения. А у нас натуральная анархия — внешних признаков, отличающих нас от наших рабов нет, внутреннего ощущения, показывающего их роль в нашем обществе, тоже не наблюдается. Надо придумать всё это, да таким образом, чтобы пленники видели чёткое достаточно направление, работа в котором позволит им изменить своё положение в нашем микроскопическом обществе. Ну и подспудно, при помощи разработанных правил, решать задачу интеграции рабов в наш коллектив в качестве полноценных жителей, которым можно довериться.

После выходных мы приступили к планированию дальнейшей деятельности. Весь день спорили да рядили, думали да гадали, писали и рисовали. Сейчас самое главное было достроить крепость и навести порядок с хранением сырья и материалов. Потом строиться будем, техникой новой займёмся, трактора модернизировать станем и думать, что делать дальше. После определения порядка работы, все разошлись по делам. Мужская часть населения — на создание тары и стройматериалов, женская — на добор ягод и грибов, укладку продовольственных припасов на зиму, на ткачество. Хотели рабов малость приодеть, уж очень поношенная на них одежда, не спасает от начинающейся осени. Ну а для разработки правил сосуществования у меня есть вечера да воскресенье.

Десять дней мы посвятили запланированным мероприятиям. Станок, что раньше проволоку тянул, соединили с гвоздевой машинкой, и это всё теперь работало только на создание крепежа. Лесопилок стало три, и они трудились чуть не круглосуточно, выдавая доски и горбыль. Крепость вторая обрела недостающие части, ворота, мостки для наблюдения и ведения огня. Общественная жизнь тоже кипела.

Пленные также жили в сарае, мы разве что ихразвязали. Они натурально выли с тоски. Два раза в день Обеслав приходил с едой, кормил всех и капал на мозги. Кукша пресекал попытки выйти из сарая, причём иногда даже с рукоприкладством. Женщины приходили периодически и жалели подростков. Веселина так вообще «в тайне» носила им леденцы медовые, мы её с дедом посылали специально. Несколько раз из водили в баню, отдельно мальчиков и девочек. Хорошо ещё, что после изнасилования данами, романтики «в горизонтальной плоскости» мы в сарае не наблюдали. Видать, оба наших «маленьких гиганта большого секса» осознали причину насилия со стороны данов до подкорки мозга. В бане мы с Буревоем устраивали спектакли на тему «Не положено!» и «Ну давай чуть-чуть побольше им дадим». Так у пленников появилось белье новое и комплекты верхней одежды, вроде как дед им чуть не с боем у меня выдрал обновку. Роли расписаны, инструкции соблюдены, рабы на наши «разводы» велись. Мы подслушивали пару раз их разговоры вечерние, вроде пока все шло по плану.

И вполне себе по расписанию настал момент, когда я собрал всех родичей в общем доме, и начал разъяснять политику партии:

— Родичи мои! Собрал я вас здесь, чтобы сообщить пренеприятное известие — у нас появляется бюрократия.

— Это вроде данов? Или болезнь такая? — спросил дед.

— Хуже, много хуже. Это та сторона жизни, которая очень нужна, но съедает много сил и времени. Пока мы жили тут в стороне от всех, только своим родом, обходились мы без писаных правил, только на родственном отношении. Пленные же наши нам не родичи, и порядки для них должны быть иными. А чтобы правила те они не нарушали, нужно подать пример. Самим тоже тем правилам следовать, чтобы не могли они сказать, что вы тут по углам гадите, а нам почему нельзя? Да и новые люди могут появиться, как их заставить вести себя правильно, по-Игнатьевски? Нужны законы. Я тут слегка поработал, получилось у меня пока для внутренней жизни нашей такой вот свод.

Я выложил на стол результат своих трудов. Честно сказать, увлёкся сочинительством, поэтому стопка бумаги была довольно толстой. Начал-то вроде писать просто, мол, «Рабы должны..». А где должны? А кому должны? А на какой территории они вообще этим бумагам подчиняются? Так появился черновик Конституции, которая определяла границы села и наличие собственно рабов и вольных людей. Туда же добавилась международная деятельность (был у нас один договор с Лисом), воинская повинность. В Конституции же закрепил права на жизнь, труд, образование и медицинское обслуживание, жилье, свободу перемещения. Это распространялось только на свободных граждан, как и право собственности.

Потом задумался. Ладно, сейчас я, в одно рыло, создам правила нашей жизни. А как их менять, если нужда заставит? По прошлой своей жизни знаю, если в программе есть электронный документ, а порядок его изменения не прописан чётко, или хуже того — менять содержимое можно как Перун на душу положит, со временем вместо инструмента, помогающего работать, такие функции только добавляли бардака. Ну вот и пошёл писать про совет рода Игнатьевх, который принимает законы, про порядок их согласования, способы внесения правок и изменений в готовые документы. Сравнил Конституцию и список того, чего должны рабы. Странная вещь получается, свободные жители имеют кучу прав, а вот обязанностей — никаких, кроме защиты села. Но это мне показалось естественной обязанностью, не устоим перед врагами — все поляжем. Начал анализировать всё это — получил Административный кодекс, описывающий те правила, по которым мы и так жили всё это время, только в более формализованном виде. Причём они распространялись на всех. Ибо, например, строжайшее соблюдение техники безопасности сложно отнести только к обязанностям рабов. Бревно, падающее на голову, оно ведь паспорт не увидит и фамилию не спросит, зашибёт с одинаковым равнодушием и князя, и холопа.

Наказания за нарушения положений Кодекса были разными по содержанию, в зависимости от проступка. Нарушение той же техники безопасности каралось лекция по охране труда, включающих в том числе сдачу соответствующего экзамена, и работой по подготовке лекарств и уходу за больными, чтобы на себе почувствовал виновный чего стоит его потом лечить. Нарушение гигиены наказывались уборкой территории и хлева, опоздания на работы — дополнительным трудом, драки — тренировками до изнеможения и той же работой с больными и ранеными. Идея основная была в том, чтобы создать некий компенсационный механизм. То есть, наказание за проступок должно окупить потенциальный ущерб и послужить уроком на будущее. Мол, сейчас обмочил угол — потом всё равно убирать придётся, причём за всеми. Так и смысл тогда экономить пять минут на походе к выгребной яме, если потом потеряешь два часа на её же очистку? Это, конечно, всё было чисто в теории, посмотрим, что выйдет на практике.

Для формального разделения же свободных жителей и рабов отдельно выделил Гражданский Кодекс, где описывались различия между свободными и зависимыми людьми. Слово «раб» ушло из бумаг, оно мне слух режет, невольники стали зависимыми гражданами. Ну а вольные жители превратились, соответственно, в свободных. Зависимые граждане делились на несколькокатегорий, от первой до десятой. Номера их означали степень свободы каждого конкретного человека. Всоответствии с категорией применялись разные поражения в правах. Например, представители первойсиделиу нас в сарае и никаких возможностей распоряжаться своей судьбой у них не было. Вторая категория уже могла иногда ходить в пределах населённого пункта днём, пятая — круглосуточно, седьмая — выходить за пределы стен крепости, а десятая была практически свободна и не имела только право голоса. Переходы между отдельными категориями вполне себе возможны, и даже — необходимы. Для этого, правда, придётся сильно постараться. Как в части физического труда, так и умственного — одним из главных условий получения вольности был соответствующий уровень образования, специально так для подростков-рыбаков сделал.

Финалом этого Кодекса были знаки различия. У вольных свои, у зависимых — свои. Это для того, чтобы мурманы те же, например, не путали, кому тут в ножки кланяться, а с кем просто поздороваться можно. Вспомнил о Торире — начал вписывать в Кодекс права и обязанностей гостей. От них пошёл к загранпаспорту — и родилось документальное сопровождение нашей жизни, всем теперь придётся сделать удостоверения личности, медкатру, аттестат и прочее. От знаков различия же появился листок с надписью «Устав», этим пусть Кукша занимается. Это чтобы не бегать за каждым рыбаком-подростком, и не учить его пользоваться оружием. Пущай читают да самообразованием занимаются. Одно цеплялось за другое, вот так и оброс документами по самые гланды…

Результаты своей работы дал родичам почитать. Хм, такого ажиотажа давно в нашем селе не видел. Народ вцепился в бумажки, как в полновесную гривну. Секрет опять оказался прост, это было единственное чтиво в нашем селе, кроме «Азбуки» и технологических карт. Долго родня обсуждала написанное, и в итоге постановила — всё принять, как есть, дорабатывать по мере сил, а вот паспорта и знаки различия делать прямо сейчас. Утвердили также порядок перехода пленников по первым трём ступеням вольности. Это чтобы перестать их держать в сарае, пусть отрабатывают свой хлеб. Ну и запланировали церемонию раздачи паспортов и знаков различия.

Дальше пошли текущие вопросы согласовывать, они большей частью стройки касались. Нам нужно очень большое количество складов и хлевов — хозяйство уж очень сильно разрослось. Местом для этого определили вторую крепость. В той же, где стояли наши жилые дома, мы будем строить мастерские и погреба с амбарами, чтобы не бегать далеко за продуктами и на работу. Постройки для хранения будем делать типовыми, по той технологии, по которой баню сооружали — пол, приподнятый над землёй, бревна стен между вкопанных столбов, крыша сразу стелится. Окна в таких сооружениях будет маленькие, под потолком, зато ворота — большие, на всю торцевую стену, чтобы трактор заходил. Двойная стенка будет упрощённая, в нахлест набьём горбыля, а пустое пространство забьём неким подобием плит теплоизоляции из прессованных щепок, веток стружки и соломы, для утепления. Как высохнет древесина — вертикальные столбы скрепим между собой и сооружение готово к полноценной эксплуатации.

Таких зданий, бараков надо было много. Некоторые из них имели особенности. Так, в хлеву для скотины пол покроется камнем или кирпичом, чтобы отходы жизнедеятельности не испортили дерево, и снабдим отоплением. Животины пока не очень много, «надышать» на почти стометровый барак она не сможет, и есть вероятность, что пострадает от мороза. И ещё — нужна водокачка, для снабжения живительной влагой нас и зверушек. А то таскать туда-сюда воду, даже при помощи трактора, с учётом того, что деревня окружена крепостью, стало очень не удобно. Водонапорная башня будет в первой крепости, и одновременно выступит наблюдательной вышкой. Её будем из камня делать, чтобы крепче была и выдерживала большой бак с водой. Благо, небольшой опыт строительства зданий такого рода был, горячего цеха сооружали подобным образом.

После обсуждения планов строительства на осенне-зимний период, я вывалил на родичей свои идеи о будущем городе. Ну там тротуары, дороги широкие, каменные дома с железной крышей, отдельный большой дом культуры, и прочие суды да казармы. Народ привык, что я обычно только по делу говорю, и такой «прожект» вызвал бурю эмоций.

— Как же так, — причитали мои родственники, особенно Агна, — только жить по-человечески начали, и опять все в печку!

— Да мы торопиться не будем, сначала все продумаем, потом — технологии строительства отработаем, материалы подберём, — разъяснял я свою идею.

Это несколько успокоило родню.

— А сколько камня-то да кирпичей понадобится на задумки твои? — дед крутил в руках лист бумаги с набросками.

— Не считал ещё. Во второй крепости все деревянное пока будет, ну, то, что возможно. Если ещё народу прибавится — в неё расширяться будем.

— А ряды торговые зачем? Да ещё такие большие? К нам в заводь-то лодка-другая только влезет, да и то не каждая, — Обеслав тоже участвовал в обсуждении.

— Да, прав ты, надо заводь нашу расширять и углублять.

Немая сцена, все посмотрели на меня как на безумца.

— Ну а что делать? — развёл я руками, — Мы ж не вечно сидеть так будем, надо о будущем думать.

— Да увидим ли мы будущее то? Тут дел на сколько лет нашими силами-то… — дед не излучал оптимизма.

— Я помню, кто-то раньше говорил, что и поле мы все не высеем, и дом не построим, и железа много не сделаем, — я посмотрел на Буревоя, — но вытянули! А сейчас-то что? Одеты, обуты, накормлены, почему бы и не заняться? Тем более что до самой стройки ой как далеко.

— Надо еще для воинских дел предусмотреть что-нибудь, а то ты не указал на плане своём, — Кукша ткнул меня носом в ещё одну ошибку.

— Да, точно, казарма нужна да полигон со стрельбищем. Да так, чтобы не мешали никому. Хм, хоть ещё одну крепость строй.

В меня полетело все, что не было закреплено на столе. Со смехом отбился от родственников, они тоже хихикали.

— Да ладно вам, я же так, предположил только. Мы севернуюполовину второй крепости под военную базу отдадим. Когда заводь расширим, там же морской класс сделаем, да пристань для судов военных, — я мечтательно прикрыл глаза, разум рисовал картины будущего города, и они мне нравились.

— Надо ещё стены укрепить, да ты хотел ловушки всякие сделать.

— Верно, и это — первоочередная задача. Я Обеславу рассказывал, мы по углам башенки сделаем поворотные, с большими винтовками, сдвоенными. Только надо расчёты сделать, баллоны новые, чтобы долго стрелять можно было, да трубы для воздуха. Получается, будет у нас шесть башенок. Да и стены доработать стоит, а то по приставной лестнице да по мосткам нашим долго не побегаешь.

— Крепость вокруг города тоже каменную делать надо, — резюмировал Кукша, — стены потолще, чтобы ходить можно было, да снаружи камнем обложить…

— И проволоку колючую сверху, — закончил я, — хорошая штука, кстати, надо наделать. Прожектора бы ещё. Электричество у нас по части божественной идёт, «светить» его не будем, со скипидаром поиграемся. И зеркала бы не помешали, и много чего другого…

Мой «прожект» города по результатам обсуждения стал основой для нового кодекса — Строительного. В этом документе будем пока излагать мысли и пожелания, по которым со временем, если будет такая возможность и необходимость, начнём стройку. Не хочу, чтобы как на Ладоге было — кривые улицы, тупики да полная анархия в части размещения построек. Да и в своём времени насмотрелся. Вот как на бумаге все наши «хотелки» изложим, закрепим отдельным законом, приступим к проекту. Ну а там и котлованы рыть начнём.

С утра приступили к выделке паспортов и знаков отличия. Документ, удостоверяющий личность, представлял собой толстенькую книжку. В ней имя, фамилия, род, дата рождения, статус, отличительные признаки, вроде родинок и шрамов. Отдельная табличка предназначалась для учёта переходов наших зависимых граждан между категориями вольностей. К паспорту добавился аттестат, медкарта и личное дело. Последнее хранилось в архиве, там, по сути, копии всех записей во всех документах жителей будут подшиты.

Отличительные знаки были в виде кокарды и нарукавной нашивки. Первая была медной, в форме звезды для вольных и треугольника — для зависимых. Такие же геометрические фигуры были на нарукавной нашивке, её в виде круга сделали. У вольных внутри каждого значка был серп и молот, а у зависимых — цифра, обозначающая уровень вольности. Ну и на груди пришивалось к одежде несколько полосок, с фамилией и инициалами, должностью, треугольником или звездой, в зависимости от статуса жителя. Мне девушки вышили «Государь», деду — «Канцлер», Кукше — «Воин», Обеславу — «Главный механик», ну и всем сделали нечто аналогичное. К вечеру всё было готово, мы стали оборудовать общий зал для церемонии. Флаг, новый, с более стойкой и яркой краской, в углу поставили. Стол зелёным сукном застелили, скамейки вдоль стен определили, документы и книги учёта приготовили. Потом отправились в один из свободных домов, решётки на окнах ставить — это будет место содержания уже не рабов, а зависимых граждан.

За время, проведённое в сарае, пленныедошли до нужной мне кондиции. Они впали в апатию. И не удивительно — сидишь в полутемном помещении, ешь, гадишь в ведро, жизнь мимо проходит. Хоть бы что-то поменялось, хоть бы какой просвет был. Обеслав аккурат перед церемонией пришёл ко мне и сказал:

— Готовы они. Как бы руки на себя не наложили, даже между собой не говорят.

— Ну, значит завтра с утра и начнём расширять наше государство.

— Чего расширять?

— Ну, страну, королевство, княжество…

— А-а-а, как Новгород?

— Ага. Вот кстати ещё вопрос — как мы себя называть будем? Княжество Игнатьевых? Не звучит…

— А какие ещё есть эти, государства? — резонно поинтересовался наш главный механик.

— Византия, Рим, Арабский Халифат какой-нибудь, Орда… — я начал перечислять всё, что помнил из курса истории, — Ещё всякие республики да королевства, федерации и конфедерации, союзы да штаты соединённые..

— Сложно это, — высказал своё мнение племянник, — Надо как-то покороче и понятней.

— Ну тогда Россия, как в будущем мою страну именовали. А деревню нашу Москва назовём. В моё время это был самый главный город в государстве, где я жил, столица, — я только сейчас понял, что в нашей Конституции есть всё, кроме названия государства, — надо с родичами посовещаться.

— Россия… Москва… — Буревой прокручивал в голове, «пробовал на язык» новые слова, — Это место, где росы-русы живут, получается? Что с варягами в городках живут да на земле сидят?

— Ну да, получается так. И, в принципе, нам такое подходит — в походы, я думаю, пока ходить желающих нет, — ответил я деду, вызвав лёгкие смешки родственников, — сидим на земле, сами себе весёлые, делами ремесленными да сельскими занимаемся, грабежом да военным делом не промышляем.

Народ одобрительно кивнул, за время моего появления тут статус воинов, особенно варягов да викингов, в глазах моих родных сильно упал. Нет, если там защищать село надо, или предотвратить будущие нападения, как мы с Обеславом в походе — такое приветствовалось и уважалось. А вот жизнь с добычи, что в походах берут, наоборот, представлялась дурацкой затеей. Ну зачем боями да битвами заниматься, если самим всё сделать можно? Вот ремесленник это да, человек полезный. А ради трофеев дрыном стальным махать направо и налево — такое представлялось сущим идиотизмом. Вот такой выверт сознания произошёл. Поэтому государство росов, руси, по-разному называние могло звучать, представлялось в голове моих родных страной, где живут полезные люди, что промышленностью занимаются и поля растят.

— А Москва — что это означает? — спросила моя супруга.

— А я не знаю, — честно ответил я, — но город был здоровый и очень богатый.

— Корелы похоже озера да ручейки мелки называют, — подал голос Обеслав, наши пленные подростки на смеси многих языков болтали, а он с ними много времени проводил.

— А мурманы — болота да топи, — внёс свою лепту Кукша, он в скандинавском натаскался, пока науку воинскую с Гуннаром осваивал, под чутким руководством Ивара.

— Ну что, граждане. И озера с ручьями, и болота с топями, у нас присутствуют, — подытожил я, — возьмём такие названия для деревни да государства?

Народ за столом утвердительно кивнул.

— Надо ещё должности наши утвердить, а то нашивки с должностями есть, а бумаг, подтверждающих изображённое на них — нет, — я писал бланк для утверждения изменений в Конституцию, — вот тут теперь все текст прочтите и подпишитесь в правом квадратике, если согласны с решением, в левом — если нет.

По очереди в листке отметились все жители села, даже семилетний Предвой, сын Леды и Вторуши, самый младший из Игнатьевых. И в этом ничего удивительного не было — по уровню знаний и навыков, полученных как в процессе игр, так и в процессе работы в деревне, этот мелкий мог дать фору многим взрослым. Тем же торговцам на Ладоге — пацан наш бойко считал до миллиона и писал по-русски практически без ошибок. А как он с клапанами на переборке трактора управлялся — любо дорого глядеть! Потому всех и привлёк к выбору названия для города и государства.

Листок с изменениями в Конституцию, две его копии, легли в архив. Сам процесс законотворчества был зафиксирован в «Книге учёта законодательных актов», с датой, составом участников и подробным описанием причины внесения поправок. Всё это дополнит летопись Буревоя, и пройдёт через века, мы именно на это надеялись. Такое — для потомков, деда очень возмутило в своё время то, что не знают наши правнуки и праправнуки своих предков, вот и старались мы, марали бумагу. Утвердили новую версию Конституции, кстати, единогласно.

Следующее утро для наших пленных выдалось необычным. С неба лило, как из ведра, да ещё и гремело, молнии сверкали. Буревой опять увидел в том хороший признак, Перун нас поддерживал. Мы пришли в сарай кподросткам все мокрые, подсвечиваемые молниями и в сопровождении грома.

— Всем встать, — пленники вяло подчинились, прав был Обеслав, полная у них безнадёга.

Похожи ребята были на заключённых концлагеря, хотя мы их не били и кормили как на убой. Просто неопределённость замучила подростков.

— Идите за мной, — под конвоем из Кукши и Обеслава мы повели рабов в сторону бани.

Помывка у них обычно по темноте была, вечером, сейчас же было утро, и пленные чуть расшевелись, начали переживать. В бане сначала пропарили и отмыли девочек, Зоря записала все их отличительные признаки, шрамы, родинки, пятна родимые. Мы с Буревоем сделали тоже самое с пацанами. Выдали чистое нательное белье, повели на медосмотр. Я боялся, что даны девчушке занесли каких инфекций, но вроде обошлось, барышни наши это подтвердили. Осмотр, опрос — чем хворали в детстве, ломали ли руки ноги, что болит сейчас. Зубы осмотрели, волосы на вшей проверили, пальца пересчитали — вроде все в порядке, здоровы наши пленные.

— Теперь одевайтесь, — комплекты камуфляжа мы им заранее приготовили, — и идите за мной.

В актовом зале было все село. Я сидел за столом, накрытым нарядной тряпкой, у меня была стопка паспортов, за книгой Актов сидел Буревой. Начался опрос, мы писали их биографию для личного дела. Процесс затянулся, но вот, наконец, последний пленник поставил отпечаток пальца на листве с описанием их жизни, под надписью «С моих слов записано верно». Игнатьевы откровенно скучали, рабы же были в недоумении.

— Сегодня вы начнёте новую жизнь. Вы станете гражданами России. Это не только позволит вам не сидеть больше в сарае, но и даст возможность стать вольными людьми. Это записано в наших Конституции и Законах. Пока вы являетесь зависимыми гражданами, о чем есть запись в документах, — я положил руку на их паспорта, — пока воли своей вы не имеете, содержать себя не можете, поэтому к каждому из вас прикреплён куратор. Об этом тоже тут написано. Если хотите жить как вольные люди — должны вы выполнить все требования Законов и кураторов. Вот в этом направлении и приложите свои силы. Имена ваши пусть останутся, однако мы их на свой манер будем говорить. Род вы свой потеряли, не ваша в том вина, но родовое имя быть у каждого должно, как и отчество, имя отца. Родовые имена, фамилии, мы вам сами придумали. Отчества по нашим именам определили, отцов ваших нет уже, привыкайте. Подходите по одному, кого вызывать буду, и ставьте отпечаток в «Книге Актов» и в документах.

Наверно, пленные ожидали все что угодно, но только не такой непонятный процесс. Вон, стоят, по сторонам зыркают, слов многих понять не могут, жмутся друг к другу, боязно корелам.

— Юхо! Теперь для нас ты Юрий, родовое имя — Рыбаков, отчество — Кукшевич, Кукша твой Куратор, — пацан недовольно посмотрел на нашего вояку, и подошёл к столу.

— Веса! Ты теперь Вера Буревоевна Лодкина! Куратор — Веселина! — фамилии мы им по их рыбацкому прошлому почти всем подобрали.

Подход, погружение пальца в сажу, отпечаток в» Книге Актов», в паспорте, возврат в строй.

— Сату! Сати Обеславовна Озерова! Куратор — Агна!

— Роха! Роза Добрушевна Крючкова! Куратор — Зоряна!

— Туули! Анатолий Власович Рыбкин! Куратор — Буревой!

— Лахья! Лада Сергеевна Кузнечикова, твой куратор Леда!..

Дружный смех разрядил обстановку. Пленные засмущались, покраснели, особенно Лада. Вон, прильнула в Юрке своему, любовнички, блин, малолетние.

— Жить пока будете под нашим присмотром, дом мы вам выделим. Бежать даже не думайте, тут на много дней пути никого. Присматривайтесь, обживайтесь, завтра у вас тяжёлый день — начало занятий и трудов на благо всего государства.

— Каких занятий? — Юра, самый старший, посмел задать вопрос.

— Школа у вас завтра начнётся. Чтобы свободнее стать — надо научиться читать и писать. А иначе так и будете почти рабами. Это у нас так в Конституции написано. Вы ж даже прочитать не сможете, что делать надо, чтобы свободу заработать.

Ребята недоуменно перешёптывались.

— Кураторы! Отведите их в дом, объясните, как чем там пользоваться. Да Конституцию и Кодексы выдайте, пусть перед глазами будут, какстимул.

Бедолаги корелыв полной прострации отправились, сжимая в руках паспорта, в специально оборудованный дом. Мы в их жилище заколотили двери запасные, ходы на чердак, решётки на окна поставили. Сам дом разделен на две независимые комнаты, для мальчиков и девочек, входы разные в эти помещения. На мальчиков, Юрку и Толика, ложится обязанность поддерживать санитарное состояние, выносить ведра из туалета и пополнять запасы воды. На девочек — уборка и правка одёжки и постельного белья. До зимы разберёмся с отоплением — или им доверим, или сами будем поддерживать огонь. Приготовление пищи, стирка, сушка — это всё в общем доме будет, отдельным образом организовано. Благо, бытовая техника на паровой тяге работает исправно. Пока мы им доверять до конца не можем, каждый вечер будемвсех сажать под замок, и дежурного на охрану поставим. Так им и разъяснили, ещё раз повторив, что бежать особо тут некуда. До вечера объясняли правила их новой жизни, учили пользоваться шкафами да светильниками, туалетом и окнами. Всё это сопровождалась даже не угрозами, предупреждениями о том, что любой ущерб, нанесённый жилью будет взыскан дополнительной работой и приведёт к отсрочке в получении свободы. Хотя пугать особо не пришлось — ребята выпученными глазами пялились на окна, кровати двухэтажные, шкафы с постельным бельём и одеждой. Только при виде решёток на окнах тоска во взгляде проступала, а так — сплошное удивление.

На следующий день мы окончательно ввели в ступор наших зависимых сограждан. Побудка, завтрак в общем доме, с распределением обязанностей на день, выдача рабочей одежды, что само по себе было нонсенсом — ребят не отпускало удивление. Потом застращали их техникой безопасности и вывели на работы. Вот тут корелы совсем «поплыли». Трактор, которым ловко управлялся дед, громада горячего цеха с большой трубой, кучи сырья, что громоздились по двум крепостям — бывшие рыбаки натурально таскали челюсть по полу от увиденного. Чуть не затрещинами пришлось их из состояния полного изумления выводить — надо начинать генеральную уборку Москвы.

Мужская часть населения — я, Буревой, Кукша, Юрка и Толик с Обеславом — отправилась строить бараки и склады. Девушек — Ладу, Веру, Сати и Розу — взяли в оборот Леда, Агна и моя жена. Они будут из соломы и стружки прессовать утеплительные плиты и займутся переработкой сосновых иголок. Дети, кто помладше, заняты обслуживанием тракторов и выделкой тары — будут сколачивать ящики и фанерные коробки. На стройке Юра и Толик заработали по первому взысканию. А нечего стоять, разинув рот, пялясь на Буревоя, что трактором тягал бревна для стен! У девушек всё прошло более мирно, без эксцессов.

Вечером пленники намылились идти домой — не тут-то было! Ужин! И куда же без занятий! После приёма пищи, до восьми вечера, организовали три урока — законы России, чтение, письмо. Игнатьевы при этом живо обсуждали в другой комнате поправки в кодексы и Конституцию — много разных мелочей проявилось даже после одного дня совместной работы с зависимыми гражданами. Потом корелов отправили на ночлег, выставив дежурного. Честь эта выпала Обеславу. Он потом рассказывал нам о тех разговорах, что подслушал за ночь — долго корелы не могли угомониться под впечатлением первого дня новой жизни. Второй день был его копией, и следующий тоже, и тот, что за ним…

С ребятами стало даже как-то веселее. Особенно их реакция на окружающий пейзаж радовала. Мы вечерами, после их отправки на ночёвку, обсуждали, смеясь, как они дивятся нашим чудесам и какие лица делают при этом. Юрка тот везде искал подвох, Толик к нему жался и тоже всего боялся. Девушки поражались количеству кудели, натурально прозревали, погружая руки чуть не до плеч в ящики с будущими сосновыми нитками. А когда остальную машинерию ткацкую увидели — заподозрили в нас волхвов. Ну то не первый раз такое, может, вести себя спокойнее будут. Больше всего их пугали занятия. Ведь занимаются хозяеваформенными издевательствами! Заставляют значки непонятные на листочках ещё более странных рисовать да заучивать! Ещё цифры эти! И при этом сами тем же самым занимаются чем-то постоянно!

Неделю привыкали бывшие пленные. Семь дней ходили по селу, отвесив челюсть. Потом чуть освоились и начали задавать вопросы. Их было много, и все разные. Я родственникам обозначил границы дозволенного для рассказа, поэтому часть ответов они так и не получили. Что за оружие странное? Молчание. Почему все почти одинаково одеты? Откуда столько железа? Где берете столько рыбы? Почему за то, что отлил за углом, пришлось чуть не неделю ночами яму рыть?!

Это Юрка проштрафился, и согласно Административному кодексу, попал на принудительные работы, в свободное от остальных обязанностей время. Ямы он рыл не просто так, делал траншею под водопровод. Я это посчитал вполне себе работой в части развития гигиены, которой подобные нарушения наказывались, вот и махал Юрка лопатой. Я с винтовкой охраняю его, да светильником помогаю, темно уже.

— Вот зачем я тут землю рою! Да рисунки эти делаю! Странные вы, — он утрамбовывал землю в тачку, — вроде пленник я теперь, получается, а о таком рабстве и не слышал.

— Ты много, наверно, чего не слышал, мал да глуп ещё. Рисунки те — твой путь на свободу, если ты до сих пор не понял.

— И как же на путь тот встать?

— А ты прочти, что в законах написано, тогда и поймёшь. Да паспорт свой рассмотри, и с паспортом Кукши сравни, может, и дойдёшь своей головой до чего.

— Кукша, — зло выплюнул пацан имя моего пасынка, — век бы не видел!

— Чего так? Вы вроде сверстники почти, могли бы подружиться.

— Ничего… — пацан замкнулся в себе.

Я отвёл его после отработки в их комнату, и пошёл разбираться с проблемами во взаимоотношениях в нашем небольшом коллективе. Ответ нашёлся у Леды. По её словам, наша Лада стала какие-то странные взгляды в сторону Кукши отправлять. Юрий это заметил, ну и взревновал. Получил по шапке от Кукши, тот даже не совсем понял, в чем проблема. Просто оплеухой успокоил Отелло новоявленного, да и пошёл себе. А Юрка злобу затаил. Пришлось просить Леду и Веселину вызнать поподробнее, что за вертихвостку мы у себя на груди пригрели, Ладу эту.

Ситуация решилась достаточно просто. Лада не то чтобы разлюбила своего Юру, просто посмотрела на Кукшу, высокого, стройного, накачанного, вольного и одинокого, ирешила повысить свой статус старым проверенным способом — через постель. Причём в доверительном разговоре с Веселиной выдала той, что хочет через кровать ту добиться свободы для её Юрки. Охренеть! Вот те раз! Такого я точно не ожидал. Пришлось мне делать внушение обоим нашим влюблённым. Привёл их в актовый зал и на пальцах объяснил всю ситуацию. Лада — в слезы, Юрка её успокаивать, да на меня смотреть глазами бешеными. А чего злиться? Я честно сказал, что свободой Кукша их наделить не может, не в его власти. Да и я не могу, потому что есть Закон, а в нем чётко написано, как чего добиться в плане уровня вольности. Пришлось вновьцитировать документы, что мы вдалбливали в головы корелов каждый вечер, влюблённые прислушались. Вроде, разрулили ситуацию, помогло внушение.

Да ещё как помогло! Теперь эта парочка зубрила уроки так, что времени на сон не хватало. При светильниках сидели, готовились к переходу на следующий этап вольности. Мы им выдали «Азбуку» с картинками, может, понятнее будет. Результат не заставил себя ждать, к концу октября эти двое умели считать до десяти, писать своё имя, и читать по буквам небольшие простые слова. По нашим законам это достойно второго уровня вольности, при условии выработки без нареканий на общих работах в течении месяца. Дальше будет сложнее, свобода штука дорогая. Пока в плане получения большей воли вперёд вырвалась Лада, у неё штрафов не было, а каждый штраф отсрочивал переход к новому этапу.

Наверно, мои современники посчитали бы меня сатрапом да душегубом. Ещё бы, подростков вместо рабов держу, да ещё и с таким расписанием. Однако тут, в этом времени, эти дети были уже взрослыми, в их возрасте уже семьи некоторые заводили. Мой опыт общения с местным населением да рассказы деда, говорили о том, что подросток по моим меркам может вполне себе присунуть ножик в брюхо тому, кого посчитает себе угрозой. Один наш Кукша чего стоит, головорез доморощенный. Вот и пришлось показывать силу. Не из большой любви к насилию, или там скверного характера, а просто потому, что пока я в их глазах не завоюю авторитет, а он тут пока опирается только на различные способы силового принуждения, никакого диалога и сотрудничества не получу. В данный момент я для них мало отличаюсь от данов, такой же рабовладелец, и, соответственно, враг. Начни я им рассказывать про равноправное общество, они бы просто не поняли, и посчитали бы меня идиотом. А при наличии возможности — топором по «кумполу» огрели, рассовали что под руку попадётся по карманам, да и прыснули в разные стороны. То, что бежать тут некуда, они головой своей до конца не понимают, слишком мал их личный опыт. Приходится всё делать медленно, и начинать взаимоотношения так, как они тут привыкли. Потом медленно переходить к более тесному сотрудничеству, уже на основе доверия и взаимопонимания.

Ведь по сути, я прохожу этапы становления общества ровно по Марксу. Пришёл сюда — попал в родовую общину, женился на Зоряне, свой род сделал, перешли на новый уровень, на родоплеменные взаимоотношения. Добавили рабов — вот тебе и рабовладельческий строй. А по уму надо бы ещё пройти феодализм, монархию, республику и прочее. Причём в сжатые сроки. А по себе знаю, слишком быстрые и неподготовленные переходы между различными формациями общества ничего хорошего не приносят. Я-то помню как у нас внезапно настал капитализм вместо социализма, и к чему это привело. Не хотелось бы тут тоже такое вот устроить. Поэтому и законы такие написал, и с пленными поступаю пока так, как тут все делают. Потихоньку будем свободу давать, шаг за шагом, ступенька за ступенькой. И вот когда сами они мозгами своими дойдут до нужных мне выводов, до мыслей о том, что они могут быть такими же членами нашей общины, как и мы, что работают они не на меня и род мой, а на себя в том числе, что лучше вместе работать и защищаться, чем пытаться убежать с непонятными перспективами на прежнее место, вот тогда и примем мы их в наш коллектив. А если ума у них не хватит понять, чего я от них добиваюсь, то что уж тутподелаешь, так и будут в зависимых ходить до потери пульса. Нам сейчас, с учётом количества людей и сложившихся обстоятельств, лучше упустить возможность, чем рисковать, слишком мало нас тут. Основная надежда была на то, что это всё-таки дети, суждения у них гибкие, должны быстро привыкнуть и сообразить что к чему.

Вот и получается у нас, с учётом возраста наших пленников, пионерский лагерь строгого режима. Кормим мы их от пуза, одёжка — на порядок лучше той рванины, в которой мы их привезли. Жилье — дворец по местным меркам, работа — самая простая, ничего сложного им доверить пока нельзя, иза пределы крепости мы их не выпускаем. Так, принеси-подай, тут копай, туда беги, тут придержи, после занятий — сиди в доме и не рыпаться. Сейчас вот привыкнут к этому — дадим чуть свободы и посмотрим, как они ей распорядятся.

Сначала заработали переход в следующую группу вольности Лада и Роза. У первой были самые большие успехи в учёбе и не было нареканий со стороны куратора. Вторая девочка, ей пятнадцать, была переведена за особые заслуги. Они заключались в найденной ей травке, которой она спасла Толика от сильнейшей диареи. Нашла лекарствов нашем сене, сама что-то заварила и скормила отвар болезному. Толик, который непонятно где отравился, за что, кстати, заслужил три дня отработок, за несоблюдение правил гигиены, до её снадобья все свободное и даже часть рабочего времени проводил в «заседаниях». Наши лекарственныетравки не помогали, может, метаболизм другой, или мы что неправильно сделали. А Роза его на ноги поставили за день. Вот за такое мы и переводили её вверх по иерархии. Причём она все сделала втихаря, если бы пацан сам не рассказал об этом Кукше, мы бы и не узнали. Пытали потом Розу на момент её знаний — оказалось, бабушка у неё знахарка была, вот и нахваталась.

Процесс перехода обставили торжественно, в начале ноября, в воскресенье, собрали всех, включая пленных, в актовом зале, сделали праздничный стол. Я толкнул речь:

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы отпраздновать переход на новый уровень двух наших жителей — Лады и Розы. За заслуги ваши вы получаете больше свободы, но смотрите! Как бы вы высоко не взлетели, за леность и другие проступки, всегда можно упасть. А этовсегда больно, и возврат ваш в вольный статус будет ещё сложнее и труднее. Берегите честно вами заработанное, и приумножайте, а мы вам в этом поможем.

Речь подростков задела. Это был первый раз, когда наша община в моем лице не простоприказывала делать что-то, а заявила, что помогать будем. Тут такое в новинку, пусть подумают на досуге.

— Новые свободы для вас, согласно нашим Законам, предоставлены за успехи в учёбе, труде, и заособые заслуги. Поэтому подходите к столу по одному, кого вызывать буду, получайте награду.

Награда лежала передо мной на столе в виде исправленных паспортов и новых отличительных значков.

— Роза! Поздравляю тебя с новым статусом! Теперь ты сможешь час времени проводить в рабочий день с нами в актовом зале, после занятий. В выходной — два часа. Спасибо тебе за травку полезную, мы тебе все благодарны. Забирай свои значки и паспорт.

Девочка подошла, дождалась оформления документов, забрала их, и с потерянным видом уставилась на окружающих. Зоряна её взяла в оборот и помогла нацепить знаки отличия.

— Лада! Не только знания новые, но и труд упорный, учёба твоя крепкая дают больше свободы. Поздравляю и тебя с новым статусом, условия для тебя те же, что и для Розы, значки твой куратор, Леда, тебе поможет одеть.

Лада с сожалением отпустила руку Юры, они теперь только на работах и занятиях и виделись, скучали, и подошла к столу. Ей мы также оформили документы да и пригласили всех за стол. Там произнесли здравницы, накормили всех праздничным ужином и отправили наших пленных, кроме двух девчонок, по домам. Их дед охранял, его очередь.

Идея с проведением зависимыми свободного времени в нашем коллективе оказалась правильной. Подростковые мозги все приняли именно так, как я рассчитывал. Двухдевчонок мы теперь усиленно морально «обрабатывали» после занятий, привлекали к играм настольным, да ипросто разговоры задушевные вели. Весь час, положенный им по новому статусу мы вели себя с ними как с равными, а потом отправляли по домам. Там они капали на мозги оставшимся девчонкам, рассказывая про некоторые наши чудеса да отношение доброе. Вера и Сати тоже вцепились в учёбу, и работали, как не в себя. Пацаны под это дело тоже подтянулись, особенно Юра.

Застал его один раз внимательно разглядывающим свой паспорт, ту страницу, в которой была таблицадля перехода по категориям вольности.

— С-тр-а-уу-с г-а-жд-аа-ны-на, — прочитал он по буквам верхнюю строчку.

— Статус гражданина, «р» пропустил во втором слове, — я машинально поправил пацана.

— А зачем так много места? — он ткнул в пустые строчки.

— Ну, когда-нибудь, если все по закону сделаешь, будешь вольным гражданином. Это тебе свободу даст, полную, но и обязанности появятся. Военная в том числе, себя да товарищей своих защищать будешь. Потому что только вольным гражданам и положено у нас оружие.

— А кто они, граждане эти?

— А все кто тут живёт, — я обвёл руками стены крепости, — ты, я, жена моя, да Лада твоя. Все мы граждане, но статус разный. Вот у тебя — зависимый, ты на себя сам не зарабатываешь, у нас — вольный, мы и себя, и тебя кормим, — я не лукавил, производительность труда наших корелов была сильно ниже необходимой нам, образования тупо не хватало.

— Ну так отпустили бы нас и не кормили, — Юра жалостливо посмотрел на меня.

— Хм, тоже верно. Ну вот отпустим мы тебя, что ты делать будешь?

— Рыбу ловить, как отец мой.

— Ага, и закончишь как он. Дома у тебя нет, топора нет, даже одёжкой и то мы вас снабдили. А Ладу свою чем кормить будешь? Да и вообще, ты кроме как рыбу ловить, другие варианты не рассматривал?

— Что?

— Ну, жизнь свою по-другому устроить не хочешь?

— А как по-другому? — искренне удивился пацан, — мы всегда рыбу ловили, да и жили с того.

— И хорошо жили?

— Да по разному, порой, кору с деревьев глодали, но и сытные годы были, богатые.

— И часто богатые были годы?

— Не, не часто, — ответилпарень, — Хозяин озёрный редко богатый улов давал, сколько мы ему даров не носили.

— А у нас тут за четыре года голода ни разу не было. Да и все, что ты вокруг видишь, тоже мы сделали за это время, сами, своими руками.

— Заливаешь? — подозрительно посмотрел на меня пацан, — Вас ведь мало, дети и бабы больше. Мурманы вам это построили.

— Торир с дружиной нам только этим летом помогли, остальное всё потом и кровью доставалось, в трудах неустанных да учёбе непрерывной. Теперь вот мы и вас, охламонов, кормим, и себе ни в чем не отказываем. Ты такой жизни не хочешь? Как у нас?

— Ну дык я-то раб, куда мне…

— А туда, куда Закон говорит. Я тебе сейчас одну вещь скажу, крепко подумай над ней. Нам тут рабы не нужны. Мы и сами себе всё, что надо, сделаем, такое у нас правило. За вас просто Обеслав просил, там, на озере ещё, в лагере у данов. Вот и решили вас к себе взять, но хотим мы не рабов иметь, а товарищей себе, добрых друзей да соратников. И всё, что вы тут проходите, испытания эти, они на это направлены. И в строгости сейчас мы вас держим не от злобы лютой да удовольствия ради, а для того, чтобы вы глупостей не наделали, ни себе, ни нам вреда не причинили.

— Да что ж мы дети неразумные! — закипел Юрка.

— Дети, как есть дети, — осадил я рыбака, — и разума у вас мало, и жизнь вы только в деревне своей рыбацкой видели, а другой не знаете. И как вас нашим порядкам приучать? Только постепенно, медленно, через силу и запреты. Ведь вы нам не доверяете, все каверзу ищите в действиях наших. Так ведь? Так, по лицу вижу. Вот и мы вам пока не доверяем. А воткогда в наших глазах вырастите, работой да учёбой заслужите уважение, покажете, на что способны — статус ваш поменяется, свободы больше будет. Если и дальше доверие наше возрастать будет к вам — ещё больше прав появиться. А как друзьями нашими добрыми да соратниками станете, да не на словах, а на деле, вот тогда вольными гражданами мы вас сделаем. И лети тогда, сокол ясный, на все четыре стороны. Если захочешь, конечно.

— А и полечу, чего, отпустишь? — с вызовом произнёс Юра.

— А и отпущу, мне-то терять нечего, — только улыбнулся я в ответ, — это ты по лесу шастать будешь с голой задницей, ноги-руки морозить, да с мха на кору перебиваться. Я же в тепле и уюте буду, своими руками своим семье и роду жизнь улучшать. Вот и подумай, да у Леды своей как-нибудь спроси, согласна она за тобой пойти на край света, в голоде и холоде скитаться? Да и сам реши, чего ты от жизни хочешь? Как рыбацкий посёлок ваш существовать, впроголодь да от набегов страдать. Или по-другому, в достатке существовать да в будущее с радостью смотреть?

Юра задумался, перспектива ухода, обрисованная мной, была не радостная.

— Вот для того, чтобы жизнь другую вам показать, мы и дисциплину ввели, ну, в строгости держим тебя да других ребят. А то не ровен час, бревном привалит, или рукав в трактор затянет — покалечитесь или по-другому как здоровье потеряете, не увидите, как по-другому вести хозяйство можно да с другими людьми существовать бок о бок. Обеслав вам много про насрассказывал, спроси его, как мы тут раньше жили. До того, как решили судьбу в свои руки взять. Пусть поведает он тебе, как отец погиб, как соху на спине своей таскали да в избах кривых да дырявых жили. Про то, как в леса от каждой лодки прятались да каждое зёрнышко с пашни собирали. Поспрашивай, от него не убудет, да ещё и Кукшу попытай, он тоже много чего интересного расскажет.

Юра при упоминании Кукши скорчил гримасу, не нравился ему пасынок мой. Они тут как два альфа-самца в селе, вот и конкурируют. Правда, Кукша о том не знает, ему вообще плевать на эти подростковые игрища. Быстро вырос, дел по горло, не до пустяков. А Юра думает, что он чванливый да заносчивый.

— Короче, поживи у нас, присмотрись, как мы хозяйство ведём, как живём да как между собой общаемся. Сейчас осень, зима скоро, вот перезимуешь — и мы разговор этот продолжим. Договорились? А теперь давай за уроки, математика сейчас.

Медленно, но верно, мы пытались поменять сознание подростков. Жизнь их прошлая и так сломана, но традиции да уклад привычный ещё сидит в мыслях и суждениях. Вот как выбьем из головы старыестереотипы, думать самостоятельно научим, свои решения принимать, там и посмотрим, что с корелами этимидальше делать. Может, действительно отпустим на все четыре стороны.

Но разговор тот я правильно завёл. Стал Юрка, а с ним и остальные ребята, присматриваться к нам, на себя общество наше примерять. Вопросы пошли, мы отвечали на те, что не относились к секретам. Обеслав им теперь ещё чаще рассказывал про жизнь прошлую, и как она поменялась со временем. Девчонки прикипать к кураторам своим стали, всё-таки дети, материнского да отцовского тепла не хватает. Наши барышни мне потом докладывали, что на уме у подростков.

— Знаешь что мне вчера Роза выдала, — как-то вечером сказала мне супруга, — не хочу, говорит, вольной быть, хочу у вас тут остаться. А то ясвободу получу, и вы меня прогоните. У них там семья бедная была, ели-то через день, тут она только отъедаться начала да спать в тепле и в одёжке новой. Я ей говорю, никто ж вас не гонит, только Законы соблюдайте, да живите хоть вольными, хоть зависимыми, ну, как ты учил. Она в слёзы, не верит, обратно не хочет.

— Н-да, вот это ситуация, — я погладил по уже появившемуся животику свою благоверную, — ну ничего, пусть перезимуют — а дальше видно будет.

Холодное время у нас традиционно отводилось на новые задумки и эксперименты. К декабрю закончили генеральную уборку и строительство складов, что ровными линиями встали во второй крепости. Успели перепахать поле, подготовить его к весеннему севу. Буревой в этот раз посеял часть озимую рожь, чуть-чуть, посмотрим, что выйдет из этой затеи. На все наши угодья натаскали снега, чтобы земля родила лучше, а то уже не первый год все признаки природные говорят о плохом урожае. Сырье, что было за пределами крепости, вроде кирпичей да руды железной, перевезли, когда погода позволила. Девушки добрали ягоды и грибы, собрали крапиву. Товары, что я привёз с Ладоги, тоже ждали своего пытливого исследователя. Можно было заниматься изобретательством. Но вот что конкретно делать — тут мы с Буревоем разошлись.

Дед хотел двигаться в сторону дальнейшего развития, колючую проволоку делать да химией заняться. Я же думал о другом. Мы когда рисунки с планом будущего города делали, закралась мысль одна. А когда мы металлолом собрали, что за полгода образовался, из запчастей для тракторов и паровиков, ошмётков винтовок, что мы с мурманами в битве с данами использовали, она проблема окончательно выкристаллизовалась. Я её увидел, а остальные — нет. Привёл деда к навесу, где наша свалка была, металл и дерево порченное, усадил Буревоя на скамейку.

— Смотри, брательник, сколько мы железа испортили за половину года, — я обвёл руками достаточно внушительную кучу, — знаешь, почему так много тут металла? Нам зачастую проще новые запчасти ставить, чем старые исправлять.

— Ну их в переплавку можно, — резонно заметил дед.

— Уголь опять жечь надо. Печь-домну запускать, дрова на паровики пускать. Лес рубить, — начал я деду перечислять то, что необходимо для плавки.

— Ну а как по-другому? — традиционным вопросом ответил мне Буревой.

— Да тут не в этом даже дело, — отмахнулся я, — в принципе самом причина. Пойми, Буревой. Все наши работы, все наши придумки, трактора, стекло, железо всякое — это наш предел. Выше мы не прыгнем, мало что у меня в голове осталось, да и то сделать не сможем.

— Почему? До этого же получалось?

— А потому, что подход у нас не совсем правильный. Кустарный, то есть все руками, по наитию создаём. Вот как мы трактор делали? Собрали, попробовали, сломался. Заново собирать. Цилиндры сделали, потом поршень к ним чуть не тряпками натирали, чтобы он входил внутрь. Собрали машину, и начали что делать? Смотреть, сколько силы у него. И это не правильно!

— Почему неправильно? Работает ведь? Мы ж ещё потом построили, они уже лучше были, сильнее да надёжней, — дед, в принципе, был прав, именно так тут знания нарабатывались, непрерывными опытами.

— Да, ты прав. Но давай попробую объяснить. Мы паровики с тобой как делаем? Первый за образец взяли, и по его размерам всё делали. Перешли на своё железо — стали стенки цилиндров увеличивать, чтобы прочнее были. Вон, ошмётки от наших опытов крученные-перекрученные лежат в куче хлама. Добились нужной толщины деталей, стали машину собирать. После этого зафиксировали размеры, и по новому образцу остальные двигатели делали. Для бытовых нужд — из пары цилиндров, для трактора — из многих, в лодку вообще их целый ряд получился. И все — одинаковые, все толстые и большие. Это хорошо, менять их проще. Но вот помнишь, когда порвали вал коленчатый на машине? — был такой момент, тракторный двигатель угробили и сами чуть не покалечились, — Отчего так? Размеры те же были, а качество — хуже вышло.

— Надо крепче железо делать, прав ты, — согласился дед.

— Хм, и это тоже, но как? Каждую плавку по-новому проводить? Выдавать разный чугун и сталь? Замаемся мы уголь жечь. И хуже того — бесполезно мы его расходуем в большинстве случаев.

— С чего вдруг? — удивился Буревой.

— А мы от поделок наших, собственно, чего хотим получить? Ну вот делаем мы двигатель — для чего мы будем его использовать? Для трактора? Дык а для какого? Хорошенько подумай, крепко… Какую силу мы хотим от машины новой? Вот сложно это сейчас скажу, но прокрути в голове мысль — мы создаём запчасти, и смотрим, что из них получиться.

— Вроде как в лес пошёл, ягод незнакомыхнабрал три пуда, а потом дома выясняешь, что из них съедобно, — дед схватывал налету.

— А теперь вторую оцени — мы решим, какие характеристики нам от машины нужны, и исходя из них создаём запчасти для изделия. Для трактора, для бытовых нужд, для лодки… Как тебе идея? Нравиться? Ага, мне тоже. А сможем мы такое?

— Пробовать надо, — заключил дед.

— А ноги на опытах не протянем. Мы вон с Обеславом хотели ещё одну машину собрать — с холодильником для пара, с дополнительными цилиндрами, вообще вода не будет выходить из двигателя. Здорово? Я тоже так подумал. А потом прикинул — как мы будем котёл новый делать? По-другому чуть он работать должен. Как цилиндры новые подбирать? Опять всё «на глазок» лепить, а потом играться размерами? Про конденсатор для пара вообще молчу — там мороки, хоть не связывайся. И выходит, что новый трактор мы будем делать опять до весны. И что мы получим — вообще не понятно. То ли изделие нужное, то ли просто очередную машину, сильней, но тяжелей.

— Долго это будет… Да и зачем… — протянул Буревой.

— Вот-вот. А теперь представь, что нам надо паровой двигатель на сто лошадиных сил сделать. Сколько нам металла понадобится, сколько сил потратим, но я уверен, что сделаем. Но сколько мы ломали двигатели те, пока не получили то, что хотели? А если они в десять раз сильнее будут? Мы его до скончания времён доводить будем!

— И то верно, — дед почесал бороду, — думать дольше придётся перед таким. Может, тогда быстрее пойдёт.

— Только вот о чем думать? Мы же не знаем свойств того, что используем! Мы же балласт на трактор на уже готовый цепляем, потому как не знаем, каким он выйдет в итоге! Я почему прекратил работы по плану города, знаешь?

— Нет, сказал ты только, что этот, как его, «эт-а-алон» нужен, во.

— А потому я бросил всё, что стенку кирпичную нарисовал. И получилось, что на нижний самый кирпич столб из камня в семь метров высотой давит. А выдержит он такое давление? Не рассыплется ли? Потом дальше думать стал, и вот до чего дошёл. Пока мы из дерева все делали, да на глазок, да подправляли по месту, все хорошо получалось. Тут чуть отступили, в другом месте наверстали, дерево оно терпит. А теперь представь, что мы с тобой дома каменные так делаем. Тут чуть вышли за пределы, там ещё, и рассыпался дом-то! Значит, точнее надо рассчитывать. А как? У нас-то линейки наши как две ягоды отличаются, вроде одинаковые, но все равно есть разница. Надо нам с тобой, Буревой, сделать эталоны, чтобы одинаковые меры использовали на все, да таблицы разные, со свойствами материалов. Вот ты химией там у себя занимаешься, все подряд со всем подряд смешиваешь, варишь, выпариваешь. Иногда путное что получается, но чаще просто впустую. А вдруг, если температуру чуть-чуть изменить, полезное выйдет? Не думал о том?

— Думал, и даже пробовал с термометрами твоими, но там только цветом у нас отмечено, насколько горячо, да я сам ещё пометки ставил.

— Ага, только термометры у нас — разные! Все чуть-чуть, но отличаются! И цифр нет, которыми отметить температуру бы мы могли. А значит, много работы бесполезной делаем. И помимо этого, те же винтовки взять, да, работают, да стреляют, но тяжёлые, зараза! Может, если бы мы свойства металла лучше знали, да не на глаз определяли их свойства, а цифрами бы оперировали, оружие бы легче стало? Надёжней да убойней?

— Значит, искать да записывать те свойства надо. Да и другим тогда легче будет, по бумаге-то работать. Не просто «смотри, когда пар пойдёт», а прямо цифру написать, — дед меня своей «соображалкой» очень радовал, молодец, сам практически до всего додумался.

— Ага, и с металлом тоже, вот тебе время написано, вот тебе температура написана, работай спокойно, дрова подбрасывай. А может, и новое качество получим! Сколько мы руды пробовали разной, две штуки? И железо везде хотьчуть-чуть, но разное. А третью рудунайдём? Не получится ли так, что балкой крыши подопрём, а она не выдержит из-за того, что с другого места железовзято, да и упадёт нам на голову?

— Это ж для каждой руды делать надо, и для каждого камня, и для глины… — дед яростно зачесал бороду, — Эх-х-х, работы — непочатый край! Сможем ли?

Вот что меня в моем посёлке радует, что никто от новой деятельности не отлынивает.

— Сможем. Не боги горшки обжигают, и мы, значит, всё можем. Главное — инструмент справный для измерении сделать. А для этого надо свойства из материалов наших определить. А чтобы не на глаз то делать, надо приборы измерительные и меры сами придумать.

— То есть, сначала понять, какими цифрами мерить, навроде пудов или пядей, или метров твоих?

— Ага, потом эталоны сделать, отлить их из чугуна крепкого. А от них уже приборы делать, линейки да весы. А потом ими всё и мерить. И ещё, надо описанияпроцесс нахождения величин тех зафиксировать, то есть записать. Чтобы, например, начал ты мерить у кирпича, сколько тот веса на себя принять может, и я начал тоже самое делать. Ты одним способом сделал, я — другим. Цифры — разные, и расчёты тогда — тоже. А если мы по одной бумаге делать будем, то цифры одинаковые будут! Методика это называется, описание способа. Как наши техкарты, только с цифрами, а то у нас вон до сих пор на выварке золы стоит пункт «кидать, пока не надоест».

— Дело говоришь, правильно… Оно ведь как, даже на глаз если, глаз-то у всех разный, а по бумаге проще будет…, - дед опять задумался, — Значит, надо делать. С чего начнём?

— Дело такое сложное, — уже я задумался, — постепенно продвигаться будем. Надо цель поставить. Помнишь, давным-давно я тебе про прочность и долговечность рассказывал? Мы сейчас добились этого при помощи пусть и разного, но железа. А чтобы дальше двигаться, надо следующую итерацию, ну, новый этап пройти. Задача та же — прочность и долговечность. Только вот до этого мы про ручной инструмент речь вели, а теперь — для машин такое надо. Нагрузки-то возросли на запчасти, не хватает уже наших знаний о материалах. Значит, сперва надо все виды сырья используемые переписать, потом систему измерений придумать, эталоны соорудить. Затем — интересующие нас свойства у дерева и металла понять. После этого придумать способы их выявления и проводить опыты. Когда получим записи о свойствах, с цифрами уже — попробовать наш трактор, типовой, с новыми знаниями соорудить и испытать его на прочность и долговечность. Как-то так.

— Метрами твоими все делать будем, или пудами да саженями? — поинтересовался Буревой.

— Метрами. Системой СИ, если быть точнее. Была у нас такая, там все меры взаимосвязанны получались.

— Оно конечно можно и так, — дед уже привык к моим единицам измерения, — с десятками проще.

— Да даже не в этом дело, Буревой. Просто формулы-то я знаю, а в них мои меры везде. Да и константы, ну, цифры, которые не меняются никогда и нигде, я помню многие. Но они они на систему СИ ту завязаны. Вот и хочется знания те использовать спокойно, не заморачиваясь пересчётами.

— Ну будь по твоему. Значит, зимой займёмся мерами да материалами, потом трактор соорудим, проверим, помогут ли нам знания новые. А потом и другой двигатель сделаем, с холодильником, о котором ты говорил…

После этих слов мы отправились в бумажный цех — писанины в ту зимы предстоит очень много. Дай Перун, повысим точность наших приборов, разберёмся с сопроматом, а там и дальше двигаться будем. Новые задумки пока отложим, надо уже существующее хозяйство привести в порядок. А то на добыче угля и дров мы скоро ноги протянем. К вечеру началась метель — декабрь вступал в свои права.

 

3. Деревня на Ладожском озере. Зима-весна 859–860 годов

В полном соответствии с задуманным, мы сели за переписывание используемых нами материалов. Список получился внушительный — одно дерево многих сортов, отличающееся по влажности, пару листов заняло. А ведь рядом ещё и фанера, которая из шпона разнообразного состоит, да пропитки многообразные имеет. А про железо вообще молчу — сплошные вопросы.

За первый эталон приняли линейку, что перенеслась со мной, листки бумаги в клеточку из записной книги из будущего — так будем длину определять. Время — при помощи часов наручных зафиксируем, температуру — привычными нам термометрами определим, которые проградуируем от нуля до ста градусов Цельсия при помощи льда и кипящей дистиллированной воды. Массу уже по-другому считать придётся, более сложным способом. Надо создать весы, литровую ёмкость, и найти чугунную чушку, которая будет равно по массе кубическому дециметру дистиллированной воды.

Это все — первая итерация. А потом будет вторая — создание эталонов из местного материала. Нужны часы, хотя бы песочные или водяные, которыми можно секунды и минуты определять, на механические я пока не рассчитывал — опыт эксплуатации самодельных ходиков на лодке не позволял надеяться на нужную точность. Необходимо создать гирьки, которыми мы сможем хотя бы десятки и сотни грамм отмерять. Для измерения температуры придётся заняться разделением круга на триста шестьдесят градусов. А вот с длиной придётся повозиться — нужны не только линейки, но и штангенциркуль. Чтобы до миллиметров и их долей, если нам сильно повезёт, дойти.

И с этими всеми приборами, которые пройдут не одну проверку и переделку, будем уже изучать материалы. Потом оптимизируем процессы технологические — опишем более точно качество и количество компонентов при плавке железа, по плотности раствора начнём судить о том, когда можно выпаривать поташ, температуры на пиролизе попробуем точнее указывать, и многое другое.

Весь месяц мы, собственно, только этим и занимались. Неделю убили на стандартные образцы из местного сырья, что-то получилось. Насколько они похожи на мои метры и килограммы из будущего — покажет время. Ну вот как скорость света посчитаем да продолжительность суток с точностью до миллисекунды — так сразу и поймём, насколько угадали с эталоном длинны. С ним мороки много было, приходилось температурное расширение чугуна учитывать, из него полосу десяти сантиметровую отлили. Транспортиры и линейки из металла — это был базовый набор инструментов. Когда сделали их, у моих родичей начался ад.

Каждый Игнатьев без скидки на возраст, постоянно заполнял таблицы. Опорой нам были только транспортир, линейка, куча треугольников. Мы занимались тригонометрией. Единственный полностью независимый эталон, который у нас был — это таблица синусов. Их значения для я помнил, посчитал вручную корни для тридцати, сорока пяти и шестидесяти градусов, и заставил народ искать линейками длины сторон соответствующих треугольников, коих была масса разного размера. Потом сравнение результатов полученных с необходимыми, переделка инструмента, правка эталона длины, и всё заново. Потом уже и остальных засадил погрешности считать, пусть потренируются. Новая грандиозная таблица заполняется, куча расчётов, правка эталонов, рисование новых треугольников — и опять по новой. Такое повторялось до тех пор, пока отклонения в измерениях не стали статистическими, равномерно распределенными вокруг нужного значения.

Потом принялись за массу — мороки не меньше, опять измерения и расчёты, с постоянным удлинением рычагов высов. И термометр, и водяные капельные часы — всё это требовало кропотливой, нудной, долгой работы. Ведь это только кажется, что измерения — это просто. Вот знаю я, что литр дистиллированной воды весит килограмм. И эта фраза содержит три сложных технических задачи. Первая — найти литр, то есть кубический дециметр. Добыть дистиллировать воду, это два, и сделать весы, это три. И все их мы решали параллельно.

Пока родственники мучились с температурой и массой, я сооружал штангенциркуль. Идея проста, как все гениальное, на бумаге её описать несложно. Надо сделать линейку с подвижным элементом, на который нанести шкалу, которая будет иметь такую градацию делений, по которой можно определить по совпадению меток десятые доли миллиметра. Процесс начался с разработки матаппарата, я вывел формулу для шага деления этой шкалы. Вроде получилось — теоретически можно было измерять десятые доли миллиметра. Теорию следовало превратить в практику.

Та превратилась в непрерывную погоню за родственниками и зависимыми гражданами с самодельными ножницами. Страдали также кролики, телята, ягнята, даже перья птиц — я стриг всех. По чуть-чуть, но взял у каждого «источника». Микроскопические волоски я укладывал вдоль пластинки, на которой испытывали штангенциркуль, и считал ихколичество. Они у всех разные, толщина от начала до конца тоже может меняться, считал их под фотоаппаратом. Народ меня боялся, сидишь спокойно отвар пьёшь на кухне с утра, а тут вбегает глава государства с красными глазами и безумным выражением лица, и давай патлы рвать у всех, до кого дотянутся может. Я бы тоже испугался. И если родственникам я хоть пытался объяснить, для чего все это, зависимые граждане искренне считали, что я колдовать с их волосами буду. Поэтому прятались от меня, где только можно, и жаловались моей супруге, что даже в рабах будучи, они на такое не подписывались. Но потом я набрал таки нужные мне волосики, Машка постаралась.

Пришла с семейством по глубокому снегу просить всяких вкусняшек. Уже вчетвером лоси пришли, маленькая лосиха пока нас не знала и боялась. Я на радостях бросился обниматься, а сам из-за пазухи тянул ножницы, уж больно борода у Васьки свисала заманчиво. Правда, лоси не совсем поняли, что я с ними сделал, но за морковку и кусочек соли дали себя чуть» забрить». Потом опять убежали в лес, но и то радость, я их полгода, почитай, не видел. В процесс отработки штангенциркуля таким образом включились все, живность и люди. Я собирал из шерстинок-волосинок длинные полоски. Считал их, измерял штангенциркулем, переделывал его, и все начиналось сначала. А родные все пахали на эталон температуры и массы.

Только они закончили, довели опять всё до статистичекой, а не инструментальной погрешности, как я уже штангенциркулем замерял все элементы весов, и запустил процесс по-новой. Стоны Буревоя и барышень слышали, наверно, даже в Новгороде. На все эти мучения Игнатьевых, изнуряющих себя непонятным шаманством вечерами, наблюдали наши зависимые граждане, которые уже все перешли на новый уровень вольности и проводили много времени в общем доме с нами, за играми.

Это случилось к концу декабря, нареканий по работам у ребят не было, по поведению — тоже. Да и счёт до десяти и написание имени, как и чтение некоторых слов, они уже освоили. Повторили торжественную церемонию, теперь все пленные ходят со знаками отличия, в которых над красуется цифра «2». В актовом зале им у нас понравилось, игр много, да и просто за жизнь поговорить можно. Особенно Юрка с Ладой радовались, наконец-то есть время побытьвместе. Правда, радость Лады была опечалена соперничеством между молодым корелом и Кукшей. Пасынок, правда, посмеивался над этим в основном, Юрец же ходил петухом, и пытался его задирать. Кукша не растерялся, достал шашки, драться бы я им все равно не позволил, объяснил правила и пригласил соперникана поединок.

Юрка после этого ходил мрачный, ещё бы. Хотел покрасоваться, а продул пятнадцать раз подряд. Застал его потом как-то после отбоя, они с Толиком играли, оттачивали мастерство. В воскресенье шашечный турнир продолжился, опять в сухую, правда, времени на такое в этот раз больше ушло, затянуласьигра. Потом — первая победа, потом — ещё, ещё, ещё! Азарт охватил бывшего рыбака, он уже почти свёл одну игру в ничью по количеству партий. Остыл, кода я ему сказал, что в процессе игры он вечером даже с Ладой не посидел на лавочке, как он это обычно делал, увлёкся. Девушка его по этому поводу обиделась на всех — на меня, который игру придумал, на Кукшу, который Юрку провоцирует, на суженного своего, потому что ондурак. Так вот Зоряне и заявила, мол, голубя моего сизокрылого, стерлядь мою быструю, завлекли, демоны, и не хочет знаться теперь он с Ладой своей. И заплакала. Успокаивали всем селом, даже внушение лёгкое Юрке сделали. Тот ходил, извинялся, начал делить время на игры и прочее. Ну и соперничество двух юношей перешло в другую фазу, подружились они с Кукшей за игрой. Дети ещё, что ужтут поделаешь.

Двадцать девятого декабря с утра я встал, и волевым решением объявил четыре дня выходных. Народ не понял, хотя в принципе идею поддерживал — на меня было страшно смотреть, я зомби уже напоминал с этими всеми измерительными «радостями». Пошёл в лес, выкопал небольшую ёлочку, посадил девчонок резать снежинки из сложенных листов бумаги. Супругу заставил делать леденцы, и заворачивать их в цветные мешочки. Дед был озадачен созданием деревянных и стеклянных игрушек. Их выдували довольно толстыми, намазывали сверху рыбийклей и макали в разбитое в пыль стекло. Получалось нарядно. Я пару раз обмолвился про Новый год, народ не понял, потом без меня уже провели совещание, пошептались и бросились с удвоенной силой на помощь. Может, пожалели дурня, может ещё что, я даже об этом не задумывался. Потратил почти ночь на написание книжек — подарки готовил. Там по три сказки коротеньких — «Снегурочка», «Три поросёнка», «Семеро козлят». Прошил стопки исписаннойбумаги мелкими скрепками, как тетради в моем детстве — получились тонкие книжки. На обложке кистью написал название книги «Сказки». Упаковал всё это в мешок, да покрасил его краской, максимально похожей на красную, была у нас такая. Ну потом уже иткани набрал, сделал халат, куделью выбеленной отделал низ у его, бороду соорудилбелую, длинную, шапку, посох. Приготовился, одним словом. Народ тем временем собирал праздничный стол, не совсем понимая, зачем. Да, ещё собрал паспорта у зависимых, для них у меня тоже подарок есть.

В ночь на первое января усадил всех за стол, ёлку нарядили прямо в общем зале, его мы всё чаще актовым называли с моей подачи. Тесно уже нам тут, конечно, но пока пойдёт. Толкнул речь:

— Все вы знаете, а кто не знает, то слушайте. У меня на родине, — зависимые про моё появление знали в самых общих чертах, без подробностей, — есть такой праздник — Новый год.

— И у нас есть, весной, — парировал дед.

— Ага, когда весна уже в свои права вступает. А у нас его сегодня празднуют, в ночь на первое января. Январь — это месяц такой, — это зависимым, они ещё не сильно ориентируются в нашем календаре, — неделю назад, 22 декабря начались самые длинные ночи за весь год, а вот сегодня они вроде как заканчиваются, и день будет чуточку больше, если я правильно помню. У нас именно это считали Новым годом. Ну и зима, делать особо нечего — почему бы не попраздновать?

Народ одобрительно загудел.

— Первый тост предлагаю поднять за прошедший год. Сложный был год, однако интересный. Именно в это время появилось наше пусть маленькое, но своё государство, мы победили старинных наших врагов — данов. Мы построили крепость…

— Две, — поправил меня Буревой, — да ещё и урожай неплохой собрали.

— Животиной обзавелись да лодку справную сделали, — это Кукша.

— Да много чего сделали, посуду вот, — это Зоряна ткнула пальцем в наши покрытые разноцветной эмалью глиняные тарелки.

— И что — всё сами? — это Юрка подал голос.

— Ага. Если не мы — то кто? — это подключился Обеслав.

— Машка маленькую родила, Малькай мы её зовём — подала голос Смеяна.

— Поля новые сделали, брёвен про запас нарубили, — констатировала Леда.

— И ткань! Ткань какая получаться стала! Любо дорого смотреть! — Агна всплеснула руками, остальные Игнатьевы тоже начали короткими выкриками описывать наши достижения.

— Вот видите, сколько всего за год, с прошлой зимы случилось у нас. А когда ещё итоги подводить, как не зимой? — я закруглил отчёт своих родственников, — Но самое главное — появились у нас новые граждане. Пусть пока зависимые, но мы всенадеемся — я подчёркиваю, все мы надеемся — что скоро они станут нам добрыми друзьями и соратниками, коллегами и вольными гражданами. Поэтом давайте выпьем и проводим старый год, хороший он был.

Все выпили, поели, начали вспоминать события, случившиеся с прошлой зимы. Ещё пара тостов за уходящий год, и вот почти наступило двенадцать часов ночи. Я встал:

— Послушайте! Сейчас, через минуту буквально, начнётся новый год. Номер его по ромейскому календарю восемьсот шестидесятый, високосный. Я вам потом расскажу, что это такое. Так вот, я сейчас начну обратный отсчёт до наступления Нового года, а вы за это время загадайте себе самые заветные желания, чтобы в наступающем году все они сбылись. Не в слух, Юра, а про себя. Итак! Двенадцать… Одиннадцать… Десять… Девять… Восемь… Семь… Шесть… Пять… Четыре… Три… Два… Один… Ура!!! С Новым Годом! С Новым Счастьем!

Народ радости моей пока не разделял, праздник всё-таки новый. Вяло поддержали моё «Ура!», чокнулись, и собирались ужеидти спать. А что ещё делать? Я попросил задержаться, вышел впредбанники стал облачаться в свой наряд. Краем уха слушал разговоры сограждан:

— Чего он вдруг удумал? Раньше по зиме такого не делали, — Зоряна беспокоилась.

— Так и дел таких раньше по зиме не делали. Он-то с линейками своими этими возится, да так, чтобы на тысячу лет вперёд дело то измерительное без изменений осталось! Он говорил, что если сейчас все правильно сделаем — потомки нам не только спасибо скажут, но в ножки кланяться каждый раз будут, как вспомнят, — дед просвещал народ о происходящем в нашей лаборатории.

— А то он знает, что там потомки нам скажут, — это Юра.

— Знает, — отрезал Кукша, — ты человек новый, не привык ещё. Знает Сергей, знает. И за что потомки проклянут нас, и за что — не забудут вовек. Привыкнешь, Сергей много что непонятное делает, но все потом на пользу идёт. Тут все непривычноеот него.

— Это точно, — подал голос Толик, — один туалет этот ваш, тёплый. Да за такое надо идола ему ставить надо.

Все засмеялись, вспоминая мучения Толика с диареей.

Я нарядился и вошёл в помещение с мешком, стукнул посохом по полу.

— О-хо-хо! Это я, дедушка Мороз. Пришёл посмотреть, как вы тут празднуете Новый год! Ёлку, смотрю, нарядили…

Немая сцена. Родственники и зависимые замерли, разглядывая меня. Реакция не заставила себя ждать. Народ рванул по всемщелям, как те тараканы на кухне при включении света. Дед за амулет схватился, корелы под стол забились, Кушка за кочергой тянется. Дурдом, ей-Богу. Задрал бороду:

— Граждане! Вы чего?

Народ остановился, повернулся ко мне. Присмотрелись, осознали, кто перед ними — и потянулись за всем, что не приколочено. Вспоминая свои первые учения, ярешил ретироваться. Почти успел…

— А-а-а! Да что ж вы творите! Гады! Я же поздравить вас с Новым годом пришёл!

Зависимые с крыльца наблюдали замечательную картину. Главу их государства гоняли родичи всем, что под руку попадётся, даже снежки в меня полетели. Я убегал по всей крепости, забавно задирая ноги, в халате было очень неудобно. Наконец, народ выдохся и подмёрз, выбежали-то прямо в том, в чем за столом сидели. Я опасался подойти поближе и орал издалека:

— Это традиция такая! Дед Мороз на Новый год приходит, да подарки под ёлку кладёт, если её нарядить правильно! Да ещё Снегурочку с собой приводит! Сюрприз вам хотел сделать!

— Ага, удался сюрприз, — дед тяжело вздыхал, присел на табуретку, которой меня гонял, — и подарки тоже хороши. Деда Мороза в дом привёл! Нарядился он, «Новый год, Новый год!»… Эх, страху с тобой натерпишься…

— Чего не так-то? — я подошёл к деду, он, вроде, уже успокоился.

Пока шли к дому, Буревой рассказал мне, в чем проблема. Здесь Дед Мороз — это не добрый дедушка, который детям подарки приносит, а суровый, мощный старик, который убивает каждый год землю, все живое на ней, заставляет людей прятаться по домам. Его и задобрить нельзя, он даже не бог, вроде Перуна, а сила природная, натуральная, встроенная в мир. Такому сопротивляться бесполезно — зайдёт в дом, выморозит всё, и поминай как звали. А тут я нарисовался, со своим «О-хо-хо!», да ещё и ночью. Уже в доме, пока я снимал с себя облачение, дед разъяснил, почему народ так помогать стал мне в подготовке Нового года, да ещё и мало интересовался происходящим.

Оказывается, они наблюдали за моими мучениями, думали, что ничего не получается. Ещё бы, по триста раз одно и тоже мерить, записывать, да потом переделывать. А когда я начал к празднику готовиться, родичи догадались, что я таки решил бросить заниматься ерундой, и хочу попросить помощи у богов. В этом вопросе с высшими силами дело непонятное, кто у них отвечает за измерительную технику — неясно. Поэтому народ молча готовил ритуал ещё одному богу, незнакомому. Резали снежинки, делали игрушки, ёлку украшали, и даже перешёптывались на момент того, что надо бы пару кроликов в жертву принести, чтобы помочь мне, значит, со штангенциркулем. Причём убивать их собирались прямо под ёлкой, в полночь. Они так поняли, что именно для этого я их держал до середины ночи и спать не отпускал.

И вот сложите картину в голове у древнего человека. Готовит Серега ритуал непонятный, странный и сложный, одни шарики стеклянные чего стоят! Обращается, значит, к силам потусторонним. А в полночь заявляется Дед Мороз! Хорошо, конечно, что Серега помощи дождался, но не такой же! Вот и сдристнул народ, чтобы не околеть, когда я в дом завалился. Вот и гоняли меня, за страхи свои на мне отрываясь. Даже супруга беременная! Надо было разъяснить политику партии-то, а не сюрпризы делать!

Я опять взял слово, сидел в халате, без посоха, с мешком под ногами.

— Граждане! Простите, что напугал — но наш Дед Мороз добрый был, он лес укутывает на зиму, пока холода, чтобы деревья не помёрзли. Вон, как мы с Буревоем снег на поля возили, так и он. И внучка у него есть, Снегурочка.

— А родители её где?

— Так, Кукша, не умничай, об этом история умалчивает. Так вот, на Новый Год дети наряжают ёлку, зову Деда Мороза со Снегурочкой. Те приносят им подарки, за танцы да стихи их раздают. Вот я и решил за него поработать в этот раз. Взрослые-то чай тоже на подарки падкие, а Деда Мороза можно и не дозваться — занят он. Приходится пахать за него и за того парня… В смысле, за Снегурочку. Вот и мешок с подарками я вам принёс…

При этих словах народ оживился, началась раздача слонов. Первым делом одарил детей, по возрасту, потом взрослых. Неказистые книжечки со сказками народ только что не к груди прижимал. Зависимые тянулись тоже заглянуть в текст, и сидели грустные — не умеют они ещё читать так хорошо. Иподарков имне досталось. Исправил упущения — достал их паспорта:

— Вам я тоже презенты заготовил. Вы теперь все переходите на следующийуровень вольности, прямо с первого января. Это вам за труд ударный и поведение хорошее. С учёбой, правда, подтянуть придётся, но я думаю, вы справитесь. Так что частично это вам авансом, хоть и небольшим. Ну, то есть нагнать придётся по письму, счетам и законам, вот и получается что заранее я вас приподнимаю.

Раздал книжечки-паспорта, теперь корелы тоже сидели довольные. Не сказки, конечно, но тоже ничего. Особенно учитывая, что теперь они по два часа могут проводить в общем актовом зале (под присмотром), да половину дня в воскресенье. Было чему радоваться всем, и праздник разгорелся с новой силой. Мы с Буревоем наклюкались слегка, достали наши старые самострелы, и пошли пускать салют. Не московский, конечно, получился, но людям понравился, под пятьдесят стрел, обмотанных горящей паклей, выстреляли в ночное небо.

Проснулись поздно, поели, да пошли всем населением делать горку ледяную и в снежки играть. Снежные крепости ещёпоставили, две штуки, да ибесилисьвесь день на улице. Надо бы ещё коньков сделать, на них в заводи покататься, но это в другой раз. И так три дня провели в безделье да развлечениях. Народу понравилось, я тоже отвлёкся от своих измерительных забот.

После отдыха, да ещё и так сильно напоминающего мои времена, работа пошла с удвоенной силой. К штангенциркулю, который почти сделали к Новому году, добавился винтовоймикрометр и курвиметр. При помощи первого можно было уже практически сотыми долями миллиметра оперировать. Ну а курвиметр просто удобный был для некоторых видов измерений. Последним прибором стали водяные часы с винтовой заглушкой. Вода через неё капала в мерный цилиндр, по высоте жидкости можно было определять время. Причём как минуты, так и их доли, и часы — все регулировалось той самой заглушкой. Несколько положений её позволяли измерить время вплоть до суток.

На базе полученных приборов стали делать другие, производные от них. Датчики давления, вентиляторные измерители потока воздуха, воды, стенды для проверки отдельных параметров материалов — всё это занимало место в наших мастерских и обрастало невообразимой кучей бумаг, таблиц, книжек. Все рукописное, сшитое и пронумерованное, с деревянными обложками. С таким набором инструментов уже можно было заняться прикладными исследованиями. Это заняло остаток зимы, весну, и вообще, продолжалось непрерывно. Мы начали изучать окружающий нас мир с приборами в руках. Мерили плотность, ковкость различных сплавов, их пружинные свойства, нагрузку на разрыв, остаточные деформации, твёрдость по собственной шкале, температурные параметры. Кирпичи, дерево, глина, песок, тысячи вариантов смесей давали грандиозное количество данных. Особо к металлам подошли, к выплавке чугуна и железа.

Провели несколько плавок, используя разные составы шихты, меняя время на «пробулькивание» расплава, подавая разное количество воздуха, непрерывно фиксируя результаты и выливая промежуточные образцы для опытов. Их потом и ломали, грели, исследовали всеми доступными способами. Результат — новая куча таблиц с данными. Познакомил деда с новыми высшими силами — интерполяцией, экстраполяцией и исследованием графиков. Уловили некоторые закономерности между составами исходного сырья, технологией производства и производимым материалом. Провели новую плавку по полученным данным — успех! Мы получили железо практически с теми свойствами, на которое рассчитывали! Причём не по уже готовому «рецепту», а по рассчитанным графикам, нечто среднее от существующих материалов. Дед, все более скептически относящийся в такого рода трате времени, наконец, проникся идеей. А когда мы в индукционной печке, в тайне от корелов, сделали ещё несколько расплавов, добавляя различные перетёртые камешки из дедовой коллекции, да испытали их, получив один прямо таки великолепный образец стали — сомнения Буревоя окончательно улетучились. Да, дело полезное, хоть и заняло всю зиму.

— Сергей, — сказал мне дед одним утром, — весна пришла.

Я посмотрел за окно. Сугробы ещё лежали, но на календаре был уже март месяц.

— А мы с тобой все занимаемся твоими этими инструментами. И конца краю этого не видно. Дед прав. Один древесный уголь чего стоил. Мы попробовали шесть разных сортов из наиболее распространённых деревьев. Все они чуть-чуть, но отличались. Какой-то горел лучше, какой-то быстрее разгорался, другой давал больший жар. Я предложил смешивать их. Учитывая возможность различных пропорций, различных средних размеров кусков, количество вариантов могло быть бесконечно.

— А ты говорил, что если мы с тобой сделаем все твои измерения, то сможем создавать те вещи, которые хотим, а не те, которые выходят сами. Получается же наоборот — все смешиваем, все пробуем, а результата никакого. Не пора ли остановиться?

— Эх, Буревой, братик мой названный. Нет, не пора. И никогда остановиться не получится. Сам понимаешь. И время на это выделять постоянно придётся, и каждый раз проводить такие вот опыты. Но сейчас, с нашими знаниями теперь, мы реально горы свернуть можем!

— Как? И когда? Мы же только пишем. Пишем и пишем, пишем и пишем… Если это твой научный подход — то лучше как раньше делать, по-старинке, — дед вздохнул, — давай уже заканчивать.

— Хм, заканчивать, говоришь… А давай лучше мы с нашим научным подходом сделаем что-нибудь из того, что у нас уже есть, и сравним. Как тебе мысль?

— Ну давай, на пробу. Но если не получится — давай лучше камнем да кирпичом заниматься, все равно строиться хотели.

— Договорились. Делаем трактор, как и договаривались. Проект старый возьмём, но материалы — новые применим, и расчёты проведём. Сравним потом результат.

— Вот это дело, — такое Буревоя устраивало, он всё-таки больше экспериментатор, чем проектировщик, ему бы руками пощупать да поглядеть, — только это, надо что-то с зависимыми делать.

Ребята перешли на пятый уровень вольности, заслужили. Теперь они под присмотром могли сидеть до десяти вечера в общем зале, а в воскресенье — так вообще целый день. Мы даже разрешали на улице им время проводить, при условии наличия «конвоя». Конвой, правда, был номинальный, Обеслав, Кукша, Веселина или барышни. И непонятно, охраняли они их или вместе просто время проводили. Обеслав даже винтовку свою один раз оставил, за что поплатился «отработкой» — нечего оружие бросать где попало. Следующий уровень предполагал возможность их выпускать на работы за пределы крепости, правда, тоже с охраной. И вот тут была реальная проблема — нам могло тупо не хватить «конвоиров». А если их выпускать толпой — то один охранник бы точно не справился. Дилемма, как любил повторять Кукша.

— Закон нарушать мы не будем, — я медленно в голове проворачивал ситуацию, — но и делать что, не пойму. Надо совет собирать, да их потом поспрашивать, как они вообще к нам относятся и где себя видят.

— Поспрашивать — можно. А лучше — клятву с них взять, что не убегут.

— Взять-то мы можем, только по местным понятиям они рабы, и сбежать из такого состояния — милое дело. Следовательно, пойти против клятвы, данной их богам, они спокойно могут, нашим — тем более. Может не сработать.

— Надо их на Перуново поле отвести, да потом пляски со светом устроить, как с мурманами. Может, смиреннее будут, — предложил дед повторить уже удавшийся опыт нагнетания религиозной истерии.

— Да не надо, чтобы смиреннее, надо чтобы нам поверили да тут остались. Нам покорные без надобности — товарищи нужны в делах.

— Ну, я это и имел ввиду, — сказал дед, — смиреннее — спокойнее. Чтобы пока не рыпались, а там и сами не захотят.

Собрали совет родственников, у нас было несколько объявлений. Первое, мы переходили к практическому использованию накопленных знаний. Второе, достижение пленными нового уровня свободы, и что с этим делать. Первый вопрос не вызвал споров, все уже тоже хотели увидеть результат наших трудов. По второму было сложнее.

— А чего там думать? Закон поменять и все дела, — выдал Кукша.

— Ага, а потом ещё раз поменять, и ещё раз. И когда там у них воля выйдет? К пенсии? Ну, к старости? Ты бы верил таким людям, которые собственный закон нарушают, да ещё и меняют как Перун на душу положит? Вот и я бы не стал на таких полагаться. А мы от них доверия ждём, доверия и поддержки.

— Ты думаешь, убегут? — Зоря задумчиво поглаживала уже большой живот, — Вроде не совсем дурни, понимают, что бежать некуда.

— Неа, не понимают, думают, село рядом есть, — это Обеслав, — в их местах деревни чаще стояли, рассчитывают, что и тут так. Мне Толик рассказывал.

— А там вообще заводило кто? Есть кто-нибудь, кто идею побега поддерживает?

— Юра. Он в основном воду мутит. Говорит, что рыбаком станет, как отец, когда по нашему закону вольная ему выйдет. Да Ладу в жены возьмёт, — Кукша посмотрел на нас, — с этим, кстати, как быть?

— Ему восемнадцать в этом году, может по закону, — подал голос Влас.

— А Ладе — семнадцать, не может по Закону, — вступилась за подопечную Зоря, — хотя я так и не понимаю, зачем мы так написали.

— За здоровье переживаем, есть определённый период, когда детей лучше рожать, в моё время его определили как восемнадцать лет. Насколько верно это — не знаю. Но рисковать девчонками молодыми, которые погибнутьмогут, детей на свет являя, не хочется. Потерпят — хуже не будет. Как больше узнаем о родах да теле человеческом, может, и закон изменим.

Такая постановка вопроса малость удивила моих родичей, особенно — барышень. Но определённое здравое зерно в ограничении времени для родов всё-таки было. Поэтому в штыки никто не воспринял моё предложение. А вот попытаться определить реальное время готовности женщины к родам — захотели. Особенно после пары рассказов про гибель рожениц. Внесли вопросы женской физиологии в список важных, но не срочных дел, был у нас такой. Стали дальше про корелов думать.

— Значит, Юру надо как-то тут оставить, подманить чем-нибудь, — продолжил я, — так? Рыбаком, говорит, стать хочет, как отец. Желание, кстати, похвальное, и нам тоже нужное. А потому, друзья мои, сделаем мы так…

На следующий день в торжественной обстановке мы вручили новые значки и внесли изменение в паспорта нашим зависимым. Новый уровень — это уже серьёзно, дальше и работать больше надо будут, и учиться. Если честно, у нас не все взрослые формальным параметрам соответствовали, например, шестого уровня свободы для зависимых. Ибо учебники по физике я только-только делать начал, а она наравне с химией, биологией, природоведением входили в курс обучения для зависимых. Вместе всем учиться придётся.

После вручения Юра было намылился на выход, за пределы крепости. Но мы воспользовались лазейкой в законе, там ведь сказано могут с конвоем, но не сказано, что конвой по первому требованию их водить туда должен. Ребята чуть поскучнели, но я пообещал им завтра выход в «поля». Подопечных для первой вылазки распределили так, что у каждого был куратор и ещё один сопровождающий. В крепости оставались только Зоряна и совсем мелкие дети. Правда, опасности не было, мы все предполагали быть недалеко друг от друга.

С Буревоем устроили Юрке оговорённый заранее спектакль, на тему «научи нас, сирых и убогих, юноша грамотный, как правильно рыбу ловить, а то сами мы косорукие, пескарями да килькой побираемся». Корел надулся от важности, начал вещать про лодки, сети, повадки рыб. Эффект нужный был достигнут, дед пошёл к своему подопечному, Толику, а я с Юрой отправился в ткацкие мастерские, где сети были развешаны. Мы до этого их не во все ремесленные помещения не пускали, от греха подальше, они больше на улице работали да на подготовке сырья. Не то чтобы секреты берегли, скорее, за здоровье их переживали, а то сунут руку в кислоту или спиртом надышатся древесным — и поминай как звали.

Пацан с интересов осматривал непонятные громоздкие ткацкие машины, потом мы перешли к сетям.

— Такая большая сильно, её только пять лодок или больше тянут, если рыбы много идёт, — он с умным видом комментировал увиденное.

— Да у нас только одна и есть, — я «горестно» развёл руками, — пошли, покажу, расскажешь, как правильно делать.

— Ну так а зачем такую сеть делали? Глупо это, неправильно, — Юра отправился за мной с видом приглашённого эксперта.

Пафоса и понтов у него хватило только до момента выхода за пределы крепости. Там, на берегу заводи, стояли вытащенные на берег две лодки — наш тримаран и баркас. Вторую дановскую лодку, на которой Торир приходил в прошлом году, мурманы забрали с собой, на торге продать собирались. Тримаран корела не смутил, он на нём сюда ехал, а вот вид судна, которое я позиционировал как рыбацкое, ввёл в ступор. Баркас был толстый, громоздкий, явно не скоростной. Без мачты и мест для крепления вёсел. Юрец смотрел на него и ловил руками падающую челюсть.

— Чья лодка? Где люди? Где весла?

— Это наш баркас для ловли рыбы, на нём с сетью ходим, — я смахнул рукой нерастаявший снег с брезента, что прикрывал лодку.

— А на веслах кто? Парус где? Как на воду спускаете? — пацан плечом пробовал вес лодки, та даже не дрогнула от его усилий.

— Да трактором и спускаем, машиной той, пар из которой идёт. А ходим на таком же двигателе. Экипаж, ну, людей на лодке, — два человека.

— И зачем такая большая лодка, если вдвоём сеть крупную не вытянешь?

— Так мы не сами тянем, машина тянет, а мы только дрова подкладываем и управляем ей, — я наслаждался обламыванием понтов у малолетнего подростка, — чего там тянуть-то? Мы за раз всего по сорок-пятьдесят пудов достаём…

Все, сейчас его инфаркт хватит. Юрка смог выдавить только своё традиционное:

— Заливаешь?

— Не, не вру. Вот как вода встанет, хочу тебя с собой взять, за свежим уловом. Третьим будешь, нам поможешь да профессию обретёшь. Ну, дело освоишь. А там глядишь, и сам на ней ходить будешь…

Это и был наш коварный план — привлечь на свою сторону подростков обещаниями разных бонусов от жизни в Москве. Заманивали подростков по проявленным интересам. Роза шла места выбирать под аптекарский огород, Толик с дедом поля осматривали, Лада с Сати собиралис наших сельхозугодий крапиву после зимы на семена, по части ткачества, значит. Вера, которая больше к творчеству тянулась, с Веселиной была, та ей должна уши прожужжать на момент живописи, макетов, рисунков и прочего.

— Вот только ты же как свободу получишь, уйдёшь сразу, — я «горько» вздохнул, — да и досидишь ли до вольной-то той? Ты парень сильный, смелый, рванёшь в лес — и поминай как звали. Опять самому придётся в лодку эту лезть и за рыбой идти. Я, если честно, это дело не очень — по металлу больше…

— Это чего это я уйду вдруг? — взвился Юра, — Я пока никуда не собираюсь. Буду эти, прох-врес-нию брать, ну, делу учиться. Потом поглядим…

Я про себя улыбался, независимо от времени подростки одинаковы. Самое для них обидное что? Что как к взрослым не относятся. Они же всё сами хотят делать, самые умные во всём, шишки бьют, но свои. А пообещай некую свободу действий да дело серьёзное предложи — схватятся, не глядя на свои навыки, умений и знания. Просто чтобы показать всем, что взрослые они уже, и никто им не указ. Вот хотел пацан рыбаком стать, лодку свою завести. А ему бац, предлагают стать капитаном целого сейнера. Понятно, что думает он о том, что вероятность такого развития событий мала, до сих пор не до конца верит мне, по глазам вижу. Но шанс-то есть! Вон он стоит, брезентом накрытый! И не надо год себе снасть искать, готовую дадут, и идти никуда не надо — все прямо тут, на блюдце с голубой каёмкой лежит. Значит, подумает Юра, я на это надеюсь, надо дождаться, правду ли говорят. Благо, не долго осталось, весна уже начинала вступать в свои права. На пару месяцев он тут точно задержится, а дальше посмотрим.

— Пойдём под брезент, это ткань вот эта, непромокаемая. Да, да, непромокаемая, я тебе лодку внутри покажу, да надо будет план работ по выходу на рыбалку сделать. Поможешь? А то я ни ухо ни рылом, как тут что паклей заделывать, как смолой обрабатывать.

Врал, конечно, Кнут научил, но пацану приятно, а мне не жалко. По лодке ползали, пока не стемнело. Юрец ушёл в приятном возбуждении в свой дом-казарму, остальные подростки, вернувшиеся «с полей», тоже на перебой рассказывали про свои похождения в этот день. Только Вера с Веселиной уединились и макет деревни разглядывали в углу общего зала, не принимая участия в общем восторженном гомоне.

Решив на какое-то время вопрос с пленниками, занялись проектом трактора. На новых инструментах, да на ладно сделанном кульмане, рисовали с дедом узлы и агрегаты. Чертил в основном я, дед искал по нашим записям материал по заявляемым мной свойствам. Ну там сплавы, дерево и прочее. Опыт постройки тракторов дал о себе знать. Мы по сути перевели на новую ресурсную базу отработанный проект. От получившихся расчётов дед малость впал в экстаз. По металлу выигрыш в два-три раза, по массе — в полтора-два, мощность при тех же габаритах должна получиться довольно серьёзная. Правда, из-за возросших характеристик и расход топлива должен был серьёзно увеличиться. Поэтому доработали проект — на бумаге появились конденсатор для отработанного пара, герметичная закрытая ёмкость для запаса воды, снабжённая хитрым механизмом долива, и по одному дополнительному цилиндру возле каждого уже существующего. Машина будет двойного расширения. Котёл чуть поменяли, массу других доработок запланировали. А сам проект сделали так, чтобы новинки можно было добавлять по одной, для испытаний. Теперь дело за строительствомнового механизма.

Процесс технического творчества, правда, прервался из-за радостного события в моей жизни. Как раз на день рождение Владимира Ильича, у меня родился сын. Зоряна вечером стала плохо себя чувствовать, потом у неё отошли воды. Я сидел, как на иголках, дед меня успокаивал. Обошлось, к четырём утра раздался крик, первый крик нашего нового гражданина и моей кровинушки. Барышни помогли принять роды, закутали маленького в одеяло из крапивы и принесли мне сынишку. Тот уже сладко спал, намаялся при появлении на свет. Я бросился к супруге, та лежала с белым лицом, тоже устала. Взял у госсовета нашего себе недельку отпуска по семейным обстоятельствам, и провёл её с женой и сыном. Его Володькой назвали, в честь моего отца. Роды у супруги прошли тяжело, уже всё-таки не девочка, долго приходила в себя. Но на третий день зараза моя любимая ломанулась заниматься домашними делами. Еле уложил обратно, пусть отдыхает. Перенёс кульман в дом, там и занимался проектированием, не отходя от семьи. Дед наделал мелкому деревянных игрушек, люльку, Веселина с Верой сшили всяких зверушек, человечков, я делал погремушки, Володька ещё больше сплотил наш род. А у меня появилось заодно время подробнее проработать проект трактора. Мелкий спит или кричит, супруга под боком, я с кульманом посреди кухни — идиллия…

Новый паровик сделали на удивление быстро. В основном, опыт сказался, мелкие всякие хитрости мы постепенно открывали в работе. Ну вот, например, оказалось, что в пережжённую землю, или ту, в которой уже чугун пару раз застывал, металл льётся лучше. Вода, видать, выходила из неё, и другие соединения. Или взять сами желоба для отливки — форму чуть поменяли, подогреваемыми их сделали, и пузырей в чугуне почти не стало. Выход брака меньше, результат при тех же затратах — лучше. Много ещё таких мелочей, каждая из которых давала неплохой эффект в итоге. Единственное, что мы до сих пор не могли побороть — это хрупкость чугуна. На третий-пятый раз переплавки металлолома он вроде ничего получался, а непосредственно из руды — только на сковородки пускать.

Двигатель получился, лёгкий, удобный и мощный — дед в него просто влюбился. Сначала, как и планировали, стали проводить испытания на долговечность. Получилось, что новый агрегат при своевременной подаче топлива и воды может трудиться почти весь день. Неделю в режиме повышенной нагрузки его гоняли на лесопилке, практически без поломок машина отработала. Да и расход запчастей был ниже, сказались штангенциркули и микрометры, что при металлообработке использовали. Постепенно начали добавлять новинки.

Сначала установили новую систему смазки и поменяли поршни. Последние стали цельными, высокими, обрели металлические уплотнительные кольца, а деревянные, пропитанные дёгтем, элементы из них ушли. Своё место занял насос для подачи дегтярной смеси. В результате рабочее давление смогли повысить, мощность машины и КПД её — возросли.

Вторым этапом добавили комплект цилиндров для повторного использования пара. Чуть не половину машины, правда, доработать пришлось, но результат того стоил. Мощность стала ещё больше, размеры двигателя выросли, а вот расход топлива сильно упал. Ну и напоследок оснастили всё это хозяйство замкнутой системой подачи воды и конденсатором. Расход топлива рухнул, а я заработал подзатыльник от деда. Мол, чего раньше так не делали? В ответ Буревой тоже получил по шапке. Ткнул его носом в увесистую стопку бумаги с расчётами и свойствами материла, брат мой названный всё понял правильно. Да, новые инструменты и материалы сыграли свою роль, не зря мы всю зиму маялись.

Неделю гоняли двигатель на ресурсных испытаниях, всего-то пять мелких поломок было. После того, как убедились в правильности новых решений, устроили проверку на прочность. Максимально подняли давление в котле, в топку шло всё, включая скипидар. Паровик громко урчал, но ломаться отказывался. Наконец, нашли самое слабое место — новый бак с водой, через который проходили трубки конденсатора. У него вырвало систему долива. Получается, что мы добились «естественной» безопасности двигателя. В котёл у нас идёт теперь перегретая вода, я так понял. При этом повышена прочность элементов конструкции. А выход пара у нагревательной установки такой, что в случае критического повышения давления первым ломается ёмкость с перегретой водой, лишая двигатель рабочего тела. Я, если честно, на такое не рассчитывал, но бонус получился приятный. Следующие испытания нового механизма будут на поле. Трактор теперь станет полностью железным, лишь плашки деревянные останутся в роли грунтозацепов на колёсах. Если система себя хорошо покажет — станем менять остальные механизмы в деревне.

Юра тем временем готовил рыбацкий баркас к выходу на озеро. Сам смолил и забивал паклей щели, передавал новые знания нам. Их, правда, было совсем мало, но некоторые вещи были полезные. Мы сознательно в процесс практически не вмешивались, лишь помогали ему в некоторых отдельных моментах. Где словом, где — советом, а где и руками поработать пришлось. Юрка проникся нашим доверием к нему, и всё меньше вспоминал о том, что хотел уйти на вольные хлеба. Ну так того и добивались! Остальные корелы тоже постепенно находили своё место в нашем обществе, кто в мастерских, кто на поле, кто в части лекарских и домашних дел. Политика разделения по разным работам невольников, с подспудной минимизацией их взаимного общения, которую проводили с моей подачи, принесла плоды. Пленные теперь не старались всегда держаться вместе, а всё больше находили родственные души среди Игнатьевых. Роза спелась со Смеяной, Лада с Веселиной проводила много времени, а Сати и Вера тянулись к Агне и Леде, воспринимая их скорее как тётушек. Толик нашёл себя в компании Олеся и Обеслава, ну а Юрка стал лепшим корешем для Кукши.

До начала полевого сезона трудились над новыми машинами. Заменили агрегаты на производстве, в горячем цеху, подготовили двигатель для сейнера. Старые поделки уходили в металлолом, который шёл на выделку новых машин. Лишь самый наш первый трактор трогать не стали. Он нам дорог как память, поставлю его потом в гараже на вечное хранение. К началу полевых работ всю тягу в деревне мы поменяли на двигатели второго поколения — экономичнее, долговечнее, легче и прочнее. А вот мощность подбирали уже индивидуально, играя количеством цилиндров, их размерами, котлами. Дрова, что раньше уходили в топки паровиков, словно в чёрную дыру, стали даже накапливаться. Ну а замкнутая система подачи воды позволила отказаться от затрат ресурсов на перевозку живительной влаги от озера и накопления её в огромных бочках, убрать непрерывный процесс подготовки рабочего тела путём его чистки и выпаривания.

Началась посевная. Пока мы с дедом меняли тягу, остальные жители, включая корелов, сделали массу рассады и подготовили семена. Пленным работать в теплом помещении, с кучей всяких мелких нужных железных инструментов, накопленных за эти годы, понравилось. Знай себе, пересаживай тонюсенькие стебли да перебирай семена. Разве что барышни мои периодически беззлобно бурчали, мол, Серега дурью мается, вместо того чтобы сделать нормальную большую стеклянную теплицу. Этими разговорами Игнатьевы повергали в шок подростков, особенно когда показали, что значит в их понимании нормальная. Ибо родичи мои рассчитывали на отапливаемый барак, метров сто в длину, целиком крытый стеклом. Ну да, развратил своих родных новыми возможностями и своими рассказами из будущего. Однако пока сырье, что запасли ещё с мурманами, большей частью лежало на складах и ждало переработки. Я хотел переоснастить производство, и только после этого пускать его в дело, с учётом новых знаний и измерительных приборов. Для этого нужно было время, которое мы выгадывали, переводя хозяйство на более экономичные машины. Меньшее потребление дров, отсутствие необходимости в большом количестве воды — по расчётам, скоро мы высвободим значительный людской ресурс. А с новыми станками я надеялся получить новое качество наших поделок. Например, то же стекло, полностью прозрачное, будем делать на новом оборудовании. Да и пиролизный цех надо бы побольше, и лесопилку попробовать на циркулярные пилы перевести. Задумок много…

Буревой вышел в поле на новом тракторе, на подмогу ему подготовили старые машины. И зря мы это сделали, как оказалось. На новом агрегате дед за несколько дней вспахал все поля, и жадно осматривал окрестности на момент «чего б ещё взрыхлить». Так что народ на старых тракторах в основном дрова заготавливал на вновь организованном лесоповале. Причём делали их про запас, вывозить сырьё будет плотами при помощи парового рыбацкого сейнера, что уже практически готов к эксплуатации. Капитаном обновлённого судна должен стать Юра.

Первый же выход его на пароходе ещё долго будет поводом для баек и шуток. Вышли на озеро втроём — я, Юрка, Обеслав. Когда стягивали через блоки трактором сейнер на воду, он промолчал. Когда мы задом (!) вышли из заводи, паренёкещё держался. Но когда поддали паруи пошли с грандиозной скоростью, километров три-пять в час, по воде, юный корел не вытерпел. На коленочках, подальше от шумящей машины, вцепившись в борт Юрка пялился на воду, на нас, на дым, выходящий из трубы, шептал что-то вроде молитвы. Пока я с мурманами вёз подростков в деревню, они ничего не видели и плохо понимали происходящее. Народу куча, а что там шумит — непонятно. Когда ему Обеслав рассказывал про наш способ рыбной ловли — он тоже пропускал мимо ушей, мол, мало что говорят там люди эти непонятные. Даже к тракторам, что со скоростью пешехода двигались по деревне, он привык. А вот когда дрожание палубы своими ногами ощутил, когда лодка понеслась, по местным меркам, за горизонт, да ещё и под управлением Обеслава, Юрка через себя пропустил все шумы и вибрации. Ему стало страшно. Паруса нет, вёсел тоже, три человека на огромном, для такого количества людей, баркасе уходили вдаль от берега. Юрка сел внутрь лодки, боясь показать нос наружу.

Но вот мы таки нашли небольшой косяк и Обеслав сориентировал лодку нужным образом. Я сбросил сеть, и машина медленно двинулась против движения рыбы. Когда троса, удерживающий сеть, натянулся, как струна, Обеслав передал крутящий момент на вал отбора мощности. Крутнулся барабан, сеть начала выходить из воды, ещё и ещё…И серебряная река потекла через ноги, захлёстывая нашего пришлого горе-рыбака. Юрец нашёл в себе силы встать. Встать, и поучаствовать в процессе укладки улова внутрь лодки. Глаза его были наполнены уже не страхом, а ликованием. Рыба для его рода и племени была в всем. На неё и зерно меняли, и железо, и скотину. А если у тебя эта рыба потоком в лодку идёт? А если ты практически ногами по ней ходишь, ещё не сонной, бойкой и скользкой?

Пока вынимали трал, я одним глазом наблюдал за Юркой. У того прямо на лбу читались мысли. Причём разные — от сбросить нас за борт и уплыть на этой чудо-лодке до принесения жертв Озерному Хозяину, который его в это место направил. И если вторая мысль меня вполне устраивала, то от первой надо избавляться. После вытаскивания сети я шепнул Обеславу:

— Глуши мотор, только тихо…

Гул прекратился, нагруженная лодка закачалась на волнах.

— Ну все, приплыли. Поломка, Юрка. Мотор, что лодку тащил, сломался. А до берега ещё плыть и плыть…

Пацан перепугался, причём сильно. Кинулся к борту, глянул на воду, потом по привычке поискал глазами весла, не нашёл их и сник.

— Вплавь можно доплыть, если сил хватит, — я ему подсказал решение, — только тогда лодку придётся бросить. Видишь, какая она капризная! Чуть что не так, если без знаний к делу подошёл, сиди, баклуши бей.

— А она сама не выздоровеет, мотора ваша эта?

— Не, там человек нужен с навыками хитрыми. Запчасти, опять же. Обеслав! Что там у нас, получится отремонтировать?

— Да тут клапан поменять надо! — племянник мне подыгрывал как умел.

— Ну так меняй, есть же запасные?

— Да я не знаю, смогу ли? А то вдруг ещё хуже сделаю…

— Учись, родной, учись, а то когда на море пойдём — кто тебе помогать будет? Или в земли заокеанские. Ну, океан — огромное море, тысячи морей вместе, за ним тоже земля есть…

— Океан… А мы о таком не знали, — Юрка с тоской посмотрел на меня, — а если не сможем поплыть, что, действительно бросать придётся?

— А что? Лодку-то ты забраковал, сказал, на таких вы не ловили, неправильно значит это.

— Ну… я не то имел ввиду, большая она у вас, думал — народу много надо, — Юра огорчённо развёл руками, — а мы втроём справились… Улов жалко, добрый получился… Да и лодка такая ладная…

— Да какой там добрый улов! — Обеслав вылез из двигателя, протирая руки тряпкой машинным от смазки, — так, баловство одно. Вот помню…

Дальше пошли рыбацкие байки. Как, чего, сколько, Юрец только кивал, разинув рот, и в разговор не вмешивался. Понятно, что бред несли, вешая лапшу на уши корелу о размерах отдельных рыбин и объёме улова. Я его подначил, мол, ты же всю жизнь рыбаком быть хотел, неужто и похвастаться нечем? Тот махнул рукой, и уставился на озеро, процедил шёпотом:

— Была бы у меня такая лодка…

— Была бы такая лодка — погиб бы. Причём в первый же выход, это тебе не на бревне долблённом да струганном плавать. Тут ум нужен, знания, товарищи, которые тебе запчасти сделают и машину к походу подготовят, — я кивнул Обеславу, мол, заводи, — видишь как оно получается. Если ты один или просто с семьёй только своей рыбу тянешь — так и будешь побираться да требы Хозяину Озерному класть, чтобы улов послал большой. А если все, как пальцы на руке, в кулак соберутся, то и лодку знатную сделают, и рыбы наловят, на всех, и ещё много чего смогут. Главное — не в одиночку, главное — с товарищами своими держаться крепко, да не предавать их. Понял?

— Понял, — серьёзно кивнул пацан, и машина загудела, пошёл пар из трубы.

— Понял — это хорошо. Мы тут, как ты заметил, вообще много думаем. Вот и ты поразмысли на досуге, где твои товарищи настоящие да как для них жизнь лучше сделать… Обеслав! Что там на компасе? Правь к берегу…

Домой вернулись затемно, Володька у меня дома уже посапывал. Поцеловал жену, облился водой, да давай её допрашивать, как там остальные наши зависимые.

— Притёрлись ребята. Буревой уже поля вспахал, зерно высеял. Теперь овощи сажатьнадо и прочее, вроде конопли с крапивой. Толик деду сильно помогает, по его словам. Девочки с нами весь день, то с Вовкой играли, я просила, то рассадой занимались да семенами. Удивляются всему, как дети малые. У них же с железом туго, а тут даже ящики под рассаду гвоздями сколочены, да ещё и тепло. Когда теплицу нормальную сделаешь? Плёнка порвалась уже местами.

— Сделаю, родная моя, обязательно сделаю! Настоящая теплица будет! Весь год свежими овощами питаться станем!

— Сказочник! Как есть сказочник! — пожурила меня Зоря.

— Эх-х-х, — я схватил супругу, та только пискнула, повалил на кровать, — а вот веришь, у нас так и делали. Всю зиму огурцы, грибы да помидоры с капустой. Да ещё и лимоны, да ещё и розы, да ещё и… Эх, и мы так сделаем, заживём! Веришь мне?

Зоряна погладила мне щеку, поцеловала, и сказала:

— Верю, во всем верю. Будут у нас и огурцы круглый год, и помидоры. Да только вот уже мы зажили так, как и не мечталось мне. Спасибо тебе, за все… — жена потянула меня под одеяло.

Дальнейшее было уже не для чужих глаз и ушей.

До конца весны мы успели всё посадить, удивили ребят не раз. Траву — сажаем, крапиву — сажаем, овощи странные — тоже в землю. Роза прикипела к своему аптекарскому огороду, с ней там Смеяна постоянно крутилась. Толик пару раз успел прокатиться на тракторе, да ещё и перевернуться. Думал — бить будем, а мы только за него переживали, не убился ли? Все обошлось, вместе с ним и посмеялись над тем, как он рыбкой в кусты с заваливающегося трактора сиганул. Вера с Веселиной и Кукшей ходили бить гусей, решили доверить временно оружие самой безобидной и тихой, посмотреть на реакцию. У нас появилась копия Веселины — из старого нашего арбалета гуся подбить не каждый сумеет, а девочка — смогла. Снайпер, талант. Интересно, все, у кого рисовать хорошо получается стреляют хорошо? Глазомер развит, что ли? Лада ворвалась в ткачество, особенно когда на станке работать научилась и выход готовой продукции узрела. Сати больше Вовку нянчила, добрая она очень и детей любит, мы ей шитья всякого надавали, пусть игрушки шьёт младенцу. Она тоже удивлялась иголкам ровным да ниткам крепким.

Больше всех порадовал Юра, пришёл ко мне по утру, дождался, пока все уйдут, да и давай лбом об пол биться.

— Прости меня, Сергей, если не верил я тебе раньше. Теперь вижу, что не врал ты, — пафосно и смешно звучала речь подростка, но он говорил серьёзно, как мог, — да прошу тебя, если разрешишь, у вас тут учиться крепко да помогать вам во всём, чтобы ума-разума набраться. Позволишь ли? Я рабом и дальше готов…

— Не раб ты. Зависимый — так то потому, что пользы пока от тебя было мало, а так — не раб, и слово то забудь. Мы все сделаем по Закону, и если ты читал его?…

Юрка кивнул, Законы он штудировал часто, чтения навык отрабатывал, а других книг почти не было.

— Так вот, обратил ты наверное внимание, что разницы у нас по Закону нет никакой, между нами и вами, разве что в нашей жизни вы пока соображаете плохо, вот и держат вас строго, чтобы не убились и не покалечились, для вашей же пользы. И теперь ты сам ко мне пришёл, чего мы собственно и ждали все.

У Юрки вытянулось лицо, я усмехнулся:

— Ты правда думал, что мы себя так ведём из злобы какой или чтобы рабов своих не упустить? Да ты просто подумай, теперь-то в курсе поди, что нам лучше было — вас охранять, людей на это каждую ночь отправлять, или самим жить? Без пленников? Неужто считаешь, что те работы, на которые мы вас поставили, мы бы сами трактором да механизмами своими не сделали? Наивный! То для вас делали, чтобы ты вот так пришёл сюда когда осознаешь, жизнь когда другую узнаешь, да решение сам примешь. Так что — добро пожаловать на следующий уровень вольности! Вот теперь ты товарищ нам, и сейчас тебя к клятве можно подводить. Молодец!

Я крепко пожал Юре руку, пришлось ладонь корела самому взять — тот жеста не знал такого. Так и стоял парнишка с очумевшим видом, тряс конечностью. Самое главное мы с пленными сделали — авторитета их, Юрку, на свою сторону переманили. Я по глазам его видел, что не затаил он ничего худого, не умеет ещё онврать профессионально. Теперь и остальные подтянутся, тем более что следующий уровень вольности все уже заслужили. Дальше дело за мной — книжки делать да уроки вести, пусть образовываются.

Но это — по осени, а сейчас всё-таки День Защиты детей. А значит, праздник у детей, даже у таких великовозрастных.

 

4. Деревня на Ладожском озере. Лето-осень 860 года

Постепенно к присяге-клятве привели всех пленных. Новый уровень предполагал относительную свободу действий, поэтому и потребовалось обратиться к высшим силам, чтобы связать их обещания мистическими узами. Все делали по воскресеньям, в торжественной обстановке. Начали с Юрки, привели его на Перуново поле, рассказали что это за идолы и почему они так важны для нас. Там и принёс он присягу-клятву, предками клялся, Перуном, Сварогом и Озерным Хозяином, его богом главным. Мы вручили парнишке обновлённые значки, сделали необходимые отметки в паспортах.

Идолы наши смотрелись внушительно. И красиво — девушки разбили палисадники вокруг, дед сделал небольшой постоянный стол для подношений и таких вот торжественных церемоний. После обряда перехода Юрки на следующий уровень, пленные ходили, читали надписи на памятных табличках. Прониклись сутью написанного:

— А нашим родичам даже никто столбик не поставил, — чуть не заплакала Лада, — горько им там, без нас будет, без памяти нашей…

— Хм, тоже верно. Ладно, Кузнечикова, ты не горюй, придумаем что-нибудь, — я кивнул деду, приобнял супругу, которая несла Вовку, и мы пошли на праздничный ужин.

После ужина уже с Веселиной наедине продумали как и что сделать, деда подключили, для решения вопросов мистических Потом пленных незаметно поспрашивали, выясняли некоторые непонятные моменты. В итоге, к моменту моего и Перунового Дня Рождения, пленные застали на поле нечто новое. Впритык к идолам Перуна и Сварога, лицом на запад стоялновый дубовый столб. На нём был изображён суровый старик с длинной бородой, который правил лодку. В ногах у него плескалась рыба, а из-за плеча выглядывал острога, очень похожая на трезубец. Такая себе карикатура на Посейдона у Буревоя получилась. И табличка своя имелась, на которой было небольшое сообщение о набеге данов на деревню корелов, описание событий пленения наших подростков, их вызволения, смерти разорителей рыбацкого посёлка, которую организовали Игнатьевы и мурманы. В конце, традиционно уже, был призыв к живым не забывать памяти павших. Я прокомментировал новую религиозную постройку:

— Вот, для вас сделали, это Хозяин ваш Озёрный. Это место для треб, для помина сюда класть надо. Что на табличке — сами прочитаете, чай, не первый уровень вольности, — подростки чуть ухмыльнулись, — потом список родичей дадите, мы его ниже на табличке запишем.

Оставил ребят без конвоя даже на поле. Вернулись они чуть опечаленные, но с благодарностью в глазах. Девочки даже чуть поплакать успели. Вечером же устроили с Буревоем световое шоу с прожекторами. Столбы света было видно далеко, близко, правда, корелов не подпустили. Мотивировали тем, что наши боги — Перун и Сварог — должны сейчас разобраться, как быть с новым коллегой по мистическому делу. Минут двадцать прожектора зажигались и гасли, я их двигал в разные стороны, пятно света носилось по лесам и тучам. Наконец, прожектора уставились в зенит, посветили ещё какое-то время и погасли. Мы с дедом вернулись в деревню. На нас с умоляющими глазами смотрели корелы.

— Всё, приняли Перун и Сварог товарища нового. Сказали, толпой веселее, да и тот вроде мужиком оказался неплохим, компанейским, — оттирая грязь с рук заявил я пленным, — теперь тут тоже требы принимать станет. И предкам вашим скажет, чтобы на это место внимания обратили. Если, конечно, частичка их рода-племени в Москве корни пустит.

— Да мы…! Да я…! Никогда отсюда!.. За Россию!.. — понеслось со всех сторон, подростки сильно переживали насчёт дел религиозных и мистических.

— Ну дык пока не совсем богам ясно, надолго ли вы тут. Перун, вон, сказал, что пока железным не надо Хозяина вашего делать Вдруг уйдёте из Москвы? С собой, что ли, тяжесть потом такую тащить? — идолы Перуна и Сварога были одеты в чугунные кольца, и казались полностью металлическими.

— Я точно тут останусь, — заявил Толик, — в любом статусе.

— И я! И я! И Мы с Юрой! — понеслось со всех сторон.

— Ну вот время пройдёт, Хозяин ваш приживётся на новом месте, тогда и его в железо оденем. Чтобы крепко стоял, — подытожил Буревой.

Мы получили новую массу уверений в том, что корелы больше никуда не собираются. Вот так, экономически, политически и религиозно, привязывали к нам ребят. Если и впрямь подвижек с их стороны в сторону ухода не будет, мы к декабрю чугунного Озёрного Хозяина сделаем. Нам не жалко, а к подросткам мы и сами уже привязываться начали.

Лето было тёплое, дождей было достаточно для посевов, солнца тоже было много, земля за три года неурожая отошла. Это позволяло рассчитывать на прибавку в продовольствии. Подростки окончательно вписались в коллектив, их статус теперь определяло только отсутствие оружия, да и то дело наживное. То ли идол свою роль сыграл, то ли просто они поняли, что с нами лучше, но работали добросовестно, а отдыхали — радостно. Юрка подошёл даже насчёт женитьбы на Ладе, но мы его ткнули носом в Закон, мол, мала ещё невеста, подождать надо. Корел расстроился, а Лада — так наоборот! Не то, что замуж не хотела, просто приятно ей было осознавать, что будет она первой законной невестой. Это ей наши барышни с моей подачи на уши напели, мол, все так, по обычаю — а она первой по Закону будет! И запись о том через многие лета протянется, что была такая первая невеста Москвы, Лада. И сошлись они не просто с мужем, как обычай говорил, ну как мы с Зорей например, а по Закону! Кому ж такого не захочется? Это ж как первый космонавт — будут ещё тысячи после, но первый-то на веки-вечные один, что не делай. А теперь представьте себе такое вот, только натянутое на невесту в возрасте бурления гормонов? Представили? Во-о-от, и нам хорошо, дополнительный стимул не покидать деревню, и ей радость — под это дело Лада таку-у-ую свадьбу себе закатить хочет, чтобы все вокруг обзавидовались. Правда, кроме нас в окрестностях никого — но летопись-то есть! Пусть сквозь века завидуют!

Другая причина отложить свадьбу была физиологическая. Корелам надо было нормально развиться. Последние три года, по их рассказам, хорошего урожая не было нигде, вот и были они малость рахитичные, недокормленные. Только у нас наливаться здоровьем начали и расти, вверх и вширь. Особенно по Юрке это заметно было. Он при появлении в Москве на полголовы ниже Кукши был, и худой, как жердь. Сейчас и в росте сравнялись, да и плечами догонять стал. Кукша его даже пытался для тренировок с деревянным оружием использовать, но Юрку надо было очень сильно натаскивать на это, вообще никакого навыка не имелось. Кроме махания топором да рыбалки за свои семнадцать лет других умений не было, до появления в нашей деревне.

Промышленный потенциал Москвы рос. Мы с дедом проектировали и создавали станки, трактора, меняли существующие приспособления. Всё больше и больше народ проникался новыми возможностями научного подхода. Новая мощная машина на рыболовном судне позволила нам вывести очень много ресурсов с лесоповалов. Днём вязали плоты, грузили их лесом, ночью, подсвечивая скипидарными прожекторами, выводили на озеро. До утра вся деревня тягала сырьё в крепость, в субботу такое делали и весь выходной потом отсыпались. Один раз сгоняли к болоту, руду мыли. С обновлёнными промывочными лотками и приспособлениями, мощными тракторами, мы справились за пару дней — дольше результат в деревню тягали да кирпичи сушили. Пиролизный каскад наш увеличился в размерах в несколько раз, выдавая великолепный древесный уголь и кучу смолы, дёгтя, скипидара. Выварки для иголок тоже модернизировали. Ткацкие машины стали быстрее, мощнее, точнее.

На месте выходов соли появились стационарные постройки. К ним добавилась перевозная установка для выварки и сбора золы. В неё только землю загружать надо и сено — остальное привод трактора делает. Мешает, проталкивает раствор через фильтры, подаёт его на раскалённые лопасти, сбивает с последних соль, удаляет землю — всё делает пар, только регулировать процесс надо. Лесопилка таки обросла циркулярными кругами, хоть и повозиться пришлось с центровкой и зубьями. Станки по металлу и дереву, паровой молот и штамповочная машина — всё шло на замену. Само собой, не за неделю и даже не за месяц. Производственный план расписан чуть не на год. В каких-то станках меняли только отдельные узлы, в других — только двигатели и сцепление, с третьих обошлись косметическими изменениями, а модернизация четвёртых вообще находилась на стадии проектирования. Но и то, что мы успели сделать за лето, вносило существенный вклад в развитие производства. Так, знание свойств материалов позволило, наконец-то, выливать в индукционной печи нормальные пуансоны и матрицы, фрезы и свёрла. Металлообработка сделала гигантский шаг вперёд, подтолкнув остальные направления. На инструментальную сталь шли расплавы железа с примесями некоторых камней из дедовой коллекции. В это собрание минералов добавились и мои подарки с Ладожского торга.

Они с одной стороны подтолкнули прогресс. Например, стекло теперь мы лили в ванну с расплавленным оловом. Ровненькое такое получалось, крепкое и почти прозрачное изделие. И отдирать олово от стекла было сущим удовольствием! Прозрачности же добились многократной комплексной очисткой сырья на всех этапах — золы, поташа, песка, известняка. Очищали всеми доступными способами, включающие секретные, вроде прогона через новый мощный электромагнит в особом закутке горячего цеха. Оказалось, в основном зола давала зеленоваты отлив. После обработки её сильным магнитным полем оттенок почти ушёл. Примесь же, что давала его, осела на корпусе установки в виде микроскопической пыли. Её дед уволок к себе в лабораторию, стал шаманить. С пылью, и ещё сотнями веществ и минералов Буревой проводил опыты. Новые приборы да подарки с Ладоги дали столько возможностей, что дед просто задыхался. Раньше он, например, не мог выпаривать скипидар нормально, а с новым термометром дело пошло, постепенно можно температуру меня, собирая пары в отдельные ёмкости более чистый спирт для промывки иголок, грязный уксус, что шёл на промывку паровых машин и обработку тканей, и кучу других растворов, опознать которые мы не могли. А это — новые опыты, по смешиванию и прогреву, выпариванию и изучению свойств.

Пришлось упорядочить наши научные изыскания. Причём не только в части химии, но и механики, ткачества, по всем видам деятельности. Я разрабатывал программы для исследований и реализовывал их руками моих родственников — зависимым не хватало ещё ума и понимания. А это новые лабораторные приборы, ещё больше веществ и материалов для изучения. У нас выделились отдельные направления научной работы — выявление свойств материалов для строительства, металлургия, аграрные эксперименты, где испытывали в качестве удобрений разные виды смесей. Была группа по животноводству, в которой Смеяна пыталась представить требования к содержанию животных, составу кормов и порядку ухода за скотиной. Даже социальные науки появились! Моя супруга с мелким Вовкой сидела, параллельно формализуя наши взаимоотношения и ведя учёт. По части исследований местности были также две группы — условные геологи и условные ботаники. Первые таскали камни, землю, глину, песок, вторые — собирали гербарии и делали их описание.

Всё это требовало новых знаний, и привело в изменению процесса учёбы — я просто не успевал разрываться в разные стороны. Эксперименты и обновление производства на новом технологическом уровне выявило новую нехватку — мало было образованных людей. Письмо и счёт хоть и помогали в работе, но только на уровне «сделать, как написано». Но к новым требованиями к точности и качеству обработки, использованию измерительных приборов и правильному соблюдению выявленных технологий, к другой мощности и скорости паровиков Игнатьевы оказались не готовы. Это приводило к большому количеству брака и затратам на бесконечные переделки и доработки. Да и времени на помощь барышням и детям в части организации труда уходило много.

Раньше я мог поставить, например, Власа за деревообрабатывающий станок, выдать ему болванку-образец и оставить работать. Через пару дней мелкий приносил детали, которые были очень похожи на нужные. Из этих поделок притиркой да доработкой по месту я с Буревоем собирал агрегат. Теперь же такое не прокатывало — точность нужна другая, материал только тот, который указан в технологической карте, станок деревообрабатывающий запускается посредством сложного комплекса последовательных действий и внимательного наблюдения за показаниями приборов. Иначе никак — другие скорости, мощности, показатели надёжности и нагрузки. Соответственно, сложность процессов увеличивалась, как и объём писанины по каждому из них. А это привело к отсутствию понимания происходящего и важности каждого требования, оформленного в технологической карте. Особенно дети не справлялись, не могли держать в голове одновременно кучу текста. Вот и выходило, что тут забыл, здесь «забил», а последние три исправления отбросил — и вместо вала для ткацкого станка, что должен выдерживать чуть не три сотни оборотов в минуту, нам приносили некий дрын, который не устанавливался в пазы, крутился как Перун на душу положит, и ломался при первом же запуске. По факту поставить работать самостоятельно можно было только троих из Игнатьевых — меня, Буревоя и Леду, уж очень она барышня щепетильная. Я знал единственный способ преодолеть эту загвоздку — добиться полного осознания того, чем я заставлял делать своих родственников. Нужно, чтобы на физическом и химическом уровне они представляли себе процессы производства и чётко понимали, как будут работать те устройства, для которых мы делаем запчасти.

Настал момент, которого я всегда боялся — надо начинать преподавать науки, не просто арифметику из двух-четырех действий и письмо, а именно науку. Физика, химия, природоведение, заменявшее нам географию, биологий с медициной как один предмет — я вычленял из памяти всё, что мог вспомнить. Формулы и константы, законы и принципы, научные анекдоты и механические устройства, задачи. Кипа бумаги с конспектами росла, ширилась, и я понял, что утону в ней гораздо быстрее, чем смогу что-то преподать. После долгих раздумий, решил привлечь родственников. Дал им данные о расчёте скорости, пути, расстояния, да и заставил написать своими словамиконспекты. Не поняли сперва, пришлось три раза одну и ту же тему читать. Приноровились, выдали мне материал. Провёл экзамен по теме, с решением задач, разбил по его результатам людей на четыре группы. Одни хорошо поняли теорию и написали приличные конспекты. Вторые — практику освоили, решили задачи. Третьи разобрались полностью в теме, осознав и то, и другое, и правильно применив знания на практике. Последние разобрались слабо. Перетасовал родных в несколько кучек, чтобы в каждой было по представителю разных групп, двинулись дальше — начали изучать ускорение.

В этот раз читал всего два раза и надавал домашних заданий. Пошло дело! Мои родственники лихо отработав между собой, практически одновременно освоили достаточно сложную тему, да ещё и новых конспектов написали, для себя, чтобы не забыть. Они отличались хорошим качеством, и были понятны даже идиоту. Ведь я экзамены у каждого по отдельности, а оценку давал работе всей группы. Вот и вышли учебные материалы такими, чтобы каждый понять их мог. Это мы тоже проверили, на зависимых.

Хоть подростки и дошли до того уровня свободы, при котором должны были сидеть над наукой, за отсутствием учебных материалов они были на каникулах. Это, конечно, отодвигало их полное освобождение, но пока я их не хотел сильно посвящать в тайны науки, не до конца доверял. Педагогический же опыт надо было на ком-нибудь испытать. Вот и засадил Ладу и Юру за конспекты по скоростииускорению, сделанные Игнатьевыми. Ребята за пару дней освоили теорию, потом — научились решать примеры в одно действие по шаблону, ещё за неделю — задачи в несколько этапов поддались корельской парочке. Можно сказать, что теперь я нашёл способ доносить безболезненно свои знания до людей. Педагогический процесс состоял теперь из последовательных стадий. Первым делом я давал некий примитив, вроде скорости той же, все писали конспекты, потом — решения задач. Затем на экзамене выявлял группы учеников, в зависимости от освоения материала, делил всех на кучки, давал ещё задачи. Результат четвёртого этапа — новый конспект от каждого и набор решённых задач. Да ещё и парочка своих, новых, придуманных — на этом особо настоял, понимания добивался. На пятом этапе вносил усложнение в тему, и все начиналось заново, но только с уже поделёнными на кучки учениками. И ещё добавлял материала, и ещё… Пять-семь «добавок сложности» в изучаемую тему — и её можно считать закрытой, народ нормально ориентировался.

Потом пришлось добавить лабораторные работы. Просто мне не все верили, когда я рассказывал о некоторых физических законах. Началось все с давления воды. Эту тему мы пока ещё не проходили. Ну я и ляпнул кое-что не подумав, чуть не на перемене.

— Как так, давление зависит только от высоты столба!? А если это море? А если — озеро? Или ложка? Что, все едино!? Не верю! — Кукша отыграл по-cтаниславскому, всем своим видом отрицая правоту моих слов.

Пришлось делать с дедом трубу. Повторили широко известный в моё время опыт. Труба в пять метров, тонкая, не больше сантиметра отверстие в диаметре, с толстыми стенками, была прикручена к сосне и опущена в бочку. В ней, на расстоянии полметра от самой высокой точки была заслонка, а сверху приделан расширительный бак. Все село собралось на этот эксперимент, как на представление в цирке. Ещё бы, глава государства карабкается с ведром на сосну, Петросян отдыхает. Народ снизу помогал как мог, шутками, прибаутками, дельными советами, типа, «Ты его в зубы возьми». Никакого уважения к официальным лицам!

Я добрался до верха, залил воду в бак. Отпустил задвижку, вода весело побежала по трубке, наполнила её… И разорвала бочку на куски! Доской прилетело Кукше, наука не любит скептиков, да и месть за издёвки над главой государства получилась знатная. Синяк на лбу ещё неделю держался у него. Я слез с дерева с видом победителя. Вот вам и пара вёдер воды! Народ одобрительно зашумел, кроме Кукши, естественно. Дальше уже было проще — лабораторные работы и опыты, которыми мы сдобрили сухую теорию, привнесли даже некоторый эффект развлечения. А я ввел новый этап в работе — придумывать опыты, которые мы все вместе будем проводить, полезная оказалась задумка.

История с бочкой получила продолжение, в виде мыслей о гидравлике. По сути, труба, заполненная водой, являлась неплохом передатчиком сигналов. А они мне были нужны уж слишком много на себя брали Игнатьевы, сильно размахнулись. А останавливаться никто не собирается! Вот и необходимо было ещё как-нибудь выгадать время для развития. Устроил по этому поводу совещание с Буревоем:

— Буревой, мы тут с тобой неплохо продумали все, только вот не даёт мне покоя мысль. Смотри, что у нас с животиной? Ну, в перспективе?

— Знамо дело, — солидно погладил бороду дед, — скоро много будет. Овцы, кролики, гуси и утки, свиньи. Богато живём. И плодится животина славно — скоро расселять придётся!

— Ага, верно. Пока её не много, мы всех в одном месте держим. Но скоро ведь разрастутся стаи и стада. Развести её по разным помещениям надо будет. А теперь смотри, девочки наши, которые скотиной занимаются, Смеяна с Розой, документ подготовили. Читал?

Дед взял листок с бланком проведения исследований, углубился в изучение:

— Так, «мыть почаще, навоз убирать, тёплое помещение…». Ну а что, скотина уход любит, все правильно.

— Хорошо. А теперь представь себе наш рабочий день со всем этим хозяйством, с учётом размера наших построек для животных и скорости их размножения. Сможешь? Ну, оцени тот момент, когда полностью заполним мы овчарни да птичники?

— Значит так, корма заложить поутру, теперь значит если зима — натопить надо… Внескольких местах, — дед начал впадать в задумчивость, — помыть овец, не реже раза в неделю, как девоньки написали. У кроликов и птиц — уборка не реже двух раз в неделю, свинарник — через день, дрова, вода, корм заготовить…

Дед почесал бороду, от солидности и следа не осталось.

— Только на скотину считай и придётся работать, когда её много будет — подытожил дед, — дела-а-а…

— Ага, вот и я об этом подумал. Снизить ведь количество живности ты не дашь?

Буревой согласно закивал. Весь его жизненный опыт говорил о том, что чем больше у тебя животины, тем выше шансы не протянуть с голоду ноги. Да и я опасался неурожаев, и девушки стояли на позиции «чем больше — тем лучше».

— А зимой ведь постоянно печку протапливать надо, не только с утра. Температуру поддерживать в помещениях с животиной. Сейчас мы их в одном месте всех держим, одну печку топим, ту, что посредине стоит. Им всем тепла хватает. А когда у нас пять построек будет? И корову наконец-то заведём? И лошадей?

— Печки надо сделать, как у нас в домах. Они хорошо греют! И дров немного потребляют…

— А наше отопление им не подойдёт. У нас оно под полом, из фанеры, а теперь представь свинарник, где три десятка поросят. Много там от тех труб останется под полом, если они гадят прямо под себя? Камнем пол отделаем — дык тогда может тепло плохо проходить. В доме мы воздух тёплый гоняем, он сквозь щели в полу идёт, помещение греет. А там так не получиться. А помещение большое, а значит — и печказдоровая будет, и дров много потреблять станет. Представил себе такое? Не охренеем мы скотину таким Макаром отапливать?

— Охренеем мы, так и есть, — дед уже не чесал, теребил бороду, — надо или людей больше, или другое что придумать…

— Ну вот и я о том же. Людей больше — рыбаков бы переварить, не вариант. Надо нам в бараках для животных сделатьотопление на трубах с водой, вдоль стен его пустим. И автоматику к нему соорудить.

— Чего!?

— Автоматику, говорю, чтобы само делалось всё, без нас. Особенно отопление, на нем мы окочуримся при таких масштабах. Вот смотри, я тут разные варианты думал, даже про электричество…

— Перунову силу на это пустим? — Буревой подобрался.

— Нет, так делать не станем. Пока мы электричеством гасим любые потуги нас прищучить, и на него, как на проявление силы божьей, ссылаемся, эта тема для нас секретна и закрыта от посторонних глаз. Ну, как и договаривались.

— То верно, — чуть расслабился дед.

— Да и по другому посмотреть если… Чтобы электричество использовать, надо его где-то брать. Причём, практически постоянно. То есть, надо большую печку строить и дровами её кормить, с большим паровиком, у нас их электростанциями звали. И тоже как-то так сделать, чтобы э-э-э… качество той силы держать постоянным, она капризная. Нам даже на скотину не останется времени, только и будем электростанцию кормить. Вот потому я тебе сейчас и предлагаю заняться автоматикой на гидравлике.

Фраза отправила деда в прострацию. Слова эти ему ещё незнакомы, вон, аж засмущался Буревой. Пришлось объяснять:

— Смотри, вот у нас бочка с водой, в ней дырочка малюсенькая. Что вода будет делать?

— Капать, знамо дело.

— Ага, мы так эталон времени сделали. Вот капает она, капает, капает, капает, капает… Вцилиндр, в котором поршень стоит плотно, и пружина снизу его подпирает. Что будет, когда много накапает?

— Пружина сожмётся…

— … И ещё к поршню колено приделаем от коленчатого вала, что тогда?

— Ну, когда столб воды, — дед улыбнулся, вспомнив про бочку, — большой будет, она его провернёт, если чуть подсобить.

— Провернёт, это правильно. И от разных дырок она его по-разному, с разной скоростью прокручивать будет. Больше дырка — быстрее вода накопиться, меньше — дольше поршень стоять будет. Так? При провороте слить воду мы можем? Да спокойно, только внизу ещё бочку подставить надо. И что мы получи?

— Часы мы получим, — дед мыслил в нужном мне направлении.

— Ага, с поворотным механизмом. То есть, если правильно настроить, один раз, например, в пять минут, получим поворот вала…

— …А на него ленту для подачи, какой мы в домну сырьё укладываем… — продолжил за меня дед.

—..И на неё — дрова, которые в печку пойдут. А если ещё отверстие в капельнице нашей будет регулироваться краником поворотным, в зависимости от температуры…

—..То к крану термометр приделать, он будет поворачивать его в разные стороны! Теплее — прикроет откроет, холоднее — на полную откроет…

— …И на заслонку воздушную для печки такой же поставить. Так, малой силой мы будем управлять большой силой, то есть — давлением воды на поршень и частоту его проворота…

— … Шестерёнок поставить, и всё начнёт работать!

— Хм, Буревой, — я посмотрел на деда, — это я или ты сейчас отопитель придумал автоматический?

— Вместе! — поднял дед палей вверх, — А что, надо попробовать. Только воду где брать? На автоматику эту да для скотины? Таскать не намаемся?

— А воду носить мы не будем. Мы водопровод сделаем. Помню, что хотели позже заняться таким, когда из камня строиться задумаем. Но для начала, давай попробуем тестовый соорудить. Авось, опыта наберёмся, я-то трубы не клал никогда. Траншею нам вырыли корелы ещё осенью, на отработках, саму башню сделать надо, водонапорную, насосы поставить, паровик к ним…

— …Который сделать так, чтобы с печкой той для скотины… Чтобы сам запускался, когда воды мало.

— Хм, я, признаться об этом не думал. Бочку, может, побольше поставим, да и набирать её периодически будем? Хотя идея в целом неплохая, я про запуск паровика автоматический.

— Ну давай так, — легко согласился дед, — а там видно будет, стоит ли автоматику ставить.

Вот так и добавились к наши делам с модернизацией промышленности и строительные заботы. Для помощи в проектировании привлекли Обеслава, сооружение новых зданий поручили Кукше. Не только водокачка должна появиться в Москве, но и несколько новых мастерских — нам не хватало места для станков и ремесла. Агрегаты для вытяжки нити, фанерное производство, установки для клёпки длинных труб, что пойдут в отопление и водопровод, механизмы для создания проволоки и гвоздей, прессы для масла, что получали из конопли и льна, который вырастили из семян, что я привёз с Ладожского торга, выделка бумаги, многие другие приспособления… Уж слишком много всего мы хотели получать. Распробовали родичи мои плоды прогресса. А если помножить это на непреодолимое желание сделать побольше запасов на случай неблагоприятных событий, вроде неурожая — станет ясен тот «Плюшкинизм», с которым вся Москва забивала сырьём склады, создавала оборудование, строила, пилила, копала и строгала. И я, честно говоря, их прекрасно понимал.

Просто надо осознать, как тут вообще живут люди, как существовал до моего появления род Буревоя. Каждый год — как лотерея. А если быть точным — то русская рулетка с револьвером, в котором половина барабана набита патронами. Факторы, которые могут привести к банальной гибели, тут на каждом шагу. Неурожай из-за дождей и засухи, холод, грабители и не сильно отличающиеся порой от них местные власти, непогода и дикие звери — это всё преследует каждого жителя. Так воспитывался Буревой, барышни наши не сильно от таких стереотипов ушли. Запасы для них — это залог выживания. И если их много, причём разных, от дров до зерна, от ткани до травки целебной, то можно с робкой надеждой смотреть в будущее. Самим вырастить большой урожай практически нереально, просто не хватит у одного рода сил. Агротехника примитивная, поле после пережигания леса родит несколько лет, а потом опять надо его переносить. Лошадки небольшие в качестве тяговой силы, что корма жрут чуть не меньше чем люди, погода — всё это ограничивает возможности сельского хозяйства. Конечно, можно брать от леса дары — так он тоже не терпит варварского отношения. Перебьёшь птицы много в одно лето, на другое пернатых не найдёшь, зайцев настреляешь кучу — волки без добычи оголодают, начнут пропитание вокруг деревень искать, сегодня мёда больше положенного у пчёл взял — завтра палец сосать вместо леденца будешь… Наберёшь таки продовольствия на зиму — а как хранить? Мясо заплесневеет, ягода сгниёт, зерно испортиться — опять голод. Да и главной фактор, что влияет на выживание людей сейчас всё равно никуда не денется. И он называется просто — расстояние.

Мне Буревой много рассказывал о жизни в землях Новгородских. По его словам, если взять словенскую деревню, то деятельность жителей её простирается максимум на день-два пути пешком. А всё потому, что если у тебя поле дальше, то и лошадь вести придётся дальше. Половину дня её отводить, чтобы час пахать, и до дому собираться? Бред! Никто так делать не будет. Дальние поля снижают время на сев и повышают паразитные расходы на перемещение — конь-то тоже жрать хочет постоянно. Новые луга придётся осваивать, сено готовить, под овёс дополнительную землю распахивать. А это повышение затрат невеликих сил человеческих, и опять всё по кругу. Новые поля, новые расстояния, новое сено и новые трудности. Ночевать возле поля, разбивая процесс вспашки на несколько суток? Ещё чего! Время-то для сева ограничено, два дня из трёх на дорогу потратил — не успел другие поля обработать, опять зубы на полку положишь. Проще уж село перенести на новое место, без шуток.

Я на фоне таких рассказов постепенно пришёл к мысли о том, что многочисленные мелкие деревни в моё время выросли как раз поэтому. Вот тупо исторически сложилось так, что из-за транспортной доступности полей, обусловленной использованием конской тяги, проще народу селиться было в пяти-десяти километрах друг от друга небольшими группами, и обрабатывать поля вокруг себя, а не собираться в города. Те, кстати, сейчас, в 9 веке, снабжаются с большой россыпи посёлков окрест себя, выступают центром ремесла и торга. Убери деревни на пару тройку дней пути — город просто разбежится, не смогут люди прокормить себя. Сколько полей надо на несколько тысяч человек, что на Ладоге живёт? С учётом местной агротехники? Десятки квадратных километров или сотни? Тысячи? И три дня до края их идти, на сев и уборку? Или вскачь пуститься, с сохой наперевес? Ну-ну, удачи, посмотрю я потом, как лошадка взмыленная будет рало ворочать.

Вот и выходит, что стоит город, а вокруг него — сотни мелких хуторов да деревенек, что зерно да продукты в него тянут, мены устраивают, получая за хлеб железо да прочие ремесленные товары. И лучше будет, если на реке стоит крупный населённый пункт, тогда на торг всё возить проще. Телега пятьдесят пудов возьмёт, сани — больше, по снегу легче идти. А лодка может и пару тонн принять, если по течению, конечно. Вот и образуются сейчас города на реках, в удобных местах, и два торговых сезона существует. Летом по воде люди товары возят, зимой — по льду замёрзших рек, сани хорошо тогда идут. Телеги больше вспомогательную роль играют. Распространите этот принцип на тысячу лет вперёд, и вы получите географию XXI века — стоит город на реке и куча деревень вокруг него. А приложите к этому автотранспорт, трактор, который за час на пятьдесят километров может отъехать и пахать спокойно, грузовик, что зерно отвезёт чуть не на другой конец страны — и настанет урбанизация. Смысл селиться по микроскопическим бедным деревням да весям, если до самого дальнего поля, что лежит за многие километры, на машине или автобусе за полчаса добраться можно? Вот и набивается народ в города, оставляя брошенные дома и посёлки, которые в моё время так щемили сердце «ура-патриотам» и прочим любителям посконной старины. Сами бы попробовали посчитать, сколько будет стоить организовать нормальную человеческую жизнь для пятидесяти деревень на пять тысяч жителей. Ну там дороги им построить, больницы, школы, связь и газ с электричеством протянуть, транспорт организовать, магазины, тысячу других мелочей учесть.

Здесь, в 9 веке, расселение мелкими, практически самостоятельными сельскими общинами имеет глубокий экономический смысл и обусловлено существующими технологиями. Возможное транспортное плечо тут очень короткое, так можно выразиться. Неэффективно более чем в паре дней пути от жилья вести экономическую деятельность, за исключением торговли да охоты. Позднее дороги, автомобили и паровозы сильно увеличили транспортную доступность, вот и сконцентрировались люди в мегаполисы, индустриальным способом себе пропитание добывают, нет потребности в россыпи весей да деревень вокруг. А наше село, Москва наша, зависло сейчас где-то посередине, хотя всё больше склоняется ко второму способу жизни, правда, с местным колоритом.

Индустриальный подход Москвы заключался в том, что последнее время мы питаемся в основном тем, что выращиваем сами. А то, что не возделываем — переносим на поля и в сараи, и тоже начинаем разводить. Так оказалось проще, быстрее, надёжней и эффективнее. Даже грибы, и те в погребах в ящиках с описками да листвой сидят, не требуя длительных походов по чащам да бурелому. В лесу, по сути, мы только клюкву оставили — свой болото, к моему большому удовольствию, делать не стали. Окружающая дикая природа давала нам всего лишь разнообразие, не более. Вон, тот же Кукша давно в рабочие дни не бегает с луком по лесу, а строит, мастерит и ремонтирует. Лишь по воскресеньям прогуливается по окрестностям, развлекается — именно развлекается! — охотой. Принёс он как-то раз оленя небольшого. Сколько радости было бы ещё несколько лет назад! А так всё порадовались трофею, праздничный ужин устроили да и забыли к понедельнику о такой крупной, казалось бы, удаче. Мы с Буревоем удочки периодически по выходным забрасываем, рыбу свежую удим, тоже для разнообразия да медитации. А барышни и дети больше цветы да саженцы из леса тянут, для посадки. Ну и клюкву и те грибы с плодами да орехами, что пока не растут у нас.

И так не только с продовольствием выходит. Даже за рудой мы всё реже едем к болоту — сказывается значительное количество накопившегося в результате нашей деятельности металлолома. Дерево в основном на дрова идёт, ставка на повышенную металлизацию хозяйства сыграла свою роль, накапливается инструмент. Да и прочее тоже заполняет склады. В этом и заключается местный колорит индустриального подхода — в безудержном хапужничестве.

Вбитый в головы моих родных на уровне рефлекса принцип «есть возможность — запасай!», говорит им о том, что безудержный, тяжёлый труд в течении весны, лета и осени должен быть направлен на одну единственную цель — дожить до нового урожая. Особенно взрослые этим страдают, дед да барышни. Как только теплеть начинает, они сразу как заведённые носятся, не зная за что хвататься. Эта паника детям передаётся, те тоже проникаются важностью момента и суетятся почём зря. У меня нечто похожее было, когда я только сюда попал. И вот когда мы из кризиса выбрались, когда паровые машины позволили нам чуть выпрямить спины, когда железо стало обыденностью, а не ценностью — мы разделились. Я чуть вперёд смотрю, пытаюсь нащупать, куда дальше двигаться. А мои родичи, окрылённые новыми возможностями, самозабвенно тянут из леса и окрестностей всё, что не приколочено, увлечённо забивая сырьём и материалами склады и мастерские. Они просто перенесли намертво усвоенный принцип формирования максимально возможного запаса продовольствия на ремесло!

Мы даже пару раз серьёзно спорили, нужно ли такое. Я упираю на то, что мы просто не потянем скоро работу по столь многочисленным направлениям. Разорвёмся! Родичи при этом смотрят на меня полными непонимания глазами, и опять волокут в крепость дерево и песок, золу и соль, руду и мрамор. Если есть хоть малейший шанс повысить запасы в селе — они его используют! А то, что я их научил более эффективно планировать деятельность да считать постоянно затраты труда в любом процессе, приводит к любопытным результатам. Те же грибы не просто так растят, а из-за осознания того, что держать под рукой круглый год такой хороший источник белка есть занятие более разумное, чем сбивать ноги по лесу половину лета. Но при этом сочетание паники, вызванной страхом перед грядущей зимой, и новыми возможностями, что дали трактора да паровики, просто выбивает родных из сил. Уж очень хочется им добрать ещё чуть-чуть, ещё хоть капельку! Приходиться идти на встречу, изобретать всё новые устройства для экономии времени. Из-за этого, собственно, и автоматикой для отопления занялся, и водопроводом. Иначе мои родные люди просто помрут от перенапряжения, вызванного непреодолимым желанием «взять ещё да побольше!», и главное — наличием возможности это сделать.

К концу лета мне удалось хоть чуть-чуть сбить их с этого настроя. Добился этого достаточно банальным образом. Весь годовой производственный план был разбит у нас на несколько этапов. Первый заключался в увеличении производительности всего, что уже есть, путём изменения размеров и эксплуатационных свойств оборудования. Второй — в совершенствовании установок в части долговечности и повышения их экономичности. По результатам третьего в Москве должны появиться новые производства, вроде холодильных установок для выделки льда и швейных машинок. А потом всё должно пойти по кругу — изменение, улучшение, расширение производства на другие направления. Первый этап как раз закончился — масштабы всех без исключения установок выросли, обрели более мощную тягу, усовершенствовались.

Причём изначально проектировали так, чтобы можно было соблюсти принцип «один человек на одном агрегате работает один день», чтобы вид деятельности не менять хотя бы в течении суток. Пиролизная установка теперь загружается с утра с таким расчётом, чтобы к вечеру из неё достать уголь, смолу и скипидар, почистить и законсервировать до следующего раза. Из обновлённой домны можно выливать в процессе часть чугуна, чтобы к ночи как раз завершить работу. Ткацкие станки увешаны новыми катушкам, размер которых позволяет крутиться аппарату весь день, не меняя их. И так во всём. Ну я и пересчитал наши накопленные ресурсы, запасы, склады, поднял журналы работ, что вели постоянно, учёл производительность агрегатов, и выдал родственникам план работ на месяц.

По нему выходило, что все без исключения жители Москвы, включая корелов, в течении сентября будут загружены по самое не балуйся работой. Да, было выделено время на учёбу, опыты, эксперименты и исследования. Но для этого пришлось даже часть выходных занять! Глядя на таблицу с именами и видами работ по дням, народ замолчал.

— Выходит, надорвёмся мы скоро? — выдал Буревой после осознания написанного.

— Ага. Больше, чем запланировано нам не сделать никак. Паровики-то тоже обслуживания да топлива требуют, за приборами следить надо в оборудовании. Везде люди нужны, — заключил я, — причём образованные, с пониманием.

— И что у нас из нового по осени появиться? — тихонько поинтересовалась Зоря.

— Ну, пока три вещи в плане есть. Обновить винтовки с использованием полученных знаний, построить водокачку, сделать станок для колючей проволоки. Ну и ещё одна проблема, к которой даже не знаю как подступиться.

— Холодильник для льда, о котором ты говорил? — этот вопрос очень Агну волновал.

— Не, с ним позже возиться стану. Там не в конструкции проблема, а в веществе особом, подобрать его надо.

— Людей нам надо больше, — резюмировал Кукша, остальные согласно закивали.

— Хм, людей… Тут другая сложность. Нам жители образованные нужны, другие не справятся. Да и с ними проблема будет, — я выложил на стол выписку из журналов работ.

В этой книге я собрал все наши неудачи и промахи. Их отдельно анализировал, пытался избежать ошибок в будущем. Понятно, что человеческий фактор я никуда не дену, но вот другие вопросы можно попробовать обойти. Так, например, первая установка для отопления с гидроавтоматикой, которую мы испытывали на подаче топлива в пиролизном цехе, лишилась термометров — не давали они нужного усилия для управления краником и воздушной задвижкой. Она стала просто по расписанию вываливать в топку горючее. Последнее тоже пришлось заменить — вместо дров, которые имели совершенно различные размеры и форму, пришлось использовать некое подобие гранул из стружек, опилок и смолы. Что привело к необходимости проектировать новую установку, включающую дробилку для древесины и собственно гранулятор из двух металлических барабанов с выемками. Но таких проблем было немного, все их закрывали в рабочем порядке. А вот описание трудности, с которой я даже и не думал столкнуться, занимало чуть не половину всего журнала «косяков». И связанна эта проблема была с информацией.

Работа любого члена нашего коллектива выглядела следующим образом. Утром на руки выдавалась технологическая карта и задание на производство. Человек шёл в нужную мастерскую и производил работы. Карты с описанием процесса постоянно изнашивались, сырели, горели, рвались. Бумага была достаточно рыхлая, чернила — самодельные, в техкарты постоянно добавляли записи о вновь выявленных обстоятельствах и подмеченных закономерностях. Потом потрепанные записи сдавали мне, я сравнивал их с эталонными, что хранил отдельно, вносил изменения. Затем раздавал материал всем родичам, и мы садились переписывать его в новые тетрадки, создавали свежие карты процессов. Нудная достаточно работа, требующая сосредоточенности и внимания. Причём делать так приходилось часто, вне зависимости от накопленных изменений в описании процессов — наша «канцелярка» не позволяла надеяться на долговременное хранение данных. Мы даже летопись, что делал Буревой, пару раз подправляли — чернила то осыпались, то расплывались, то просто пропадали без следа. Увеличение количества производств приводило к разрастанию процесса переписывания, и закономерно загнало нас в ловушку — мы стали терять целостность информации.

Пара помарок в описании продувки расплава на выплавке, и вместо необходимой стали Кукша с дедом получили великолепную, большую, белёсую чугунную болванку. Неразборчивый подчерк Олеся в техкарте для запуска ткацкого станка — и Лада сломала его, не успев сделать и пару метров материи. Загубленный паровик лежал на совести Обеслава, у которого в тексте вместо восьмёрки стояла тройка, тетрадка с этой опиской досталась Власу. Два дня на поиск неисправностей в оборудовании для вытяжке нити ушло из-за расплывшихся в эталонной карте чернил. А груда металлолома, что должна была быть нашим токарным станком, лежала под навесом из-за моей ошибки в описании механических свойств одного из сплавов.

Пытались решить вопрос в рабочем порядке. Дед экспериментировал с чернилами — немного крепче стали держаться, но не более. Да и описок и ошибок они исправить не позволяли. Уже привычно нарезали досок — некстати растрескавшаяся сосна лишила нас рецепта бирюзового стекла, пришлось его «открывать» заново, по памяти. Мелкие буковки из более крепкой берёзки, вроде, дали решение проблемы, но затраты времени были такие, что нужно количество шрифта мы бы до пенсии нарабатывали. Отработанным на печатях способом, вытравливанием буковоккислотой в металле, вроде добились нужного эффекта. Собрали из кучи металлических проволочек квадратного сечения прямоугольник, нанесли через трафарет воском символы, обработали химией. В небольшом ящичке сделали из получившихся буковок лист текста, прокатали его чернилами и прижали к бумаге — достаточно чёткий оттиск вышел. Правда, хранить шаблон надо в собранном виде, ибо иначе весь смысл затеи теряется. Ведь набирать текст каждый раз муторно и долго, вероятность ошибок сохраняется. Оглядев же количество бумаги, которое нам придётся перегнать в металлические, по сути, листы, мы с дедом загрустили. Для удобства набора текста длина палочки, на торце которой формировалась буковка, была около сантиметра, такой же толщины получалась собранная типографская страница. Лист был размером А4, по аналогии с моей записной книжкой делали. В итоге вес печатной формы одной страницы был более пяти килограмм, в зависимости от используемого металла, мы медь, свинец и железо пробовали. Прикинули объем текста, который нам придётся хранить, загрустили и вообще прекратили эксперименты.

Вот это всё, включая данные о потерях сырья и оборудования, вызванных ошибками в технологических документах, я и рассказал родственникам. О моей возне типографской и так все знали, но озвученные цифры потерь заставили серьёзно задуматься о проблеме. Не хотелось на ровном месте лишаться запасов. Намекнул народу о том, что если бы они не пытались своими загребущими руками затянуть в крепость все камни да деревья с окрестностей, а больше времени посвящали записям да работе с документами, то потерь удалось бы избежать, или снизить их до приемлемого уровня. Про людей новых, которых родичи мои искать где-то собрались, тоже рассказал — их-то как по нашим картам учить работать? Ведь даже научив чтению и цифрам потенциальных рабочих, избавиться от проблемы недостоверности информации мы не сможем, а лишь усугубим её, переписывать бумажки придётся чаще.

— Что делать-то будем? — после долгого молчания спросил Буревой.

— Люди новые всё равно нужны, крепость охранять некому, — добавил Кукша, — мало нас. Даже если корелов посчитать.

— И жизнь делать лучше хочется, — высказала мнение женской половины Леда, — чтобы не останавливаться на том, что есть.

— Но и терять ресурс неправильно, — внёс свою лепту Обеслав.

Я посмотрел на родичей, потёр виски. Разговор наш уходил в сторону от дел насущных. Начали про типографию и планирование, а сейчас о людях новых рассуждаем и материи более тонкие затрагиваем.

— Вот что, народ, — после недолгого молчания, я медленно начал говорить то, о чём сам исподволь думал уже почти год, — кажется, мы с вами подошли к новому этапу нашей жизни. Сейчас вещи серьёзные говорить начну, прошу всех выслушать внимательно.

Все подобрались, даже дети затихли.

— Начну с того, что у нас сейчас в Москве происходит. Мы двигаемся по инерции, о таком я вам на физике рассказывал. Как разогнались ещё несколько лет назад, так до сих пор и ведём дела…

— Дык как так то? — не выдержал дед, — Вон, трактора у нас бегают, на пару всё работает!..

— Всё так, — остановил я его, — только я немного другое имею ввиду. Подход к работе как таковой, к труду и запасам, к добыче и сборам ресурсов у нас остался прежний — тащим всё, и побольше, в деревню из-за страха остаться с голой задницей на морозе. Так?

Народ загомонил, убеждая меня в обратном. Пришлось приводить аргументы:

— Ткани у нас сколько? А иголок и кудели? Скипидар бочками стоит, некоторый уже почти два года на хранении. Золы да поташа для стёкол храним тоннами. Даже если теплицу соорудим — ещё куча останется. Продуктов на сколько лет запасли? На два года почти? Фанеры четверть уже выкинуть можно — испортилась да погнулась. Клей рыбного, железа, руды, глины, песка… Да, я понимаю, что всё пригодится. Но по факту, сейчас мы можем переработать сырьё, и год ничего не делать. Даже поля не сажать.

Над столом повисло удивлённое молчание. Родственники почувствовали себя Кощеями, что чахли над златом. Первой нашлась Зоряна:

— А это тут причём? — тихо произнесла супруга.

— Да при том, что нам надо понять куда двигаться дальше. Не в плане изобретений и исследований, производства и разбивки новых полей, нет. Надо определить, куда будет двигаться наше общество. Всё ведь взаимосвязано! Корелов приютили — пришлось законы писать, ведь для них, в основном, кодексы наши. Новых мастерских построили — ещё людей надо. И до какого предела? Сколько? С какой целью? Чего мы добиться хотим в перспективе? Привезём мы ещё десяток невольников, за пару лет их в наш род встроим, научим всему. Дальше на складах товар будем собирать? Ещё больше скипидара да стекла делать? А потом что? Ну вот когда все крепости забьём складами, а те — товарами? Просто сидеть и смотреть будем за этим всем? Опять людей новых вводить в коллектив? Чтобы дальше склады набивать? Пока наша крепость до Новгорода не отстроится, с таким-то количеством ресурсов?

— Ну вроде как нехорошо получается, — почесал бороду Буревой, — запас нужен, бесспорно. Но вот до каких пределов. И люди нужны, правда, сколько — неясно…

Остальные закивали, подтверждая слова деда. Я продолжил:

— И какие люди нам нужны — тоже непонятно. Образованные или нет? Какой веры? В каком виде — семейные или сироты. А всё потому, что жить по инерции больше не получиться. Разорвёмся мы, пытаясь брать как можно больше от природы и превращать в дельные вещи в количестве, которое мы потребить не можем. И если людей только под такое набирать, то какой смысл в этом?

— Можно торговать, — предложил Кукша.

— Хм, ты ж на Ладоге не был, — вступил Обеслав, — потому так и говоришь. Нечего там на торге брать особо нам. Своё как бы не лучше выходит. Разве что для баловства какого… Ну там ткани заморские, еда всякая хитрая, украшения. То, что для жизни и производства надо, мы делаем лучше. Ну разве что для опытов. Или вот свинец и медь брать. Дык они нам много и не продадут — у самих не густо, технологий не хватает. А менять тонну железа на килограмм олова смысла нет. Торговать нам с ними нечем.

Я с благодарность посмотрел на неожиданного союзника. Остальной народ потихоньку включился в беседу, начали предлагать свои варианты того, чем бы заняться. Да так, чтобы и без дела не сидеть, и пользу получить, и склады не забивать до самого верха одни и тем же. В итоге всё свелось к тому, что надо больше исследований проводить, открывать другие материала, делать новые механизмы. То есть — переориентироваться на науку. В части же агрономии предлагалось больше разнообразить посадки, сады завести, пшеницу пробовать растить, семена других овощей приобрести. Нельзя сказать, что такой подход меня не радовал. Но и того, что я добивался от родичей, я не получил:

— Ну и до каких пределов? Пластмассы сделаем, сплавы новые, металлы, растения и руды в оборот пустим — через пять лет опять склады до верху, только другими ресурсами. Дальше в таком же ручье двигаться будем — через десять лет разнообразие вырастет, запасы вырастут, опять склады строить начнём. В науку, конечно, мы упор делать будем сильнее, но наличие ресурсов и их разнообразие не должно быть самоцелью, я считаю. Не стоит нам запасы ради запасов формировать, и людей под такое набирать — тоже глупо. Вы как думаете?

Эта мысль показалась свежей для моих родных. Так глубоко никто раньше не думал — ни времени, ни возможности не было. Год прожили и ноги не протянули, самозабвенно собирая лесные дары да высаживая поля, и ладно. А сейчас я поставил очень такой философский вопрос. Вопрос о смысле жизни. Обсуждения закипело с новой силой. Лишь Буреовой молчал и сосредоточено что-то рисовал на листочке. Наконец, дед решился вступить в диалог:

— Цель мы давно большую определили — сделать так, что потомки нас, предков своих помнили. Для того и летопись пишем, — от этих слов деда народ затих, — и другие бумаги. Осталось только сделать так, чтобы потомки те были…

Все уставились на Кукшу и на меня. Пасынок уже жених потенциальный, самое время о продолжении рода задумываться. Ну а я — самый молодой отец, потому народ так и реагирует.

— Верно говоришь, Буревой, — я включился в обсуждение, — потомки нужны. Только вот какие? Чем они жить станут? Как друг с дружкой общаться? Каким богам поклоняться и требы класть? Чего мы ждём от них?

— Пусть как мы живут… — вступила Агна.

— …Склады куделью забивают, — добавила Леда, вызвав улыбки у остальных.

— Смех смехом, но права Леда, — оборвал начавшееся веселье дед, — что мы им оставим после себя? Бумагу писаную?

— Да и сможем ли вырастить их, — добавил Кукша, — защищаться надо, чтобы не увели детей вороги. Или не убили.

— Верно говорите. Надо вырастить потомство и понять, что мы им оставим. Не склады с железом да тканью имею я ввиду, а то, в каком виде государство наше в детям перейдёт. Образ жизни да цели существования в едином обществе. Последние надо сейчас закладывать. А то вдруг правнуки решат, что предков чтить вовсе не обязательно? Зачем нам тогда все эти старания с летописью и прочим? А то мы-то не вечные…

— Не рано ли на погост собрался? — подначила меня Зоряна, — Вовка ещё ходить даже не начал.

— Неа, не рано. От этих целей зависит, как мы дальше жизнь нашу строить будем, что в итоге из страны да города получиться должно.

— А что может вырасти? Как Новгород, большой город? — встряла Веселина.

— Ну, немного не так. Не в строительном или материальном смысле, а в части отношений между людьми и направления приложения усилий. Вот в моё время как мы по истории учили? Одни общества ставили задачей религию, веру свою распространить на все окрестности и дальние страны. Другие — династию свою основать и под неё земельки с людьми побольше отрезать в войнах и походах. Третьи просто за добычей большой шли, славой и рабами, на это все силы свои направляли. Другие наоборот, от первых трёх спасали свой образ жизни, пытаясь их натиску противостоять. Вот и нам понять надо, чего мы строим-то? Какое государство? Это поймём — начнём думать о том, каких людей к себе селить, на каких правах и условиях. И где их брать сообразим — словен переселять, рабов у скандинавов искать да покупать, или самим посёлки корельские грабить на момент невольников. Исходя из этого отношения с соседями будем выстраивать, с Новгородом да викингами. И роль новых людей для нашего рода из этого получаться будет. Ежели нам просто охранники на стены нужны — долой образование и учёбу, пусть копьём махать тренируются. Если же как корелов, на производстве их задействовать станем да в жизни общей позволять участвовать, то тут и отношение другое будут, соответствующее. И исходя из этого количество людей нужное определим. А то привезём двадцать семей больших, впустим к себе на равных правах — и сами со временем растворимся в чужих родах, забросив всё, что сами делать хотели. Просто задавят нас числом. Ассимиляция это называется, так многие народы «потерялись» со временем, поглотили их соседи да завоеватели…

— И много таких было? — спросил дед.

Остальные молчали, с интересом и небольшим страхом слушая меня. Ведь на самом деле, живёшь спокойно, детей растишь, хозяйство развиваешь, а потом бац! И праправнуки твои о тебе и жизни твоей ничего и не знают, переняв культуру от соседей.

— Да как сказать… Ну вот викингов тех же взять. Их в моё время нет. Шведы есть, норвежцы, датчане, а викингов — нет. Ни веры их по факту не осталось, ни образа жизни. Только сказки всякие о богах да баллады о походах. Или вот римляне. Слышали о таких? Нет? На полуострове в виде сапога на западе был большущий город, Рим назывался. И там жили суровые, гордые и сильные воины и торговцы, умелые земледельцы и ремесленники. Подмяли они под себя чуть не всю Европу да половину Азии. А в моё время вместо гордых римлян там живут итальянцы. Тоже вроде люди неплохие, но больше весёлые да ленивые, от гордых римлян, почитай, в них ничего и не осталось. По слухам, сам я там не был и дел с такими не имел. И примеров таких — масса! Вот взять нас, словен, к примеру. Ведь никто там, в моём времени не может точно сказать, как мы тут живём! Исчезли мы или нет? Люди, потомки наши — остались. А вот образ жизни, культура да вера, отношение между людьми — всё кануло в лету. И пойми тут, пропали словене или на другой уровень перешли?..

— Невесело как-то, — резюмировал Кукша, — завоеватели так постарались или сами забыли о предках?

— А там всё в кучу было, — пожал я плечами, — и кочевники ручку приложили, триста лет над этими местами и другими, что южнее, иго держали. И церковь, вера новая, что из Царьграда пришла, тоже свою лепту внесла в утрату памяти о богах здешних и жизни предков. И соседи нам свои мысли да смыслы в голову вкладывали, а мы — наши понятия им навязывали. Вот так и вышло, что люди, потомки, есть — а о предках своих знают мало. Если вообще знают…

— Значит, надо сохранить знания эти и сквозь века протянуть. Традиции и образ жизни, — резюмировал дед, — чтобы потомках память о себе оставить.

— И что же мы передавать через поколения будем? — с изрядной долей сарказма в голосе произнесла моя супруга, — Голод, холод, болезни? Как людей примучивать за цацки княжеские? Или грабежи да разбои?

Буревой хмыкнул, верно Зоряна подметила. Остальные тоже одобрительно закивали, мол, такое оставлять в наследство негоже.

— Ага, всё это переносить на детей да внуков наших — бессмысленно, — сказал я, — потому предлагаю сделать так. Все, включая детей, берите листков побольше, и каждый вечер пишите. На одном — как раньше жили, традиции и обряды, устои и верования, игры да песни. Как до меня вы тут и в землях Новгородских существовали, как власть делили и главу назначали, мыто платили да воинов готовили, с кем дружили, а с кем конфликтовали, и почему так вышло. На других страницах пишите, как мы сейчас живём. Потом всё это соберём в кучу и станем думать. Какие принципы оставить потомкам нашим, а какие — на полку положить, чтобы помнили, но не более. Потом решим, каким образом в веках не потерять то, что мы для детей своих и внуков подготовили. Как защищать образ жизни наш, как с новых людей в него оборачивать, что с теми делать, кто его ни при каких обстоятельствах не примет. Исходя из этого станем к людям новым, каких селить у себя станем, требования готовить. С кем нам проще будет целей поставленных добиться? В каком количестве мы их можем сами ассимилировать? Как с другой верой и языком поступим, если они по нашему не бельмеса и в богов своих верят, как корелы? Чем пожертвовать сможем, если нужда заставит, чтобы при себе население удержать? И только после этого будем хозяйством заниматься, поймём, чего нам стоит делать, а с чем и погодить не грех. Какие запасы в крепость тянуть, а что и в лесу оставить стоит, чтобы проходы не загораживало. Если у корелов станем невольников захватывать — лодки боевые делать надо. Если у мурманов рабов брать — на торг Ладожский товар повезем, серебро да меха копить станем. Коли поймём, что соседей надо захватить или прогнать — оружие делать будем. Ежели торговлей их привечать — что конкретно от нас в качестве товара пойдёт. А то и Кукшу на княжне местной женить придётся, династический брак получиться, — последняя фраза заставила родственников чуть улыбнуться, а пасынка — покраснеть.

— Долго это будет. Много думать надо. Чтобы суть нашу не забыть, да из-за неё детей и внуков в холоде и голоде не оставить, — высказался Буревой.

— А мы никуда и не торопимся, — выдала Леда, — верное дело — цель большую поставить, и силы да ресурсы на неё считать. Коли и впрямь угадаем, то и потомкам облегчение выйдет, и нас на том свете они никогда не забудут, не потеряемся в летах…

С такими мыслями мы и праздновали День знаний. Да и остальная работа куда-то на второй план ушла. Люди пытаются ничего не забыть, всё подметить, описать и сложить рассказы свои в две большие кучи, в одну о старине, в другую — о дне сегодняшнем. Корелов в это дело тоже вовлекли, правда, не сильно раскрывая конечной цели — те просто доносили до нас свои истории из жизни, а мы их записывали. На постройке водокачки, на переработке сырья, на обновлении парка винтовок и создании станка для выделки колючей проволоки — мысли людей были далеко, в туманных далях рассуждении о прошлом, будущем и настоящем. Даже изобретение типографского оборудования проходило как бы вскользь — всё думали о том, как сохранить наш образ жизни в веках, не меньше. На меня самый большой объем работы упал — я вспоминал историю и устройство государств в моё время. Это чтобы сравнить то, что есть сейчас, с тем, к чему развитие общества привело, попытаться исключить какие-то негативные этапы, а положительные — наоборот, растянуть на подольше.

Странное дело, но такие вот философские мысли даже чуть поменяли наше хозяйствование. Меньше люди стали носиться по окрестностям, стягивая в крепость лес да камни, а чаще думать о будущем. Глубоком будущем, не на год вперёд, как было ранее. Когда я заметил эти изменения, и Буревою о них рассказал, тот выдал сакраментальное: «Не хлебом единым!» — и начал пытать меня на момент культуры в моё время. В процессе работы над записями о прошлом и будущем, я часто рассказывал ему о том, как у нас картины да статуи всякие в музеях выставляли, про композиторов и писателей. Вот дед и навострил уши, мол, и нам бы неплохо книги просто для чтения делать. Не только техническую документацию и летопись, а как те сборники сказок, что я им подарил на Новый год. Мысль неплохая, можно потом, в свободное время заняться. Да и другими направлениями в искусстве. Правда, не обо всех особенностях культуры в моё время я сразу Буревою поведал, некоторые отдельные аспекты прямо в процессе трудовой деятельности всплыли…

— Какая осень в лагерях! Кидает листья на запретку! — я завывал, работая на стенах нашей крепости, — а вот ещё! Моя милая мама-а-а! Я тебя не ругаю-ю-ю. Что меня ты так быстро-о-о, под закон отдала-а-а…

— Да заткнёшься ты когда-нибудь, достал уже завыванием своим… странным! — дед в сердцах замахнулся на меня молотком.

Надо же! Шансон не только моих современников выводит из себя, но и вполне себе туземных жителей девятого века. А ведь тоже слой культуры!

— Не, Буревой, ну ты послушай, — я откровенно веселился, — С одесского кичмана, бежали два уркана… Или лучше нет, вот эту. Кхе-кхе! Па-а-а тундре, па-а-а железной доро-о-оге. Где мчится курье-е-ерский Воркута — Ленингра-а-а-аад…

И ведь было от чего завыть. Моим новым изобретением мы укрепляли оборону — крепили колючую проволоку-егозу на верхушки стенок. И теперь наше место жительства напоминало нормальную такую «турму». Егозу крепили в несколько слоёв и делали её из хорошей, качественной стали. Сначала катали проволоку, потом придавали ей овальную форму, резали пополам, вставляя внутрь штампованный и закалённый режущий элемент. Потом закатывали опять её, добавляли небольшое количество сварного флюса, сильно прогревали, проковывали и горячей ещё навивали на барабан. Остыв, проволока отказывалась резаться по-человечески, сворачиваясь кольцами вокруг потенциального злоумышленника. И это ножницами по металлу! Удар топором вообще чуть не оставил меня без глаз. Обошлось только парой царапин, ибо одет я был, как сапёры в наше время, в толстенную фуфайку.

Народ, кстати, на мои причитания о нелегкой судьбе арестантов за колюче проволокой не внял, наоборот, новая справа внушала им чувство безопасности и комфорта. Такая вот разница в восприятии обстановки. Ходили, любовались, а я выл тюремный «блатняк» и разговаривал «по фене», ну или на том жаргоне, который я за неё принимал.

— Вечер в хату, арестанты! — я вошёл в актовый зал.

— Да замолкни ты уже, и впрямь достал, — Зоряна потянулась за скалкой, я умерил свой нездоровый юмор и присел вместе со всеми.

— Ладно, действительно, чего это я. Проволоку мы натянули, вроде хорошо получилось. Мы её кольцами через друг дружку протянули. Теперь даже если нападающие накроют чем-нибудь егозу, она порежет их сильно, да и запутаются. С остальным как?

С началом осени у нас традиционно начинается время укрепления обороны. Расположение Москвы вдали от торговых путей приводит к тому, что если кто и идёт нас грабить, то только с целью «добрать» добычи при неудачном торге. Ну и корелы периодически сближаются с полями и лесоповалами, пару раз даже на берег выбирались такие вот «гости». Отогнали их выстрелами из винтовок и фонариком, мужики быстро сообразили, что в следующий раз лучше держаться подальше от этих мест. Но помимо «колючки», наша крепость за месяц, что прошёл с памятного совещания «о будущем», обрела усиленные мостки, крышу досчатую над ними, деревянные брусья-рельсы для передвижных огнемётов.

— Помосты мы доделали, Кукша на тракторе доски подымал, а мы прибивали, — Юра начал отчитываться о проделанной работе, — места для стрелков подготовили по углам. Только мало будет, если столько данов будет, сколько к нам пришли, не отобьёмся…

— Да я думаю отбреем грабителей, чего нет-то? — дед разливал отвар из травок, что у нас был вместо чая, — Чай, не косорукие, прицел взять сможем.

— Ага, у нас тоже не косорукие были, да никого не осталось. Луком у нас много кто владел, а ваши эти железяки, которые вы с собой таскаете, от них какой прок? Ни тетивы, ни плеч нормальных. И штык этот ваш, короткий да слабый… — это Юрка встрял в разговор.

Мы с дедом переглянулись. Рыбаки наши не видели боя с данами, далеко лежали. Тут мы им тоже не демонстрировали силу оружия, только пугали им, скорее. Сейчас они вообще сами внутри ходят, да и наружу частенько без сопровождения бегают, обжились, привыкли. Но на учения мы их пока не пускаем.

— Что, может покажем ему, за какой конец у винтовки браться, чтобы вопросов глупых не задавал? А то ведь если сейчас к нам придут, он с нами в одном строю стоять будет… — дед почесал бороду.

— Да показать-то несложно, не велика наука. Давать мы оружие сейчас им не будем, новых винтовок дождёмся. А то ещё нашим не всем хватает. Да и уровень вольности еще мал для владения оружием.

Новые винтовки сделали по образцу старых, но из других материалов. Это позволило увеличить давление в баллоне, из-за этого пришлось изменить боеприпасы. Теперь пуля стала наполовину полая, и давлением воздуха при выстреле выдавливался свинцовый поясок из неё. Точность возросла, дальность — тоже, да и легче стали «стрелялки». У всех, кроме Веселины. У той спецзаказ, снайперская винтовка, чем-то напоминающая по весу и габаритам крупнокалиберный пулемёт из моего времени. Зато на сто метров бьёт уверенно, оставляя в щитах из досок внушительные дыры. Но новую справу для убийства ближнего своего мы для всех Игнатьевх подготовить не успели. Вот как заменим свои винтовки, по плану как раз новый уровень вольности у корелов выйдет, тогда и вооружим невольников. Хотя ребята так прижились в нашем роду, что больше напоминали двоюродных братьев да племянников, чем рабов. Мы даже по этому поводу несколько изменений в законы утвердили, чтобы волю им пораньше дать.

— Я вот что подумал, — продолжил я мысль, — нам надо ещё одну группу научную создать, по безопасности. Пусть вон Кукша с Юркой этим занимаются. Кукша и так у нас парень с головой, а в две головы дело ещё быстрее пойдёт. Юрка! Ты игру-стратегию освоил?

— Ну… так, сложно очень, — пацан замялся, после его противостояния с Кукшей по шашкам и шахматам, пасынок мой пытался из него сделать себе партнёра по военным играм посложнее.

Но там уже думать много надо да в голове держать кучу всего. Кукша тот не парился, записывал, а у Юрки пока такой привычки нет, вот и проигрывает, не даётся ему игра.

— А жизнь ещё сложнее, а что делать? — я развёл руками, — Эту освоишь — мы новую, ещё сложнее сделаем, чтобы не только развлечение было, но и польза. А по поводу стрельбы… Чтобы вам показать, насколько безопасно в Москве, завтра на учения с нами пойдёте. Все.

Полигон для тренировок мы оборудовали во второй крепости, на треть где-то от всей площади. Сделали мишенное поле, полосу препятствий, чучел всяких, в доспехах и без. Вот по утру и вывели в «секретное воинское место» корелов. На полигонесначала мои родственники чётко отработали несколько упражнений с холодным оружием. Сбор в ряд со щитами, рассыпной строй, атака в линии и с перебежками, отход с прикрытием, отдельные другие моменты. А потом мы перешли на стрельбище. Вот тут у наших рыбаков и начался очередной разрыв шаблоном.

На строй из шести человек наших мелких, без взрослых, надвигалась путём натягивания верёвки толпа фанерных гоповарваров, прикрытых щитами. По команде командира, за него Обеслав был, начался геноцид пиломатериалов. Щиты и фанера падали, летели ошмётки от мишеней, ребята грамотно отстреливали сначала тех, кто был обозначен как стрелок, потом — копейщиков, затем и всех остальных. Режим ведения огня был таков, что на наступающих врагов сыпался непрерывный ливень чугунных пуль. Мишени остановились на половине пути к строю, некому было больше атаковать. Ребята заменили магазины, и добили фанерных врагов штыками, прикрывая друг друга.

— Боевая задача выполнена, зачистка завершена, с нашей стороны потерь нет. Расход боеприпасов — два магазина на стрелка. Доклад окончил, — шпарил Обеслав.

Над полигоном воцарилась тишина. Наши уже привычные, но смотреть на корелов было любопытно.

— Челюсть подыми, микробов в рот наберёшь, — прервал немую сцену Кукша, по-дружески ударив Юрку по плечу, — дорастёшь, обучишься — таким же будешь.

— Как вы… это ведь… а чем??!! — рыбак не мог прийти в себя от увиденного, да и остальные его товарищи смотрели с искренним удивлением.

— А вот так. Ты думал, мурманы тех данов побили, что вас пленили? Они бы без нас тут бы и остались, на бережку, пару лет назад, — Смеяна, которая тоже была в строю, начищала винтовку.

— А мы думали, мы считали… А-а-а, какая разница, что мы думали, — Лада махнула в сердцах рукой, — было бы у нас такое вот оружие, может, не было нас тут. А теперь мы тут.

Девочка подобралась, гордо вскинула голову:

— Я теперь Кузнечикова, и живу в России, в Москве. Мне теперь никакие даны не страшны, защитят меня в государстве моем! Вот!

Я чуть слезу не пустил от умиления. Посмотрел на других ребят — они согласно кивали словам Лады. Правильно всё-таки я сделал, что с собой их взял. Нормальные ребята, чуть ещё побудут в зависимости, да и оформим их как вольных граждан. Или нет, пока не как вольных, на десятый уровень переведём, там право голоса только совещательное, пусть освоятся в процессе принятия решений, да и в путь. Мы отправились к домам и мастерским.

— Ну что, как винтовка? — спросил я Обеслава, из детей только у него новая была, остальные со старыми бегали.

— Хорошая. Удобная и точная. Если бы в тот раз, на берегу у всех такие были — нам бы и мурманы не понадобились.

— Ага, это точно. Торира что-то не видно давно, не случилось ли чего?

Я переживал за наших мурманов-союзников. Уже октябрь, ещё пара недель, и они точно не появятся. А я думал по весне заскочат, я им товара дам на обмен, да заказов сделаю, на обратную дорогу. Видно, не судьба.

Но боги или обстоятельства распорядились по-другому. Однажды утром Обеслав, прогуливающийся в дозоре по стенкам крепости, что-то заметил на воде, быстро спустился и побежал к нам. Мы с дедом как раз занимались сооружением водонапорной башни. Само здание ещё не готово, это будет первая кирпичная постройка в Москве. Выглядит она по плану как домик с пристроенной к нему толстой трубой. Внизу — достаточно обширные подвалы, где будет разводка труб. Круглая башенка, высотой чуть выше стен крепости, должна увенчаться большой ёмкостью для воды. По крыше этой бочки будет ходить часовой, и если надо — спускаться на стены крепости по мосткам. Внутри домика встанут паровая машина, отопитель и запас топлива для этого хозяйства. Второй агрегат призван обеспечить прогрев жидкости, прекратить образование льда. Он будет тупо подогревать циркулирующую самотёком по специальным трубам воду, как в системах отопления в моё время, тех, что без насосов работали. Подвод воды будет из озера, траншея и трубы готовы, мы ждём зимы, чтобы узнать глубину льда у берега — не хочется остаться по холоду без живительной влаги. Паровой двигатель же, который мы с дедом собираем, призван обеспечить работу насосов для заполнения бочки. Предполагается, что для эксплуатации этого хозяйства надо с утра запустить паровик и насосы, набрать воду. Потом установить нашу «поршневую гидроавтоматику» в отопителе в соответствии с температурой окружающего воздуха по специальным меткам и приборам. Ну и пополнять своевременно запас топлива, без этого никуда. Вот с этим всем хозяйством и возимся. Вода, правда, пока будет техническая, боюсь я пока на приготовление пищи пускать.

— Лодка на озере, — сообщил Обеслав.

— Ну а чего флаг опасности не вывесил?

— А какая тут опасность? — пожал плечами малец, — они ж просто стоят, да в нашу заводь не зайдут, преграда с деревьями мешает плавающая. Они там тряпки какие-то вывесили, и просто стоят.

Мы поднялись на стену. Лодка действительно не двигалась, вывесив какую-то материю на носу и на борту, ближе к корме. Что-то неуловимо знакомое в ней было, особенно эта розовая тряпка, которая на борту висела. Ба! Вспомнил! Это ж Славик нам показывает, что опасности нет!

— Буревой! Это же Торир! Давай сигнал подадим, что ли, — дед метнулся вниз, вернулся с арбалетом, заряженным зажжённой стрелой.

Ракета пошла вверх. Надо, кстати, придумать что-нибудь пневматическое и сигнальное, а то так пускать сплошная морока. С лодки помахали ещё раз тряпкой, и медленно двинулись на наш сигнал. Мы пошли убирать защиту — друзья пришли.

После радостных объятий, все пошли праздновать возвращение наших блудных мурманов. Пришел Кнут, Ивар, Гуннар, Давен-врач, Атли. Ну и Славик с шефом своим, Ториром, куда без него. Странно было, что других я плохо узнавал, мало было вояк из прошлогоднего похода на данов. Может, треть от силы. Но было много баб! Это что ж там такое случилось, что он женский батальон на вёсла посадил? Не, бабы у мурманов знатные, как наши примерно, сильные, железом обвешаны. Особенно жена Атли выделялась. Здоровенная блондинка, на половину головы выше мужа, вся в стали и железе, плечи как у пловчихи, мускулы перекатываются, но при этом симпатичная. Я бы сказал, красивая. Как танк Т-90МС, вот такая же всесокрушающая красота.

Мурманы пришли ненадолго, им через неделю уходить домой. Заскочили они подарки мне завести и передать привет от Лиса и Белимира. Он заключался в огромной просьбе передать ещё бумаги и пишущих принадлежностей. Ну и ещё есть повод, Торир хотел малость поправить своё финансовое положение. Наличие баб вождь объяснил просто. Это все, кого он смог уговорить идти на восток.

Тут много факторов сыграло свою роль, и даже мы поучаствовали. Весть о разгроме достаточно крупной эскадры данов быстро облетела все села северных и восточных «отморозков», в смысле, славян и скандинавов. Да ещё и исторический наш персонаж, Рюрик который, тоже дал джазу — он примерно такую же эскадру разгромил, ту, что путь с Северной Двины охраняла. На ежегодном совещании, посвящённом направлению грабежей, данов было не видно и не слышно. Робкие же предложения их попробовать ещё раз сунуться на Ладогу заканчивались тем, что говорящему показывали на Торирову дружину, в модных доспехах и с крутым оружием, потом напоминали, какие силы в прошлый раз противостояли словенам, ну и указывали на дверь. Или что там них вместо неё. Теперь наше, словенское направление стало исключительно торговым. Почтительно приходишь, подобострастно предлагаешь товар, и сильно горюешь, если не берут. Мечом тут махать уже никто не помышлял.

Вторым фактором были наши подарки Ториру. Уходили-то на Ладогу из Скандинавии в прошлый раз считай голодранцы, по моим меркам. А пришли все в стали доброй, броне эффективной да с мечами модными. Логика викингов подсказывала, что такие вояки удачливы и сильны, иначе бы на доспех себе не заработали. А значит, надо записать таких грозных бойцов себе в отряд. Ну и начали соблазнять коллег Торировских посулами добычи, доли в трофеях, и прочими «ништяками». В ход шло всё — интриги, подкуп, уговоры, баб подкладывали, родственные связи задействовали. Дружина Торира осиротела на две трети — много народу ушло пытать счастья в грабежах на западе. Вождь было пытался их вернуть, сулил прибыли торговые и прочее. В ответ слышал о том, что налёты всё-таки предпочтительней мены, добыча круче, вариантов с Вальгалой побольше, а на востоке теперь точно не пограбишь. Вот так и соблазнили дружину Торира, бросили они своего вождя.

Причем народу на запад рвануло столько, что Ториру ничего не оставалось, как включить в экипаж в этот раз ещё и женщин. Дело-то, в принципе, нормальное, воительницы и среди барышень мурманских попадались знатные. В таком составе и пошли на Ладогу, поздно, причём, считай, по лету уже. Там другая проблема — урожай был лучше, много хлеба появилось. А значит, и прибыли от его продажи стало меньше. Он почти все «бумажные деньги» от Лиса потратил на оплату купцов, что должны перевозить зерно на Балтику и далее. Цены же «за фрахт» для мурмана выросли. Купцы осматривал его экипаж, подшучивали над бабьим батальоном, получали люлей от жены Атли, и либо заламывали несусветную цену за свои услуги, либо просто отказывались. Торир откровенно переживал.

— А баб-то ты откуда набрал? — меня этот вопрос сильно интересовал.

— Родичи. Брунгильда — жена Атли. Остальные так же. Воительницы. Сигну — моя дочь.

— О! Так а чего ты не познакомил? Я думал амазонки пришлые да наёмные, а тут такое! Пойдём хоть покажешь, я тебя с сыном-то познакомил — мы направились в крепость, разговор вели на природе.

В крепости царила идиллия. Идиллия и розовые сопли. Вся толпа, не сильно различая друг друга по национальности и степени владения языками, разглядывала парочку, стоящую на той стене крепости, что выходила на озеро. Бабы, мои и мурманские, тихо перешёптывались. Вот те «здрасьте», моя-то супруга откуда мурманский знает? Тоже стоит, пялится, да с Брунгильдой — вот правильное ей имя подобрали — переговаривается да мелкого на руках качает. Лада с Юркой и Отаром, сыном Ивара, тоже что-то обсуждают и пялятся наверх.

— Дед, — я потихоньку подошёл к Буревою, — дед, а дед. Чего стряслось-то?

— Эх-х-х, а сам не видишь, — тот показал на Кукшу и блондинку, стоящую на стене, — любовь!

Дед назидательно поднял указательный палец.

— А что за девушка? Тут вроде все жены…

— Сигня вроде зовут, — добавил дед.

Подошёл Торир, включился в диалог:

— На стене дочка стоит. Приведу сейчас, — вождь было направился к сладкой парочке, что стояла чуть не взявшись за руки.

Зря он это! Во первых, потерял авторитет, кучка баб бросилась и зашикала на вождя, когда осознали что он делает. Да ещё и от Брунгильды по жбану получил, несильно, но шлем съехал. «Железная девица» так зашипела на вождя, что тот ретировался. У мурманов, смотрю, тоже проблемы с субординацией наблюдаются. Эх, ну что за жизнь у нас, царей-вождей-государей! Только что не пинают походя. Хотя, я бы тоже спокойно стерпел оплеуху от Брунгильды — та, по-моему, не то что коня, слона остановит своими ручищами. Шевеление внизу не осталось незамеченным парочкой. Они обернулись. Я чуть не заржал — как будто только что все стояли на стоп-кадре, дышать громко боялись, а тут Кукша глянул — все такие засуетились, типа, по делам идут, да и вообще в ту сторону не смотрят.

Парень помог спуститься своей спутнице, нежно придерживал её за руку, та краснела, но позволяла. Они вместе направились к нам. Я же лихорадочно думал, у нас проблемы или радость? Мне прям сейчас за винтовкой бежать, или винище ягодное доставать из подвала? Как тут вообще к таким вещам относятся, особенно отцы молодых девушек? Да при том красивых, стройных и сильных — это я разглядел, когда дочка Торира ближе подошла. Краем глаза заметил ещё одну жертву Амура — куда-то с цветами шёл Славик. Ишь ты, не забыл нашу Веселину!

— Знакомься, Сергей, это Сигни, дочь Торира. Она по нашему плохо очень, — Кукша представил спутницу.

— Очень приятно видеть такую красивую и замечательную девушку у нас! Торир! Почему раньше прятал от нас такое сокровище?

Торир напрягся. Сам он говорил отрывисто, а тут бы дословный перевод не помешал, комплимент всё-таки, даже в девятом веке это понимают. Под раздачу попал Славик — не донёс букет и понуро направился к нам. Перевёл сказанное, девушка покраснела, сильно.

— Я тут главный, этот родственники мои, — я представлял собравшихся людей, — это вот тоже почти родственники, Лада, Юра, другие тоже подойдут. Кукша, покажи ей тут всё, Торир, ты возражать не будешь?

Ярослав традиционно блеснул знаниями, перевёл синхронно. Мурманы, стоящие здесь тоже всё поняли, особенно Брунгильда. Такую рожу скорчила украдкой Ториру, да ещё и кулак показала, что вождь с кислой миной согласился. Он, наверно, и сам бы не прочь отпустить, но вроде как отец, надо показать заботу и строгость в воспитании. А вообще, сейчас непонятно, кто тут больше вождь — он, или эта Железная Брунгильда? Я даже у Кнута тайком спросил, он малость разъяснил обстановку:

— На лодке да в бою, в походе — Торир тут главный. А тут мы вроде как дома почти, да ещё и дело такое… — он неопределенно махнул рукой, — не мужское. Вот Торир и подчинился.

Неделя пролетела быстро. Дела и заботы перемежались созерцанием мыльной оперы «Кукша и Сигни». Вся Москва, которая вроде как слезам не верит, держала глаза на мокром месте от умиления, наблюдая за парочкой. Та гуляла по крепости, Кукша с Кнутом и Обеславом катали Сигни по озеру на паровом рыболовном баркасе. Пасынок оставлял ей цветы по утрам на крыльце. Вчетвером, с Ладой и Юрой, они даже пикник устроили с моей подачи. Торир не то что был против, скорее, не ожидал такого, растерялся чуть. От необдуманных поступков его удерживала Брунгильда, я же даже не знал что ему посоветовать. Привлекли к работе, путь хоть отвлечётся.

Работали для мурманов. Мы делали доспехи новые, тем кто ими не был обеспечен, да оружие. Торир под это дело приволок нам в качестве оплаты олова, свинца, всяких руд да камней — помнил вождь, чем я на Ладоге запасался. Вот и пришлось потрудиться. Кукша при этом просил, чтобы для Сигни защиту сделали потолще, для большей безопасности. Покрутил ему пальцем у виска — броня как у танка будет, как её девушка на себе потащит? Кукша грустно согласился, приговаривая, мол, нечего бабам в бою делать. Тут, кстати, я с ним согласен.

Вечерами мы с вождём обсуждали новости да события за прошедший год. Мы ему про то, как корелов под себя переделывали, он — про новые земли какие-то на западе, что грабить его коллеги собрались. Про Лиса рассказал, тот хорошо развернулся в этом году, торговля бодро пошла. Вот под пиво, что привёз мурман, в бане, и разговорил я седого дядьку на момент взаимоотношения полов:

— Одна она у меня, только ей и живу — мурман был сильно разговорчив, — как мать её умерла, все для Сигни только и делал. А выросла так быстро! Там-то, дома, обо мне всё заботилась, да на мужиков и не глядела.

— Не переживай, Торир. Мы стареем — они растут, уходят из гнезда родительского, свои вьют. И не нам тому противостоять…

— Да знаю все, — отмахнулся вождь, — только вот внуков хотел, воинов сильных воспитать. А теперь как? Кукша твой парень хороший, воин добрый, да с умом. Она если за него пойдёт — у вас жить станет. А мне одному, там, за морем…

Блин, аж жалко седого вояку. Похлопал его по плечу:

— Ну мы ж, если так случится, прятать-то её не будем. Поучишь ещё внуков сабелькой-то махать, — вдруг родилась совершенно безумная мысль, — а то и по-другому. Переезжай к нам! Место есть, будешь рядом с внуками…

— Как — к вам? — Торир не понял.

— Ну, дом тебе выделим, у нас пока ещё есть незанятые. Будешь отсюда в походы свои ходить. Торг недалеко, чаще дома будешь. На берегу — дочка с внуками, у тебя на глазах расти будут. Им умения свои передашь…

— Я о том не думал. Там дом мой. Там предки, — вождь перешёл на короткие фразы, задумался.

— Да я и не настаиваю. Предки твои — они везде, и с неба наблюдают, как их род продолжается. Тут им тоже видно. Меня ты знаешь, семью мою — тоже. Подумай просто, может, и впрямь переедешь. Но я ещё раз говорю, не уговариваю, так, вариант предлагаю. На тебе ж вон лица нет, надо же друга поддержать.

— Друга… Спасибо тебе, Сергей. Только добро я от тебя видел, да все как-то поблагодарить времени не было, — вождь серьёзно посмотрел на меня.

— Да не за что. Обращайтесь. Для друзей, тем более таких, ничего не жалко, — я налил ещё по кружке, — ну, давай за дружбу…

— А давай… — мы выпили по глотку.

— Ты мне вот что скажи. А как у вас людьми разжиться можно? А то сам видишь, крепость большую соорудили, а на стены поставить некого. Есть кто-нибудь, кто сам переехать хочет? Или рабы какие, несильно забитые.

— С рабами — сложно, — сразу ответил мурман, — пленников можно купить. Но наши рабы…

Торир пустился в длинные описания каких-то традиций, законов, всякие трелы да лейсинги. Я, честно говоря, не думал, что так всё сложно. На вождя трудились сейчас в основном потомки пленников в третьем-четвёртом поколении, они вроде как уже и не совсем рабы. Только Ярослав, считай, из относительно свежего поколения зависимого населения. Других из его деревни распродали, а смышлёного парнишку — оставили. Но и он уже считается чуть не викингом настоящим, заработал себе в походах такое право и отношение вождя. Да и дороги рабы сейчас в Скандинавии. Много викингов сейчас в походы ходит, приходится пленникам в связи с отсутствием хозяев трудиться на полях, вот и выросла цена на людей. Да и вольности, что сейчас входят в обиход на родине Торира, вроде выделения земельного надела рабам, чтобы они за долю от урожая его обрабатывали, появляются не просто так. Наблюдается у викингов натуральный недобор коренного населения, много очень их в походах шастает. Вот и приходиться идти на послабления для невольников, чтобы не разбежались.

— А ты рабов хочешь себе ещё привести? — в конце длинного рассказа спросил Торир.

— Да думал о том. Только вот не могу понять, кого да сколько мне надо. Ну то ладно, дело десятое. Пойдём лучше попаримся…

Неделя закончилась, мы завершили делать доспехи и вооружение для мурманов. Те обслужили лодку, и начали собираться в дорогу. Кукша и Сигни ходили понурые, скорое расставание их печалило. Вместе с ними грустными ходила вся Москва и гости столицы — мыльная опера задела всех за живое. Мне даже супруга плакалась ночью, что такая любовь, а уходить надо, расставаться голубкам нашим. Я гладил и успокаивал, ляпнул про проверку отношений временем и расстоянием. Получил поддых, и заслужил звание деревяшки чёрствой, которая на такие «чуйства» столь утилитарно смотрит. Захныкал в колыбели Володька, пошёл его успокаивать. Вернулся, супруга обняла меня уже ласково:

— А знаешь, хоть и не было у нас с тобой такого, как у Кукши, но всё равно, я счастлива с тобой — сказала Зоря, и мы завалились на кровать, пока мелкий опять не проснулся…

Расставание было грустным. Викинги отплывали затемно, до рассвета. Сладкая парочка ни на секунду не отходили друг от друга, горевал и Славик. Потом, правда, пришла-таки Веселина с большим баулом. Отдала его Славику, прошептала что-то, и убежала, традиционно покраснев. Тот остался стоять радостный, улыбка до ушей, рот раззявил. Ну хоть кому-то хорошо. Началось прощание.

— Мадмуазель, — я куртуазно подошёл к Брунгильде, — вы просто сногсшибательны! Позвольте выразить вам своё восхищение!

Я поцеловал руку Железной Леди, получил по заднице от супруги, и, под дружное ржание москвичей и гостей, пошёл прощаться дальше.

— Атли! Береги жену! Такое сокровище могут и украсть!

— Да она сама кого хочешь украдёт, — мы обнялись под всеобщий смех.

— Кнут! Ивар! Приезжайте за новыми протезами, а то эти износятся скоро. Отар, рад познакомится, папаша твой, Ивар, много о тебе рассказывал, и вижу что всё — правда. Настоящий воин растёт! Гуннар, очень рад был видеть снова, не забывай в гости заходить!.. — ну и так далее.

Последним подошёл к Ториру. Тот достал свёрток, протянул мне:

— Про сына не знал. Вот ему. От меня. На воинскую славу.

Я развернул свёрток — в нем был потрясающий маленький кинжал! Восточного вида, волнистый, даже с небольшим камешком на рукоятке. Я искренне пожал руку вождю:

— Вот это подарок! Спасибо тебе, как сынка чуть подрастёт — обязательно ему вручу от доброго друга и славного воина Торира. Там мы вам с собой тоже надавали, как обычно. Ну и если на Ладоге будешь, — Торир кивнул, мол, буду, — передай там два мешка. Один Лису, второй — Белимиру. Ну и про наш разговор, про переезд…

— Я подумаю, — коротко ответил мурман, и мы обнялись, — если ещё кто со мной захочет?

— Места на всех хватит! — уверил я Торира.

Мы ещё долго со стены смотрели вслед уходящей лодке с мурманами. На Перуновом поле в небо светили прожектора, являя мистическое благословение походу Торира домой…

После дружеского визита мурманов, наша жизнь вернулась в привычное русло. Разве что воздыхатель этот, Кукша, ходит, грустит, тоску нагоняет. Спелись с Юрцом — теперь на почве первых любовных отношений. Я его вызвал на разговор серьёзный:

— Кукша. Слушай меня сюда. Сигни твоя сейчас ушла, и это как минимум до весны, сам понимаешь. И у тебя есть выбор теперь. Или ходить тут, вздыхать томно, да Юрке на свою жизнь жаловаться, или сделать так, чтобы при её следующем приезде она даже уезжать не захотела. Торир не против, я говорил с ним, печалится только, что внуки далеко будут. До весны они тут точно не появятся, а это значит, что до свадьбы тебе полгода минимум. А то и больше. Вот и посвяти это время тому, чтобы привести наше, — последнее слово я выделил голосом, — государство в такой порядок, при котором бы ты хотел с Сигни жить да детей воспитывать. Это, конечно, если ты серьёзно решил. А то вдруг ты так, просто, походили вместе и хорош. Ну там бабу себе заведёшь, забудешь да не дождёшься…

Пацан резко вскинул голову и с вызовом уставился на меня.

— Вот-вот, выходи из спячки, не время сейчас. Понял?

— Понял. Только вот…

— Так, давай не сейчас, потом расскажешь…

Жизнь текла своим чередом. Осенью запасали лес для стройки, кирпичи, обжигали глину да цемент. Оказалось, из тщательно размешанной, пережжённой, и ещё раз размешенной глины связывающий материал лучше. Добавь воды и песка — и вперёд, на стройки народного хозяйства. Доделывали систему водоснабжения, уложили трубы вдоль хозпостроек, мастерских, хлевов и птичников. Осталось только одно — вывести подальше на озеро саму водозаборную трубу с небольшим кирпичным домиком. Причём поначалу она будет не металлическая, а ткане-смоляная, вроде шланга. Потом, по опыту эксплуатации, заменим это на более капитальную конструкцию. Материалы, что лежалы на складах, бодро превращались в дельные вещи. Причём поток нового сырья на время прекратился — народ, в свете поставленной мной задачи, касающейся формирования послания потомкам, совершенно по другому стал относиться к запасам. Больше старались думать о целесообразности «хапужничества». Лишь за рудой несколько раз ездили по первому снегу, про запас брали. Винтовки обновлённые заняли своё место в домах у Игнатьевых. Корелы же получили дополнительную нагрузку — они теперь изучают воинскую науку. По закону им таскать где вздумается оружие пока нельзя, поэтому на стрельбы да на отработку приёмов мы выдаём им справу и боеприпасы. Мыслей покинуть Москву от ребят мы больше не слышали. Лично опробовав винтовки, корелы убедились, что в нашем городе безопасно. А когда огнемёт на испытаниях со стены крепости здоровую такую огненную струю, раскидав горящие пятна по берегам нашей заводи и чуть не спалив рыболовецкий баркас, сомнения, если у кого и были, окончательно ушли.

Продолжалось обновление парка оборудования, паровики тоже модернизировались, но — внепланово. Идея с производством некоего подобие пеллет из отходов, по сути, нашего древесного производства, позволила сделать котлы для паровиков удобнее, хотя и привела к перерасходу древесины на производство топлива. Зато поршневая гидроавтоматика спокойно работали с одинаковыми по размеру цилиндрами из щепок и опилок — именно так у нас выглядело горючее. Это позволяло чуть высвободить силы на другие работы. Потому пополнение складов переработанным сырьём у нас продолжалось, а вот стопки бумаги с описанием того, что мы хотим донести до потомков, наоборот — перестали пополняться. За три месяца осени Игнатьевы собрали всё важное, что хотелось донести до детей и внуков, по сути, формализовав некоторым образом наш образ жизни, отношения друг с другом, понимание власти и государства, его роли и ответственности.

Анализировали мы эти бумаги вместе. Постепенно, шаг за шагом вырабатывая подход в формированию того, что мы надеялись оставить потомкам в качестве государства, культуры и принципов жития. Отталкивались от простого — чтобы память о нас в наших детях прошла через века, надо сначала обеспечить возможность существования потомков и их воспроизводства. И значит, первым делом на бумагу лёг основной принцип — беречь людей. И не просто всех подряд, нет, у нас на такое «охранялка» отвалится. Для начала тех, кто нам родня или практически равен таковым, например, корельские ребята. Таких надо собирать по окрестностям или воспитывать в Москве.

Мало иметь детей и внуков, надо, чтобы они могли себе обеспечить жизнь. И, желательно, небедную, безопасную и долгую. Поэтому на бумагу легли следующие пункты. Первый, о роли традиций и опыта предков. Причём русским языком и большими буквами расписан процесс не столько сохранения устоев, сколько отказа от них. Вот если традиция мешает нарастить благосостояние, обеспечить спокойствие и безопасность, знать, пора ей на полку, переходить из хозяйственного раздела в культурный и исторический. Или переформатироваться её нужно так, чтобы и устои соблюсти, и логику определённую, полезную, в них внести. Ну вот как Буревой со своими шаманствами при валке деревьев. Перестал ведь дед плясать перед каждой осинкой, делом лесу помогает, саженцы растит да высаживает, поминая лешего. Вот так и надо делать, совмещать, по возможности, старину седую и обряды с полезным делом. Ну а если не получается — пусть культурный слой хранят бережно, но не более, чем музейную редкость. А то вон на Ладогу с мурманами когда собирался, барышню меня чуть не съели. Мол, надо одёжку вышить хитро, чтобы по узору догадались люди встречные-поперечные, кто я такой. Тут у них узоры на рубахе вместо паспорта. Глянул на вышивку — и понятно, чьего ты роду племени. Только вот по трудозатратам такое мероприятие, сопровождаемое чуть не сакральными жертвами, грозило нам потерей недели времени. Вот надо такое в нашем государстве? Переписать аккуратно традицию, нарисовать тот узор и отправить в музей — для дальнейшего использования в качестве образцов для коллективов народного творчества. И в этот раз народ согласился с такой постановкой вопроса. Оно, мол, конечно красиво и забавно, но лучше лишние тридцать «квадратов» ткани выткать, чем «украшательствами» заниматься. Так и внесли в документ подобный подход, с примерами да расчётами..

Вторым пунктом в этом разделе было образование, которое надо получать всеми возможными способами, и применять на практике с целью увеличения рода, его благосостояния, долголетия. Знания следовало собирать везде, не гнушаться учиться у всех, но при этом — проверять логикой да практикой полученную информацию, о чем три раза в разных местах написали. Это чтобы кровопусканиями от насморка не занимались. Третьим пунктом была, как ни странно, экология. Мы просили потомком максимально аккуратно относиться к природе. Это не из-за «зелёных» воззрений меня и моих родичей, а тоже для обеспечения здоровья и сил потомков, обеспечения возможности обрабатывать им леса и поля, не допуская их уничтожения. А то будет как в моё время, все под топор — а через десяток лет только степь да полупустыня изгаженная вместо сельхозугодий да буреломов. Особенно дед на этом пункте настоял. Правда, отметку о том, что данное требование не должно противоречить остальным, которые касались обеспечения благосостояния населения, мы поставили. Зато отдельно выделили то, что не должно быть отходов, по возможности. Ибо любая ветошь только потому мусор, что не умеем мы из неё что-то ценное получать. Вот и надо работать над исследования таким образом, чтобы добиться безотходного производства. Вон, из одного полена сколько полезного мы на пиролизе получили! А если со всем так? То-то же! На фоне вышеперечисленного логично вытекала неустанная забота о собственном здоровье и санитарии.

Перешли к более сложным вещам — взаимоотношениям внутри рода и с теми, кто практически уже в семье. Ну или очень близкий по духу человек. Тут и уважение к старшим описано было, уход за немощными стариками своими, и дружба крепкая между родней, независимо от степени близости, и любовь к детям, и память о предках. Однако и новые вещи, что мы на собственном опыте узнали, отмечены были. Например, что не только старшие должны быть уважены, но и молодёжь мнение своё должна уметь отстаивать и продвигать, а старшие к нему — прислушиваться. А если конфликт возникает — аргументы использовать да логику, а не упирать на седину в волосах и суровый житейский опыт. Он-то не всегда правильный путь подскажет. Вон, Буревой мне сколько твердил, что «железо не течёт», а теперь сам в домне орудует. А если бы я его послушал? Так бы и сидели с сохой деревянной да без трактора?

Далее про соседей и чужих людей писали. О том, что многие из них могут друзьями добрыми стать, наш образ жизни принять. А если уже нет — то пусть в другом месте где живут, и к нам, в Москву и Россию, со своим уставом не суются. Брать чего полезного у них в части житейских принципов, науки и организации — благо, но поклоняться иностранцам, каждое слово на лету ловя, внимая речи их, как откровению свыше — запрещено! Своей головой думать надо! И принципов собственных твёрдо придерживаться, без оглядки на то, что скажут чужие. Родные и близкие пусть оценивают, сограждане да соратники. Ну а если не получиться дружбы, или под себя соседи переделать захотят общество потомков — гнать таких доброхотов оглоблями куда подальше. Об этом отдельный сказ — о безопасности.

Каждый гражданин, кто по принципам этим живёт и в общество влиться хочет, должен понимать, что долг его — Родину защищать. В ответ она справой его обеспечит, и о сиротах да стариках, если случиться что, позаботиться. И отдельно сказано, что цель государства и общества — максимально безопасность обеспечить, при этом на шантаж и посулы не поддаваясь, и от принципов заведённых не отступая. Это чтобы исключить два момента. Первый — это походы за чужие интересы, которые звонкой монетой в кармане отдельных представителей общества отзовутся, а другим — слезами да страданиями. А второй — уход от собственных принципов «чтобы не было хуже», такое тоже не дело. Ну а если уж до войны дело дойдёт — то пусть она будет такая, чтобы после неё безопасность государства, внутренняя и внешняя, выше стала. Такое внесли для того, чтобы воины да полководцы не о славе думали, а о том, как после боевых действий жизнь сложиться. Ну а нам только добавить осталось, что учиться каждый гражданин воинскому делу должен настоящим образом. А те, кто правит пусть стараются и принципы сохранить наши, и войн при этом лишний раз не затевать. Так и перешли к вопросу религии — она может к конфликту привести.

Богов любых мы примем с радостью, особенно если те несколько условий выполнят. Не будут жертв человеческих требовать, издевательств над людьми и особого отношения к себе. Вон, три идола стоят на поле, и не паряться — и другие так должны. Ну а если ретивый кто особенно попадётся из служителей культа, что будет народ подстрекать рушить символы чужой веры, того в кандалы и на стройки народного хозяйства. Ибо нефиг! Потому мы и христиан примем, и мусульман, и скандинавов с солнцепоклонниками — но есть условия. Примете их — добро пожаловать. Ну а если ваши боги, как та старуха в сказке о рыбаке и рыбке, хотят стать самыми главными «буграми» на славище, и чтобы остальные были у них на посылках — до свидания! Нам такие не нужны. А если уж людей резать во имя веры своей собирается кто — дык лучше сам пусть вешается, о чем потомкам мы толсто намекнули. Льгот или каких других бонусов для религиозных деятелей быть не должно, их задача — душой заниматься, а о теле люди сами позаботятся. Отсюда вышел ряд других принципов — отсутствие некой особой религии, поддерживаемой государством, запрет на использование символов веры при получении власти, запрет на проповеди, призывающие к уничтожению другой веры. Если все по писанному потомки сделают — не будет ни корон, что епископы возлагают, в нашем государстве, ни конфликтов между церковной и светской ветвями власти. Наверно, слишком надеемся мы на разумность детей да внуков с правнуками, но донесём хоть так мысли свои. А вот дальше о власти писали.

Она представляется обременением в нашем обществе. Не льготами, не бонусами и «ништяками», а ответственностью и бесконечными думами о том, как сделать людям лучше. Понятно, что это скорее благое пожелание. Ни я, ни Буревой, таких примеров на своей памяти не видели. Но любое дело с малого начинается, попробуем сперва мы сами этому принципу соответствовать. Источником власти по нашим записям получался род Игнатьеых и те ближники его, что доверием особым пользуются и образ жизни наш, в этих бумагах описанный, исповедуют. Будут все такие — настанет эпоха всеобщего избирательного права. А пока потомкам нашим написали, что людей надо обоснованно делить. Сегрегация населения должна быть по образовательным, возрастным и прочим цензам. Ибо человек должен хорошо разбираться в жизни, чтобы принимать обоснованные решения, а для этого знания специальные, общественные и профессиональные нужны, и житейский опыт. Иначе скатимся мы к «хлеба и зрелищ» и повторим путь всех тех обществ, что пошли на поводу у политиков-популистов. В итоге, полноценное право голоса по нашим документам имеют только те, кто обладает необходимым уровнем образования, возрастом, пониманием и принятием нашего образа жизни. Остальные совещательно право имеют, могут мнения высказывать, но не более. Так как Государственную думу и прочие парламенты мы разводить не собирались, конкретная форма проявления волеизъявления была не указана. Захотят, совет при монархе сделают, или там тайный орден, нам без разницы, всё от уровня развития общества зависит и его состава.

Если же получиться так, что другие коллективы да рода в общество их войти захотят, пусть они сами себе главу как хотят назначают, да и живут больше своими мозгами. И так до тех пор, пока не станет разницы между Игнатьевыми, ближниками их, и представителями тех самых племён. Тогда и общий на всех принцип наделения властью применять можно. Но до тех пор надрываться для обеспечения одинакового с Московским уровня жизни, мы потомкам запретили. Чтобы не стали они кормить кого попало за счёт собственных сограждан, даже с самыми благими побуждениями. Экономические связи, культурный обмен, военные и политические союзы — это основа взаимоотношений сохраняется до тех пор, пока не примут соседи наши принципы и законы. Для этого особые меры принимать надо, вроде воспитания отдельных представителей новых обществ. Потом их обратно засылать надо, в их племена и города, и получать агентов влияния. И вот когда критическая масса людей, исповедующих наш образ жизни, наберётся в чужом коллективе, тогда и о более тесной интеграции думать надо. Прямое продвижение своих интересов также возможно, но только если такого требуют вопросы безопасности. Они же влияли на скорость взаимодействия с соседями. Отдельным пунктом было оформлено то, что лучше дольше подождать да больше присмотреться, чем сломя голову кидаться брататься с какими-нибудь почти родными словенами да мурманами. А то поглотят наших потомков более активные и агрессивные общества, принципы под себя изменят, и не станет больше Игнатьевых, а будут вместо них какие-нибудь Игнат-оглы.

Про договора, которые возможны с другими племенами и городами, было написано только то, что лучше не брать на себя дополнительных обязательств. Вот ровно столько, сколько потянет общество наших потомков — только под таким подписываться. Даже если это приведёт к потерям торговым или финансовым, или там угрозу некоторую создаст. По-русски — мы запретили «внешнеполитические понты». А то обязуются, например, каких-нибудь персов от арабов спасать, людей положат, задачу не выполнят, и с теми, и с другими поссорятся. Противники бывшие договорятся, а наши с голой задницей останутся. Да ещё и велика вероятность того, что бывшие союзники и их враги объединяться и навешают Москве. Если же, конечно, могучим ударом есть возможность выполнить обязательства да для себя при этом грандиозный бонус получить при минимальных потерях — то почему бы, собственно, и нет? В таком ручье мы описали ситуацию.

О торговле и экономике отдельно выделили. По внутренней политике в этом направлении — вообще отдельный блок будет, а вот по внешней… Всё сводилось к нескольким простым идеям. Скупать при наличии такой возможности надо полезные ресурсы и сырье. Продавать же только то следовало, что не позволит соседям потом рассчитывать на экономическое, научное или военное удушение общества потомков. То есть самый лучший вариант — приобретать, например, медную руду за бусы. Три нитки с украшениями — за тонну сырья. Оружие же, дельные вещи, что смогут продвинуть партнёров по бизнесу в плане науки, технологии, военного дела — лучше придержать до тех пор, пока они сами их производить не начнут. Торговать знаниями тоже не дело, только если есть возможность что-то равноценное получить, такую же полезную информацию.

Документ получился внушительным и многоплановым. Много текста, схем, описаний и примеров и аргументов под каждым пунктом. Последние старались приводить из местной жизни. Ну а если не получалось, брали из моих знаний из будущего, и превращали примеры в умозрительные, теоретические. Венчала этот документ грандиозная стопка с описаниями жизни сегодняшней, до изменений, что внёс я, и после них. Это чтобы понимали дети да внуки с правнуками, чем мы руководствовались в процессе выработки принципов жития. Озаглавили сей монументальный труд достаточно пафосно — «Трактат о философии и принципах существования Государства Российского». Он будет непрерывно пополняться, уточняться, чуть изменяться, не задевая суть уже изложенного. При этом в отличии от современных мне в будущем философов, книга получилась сделана коллективом авторов, и динамическая — внесение правок и изменений в неё описано в отдельной главе. Пусть и другие Игнатьевы да ближники их мысли свои вносят, развивают учение. Это сделано, чтобы не скатиться к догматизму, а то будут через сто лет отказываться от новых более эффективных форм общественной жизни, мотивируя это тем, что «в книгах по-другому написано, а что нашим отцам и дедам было хорошо, то и нам нарушать не след».

Сам же текст был сдобрен кучей выражений, афоризмов и фразочек. Ну, вроде «лучше меньше да лучше, потом больше сделаем», «пуля молодец — штык дурак», «нельзя ждать милости от природы, лучше в полном согласовании с ней брать всё самому», «с годами приходит старость, а мудрости можно и не дождаться», «не в деньгах счастье, захочу — ещё напечатаю», «ученье — свет, образование — светильник, а неучей — за сто первый километр», «лучше семь раз покрыться потом, чем один раз инеем», «план — закон, выполнение его — почёт, перевыполнение — повод для пристрастного расследования об эффективности расходования ресурсов», ну и так далее. Это мы так мудрости народные переиначили по результатам жизненного опыта. Да и запоминается такое лучше.

Кто-то, что в моё время, что здесь, в веке девятом, скажет, что мы страдали ерундой. Ну вот зачем столько времени и сил убивать на писанину, в которой по сути благоглупости да банальности? Что, не разберутся потомки, как да чем лучше торговать? Да поймут всё сами, я уверен. Свои шишки набивать станут, независимо от наших трудов на почве философии. Этот документ нужен был прежде всего нам. Формализованные, кратко и сжато написанные, аргументированные принципы, которых мы и так придерживались, дали понимание того, куда нам двигаться дальше.

Первый вопрос — это пополнение людьми. Учитывая все те мысли, что мы изложили и закрепили на бумаге, по всему выходило, что нам нужны подростки. Такие, как корелы — взрослые почти, по местным меркам, и дети в моих глазах. Чтобы и работать могли, и мозгами достаточно гибкими обладали для восприятия наших законов и принципов, глубокого укоренения их в голове. Юрку с товарищами удалось за год практически полностью влить в наш коллектив, а это давало количество людей, которых мы могли «переваривать» в год без ущерба для себя. Выходило, что где-то треть от населения Москвы в таком режиме мы можем безболезненно принять. Причём необходимо было учесть, что эти ребята лишь волей обстоятельств попали к нам, и именно по этому так хорошо удалось их воспитать за такое короткое время — им деваться некуда просто было. Значит, нам нужны сироты. Натурально дети без родителей и близких родичей. Такие, по словам Буревоя, в основном подвязывались подмастерьями или полотёрами в городах, батрачили на полях или в услужении в сёлах, прибивались кем-то вроде оруженосцев в дружинах, бродяжничали и воровали, не без того. Вот таких нам надо, учитывая, что нас сейчас 21 человек, ровно семь штук. Через год — девять, потом — двенадцать и так далее.

И этим ребятам были нужны учебники, жилье, одежда, продукты и прочее. А значит — новые поля, огороды, лесоповалы, рудные места. Всё это предстояло сделать, подготовить заранее. А учитывая, что только где-то к моей пенсии, к 60 годам, нас будет при таком подходе за двадцать тысяч, столько примерно в Новгороде живёт, если окрестные деревни не учитывать, то получается, что до этого времени суворовские атаки и танковые клинья на внешнеполитическом фронте отменяются. Действовать придётся экономическими, политическими, религиозными методами. Последнее — это распугивать электричеством агрессивно настроенных соседей и грабителей разных мастей. Небольшие отряды и уконтропупить не грех, а вот крупные соединения или представителей мощных государств и племён отваживать отсылкой к богам придётся. И как бы не вздыхал печально Кукша, наше военное дело теперь будет сосредоточено исключительно на обороне.

Вот так и определился план работ на зиму, наше традиционное время для изобретательств. Я всё-таки займусь типографией, учебников много делать придётся, а вот остальные будут строить дома, высвобождать поля, накапливать ресурсы для того, чтобы по весне или осени отправиться на Ладогу с целью привлечения подростков в новое государство на берегу озера.

С этими мыслями мы и вступили в декабрь. Работа закипела с новой силой, цель появилась и порядок её достижения. Немаловажную роль сыграло и то, что мы донесли положения «Трактата» корелам. Ребята прониклись и впечатлились. Сама идея встать у истоков нового общества, что думает на века, Юрке с товарищами очень импонировала. Предков ребята тоже уважали, и возможность пронести свою помощь потомкам через столетия пришлась им по душе.

Зима вступила в свои права, засыпала снегом всё. Но была теплой, один раз только наши термометры показали минус тридцать, и то на пару дней. Наши работы постоянно подгонял Кукша, ожидающий приезда Сигни. Вставал раньше всех, ложился позже остальных. Учёбу, гад такой, бросить пытался, еле вразумили. Подкалывали его, конечно, не без того. Он у меня поутру отправлялся трудиться под песню, а-ля «И Кукша, такой молодой, и Сигни он ждёт впереди». Шило из пятой точки мы ему вынули отеческим внушением, когда он чуть на поломал себе ногу, нарушил технику безопасности на стройке. За это был вообще отлучён от работ — такое вот наказание ему устроили. Сидел со своим сводным братом, Вовкой, да всех проходящих задалбывал вопросами, мол, ну как там без меня? Успеете ли до приезда невесты? Помогла Зоряна, отвела его в сторонку, и целый день сыну мозги клевала. Тот ходил потом чуть смурной, но хоть успокоился.

— Чего ты ему там сказала?

— Да сказала, что такими темпами Сигни тут застанет ломаный-переломаный скелет, вымотанный работами, кому он тогда такой нужен?

— И то правильно, — умница у меня супруга.

Когда в декабре крепко встал снег, мы с дедом и Кукшей отправились на тракторах сделать то последний шаг, что отделял меня от полного погружения в эту жизнь. Мы поехали на «плато». Оставлять этот артефакт здесь уже не имело никакого смысла, вот и решили всё-таки перенести остатки ресурсов с крепость. Приехали с дедом на новом тракторе, я бродил по остаткам высокоразвитой цивилизации. Стало грустно — но только чуть, свою теперешнюю жизнь я если и брошу, то только со всей семьёй, в которую я уже записал и наших зависимых. Увидел перекошенную будку БКТП, усмехнулся про себя. Оставил я в ней трансформаторы, как неприкосновенный запас, на будущее. А теперь, если подумать, мне особо ничего тут не нужно, всё сами можем делать. Ну да и оставлять потенциальным грабителям медь да железо — тоже не след — мы приступили к последнему мародёрству.

В эти поездки с «плато» забрали почти все, асфальт только на стали трогать, летом перевезём. Кабель пошёл на медь, оплётка на пластик, трансформаторы тоже ушли в переплавку. Я вскрыл последний раз будку БКТП, побродил, вдыхая уже подзабытый запах трансформаторного масла, да и начал с дедом курочить на сырье высокотехнологичное изделие. Выбивали из бетона арматуру и металлические элементы, снимали петли и ворота, разбирали остатки электротехники для комплектования «секретной лаборатории по изучению Перуновой силы». Опоры ЛЭП, что спасали меня в первое время, раскурочили и тоже оттянули в деревню. Ах да, не в деревню, в Москву. Зависимые ребята удивлялись появлению из леса столь больших ценностей — отмазались тем, что имели раньше склад в лесу на случай ограбления. Ресурсами плато набили всё, что не заняло местное сырьё.

Как раз к Новому году и закончили. Всё. Теперь меня практически ничего материального не связывало с моим временем. Мой дом теперь тут.

 

5. Деревня на Ладожском озере. Год 861 года

Отметили Новый Год, на этот раз без эксцессов. Буревой был Дед Мороз, Веселина за Снегурочку. Опять подарил всем сказки, на этот раз новые, и книжка была потолще. Её сделали при помощи нашей новой типографии. Весь декабрь я собирал то, что обдумывал и проектировал в течении осени. Сейчас гордое название типографии носила отапливаемая мастерская, оборудованная, по сути, одной-единственной печатной машинкой.

Подойдя к вопросу достоверности информации, я словно погрузился в своё время. Опять кодировки, данные, процессе хранения, чтения и обработки их. Самой же большой трудностью стал выбор носителя. «Флешек» и «винтов» с «компами» ещё долго не предвидится, принтеров и МФУ — аналогично. Электричество пока относится к области секретного и сакрального знания, а значит, придётся обходиться паром и сталью.

Проект в итоге разбился на несколько составляющих. Первая — это формирование текста для последующей печати. Вторая — хранение данных после первого и единственного составления их. Третья — последующее считывание для выдачи документов непосредственно с носителя. Если все три вопроса мне решить удастся, то мы получим достаточно гибкую и универсальную систему для передачи знаний. И вся эта канитель упиралась в одно — надо выбрать сам носитель. Требования к нему были противоречивы. Носитель должен быть компактным, чтобы не приходилось городить амбары для использования их в качестве дата-центров. Он должен обеспечивать необходимую плотность данных, чтобы не получилось так, что проще и надёжнее хранить информацию готовыми страницами из собранных металлических шрифтов. Долговечность его должна быть солидной, иначе бы дощечками сосновыми обошлись. При этом целостность хранимые данные должны быть устойчивы к внешним факторам, не дело это, когда перекосившийся не вовремя деревянный набор приводит к потерям в производстве. Материал носителя при этом должен одновременно обеспечивать как лёгкость формирования кодов с данными, так и достаточную прочность при считывании их механическими устройствами, и быть доступным — серебро, золото и прочие меди с платинами нам тут не сильно доступны.

Выходило, что надо использовать наработки из области истории вычислительной техники в моё время, перенеся их на местные ресурсы. Я собирался хранить данные на стальной перфоленте. Саму идею видел ещё в фильме про Стива Джобса, бумажные карты с дырами достаточно долго использовались, как я помнил, при работе с ранними ЭВМ. Ну а сталь мне тут доступна с товарных количествах, и она удовлетворяет требованиям к носителю данных. Будет железная лента с дырками, с неё буду считывать двоичные коды, перегонять их по специальным таблицам в буквы и цифры, их наносить на торцы свинцовых пластинок. Сделал лист, пустил в печать, свинец в переплавку — и приступаешь к следующему. Если же свинца будет много, то можно сразу несколько страниц печатать. Вот в этом направлении и двигался. Мне нужен аппарат для формирования двоичного кода на стальной ленте, другой — считывания его с переносом на свинец букв и цифр. Ну и третий, для прокатки листов.

К Новому году соорудил только печатную машинку с дополнительными функциями. Она у меня на 256 знаков, без возможности переключения между шрифтами и высотой символов. Дополнительные функции заключались в том, что помимо выдачи готового текста на бумаге, она в хорошо разогретом свинце выбивала зеркальное отражение буковки, а на стальной ленте, что подавалась в отдельной щели, делала специальными дыроколами отверстия. Дырка — ноль, её отсутствие — единица, каждому значку соответствует свой двоичный 8-ми битный код. Из-за того, что пальцами пробивать стальную ленту было сложно, в помощь оператору присутствовала пневматика, что добивала подпружиненные молоточки-дыроколы после удара о клавишу.

Процесс работы на ней получился следующий. За достаточно внушительным, чем-то напоминающим размерами и габаритами рояль, типографским станком сидел оператор. В начале он запускал паровую машину и насосами нагнетал воздух в баллон для пневматики. Потом, когда давление нужное создавалось в системе, устанавливал и настраивал скипидарную горелку, что подогревала свинец до нужной температуры. И только после этого оператор приступал к таинству письма. Стучал как Денис Мацев по клавишам, пневматика выбивала дырки в ленте, один конец молоточка, что был прикреплён в конце рычага, связывающего его с кнопкой, делал оттиск на торцах свинцовых палочек квадратного сечения. Они у нас выступали в качестве буковок, их плотно сжимали в линию по длине страницы, и получали оттиски целой строчки. Второй молоточек — на бумаге, через ленту, пропитанную чернилами. Перевод каретки при помощи рычага приводил к тому, что на перфоленте пробивался символ конца строки. Новая порция свинца занимала при этом место предыдущей, ну и бумага чуть проворачивалась. Подрегулировать давление, горелку, и опять стучать по клавишам. К концу страницы у нас формировался по сути готовы типографский набор, перфолента с закодированными данными, и лист текста. Далее следовало новое шаманство — сверка. Надо было проверить внимательно, что получилось на бумаге, найти ошибки, и исправить их на свинце (путём разбора шрифта, что было довольно муторным занятием), и запайки или сверления дырок в ленте.

Такой вот сложный труд был у оператора. Но на этой машинке я сделал новые сказки, и получились они, надо сказать, достаточно быстро и главное — в большом количестве. Да, ошибки исправлять было той ещё морокой, но зато народ, который я привлекал к работе над тестовыми экземплярами, практически проникался правилами русского языка, всем своим естеством стремясь стать новыми Розенталями и Ожеговыми. Особенно один раз, когда весь набор свинцовый случайно разломали чуть не полностью в процессе правки. Такой вот педагогический момент.

Момент же механический был сущим адом. Грандиозное количество мелких деталек, пружинок, возня с чернилами на ленте, что никак не хотели оставаться на бумаге, куча трубочек, рычагов, микроскопических болтиков и гаечек — эта машина являла собой живую иллюстрацию к фразе «горе от ума». А мне еще и считыватели для лент делать, и копировальные устройства, типографские машины для нанесения оттиска механическим способом — уйма работы! Хотя родичи меня при этом всячески поддерживали — читать новые тексты было не в пример удобнее и легче, чем рукописные или отпечатанные с деревянных досок.

Ещё к Новогодним праздникам сделали с дедом четыре ракетницы на пневматике. Каждая была на семь зарядов из пропитанных горючим составом тряпок, да ещё и с револьверным магазином. Дед добавил из своей лаборатории пару веществ в горючую смесь — и мы получили три цвета «ракет», зелёный, белый, красный. Дуло обмакивали в скипидар, поджигали чтобы вылетающие боеприпасы горели, и выстреливали заряды в звёздное небо. Получилось красиво, завораживающе. Теперь хоть будет чем подать сигнал мурманам, как придут в следующий раз. Ну а арбалеты наши ушли в «загашник», будет теперь у нас мобилизационный запас.

К концу зимы закончили мы с системой водоснабжения. В полном соответствии с «Трактатом», той частью его, где «лучше меньше, но лучше написано», не особо торопились. Первое полностью каменное здание долго выводилось, отрабатывались технологии и испытывались материалы — связующие смеси, кирпичи, арматура, балки и различные виды и формы замковых камней. Потом такой же путь прошли и сами трубы. Их соединения, заглушки, тройники и прочие элементы становились всё более надёжными и удобными в части эксплуатации и обслуживания. Долго провозились с испытаниями шланга для забора воды, что делали из ткани и смолы, армируя их проволокой. Пришлось на плотах бить лёд, оттягивать всё дальше и дальше на озеро погружную часть, менять и дорабатывать узел соединения шланга и водопроводной системы — замерзала наша конструкция. Финалом стал придонный «домик», который венчал конец системы забора воды, его утопили чуть не в ста метрах от берега, оборудовав решётками и сетками, что выступали грубыми фильтрами.

Траншеи стали глубже, но их было больше — вода теперь подавалась в том числе в дома. Ремесленные постройки, мастерские и хлева тоже получили по своему крану, дающему живительную влагу. Живность наша размножалась, в плане пропитания мы старались обходится рыбой и запасами. Из-за этого под животноводство отвели уже два длинных склада в наше второй крепости. Круглосуточной подачи воды пока не было, в водонапорной башне мы экспериментировали с объёмом воды в бочке, который мы могли закачать наверх без угрозы обрушения здания. До весны его как раз и определили. Учитывая наше потребление, насосы придётся запускать как минимум два раза в день. Ну а на крыше водокачки занял своё место под маскировочной сеткой часовой, что вёл наблюдение за лесом и озером.

Чем ближе была весна, тем больше опять начинал суетиться Кукша, всё ждал свою ненаглядную Сигни, переживал. Пришлось его засадить за новую работу, чтобы время занять да мысли дурные в голову не лезли. Он теперь у нас формировал требования к полигону, личному составу вооружённых подразделений, распределял роли и обязанности — делал Устав. Пока только для гарнизонной службы, в бою, в обороне. Возможности походов за зипунами мы пока не рассматривали, и походный порядок не трогали. Но вот описать тактику действия подразделения стрелков с пневматическими винтовками в лесу, на берегу озера, в обороне крепости — это нам сам Перун велел. Кукша, понятное дело, работал не сам — все ему помогали, я знаниями из будущего, дед — описаниями битв из настоящего, Обеслав передавал то, чего наслушался у мурманов.

В итоге наш Устав обрел звания, должности, структуру подразделений, набор учебных разделов, и описание тактических приёмов. Подразделение у нас теперь из трёх человек, главный стрелок и два линейных. Главный поражает защищённые цели, остальные его прикрывают и отстреливают более лёгкие мишени. Из трёх троек, названных отделением, формируется взвод на десять человек, один командир добавляется. Он в бою — это резерв, ведёт огонь только тогда, когда деваться уже некуда. Остальное время он занят управление взводом, у него на вооружении появилась ракетница, та самая, с Нового года. Это для подачи сигналов другим подразделениям в бою, и не только. Потенциально, три взвода формируют роту, с командиром и его помощником, она состоит из тридцати двух человек. У последнего на вооружении тоже ракетница, командир роты, в идеале, помимо сигнального пневматического устройства, он ещё и биноклем должен быть обеспечен.

Помимо линейных подразделений стрелков, описаны были также средства усиления. Расчёт из трёх человек для огнемёта, пулемёта, санитарное подразделение, снайперская пара. Они действовали в тесном взаимодействии с линейными подразделениями. Огнемёт у нас уже был, а вот пулемёта — пока нет. Ну это тоже дело наживное. Также ко всему этому делу полагалось расчёт из трёх человек, обслуживающих вооружение и пополняющих запас сжатого воздуха, военные механики. Исходя из того стали планировать дальнейшее развитие вооружённых сил. Возникла необходимость в новых производствах — оптическом, для биноклей и подзорных труб. А после моего рассказа о гранатах и тестового экземпляра в виде некоего подобия их из пневматического баллона магазина винтовки и ёмкости с горючей смесью, возникла потребность существенно нарастить запасы боекомплекта. В том числе для учений — народу добавилось, корелы много времени проводили на стрельбище. После оснащения же людей ещё и зажигательными гранатами, последнее стало напоминать поле боя во Вьетнаме после напалма — всё было в пятнах от сгоревшей земли, люди учились метать новую справу. Для удобства их оснастили тёрочным запалом из кремешков, стальной ленты и часовой пружины. Это чтобы с зажигалками в бою не возиться. Заводишь запал ключом специальным, стопоришь кольцом — граната готова к работе. Выдёргиваешь его, бешено вращающаяся в течении трёх-пяти секунд полоска железа высекает их кремня искры, те поджигают кудель, пропитанную горючим составом. И когда пружина полностью выбрана, она открывает защёлку краника — горящая смесь воздуха и скипидара с некоторыми добавками начинает разбрызгиваться вокруг. А добавив толику фосфора в смесь, мы добились ещё и довольно большой температуры горения.

И вновь надо было делать промышленную, не лабораторную, установку для получения столь ценного вещества. Всё это, плюс необходимость подготовиться к приёму новых потенциальных граждан привело к единственному выводу — рано нам пока отправляться на Ладогу. Ещё не закончена модернизация промышленности, не испытан водопровод в тёплое время года, не доработаны образцы вооружений. Да и психологический момент сыграл немаловажную роль — за зиму мы убедились в том, что наши корелы не совсем правильно воспринимают «Трактат», не прониклись до конца тем образом жизни, который мы хотим создать и поддерживать. Тут много факторов сыграло. И то, что мы изначально не очень понимали, как вести себя с пленными, что вызвало некоторые перекосы в сознании. И недостаток образования и жизненного опыта, некоторые вопросы ребят ставили меня в тупик, приходилось над ними много думать и вносить изменения в «Трактак». И не до конца отброшенный принцип «надо запасать, а то голодать придётся». Вот и выходит, что Юрка планирует по весне чуть не крейсер строить, и забить рыбой все доступные ёмкости. Травница наша, Роза, спрашивает о том, что делать в части здоровья близких, если шаманства лишние мы чуть не запретили, а её наука предполагает, что они являются чуть не основной лечащей силой при сборе трав. Или Толик, уж на что нормальный парень, но и тот добавляет проблем — у него учёба плохо идёт. Вот в поле или в лесу каждую травинку на ощупь определяет, любую букашку в лицо узнаёт — а физика не откладывается в памяти подростка.

Из этого мы сделали два вывода. Первый — возраст потенциальных граждан лучше чуть снизить, до восьми-десяти лет, когда ещё в голову не вбиты местные стереотипы и мозги не заняты терабайтами местной информации. Второй — больше времени уделять их образованию и воспитанию. А это тянет за собой следующую кипу трудностей. Вместо почти работников мы получим детей, которых надо кормить-поить-одевать без всякого существенного выхлопа по началу. И пополнение именно гражданами, а не воспитанниками, появиться тогда, когда мелкие подрастут. А это — пара-тройка лет, как минимум. Нам же надо серьёзнее подготовиться к приёму уже детей, а не подростков. Нужно выделить людей на присмотр за ними, на обеспечение питания и одеждой, дополнительную учёбу. Корелы-то были достаточно самостоятельны, даже в статусе зависимых они сами готовили, стирали, убирали, правили одежду. А если мы чуть не первоклассников привезём — это всё придётся делать нам. Силы пока наши не так велики, поэтому общим советом рода Игнатьевых решили погодить с пополнением хотя бы год. За это время дети наши подрастут и корелы окончательно впишутся в коллектив. Ну и доработки какие-никакие с целью повышения производительности труда проведём, и учебные программы другие, более простые, составим, и дома и постройки новые соорудим.

С первого марта и начали трудится в этом направлении. Закипела стройка в деревне, потекла руда с болота, поплыли бревна с новых лесоповалов, что освобождали нам свежие поля. Поршневая гидроавтоматика начала занимать новые ниши. Нам удалось ценой значительного увеличения габаритов температурных датчиков и оснащения их хитрыми шестерёночными механизмами обеспечить подачу топлива в котлы отопителей. Таки стали оснащать все постройки, включая жилые дома. Для выработки большого количества топливных брикетов увеличили мощность установки для выработки и прессовки щепы и стружки. Водопровод теперь у нас выступает ещё и в качестве силового обеспечения работы механизмов — вместо ручной заливки воды она капает из крана в необходимые ёмкости. Другие установки на гидравлическом приводе стали подавать по расписанию корм птице и животине, по водяным часам, адаптированным под новые нужны, в лотки поступала вода. Перестройка животноводческих строений и оснащение их отработанными на водопроводе шлангами позволили мыть зверей и пернатых. Уход за нашим хозяйством теперь заключался в основном в закачке новой воды в водонапорную башню. Выросшие объёмы потребления её заставили думать над увеличение бочки — рядом с первой начала вставать новая ёмкость, в отдельной башне.

Возросшее количество людей и животных привели к необходимости создать подобие канализации. Новые глубокие траншеи прокладывались по всей крепости, в них строили кирпичные стоки и отстойники — я ещё когда над проектом с пацанами работал в моё время, наслушался о вреде испарений продуктов жизнедеятельности. Из-за историй же, которые нам при разработке стартапа поведал Дима, что был технологом как раз канализационных сооружений, отходы не просто выливались подальше, а собирались в отдельной, скрытой от посторонних глаз яме за пределами крепости. Ибо Буревой подтвердил информацию, полученную мной в будущем — стоки являлись ценным ресурсом. Из отвальных ям, куда мы опорожняли ранее помойные и туалетные ведра, дед получил селитру. А из неё — азотную кислоту. Верно, значит, Дима-технолог говорил о том, что профессия золотаря — сборщика ночных горшков — в прошлом приравнивалась чуть не к военному инженеру. Ибо из отходов получали селитру, а их неё — порох. Пока на «огнестрел» мы не замахивались, но вот кислота азотная…

Она нужна для зеркал. Те не для девочек наших, а для бинокля. Я вспоминал, долго вспоминал, как делают зеркала в будущем. Вроде как специальный состав там, который просто на стекло наносят. И казалось мне, уж не знаю почему, что это именно серебро. Скорее всего, когда-то из телевизора услышал о таком. Тем более, что мы уже попробовали все, что было доступно для создания этой смеси для отражающего слоя, ничего не подходило. А вот серебро, которое было у меня после наших торговых операций на Ладоге, мы использовать так и не смогли — не брала его серная кислота, нужна посильнее. А посильнее, вроде, азотная. Соляную мы сделали и попробовали, соль поваренную серной обработали. При соблюдении условий и концентрации получали нужную кислоту. Ей дед начал тоже обрабатывать всё, что под руку попадётся, но серебро не смог. Но когда мы получили селитру, обработали её концентрированной серной кислотой, и получили азотную, соль благородного металла удалось добыть. Потом и другие соединения и смеси пошли в качестве реактивов в лабораторию деда. Теперь только долгие, муторные опыты для получения раствора для серебрения — и мы станем счастливыми обладателями зеркал. Такой вот полезной вещью оказалась канализация. К началу лета как раз запустили ту линию, что для домов была, и на радостях рыли траншеи для хлевов.

Кукша же опять ходил смурной — весна прошла, а Сигни все нет. Успокаивали его, говорили, по осени обязательно будет, нагрузили ещё работой — Устав для морских сил. Там у него опыта поменьше, пусть голову поломает. А чтобы окончательно заглушить тоску — начали они с дедом, Юркой и Толиком делать дома и склады. Вторая крепость всё больше и больше подходила на барачный посёлок — столько там сооружений было. Понятно, что у большей части ни стёкол, ни систем отопления, водопровода и канализации, эти постройки мы как склады для сырья использовали.

К началу лета закончили опытную эксплуатацию водопровода и дооборудовали дома и хлева необходимой автоматикой. Теперь наступала пора сбора сырья — бумаги, металла, брёвен, древесины, камней, глины, песка, руды и кирпичей нам надо было очень много. Новые жилые домики должны встать в линеечку, готовясь через год принимать потенциальных будущих жителей Москвы, запасы ткани обеспечить их тёплой одеждой, металлы и древесина — канцелярскими товарами, мебелью и утварью, песок и камень с глиной и известью — новыми, каменными постройками, канализацией, водопроводом. Амбары и склады станут обеспечивать продовольственную безопасность, баркас для рыбы — фосфор и белки для молодых мозгов в Москву привезёт, вооружение и защитные сооружения добавят оптимизма с точки зрения безопасности от грабителей и залётных дружин. Работы было очень много, но когда цель и назначение её стало понятно всем, когда вместо простого набивания хранилищ сбор ресурсов был направлен на некий замысел, трудиться было легко.

Мой мелкий Вовка быстро рос, доставляя радость мне и окружающим. Ещё на годик мы ему справили первые именины, торт со свечкой сделали, хоровод водили. Ему нравилось, активный здоровый ребёнок. Игрушки делали ему по выходным, это вроде как не работа. Кубики, пирамидки, лошадка на колёсиках, Веселина с Верой рисовали всякие картинки и крупно их подписывали. Говорил сынишка много, часто, но только на своём, только ему понятном языке. Сколько не мучили его «скажи мама, скажи папа» — ни в какую. Ходил к середине лета хорошо, я бы сказал, бегал. Зато если что-то ему надоедало, не нравилось, или чувствовал опасность — падал на пол и быстро полз задом, вызывая умиление окружающих. Сказали, что лицом похож на меня, я загрустил, я-то далеко не красавец. Успокоили, сказали, что все может изменится, и будут девки от него в штабели падать, не то что от папы. Изверги, успокоили. К концу августа собрались мы на общей кухне, в актовом зале, обсудить дела да поужинать. Долго с дедом спорили, нужен ли нам более сильный трактор. Мой мелкий слушал-слушал, да и выдал:

— Моторр-р-р-р! — и забавно стукнул кулачком по столу.

Все повернулись, у Зоряны слезы счастья на глазах выступили, остальные тоже все улыбаются. Мелкий оценил реакцию, и повторил:

— Моторр-р-р-р! — и опять хрясь по столу.

— Умница ты моя! — бросилась к нему супруга.

— Да, молодец, — выдал дед, поглаживая бороду, — настоящий инженер вырастет.

Все посмотрели на деда. Часть недоуменно, часть — удивлённо.

— А что? Вояк-то пруд пруди, а инженеров сейчас — по пальцам посчитать можно. Вот. И пользы больше.

Я с благодарностью посмотрел на деда. Надо же, какие оказывается мысли у него в голове бродят. Пару-тройку лет назад он бы и слово это не вспомнил, а тут комплименты отпускает. Все радостно начали тискать Вовку. Все, кроме Кукши. Мурманы за лето так и не приехали…

Грузить его работой было уже некуда, и так спит, считай, по шесть часов, как и все мы. Остались только способы убеждения:

— Кукша, да успокойся ты! Приедет твоя Сигни, ни куда не денется. Ты только тоску нагоняешь на всю Москву.

— А вдруг случилось чего? А вдруг их побили? А вдруг…

— И что? — я грубо прервал его, — ты сейчас можешь что-нибудь сделать с этим?

— Да! Искать её пойду!

— Где ты её искать будешь, сталкер, блин! Мы же даже не знаем, где они обитают. Там пару тысяч километров отмахать придётся, прежде чем найдём их дом. Припасы на это посчитал? Дрова для паровика?

— Я под парусом…

— Ага, яхтсмен-любитель, Федор Конюхов, блин! Каким парусом?! Ты под ним три раза с Кнутом только ходил, да за штурвал сам никогда не садился. Пойдёшь искать — ещё троих тебе в помощь надо. Кого возьмёшь, Добруша? Веселину? Мать? Или Вовку? Лучше всего Вовку — он воду любит. Только грудью его кормить не забывай.

Пасынок нахмурился.

— Сам подумай, они могут быть в походе, на Ладоге, дома, на западе, на севере, да где угодно! Весь свет обойдёшь?

— А хоть бы и так! — пацан, хотя какой он там пацан, мужик уже, с вызовом посмотрел на меня.

— А иди. Вот завтра прям скажи на завтраке, мол, прощевайте родственники, пойду искать ненаглядную. Вы тут и без меня справитесь, а меня и не ждите — шарик наш, Земля которая, он шесть с половиной тысяч километров радиусом, до конца жизни ты как раз обойдёшь, тысячную долю. Или мне Зоряну позвать, чтобы прямо сейчас пожитки собирала? Раз тебе на нас плевать…

— Мне не плевать…

— А если не плевать, то веди себя как мужик! Сказала — вернётся, значит, вернётся! Или ты ей не веришь? А ответственность свою помнишь? Или забыл уже как за главного тут остался, да стрелой своей в меня целился? Тогда-то небось и не думал о походах заграничных?! А сейчас что, все довольны, можно и бросать все. Сами выплывут. И приедет потом Сигни, а мы ей: «Извини, дорогая, голубь твой улятел, тебя искать. Все бросил, и улятел». Она прикинет, нужен ей такой вот… бросатель, да и уплывёт восвояси. А то вдруг ты потом и ее с детьми бросишь, искать что другое пойдёшь?

— Не брошу, — Кукша насупился, но шестерёнки вроде в голове заработали.

— Вот и ведя себя так, чтобы никто об этом даже не подумал. Ты ещё молод, но поверь мне, много раз попадёшь ты в ту ситуацию, когда придётся выбирать между долгом, перед семьёй, женой, друзьями, и сиюминутными желаниями. Если ты так и хочешь всю жизнь быть просто Кукша — делай, как знаешь. Но если ты хочешь быть Кукша Первушевичем Игнатьевым, главным по военному ремеслу в России и Москве, то и ответственность на тебя ляжет соответствующая, и решения ты будешь принимать часто такие, которые в разрез с желаниями твоими пойдут. Решай — кто ты? Кем хочешь стать?

Пасынок задумался, посмотрел в окно. Промолвил только:

— Понял я. Не буду так больше. Ждать буду.

Я обнял его, сказал только:

— Терпи казак, атаманом станешь, — и вышел потихоньку, пусть сам подумает.

Кукша подумал хорошо, два дня на это ему дал. Теперь вместо горести и печали у него в глазах была сталь. Лицо его выражало решимость и силу. И лишь в самой глубине оставался тот самый голубоглазый пацан, которого я встретил в те бесконечно далёкие времена в лесу возле убитого лосёнка. Ну пусть так пока будет, оттает со временем. Я ему только сказал, что если до весны не будет мурманов, и будет всё спокойно, мы прокатимся в апреле до Ладоги, узнаем как там дела да людей поспрашиваем. Мы всё равно за людьми ехать собирались — вот и поинтересуемся заодно. От этих слов Кукша чуть воспрял, и пошел дальше забивать мысли работой.

Осенью продолжилась стройка, сбор запасов на зиму. Готовились серьёзно, с учётом потенциального пополнения. В свободное время обсуждали планируемой на декабрь событие — свадьбу Лады и Юры. Пленные наши «зависли» на последнем уровне вольности, но их переход в вольное сословие — всего лишь бюрократическая формальность. Ребята, кстати, уже и не вспоминают о своём положении, лишь значки на одежде отличают их от нас. И все они тоже активно участвовали в планировании свадьбы. Девушки обсуждали наряд, Зоряна меня допрашивала насчёт таковых в моё время. Я периодически подшучивал над ними. Зашёл разок в актовый зал — там все рисунки с платьями обсуждают, в том числе и по мотивам моих рассказов:

— О! Готовитесь в ЗАГс? Кольца, кортеж, фотографа нашли? — я сказал и замер.

Потом убежал стремглав к деду в лабораторию. Я вспомнил, откуда я про зеркала и серебро знал! По телевизору передачу смотрел, там как раз про промышленное использование благородных металлов было. Я тогда ещё прокрутил в голове мысль о серебре на зеркале, прикинул, сколько его оттуда достать можно, вот и осталось в подсознании. Но не это главное! Серебро — фотография! Кажется, я нашёл отличный подарок для молодых! Осталось всего ничего — начать и кончить исследования, опыты и получение фото в свободное от работы время. Но новая идея подтолкнула опыты по оптике. Теперь мне нужен фотоаппарат и подзорная труба. С неё начну, а там и до бинокля дорастём.

Так что теперь в качестве дополнительной нагрузки вечерами я занимался линзами. Теоретически я знаю, как собрать нужные мне оптические системы, а практически? Как шлифовать те линзы? Как расположить? Какой коэффициент преломления у нашего стекла? Работы непочатый край. Но мысль интересная, труд спорился даже с учётом того, что другие виды деятеьлности с меня никто не снимал… Дед получил чуть менее полукилограмма селитры из выгребных ям, и вся она ушла на кислоту и опыты с фотографией и зеркалами.

Причём второе достаточно быстро получилось, а вот со первым пришлось помучаться. Я перепробовал всё, что было у деда в лаборатории в качестве светочувствительного слоя, смешивая это с солью серебра. Что-то не реагировало совсем, что-то давало слишком крупную зернистость и расплывалось, что-то давало эффект, но не задерживалось на материале. У меня завёлся стеклянный аквариум, в который я запихивал кучу наполовину задвинутых в бумагу бумажек-тестеров, с нанесённой потенциальной фотоэмульсией. Я даже подробно вспомнил процесс, которым папа мой делал фотки ещё при Союзе. Ну там, плёнка, проявка, фотоувеличитель, негатив, фиксаж, нагрев и сушка готовых фотографий. У меня не столько занимала времени работа с оптическими приборами, сколько эти эксперименты — большущие, не очень однородные линзы я получил, да ещё кучку размером поменьше, собирать из них фотоаппарат и подзорную трубу было делом техники.

Процесс завершился чуть ли не за неделю до свадьбы. Наконец-то на стеклянной пластинке я получил первое избражение-негатив, да перенёс его на другую пластинку, позитив. В ход пошёл осадок от смеси соляноы кислоты и соли серебра. В качестве закрепителя использовал какой-то странный порошок из дедовой коллекции. Он его получал при плавке железа, газ вредный тот, из которого кислота получалась, пропускал через соль. А вот в качестве клея был желатин. О нём я случайно упомянул как-то, а девчонки его наплавили из хрящиков для желе. С желатином забавно получилось — просто искал какую-нибудь клейкую прозрачную жидкость, а то рыбный клей и смола не подходили, мутные слишком и механическая стойкость плохая. В итоге попробовал и его — эффект был такой, что потом скакал радостно по мастерской чуть не до потолка. Получилось! На бумаге, правда, хуже изображение выходит, надо её плотнее делать, но подарок для молодых, пусть и на стеклянных пластинках, я сделать могу!

После получения первых снимков, как раз в начале декабря, я почти пять дней выстаивал их на солнце, боялся что почернеют. Но фотографии вели себя спокойно. Потому я отложил их, и собрал совещание государственных мужей — меня и Буревоя.

— Ну что, давай прикинем, что у нас тут творится. Надо подготовиться к зимнему периоду.

— А чего прикидывать? Сделали много — постройки готовы. Хотя на их внутреннюю отделку ещё придётся усилия приложить, у многих только корпуса собраны — дед новые слова использовал с удовольствием, — правда, для этого мы всё заготовили. Месяц-два — и будут у нас новые дома и склады. Надо только ещё пару улучшений сделать — загон для стрижки овец, например, забыли. Корма и продуктов заготовили с большим запасом. На болоте и на лесоповале руда и лес ждут, пока снег ляжет плотный, будем тракторами их тягать. Винтовок и гранат зажигательных теперь всем хватает, всё по уставу. Кукша твоей подзорной трубе не нарадуется, на озеро целыми днями пялится…

— То он не трубе рад, то он Сигни свою высматривает, хоть и держится. Молодец.

— Ну или так, всё одно… Водопровод работает, да прыскалка с мылом тоже, — это он про пульверизатор для мытья животных, насадка с жидким мылом, «Керхер» девятого века, — только вот зачем так сложно — не знаю. Да и жира на мыло уходит много, себе бы хватило, а мы скотину моем. По зиме станем всё перерабатывать да свозить в крепость. Сушилка новая для дерева забита, там для лодки новой лес готовиться.

Тримаран мы разобрали. Он провёл кучу времени без выхода на воду, конструкция начала разрушаться. И для поездки на Ладогу решили создавать новое судно весной. Кнута нет, это плохо, но мы надеялись создать по его наработкам своё, быстрое и достаточно вместительное судно. Задача его была привести нам новых жителей по весне. Для этого и сушили лес.

— Значить, в марте будем собирать корабль, а к апрелю отправимся за детьми, — констатировал я, дед же от моих слов скривился, — чего такое?

— Боязно, — откровенно заявил Буревой, — тихо слишком на озере. Корелы почти не плавают. Может, опять словене с кем бьются? Даны или свеи пришли?

— Хм, я на то внимание не обратил. Значит, придётся осторожнее себя вести. Чуть что — сразу домой и на стены, отбивать атаку. Но и люди нужны, сам знаешь.

— Да какие там люди! — улыбнулся Буревой, — Детей собрать ведь будем. Да ещё и три года подряд, пока первые подрастут.

— Ну а как по-другому? Взрослых брать — намаемся мы с ними, под себя сложнее людей цельных переделывать. А под них ложиться у меня лично никакого желания нет.

— То верно, и «Трактат» мы не зря писали, — легко согласился Буревой.

— Тогда я по своим задумкам пойду. Типографскую машину вроде собрать удалось…

— Это та дура здоровая с двумя барабанами? — живо поинтересовался дед.

— Ага, мечта пьяного механика…

После того, как машинка для выделки лент и шрифта встала в новой мастерской, постепенно сооружали другие механизмы для печати. Больше всего доставил хлопот аппарат для считывания лент. Здоровая такая машина на паровом приводе, представляла собой два барабана, соединённых в виде восьмёрки. Между ними пропускалась через щель стальная лента с данными. Она обрела отметки о номере символа и боковые линии отверстий по бокам для протяжки, вроде как у фотографической плёнки в моё время. В верхнем барабане стояла гигантская спиральная пружина и находился набор считывающих молоточков со шпеньками. Паровой двигатель приводил в движение внутренние механизмы этого цилиндра. Закручивалась пружина, вращались считыватели, и как только дырки в ленте и набор шпеньков совпадали, молоточек проскальзывал внутрь, во второй барабан. Он вращался синхронно с первым, в нем были стальные буквы. Они подставлялись к свинцовым пластинкам в соответствии с кодом, который представлялся шпеньками в верхнем барабане. При проваливании их сквозь ленту небольшой ударный механизм бил по подпружиненной стальной буковке, выдавая типографский набор. Миллион мелочей пришлось учесть: перевод каретки, размыкание передачи с паровым двигателем и возврат всего механизма в начальное положение, смазку, проворот ленты… На фоне этого, безумного по всем признакам, станка, аппаратик для копирования лент и машинка непосредственной печати текста казались образцами простоты и эффективности.

— Ну да главное работает. — успокоил меня дед.

— Это точно, — согласился я, — поехали дальше. Швейная машинка тоже на испытаниях у девушек, только пока при помощи неё только мешки сшивать — грубая очень вышла, тонкие нити врёт часто.

— Настройками играться пробовали? — дед всё больше напоминал мне моих коллег из будущего.

— Как раз экспериментируют сидят. Но и мешки шить надо, так что это пока у нас в опытной эксплуатации. Холодильник, же, что я сооружать хотел, пока не выходит таким, как задумано…

С этим опытом были сплошные разочарования. Мне не хватало сырья, конкретно — хладогена. Где взять фреон я даже теоретически не представлял. Но помнил, что были и аммиачные установки, крупные, большие. Вот подобную и хотел соорудить. Там того холодильника — пять деталей, но хладогена нет. Те же «слёзы» аммиака, что я выбил из деда в виде нашатырного спирта, не позволяли двигаться дальше. А Буревой стоял на своём — пока не получим аммиак в товарных количествах, будем пускать имеющееся на опыты. Аммиак он получал из той же канализации, что и селитру.

— Ну да холодильник нам не к спеху, зима на носу, хватит мороза. Но ты говорил о том, что можно и без вещества специального… хладогена? Ага, его, самого. Так вот, ты говорил, что получить холод можно и без него?

— Можно, теоретически. Только вот для этого твоя помощь понадобиться. Много поршней надо с цилиндрами. В них под давлением загонять воздух и пар, например, можно. И если потом отпускать поршень, то воздух расширится и охладиться. В идеале, так, наверно, и сжижать газ можно…

— Хм, можно попробовать, когда с другим разгребёмся, — дед сделал пометку у себя в блокноте, — ну что, план на зиму обсудим?

— А давай! Где там наш график?..

Да, начиная с весны мы перешли на трёхмесячное планирование. Именно так мы теперь регулировали нашу деятельность и добивались большей эффективности. Просто многие наши проекты требовали больше времени чем месяц или пару недель, а делать по-старинке, в режиме «хватай мешки, вокзал отходит!», как мы, например, первую опытную плавку в домне проводили, мы уже не хотели. Больше думать и спокойнее и эффективнее делать — так в «Трактате» написано. Вот за планом на зиму мы с Буревое и склонились, пытаясь правильно рапределить время и ресурсы. Наконец, через час, окончательный вариант согласовали.

— Ну что, всё? — дед намылился на выход, — Я в лабораторию?

— Всё, да не всё, — улыбнулся я и полез за пазуху, — узнаешь гражданина?

Дед рассматривал себя в свежеприготовленное зеркало. Даже не удивился, гад, тут моё старое тут ещё в ходу.

— А вот этот товарищ тебе знаком? — я достал упакованный в бумагу снимок.

На нем была стена нашей крепости с воротами, снимал прямо из мастерских. Виднелся край жилых домов, на стене скучал часовой, правда, лица не видно. А вот на переднем плане стоял трактор, на котором в задумчивости о чем-то своём, подперев рукой голову, сидел дед. И лицо Буревоя тут узнавалось, как и задумчивое выражение на нём.

— Б…!О. ть!. Е..ая сила!..! — я столько идиом не слышал от деда с момента нашей встречи, — Это я?!

— Ну а кто ещё, — я усмехнулся, удивил-таки Буревоя, — не далее как неделю назад, вы, батенька, в таком вот виде находились прямо перед лабораторией.

— Точно как нарисовал, — дед поглаживал стекло, — да ещё и с деталями какими, и быстро как…

— Да теперь каждый так сможет — это же фотография! Щёлкнул кнопкой, и готово. Разве что проявить надо, ну, обработать.

— ………………………….! — идиом от деда посыпалось ещё больше, — Можно теперь и типографию закрывать! Все сюда перенесём, вместо тех стучащих машинок картинки такие вот сделаем!

— Погоди закрывать-то, кислота новая вся ушла на снимки да серебра куча на опыты. Не сильно ты размахнулся-то, закрыватель? — я подначивал деда, а у самого было радостно на душе.

— Это что теперь, и потомки это все увидят? — голос деда приобрёл некую значительность, — Через поколения?

— Точно! Поэтому снимок этот, так этот рисунок называется, сохрани в тёмном месте, как и негатив, потом про то расскажу. А вот на свадьбу Юркину мы вот что сделаем….

И мы с дедом склонились нам моими записями…

Свадьба получилась классная. Выкупали невесту всем мужским коллективом из дома Леды, потом торжественная роспись, и у нас появилась первая запись в книге актов, не связанная с получением свободы и волшебным появлением новых жителей из ниоткуда. После росписи я всех построил, включая Вовку, который пытался выдернуть из причёски Лады какую-то заколку, сделал снимки, два штуки, даже сам успел встать. Потом пошли на Перуново поле, возложить венки из еловых веток. Пока ходили, Лада все сокрушалась, что платье такое нарядное, а одеть его только один раз можно, и больше никто не увидит никогда. Дед хитро улыбнулся, произнёс:

— Как знать, как знать… — после чего получил недоумевающие выражение лиц, и тычок в спину от Агны, — Да я не то имел ввиду. Сергей… — тут и я его ткнул, нечего сюрприз портить.

Возложили венки, я толкнул речь о том, что первый раз по такому радостному поводу мы собираемся тут, а то все больше поминки да «разбор полётов» после битв. Лада с Юрой по-разному реагировали, Юра был чуть потерян, Лада — довольная, как слон. Ещё бы, первая московская невеста. Там тоже сфотографировались, я пока берёг секрет.

Потом перерыв небольшой, на стол собрать да подготовиться к празднику, я им там конкурсов всяких накидал, пусть развлекутся. Сам же пошёл с дедом проявлять снимки и вставлять их в рамку. Получилось четыре кадра, два со мной, два — без меня, в двух разных местах, возле домов и на Перуновом поле. Всё это мы в оформили в деревянные рамки, большие фотографии получились, да альбом соорудили из второго комплект позитивов. Сидели с дедом в девятом веке при тусклом свете красных фонарей, ловили через дырку в крыше солнце зеркалом, да проявляли. Паноптикум!

Начался праздник. Мы дарили подарки молодым, каждый от себя. Вера с Веселиной сделали им табличку красивую металлическую, с гравировкой о событии, девушки наши выткали и сшили белья постельного да другого всякого барахла из сосновой шерсти. Кукша с парнями посуды металлической да глиняной, покрытой глазурью стеклянной, приподнёс, дед — мебель и колыбельку новую, с намёком. Я подарки дарил два раза — от себя, и от государства нашего. Разделить решил эти вещи сейчас, чтобы показать лишний раз то, что мы не просто друзья, а сограждане. От себя подарил молодым зеркало большое, в резной рамке. Ну как большое, сорок на сорок сантиметров. За это супруга меня чуть не съела — ни у кого нет, а у них — пожалуйста. Перешёл к подаркам от государства. Надо приучать людей, что лояльные граждане получают разные бонусы.

— Вы пришли к нам больше года назад, наверно, ненавидели нас за то что в сарае вас держали, — Юрка было дёрнулся, но я его осадил, дослушай, мол, сначала, — но трудом своим, старанием, учёбой прилежной и верностью нам, государству и роду нашему, заслужили вы право, все вы, включая молодых, именоваться вольным гражданами без очереди.

Радостный говор стал мне ответом — хоть и забыли уже ребята о своём статусе, но получить полную свободу и признание со стороны нас, Игнатьевых — это событие.

— Так пусть же день этот останется в веках, как день вашей свадьбы и обретения вами и вашими товарищами свободы, — я начал доставать подарки.

Сцену их осмотра сразу захотелось тоже сфотографировать. Все за столом замерли, не веря своим глазам. Только что на снегу стояли все перед непонятным ящиком, а тут, как живые, на стекле. Чудеса да и только! С трепетом и благоговением шёл по рядам альбом и фотографии в рамках. Даже говорить народ стал шёпотом. Наконец, всё это дошло до адресатов:

— Ну вот, Лада, а ты боялась, что больше никто тебя такую красивую не увидит!

С визгом новоявленная супруга Юрки бросилась через весь стол и повисла у меня на шее. Расцеловала всего да чуть не придушила в объятиях.

— Но-но! Это не меня благодарить стоит, это государству нашему спасибо сказать надо, каким вы и мы его делаем. Можешь флаг потом полабызать, или Конституцию в постель взять с собой вечером, — взрыв хохота за столом, народ развеселился.

— Что-то как-то не так налили, горько что-то! Горько! Го-о-орько-о!? — невеста с женихом стояли в непонятках, остальные тоже недоумевали, пробуя напитки на вкус, — Эх-х-х, молодежь! Ну поцелуем сладким сделайте так, чтобы не было горько!..

Это был первый раз, когда меня супруга пилила за количество выпитого. А я был не столько пьяный, сколько довольный. Ребят освободил да память о себе оставил, на стекле. Я там сбоку, запыхавшийся, на всех фотографиях, но меж тем присутствую! Мы ещё и с Буревоем, тот тоже накидался, салют потом устраивали, чуть все село не спалили…

Новоявленных вольных граждан привели к присяге-клятве. Она, собственно, завершала процесс перехода ребят из зависимого состояния в вольный статус. Текст её я скопировал с советской, добавил про богов и предков, про верность Отечеству и России. Присягу давали на Перуновом поле, получилось торжественно, но для этого мероприятие пришлось перенести на день — после свадьбы мы с Буревоем напоминали китайских пчеловодов.

До Нового года многое успели сделать. Наши новоявленные вольные граждане пахали так, что дым коромыслом стоял. Особенно когда мы обновили всем паспорта, вклеив в них фотографии. Дед мела много в бумагу кидать стал, получились вполне приличные снимки, можно и от стекла отказаться. Зеркала пришлось делать всем, иначе барышни бы запилили насмерть меня и Буревоя, причём всё, от одиннадцатилетней Смеяны до моей супруги.

Молодожёны наши заняли отдельный дом, остальные ребята тоже расселились. Толик к деду и Кукше переехал, оставшиеся девушки — Вера, Сати и Роза — собственное жильё заимели. Вносил негатив только Кукша в эти все события. Пасынок мой пока держался, но смотреть на него было больно. Снаружи сталь холодная, а внутри клокочет пламя. То ли от обиды, что не приехала, то ли от страданий на счёт того, что могло случиться с возлюбленной. Скорее бы уже эта весна, проясним ситуацию. Даже я стал беспокоиться о Торире. Нынче плавать по морям да озерам сродни русской рулетке, опасность подстерегает со всех сторон. Разве что наличие у него Кнута и наших доспехов добавляли некоторого оптимизма. Да и сам он мужик не промах — пробьётся.

Новый, 862 год встречали в доме. За окном мела пурга, какой я давно не видывал. Повеселились, играли в «Крокодила», ели, пили и пели. Салют даже запускать не стали — так сильно мело на улице. Хорошо, что животина «сама» отапливается, как и водокачка. Через несколько дней только распогодилось, и Новый год принёс нам новые сюрпризы…

 

6. Деревня Москва на Ладожском озере. Январь-февраль 862

В конце первой недели нового, 862 года, я полностью признал правоту поговорки «Хочешь насмешить богов — расскажи им о своих планах». В ночь с четвёртого на пятое января метель улеглась. На завтраке разбирались с планами на будущий год, да собирались убирать снег всем селом — его очень много намело, еле двери открыли. Вдруг в процессе разговора напряглась Смеяна:

— А ну тихо вы, — девочка подняла палец вверх, мы заткнулись, — Машка пришла!

Смеяна побежала одеваться, с улицы доносился вой — лосиха, похоже, возле ворот. Пока собрались, пока Смеяна на лыжи встала, лосиха ушла, обиделась наверно, что не пускаем. Ворота открыли, Смеяна рванула на лыжах в лес по следам в глубоком снеге. Винтовку она взяла, опасаться вроде тут нечего, пусть подружку свою поищет. Может, и впрямь лосихе помощь нужна. Сена там, или морковки хочет — под таким снегом сложно найти себе еду. Моя очередь была стоять в дозоре, я занял позицию на водонапорной башне и осматривал окрестности в подзорную трубу.

На озере было спокойно, толстая корка льда у берега, протянулась метров на двадцать в глубину озера. Заводь промёрзла, наверно насквозь, можно коньки делать, опять подумал я. В стороне болота была спокойно, лес покрытый снегом, который весело блестел на солнце. На Перуновом поле, которое было видно отсюда. Идолы чернели на снегу, который покрыл наш стол для подношений. Пришла мысль о том, что пора Озёрного Хозяина тоже в чугун одевать, да и имя придумать не мешало бы, а то длинно как-то произносить постоянно два слова. Я перевёл взгляд на поля, те тоже спокойно белели. Просто какая-то идиллия. Вон ещё и лосиха со стрелой в заднице бежит…

Что!?

Я опять перевёл подзорную трубу на лосиху. Машка бежала, прихрамывая, за ней с криком неслась Смеяна. У лосихи в заднице торчала стрела, мотыляясь на бегу. Лосиха выла скорее от обиды, чем от боли, а вот Смеяна орала не своим голосом:

— Люди! Люди какие-то идут!

Я заорал что есть мочи:

— Народ! Граждане! Тревога! Тревога!

Все побросали фанерные лопаты, которыми чистили снег, и бросились в дом. Зоряна увезла коляску со спящим Володькой — мы ему своим Новым Годом весь режим поломали, он теперь долго не засыпал вечером, но дрых, как сурок, весь день. Народ выбегал в боевом облачении, в зимнем комплекте маскировки.

— Буревой! Кукша! Юрка! Дождитесь Машку и Смеяну и закрывайте ворота! Остальные — на стены, я сейчас спущусь.

Через минут десять Машка влетела в ворота, остолбенела, разглядывая наши новые постройки, повела головой, в поисках «своего» сарая. Его не было, да и вообще он раньше находился в первой крепости. Но лосиха не растерялась, услыхала носом знакомый запах навоза, и рванула в приоткрытый барак с овцами. Туда как будто граната попала — наша живность заорала, как резанная. В ответ им заорала Машка. Орали не долго, договорились, наверное. Лосиха выглядывала из барака, теперь оттуда изредка только неслось недовольное блеяние.

— Смеяна! Машке стрелу достань да рану обработай! Потом ноги в руки, броню на себя, винтовку на плечо — и ко мне, рассказывать будешь!

— Я сейчас! Они с юга идут!.. — на ходу кричала Смеяна, на ходу разворачивая походную аптечку, пока не скрылась за воротами хлева.

— Что там? Чего тревогу поднял? — Буревой с парнями поднялись ко мне.

— Смеяна из леса с Машкой прибежали, у лосихи стрела в заднице, — коротко отрапортовал я, пытаясь в подзорную трубу разглядеть тех людей, о которых говорила девочка.

— И что им тут только надо, — пробурчал Юрка, — вроде же далеко тут от заселённых мест.

— Если военные — то чего они зимой пошли, летом по озеру проще? Если торговцы — то же самое, — рассуждал Кукша, — а коли просто народ идёт, то зачем?

— Вот и мне интересно — зачем? — пробормотал я.

У меня появилась мысль о том, что Лис послал искать нас, наверно, сообразил где мы можем жить. Хотя времени уже куча прошла, чего летом, на лодках, не пришли? Блин! Засада!

— Во-о-о-н там, смотри, — дед осматривал лес в свою подзорную трубу, — по краю поля. Из-за деревьев только плохо видно.

Я уставился на то место, которое показал Буревой. Да, действительно, за деревьями было какое-то движение. Причём движение это начиналось в лесу, змеёй двигалось вдоль поля и не прекращалось! Это сколько там народу!?

— Сейчас видно будет, в просвете, — дед подкручивал оптический прибор в попытках заставить нашу самоделку дать чёткое изображение, были ещё проблеме у нас в части оптики..

Колонна людей, что представлялась нам змеёй издалека, наконец, показалась в просвете, там, где деревья были не такие густые. Я разглядывал непрошенных гостей. Впереди шли три вояки, вроде как в голове колонны. За ними двигались сани, пешие люди, какая-то живность. Люди растянулись вдоль всего поля, и продолжали выходить из леса.

— Если трое в голове, то ещё есть в конце вояки, — высказался Кукша.

— Фух-х-х, ну вы и забрались! — до нас наконец-то добежала Смеяна, запыхалась, пока поднималась, — Я Машку догнала, ей трудно было по глубокому снегу идти. Она ко мне повернулась — а тут шум! Машка подпрыгнула и побежала в деревню! А воин вышел с луком, и давай её выцеливать. Ну я винтовку сняла, и в него!..

— Ты его пристрелила, что ли?! — у меня глаза на лоб полезли.

— Не, по дереву попала, его снегом с веток завалило да прицел сбило. А Машка уже за деревьями была, он бы уже не попал. Ну я за ней и рванула! — девчонка размахивала руками, показывая как стреляла, как бежала, — Вот тут вы нас и увидели.

— Молодец, выношу тебе благодарность за смелые и активные действия в боевой обстановке. С занесением в личное дело! — я погладил Смеяну по шлему.

— А как её, благодарность ту, в личное дело внести? Там такого пункта нет, вроде?… — дед озаботился нашими бюрократическими изысканиями, не отрываясь от подзорной трубы.

— Значит, надо добавить. Благодарности там собирать и порицания, до кучи. Фото опять же вставить надо, чтобы было хоть с чем потом сравнить изображение из паспорта, а то я об этом не подумал, — я тоже разглядывал колонну.

— Ну, значит сделаем, — Кукша настроил наконец-то и свою трубу, — я что думаю об этих, пришлых. Это не вояки и не торговцы. Живность с собой бы те не повели. Значит, куда-то село направляется, переезжает, как папа с братьями в своё время.

— Зимой? Летом-то им чего не ехалось? Быстрее, проще, по воде-то? — я рассматривал колонну, — Или весной, перед посадкой? Осенью, после урожая?

— Я знаю, — помрачнел дед, — понял. Мор. Поветрие…

— Мор?

— Заболели, вот и переезжают, чтобы не вымереть, — дед продолжал смотреть, — ты посмотри на них. Собирали всё, что унести смогли, баб да детей мало, стариков почти нет — они первые мрут, когда поветрие приходит. Мимо нашей деревни такие проходили иногда, мимо, обычно. К ним никто не шёл, да и сами подальше от деревни держались, только кричали, что мор идёт. Заразу значит эту твою, микробы которая, чтобы не занести, как я теперь понимаю.

— И долго так вот ходить они будут? Они ж от усталости вымрут быстрее… — я смотрел на колонну, она подошла уже поближе, было видно даже измождённые лица тех, кто был в голове процессии.

— А пока болеть не перестанут. Тогда место для деревни ищут и садятся. Эти давно идут, кур уже не видно, хотя клетки для них вон, на санях лежат. Да и сами поизносились, по одёжке заметно. Плюс кони еле тянут, голодные. Да и мало что-то, лошадок-то…

Колонна вышла на поляну, что осталась перед крепостью после вырубки деревьев. Немного притормозила, увидев укрепления да наши головы на стене, а потом с угрюмой решительностью начал огибать стену. Мы молча наблюдали за проходящими мимо людьми. Худые, безжизненные лица, многие еле передвигают ноги. Одеты во всякое тряпье, наверно, нацепили все что было, чтобы согреваться. Колона напоминала толпу зомби, уныло бредущую в направлении пищи, безмолвно и угрюмо. Несмотря на толстый слой снега, народ упрямо двигался в том направлении, в котором их вели вояки в голове колонны. Они выглядели свежее и бодрее, периодически покрикивали на остальных. Вооружение стандартное для этого времени, топор, щит, копьё. У одного только меч на боку висит. Если бы не эти товарищи в кожаных доспехах, картина бы была точь-в-точь как в фильмах про ВОВ, когда колонны беженцев показывали.

Основная масса людей, наконец-то, закончилась, в конце тоже оказалось трое вояк. Пришлые огибали крепость, мы растянулись вдоль всей стены, наблюдая за ними. Наконец, они обогнули нашу заводь, направились к берегу озера… И стали располагаться! Прямо на другом берегу затона!

— На обед становятся? — я недоуменно разглядывал, как военный размахивал мечом, руководил подходящими зомби-людьми.

Те безропотно подчинялись и расползались по лесу, за заводью мы его не вырубали.

— Нет, привал бы под вечер делали, это что-то другое, — дед продолжал рассматривать прибывших, — вон навесы ставят, валежник собирать начали. Да они тут жить собрались! — Буревой малость офигел от такой наглости, как и мы все, и посмотрел на меня, — Что делать будем, Серёга?

— Так, что-то не нравится мне такое вот появление, свалились, как снег на голову. А если ещё и заразу какую привезли — то вообще капут! Надо их дальше спровадить, ну или выяснить, надолго ли они тут. Давай девушек, Веселину и Веру, со «снайперками» на стены, напротив заводи, а мы пойдём на переговоры. Дипломатические.

— Только вооружиться надо, — Кукша похлопал себя по бедру, — про винтовки они не в курсе, не боятся, значит. Надо мечи да копья взять.

— И то верно, пошли, что ли…

Народ между тем обустраивался напротив нашей крепости, от неё их отделяла заводь и ручей, который в неё впадал. Поместились аккурат до мостика, который для трактора сделали. Сбросив налипший снег, открылись ворота, выходящие к заводи, мы обогнули вытащенный на берег баркас и направились к прибывшим.

Нашу делегацию из четырёх человек заметили в лагере, и трое военных во главе с меченосцем выдвинулись в нашу сторону. Встреча произошла на мостике через ручей. Практически, встреча на Эльбе, надо будет так микро-речку эту назвать.

— Здравствуйте, люди добрый. Куда путь держите, от чего идёте? — я постарался максимально приветливо начать беседу.

— Не ваше дело! — разговор сразу не задался, военный с мечом нас отбрил.

— Так, что значит не наше дело? Это наша земля! — не нравится мне такие переговоры, надо бы его на место поставить.

— Была ваша — стала наша, — вояка взялся за рукоять меча и с вызовом посмотрел на меня.

Кукша тоже положил руку на эфес, дед напрягся. Я понял руку — с крепости Веселина по заранее оговорённому плану выстрелила в основание моста за стоящими военными. Те отреагировали нервно — схватились за оружие и стали затравленно озираться.

— Земля эта наша, у нас по этому поводу договор с Новгородом есть, — попробуем перевести договор в дипломатическое русло, — вы здесь чужие. Поэтому или мы с вами договоримся, или ищите себе другое место.

Вояка с мечом расправил плечи, с пафосом произнёс:

— Нам теперь Новгород не указ, Гостомысла нет, мы теперь сами по себе.

— Вот те раз! А куда он делся?! — я уже вроде как привык к тому, кто руководит нашими соседями, а тут такие новости. Революция у них, что ли?

— Умер Гостомысл, как мор… — начал было говорить молодой воин по правую руку от их главного, но тот его оборвал.

— Мы теперь здесь сели, наша то земля. Не нравится — вояка злобно оскалился, — прогони.

— И прогоним! Мы… — Юрка тоже вступил в разговор, но его оборвал уже я.

— Так, не знаю, что вы там себе думаете, но свою землю мы защитим. У вас есть неделя, семь дней, подумать, да в порядок себя привести. Вас поход вымотал, а мы не звери. Потом или по Законам нашим живите, или проваливайте. Но если нарушите наши порядки — будете наказаны. Я всё сказал.

— У вас свои законы — у нас свои. А наказать, — опять недобро усмехнулся военный, — наказывайте, если сможете.

Он повернулся и направился в лагерь, его спутники пошли за ним. Другие пришлые суетились, разводя костры и ставя навесы. Военный с мечом оставил часового у мостика со «своей» стороны заводи. Мы пошли в крепость, сегодня, по ходу, разговоров больше не будет.

— Неделя — не много ли? Как бы не набедокурили… — дед осмысливал переговоры, — А то если по лесам шастать начнут, грабить и разорять нас станут — не справимся. Даже если переловим — охранять кто будет?

— Да и сам понимаю, что много их, — я вздохнул, помогая закрепить засов на воротах, — но пока не пойму, что с ними делать. В таком количестве. Вроде и жалко, чисто по-человечески, но и рисковать, оставляя возле крепости рассадник заразы, не хочется.

— Как теперь быть? — Кукша тоже «переваривал» непривычную ситуацию.

— Пока будем наблюдать, а там посмотрим. Посты усилить, теперь два человека днём, два ночью.

— Надо по Уставу каждые шесть часов менять, по два человека, восемь на день, раз в два-три дня дежурить каждый будет, — прикинул Кукша.

— Нормально, дозорным главное сигнал подать, а не атаку отбить, если эти, — я махнул в сторону, — вдруг на стену полезут. Зачем-нибудь…

Три дня нам дали примерную картину нашего положения. У нас под стенами поселился то ли притон, то ли бомжатник, то ли лагерь беженцев. Хотя, скорее, всё-таки второе. Пришлые мужики, понукаемые вояками, начали разбредаться по окрестностям, и тащить к себе в лагерь все, что не приколочено. На второй день мы опознали в досках, из которых они мастерили свои хибары, нашу промывочную машину с болота, и все сараи, которые мы там организовали. Вышли опять на переговоры — и вновь были посланы. Мол, если твоё имущество, что ж ты его не охраняешь? А раз не стережёшь — значит, не ваше оно вовсе, а первого, кто его нашёл. Я ещё раз пригрозил пришлым, на что был послан вторично. На утро нашли разобранным мост через ручей. Проинструктировал дежурных, что если кто вдруг сунется к лодке — стрелять на поражение. Ночью проснулись от дикого крика — таки нашёлся смелый, полез к баркасу. Дежурил Кукша, он его и приголубил из винтовки. Грабители подошли в составе группы из пяти человек, одному из них он и прострелил ногу ещё на подходе к нашему плавсредству. Остальные рисковать не стали, ушли, захватив с собой раненного.

А дальше началось еще хуже. Пришлые выламывали и вырубали парой топоров лес на месте стоянки, загадили всё, что можно и нельзя, разукомплектовали сено, которое мы для лосей оставили на поляне в лесу. Теперь к людям на стене добавился ещё и парный патруль днём, который на лыжах пытался сдержать устремления пришлых разграбить окрестности. Несколько раз были стычки — в патруль ходили пацаны и мужики, включая меня. В стычках никого не убили, так, отпугивали выстрелами. Все они проходили по одному и тому же сценарию. Мы шли, например, на разработки соли, там была наша пара сараев, заставали там с десяток человек, которые уже вытаскивали из строения лотки для выпаривания, разбирали на лесоматериалы сарайчики. Четыре-пять выстрелов в землю в быстром темпе приводили нападавших в чувство, ими обычно командовал один военный, он и уводил людей. Мы пытались забрать то, что не украли пришлые, и тащили в крепость. Помимо прочего, кто-то пытался проникнуть за стену, об этом узнали по окровавленным тряпкам, оставшимся на колючей проволоке. Мы закукливались, сосредоточившись на обороне Москвы. Люди из бомжатника нам устроили натуральную осаду, хотя и без боевых действий.

Всё же время, что мы не проводили в дозоре, совещались на тему того, как поступить с пришлыми. Да, мы собирались по весне привозить людей, но! Мы-то детей планировали брать, и воспитывать в соответствии с нашими принципами. А толпу голодных, взрослых людей мы точно не ожидали! Вот и впрямь, хочешь насмешить богов — расскажи им о своих планах.

Через шесть дней такой нервотрёпки я собрал совещание:

— Граждане! Пришло время подвести итоги. Что у нас по численности пришедших? Половозрастной состав? Кто руководит? — задача подсчёта входила в обязанности наблюдателей на стене.

— По тому, что мы видели, там сорок-пятьдесят семей. Всего народу двести-двести пятьдесят человек. Точнее не подсчитаем. В основном — мужики, взрослые дети, старше десяти на вид, баб меньше, стариков, маленьких детей, совсем мало, или они в землянках своих сидят и не высовываются, — Зоряна сводила итоги всех наблюдений, поэтому сейчас и докладывала, — военных шесть человек. С семьями трое, двое помоложе, у самого главного, по нашим наблюдениям, семьи нет тоже. Лошадей у них штук десять, коров пяток, овец да коз два десятка.

— По ущербу, который они нанесли?

— Ничего, что было снаружи крепости, у нас, считай, не осталось, — констатировал дед, — даже соль выгребли из кормушки лосинной, и сено. Да ещё и на поля наши засматриваются. Свои хотят вдоль Перунова поля делать.

Я выгнул бровь.

— Размечали пару раз, выжигать будут, — дед поделился наблюдениями, — мы так тоже раньше готовились к палу.

— Понятно. С кем-нибудь поговорить удалось?

— Нет, никто, кроме воинов, с нами не разговаривает. Если кто пытается — дружинники сразу пресекают, а сами больше лаются, — Юрка вступил в разговор.

— Кстати, они мужиков своих не вооружают? Только шесть с оружием ходят?

— Да, у мужиков только колья да топоры, но последних только три. Там из воинов самый опасный с луком — ловко он с ним управляется, — Кукша прояснил ситуацию с мобилизационным резервом пришлых.

— Народ, как думаете, уйдут они? — я постучал костяшками пальцев по столу.

— Нет. Иначе бы силы не стали тратить на землянки, навесами бы обошлись, — дед ответил за всех.

— А почему они крепость нашу не испугались? — Юрка впервые не чувствовал себя в безопасности в Москве, о чём пару раз нам обмолвился.

— Думают, скорее всего, что мы или варяжская стоянка, или для торговли место, — прояснил дед вопрос, который мучил и меня, — сам посуди. По виду крепость у нас большая, значит, в ней куча народу быть должна. А его нет! Нас-то они тоже посчитали давно. Да и полей наших для большого населения мало. Значит, думают они, тут варяжская или мурманская стоянка. Они такие делают, иногда. Ставят крепость, оставляют дружину малую для охраны. По весне приходят, и используют постройку как основу для набегов и торговли…

— Передовая база такая получается, так? — перебил я Буревоя, тот согласно кивнул, и продолжил:

— А потому и не хотят они с нами говорить. Думают, мы тут так, для охраны. Вот когда большая дружина придёт — тогда и дела вершить можно. С ней они и будут об условиях договариваться. Ну или просто попытаются нас убить или выгнать из города, и самим за стенами сесть. В нашей-то крепости даже от большой дружины отбиться можно.

— Примем это за основную версию. Значит, они будут атаковать или просто выдавливать…

— А загадили все вокруг — чтобы мы, значит, побыстрее от запаха убежали, — подала писклявый голосок Смеяна.

Все грустно посмеялись, это несколько разрядило обстановку. Но потом все замолкли — ситуация была серьёзная.

— Ладно. Положим, атаку мы отобьём, выгнать себя из города тоже не позволим. Приезда же большой дружины они не дождуться, это факт. Но и сидеть до весны рядом с этим бомжатником что-то мне не улыбается… В таких случаях как словене поступали? — спросил я у деда.

Буревой задумался:

— Ежели сами пришли, никто их не звал, то под руку голова деревни их взять может. Земли выделить, за долю в урожае.

— А если не согласятся на такое? — подала голос Лада.

— Перебить мужиков могли или похолопить. Распродать или под ряд силой загнать, — выдал дед.

— Лис говорил, сейчас рабство в Новгороде не в чести, — вставил я.

— Тогда сложнее. Если по землям новгородским ходили такие пришлые, то Гостомысл тем занимался. Дружину по зиме собирал, и как за мытом шёл — новые деревеньки, что на новгородской земле появлялись, под себя брал. Если словене или кривичи селились. А если чужие забредали, да под руку не шли, и мыто платить отказывались — тогда один путь, в рабы. Таких могли и мурманам продать, и под Новгородом селить… — закончил мысль дед.

— И много таких ты видел? — уточнил я, — Ну, в рабстве да холопстве?

— Нет, — честно признался дед, — пока их словене примучивали, убивали многих, сопротивлялись если пришлые. Баб покрасивше да парней покрепче брали, детей ещё, для услужения и помощи. Стариков и остальных… — дед сделал жест, который показывал, что с людьми, что были бесполезны в качестве рабов и невольников, особо не церемонились, — Мурманы так же делали, свеи. Скандинавы вообще рабов мало брали, только особо крепких…

— …А остальных — в расход, — добавил я.

— Так и было, — подтвердил дед, над столом воцарилась тишина.

Люди, малость отвыкшие от мира за пределами крепости, переваривали услышанное. Мы тут в тепличных условиях живём, а снаружи бушует дикая эпоха раннего Средневековья. По глазам вижу, вспомнили все данов, убийства да грабежи.

— Выходит, если мы по обычаю местному поступить хотим, есть два варианта. Или они под нас пойти согласятся, или чуть не всех в расход, а тех, кто выжил — в рабы, — высказался я, люди за столом продолжали сидеть молча, — Кто за второе — рабов брать? Из тех, кто выживет…

Руку никто не поднял. Пострадавшие от данов люди, чуть расслабившиеся от хорошей жизни в Москве, уподобляться разбойникам не хотели. Хотя право на то у нас было по всем местным традициям.

— Значит, будем под себя их гнуть. Загнём — на землю посадим… А как тогда они жить будут, Буревой?

— А как хотят, — пожал плечами дед, — Гостомысл таким землю давал, наш глава — тоже. Те жили сами, а с урожая ему треть отдавали, или меньше, по-разному. Да на работы их привлекали общинные, тын править, землю общинную обрабатывать, или для дружины дрова да бревна таскать.

— И получим мы под боком абсолютно неуправляемую толпу людей, которая живёт, как хочет, делает, что леший на душу положит, своё уклад соблюдают и на наш болт кладут…

— Это как? — влез с вопросом Юрка.

— Потом объясню. Ладно, пусть даже так. Посидят они, поля распашут где попало, чуть в себя придут, отогреются и отъедятся, посчитают нас внимательно. Поймут к концу лета, что помощи к нам не придёт, и что тогда?

— Нас порежут — вопрос был риторический, поэтому на него быстро ответил Кукша.

— Точно. Бунт устроят и займут крепость. Отобьёмся мы от такого? Ну, в принципе, может и да. Хотя если они ходить бесконтрольно будут, то засаду устроят один раз, мужиков вырежут, а баб и детей — похолопят, — я рассуждал вслух, родственники на мои слова согласно кивали, — мне такой расклад не улыбается. При таком развитии событий, мы носа из Москвы показать не сможем, да будем непрерывно только обороной заниматься и спать в полглаза. Все согласны? Ага, вижу, что вы тоже так думаете. Значит, селить их на земле по местным обычаям мы их не будет. Кто — за?

Лес рук, народ единогласно отказался создавать возле Москвы деревню, населённую пришлыми.

— Варианта у нас тогда два, если мы их убивать не будем. Или прогнать их попытаться, или как-то под себя подмять, но на наших условиях. Первый осуществим?

— Не думаю, — высказался дед, — уставшие они. Голодные. Пойдут дальше — все сгинут. Проще счастья попытать в атаке на крепость или в долгой осаде, ну, как сейчас. Тогда хоть кто-то выжить сможет.

— Тогда переходим ко второму варианту. Подмять под себя. На каких условиях? Сейчас мы устроим мозговой штурм. Ну, толпой быстро будем думать, как мы видим наше с ними сосуществование. Как с этим определимся — приступим к другому этапу планирования. К нашим действиям по «загибанию» пришлых под себя. Ну, давайте в темпе, кто чего думает по поводу взаимоотношений с пришлыми, если мы себе под руку возьмём?

Сначала потихоньку, а затем всё активнее, народ начал набрасывать идеи. Я их записывал карандашом, черкал на листах, пытаясь выделить основное, исключить или подправить противоречивые предложения. Через час шкуру неубитого медведя мы поделили — мысль о том, как мы будем строить взаимоотношения с потенциальными подчинёнными жителями Москвы окончательно оформилась.

— Смотрите, граждане, что у нас вышло. Мы хотим, что люди, ушедшие под нашу руку, трудились, там где скажут и таким образом, какой мы им определим. Всё, что наработают — сдают в общую копилку. Из неё мы их кормим, поим, одеваем и содержим. При этом жизнь мы хотим их контролировать до такой степени, чтобы бунта на было и безопасность наша под угрозой не оказалась. То есть, необходимо заселить их компактно, и в таком месте, чтобы в случае чего можно было легко перебить вновь прибывших. Так? Так. В этом новом месте они должны правилам нашим подчиняться, законам и порядкам. Но влезать в их дрязги да разборки мы не будем, пусть сами решают свои внутренние противоречия. На ком жениться, как богам поклоняться — нам это до светильника, если Законы и «Трактат» соблюдают. На нас лишь суд при нарушении порядка, и наказание, если вина их будет определена. Все согласны?

— Если так сделать попытаемся — разбегутся вскорости, — предупредил дед.

— А нам то что? — пожал плечами Кукша, — пусть бегут.

— Но тогда глупо как-то получается, отожрутся на наших харчах — и тикать, — заявила Леда, — а нам потом запасы восстанавливать.

— Тоже верно, — поддержал я барышню, — если уж под нашу руку пойдут, пусть сначала отработают своё проживание. Хм, это, кстати, мысль неплохая. Давайте так поступим. Ежели мы их под себя примучим, надо в такие условия поставить пришлых, чтобы нам это дыру в запасах не пробило. А вот когда возместят нам все затраты — тогда и сваливать могут, на все четыре стороны.

— Это если захотят, — уточнил Юрка, — а то и приживутся…

— Это тоже верно. Мы же всё равно собирались людей брать дополнительных. Да, не таких и не так, но и отказываться от этого «недоподарка» судьбы, тоже не след. Но и разбежаться смогут — факт, — я задумался.

Чем можно удержать людей, заставить их подчиниться? Силой? Не наш случай, разорвёмся мы охранять их постоянно, пришлых в десять-двадцать раз больше, чем нас, прыснут в разные стороны — не поймаешь. Да и как должно выглядеть подчинение силой? Расстрел каждого десятого по средам? Избиение каждого второго по субботам, «шоб боялись»? В тёмную при неподчинении кидать массово? А нам «в ответку» люлей не отсыплют, толпой не задавят от такого? Да и темница того и гляди набьётся, виртуальная, и что — кормить да поить их, пока не надоест? За свой счёт?

В кандалы заковать? Да ну, бред какой-то. Много тут они нам тогда наработают? Да и с детьми и бабами чего делать? Тоже в наручники? Я, конечно, далеко не пацифист, жизнь в этом времени заставила по-другому на многие вещи взглянуть. Но просто представив себе унылую колонну оборванцев в колодках, идею эту отбросил. Значит, ни силовым методом, ни путём физического ограничения перемещений мы людей не удержим, а если и не разбегутся — то толку от них мало будет. Да ещё и партизанить начнут, освобождая друзей да родных, мстя нам за побои да убийства…

— Кстати, Буревой, — отвлёкся я от своих мыслей, — а как тут с кровной местью? Ну, за убитых родичей что сделать могут?

Дед в красках расписал перспективы, издалека пошёл. Начали про преступления и наказание, закончили вообще леший знает чем. Убийство человека или причинение ему увечий, не позволяющих в последствии прокормить себя, считалось достойным поводом для мести по праву крови. А вот воровство там, или мошенничество — нет, ибо там и финансовым возмещением ущерба обойтись можно. Осуществлялась месть родичами, которые образовывали условный «кровный союз», то есть, далеко не каждый, например, троюродный племянник двоюродного дедушки, мог мстить, а только относительно близкие люди. Хотя под раздачу наоборот, могли попасть многие, а не только убийца. При этом без кровавой бойни обойтись тоже могли. Например, виру взять большую, или человека, взамен ушедшего к предкам, в свой род забрать из племени обидчика. Такое осуществлялось по договорённости между главами общин, или единолично, представителем власти. Это если оба рода, участвующие в конфликте, под одной рукой жили. Ими же по массе условностей и неписаных правил определялась сама возможность «убить в ответ». Ну там, если твою честь задели, а за это ты по жбану обидчика до смерти упокоил, то такое могли посчитать смягчающим обстоятельством, и обязать убийцу заплатить только штраф.

Да, были и исключения, при которых мстить никто не шёл. Война — одно из них. За убитого в битве дружинника родичи не кидались вырезать соседнее село. Это считалось как бы риском выбранной профессии. Однако если, например, дружина чужая по землям племени-врага идёт, и мирное население геноцидит, то тут мстили — только в путь! То есть пограбить да девок попортить малость, угнать народ к себе да на землю посадить — это вроде как в порядке вещей, а вот убийство и увечья мирного населения могли привести к тому, что обиженные хлеборобы доставали свои луки да рогатины, собирали все окрестные сёла и множили захватчиков на ноль. Поэтому такое старались во время войн между соседями не практиковать — опасное занятие, можно и на голову короче стать. Были даже прецеденты, когда за излишнее насилие над мирным населением захватчики своих воинов примерно наказывали, или плату за обиду давали. Это как раз для того, чтобы мстителей не плодить. Но такое больше было, если война между похожими или родственными племенами велась.

С чужаками из дальних стран особо не церемонились. Как, впрочем, и они сами не сильно парились угрозой вырастить мстителей. Расстояния и транспортные возможности местные таковы, что ходить из Новгорода к свеям, чтобы осуществить вендетту за убитого дедушку, никто не станет. Как, впрочем, и особо искать, кто из словен прибил какого-нибудь мурманского вояку, что этими землями шёл «типа торговать». Понятное дело, если потом пути родственников обидчиков и пострадавших пересекались — начиналась кровавая баня. С этим, кстати, были связаны особенности местного рабовладения и захвата людской добычи. Если «походники», варяги да викинги, нападали на деревню, то людей вырезали, а немногих рабов брали с таки расчётом, и продавали в такие страны или племена, чтобы сам налёт остался без свидетелей и потенциальных мстителей. Так и наши рыбаки-корелы «под раздачу» попали. Село под нож пустили, а ребят бы продали на западе мурманам или свеям. И потом, после конфликта, те же грабители-даны чинно-благородно торговали бы с роднёй наших рыбаков, делая удивлённые и озабоченные лица при их рассказах о каких то уродах, что корелов из их рода на ноль помножили. Такие вот гримасы Средневековья.

Вторым исключением из правил кровной мести было убийство по приговору суда. Представителями власти, коих выбирали из своей среды общины, имели такое право, и должны были применять его на благо всего общества. Понятно дело, что и злоупотребляли, и наоборот, слишком спускали с рук проступки, но суд был исключительно в их ведении. Ну а если не справлялись, по мнению населения, со своими обязанностями главы да князья, их снимали с должности, или вершили суд сами, по обычаям, описанным Буревоем ранее.

Забавно, но здесь, в девятом веке, источников власти действительно являлся народ. Родовитых монархов пока нет в товарных количествах. Религия местная сетевая, скорее, а не иерархическая, патриарха, что мог бы своим решением продавить назначение того или иного товарища на должность, нет. Купцы да торговцы хоть и образуют достаточно серьёзные кланы, но напрямую не влияют на формирование власти, особенно в небольших селениях и городках. Военная же аристократия сейчас достаточно размыта, и любой землепашец, коли уж ему вожжа под хвост попала, пойдёт махать топором да копьём в походе, вступая в ряды потенциальных будущих феодалов. Власть реально выборная и вполне себе ответственная — как тут коррупцией заниматься, особенно в небольших деревнях, если половина их населения — кровная родня, а вторая половина — родственники жены? В крупных же населённых пунктах всё чуть сложнее и страшнее.

Во-первых, большой город является центром достаточно обильных земель, включающих кучу мелких деревень да весей, иначе не прокормиться. Во-вторых, система власти иерархическая. Если на уровне посёлков назначение главы происходит по старинке, общинным решением, то вот князя уже выбирают более привычным мне способом. Ну там подкуп, клановые войны, учёт взаимных интересов, грызня, и прочие цивилизованные вещи. И сама система управления отличается. Если глава посёлка под своей рукой держит землю на пару дней пути вокруг деревни, то Новгородскому главе, например, уже чуть не сотни километров вокруг города подчиняются И правом распоряжаться на этой территории ему делегируют представители торговых кланов, дружины, главы более мелких населённых пунктов. И такие ситуации, как у нас с пришлыми, решаются достаточно просто. Ведь на своей земле племена да роды сидят крепко, границы союзов да их местоположение соседям известно, как и власть, что правит на территории, и мандат её, что выдало население князю. И получается, что пришлые оказываются в полностью враждебном окружении! И любые действия князя своего местные поддержат, ибо сами его ставили на должность! Особо деваться некуда толпе народу, что волей случая оказалась во владениях того же Новгорода, идут на общих основаниях под руку местной власти. Ну а если не хотят — под ноль их вырезать или похолопить могут спокойно местные власти, и никакой кровной мести не будет. Некому станет вендетту объявлять, да и права такого никто иметь не будет — сами нарушили местные законы, что установили племена на своей земле, в которую пришлые сунулись.

Наш случай относился к другому типу. С завидной периодичностью предприимчивый и удачливый вояка объявляет некий кусок земли своим. Понятное дело, на слова его все кладут большой и толстый и не обращают внимание на подобные заявки. Тогда новоявленный князь с дружиной ходит и геноцидит население местное и вторгающееся. Когда он делом, силой своей докажет, что его объявление — не пустые слова, следует другой этап. На новое образование начинают ходить соседние дружины, проверяя на прочность стойкость убеждений свежеиспечённого руководителя. Если тот отбивает все атаки, то боевые действия переходят уже на территорию противника. Пограбить приграничные села, вывести к себе людей, нанести урон соседнему князю, что сомневается в способностях и праве новичка на свой земельный надел. Несколько таких итераций приводят к тому, что граница нового княжества становится крепко, и соседи лезут уже договариваться, а не железяками махать.

Вот и мы в такую ситуацию попали. Правда, есть пара загвоздок. Первая заключалась в том, что правила кровной мести на территории, которую заявляет своей новоявленный князь, каждый понимал в силу своих внутренних убеждений. То есть, могли признать власть нового правителя, и его мандат на насилие. А могли злобу затаить и нож в спину воткнуть со временем. Потому примучивание населения, взятие его под руку, проводят в таком режиме, чтобы и людей сохранить на земле, иначе жрать нечего будет, и мстителей не получить, а то каждого куста сторониться до конца жизни придётся. Вторая загвоздка заключается, собственно, в том, что силы у нас — слабые, и в привычном для местного населения режиме мы проводить границы своих земель не имеем возможности. Но зыбкость права кровной мести при наших раскладах — остаётся.

Вот это и было ключевым моментом в нашей текущей ситуации. Не вопросы мести, а проблемы власти. Глубже всё оказалось, чем казалось ранее. Парадокс заключался в том, что для признания пришлыми нашего морального права на насилие, нам нужно в их глазах иметь прерогативу на власть. А чтобы этого добиться — надо проявить силу. Что, в свою очередь, может привести к появлению мстителей, потому что у народа, населяющего бомжатник, не сложилось понимание и осознание того, кто тут главный по людским законам и обычаям. Замкнутый круг. И нам или всех вырезать придётся, или наоборот, никого. Ведь пока крови между нами нет, и повода для вендетты да злобы затаённой не находится. А вот если она таки прольётся — тогда возможны варианты. Да такие, что лучше бы избежать нам сейчас кровопролития, неохота всю жизнь от каждого шороха просыпаться, опасаясь мстителей потенциальных.

После длинной речи деда, что я направлял уточняющими вопросами, силовой сценарий решения конфликта представлялся только в варианте «лайт». Ну можно, конечно, в рыло оформить, если сильно дерзить пришлые начнут, но только без увечий и убийств. А значит, для взятие по руку новых людей, придётся остаются методы косвенные.

Надо сделать так, чтобы Москву покидать пришлым было или страшно, или бессмысленно. При этом жить и работать под нашим началом наоборот, безопасно, прибыльно и перспективно. И всё это без ущерба для нашего рода и корелов, что уже гражданами являются. Ну или хотя бы так, чтобы пусть и со временем, но эффект от наших первоначальных вложений был. Как будто мы в предприятие инвестируем — большие затраты по началу, а прибыль — потом, когда на режим рабочий выйдем. Опыта управления заводами да фабриками у меня, конечно, нет, но идея сама ясна. Выложил родственникам канву.

Для пришлых в подчинении нам должно быть безопасно, прибыльно и перспективно. Побег же должен быть страшным и бессмысленным. При этом мы должны сразу чётко понимать, что ущерба себе из соображений гуманизма, или ради простого пополнения населением города мы не потерпим. Из этих соображений и начали думать, по пунктам двигались, последовательно. Своё понимание прибыли и ущерба в самом философском смысле у нас есть, в «Трактате» описано. А вот с остальным… Чего бояться сейчас люди? В чём видят смысл существования? Как представляется себе безопасность для местных жителей? Что видят они перед глазами, когда о богатстве мечтают? Как можно описать перспективу, которая без внутренних противоречий будет воспринята пришлыми? Как сделать так, чтобы нам поверили, если мы рассказывать о своём видении будущего? Чтобы не опасались за то, что завтра нам моча в голову стукнет, и мы всё переиграем, изменив те условия, на которых мы хотим под руку свою население брать? Ответы на эти вопросы искали сообща, вырисовывался достаточно реальный план.

— Основные страхи у людей сейчас касаются выживания рода и богов, — подытожил я, — вот в этом направлении будем двигаться с точки зрения формирования боязни покидать Москву у пришлых. Световое шоу на Перуновом поле на нас с дедом, будем традиционно высшими силами пугать народ. При расселении и привлечение к труду придётся сделать так, чтобы дети да бабы всегда в под нашим контролем оставались. Следовательно, селим всех во второй крепости, переоборудование её складов и хлевов под жилые помещения — отдельная песня, обеспечение необходимого уровня управляемости и безопасности — тоже. Бессмысленность побега будет достигаться тем, что в крепости, при соблюдении наших требований, семья работника, и сам он, будут сыты, одеты, в тепле. Слиняет мужик — леший его знает, как мы на это посмотрим, так и донесём особо непонятливым. А останется — род свой сохранит, а там и преумножит… Короче, в заложниках у нас бабы да дети будут, а мужики их пусть пашут, опасаясь убежать из-за наличия семей в крепости.

Я оглядел своих сограждан и родственников. Те всем свои видом показывали согласие. Взятие заложников ни у кого не вызвало внутренних противоречий, времена сейчас такие. Потому продолжили:

— Далее. Наш подход к обеспечению безопасности населения крепости мы им продемонстрируем на этапе примучивания, но только без кровопролития. А вот с прибыльностью да перспективами… Да ещё и так, чтобы ущерба нам не было… Одним словом, пункты эти предлагаю объединить в единую концепцию. Буревой, во сколько убытки наши от их деятельности оценить можно? Ну, разрушенные сараи да солеварни?

— Да там одних досок кубометров пять растаскали! — в сердцах хлопнул ладонью по столу дед, — Гвоздей чуть не килограмм, другой крепёж, пиломатериалы, даже один противень чугунный, старый, уволокли.

— И Машке шкуру попортили! — пискнула Смеяна.

— Мостик для трактора разобрали, что через ручей был, — внёс свою лепту Кукша.

— А ещё загадили всё и леса нарубили, — добавил Юрка.

— Короче, Буревой, ты вот это всё оцени в гривнах новгородских. Добавь за обиды наши, зверя учти, что они на охоте добывали, да самое главное — не забудь наши трудозатраты. Теперь ведь опять всё заново строить придётся. О! И ущерб дополнительный включи, связанный с тем, что мы неделю уже не можем нормально хозяйство вести, отрезали они нас от источников сырья. Да боеприпасы для винтовок, и дрова для компрессоров, которыми оружие наше накачивали.

— Много выйдет, — предупредил дед, который, кажется, уже догадывался о моей задумке.

— А ты в суммах на стесняйся — будем пришлых вгонять в долги. Такое и им понятно будет, и нам пригодиться. Раскидаем сумму ущерба по всем, включая баб да детей, и пока они не отработаю наши убытки — из Москвы им хода нет.

— А если расплатятся? Коней отдадут, серебро может у кого в суме найдётся? Так часть народу и уйдёт — засомневался Кукша.

— Не отдадут, — хмыкнул я, — во-первых, гадили они тут все, значит, и отдавать все будут. То, что у них сейчас пусть сдают в общее пользование, в государственную казну. Общая сумма уменьшится, но её всё-равно на всех раскидаем. А во-вторых, прикинь, сколько они будут пахать на уплату долга?

— Не меньше года! Непрерывно! — подал голос дед, углубившийся в подсчёты.

— Кто их кормить да одевать будет всё это время? Ведь опять всё в долг пойдёт! Вот на три года работа пришлых и затянется. А за это время, даже если мы их под себя полностью не перекуём, то хоть наглядно продемонстрируем возможность обретения богатства. На себе, на своём хозяйстве, на качестве и количестве кормёжки да одёжки. А перспективой будет их выход на волю после уплаты долга. И мы без ущерба, и пришлые свет в конце тоннеля видят, ну, конец своих злоключений, и богатство, которым мы обросли, будет перед глазами в качестве примера. Вот Юрка, скажи мне, если бы я тебе такое предложил, ты бы с товарищами согласился?

Сомнения последние решили проверить на корелах, они совсем недавно в похожем положении были.

— Если бы тогда, в посёлке нашем, до данов, то нет, — честно ответил рыбак.

— Ладно. А когда родичи погибли? Зима настала? Из запасов — только то, что на себе уволочь смог? На руках дети малые?

— Ну вот тогда… Да если на время… И чтобы не лезли в жизнь мою особо, только работать… — задумался корел, — Наверно, да. Нет, точно — да. Дети бы подросли. Помощники будут — легче своей семьёй выжить. Сам бы поднакопил барахла за это время… Согласился бы. Не сразу, конечно, и доверие быть должно к тем, кто такое предлагает, но пошёл бы в крепость.

— А если под себя подомнём, то кем они будут? — задала резонный вопрос Зоряна, — вольными или зависимыми?

— Ну если они в крепости жить станут, пусть будут крепостными, — после недолгих раздумий выдал я, забавно, о такой трактовке этого слова никогда раньше не думал, — то есть те, кто к крепости относится. И шагнём мы, в соответствии с заветами Карла Маркса, из рабовладельческого строя, не обижайся, Юрка, прямо в феодализм. Пятилетку за три года, от рабовладельческого строя до феодализма — за два месяца, жесть! Ленин бы в Мавзолее перевернулся…

Народ пялился на меня, не понимая о чем я веду речь. А я все думал о том, как строить отношения между населением крепости и новоявленными крепостными. Дворянство вводить? Я, понятное дело, монарх. Дед и остальные Игнатьевы — великие князья, то есть родственники царствующей особы. Бывшие рыбаки — герцоги. Или «не-великие князья»? Какой-то бред, получается. Надо думать, причём всем. Тут с налёту не получиться, решение должно быть выверенным, чтобы потом не менять правила игры в процессе, а то и до первой антифеодальной революции недалеко… Кому понравится, если обещают одно, а потом переиначивают на свой лад? Тут народ простой, бежать на Дон, с которого выдачи не будет через несколько сотен лет, не станут, сразу петуха красного пустят. И пойдут прахом все наши усилия, вместе с нами. Надо создать правила игры.

— Чтобы доверие к нам появилось, предлагаю выделить время и разработать изменения в Конституцию, внести крепостных в Законы. Разработать правила, порядок установить, который потом долго менять не придётся. И да, Буревой, нужен экземпляр кодексов и законов красивый. Его на печатной машинке делайте. И всяких привычных для местных вещей добавь, чтобы бумаги серьёзными казались, а не простота писульками. Ну там на богов в предисловии сошлись, можем кровью где своей написать клятвы всякие, обложку солидную соорудить надо, на словенском добавить письмена страшные…

— Ну да не маленький, разберусь, — пробурчал дед.

— И то верно. Может, хоть так толика веры в наши слова со стороны пришлых появиться. Теперь все с решением нашим согласны? Да? Хорошо… Приступим к сложному — будем искать пути достижения определённых нами целей. И с хозяйством надо поработать, подготовиться к приёму крепостных граждан…

До глубокой ночи совещались. Надо подбить наши запасы, понять, что ещё понадобиться для содержания на первых порах людей. Вторая крепость теперь будет разделена пополам, в одной половине — бараки для крепостных, их из хлевов и складов делать будем. В другой части будут все наши ценные ресурсы. Стену теперь надо сделать новую, и старую переоборудовать так, чтобы защищал не только снаружи, но и внутри — бунты подавлять будем, если придётся. Новые отопители, замки на ворота, колючка да огнемёты — пахать нам придётся очень много. И это без учёта того, что нам придётся пришлых под себя прогинать!

С этим порешили достаточно быстро. Когда страхи людские да стремления выявили, сам процесс примучивания проявился достаточно быстро. Действовать будем по принципу кнута и пряника. На то нам есть религиозные рычаги, силовые, и экономические. Первые должны остудить пыл тех, кто собирается на нас с оружием кидаться. Силой будем демонстрировать серьёзность намерений и мощь нашего государства. Ну а экономическим рычагом станем людей приучать к одной простой вещи — они должны привыкнуть кормиться с наших рук, и это не должно вызывать у них внутренних противоречий. При этом халявы не будет. Определим им задание за пределами крепости, выполнят — получат бонус, нет — пусть сидят голодными. Так выработаем привычку подчинять нам, а не своим традициям и обычаям. Силой же любые поползновения нарушить правила пресекать будем — появиться рефлекс. Он должен быть таким, чтобы на уровне подкорки мозга люди поняли, что если из Москвы пришло указание пилить только берёзу, то спил сосны приведёт к паре тумаков или синяков, а вот подчинение — к сытой кормёжке. Я надеюсь, народ тут сообразительный, и пять лет на это нам не понадобиться.

Тут проявился талант моей супруги. Она внесла дельное предложение. Мы как раз обсуждали методы положительной мотивации, хотели соорудить полевую кухню, и кормить из неё тех, кто по нашим заданиям работать будет. Зоряна внесла новое рациональное зерно:

— Детей надо ещё кормить и баб. И матерей, если кормящие есть.

Её мысль сначала была не совсем понята. Никто не спорил, но по лицам читалось полное непонимание. Зоряна развернула мысль:

— Вы подумайте, придёт мужик, которого мы понукали лес рубить, домой. А там жена накормленная, дети сыты, да ещё и завтра, при условии выполнения задания, тоже обещают похлёбку выдать. Как мужик на нас посмотрит? Как на следующий день делать станет, по нашим словам или согласно своему разумению? А теперь о тех подумайте, что не работал на нас. Одна землянка сытая сидит, а во другой — кору глодают. Во второй бабы с мужиков живыми не слезут после такого. Глядишь, так всех и перетянем…

Ну ни фига себе! Да у меня тут целый стратег под боком, да ещё и с расчётом на человеческую психологию! Я прямо по новому посмотрел на супругу, я её начинаю любить ещё больше чем раньше, хотя больше вроде и некуда.

— Принимаем план Зоряны, кухню — на… сто человек или больше делать придётся? Если под пятьдесят семей, да в каждой по мужику, да ещё юноши взрослые, да по пол-литра варева в лицо, получается сто литров минимум, десять вёдер. Да, ещё чай надо, ну, отвар из травок, чтобы они сил набрались, посуду. Что-то я там не особо котелков да мисок видел, чаще из одной едят, если на улице. С этим определились. Теперь по остальному…

Следующие сутки прошли в делах и заботах. Мы готовились реализовывать наш план по формированию нового слоя населения — крепостного. Я дал пришлым семь дней на принятие решения — потому в ночь на восьмой мы с дедом отправились на Перуново поле. Опять ставили прожектора, паровик, генератор. Пришлые в это место не ходили — опасались чужих богов, так Буревой сказал. В четыре утра над окрестностями раздался протяжный, тоскливый и очень громкий вой. Так работала новая специальная «свистулька» на клапане паровой машины. Выли мы до тех пор, пока нам с крепости не подали тайно сигнал о том, что много народу в лагере пришлых проснулось. Часть даже ближе к полю подходить начали. Они, правда, быстро ретировались, когда яркие столбы света вонзились в тучи. Мы минут двадцать вертели прожекторами, вставляли в них разноцветные стекляшки, выхватывая яркими лучами то наши стены, то лесок небольшой, что нас от бомжатника отделял, то просто чащобы вокруг Перунова поля. Наконец, столбы опять упёрлись в небо, покраснели, и стали один за другим пропадать…

Рано утром мы вышли из крепости и направились к ручью. Мостика нет, подходить по льду ближе мы не стали. Наступил следующий этап реализации нашего плана. Из бомжатника вышел тот же вояка с мечом с группой своих товарищей. Остальной народ заинтересованно и чуть опасливо пялился на нашу процессию. На переговоры вышли трое — я, Буревой, Кукша. Когда внимание достаточного количества людей в лагере беженцев сосредоточилось на нас, я начал вещать:

— Пришли вы к нам сами, никто вас не звал. В положение ваше сложное мы вошли, неделю вам поразмыслить дали. Думали, будете себя прилично вести. А вы вместо этого нам сараи порушили и другой убыток причинили! Наши боги ночью сказали, что это не дело. И следует вас наказать примерно, виру за ущерб взять да заставить Законы наши соблюдать. Уходить вы не хотите, потому знайте. За нарушение наших порядков отныне буду карать вас по всей строгости! Не взирая на то, кто передо мной — воин, хлебороб или баба!

— Это кого ты карать собрался!? — разъярённый военный вытащил резким движением меч.

Пуля, что вошла в лёд в полуметре от него, чуть поумерила пыл меченосца. Подручные его напряглись, лучник вынул своё оружие, наложил стрелу, и начал было натягивать тетиву. Бее-е-емс!!! Веселина, она занимала позицию скрытную позицию, тяжёлой пулей разнесла в щепки единственное боевое стрелковое оружие в лагере беженцев. На то и был расчёт — мы сознательно провоцировали конфликт, надеясь в том числе обезопасить себя от летящих стрел.

— Я предупреждал. Оружием своим ты у себя дома комаров гасить будешь, а тут железкой своей заточенной махать не смей, — я вытащил свой меч, спокойно, с достоинством.

Блеснул булатный рисунок. Воины даже чуть попятились, все, кроме главного. Тот уставился на моё вооружение, и, по ходу, начал подозревать что тут не всё так просто. Наши доспехи были под маскировочными накладками, и выглядели как одежда, он сразу просто не сообразил, а тут начал угадывать по нашим фигурам наличие брони. Причём она была в товарных количествах, в отличии от его воинов. Те только кожей с полосками металла были прикрыты, и далеко не везде.

— Мы не уйдём, — наконец, гордо задрал голову военный, — своих карай, а это мои люди, и мы не уйдём. И делать мои стнут то, что я сказал.

— Я предупредил. Попадётесь на вырубке леса, или там на вреде экологии, на административных правонарушениях, уголовных — пеняйте на себя, — я забрасывал вояку непонятными словами специально, пусть понервничает, — про нарушения законодательства в области вероисповедания и религии говорить на буду, сами догадались. Возле идолов появитесь — лучше сразу в озеро ныряйте.

После последней фразы народ переглянулся, мы стали им ещё более непонятны.

— И имейте ввиду… За нарушения Закона, первое, что мы сделаем — конфискуем орудие этого нарушения. Лес рубить будете — бумагу соответствующую получить надо, да на восстановление деревьев ресурсы выделить. Документ нужный вам я или глава города может выдать. Наши постройки вы уже растащили — то вам сразу в минус пойдёт, как и сено, что мы для лосей заготовили. С ними тоже аккуратно. Лося тут в окрестностях убьёте — сразу в озеро, и лучше сами. Наши Законы строгие…

— Что ж мне теперь, чтобы по нужде сходить, тоже к тебе за разрешением бежать? — воин истекал желчью.

— Ну, собственно, да. Глава города, что у нас там за исправление естественных надобностей мимо канализации в районе проживания?

— Три дня внеурочных работ, рецидив — до пяти, — дед процитировал Административный кодекс, — за многократное, больше пяти раз, — минус два уровня вольности.

— Ну, как-то так… Если что кому на словах не ясно, докажем на деле.

Мы развернулись, и направились в крепость. Быстро залезли на стену, и начали смотреть, что там будет происходить. В бомжатнике было совещание. Ну, или что-то в этом роде. Главный вояка шпынял подчинённых, больше всех досталось лучнику, тот впал в прострацию и не выходил из неё после потери оружия. Пинками разогнав собравшихся мужиков, руковоитель пришлых с одним подручным залез в землянку. Её, кстати, делали ему другие мужики, сам он только ходил да покрикивал. До вечера в лагере «беженцев» ничего не происходило.

Ночью для беженцев начался новых кошмар. Под вой парового гудка на стене начали загораться прожектора, отсекая световой завесой происходящее под стенами крепости. Дед тракторами, что запрягли чуть не цугом, затягивал наш баркас вместе с конструкциями, на которых он стоял всю зиму. По толстому слежавшемуся снегу операция прошла на ура. Утром наслаждались зрелищем толпы народа, недоуменно почёсывающего репу. На месте лодок не осталось даже брёвен, только следы от трактора. Вояка же начал напрягать народ сооружать из дреколья защиту для лагеря. В обеду уже набранный материал у них закончился, и группа лесорубов отправилась в лес.

Вернулись ни с чем. Ну, это если не считать синяков да ушибов. Наш патруль, вооружённый винтовками и доработанными деревянными учебными пулями, тупо выгнал народ из чащи. И если сквозь верхнюю одежду эффект от такого подобия травматического оружия был так себе, то ноги и руки стали законной добычей наших стрелков. Началось силовое противостояние между нами и пришлыми.

Мы выматывались в патрулях, натурально избивая травматическими пулями тех, кто пытался выползти из лагеря. Спали урывками, параллельно работая внутри крепости. Пришлые боялись в лесу каждого шороха — наши средневековые биатлонисты в маскировочных халатах подстерегали их на вырубке и на охоте. Атаки же ночные на наши стены усилились. Один трактор теперь постоянно работал в качестве привода генератора, прожектора, растянутые по стенам, выявляли мелкие группки, пытавшихся забраться на стену. Их опять обстреливали из винтовок. Апофеозом стала одна достаточно крупная атака. Пришлые ночью, не иначе, умудрились срубить сучковатое дерево, и попытались ранним утром, только-только рассвело, организовать штурм, используя сосну с обрубками веток в качестве лестницы. Прикрывая плетёнными из веток да корней щитами, они попробовали рывком подойти на близкое расстояние. Не удалось — струя из огнемёта, что пролегла между нападавшими и крепостью, оставив после себя пятна горящей жидкости, рассеяла атакующих.

После этого вылазки пришлых в лес стали напоминать партизанские. Они парами или тройками пытались охотиться в окрестностях. Наши же действия стали контрпартизанскими — зная местность, как свои пять пальцев, мы умудрялись пресекать большую часть попыток поживиться на нашей территории. Особенно усилилось это впечатление тогда, когда мы перешли к следующему этапу — экономическому давлению.

В шесть утра очередного дня противостояния Юра поднял на ноги весь бомжатник при помощи «матюгальника». В этот рупор корел вещал о том, что если кому нужен лес, то единственный возможный для них вариант — рубить полоску деревьев между крепостью и Перуновым полем. За это полагалась кормёжка для лесорубов и членов их семей.

Бомжатник забурлил — с едой у них было не ахти. И когда военный с мечом скрылся у себя в землянке, небольшая группа мужиков опасливо выдвинулась к указанному нами месту. Долго поработать не пришлось — услышав мерный стук топоров, главный вояка собрал своих подручны и загнал дровосеков в лагерь. Вечером ворота, что выходили в сторону заводи открылись, и под светом прожекторов наружу выехала наша полевая кухня. Её охраняли почти все взрослые мужики, что были в Москве. На раздаче была Агна, со списком участников вырубки рядом стояла Семеяна. Она в подзорную трубу наблюдала за процессом в лесу, по одной ей понятной логике описывала работников, что согласились на наши условия, и теперь искала их глазами в толпе, что собралась на другом берегу заводи. Время подобрали специально — руководитель пришлых тайно ушёл из лагеря с парой подручных. Ну, он думал так. Наш патруль, что сопровождал его, имел другое мнение.

— Кто работал в лесу по нашему приказу, с семьями, идите есть! — выкрикивала с рупор Смеяна, — Вон ты, с длинным носом! Веди своих! И ты тоже, который с шапкой рыжей — тоже! А тебя, глазастый, мы кормить не будем — ты со всеми не работал!

Полевая кухня, сделанная на скорую руку, дымила и разносила по окрестностям одуряющий запах картошки с рыбными консервами, похлёбка такая получилась. Люди чуть постояли, погомонили, и, наконец, один дядька рискнул подойти. Получил деревянную миску с похлёбкой в руки, ложку, кружку с отваром, и вопросительный взгляд Агны:

— Жена да дети где?

— Нет их, — тихо произнёс мужик, и отошёл в сторону, чуть не на ходу запихивая в себя варево.

За первым смельчаком потянулись остальные. Часть их отсеяли, не заработали они себе на пропитание. Но при этом первого мужика отвели в сторону. Обычный такой крестьянин. Здоровый, хоть и изрядно похудевший. Он тёр заскорузлые руки, и чуть затравлено смотрел на меня исподлобья. Тряпки, что были на нём, выглядели изрядно потасканными и неслабо пованивали.

— С семьёй что? — спросил я его.

— Заболели и померли. Ещё там… — он махнул рукой в сторону юга, подтвердив наши мысли об эпидемии.

— Самого как звать?

— Дубаш.

— У вас матери с младенцами или беременные есть?

— Одна кормит, ещё у одной чуть старше дитя, — чуть помедлив и с изрядной долей опасений выдал Дубаш.

— Агна! Дай два туеска! — я протянул мужику пару фанерных цилиндра, в которых была картошка с рыбой, — вот это им отнесёшь. Вот так открывать это. В следующий раз верни — мы им ещё дадим. Остальным передай, если по нашим заданиям делать будут — покормим, как сегодня. Порции сегодня малы, мало вы сделали. Если хорошо потрудитесь — ещё и утром еду привезём.

— Чего ту происходит? — раздался рявк из лагеря.

Военный со своими бойцами уже вернулся, и пытался понять, кто тут без него с людьми управляется. Благо, мы уже закончили раздачу, и быстренько скрылись за воротами. В темноте потом чуть не до полуночи раздавались крики да говор, народ обсуждал события дня.

На следующий день бомжатник оживился чуть не до рассвета, ожидая объявления со стены. Опять мы нарезали им участок работы, снова вояка всех зашпынял, народ гомонил. Партизанские вылазки в этот раз были чуть другие — народ, стараясь не попадаться на глаза своему главному, стремился на участок леса между Перуновым полем и стенами Москвы. Вояка хоть как-то пытался вернуть людей в лагерь, но тепреь он попал в нашу ситуацию — мало было у него подручных для плотного контроля. Тем более, что даже бабы пошли работать. Одна тётка чуть не до темна пыталась ломать мелкие деревья, таскать хворост в свою землянку.

Вечером повторилась наша вылазка с кухней, правда, пришлось и прожектора врубать, и пострелять малость, отгоняя военных, что пытались удержать людей. Не смогли — те просто обтекли их и подошли к крепости. Первой, кто наплевал на выкрики и угрозы охранников, была та самая тётка с двумя закутанными во что-то невообразимое детьми.

— Держи. Сейчас детям налью… — Агна протянула ей похлёбку.

Уставшая женщина взяла миску, начала аккуратно пробовать еду, потом ещё, ещё…Чуть не вылизала посуду, дети ей тоже наяривали так, что за ушами трещало. Дали чая из травок, его выпили чуть не залпом. Тётка робко, с мольбой во взгляде посмотрела на Агну, та вздохнула::

— Хлеба нет… Грязные миски и ложки вот в этот ящик. Следующие!

Народ медленно подтягивался. В этот раз людей больше пришло, чуть не началось столпотворение:

— Так! Народ! Все встать в колонну, очередь! По одному подходите, говорю, а то сейчас уедем! — скомандовал я, и….

Люди подчинились. Первый раз и по столь малому поводу, но покорились моим требованиям. Народ устроил некоторое подобие очереди, дело пошло быстрее. Еда, питье, грязная посуда в ящик, следующий… За час управились. Народ с тоской посмотрел на уезжающую кухню — на завтрак они всё также не наработали Вояка, что остался в лагере, в процесс уже не вмешивался, и выглядел скорее потерянным. Около него крутился мелкий паренёк, его мы раньше не видели, в землянке, наверно, был..

На следующий день опять картина повторилась. С утра — задание в рупор, партизанские вылазки на рубку, вечером кухня под выстрелы и прожектора. Люди привыкали подчиняться. Через пару дней военные практически не пытались уже противостоять процессу. Но вот это-то меня и напрягло. Не похоже было, что вояка согласился с происходящим, днём он суетился со своими подручными по селу, с кем-то переговаривался, бродил по землянкам. Я стал бояться того, что нашу кухню тупо атакуют, а нас сомнут массами народу. Пришлось поменять процесс раздачи пищи — мы перестали вывозить кухню. Сделали некое подобие строительного короба, пристроили его на внешней стене и в нём спускали пайки наружу. Давка, что возникла пару раз, привела к тому, что раздачу пищи отменили, объяснив свои действия людям. Мол, так вы больше расплескаете, вызывать вас будем семьями, отдельно. Остальные пусть отойдут подальше. В ожидании своей очереди. И люди опять подчинились!

Военный же опять затихарился, засуетился по лагерю, готовя новую каверзу. Я собрал народ:

— Смотрите. Вроде всё идёт пока спокойно. Люди малость привыкли работать под нашим началом и кормиться с нашего стола. Но вот вояка тот мне не очень нравиться. Нахрапом взять не получилось у него, и, судя по всему, он кухню атаковать хотел. Тоже не вышло. Знать, будет пытаться втереться в доверие или послать кого с этой целью. Будьте начеку! Если кто вдруг лебезить да елей в уши лить начнёт, подмасливать или расхваливать сильно — отмечайте это про себя. То шпионы могут быть. Ну, разведчики. Такие станут в дружбу набиваться, а потом и нож в спину воткнут. И те кто в патруле — тоже смотрите внимательно. Всем ясно? — народ закивал.

— Долго так продолжаться будет? — измученным голосом спросила Леда, — Не помню, когда спала последний раз нормально.

— Не знаю, — честно ответил я, — Буревой! Свод законов готов для пришлых? Сделали книгу?

— Почти. Там Веселина узор на обложке травит, ещё пара дней нужна.

— Леса полоску они вырубили уже почти, — сказала Зоряна.

— Ничего, мы найдём им чем заняться. Пусть дороги доделывают, к болоту и соли.

— Там контролировать не сможем их, — предупредил Кукша, — когда они далеко уйдут.

— Ну вот тогда и думать станем, — махнул я рукой, — или пусть сами делают, как хотят. А нам готовый результат показывают и тех, кто работал. Таких кормить станем. Или ещё чего удумаем, как в плане работы, так и в части контроля…

Но нашим планам сбыться было не суждено. На следующий день Кукша и Юрка, проинструктированные мной на момент внимательного отслеживания резких изменений в поведении отдельных людей из числа пришлых с целью выявления шпионов, привелив крепость некое существо, закутанное в невообразимые тряпки и засаленный, рванный овчинный тулуп. Сам пасынок стоял довольный от содеянного, Юрка же являл собой живое воплощение образа папаши Мюллера.

— Вот, привели, — корел подтолкнул существо к нам с дедом, — мы это… В патруле… А тут она… Говорит, я могу… Хочу… В общем это, ну, в крепость к нам..

— Мы в патруле были, — добавил Кукша, — а тут она. Одна. К нам подошла, потом ко мне обратилась. Говорит, мол, в крепость к нам она хочет, чтобы, значит, еда была.

— А вы чего?

— А мы что… — Юрка махнул в сторону существа в тулупе, — Сюда привели. Вот. Ты ж сам говорил, что таких выискивать надо — вот и сподобились. Она ж одна там по лесу бродила, потому сюда и привели.

— Так, кто это у нас вообще, — я с изрядной толикой брезгливости начал снимать повязку, что пацаны натянули шпиону на лицо.

Убрали и шапку с тулупом. Существо обрело человеческий вид, и оказалось худущей блондинкой, с огромными глазами, просто невообразимо большими, или это так из-за худобы сильной показалось. И коса чуть не до пола. Худая как спичка, глазищи и гигантская копна волос — пигалица, одним словом. Она дрожала. Н-да, явно не Мата Хари тут у меня образовалась.

— Так, с какой целью собиралась в крепость? Какое было задание? — я чуть резче чем надо задал вопрос, вызвав непрекращающиеся потоки слез, — Ладно. Сейчас, я смотрю, разговора не получиться. Лада! Леда! Отведите её в баню, отмойте, проверьте на болезни и прочее, вшей там. Потом ко мне, на допрос.

Рыдающую в три ручья пигалицу отвели в баню. За всё время она не проронила ни слова, плач ей мешал. В бане отмыли, пропарили, выдали комплект белья и одежды и привели в общий зал. От девчушки валит пар. Пигалица сидит, пялится на нас, на глазах слезы наворачиваются. Наворачиваются, и большущими тяжёлыми каплями стучат изредка по столу. Кап! Кап! Ещё бы! Ей никто ничего не говорит, все в масках, да в очках, коньюктивита да гриппа по моему наущению опасаются. Привели из леса, раздели донага, пропарили, устроили медосмотр — пигалица от того в шоке, и ни слова проронить не может. Хорошо хоть девушки все делали, а то бы её инфаркт хватил. А тут ещё и привели в место непонятное, бумажки читают да недобро посматривают. Ужас! Было от чего впасть в прострацию и плакать девушке.

— Так, давай по порядку. Имя? Родовое прозвище? Сколько лет? — пигалица опять в слёзы, пришлось наших барышень спрашивать, что они вызнали.

— Худая она, да синяки на руках и под глазом. Шрамов нет, вшей тоже, — коротко отрапортовала Леда.

— Дед, а ну дай мне настойки своей, чтобы её в чувство привести. А то она ни слова не говорит, пытки что-ли устраивать?..

Последняя фраза вывела из ступора пигалицу, она опять зарыдала и начала подвывать. Насильно влили в неё чуть не полстакана спиртного — никакого эффекта.

— Молча-а-ать! Отставить рыдание! — заорал я, — На вопросы отвечать чётко и по существу! Кто такая!? Сколько лет!? Кто послал!? Заем отправили!?

Мои посмотрели на меня странно, а пигалица вообще чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ну а я просто пытался её из ступора вывести. Помогло, кстати, сквозь слёзы и рыдания послышалась какая-то невнятная речь:

— Не сама пошла я-я-я…. Святослав посла-а-ал. Я не хотела, а он сказал надо внутри посмотреть, что да как тут у ва-а-ас, — пигалица шмыгала носом, не прекращая рыдать, — я не хотела-а-а, отец тоже-е-е, Домослав, он мой суженны-ы-ый вступился. А он его-о-о по лицу!.. Сказа-а-ал, что если не пойду, отца выгонит с братьями-и-и. Наказал пойти к тем, кто по снегу ходит, подмаслиться и-и-и-и…. Если надо буде-е-ет, чтобы в репость попа-а-асть… Лечь с кем при-и-ика-а-ажу-у-ут….

Ручью слёз превратились в полноценные реки.

— Ну а потом что? — спросил дед.

— А пото-о-о-м бежаа-а-ать и Святославу всё расказа-а-ать!.. — рыдания стали глуше, плечи её ощутимо дрожали.

— Дайте ей согреться чего-нибудь, внутрь и снаружи, а то мы так до скончания века сидеть будем, — девушки метнулись на кухню за отваром, Буревой принёс фуфайку.

Накормили супом, вмиг пигалица умяла, напоили отваром, да влили насильно ещё настойки спиртовой. Девчушку разморило, но она хоть успокоилась, слезы прекратились, осоловела от еды и алкоголя. На пигалицу напало отупение.

— Давай дальше. Как зовут, сколько лет, есть ли прозвище родовое?.. — на этот раз я задавл вопросы максимально ласково.

Через полчаса кормления, напаивания, отогревания и аккуратных расспросов Маты Хари, из ней потекли не слёзы, а слова. Картина открылась следующая. Святослав — это главный у них, тот, который с мечом ходит. Он всем заправляет и руководит. Большим человеком отец его был в в те времена, когда они в деревне жили. Хотя и не самым главным. В село пришёл мор, отец Святослава умер. Тот увёл людей, а деревню поджёг. Шли они по снегу чуть не месяц, после большой метели силы людей оставили, решили встать. Да на беду тут мы оказались. Святослав наказал всем разговоров не вести, только через него. Нападать в открытую опасался — непонятного много с нашей крепостью. Он соглядатаев посылал — все на колючей проволоке останавливались. Решил действовать хитростью. Пришёл к пигалице в землянку, потребовал дочку для общего дела в качестве разведчицы. Отец девушки ни в какую не соглашался, тот ему зарядил по лбу, да навешал пытавшемуся вступиться за девичью честь суженному нашей пигалицы. Её силком уволок, и всю ночь мозги компостировал на момент важности мероприятия для всех «беженцев». По утру пигалица попыталась бежать — получила в глаз да обещание выгнать отца с братьями из землянки на мороз, вместе с семьёй её жениха. Фингал Святослав ей припудрил остатками муки, и отправил в направлении нашего патруля. Та пошла, пострадать, так сказать, за общество. Вот, собственно, и вся история нашей несостоявшейся шпионки.

Пигалица начал посапывать, согрелась и окосела от выпивки и еды.

— Протопите дом свободный, тот, где рыбаки наши раньше обитали, да закройте её там. Спать положите, — народ пошёл готовить не то тюрьму, не то лазарет, не то пионерский лагерь, девчушке пятнадцать лет.

Мы с Буревоем засели думать как быть в сложившейся ситуации.

— Буревой, что делать будем?

— Негоже так с девками поступать… А если бы мы её убили?

— Ага, негоже. А с другой стороны, чего ему, Святославу этому делать? У него ситуация патовая — дед кивнул, мы с ним в шахматы играли периодически, — уйти не может, остаться — мы не даём жить нормально, людей под себя его подминаем. В принципе, нормальный ход, правильный. Циничный, но правильный. И ещё, обратил внимание, он сам всё делал? Не хотел мужиков своих марать в этом…

— Ага. Теперь только с него спрос, — дед почесал бороду, — только вот кто да как спрашивать будет?

— Ну уж если мы на себя власть взяли, то и суд за это нам вести. Да и за остальное — тоже. Надо только ещё раз пигалицу допросить. И это, вы уже народ покормили? Тогда я сейчас накидаю текст, утром его со стены прочитаете. Не будет завтра кормёжки…

Утром Юрка зачитал собравшимся на завтрак людям наше объявление:

— Мы вам про наши Законы говорили, на встречу пошли, работой да пропитанием обеспечили. А вы и свои, и наши традиции нарушили, кусать руку кормящую стали. Соглядатая к нам отправили. Мы его, тьфу, её, поймали. За дело это неблагодарное вам сегодня еды не будет. Да и дальше теперь только боги наши решать судьбу вашу станут.

Что тут началось! Бомжатник зашевелился, переваривая услышанное. Наш патруль демонстративно продефилировал в лес чуть поодаль. Народ в лагере кучковался, что-то обсуждал. Святослав вылез из землянки, люди бросились к нему. Вояка огрызался, распихивал наседающих беженцев, собирал своих бойцов. Натуральный тихий бунт случился в бомжатнике. Народ всё громче говорил, стал собираться в группки. Самым мощным центром притяжения стал высокий старик с длиннущей седой бородой. Он что-то громогласно вещал, отвечая на вопросы и выкрики, куда-то показывал рукой. К обеду бомжатник поделился на две части. В центре осталась землянка Святослава, в которую набились его вояки с чадами и домочадцами, вокруг него — пустое место. Остальные беженцы разместились по краю лагеря. К стене отправился мужик, начал громко кричать о том, что, мол, они не посылали никого. Это всё Святослав — с него и спрос.

— А что, выдадите своего на суд нам? Или как? — поинтересовался Юрка.

Мужик помялся чуть и ушёл. Соплеменника сдавать не стал — это мне даже импонировало. Мы же продолжили допрос пигалицы. После ночи в натопленном доме и обильного завтрака она тараторила так, что не успевали записывать. По всему выходило, что весь лагерь сейчас только о том и думает, чтобы примоститься к новой крепости. Но удерживает их глубокое уважение к Святославу. Воин, что увёл их от эпидемии, пользовался достаточно большим почётом. Только это сдерживало население лагеря от прямых переговоров с нами на момент своей дальнейшей судьбы.

— Надо его аккуратно изъять из землянки и притащить к нам, — предложил я.

— И что с ним дальше делать станем? — спросил Буревой.

— Судить. За неподчинение органам государственной власти и попытку шпионажа, — пожал я плечами. Ну и за ущерб, что его волей нам причинили его люди.

— А их что, совсем никак не накажем?

— Да на них долг повесим, как и договаривались. А он-то организатор, не исполнитель, отдельно будет отвечать.

— До смерти? — тихо поинтересовался дед.

— Да зачем!? — от его слов я выпал из тех дум, которые меня обуревали, — Оно нам надо, Буревой? Если и впрямь таким уважением мужик пользуется, вон, даже выдавать его не хотят, знать, есть за что. Мы его накажем — будем в их глазах чуть хуже выглядеть. А тем более если убьём! Нам его не столько наказать надо, сколько изолировать от остальных. Уберём его — напрямую с людьми договариваться станем. Они там чем сейчас заняты?

— Лес вырубают до конца на том участке, который мы им обозначили.

Я удивлённо приподнял бровь:

— Сами!? Даже с учётом того, что мы их не кормили!?

— Ага. Старик тот людей отправил, они трудятся.

— Хм, на будущее работают, полезность свою показывают. Молодцы… А вояки чего?

— Сидят возле землянки. Святослава не видно, он внутри, — сказал дед.

— Ну тогда вроде всё по нашему сценарию развивается, ну, так, как мы задумали, — я радостно про себя потирал руки, — работать они под нашим началом стали, приказы исполняют, с рук кормятся. Власть нашу признали, вроде, и обиду за соглядатая приняли правильно. Право на такое нам дали. Значит, надо теперь убрать Святослава, и двигаться дальше…

— А судить его как да по какому закону станем? — резонно поинтересовался Буревой.

— А там посмотрим. Будем нашим «Трактатом» руководствоваться, не писанным его текстом, а смыслом. Ну и местными обычаями. Он к нам пришёл, как гостя, считай, приняли. А нам с того — сараи разваленные да порядки нарушенные. И шпионку направили! Есть у вас традиции гостеприимства? Есть? Ну вот ими и будем руководствоваться. Главное — убрать вояку из лагеря!

План изъятия главы беженцев подготовили сообща. Дед отправился делать камеру, в подвале водокачки, единственного каменного здания в Москве. Решётки там надо поставить, нары, Кукша опять в патруль, я — делать спецсредства. «Слезогонку» из гранат наших зажигательных сооружал. Там только заправка с огненной смеси поменяется на чесночную настойку. Шумовая будет также из гранаты, только со встроенным свистком, без жидкости. Трубки с полированным металлическим зеркальцем и светильником скипидарным, с добавлениями фосфора, вместо фонарика на винтовки нацепил, подготовил верёвки и кляпы, и расписал роли. Посвятили три часа тренировкам. В лучших традициях «кровавой гебни», изъятие Святослава назначили на предрассветные часы.

Хрусь, хрусь, хрусь… Под мягкими тряпками, которыми обернули подошвы, почти неслышно скрипел снег. На задержание отправилась опергруппа в составе меня, деда, Кукши, Юрки, Обеслава и Толика. Из засады нас прикрывала Веселина и Влас, на случай неожиданностей. Мы тихо передвигались по лагерю беженцев. Половина шестого утра не то время, в которое тут оживлённое движение. Главное — не наступить на чью-нибудь землянку или навес под снегом, мы старались придерживаться протоптанных тропинок. Запахи тут конечно стояли те ещё… Из чёрного проёма, входа в землянку, показались глаза, тускло блестевшие в свете луны. Я в маскхалате прижал палец ко рту. Глаза пропали. Опять тишина. Переждали, вдруг кто закричит, и продолжили движение.

К часовому, прикемарившему возле костра вояк, подошли со спины. От лёгкого ветерка скрипели деревья, он нас не услышал. Кукша, опытный охотник, неслышно выдвинулся вперёд — порядок работы на месте мы чётко оговорили. Холодная сталь ножа коснулась шеи часового. Тот встрепенулся, но пасынок уже зажал ему рот кляпом:

— Дёрнешься — здесь поляжешь. Спокойно, — часовой угомонился, Обеслав быстро накинул на руки и ноги подготовленные верёвки, стянул их и закрепил кляп во рту.

Мужик ещё чуть подёргался и затих, бегающими глазками наблюдая за нами. Мы построились возле входа в землянку Святослава. Буревой взялся за конструкцию, изображавшую дверь, Мы приготовили две шумовых гранаты и две «слезогонки», приготовились к сигналу. Обеслав тихо поджёг зажигалкой трубки-фонарики на винтовках, лучи света, созданные отполированной металлической полусферой, упёрлись в дверь. Я рассчитывал, что после чесночной настойки им и этот свет ярче летнего полуденного солнца покажется. Ну, понеслась…

Буревой дёрнул дверь, в открывшийся проем полетели шумовые гранаты, чтобы все проснулись, потом, парой секунд позднее — «слезогонки». Душераздирающий сдвоенный свист разорвал ночную тишину. Послышалось шипение сжатого воздуха.

— Работает ОМОН! Всем лежать! Никому не двигаться! — эх, давно мечтал крикнуть нечто подобное.

Возгласы удивления, потом крики боли, потом стоны и вопли, затухающий свист шумовой гранаты — все смешалось воедино. Что будет делать воин, если его вот так разбудить? Полезет наружу, ясен пень. Вот и выперлись из землянки заплаканные мужики, размахивая кто чем. Первым показался дядька с копьём, за ним — Святослав, потом и остальные нарисовались. Бабы были, и даже дети. Пошёл конвейер…

Воинов били по голове, не сильно, чтобы упали, отбирали оружие, вязали на манер часового. Святослав, силён мужик, даже попытался открыть глаза и начал тыкать мечом перед собой! Получил пару травматических пуль в живот, согнулся, получил ещё и по голове, затих. Хоть бы не убить его…

Пару минут заняла вся экзекуция. Народ в лагере смотрел из своих землянок, не решаясь противостоять нам. Вояки связаны, трое ещё рыпаются, остальные оглушены. Бабы и дети из землянки ходят, и натыкаются на деревья — хорошо чеснок отработал.

— Всем спокойно! У нас ордер! Святослав, ты арестован за нарушение Законов Российских и Московских! — кому я это кричу, мужик обвис уже безвольно на руках у Кукши и Юрки, — Эй! Те, кто слепым бродит! Глаза промойте, ничего там страшного нет! Воинов развязывать только на рассвете! Все, уходим!

Беженцы в полном оцепенении наблюдали как группа в маскхалатах под руки тащит Святослава к крепости. Потом снялась наша снайперская засада. Слава Перуну, все прошло без сучка и задоринки…

Святослава разукомплектовали, принесли в баню, связанным. От воды тот пришёл в себя, и извивался ужом, таращил глаза, наполненные бешенством. Еле скрутили его, намотали кучу верёвок. На манер кокона гусеницы получилось, так и проводили гигиенические мероприятия. Пропарили его, обливали водой, вытерли. Ущерба особо здоровью не нанесли. На голове только шишка, жить будет, зато глаза после чеснока — краснючие-е-е. Вынесли после помывки извивающегося мужика, отволокли «кокон» в камеру в подвале водокачки. Там уже и нары сделали, и белья комплект заготовили, и светильников поставили — окон в подвале нет. Прислонили Святослава к решётке изнутри камеры, разрезали верёвки. Обеслав схватил по носу, не сильно, но кровь пошла. Потыкали Святослава тупым концом копья, загнали в угол. Тот за древко цепляется, как зверь дикий, честное слово. Орет, воет, карами грозит, решётку ломает. Ну удачи, чо! Решётка-то у нас знатная получилась.

Утро у беженцев было необычное. Вояки без предводителя бродили по лагерю, их никто не слушал. Ещё бы, командира продолбали, какие из них воины теперь? Бунты мелкие начали укрупняться, никто их остановить не мог. Оставили усиленные посты на стене, пошли с дедом вести дознание да кормить подозреваемого. Подследственный на контакт не шёл — ломился сквозь решётку, орал благим и неблагим матом, разбил парашу, ведро деревянное. Мы ушли — пусть остынет. Тем временем в лагере беженцев началось движение. Вояки попрятались, или разоблачились, мужики остальные ходили с видом революционных матросов в 1917 в Петрограде. Основное происходило вокруг высокого деда, чем-то похожегона Буревоя. Он раздавал какие-то указания, народ, несмотря на революционные настроения, их выполнял. Дед-беженец отправил людей на работы, а сам с пятёркой мужиков вышел к ручью, и встал возле бывшего мостика. Ну вот, теперь хоть есть с кем разговаривать.

Вышли втроём — я, Буревой и Толик. Встали напротив, стали ждать. Мужики-беженцы тихо совещаются, вырабатывают политику партии. Вдруг на нас выбежал закутанный подросток, и начал тарабанить мне по щиту своими хилыми ручонками!

— Куда папку моего дели! Где папка! — хныкал бедолага.

— Какой папка? — я недоуменно посмотрел на своих.

— Святослава, папку моего забрали вы! Отпустите его! — и опять бить по стальной пластине.

— Так, ты это, успокойся, папка твой… — я начал было отодвигать пацана, но тут подошли представители беженцев.

Один из них унёс ребёнка, старик начал речь.

— Мир вашему дому. Я Ладимир, старший тут… Теперь. У вас люди наши, пошто держите?

— Дочурка моя к вам пошла, два дня уже прошло, что с ней, — вперёд вышел мужик с фингалом, наверно, отец нашей пигалицы.

— Невесту мою верните!.. — о, а вот и жених нарисовался, его быстро угомонили сами беженцы.

— Так, спокойно, все целы и невредимы. Я Сергей, главный тут в крепости, и в землях прилегающих, это вы знаете. Святослав Законы наши нарушил, я ему о том говорил. Девушку к нам послал соглядатаем. За то будет над ним суд, — я посмотрел на деда, тот чуть кивнул, мол, нормально такое, — Сейчас пока следствие идёт, дочка твоя, мужик, у нас будет, свидетелем на пойдёт, за неё не бойся. А по Святославу — дознание проведём. Степень, мера, глубина падения и морального разложения.

Вообще, мне эти беженцы чем-то даже понравились. Не про хлеб насущный первым делом начали, а про людей своих беспокоятся.

— Дознание? На правёж повели? — ахнул Ладимир, и все горестно вздохнули.

— Э-э-э? — я замялся.

— Это когда на дыбе кнутом да железом калённым пытают — тихо подсказал Буревой, — такой правёж обычно.

Я представил себе пыточную, как в фильмах показывают. И себя в фартуке кожаном, в крови, с железякой раскалённой. Бр-р-р, нафик, нафик! Потряс головой, сбросил наваждение.

— Нет. Не правёж. Дознание. Спросим что да как, почему, сопоставим свидетельские показания, проведём эксперимент следственный, отпечатки там, записи видеокамер… — я грузил народ непонятными словами, выигрывая себе время, — Так вот. Бояться нечего, все будут живы и здоровы, но посидеть, возможно, придётся, не без того. У нас с этим строго, как вы уже поняли.

— Ага, строго, — Толик подтвердил, — строго, но справедливо. И пыток нет.

Народ зашумел, обсуждая новости. На нас пялился весь лагерь, но никто не подходил, к делегации не присоединялся, это плюс Ладимиру, правильно народ науськал.

— Пыток нет, говоришь? — Ладимир почесал бороду, ну точно копия нашего деда!

— Нет. Сейчас малость оклемается вояка ваш, допросим под запись, потом суд будет.

— Пустите к папке-е-е! — висящий на руках у какого-то мужика подросток замахал руками.

— Это сын его? Свидание только после начала следствия, когда он себя вести будет нормально, а то буянит постоянно. Камеру, вон, загадил…

— Ваши Законы нам не ведомы, — начал Ладимир, — и если и нарушили их, то по незнанию. Святослав сюда нас привёл, многие опасности отвёл от людей, отпустите под слово моё.

— Незнание закона не освобождает от ответственности! — я многозначительно поднял палец вверх.

— Да и не только по нашим Законам судить будем, но и по традициям словенским. За то, что мы его встретили нормально, оклематься время дали на нашей земле. А вёл себя словно тать злобный, — добавил Буревой, — и вас к тому же сподобил.

— Так можно, — чуть приободрился Ладимир, — как дальше всё будет?

— Суд будет после того, как сможем допросить подозреваемого. Тогда и дочку твою отпустим. С этим порешили? Вижу, что всем всё ясно. Свидания с папой, — я кивнул в сторону плачущего Держислава, — после того, как сможем начать следствие. Суд будет открытый, но наказание по Закону Московскому будет.

— Негоже так, мы-то не знали порядков ваших… — Ладимир идею суда принял, и начал торговаться!

— Буревой! Доставай! — дед сбросил наплечный мешок и явил на свет книгу со сводом Законов.

Ладимир от увиденного малость окосел. Здоровый такой талмуд вышел, со стальной обложкой, на которой была вытравлена потрясающая гравировка. В основе — куча символов местных мистических, их дед Веселине нарисовал, а та уже творчески переработала. Посредине был здоровый такой серп и молот, внизу которого была надпись: «Свод Законов Российских да Московских». Книга впечатлила не только старика — все, кто увидел в руках Буревоя фолиант, затихли.

— Вот это — наши Законы, — я передал документы Ладимиру.

Тот открыл книгу на первой странице. Там был короткий текст на русском, словенском и скандинавском. В нём было сказано о том, что в государстве Российском и Москве, столице его, боги велели людям жить так, как далее написано будет. А если какая-то сволочь захочет другие порядки завести, свои, то постигнут того кары небесные. Список последних прилагался. Богами выступали кровью (моей, кстати) нарисованные Перун, Сварог, Озерный Хозяин, с моей лёгкой руки случайно переименованный в Ладогомора, по аналогии с Черномором. Отдельно было приписано, что ежели кто тут со своими богами поселиться вздумает, те тоже должны свой след в Своде оставить, подтверждая написанное. Далее весь текст был на русском — Ладимр скривился:

— Непонятно написано, не по-нашему…

— Буревой! «Азбуку» выдай ему, расскажи, как пользоваться. Но это потом. Сейчас давайте думать, как с вами мы жить дальше будем. Пока сами совещайтесь, к утру скажете, кто станет Законы наши соблюдать — их в Москве оставим. Остальные — на выход!

— А кормить будут? — опять крик из толпы.

— Кормить — пока нет. Как решение примете — тогда подумаем, — я жестом показал, что пора закругляться, — человека выделите, одного, через него все дела вести будем.

— Я пойду. Я старший, мне и думать. — Ладимир выдвинулся вперёд.

— Хорошо. Завтра с рассветом жду тебя у этих ворот, — и мы отправились обратно в крепость.

По утру Ладимир ещё затемно пришёл к крепости, уселся на какой-то пенёк. Мы торопиться не стали, позавтракали спокойно, и вышли к нему с Буревоем.

— Утро доброе, как люди, приняли решение?

— Нет, — развёл руками Ладимир, — не поймут, как вы хотите их себе под руку брать. Как раньше будет? За кормёжку работать?

— Ну, в целом — да, — ответил я, — однако, ряд мы другой будем заключать… Да-да, ряд, не удивляйся. Тут боги писанное любят, а то слово вылетело — не поймаешь, а так — на века права да обязанности останутся.

— Далеко глядите, — с толикой уважения произнёс представитель беженцев.

— А то! Вы как под нашу руку идти собираетесь?

Ладимир кратко описал своё видение дальнейшей жизни. Мы им должны землю выделить под дома да поля. На первом этапе помочь с подъёмом села, в долг. Потом они его с урожая выплачивать будут, плюс налог — «белка с дыма». Не прямо животину мелкую таскать через костёр будут, нет. Тут шкурки невинно убиенных грызунов за валюту идут, а налог чем попало платят, в основном — продовольствием с урожая. Ну или другим чем, если есть. А «дым» — это изба с печкой, что по-чёрному топиться. Если более богатое жилище — и налог больше, соответственно. Ну и так вот они и будут жить, как везде до этого и существовали. Если опасность — мы их в крепости приютить должны, суд на нас, помощь в долг при бедах да голоде. Не удивил, прямо скажем, мы как-то так представляли себе предложение пришлых.

— Так не пойдёт, сразу скажу, — Ладимир насупился, — не смотри на меня, как мышь на веник. Вы вторглись незвано в землю Московскую, разбили сараи да доски с гвоздями украли, порушили наши ремесленные постройки. Лес рубили, лосиху обидели. Не подчинились, когда мы вам о правилах сказали. По нашим Законам, на вас уже долг висит, за обиды да ущерб…

Я посмотрел на Ладимира. Думал, он сейчас всё на Святослава спишет. Нет, дед просто слушал грустно, и попыток перебивать не делал. Крепко они тут держаться все друг за дружку.

— …Потому теперь имущество ваше в уплату пойдёт за убытки да нарушение правил. Вычтем стоимость его из общей суммы, остаток на всех раскидаем. Потом вас поселим к себе, будете работать, как скажем, а мы за то кормёжку да одёжку вам дадим…

— Челядниками всех сделать хочешь? — перебил Ладимир, буравя меня тяжёлым взглядом.

— Слугами, что ли? — не понял я.

— И такие среди них есть. Челядь тот, кто сам ни чем не владеет, со стола хозяина питается, ему же и служит веки вечные…

— Ну, не так. На кой леший вы мне тут на такое долгое время? Отработаете долг — идите на все четыре стороны. Но кормёжка, дрова на отопление да прочее будут долг ваш увеличивать, а работа справная — уменьшать. Когда все заплатите — вольному воля.

От такого Ладимир чуть воспрял, но постарался всё равно свести наши отношения к более привычному формату. Мол, давай мы сами долги те платить будем, своим умом жить, пусть и с долгом большим. Назвал ему приблизительный размер ущерба — старик загрустил, такое они до скончания века выплачивать станут. Потому начались разборки в части стоимости ущерба. Включился Буревой, расписывая подробно что, где, как они разорили, сколько труда вложено было, какие порядки порушили пришлые. Ладимир опять погрустнел. Ну да, стоимость одних только досок, что они с болота утянули, была такой по местным меркам, что не каждый такую сумму представить мог. И главное — не придерёшься к деду! Всё чётко расписал, за обиды хорошо сверху накинул. Вконец расстроившемуся Ладимру Буревой в конце спора лишь одно добавил:

— Мы Законы наши хоть и записали сами, но боги в том нас всемерно поддержали. Сам видел, мы тут с ними рядышком живём, волю их исполняем.

— Прочесть бы надо, писанное-то, протянул Ладимир.

— Не вопрос, Буревой научит, — сказал я, завершая разговор, — слова же наши людям своим передай, пусть тоже думают. Силой никого тянуть не станем, но и на своей земле народ, что Законам нашим не подчиняется, не потерпим. Пусть уходят. Время вам — семь дней на раздумье. Потом окончательное решение принимать станем…

Неделя была та ещё. Буревой с Ладимиром сначала сидели у стены, потом мы завязали главбеженцу глаза, привели его в крепость да в бане разместили. По обычаю пропарили Ладимира, чтобы болезней избежать. Там, в предбаннике и вели переговоры. В первый раз до ночи просидели, на следующий день ситуация повторилась.

Теперь по утру главного беженца приводили с завязанными глазами в крепость, в предбаннике велось обсуждение Законов и порядков, включая новые, те что под крепостных потенциальных писали. Пигалицу ему показали, тот рассказал её родичам, что с ней все в порядке, народ в лагере успокоился. Сложнее было со Святославом. Он никак не шёл на контакт. Громил камеру, нары, орал и выл, тряс клетку, бросался едой. Откуда только силы берутся! Я каждое утро приходил, капал ему на мозги. Спокойным, ровным голосом рассказывал о его судьбе, о том, и где он прокололся:

— Ты сам в том виноват. Я предупреждал — ты не верил. Теперь вот под суд над тобой будет. Срок дадут, будешь сидеть. Люди твои без тебя всё решат. Ты на рожон полез. Могли бы договориться. Теперь Ладимир главный, он переговоры ведёт. А тебе пока только камера эта светит, да и то, если на контакт пойдёшь…

Пленник опять орал, ругался, метался по камере. Мы начали прессовать его вдвоём с Власом, он вместо писаря был. Одни и те же вопросы, день за днём, в одном и том же порядке:

— Почему грабил наши сараи да постройки? Почему сразу под Закон не пошёл? С какой целью отправил девушку? По какому праву? Зачем применял силу, в крепость лез? Как намеревался с нами поступить, если бы крепость взял? С какой целью… — и так пять дней.

На шестой день пленный вымотался, сидел только в углу и под монотонный голос Власа, зачитывающего вопросы, зыркал злобно на нас. К концу шестого дня, когда уже уходить собирались, голос из темноты клетки спросил:

— Что с сыном моим? Что с людьми? — всё, сломали мужика, пошёл процесс.

— С ребёнком твоим все в порядке. Люди тоже целы и невредимы. Не будешь буянить — сына приведу.

Больше пленный ничего не сказал.

На утро попросил Ладимира взять с собой Держислава. Тому тоже глаза завязали, отмыли в бане, устроили свидание. Пацан при виде папки, грязного, да ещё и сопровождаемого не самым приятным ароматом, бросился к клетке:

— Папка! Папка!

— Сыночек! Кровиночка моя! Последняя надёжа… — Святослав пытался грязной рукой погладить через решётку сынишку, который стоял на коленях перед камерой.

Я вышел на улицу. Настроение было препоганнейшее. Сильного, волевого мужика, ломали через колено, да ещё и при помощи его собственного сына. Руки тряслись, захотелось курить, чего со мной уже давно не было. Так и стоял возле водокачки, пока Влас не вывел заплаканного парнишку. Отвели его вместе в предбанник, сдали на руки Ладимиру. Я опять вышел на улицу, на мороз. Какой я всё-таки тут сволочью стал! Сзади неслышно подошёл Влас:

— Дядя Серёжа, ты так не переживай. Он одет, обут, в тепле, Ладимир еды всем выторговал у Буревоя, ещё три дня взял на подумать. Мелкого, он, правда, почти как я возрастом, покормили, отмыли. Ничего страшного…

— Да тяжко, Влас, тяжко. Гнидой последней себя чувствую…

— А нам каково бы было, если бы девка та вызнала всё да ему донесла? О том, что нас тут мало? Что народу на все стены не хватает да в патруль? — в голосе Власа почувствовалась сталь, как тогда, когда он данов оглушённых резал, — Этот отсидит, если поймёт всё, выпустим, с сыном жить будет. А девке, если бы лечь с собой бы кто заставил? Если не мы бы тут были, а другие кто? Мурманы да даны? После такого только в прорубь, порченая на всю жизнь. Правильно мы всё сделали, по-другому никак. Теперь и у этих просвет будет, которые в бомжатнике. А Святослав — пусть отдохнёт да подумает. Не кручинься…

Я посмотрел на младшего пасынка с уважением. Блин, пацану тринадцать лет, мне под сорок, я ему это говорить должен, а не он мне! Все правильно, тут по-другому никак, не поймут. А поломаем мужика — не страшно. Если мужик цельный, так срастётся, не беда. Унижений никаких тут нет, только Закон. Закон, будь он не ладен, да упрямство его. От того, что сейчас происходит, убытков никому не будет, да и крови меж нами нет, помиримся, не страшно. Я облегчённо вздохнул, потрепал Власа по волосам:

— Спасибо тебе…

— Да не за что, — пожал плечами Влас, — Пойду я домой.

Ладимир выторговал себе время, под это дело кухня начала выезжать снова. Теперь в основном была рыба и сушенные овощи — картошку на семена оставили. Также давали несложные задания по окрестностям, по результатам кормили людей. В этот раз чуть поменяли процесс — если весь объём работ, что мы им дали, выполняют, то весь лагерь кормим. Ну а если нет — то не обессудьте. Дело пошло, беженцы сами разделили обязанности и план строго выполняли. Вояки только стеснялись к кухне подходить, у нас с ними были конфликты, но вроде все устаканилось.

После посещения сына Святослав начал перестал буянить, ушёл весь в себя. В таком полукоматозном состоянии его помыли в бане, связанным, убрали в камере, заменили нары и ведро, переодели. Сидел пленный весь в чистом, молча уставившись в стену. Добились от него односложных ответов на наши вопросы. Да, сделал, да, сам, никого не было больше, сам всё решал. Да, крепость взять хотел, а нас — под себя взять. Нет, не выгнал бы, да, виновен. Под такое мы ещё раз свидание устроили — ответы пошли точнее. Потом Ладимир поговорить с ним пошёл, часа два они беседовали. А потом мужик сломался.

Я зашёл, повесил светильник на стену, начал было задавать уточняющие вопросы. Святослав односложно отвечал, потом чуть больше говорить начал, потом ещё, ещё, и разрыдался. Здоровый, крепкий мужик плакал навзрыд, сквозь слёзы бормоча монотонно о своей жизни. Говорил много, долго, светильник менять пришлось да Власа отпустить, нечего ему тут делать, насмотрится ещё, как людей жизнь ломает.

Закончили мы вдвоём, в три часа ночи. Я сидел на полу напротив камеры. Святослав своём узилище, в дальнем конце. Настроение моё было ни к черту. Опять захотелось курить. Рассказ Святослава был мрачным и жутким.

Отец его был достаточно богатый, умный и волевой человек. И сына так воспитал. Жили они в деревне, словене да варяги вместе обитали. Отец Святослава числился кем-то вроде заместителя главы населённого пункта, тот варяг был. Богато жили они там. Своя дружина, лодки, отец на месте управлялся с обширным хозяйством, Святослав в походы ходил, торговал. Началось все в позапрошлом году, осенью. Пошла болезнь по посёлкам. Зима её чуть остановила, но как потеплело, началась эпидемия. По симптомам — обычный грипп, но народ умирал в горячке, мало тут жаропонижающих. Болезнь пришла с юга, пошла по городкам, потом по сёлам, и более мелким деревням. Народ прыснул от торговых путей, которые, вместе с купцами, что по ним ходили, и были переносчиками заразы. В разные стороны от Волхова, других рек и речушек, потянулись в безлюдные месте караваны беженцев. Нельзя сказать, что такое было в первый раз, но это поколение предыдущих эпидемий не застало. Своё дело сделали и несколько неурожайных лет, ослабевший от бескормицы народ умирал, словно мухи.

До их села зараза дошла по осени. Зараза была в виде такой же колонны беженцев, какой они пришли к нам. Их на порог не пустили, те прокричали про мор, и пошли дальше сами. Или гибнуть от болезни, или на новое место становиться, где заразы нет. Но то ли кто-то таки от этих беженцев подцепил болезнь, то ли на торговле вирус подхватили, но начались массовые заболевания. Отец Святослава крутился, как белка в колесе, и сам слёг. Крепкий старик сгорал на глазах. Святослав похоронил жену, детей, семьи братьев в полном составе, остался только отец и Держислав. В городке был мор. Первыми гибли малые дети, старики, женщины…

Когда эпидемия достигла пика, варяг, глава посёлка, со своей частью дружины и их семьями, свалил поутру из деревни. Не забыл при этом вынести из опустевших домов всё, что представляло ценность, и забрать с собой общинные припасы, что берегли на случай неурожая и других бед. Утром его здоровый дом опустел, а остановить варяга уже некому было — многие лежали с горячкой, другие уже отправились в Ирий. Это подкосило оставшихся жителей, на общинные запасы народ рассчитывал. Смертей стало больше.

Отец дал Святославу последний приказ. Уходить на север. Там, где морозы сильнее, где мор не берет, идти до тех пор, пока не будет знак какой, чтобы встать там и обосноваться. Деревню перед выходом сжечь. Святослав собрал всю свою волю в кулак, оповестил всех выживших о решении последнего представителя власти. Отца люди уважали, за ум и жизненный опыт, потому спорить с его последним приказом не стали. Надеялись, что он действительно знает, о чём говорит. Кто мог стоять на ногах, обложили дома и постройки сеном и дровами, и подожгли. Вслед уходящей колоне неслись крики сгорающих, но уже обречённых людей, которых болезнь не успела доконать, они оставались в домах, в горячке…

Колонна ушла на север в декабре, по устоявшемуся снегу. На Ладоге был шторм — ждать было нельзя, уходить на лодках — опасно. Их тоже сожгли, как символ принесённой заразы, отец Святослава так сказал, подозревал, наверно, как болезни распространяются. Шли долго, почти месяц. Колонна разделилась на две — в первой шли люди без признаков болезни, во второй — те, у кого были симптомы. Таких было десятка три, все они полегли по дороге. Тела с санями и лошадьми, у кого были, сжигали. Через неделю умерли все, кто заразился ещё в деревне. Морозы не дали развиться болезни, остальных Святослав довёл без потерь от заболевания. Правда, ещё трое умерли во время грандиозной метели, ушли в лес и не вернулись, за дровами ходили. Их тела нашли через несколько дней, когда пурга прекратилась. Двинулись в путь, и наткнулись на хромую лосиху.

Люди вымотаны, собирались впопыхах, а тут здоровый хромой лось. Такие обычно не живут, а эта знай себе ходит, как ни в чем не бывало, и людей не сильно-то и боится. Святослав узрел в том знак. И повёл людей по её следам. Лучник их хотел было лосиху ту на мясо взять, да требы оставить богам, за знак. Но непонятный звук и упавший с дерева снег не дали ему нормально прицелиться. Потом был девичий крик, лосиха убежали, а по её следам Святослав вывел народ свой к нашей крепости. Как мы и предполагали, сначала он подумал, что наша Москва — это зимняя стоянка варягов. Но после бегства главы с запасами, Святослав натурально закусил удила, отказываясь вновь идти под руку местного аналога викингов. Да и остальные поддержали это решение. Каждый имел зуб на бывшего главу посёлка и всех варягов, что ушли с ним, пограбив соседей, все во время мора потеряли родичей, и частично — как раз по причине украденных запасов. Но был и знак!

Поэтому Святослав решил посадить здесь своих людей на землю, и попробовать выгнать или захватить охрану варяжской стоянки. Потом занять защитное сооружение, и уже из-за стен отбиваться от хозяев городка. Ну или договариваться с ними с более удобной позиции, имея на руках заложников, то есть нас. Но всё сразу пошло не так. Наши первые слова о Законах и правах на окрестности он пропустил мимо ушей. Но вот попытка послать шпиона для того, чтобы вызнать, что за стенами, заставила его чуть задуматься. Кусачая колючая проволока не дала проникнуть в крепость, ранив диверсанта. Потом они наткнулись на сараи наши, разобрали их для обустройства землянок. Произошёл наш первый конфликт, после которого настроения в лагере поменялись, люди стали опасаться нас. Потом были «разборки» со стрельбой на соляных выходах, потом — в других местах. Первый раз народ в лагере разошёлся во мнении со своим руководителем после нашего светового шоу. Второй — когда со странными звуками и ярким светом пропала наша рыбацкая лодка. Ну а когда мы стали преследовать людей в лесу и отбили огнемётом неудавшийся штурм, начались брожения.

Святослав достаточно сильно удивился нашей реакции на прямое нападение на крепость. Его, в принципе, устраивал даже неудачный штурм — он надеялся на то, что мы выйдем из-за стен и станем атаковать его лагерь. А они уже и дреколья по периметру наставили, и к обороне подготовились. Ну и, по его задумке, если уж взять нахрапом крепость не получиться — то можно будет отбить нашу атаку на лагерь и ворваться в крепость на плечах нападающих. Или же просто повторить штурм — понесённые нами потери при атаке бомжатника должны были облегчить задачу взятия стен. Ничего подобного не произошло. И вопли Юрки в рупор однажды утром были крайне неожиданными — все дни после атаки пришлые спали вполглаза, ожидая нападения. А тут предлагают работу да ещё и с оплатой. Это поколебало позиции Святослава в качестве руководителя.

Раздача пищи за вырубку леса внесли дополнительный раздор в лагере. Святослав стоял на своей непримиримой позиции — под варягов не пойдём! И всё больше она начинала казаться его людям не здравомыслием, а не то личной вендеттой, не то паранойей. Постепенно ниточки, что связывали Святослава с теми людьми, которых он спас, по сути, от эпидемии, стали рваться. Пытаясь продвинуть свою мысль о необходимости захвата крепости через атаку полевой кухни, он собрал последних своих сторонников. Мы чуть не на пару часов опередили его, изменив порядок раздачи пищи. Это пошло в копилку странностей, связанных с нами, и вызвало новые проблемы. Предвосхитив его действия, мы заработали себе некоторую репутацию. Это, плюс наши спецэффекты с прожекторами, склоняли людей к мнению о том, что без божественного проявления не обошлось. Да и на варягов мы походили мало, это тоже всем стало понятно. Кроме Святослава — у того ненависть к бывшему главе покинутого посёлка и его людям натурально застилала глаза, и через это распространилась на нас. Он по прежнему считал Москву зимней стоянкой каких-то «походников».

Апофеоз взаимного непонимания случился тогда, когда он искал шпиона для засылки за стену под видом голодного беженца. Мы несколько переборщили с гуманизмом, и нашу раздачу пищу в том числе кормящим женщинам, он воспринял как слабость. Но никто уже не хотел рисковать крохами той надежды на выживание, которая появилась после горячей похлёбки! Пришлось ему лично искать девку посмазливее, устроить драку с её родичами, чуть не пинками выгнать в лес шпионку, угрозами заставив её пойти к нашему патрулю. Ну а потом был бунт и люди, безмерно уважавшие Святослава, начали за его спиной роптать. Мол, сгубит нас из-за своей ненависти к варягам, ни за грош пропадём. Окончательно впав в психоз из-за сложившейся ситуации, глава беженцев обвинил всех в том, что мать родную они за похлёбку продадут, и устранился в землянку. Его подручные перешли к нему, опасались за здоровье командира, боялись, что кто-то не в меру ретивый нападёт среди ночи, чтобы доказать засевшим в крепости людям свою преданность. Своего начальника воины уважали и держались за него до последнего. Остальные же люди же стали обходить стороной военных и землянку Святослава.

Ну а потом был свист среди ночи, едкая дрянь, что заставила глаза безудержно слезиться, крики про ОМОН, яркий свет в глаза, удар по голове, и темнота… Очнулся он уже у нас, ярость и ненависть к нам, к варягам, к скандиванавам, что мало от них отличались, просто к чужакам была такова, что поначалу Святослав готов был зубами грызть решётку. Но такого нервного напряжения хватило не на долго, и теперь бывший глава беженцев просто ждёт, чем всё закончится. Его устроит любой финал, включая плачевный. Силы покинули мужика окончательно, перегорел дядька…

Сидели, молчали вдвоём. Я примерял на себя, смог бы я так повести людей, после смерти Зоряны и детей? Поджечь дома с больными людьми, чтобы зараза дальше не шла? Даже думать об этом не хочу. Святослав моих глазах поднялся очень сильно, своей железной волей вывел людей, да и потерял в походе мало. Потому и слушались его беспрекословно. Железный Мужик, настоящий, с большой буквы. А я его судить буду…

— Ты чего беседовать сразу не стал? — я прервал наше молчание, — Глядишь, и договорились бы о чем.

— Мои люди, я отвечаю, за жизнь их на себя ношу взял. Пока шли, стычки были, лихие люди, такие же как мы, от мора спасавшиеся, ото всех отбился. Не было нам нигде пристанища да подмоги. Крепость ваша, думал, зимняя, по весне уйдёте, лодка опять же. А оно вишь как обернулось… — тихо в ответ ответил пленник.

— А потом уже и говорить было стрёмно, вроде как сдался, — за него продолжил я.

— Угу…

— Ты хоть понял, почему мы тебя взяли?

— За девку ту. У самого душа не на месте была. А что делать? Вызнал бы, что в крепости, людей поднять в атаку ещё раз было бы легче. Я сначала хотел человека твоего взять, из тех, кто по лесу шастали. Но вы по трое начали ходить, стрелками своими биться направо и налево, не вытянули бы мы…

— Н-да, задал ты мне задачку. Сам что делать думаешь?

— А теперь воля твоя… — пленник шумно вздохнул, — за сына боюсь. Если мои осерчают, изгоем станет…

— Не будет такого, то я тебе обещаю. Моё слово крепкое, ты сам убедился. По Закону нельзя у нас так, чтобы изгоем.

— Закон ваш суровый…

— А что делать? Мы ж не в бирюльки играем, сам понимаешь. Ты-то тоже небось не очень хотел от могил родных да в неизвестность, однако же слово отца для тебя — Закон, и ему ты следовал. Так?

— Так…

— А у нас Закон хоть и людьми писан, но такой же крепкий. Боги в том нам своё слово сказали, одобрили. И все под ним ходят.

— И ты? — пленник усмехнулся, в свете догорающего светильника лица я не видел, но сарказм явственно ощущался.

— Ага. Я тут беспорядок после себя оставил как-то, так три дня ночами работать пришлось, по Закону.

— Ишь ты, — теперь в усмешке была толика уважения, — и все так же, исполняют?

— Ну а если даже я в этом зазорного ничего не вижу, другим-то чего стесняться?

— А если невместно? Честь если заденет? Как у конунга какого…

— А если конунгу невместно, пусть идёт на все четыре стороны. Я те Законы писал, с богами советовался, мне первому и исполнять их. А по Закону жить — бесчестья нет.

— Славно говоришь, — пленник отчётливо зевнул, — и меня значит по Закону своему судить будешь?

— Ну а как иначе? Я к тебе ни злобы, ни ненависти не испытываю, но сделать правильно надо, сам понимаешь. Один раз поперёк Закона сделаю — все посыплется, не мне тебе рассказывать.

— И то верно, — судя по звукам, пленный поднялся на ноги, — ты только это, давай уже тогда все по Закону, да побыстрее. Сил ждать нет. И про сына ты обещал…

— Я помню, — я тоже встал, а то уже задница подмёрзла, — Совет хочешь? Завтра к тебе Ладимир придёт, проговори с ним про чистосердечное признание. Покаешься, извинишься, и тебе облегчение выйдет.

Я подошёл к клетке:

— Больше буянить не будешь?

— Пока ты слово своё про сына держать будешь — нет. Видеться бы чаще только…, - пленник приблизился, я разглядел его лицо, на нем была печаль, — Зовут то тебя как?

— Сергей меня звать, — я задумался, эх-х-х, была не была, протянул руку сквозь прутья, — будем знакомы.

Жест Святославу был, судя по всему, знаком, он пожал мне руку, но аж возле локтя. Я в ответ сделал то же.

— Завтра с утра готовься, Ладимир, адвокат твой придёт.

— Кто?! — пленный вытаращил глаза.

— Слово за тебя в суде говорить будет, адвокат, защитник твой.

— А, ну тогда ладно…

Настало время суда. До этого Ладимир, назначенный адвокатом, поговорил с пигалицей, провёл беседу со Святославом, тот таки подписал чистосердечное признание. За судью был я, Буревой же выступал прокурором. Пленник больше не бунтовал, исправно выполнял правила внутреннего распорядка. Ну там парашу отдать, поесть по-человечески да не орать как резаный. Устроили ему несколько встреч с сыном, теперь всё было спокойнее. И вообще, и в камере у пленного, и у меня на душе. Мы пару вечеров до суда общались ещё со Святославом, вроде нормальный мужик, просто попал в такие обстоятельства, что и врагу не пожелаешь. Но достойно вышел из них, прокололся только на последнем этапе, запараноил сильно, дурковать начал. Вот теперь за это и страдает.

Суд назначили в частично открытом режиме, с присутствием представителей пришлых. Святослава пропарили в бане, нарядили в чистое, со свидетелями также пришлось сделать. Пигалица та у нас по хозяйству уже помогала, малость отошла от всех событий. Собрались все наши, Ладимира и остальных привели с завязанными глазами в актовый зал, где и проходило заседание. От пришлых было несколько человек, включая отца шпионки. Подсудимого усадили без клетки, только руки связали. Тот не протестовал, надо так надо. И вообще выглядел несколько умиротворенным — сбросил мужик ответственность с себя, непосильна уже та ноша была ему. Начался процесс.

Он был захватывающим! И непредсказуемым! Буревой скрупулёзно перечислил все обиды, что нанесли нам местные своими действиями, и вывел всё так, что ущерб нашим постройкам и сараям, другие трудности, были инспирированы Святославом лично, и остальные ему тупо подчинялись под угрозой расправы. Выходило, что пленник организовал устойчивое бандитское сообщество, и занимался грабежом да воровством со своими подручными на территории Москвы.

Ладимир взял ответное слово. Из его речи выходило, что бандитизмом занимались все вместе, по незнанию. И личной Святослава вины в том мало, его поддерживали по началу люди. Ну и рассказал всю историю появления пришлых, уже известную мне по рассказам пленника. Старик сильно упирал на сложившиеся обстоятельства, и на то, что иначе бы люди погибли. И следовательно, Святослав дело творил угодное, правильное, защищая своих людей от напастей и невзгод, пытаясь обеспечить выживание народа. Особо Ладимир отметил то, что крови не пролилось, увечных и убитых нет, а материальные потери они готовы все компенсировать. Пошли свидетели защиты — пигалица, отец её, жених, ещё пара человек из лагеря. И все они говорили одно и то же — не по злому умыслу сараи атаковали, а только ради выживания, охотой да вырубкой из тех же соображений занимались. И Святослав хоть и руководил всем процессом, но выражал чаяния людей. А значит, и судить всех тогда надо, а не его одного. Но тут Ладимир нас просто по стенке размазал. Это гад начитался с помощью Буревоя наших Законов, и предъявил, что мол, люди добрые, а что ж вы обвинения-то не выдвинули, а пришли как тати ночные, и давай вязать подсудимого!? Нет бы по Закону, с бумагой, как положено, зачем втихаря пришли? Буревой похихикивал, я только разве руками.

До вечера были прения. Постепенно бандитизм да воровство, как и причинение нам обид, свелось к банальному подсчёту ущерба, нанесённого исключительно под давлением сложных обстоятельств. Единственный вопрос, который остался висеть в воздухе — роль Святослава в этом всём процессе. Буревой настаивал на том, что он своей волей народ удерживал от соблюдения наших Законов, а Ладимир — что подсудимый только выражал волю остальных. Долго рядились, пока я не подвёл черту под спорами.

Святослава я признал виновным в том, что не подчинился законным требованиям властей Москвы. Бандитизм да воровство теперь на всех пришлых висит, как и компенсация ущерба. Однако, с учётом обстоятельств, которые сподвигли подсудимого на такие деяния, и отсутствие крови и увечий, вместо «уголовки» будет «административка» с изоляцией Святослава от его людей. Суд постановил подсудимому выплатить штраф в размере всего его имущества, за набеги дерзкие на крепость. Общего долга на него доля упала, и три месяца изоляции в психоневрологическом диспансере — чтобы нервы поправить. По сути, весь наш конфликт был обусловлен обыкновенной людской подлостью тех, что просто был чуть-чуть на нас похож по форме, но не по содержанию, это я варяга, что был главой их посёлка, имею ввиду. Если бы он не свалил с общинными ресурсами, не создал образ варяга, как сволочи последней, пришлые бы себя так не вели. А это наложилось ещё на грандиозное напряжение Святослава. Отдельно пришлось описать, что такое нервы, как их лечить, режим содержания. Посидит вояка отдельно от всех, общаясь только с Ладимиром да сыном, полностью устранённый от принятия решений. Понятное дело, стоимость содержания он отработает потом, в долг кормить его и содержать будем. Такое решение всех представителей бомжатника более чем устроило. Причём, после достаточно краткого обсуждения, постановление суда было признано пришлыми более чем правильным. Собственно, этого и добивались. Ладимир, Святослав и их люди признали нашу власть на этой земле, право судить и миловать. А справедливое, по их же собственным словам, решение о наказании всех, кто допустил нарушение закона, чуть приподняло наш авторитет в глазах народа в лагере.

В архив легло решение суда, материалы дела, да появилась новая полка в нашем сейфе. Там была одна папка, в ней на первой странице три фото. Фас, анфас, три четверти. На всех суровый дядька, на фоне линейки с табличкой в руках. На той надпись:

«Дело № 1. 14 февраля 862 года. Россия. г. Москва. Большой Святослав Мечеславович. Ст. 14 ч. 1 Административного кодекса России от 861 года».

Дядька на фото улыбался.

 

7. Москва. Февраль-Декабрь 862 года

После суда все вздохнули с облегчением. Вроде как разрешилась ситуация, можно двигаться дальше. Место изоляции сделали в том доме, где раньше квартировали зависимые, там решётки на окнах и двери запасные заколочены. Святослава привели к клятве о том, что никуда он бежать не будет, клятву давали на Перуновом поле. Святослав богов наших уважал, как и все вояки-торговцы в это время. После документально зафиксированной клятвы, закреплённой кровью, мужику руки развязали и отвели в дом, отсыпаться, отъедаться, отдыхать и залазить в долги — стоимость содержания пленного будет фиксироваться. Как три месяца пройдёт — начнёт отрабатывать потраченное и ту часть компенсации ущерба нам, которая на него упала на общих основаниях. Правда, в каком качестве он будет трудиться, мы пока не придумали. Но время было — с этим определимся.

Сложнее было с остальными пришлыми. Ладимир донёс наши требования до людей о том, как мы видим себе дальнейшее сосуществование. Восприняли их с большим скепсисом, пытаясь всё равно свести дальнейшую жизнь к более привычному — дайте землю, помогите с домом, долги сами выплатим, дальше «белку с дыма» раз в год. Нас же это не устраивало, иметь под боком чуть разросшийся и более благоустроенный бомжатник очень не хотелось.

Причём я думал, что народ свободу терять не хочет, так мои стереотипы из будущего подсказывали. Но всё оказалось прозаичнее. Наши условия не позволяли выделиться. Ну вот есть крепкий хозяин, который и поле лучше засеет, и уберёт его не в пример всем остальным. Такой, знать, и долг быстрее погасит, и авторитет заработает, и род свой выше поставит. А другой — разгильдяй, что с коры на лебеду перебиваться будет в силу неспособности работать от зари и до зари. И всех их мы предлагали под одну гребёнку грести. Работа, содержание, оклад, гашение долга — всё одинаково. Такое людям непонятно и странно, хотят сами судьбой своей управлять, в зависимости от личных качеств.

Пришлось самому выступать с разъяснениями. По этому поводу собрали митинг, я повторил то, что должен был разъяснить Ладимир:

— По нашим Законам, вы можете остаться в крепости, будете крепостными. Если не пойдёте к нам — скатертью дорожка. Долг на вас всех лежит, знать, если кто уйдёт, то другим больше выплачивать надо будет. Все портили — всем и отвечать. Ну а если все сбежите — Святослав пахать будет, после отсидки, хоть триста лет, — в собравшейся толпе начал зарождаться гул, люди обсуждали услышанное, подставлять соседей да сородичей никому не хотелось.

— Если пойдёте, то условия такие, — продолжил я, — испытательный срок — месяц. На этот срок в на полном обеспечении, но это взаймы. Потом — ждёт вас работа до тех пор, пока вы долг не выплатите, и вольными гражданами не станете, с право голоса. Но! Пока вы здесь были, ущерб принесли лесу нашему, постройкам, да и нам.

— Вам-то какой?

— Кто сарай разрушил возле ямы большой, где выварки для соли лежали? Кто возле болота постройки разобрал? Кто на лодку лез, из-за чего нам пришлось её портить, да в крепость затаскивать? Кто лес рубил? Кто тут загадил все по пояс? Молчите? Во-о-от!

— То не мы, то Святослав! — молодой задорный голос из толпы, видно, что зла на своего предводителя не держат, так, отмазаться пытаются.

— А сами бы конечно доски не взяли, и вообще, ходили бы вдоль стеночки на цыпочках, — народ чуть посмеялся немудрёной шутке, — ладно. Слушайте! После испытательного срока будете работать где скажут, при выполнении плана — будем платить. Десять рублей в день!

Вздох удивления.

— Не тех, которые серебряные, а другие, наши…

Выдох разочарования.

— Значит из тех десяти рублей, за жилье, мы его обеспечим, два рубля в месяц на семью. За дрова, за столовую, ну, еду, за одежду, что дадим, за мебель…

Я долго перечислял пряники, народ малость воспрял.

— … А теперь о грустном. Всего ущерба вы нанесли на сто да ещё два десятка рублей каждая семья. А на выплату долга по нашему предложению у вас остаётся максимум рубль в месяц. Сто двадцать месяцев. Десять лет…

Над толпой раздался стон. Причём хоровой. Десять лет! Десять лет долги платить! Я, конечно, сволочь та ещё. Поди проверь, правильно ли я ущерб посчитал? Но сейчас я проверял совершенно другое…

— А больше зарабатывать можно? — Буревой взял кричащего на карандаш, такие люди нам нужны.

— Ещё условия есть? Как можно долг скостить? — такие тоже.

— А чего так много?!! — этого тоже на карандаш, в список нам совершенно не нужных.

— Люди! Слушайте! Заработать больше вариант есть! И скостить долг — тоже. Долг учёбой скостить можно, заработать больше — то вам решать, у нас работы на всех хватит! Ещё и уходить не захотите…

Народ зашумел, начались обсуждения.

— Кто решение примет, пусть к Ладимиру идут, через него все будет.

— По дрова как теперь? — этот, по ходу, не пойдёт.

— По дровам в прежнем режиме, мы говорим что рубить — только то и можно. Валежник без ограничений.

— Да сколько там его осталось… — голос стал печальным.

— Куда идти? — женский голос.

Вышла та женщина, с детьми, которая в лесу со всеми работать вышла в своё время.

— В смысле, куда идти? — я не понял, что она имеет ввиду.

— В крепость эту вашу.

— Ты уже решила?

— Да мне все едино, детей жалко, — тётка стояла с какими-то узлами, грустная.

— Тогда за нами, — я махнул рукой.

Весь лагерь печально провожал троицу, одетую в непонятно что тётку и её двух малолетних детей. Они уходили за нами под редким снежком…

По дороге дед подошёл ко мне:

— Думаешь, пойдут за еду работать-то?

— Пойдут. Раз есть Москва — значит должны быть и гастарбайтеры, без них никуда. Ну те, кто за еду работать согласен.

— Слово какое мудрёное… Ну да ладно, — мы подошли к южным воротам крепости.

За время противостояния с пришлыми мы дооборудовали наши защитные сооружения. Вторая, восточная крепость, теперь поделена на две части — жилую и промышленную — дополнительной бревенчатой перегородкой, которая шла с севера на юг. Её пришлось делать впопыхах, да ещё и двухслойной, с неким подобием шлюза или тамбура. В жилой части, что была ближе к полю, теперь стояли переоборудованные под бараки склады и хлева. Несколько из них были общими. Санитарный блок с помывочной и медчастью, общий зал большой для сборов и объявлений, столовая с кухней, детский сад со школой — собственно, вот и все инфраструктура. Второй часть крепости, промышленная, осталась под хранилища да склады. Шлюз же был нужен для того, чтобы не сильно распространяться о наших ремесленных мастерских и запасах перед крепостными. Привлекать пока к работе на станках да машинах новое население мы не собирались, как и вообще светить наши возможности. Поэтому пусть тягают те же бревна в шлюз, мы потом закроем ворота и оттянем трактором их на переработку. Ну и за безопасность свою мы переживали. Поэтому жилая часть крепости была основательно укреплена на случай нападения изнутри. На мостки попасть теперь можно было только с водокачки, пара огнемётов угрожающе смотрели в сторону бараков, колючей проволокой было увешано всё, что можно. На выходе наружу из жилой части появилась отдельная хитрая будка, для организации пропускного режима — бесконтрольное шатание по лесу хотелось сократить до минимума.

Мы провели первую крепостную гражданку за стены. Внутри женщину провели по заранее разработанной процедуре. В санитарном блоке тётку и её детей пропарили, дали отскрести от себя лепс, нарядили в чистое казённое бельё. Леда опросила людей, заполнила все необходимые документы, вроде медицинской карты и личного дела. Потом выписали три паспорта, он у нас всем положен, такой себе универсальный документ, удостоверяющий личность. В процессе опроса выяснили у женщины, что пятилетняя девочка и семилетний мальчик, что боязливо всё это время жались к ней — её племянники, дети сесты. Из двух семей после мора только трое их и осталось. А я-то думал, как так, тётке за сорок, а дети такие маленькие. Её ребятишки и муж умерли от болезни, лишь старшего сына давно уже понесла доля в походы, да так и не знает она о нём ничего. Сколько нам ещё таких историй слушать, выдержали бы нервы…

После бани тётку с детьми плотно покормили и отвели на новое место жительства. Первых поселенцев разместили в новом бараке, что был в девичестве нашим типовым складом. Мы в нём стены утеплили плитами из прессованного сена да стружки, отделали их досками, чуть больше окошек вырубили, небольших, под самой крышей, потолок из горбыля соорудили, перегородок по всей длине сделали, разделив барак на отдельные комнаты тонкими стенками, туалет и умывальную комнату общие сделали — вот и получилось общежитие для крепостных. Отопление центральное, из водяных труб, в этом складе уже было, следить за печкой будет наша капельно-поршневая автоматика. Эта часть строения под замком, обслуживание на нас, а снабжение топливом через специальные пазы в стене — на самих жителях барака, дрова-пеллеты стандартные мы им дадим. Каждой семье полагалось отдельное помещение, размером где-то четыре на пять метров. Надеюсь, все влезут. Из мебели в типовой комнате были двое двухэтажных нар, стол, лавки, пара тумбочек да здоровый шкаф с полками. Всё достаточно грубое, времени, чтобы создать что-то более элегантное для всех, просто не было. Доски, гвозди, фанера, некрашеная ткань — вот и вся наша мебельная фурнитура. В качестве вещевого довольствия выдали мешки с сеном в качестве матрасов, одеял и подушек, отрез сосновой ткани на пару квадратных метров на всякие полотенца, и по комплекту достаточно уродливой повседневной одежды и постельного белья на человека. Шили также на скорую руку, лишь бы срам прикрывало да грело.

Сначала я боялся, что тётка, увидев комнату, умчится из такой неустроенности в лес, в землянку. Но такого не случилось, вымытая, чисто одетая, уставшая женщина присела на нары, положила натруженные худые руки на колени. Рядом примостились дети, всё также с небольшим страхом. Хотя в глазах были уже были искорки любопытства. Мелкие пялились на окошко, шкаф, гладили ладошками обновки.

— Вот тут и будете жить, — сказал я.

— А печка где? — тихо спросила Береза, с ударением на последний слог, так звали новую жительницу.

— Она общая, на всё здание, ну, дом этот длинный. Дрова там сами подкладываются, их запас лишь один раз в день пополнить надо, — эта фраза чуть приободрила женщину, — если надо ещё что, скажите, принесём, если в запасах где есть. Но в долг, как договаривались.

— Оно понятно, чай, так и рядились. Готовить только как? — Береза уже чуть живее смотрела по сторонам.

— Готовить тут не будете, как и питаться, — в ответ на удивлённый взгляд, я добавил, — это чтобы мышей не было. В столовой, в другом доме, всё это будет, два раза в день, утром и вечером. Одежда зимняя пока только на взрослых есть. Не успели мы для мелких сделать, детей закутанными отнесём на ужин.

Я виновато развёл руками. Береза же встрепенулась:

— Да я сама могу, если ткани дадите. В долг.

— Посмотрим, скорее всего, так и сделаем. Сейчас Леда покажет вам туалет, ну, уборную, куда до ветру ходить…

— А это тоже тут?

— Ну да, чтобы не мёрзнуть. Там ещё умывальник есть, кран с водой, ну… Увидите, одним словом. Но лучше ту воду не пить, руки ей мыть да лицо можно. Чтобы жажду утолить — в столовую идти надо. Одежду вашу мы выварили, она, правда, чуть не на куски распалась. Только что из кожи было да тулуп, целым осталось. Потому мы это в казну, ну, в общее пользование заберём, обувку из неё сделаем и ремни. Долг на стоимость, соответственно, сократим.

— Ладно, если так, — Береза махнула рукой, — а хорошо тут у вас, тепло. И деткам место есть…

— Ну да всё не в землянке на морозе жить, — улыбнулся я.

— Да мы-то и до того небогато жили, хоть изба своя и была, — тётка поднялась с кровати, — показывайте что ещё нужно да говорите, чего делать стану? Долг-то детям оставлять неохота…

Леда взяла новых жильцов в оборот. Мелких пока оставили под присмотром Предвоя, ну а я пошёл к деду, надо участок работы определить Березе.

К обеду пришла Леда, вывалила нам лист со списком житейских мелочей, которые Береза бы взяла в счёт долга. И ещё две страницы мелким шрифтом — это вещи, которые нужны, но могут и подождать того момента, когда станет ясно, какой работой мы нагрузим тётку и на что в плане оплаты она может рассчитывать. Судя по всему, Береза с детьми за душой имели только то, что на себе да толику запасов еды, что не успели съесть в дороге. К вечеру мы собрали ещё один комплект в «квартиру» новой жительницы. Там два ведра было с веником, и швабра с тряпками для уборки, пара иголок больших, нитки, коробки да корзинки, комплект деревянной посуды небольшой, чтобы воды можно было принести из столовой. Ну и много других мелочей, которые не заметны в быту, но при отсутствии которых жить сложно или невозможно. Следующих поселенцев мы, возможно, так не будем снабжать. Пока же Береза у нас — это живая рекламная акция. На ужине всё и вручили. Она, правда, лучину просила ещё да инструмент какой-нибудь, чтобы долг дома отрабатывать. Говорила, нить умеет делать да ткань, думала, будет этим займ уменьшать. С лучиной идею мы зарубили на корню, палка с горящей щепкой в плане пожарной безопасности в помещении с деревянным полом не казалась нам оптимальной. Зато выдали чуть модернизированный скипидарный светильник, такие у нас больше на керосиновую лампу похожи. Вот этот осветительный прибор определили в миску с водой и намертво прикрутили к столу — чтобы дети не опрокинули. Заявку же в части инструментов для ремесла отклонили совсем — с утра сами ей участок работы нарежем. Показали Березе, как пользоваться лампой и отправили её спать.

На следующий день румяная, довольная, она вышла получать работу. Мудрствовать не стали — за шитьё одежды зимней для детей и других переселенцев и определили тётку. Для этого ещё один барак у нас был, вроде ремесленного. Принесли нить, ткань, гору кудели, швейную машинку с ножным приводом и ещё пару приспособ, ножницы всякие да иголки. Береза, уже отошедшая немного от своих мытарств, натурально выкатила глаза. Ума посчитать, сколько у нас барышень, у неё хватило. Как сопоставить их количество с горой кудели, ящиком ниток, грандиозным рулоном ткани. Правда, к чести новой гражданки, ничего, кроме одной фразы, вроде, «Вот это да!», она не сказала, вопросительно уставившись на швейную машинку. Объяснили ей, чего мы хотим — Агна будет на валках специальных делать из двух слоёв сосновой шерсти и кудели стёганную ткань, резать её по лекалам, делать заготовки для одежды и сами куртки, штаны, шапки. Ну а Береза будет ей помогать по мере сил. Откровенно говоря, женщина не поняла до конца, чего мы будет делать.

Пришлось демонстрировать. Сами на двух валках прокатали кудель, получив из неё что-то похожее на уплотнённый рулон ваты. Это будущая сердцевина зимней одежды. Потом, на другой установке, чуть сложнее, сделали «бутерброд» из двух слоёв ткани с подклеенным между ними утеплителем. Получилась заготовка для выделки фуфаек. Ну и финальный этап — на швейной машинке укрепили два вала, на одном из них установили многослойный рулон, на второй она будет накручиваться. Если крутить специальную ручку, то «бутербродная» ткань подаётся под иглу швейной машинки. Прокручиваешь раз — вдоль всей полосы шов. Чуть сдвигаешь — второй, параллельно первому. И так до самого конца. Потом, правда, сложнее — насадку на швейной машинке меняешь, и игла теперь делает шов уже поперёк рулона. Вскорости мы получили нужное количество стёганой ткани. Агна достала стопку фанерных выкроек, чуть призадумалась, прикидывая размеры детей Березы, выбрал нужные шаблоны и быстрым движением обрисовала мелом на ткани будущие куртки-фуфайки, штанишки и верхнюю часть обувки. Потом вырезала по рисунки прошлась на швейной машинке, делай толстый шов, вырезала заготовки одежды, опять прошлась по ним машинкой, сшивая самые длинные части, вроде рукавов и штанин, и протянула всё новой крепостной.

— Теперь вот тут и тут надо пуговицы сделать. Ну и вот так прострочить, чтобы фуфайка получилась и штанишки. Справишься? Бераза-а-а! Справишься, говорю?

Новая жительница стояла и малость окосевшими глазами пялилась на происходящее. На её глазах чуть не за полчаса получилось два комплекта достаточной сложной тёплой одежды. Посмотрев ещё раз на кучи ткани, ниток и кудели, потом на наши механику, на почти готовую фуфайку, потом на нас, ещё раз на кучу ткани…

— Не знаю, — честно выдала Береза, — у вас тут всё как-то мудрёно. Смогу ли?

— Да шить-то по-старинке надо, — успокоила её Агна, — вон иголки, нить, пуговицы деревянные, давай покажу, что дальше…

Мы с Буревоем оставили барышень вдвоём, дети Березы были под присмотром Предвоя, сына Леды. Вышли на улицу, я шумно втянул ноздрями морозный воздух.

— Ну что, удивили мы новых людей, — утвердительно отметил Буревой.

— Ага, не то слово. Ну дык так и задумывалось.

Это правда. Мы хотели малость выбить из наезженной колеи всех новых людей по их приходу в крепость, чтобы получить себе некоторый выигрыш во времени. Пока крепостные от увиденного будут приходить в себя, присматриваться, будем их чуть под себе перестраивать.

— Хотя эту всю механику мы даже за станок не считаем, — добавил Буревой.

И это тоже правда. Конструкция, что мы собрали в новой мастерской была, кстати, придумана в основном Агной, мы лишь помогли её реализовать её идеи. Причём изначально предполагался достаточно хитрый единый станок с множеством швейных машинок и с паровым приводом. На вход его должны были идти рулоны сосновой шерсти и кудели, с другого конца мы хотели забирать готовую стёганую ткань. Как и многие другие задумки, что планировались на эту зиму, работу над машиной пришлось отложить на неопределённый срок из-за неожиданного прихода беженцев.

— Ну что, пусть привыкает крепостная наша, — подытожил я, — а потом мы её на раздачу пищи поставим, пусть агитацией займётся. Ну, переманиванием под нас остальных. Пошли, что ли, тоже поработаем…

Мы отправились перетягивать брёвна — по нашему заданию люди из лагеря стягивали их к нашим воротам, для своих землянок дров они уже с избытком заготовили. Закончим с этим — примемся за выделку бытовых вещей для потенциального пополнения. Жаль, трактор привлечь нельзя, мы его пока скрывали от пришлых. Поэтому пришлось тягать лесоматериалы по-старинке — верёвки, блоки, мускульная сила…

Два дня после Березы никто не заявлял о своём желании перейти под нашу руку. Люди также работали на заготовке леса, получали горячую пищу в оплату, постоянно расспрашивая о предлагаемых условиях, уточняя неясные моменты. Отправили Березу с её детьми на раздачу продовольствия вечером. Женщину беженцы сначала натурально не узнали — чисто вымытая, чуть поправившаяся, облачённая в новую одежду женщина радикально отличалась от других пришлых. А два её пострелёнка, щеголяющие в новых фуфайках, шапках да штанах с берцами, которые помогали тётке, вообще были приняты сперва за «наших», москвичей. Пока происходил процесс раздачи горячего пайка, Береза и дети без умолку тараторили о том, как им теперь живётся. Народ слушал, что-то про себя обдумывал, задавал новый вопросы. Ответам, полученные от их же бывшей коллеге по несчастью, люди доверяли больше, чем всем моим уговорам и рассказам. Чуть не всю ночь лагерь гудел, обсуждая услышанное от Березы и её детей.

Наш план удался, на утро ещё одна семья из четырёх человек — коренастый мужик, его жена, двое детей мал мала меньше — стояли у наших ворот. За душой у этих переселенцев тоже было немного всего — ведро зерна на посадку, одежда, пара ножей да несколько деревянных вещей, вроде ложек. Их провели по тем же этапам, что и Березу — санблок, документы, заселение, обучение, получение вещевого довольствия. Вещи отобрали в казну, компенсировав их стоимость снижением общего долга. Дядьку нового определили истопником барака да на обработку затягиваемого нами дерева, что рубили за пайку крепостные. Утром — ещё пополнение, три человека, мужик и двое подростков. К вечеру ещё пришли люди, две неполных семьи. Потихоньку наш барак становился реально жилым помещением. Вновь прибывшие пока работали, что называется, «на себя». Обустраивали бараки, убирали их, подготавливали ветки да дрова для выделки пеллетного топлива, обшивали детей, помогали собирать мебель, возились по дереву, выделывая бытовые мелочи для новых потенциальных жильцов. Пока к нам шли те люди, шансы на самостоятельное выживание которых были достаточно призрачными. Вскоре и этот ручеёк закончился. В лагере остались те, кому было что терять — животину, топоры, телегу или лошадь.

Тогда мы запустили «трояна» — отправили обратно пигалицу. Она, Святослав и его сын, Держислав, вообще жили в нашей части крепости. Пленник, которого определили в основательно укреплённый да заколоченный дом на «поправку нервов», не делала ровным счётом ничего, вгоняя себя в долги за счёт содержания. Сын его, Держислав, в основном возле папки крутился, то еды отнесёт, то дров для печки, то одежду заберёт на стирку. Пигалица же, её Велиока звали, помогала по хозяйству нам, на кухне работала да уборкой занималась. Отъелась девушка, чуть раздобрела, а глазищи как были огромные, на половину лицу, так и остались. Она уже и в новом тёплом доме с окнами прижилась, у корельских девушек ночевала, и к кормёжке привыкла, и к бане, и к шмоткам, что мы выдали… А тут по утру объявление для неё, что так как Святослав всю вину на себя взял, то пора Велиооке и честь знать — родителям мы её возвращаем. И слово своё сдержали — нарядили в тот тулуп, в котором она к нам пришла, и отправили обратно в лагерь, в землянку. Та в слёзы — зачем гоните, я вам пригожусь. Объяснили ситуацию. Велиока лицо несамостоятельное, отец у неё глава рода, а с ним мы ряд не заключили. Вот и выходит, что удерживаем мы пигалицу незаконно, а нарушать порядки свои не хотим. Пойдёт род её под нас — пересилим их в барак на общих основаниях. Велиока сопли вытерла, худыми плечиками вскинула на себе тулуп, и решительно направилась в бомжатник. Там крики радости от родни, суженый её пришёл, другие люди девчушку обступили. А Велиока как давай орать да завывать, мол, на кой хрен вы тут сидите, идиоты! Три часа воплей, ещё час шума во всех частях лагеря — и перед воротами крепости стоит небольшая колонна людей во главе с пигалицей, девушка привела семью заключать ряд, идти в крепость. Через ещё пару часов — новое пополнение, жених её нарисовался с родственниками. А потом и другие люди пришли. Ручеёк людей опять возобновился. Всех в барак, оформлять документы, на санитарную обработку, вещи да ресурсы в казну, кормёжка и назначение на работы. Через ещё несколько дней и этот поток иссяк — самые стойкие да обеспеченные остались. Мужики, что не пошли под нас, резонно надеялись справиться сами, так новые крепостные сказали. Они хозяйства крепкие держали, да и ресурсов с собой взяли не в пример больше. Однако даже они надеялись на помощь Москвы — туго пришлось людям.

Задействовали новый рычаг давления. По утру объявили новые границы делянки для вырубки, дальше от предыдущего. Пайка же оставалась та же, утренняя и вечерняя кормёжка. Сено же если надо для животины — рубите больше деревьев. Оставшиеся в лагере откровенно приуныли. Сильно поредели ряды беженцев, могут не справится оставшиеся не под нашей рукой люди с заданиями, не смогут отрабатывать продукты и корм для лошадей. На то и был расчёт — те роды, что остались, были крепкими хозяйственники. А значит экономику любого действия понимают если не на уровне наших расчётов, то просто за счёт жизненного опыта. И представить себе последствия переноса вырубки вполне себе могут. Утром следующего дня у ворот стояла телега, с лошадью и привязанной к транспортному средству парой коз. Потом ещё семейство пришло, и ещё. Последних жителей бомжатника идти под нашу руку заставил выход на работы в лес нашей первой рабочей команды. Оценив скорость, с которой обеспеченные топорами и верёвками, накормленные люди стали вырубать новую делянку, последние беженцы поняли — деваться некуда. Через пару дней опять делянку перенесут, и доступ к горячей пище и сену совсем прекратиться — не смогут оставшиеся люди конкурировать с нашими командами. Народ из числа беженцев перешёл под нашу руку почти полностью.

Хлева пополнились новой животиной, лошадки появились и телята. Мы поначалу их вообще за коней приняли, но то потому, что их в телегу запрягли. А оказалось, что это бычок и телочка, сосем молодые, рога еле видны, вот наши и перепутали. Пришлось нам новых хлев оформлять — телят и лошадей в него определить. Овцы и козы в своём живут, в отдельном строении — птичнике — гомонят пернатые. Семена, что захватили с собой беженцы, пошли на пополнение посадочного материала, этим Буревой занимался. Одежда их в основном на выделку бумаги, уж очень изношенная была. Кожа да тулупы — на ремни и прочие поделки, ножи да топоры — в металлолом. Сопротивление такому разбазариванию железа удалось преодолеть достаточно просто — демонстрацией нашего инструмента. Местные орудия труда достаточно узкие и маленькие, экономит народ металл. Да и качество хромает, правка и заточка требуется постоянно. Ну а мы показали набор «Мечта лесоруба» — комплект из пил, топоров различного назначения, домкрата, лопаты, лома, скобеля для снятия коры. Мужики попробовали справу, почесали репу и только руками развели — своим «бесценным» инструментом они бы этот объём работы до морковкиного заговения делали.

С ножами же было сложнее. И свои демонстрировать пришлось, и на богов ссылаться, и на законы, и просто угрожать тем, что расторгнем ряд — была такая возможность прописана в договоре. Люди же уже чуть прижились в новых тёплых домах, привыкли к кормёжке гарантированной, и терять этот бонус ради призрачных понятий о том, что без ножа только голь перекатная шастает, не собирались. Тут нам сильно бабы помогли. Они капали на мозги своим мужикам о том, что, мол, ряд расторгнут — станем мы той самой голью перекатной, но с ножом. Последовала череда скандалов по этому поводу, и мужики, скрипя зубами, согласились и на требование разоружиться.

К середине марта переехал весь лагерь, кроме того парня, что дровами на митинге интересовался. Молодой, бойкий, он так и остался жить в своей землянке. Я поспрашивал людей, кто такой, почему не идёт. Оказалось, горшечник, приблудный, три года только на прежнем месте жил. Лет двадцать ему, пришёл на лодке малой в своё время, да и остался у их гончара в подмастерьях. Его так и звали — Горшок. Вообще же со специалистами среди беженцев было туго, сплошь крестьяне. Оно и понятно — чем больше во время эпидемии взаимодействуешь с людьми, тем больше шанс заболеть. Кузнецы, травники, знахари, торговцы — полегли чуть не в первую очередь, особенно те, у кого иммунитет слабый был. Те же, кто сидел на своих запасах, да носа из избы не высовывал, выживали чаще. Горшка же, по словам моих крепостных, спасло то, что жил он себе на уме, и делал в своём сарае на продажу посуду да поделки, а его мастер, горшечник, сам их продавал. И жил Горшок на рабочем месте, там же в сарае. Начался мор, ремесло встало, Горшок чуть не до самого выхода из деревни проторчал один в своём сарае, достаточно нелюдимый парень был. И он был единственный ремесленник, доживший до похода на север.

Выяснив подноготную, пошёл поспрашивать последнего беженца о его планах. Ну не хочет человек на моих условиях в крепость, что я теперь сделаю? Нашёл его на пляжике, тот сидел на брёвнышке и подставлял едва тёплому мартовскому солнцу лицо, щурился и улыбался.

— Здорова, Горшок. Так тебя называть можно?

— Да называй, только в печку не суй, — усмехнулся парень и посмотрел на меня.

— Ты тут у нас один остался, в лагере вашем, не в крепости, — я присел рядом с ним, — почему так, не скажешь?

— А чего говорить, — он опять поднял лицо к солнцу, прищурил глаза, — у тебя сытно, как люди бают, да тепло. А воли нет, сам говорил. А мне воля — это всё, я как потеплеет, плот себе сделаю, да пойду дальше, места пустые искать.

— А то, что долг твой на остальных раскидают, не переживаешь?

— Не-а, я человек приблудный, остальные на меня и не надеялись.

— Ну тогда скоро прощаться нам придётся. Сам понимаешь, я условия одинаковые для всех поставил.

— А я задерживаться не собираюсь, — широко улыбнулся Горшок.

— Плот-то как рубить будешь? Да вязать? — от этих слов парнишка посмурнел, сделать плот без инструментов было сложно, — Может, помочь тебе? Не просто так — за совет.

— Совет? А что за него?

— Если дельный будет — брёвен дам, верёвок, гвоздей да еды в дорогу. А то и лодку замастырим, чем леший не шутит. Но то от совета зависит. Ежели никак не поможешь — Ну а если — тогда сам крутись, — я хотел собрать местный опыт обработки глины.

Мы-то вроде научились делать многое, и кирпичи выходили, и посуда. Но вот качество да предсказуемость результата была на уровне «фифти-фифти». Или добрый кирпич, что не всякой кувалдой разобьёшь, или наоборот — чуть не в руках рассыпается. И многочисленные опыты с разной глиной, водой, песком, их пропорциями множились чуть не в геометрической прогрессии — уж слишком разнообразной была сырьевая база. Ну а если под рукой есть вроде как специалист в этом деле — отчего бы не воспользоваться? Тем более, что крепостные его считали отрезанным ломтем, и даже на то, что долг его на всех раскидали никак не отреагировали. Чужой Горшок для них. Да и прирост долга был мизерный.

— Секрет какой выпытать хочешь? — чуть настороженно поинтересовался парень.

— Да мне секреты не нужны, так, пара мыслей дельных. У нас с глиной проблема. Мы кирпичи из неё делать-то научились, посуду тоже, режимы подобрали, огонь нужный, время, но как-то не та они себя ведут. Мы по-разному пробовали, но не получается таких, как я хотел, и так, чтобы гарантированно. Ощущение такое, что одни воду в себя берут. А сильнее греем — лопаются. Другие механические нагрузки не держат, третьи — резкие перепады температуры. Может, глянешь? Глаз-то у тебя намётанный…

— Я не понял, что ты там говорил. Но гляну, чего не глянуть? Мы добрым людям завсегда поможем, — Горшок встал с дерева, улыбнулся — особенно если они нам в ответ тоже поспособствуют. Пошли, что ли?

— Прямо сейчас? — я тоже поднялся, — Ну если время у тебя есть, то пойдём. Глаза, правда, я тебе завяжу, не обессудь.

— Да я знаю, сказывали люди, как вы свои секреты бережёте, — гончар ехидно улыбнулся.

— Да мы не секреты охраняем, мы провоцировать, ну, делать так, чтобы мысли дурные в голову лезли, не хотим. Народу-то много, я их всех не знаю, как себя поведут, если странное увидят — тоже непонятно.

— А у тебя много странного? — мы шли к крепости, Горшок шёл за мной.

— Да хватает, — я завязал ему глаза, — пойдём, вот тут аккуратно…

Привёл Горшка в нашу «Палату мер и весов». Тут у нас образцы наших экспериментов, с описанием свойств да технологии получения. Развязал парню глаза, тот зажмурился после повязки от яркого света. Начал проводить Горшку экскурсию:

— Вот смотри, мы эту глину возле болота брали, два часа её при температуре… ну средним образом прогревали. А вот эту — в два раза больше, при том же огне. По твёрдости эта лучше получается, первая, но размокает больше, а вторая — хрупкая, но воду не пропускает… Ты слушаешь? — я вынул голову из книги с описанием технологий.

Горшок стоял, пальцем задумчиво водил по стеклу. Потом перешёл на полки с книгами, затем к образцами глины, камня, земли и песка:

— Вот из этого поделки хорошие получаются, — ткнул Горшок в один камешек, — а вот этот если с тем вместе жарить, может медь выйти, а вот этот…

— Ты ж вроде гончар? По камни-то откуда знаешь? — удивился я.

— А мне отец рассказывал. Он знатный мастер по камню, у него учился, да нас в семье много было, почитай десять человек, я средний. Как подрос — пошёл на сторону ума набраться, да своё дело хотел. На Ладоге не взяли в ученики-то, пришлось дальше идти, вот у гончара и очутился. Думал, поработаю ещё и с глиной, да и дальше пойду, может, устроюсь.

— Вот тот камень, из которого медь получается, я вот тут нашёл, но он там один был, — я достал карту, развернул на столе, — а второй — здесь был, таких много там…

— Это что за рисунок? — Горшок ткнул пальцем в значки на карте, которыми мы обозначали различные найденные образцы, — а это что? А это?

— Да вон видишь номер, ну, тоже рисунок возле камня нарисован? — я показал на полку с образцами, — а вот в книге написано, каким значком обозначаем. Смотришь на карту, видишь значок, смотри в книге какой номер на образце. Ну или наоборот, ищи в образце, потом в книгу, потом на карте ищи. Все просто.

— И впрямь. Забавно! — Горшок погрузился в карту и книгу.

Так, сдаётся мне, эксперта по глине мы потеряли. Вон как увлёкся, не оттащишь.

— А с глиной что?

— Ты какой песок брал? Глину? Сколько? Воды сколько перед лепкой? — не отрываясь от карты, Горшок засыпал меня вопросами, — А это вот, голубая линия, ручей, значит?

— Ну да, ручей, — я рылся в технологических картах и диктовал ему пропорции.

— Смотреть надо, не пойму я по-твоему.

— Ну давай искать тогда, — я полез в подвал, доставать ещё образцы.

До вечера Горшок щупал песок, глину, потом ещё воду попросил, которую мы используем! Налил ему из чайника — мы такую в глину кладём, кипячённую. Потом из того же чайника пили отвар, а Горшок диктовал мне приблизительные пропорции. Затем и до опыта дошли — в лаборатории нашей под изумлённым взглядом парнишки мы с Буревоем «выпекали» образцы для тестов, ломали и грели их до ночи на испытательном стенде. Получилось, помог Горшок. Теперь у нас есть технология для получения огнеупорных и строительных кирпичей, состав глины для посуды и поделок. Закончили уже в темноте.

— Спасибо тебе! Помог, иди в столовую, я сейчас бумагу выпишу, тебя там покормят. Хотя нет, сам отведу, — я протянул повязку.

По дороге Горшок спросил:

— А можно я завтра ещё приду? Забавно тут у тебя всё, посмотреть охота.

— Ты же вроде на волю собирался, в пампасы? — я ухмыльнулся.

— А может и туда кривая выведет, — Горшок тоже улыбнулся, — в пампасы эти твои. Камни у тебя хорошо лежат, удобно. Смотреть хорошо…

— Да смотри, в принципе, — я пожал плечами, — особенно если есть что ещё рассказать да посоветовать. Чтобы не за «так».

— Хм, и то верно, — задумался Горшок, — ладно, так тому и быть. Расскажу.

Так наладили контакт с Горшком. Тот жил в землянке, но к нам ходил каждый день. Потом пришёл, с вопросами:

— У тебя камней нет под некоторые значки, значки есть — а камней нет.

— А их мы значит использовали, было у нас и такое. Только записи и остались.

— А может я сгоняю, да принесу? Только скажи что — а то не дело это, когда значок есть — а камня нет.

— Перфекционист, значит. Ты птица вольная, делай что хочешь, можешь и камни таскать. Камни… Птица вольная… — что-то на грани сознания мелькнуло, я посмотрел на Горшка.

Мужик как мужик, молодой только. Борода, глаза весёлые, крепкий такой. Ему бы гитару — будет похож на… О! Точно!

— Слушай, птица вольная, про камни-то. Я так понимаю, ты к нам не пошёл, потому что работа тебя не устраивает, и свободы мало? Так?

— Ну да, я ж говорил. Мне бы в поле или в лес, или вон с камнями возиться да и с глиной тоже неплохо. Были у меня мысли… — Горшок начал было говорить, но я его прервал.

— А если я тебе предложу другие условия? Не в плане лучше чем у других, не правильно это, да и не по Закону. А если на постоянной основе ходить да камни те собирать? Геологом быть хочешь?

Вот что за мысль мелькнула у меня, понял, наконец-то кого он мне напоминает! Геолога! Ну там гитара, палатка, костёр…

— Вот прям ходить, да собирать?

— Ну, не только собирать, описывать ещё да свойства разные изучать. Потом на карту наносить, на рисунок тот большой. Объем их указывать, сколько взять можно, под землёй тоже искать придётся.

— Так прям в лес и отпустишь? — Горшок улыбнулся, — Одного?

— Дружище, я тебе по секрету скажу — мне ваша банда вся вообще до лампады. Отработаете долг — идите кто куда. Я всех в кучу собрал-то с одной целью, чтобы быстрее это было, а то возись тут с вами. Ну а тебе такая жизнь, я смотрю, не по нутру, свободы хочешь. Ну так договоримся — я тебе инструмент, палатку, карту, припасы. Ты «в поля» — а потом мне доложить, что да где нашёл. И тебе свобода, и мне польза. Оклад, плату месячную, положим, квартиру дам, в столовую ходить будешь, когда не на выходе. Походил, мне отчёт, тебе выходные, по количеству дней работы в лесу, делай чего хочешь. Потом опять «в поле» — красота! Ты как?

— Забавно! То есть я тебе камни собираю да рассказываю про них. И делаю что хочу. А ты меня за то кормить будешь, — Горшок улыбнулся, — тебе с того какая выгода? Тоже камни любишь?

— Не, мне они для дела нужны. На повязку, пойдём покажу.

Парень мне, если честно, нравился, чисто по-человечески. Такого силой удерживать или угрозами — бессмысленно, а вот делом интересным занять — может и получиться. Потому и привёл его в дедову химическую лабораторию. Буревоя не было, он с крепостными работал. Показал Горшку лабораторную посуду, кислоты да печки малые, объяснил, зачем это всё. Перешли на камни, рассказывал, как мы их обрабатываем по всякому да чего полезное получаем.

— … И ты мне камень принесёшь, укажешь, что их там много. А мы из них бац! — и свинец получим! Или олово там, или краску какую. Вот и выгода моя.

— Забавно. Я подумаю, — Горшок нацепил повязку на голову, мол, веди меня в землянку.

Горшок выждал несколько дней, всё ходил, присматривался. В итоге всё таки согласился. Оклад у него такой же, как у других, только с командировочными, доплатами за полевые выходы. Но на первый выход он пойдёт ещё не скоро — пусть пока грамоту освоит, счёт, карту, да и коллекцию наших минералов опишет, расскажет про них то, чего я не знаю. Сделали под это дело систему пропусков между крепостями, пока доступ в неогороженную часть второй крепости и первую крепость был только у Ладимира, Держислава и Горшка. Остальные пусть у себя сидят, привыкают. Польза от Горшка проявилась почти сразу, он в одном из камней опознал какой-то минерал, из которого олово получить можно. Я-то этот металл аж с Ладоги тащил, мы просто не успевали все эксперименты с образцами провести. Горшку чуть долга списали, и отдельно оговорили, что если что-то особо ценное найдёт — будет дополнительная награда к окладу. Много найдёт — много и получит. Из-за этого долг его быстро уменьшаться будет, и геолог вольным быстро станет. Такая вот дополнительная мотивация. Хотя, судя по его горящим глазам, Горшок ещё долго нас не покинет, даже получив свободу — уж очень интересно ему работать с образцами да картой.

Когда все, кроме Горшка, переселились в крепость, мы посчитали испытательный срок для наших крепостных законченным. Они и впрямь уже сами себя обслуживали и небольшую пользу нам приносили. Теперь можно и дальше двигаться, окончательно закрепив положения договора, который Москва подписывала с новыми людьми. По нему они все становились полностью крепостными. Никакого негативного оттенка это слово тут не несло, просто означало, что они живут в крепости. Работа же, и выплата долга регулировалась отдельным рядом с каждым родом-семьёй. Ради пущего эффекта, момент окончания испытательного срока оформили торжественно, а переход в новый статус решили сдобрить одобрением высших сил. Наших богов — Перуна, Сварога, Озерного Бога — крепостные уважали, но больше требы клали Ладе и Дажьбогу. Первая была покровительницей весны, пахоты и сева, сельскохозяйственная богиня такая. Второй отвечал за Солнце, свет и плодородие. Такие вот пересекающиеся функции у сил мистических. Идолы новых богов поставили к уже существующим, их пока железом отделывать не стали — не доросли ещё новые небесные покровители до уровня Перуна и Сварога. А вот символ Озерного Бога Ладогомора оделся в чугун, корелы окончательно и бесповоротно влились в число свободных граждан Москвы.

Получилось у нас на Перуновом поле пять идолов, стоящих спиной к спине. Мы под это дело подвели теорию о московском пантеоне богов. Перун теперь отвечает за небесную стихию, и, как самый мудрый и опытный бог, за знания и науку. На Свароге — стихия огня да всё, что касается ремесла во всех его проявлениях. Озёрный Хозяин, соответственно, за стихию воды и всё, что с ней связано — торговлю, рыбацкие промыслы, лодки. Транспорт, кстати, на него же повесили, речные да озёрные пути тут намертво с перемещениями связаны. Лада покровительствует всему живому — людям, животным, растениям. Дажьбог отвечает за землю и аграрный сектор.

Крепостных собрали на поле, все дали клятвы нашим и своим богам, глава каждого рода поставил кровавый отпечаток на документах, людям исправляли паспорта, вписывая в них новый, постоянны статус. После формальной части, перешли к торжественной. Я толкнул речь с описанием пантеона богов Москвы. Само собой, не преминул воспользоваться ситуацией и продемонстрировать своё статус среди сил мистических. Снял шапку, и, продемонстрировав всем красную пятиконечную звезду с серпом и молотом внутри, заявил:

— Вот теперь все боги в сборе!

Народ не понял — пришлось разъяснять. Один лучик — Перун, второй — Сварог, третий — Озёрный Хозяин и так далее. Народ сначала проникся, но потом нашёлся один особо умный товарищ, который узрел на своей шапке другой символ — квадрат. Такой был значок для крепостных.

— А у нас почему не так? — послышался крик из толпы.

— Ну давай подумаем. Вы все живые? Да, и уголок, что Ладу символизирует — присутствует. Вода да лодки вам знакомы и привычны? Знать, и Хозяин Озёрный вам не чужд. Пожрать вы горазды, — послышались смешки в толпе, это хорошо, — в том вам Дажьбог в помощь. Ну и ремеслу худо-бедно обучены, топорами машете — а это Сварога покровительство…

— Выходит, без Перуна жить будем? — тот же голос из толпы прервал меня.

— А так и получается! Знаний о том, как в Москве жить, у вас нет. Науки никакой не знаете, да и ума у многих, судя по всему, не хватает, а то бы по норам в своём лагере не прятались до последнего, сразу бы под нашу руку пошли, — я оглядел чуть насупившихся людей, — но то не страшно! Ум да знания — дело наживное! Как только станете такими, как мы — звёздочка на шапке и появиться. А мы вам в том поможем!

Народ загудел уже одобрительно, перспектива была приятной.

— А воинов кто благословлять будет? — задал вопрос бывший вояка, что раньше под Святославом ходил.

— А все и будут! — вступил в диалог Кукша, — воин должен быть живым, накормленным, обеспеченным ремесленным оружием и бронёй, транспортом в виде лодки или коня, и самое главное — наукой побеждать! Вот вам и Лада, и Дажьбог, и Сварог, и Озерный Хозяин, и Перун!

Пасынок снял свою шапку, показал аналогичный моему символ на кокарде:

— Серп и молот, знаки труда крестьянского и ремесленного, цвета пота пролитого на поле и в мастерских. В звезде всё находиться — под защитой богов наших земледельцы да кузнецы ходят! — распалялся мой пасынок, — Красным цветом внутри залито — а это готовность за людей, землепашцев да кузнецов, кровь пролить!..

— А вокруг чего красным всё покрашено? — кто-то ткнул рукой в наш флаг.

Он новый. Крепкой краской нарисован, звезда да серп и молот посередине. Старое знамя заботливо уложено на вечное хранение с летописью. Мы основательно готовились к присяге крепостных.

— Красный вокруг почему… — чуть тише сказал Кукша, но потом в голосе его зазвенела сталь, — А потому, что если враг какой нас обидит, то мы его уничтожим в любом месте, даже там, куда наши боги длань свою не простирают! На любом расстоянии от Москвы, сердца нашего, кровью врага землю оросим!! Нигде, ни под какими богами противникам нашим не спрятаться!!!

Одобрительный гул донёсся в ответ Кукше. Речь его понравилась людям, зацепила. А пасынок молодец, подумал я про себя, выкрутился, придумал, как символ, что родился в результате попытки хоть как-то разнообразить нашу жизнь, истолковать на пользу общества.

— Теперь знаете вы, что знаки наши да знамёна обозначают, — сказал я вслух, — время придёт — и на вас звёзды наши красные появятся, и мудрость Перунова на вас прольётся. И обязанность родину свою, Москву, защищать — тоже появиться. Чтобы как Кукша сказал всё было, чтобы нигде противник наш не спрятался. Теперь всё. Праздничный ужин — а завтра на работы, долги перед казной отрабатывать да уму-разуму набираться.

Все ещё немного погомонили, обсуждая услышанное, и отправились к крепости. Ко мне Юрка подошёл:

— А у нас почему треугольник был? — спросил корел.

— Хм, как тебе сказать… — я лихорадочно придумывал ответ, ну не говорить же ему, что просто так получилось, «от балды», — У вас получилось что Лада, Дажьбог да Озерный Хозяин вроде как с вами были. Живые вы, в огороде копошиться умели, рыбу удить. А вот Перун с мудростью его да Сварог, с ремесленными навыками — это уже мы вам привили, до этого они ваши требы да просьбы не очень воспринимали, не в их компетенции вы трудились.

— Хорошо хоть кругом не обозначили, — съязвила Лада, подошедшая к нам.

— А если ни одного лучика — это вообще как? — задался вопросом Буревой.

— А я не знаю, если честно, — сказал я, — живые-то все вроде…

Вот под такую теологическую дискуссию мы и добрались до Москвы. Завтра новый день, сложный — мы собирались организовать самостоятельную работу крепостных внутри и за приделами крепости. Наружу отправятся команды на лесозаготовку, внутри — работа небольшими группками над первичной переработкой сырья и прочим. Сейчас, когда проблемы переселения схлынули, мы хотели перевести рутину, ведение хозяйства, большей частью на крепостных. Сами же думали заняться разработкой нового, исследованиями, обучением, планированием работ и общим руководством. Собственно, из этой задумки ничего не получилось.

Знал бы я с чем мы столкнёмся, триста раз бы подумал перед тем, как отказываться от современного этому времени способу ведения хозяйства. Как просто было бы всё! Мы им — дом да кусок земли, они нам — «белку с дыма» да налог трудовой, в виде общественных работ. Нет же, понесла нелёгкая заниматься устройством нового общества!

Как только наши крепостные чуть освоились в домах, подкормились, отошли от шока, вызванного походом сквозь мороз и пургу, на край света, спасаясь от эпидемии, начались проблемы. Поначалу небольшие, потом — более серьёзные, а дальше комок трудностей только нарастал. Какие там науки да исследования! Тут бы с текучкой разобраться! Причём не хозяйственной — общественной да социальной! Чуть не каждый день новые сюрпризы!

То Обеслав прибежит в выпученными глазами. Он им про календарь рассказывал — обсмеяли наш способ ведения времени. Мол, в недели семь дней — вот умора! Кто ж так живёт! Да ещё выходной этот ваш, воскресенье! Вообще — бред! Не говоря уже про то, что месяцев-то не двенадцать, а больше, и количество их в году — плавает! И леший бы с их убеждениями — но у нас весь план производственный под наш календарь заточен. Пришлось разъяснять. Не воспринимают — календарь тут сельскохозяйственный, много на природу завязано, зачем формальности придумывать какие-то? Да ещё и мистику приплели, тут смена дня и ночи по части богов проходит. Всю ночь тыкал им в звёзды, читал лекции, рассказывал о движении тел небесных, как сутки да года образуются. Не, не понимают. Пришлось ссылаться на мистику. Ткнул в ночное небо, безапелляционно заявил о том, что календарь наш чуть не лично Перуном спущен, и мы его по звёздам считаем. Они-то как наши, пятиконечные, только далеко. А, следовательно, с учётом Перуна и прочих богов, что символы наши образуют, только по звёздам и можно считать неделю, как и длительность дня и года. А ведь семь дней — это не просто так! Каждый день в неделе в честь блуждающих звёздочек назван — Марс, Юпитер, Сатурн, Венера, Меркурий, Луна да Солнце. Причём все эти тела небесные по-разному двигаются, и только Солнце чётко выходит и заходит каждый день — в честь него и воскресенье, как неотвратимая необходимость отдыха, существует. Ну а двенадцать месяцев потому существует, что у всего на свете есть начало, середина и конец. Следовательно, и у каждого времени года должно быть также. Сезонов четыре, каждому по началу, концу и середине определите — и получите по три месяца на весну, осень, зиму и лето соответственно. Каждый день есть утро, полдень, и вечер, вот и тут так получается. Март начало, рассвет весны, апрель середина дня, ну а май уже вечер получается. А названия странные потому, что вы мне сами говорили, что время есть божественная суть, и не с вашим свиным рылом в высокие материи лезть! Сказано — январь, знать, не просто так Перун такое имя выбрал, и вам тому сопротивляться не след! Вот такую базу теоретическую подвёл под календарь, натянув сову на глобус. В смысле, ошмётки знаний по астрономии и истории учёта времени из будущего, обильно сдобренные отсылками к богам местным, на наши, Московские символы да понятия.

В другой раз подорвались среди ночи по сигналу часового. Толпа баб натурально ломилась в ворота из крепости наружу. Дозорный огнемётом вбок куда-то стрельнул, толпа чуть отступила — и опять ворота давай давить. Пришли все Игнатьевы в полном вооружении, постреляли в воздух. Стали выяснять причину столь странного поведения. Сквозь крики и слёзы к утру удалось определить в чём, собственно, дело. Оказалось, какой-то там ритуал поправки здоровья. Из разряда, тридцать (это имеет значение) девственниц (тоже важно) в полнолуние (это ещё важнее) должны собрать по корзинке (без этого никуда) упавших еловых веток, чтобы по две палочки на каждой (от этого отступить нельзя!) и сделать венок из них, который следует закопать на западном склоне (это значимо!) священной горы Фудзияма… Утрирую, конечно, но смысл примерно такой. Собрал всех на заутренний митинг. Мужики да бабы, говорю, постоянно так раньше делали? Все кивают. Помогло во время мора? Молчат. Ну дык какого ж хрена вы тут мне устроили! Да ещё и баб чуть не босыми выгнали из барака! Колдунство ваше тут не работает! Для здоровья есть Смеяна с Розой и духи специальные — Гигиена, Санитария, Карантин и Строгое соблюдение техники безопасности! Так что все по домам, ритуал справим, но не так, и не в этом году. И вместо отдыха после ужина будет у вас теперь лекция по обращению с духами здоровья! Постреляли ещё в воздух, утихомирили народ, Ладимиру втык организовали — предупреждать о таком надо.

Потом мужики чуть пожар не устроили — Морену жгли без согласования с властями. И нет бы подойти спросить, мы бы поспособствовали. Нет, сами всё крепостные устроили, пустив на костёр остатки деревьев, что в их части крепости лежали. Какой-то умник скипидаром полил это всё хозяйство из лампы, сам облился и дорожку в барак сделал из горючей жидкости, пока нёс поломанную лампу. Итог — мужика чуть не спалили и без квартир за малым не остались, штрафы раздали и сформировали бригады на случай тушения пожара.

Раз, поначалу, пришёл к восьми утра народ на работы сопроводить — все спят. Предъявил опоздание, мне в ответ, мол, работать мы по ряду каждый день должны, но день-то только с когда светло начинается, и значит, пока темно, никто пахать не собирается. Скрупулёзно посчитал потери времени в течении года, рассказал про белые ночи, спросил — вы по лету сутками будете трудиться? Без выходных и проходных? А зимой топить барак чем будете — ведь темно пару дней бывает так, что чуть не сутками ночь, когда дрова рубить? Уговорил со временем людей подчиняться графику, хотя и бурчали постоянно.

Потом новые напасти — пигалица наша самовольно заняла со своим женихом свободное помещение. Они тут свадьбу, оказывается, сыграли, втихаря! А невесте восемнадцати нет — что делать? Я к Ладимиру — тот в ответ, мол, договаривались в личную жизнь не лезть. Весь день объяснял, что ряд-то мы с главой рода заключали, а долг — на каждом висит. Свадьба была — новая семья образовалась. А значит, и пересчёт долга произвести надо. Ресурсы опять же новой ячейке общества выдать следует, да и по Закону не положено так рано жениться. Сошлись на компромиссе — правила мы чуть исправим, напишем, что если врачи не против и родители согласны, то возраст вступления в брак может быть и меньше. Ладимир же обязался докладывать о таких событиях перед их свершением. Правда, тут же привёл дядьку одного, что в свою семью девушку, дочку соседа, взял второй женой. Я взвыл — что-то про многоженство мы совсем не подумали. Итог — подарки от Москвы обоим парам молодожёнов, в виде списания части малой долга, выделение бытовых мелочей да перераспределение снабжения. Паспорта им переоформили, в книге актов запись сделали, и дополнительный бонус в виде общей фотографии, пусть и сделанной после свадьбы, добавили.

Засорилась канализация. Причина — люди начали сбрасывать в туалет всё, что посчитали мусором. Вот полено какое-то и стало препятствием для продуктов жизнедеятельности, завонял барак. Оштрафовали всех чохом, не стали разбираться в персональной вине. Наказанием послужило чистка той самой канализации и рытьё новых приёмных мощностей для «продукта» за границами крепости. Потом животами другой барак мучался — воды технической напились. Убрали кран им в бараке, в санитарном блоке постановили проводить гигиенические процедуры. В процессе обнаружили, что руки мыть вообще никто не собирался всё, как и умываться, и зубы чистить. Теперь под зорким взглядом Смеяны, у неё не забалуешь, не смотря на возраст, до выхода на работы и учёбу и перед сном все приводят себя в порядок возле умывальников. Припугнули народ микробами да эпидемией новой. Хоть и со скепсисом нашу информацию приняли о причинах болезней, но подчинились — уж слишком страх велик был перед мором.

Потом в столовой проблемы. То рыбу не едят, день такой выдался. То наоборот — жрут в три горла до колик в животе, добавка была разрешена без ограничений. Призвал к ответственному поведению — нечего на канализацию работать, еда не безгранична. Ограничили добавку, рацион теперь согласовываем с Ладимиром, чтобы опять голодными люди из-за очередного религиозного праздника не остались.

На работах — не лучше. Стали назначать бригадиров — все хотят быть. Поумерили пыл потенциального начальства. Старший в команде получает чуть больше, и отвечает за инструмент и своих людей. Поломают справу — ущерб в виде долга Москве ложится на старшего (две десятых), на Ладимира (одна десятая), и на непосредственного виновника (остальное). Слиняет кто — его долг вообще на всех раскидают, и ещё сверху добавят той бригаде, что не остановила беглеца. А если инструмент с собой утянет — его тройная стоимость как штраф на всю рабочую команду ляжет. А бригадиру — особо достанется, добавиться в долг солидно. Такая себе круговая порука. Будущих руководителей как ветром сдуло. Еле уговорили народ выбрать себе самых надёжных и проверенных соратников в начальство, вроде, дело пошло. Но перестали инструментом пользоваться, боялись поломать. Опять уговоры, перераспределение пропорций штрафов, уточнение процесса определения виновного и сознательности поломки инструмента.

Потом — ещё веселее. Поля новые освобождаем, лес убрали, три дерева стоять остались. Какой-то очередной религиозный загон, мол, дурное дерево, пилить нельзя. В другой раз камлали чуть не до вечера, как Буревой раньше, перед каждым поленом. В третий — вырубили снегозащитную полосу, чтобы, значит, долг им быстрее списали. А то вообще, склон очищали и половину брёвен оставили на лесоповале — они не в ту сторону упали! Буревой на себя решение вопросов этих по моей просьбе взял. Сделали ему печать железную, со звездой и серпом с молотом. Дед её раскалял и выгонял «бесов» из неправильного дерева путём его клеймения. Пляски возле поленьев я указом запретил — пуст лучше делом помогают лесу, саженцы растят да высаживают. Отдельно три дня лекцию читал на тему того, как правильно лес не обидеть. Благо, опыт был, Буревой такую же несколько лет назад слушал.

С инструментами полный швах. Половиной никто не пользуется — не знают как, а спросить не считают нужным. То у Агны бунт на швейном производстве, швейную машинку чуть не за Нечистого приняли. То заботливо смазанная пила лежит на пеньке, а вся бригада топорами машет — бояться испортить, цена уж велика сильно у такой справы. Да и привычнее колуном махать-то. Ну и план летит к лешему, не справляются люди.

Обучение, лекции, контроль за работой — разрываемся натурально. И это только крупные проблемы. А мелких сколько! Каждый вечер у нас с родными и корелами совещание. Они мне, как последней инстанции, вываливают свои затруднения, я решения принимаю.

— Конфликт в бараке, в ближних к котельной комнатам тепло, в дальних — прохладно, Ежели поднять температуру — в первых вообще дышать нечем. Истопника чуть не бьют, — выдаёт Леда.

— Окна открывающимися сделать, пусть проветривают. Трубы переделывать не станем, — я фиксирую себе данные для нового распоряжения на завтра.

— В другом бараке истопнику глаз подбили, мол, мало работает. Их там больше, надышали, почти не ест печка дров, — добавила Леда.

— На истопников повесить заправку ламп, Влас, научишь их. Уборку коридора и общих помещений — тоже ему.

— Бабы ругаются, штаны носить не хотят, — это Агна.

— Штанов им сделайте тонких, исподнее будет. Юбки, стёганные, сшейте. На работу в юбках при этом не пускать! Затянет полы в валки какие — потом ноги ломаные лечить придётся, так и объясни. Новую одёжку выдавать в долг, кто попросит.

— Мыши в бараке, крепостные еду несут для домового, — вставился Добруш.

— За таскание продуктов из столовой — штраф. Для кормёжки домового отвести место отдельное, куда мыши не полезут. Пусть в общем помещении, — такое по одному на барак было, — будет красный уголок, там с духами и домовыми следует общаються.

— Жалуются дети да бабы, что не выпускаем их к мужьям за пределы крепости.

— Для тех, кто ещё не понял зачем это всё — провести демонстрацию «бегунка», — у нас убежал один раз мужик с топором, останки его через пару дней нашёл Кукша, звери растерзали мужика, — потом Ладимиру скажите, что для того чтобы глупостей крепостные не наделали, мы их пока в строгости держим и не выпускаем. Пусть до своих донесёт.

— Один у меня лук сделал — с ним как? — добавил Кукша.

— Где тетиву брал? Из одежды выдрал? За порчу доверенного имущества в виде фуфайки — штраф. Зачем соорудил оружие? Хм, не сказал… Чтобы мысли напасть на нас не было, стрельните куда-нибудь из огнемёта. Чтобы бараки не задеть, но дать понять, что церемониться мы с ними не станем. Лук изъять до поры до времени. Юрка! Ты объясни мужику, что оружие он со временем получит, когда мы ему доверять станем. На свой пример напирай. Далее что?

— Узоры на фуфайке считать порчей имущества? А то многие обзавелись…

— Как делали? Вместо положенной работы и из выданного для неё материала? Штраф за нецелевое расходование средств. Кукша! Объясни им, что «всё вокруг колхозное — все вокруг моё» — это не наш случай. И подобное к воровству приравнивается. Далее, нитки да иголки и некоторые другие мелочи через Леду пусть заказывают со склада, в счёт долга.

— А с узорами как?

— На всей одежде нельзя. Пояс да воротник — вот их место. За остальное — штрафовать как за порчу. Символы государственные изображать только по согласованию. Дальше.

— На топор знаки ставят, чтобы от коргоруши защититься, что вещи таскает.

— Когорушу наказать за воровство, впредь этого мужика к серьёзным работам не подпускать. Вещи вернуть.

— Дык как его накажешь! Он же с домовым живёт! — чуть не хором выдали мне родичи, — Дух такой, мелкий и вредный. Из-за него вещи пропадают.

— Э-э-э-… И что, помогает такое? Ну, знаков нанесение? Помогает!? Странно… Тогда место на инструменте определите, только там знаки пусть будут. А ещё лучше — на табличке с инвентарным номером символ тот сразу ставить, в мастерской…

И так — каждый вечер. Мириады мелочей, которые приходилось фиксировать, выявлять, запрещать, разрешать. И потом свои решения доносить и разжёвывать крепостным. Получалось откровенно не очень. И недовольство, и бурчание, и конфликты внутри бараков, и даже небольшой саботаж. Лучше всего, кстати, доносить наши мысли получалось у Кукши. После пламенной речи на присяге, народ к нему проникся уважением и толикой страха. И моему пасынку было достаточно глянуть чуть угрожающе при попытках спорить — и все молча кивали и шли делать, что сказано. Мне же и остальным приходилось уповать больше на логику, разум, подробные объяснения «почему так», и, в самом крайнем случае — отсылать всех к воле богов.

Нельзя сказать, что дело превращения крепостных в настоящих жителей Москвы, какими мы бы хотели их видеть, стояло на месте. Сдвижки были. Положительные или отрицательные — тут как посмотреть. За месяц почти полностью прекратилась самодеятельность, последствия которой приходилось расхлёбывать. Но теперь все при появлении чуть не каждой мысли в голове бежали спрашивать разрешения! Можно, мол, мне стол передвинуть? А окно завесить? А кровать подремонтировать? Да, пожаров, болезней, травм и серьёзного ущерба материального удавалось избегать, однако выматывал этот процесс — просто жуть. А учитывая, что параллельно мы готовили технику к новой, достаточно масштабной посевной, нагрузка была очень большая, уставали сильно.

К концу второй декады апреля мы, уставшие и осунувшиеся, проводили традиционные посиделки для решения проблем, выявленных за день.

— У младенца одного, оказывается, имени ещё нет, — констатировала Леда, — не дают постоянное, только временное, вдруг помрёт.

— Имя — дать, паспорт — оформить, родителям сделать внушение, — я продолжал черкать в здоровенной тетради, — напирать на то, что без имени получается, что они и не надеются на выживание ребёнка.

— С детьми вообще проблема, — добавил Обеслав, — родители их к себе из школы тянут.

— Зачем?

— Говорят, поставим помогать, быстрее из долгов выйдем и дети делу обучены будут. Мамы на ткань тянут, мужики — сучья ломать. Причём даже совсем мелких, ещё десяти многом нет. Я, конечно, пресекаю, и Береза, которую мы в детский сад воспитательницей определили, тоже старается, но против воли родительской не попрёшь особо…

— Идиоты, — кратко резюмировал я, — они что, и впрямь десять лет долги выплачивать собрались? До сих пор не поняли, что без знаний — никуда? Без грамоты да счёта производительность труда низкая, а потом дети подрастут — свой дом заведут, мы их на отдельное довольствие поставим, в новые долги загоним из-за выдачи мебели да одежды…

— На веки вечные будут у нас в долговом рабстве, — добавил Буревой.

— Вот это и оно… — я потёр красные от недосыпу глаза, — Сколько там времени?

— Два часа ночи, — сказал Обеслав, посмотрев на свою поделку.

Парнишка нашёл себе достаточно интересный и полезный способ успокаивать нервы, расшатанные работой с нашими крепостными. Он в свободное время и в выходные делал часы. Устройство моих наручных перерисовал аккуратно, и посредством миниатюрных инструментов пытался собрать их увеличенную копию. Да, на руку такое не оденешь, но вот на стол поставить — запросто. Да и ошибка серьёзная накапливалась за сутки-двое только.

— Завтра что у нас? — обратился я к родичам.

— Трактора собирать новые, плуги делать, ну и это, крепостных понукать, — за всех ответил Буревой, — на руду отправим партию, болото вроде уже отмёрзло, в лес, на соль ещё, её совсем мало осталось. Ну а вечером — как обычно, тут собираемся.

Я посмотрел на уставших, невыспавшихся людей, что сидели за столом.

— Надеюсь все понимают, что долго мы так, в ручном режиме решая проблемы, не протянем? — народ закивал одобрительно.

— А как по-другому? Прекратим — они по старинке жить начнут, угробят наши начинания, — выдала Леда.

— За время решения вопросов тут у меня сложилось некое видение, — я достал новую тетрадку, в ней записывал рассуждения на тему управления крепостными, — вот что получилось. Все вопросы, которые возникают у крепостных, можно разделить на три больших группы. Религия и верования, непонимание наших правил и законов, отсутствие базового образования. Банально получается — люди слабо себе представляют, зачем мы от них требуем то или иное, попытки объяснить упираются в недостаточное знание письма и счёта, сложно донести им описания технологических процессов и потенциальные результаты их нарушения без достаточно внушительного математического базиса. Ну а религия да верования с обрядами — это просто вишенка на торте. Половина из них под собой имеет вполне рациональную основу, вот только она или забыта, или не осознаваема теми, кто пытается тупо следовать старому укладу…

— Это как? — заинтересовался Юрка, что чуть не дремал в углу.

Корелу досталась не самая завидная роль в нашем теперешнем хозяйстве. Он обеспечивал нас рыбой. А учитывая, что её нам надо было много, и распространяться о паровом судне мы не стремились, процесс ловли был негуманный. Засветло Юрка и с напарником уходил на лодке за горизонт, там ловил рыбу, до ночи они мотылялись на озере, и только потом, когда всех крепостных собирали за стенами, приводили баркас с уловом в заводь. И так чуть не каждый день. Уставал парень сильно, но зато с нашим паровым судном стал управляться просто виртуозно.

— Ну как тебе сказать, Юра… — я почесал макушку головы карандашом, — Вот например, помнишь, что Ладимир про выбор места для дома говорил? Мол, почему вы бараки ровно поставили и как землю готовили? Мы его ещё потом долго расспрашивали про традицию, по которой они избы строили? И Буревой тоже много в те обряды добавлял от себя?

— Ну да, было дело, — сказал Юра, — Ладимир про мурашей говорил да пауков, корову да камни какие-то. Ты его ещё долго убеждал, что в крепости и так всё нормально стоит…

— Ага, оно. Если кратко, то у них принято так дома строить. В идеале, для выбора места, где дом сооружать можно, корову пускают. Где она ляжет — там и избу ставить надо. Мёда горшок ещё для проверки на ночь чуть прикапывают, и если туда муравью набились, значит, место счастливое. А перед тем, как брёвна класть, ещё и камни потяжелее по углам будущего строения поместить надо. Если за несколько дней булыжники те на месте останутся — можно и избу рубить. Так, Буревой? — дед кивнул.

— Ну и какая тут основа рациональная? Так, баловство одно… — поинтересовался Обеслав, он уже давно отвык от слепого следования традициям и считался в некотором роде не то еретиком, не то революционером в этом плане.

— Не скажи. Как тут избы строят? Чуть в землю вкапывают, пол земляной утрамбовывают, печки по чёрному топят — ваши старые дома такими были. А для комфортного жилья без болезней что надо? Чтобы дом был на месте проветриваемом, но без сквозняков. Земля не должна влажной быть, а то сырость будет в помещении. Ещё надо, чтобы под землю стены не ушли под собственным весом. Да и по сторонам света его так ориентируют, чтобы света как можно больше в оконцах было. Вот и проверяют по обряду на все эти параметры. Корова в месте сыром не ляжет, только в сухом да чуть продуваемом. Мураши свои жилища строят также в местах не затопляемых много лет, да с почвой мягкой. Камни те, что по углам кладут, определяют, насколько в грунт стены просядут, потому их потяжелее выбирают. Вот и выходит, что по форме — это традиция, а по содержанию — геодезические исследования местности, хоть и проводят их при помощи животины да насекомых. Вот тебе и зерно рациональное, что в основе обряда лежит. По нему дом построишь — тяга в печке хорошая станет из-за естественного проветривания, но сквозняков не будет. Почва сухая под избой выбирается — болеть меньше станет люд, что там живёт. Земля не станет проваливаться под весом брёвен — стены дольше простоят.

— Забавно! — ухмыльнулся Буревой, — Я так не смотрел на те обычаи, что нам от предков достались.

— Вот-вот! — сказал я, — А остальное — что в полночь это делать надо, приговоры, которыми всё это сопровождается, одежда да состав участника обряда — это уже потом наросло, для приведения логических требований в соответствие с верованием в силы природные. Да и то, текст, что в процессе произноситься, он-то тоже смысл имеет! Говорят-то складно, как песню поют…

— …Вот и запоминается лучше, — добавил Обеслав, — и то верно. По нашим, московским, понятиям, это у них технологическая карта получается на исследование земли для строительства дома. Интересно, однако…

— Ну, дык, а я о чём? Понял теперь, Юрка, что ввиду имеется? — корел закивал, — Продолжу тогда. Надо с крепостными все три вопроса — религия, непонимание наших законов, образование — решать комплексно. Причём так, чтобы любой идиот мог своим умом «допетрить», почему штраф за то или иное берётся и как его размер подсчитан. А если со слов не сообразит — пусть читает да самообразовывается, может, так понятнее станет. К традициям такой же порядок стоит применить, чтобы из каждого обряда смысл вычленить да всем показать явно. А форму проведения церемонии уже потом чуть к нашим понятиям поменять, не задевая сути. Это если смысл есть внутри верования. Ну а если нет, да на процесс жизни и хозяйствования проведение церемонии никак не влияет, законов не нарушает, «Трактату» не противоречит — пущай делают, что хотят. Но лучше — в свободное от работы время. Потому предлагаю всё свести к единому знаменателю. А через что у нас можно выразить любое человеческое, а следовательно — экономическое, действие?

— Через деньги, — ответила Леда на риторический вопрос.

— Правильно, через серебро. Оно привычно и понятно всем. Вот и займёмся мы таким до мая, я думаю. Все наши законы да правила в порядок привести надо, на каждый абзац в кодексах — аргумент чёткий, обоснование, в виде экономических расчётов, нужно. Так и от вновь выявленных проблем избавляться будем. Ну, если опять вопросы возникнут по поводу уместности или неуместности отдельных действий у крепостных, теперь такое будем в серебре считать да через Ладимира людям доносить. В качестве основы возьмём долг, что мы на пришлых повесили да на всех взрослых раскидали. Получим стоимость человеко-часа в серебре, и через неё остальное выразим. Согласны с таким?

— А с обрядами как? — спросила Леда.

— Если хотят что-то сделать по обычаю — пусть Буревою докладывают. А там или он сам, или вместе, рациональное зерно найдём и в серебре положительных эффект от него выразим. А те затраты, которые на форму проведения ритуала пойдут, ну там одежда специальная, время, которое они пляскам да песнопениям посвятят, продукты, что духам поставят, наоборот — вычтем из того бонуса, что обряд даёт. Обе цифры крепостным представим, пусть сами решают, насколько сильно они старинных традиций, а точнее — их формы, придерживаться готовы. Ну вроде как баланс какой или консенсус найдут на базе наших расчётов между религией и здравым смыслом.

— Тогда завтра и примемся, — встал из-за стола дед, — а теперь — всем спать.

До начала мая разрабатывали систему аргументации всех наших правил и законов. Понятное дело, далеко не всё получилось правильно обосновать или свести к понятным цифрам в серебре. Но основу заложили. Единственный момент, который пришлось продумать отдельно — это материальное выражение тех денежных средств, которые мы использовали внутри Москвы. Это, кстати, Леда нам на вид поставила. Мол, всё больше народу не сильно интересуется процессом выплаты долга. У нас всё на записях, потому, например, берут люди в лавке товар, мы у себя в книге такое записываем. Зарплату получили — тоже самое. И выходит по нашему учёту, что за время работы системы дополнительного снабжения через торговлю «в долг», некоторые семьи всю зарплату спустили в лавке, а Москве в счёт долга ни копейки не выплатили. Поспрашивали людей — выяснили, что такие вот «виртуальные» цифры взаиморасчётов многим сложны, и некоторые просто опустили руки. Мол, один хрен, чуть не всю жизнь горбатиться придётся — так чего сейчас экономить? Такой себе кризис «потребительского кредитования».

Вот и пришлось сделать деньги московские, чтобы люди их у себя хранить могли и понимать, когда они очередные нитки для вышивки за счёт зарплаты берут, а когда — в долг. Драгоценные металлы пускать на такое не стали, деньги нас бумажные да железные. Штампы Веселина травила кислотой, текста на купюрах — много, чтобы стимулировать образование. Монетки сделали из мягкого железа. Водяные знаки стали особым геморроем — хоть и не делал никто в окрестностях бумагу, но перестраховаться от подделок я хотел. Потому купюры стали из трёх листов делать. В среднем слое, он самый толстый, сделали отпечаток на валках хитрых. Потом все листы склеиваешь — и на свету просвечивается серп и молот в звезде — такие у нас водяные знаки.

Сделали гору купюр и монеток, подготовили изменения в законы, и первого мая организовали самый настоящий митинг. На работы никто не пошёл, всех собрали возле бараков. Я толкнул речь о том, что мы меняем чуть порядок жизни в Москве. Для начала пошли пряники — мы повышаем зарплату всем, без исключения. Народ радостно загомонил. Я перешёл не то что к кнуту, к более сложным вещам.

Первым было изменение порядка расчётов с населением. Теперь вместо некоего вычета из зарплаты каждый работающий человек платит вполне себе определённых налог. Точнее, несколько. На медицину, содержание города и бараков, военный налог и образовательный, административный. Все — фиксированными суммами, с каждого работающего. Понеслись вопросы и возмущения. Мол, у одного трое детей, а другой — сам по себе. Почему тогда налог на образование берут со всех одинаковый? Разъяснил, что Перун без образования на шапке не появиться, звезда никогда у человека, что счёта да письма не знает, не заменит квадрат на кокарде. Потому образование теперь для всех доступно. Дети — в обязательном порядке, взрослые — по желанию, в вечерней школе учиться будут. Налог мы возьмём со всех, как закон велит, а брать или не брать знания, за которые уже уплачено — то дело каждого. Люди задумались, выглядеть идиотом, что деньги заплатил, а товар, науку, не взял, никому не хотелось. Пошли про военный налог спрашивать, про административный. Пояснил, что сейчас Москва за их безопасность отвечает, знать, на воинскую справу выделить ресурс надо. Административный же ляжет на оплату труда тех, кто документы вам справляет, фото в паспорта делает, подарки к свадьбам готовит и прочие функции управления выполняет. Восприняли нормально.

Хуже было с медициной. Мол, мы врачей налогом содержать будем, а они нас по вашим же законам через медосмотр гоняют по утрам и вечерам. Выходит, сами обязали, и сами же деньги за это берёте. Почему не даёте самим решать, как от болезней спасаться? Бабки-ведуньи ведь везде «по факту выполненных работ» получают плату, давайте и тут так сделаем! Вышел Буревой — и понеслась…

Дед разразился пламенной речью. Заключалась она в том, что живёте-то вы в Москве под долгом. А значит, и здоровье ваше — это ответственность города. Сляжет работник на больничный — кто за него долг выплачивать будет? Не погнушался Буревой на примере скотины рассказать. Коня своего, что чуть приболел земледелец хороший разве на поле выпустит? Нет! Дождётся, пока легче животному станет, пусть и в ущерб себе. Помрёт лошадка — ни вспахать, ни посеять, кому такое надо? Вот и тут так. Пока долг не выплатите — наша забота о вашем здоровье заботиться. А травки лечебные нужны? А врачей кормить? А санитарный блок содержать? А бинты выделывать? А записи медицинские вести?..

Так, постепенно, и перешли к новым веяниям в области правил и законодательства. Буревой ловко перевёл на это разговор при пояснение медицинских раскладов. Мол, вы думаете, что перчатки для работ мы вас одевать заставляем просто так? Нет! Мозоль набьёшь, врач не выпустит на вырубку — день пропущен, заработок упал. А вот чтобы не терять в серебре да рублях московских из-за такой мелочи, мы вам правило заранее написали. Один день работы по вашему долгу вот в такую сумму выходит. И Москве с того труда такая доля прибытка перепадает. А значит, если перчатки не одеваешь, себя в заработке ограничиваешь, и городу убыток потенциальный создаёшь. Вот вам описание да расчёты, сколько конкретно средств на вас Москва теряет. Цифра знакомая? Вот это и оно — штраф это ваш за работу без перчаток, да ещё и сверху чуть — это на мази врачебные да травки лекарственные, мозоли да ссадины лечить. Народ загудел, посыпались новые вопросы. Буревой лихо отбивался от наседающих крепостных, с цифрами в руках обосновывая правила гигиены, ведения хозяйства, и прочих законов. Мимо сортира сгонял «до ветру» — вероятность заболеть повысилась, вот те штраф, а вот и расчёты под него. Перевыполнил план — топор износил больше, чем рассчитано, брёвна лишние гниют, ибо на их переработку никто не закладывался, сам надорвался, вот тебе наказание в монете звонкой, а вот — аргументы математические. Недовыполнил план — мужики на обработке брёвен дурью маются, заняться нечем, плати в казну за такое.

Единственный раз пришлось всё-таки к силам высшим обратиться в объяснении. Какой-то не в меру дотошный мужик заикнулся о том, что раз всё так цинично и меркантильно, то какого лешего детей вместо нормальной работы в школу тянут, да ещё и за счёт их отцов и матерей? Потыкали пальцем в звезду пятиконечную, махнули рукой в сторону Поля Перунова. Мол, вон там идол стоит, он за науку и образование отвечает, у него и поинтересуешься причинами такого. Не понимает ещё до конца народ пользы знаний. Свои удивительные вещи, вроде трактора, мы им не показывали, а виртуально да теоретически крепостные соображают не в пример хуже, чем практически. До сих пор шепотки по углам тихие доносятся, что наше богатство нам скорее всего варяги или мурманы оставили, не верят люди в то, что мы это своими руками всё сделали.

Наконец, я закруглили обсуждение новых штрафов и правил, точнее — их аргументации. Вывалил две одинаковых книги с записями, объявил о том, что оспаривание наказаний и поощрений теперь возможно только в официальном порядке. Если есть сомнения в правильности применения тех или иных мер или правил — берёшь книгу, внимательно читаешь закон, который несправедливым кажется, приводишь свои аргументы и математические расчёты, и с ними мчишься к Государю Московскому Серёге Игнатьеву. Обоснуешь свои претензии с цифрами в руках — премия, нет — дополнительные занятия и малость отработок на административной почве. Ну там переписать чего, или доклад подготовить, или ещё что. Понеслись крики из толпы на тему того, что написано в книгах не по-словенски. Я отправил всех в сад, в смысле — в школу вечернюю. Да ещё и попенял на то что, мол, детей от образовательного процесса отвлекаете, а сейчас бы вам сыновья да дочери хоть что-то прочитать бы смогли, на том бы и спорить стали с порядками московскими. А пока неучами все ходите — чего толку вам про синусы да логарифмы рассказывать?

Обсуждения в толпе вспыхнули с новой силой — на этот раз в нужном мне ручье. Мужики да бабы сурово смотрели на детей, которые тоже на митинге присутствовали, недобро гладили тряпичные ремни, примеряясь к пятым точкам будущих потенциально нерадивых чад. Подростки же чуть приуныли — то «халява» сплошная была, знай себе значки непонятные рисуй на бумаге карандашами, а теперь вроде как ответственность на них легла по чтению законов да математическим расчётам аргументов для споров с властью. Ну ничего, и то хлеб, может, внимательнее да мотивированнее станут. Перешли к последнему — к традициям да обрядам.

Максимально подробно и популярно рассказали наш подход к верованиям и духам всяким, процессу задабривания сил природных и мистических. Если надо какой ритуал справить — заранее бежишь к Буревою. Тот его аккуратно записывает, на времена вечные, чтобы потомки знали через столетия… На этой фразе толпа одобрительно загудела. Я дождался тишины, и продолжил. А после записи Государь определяет, как, зачем и почему проводить привычный в других местах ритуал в Москве. Тут-то боги чуть другие, силы природные да духи — тоже, знать, и форма, и содержание обряда должно быть приведено в соответствии с требованиями местных сил высших. Главное — людей калечить или убивать нельзя, рисковать здоровьем их в процессе проведения церемонии — тоже. Ну а ресурсы, необходимые для ритуала, будут или добавлены к долгу, путём пропорционального разделения на всех, кто будет настаивать на его проведении. Народ неодобрительно зашушукался, не очень нововведение понравилось. Добавил ложку мёда. Если обряд цели заявленной достигнет, то этот новый кусочек долга будет аннулирован. Хотите, например, удачи на охоте, требуете ритуала специального — не вопрос. Москва вам и ткань, и чуть зерна, и краски даст, в долг, и время выделит соответствующее. Ну а если после такого без добычи придёте — не обессудьте, затраты на всех участников охоты лягут. Вот и думайте, что вам выгоднее — рискнуть и добиться успеха, или более консервативной политики придерживаться, ни трат, ни угрозы ущерба себе не создавать.

Кстати, после таких объяснений люди чуть отошли. Оно и понятно, если вера в обряд крепкая — на любые траты пойдёшь, ибо твёрдо знаешь, что получиться. А если так, для галочки духов или богов задабриваешь, знать, и толку никакого не будет. Так что вопрос религии и верований по нашим правилам достаточно быстро и без обсуждений был донесён до крепостных. Перешли к дополнительным «плюшкам». Первая была в том, что огнемёты, направленные на бараки теперь займут своё законное место на охране внешнего периметра. После почти трёх месяцев тесного взаимодействия с новыми людьми мы чуть притёрлись, нападения я не опасался. Второй бонус был в том, что деньги обрели материальное выражение, и вот вам зарплата, рассчитанная по новым правилам, занимайте очередь.

Это был бенефис Леды. Крепостные выстроились в очередь к столу, где она организовала выдачу денег, и началось такое! Подошёл первый работник, Леда сверилась с учётными книгами, и положила на стол стопку денег. Прочитала лекцию и номиналах, бумажки наши, рубли московские, народ воспринял нормально. Да, не меха да серебро, но отовариться в лавке мелочью бытовой вполне себе можно. Но потом Леда начала зачитывать вслух удержания из зарплаты! Стопка денег, которая лежала перед крепостным, начала стремительно таять. Налоги, пропитание, вещевое довольствие, часть долга Москве, штрафы, часть выплат за взятое в лавке — остаток был достаточно куцый. И листок сверху, с описанием трудовых подвигов и финансовых наказаний. Мужик в крик, мол, обижают пролетария, гляньте, люди добрые! Отправили его к Зоряне. Моя супруга, пока возилась с нашим сыном, Вовкой, стала прекрасно ориентироваться в законах. Вот по Кодексам нашим первому «потерпевшему» Зоря и выдала весь расклад — что, как, почему в таком объёме. Тот только собрался призвать всех заступиться за несправедливое наказание, как его отправили к Ладимиру, у того копия юридических книг, там пусть детально разбираются. Благо, старик чуть умел читать и считать. А у Зориного стола — следующи обиженный.

Потихоньку нарастал гвалт, народ обсуждал увиденное. Выдачу денег прекратили — тишина должна быть в бухгалтерии! Порядок восстановился, и конвейер заработал с новой силой. Леда, Зоря, Ладимир — практически все прошли этот путь. Шум опять стал усиливаться, но тут подошёл один мужик, его, кажется, Дубаш звали, мы с ним ещё на первой раздаче горячей пищи общались. У того штрафов нет, долг да налоги вычли, сверху чуть добавили — за образцовое поведение и неустанную работу. А дядьку этого уважали, крепкий такой крестьянин. Вопли о порушенной справедливости чуть утихли, шум стал скорее любопытным, всем стало интересно, сколько у кого будет денег по итогу. Особенно тихо стало, когда женщина одна подошла. Она, бедная, споткнулась неудачно, и чуть не половину месяца с растяжением пролежала в лазарете. Причём споткнулась из-за бардака в бараке, об полено. Вот крепостные и затихли, ждут, сколько её выплатят. Ей выдали полную зарплату! Поднялся хай, мол, что же это получается, лучше весь день на печи лежать, да ничего не делать!? Ну как так то!?

Правда, не долго такое длилось — ибо всю ту часть денег, которую не выработала пострадавшая тётка, натурально вычли из довольствия того дежурного по бараку, кто бардак в тот день допустил, из-за которого женщина с ногой мучилась. Виновнику травмы досталось денег почти ничего, Зоря громко всем разъяснила ситуацию. Мол, ущерб здоровью жителю Москвы — дело такое, финансово затратное. Если б тётка по своей дури ногу сломала — это одно, а так пусть виновный и оплачивает её лечение да недостачу по причине болезни. Забавно, но вот после этих слов и разъяснений, народ возмущаться вообще прекратил. По факту, всё справедливо, не подкопаешься. И Закон, выходит, дело говорит, нечего тут обсуждать. Причём даже сам наказанный рублём мужик согласно кивал решению да извинялся перед пострадавшей. Дело пошло веселее.

Последним зарплату получал Ладимир. У него тоже мизер «на руки» получился — все доли штрафов за порченный всеми крепостными инструмент такой эффект дали, не смотря на повышенный оклад. Старик, правда, не спорил, согласно кивал, расписался в ведомости, и лишь грустно посмотрел на свих соотечественников. А на тех напала натуральная чесотка. Все натурально скребли различные части тела, изредка смущённо глядя в глаза Ладимира. Старика уважали, и по всему выходило, что его соплеменники сильно подвели своего старосту. И даже пытались совать ему в руки свежеполученные бумажные рубли! Мол, прости, Ладимир, нас, дураков таких. Тот денег не брал, лишь чуть слышно причитал о том, что если бы все работали лучше да правила соблюдали — тогда бы и в ситуации такой не оказались…

Это, кстати, не его самодеятельность. Мы Ладимира за день перед митингом этим отдельно посвятили в наши планы и с ним же часть спорных моментов в тайне от остальных крепостных утрясли. Потому и возмущений сильных не было. Ну а эта сценка, что мы как по нотам разыграли перед мужиками да бабами, была направлена на повышение дисциплины. Старик, конечно, не сразу согласился так «слукавить» перед своими людьми, но после популярного объяснения цели и сути такого психологического хода, позволил себя уговорить. Он ради своих крепостных был готов на многое, если не на всё. И нашу жизнь, московскую, он воспринял сначала с интересом, а потом, когда чуть больше знал, увидел, прочитал — даже с энтузиазмом. И дома с большими стеклянными окнами, что в первой крепости стояли, и наши рассказы о том, сколько всего мы тут в двадцать человек делаем и получаем, и положения «Трактата», которые на века вперёд думать заставляют, и речь о том, что стремимся мы, чтобы все остальные в Москве также жили — это всё пошло в копилку уважения Ладимира к нам и нашему образу жизни. И если уж такое поведение Игнатьевых и корелов приводит к тому, что живут они богато, безопасно, дружно, сыто, не болеют — значит, надо и своих земляков подталкивать в этом направлении. Так у нас и образовался союзник в среде крепостных.

После выдачи зарплаты, которая закончилась поздно вечером, мы пошли по домам, а крепостные чуть не всю ночь обсуждали события дня. Бараки натурально гудели, как пчелиные ульи. По утру второго числа народ вышел на работы не выспавшимся. Кто-то ходил смурной, прикидывая малость «получки», кто-то — озабоченный вопросом дополнительного заработка, другие — задумчивые, не успели переварить новые веяния. Однако не было слышно одного — возмущений и криков о несправедливости. Мы чуть боялись того, что изменениям в жизни станут сильно противодействовать, опасались саботажа и открытых выступлений. Но этого не случилось. Зато вот вопросов у крепостных появилась уйма. Правда, теперь не бежали ко мне, сломя голову, с требованием дать им правила того, как с женой спать, чтоб чего не нарушить чего ненароком, а больше думали перед тем, как обращаться за разъяснениями. Через несколько дней мы, Игнатьевы да корелы, наконец-то выдохнули. Удалось. Вместо непрерывного решения проблем в «ручном режиме», появилось время подготовить трактора к пахоте, заняться накопившимися делами, чуть разогнуть голову и посмотреть в будущее.

А крепостные теперь чуть не ночи напролёт терроризируют всех, кто хоть как-то ориентируется в русском языке, включая собственных детей, пытаясь понять новшества, оценить их плюсы и минусы. По словам Ладимира, пока народ склоняется к тому, что стало лучше. Натурально, всё стало понятно. Не суть даже наших законов и требований, а порядок разрешения проблем. Есть сомнения в справедливости предписания — идёшь в Ладимиру или детей напрягаешь поискать обоснования тех или иных правил в книгах. Не получается самому понять — подключаешь соседей, друзей, старосту и даже младших Игнатьевых, они охотно на контакт шли. Детально разбираешь вопрос, и если уж и так не выходит разобраться, выносишь проблему на обсуждение… в школу! Там детям, что по взрослее, данное правило разбирают как задачку по математике, они родителям потом дома всё рассказывают. Если же и после этого находишь ошибку — идёшь к Зоряне. Жена моя более детально рассматривает претензию. Если с расчётами беда — Леда подключается. Вот в таком режиме и работаем над правилами да законами.

Апофеозом стало то, что мы прилюдно объявили о нескольких собственных ошибках, ликвидировали записи о неправомерных штрафах и внесли изменения в Кодексы. После этого крепостные окончательно прониклись доверием к Москве и стали более вдумчиво и менее эмоционально относиться к выдвигаемым требованиям. Ведь одно дело, когда кто-то там что-то пишет в книге, а другое — когда и твоё мнение учтено, значит, уважают, несмотря на статус. Ну а такому начальству и подчинять не грех, не то балды, знать, требовать будут, а с пониманием.

Образование тоже сделало шаг вперёд. Детей теперь уже в школу загоняют, да ещё и наказывают за нерадивость в учёбе. Да и сами взрослые всё больше настаивают на том, чтобы и им некая толика Перуновой мудрости перепала. Пока вечерами, не часто, по мере наличия времени, преподаём им «Азбуку» и арифметику. Те, кто поумнее, с детьми потом дома, в бараке, добирает необходимые знания, не чинясь возрастом и опытом. И мелкие при деле, себя частью чего-то серьёзного ощущают, и взрослые с прибытком в виде новых навыков. А чтобы подбодрить ещё сильнее народ, мы зарплату каждую неделю выдавать стали. Сокращения периода между действием и его результатом, между проступком и штрафом, привело к более серьёзному отношению к труду. В голове события месячной давности держать сложно было, а при более коротком сроке и воспоминания о наложении штрафа лучше сохранялись, и причина наказания, и мотив, сподвигнувший на нарушение, более здраво оценивался. А когда мы ещё и премию подросткам, что успехи образовательные имели, в зарплату родителей включили, мужики да бабы окончательно прониклись тем, что в Москве все справедливо. Поработал — получил, освоил науку — вот тебе премия, оступился — штраф получи и думай над своим поведением. Даже внутренних конфликтов стало меньше, ибо ссылаться не на свои домыслы народ начал, а на Законы. Это, пожалую, окончательно сняло все противоречия, накопившиеся за это время. Новые люди стали москвичами, хоть пока и крепостными.

К концу первой декады мая новые правила и порядки утряслись, люди привыкли. Я стоял на водонапорной башне вечером, и наблюдал за жизнью нашего городка. Чувство присутствия в тюрьме, ну или в колонии, многократно усиливалось. Бараки в ряд, колючка вдоль забора, колонна лесорубов, с песнями, направляется на работы из бараков. В одинаковой одежде, фуфайках, с инструментами на плечах. Да ещё и Святослав наш выводит на половину крепости что-то про то, что «На серебристой Колыме мы не скучаем по тюрьме…».

Это я его научил, мы периодически разговаривали с пленником. За первый месяц пребывания в изоляции бывший глава пришлых пришёл в себя и стал живо интересоваться окружающим пейзажем. В дела крепостных его особо не посвящали, чтобы не нервничал и полностью отошёл от вопросов управления своими людьми. Потом, правда, даже пару раз консультировались со Святославом в делах общинных и вообще, за жизнь. Вот за такими разговорами я его и обучал песнопениям блатным, просто ради шутки. А он и рад стараться — скучно дядьке сидеть взаперти. Потом я и других крепостных песням новым учил, а то у них все образцы народного творчества были уж очень заунывными. И вот сейчас от строя лесорубов неслось:

— Маруся! От счастья слезы льёт! Как гусли, душа её поёт!..

Любование колонной, следующей на лесоповал, прервал крик дозорного:

— Лодка! Маленькая! Странная! — Обеслав бы без повода кричать не стал, рассудил я, и пошёл посмотреть на лодку ту.

В плавсредстве был один человек, он управлял им на манер байдарки. «Морячок» внимательно осматривал каждую кочку, пригорок, прислушивался к звукам, застывал, и двигался дальше. Действительно, странно. Взял Кукшу, вооружились, пошли посмотреть, что происходит. Лодка меж тем сунулась к нашему передвижному защитному сооружению у входа в заводь, и мужик начал бодренько так пробираться через кусты. Вот те раз! Это что ещё за сталкер тут завёлся? Нарядились по-военному, отправились встречать незваного гостя. Сбоку, тихо подошли к мужику. Тот стоял и пялился на стены, колючую проволоку, ворота. Так было, пока прибывший пока нас не увидел.

— Уважаемый! Чего надо-то? — крикнул я.

Мужик обернулся, увидел меня в камуфляже, заулыбался:

— Ну вот, нашёл! — произнёс он довольно… И рухнул на землю!

Подбежали, перевернули его лицом к свету. Мужик лёгкий, как пушинка, худой, оборванный. На свету разглядели — Лис…

— … Когда мор пошёл, — Лис уплетал за обе щеки бульон, — у нас на Ладоге спокойно было. Первый год пускать всех перестали, так и спаслись. На второй год вроде лучше стало, торговля малость пошла, ну и мор с ней. Волк слёг, половина его дружины — тоже. Да и я в горячке метался. Брат помер, много ещё людей полегло, меня миновало. Встал только по весне, считай. Семья брата уже ушла к родичам, кто выжил. А в детинце новый хозяин — Рюрик из полоцких земель пришёл, как реки вскрылись. Пришли, да и подмяли под себя всё. Ладога-то считай опустела, несложно было…

Лис откинулся, не в силах больше продолжать насыщение, и продолжил:

— Я было к нему сунулся, в помощники, но у него свои уже есть. На Ладоге потом пытался устроиться, да из дома меня попёрли, изба-то моя в детинце была. Как на ноги встал, попросили освободить. Новая метла по новому метёт…

— И что ж ты, не накопил добра за эти годы? — я налил ему отвара, вроде целебного он у нас, для укрепления здоровья.

— Да какое там добро! — Лис горестно махнул рукой, — Все в Ладогу вкладывал, лодки, стены, торг, сам жил под братом. А его не стало, и я вроде как не нужен уже. Дружина Волка, кто остался, к Рюрику пошли, я их не виню, он воин справный. В Новгороде замятня….

— А там чего? — я помнил, что Святослав говорил, что Гостомысла больше нет, но подробностей бывший вояка не знал.

— А Гостомысл помер и наследника не оставил. Кто главный теперь — неясно. Вот и спорят там, да за оружие бывает хватаются. Рюрик-то не просто так пришёл, я народ поспрашивал. Он на Ладоге сел, себе людей собирает, чтобы тоже к Новгороду пойти, в замятне поучаствовать. Может, повезёт, да сам и сядет там. А я собрал припасы, да и рванул тебя искать. Больше-то некуда особо, я пока на Ладоге был многим на хвост наступил…

— А искал как? — Обеслав, который тоже знал шапочно Лиса, подлил тому отвара погорячее.

— Ну мы когда границу определяли с тобой, чтобы друг другу дорогу не переходить, уж сильно ты в речку ту, Свирь, вцепился, — на измученном, худющем лице Лиса появилась знакомая хитрая улыбка, — вот я и подумал, с чего вдруг? Знать, на закате от неё ты живёшь, раз так рисовал да землю за речкой этой отстаивал. Вот и пошёл на лодке, тебя искать.

— И долго ты шёл, мил человек? — Буревой тоже поучаствовал в разговоре.

— Да месяц почитай как вышел, — Лис облокотился на стену, мы в бане сидели, — не подумал только, что народу тут мало после мора, хотел за серебро еду брать, было чутка, да никого нет, кто продал бы. Вот чуть и не околел. Хорошо, дойти успел. Примешь меня, Сергей, а?

— Да не вопрос! Ты мужик с головой, а такие нам нужны. Сейчас отдыхай, а по утру документы справим, паспорт, медкарту, чтобы как у людей.

— Не понял я ничего, но то воля твоя, делай как знаешь, — Лиса начало клониться в сон.

— А Торир был у вас? Давно ли? — Кукша растормошил почти заснувшего мужика.

— Давно, позапрошлой осенью. Дочка у него слегла, так и пошёл домой с ней… — Лис вырубился.

Я приобнял пасынка за плечи:

— Погоди горевать Кукша, ничего не ясно. Может, перекантуется Торир, переболеет Сигни, да придут ещё.

Парень сидел мрачный, процедил сквозь зубы только:

— Буду ждать…

Появление Лиса внесло некое разнообразие в нашу жизнь. Он по утру вышел из дома, где мы его положили, скелет кожей обтянутый, в одном нательном, отпустил пару комплиментов Леде, проходящей мимо, получил на орехи от Смеяны, за то что раздетый шляется, и был загнан в помещение, лупая удивлёнными глазами. Мелкая его чуть не затолкала в дом, да ещё так смело, что он и не подумал сопротивляться. Я уже ему разъяснил что по медицине и здоровью она тут главная, да помощница её, Роза, даже мне им подчиняться приходиться. Лис только повздыхал, что, мол, и на Ладоге так надо было, может, и мор бы стороной прошёл. Вышел уже одетый, я его повёл на экскурсию. Показал первую крепость, мастерские наши, дома, домну, склады. В оживающих глазах Лиса начали крутиться денежные знаки. Такого богатства, да в таком количестве, да так утилитарно используемого, он ещё не видел. Ходил и охал, вздыхал, пучил глаза и ловил падающую челюсть.

— Я на лесоповале! Сотни пил затупил! И под шёпот кандальный по ночам… — раздалось на всю крепость.

— Это что ещё?! — Лис прислушался к вою нашего заключённого.

— А это Святослав, он у нас сидит. Завтра отпускать будем.

— Че-е-его? Где он сидит? Куда пускать?

— Залетел было по сто сорок второй, прокурор трояк влепить хотел, да адвокат вытащил. Теперь чалится, на нарах, первая ходка у него случилась, на «медицине» сидит, — я дурковал на том жаргоне, которое считал «феней».

— В тёмной сидит? Да поёт!?

— Ну почему в тёмной? Вполне себе светлой! Небо в клеточку, одёжка в полосочку, — я повёл его в нашу не то «турму», не то психоневрологическую лечебницу…

— Кругом тайга-а-а-а, а бурые медве-е-е-еди, осатанели, стало быть весна-а-а-а-аааа! — надрывался Святослав, когда мы вошли, — Начальник! Вышел срок! Завтра отпускать меня будешь!

Эта пикировка да жаргон зародилась сама собой, в процессе нашего общения. Ради смеха прикалывались, тем более что Святослав сидит в абсолютно санаторных условиях.

— Вот, видишь, чалится, — я ткнул в Святослава, протянул ему руку, мы поздоровались, — Здорова, арестант!

— И тебе не хворать, начальник!

— О! Так ты же сын Мечислава Большого! Святослав! — Лис внимательно осмотрел пленника, — Ты к нам на торг на Ладогу ходил, с пушниной.

— Лис!? А ты как тут? — Святослав скорчил хитрую рожу, — Небось, тоже прокурор дело шьёт?

— Не, я сам… — Лис хлопал глазами.

Мы посмеялись, пояснили Лису над чем, тот шутку понял, нормальный мужик. Посидели, пообщались втроём. Прояснили международное положение, собрали данные от всех, кто был хоть немного в курсе. Оставил Святослава «чалиться» дальше, до утра. Уходили мы под вой про то, как он»… вольняшкой вернусь на материк». Вот же память у мужика, даже слова незнакомые не мешают запоминать чуть не налету тексты! И ведь только пару раз спел, когда настойки втихаря по паре рюмок пропустили с изолированным от мирской суеты воякой, по поводу день рождения Вовки.

— Как там арестант? Все надрывается? — дед на тракторе подъехал к нам.

— Ага. А ты чего? Куда машину ведёшь?

— Да хочу лодку рыбацкую чуть переставить, подлатать её надо. Вот и еду, — лодку правили внутри нашей части крепости, бывшим людям Святослава трактора и прочую машинерию мы пока не показывали.

— А большой чего не взял?

— Не готов ещё, Обеслав доделывает, с Юркой и Кукшей. Там только собрать…

Лис стоит в шоке, рассматривает наш «паропанковый» трактор. Я только улыбнулся про себя. О сколько ему ещё открытий чудный предстоит!

Учитывая количество пашни, которое мы запланировали на этот год, и количество водителей тракторов, пришлось делать более сильные машины. Соединили два паровых двигателя, раму укреплять пришлось, перепроектировать много. Кроме непосредственных обязанностей по обработке земли, на трактора в этот раз ляжет ещё и задача психологического давления на крепостных. Надо их ещё больше укрепить в мысли о том, что Москва такое место, где образование и наука к удивительным вещам приводят. Ну и готовить потом водителей да механиков из бывших крестьян, а это та ещё задача для людей, которые ничего сильно сложнее телеги в жизни не видели. Потому переделки тракторов производились таким образом, чтобы сначала ошарашить людей, а потом — максимально включить в работу с машинами.

— Лис, пойдём… Лис! — гость с Ладоги стоял, уронив челюсть на землю.

— Ты чего? Челюсть подбери-то, а то земли наглотаешься, — я усмехнулся.

— А как он сам-то… Идёт… Железный!.. — у человека культурный шок.

— Да ты не спеши удивляться, ещё не то увидишь. Хотя… — я задумался.

Да, Лис человек вроде неплохой. Однако на таком скользком фундаменте нормальных, деловых отношений не построишь. Вдруг у него своё что на уме? Выведает что у нас тут да как, и рванёт куда докладывать. Ну или дружину собирать, чтобы тупо завоевать Москву. Надо бы определиться. Вот в этом ручье и выдал я гостю ладожскому:

— Лис, давай на чистоту. Ты в каком статусе тут оставаться собираешься? Я, само собой, не гоню, но и определиться с отношениями между нами тобой, а точнее — между Москвой и тобой, надо. Ежели так, на время останешься и рванёшь дальше, то я тебе помогу, не сомневайся. Еды дам, одёжки, ещё чего в дорогу. Но особо распространяться о нашей жизни не стану. Ну а ежели остаться решишь — надо чётко закрепить в ряде, чтобы и боги и люди свидетелями стали, кем ты будешь в Москве.

— Да идти-то особо мне не куда. Семьи не нажил, дома — тоже, — Лис отошёл от созерцания трактора и чуть задумался, — Коли под свою руку возьмёшь, пойду, не чинясь. Ты тут главный, и со своими порядками лезть не стану, то тебе моё слово. Ну а там сам скажи, где я больше пригодиться смогу. По торговой части знаю, лодки ещё, людей, воинское дело да как хозяйство в городе большом вести…

— Ну, положим, в нашем городе, — прервал я Лиса, — хозяйство другое, да и жизнь — тоже. Торговое дело пока не развито, да и когда будет — неведомо. Воинские науки московские тебе самому осваивать придётся, не так у нас всё, как на Ладоге. Да и крепость чуть другая.

— Выходит, некуда особо-то и приткнуть меня, — чуть расстроился Лис.

— Да нет, то я так, вслух рассуждаю, — успокоил я бывшего канцлера Ладоги, — вот что. В слепую, без понимания того, на что ты соглашаешься, я тебя под свою руку брать не стану. Пойдём в дом, там Законы наши прочитаем. Коли по душе придутся, и со всеми ними согласишься, тогда и клятву с тебя брать буду. Но смотри! Сразу предупреждаю — тут боги наши, они сильные, и место хитрое, нигде больше такого нет. Потому коли нарушишь ряд, что мы с тобой заключим при твоём согласии, нигде тебе покоя не будет.

— Понимаю, — подобрался Лис.

— Ну тогда пойдём, — и мы направились в актовый зал.

До вечера я читал вслух «Трактак», Конституцию, Кодексы. У нас к этому моменту достаточно структурированная юридическая база сложилась. В «Трактате» написано, к чему мы стремимся. В Конституции — основные принципы, по которым живём, чтобы написанное в первом документе исполнить. Этот документ достаточно короткий. А Кодексы, которых уже куча развелась — Строительный, Хозяйственный, Медицинский, Административный, Военный, Финансовый и другие — конкретные положения Конституции раскрывают на уровне конкретных действий и ограничений. Потому законы новые и указы все собраны аккуратно, в одном месте, и доносить Лису правила жизни в Москве было достаточно просто.

Гость Ладожский особо ерепениться не стал, со всем согласился. Потому вечером, на закате, мы привели его к присяге на Перуновом поле. Кровавый отпечаток на тексте клятвы свободного жителя Москвы, что ещё для корелов разрабатывали, прибавил наше население на одну единицу. Лис с глубоким уважением отнёсся к идолам, и с не меньшей серьёзностью — к процессу перехода под руку Москвы. Фонариком, правда, деду чуть помахать пришлось потом, для закрепления в глазах Лиса божественного одобрения его перехода в новый статус. Мол, приняли боги тебя, будь добр теперь подчиняйся.

Удивлялся, правда, Лис всему. Особенно, когда его на паспорт сфотографировали. Быстрое и точное изображение себя, любимого, на кусочке бумаги привело мужика в полную прострацию, он нас даже в колдунстве заподозрил, но не в злом, а так, среднем. Мы поржали, мол, привыкай, новоявленный гражданин России, тебе ещё винтовку осваивать, как вольному стрелку. Долгов за Лисом нет, потому в крепостные ему не судьба. Оформили пока стажером Государя нового жителя, привыкнет, чуть подучиться — может, и до другой должности дорастёт. А пока запас его серебра выкупили за рубли московские, в дом в первой крепости свободный определили. Из обязанностей у Лиса теперь было ходить за мной, всё подмечать, особо не лезть в процессы, а вот вопросы и предложения свои — готовить неустанно, и доносить их вечерами на общем собрании. Лис был доволен, такой статус и такие перспективы его устраивали.

На следующий день у нас был процесс освобождения из места лишения свободы Святослава. Наши все радовались, поднадоел он песнями своими тюремными откровенно. Оформили необходимые бумаги, выдали одежду и повели на встречу с бывшими его людьми. Самой же большой трудностью пока для нас было одно — понять, чем занять Святослава. Обратно внедрять его к крепостным, получив независимый центр силы в Москве, я не хотел, потому, собственно, не сильно и распространялся о происходящем в городе. Больше о законах наших и порядках рассказывал, да пленного выпытывал о его жизни. В идеале, его надо бы у себя оставить, в нашей половине крепости, и занять чем-то полезным. Причём так, чтобы долг он выплатил быстрее остальных, и окончательно влился в общество Москвы на правах свободного человека. За время, что мы беседовали, я убедился в том, что мужик он цельный, башковитый и волевой, такого надо при себе держать. Как, впрочем, и хитрого Лиса. Тот тоже нам пригодиться, много знает и отличается умом и сообразительностью. Но в отличии от Святослава долга на нём нет. И сейчас бывший канцлер Ладоги откормиться, придёт в себя, и может начать свою игру вести. А оно мне надо? Вот такие мысли в голове были, пока мы к баракам шли.

Встреча с людьми у Святослава вышла бурная. Народ откровенно радовался встрече да с уважением в ноги кланялся бывшему руководителю. Мол, довёл до нового места, как и обещал, и даже больше — вон как жизнь наладилась. Ладимир толкнул речь. Из неё выходило, что храбрый и мужественный Святослав спас всех, но только вот слегка оступился, за что и постигло его наказание. Но старался-то он за общество всё, и теперь они ему благодарны, выходит, практически за всех он пострадал, грудью своей народ свой прикрыл. Я от такого аж присел. По речи Ладимира получается, что посадил я по статье практически политического заключенного, борца за народное счастье и вообще — хорошего человека. Потом, правда, староста крепостных и нам комплимент отвесил, что, мол, справедливо всё решили, и наказание полностью проступку соответствует, а долг — дело наживное, и все это понимают, как и свою вину в его наличии.

Святослав, к моему удивлению, речь ответную по другому построил. Сказал что сам перегнул палку, и правильно сделали, что его посадили, было время подумать над своим поведением да осознать вину. Её он свою видел в том, что вместо переговоров окрысился на нас сразу, да нормальных людей не разглядел, через пелену чёрную, которой взор его затянут был. Бывший «узник лечебницы» добавил, что много ему рассказывали о жизни новой его людей, и что Законы он новые тоже поддерживает и принимает. Я выгнул бровь — это кто же такой разговорчивый у нас? Держислав, сын Святослава, скромно при этом водил ножкой по земле, а Ладимир уставился куда-то в даль. Н-да, вот так и нарушается режим секретности. Финалом были многочисленные крики крепостных о том, что всё правильно Святослав сделал, вывел в место новое, где жизнь лучше стала, да смотреть в будущее можно, не опасаясь за детей и близких. Тут уже и я чуть приосанился — пока «притирались» мы с новыми людьми, сплошные проблемы решали, а тут мне чуть не в лицо заявили о том, как хорошо жить в Москве. Приятно, леший меня задери.

А дальнейшие события были забавные. Я отвёл Святослава в наш актовый зал, на переговоры. Бывшему пленнику я предложил судьбу свою решать самому, как быть и как жить дальше. Долг его известен, под ним он на Перуновом поле подписался. Вот пусть и подумает, как его отрабатывать. Сразу предупредил, что в общий барак его пускать не хочу. Мужик понятливо кивнул, Лис, что присутствовал на правах стажёра на переговорах, тоже одобрительное что-то промолвил, даже объяснять ничего не пришлось. Святослав подумал малость, и живо поинтересовался насчёт ЗАГСа. Я думал он за паспортом, в крепостные оформляться. Оказалось — заявление подать. У меня челюсть с хрустом рухнула на землю. Лис ещё, гад такой, вернул мне мою подколку:

— Ты бы это, челюсть бы подобрал, что ли, — и лыбится, гад.

Я подобрал, осмотрел родственников, которые участвовали в совещании. Все лыбятся, одна Агна красная, как свёкла. Понятно, роман, значит у них, через двери лечебницы образовался. А я все думаю, чего только она ему еду носит да одежду с бельём стирает. Агна же ему про ЗАГС и рассказала, в тайне от меня. Остальные, видать, или сообразили, или догадывались, один я как белка в колесе крутился, ничего не подозревал. И супруга моя тоже хороша, ничего не сказала. Погрозил шутейно Зоряне кулаком, та с усмешкой пожала плечами. Мол, жизнь-то идёт, чего ты хотел? Стали Святославу оформлять паспорт, без негов ЗАГСе делать нечего. Выбор его, их близость с вдовой Всебуда, я понимал. Агна у нас бойкая, с мягким характером, жалостливая, ему сейчас только такая и нужна после всего пережитого. Про долг же мы потом обговорили отдельно. От обязательств бывший вояка не отказывается, и отрабатывать будет, но уже как родич наш. А там уже за мной решение — на какую должность его посадить и какой оклад назначить.

С новым жителем поступили также, как с Лисом. Только на стажировку к Буревою отправили. Тот ерепениться не стал, пошёл смело под руку Москвы в качестве помощника деда. Я надеялся, что опыт новых жителей пригодиться в дельнейшем. Святослав долго по местным меркам прожил, видел всякое, отец его хозяйство держал богатое. Может, и нам чего присоветует, мы любых знаний не чураемся. Ну а бесценный организационный опыт Лиса, живой ум его и сообразительность, помноженная на наши законы и порядки, знания окружающих нас племён, государств да торговых отношений, пригодятся в плане развития международной политики. Не вено же нам за стенами сидеть? Придётся со временем и на Ладогу ходить, и к корелам, а там, чем леший не шутит, и до Новгорода доберёмся. Даже сейчас я бы с удовольствием отправил лодку на торг, есть много позиций, по которым нам бы следовало нарастить запасы. Но пока дел других полно, да и посевная на носу. Вот когда Святослав с Лисом «притрутся», привыкнут и проникнуться нашей жизнью — тогда и судно строить можно, и на торг отправляться.

Свадьба Святослава и Агны была через неделю, всё происходило на улице — не помещались мы уже в актовом зале. Сначала у бараков объявили о том, что их бывший руководитель в наш род вливается, народ одобрительно загудел, поздравляя молодожёнов. Потом, на сам праздник, небольшой группой отправились в первую крепость. Со стороны Святослава были вояки его, с семьями, сын да Ладимир с внуком. Ну и мы всем родом, и Лисом в нагрузку. Пока платье сшили, пока подарков наделали, как раз неделя и прошла. Фамилию мужа Агна брать наотрез отказалась, пришлось писать двойную. Теперь у нас она и дети её Игнатьевы-Большие, как и Держислав со Святославом. Он решил так показать серьёзность намерений влиться в новое общество. Бывший пленник тоже удивлялся у нас всему, но Агна ему рассказывала и показывала, да подробно всё, поэтому фотоальбом в подарок на свадьбу его не сильно удивил, видел уже он фотки у нас, да и паспорте его была. Праздник получился хоть и не разудалый, но душевный, хорошо посидели.

После свадьбы начался сев. Провели отдельный, очень серьёзный инструктаж крепостных на момент: «Не орать, богов не звать, в лес не бежать, ничего не бояться, под колеса не лезть». Результатом такой накачки стало лишь подогретое любопытство. Открылись ворота перегородки, и на пахоту вышли два наших трактора… Народ прозрел окончательно, шепотки про колдовство пошли. Машины встали в линеечку перед бараками.

— Народ! Слушайте меня! — люди обратили на меня внимания, продолжая одним глазом коситься на парящих железных чудовищ, — Эти машины, механизмы — трактора зовутся. Они пахать да сеять станут. Вы коней для этого использовали, ну а мы такие вот машины.

— Они живые? — раздался крик из толпы.

— Нет, не под Ладой ходят трактора. Ремеслом да знаниями такое сделали, Перун и Сварог нам в том помощь оказывали.

Люди чуть успокоились, понятная аналогия с лошадью, да ещё и сдобренная отсылкой к богам нашим, которые их оберегают, сработала. Посыпались вопросы по существу:

— Сеном их кормить тоже? И овсом? Сколько пашни подымут? — неслось из толпы, к продовольственной безопасности народ относился серьёзно.

— Вот Обеслав, вы его знаете. Он у нас по тракторам главный. Сейчас всё расскажет, — племянник париться не стал, отвечать начал прямо с водительского места.

— Овсом да сеном кормить-то можно, только смысла в том нет. Дрова трактор ест, — раздался вздох удивления, — и воду пьёт. Но следить, обслуживать, тьфу, заботиться о тракторе надо так же внимательно и чутко, как о живой лошади. Пашни много подымает такая машина, — ухмыльнулся пацан, — как двадцать коней…

Над толпой воцарилась гробовая тишина. Цифра потрясала, хоть и относилась к достаточно большому механизму. А Обеслав, зараза, ещё масла в огонь подлил:

— Это если конь добрый. А таких, как ваши — то и все тридцать будет.

— Иди ты………… - громко выдохнули крепостные, Святослав и Лис.

«…Мать…мать…мать» — повторило за ними эхо.

— Сейчас с нами на пашню пойдёте, — продолжил Обеслав вещать, — там сами в таком убедитесь. Вспашем, коня железного покормите, напоите да поухаживаете за ним.

— Бабы! — вступила Агна, — Я вам покажу, как картошку сажать да рассаду новую, вы такой не видели.

— А зерно кто кидать станет? — послышалось из толпы.

— Машина. Трактор. Она и будет, — добавил я, — и убирать его да и овощи — тоже. И траву косить. Сейчас все отойдите, семенной материал вывезем.

Открылись ворота в перегородке, что отделяла бараки от другой части крепости, и выехали еще четыре трактора, которыми управляли Буревой, Влад, Добруш и Олесь, первые два к баракам я и Обеслав выводили. Новые трактора тянули достаточно объёмные тележки с посевным материалом, дровами, водой, навесным оборудованием. На сооружение этих машин ушли все запасы нашего железа, пришлось даже часть производств разукомплектовать — мы боялись не успеть отсеяться по хорошей погоде. Железа-то ещё сделаем, а вот голодать по зиме ой как не хотелось. Появление новой колонны машин вызвало натуральный фурор. Здоровые, широкие агрегаты не стали задерживаться, и проследовали в сторону поля. За ними отправилась оставшаяся пара тракторов и дезорганизованная толпа людей, придавленная видом индустриальной мощи Москвы.

На поле распределили людей таким образом, чтобы каждый мог поучаствовать в работе с машинами. Мы изначально новые трактора делали с таким расчётом, чтобы добавлять топливо, воду, производить некоторые действия в части обслуживания могли крепостные. Так я надеялся добиться отсутствия у новичков страха перед непонятным «железным конём». Святослава и Лиса тоже к этому делу привлекли. А чего нет, если сам Государь за рычагами сидит? Задумка сработала. К вечеру люди малость отошли от боязни коснуться или приблизиться к железной, дышащей паром машине. Аналогия с конём и тут пригодилась. Ведь если зверь, хоть и железный, с руки у тебя ест да пьёт, знать, не такая страшная это животина. Навроде лошади, только из стали. Та тоже копытом может двинуть, ну а трактор — колёсами. Ну а вишенкой на торте стали объёмы подготовленной к посадке пашни. Таких масштабов посадок, да ещё и в столь короткие сроки, крепостные и Лис со Святославом не видели никогда. Просветил их на момент того, что многие из полей уйдут под траву — пусть земля под паром побудет. Другие ляды под корм для скота лягут, некоторые — под лён да крапиву с коноплёй, много под картофель и овощи разметили.

Идея многополья, посадки разных культур последовательно, друг за другом в разные годы, с целью повышения урожая, оказалась довольно новаторской. Мы же постоянно вели учёт и экспериментировали на разных делянках, это дало некоторое понимание о том, какие культуры за какими следует сажать. Сравнили опыт наш, и пришлых — урожаи в Москве, с учётом срока, прошедшего с момента выжигания поля дедом с сыновьями, были сильно лучше чем те, что могли получать словене на своих полях по прошествии того же времени. Интересно было смотреть на реакцию людей, впервые столкнувшихся с таким индустриальным подходом к ведению сельского хозяйства. Кто-то удивлялся, кто-то в тайне молился богам, другие же наоборот, живо интересовались новыми возможностями.

Святослав и Лис не подкачали. Первый, имея опыт хозяйствования на достаточно обширных угодьях, на пальцах прикинул скорость и качество процесса вспашки у нас и в его деревне, количество людей и лошадей, необходимых для обработки наших полей привычным способом, потенциальный урожай при многополье и после сжигания леса, пришёл к выводу о том, что мы слишком много сеем. Очень большие запасы получаются, если всё уберём, конечно. Насчёт последнего я бывшего пленника успокоил — трактор достаточно универсальный, будет ещё возможность убедиться. Ну а запасы… Сколько его людей мы кормили всю весну? Никто не голодал? Вот-вот, сам прикинь, что лучше — надеяться на авось и хорошую погоду, или обработать сильно больше полей и получить гарантированный минимум. С последним все согласились, запас карман не тянет.

Ну а Лис в другую сторону смотрел, в сторону города. По его выкладкам, что он мне вечером представил, пусть и без привычных мне цифр и расчётов, при многополье да с тракторами гораздо компактнее селиться можно, а значит — безопаснее. Стены выше, народу в городе больше, а площади сельскохозяйственные для обработки — те же, с учётом повышенного урожая. Ну и потом уже, на чаепитии, Лис мне на ухо сообщил, что догадался он, как наше судно самоходное до Ладожского торга дошло, в нём такой же трактор стоял. Я подтвердил его догадку, а про себя подумал, что не зря мы такого сообразительного товарища поселили у нас, споёмся.

Ну а в бараках крепостных кипели страсти. Опять бессонные ночи — люди делятся впечатлениями от первого дня сева. Мужики радуются, такие поля сделали — и не устали, почитай! Бабы своё им говорят, что, мол, чуть не готовые кусты высаживали в виде рассады, про картошку, овощ хитрый, что в земле словно репка сидит и урожай большой, по рассказам нашим, даёт. Второй и последующие дни пахоты прошли аналогично — удивление, шок, радость.

По окончанию сева я однажды утром вместо работ собрал всех мужиков в столовой. Усадил на лавки, поставил выбеленную доску большую так, чтобы видно всем было. Взял уголёк, мел закончился, и начал лекторским тонов вещать:

— Для вспашки при помощи сохи и коня ляда, площадью в одну десятину… — на доске появились первые записи.

Выдал мужикам весь расклад. И сколько конём вспахать можно на наших почвах, и сколько сил человеческих и времени на это уйдёт, и дополнительную распашку под овёс для коня не забыл, и про то, что кормить лошадку весь год надо, до пахоты, и заготовку сено под это. Сравнил с нашим, московским, подходом. Разница в эффективности просто подавляла. Поспорили, не без того. И почва разная, и кони — тоже, да и опыт крестьянский важен в таком деле. Но все эти аргументы разбивались об один единственный факт — трактор делает на порядок больше. Час потратили на обсуждение моей лекции, я же ждал ровно одного вопроса. И он не заставил себя ждать.

— Трактор-то сделать ещё надо, да дрова к нему готовить, — громогласно сказал кряжистый мужик из второго ряда.

— Точно, — легко согласился я, — и для того, чтобы сделать трактор, нам необходимо…

Пошла новая серия расчётов, добыча угля, руды, трудозатраты, дрова, расходные материалы и запчасти. И мастерские под это. И печки для железа. И гаражи. И склады. Я вёл к одному простому итогу, который и написал на доске в самом конце. Один род, даже самый трудолюбивый и крепкий, большой и дружный, не справится с таким делом в одиночку. Люди провертели мысль в голове, прикинули, замолчали. Я продолжил читать лекцию, обзорную, по организации труда. На фоне предыдущих рассуждений и расчётов, наши действия по ведению хозяйства стали гораздо более понятны. Да, не потянут отдельные рода такую пашню, не сделают трактора и не запасут топлива. Толпой, как сейчас, что угодно сделаем, а по отдельности придётся и с голодом возможным столкнуться, и неурожаем, и холодом. Вечером покидали люди столовую молча. Слова, что я сказал, запали в душу крепостным. Лишь один человек подошёл ко мне — Святослав:

— Ну а по рассказам вашим вы единым родом всё сделали. Как так? — тихо спросил бывший пленник.

— С божьей помощью, — ответил я, — ну и ещё кой-чего было. Но об этом я тебе если и расскажу, то только тогда, когда доверие полное между нами установиться. И Агну можешь не спрашивать, она тоже не поведает. Ни волховства, ни колдовства в том не было, но тайна эта великая, и прежде времени раскрывать её не стану.

— Ну, так тому и быть. Как доверять станешь — расскажи, не забудь, — и мы отправились по домам.

Демонстрация тракторов позволила нам гораздо эффективнее вести хозяйство. Рубка леса, корчевание пней, перевозки, мытьё руды, которой хотели побольше запасти — опять было переведено на паровую тягу. Постепенно, в течении июня, мы и прочие производства переводили на неё. Самотканые станки разгрузили барышень, запасы стройматериалов, сырья и топлива заполняли склады. Юрка, наконец-то, смог как белый человек рыбу ловить, а не болтаться на озере от темна и до темна. Крепостные осваивали нелёгкую для них науку операторов машин. Получалось плохо, но постепенно дело сдвигалось с мёртвой точки. Да, устройства и принципов работы агрегатов они не понимали глубоко, но частично обслуживать, поддерживать температуру и следить за стрелками приборов учились многие. Если сравнивать эффективность труда с весной, когда крепостные только руками работали, то на каждого человека выработка увеличилась, наверно, вдвое. А местами вообще — в несколько раз. И это тоже было поводом для новых раздумий крепостных. Ладимир поймал меня как-то раз, и спросил:

— Сергей, а зачем вы вообще нас к себе взяли? С такими-то тракторами? Перебили бы и жили дальше спокойно.

— Честно? Да большей частью из жалости. Хотя мы всё равно людей брать хотели там, в словенских землях, не удавались задумки многие уже, времени не хватало. Ну а тут вы — грех было от такой воли богов отворачиваться. Повозиться пришлось, но то не страшно. Вроде, теперь дружно живём. Твои-то люди что думают?

— Мои думают, как в Москве подольше остаться после выплаты долга, — усмехнулся Ладимир, — да и не мои они уже, ваши, московские… О жизни там, в деревне, мало кто вспоминает. Да и Лис этот твой…

— А с ним что не так? — я чуть напрягся.

— Да ничего. Просто он как… Человек из прошлого, вот. Наши в бараке тут по закону одному спорили, а он услышал. Постоял чуток, и говорит. Мол, не зажрались ли вы тут, голуби сизые? Как сыр в масле катаетесь, на всём готовом? У меня на Ладоге вы бы со своим тряпьём да хлебом бы лес рубили, ещё и благодарны были, что за стеной от опасности прятаться можно. Ну и порассказал много. Как в воду ледяную окунул — аж воспоминания нахлынули. Наши варяги там, в деревне, также себя вели. Зазря не мучили, но и трудиться приходилось не в пример больше. И кормёжка была своя, и инструмент. Мои даже притихли, и впрямь получается, что от добра добра ищут, богов гневят, с законами спорят…

— Я ему скажу, чтобы не делал так больше, — мне что-то не очень такое поведение Лиса импонировало.

— Да не надо! — замахал руками на меня старик, — Верно он всё сказал. Но и мои не лыком шиты, осадили ладожца. Они-то не от безделья спорили, как лучше хотели сделать. У вас в Кодексе про медицину написано, об огороде с травками лекарственными. А список травок тех мал! У многих свои знания есть про хворобы всякие, что от деда к отцу, да от материк дочерям передаются. И про травки тоже люди знают, и про животные снадобья. Вот и хотели мои добавить в книгу новое, полезное…

Ладимир чуть помолчал, потом ухмыльнулся:

— А Лис твой о том услышал — и весь вечер потом у нас просидел, тоже про снадобья вещал, которые у него в роду использовали. Вот такие пироги.

— Ине говори, забавно вышло. Молодцы, кстати, что за словом в карман не полезли. С учётом того, что по делу всё было. А с медициной я и сам думаю постоянно…

Это правда. Как только у нас появилось время, крепостные таки взяли на себя большую часть ведения хозяйства, я сел за опыты. Разговоры о моровом поветрии запали в душу сильно, не хотелось бы таких событий у нас. Гигиена поддерживалась драконовскими методами, нормы питания и одежды, системы отопления не давали ослабить организм. Но если грипп такой вот придёт, какой на Ладоге был, тогда что делать? А делать я хотел микроскоп. Как по другому исследовать действие различных веществ на бактерии и микробы, я не представлял. Вот и сидел вечерами, линзы шлифовал, вспоминая с нашими фельдшерами, Смеяне и Розе, всё, что знал о лекарствах. Из наиболее осуществимых проектов фармацевтики, не считая трав, я видел йод, он вроде в водорослях есть да в капусте морской, в моё время так говорили. А вот на будущее — нужны антибиотики. Для них — плесень. А ещё — мыши или другие мелкие зверушки, для опытов. Об этом и рассказывал девчонкам. Те записывали, серьёзно к делу относились, да ещё и рассказов наслушались то крепостных о прошедшей эпидемии. Хорошим это стимулом оказалось, крепко за дело взялись.

Микроскоп получился. Не с первого раза, но разглядеть в него в капле воды мелких передвигающихся животных было можно, правда, без особых подробностей. Теперь дело только за качеством материалов — линз, винтов, зеркал. Первый микроскоп поставили в фельдшерском пункте и давали в него смотреть всем приходящим на медосмотр. Удивлённые люди наблюдали за тем, как Смеяна берет пузырёк озёрной воды и капает из него на предметное стёклышко. Потом девочка заставляла смотреть всех в окуляр. Вид кишащей в капле воды жизни настолько поражал людей, что ещё пару дней после такого события каждый посмотревший ходил в задумчивости и чесал репу. По Москве прокатился бум чистоты. Ощущение было, что вылизали даже стены в бараках. Под требования гигиены народ требовал воды — пришлось в бараки возвращать водопровод. Слава Перуну, сырую воду хоть теперь не пьют и гадят строго в отведённых местах.

А вот с плесенью дело не шло. Девчонки какую только не выращивали в бульоне, Буревой как не пытался извлечь лекарство, пенициллин вроде его называли, но ничего пока не получалось. Вытяжки и растворы не оказывали эффекта на микробов в воде, а те что оказывали — убивали полевых мышей, которых мы для опытов наловили. Мои родичи чуть бунт не подняли, мол, бесполезно все, но я отправлял их слушать рассказы крепостных, к Лису, про Ладогу ополовиненную расспрашивать, и народ молча принимался за дело. Никому не хотелось хоронить близких или сжигать их на костре. Я помочь тоже ничем не мог — знал только анекдот исторический, как плесень нужную мужик из Британии в США на собственном пальто привёз, весь зелёный приехал.

Разговор с Ладимиром не остался без последствий. Расспросил других родичей, все подтвердили слова старосты о том, что о побеге или уходе из Москвы никто не помышляет. Да и долг тот, что на них висит, воспринимают как досадное недоразумение скорее, чем обузу существенную. Мол, отдадим — чуть больше в лавке покупать станем, а чтобы за стены уходить, в словенские земли — ну его к лешему, и тут хорошо.

Вот поэтому мы в июле и перестроили крепость, убрали за несколько дней перегородку с воротами. Места больше стало, за склады я не переживал, воровства тут отродясь не знали. Ограбить, главное, могли, отобрать силой или паче того — прибить и разукомплектовать бездыханное тело. А вот тайно умыкнуть — нет. Парадокс! Новое место обрастало новыми сооружениями, складами, постройками. С тракторами и толпой народу дело спорилось так быстро, что Лис даже предложил ещё крепости соорудить, про запас. Я пока отложил это, не время ещё. А вот грибницы новые, погреба, амбары и сеновалы сооружать — самое время. Как и прочие дельные постройки. Думал, захочет народ в свои дома, отдельные переехать. Даже спросил по этому поводу многих. Ответ не удивил — проходили мы уже такое. Хапужничество — наше всё!

Каждый опрошенный мне прямо заявил, что пока доверху склады и амбары не набьём, ткани да топлива не запасём с лихвой, животины стада да стаи не появятся, о новом доме никто и не помышляет. Мол, в тесноте да не в обиде. Бабы при этом на другое напирают, не хотят в привычных домах жить, понравилось в бараках. Не скученность, а сам подход — автоматическая печка, водопровод, окна и мебель более удобная. Да ещё пигалица, Велиока, все уши прожужжала о том, в каких условиях Игнатьевы и к ним примкнувшие в первой крепости живут. Ума понять, что не сразу такого достичь можно, а только трудом упорным, у крепостных хватило. Потому и зависти не было чёрной, так, скорее, как образец для подражания перед глазами держали картинку больших тёплых домов с огромными, по местным меркам, окнами.

Отдельно в разговорах затронули вопрос другой безопасности, физической. Народ задавался вопросом, можем ли мы их защитить? Не стоит ли ещё воинов снарядить для охраны? А то не ровен час, налетят вороги, и жизнь, что только начала налаживаться, пойдёт прахом. А такого никому уже не хотелось — перспективы в Москве видели все. У нас же и впрямь дефицит кадров в военной части наметился. Потому, ещё до того, как мы разобрались со строительством новых складов да амбаров с мастерскими, крепостные получили отдельный день для военной подготовки.

По субботам, на поляне специальной и в крепости, тренировались люди с массо-габаритными макетами копий и щитов. Построения, команды, работа строем, физподготовка специфическая, спортивные упражнения, направленные на развитие меткости да ловкости, вроде городков, метания копья, гранат, бег с препятствиями. Всем этим занимался Кукша, наконец-то ему позволили свои таланты раскрыть на почве воинского дела. Боевое оружие пока не выдавали, некоторая толика опасения всё же была у нас. Да и сам комплект оснащения линейного пехотинца из числа крепостных ещё не был придуман. То ли винтовками их вооружать, то ли арбалетами, какие доспехи нужны, как такими массами народа управлять — вопросов было больше, чем ответов. Потому пока люди просто учились воинской дисциплине и чёткому выполнения приказов. Остальное — потом, уже с боевым оружием отработают.

В июле у нас образовалась ещё одна пара — Лис повёл Леду в ЗАГС. С первого комплимента, на второй день его появления у нас, между ними началась сначала пикировка, потом — нечто большее, а потом он и за бланком заявления пришёл. По его словам, после зимы, проведённой в горячке, решил он прочно с семьёй осесть. А то, говорит, помер бы — и поминай как звали, что был человек, что не было. Мы бланк заявления выдали, Леду нарядили, она тоже уже намаялась одна-одинёшенька, да и сыграли свадьбу. Все радовались, только Кукшу чуть подпортил настроение своей печальной мордой.

Он все переживал за свою любимую, не мог успокоиться. И впрямь засада — не известно ничего о судьбе Торира и Сигни, где они, живы ли, не принесли ли мор к себе домой. Страшно это — неизвестность. Я после свадьбы Лиса оставил в стороне свои принципы, взял пару бутылок настойки, и напоил Кукшу до полного изумления. Парень сначала держался, крепился, а потом вывалил на меня всё, что на душе накипело. Позвал в помощь тяжёлую артиллерию — Святослава, Лиса и Буревоя. Соратники тоже поднакачались, Кукша рыдать начал, но пьяный «базар» начал приходить в конструктивное русло. Лис и Святослав были местными и достаточно умудрёнными мужиками. Они рассказали пасынку десятки, если не сотни историй о тех, кто возвращался тогда, когда уже никто не ждал. Приходили, сбежав с галер на юге и из рабства в Скандинавии, добирались вплавь, пешком, на конях, лодках, плотах и санях. В одиночку и в толпе таких же «возвращенцев», с кучей награбленного и с дыркой в суме, полуживые и сытые, через месяц и через пять лет, но возвращались домой. Кукша вырубился, мы тоже недолго задержались за столом после этого. Супруга меня даже не пилила — всё понимала и за сына переживала. Два дня Кукша отходил от попойки, на третий уже был как огурчик — зелёный и в пупырышках. Отработал на общественных работах три дня, за пьянство, Закон никто не отменял, и вернулся в строй. Рассказы мужиков ему помогли — в глазах помимо стали плескалась надежда на встречу со своей возлюбленной. Город вернулся к обычной жизни. Обычной для нас, и удивительной и странной для остальных…

Лис и Святослав, на правах новых родичей, освоили винтовкии тренировались со всеми нами. Реакция на новое оружие была как у Торира. Радость, задумчивость, печаль — теперь силушку богатырскую особо не покажешь, мигом пулями набьют, навроде подушки для иголок. Доспехи мужикам сделали, холодное оружие, наши воинские силы, без учёта крепостных, выросли считай на десять-двадцать процентов. Святослав предлагал начальное военное обучение на себя взять, но после недолгого разъяснения того простого факта, что армия Москвы будет не такая, как везде, настаивать не стал. Лис же хотел ещё и лодками заняться, боевыми, для походов и торговли. Его тоже малость придержали — мы не до конца понимаем, чего нам от такого судна надо, с кем будем дела вести, пойдём ли на море или так и будем на озере валандаться. А лодку создавать просто так, по привычке, вроде как смысла нет. Ладожец согласился с нашими аргументами, и теперь они со Святославом пытались сформулировать хоть какую-то внешнюю политику для Москвы, понять, куда и зачем нам надо будет стремиться. А это было достаточно сложно — пока наше государство находилось на полном самообеспечении, лишь некоторые дефицитные ресурсы с торга нам нужны. Да и то не сильно, можем альтернативу предложить. А то и сами их вырабатывать начнём — Горшок, наш геолог, уже рыскает в окрестностях.

У него по сути учебные выходы. Далеко от крепости геолог не отходит, работает максимум в одном дне пути от Москвы. Палатка, пробоотборники, котелки да спальники, полевой наборы для экспресс-анализа и испытаний, рюкзаки и одежда, кирки да лопатки, снаряжение — это всё непрерывно подвергается переделкам и модернизации по результатам двух-трёх дневных выходов Горшка. Дальше мы его не посылаем потому, что пока грамотность геолога страдает, не может он на необходимом нам уровне формировать базу знаний о минералах, да и просто описать свои похождения на карте и в отчётах получается у мужика с трудом. Не говоря уже о химических опытах — тут вообще полный швах. Хотя старанием и усидчивостью, как и живым умом, Горшка природа не обделила, и если дело пойдёт взятыми нами темпами, то к весне мы сможем выпустить его в поле уже как полноценного специалиста.

Время в трудах и заботах пролетало незаметно. К концу лета Москва, взбудораженная и приведённая в полный беспорядок демонстрацией паровой тяги в мае, пришла в себя. Хозяйство приняло новую форму, учитывающую наличие большого числа рабочих рук и паровых двигателей. Появились новые технологические карты на процессы, устоялся подход к составу и комплектованию рабочих бригад, люди чуть привыкли к тракторам и двигателям. Наша изначальная задумка — попробовать перевести рутину на крепостных — начала осуществляться. Не полностью, без нашего непосредственного контроля и руководства практически ни одно дело не проходило, но и то хлеб.

Стандартная команда, направленная на ту или иную работу, теперь имела инженера или технолога из Игнатьевых, и группу поддержки и грубой физической силы из крепостных. Некоторые из них выступали операторами на простейшие механизмы, другие — помогали обсуживать машины, большая часть всё также работала ручным инструментом. Производительность таких команд была достаточно высокой. Если весной на новом лесоповале двадцать мужиков с топорами и пилами за день притаскивали три-четыре десятка деревьев, то сейчас — хорошо за сотню, причём частично обработанных. Трактор пилит и валит стволы, мужики их готовят к транспортировке, отпиливают верхушки и корчуют пни, помогают с топливом и водой для машин. Паровые агрегаты по сути выступали катализаторами в рабочих командах, сильно повышая выход готовой продукции при тех же трудозатратах.

К концу августа добыча полезных ископаемых, сельхозработы, заготовка леса, топлива, сырья, ткани и одежды практически полностью перешли на новые рельсы. Производства частично были перенесены из первой крепости, нарастили чуть мощность, путём банального увеличения количества станков и механизмов. Последние стали грубее и проще — так людей в управлению ими привлекать легче. Там, где ранее стояла сложная механика, позволявшая оператору чуть не весь процесс осуществлять в одиночку, теперь работали три-пять человек. Технологически мы чуть просели. Да и с дальнейшим развитием были трудности.

Почему раньше чуть не три раза в месяц у нас появлялись новинки? Из-за дефицита рабочих рук да нехватки сил на всё задуманное. А если в такой ситуации вместо пяти-десяти «человеческих» сил пригнать почти сто пятьдесят человек здоровых мужиков да крепких юношей? Избыток рабочих рук сыграл дурную шутку. Зачем придумывать что-то новое, если можно команду рабочую послать, а те всё сделают? Вот и получается, что вместо того, чтобы двигать науку, занимались мы в основном вопросами организации труда и администрирования. Раньше, чтобы бревна доставить с лесоповала, пришлось целую системы погрузки-разрузки, перевалки на плотах делать, а теперь мужики половину блоков да приспособ выкинули, руками прекрасно справляются. Изначально мы чуть не десяток валов приделывали к ткацкому станку, добивались полностью автономной, без вмешательства человека, работы. Такой агрегат периодически у нас работал сам, без контроля со стороны барышень. Запустил с утра, дрова-пеллеты в податчик для двигателя поместил, и гуляй до обеда. Ну а сейчас пять станков, на каждый по три бабы, вместо магнитного челнока обычный, и трудятся целый день. Выход ткани, несомненно, увеличился кратно, но и трудозатраты возросли. В натуральных величинах. А вот в процентах от мощности «общины» — так даже и уменьшились, много у нас народу. И так почти со всем.

В первой крепости, на нашей стороне, осталась металлообработка и машиностроение, домна, «химия» и пиролиз, стекло и бумага. Эти направления мы отдавать на откуп новым москвичам пока не могли — не хватит им опыта и образования для нормальной работы. Вот и разрывались на части, пытаясь правильно распределить Игнатьевых по направлениям, чтобы прирастать ресурсами. Потому и времени особо не хватало на новинки. Микроскоп и пулемёт — только два новых изделия за четыре месяца появилось. Последний был сделан из большущих баллонов, напоминающих газовые в моё время, и ствола от снайперской винтовки. Да, не Максим, и даже не РПК, но свои пятьдесят пулек в минуту он выдавал. Таких два соорудили пока, попробовать надо справу новую. А вот с остальными направлениями, теми, что уже на крепостных перенесли… Если честно, то у нас наметился значительный перекос в хозяйстве. Сильно повысившаяся производительность труда сыграла дурную шутку — мы не успевали обрабатывать всё, что новые москвичи тянули в крепость. А прекратить процесс не могли — тогда они бездельничать станут. Переводить на новое производство, нельзя, грамотность страдает. Вот и выходит у нас, что чуть не пять тонн золы лежит, килограмм тридцать поташа, и только десять квадратных метров стекла. Натуральная разбалансировка.

По этому поводу собрал большое совещание в конце августа. Помимо Игнатьевых и корелов, за столом добавились Святослав и Лис. Первым отчитались Буревой и Леда, на них учёт запасов был. Урожай, по словам деда, в этом году был хороший, зерна и овощей много собрали. Буревой заявил, что наши запасы позволят при достаточной экономии выдержать чуть не двухлетнюю осаду. Да, тут тоже перекосы есть. Из той продукции, что к растениям не относилась, у нас только рыбы с лихвой, а вот по мясу и прочим сырам да яйцам — недостаток. Об этой проблеме все знали, мы просто пытались значительно увеличить количество животины всех мастей в Москве. Как только дойдём до того состояния, что забой кур, например, будет компенсироваться приростом их численности, так и станем разнообразить меню. И так со всеми животными — гусями, овцами, коровами, козам, кроликами. Последние, кстати, почти приблизились к определённому нами рубежу.

Леда доложила о запасах промышленного сырья. Она подтвердила мои слова о том, что всё оно сейчас у нас делятся на три очень неравные группы. Необработанное сырьё, полуфабрикаты и готовая продукция, которой забиты склады, навесы и окрестности крепости, наличествуют в пропорциях двадцать, шесть, один. То есть, лежит в крепости грандиозная куча руды, тонна десять, по моим прикидкам. Рядом — килограмм семьсот обожжённых и готовых к употреблению катышков из неё, что прошли рудничную мельницу. А вот железа и чугуна в заготовках — лишь пара центнеров от силы. И так почти со всем.

— … И такими темпами мы скоро все леса вырубим, руду перетаскаем, но всё это так и будет лежать чуть не под открытым небом, — констатировала Леда — надо или склады новые строить, или перерабатывать это всё, или чем-то другим крепостных занять.

— Эх, мне бы ваши проблемы на Ладоге, — тоскливо произнёс Лис.

— И не говори, — поддержал его Святослав, — люди есть, еда есть, а занять их — нечем.

— Обеслав, — спросил я племянника, — как там народ машины осваивают? Я краем глаза видел, ты кого-то за рычаги сажал уже?

— На три с плюсом, — скривился Обкеслав, — подростки ещё куда ни шло, но им дисциплины да ума не хватает. А взрослым — образования. Пару человек я бы может и порекомендовал, как водителей. По прямой ездить. Недолго. Навесное оборудование вообще мало кто освоил.

— А с пиролизом что? Буревой, твоя стихия. Неужто не получатся у крепостных?

— Да не то, чтобы нет, — пожал плечами дед, — но и самих оставить нельзя. Я пробовал — три партии дров испоганили. С поташем чуть лучше, но тоже… Ну, как Обеслав сказал, на троечку.

— Про металлообработку и не говорю, сам всё видел. А вы, — обратился я к Лису и Святославу, — не сильно-то завидуйте. Эти проблемы наши, может, похуже, чем голод да недород будут. Там хоть ясно, что делать, а у нас, как правильно Леда сказала, темп взят хороший, остановимся — можем потом не выйти на такие показатели, расслабятся люди. Сами понимаете.

— Ну да, как на лодке, — согласился Лис, — если гребёшь долго, одинаково, ровно, то и вроде как и проходишь дальше, и не так устаёшь. А как бросишь весло, отдохнёшь чуть, так потом за него и браться не хочется.

— Где-то так. Остановимся дух перевести — потом крепостные могут в нужный темп работ не войти, — согласился я с такой аналогией, — но вот если мы продолжим в том же темпе, то просто до верху, в прямом смысле слова, набьём крепости, и задохнёмся от сырья, не успевая его перерабатывать. Надо сбалансировать хозяйство. Да, запасы важны, но их уровень не должен быть самоцелью.

— Мы просто при планировании, — с толикой оправдания в голосе сказала Леда, — не учли, что так производительность возрастёт. А поменять росписи хозяйственные не успели, времени не было. Да и ты, Сергей, говорил, что надо дать людям привыкнуть к машинам. А они слишком быстро это сделали.

— Да я никого не обвиняю, сам всё знаю. Но из ситуации выкручиваться придётся.

— Учить лучше надо, — внёс свою лепту Влас, — тогда и на другие производства людей переведём, сырьё переработаем.

— Дык мужики взрослые уже, плохо наука идёт. Читать чуть начали да цифры наши понимают, — вставил Буревой, — а с остальным никак. Не соображают они, как трактор работает, почему.

— Вот-вот, — поддержал деда Обеслав, — я уже и объяснять пробовал, и примеры приводил. Пока показываю и рисую — всем всё ясно. А как до дела доходит, то сцепление не отожмут, то про давление забудут, то ещё что…

— Ну ладно, на осень мы их за парты посадим — а потом что? Поднимутся руки у мужиков да баб также самозабвенно работать? Я вот так не считаю. Мозолей себе на заднице натрут, а как до дела дойдёт буде ещё год в себя приходить. Помните, как в мае было? С тракторами? Обеслав сосны пилит, а толпа поодаль стоит и про себя богам молится. Мы тогда только на высокой производительности тракторов и выкрутились, месяц, считай народ только в режиме «принеси — подай» трудился. А если мы их сейчас из ритма выбьем, на более длительный срок? Что, до следующей осени в себя приходить Москва будет. Не-е-е, темп снижать нельзя.

— Надо что-то придумать такое, чтобы и их занять, и образование подтянуть, — резонно заметила Зоряна.

— Лодку соорудить? Торговлей заняться? — предложил Лис под одобрительные кивки Святослава.

— Ну и что продавать будем, покупать? У вас-то на торге в основном украшения всякие, оружие да ткани. Зерно ещё, но оно объёмное сильно, надо большущую лодку мастырить. А самое главное — что в ответ закупим? Кольца с серьгами? Меч дрянной да топор узкий? — моя речь вызвала ухмылки, действительно, ради чего торговлей заниматься, вроде, всё есть, — я считаю, пока надо коммерцию на второй план отставить. Потом, как здесь, в Москве, разберёмся, станем жалом по окрестностям водить в поисках того, чего вкусного себе наменять можно. А пока не надо. Да и дело-то с лодкой такое, мелкое. Не потянет на постоянную занятость крепостных.

— Ну дык мы их на вёсла посадим, людей меньше станет, — не согласился со мной Святослав, — оставшиеся перестанут тягать в Москву брёвна да руду, вот всё и переработать успеете.

— А потом что? — парировал ему Буревой, — Два месяца на вёслах будете гонять, ни образования дать не сможем, ни полезному чему научить.

— И не забывай, — добавил Кукша, — их ещё и воевать на озере учить надо. Я поспрашивал, такой опыт человек десять имеют, и то — чуть-чуть. Оружие ещё им надо, доспехи, обучение…

— … И опять получим толпу военных, которая нам вроде как пока — я подчёркиваю, пока — ни куда не нужна. Я надеюсь, мыслей Новгород штурмовать ни у кого нет? Вот. Не подходит такой выход. И с повышением времени на учёбу воинскую — тоже не решим проблему. Нам-то не воины нужны, а рабочие да инженеры. Вот когда базис экономический сделаем, людей полностью самостоятельно оставить работать сможем, тогда и про вояк думать надо. А пока и пулемётами отобьёмся, со стен.

— Вам надо такое, чтобы и польза была от труда, и чтобы знания получать в процессе работы? — подала голос Веселина, — Я правильно поняла?

— Ну да, — согласился я, — чтобы и работали по прежнему плодотворно, и обучение в процессе проходили, образование повышали.

— Так есть у нас такое, — вскочила Веселина, — я сейчас.

Племянница выскочила за дверь и вернулась через десять минут, нагруженная охапками листов бумаги, томом Строительного кодекса и большущим ящиком. Последний она водрузила на стол:

— Вот, смотрите. Город наш, что мы из камня строить хотели. А то я макет уже сколько раз делала да переделывала, а про него все забыли.

Веселина сняла ткань с ящика. Под ней был наш план по строительству каменной Москвы. Старый, ещё до появления крепостных его не спеша сооружали. Прикидывали, чего бы мы в идеале хотели, и мастерили модели зданий и стен. Всё без опоры на реальные ресурсы, так, мечта, считай, а не план действий. В макет заложили все те вещи, которые бы мы хотели видеть в населённом пункте. Стены крепкие да склады обширные — это родичи мои настояли. Дороги широкие да ровные линии застройки — это уже моя паранойя, связанная с теми перекосами в планировании населённых пунктов, что я в будущем насмотрелся. Так, сочетая местное представление о прекрасном, и моё видение города, мы и делали макет. Параллельно, по выявленным принципам планирования Москвы, формировали Строительный кодекс. История с крепостными несколько отодвинула наши задумки, отвлекла. Но Веселина никогда проект этот не забрасывала, постоянно совершенствуя маленькие домики, дорожки, гавань, не забывая при этом рисовать эскизы и наброски.

— Это что? — Лис заинтересованно разглядывал рисунки и макет.

— Да мы тут хотели до вашего появления в камне строиться, — ответил ему Буревой, — собственно, водокачку в качестве эксперимента из кирпича сооружали. Чтобы понять, как с домами получиться.

— Красиво, — просто сказал Святослав.

— Мы с мамой посчитали, — сказала Веселина, достав листок, исписанный аккуратным подчерком Леды, — вот что нам надо для города.

— С текущей производительностью мы за год-другой такое соорудим, — добавила Леда, обведя макет рукой.

Он представлял собой каменную крепость, построенную по внешним границам существующей деревянной, без внутренних перегородок. Линии домов, административные здания, школа да прочие социальные постройки стояли на месте наших теперешних домов. Там, где были бараки крепостных да склады, на месте второй деревянной крепости, была промзона. Две эти части города разделялись неким подобием парка. Ну и пара пристаней на заводи стояло, и домиков для лодок.

— А на сколько человек такое хотели построить? — спросила Лада.

— Мы сперва на несколько сотен ориентировались, семей восемьдесят, девяносто.

— Тогда не хватит, — заявила Лада, — у нас, почитай, все жены беременные уже.

Это правда. Народ откормился, отогрелся, и начал строгать пополнение стахановскими темпами. Если всё будет в порядке, то после зимы у нас население города возрастёт человек на восемьдесят. Да, пока младенцев, но ведь и они вырастут, да и новых людей, может, принимать придётся.

— Лада права, на долго такого города не хватит. А если ещё кто придёт на поселение, как в эту зиму, то придётся ещё пристраивать кусок, — добавил дед.

— Ну так давайте сразу больше строить, — разрубил гордеев узел Кукша, — получиться такое?

— Ну…, - задумалась Леда, — Если в два раза больше станем ставить, то тогда года три уйдёт.

— А если плодиться народ такими темпами продолжит, — добавил я, — за это время нас уже человек пятьсот-шестьсот будет, минимум. Да и то, посмотрите на план — новое жильё куда ставить? За промзоной? К кроликам да курам?

— А люди-то крепостные, потянут? — окинула всех взглядом моя супруга, — Им ведь ещё и учиться надо будет.

— Ну вот с учётом этого, кстати, наоборот, город строить побольше надо, — сказал я, ловя непонимающие взгляды родных, — смотрите. Если мы сейчас большой, красивый город заложим, да дом каждому определим или дадим возможность выбрать, как думаете, лучше или хуже народ трудиться станет? Правильно, веселее дело пойдёт. Это мотивация называется, побуждение к работе в нужном направлении с заданным качеством и скоростью. Стимул. Потому предлагаю Москву каменную на плане сильно расширить…

Я достал новый листок бумаги и начал чёркать:

— Делаем город вокруг заводи, буквой «П». Она у нас единственный торговый путь, по сути…

— Только маленький он, путь тот, — прервал меня Лис, — много лодок не влезет, если к нам кто торговать придёт. Да и одна большая — тоже.

— Да ну и хрен с ним! — легко согласился я, — Расширим заводь! Пусть будет размерами триста на триста метров, а то и больше — чего мелочиться? Да поглубже надо гавань нашу сделать. Достанем грунт, его под постройки пустим. Потом набережную каменную сделаем с причалами. Вот тут, в северном и южном крыле, поставим порт торговый, промзону, склады, военную базу. Та сторона города, что на озеро смотрит, будет жилая и административная… — я всё больше меток наносил на листок, постепенно распаляясь всё больше и больше.

— …Волноломы насыпем каменные, от штормов — я резким движением начертил у входа в будущую гавань две вложенные друг в друга буквы «V», — между ними пусть в гавань входят корабли. Поля от города — на юг тянуть будем. Водопровод — по-другому сделаем, канализация вот так пойдёт! Электростанция…, ладно, это потом. Театр сделаем, большой, с конями наверху! Музей организуем! Заводы поставим! Фабрики!! Башню телевизионную Останкинскую!!! Так, это тоже потом. Бабу с серпом и мужика с молотом вот тут определим! Вокзал железнодорожный! Три! Аэропорт, чтобы с «Аэроэкпрессом» был! Кремль с часами! Площадь здоровую, чтобы красным кирпичом выложена была! Высотки сделаем, для Министерства обороны и университета!! Катера по озеру пустим!!!..

— Серега, ты чего? — участливо поинтересовался дед через минут двадцать.

— А? Чего не так-то? — я глянул на родных.

Те малость шокированы моей речью, слова всякие незнакомые в ней, я взъерошенный на листке чёркаю. Посмотрел на результат самозабвенного труда — размеры Моквы по моему рисунку были где-то десять на десять километров, и на схеме явно просматривались станции метро, а в углу читалась надпись — «Химки». Н-да, что-то разошёлся я.

— Когда про башню говорил, телзённую, — нарушил молчание Лис, — ты видел где такое?

Все мои, Игнатьевы, посмотрели на меня. Секрет своего появления тут я Святославу и бывшему ладожцу не раскрывал. Отмахнулся от Лиса:

— Это потом. Хотя да, ты прав, видел. Хороший город был. Или есть. Ну то не суть. Урежем осетра, меньше Москву сделаем. Давайте подумаем теперь… — я не успел договорить.

— Надо бы дорог добавить, — встрял дед.

— И вот тут оборонительных башен, — добавил Кукша.

— Про торговлю не забываем! Складов — мало! Где канализацию ставить? Почему вот этот дом, порт, поперёк нарисован!? Глубже гавань! — понеслось со всех сторон.

Народ оживился и стал предлагать свои варианты. Включились все. Через час в актовом зале наблюдался форменный бардак. Буревой с Юркой яростно спорят о причалах для рыбного порта. Кукша со Святославом старательно украшают изображения стен сотнями пулемётов. Лада, Веселина и Роза какую-то лепнину на фасаде обсуждают. Смеяна громко орёт о том, что больницу возле школы она поставить не даст. Леда потрясает томом Строительного кодекса, вещая о том, что дорога меньше чем на четыре трактора шириной — это натуральное преступление. Зоряна лезет с вопросами о праве собственности на эти все постройки. Добруш с Власом и примкнувшим к ним Толиком сцепились на момент первоочерёдности проведения дорог за пределы крепости. Агна с Лисом на полном серьёзе прикидывают количество торговых кораблей разных мастей, что смогут зайти в гавань… Дурдом.

Чёрканный-перечёрканный листок, наконец, явил нам финальный план города. Изначальная задумка, строить каменную букву «П» вокруг заводи — остаётся. Размеры стен чуть увеличили, будущая гавань станет тоже немного иной, обретёт маяки и волнорезы, буйки, упорядоченное движение. Порта в ней будет три — военный, рыбный, торговый. Восточная стена крепости упрётся в Перуново поле. Вдоль всей её длины будут жилые, социальные и административные постройки. Набережная же восточная станет прогулочной. Причалы её будут использоваться для дипломатических и пассажирских судов, коли таковые появятся. По центру этой набережной встанет длинное главное здание — Кремль. В нём соберём все административные службы, архивы и типографии. Дальше на восток, через широкую дорогу от Кремля, предполагается площадь для гуляний, где-то на треть от длины администрации с полудня на полночь. Севернее площади — образовательное учреждение, включающее в себя детский сад, школу, университет и техникум, всё в одном. Южнее — торговый и развлекательный центр, тоже в едином сооружении. Это будет ядро крепости. Ну а на юг и на север от него будут жилые кварталы.

Каждый из них по плану включает в себя двадцать четыре двухэтажных дома на одну семью и небольшую толику коммерческой недвижимости с торца. Это для парикмахерских да кафе. Жилые кварталы также заполнят всё место вдоль восточной набережной, что не занято административными и социальными зданиями. Получилось, что почти пятьсот семей мы сможем разместить в таком городе, втрое от текущего населения Москвы. В углу крепости, на стыке центральной части её и северного крыла, будет парк. В противоположном углу — мелкие ремесленные мастерские, гостиница для гостей, склады для товара потенциальных торговцев, их лавки. Так мы хотели отделить приезжих купцов от собственных. Вторые пусть в центральной части торгуют, а первые — подальше от Кремля держаться, в целях безопасности. Мы даже некоторое подобие пропускной системы проговорили между отдельными частями города. Северное крыло планируемой крепости отдано под промышленность, включающую ткацкую фабрику, судостроительный, деревообрабатывающий и металлообрабатывающий заводы. Домну при этом придётся выносить за город, и лучше — поближе к источнику сырья. Да и химический завод, коли таковой появиться отдельно от деревообработки и ткачества — тоже. На выходе из гавани, будет военная база. Южное крыло будущей Москвы занято складами, амбарами, рыбным и торговым портом, МТС, животноводческими фермами. Последние решили не выносить за черту города, так безопаснее. Дальнейшее расширение планировалось на юг — для складов да ферм, на север — для промышленности, на восток, в сторону Перунова поля, обтекая его по сторонам, — дома для людей. Вторая очередь жилой зоны вместит ещё полторы тысячи семей и новый комплект восточных стен. Дальше даже загадывать пока не стали — ибо было страшно…

— Пятнадцать лет на первый этап, — как приговор прозвучали слова Леды, что прикинула время строительства, — ну а количество нулей в строке, что количество необходимых ресурсов означает, сами видите.

В указанном месте были сплошные тысячи и миллионы. Н-да, размахнулись знатно.

— По первой получается, если в каждой семье по пять-шесть детей будет, на три тысячи человек, — прикинул дед.

— Ага, только вот вторую очередь сразу после первой строить придётся. Наши крепостные подрастут, другие придут — всё и заполним, — добавила Зоряна.

— И то верно, — согласился Буревой, — Серёга, потянем ли?

Все посмотрели на меня. Я тоже малость ошарашен сроками и количеством необходимого материала, но мысль пока другая в голове.

— А ну-ка, закрыли все глаза! Олесь, Новожея, не подглядывайте! Представьте себе дома ваши старые. Святослав, ты деревню свою, Лис — детинец, остальные — избы, в которых до меня жили. Войдите туда мысленно. Оглядитесь. На стены гляньте, на крышу. Почувствуйте запахи, пол земляной под ногами, лучину в углу… — народ под мои слова чуть впал в транс.

Зоря скривилась, Агна изменилась в лице, Святослав тоже кислую мину изобразил. Вроде, готовы.

— А теперь другое подумайте. Вот проснулись утром вы в спальне, что размером с эту комнату. Светлая, окна большие, кровать здоровая, занавески висят и ветерок чуть их колышет. Вышли в дверь — там две комнаты детских, на половину от спальни каждая, внутри там так же. Налево повернули, по лестнице спустились. На первом этаже кухня вдоль стены длинной, столовая и комната на всех общая, квадратная, саженей под три по грани. В подвал дверца, там печка воду горячую по трубам металлическим гоняет, мешки с картошкой да хлам всякий. Вышли из дома — а у него четвертинка первого этажа с воротами большими, гараж это, для трактора или других нужд. Огляделись по сторонам — перед жильём тропа малая, тротуар. А через лужок квадратный от него — дорога широкая, камнем отделанная. Вдалеке башня Кремлёвская с часами, озерцо чуть слышно плещется, соседи из таких же домов выходят. По городу идёте, кругом всё так. На площадь центральную подошли, она большая, лавки по краям, красный кирпич под ногами…

— Лепота… — вполголоса сказал дед, не открывая глаз.

— А теперь быстро, быстро! Опять в дом свой прежний вернулись! — крикнул я.

Оцепенение с родичей сошло. Сидят, как оглоблей ударенные. Предвой, сын Леды, самый младший среди нас, ему десять, за всех сказал:

— В новой Москве лучше было. Не хочу обратно!

Народ одобрительно закивал.

— Ну что думаете, крепостные к нашим планам как отнесутся при таком раскладе? Достаточно мотивации будет?

— На ночь загонять силком придётся, — выдал Лис, — чтобы не надорвались.

— Это хорошо. По этому пункту возражений ни у кого нет. А по поводу вытянем или нет, Буревой… Мы просто сильно людей недооцениваем. Вон, и с тракторами мы думали лишь на половину производительность вырастет, бояться станут. А посмотри на кучу глины да руды за окном? Обеспеченные едой, одеждой, инструментом, с детьми присмотренными да в безопасности себя ощущающие люди горы свернуть могут! А, знать, и закладываться именно на это надо. Меньше да хуже Москву запланируем — не тот эффект будет, широты не хватит, замаха для свершений трудовых. А вот это им покажи, — я ткнул в рисунок, — да расскажи как оно будет, и добавь отдельно, что именно им там жить, может, народ и работать над созданием такой красоты не в пример активнее станет. Как считаете?

— Дело великое труда великого требует, — сказал Святослав, — но если уж за него люди возьмутся, то никакими за какие коврижки не бросят. По себе знаю. Видел, как капище на полдень сооружали, каменное. И откуда силы брались! Валуны здоровые, неподъемные тягали да радовались. Знать, и тут так будет.

— Верно говоришь, — согласился со святославом Лис, остальные тоже одобрительно закивали.

— Всё равно, — выдал Буревой, — такое дело… Город, да из камня… Вытянем ли? Жилы не надорвём? Людей хватит?

— Я, Буревой, тебя когда в первый раз увидел, ты через дырку в штанах задницу чесал, а не бороду на лице холенном, как сейчас, — дед улыбнулся, вспоминая начало нашего знакомства, — нас тогда пятнадцать было. Теперь нас почти триста взрослых, за семь лет в тринадцать раз больше народу стало. Из трёх ваших избушек крепость встала. Из горстки картошки — поля километровые. Из молотка каменного — трактор образовался. Помнишь это всё? А теперь экстраполируй…

— Ругаешься, — шутейно всплеснул руками дед.

— Не, просто график сделай. Я тебя научу, — я нарисовал график, — вот сколько нас было, вот сколько стало, вот семь лет. Ещё семь прибавь — тысячи людей встанут. Порты и заводы построятся, фабрики и лавки торговые, мастерские и терема, парки и скверы…

— Эх-х-х, дожить бы, — дед мечтательно закатил глаза.

— Какие твои годы! Или ты уже на пенсию собрался? А? Будешь в парке сидеть, да правнуков нянчить да в цирк их водить! Я тебе запрещаю ранее от нас в Ирий твой собираться, понял! — я в шутку погрозил дед пальцем.

— Да понял, понял, тока не бей! — дед со смехом выставил руки перед собой.

— То-то же! Смотри у меня! — я тоже засмеялся, — теперь о дальнейших действиях подумаем. Веселина, Лада, девушки! Месяц вам вот из этого, с позволения сказать, чертёжа, макет сделать. Справитесь? Хорошо. Остальные слушайте сюда…

На первое сентября собрали митинг, посвящённый Дню Знаний. Сегодня дети и взрослые сядут за парты. Не просто будут в школе толпой лекции слушать, в одном классе, а именно учиться по нормальной программе. У детей чуть больше предметов, но они теоретические многие. А у взрослых всего три их — письмо, математика, обслуживание и эксплуатация машин и механизмов. Для обучения в вечерней школе мы сократили на два часа рабочий день, всё равно запасов натаскали кучу уже, девать некуда. Напутствовал народ тем, что чем больше знаний получат — тем ближе к Перуну станут, тем более что за успехи в учёбе даже взрослым теперь доплата полагается. Это было воспринято с энтузиазмом. После митинга отправили рабочие команды — сейчас будем концентрироваться на руде, угле древесном и извести. Много нам придётся из железа делать, ибо план строительства Москвы предусматривал чуть не поголовное оснащение тракторами всех крепостных. Для того, собственно, мы их и будем в вечерней школе готовить.

После непродолжительной дискуссии, первым делом решили строить каменные стены. Старую крепость сносить не станем, будем за двойной защитой, как та игла Кощеева. Затем промышленность, жилые дома, расширение гавани и административные здания. И поверх всего — дороги. Но тут у нас сразу образовался затык — каким образом сооружать каменные и достаточно высокие постройки, да так, чтобы это было быстро и крепко, мы не знали. Да, водокачка стояла спокойно себе, но она хоть и кирпичная, однако не жилая, и требования к ней совершенно другие, нежели к защитным и жилым сооружениям. Тем более, что самую высокую её часть вообще из брёвен делали. А нам практически высотное строительство предстоит. Не небоскрёбы, конечно, лепить собрались, но тем не менее. Одна стена защитная должна быть метров восемь в высоту! И как быть? Потому решили начать стройку по-игнатьевски, с эксперимента. Сначала людей чуть поднатаскаем, потом несколько опытов проведём, а затем и за проект инженерный сам примемся.

Сентябрь вступил в свои права, начались дожди. Периодически были окна сухой, нормальной погоды, но потом опять небо затягивала тучами, жизнь в бараках замирала. Зато кипела в учебном корпусе — при отсутствии возможности работать на улице, мы тренировали крепостных на макете трактора. Колёса одному сняли, установили раму на пеньки и гоняли народ за рычагами, объясняли и рассказывали, как себя вести с машиной, разбирали её и собирали заново, обслуживали и устраняли поломки. Вот в такой обстановке, под мелким противным холодным дождём, и застал нас крик часового на стене. За безопасность, кстати, мы почти не переживали, лодки обходили наш городок стороной, людей после мора стало меньше, мы тут наверно самое большое село аж до Ладоги. Но дозор всё равно выставляли, на всякий случай.

Поэтому, когда раздался крик часового, мы с дедом оставили класс на Обеслава Всебудовича, как его с уважением называли крепостные за его знания, и побежали в первую крепость.

— Кого нелёгкая принесла в такую погоду, — ворчал дед, забираясь на стену.

— Добруш! — я крикнул часового, — Чего там?

— Лодка! Хм… Странная! — вот дела, у нас те, что на одного-пять человек малые звались, такие как у данов были — большие, а тут средняя. Интересно, интересно…

Лодка под дождём вела себя вяло и была малость непривычная. Обычно тут длиннее лодки были, а эта пузатая какая-то. Действительно странная. Лодка двигалась к берегу, вставала, опять чуть шла вперёд. Я смотрел на неё в позорную трубу, сквозь капли было видно плохо. Вдруг на лодке началось шевеление, что-то затряслось. Вроде, тряпка какая-то. Чего машут? Потом судно бодро так направилось в сторону нашей заводи.

— А ну давай посмотрим, что это за гости. Винтовки только взять надо да народ позвать, — мы побежали вооружаться.

На стены залезли, вооружились, огнемёт взвели и пулемёт направили на заводь. Судно отодвинуло нашу защиту маскировочную и аккуратно зашло в нашу лужицу. С него спрыгнул мужик.

Это был Торир.

Полезли ещё люди. Кнут, Атли, Брунгильда, Ивар, Отар, сын его, их жёны. Мы бросились встречать мурманов. Над бортом показалась светловолосая голова с огромными глазами.

— Сигни!.. — крик Кукши огласил окрестности, парень бросил винтовку, щит, побежал по холодной воде и почти запрыгнул на судно.

— Ну здравствуй, Торир. Чего так долго? — я обнимал седоволосого мурмана.

— А-а-а, не спрашивай… — тот только махнул рукой.

Мы повернулись к лодке — там была трогательная сцена встречи. Кукша стоял в воде, и нежно, как будто боясь, что Сигни сейчас растворится словно мираж, помогал ей спуститься с лодки, понёс на руках к нам. Остальные спускались сами. Кукша, не замечая нас, понёс девушку в крепость. Ну наконец-то, свершилось! Слава Перуну, добрались! А черноволосый где?

— А Ярослав?

— Нет больше Ярослава, ушел к Хель, — Торир махнул рукой в сторону озера, за моей спиной послышалось всхлипывание.

Я обернулся, Веселина уже тоже прибежала встречать, стояла в метре от меня, глаза от услышанного были полны слез. Бросился обнимать девчушку, та зарыдала.

— Как получилось? Перехватили вас? Напали? — я гладил Веселину, та залила мне уже всю грудь и всё не унималась.

— Нет. Мор. В тот раз через Ладогу пошли. Сигни слегла. Домой пришли — ей худо стало. Потом и мне. Остальные разбежались, чтобы не заболеть. Давен выходить хотел нас, слёг. Ярослав только здоров был. Меня на ноги поставил. Сигни. Давен ушёл к Хель. Поставил Ярослав нас на ноги — сам слёг. Три дня — и тоже ушёл, — Торир снял шлем, рубленными фразами рассказывал про события двух последних лет.

У меня комок в горле, у него тоже, по лицу вижу. Веселина рыдает, я сейчас тоже расплачусь. Народ стоит с опущенными головами, не зная что делать.

— Он в повязке на лице ходил, как у вас были. Да тоже мор его достал. Только и успел нас выходить. Уже больной был. В Хель ушёл, арбалет сжимал ваш.

— То я ему подарила, чтобы защититься смог, — снова приступ рыданий у меня на груди, — а его… Он…

— Мы его по морю пустили. Да все одно. В Хель дорога. Не в бою ушёл, — Торир продолжил тихим голосом.

— Не-е-е, Торир, не в Хель, — я гладил Веселину, посмотрел на Торира, — Не в Хель. В Вальгалу. До последнего бился с болезнью за товарищей своих, даже с той силой, что глазом видеть не мог! До последнего в строю был! И умер за товарищей своих, а нет на свете больше чести!

Последнее я выкрикнул сорвавшимся голосом. Торир развел руками:

— Да. Так. До последнего бился, да себя не сберёг. Может, и впрямь в Валгалле он. Свободный. Я ему свободу ещё в походе дал… Чтобы… Веселина…

Мурман отвернулся, я уставился в небо, племянница всхлипывала у меня на груди.

Новости огрели, как оглоблей. Не такую встречу я планировал, ой не такую… Молча все направились в дом. Я поднял Веселину и понёс на руках. Даже приезд Сигни не улучшил общего мрачного настроения. Разместили всех мурманов, крепостные смотрели через открытые ворота крепости на нас, перешёптывались. Мы зашли в дом.

Церемонию прощания с Ярославом устроили через три дня. За это время Вера сделала металлическую табличку, мы ей все помогали правильно изобразить Ярослава. Кудрявый парень стоял на фоне лодки и заводи, улыбался, ветер трепал его волосы. Хорошая табличка получилась, правильная. И надпись на ней добрая. Вывели мы на табличке, что погиб Ярослав смертью храбрых, до конца выполняя долг перед товарищами, спасая их от болезни, но сам не уберёгся. И пусть навеки память о человеке этом золотом останется у предков наших. Который себя не пожалел, и до последнего, пока кровь в жилах на застыла, вытаскивал с того света своих друзей и соратников. Жизнь свою отдал за товарищей. Веселина заперлась у себя, кроме Сигни никто к ней не ходил, даже Кукша. Тот был смурной, не знал куда себя приткнуть. Сигни же привезла цветов сушенных из дома, Ярослав Веселине собирал, давно ещё. Я боялся, что Веселина на Сигни взъестся, из-за неё ведь тот погиб, по сути, из-за неё и Торира. Но нет, застал их вдвоём у Веселины, сидели на кровати и рыдали, обнявшись. Хороший парень был, добрый и улыбчивый, умный и светлый.

На Перуново поле пошли под первым снегом. Мелкая, противная крупа мела. Пошли мы, мурманы, крепостные за этим наблюдали из крепости, они не знали Ярослава. С дедом прикрутили табличку у основания идола. У подножья языческого символа появилась ещё одна надпись, да ещё и с шестиконечной иудейской звездой, он же вроде хазарин был. Долгих речей не было, больше стояли да молчали.

— Все запомните, — я тихо промолвил, — и детям своим передайте, и внукам. Про парня хорошего, который в бою с болезнью страшной жизнью своей пожертвовал, но товарищей своих ей не отдал. Сам живота не пожалел — других из-за кромки достал…

— Память о том вечная будут, — эхом добавил Буревой.

Веселина разрыдалась опять.

— Если видишь нас, Ярослав Рубенович, где бы ты ни был, низкий тебе поклон, — я снял шапку и поклонился табличке железной, — да вечная память. И прости, если что не так…

Веселина вырвалась из рук матери и побежала по полю. Я хотел было кинуться за ней, но дед остановил:

— Пусти её, Серега, пусти. Пусть поплачет, легче станет. Любовь у неё первая, да такая несчастная…

Сигни и Кукша взялись за руки. Торир мял в руках шлем, Брунгильда уже не казалась такой железной, Кнут крутил рукой протез. Снег чуть перестал идти, в проёме между облаками выглянуло солнышко.

— Слышит он нас да видит, — шепнула Зоряна, — хороший парень был…

— Я думал, у них с Веселиной не сильно заладилось, — по дороге домой все молчали, я только в крепости смог продавить комок в горле и спросить деда.

— Дык любовь, у обоих, а Веселина-то дитя ещё, вот и пугалась его, — Зоряна ответила вместо деда, — он ухаживал за ней, красиво… Влюбилась девочка, да только поняла это только в последний раз… Той осенью… Вот и подарила арбалет, и сказала ему, что ждать будет. Он расцвёл весь…

У супруги глаза на мокром месте, у всех тоже самое.

— Ушёл он, зная что любит она его, — Агна прижалась к Святославу.

— Верно, — я махнул рукой.

Мы устроились за столом, помянули хазарина Славика…

Вечером, долго сидеть не стали, часовой окрикнул меня, мол, в ворота кто-то стучит, тихонько. Открыл — там Горшок, с Веселиной на руках.

— Вот… Ваша, вроде? — Горшок был потерян, — Я домой шёл, с болота, гляжу — лежит на земле, спит. Прямо так, без ничего. Одета вроде по-нашему, я забрал… Там только бросить все пришлось, палатку да котелок с инструментами…

— Не страшно, Горшок, не страшно.

— Разбудить боюсь, — пожаловался Горшок, — куда несть-то?

— А давай за мной… — отвёл парня к дому Леды и Лиса, тот уложил девочку прямо в одежде на кровать, мать накрыла её одеялом.

Мы вышли из дома.

— Чего так? Заболеть можно, околеть, — Горшок был смущён, что для него было, судя по всему, в новинку, — я ведь это… Ну… Плохого не хотел… Если что не так…

— Пойдём, Горшок, расскажу я тебе о славном парне, Ярослав его звали. Веселину нашу очень любил, и она его, как выяснилось… Не стало только парня того…

По дороге к актовому залу, где стол мы ещё и не разбирали с поминок, рассказывал Горшку про Славика. Выпили, закусили, поговорили. Утром нашёл его на Перуновом поле, у идола Перуна. Геолог наш задумчиво рассматривал новую табличку. Потом ушёл в лес — палатку забирать да инструмент. В этом году работа его закончена.

За время подготовки к прощальной церемонии расспросил Торира о событиях прошедших лет. Сидели в актовом зале, с дедом, Кнутом и Атли. По словам мурмана, после того как они нас покинули, у Сигни будто крылья за спиной выросли, все хотела приехать пораньше обратно к Кукше. Ну и понятное дело, бегала по Ладоге, куда они зашли на пару дней перед отплытием в Скандинавию, искала побрякушки к свадьбе. Там и слегла. По приезду домой с больной девушкой на руках Торир заперся с Ярославом, ухаживали за Сигни. Потом и вождь слёг. Видя такое, народ от пожилого викинга разбежался — он даже не протестовал, понимал, чем грозит мор. Остались в их селении только самые преданные люди — Кнут, Атли, Ивар, Давен, и все, кто с ним в этот раз пришёл. Когда Ярослав поставил на ноги Сигни и его, слёг сам. Остальное было известно. У девушки начался «Пинг-понг» — только встала, засуетилась, опять слегла. Торир использовал повязки да кипячённую воду, это ему Ярослав так сказал. Народ, который приходил с Ториром в прошлый раз, пришёл к вождю, и после недолгого совещания забрал лодку, и направился на запад, на грабежи. А что делать? Жить-то как-то надо, Торир их отпустил спокойно, не до того было. До середины прошлого лета мурман поддерживал жизнь в постоянно заболевающей дочке. По осени та отошла от хворей, наверно, иммунитет выработался.

Собрались все, кто остался возле Торира, сели считать небогатые пожитки, оставшиеся после эпидемии, и решать, что делать дальше. Год, проведённый без походов, проел в ресурсах дыру, собирать новых людей было уже поздно, а весной никто может и не пойти с Ториром. Вождь рассказал о моем предложении переселиться в Москву. После недели раздумий люди согласились. Продали по соседям остатки ресурсов, поменяв на еду, рубили по морозу деревья для новой лодки. Маленький коллектив строил её до этого лета, после чего направился в нашу сторону, даже не заходя на Ладогу. Вот собственно вся история…

— Вот мы и пришли. Примешь? — Торир закончил рассказ и посмотрел на меня.

— Глупость спрашиваешь, Торир, конечно приму. Вы нам как родные уже стали, — я потягивал отвар, — После церемонии оформим вас в граждан свободных, паспорта сделаем да определим на участок работы. Людей у нас мало, особенно таких как вы. Надёжных и преданных. Единственно, про законы расскажу наши. Чтобы неловких ситуаций не было. Ежели примете порядки здешние — добро пожаловать.

— Мы серебра привезли и олова, что достать смогли. Там мало. Не обессудь, — вождь виновато развёл руками.

— За олово — спасибо тебе, а то нам на банки консервные не хватает. Из железа их делать будем, да оловом отделывать. Свинцом сначала хотели, да он ядовитый, мыши мрут лабораторные, — я прикидывал новый расклад сил, выдавая на автомате кучу непонятных слов мурманам.

Те сидели и не удивлялись, привыкли уже.

— И за серебро тоже, нам на фотолабораторию не хватает, — я вынырнул из своих мыслей, слабо улыбнулся, — потом все покажу, отдыхайте пока.

Разместили мурманов в наших домах, пришлось всем чуть уплотниться, десятка домов не хватало на наши семьи. Рыбаков отселили к Юрке с Ладой, Буревой с Кукшей к нам переехали. Потом его с Сигни поселим, да будем думать, что делать дальше, надо расширяться в плане жилплощади. Крепостными мурманов я делать не хотел, слишком ценные кадры перебрались к нам, да ещё и по моему приглашению. Но и воли сильно давать — тоже не след. Мы только повсеместно по Москве прогнули всех под наши порядки, и переделывать жизнь под мурманские обычаи не хотелось. Поэтому, как только Торир с людьми чуть отошли от перехода, я собрал новеньких и начал им зачитывать Конституцию, «Трактат» да Кодексы. Особых возражений не было, не считая нескольких мелких придирок. Чуть больше проблем вызвал пункт о жертвах человеческих, что в ритуальных целях приносить нельзя. Оказалось, у них там, в Скандинавии, периодически, если уж совсем край приходит, такое практикуют. Вот и взбудоражился народ, мол, если и тут полный «алес капут» настанет, как выкручиваться будем? Гарантировал им то, что такого не будет, не для того мы день и ночь трудимся в поте лица. Ну а если уж дойдём о ручки, есть пара тысяч способов обойтись без жертв. На волю богов наших сослался, уповал на то, что место тут такое, особое, не любят силы небесные, когда попусту кровь проливается. Этот вопрос закрыли.

Осталась лишь одна проблема — взаимоотношения с крепостными.

— Поднимите руку, кто за всю жизнь ни разу никому не был должен? — задал я вопрос собравшимся мурманам.

— Да хоть раз-то каждый в займы хоть курицу, но брал, — ответил Торир за всех.

— Ну вот и крепостные тут такие же. Не рабы, должны просто, и состояние их временное. Причём должны не мне конкретно, а всей Москве, всем нам. А, следовательно, на общее благо работают. И через пяток лет свободными станут люди те, как и вы. Причём полностью. Теперь подумайте, стоит ли тех, кто на вас да на меня трудиться рабами считать? Тут не ваши земли, порядки другие. Если вы их сейчас словом или делом обидите — Москве с того прямой урон. И нам, и вам, и остальным. Оно нам надо?

Скандинавы дружно ответили, что нет.

— Потому вести себя с людьми московскими надо согласно закону. Вам обиду причинят — наказание по нему же нарушителю пойдёт. Законы я вам читал, вы с ними согласились. Если под нашу руку пойдёте, придётся соблюдать. Иначе боги прогневаются, они писанину ту благословили. Потому — морды никому не бить, девок без их согласия не портить, имущество не забирать, чтить Кодексы. Понятно? Хм… Ежели прочитать сами не сможете, обращайтесь к супруге моей, она у нас по Законам главная. Да, да, нечего глаза пучить, так и есть. Теперь спрашивайте, что непонятно.

Мурманы недолго кочевряжились — решение идти под руку Москвы было принято тем же вечером. Подготовили документы всем, паспорта да медицинские карты. Для церемонии принесения клятвы верности Москве было всё готово. Правда, я чуть оттягивал её, не мог придумать правильное решение по одному вопросу. А он был серьёзный — я думал о том, стоит ли более глубоко погружать мурманов и словен в некоторые тайны Игнатьевых. Особенно в две из них — электричество и моё появление тут. Зачем мне это? Да просто потому, что я уже не знаю, как отбиваться от Лиса да Святослава. Они уже родичи, и обиду чувствуют за то, что их даже жёны «динамят» по этим направлениям, молчат и ничего не рассказывают. Сейчас ещё Сигни с Кукшей поженятся, Торир родичем станет, и тоже заинтересуется. Да и дочь его спросить может у мужа — и что? Кукша сможет промолчать? Не верю! А, следовательно, если что-то нельзя предотвратить, надо такое возглавить. Да и другая мысль была. Коли в такие волшебные, мистические тайны посвящу народ новый, некоторых его представителей, может, связь между нами крепче станет. А значит и доверие, и понимание, и эффективность работы. Да и отмазываться чуть не каждый день, объясняя свои оговорки всякими бредовыми причинами, надоело. Решено, раскрою тайну трём новым жителям, а если с Сигни считать, то четырём. Причём обставить это надо особо, таинственно…

Поутру собрал Лиса, Свяослава, Торира и Буревоя. Рассказал всем про то, что сегодня станем церемонию проводить на поле Перуновом, мурманов к клятве приводить. И для того мне помощники нужны. Народу много, обряд — тяжёлый, боги наши хотят больше близких к ним людей иметь, чтобы лучше о подопечных своих, москвичах, заботиться через них. Буревой в мои планы был ранее посвящён, остальные тоже не выказали сомнений в правильности предлагаемого — всё звучало вполне логично. Поэтому мы взяли трактор, генератор и угольные лампы с проводом и отправились на Перуново поле. До обеда устанавливали под моим руководством конструкцию на идолах и возле. Мужики — Торир, Лис, Святослав — спокойно тянули провод, мостили лампы, протягивали кабель к генератору. После обеда мурманов привели к присяге, выдали паспорта с фотографиями, и отправили к стенам Москвы. Ну а мы впятером остались на поле — закончить ритуал. Каждый выбрал себе бога по вкусу. Я — Перуна, Святослав — Дажьбога, Торир к Сварогу пристроился, Лис — к Озерному хозяину, ну а дед Ладу на себя взял.

Когда стемнело, по моей команде все перекинули рубильники. Столбы света упёрлись в тучи. Я побаивался увидеть взгляды разочарования на лицах новых людей. Может, они думали, что свет яркий с небес сходит, а не нашими усилиями появляется. Но нет, стоят мужики спокойно, с блаженными улыбками на лицах купаются в лучах света. Это световое шоу я объявил знаком того, что мурманов наши боги приняли под свою руку. Когда свечи угольные перегорели, мы собрали своё барахло и отправились в крепость. По дороге прояснил вопрос с отсутствием удивления и разочарования у новых посвящённых. Всё просто, ритуал-то людьми везде проводиться, а то, что он удался, и есть признание богов. И удивляться тому, что своими руками мы свет тот яркий получили, не след, радоваться надо, что усилия не прошли даром. Ну вроде как крестины в моё время. Вроде таинство мистическое, божественно, однако же не ангелы с небес его творят, а вполне себе земные священники. Вот и тут так.

Отвёл мужиков в актовый зал, усадил за стол и начал говорить:

— Все вы меня часто спрашивали, откуда я взялся. Вот и пришло время рассказать. Родился я почти через тысячу лет от этого момента…

Все внимательно слушали меня, удивления же опять не наблюдалось. В течении трёх часов я кратко изложил свою историю. К окончанию её мои соратники чуть задумались, переваривали слышанное. Первым заговорил Лис:

— Выходит, знаешь ты, что дальше будет?

— Нет. Слишком времени много прошло, не помнят люди о вас, время песком занесло всё.

— И про викингов тоже? — уточнил Торир.

— Про тех мы в книжках читаем, да в кино смотрим, потом расскажу об этом. Но точно всё равно никто сказать не может, как оно было на самом деле.

— И вещи эти, трактора, свет из железки, что на поле Перуновом ставили — оттуда? Из твоего времени? — тихо спросил Святослав.

— Это — да. Много там ещё машин и механизмов стало, и электричество, которым мы идолов освещали, в каждом доме было. Да рассказывать я могу до посинения, и то, наверно, не всё изложу. Потому давайте так. Если есть вопросы — задавайте, но тайно от всех. Не хочу я, чтобы люди о том знали…

— Правильно, — поддержал меня Лис, — такое не каждый сразу поймёт, волховство могут заподозрить.

— Вот-вот. Так что сейчас тут, на словах, пообещайте мне тайну хранить, и только между нами её обсуждать. Игнатьевы остальные знают, но молчать будут. Сигни, Торир, сам расскажешь. Если кого ещё в это посвятить придётся, вместе такое обсудим. Согласны.

Святослав резким и быстрым движением достал нож, распанахал себе руки и протянул мне. Я не остался в долгу — повторил его движения. Остальные поступили также. Над столом образовался сочащийся кровью крепкий кулак из пятерых ладоней. Мерцал свет светильника, отражаясь в окнах и глазах моих соратников.

— Богами и предками клянёмся, — тихо произнёс Свтослав, — что тайна та с нами уйдёт, на пользу всех хранить её станем.

— Клянёмся, — тихо, хором повторили мы все.

Так и появились у меня настоящие новые родные. Не из-за штампа в паспорте, не из дружбы или общих интересов, не по крови. А из-за доверия полного и тайны, что нас с этими мужиками связывала…

Включение мурманов в новый коллектив проходило не то что сложно, скорее, постепенно. Особых проблем не было, однако мелкие конфликты между ними и крепостными периодически возникали. Торир и Святослав, объединённые общей тайной, старались решать вопросы совместно, не допуская ущерба ни одной из сторон. Поначалу словене чуть сторонились скандинавов, те не очень воспринимали крепостных. Но мне, если честно, ситуация наоборот нравилась. Мы получили новый, третий центр силы в Москве. Он как бы компенсировал подавляющее численное превосходство крепостных над Игнатьевыми. Ко мне бегали представители обоих групп, как к последней инстанции, если не удавалось решать вопросы полюбовно. Из-за этого власть московская только крепла. А учитывая, что основные вожди да авторитеты завязаны были на Игнатьевых, брачными да кровными узами, получился некий «трёхногий табурет», достаточно устойчивая конструкция, надо сказать. Мурманы чуть более крутыми себя почувствуют — я на них через Торира влияю, донося мысль о том, что все граждане Москвы, независимо от статуса, равны в правах. Крепостные на скандинавов косо смотрят — Святослав им мои слова доносит, мол, это не ваши варяги, а наши, московские люди, хоть и другой национальности. Зато периодически они объединяются, обе эти группы, и бегут на меня наезжать, ну там закон чуть поменять, или в хозяйстве что по-другому сделать. Вот так потихоньку, мелкими шажками мы интегрировали людей. Зато за безопасность внутреннюю я переживать перестал, оба центра силы друг за другом смотрят зорко и мне докладывают о поползновениях в сторону нарушения законов Москвы. Какой уж тут бунт, если у нас национальный спорт — сдать под Административный кодекс какого-нибудь нарушителя «из противоположной команды»! Не стукачество, а так, донесение сведений до руководства. Мы даже сделали «тайный» рейтинг проступков. Святослав и Торир, «по секрету», сказали каждый своим людям о том, что Игнатьевы в таблицу специальную нарушения записывают для каждой группы, и потом считают, кто же более достойный гражданин? Мурман или словен? Кому дело серьёзное доверить можно? Такое себе социалистическое соревнование.

Для окончательной компенсации сил и возможностей каждой группы наших жителей, переселили в первую крепость Ладимира с внуком и несколько крепостных с семьями, мурманы же все тут жили. Собственно, всей толпой сооружали новые дома вроде тех, в которых Игнатьевы в нашей части Москвы жили. Линия построек теперь упёрлась в стену, однако на общей работе мурманские и словенские люди сблизились, стали чуть больше доверять друг другу. Коли вдвоём бревно тянешь, с одной стороны словенин, с другой — скандинав, тут уж не до интриг да скандалов. Упадёт дерево — оба без ног останутся. Так и перемешивали людей. Постепенно стали включать мурманов в рабочие команды да назначать им направления деятельности. Причём без всякого ущемления крепостных или скандинавов. По навыкам имеющимся определяли каждому участок работы, не разбирая национальности. Ни те, ни другие не роптали — во главе каждого направления или рабочей группы стоял всё равно Игнатьев, связанный узами кровными да брачными с Ториром и Святославом. И выходило, что руководитель для всех вроде как «свой парень», чего тут обижаться? Редких специалистов, правда, выделили, не без того.

Кнута по части кораблей назначили, он с Юркой этим занимался. Ивара, что на протезе ноги скакал, в помощь Кукше на подготовку ополчения из мужиков пошёл. Брунгильда готовила из девушек «батальон белые колготки» — всех барышень, словенских и мурманских обучали стрельбе из арбалетов. Тех, кто мог, конечно, пузатых много было, беременность в Москве носила характер эпидемии. Два дядьки, скандинав и крепостной, выказали недюжие таланты в области животноводства. Причём второй был бывшим воякой Святослава. При их знаниях и умениях мне вообще не понятно, зачем они за меч брались? До хрипоты на жуткой смеси двух языков обсуждают особенности кручения хвостов поросятам и отпиливания рогов коровам, отчего наши звери на фермах стали больше, толще, и количеством приросли. Даже кролики, и те хворать перестали. Атли с Гуннаром буквально влюбились в пулемёты и огнемёты. А парочка крепостных, в числе которых был мой можно сказать приятель, Дубаш, проявили себя на почве строительства. Этим двум я бы даже свой дом построить доверил, и проверять бы не стал, настолько хорошо у них выходило. Постепенно мурманы растворялись в Москве, притираясь к новым порядкам и законам, перемешиваясь с крепостными. Последние, кстати, на переселение некоторых людей не обиделись, мы отбирали авторитетных и заслуженных жителей в первую крепость. Да и в бараках чуть легче дышать стало, некоторые, особо крупные семьи, даже двухкомнатные «квартиры» себе завели. Так и жили.

До конца осени Москва, взбудораженная малость появлением скандинавов, пришла в спокойствие. Да и представление города, что мы строить собирались, помогло. Когда макет у девушек был готов, испытали будущую презентацию на Ладимире. Тот впал в экстаз, прострацию, панику, печаль, грусть, радость, опять экстаз. Именно в таком порядке. Рассказали крепостному деду обо всём, показали домик типовой, как лодочки подходить будут, как их буксиры паровые тянуть станут, как по дорогам трактора ездить начнут, или машинки, чем черт не шутит? Ладимир по мере рассказа охреневал, но под конец и я опять распалился, и он тоже разорался, идеи двигал. Нас разогнала Зоряна, Вовку мы таки разбудили. Ториру тоже представили макет, чтобы понять, как мурманы отнесутся к нашей затее. Вождь не подвёл, тоже неприлично возбудился и орал что-то про то, что такую красоту да мощь срочно, прямо сейчас лепить надо, не дожидаясь более детальной проработки. Опять Вовка в плачь, супруга моя за сковородку взялась, пришлось успокаивать обоих.

Убедившись в том, что презентация даёт нужный эффект, я в воскресенье собрал народ на митинг. Начал издалека, рассказал о том, как сейчас мы живём. Плавно подвёл к мысли о каменном городе, в котором будет комфортно и безопасно. Потом, правда, традиционно сорвался, разорался про планы наши, пафосное что-то вещал чуть не полчаса. Люди даже чуть отхлынули от трибуны, по которой я ходил туда-сюда, размахивая руками и срывая голос:

— МГУ вон там поставим! Курчатовский институт и порт для семи морей! На этом месте Черкизовский комбинат мясной встанет! Вон там трамвай речной пустим, и дырку в земле, чтобы трактора гоняли с вагонами — метро зовётся она!..

Где-то на описании Третьего транспортного кольца и Третьяковской галереи, Буревой начал делать мне пассы руками, мол, завязывай, итак народ в шоке от напора моего.

— Ладно! Чего лясы точить! Буревой! Снимай покрывало!

Дед убрал ткань, которой был прикрыт достаточно здоровый макет города. В нём и лодочки плавали, и красками крыши были расписаны, и человечки с тракторами стояли, для понимания масштаба. Один домик сделали разборной, вроде как для куклы Барби в моё время. Раскрываешь его — а там комнаты, мебель, занавесочки на окнах, и зелёная травинка, обозначающая фикус. Лепота! Крепостные и мурманы потянулись к новой игрушке. Сначала с опасением, потом активнее, а там чуть драку не устроили, поближе глянуть хотели. Работа девушек вызывала восхищение. Люди прикасались кончиками пальцев к будущим домам, порту, брали лодки в ладошки, удивляясь. В Москве, пока ещё не белокаменной, царило всеобщее воодушевление. Шум усиливался, перешёл в гвалт, потом все, подобно мне, разгорячились, начали кричать, мол, да, даёшь новый город! Орал уже весь город, даже моя супруга. Вовка мелкий кричал «У-ла!» и махал ручонками у неё на руках. Вот что значит цель дать людям! Макет поставили на входе в санитарный блок, они там часто бывают, пусть видят. И табличку сделали сверху, полукругом — «Москва-875». Вот вам и срок работ, и план реализации. А особо ретивые начали дома себе выбирать, в каком жить! Теперь вечером в бараках и домах первой крепости кипели нешуточные страсти. Люди спорили, какой из районов более удобный, искали аргументы, отстаивали свою точку зрения, чуть до драк не доходило. Слава Перуну, никто не пострадал да не обиделся, коллектив стал дружнее.

Совместное обучение, работа бок о бок, общая, глобальная цель, притёрли всех наших жителей. А общее для всех воинское обучение окончательно поставило точку в вопросе «кто тут главный». Коли вместе все от супостата копьём отбиваться станем, как тут делить жителей на своих и чужих? Всем доверять придётся, каждый спину другого защитить должен. На этом фоне стали нарабатывать уже боевое оружие, бунтов да заговоров я бояться окончательно перестал.

Жители Москвы, основная масса, теперь оснащались щитами, копьями, шлемами и нагрудниками. Облегчённый такой доспех, который, по мере наработки брони и навыков обращения с оружием, будет доукомплектовываться до состояния привычных нам доспехов, с поножами и наручами в маскировочных чехлах. Потом и винтовки добавятся, пока они только у избранных и Игнатьевых. Просто не каждому пока было понятно, как из этой справы стрелять, вот и приходилось медленно вооружать людей, подробно рассказывая о способах ухода за оружием, принципах его работы.

В идеале, каждый линейным воин в строю должен получить полный доспех, щит, копьё, винтовку со штыком и пару огненных гранат. Мечи и топоры были только у некоторых бойцов, сведённых в особые группы, ибо наука владения подобным холодным оружием была достаточно сложной. Барышни, которые с арбалетами тренировались, должны становиться группами огневой поддержки, снайперами. У них глаз намётан, мелкая моторика рук развита — вышивкой да нитками все раньше занимались. Женщин мы их ориентировали на защиту стен. Группы тяжёлого вооружения были представлены огнемётчиками и пулемётчиками, там по три человека на каждый агрегат надо минимум. Небольшой конный отряд, разведка и дозор, венчал наши успехи на ниве военного строительства. В строй мы могли поставить чуть больше ста человек, не считая командиров. Арбалетчиц, потенциальных снайперов, было около сорока, на двадцать пар «стрелок-наблюдатель» мы их разбили. Несколько конников, c десяток огнемётных расчётов, столько же — пулемётных. Сила по местным меркам знатная, большая.

Правда, вся она существует только тогда, когда на нас нападают, остальное время все трудятся, ополчение составляет основную военную мощь Москвы. На постоянной основе делом обеспечения безопасности занимаются чуть более десятка человек, под командованием Кукши и Торира. Первый знает, как пользоваться нашим оружием, теоретически владеет тактикой и стратегией по моим рассказам, отточенным на настольных играх. Торир же имеет самый большой опыт боевых действий. Скандинав своему будущему зятю ставит задачу, Кукша её отрабатывает наилучшим образом. Что-то вроде командира и начальника штаба получается, достаточно эффективно, по словам мурманского вождя, в таком режиме обучение вести.

Я по началу в военные дела не вмешивался особо, но со временем пришлось. Тут ведь как, выдали копьё, щит, и крутись как хочешь. В смысле, постигай умения, а учитель палкой направит в нужное русло, ударами по рукам. Затем в строй тебя поставят, в поход возьмут. Пару раз «за зипунами» сходишь, и, если цел останешься, поймёшь, как биться да строй держать. Потому слаженные дружины и ценились, все на практическом опыт постигалось, особенно строй. Нам же в бою набираться практики негде, бегать, тыкая заточёнными железками во всех встречных-поперечных, некогда, работать надо. До прихода Торира Кукша в основном отрабатывал индивидуальную подготовку да некоторые приёмы, что мы, Игнатьевы, в своих занятиях использовали. Но наша тактика к таким массам народа не подходила, ибо была рассчитана на мелкие группы, более подвижные и скрытные. А толпу в сто человек как укрыть? Скандинавский вождь внёс вою лепту в обучение, бойцами и знаниями. Однако строй не получался, разный уровень у бойцов, немногие в походы из словен ходили, а мурманов — мало. Потому и обратились ко мне, за советом. Надо переварить боевой опыт Торира, наложить его на нашу технику и вооружение, выработать новый подход к обучению и тренировкам, добиться слаженной работы достаточно здоровой толпы людей. Я даже париться не стал — детство, проведённое в военном городке дало о себе знать.

Для начала разделил всех на подразделения. Отделение из десяти человек линейных бойцов и командира было самым малым, но самым массовым из них. Девять штук получилось. Каждому отделению приписали по одному огнемётному и пулемётному расчёту, три снайперских пары в качестве средств усиления. Командиру выдали винтовку и сигнальный пневматический пистолет, чтобы можно было привлечь внимание. Каждое такое подразделение было самостоятельной единицей, могло действовать в отрыве от основных сил, но при необходимости три отделения образовывали взвод. У того — свой командир, помощник, дополнительная снайперская пара, санитар, штурмовая группа из трёх мечников или топорников. Три взвода давали роту, куда в качестве усиления были собраны все, кто не попал в основные подразделения. Собственно, это и были все наши силы.

Конечно, оружием всех оснастить не смогли, его ещё делать надо. Собирать такие громоздкие формирования на постоянной основе мы не стали — средства усиления добавлялись по мере необходимости. Но вот форму особую, военную, лычки, погоны, звёздочки — это ввели. Как и стяги небольшие для каждого отделения, и свою расцветку шлемов. Последнее было нужно для того, что бы в бою и на учениях Кукша или Торир могли видеть, кто где находится. Огнемёты и пулемёты получили станки с колёсиками, для переброски, тяжёлые всё-таки аппараты. В случае защиты непосредственно стен крепости, каждому отделению был нарезан свой участок обороны, Вишенкой на торте стали занятия по строевой подготовке. Торир и Ивар ругались сперва на такое, но потом прониклись. Мне отец рассказывал, что марши на плацу, собственно, для того существуют, чтобы чувствовать локоть товарища, чётко выполнять приказы, на подсознательном уровне взаимодействовать с рядом стоящим бойцом. А песни строевые на парадах и при беге — для развития «дыхалки», особенно когда нагруженный по самое не балуйся перемещаешься. Вот и разносилось теперь над городом:

Песне вторили женские голоса, с суровым басом с жутким акцентом Брунгильды:

Других песен я не вспомнил, или они содержали много анахронизмов. Петь в девятом веке про «Броня крепка, и танки наши быстры» я посчитал моветоном. Вот на трактор стальные листы повесим, гусеницы приделаем, тогда можно. Но народ «моими» песнями заинтересовался, стал выпытывать ещё «творчества». Пришлось напрягать память, выуживать из неё стихи, и додумывать то, что вспомнить не удалось. По деревне пошли переделки всяких советских песен. Ну не про «Джага-джага» же им рассказывать! Забавно было засыпать под приглушённое пение о ««Так-так-так!» — говорит пулеметчик, «Так-так-так!» — говорит пулемет», доносящиеся из актового зала. Так вот мы и скорострелку нашу поименовали, теперь она «Максимом» стала. В песне заменил слова, там немного анахронизмов. Осколки германской гранаты теперь стали «От стрелы что в нас даны пускали», пожалуй, и всё.

Другие песни ходили по крепостным, менее воинственные. Про шумел камыш, про мороз, который не морозит, про соловья, что всю ночь галдел как не в себя. А по утру на работу народ шёл, распевая про себя:

Очень новые песни помогали, народ светился энтузиазмом. А ещё они же довели нас до первых предпринимателей. Мужик подошёл ко мне, скромный такой, руки заскорузлые всё прятал. Он снял шапку и попросил хитрый ножик, на заказ. Даже деньги приготовил, достал веером стопку бумажек. Я шапку его заставил одеть — зима уже, поинтересовался, зачем ему колюще-режущее. Тот оказался «дудкоделом». Делал разные рожки, свистульки, какие-то флейты. Такого рода вещи пользовались небольшим спросом, скучно и на выпасе, и в перерывах между работами. Из бересты резал, показал пару экземпляров — отлично получается! Но ножик он уже свой сточить успел, а новый взять негде. Сел с мужиком, поговорили хорошо, внесли изменения в законодательстве. Оформили ему кредит товарный — наделали кучу всяких ножичков, свёрл, наждачной бумаги и прочего, чего он попросил, и много того, о чем он даже не знал. В одном из последних пустых складов отгородили ему место у окошка, светильник поставили, оформили аренду помещения.

В свободное от общих работ время и в воскресенье мужик делал теперь разные музыкальные инструменты, продавал их нам, мурманам, крепостным. Плюс госзаказ на дудки для военных получил — большой толпой управлять без сигналов сложно. Мой заказ, на гитару, пару аккордов-то я знал, как любой нормальный мужик моего времени, проходил по части НИОКР, не делал раньше наш первый предприниматель такого. Налог дядьке поставили, он был вменённый — то есть плата за аренду помещения его же и включала. Мы эту выплату на дрова для его склада расписывали, уборку помещения, тоже нашлась одна барышня желающая подзаработать, да на амортизацию — нам-то когда-то строить бараки заново придётся.

Леда, главный наш учётчик и бухгалтер, от концепции амортизации малость охренела, но потом прониклась. И впрямь, надо же как-то помнить о том, что любое строение или инструмент не вечны? Как планировать производство, если никогда не знаешь того, когда пила в негодность придёт, или склад разбирать пора? Ремонт сооружений? Сырьё и трудозатраты на это? Как понять, что дешевле, разобрать изношенную постройку или подлатать? Подбросил ей идею двойного учёта, когда-то программу в бухгалтерию писал, пришлось освоить. Особенно порадовалась она новому знанию, когда рухнувший сарай на убытки в рублях перевести пытались. Эта постройка давно стояла в первой крепости, упала из-за подгнивших брёвен. Мы-то и не пользовались сараем почти, там хлам всякий валялся. Но такую «дырку в балансе» Леда, скрупулёзная и даже нудная в части учёта барышня, стерпеть не могла. А теперь всё на свои места легло.

Так мы дошли до Нового года по московскому календарю. Незримые нити, факторы, которые тянули наше хозяйство в сторону дисбаланса, были устранены приходом мурманов. Перестав переживать на счёт безопасности, я направил часть трудовых ресурсов на создание вооружений и простейших запчастей для техники. Это, плюс интенсификация учёбы, привлечение новых, доверенных жителей первой крепости к выплавке металла, пиролизу и химии привело в порядок всю систему экономики. Горы руды и извести, золы и угля переваривались в дельные вещи, стекло, чугун и сталь. Общественные отношения, построенные на взаимодействии трёх групп людей — Игнатьевых, мурманов, словен — постепенно переходили в разряд единых для всех, без разделения по национальному признаку. Скандинавы привнесли именно тот элемент, которого нам не хватало — баланс. Правда, и других проблем с ними прибыло. Одна микроскопическая эпидемия не то гриппа, не то простуды, что привезли мурманы с собой, чего стоила! Правда, наш санитарный блок отработал великолепно. Карантин, обильное горячее питьё, травки целебные и санитария позволили избежать человеческих жертв. Медики стали пользоваться особым уважением и отношением людей, пострадавших от мора. Их число чуть выросло — Веселина занялась лечебным делом.

Девушка чуть отошла от своей потери, и присоединилась к моим микробиологам, сосредоточенно искала новые плесени, способы их выварки и прочее. Как она сказала, чтобы никто другой такого как она не пережил. А на стене в фельдшерской появился в рамке портрет. На нем стоял улыбающийся Ярослав, а за им — люди разные, мужчины, женщины, дети. Это Вера по мотивам таблички да наших рассказов сделала, чтобы Веселине приятно было. Парень с портрета смотрел на всех входящих, народ заинтересовался. История жизни хорошего человека, его самоотверженной борьбы с болезнью, гибели, дополнилась слухами, и расползлась по Москве. Я даже видел кучки людей, что несли еловые ветви, подражая Веселине, к идолу и табличке на Перуновом поле. Не знаю, живут ли сейчас все эти Гиппократы да Авицены (аптека так называлась моя ближайшая в будущем, вроде, имя какого-то врача), но у нас теперь появился свой символ медицинской работы. Парень, который себя не пожалел, но других от болезни спас. Такие вот дела. Портрету при входе народ чуть кланялся, Ярослав смотрел на людей с улыбкой…

К празднику меня ждали два подарка. Первый ожидаемый, его преподнесли Торир и Кукша. На Перуновом поле, дальней его части, они провели образцово-показательные выступления нашей роты. Хорошо заметные из-за разных расцветок шлемов и флажков отделения сходились и расходились, формировали общий строй по сигналам дудок, своё место занимали пулемёты и огнемёты на салазках, имитировались обстрелы противника и круговая оборона взвода. Снайпера устраивали геноцид поленьям и веткам, что были в качестве мишеней — девушки пока с арбалетами частично бегали, винтовок на всех не хватало. Финалом был проход колонный, повзводно, перед мной, сидящем на коне. Очень здорово получилось. А второй подарок был неожиданный, но очень приятный.

Всю осень и начало зимы Горшок описывал те находки, что собралл во время учебных выходов. Осваивал грамоту, счёт, методы и способы обработки образцов, их описания, картографирования местности. Настало его время докладывать, мы засели в актовом зале:

— Ты на карту все перенёс? — после довольно долгого отчёта о поисках, спросил я геолога.

— Да, значки поставил, свои, правда, да Веселина помогла, — Горшок чуть запнулся, — вот тут нашёл…

Парень долго рассказывал что и где обнаружил в своей «экспедиции», глину, песок, минералы, ручьи и речушки. Со стройматериалами вроде определись, качество глины и песка он указал. Минералы теперь надо бить на части, что-то в коллекцию, что-то деду на опыты.

— … Тут земля плохая, болото бывшее, мха много. Земля дымит, никуда не годна, в котелке грел её, дым идёт да жар, а больше ничего. Вот тут камень интересный…

Земля. Под Москвой. На болоте. Дымит. Нахлынули воспоминания из будущего, репортажи всякие по телевизору. Я прервал геолога:

— А ну-ка давай сюда землю ту, посмотрим на неё.

Горшок удивился, но ничего не сказал. Достал тубус фанерный с образцом земли, и передал мне. Мы ему сделали такие вот пеналы, цилиндрические, и попросили буром в разных местах брать образцы. Он специальным сверлом небольшим выбирал почву, грунт, песок и глину и в тубусы складывал. Я помял в руках кусочки почвы, коричневые комочки рассыпались в руках. Взял тарелку, под непонимающим взглядом Горшка уложил на неё образец:

— Если я не ошибаюсь — я взял уголёк из печки, бросил на почву и начал дуть.

Показался язычок пламени, чуть отличного по цвету от того, что появлялся на дровах.

— …..! Горит! — Горшок был удивлён.

— Торф это, топливо такое, на болоте оно водится. Горит, вроде, очень хорошо… — я довольно потирал ручки.

— Его вместо дров можно использовать!? Землю!?

— Ага, можно и так. Только исследовать надо. Давай сюда весь образец, с дедом попробуем, посмотрим, что получится.

— Так я в пяти местах брал, везде одно и тоже.

— Вот все и давай, образец только оставь в коллекцию.

Тридцатого числа закончили эксперименты. Буревой задумчиво мял в руках остатки торфа, я сидел над картой:

— Вот так болото то идёт, Горшок сказал, там километров десять квадратных будет. Он на половину метра в пяти местах бурил, везде торф. Сколько его — непонятно, может, ещё больше.

— Если сушенный, то горит хорошо, жарко, — дед продолжал мять кусок в руках, — на дрова почти вдвое меньше его по массе получается.

Для определения теплоты сгорания топлива мы использовали небольшую металлическую печку, её прогревали, сверху стоял чан со льдом. Бросали новое топливо в топку, пока только лес разных пород, и смотрели, сколько воды образуется от разных видов дров при их одинаковой массе. Деревья мы в окрестностях все попробовали, теперь вот и торф испытали.

— Но горит по-другому, надо дальше думать. И далеко он…

— Ага, но только он плотнее, в четыре раза, а значит, по объёму если брать, то литр торфа в четыре раза более плотный энергетически, ну, по получаемому теплу. И жечь его проще, можно комочками мелкими формовать, с сучками да щепой возиться не надо.

— Пиролиз по-другому идёт с ним, — дед все также задумчиво мял комочек, рассыпал на бумаге, собирал опять в руку и мял дальше, — другие вещества выходят и процесс не такой.

— Зато его много. Смотри, если даже его столько, сколько Горшок нашёл, по площади, да только на половину метра глубина, то получается… — я быстро посчитал, — На кубометр торфа не надо вырубать четыре-пять больших сосен…

Дед сделал стойку. Вырубки леса под поля, на дрова, были ему ножом по сердцу, а сажать новые деревья он физически не успевал, несмотря на большое количество помощников. Саженцы-то долго растут.

— И значит если мы половину метра снимем на той площади, то получим по теплоте… сорок миллионов сосен, — я закончил расчёты.

— Ну ни хрена ж себе! — дед присел, очумело лупая глазами.

— Если у нас около двухсот-четерехсот деревьев на гектар, а каждое принять за кубометр, по максимуму возьмём, то получим… — я строчил на бумажке, — сто тысяч гектар леса, или тысячу квадратных километров леса. А если слой там больше, например, метр или два, то считай…

— До Новгорода вырубка будет, — подытожил дед, — но нам лес все равно нужен, спирт, стройка, ткань, железо.

— Надо пробовать, особенно по железу-то, но и без этого. Сколько у нас дров город потребляет? Отопление? Паровики? Надо у Леды узнать…

Леда дала цифру. Потребление леса шло по нескольким направлениям. Стройка, уголь и спирт для железа и тканей, отопление и приготовление пищи. Причём большую часть потребляла именно промышленность.

— Значит, можно не рубить почти четыре пятых леса, — заключил Буревой.

— А с железом — надо подумать, может тоже как уголь древесный его делать, греть с крышкой, да остаток собирать. Надо брать, — я подвёл итог нашим посиделкам.

— Дороги туда сколько?

— Почти два дня пути. Мы так далеко не забирались. Но это по лесу. Если путь проложить, то легче будет.

— Да на тракторе, — дед рассматривал карту, — пяток ручьев, три речки мелких, овраги… Справимся! Тем более, что рядом он железо нашёл, в болоте.

Дед ткнул в значок, нанесённый Горшком. Торфяник, по крайней мере та его часть, которую отметил геолог, граничила с болотом, в начале которого мы брали железную руду. Граница та проходила через скальный выход, вода из болота перетекала на торфяные поля. Вот на стыке Горшок и нашёл болотную руду.

— А если мы там и топливо имеем, и железо, надо комбинат ставить, железный, ну, завод большой для выплавки. Если с торфом всё получится.

— И как мы его охранять да защищать будем?

— А там есть вообще люди? Горшок не видел?

Мы достали карту, которую я срисовал с форзаца записной книжки, которая с городами была.

— Значит, это больше трети пути на другое озеро, Онежское. Святослава спросить надо, он в тех местах крутился…

План в целом созрел. После Нового года отправим людей, дадим им нивелиры, пусть дорогу наметят. Мы же поэкспериментируют с торфом как сырьём для металлургии. Горшок глубину слоя пусть определит — иметь новый источник энергии очень хотелось. Если всё получиться, прекратим, наконец-то, уничтожать лес. Да, полностью вырубки не закончатся, и поля новые нужны, и стройка, и тара, и бумага, и дёготь, и смола, и ткань. Но сосновую шерсть мы частично заменяли льном, крапивой и коноплёй, в надежде когда-нибудь окончательно перейти на собственные, выращиваемые нами источники сырья. Стройка же переходит по плану на камень, а если мы с пиролизом торфа разберёмся, то может и дёготь со смолой больше не из живого леса получать станем. Ну, правда, ещё одно направление деятельности забыли, из-за которого мы лес портили. Новый год. Большую ёлку мы выкопали с грандиозным куском земли и установили её во второй крепости. Праздники ведь!

Вывели вечером тридцать первого числа полевую кухню к баракам, столы на улице накрыли, зажгли факелы по периметру. Я держал речь:

— Все вы знаете про Мороза, дед такой, в лесу живёт, холод напускает. Так вот, в Москве он не бедокурит, а наоборот, подарки раздаёт тем, кто его не боится. А опасаться его нечего, тот дед нам как родной. Встречайте!

— О-хо-хо! — из-за Ёлки Новогодней вышел Буревой и Смеяна в нарядах соответствующих, — Долго мы к вам с внучкой шли, да подарки несли. Внучка моя, Снегурочка, все поторапливала, чтобы к Новому году успеть!

— А что, Новый год сейчас разве? — послышались крики, народ хоть и напрягся от вида деда, но пока держался, не убегал.

— Новый год у нас сейчас, я лес снегом укутал, речки все заморозил, самое время праздновать. А то дальше теплее будет, и я к вам не дойду, по грязи-то.

— А ты дед, на тракторе попробуй! — народ узнал Буревоя, понеслись шуточки.

— Его мне ещё никто не подарил, — загрустил дед, — пока так, на своих двоих.

— А подарки когда будут? — детский голос из толпы.

— А тогда ты деду моему песенку или стишок прочтёшь, тогда и подарки будут, — это уже Смеяна.

— Я только про пулемёт знаю! — из толпы показался бойкий мелкий.

— И про это пойдёт! А мы вам новую споем, да вместе разучим. Дети! Вставайте в хоровод…

Хорошо прошёл первый наш зимний всеобщий праздник, весело. В полночь, в кругу родных и соратников, новых и старых, прямо на улице я подвёл итоги уходящего года:

— Мы с вами только в этом году жить вместе начали, но уже много всего сделали. Были у нас и радости, — Лис приобнял Леду, Кукша свою Сигни — и печали.

Веселина погрустнела, народ тоже чуть помрачнел, забыли уже про прошлогоднюю зиму.

— Но жизнь продолжается! И мы с вами многое ещё должны сделать, чтобы была она ещё краше, лучше, и дети наши росли хорошо, — Вовка мой сновал между ног у мамки, тоже хотел к Ёлке, как другие дети, — все были здоровы и счастливы в Новом году!

Бо-о-ом! Бо-о-ом! Кукша по моей просьбе по отметкам наручных часов бил в котел железным молотком.

— Осталось всего ничего до Нового года! И… — двенадцатый удар, — Вот он наступил! С Новым годом! С новым счастьем!

Из-за моей спины в небо понеслись огненные шары — Обеслав с Добрушем пускали салют. Народ зачарованно смотрел, как в небе догорают куски горящей материи. Красиво получилось.

— А теперь — подарки!

Дарили мы опять книжки. Народ радовался нехитрым рассказам, да благодарил, что для них тоже сказку устроили, зимнюю. То ли ещё будет…

 

8. Москва. Год 863

Праздники прошли весело. Катались с горки, сделанной тут же, в крепости, играли в снежки, развлекались, как могли, погода позволяла. А на второе января случилось массовое побоище. Я занимался семьёй, услышал крики со стороны заводи. Схватил винтовку, выбежал на улицу — кругом тишина. Все спокойно ходят, разве что Святослав с Ториром стоят в воротах и руками что-то друг другу показываю. Подошёл к мужикам:

— Что за шум, а драки нет?

— Как нет! Вон, смотри!

На льду заводи шёл конкретный мощный бой. Битва происходила между двумя большими группами мужиков, без оружия, но махач был яростный.

— А чего вы их не разнимаете? Перебьют ведь друг дружку!

— А зачем? И с чего перебьют-то? — искренне удивился Торир, — Они ж на кулачках развлекаются…

— Мы так воинов в поход искали, — Святослав показал рукой на молодого парня, который отбивался от троих наседающих на него, — вон из того славный бы вышел.

— А по какому поводу дерутся-то?

— А без повода. Скучно.

Я присмотрелся к махачу. И действительно, народ бился хоть и яростно, но с соблюдением неких правил. Лежачих не били, ногами не дрались, да ещё и помогали друг дружке, если совсем плохо человеку. Вон, двоих упавших на лёд мужиков из толпы выводят. Все по честному, кулачный вроде как, бой.

— Надо им капы сделать, перчатки. Да шлемы специальные, чтобы не побились, — я наблюдал за дракой, — и ринг оформить.

— Зачем? — хором выдали Торир и Святослав.

— Капа — в рот такая штука, чтобы зубы не повыбивали, перчатки — чтобы пальцы не поразбивали да глаза не повыкалывали, шлем — при падении голову беречь. На ещё правила надо, а то ведь поломаются мужики. Ринг — чтобы на льду не скользить.

На меня посмотрели с пониманием. Зубы тут берегли, как и глаза с пальцами. Привлёк Торира и Станислава, вместе попробовали новое спортивное снаряжение. Вроде нормально, пусть только Торир в себя придёт, крепко его приложил Святослав, вон, на мешке мурман лежит, отдыхает. Ринг сделали из канатов, капы — из дерева, перчатки сшили, гульфик, от всякого рода случайностей, да шлемы толстые. Получился боксёрский ринг. Но масштабный — концепцию индивидуального спорта мало кто понял, ринг у нас большой, там толпа на толпу мужики друг дружку месят, выигрываю те, кто на ногах остался. Добавили пару правил, для безопасности, назначили Станислава судьёй, дали ему свисток, да и уселись на наспех сделанных трибунах, наблюдать. Тоже развлечение, особенно когда безопасное. Мужики довольны — адреналин накопившийся сбросили, мы тоже, у нас команды болельщиков образовались. А вообще надо баб где-то взять, а то у нас треть мужиков груши кой-чем околачивают, а должны бы — жён. Но перекос у нас гендерный, не хватает барышень для всех желающих.

Поле праздников народ в работу впрягся с новой силой. К концу января отправили партию к торфяному болоту, во главе с Добрушем. Выдали ему нивелир, без оптики правда, просто хорошо отглаженная трубка с отверстиями на конце и гирьками для установки в правильное положение. Рейки ещё сделали полосатые, смотришь в трубочку на рейку и определяешь, расстояние. Для поиска углов транспортиры на нём приспособили. Первый километр с ними шёл, мерить учил, дальше сами пошли, на лыжах, ведя за собой трактор, что тянул вагончик-бытовку. Такой для того соорудили, чтобы мужики не помёрзли. А так удобно, инструмент сложил в него, отвёз на новое место, развернул деятельность активную. На ночь — за стенки фанерные, плитами из кудели и опилок утеплённые. Печка-буржуйка для отопления и приготовления пищи стоит на отделанном камнями полу, чтобы не сгорели люди. Настолько удачная конструкция вышла, что ещё несколько подобных «домиков на лыжах сделали». И на лесоповал, и на другие наши, удалённые от крепости хозяйственные места таскали. Утром на тракторе туда, вечером — обратно. Если замерзают люди, отогреваются в вагончике, да и с бумагами и инструментом в таком работать проще.

На разработки торфа люди взяли с собой оборудование лабораторное, для экспериментов, лопаты, топоры, продовольствие. Вёл всех Горшок, его мы весь месяц натаскивали дополнительно на реализацию нашей задумки. Остальное Добрушу поручили, в походе пусть и геолога подучит, и сам делом серьёзным займётся, пацану-то уже пятнадцатый год пошёл, совсем взрослый по местным меркам.

Веселина почти отошла от трагедии своей, и мы назначили на февраль свадьбу Кукши и Сигни. Они не хотели жениться, чувствовали оба некоторую вину перед моей племянницей из-за Ярослава. Веселина уже когда сама у них поинтересовалась, когда, мол, под венец, после этого и назначили день свадьбы. Молодцы ребята, хоть и молодые. Выпала она на двадцать третье февраля, я идею подал. Отныне день свадьбы нашего почти главного военного, объединение кровное воинственных мурманов с не менее воинственными словенами, будем праздновать как День защитника отечества. Мол, были мы разные, но Отечество одно, и защищать его плечом к плечу будем, если что. Потому и праздник, а свадьба — как скрепление того решения, что Родину одну на всех делать станем. Кривая отмазка, конечно, но иметь праздник в привычный день хотелось. Восьмое марта мы тоже выделяли, но пока не сильно, будет повод — и его официально назначу.

Планируемый День Защитника отечества заиграл новыми красками буква через три дня после ухода партии на торяфники. Кукша на коне с Ториром традиционно объезжали местность, выявляли следы и просто картографированием занимались. По их следам к нам и пришли гости.

Я стоял на водонапорной башне, народ суетился среди бараков. Я это место любил, видно все, и поруководить можно в рупор. Стоял с Обеславом, тот по периметру прогуливался, опасность высматривал. Из леса, что шёл вдоль полей, показалась небольшая группа всадников. Направил на них трубу подзорную, думал, Торир и Кукша. Потом понял, что мужики дома. Странно. И кто это тогда? Всадники увидели крепость, малость посовещались и направились потихоньку к нам.

— Обеслав! Тревогу играй, гости у нас!

— Всех подымать? — племянник тоже направил трубу на то место, куда я показывал.

— Да давай пока только наших, остальные пусть готовятся. Пойду пока поспрашиваю, чего им тут надо, — страха перед пришлыми не было.

Конников мало, мы же с нашими мужиками всерьёз рассчитывали при самом неблагоприятном развитии событий отбиться от нескольких сотен вояк. Ну чего в таком случае паниковать? Я перешёл на мостки, что вдоль стены были, ворота крепости были закрыты, все люди, кроме партии геологов-торфяников были внутри. Конники приблизили к Москве. Их было шесть человек. Один был чуть богаче наряжен, остальные в обычном для этого времени и места облачении — меч на боку, топор за поясом, копьё, щит на спине, на конях — сумки с провизией. Из защиты — зимний тулуп да пара бляшек на груди, шлем ещё присутствует. Я заволновался. А ну как передовой отряд более крупных сил?

— Чего надо, люди добрые? — я в рупор спросил подъезжающих.

В крепости народ затих, всадники остановились, не решаясь двигаться дальше.

— Полюдье! — крикнул тот, который был одет побогаче.

— Чего? С хрена ли гости понаехали? Какое полюдье?

— На Ладожской земле кто живёт — по белке с дыма! Рюрику! — надрывался мужик.

Так, стало быть налоговая инспекция пожаловала.

— Мы на упрощенке! Без НДС работаем! В особой экономической зоне! — вот вечно мне, когда нервничаю, дурь всякая лезет в голову.

— Чего? — чуть не хором проорали всадники.

— Надрываешься? — ко мне подошли Торир, Кукша и Лис, в полном облачении.

— Налоговая пожаловала, инспектор и отряд физподдержки «Коричневые штаны».

— Э-э-э? — это Торир с Лисом, Кукша ржёт, — А почему коричневые?

— Ну, красная рубаха — чтобы крови в бою видно не было. Коричневые штаны — соответственно…

Со стены раздался ржач, мужикам шутка понравилась. Всадникам — нет.

— Не будет белки с дыма — Рюрик селище ваше разорит! — надрывался «богатый».

— Чего он хочет-то? — я обратился к более опытным товарищам.

— Да шкурку беличью, или по цене что-то такое же с дома, — Лис рассматривал всадников в трубу.

— Значит, четыре шкурки, — заключил Кукша.

— А чего так мало? — изумился Лис.

— Ну, три барка, да еще дом наш многоквартирный, вот и выходит четыре шкурки..

Опять ржач со стены, ситуацию никто серьёзно не воспринимал.

— Кто главный! Выходи да дань неси! — опять надрывался всадник, что был одет чуть лучше остальных.

— Так, и что дальше будет? Лис, ты же сам в полюдье ходил, небось, чего ждать?

— Так далеко мы не забирались. Если дань не дадим — могут людей привести ещё и напасть. Или по лету лодками придут. Хотя это вроде не Ладожская земля. Чего они так далеко забрались?

— Значит, надо их отвадить, — заключил я, налоги платить мне совершенно не улыбалось.

— Да отвадить-то можно, только убивать их не надо. Тогда точно ещё придут. Они же не только с нас взять хотят, набрали уже, небось, с других селищ. Рюрик за своих людей может и осерчать, войско пригонит.

— Так значит, переговоры?

— Значит переговоры, — кивнул Лис.

— Мужик! Погоди, я сейчас выйду — это уже в рупор, всадникам.

Переговоры решили провести с соблюдением местного торгового и делового этикета. Тут как, захотел ты, например, два вагона меди. Село нашёл, где тот металл делают. Собираешь братву, идёшь и навешиваешь жителям нужной деревни по самые помидоры, а медь себе забираешь. Или тебе раздадут на орехи, и ты с половиной дружины обратно идёшь, думу думать. Это, так сказать, базовая позиция на переговорах. А потом те, из села, к тебе идут, и тоже драка — это позиция противоположной стороны. В зависимости от результатов таких вот «переговоров» кто-то на дань попасть может, или скидку получить, и ценник так определяют. Глядишь, лет через десять таких вот походов неплохая торговля получается. Это мне местные рассказали. Ну вот в этом примерно ручье мы и стали действовать. До битвы, думаю, не дойдёт, психологически давить станем.

Всадники стали подмерзать. Мороз хоть и небольшой, но всё-таки холодно. Раздался глухой звук, с крепости посыпался застрявший на ней снежок. Ворота открылись. Из них, со знамёнами вышли наши колонны — два взвода со средствами усиления. Мужики построили линию щитов, огнемётчики и пулемётчики заняли определённое им место, их прикрывали снайпера и мечники с топорниками. Отдельно вышла колонна с остатками нашего воинства, часть народу за торфом отправилась. Её вёл Гуннар Максимов, с пулеметом на салазках. Мы фамилии когда викингам искали, давали все в соответствии с их пристрастиями, местами расселения, или родовыми прозвищами. Кнут стал Кораблевым, Торир — Мудрым, Ивар — Скандинавским. Атли фамилию подобрать не могли. Но смотря как ласково и нежно Гуннар заботится о пулемёте, назвали их Максимовы, Атли, Гуннара и Брунгильду. Тогда же я и песню вспомнил.

Все это — показуха, наше ополчение не готово к бою, но смотрится внушительно. Теперь вот мой выход, на коне… А теперь главное с него не свалиться — у меня навык езды нулевой. Я, Торир и Кукша вышли перед строем, встали между ним и всадниками. Те посовещались маленько, «богатый» слез с коня, снял шлем, обозначил маленький поклон:

— Поздорову вам, люди добрые! Кунг Ладожский, Рюрик, шлёт вам пожелания здоровья и приветствует на своей земле, — вот так бы сразу, диалог переходил в конструктивное русло.

— И тебе не хворать, инспектор! Только с чего вдруг земля тут Ладожская? Далеко до Ладоги-то. У меня договор есть…

— То со мной договор, силы в нем теперь нет, — прошептал мне на ухо Лис.

— Учту, — прошептал я в ответ, и громко обратился к всаднику, — Звать-то тебя как?

— Я Златобор, мытник Рюрика, это люди мои, — богатый представился, — вы кто такие будете?

— Вон того, с краю, я знаю, он раньше в дружине Ладожской был, — опять прошептал Лис.

— Нормальный мужик? — я ему тоже шёпотом.

— Ага, собраться мне помогал.

— Так, сейчас угостим гостей дорогих, да поспрашивай его, что там вообще творится, — я шёпотом отдал указание министру иностранных дел, и повернулся к Златобору — Сами мы русские, страна наша тут, Россия зовётся, это столица её — Москва. Я Сергей, главный, это мои люди. Если с добрым словом к нам пришли, мы завсегда гостям рады. Так что предлагаю не мёрзнуть, да железяками друг в друга не тыкать, а выпить… Мёду вместе, да… Покалякать, про дела наши скорбные.

Во! Опять дурь полезла!

— Вы это, располагайтесь тут, дров принесём, палатку, если надо, покормим. В крепость хода вам пока нет, сам понимаешь, — добавил я.

— Да ясно, чего уж тут, не дети, — Златобор дал знак своим людям, те слезли с коней.

Я поднял руку — по сигналу со стены крепости взлетела ракета, ополчение стройными рядами направилось обратно. Осталось одно отделение, в оцеплении мужики будут, потом их сменят. Да стрелки с винтовками наши втроём остались, и Веселина оптикой на стене отблескивает. По команде она выстрелила в точку около Златобора. Тот отскочил от фонтанчика снега, захотел было меч выхватить, люди его напряглись.

— То чтобы мыслей у тебя дурных не было, предупреждение. Наш стрелок комару хозяйство на лету отстрелит, да его в живых оставит, даже на таком расстоянии.

Как подтверждение моих слов, по плану, выстрел Веселины ударил метрах в двадцати за всадниками. Прибывшие посмотрели уважительно, с таких позиций можно начинать переговоры. К нам присоединились Атли и Кнут, немало удививший железной рукой прибывших, мы вывезли полевую кухню, накормили мужиков, ну и налили, не без того. Те отогрелись, языки развязались. В основном говорил со мной Златобор, остальные или с земляками разговаривали, половина скандинавы оказались, или с Лисом, это те, кто ладожский был.

Я думал беспредельщики налоговые заявились, оказалось — нет. Мытник дань собирал вдоль Свири, речке на юге, налогов было мало. Разбежался народ от путей торговых, когда мор шёл. В одном из сел остановились, взяли своё да пошли на встречу местным жителям. Их стая волков терроризировала, переходила через замёрзшую речку и убивала скот, да и людей, бывало. Вот мытник и собрал летучий отряд, пустился по следу, защитить местных жителей хотел. Ведь дань-то не просто так Рюрик собирает, за неё гарантирует безопасность, и от волков в том числе. Пять дней лесом налегке, натолкнулись на следы патруля, и по ним дошли до нас. По полям тем определили, что люди тут живут, да и решили наехать, может, прокатит. Не прокатило — значит, можно и поговорить. Мы про волков знали — их Кукша с товарищами буквально вчера упокоил, поэтому в этом мы мытнику поверили.

С данью в этом году плохо. После мора налогооблагаемая база упала, население разбежалось, малый и средний бизнес в загоне, олигархи уводят активы в оффшоры, собираемость низкая. Это я так жалобы его на свой язык перевёл. А так ребята вроде неплохие, вон, с волками населению помогают, да и в целом не рыпаются, поползновений нет в сторону конфликта. Пообщались, про урожай, про погоду, про путь их с Ладоги, спросили про дальнейшие планы, с учётом того, что волки уже нами убиты. Мытнки даже обрадовался таким новостям, сказал, что теперь пойдут в то село, откуда выезжали, да и до дому — Рюрик очень ждёт налоги собранные, я так по мелким оговоркам понял. Спросили как там вообще в мире, в Новгороде чего. Пришлые отделались общими фразами — высокая политика явно не конёк наших гостей. Замятня в Новгороде продолжается, на юге хазары шалят, викинги да варяги на Балтике крупный поход готовят, всё по старому.

Время уже к вечеру было, мытник по темноте идти не хотел домой, лучше с утра. Кров внутри крепости не стали предлагать — выволокли бытовку. Таскали руками, чтобы не особо распространяться о наших возможностях. «Налоговики» малость окосели от таких новаций, дом на лыжах тут не часто встретишь. Но довольно быстро успокоились, отогрелись и мы продолжили посиделки. Я больше со Златобором общался, Лис же присел на уши своему знакомому. Вскорости наговорились досыта и отправились домой. Правда, демонстративно на стены часовых поставили. Чтобы не провоцировать людей. А так, раз охрана бдит, значит, все на стрёме, граница под замком, и лезть в крепость нечего. Такое тут понимают и уважают. Не охламоны значит какие-то, а серьёзные люди. Всадники тоже выставили охрану снаружи домика и за полночь уже спать завалились. Больше в принципе они сделать ничего не могли — у мытаря прав нет на обсуждение границ да договоров, да и земля тут не их. За себе они не боятся, чувствуют силу за собой, а мы им вроде как не угрожаем, накормили вон да налили по чарке. Территория тут спорная, к Ладоге вроде как не относится, но и к кому-то другому — тоже, все вообще думали что тут пусто. Мы же отправились домой, в крепость.

— Ну что знакомый твой рассказал там, Лис, — это уже по результатам переговоров мы совещание собрали.

— Дела интере-е-есные, — Лис откинулся на стуле, — Рюрик на место Волка пришёл, то вы знаете. Дружину под себя подмял, старую, своих привёл, торговлю наладил. Но хочет в Новгороде сесть. А там свои люди, другого конунга-князя хотят. Теперь вот Рюрик в полюдье людей отправил, меха взять хочет да серебро, в Новгороде людей умаслить. Получится — сядет там. Против него купцы, те, что зерном торгуют, которых мы вели тогда толпой. За него — полоцкие да другие ещё. Вот и требуется ему мыта больше сейчас, чтобы сесть, а потом вроде как облегчение будет. По лету в Новгороде сбор будет, кликать станут на княжение кого с дружиной, вот он и готовится. Мытарь этот молодой, из новеньких, Рюрик большую дружину собирает, людей много под себя тянет, чтобы в грязь лицом не ударить в Новгороде. У него варяги в основном, теперь ещё и словен куча, скандинавы есть. Так тот знакомый говорил.

Я задумался, попросил всех дать мне чуть времени. Сидел, рисовал на бумаге, вспоминал:

— Буревой, помнишь, я говорил, что в прошлом году Рюрик сесть должен был в Новгороде? Так вот, мы то дело испортили, — я усмехнулся и откинулся на стуле, — если бы мы тех данов не выбили, торговцы зерном в ущерб бы вошли и силы не имели. Тогда бы он ещё в прошлом году сел в Новгород.

— «Земля наша велика, но порядка в ней нет», так ты, вроде, говорил его звали? — дед тоже помнил мои рассказы.

— Ага. Так вот. Силы бы торговцы не имели, его бы полоцкие на княжение бы протащили, так бы и пошло все по-старому. А мы данов прищучили, новгородские на зерне поднялись, и против него своего кандидата выдвигают. Рюрик мыто на предвыборную компанию собирает, я тебе рассказывал как у нас было. Ну там подкупить кого или прирезать, дружиной большой пригрозить…

— Баловство те ваши выборы, — пробурчал дед, я ему много чего рассказывал в своё время.

— Баловство, не баловство, а так и есть. Лис, как думаешь, получится у него? — я посмотрел на Торира, Лиса, Святослава.

— Выходит мы времени ход повернули, — подал голос Святослав.

— Выходит, так. Только вот не знаю, к лучшему это или к худшему.

— Рюрик сядет, — уверенно произнёс Лис после недолгих раздумий, — я другого, которого на его места пророчат, знаю. Тот больше по торговле, а от князя защита нужна, сила воинская. Если Рюрик дружину соберёт, а он соберёт, судя по словам мытника, то позовут его.

— Только силы той, что в тот раз, — Святослав кивнул в мою сторону, — уже у него не будет. Значит, по другому все пойдёт.

— Да и год потерял, в замятне-то, — добавил Торир.

— Не, если сядет, то крепко… — начал спорить Лис…

Так, в рассуждениях о неопределённости судьбы, мы и провели остаток ночи.

На утро отправили мытника восвояси. Его сопроводил Кукша и все наши всадники. Сейчас они поехали с таким расчётом, чтобы как можно дальше от Москвы путь разведать. Если шевеление в Новгородских землях началось, люди от мора отошли, знать, можно ждать гостей. С севера болота, на востоке — тоже. Озеро да южное направление остаётся. Вот пусть пасынок и прокатится подальше — нам надо быть готовыми к любым неожиданностям.

До свадьбы Кукши решали вопросы международной политики. По убеждению Лиса, самого опытного в здешних раскладах, зимой и весной ждать нападения не стоило. Да и насчёт осени сомнения были. Пока замятня в Новгороде не закончится и Рюрик не сядет в городе или не убедиться в невозможности этого, все дружины словенские будут сидеть на месте, ожидая чем разрешится ситуация. Потом могут и напасть, но время пока было. Чтобы не упустить ситуацию надо вести разведку там, на Волхове. Плюс наладить пограничную службу. Кукша нашёл место хорошее, в паре дней пути от Москвы. Там путь, которым мытник пришёл, просматривался чуть не на три километра, причём наблюдатель был скрыт небольшим холмом. Если ещё и инженерную подготовку провести, можно сделать так, чтобы наш пограничник, смог заметить отряд с юга чуть не за три часа до его появления у места дозора, пересчитать его и уйти незамеченным в сторону Москвы. Если толпа большая будет идти, так и того больше запас по времени можно получить, если дорогу к югу от места дозора сделать менее проходимой. На это решили выделить ресурсы. Также будем интенсифицировать вооружение и обучение воинскому делу людей, чтобы быть готовым к неожиданностям. Осенью же отправим партию разведчиков на Ладогу, Лис пойдёт. Чтобы не выделяться, чуть модернизируем лодку, на которой торир с людьми пришёл, на ней и отправим шпионов да соглядатаев московских. Ну и надо чётко выработать политику в отношении Новгорода, кто бы там не взял власть.

Нам бы лет пять спокойной жизни — я бы вообще не переживал о южных и прочих соседях. Но у богов были свои планы, экспансия словен на север уже явно прослеживалась. Сначала Святослав со своими людьми, потом вот мытник пришёл. Да и Кукша говорил, что на речке одной мелкой, видел вымершую весь, домов пять там было. Если бы мне дали пять лет, население Москвы увеличилось бы до нескольких тысяч взрослых — мы можем переваривать новых переселенцев в количестве где-то половина от текущего населения, и за год превращать их в москвичей. Ну, так пока представляется нам, по крайней мере. Стены бы встали, завод железный, лодки бы появились, оружие и дома… Но есть большая вероятность, что такого времени у нас просто нет. А значит, надо ещё интенсивнее заниматься подготовкой к противостоянию с Новгородом, в каком бы виде оно не происходило. Время за такими заботами пролетело незаметно, и настала пора Кукше жениться.

Свадьба его и Сигни прошла хорошо. Не так весело, как остальные, больше официоза, всё-таки роднимся с Ториром, международное дело, хоть и живут все в одном месте. Мы выставили угощение крепостным, рассказали о политических последствиях брака между Игнатьевым и Мудрой, такая у Сигни фамилия. Объявили этот день Днём Защитника отечества, рассказали почему так. Мужикам крепостным подарили по новому ножику булатном — пусть порадуются. Выходной, опять же сделали, праздник всё-таки.

Кукша молодец. Вёл себя правильно, по-мужски. Принял подарки от всех, мы старались, да и взял ответное слово:

— Мы с Сигни решили, что сына нашего Ярославом назовём. И чтобы помнил он, как на свет появился, да детям своим передал. Да память чтобы о нем крепкая была — не будь его, не видать нам свадьбы этой, — Кукша обнял уже теперь супругу.

— А если девочка будет — Ярославой звать станем, — добавила Сигни.

Народ воспринял это очень хорошо, одобрительно зашумел. Правильные они люди, Сигни и Кукша Игнатьевы-Мудрые. Оба фамилию взяли двойную, чему Торир был бесконечно рад, сына, считай, доброго получил на старости лет.

После свадьбы засели с Добрушем, который еле успел на праздник после разметки дороги, с корабля на бал попал:

— Мы путь вот этот прошли, обратно вот так, кривенько двигались. По дороге метки специальные ставили, от них считать проще, — Добруш водил по карте указкой, — они хитрый, одним концом на север смотрят, другим на юг…

— Молодец! Вот как есть — молодец! — без меня парень до геодезических меток додумался, а мне минус — не сказал ему.

— То пустое, одно дело делаем. Так вот, метки те на карте я нарисовал, с высотой от крепости. Что-то выше, что-то — ниже. Там, где холмиков больше было, мы их чаще ставили. Край болота мы отметили, тут вот ещё озерца небольшие, ручейки, что Горшок не увидел, вот тут места, где лоси соль лижут, вот тут — известняк, много. Мы обратно шли криво специально, больше места изучить, потому и задержались. Вот расстояния какие получаются, в таблице. Дырки не сверлили — земля промёрзла, только на болоте делали с торфом тем. Много обратно привезли, деду дали на опыты.

— Ну, как? Получилось? — я повернулся к Буревою, очень интересно мне.

Ну… — протянул с улыбкой дед, издевается, гад, — Вот смотри.

На стол упали мерные чугунные образцы, мы такие делали, для испытаний.

— Испытать надо, но вроде добрый чугун. Руду там же брали, в соседнем болоте, её больше, чем на нашем месте, треть только в глину уходит. Одно плохо, — Буревой покрутил в руках заготовку, — чтобы уголь торфяной сделать, в шесть раз торф тот уходит, на одну часть угля — шесть частей из земли достать надо. Потому этот чугун мы с добавлением древесного угля делали.

— Н-да, муторно. А по глубине как? Много торфа? — я опять повернулся к Добрушу.

Тот ухмыльнулся:

— А по глубине — хорошо. Мы дырок по всему болоту нарыли, оно больше, чем Горшок указал, раза в три. Дырок под сотню навертели, буром складным…

— Да не тяни, говори уже сразу, — я не выдерживал, хотелось всё побыстрее узнать.

— Меньше чем три метра нигде нет. Местами — до конца так и не дошли. Уклон у поля того к болоту рудному, чем ближе к нему — тем глубже, получается.

Я прикинул на бумажке. Оторопело посмотрел на Добруша — пацан улыбается, сам уже посчитал, небось.

— Б…ть! Так, это слово не запоминай, и не вздумай повторять.

— Да понял-понял, — Добруш был рад, большое дело сделали.

— Я вот что подумал тут, — я разглядывал аккуратные записи племянника, — мы же решили стены делать сначала, крепость, потом остальное. Надо бы промеры сделать, высоты определить, где что стоять будет, что под землёй у нас… Возьмёшься, Добруш?

— Как скажете. Только вот что надо…

Добруш описал по сути нормальный прибор для измерения расстояний, углов, уже с оптикой. Парень рос на глазах. Я добавил к его рисунку пару штрихов, чтобы авторитет не терять, совместно решили бур побольше сделать, метров на десять, да тракторную оснастку к нему, что бы не самим крутить. Перешли на план будущего города, точнее — на ту часть, где стена описана. Добруш обещал подумать, что ещё сделать надо из приборов, взял план и пошёл изучать.

Объем работ по стене был большой. Периметр — более трёх с половиной километров, высота, считая подземную часть — метров двенадцать, ширина два метра, чтобы бегать можно было туда-сюда. Итого сто тысяч кубов камня. Кирпич будет поверх камней для облицовки — двадцать пять тысяч кубов. Ужас. Размах наш впечатлял. И это мы ещё известняк не посчитали, топливо, глину, железо. Проект рисковал быть первым в мире долгостроем, по крайней мере, с моей точки зрения. И не известно, что там ещё под землёй Добруш найдёт. А то песок пойдёт — надо будет землю везти, или сваи вбивать. Но надо ещё планы свои согласовать с мужиками.

До конца зимы как раз и согласовывали. Споры были жаркие, мысли у ребят — дельные. Отказались от сплошных стен — теперь между внешней и внутренней будет полутораметровый проход, и набор перемычек, чтобы соединены были. Между стенами получались коридоры длинной десять метров, и шириной полтора. Количество камня сразу уменьшилось вдвое. Для прохода наверху будем использовать бревна, вроде настила получится, и крышу сделаем. Все — в колючей проволоке, мужики моё изобретение оценили, особенно Святослав. Он, оказывается, был одним из тех, кто год назад пытался за стену проникнуть и не смог. Шрамы на руках до сих пор остались. Глубину фундамента стены уменьшили на метр, Лис сказал что и так хватит, он в своё время имел небольшой опыт строительства из камня. Эти два решения ещё уменьшили количество камня. Ворот в крепости стало больше — так и камень сэкономим, и транспортного коллапса не будет со временем. Правда, большинство из них будут заколочены до поры до времени, или завалены, там поглядим.

Самый долгий спор был насчёт технологии строительства. Кто-то предлагал делать из больших блоков, по полкуба, кто-то — из более мелких, погоняя их друг к дружке. Я вообще предлагал заливать смесью щебня, извести и глины с песком, да делать арматуру. Яму роешь, досками отделываешь, заливаешь, ждёшь пока застынет и перемещаешь доски выше, опять заливаешь. Надо только, чтобы арматура насквозь проходила через всю стену. А это проблема — такую длинную можем и не сделать. Да и устойчивость всей конструкции под вопросом будет. И металла много уйдёт…

Споры грозили затянуться надолго. Я принял волевое решение:

— Граждане! Мы так ещё год спорить будем. Предлагаю следующее. Практика, как вы все понимаете, критерий истины, — мужики закивали, — надо нам все три способа попробовать. Предлагаю разделиться. Буревой с Ториром и Лисом строят из малых камней, Святослав, Кукша и Обеслав — большими, я — с опалубкой, заливать буду.

— Чего строить-то будем?

— Каждая команда будет строить кусок стены десять метров, двойной, как и планировали. Аккуратно записываем все расходы, затраты, время, и потом уже принимаем решение. По технике — каждой команде по большому и два малых трактора, людей с десяток, из крепостных. Стенки те будем строить в следующих местах, — я достал карту местности, — вот тут, тут и тут. В двух километрах от будущей стены.

— Зачем? Давайте лучше крепость обносить начинать, — это Лис.

— Нет, крепость строить будем так, как лучше получится, какая технология выиграет — так и будем делать.

— Куда остальных людей девать будем? Почему по десять человек? — Святослав рисовал карандашом на черновике, освоил канцелярию.

— Остальные будут делать дорогу к торфянику. Вот так она пойдёт, параллельно берегу болота, пока в нужное место не упрётся.

На копии карты местности я нарисовал карандашом линию. По исследованиям Добруша и Горшка получалось, что наше болото чуть загибалось к югу на востоке. Дорога должна пойти от Москвы на север, а потом повернуть на восток, в виде прямой линии к самому месту добычи топлива.

— Кто дорогу строить будет? — по поводу торфа никто не спорил, все уже были в курсе его преимуществ.

— Добруш, он такой путь сам наметил, — я кивнул на парня, он тоже сидел за столом, но в спорах не участвовал, — дорогу делать будем под зимник. То есть надо такую, чтобы можно было зимой большие грузы на больших же санях тягать трактором. Зацепили друг за друга — и вперёд. Что думаешь?

Добруш полез в записи, начал сверять с картой. Долго водил по ней карандашом, что-то шептал про себя, шевеля губами.

— А летом как? Не будем летом возить? Да и дорога та твоя пойдёт далеко от крепости, получается, — Лис тоже вникал в карту, — тут вот расстояние большое…

— Я вот что хочу сказать, — Добруш закончил думать, — так дорогу конечно можно сделать, но можем сделать и по-другому.

Парень начал разрисовывать карту:

— Пустим её от крепости будущей, вдоль, стены. Ближе на пять километров, но болото то большое, лучше там потом свернём. Прямая дорога будет, да и местность там получше. По летним перевозкам — надо рыть канал на болоте, там где мы брали руду, да и плотами вот сюда спускать. Мы по кромке шли, там скал больших нет, просто будет. Летом — на плотах, зимой — по дороге.

— Дельно малец говорит, — Буревой включился в разговор.

— По болоту? На плотах? — Святослав не понимал, о чем речь.

Разъяснили. Мы с Буревоем давно уже рассматривали возможность спускать руду к озеру, а оттуда плотами везти в Москву. Вот и родилась мысль о канале. Вдоль края болота его сделать, рыть глину с рудой, и возить, как брёвна с лесоповала. Потом мы эту мысль отставили, не до того было. А вот теперь вспомнил Доруш задумку нашу. И получиться две дороги с перекрёстком у стен Москвы — одна к рудному болоту, другая — к торфяному.

— Надо причал сделать, чтобы с плотов удобнее доставать все, — дед начал делать пометки в блокноте, — два. Один на дальнем болоте, другой — на рудном. Глину — на кирпичи, если годная будет. Но берег укрепить придётся, чтобы не сползло. Да плоты специальные надо, узкие, да придумать, как вынимать из болота землю.

— Землю можно вот такой штукой, — я быстро начал накидывать на листе некое подобие болоторойной машины, — на плот ставим ленту, вроде той, что дрова подаёт у нас в бараках, конвейер она называется. Вглубь нам же не надо сильно? На метр-два её заглубить, под углом вот таким. Да в перегородках, их побольше сделать надо, дырки, воду пропускать. Идём, шестами правим, глина на плот сыпется. Если совсем по уму делать — то надо тут же и мыть руду, и глину на кирпичи собирать. Да ещё и дополнительные секции у этого плота иметь надо. На них сырьё складываешь, отстёгиваешь полную, и спускаешь к озеру или причалу. А новую, пустую секцию, ставишь для погрузки. Так и руду добудем, и канал соорудим.

— Не засосёт? Болото топкое… Да и придумать как-то надо, — Обеслав разглядывал рисунок новой игрушки, — Как прижимать к земле болотной конвейер тот твой? Хотя… Можно пару винтов поставить, защищённых. И что-то вроде зацепов спереди, навроде зубов. Чтобы ими цепляться за болото, и подтягивать плот промывочный. Сделаем.

— Значит, план такой. Как земля растает — начинаем расширять дорогу к рудному болоту, мы начинаем делать этот плот хитрый, земснаряд его назовём. Потом, когда лёд окончательно сойдёт, оборудуем причал, пристань, укрепим берег, да и пустим его. На плот тот нужно человека…

— Кнута поставим, — сказал Юрка с ухмылкой, корабел в углу проснулся, — а то он уже дремать начал.

— Я? На болото?

— Ага. Ты у нас самый главный мореход, озероход, рекоход. Будешь ещё и болотоход!

Ржач за столом, Кнут тоже улыбается.

— Надо, так надо. Машины там будут?

— Да, две штуки, я тебе мелких дам, Растимира, Предвоя, Власа. Справятся. Влас на плоту будет, ему уже четырнадцать, а мелкие на берегу, обслуживать станут. Да мужиков, дрова рубить.

— Тогда ладно. Обеслава бы… — Кнут сдружился с племянником.

— Не, Обеслав нам пока тут нужен. Остальных на рубку дров. Срок нам — до первого мая на подготовку. Инструменты, лопаты, топоры, насадки на трактора и прочее — всё надо сделать. Кто не знает, когда первое мая — рекомендую уточнить, — я выразительно посмотрел на «новеньких», — В первый день последнего месяца весны начинаем строить тестовые стены. Материалы надо посчитать…

Опять закипели споры. Где брать, что брать, как везти. Но спорили уже каждый под свою команду. Я был один, мне спорить ни с кем не надо, сидел и улыбался.

— А ты чего такой довольный? — Лис обратил внимание на меня.

— А хорошо…

— Чего ж тут хорошего? Вон работы сколько… — Святослав рукой указал на карту, — Успеть бы.

— А то хорошо, друзья мои, что на месте не стоим.

— Расширяемся, что ли? — подал голос Буревой.

— Нет. Не о том я. Я переживал сильно этот год, — признался я мужикам, — о том, что совсем мы не занимаемся ничем новым. Сыто, тепло, одёжка есть, дома — все вроде как успокоились да дрова добывают, больше ничего. Руды чуть, кирпичей, досок там, леса — и всё. А мы только ходим, да покрикиваем и мужикам говорим что делать. Текучка. Жизнь слишком лёгкая получилась — вот и расслабились. А так нельзя — сомнут. Так ещё пять лет бы провели, да и отупели бы окончательно. А теперь мы дело неподъемное задумали, большое, громоздкое. Опять машины нужны, опять механизмы, опять думать надо да делать. Только масштаб другой, ну, больше нас стало…

— Боишься, значит, что как в том болоте? — сказал Торир, — Остановишься — и потонешь?

— Ага. А теперь двигаться станем.

— И впрямь, — дед почесал бороду, — я сам замечать стал, что замерли мы. Проблемы свои порешили, да встали. Даже скучно…

— И тупеть начинаешь на мужиков-то покрикивая… — Обеслав внёс свою ленту.

— Хм, князья некоторые и старшины только тем и занимаются, и ничего, не скучно им, — Лис улыбнулся, — охоты всякие, бабы, пиры. Сами так не хотите?

— И много те князья после себя оставили? — дед посмотрел на бывшего начальника Ладоги, — о многих люди помнят? Да так, чтобы хорошо? Да так, чтобы потомки знали, да своим детям передавали?

— Да и что за жизнь это такая, еду на навоз переводить? — подключился Обеслав, — Изо дня в день одно и тоже, потом помер, прах по ветру, другой также продолжает. Смысл-то какой?

Мужики за столом «зависли». Обеслав поставил вопрос о смысле жизни. И как на него ответить? Даже в моё время никто не мог до конца понять, зачем мы живём. Тут же мужики суровые, практичные, о таком даже не задумывались.

— Детей оставить. Волю богов познать. Прожить достойно, — народ начал формулировать свои мысли по этому поводу.

— Жизнь — это инструмент самопознания Вселенной, — выдал я, когда все высказались, — нам не зря разум дан, в отличии от животных. Мир наш, волей ли богов сделан, или как у нас говорили, из облака огромного, почти живой организм. Вот и мается он, как дитя в люльке, пытается понять, зачем он на свет народился. А потом и мы появились, как часть мира этого, как руки его, уши, глаза, что бы понять, зачем мы на свете, и почему свет этот появился…

Во как загнул! Сам не ожидал — мужики вон смотрят с уважением, прониклись.

— Это ты хорошо сказал, — Буревой почесывал бороду, — Вселенная эта твоя…

— А дети? — спросил Кукша.

— А дети — это продолжение рода нашего, они после нас смысл искать будут. Чем больше мы им знаний о мире передадим — тем легче потомкам будет. А они — внукам, там и дойдём умом человеческим до сути мира нашего.

— А боги, стало быть, тоже с нашей помощью разбираются, зачем они на свете да почему свет тот есть, — задумчиво проговорил Торир.

— И они тоже. Мы же не зря внуками Перуновыми себя называем.

Народ расправил плечи — мысль им понравилась.

— И надо соответствовать, значит. Вот эту мысль, кстати, неплохо было бы в «Трактат» внести. Ладно. Что там у нас с глиной?…

Первого марта собрали совещание с участием всех крепостных. Решение донесли о стене, тестовых её участках. Народ поддержал — многие после прихода всадников по зиме переживали насчёт того, не примучат ли их сборами новыми. Успокоили людей — не позволим! За полгода тренировок и обучения крепостные освоились с техникой, обслуживание и эксплуатацией. Не до полного понимания процесса, но согласно техкарты работать могли. Да и с запчастями и комплектующими помогали, образование дало эффект. Потому мы с мужиками определили три команды, изменили чуть учебную программу для взрослых — и понеслась работа.

В нашем соцсоревновании появился азарт. Болельщики нашлись, из женского населения и детского. Мужики прониклись — предлагали свои решения насущных проблем. Моя команда была в лёгкой депрессии — не понимали, как я собираюсь строить. Я терпеливо рассказывал, добавлял ясности, но народ сомневался. Совместно сделали трактора необходимые, запчасти. Потом начали каждой команде готовить инструмент, опять же вместе. Мужикам нужны были повозки, корыта, ручной инструмент — конкуренты добывать камень хотели руками, а трактора на перевозках использовать. Мы же с моей командой занялись более интеллектуальными вещами.

По прикидкам, нам надо следующее: отбойные молотки с компрессорами, с питанием от трактора, экскаваторы, для глины, песка и щебня с известняком, бетономешалку. Её делать хотел как мини-заводик. По набору конвейеров должны подаваться компоненты, смешиваться, выливаться в опалубку. Для опалубки деревянной наделали разных замков, чтобы легче было снимать и одевать, выносную кузню соорудили с паровым молотом. Арматуру ещё надо делать, сетки и кучу другого железа, что ляжет внутрь бетона.

Параллельно с этим, ребятам сделали плот с машиной для добычи руды, они её уже собирали на болоте. В марте и апреле мужики делали путь до Рудного болота, точнее — расширяли и укрепляли существующий. Это у них вроде тренировки, перед длинной дорогой к торфяникам. Добруш за главного — считать умеет да приборами пользоваться. Народ не роптал, каждое действие сопровождалось максимально подробными разъяснениями. Я настоял, так проще. Учёбу пришлось для дорожных рабочих делать посменную. Три дня в поле — два дня на учёбе, небольшими группами, да день самостоятельно подготовки. Сказки, подаренные на Новый год, тут помогли — читать народ начал. Потом группы меняются. К первому мая подошли во всеоружии.

Старт соревнованию дали демонстрацией. Вынесли флаг, я объявил это день Днём Весны и Труда, попели песни разные, угостились прямо на улице, это был последний день отдыха перед долгой и трудной работой. На второе мая, рано утром, почти до зари, построились рабочие команды перед воротами. Опять небольшая речь о будущих трудностях, и что все мы делаем одно и тоже дело. Болельщики-женщины нас провожали, было приятно. Мы выдвинулись к участкам работы, распределенным по жребию. Мне достался за Перуновым полем, самый трудный. Там дороги нет, и до мест с материалами ходить неудобно. Старт по ракете из сигнального пневматического пистолета, крики «Ура!», и мы пошли…

Может, зрелищ тут мало, может, скучно просто так работать, но азарт охватил всех. Мужики вечерами хвастались друг другу:

— Мы уже яму сделали!

— А мы диском хитрым камень здоровы попилили! — это они про некое подобие шлифмашинки с приводом от трактора, пришлось Кукше с Обеславом делать целый цех по выделке дисков по нашей старинной технологии склейки песка на тканевую основу.

— Глины гору натаскали!

— Воды нанесли!

— Извести нажгли!

Мои стояли понурые — мы собирали установку для смеси бетона да монтировали тележки для перевозки. Ни рыть, ни строить не начинали. Тележки делали восьмиосные, на широких колесах, но низкие, чтобы не тратить усилия на подъём тяжестей. Команда «Больших камней», Святослав, Кукша и Обеслав, перли с упорством, достойным лучшего применения, грандиозный камень, который отодрали от глыбы. Диском пробили отверстия, вбили деревянные колышки, поливали их водой — так откололи большой кусок. Пёрли его вроде как даже с умом, подкладывая бревна. Они разрушались и шли в топки тракторов. Да и трактор им пришлось переделать, сделать более низкую передачу. У Буревоя, в команде «Малых камней», началось сооружение стены, в яме грандиозной, иначе не развернуться. Мы же с моей командой собрали машину, и начали потихоньку возить материал.

Тележки вмещали в себя по полкубометра сырья каждая. На малый трактор вешали по несколько штук таки. За ходку привозили какой-то один материал, его трактор-экскаватор накидывал, а он у нас один. Ходок в день делали пять штук, с перерывом на обслуживание тракторов. Тележки оснастили откидывающимся бортом боковым и высыпали сырье в большие кучи, ограниченные деревянным забором, высотой по колено. Гордостью моей был отбойный молоток. Большая пружина, компрессор, жало — всё на тракторе отдельном. Мужики подъезжали к камням, один бил молотком, другие подкидывали ему камни, чтобы щебень помельче получался. Его грузили и волокли на стройку.

Начались мелкие жульничества. Кукша своих мужиков подговорил, они чуть не до заката работать стали. Я скооперировался с Буревоем, отправил к ним фельдшеров. Итого — день штрафа, нечего народ изматывать. Буревой меня соперником не считал, у них потихоньку росла стена, у меня — горы материала. Команда «Малые камни» — мои, кстати, назывались «Монолит» — действовала по принципу «лучше меньше да лучше». Собирали камни, разбивали глыбы, потом грузили на трактор большой, и везли. Малые трактора возили песок, глину, известняк, потихоньку собирали стены в яме. Но дед, гад, тоже поддался азарту — он взятку моему отбойному молотку, точнее, его оператору предлагал! Мол, метнись, пока перерыв в погрузках, мы метрах в двухста друг от друга работали на добыче, да набей мне камней. На Буревоя наехали вместе с Кукшей — сам готовил инструмент, нечего теперь другие ресурсы захватывать. Наезд — это громко сказано, мы каждый вечер на совещании обсуждали ход работ у каждого и принимали решения вместе.

У Кукши стена быстро росла в котловане, но когда они вышли наружу — начались проблемы. Как засунуть большой камень наверх? Лепили сходни, блоки, Обеслав чуть не кран подъемный соорудил, только вот он завалился, из брёвен был. Подсказал ему о противовесе — дело пошло веселее, затянули. Подняли каменный блок — тот упал и раскололся. Мужики расстроенные — я рад, никто не покалечился. Буревой тихой сапой уже метр стены вывел, у меня — готовы сетки да арматура, да материала половина лежит, это за две недели. Много потратил времени на притирку коллектива, распределение обязанностей. А то если каждый раз менять человеку фронт работ — как он опыта наберётся? У меня чётко — три водителя, экскаваторщик и оператор отбойного молотка с помощниками, арматурщик, механик для закладки топлива и воды, обслуживания техники, бетонщик. Он пока установку осваивал, да режимы подбирал. И я мечусь между ними, помогаю на тех участках, где необходимо приложить мозги или грубую силу.

Двадцатого числа и мы приступили к рытью котлована и непосредственному строительству, закончив эксперименты. Остальные уже половину работы сделали. Волевым решением, причём совместным, все Игнатьевы ушли на посевную — мужики продолжили строить сами, без нашей помощи. Разве что по утрам инструктаж с докладом, да при полном непонимании бегут к полю, плачут, жалуются. Посеяли зерно, девушки посадили овощи, вернулись к стройкам. Соревнование можно считать завершённым — я выиграл у всех остальных один день.

Моя стена уже была готова, разве что облицовку сделать надо кирпичную, но по условиям эксперимента она не входит в соревнование у всех команд. Мои ходят гоголем, посматривая свысока на остальных. Вторым пришёл к финалу Буревой, третьим — Кукша. Он второго июня только закончил. Поздравили участников соревнований, устроили праздничный ужин. Обещали подумать над тем, как кого отметить. Вроде конкуренцию разводить не хочется, конфликты плодить, но и люди старались, не дело это, без подарка оставлять. Совещание по этому поводу собрали в воскресенье, хоть и выходной, но на посиделки с разговорами его использовать можно было.

— Ну что, граждане, приступим. Стены стоят, работа окончена, пора итоги подводить.

— Да, интересно получилось, — Буревой разбирался в своих записях.

— Ага, и мужики рады. Твои, — это мне Кукша сказал, — мои грустные, вроде как обошли их.

— Одно дело делаем, — махнул Лис, — теперь так как Сергей делать будем. Если десять этих ваших метров мы за месяц сделали, значит все мужики бы три десятка сделали, за год крепость по одной стене бы обнесли. На всю стену — лет десять получается.

— Нет. Меньше.

Все посмотрели на меня.

— Сейчас объясню. Ошибки какие вы видите в том, что делали?

— Камни сильно здоровые брали, — Обеслав начал перечислять, — подъёмник не сразу предусмотрели, делать на ходу пришлось.

— Тележки как у тебя надо делать, у нас на ходку меньше получалось песка да глины, — Буревой вступил в разбор полётов, — да и яму рыть сильно большую пришлось, не развернуться иначе.

— Верно все, но не о том говорите, — я достал записи, — организация, порядок у вас не такой был. Другим манером можно больше сделать. У меня каждый на своём месте, они неделю учились, неделю навыки оттачивали, неделю привыкали, а неделю только стену делали. Но каждый в той стене только своё делал! Мои мужики, которые камень били, половину времени отдыхали, пока бетон, смесь та лилась. Те, что смесь лили, да железо делали, отдыхали, пока материала не было. Каждый только своё делал! А у вас? Кукша, у тебя народ, как муравьи, камень толпой откололи, толпой погрузили, вместе с тракторами поволокли. У Буревоя вообще каждый чуть не сам себе смесь готовил, на которую камни клал, лепил, камни из куч выбирал, да также толпой их собирали. А потом все по дрова бегают. Бред какой-то…

— Выходит, зря все делали, неправильно это было, — приуныли дед и Кукша, остальные мужики тоже нахмурились.

— А вот хрен вам! Я-то тоже косяков, ну, ошибок наделал!

Народ воспрял, значит, и я не безгрешен, вроде как вместе с ними в один ряд встал. Соревнование даже между нами небольшую конкуренцию создало.

— Я не подумал, как на верх раствор поднимать, это раз. Мужики с вёдрами чуть не померли, заливая его с лестницы. Не учёл, что, облицовку делать придётся — чтобы держались кирпичи надо чтобы сетка или прутики, к ней приваренные, наружу торчали, это два. Да ещё много чего не подумал. Вот тележки те же, что мешало их сделать съёмными? Приехал, снял, поехал дальше. Но даже так, мои мужики работали с разделением труда, каждый своё дело делал, и если бы сейчас я продолжил — ещё такую стену бы за неделю сделал, ну или за две. Опыт-то не пропьёшь!

— Значит, пять лет уйдёт, — констатировал Лис, — а наши сносить надо, да заливать другие.

— Не, не пять. И сносить рано. Мы сейчас их испытывать будем, посмотрим, какие как крепко стоят. А потом вот что сделаем. Обеслав! Мы возьмём вашу подъёмную машину, — Кукша и Обеслав заулыбались, — переделаем её вот так.

На бумажке был нарисован подъёмник, который по рельсам ездит, только вместо них — брёвна. Куча деревянных колес, две А-образных конструкции, одна здоровая перекладина между ними — такой себе козловый кран.

— Потом возьмём твоих, Буревой, кто кладку делал, — команда «Малые камни» тоже заулыбалась, — да пустим их облицовку у стен делать. Тележки поменяем, мешалку мою вот так переделаем.

Для подготовки бетона машина у меня была сделана на скорую руку, теперь же было время подумать да посмотреть её в деле. Она стала выше, вместо подачи с трёх сторон в одну бочку теперь конвейеры подачи стояли в линию, и приводились в движение одним мотором, количество компонентов регулировалось количеством заборных планок на конвейерной ленте. Приёмное отверстие было сужающимся, и сливало все в более высокую бочку, в которой был «металлический краб» с цепью, помешивающий смесь.

— Теперь представьте. Все наши мужики поделятся, как у меня. Одни возят, другие камень бьют, третьи арматуру делают да устанавливают, четвёртые на смесь компоненты подают, пятые возят её в тележках съёмных, шестые на кране её в ямы да опалубку заливают, в которых седьмые доски ставят…

— …Непрерывно! — Лис просветлел, — Это ж как быстро-то получится!

— И от каждого нашего полезное взяли, — Торир разглядывал рисунки, — выходит, не зря трудились.

— Ага. Не зря. Ещё по топливу люди специальные, для воды трубу прокинуть можно или шланг ткане-смоляной наш, насос, рельсы укладывать из брёвен, металлические элементы нужны, для крепежа, проволоки много…

— И что там по сроку будет? — Обеслав открыл блокнот.

— А вот со сроком надо думать. Первое, надо добиться того, чтобы люди правильно распределены были. Чтобы не получалось, что одни работают, а другие баклуши бьют. Все должны максимально время своё использовать. А то получится, что мужики с металлом быстро работать будут, а землекопы — медленно. Тогда сделали сеток — сидят, бездельничают. Вот и надо нам сесть да прикинуть, сколько времени на что уходит, — я открыл журнал работ.

Остальные смотрели смущённо, только что ножкой не водили под столом.

— Вы что, не считали, что ли!?

— Да не до того было, работали… — Лис развёл руками.

— Так, ну с этим то ясно, — я ткнул в Лиса карандашом, — его Леда съест, когда он ей учётные карточки сдавать будет. Или от постели отлучит…

Все заржали, чувство сделанной работы и её полезности поняло настроение, испорченное проигрышем.

— А с вами я отдельно поговорю! Учёт должен быть! Да контроль… Придётся опять нам все заново начинать, считать уже будем правильно.

— А со стенами что делать будем? Стоят чуть не посреди леса, кому они нужны? — подал голос Торир.

— Нам нужны, — народ вытянулся, я улыбнулся, — вы же не думаете, что Москва у нас такая маленькая будет, они потом основой станут для новых стен. А пока — часовыми башнями. Они высокие, только их квадратными сделать надо, с дверью, да лестницей, площадкой там для наблюдения, крышей. По часовому поставим — со всех сторон наблюдение.

Народ посмотрел на карту, с отметками тех стен. Выдох то ли восхищения, то ли удивления, то ли просто нереальности задуманного пронёсся над столом.

— Да Новгород-то поменьше может будет, — задумчиво протянул Лис.

— А нам Новгород не указ! Кстати, Новгород — это Новый город. А старый где?

— А его нет, — улыбнулся Лис, — раньше просто Город был. Потом терем княжеский перенесли на другую сторону реки, вокруг него дома дружинников, стал он Новым городом. А потом всё так называть стали.

— Тоже нормально. Кстати, про дома дружинников, точнее — крепостных. Я тут подумал, мы мужиков наградим. Те, кто первыми пришёл, «Монолитовцы», пусть себе дома в новой Москве и выбирают. Но только когда для всех готовы будут.

— И вроде наградили, но и других не обидели, — Торир хлопнул по коленке, — здорово придумано. Только когда то ещё будет…

— Это посчитать надо, — выдал Лис и склонился над картой.

Прогресс, однако! Новенькие прониклись-таки нашими методами! Теперь дело быстрее пойдёт. Мы налили себе отвара, и засели за расчёты. Пока по моим записям, а дальше видно будет…

Подарок мужикам понравился. Причём всем, справедливым посчитали такое. Дальше перетасовали команды, теперь у нас стройбригада на сорок человек. Ещё надо им тракторов штук пять, а лучше — семь, у нас эти механизмы используются как передвижные двигатели, и можно начинать. Месяц нам сделать новые машины и инструменты, а на старых пусть пока тренируются, закруглят будущие часовые башни.

Месяц не получилось, полтора ушло. Все из-за крана, очень уж капризный механизм вышел. Гигантские рельсы из цельных брёвен, огромные колеса, и их много, процесс перевозки и установки — вообще ад. Чуть не так поставишь, перекосит его, и поминай как звали — два раза уже заваливали эту конструкцию. А все из-за того, что рельсов нормальных нет, металла за плавку мало, вот и не получается их лить.

Пришли люди от Рудного болота — там свои проблемы. Промывочный самоходный плот длинным вышел, еле сбалансировали его. На носу посудины — грандиозные зацепы подъёмные, в виде буквы «Г». Ими впереди плота народ врывается в болотистую землю. Потом вдоль зацепов подтягивает конструкцию. Из-за длины этого механизма, глубины, на которую погружать приходится зубья, чтобы прижимать ленту подачи, и перекашивает всю систему. Да ещё винты на малых секциях, что должны возить сырьё к причалу, постоянно наматывают на себя всякую дрянь. Они только километр пути прошли, почитай, за три месяца. Ужас. Посоветовал Власу приделать к винтам малых секций трубу с сеткой, к промывочной машине балласт передвижной сделать, и попытаться снова.

Потом дорожники наши, они же по совместительству — поставщики дров и леса. Идут, рубят, пилят, да вдоль дороги складывают. А мы забираем, надо кстати учесть в расчётах, что плечо доставки увеличиваться будет для топлива. Мужики тоже плачут — они ямы закапывают, овраги да ручьи, а их размывает, вода пробивается. Пришли барышни — надо больше иголок, а то на одежду для работы не хватает, а мы из леса только дрова берём. И туда надо людей…

Опять кризис. Снова чего-то не хватает, надо искать обходные пути и манёвры. Но на этот раз кризис у нас правильный, рабочий, если бы не замахнулись на дело большое — так и не было бы никаких проблем. А так, надо смириться с тем, что такие вот ситуации будут постоянно. И надо просто работать больше да знаний мужикам передавать, чтобы тоже помогали думать.

Лучиком света в кризисном царстве стал Буревой. Пришёл с манатками подмышкой, и сказал, что уходит в барак жить. Я удивился, чего вдруг? У нас вроде места хватает. Оказалось, Буревой тоже себе барышню нашёл! Нашу самую первую крепостную, Березу! Ей лет хорошо за сорок, сошлись с дедом они крепко. А чего нет? Буревой здоровый, бодрый и в своём уме. Чего ещё надо-то? Вот он и намылился к невесте. Хотел, гад, мимо ЗАГСа проскочить да не проставляться за свадьбу! Мы не дали — тётку с детьми переселили, свадьбу скромную на этот раз сыграли, тёплый семейный праздник получился, правда, семья здоровая у нас теперь очень.

Только к августу наши «стеностроители» вошли в режим, как раз тогда, когда последнюю тестовую стенку до ума доводили. На сооружение этой башни было любо-дорого было посмотреть. С утра последний участок мужики начали делать — к вечеру закончили. Кран, бетонный заводик, участок обработки арматуры, доставка сырья и топлива, механическая мастерская — всё отработало, как часы.

После этого устроили мужикам военные игры на тему «штурм каменной крепости». Святослав и Торир с Лисом собрали тараны, которыми тут пользуются при штурме, и целый день разбивали тестовые стены. Выстояли все три конструкции, знать, можно и основную стену сооружать. На это и кинули строительную бригаду. Мне откровенно нравилось, как они работают. Собрались с утра, Дубаш, бригадир, вводное совещание устроил и после него направил людей на ответственные участки. Сначала прошлись экскаватором, делали траншею. Потом соорудили кран над ней, бетонный завод на его же рельсах стоял и был передвижной. Стали забивать арматуру, лить бетон, перемещая опалубку. Дошли до верха, сместили чуть кран — и дальше. Траншея дальше роется, сырьё непрерывно превращается в стены. Дошли до края рельс подъёмника, переставили половину их с начала на конец и продолжили — практически без перерыва! Молодцы, одно слово.

Днём теперь весь наш городок напоминает хорошо отлаженный механизм. Все куда-то идут, что-то делаю, тащат, везут, и так непрерывно. Разделение труда помогло — освоение «своего» дела шло быстро. Первой строили восточную стену. И она подымалась невероятными темпами по местным меркам! За неделю, как я и предсказывал, выходило чуть не десять метров готовой стены. Причём наблюдалась явная тенденция в увеличению производительности труда. Пришлось делать путь для ручья, что впадал в заводь. Его упаковали в кирпичный короб, толстенный, будет резервный источник водоснабжения на случай осады. А Кукша вышел с предложением вдоль всей стены ров вырыть. Мол, защита лучше будет. Дело полезное, но не своевременное, перерисовали проект, да и оставили на будущее. Если город разрастётся — будет внутри него канал метров пять шириной да два глубиной, парки там сделаем, ещё что. Века через три. Пока надо стену доделать.

Всё крутилось без нас, настроенный, отлаженный процесс работы не нуждался в ручном управлении. Да, в некоторые технические проблемы и затруднения пришлось вникать, но непрерывного контроля и понукания больше осуществлять не приходилось. Потому у нас появилось время подумать чуть на перспективу.

— Буревой! Смотри, у нас, если мы вот тут на торфе завод поставим, да тут пристань, на болоте рудном, как мы защищать-то это всё будем? Завод, там люди, до него километров сорок, это часов восемь по ровной дороге быстрым шагом. Перебьют-то металлургов и торфокопателей. Да и жить там где? Как дело организовывать будем?

Дед задумался, начал прикидывать:

— Надо бы туда кого из наших, с винтовками. Отобьются, а там и мы подойдём.

— А как о нападении узнаем?

— Ракета, нет? — Кукша тоже задумался.

— Да можем и не увидеть, её. Особенно, если днём и погода не очень будет. Да и то, увидим, а добираться как? Весь день в полной выкладке, с оружием, мы пока дойдём, уже не боеспособны будем. Вот вам и задачка — узнать о нападении, да тем, кто на торфе сидит, продержаться до подхода подмоги. Предлагаю их вместе решать, задачи те. Да опять проект подправить. Надо новую дорогу сделать, вдоль той, что сейчас строим, — я посмотрел на мужиков, — только железную.

— Это с рельсами, что ты рассказывал?

— Ага, рельсы и шпалы. Тогда и быстро доехать сможем, и вывозить легче будет.

— А как быстро добираться будем? Сколько скорость будет? Сколько груза брать сможем? — Кукша закидал меня вопросами.

— А во это — это отдельный разговор. Надо все считать да размеры прикидывать. Знаю только, что чем шире сделаем, тем лучше, груза сможем больше возить. Теоретически. Это раз. Второе. По зиме хотели торф таскать и металл. А наши трактора смогут по льду и снегу тащить много груза? Сам видел, как дождь пройдёт — они только грязью кидаются, да ямы под колёсами роют. Надо гусеничный трактор делать, вот такую штуку.

На чертеже были нарисованы гусеницы в сборе, их отдельные элементы, траки, пальцы, процесс монтажа описан. Я в прошлой жизни не сталкивался с такого рода движителем, делал по общему принципу.

— Вот такую штуку поставим, она зацепами будет вгрызаться в лёд, да и потянет груз-то.

— А давления хватит? Ты же говорил, что если масса у трактора большая, а колеса — маленькие, то утонет он, а если наоборот — то не сдвинет с места ничего, колеса попусту крутиться будут, — пасынок помнил мои уроки, это хорошо.

— А вот для этого трактора я предлагаю чуть схему поменять. Во-первых, он на дальние расстояния будет ходить, ему топлива много на себе таскать придётся. Во-вторых, надо его ещё сильнее сделать, чтобы больше таскал груза, это два. В-третьих, можно гусеницы двух размеров сделать, потоньше и пошире, и под разные условия их использовать.

— Предлагаешь два больших трактора вместе соединить? — дед чесал бороду, прикидывал в уме.

— Ага. Только вот какие это — большие? У нас сейчас пять сортов тракторов да машин бегает, я уже сам запутался, кто из них какой. Да и двигатели по производствам стоят разные. Я думаю, надо некоторую стандартизацию ввести. Да, на уровне запчастей они на половину одинаковые, но стоит чуть дальше двигаться — машины типовые, стандартные выпускать. Я тут прикинул, у нас, если мы новый трактор сделаем, получиться три основных модели. И чтобы не путаться в названиях, большой там, или малый, давайте их по единому образцу называть. А там и остальные ремесленные вещи да продукцию так же отмечать станем. Нужны стандарты. Начнём с тракторов, — я достал новый разлинованный листочек, — Трактор самый малый будет у нас ТП-1-15К4. Это значит трактор паровой, первой модели, пятнадцать сил, колёсный, четыре колеса.

— А большой значит будет ТП-1-30К4? Правильно? А экскаватор как? А отбойный молоток? — Кукша первый суть ухватил.

— Ну, экскаватор — ТП-1-15К4(Э), Отбойный молоток — соответственно «ОМ» в скобочках. Так-то легче писать будет?

— А гусеничный значит с буквой «Г» будут, — дед начал набрасывать на листочке, он хоть и дошёл позже, но понял глубже, — тележка твоя, будет Т-1-05К8, полукубувая, на восемь колес, первая, двигатель паровой — ПД-1-15… хотя нет, у него же сила есть, и давление в котле, значит — ПД-1-15-20, а далее…

Задал задачку мужикам. Они теперь всё именовали да аббревиатуры выдумывали. Помогли они, кстати, удобнее писать и читать стало, нет разночтений. Марки стали обозначили, да винтовки наши, пулемёты и огнемёты. Леда очень порадовалась такому подходу — кодировки в учёте сильно помогли, упростили таблицы. По факту, мы начинали делать некие ГОСТы. К каждому сырью, материалу, запчасти или изделию не только прикладывалась технологическая карта для получения, но и документ, описывающий характеристики и взаимосвязи, металлоёмкость и содержание дерева.

Мы же занялись новым делом — собирали трактор ТП-1-60Г. Это у нас трактор паровой, первой модели, на шестьдесят сил, гусеничный. От фразы «лошадиные силы» мы ушли — уж сильно я сомневался в том, что получаемая нами мощность хоть на половину соответствует той, которую использовали в моё время, при одинаковом номинале. В тракторе много нового и интересного получается. Как гусеницы крепить? Как их натягивать? Колёсики всякие маленькие опорные, пружины большие, управление совершенно другое, трансмиссия… Да и сами гусеницы на какую ширину мастырить? Какая сталь на них пойдёт? Много разного нам ещё сделать предстоит на пути от замысла до его реализации.

Железной дорогой Кукша занялся, меня допрашивал и пытался понять, как тестовый участок сделать. Пока только в теории — практику по этому вопросу отложили до лучших времён. На участке том надо отработать будущие решения, чтобы не пришлось потом переделывать много. За основу паровоза взяли ПП-1-60, паровую платформу первую, на шестьдесят сил. Это трактор, с рамой, но без колес и трансмиссии.

В сентябре собрали урожай, больше, чем в прошлом году вышло. Отвлекли Кнута от создания канала в болоте, весь месяц ловили рыбу, делали запасы на зиму. Олово у нас кончилось, пришлось ещё и в бочки водоплавающих складывать. Подошла к концу соль — перешли на стеклянные банки. Чтобы сэкономить на столь ценном продукте, стали нашим «хрусталём» внутри отделывать глиняные здоровые горшки. Это привело к образованию довольно обширного керамического производства, на него барышень определили. Кончился поташ. Интенсифицировали его выработку. Параллельно дед озабочен процессом получения стекла и поташа при использовании остатков от сгорания торфа. Если мы переведём наше хозяйство на этот энергоресурс, древесная зола станет у нас чуть не дефицитом…

Так вот одно цеплялось за другое, добавлялись новые ремёсла и мастерские, станки и приспособления — мы вернулись в привычный нам ритм разработки и изобретательства. Это привело к кризису сырья. Если прошлой осенью я жаловался на то, что мужики тянут слишком много на переработку, то в этот раз производства стонали от недостатка или неравномерности прихода необходимых материалов. Самая большая проблема была с солью. Её наши выходы давали мало, более крупных, промышленных объёмов Горшок не нашёл, хоть и изрыл всё в окрестностях. Пока держались на повсеместной экономии этого ценного ресурса, но надо бы его достать в больших количествах где-нибудь. Ведь соль не только в пищу должна пойти — на химические опыты тоже. И на них у нас большие планы. Именно о них я думал в процессе создания трактора.

Нам нужен качественный скачек. Мы практически исчерпали все доступные способы получения ресурсов. Да, торф даст больше энергии, с соответственно — слегка отпустит проблема с дровами. Если всё получится, то железа мы тоже много получим, на том же торфе. Однако в данный момент это всё, все направления, в которых у нас будет прогресс. Стекло, поташ, соль, цветные металлы — все у нас в дефиците. Надо искать другие способы добычи, другие минералы, в большом количестве, другие технологии. Значит, надо плотно химией заняться — а у нас это в основном на деде, и то в качестве научной нагрузки. И я ему не сильно много подсказать могу, ибо знаю её только в объёме менее школьного курса, не очень нравилась в своё время она мне. Ну там соли, основания, кислоты, щелочи, элементы, молекулы, атомы. А нужно ещё и геологию себе представлять, промышленные технологии, создать систему химических знаний. Вот! Наверно, самое правильное будет. Буревою надо передать все знания, включая таблицу Менделеева, что смогу вспомнить, да и попробовать расписать всё, что у нас тут используется по формулам да элементам. Я вот точно знаю про серную кислоту, соль, формулы и состав. Ну вода ещё, и спирт, куда же без него. Древесный уголь — это у нас углерод, известняк — это вроде кальций, но надо уточнять. Селитра — соль какая-то азотной кислоты, или азотистой? Вопросов больше, чем ответов. Закончим с трактором на шестьдесят сил — займёмся этим вопросом. Переключился в мыслях на другие аспекты нашего существования. Так и пролетел месяц.

У нас закончился сезон рыбной ловли, Кнут, с грустным лицом пришёл ко мне, и тоненьким таким голосом поинтересовался:

— Что, опять на болото? — а сам смотрит, как щенок побитый.

— Да вроде там и без тебя справляются, но если поможешь — будет здорово.

— Эх-х-х, придётся идти, — Кнут повесил нос.

— А ты чего хотел-то? Вроде же понимаешь, что дело нужное. Чего не так?

— Да… Я тут… Вообщем… — Кнут достал стопку бумаги, — Вот. Нарисовал.

Я начал разбирать его рисунки. Чертежами это пока назвать сложно, а вот эскизами — самое то. Там были мечты корабела. Лодки, лодочки, корабли, кораблищи, паруса, канаты, мачты… Кнут рисовал мечту. Свою, давно, судя по количеству бумаги, лелеянную.

— Строить все это хочешь? — я рассматривал толстенькую лодку, она, судя по всему, из последних его работ.

— Да хотелось бы. Но тут на болоте тоже надо… — Кнут тяжело вздохнул, — простора хочется, чтобы волны, чтобы ветер, брызги…

— Понимаю, правда понимаю. Я бы сам такой, чтобы пройтись на лодке, а то текучка наша задолбала. Ты по применению судов тех думал что?

— Да. Вот та, которая у тебя сейчас, это для рыбы. Вы хитро с сеткой придумали, да только она неустойчивая, да берет мало, и управлять сложно. Можно было бы лучше сделать. Вот если…

Целый день мне корабел рассказывал о своих идеях. Я слушал, и интересно, и Кнута надо поддержать. А то и впрямь только стройкой все занимаемся, надоело.

— Вот что, мы действительно направление по судостроению запустили. Надо бы и верфь сделать заново, и лодки строить, пробовать разные. Но и болото бросать нельзя, полезное это дело. Мы из ваших отвалов и руду выгребаем и глину на кирпичи и раствор связующий.

— С болотом проблема только одна — забивается винт на судах малых для перевозки! — Кнут ударил кулаком по ладони, — Половина работы — впустую, только чистим постоянно его.

— В трубе пробовали его делать?

— Да всё равно забивается! Приходится вынимать плот да чистить. Тоже время, тоже силы.

Я начал постукивать карандашом. Оставим мужика на болоте — скиснет, запал пройдёт. Убрать его оттуда — чем он заниматься будет? Люди-то распределены все, а в одну голову верфь не построишь, да и лодку сложно. Надо ему процесс ускорить, чтобы конец его виднее был. А скоро зима. Блин, что делать? Чем ещё двигали у нас корабли? Колёсами гребными? Не пойдёт, винт лучше, хотя колеса не будут на себя ил затягивать. А если…

— Слушай, а давай колесо гребное приделаем, — я начал набрасывать рисунок, — вот такую штуку в конце плота сделаем. Они воду будут отбрасывать с кормы плота, отбрасывать, как весла. Одно колесо…

— А управлять как? Руль тогда не вставишь сзади.

— Два колеса на корме или по бокам, да ещё и два двигателя… Блин, такое размерами получиться неподъемное. Да и грузить сложно. Надо полегче, да чтобы направлять можно было… — опять сел рисовать, трубы защитные, кожухи.

Громоздко получилось, и опять не то. Начал играться винтами — Кнут тоже поучаствовал. Нарисовал два винта в трубе, поворачивать за счёт разности хода на каждый? Но проблему накручивания водорослей и прочего хлама на вал мы никак не уберём. Крутил на бумаге чертежи, винты в трубах, сетки защитные, фильтры… Не выходило. Взял новый листок — вот корпус плота, вот в конце два винта, в трубе, вода идёт, винт её толкает… Рисунок что-то напомнил из будущего, видел я нечто похожее. Дорисовал корпус в виде гробика в профиль, вот, теперь ещё более знакомо. МТЛБ. На военной кафедре рисунок такой был, намертво вбитый преподавателями, под соусом подготовки машин к форсированию водных преград. Лючки закрыть да проверить, чтобы в корпус вода не сочилась, потом — крышки надо открыть… Крышки водомёта! Листок бумаги начал покрываться линиями.

— Колеса и винты — прочь, делаем так. На плот ставим насос, трубу его заборную выводим вниз, в клетку, что от мусора защищать станет. Такие надо легко меняемые делать или вообще — несколько труб да клетей сделать с переключателем. Один фильтр забился — на другой переставил кран и насос дальше воду тянет. Её в бак можно на время собирать. А из него — другой насос, что воду ту станет сзади плота выбрасывать. Причём через трубу поворотную! Вода в одном направлении отбрасываться будет — плот в противоположном движется.

— А пойдёт он? Ведь с водой связи нет, как она за неё… Цепляться будет? — Кнут от моего «креатива» малость окосел.

— Пойдёт, не боись! Так, только трубы тут четыре, два под углом, две — прямо, перегородки-краны по другому… — я углубился в рисование, — Вот! Ребятам дашь рисунок, тут основное есть — пусть в цехах сделают, да попробуете.

— Не будет плот двигаться, — упрямо сказал Кнут, глядя на мои эскизы, — вёслами надо или парусами, винтом ещё твоим можно. Но брать воду и насосом её… Не пойдёт.

Я улыбнулся:

— А ты попробуй, Кнут. Сделайте на совсем малой лодке и испытайте на болоте её. Даже направление пока менять не надо — просто идею оцените.

Корабел ушёл задумчивый. Логика этого времени подсказывала, что для движения надо за что-то цепляться. За воду, за землю, за снег и лёд. А если брать и кидать воду — за что тут цепляться? Это я знаю, что при желании, можно и на воздух опереться, крылом, например, а они-то такого не видели, вот и спорят. Ну ничего, чем доказывать и убеждать — лучше дать попробовать, а потом удовлетворенно ловить офигевшие взгляды. У меня даже настроение поднялось, когда я представил себе выражение лица Кнута, если идея отработает.

К тому моменту, как болото да и заводь начали покрываться первым льдом, Кнут попробовал новую лодку с водомётом. Обычная, двухвёсельная, на скорую руку сляпанная прямо на берегу болота. Туда самый малый наш паровик, небольшой запас дров, насос с трубой и сетку для мусора за борт. Выходное отверстие движителя смотрело на корму. Насос пришлось центробежный делать, да шестерёнки добавить для увеличения оборотов. Паровик на лодке был пятисильный, у нас такой для всяких мелких приводов — стиралка там, посудомойка, бытовой мотор.

Я прибыл на испытания, Кнут и Влас в лодке, топят котёл. Прижали сцеплением паровик к насосу, тот сначала почихал, выдал три порции отдельных воды, потом ка-а-ак попёр! Тугая струя ударила с кормы лодки, лодка натянула верёвку, которой была привязана к берегу, встала криво посреди чистой воды — не отцентрована она по массе. Колышек, за который держалось судёнышко, вбитый на топком берегу, не выдержал, выскочил, и мои корабелы умчали в болото. Сбили сетку, та осталась лежать на кочке, насос грубый достаточно, чтобы не засорялся, забирает уже не воду, а жижу какую-то, но и на этой жиже лодка скачет по трясине! Влас аварийно спустил пар, отсоединил сцепление. Опираясь слегами, попытались вернуться назад. Отъехали они метров на двадцать, еле вернулись вместе с лодкой. Рожи удивлённые, вытянутые, мужики из крепостных на берегу богов поминают. Вылезли на берег, все в грязи болотной, начали репу чесать.

— Пошла таки… — удивлению Кнута не было предела.

— Да как пошла-то, зараза, думал, в болоте останемся, — Влас отряхивался от грязи, — как бы не лучше, чем на винте.

— Ну вот и посчитайте, пока зима, как и почему оно двигалось, и как лучше — на винте или так, — я был доволен.

Кнут парень вдумчивый, пока не поймёт да не испробует новую приблуду, не бросит новое дело. А значит, до следующего года ему есть чем заняться, да как раз по специальности корабельной. Тем более, что планы по реализации нашей внешней политики малость изменились.

Мы по осени отправили «ряженых» — шпионов — в сторону Ладожского торга провентилировать обстановку. Лис, Торир, Влас вышли на старой лодке мурмана в сторону Волхова. Мужики до торга не дошли — остановились на ночлег и застали на берегу небольшое судно с пятью корелами. Те как раз возвращались от словен. Понятно дело, местные жители при виде толпы вооружённых людей прыснул в разные стороны, однако одного человека всё-таки удалось поймать. После вдумчивого допроса выяснили, что пока опасности нет — Рюрик занят внутренними разборками в Новгороде. Мужика бить не стали, как и другого ущерба причинять. Покормили в обмен на информацию, других его спутников тоже уговорили из леса выйти. Их тоже допросили, угостили и оставили в покое. Сели обдумывать дальнейшие действия.

Информация от корел была достаточно полной, потому решили Ваньку не валять, на торг не соваться, пока там толпы вооружённые бегают, а просто перехватывать лодки, следующие на север и на юг, и допрашивать народ. Так они неделю провели, с пару десятков судов остановили. Да, всё верно, со стороны юга пока опасности ждать не стоит. Новгородцы заняты своими делами, делят власть. Дополнительным бонусом стали данные об отношении местного населения к Москве. Нашу крепость все считают неким мистическим и странным местом. Несколько раз проходившие лодки слышали крайне странные звуки, а ночью видели какой-то удивительный свет. Попытки приблизиться и понять, что там находиться, пару раз заканчивались громким криком о том, что, мол, валите свой дорогой и выстрелами в плавсредства — это наш конный патруль отрабатывал. Людей при этом корелы не видели, мы дозорных строго инструктировали на глаза никому не попадаться, да и камуфляж свою роль сыграл. Таким образом, соседи, что активно делились информацией о странном месте, решили от греха подальше обходить Москву стороной. Да, отдельные, отчаянные личности, совались к нашей заводи, что внезапно (для них) обросла деревьями — это наша гавань так с озера выглядит. И даже торгом интересовались. Однако, мы таких отваживали криками о том, что торга пока нет, и не факт что будет, и лучше бы вам плыть куда подальше. В итоге у нас сложилась ситуация полного игнорирования друг друга — корелы к нам не лезут, от греха подальше, мы — к ним. Всех всё устраивало.

На Ладоге в итоге не засветились, однако приросли солью — тупо поменяли её у корел на железные вещи. Обменный курс был такой, что нам ещё и в нагрузку пытались барахла сунуть всякого. Ещё бы! Пять ножей выменяли на пуд соли! Нам железо проще достаётся, вот и потерялись малость мои сограждане в ценах. А довесок в виде кусков ткани да бисера вроде как и не к чему москвичам. Пара тройка задержанных для принудительного обмена информацией и торга корел сообразила, что мы из места странного, стали прощупывать почву на момент дальнейшего взаимодействия. Торир и Лис отказали — не время. Ежели понадобитесь, мы опять сюда, на озеро выйдем и вас поймаем.

Таким вот образом и солью приросли, и данные получили, и Рюрику на глаза не показались. Да и с местным населением прояснили ситуацию, не задев их и не испортив отношения. В итоге наш разведывательный отряд вернулся домой и стал планировать следующий подобный поход — дальше, длиннее, весной, скорее всего, отправятся.

Зиму же встречали достаточно непривычно. Обычно мы да и прочие люди в это время, холодную пору оставляли на всякие дела, не связанные с выживанием. Мы — изобретали, остальные — охотились да мех добывали. Но только не в Москве, и только не этой зимой. Народ так взялся за работу, что не оставлял её даже не смотря на плохую погоду. Ко мне делегации постоянно ходят — брезент для стены нужен, чтобы смесь сохла лучше. Отдельно Дубаш пришёл — по холоду строители собираются продолжать пахать. Да, он понимает, что мёрзлый грунт требует больше дров на его размягчение, что придётся много сил потратить на траншею и условия работы будут не очень комфортные. Но, по его словам, мужики до такой степени освоились, что сними их сейчас со строительства — зачахнут. Уж очень темп высокий и производительный взяли. Ну а вишенкой на торте были расчёты. Я, конечно, узнал подчерк Леды, что делала их основную часть, но идея была Дубаша. Мол, потеряем на изъятии грунта — догоним за счёт более простой доставки, на салазках тележки наши больше груза берут. Указал им на одну ошибку. Не всё топливо учли, раствор придётся тоже сушить, иначе вода внутри смёрзнется, и вся стена развалится. Дубаш погрустнел, но я его подбодрил — если он считает нужным продолжать, пусть занимается. Дядька ушёл окрылённый, нравилось ему его дело.

Вслед за ним пришёл Добруш с петицией — он руководил строительством дороги. Ситуация та же — разрешить трудиться зимой. И аргументов стопка, и опять с перевозками связаны. В процессе эксплуатации уже готового участка грунт под весом трактора и тележек проваливался, необходимо было его завозить отдельно и утрамбовывать. Вот на это и хотели зиму потратить, помимо вырубки просеки и продолжения пути. Да и ручьи с речушками да оврагами преодолевать проще, когда они замёрзли. Стали анализировать проблемы Добруша. Слава Перуну, он аккуратно вёл рабочие журналы, и материал для размышлений был довольно внушительный. Постепенно суть проблемы выявили.

Из-за большого давления на грунт колёс наших тележек и тракторов нас уже не устраивала просто утрамбованная земля. Как только дождь проходит — движение останавливается. Необходимо делать подушку из грунта, песка, гравия, определить её характеристики, соорудить более крепкие переходы через овраги и ручьи — мосты или трубы, по ситуации. А это — десятки опытов и экспериментов, расчётов и переделок. Потому бригада дорожников теперь поделится на две части. Первые будут просеку рубить да по старинке землю утрамбовывать. Вторая — формировать тестовый участок пути, отрабатывать состав и форму полотна дороги, проводить опыты.

Чем ближе к Новому Году, тем больше наблюдалось суеты у наших крепостных. Прошлогодний праздник понравился и запомнился всем. Народ спускал наличку в нашей лавке, закупая ткани да нитки для нарядной одежды. В процессе шитья нарядов выделилось две барышни, которые и себя обшили, и детей своих, и ещё соседям помогали. Очень у них хорошо получалось. Предложил им заняться бизнесом — ателье сделать на тех же условиях, что наш производитель музыкальных инструментов работал, будем развивать частную инициативу. Тот мужик, кстати, сидел уже третий месяц с госзаказом, барабаны да трубы новые делал. Он ни разу не делал такого раньше, заказ идёт как НИОКР. Гитару он мне уже подготовил, я натягивал проволоку разных размеров и мучил близких адскими звуками, ею издаваемыми — пытался найти звучание, похожее на то, что слышал в моё время. Получалось плохо, медведь мне, судя по всему, не только на ухо наступил, но и по рукам хорошо так потоптался. Не выходили струны. Докопался до музыканта, дай, говорю, мне ноту «Ми». Он глаза пучит, руками машет, к богам посылает. Рассказал ему про ноты, про семь штук. На этом мои знания музыки заканчиваются. Тот руками махать перестал, задумался. Ну ничего, пусть голову тоже напряжёт, может, придумает чего.

Перед самым Новым Годом собрал наших управленцев на совещание.

— Так, завтра на празднике людей поздравлю, речь уже подготовил. Пока хочу тут всё проговорить, производственное совещание у нас. Начнём со стены. Как результаты?

— Сделали много, осталось саже… метров триста, — Святослав говорил, пытаясь уже применять новые меры длины, — но там будет сложно, скала попалась. Сейчас пытаемся отбойный молоток в траншею засунуть чтобы ей разбить. Да арматуру как туда вставлять — непонятно. Если скалу пройдём — до конца зимы закончим основу восточной стены, останется облицовка и настил, по которому ходить будем, ну и двери, ворота, крыша…

— Я понял, остальные элементы. По дороге у нас что?

— Дорога почти готова, точнее — просека для неё. Сейчас мы землёй засыпаем ямы, утрамбовываем путь, — Добруш говорил с бумажки, аккуратный малый, — по весне ещё засыплем, где провалится. Надо теперь думать, где тестовый участок встанет, что да как строить на болоте торфяном.

— Там завод будет, металлургический, — сказал я, — так что как закончите дорогу, садимся проектировать сооружения и пути подвозные для сырья. К заводу ещё дороги надо будет от места с известняком. Болотную нашу бригаду, думаю, перепрофилировать в металлургов. Как там, кстати, дела, Кнут?

— Болото прошли только на четверть, с новой приспособой попробуем, легче идёт. И как оно всё-таки двигается? Не пойму я…

— Потом расскажу, думайте заодно, как руду добывать будем, там, на месте. Думаю, такой же плот, или что-то вроде. Святослав, как там люди вообще, настроение, довольны ли?

— Настроение… — мужик задумался, — серое, вот. Каждый день одно и тоже, привыкли уже, понимают, что нужное дело делают, но все равно хочется ещё чего. Посидеть там, поговорить, даже для этого места в бараках нет. А столовая да для мытья изба — там не расположишься…

— Буревой! Запиши, надо один склад освободить, оформить правильно, с лампами там, разделить на две части, обеспечить отоплением, да и клубом назначить. Это место такое, где как раз вот можно будет собраться, как наш актовый зал.

— А зачем на две половины?

— В одной сцену поставим, помост такой, представления всякие делать будем. Детские. Там же репетиции оркестра будут, тоже детского.

— Клуб — это вроде как кабак получится? — Лис быстро суть ухватил.

— Ну, если пива кто наварит, тогда да, — я улыбнулся, — а пока отваром обойдёмся. Мужика-музыканта начальником клуба, главным там, назначим. Каморку его перенесём, его работа не сильно пыльная. Да помощницу ему дайте, на уборку и прочее. По трактору ТП-1-60Г чего?

— Через месяц закончим. С гусеницами провозились, — Обеслав достал записи, — долго, да и так проблемы есть. Двигателя два поставили, каждый на свою гусеницу работает. Очень удобно получилось управлять, проще, чем с колёсами. Но водитель нужен очень опытный да ловкий — приборов много для двух движков, не все успевают за ними смотреть.

— Делайте на один вал, один агрегат, длинный. А потом сцеплением будем притормаживать каждую тягу… Ну, управление перенесём с двигательной установки на сцепление, которых два станет — и всё. Я потом тебе покажу, так может ещё проще получиться. А к водителям ещё вернёмся. По железной дороге что у нас, как делать будем?

— Сложно там, — Кукша тоже достал блокнот, растём, однако, все со своими записями пришли — сильно широкую сделать нельзя, мы ось не сделаем, Обеслав сказал. Метр шириной, или полтора, максимум. Если же не делать ось — может не выдержать груз. Дилемма. Пока только понятно, как по прямой ездить, там ничего сложного…

— А ты предусмотрел, что груз паровоз очень большой повезёт, как тормозить будешь? Скорость сбрасывать? — я вспоминал то, что ещё не рассказал Кукше, — ты прав, надо плотнее заняться, причём всем вместе. Считать там тоже много, всем работы хватит.

— А давайте я возьмусь, — Обеслав поднял руку, как на уроке, — Кукша больше занят во военной части, ему такое сложно будут. А я вроде уже как научился…

— Кукша, ты как? Согласен? Ну и то хорошо. Обеслав, закончите с трактором, садитесь за эскиз опытного участка железной дороги. Кукша — ты чисто на военную часть пойдёшь, думай, как оборону организовывать, с учётом будущего завода. По производству всё? Всё… Теперь слушайте меня. Мы сейчас достигли своего предела…

— Как? — всеобщий возглас удивления.

— Да не в плане расширения, а в плане людей и ресурсов. Из ресурсов доступных у нас лес да железо с глиной, да камни с известняком. Ну и то, что вырасти может. Остальное все на грани. Олово надо для банок, медь нужна, свинец, поташ, сырье для красок остальное сами перечислите — всего не хватает.

— Торговля? — Лис подкинул идею, понравилось ему на озере менами с корелами заниматься, — Давай корелов поймаем ещё, попросим взять чего надо на Ладоге?

— Торговля — это, конечно, хорошо. Но чего нам продадут-то там? Всё тоже самое, что мы сделать сможем. Да даже если сырьё брать будем. Нам тонны нужны, а там килограмм стали за счастье великое считается. Поэтому пока этот вариант отставим. Надо бы так придумать, чтобы под рукой было всегда то, что нам нужно. Искать надо…

— Тех, кто с металлом работал и прочим, людей мастеровых нам надо искать, — Лис делал пометки, — так и выкрутимся.

— Ну, и это тоже, только не совсем. Как работают сейчас наши крепостные?

— Хорошо работают, добро. Быстро у них все выходит, — Святослав своими людьми был доволен, — Дел просто много.

— Ага, хорошо. Вот только, сейчас сложный момент будет, подумайте. У них хорошо выходит то, что мы им показали да рассказали.

Мужики после моих слов чуть подумали, не поняли, обратились ко мне.

— Ну вот смотрите, надо нам сделать было гусеничный трактор. Водителей у нас куча, так? Так. А машину новую делать некому, только Игнатьевы. Надо строить металлургический завод, а кроме меня, Буревоя и Обеслава, кто его делать будет? Вот и получается, что, — я ухмыльнулся, — пользователей у нас много, а разработчиков — с гулькин хрен. А дальше будет хуже! Мы сейчас перешли от простых изделий к целым системам, а как их создавать, если каждому указывать приходится что да как строить и делать?

— Вроде как на вёслах в походе сидеть есть кому, а воевать — только часть идёт, — Торир перевёл мои слова на понятный язык, все закивали.

— И того хуже. Если ещё людей приведём, мастеровых, как мы их использовать будем? Так же, как этих? Сами обучим, а они потом только одно и смогут делать? Да по всем вопросам к нам? И на кой леший нам тогда эти кузнецы пришлые?

— Ты же сам говорил, что разделение труда! — Святослав посмотрел на меня, — Что так быстрее будет.

— То так, если дело знакомое. А нам бы надо заиметь у себя людей, которые сами дело то смогут делать, по заданию, без нашей помощи.

— Учить их ещё надо, — Буревой почесал бороду, — да крепко. А новых — под них уже отправлять, пусть сначала освоят простое, потом их тоже образовывать, на сложное.

— А не утекут знания те? Освоят люди дело новое и на Ладогу пойдут, — предположил Кукша.

— Нет, — усмехнулся Святослав, — наши уже никуда не уйдут. Хорошо им тут.

Святослав осмотрел нас всех, и начал развивать мысль:

— Вы по-другому живёте, не так как мы раньше. Раньше каждый себе сам на уме был. Своё поле, своя охота, свои дрова. Разве что дом построить, или там колодец вырыть — тогда по родичам да соседям. Склоки постоянные, у кого лучше, у кого хуже. Тут за два года почитай только две драки серьёзные, да и те поначалу. Не из-за чего ругаться, нечего делить. Вы думаете, это не замечает никто? Да вы баб поспрашивайте! Уж те-то раньше только и разговоры вели, «а у меня, а у нас», — Святослав противным голосом передразнивал баб, — а теперь? Вон, одёжку нарядную делать, и то чуть не вместе все пошли. Раньше такого не было. Тут урок сделал, норму сдал, и всё. Кормят, поят, крыша над головой, тепло, дети присмотрены да обучены. Хорошо тут людям…

— Это пока, — предостерёг я Святослава, — потом и зависть пойдёт, и склоки. В дома свои пойдут жить, там у кого дом симпатичнее, у кого дети лучше, у кого посуда симпатичнее, у кого одёжка краше…

— То так, — охотно поддержал Святослав, — но иначе теперь всё будет. Почему сейчас народ доволен? Потому что справедливо все. Любимчиков нет, запасов по норам нет, все работают одинаково. А кто лучше — там и доход лучше, кто хуже — тот штраф платит. Но с голой задницей не останешься! И дети сыты будут! Справедливо это людям кажется, вот и довольны. Раньше бы про зал этот твой, ну, клуб вроде, мои бы и не помыслили! На улице бы собирались, да друг перед другом хвастались. А теперь они место то хотят, чтобы по делу говорить! Я в барак зашёл — там в одну эту, квартиру, народ набился, сидят, обсуждают что-то. Прислушался, думал, каверзу какую, нет! Они про дорогу говорят, как сделать лучше, да грустят, что, мол, дорога та закончится скоро, а что им дальше делать — неведомо! Вот как получилось!

Тут уже и я задумался. Совсем про людей забыл, про крепостных, хорошо, что Святослав помнит обо всем да заботится о них по старой памяти.

— Дорожников успокой. У нас таких дорог десятки километров будет, без работы не останутся, — Буревой достал наши планы, — лучше будем делать. Строители — те также, после стены будем город строить, там работы ещё куча. Металлурги, с болота которые придут, пусть освоятся пока, пока в дело войдут, пока с торфом дело сдвинется — не заскучают. Лис, по людям ремесленным — не нужны они тут…

Немая сцена, все на деда посмотрели.

— Не нужны, — повторил Буревой, — сам вспомни, у вас, небось, как и в нашем селище было? Кузнец сам себе руду роет, сам железо варит, сам куёт, сам уголь делает. Так? Киваешь… А у нас? Что он у нас делать будет? Чугун льём, много, железо варим, куём штампами да под паром. Он как делать будет? По-старому продолжит или к нам пойдёт, где ничего не знает. А зачем он нам такой нужен? На стройку его — так а зачем тогда кузнец? Людей с земли взять — лучше будет и проще. На Ладоге кузнец — человек уважаемый, а у нас — ненужный. Со стеклом также, с углем… Да со всем! Даже каменных дел мастера тут не особо нужны, не умеют камни лить, как мы стены делаем. Вот и выходит, что нужны нам те, кого научить проще будет, да под себя подмять. Не как холопов да рабов, а как людей работных да крепостных…

— Как мы пришли, — подал голос Юрка, — сейчас понятно, что да как делалось. А тогда неясно было. Боялись мы, признаю. Потом интересно стало, затем, когда знаний набрались, помогать стали, и ещё интересней стало. Если бы по-старинке работали бы, рыбу бы ловили, как я сперва хотел, то ушли бы отсюда, как есть ушли. Нечего тут делать таким.

— И помоложе брать, у них ум гибче, быстрее освоятся, — добавил я, — Лис, понял задачу? Думай, как нам таких получить да где взять.

— А чего тут думать-то? — Лис ухмыльнулся, — Сироты нужны. Таких мало, да устроены они большей частью, кто по родичам, кто в подмастерьях. Но после мора были ребята неприкаянные, сейчас уже не знаю. По селищам найти можно, тех, кто помоложе да без крыши над головой, кто с чужой руки живёт. Знать, и впрямь на Ладогу идти всё-таки придётся.

— Кнут! Верфь временную строить будем, лодку переоборудовать вашу старую надо. По весне или по лету за людьми пойдёте, — я думал над словами моих товарищей, — Буревой! Про барак отдельный для них подумай, как для рыбаков был, Кукша охрану подумай, да ещё учителя нужны да воспитатели…

— Моих баб возьмите, — подсказал Торир, — они крепкие, даже с парнями справятся. Себя в обиду не дадут. Учить, правда, не смогут, сами буквы плохо понимают. Но порядок наведут…

Я себе представил группу подростков, вроде наших рыбаков, и над ними Брунгильду. Бр-р-р, забавно получится. Посмотрел — народ тоже улыбается, особенно Кнут.

— Все о Брунгильде подумали? Ага, по глазам вижу. У дураков мысли сходятся, — я посмотрел на записи, — значит, так и порешим. Лис маршрут продумает, Торир, на тебе формирование отряда для их поиска и перемещения. Кнут! На тебе транспорт. Предварительно, выход на июль назначим, месяца два вам хватит? Отлично! Подведу итог. По людям, определились, сирот ищем да наших в учёбе переориентируем. Чтобы новых крепостных найти, да к нашим под начало определить можно было. По ресурсам, Буревой, вот тебе записи мои, почитай на досуге, пока праздники. Будем думать потом, вместе.

Новый Год прошёл весело. Мы задумали некоторые новшества, вроде представления детского под Ёлкой для взрослых. Однако, планы пришлось корректировать. Ни свет ни заря в ворота «постучалась» Машка с толпой себе подобных. И пришли лоси, в количестве чуть не больше десятка, с таким видом, как будто их обидели смертельно. Ну да, сена в лесу не положили, соли не насыпали, как тут не возмущаться? Накормили втихаря лосей, да и отвели в лес. Всех, кроме Машки да Васьки. Их принарядили и использовали в представлении, они наиболее спокойные у нас, привыкли к людям.

Дед Мороз в этот раз приехал практически на санях. Ворота открылись, там два лося, санки, Буревой и Веселина в костюмах. Дед объяснил, что подарков в этот раз много, вот и пришлось на лосях добираться. У народа — буря восторга, праздник удался на славу. Подарками традиционно выступили книжки — сказки и короткие истории.

Развлечения были стандартные. Традиционный групповой махач, скромно называемый боксом. В каппах, шлемах, перчатках получилось безопасно и забавно. У детей — зоопарк, лоси паслись под крепостью, а «наши», Машка с мужем и детьми, даже позволяли себя гладить и кормить. Ну и снежки, горки, крепость снежную строили — весь набор зимних развлечений. Устроил забег на лыжах, на приз, попытался изобразить коньки. С ними надо ещё пробовать, не вышло пока у меня с первого раза. Сбросил эту работу как госзаказ нашему мастеру по музыкальным инструментам и в ателье. Девушки делали сам ботинок, мужик — лезвие. Что-то получилось, но оценить я не мог, не умел даже в будущем коньками пользоваться. Так вот закончились Новогодние праздники и продолжилась работа.

 

9. Москва. Год 864

Зимой у нас и начались изменения, согласно результатам предновогоднего совещания. Буревой ушёл с головой в мои записи по химии, ходил задумчивый, и даже не садился за опыты. Ему много чего надо было осмыслить, продумать, принять. Это на самом деле не так просто, как кажется. Всю жизнь живёшь и знаешь, что вода — это вода. Проще быть не может, она может быть грязная, солёная, чистая, замёрзшая. Но это всё — вода. А тут тебе на голову вываливают, что она — это два разных элемента, вещества, по сути, которые соединены вместе. Причём одно из них — прямо в воздухе есть. Который тоже не простейший элемент, а смесь каких-то газов. Ужас. И так со всем. Бревно теперь не дерево, просто разных пород, а набор жутких компонентов, про которые так у меня и написано — «набор жутких компонентов», подробнее я не знал. Уголь — углерод, причём уголь этот, углерод то есть, есть чуть не везде. А человек — так вообще не пойми чего состоит, включая светящийся фосфор! И веществ таких — около трехсот, я не помнил конкретнее, и хуже того — все они в свою очередь всего лишь различное сочетание трёх самых малых кусочков — протонов, электронов, нейтронов! Весь мир, такой разнообразный, красивый, непознаваемый превращался в набор из нескольких частиц. Это полностью переворачивало представления об окружающей Вселенной для деда. Буревой долгими вечерами допытывался у меня новых знаний, задавал уточняющие вопросы, пытался опровергнуть мои теории, выдвигал свои.

Трактор большой мы закончили, и получился он огромный. С большим коробом для топлива, с большим баком для воды, высокий, широкий, на гусеницах. Его автономность позволяла ему дойти своим ходом до торфяного болота, причём с грузом. Там его «заправляли» заново, и он мог идти обратно. Первым грузом, который он начал таскать, стали увеличенные сборно-щитовые бытовки. Новый домик был на десять человек, с печкой-буржуйкой. За раз очень тихим ходом трактор увозил три таких. В этом временном жилище обитали дорожники и будущие металлурги, что пока занимались исследованиями торфа.

Испытания нового трактора проводили долго, пытались максимальную надёжность и пределы эксплуатационных нагрузок определить, Мощь, выдаваемая машиной, гулкое её урчание, произвели впечатление на всех. Святослав, после того как трактор чуть не с корнем вырвал небольшую сосну, так и заявил:

— Бычара! Не, у него хм…, не торчит ничего — значит вол. Такими на юге пашут.

— Не, — я посмотрел на трактор, — вот же крюк торчит, значит, бык. Бычок…

Так вот у нас и появились названия для тракторов. Пока делали ГОСТы обозначили три подвижных механизма — малый, средний и большой трактор обрели чёткие описания и области применения. Да и порядок навели в остальном «зоопарке» машин да механизмов, закодировав их и закрепив в документах конструкцию для серийных изделий. Остальное, что не входило в уже существующие процессы или только ещё разрабатывалось и испытывалось, переходило в область экспериментальной техники. Ну а чтобы не ломать язык, произнося всякие аббревиатуры, с подачи Святослава ввели нормальные наименования. Малый трактор стал «Осликом», средний — «Жеребцом», большой — «Бычком». «Одушевление» таким вот образом тракторов, случайно причём, привело к интересному эффекту. За ними стали больше ухаживать и вообще, относиться как к домашним животным. Даже имена собственные давали некоторым. Началось наращивание количества наших тракторов. По плану надо двадцать «Осликов», десять «Жеребцов», пять «Бычков». Благо детали двигателей практически одинаковые. А вот вал — разный, да трансмиссия с рамой, но процесс шёл быстро.

А в конце января к нам пришли гости. Прискакал наш пограничник из заимки, что на юге была, и доложил о том, что в сторону Москвы движется небольшой отряд. По отдельным деталям, описанным наблюдателем, мы опознали, что это наш прошлогодний приятель — Златобор. Собственно, ждали его со дня на день.

— Государь! Государь! — ко мне спешил мужик, из тех, что строили стену, — Сергей!

— А? — я наконец понял, что это ко мне обращаются, не привык ещё, — Чего стряслось?

— Там этот, инсфектор пришёл, тебя хочет, — мужик с трудом выговорил новое слово.

— Кто? А-а-а, инспектор, Златобор.

— Ну да, сказал, Сергею скажите, мол, налоговый инспектор пришёл, — мужик помял в руках шапку, — мы его к воротам почти подпустили, ничего страшного? Они с вежеством пришли, ещё в лесу с коней слезли, да пешим ходом двигались сторожко.

— Спасибо, ладно, скажи — сейчас буду, — я пошёл собирать своё «правительство».

Пришли мы впятером, я, Лис, Торир, Святослав да Кукша. Буревой сидел в лаборатории, читал да проникался моими записями, отвлекать не стали. У ворот застали забавную картину. Пять мужиков, вооружённые мечами да копьями, держали под уздцы коней, и, раскрыв максимально широко рты, пялились на новую стену. В принципе, понять ребят можно. Живёшь ты такой в девятом веке, направляешься к деревянной крепости, а застаёшь каменную стенку. Причём такое ощущение, что стоит она тупо посреди поля. От кого та стена? Зачем в этом месте? Кого защищает? Может, вообще культовое сооружение? Но зачем такое большое? Тут народ практичный, просто так сооружать ничего грандиозного не станет, да и не сможет. Только текущие потребности сил обычно хватает закрывать, а остальное — только если нужда заставит. А тут просто стена здоровая посреди поля. Бред какой-то…

— Здорово, Златобор! Какими судьбами? Опять нас на мыто примучивать пришёл? — я поздоровался с парнем.

— И вам не хворать! Не, в гости в этот раз, без мыта, — тот чуть склонил голову, но без раболепия, так, отметился просто, покраснел малость, замялся, и пожал таки руку, — вот, пришли узнать, как у вас дела да отдариться за приём прошлый…

И опять покраснел… Хм, задумал что? Или это он разведку проводит? Надо бы понять, пока не поздно. Сказал ему, что сейчас мы домик выведем из крепости, в нём и поговорим. Дал команду мужикам, что на стене крепости маячили, те передали распоряжение внутрь крепости. Через десять минут из ворот с гулом вышел «Жеребец» с новым домиком щитовым, поставил его метрах в двухста от крепости. Я-то, признаться, забыл просто отдельно напомнить, чтобы технику не светили! Зато теперь отряд налоговой полиции можно брать голыми руками, окончательно народ охренел. Затопили буржуйку, принесли еды, засели в домике да и начали разговоры разговаривать:

— Как там мыто? Много ли собрал? Что Рюрик на Ладоге? — я переживал за потенциального правителя Руси, а то с моим появлением ему и места в истории может не достаться.

— Мыто в это раз мало, в том году больше взяли, да людей поубавилось, кто-то ушёл, кто-то под других лёг с землями, у меня, правда, как в том лете получилось, — инспектор охотно шёл на контакт, — Рюрик в Новгород сходил, с дружиной, но пока на Ладоге сидит. Там, в Новгороде, замятня так и идёт, да резать друг дружку начали. Рюрик войско собирает, по теплу опять пойдёт…

Златобор трепался, как будто на экзамене, все выдал. От чего удостоился неодобрительных взглядов меня, своих мужиков, Лиса, да и Торира с Кукшей. Инспектор увидел это, покраснел, пошли оправдания:

— Да то всем известно! Он же сам клич объявил, мол, кто хочет, пусть у него на Ладоге собираются. Я вот и думал, может и вы к Рюрику пойдёте…

— Не, мы пока не будем. Нас и тут неплохо кормят. Сам как, как семья, как жизнь?

Златобор расцвёл:

— Семья хорошо! Отец расторговался хорошо в этом году, — ну да, до весны ещё этот год получается у них, — хорошо дела шли. С мурманами, с хазарами, да и тут, на Ладоге мены хорошие были. Он у меня купец, меня мытником пристроил, чтобы освоился я, да потом тоже к делу приставит. Торговому. Женился я, душа моя — красавица! Соседская, давно нас родители засватали, ещё по детству.

— Ну раз такое дело, надо бы и отметить, — я достал настойку ягодную, да рюмки деревянные, — За здоровье молодых! У нас тоже вот Кукша женился, да и другие тоже. Святослав, ты лучше знаешь, надо бы нашему инспектору подарок сделать, на свадьбу. Да жене его новой. Нам для друзей ничего не жалко!

Собственно, мы хотели наглым образом купить себе источник информации о происходящем на Ладоге и в Новгороде. И сценарий новой встречи с мытником, или другими людьми с юга, разработали ещё прошлой зимой. Решили с кем-нибудь подружиться, подкупить чем-нибудь подспудно, не сильно раскрывая свои намерения, ну и тянуть сведения, коли такая возможность представится. Ну вот Златобор и попал под «дружескую раздачу подарков добрыми москвичами». Вроде, получается. Мытник довольный, лыбу тянет, мужики его степенно закивали, мол, да, хорошо когда друзья. Проговорили ещё часика два, пока Златобор, покраснев как девица, не выдал нам цель своего прихода. Меч он хочет. Булатный. Как у нас были. Рассмотрел в тот раз да и загорелся. Серебра принёс, десять гривен, тех, что на свадьбу собирал.

Мы с мужиками переглянулись, надо переговорить. Вышли по нужде со Святославом, да и в процессе обсудили по-быстрому.

— Как думаешь, продать стоит? — начал прямо за порогом Святослав.

— Не, продавать не стоит. Подарим! С доспехами да копьём и топором, наш комплект.

— Винтовку тоже? — Святослав недоверчиво смотрел на меня.

— Не, винтовка ему не нужна. Как и арбалет. С коня он как стрелять-то будет? Тем более, мы же не оружие дарим, а подарок, символ нашей дружбы. Такое продавать нельзя, только в подарок. Пусть рефлекс вырабатывают…

— Чего?

— Ну, рефлекс. Это такая штука, хм… вообщем, вот когда тебе соринка в глаз попадает, ты моргаешь. Так? Так. Вот рефлекс — это действие, которое ты без его осознания совершаешь. Ну там моргнуть, или руку одёрнуть от кипятка, или вот как мы сейчас вышли, нужду справить. То что само делается, а ты о том даже не думаешь.

— Понятно вроде. А тут какой этот рефлекс будет?

— Условный. Который получается, когда живёшь долго. Вот, например, ты за меч хватаешься периодически, а его у тебя на поясе нет. Вот такой рефлекс у тебя.

Святослав инстинктивно потянул руку к тому месту, где висел меч, но одёрнул, даже испугался чуть:

— Ишь ты, как оно! И впрямь получается… А я даже не думал!

— Во-во, инстинкт сработал, это тоже, что и рефлекс. Так вот, пусть рефлекс вырабатывают, что если с нами дружить, то будем куча всякого полезного, причём такого, что за деньги не купишь. Вот. И мужикам надо его подарить чего, да и бабам их. Они ж не виноваты, что женились не в этом году? — я улыбнулся, Святослав тоже.

— А дарить что будем?

— Вот я тут у тебя спросить хотел, в чем потребность может быть у них? Чему порадуются больше всего? Да, ещё бате его надо что-то присмотреть, чтобы значит уважить.

— Тут думать надо…

Засиделись за полночь. Попросили мужиков остаться на день, пока мы им подарки приготовим. На утро отправили к ним Агну, та обмеряла Златобора, да выбрали ему доспехи из запасных. Юркины как раз по размеру подошли. Мужикам, тут не стали оригинальны, сделали деревянных ящиков для перевозки бутылок, по два штуки, да и распотрошили наши запасы с настойкой. По четыре бутылки вышло на брата, чуть не треть запасов алкоголя. А бабам — ткани сосновой, благо, её много было, ниток таких же, да иголок и прочих швейных принадлежностей. Жене Златобора — набор из женской настойки, она не такая крепкая, тоже ткани, только льняной, её у нас тоже накопилось про запас, и такие же швейные наборы, что продавали крепостным в лавке.

Весь день мужики пришлые пялились на нашу стройку. А как тут не глазеть? Толпа народу в фуфайках заливает стену, трактора туда-сюда бегают, отбойный молоток прикопанный в траншее, с жутким грохотом бьёт скалу. Дабы не приняли нас за колдунов и не получили инфаркт, Кукша отвёл их на экскурсию на Перуново поле. Там зачитал таблички, показал идолов. Мужики малость отошли от шока, боги общие, значит, без их воли тут не обошлось. А кто знает, чего они хотят на самом деле, силы те мистические? Может, как раз вот паровых тракторов им и не хватает. Вот и успокоились ребята. Вечером вручили торжественно подарки.

Златобор в шоке, такого точно не ждал, бегал в доспехах и орал, что, мол, не расплатится. Мы успокоили — это подарок, на свадьбу. Жёнам воинов его рюкзаки выдали с тканями да иголками, им самим — подарочный набор с выпивкой. Вояки в ещё большем шоке. Не от бухла — от стекла! Взяли и просто так подарили ценнейший ресурс! Было от чего впасть в задумчивость. Златобор пробовал совать деньги, мы гордо отказались, за такое, за подарки, мы денег не возьмём. Златобор приуныл, отдарка не смог дать. Лис разрулил ситуацию:

— Ты как на Ладогу придёшь, к бате подойти с теми деньгами, да вот с этой штукой, — Лис достал короб с подарком для отца Златобора, — ему передашь, на словах скажешь, что государь России благодарит за то, что сына нормального воспитал, умного, и передаёт подарок ему, соответствующий.

В подарок отцу Златобора мы оформили канцелярский набор. Ну там чернила, записные книжки, скрепки всякие. Короб получился в виде чемоданчика небольшого, там всё и поместилось. Презент делали с мыслью о том, что раз купец дела торговые ведёт, значит, пишет много. А учитывая масштабы его деятельности, Злаботором нам описанные, мужик должен быть не глупым, и подарок оценит. Показали на бумажке как пользоваться всем, Златобор сам проникся. Ему в довесок тоже вручили записную книжку небольшую да карандашей десяток. Нам не жалко, а ему приятно.

— А также бате передашь, — не унимался Лис, — что пусть на твои деньги, если отдариться хочет, присылает нам олова. Очень поможет нам.

Я посмотрел на министра торговли — молодец Лис! Все правильно придумал. Олова не хватает на консервные банки, запас один остался небольшой, мы в него стекло льём. А если нам на десять гривен олова пришлют — тут-то мы и развернёмся! Здорово придумал. Правда, серебро нам тоже надо, на фотографии. А то уже к концу подходит. И Лис не подвёл!

— Ну а если такая вот штука для записей ещё понадобится, бумага она зовётся, пусть не стесняется, серебра захватит, и тебя к нам отправит.

Вот так и вербовали мытника, провоцируя Златобора почаще появляться в Москве. За торговый интерес, я думаю, он и информацию нам сливать нужную станет, сам того не зная, просто в разговоре «с хорошими друзьями», и видеть мы его станем чуть не каждый месяц, чтобы данные не устаревали. Такие вот кренделя у нас в части международной политики. Добавим к словам Златобора сведения от корелов, что по озеру ходят, свои наблюдения — будем иметь картину происходящего в Новгороде и на Ладоге.

Расстались с мытникоми его людьми на рассвете. Проводили на конях патрульных до заметной речушки, обняли на прощание, и отправили восвояси. На обратном пути международную обстановку обсуждали. Если собрать все сказанное мытником да людьми его, то выходит следующее. Рюрик собрал бригаду, практически агитационную — обвешанную оружием, доспехами, мечами да топорами, и отправился на «выборы» в Новгород. Там свои разборки, желающих разместить зад на троне княжеском хватает и без Ладожских «сидельцев». Основных группировки в городе две, не считая Рюрика, бьются они уже серьёзно, со смертями да поджогами. Остальные мелкие группки по интересам пытаются угадать победителя и примкнуть к нему. Рюрику сказали, что, мол, вы конечно ребята бравые, но вас тут не стояло, да и отправили в пешее эротическое путешествие. Ну, в смысле, на Ладогу обратно. Мол, мы тут сами разберёмся — вам потом о результатах «выборов» отдельно доложим, под кого теперь ложиться скажем. Рюрик не будь дурак, в драку не полез, а принял Соломоново решение. Пусть два основных кандидата сейчас друг дружку попинают, а он придёт через год, и нагнёт всех под себя. Ослабеют-то, небось, группировки во время замятни. В таком деле спешка лишнее, вот и отправился варяг спокойно к себе на Ладогу, дальше собирать да обучать дружину, готовиться к летнему походу. Авось, там уже и биться не с кем будет. Красавчик дядька, уважаю.

Нам от тех новостей ни тепло, ни жарко. Жарко, или даже горячо станет, когда он окончательно сядет в Новгороде. Вот тогда надо суетиться. Пару лет он в дела входить будет, а потом — держись. Дружина-то здоровая уже, надо бы её куда послать, типа, в поход. Добычу возьмут — хорошо, вернуться вполовину от отправленных — ещё лучше. Сейчас, по рассказам, у него сборная солянка из кучи ратей, объединённая одной целью — посадить Рюрика на трон. Объединили их не на убеждении, а на обещании доли немалой да преференций различных. А Новгород-то не резиновый, чтобы кормить всех. Вот и «сольёт» он, скорее всего, союзников ситуативных, как мы все думаем. А куда отправит дружины — вот тут могут быть варианты. Лис придерживался мнения, что на юг. Там хазар нагнуть можно или дальше кого, византийцев каких-нибудь. А может и на север кого отправить, мы не исключали такого поворота. И тут они на Москву и выйдут. Вот этот момент надо чётко понимать и готовиться к нему. И информация от мытника да корел должна поступать своевременно, для того и спектаклю разыграли перед Златобором, задобрили мужика подарками да обещанием перспектив торговых. А сами пока продолжим крепить промышленность и оборону.

Провели парад на День защитника отечества. Народу понравилось, ходили строем с песнями, маршами, даже показали пару боев показательных на мечах да перемещения стрелков с поражением мишеней устроили. Тоже развлечение.

Первого марта состоялось небольшое радостное событие в нашей жизни. Дед наконец-то проникся новыми знаниями по химии, и засел в лаборатории. На текущий момент его задача — попытаться найти индикаторы для разных веществ. Из инструментов у него — все наработанные за это время реактивы, горелка, склянки-банки, нос да глаза. Надо Буревою сейчас узнать, где какое вещество у нас бывает, как их разделить и обнаружить в растворах, смесях, взвесях и прочем. И я ещё добавил новое изобретение — холодильник.

Появилось-таки время его соорудить из цилиндров и клапанов паровых машин. Было у машины два применения и режима работы. В холодильнике можно было охлаждать газ. Его подавали воздушным насосом в цилиндр с поршнем, те разогревались из-за увеличения давления. Стенки сосуда охлаждали проточной водой, и мы отпускали поршень. Совершая работу, газ сильно остывал. Если в нём была вода, мы на воздухе испытания проводили, то она стекала по стенкам вниз. Добавляешь новую порцию газа — и процесс повторяется. Если правильно рассчитать всё, то механическая работа расширяющегося газа шла на воздушные насосы, и энергии такой агрегат жрал мало. Бодро стекали по внутренним стенкам испаряемые Буревоем жидкости из различных смесей, вроде скипидара — уксус, спирт метиловый, вода. А вот когда мы перестроили чуть холодильник, то получили лёд. Сильно очень стенки цилиндра охладились, внутри и снаружи агрегата была изморозь. Пару часов работы — и большущий кусок льда образовался нам на радость, теперь сможем системы хранения продуктов сделать.

Ну а работа с газами — это уже исследовательская часть, она на Буревое. Он много всяких запахов получает в процессе опытов, вот пусть и попытается их сжижать, посмотрим на результат. Я же искренне надеялся на одно — у деда получиться разделить воздух на азот и кислород. Вторым попробуем домну продувать, может, более крепкие железо и чугун выйдут. А то периодически инструменты и запчасти на морозе давали, что называется, джазу, трескались в самый неподходящий момент.

Тогда же, весной, поменяли программу обучения для крепостных и мурманов. Раньше было письмо, счёт, эксплуатация машин и механизмов. А теперь добавилась новая наука — «Техника и экономика». Вот такой вот предмет. Два месяца я делал учебную программу, опрашивал народ исподволь, слушал, о чем они между собой в клубе говорят. Там у нас теперь тесно вечерами, особенно когда Держислав с детьми сценки всякие ставит. У него фантазия — на пятерых хватит, интересно придумывает, даже для меня. Ателье наше половину времени на него работает, костюмы шьёт и реквизит делает, за госудраственный, понятное дело, счёт, ибо для всех. По сути, сейчас Держислав в клубе главный, мужик-музыкант фактически самоустранился от такой нагрузки, не его это. А сын Святослава меня послушал, да и пошёл творить. Какие-то зайчики с волками у него добывают не то морковку, не то Золотое Руно, боги бьются да пируют, битвы на сцене происходят игрушечные. Молодец пацан, потому повесил на него ещё и оркестр.

Теперь у нас пяток мелких дули в трубы да дудочки, били в барабаны да литавры. Главная цель — выучить Гимн России. Получалось плохо, у меня со слухом проблема, а другие никто не слышал его. Сильно мудрствовать не стал, слова и музыку взял из современного мне гимна Александрова. А что, текст там нейтральный, явных противоречий нет, разве что моря южные упоминаются. Но то какие наши годы! А вот про «братских народов союз вековой» — так прям вообще в точку, у нас тут как минимум четыре разных народа — мурманы, мы, словене да корелы. Вот на таких представлениях да в буфете после них и слушал я разговоры, направлял их в нужное мне русло, да вечерами думал много. Причём вторым гимном, уже народным, была «Песня защитников Москвы», там где «В атаку стальными рядами…». Как дальше пойдёт, какая из песен приживётся — я не знаю, пусть будет две, про запас.

Новая программа обучения строилась на принципах наглядности, самостоятельности, практичности и построения причинно-следственных связей. Я их сформулировал, оценивая результаты учёбы детей и взрослых. Если мелким можно авторитетом да ремнём отцовским вбить знания, то взрослым теоретические знания казались бесполезными. Задал как-то стандартную задачку, у Васи было три яблока, одно он съел, второе потерял. Сколько яблок осталось у Васи? Мне один мужик выдал качественный ответ. Мол, дурак тот Вася, надо за яблоками следить. И ведь не поспоришь! Курс экономики, подсчёта ресурсов в нашем случае, и техники объединился в набор вполне себе практических задач, с которыми народ сталкивается каждый день.

Задал первую — наши трактора потребляют вот столько леса, когда опустеют окрестности? Народ задачу не понял, отправил их считать деревья. Побегали по лесу, пришли с результатом. Научил их расчётам площади. Прикинули москвичи результат — прослезились. Облысеют леса вокруг очень скоро. Усложнил задачу — мы сажаем деревья. Сколько леса можно брать, учитывая что растёт он лет пятнадцать до момента его использования? Засели надолго, выдали результат, вроде как десятую часть от растущего получается рубить невозбранно. Я усложнил ещё больше условия. Раз только десятую часть брать стоит, знать, площадь больше выйдет, лесоповалы на порядок в размерах увеличатся. А сколько в этом случае на доставку брёвен тракторами уйдёт дров? И на сколько при этом вырубки увеличатся, ведь топливо-то из того же леса будет.

Народ посчитал, пришёл в состояние лёгкой паники и в воскресенье рванул сажать дедовы саженцы. Дальше — больше. Расчёты по механике, по расходу ресурсов, по расстояниям и перевозимым грузам. Народ смотрел ошалело на окружающий мир — таким его они ещё не видели. Легче всего было тем, кто у нас в бригадиры да доверенные лица выбился, те подсознательно уже понимали то, что я донести хочу, и просто пополняли багаж знаний по математике и технике. Остальные, линейные, так сказать, рабочие, зачастую терялись.

К концу апреля вся работа в деревне встала. Не делали ничего из-за того, что народ теперь мозгом начал понимать то, что он творит, сколько на это тратит, к чему это может привести. Подключил Кушку, своих родичей, задачки пошли ещё сложнее. Добавилась военная составляющая, типа расчёта возможного ущерба от нападения, количества ресурсов на случай осады и прочего. У крепостных началась ломка сознания. Все, что раньше порой казалась блажью, вроде торфоразработок, обрастало цифрами, аргументами, тоненькие ниточки связей между всем, происходящим в деревне начинали ложиться на взбудораженные умы людей.

Задачи им давались плохо, не хватало знаний. Начали устраивать лабораторные работы, вроде тех, что сами проводили. Эксперименты давали новые данные, часть задачек двигалась вперёд, до новых затруднений. Опять эксперименты. Потом — расчёты затрат на эксперименты, опять шок, снова новые данные.

Из задач на простые подсчёты перешли к сравнительным. Что лучше? Чего больше? Как быстрее? Народ окончательно закипел, сломался, и… Начал задавать вопросы! Они сыпались, как из рога изобилия. Что, почему, как, сколько — неслось со всех сторон. Улыбался, отправлял в библиотеку с документацией. Её пришлось перенести в клуб, да ещё и сделать по несколько копий, благо типография на стальных лентах уже была, и заново набирать шрифты не пришлось. Наступала эра любопытства.

Бытовые работы, такие как посадка урожая, шли незаметно, как и другая повседневная деятельность. Народ сидел над задачками, новыми глазами смотрел на всё вокруг. От массовых решений перешёл на групповые — теперь каждой группе давал кусок задачи, потом — совместное решение, потом — выводы, результаты, новые задачи. В упражнениях было всё. Не там поставил запятую, каков перерасход по глине? Не та марка стали указана в задании на работы — сколько придётся переделывать? Все это двигало грамотность. Ошибся в направлении дороги на пару градусов, на сколько дольше придётся делать путь? Указал не тот азимут — куда она вообще выведет? Арифметика шла на ура, физику двигали механикой, экономику усваивали на примере нашего хозяйства, всё шло в ход, сдвигая мозги наших людей с привычной им колеи. Наконец, под самую осень, у нас случился прорыв.

Задача, из-за которой он произошёл, была практическая. Надо посчитать трудозатраты на постоянное закапывание отбойного молотка для разрушения скалы, с последующей утрамбовкой земли на месте ямы от отбойного молотка. Скала тянулась почти под всей предполагаемой северной стеной, и сильно мешала строительству. Группа мужиков пришла ко мне с предложением. Вот так, решали задачу, а пришли с предложением. Они хотят сделать трубу с молотком на конце. Мол, по трубе с отбойником на конце пусть идёт сжатый воздух, а трактор тогда и закапывать не надо, на земле пусть стоит. Напряг их подумать над тем, как менять высоту молотка — труба-то фиксированной длинны, а скала «пляшет» по уровню. Пришли через два дня с проектом гибкой трубы, шлангом. Мол, если сделать, тогда мужика с тем шлангом да молотком поменьше в яму, пусть ковыряется. Мужикам — премию за рацпредложение, и задачу — делать тот шланг. Народ воспрял! Да так, что я и не рассчитывал!

В принципе, понять людей можно. Работа в течении полутора лет была строго по технологическим картам. Ни на миллиметр влево или вправо от них отступать не позволялось. И такой труд, несмотря на все наши новинки, стал уже натуральной текучкой! Да, с новыми и удивительными для здешних мест инструментами, да, с паровой тягой, но по сути — однообразный и монотонный процесс. А проявить себя, сделать лучше что-то, мужикам не хватало знаний. Они появились в этом году, и позволили аргументировано оспаривать технологические процессы. И мы, Игнатьевы, охотно в этом шли на встречу. Выделится теперь в Москве мог каждый, если не усердием в труде, так изобретениями и рацпредложениями. Вместо тупого следования уже готовым описаниям, народ получил возможность самостоятельно влиять на производительность своей работы. Из простой и ограниченной жёсткими рамками эксплуатации готовой техники мы сдвинулись в сторону осознания её устройства и понимания процессов производства. И главное — на окружающую действительность теперь мог повлиять практически каждый, в меру своих знаний и образования. Ну а если к тебе при этом ещё и прислушивается начальство, скрупулёзно анализирует любые, самые безумные идеи, никого не гонит и активно включается в процесс обсуждения изменений, помогает и наставляет, выделяет премиями, ресурсы пускает на разработки — мотивация рабочих возрастает со скоростью взлетающей ракеты.

Аккурат к Дню Знаний закончили гибкий шланг, правда, с нашей помощью. Но идея-то — их! На базе существующих для воды, армированных проволокой, из ткани, пропитанной смолой, делали трубки для отбойных молотков. Гибким его назвать можно весьма условно, править приходится после и перед использованием. Воздух такая конструкция пропускала тоже с завидной периодичностью. Но мужики свою задумку отстояли, причём чуть не драться ко мне пришли, когда я им на качество указал сего продукта. Махать кулаками то стали, но с расчётами! Выдали мне технико-экономическое обоснование использования ткане-проволочной поделки, да рядом проставили затраты на раскопку ямы для тракторного отбойного молотка. Вот, мол, сравни сам. Я сравнил — мужикам премия, Обеславу — работа по созданию новых механизмов.

Это Первое сентября встречали в совершенно другой атмосфере. Ну, во-первых, наш сводный оркестр таки изобразил подобие гимна. Во-вторых, люди, пришедшие на него, на этот раз прониклись торжественностью момента. Ещё бы! Своими знаниями и трудом они меняли окружающий мир под себя. Строчка из гимна, по поводу «предками данная мудрость народная», легла на удобренную почву, народ смотрел гордо да детям своим назидательно рассказывал про пользу от знаний и образования. В этом году у нас школьников не так много новых, а вот через лет пять ожидается натуральный бум — толпа беременных и недавно родивших женщин стояла на торжестве довольно большая. У нас в семье, в широком её смысле, тоже скоро пополнение — Агна с пузом ходит. Под Новый Год аккурат ей срок выйдет рожать.

Муж её, правда, вместе с Лисом, Ториром и Кнутом ушли на лодке по озеру плавать. Основная задача прежняя — путём взаимодействия с корелами, идущими с торга, держать руку на пульсе событий, происходящих в Новгородских землях. Ну и чуть торговать — опять соль нужна. Дополнительно было оговорено, что если появиться возможность, попробовать взять на Волхове сирот для пополнения населения Москвы — в этот раз зона действия разведывательного судна была расширена чуть не до Новгорода. Такие поездки мы осуществляли раз в месяц-два, в качестве судна всё также использовалась старая лодка Торира. Её чуть модернизировали под наши нужды, но не сильно, судно не должно было сильно выделяться из числа других, шатающихся по озеру. Единственно, экипаж вооружили хорошо, винтовками, и даже пулемёт один им выдали с компрессором небольшим для пополнения запасов сжатого воздуха.

После Дня знаний прорывы в нашей жизни продолжились. Пришёл первый караван из тележек с торфом. Всю весну и лето Добруш восстанавливал дорогу, её попортило во время весеннего половодья. Потом мужики отрабатывали добычу торфа, думали, как выгоднее его резать, сушить, где завод ставить, как руду забирать. Бригада, что рыла канал на Рудном болоте, наконец-то, встретилась с теми, кто работал над дорогой и новым топливом. Непрерывным потоком по новой водной артерии шла глина, грунт, руда к небольшой пристани на месте старой разработки, той, что ещё Первуша делал. Оттуда сырьё шло в Москву тракторами. До озера пока не стали продолжать канал, чтобы не светиться лишний раз перед снующими на нём лодками. Три типа тракторов, определённые нами как серийные, чётко заняли свои ниши в нашем хозяйстве.

Мелкий и юркий колёсный «Ослик» стал, по сути, передвижной платформой для навесного оборудования — отбойных молотков, экскаваторов, промывочных лотков, подъёмных механизмов и прочего. Наравне с ним трудился и более крупный «Жеребец», который при этом выполнял ещё и функции перевозки на небольшие расстояния тележек с грузом, работал в полях. Ну а «Бычок», здоровый гусеничный трактор, был у нас магистральным транспортным средством. Этот «терем на колёсах», как его прозвали мужики, тянул чуть не десять тонн груза на крюке за собой. На обычном грунте, не подготовленном, машина чувствовала себя не очень, а вот на дорогах — вполне выдавала два-три километра в час. Зимой эффект обещал быть ещё больше, замена колёсных тележек на салазки должна дать хороший прирост производительности. Но опять же — только на дороге.

По поводу наших путей и маршрутов и пришёл ко мне Добруш. Тестовый участок, что они с мужиками соорудили и постоянно совершенствовали, дал, наконец-то, нам рецепт приличного дорожного полотна. Однако количество стройматериалов и технология их укладки для получения нужного результата, была негуманная. По всему выходило, что надо вырыть в земле широкую и глубокую траншею, и слоями укладывать в неё, постоянно утрамбовывая, гравий разного размера, песок, грунт, пропитывать это разбавленной цементной смесью, сооружать канавы и водоотводы, бордюры. Километр такого пути выходил чуть дороже, чем километр стены! Правда, другого варианта пока не было — все теоретические потуги на ниве железнодорожного строительства упирались в отсутствие необходимого количества стали и чугуна. А для ликвидации этого дефицита надо строить металлургический завод. Потому пока рисунки паровозов да рельсов пылятся на дальней полке, ждут своего часа. Сперва надо обычный путь сухопутный сделать, для тракторов. Добруш поведал мне о всех перипетиях, возникших в процессе разработки технологии дорожного строительства. Он сказал:

— Ты, дядя Сережа, вещал про системы сложные по зиме. Я думал, ты про машины хитрые говоришь. А тут вон дорога простая — а тоже сколько всяких мелочей учесть надо.

— Ага, дорога она такая, сложное это сооружение, нельзя к нему легко относиться. Запомни, Добруш! Любое, абсолютно любое, дело требует вдумчивых размышлений. Как лучше сделать? С чего начать? Как себя в процессе поведёт механизм или постройка? Поверь мне, лучше лишний месяц потратить да побольше всего предусмотреть. Всё не предугадаем, всякое в жизни бывает, но продумать получше ты должен всегда. Сперва — думаем, потом — ещё раз работаем головой, а потом — ставим опыт. И после него размышляем, и ещё эксперимент ставим. И когда исследования да испытания покажут, что решение верное, тогда строим.

— А что ж мы город наш постоянно строить по-разному хотим? Не додумали, видать? — подначивает пацан, но ему можно, родственник да и дело говорит.

— А ты заметил, как мы меняем стройку? У нас проект из частей состоит, разных. Мы их каждую отдельно сделать можем. В таком случае порядок не так уж и важен, можно проиграться. Но у тебя ж и проекта не было!

— Так заняты все были!

— И то верно. Тут наша вина — бросили тебя, как кутёнка в воду, авось выплывешь. Я себе да и Буревою штраф за то выпишу, а твоя вина только в том, что дело взялся делать без проекта. Понял?

— Понял, — Добруш улыбнулся, — деда пожалей, изверг!

— У него отработка на производстве будет, ему понравится! — я тоже улыбнулся.

Вот таким Макаром и делалась наша дорога. Теперь у Добруша новая задача — оценить все возможности и посчитать, что проще — поверх существующего пути делать новую магистраль или рядом сооружать? И новый экспериментальный участок определили, длиннее и ответственнее. Им выступал путь от Москвы до Ближней пристани Рудного болота. Большой поток сырья у нас оттуда идёт, пока «Бычки» на этом маршруте ходят со сниженной нагрузкой. Основной перевозимый материал сейчас — торф.

Его трактором малым да плугом боковым разрывали в мелкие комки, он на солнце сушился, пока дождя нет, потом его собирали ленточным погрузчиком. Дождь — вся работа насмарку. Опять надо разрывать его в комья да сушить. Пробовали сушить торф самим торфом, в печках — эффективность такого труда оставляет желать лучшего. С этим возились бывшие копатели болотного канала, включая Власа. У них наиболее энергоёмкое производство будет, металлургическое, вот пусть и обеспечат себя ресурсами, да и нас заодно. Мужики бьются над решением, теперь не я им, а жизнь сама задачки подбрасывает, я нарочно не вмешиваюсь — знания, самостоятельно приобретённые, лучше в голове сидят. Разве что подсказываю иногда.

Торфа привезли тонн сорок. Это, если на дерево рубленное перевести, будет по энергетике почти сто кубометров. Много, но не так чтобы сильно. Нужен поток, непрерывный. По каналу и по сухопутной дороге подвоз его занимает чуть больше день. Рано утром выходит «Бычок» на старую дорогу, или плоты с баржей на водную артерию, поздно вечером мы имеем в Москве партию топлива. Причём пока паровые механизмы работают на дровах — двигатели под торф не предназначены. Начались мучения с переделкой котлов и топок под новое топливо.

За основу взяли идею уже используемых древесных пеллет. Только в этот раз они не как дрова типовые выглядят, а в виде шариков. Два раскалённых барабана с полусферическими выемками прогоняют через себя чуть сырой торф, получая заготовки. Потом эти шарики поступают на металлический конвейер, где их досушивают раскалёнными газами. И вот, казалось бы, задача простая. А смазка? А оптимальный размер шарика? А как его правильно обжечь? А сбрасывать после этого да не повредить? Причём я сознательно от процесса отстранился, только идею, считай, подкинул, а Обеслав да мужики доводили до ума её. Как и автоматику подачи топлива в машину и саму топку — возились много, муторно получилось.

Но зато новое топливо вышло — просто сказка! Вместо грандиозных коробов да рычагов для подачи дров — шнековый податчик с отбором мощности от двигателя, там пришлось отдельную передачу делать, правда. Но места для бака теперь в два раза меньше, энергии — в два раза больше, удобства — так вообще неоценимо! Засыпай в короб шарики торфяные, врубай передачу, пошла работа. Мы ещё и «пускач» сделали — хитрую скипидарную горелку. Теперь можно, как белому человеку, садиться за руль, путём кручения малого штурвала, к которому приделан кремний с огнивом, поджигать фитилёк, нагнетать ручкой специальной давление в баллоне со скипидаром, и тот через конструкцию, напоминающую паяльную лампу, подаёт огонь в топку. Включаешь подачу торфа, сначала руками, потом на автоматику переводишь, куришь какое-то время, и алга!

Но самое главное — это делалось без меня! Я только задачу ставил, Обеслав с мужиками изобретал, потом утыкался в непознанное, шёл ко мне за советом. А самое страшное — я всё меньше тех советов был готов дать! Ресурс знаний по механике, химии, физике я почти исчерпал. Не, конечно могу ещё грандиозных мыслей подкинуть, но это потом. Пусть для начала то что есть освоят, потом и другое постигать начнём.

Приехали наши разведчики. Дождливым днём в воздухе появилась ракета, пора открывать нашу защиту заводи. Мужики попрыгали с лодки, пообнимались мы, и пошли в баню. После помывки доклад. Кроме наших мужиков на лодке была группа новых жителей, которые пока там и остались, под брезентом, связанные. Об этом мне Лис поведал по дороге к дому. Я не то чтобы удивился, мы сами рыбаков в таком вот виде возили, но все же интересно было, почему так. Вроде вербовка должна была быть добровольная, а тут, считай, как пленников людей привезли.

— Мы в сторону Ладоги пошли, корелов ловили — начал свой рассказ Лис, — тех мало в этот раз было. Сведений от них только чуть получили. Пришлось на Ладогу ехать сторожко, чтобы информацию добыть. Там, на торге — беспорядок. Рюрик дружину здоровую собрал, да по лету в Новгороде сел крепко. Мы на Ладоге прошлись по рядам ремесленным, по торговым, по окрестным деревням. На нас внимания никто не обратил особо, потому людей поискали, сирот, как ты и говорил. Большинство после мора разобрали по родичам, да может кто и сгинул уже. Мы только троих мальчиков попрошаек нашли. Они на торге промышляли, да воровали по мелочи. Им за то руку отрубить могли, дружинники их взяли. Мы за мзду малую их и выкупили, бардак там сейчас, при мне такого не было.

В словах Лиса чувствовалась лёгкая тоска по Ладоге. Сколько он труда и сил в неё вложил! А теперь там другие люди хозяйничают. Бывший начальник словенского торга продолжил:

— По посёлкам прошлись, что на Ладоге стоят, до Невы, да и дальше, к корелам ходили. У тех никого не взяли, из-за замятни все на стороже сидят да по лесам в случае чего разбегаются. Вернулись на Ладогу, по Волхову прошлись, никого не нашли. А вот приятель твой, Самуил, помнишь такого? Ага, тот самый хазарин. Тот помог. Он, оказывается, насмотрелся на твои соревнования, ну те, на лодках, да и организовал свои такие же! Команду на вёсла собрал, с ней по рекам ходит да на спор состязается.

Я рассмеялся. Вот как жизнь иногда поворачивается! Был спекулянт-барыга, а стал первым владельцем профессиональной спортивной команды в этой части географии. Тем временем Лис продолжил:

— Мы его чуть прижали, мол, помнишь людей, что добро тебе сделали? Тот отпираться не стал, помог, за долю малую. Вообщем, это… Ты баб просил — получай. Привёз я тебе их. На всех хватит.

Леда инстинктивно нащупала сковородку, моя Зоряна тоже глазами искала ухват. Лис поменялся в лице, быстро начал исправляться:

— То не нам! Мужикам нашим! Их-то много без баб осталось, где их тут по лесам брать? Вот и привёз я, значит, чтобы не оставались бобылями. Два десятка привёз. Все — девицы.

Лис таки заработал по «кумполу», под высказывание Леды про то, что, мол, наверно сам уже проверил. Посмеялись, не сильно Лис пострадал, зато для общей пользы. Наши барышни успокоились, мы пошли смотреть девиц. По дороге Лис продолжил рассказ:

— Хазарин Самуил людей знает. Ну, знал. Они товар живой, пленниц, в основном, возили на юг. Там на такое спрос есть. Ловят их по селищам или после грабежа, кто жив да здоров остаётся, берут. Мы задержались-то потому, что ждали пока их привезут. Судно у тех неприметное, ходят боязливо, за такое, торговлю девицами, в словенских землях можно и головы лишиться. Ну и ночью на Ильмене уже застали знакомцев Самуила, его с собой взяли, и того… Нет, короче, у него теперь приятелей…

— Хм, вот значит как… — я посмотрел на мужиков-разведчиков.

Те стоят с видом неприкаянным, как будто ничего не случилось.

— Видоки, свидетели тому делу были? Нет? Хорошо. А куда лодку да остальное дели?

— Самуил лодку взял, то его доля получилась. Лодья-то у людоловов тех был неприметная, продать такую будет просто и никто не опознает. Ну а мы барахло и девиц взяли. Самуил молчать будет, застращали его тем, что выдадим его соплеменникам. Словенам же прибыток с того — грабителей на реке меньше. Мы даже пару баб, которых на Волхове брали, назад вернули, к семьям. Остальных с меча захватили, на Варяжком море да у корелов, им возвращаться некуда. Такие вот дела…

— А бабы отпущенные не растреплют о вас никому?

— Не должны. Мы же осторожно всё провернули, ночью. Да и связаны он были все во время боя. Хотя какая там битва — убийство одно. Подошли на лодке, врубили прожектор, пулемётом да винтовками всех перебили. Дорезали хазар, баб к себе перебросили на ладью. Допросили по темноте, выяснили, кто да какими судьбами попал в плен. Глаза всем девкам завязали, ну и потом, на обратном пути, в паре мест ночью следующего дня высадили их. Отвели по домам, радости было! Ну и родителям их сказали, что, мол, Москва их кровиночек из плена достала, пусть о том помнят. Так что теперь у нас есть ещё пара деревенек рыбацких на Волхове, где москвичам будут рады, сведениями да ещё чем помогут.

— А чего и их в Москву не привезли? Зачем отдали? Добыча честная, по вашим меркам, могли бы и забрать, — спросил я.

— Ну мы так подумали, ссориться со словенами да Новгородом нам не с руки, — прояснил Святослав ситуацию, — а то привезём их сюда, они потом кому-нибудь расскажут, как их силой в наш город отволокли. А если отбивать или мстить придут? Зачем? А так и дело хорошее сделали, и людей получили преданных, запомнят-то добро, что им от Москвы пришло.

— И то верно, — согласился я, — правильно всё придумали. Ну что, показывай товар лицом!

Мужики начали по одной вытаскивать с лодки пополнение. Мелкие пацаны — это те, сироты да попрошайки, кого сами нашли, а вот стайка девиц, возрастом от двенадцати до шестнадцати, судя по виду, это и есть товар от хазарина. Девчушки разные есть, даже рыжая одна, чернявых парочка, остальные — русые, различных оттенков. Стоят, несчастные все такие, над судьбинушкой воют.

— Слушая, я больше баб не повезу, — Лис мне показывал пленниц, продолжал рассказ, — воют, что твои волки, да причитают. Откуда только силы берутся! Всю дорогу «у-у-у-у» да «у-у-у-у», как будто мы их на съедение везём!

— Ну дык а чего ты им рот не завязал?

— Ну так это… жалко, мелкие ещё. Хорошо хоть Толика с собой взяли, тот им всю дорогу рассказывал, что сам такой был, а теперь вот славный воин, вольный гражданин. Те послушают-послушают, успокоятся, он уйдёт — опять воют! Не, не повезу больше! — Лис шутливо махнул рукой, — Хоть режьте, хоть долю в бабах обещайте… Ай!

Лис опять получил по «кумполу», не усмотрел супругу со спины. Поржали, он жену обнял, поцеловал, пошёл с ней в сторону дома. Пленницы на это посмотрели и опять завыли. Пацаны же, те, которые мелкие, наоборот, даже с вызовом некоторым нас взглядом буравят. Ладно, разберёмся.

— Так, пока их в бытовке заприте. Барак в нашей, первой крепости, соорудить надо, на две половины разделённый. Первая — для девочек, этих там поселим, — я ткнул пальцем в девиц, пленницы опять завыли, — пацанов в другую. Будет у нас институт благородных девиц, ну и суворовское училище. Строгого режима.

Наши ржут, Зоря и другие москвички загалдели, обсуждая, что надо в такой барак принести да подготовить. Пленницы воют, пацаны что-то пафосное орать, мол, выходи на честный бой, кто тут смелый? Битвы не получилось, увели их, болезных, под руки, им лет по восемь-десять всем, худущие, грязные. Ну а девиц отдали Брунгильде. Те её увидели — вой чуть не до небес поднялся. У нас смех, у них — слёзы в три ручья. Может мы и сволочи, но правда смешно, тем более что мы-то знаем, что ничего плохого им не будет. А эти пусть пока поплачут, может, хоть ночью выть не будут.

Начали оформлять пленников на правах зависимого населения — ни самообслуживания, ни труда полезного, который бы мог наше пополнение хотя бы в крепостные вывести, от них ждать смысла не было, малы ещё. Думали, хоть теперь успокоятся подростки. Расчёт не оправдался. С пацанами просто. Собрать в охапку, в баню, побрить налысо от вшей и прочей живности, медосмотр, биография, отпечаток пальца в графе «С моих слов записано верно», фотографирование, паспорта, выдача фамилии, оформление личных дел, документы на руки выдали — и всё сопротивление прекратилось. Фотки пацаны рассматривают, удивлению нет конца и края. Вот в таком виде, с раскрытыми ртами, отвели их на новое место жительства, интернат у нас тут теперь появился.

Девки же — это просто ужас. Кусаются, царапаются, воют! Их вроде ласково просят, помойтесь, барышни, а то амбре глаза режет, а они ни в какую, честь, значит, девичью берегут. Пришла Брунгильда, по девице в руку взяла — процесс пошёл. Брить не стали, а то точно на себя руки наложат. Помывка, фото, документы, одёжка. Опрос — сущее наказание, сквозь слезы ничего не слышно, вой стоит и хлюпанье. По одной — стоят в печали, как большим количеством собираются — воют. Выдали на руки паспорта, там фото. Там все зарёванные, но себя узнали. Опять вой, ещё пуще прежнего — «Я не красиваа-а-а-ая!!!». Подвели к зеркалу, сказали, что если в порядок себя не приведут — так и останутся в паспорте зарёванными. Подействовало! Но устроили свару возле зеркала! Они все и разных мест, воют — вместе, а тут — чуть не драка. Опять Брунгильда взялась за дело, разнимает их. Теперь у нас есть две зависимые жительницы с паспортами, где на фото они с «фонарями» под глазом. Крику было — ужас. Сказали, если себя хорошо вести будут — заменим. Эти две чуть успокоились. Остальные — нет. Привели весь кагал в столовую, накормили под пристальным взором Брунгильды, те наелись горячего, по нарам в интернате устроились и вырубились — много нервничали и переживали за последние дни.

Эти жуткие истории рассказывали наши девчонки, которые их обустраивали. Ржач стоял такой, что стены актового зала тряслись. Ещё и в лицах москвички доносили особенности интимного процесса помывки и опроса. Брунгильда рожи страшные корчит, которыми их пугала, Смеяна смехом заливается, рассказывая как пыталась о травмах-переломах узнать, Зоряна про драку у зеркала, захлёбываясь смехом, вещает. А Держислав сидит и пишет, похрюкивая в углу! Поинтересовался, чего он там корябает. Ржач поднялся ещё больше — он пьесой разродился, смешной. По мотивам вот этих вот событий.

— И главное, есть кому играть, — заливается Лис, — вон, целый барак.

— Ага! Господа! Сдаётся мне, это будет комедия! — я сквозь слезы смеха вспомнил фразу из старого фильма, все опять покатились со смеху.

Три дня развивались у нас по одному и тому же сценарию. Побудка от воя в интернате, отправка Брунгильды к подопечным, потом рыдания в обед, затем — под вечер. Мне даже мужики жаловались, которые с вахты со строительства дороги приехали. Мол, никакой жизни от тех баб нету, воют, как волки, ни заснуть, ни подумать, даже во второй крепости слышно причитания. Я только руками развёл, мол, терпеть придётся. А что делать? Девицы вместе только выть могут, половина русских слов не понимает. Все нервы они нам вымотали.

Четвёртый же день начался нестандартно. Опять я проснулся от воя, услышал хлопанье дверей в соседней квартире, выглянул в окно. Заспанный голос Юрки громко сказал:

— Лада! Да оставь ты их! Привыкнут!

— Задолбали они меня! — беременная Лада с фуфайкой на плечах, прохладно уже, и с каким-то свёртком под мышкой пошла в направлении интерната.

Оделся, отправился посмотреть зачем туда корелка выдвинулась в такую рань. Лада на пятом месяце, нервная, мало ли что. Пока подходил к институту (на интернат кто-то вывеску уже с моих слов прибил «Институт благородных девиц») вой прекратился, только командный голос Лады раздавался. Прокрался мимо дежурного, Добруш их ночью всех охранял, заглянул в приоткрытую дверь.

— …Вы, дуры, счастья своего не понимаете! Вас из грязи вынули, отмыли, накормили да жилье с одёжкой выдали, — вдоль барака прогуливалась, чеканя шаг, Лада, с пузом наперевес, — сейчас побудете тут, привыкните. Потом вас на работы будут водить, потом — на учёбу, там и вольности следующий уровень получите.

— А это?… — рыжая ткнула пальцев в живот Лады.

— А что — это? — Лада не понимала о чем её спрашивают.

— Ну… тот, чёрный, говорил что нас на полдень повезут, там продадут в наложницы. Пальцем во всякие места лазил! Срамные… — со всех сторон занимался вой.

— Молчать! — Лада тряхнула животом, все замолкли и уставились на неё, — Какой тут срам, если от мужа это законного! У меня даже штамп в паспорте есть, вот, глядите.

Все уставились в документ. Непонятно ничего, но какой-то знак в паспорте девицы увидели.

— Я такой же была… Дурой! Нас у данов отбили да в зависимые определили. Потом, как обвыклись, свободы чуток дали, потом — больше. Теперь вот я гражданка свободная, с мужем! Мне тут свадьбу сыграли, вот, глядите.

Свёрток у Лады оказался фотоальбомом со свадьбы. Фоток там мало, но и того хватило. Девки вцепились в него, там наш коллектив, Лада в платье красивом, муж её в камуфляже, красота. Потом пара фоток ужа за столом, потом — у идолов.

— Значит, честь девичью никто забирать не станет? — тихим голосом поинтересовалась рыжая.

— Да ты чего! — Лада замахала руками, на манер мельницы, — У государя с этим строго, насильно — ни-ни! Мы с Юркой чуть не два года ждали, пока заявление подали. А кто возьмёт насилием, того под суд — и в тюрьму! Уголовный кодекс потому что, и Закон! Вот! Так что выть прекращайте, а то я рожу тут от вас раньше срока. И давайте делайте, что говорят.

— А что за знак повесили над дверями? — это про табличку над входом, — Никак, ведунство какое-то, чтобы не сбежали! Или чтобы в жертву нас богам страшным…

Опять занимался вой…

— Так! Молчать! Дуры вы, как есть дуры! Там же написано, русским языком, «Институт благородных девиц»! Девиц! Поняли, дуры воющие! Пока вы тут — девицами останетесь. Положено так, а то у вас родителей нет. Куратора вам дадут.

— А что за инсхринтут такой? — это мелкая, чернявая.

— Это место такое, — отмахнулась Лада, — где девиц благородными делают. Понятно? А теперь по делу. Ещё раз услышу как воете — вон у меня где будете! На отработках мне весь вечер проводить будете! Житья от вас нет никому! Или вы думаете вам одёжка да продукты с неба падают? Мужики да бабы работают, рук не покладая! А вы, нахлебники, им спать мешаете! Пользы ноль, а вой как от стаи волчьей! А тут это дело не любят, волков в смысле, спросите потом. Выть можно только у Держислава, у него место специальное есть для этого, клуб называется. Там все кто хочет — воют!

— Дак как же так, мать да отца родного убили, украли, изверги… — начала причитать светловолосая.

— Мы, что-ли украли-то? — Лада уставила руки в боки.

— Не, другие… — светловолосая притихла.

— Да ради вас воины наши жизнью рисковали! Чтобы у чёрных тех отбить, у хазар! Лодку специально посылали, чтобы на юг вас не отправили да ждали, пока вас привезут!

— Что, прямо нас ждали? — усомнилась рыжая.

— Ну, не только вас, а всех, кого те изверги продать решили бы. Закон того требует, — Лада пошла фантазировать, — чтобы людьми не торговали. У нас вон Святослав так попробовал с одной — чалился потом за это! Ему срок ломился, да адвокат отмазал, прокурор только руками развёл. На нарах за торговлю людьми парился, тоже выл жалостливо…

Вот язык мой — враг мой. Я прикалывался на Святославом — а теперь этот жаргон чуть не официальное описание пребывания Святослава в психоневрологическом диспансере. А он-то теперь чуть не премьер-министр! Ой, позор…

— … Святослав тот к нам девицу отправил, — продолжала нести «отсебятину» Лада, — чтобы, значит, блуд устроить да выведать всякое. За то и сел. А девица та замужем теперь, в ЗАГС её отвели.

— А что за ЗАГС? — девки успокоились.

— ЗАГС-то место такое, где штамп в паспорте ставят, о том что замужем ты по Закону. Запись о гражданском состоянии, во!

— А что за состояние то?…

— Когда вы счёт да письмо освоите, — терпеливо начала описывать свой нелегкий путь Лада, — тогда вам облегчение выйдет…

Я оставил Ладу общаться с новыми зависимыми. У девушки получилось — больше не выли. Да и смотреть по сторонам стали заинтересованно, примечать что да как. Тракторов пугались, поначалу, потом мы их в клуб отвели, с людьми пообщаться, да сценку про Красную Шапочку посмотреть в исполнении мелких. Там девки поговорили с народом, я даже несколько взглядов заинтересованных уловил со стороны молодых мужиков да парней на новых воспитанниц. Те старались держаться стайкой, не отходя далеко от Брунгильды и Лады, вдвоём они теперь им «жизнь сладкую» устраивают. Брунгильда — по части дисциплины, Лада — по части внушений. Нормально получилось.

С пацанами несколько проще. Вояки у нас есть — бывшим попрошайкам это знакомо, да и относятся мелкие к воинам уважительно. Надпись про «Суворовское училище» над их дверью повесили, я рассказал кто такой Суворов.

— Воин знатный, и вы такими стать можете. Но он ещё и молодое поколение воспитывал, много мудрости от него осталось. Тяжело в учении — легко в бою. Каждый воин знай свой манёвр. Водка без пива… Так, это не то. Если вы вести себя хорошо будете, дисциплину, порядок соблюдать, будет вам и послабление, и воинами стать сможете.

— А если я не хочу? — это самый активный мелкий, хотя и не самый старший.

— Нет так нет — можешь профессию другую, дело значит, освоить, да им заниматься. У нас дел много, на ваш век хватит.

— А если я, к примеру, вот той железякой понукать хочу, которая у вас тут огнём да дымом дышит? — не успокаивался мелкий.

— Хочешь быть трактористом — будь, только учиться сначала надо, сложная та железяка.

— А если…

— Так, вот вам дядька, Толик, вы его знаете. Да старший у вас Торир будет, воин знатный, мурман он, — мелкие понятливо закивали, — вот ему эти вопрос и задавайте, строго по Закону. Желательно, в письменном виде, и в двух экземплярах. Понятно? Ну так вот, пока у вас период кормёжки да привыкания, потом — учёба пойдёт, в класс с другими детьми сядете. Потом — на ремесло, там и вольными станете. Как стать свободным — то в Законе написано, вот чтобы первое послабление вышло, надо уметь его прочесть. Я всё сказал.

В школе в первый день занятий случилась драка между «суворовцами» и нашими ребятишками. Драку разняли, пошили им шлемы и другую защиту, капы сделали, правила объяснили, да разбили на две команды. «Суворовцы» в чистую проиграли мордобой, все также ласково называемый боксом. Переделили команды, перемешали. Дело пошло, подружились даже.

Вот в таких «развлечениях» провели мы время до Нового года. Держислав, после моего совета, собрал себе женский институтский хор. Мол, глотки луженные, так выть целыми днями не каждый сможет, чего добру пропадать? Теперь у нас есть ансамбль песни без плясок, ориентированный на грустные печальные слезодавительные тексты. Ну там «У ЗАГСа стояла карета, там пышная свадьба была…», «Подмосковные вечера», «То не ветер ветку клонит», «Ой то не вечер то не вечер» — я много грустного разного вспомнил. Вся Москва наблюдала за тем, как на работу на кухню и на ткацкое дело, простейшее, идёт под предводительством Держислава и Лады хор, завывая трагически:

Наблюдая за этим трагичным воем, Лис, едва сдерживая смех, отвесил мне комплимент:

— Я смотрю, Серега, хорошо у тебя ресурсы использовать получается. Даже такие, как глотки луженные.

— А что делать, — у меня у самого слезы выступили от смеха, — и это тоже — ресурс…

Суворовцы больше налегали на спорт, талантов других пока не проявилось, а вот лупцевали друг дружку мелкие неплохо. Без травм, по правилам, в защите — нечего синяками отсвечивать. Кстати, те девицы, которые с «бланшами» на паспорт попали, преодолев страх, подошли ко мне, такому грозному, и попросили слёзно поменять фото. Мы пошли на встречу, чай, не звери.

Тридцатого декабря традиционно провели совещание, правда, в нетрадиционном месте. На башенке, что стояла в углу между восточной и северной стеной. Наши мужики вывели стену почти до озера, вот с высоты птичьего полёта, правда, скорее парения хорошо подготовленной курицы, и проводили рабочее совещание, с видом на местность. Вид, кстати, открывался замечательный. Две дороги, от рудного болота и от торфяного, сходились в перекрёсток как раз под башней. Стена буквой «Г», заводь льдом покрылась, там дети на самодельных коньках катаются. По дороге, что идёт к будущему металлургическому заводу ползёт «Бычок», везёт сырьё и закрытые брезентом платформы с людьми. Установку по подготовке торфа перенесли прямо туда, чтобы принимать в Москве готовое и формованное уже топливо. На платформах ехали строители, дорожники и металлурги, кто не доехал на своём транспорте.

— Приступим, с божьей помощью, а то вон идолы смотрят, — я махнул рукой в сторону Перунова поля, — с кого начнём? Буревой, давай с тебя. Как там успехи в химии?

— Не очень, если честно, — дед поёжился слегка, — плохо идёт. Особенно с газами. Мы часть научились определять, что по запаху, что по горению, что по охлаждению сгораемого, как водород этот твой. А часть и не знаем как понять, что это такое. Я ребят в школе взял, из тех что посмышлённей, в помощь. Они сейчас там нюхают да греют все. По жидкостям — по запаху, цвету да плотности, по твёрдому всякому — тоже вопросов много. Мы золу сейчас от торфа берём, из неё поташ другой выходит, делить пытаемся его на всякое разное, да с тем, что от сена получается, сравниваем. Я даже микроскоп под это дело себе соорудил.

Дед похвастался самостоятельной работой, молодец.

— Ты растения всякие не пробовал, как определители? А то у них всякое может быть, разное, сложные вещества, которые мы в лаборатории и не сделаем. Как вон селитра та.

— О! По селитре, мы тут попробовали… Вообще… Короче, хороший выход селитры идёт, когда запах этого, мочи, одним словом, пропадает, тогда можно вываривать. А если запах тот задерживать — выход больше получается.

— Запах, говоришь? Мочи, говоришь? Аммиак, наверно, вот так он пишется, — я написал формулу, конкретных цифр не помню, только что азот и водород в нем есть, — его много куда в моё время пихали, даже трубопроводы огромные, на тысячи километров строили. Буревой, попробуй его как-нибудь получить. Жидкость с запахом тем противным, полезной может оказаться.

— Попробую, — дед сверялся со своими уже записями, творческой переработкой моих, — значит, в составе то, что воду родит и азот этот твой?

— Воду родит? Хм, ну да, получается так, — я ухмыльнулся, в голову такое толкование наименования «водород» раньше не приходило, — надо бы тебе ещё центрифугу сделать, на ней вроде делить можно жидкости, а может и смеси, быстро вращающаяся пробирка вот такая, после праздников сделаем, ну или сам попробуй.

— Попробую, отчего нет. Мне бы ещё печку посильнее, чтобы жара больше было, а то я тут воду сильно-сильно нагрел, по углям её пустил, так вспыхнуло! — дед руками обвёл шар, который вспыхнул, — может, что полезное тоже…

— Да у нас сейчас все полезное, лишь бы понять, что это. Сделаем, как металл пойдёт — сразу приступим. А то у нас опять дефицит железа. Да, кстати, Буревой, как там холодильник поживает? Получается с ним чего?

— Проблем много, но толк есть, — оживился дед, — воду можем доставать из воздуха, и потом жидкость тоже выходит. Но другая, никуда не годная. А дальше льдом всё забивается, и машина не работает. Сейчас пробуем осушать воздух так, сливать жидкости, потом в другие поршня воздух пускать и сжимать также. Но там возни ещё много.

— Вторая жидкость это, наверно, углекислый газ. И лёд там у тебя сложный, и сухой, и водяной. Не смейся! Так и зовётся — сухой лёд. Он так тает, что жидкости не получается, сразу газ в воздух идёт при нагреве. Дышать им нельзя, правда. Зато в воду можно, газировка тогда получиться. О! И в пневматику у нас такое заливали, чтобы баллоны меньше делать. Тоже надо попробовать. А с последовательным сжатием и сливом попутной жидкости — это вы хорошо придумали, осушитель получается. Но помочь, вам, правда, ничем не могу — не сталкивался с таким ранее.

Буревой удивлённо посмотрел на меня, пришлось прояснить:

— Холодильник я исходя из общего принципа сооружал. Давление, температура и объём газа связаны между собой, закон есть, то вы знаете. И по нему получается, что если воздух сжать да работу ему позволить совершить, поршень поднять, например, то газ охлаждается. Вот и всё. И если долго так делать, можно на жидкости разделить воздух, и кислород получить, в теории. А он у нас в домну пойти должен, без азоты чтобы. Пока такое не получилось? Нет? Жаль… ладно, то дело наживное, что там с заводом железным, Влас?

— Стены завода сделали, деревянные. Домну собираем. А потом пробовать надо, загрузки, режимы. Здоровая она сильно, мы таких не делали. Если правильно все подсчитаем да построим — за раз килограмм по двести-триста выливать будем, если руды и торфа хватит. По топливу сейчас Олесь, он расскажет.

— А чего там рассказывать? Катышки из торфа получаем, греем, идёт неплохо. Мы теперь не разрываем, пока зима, болото-то, а кусками его берём, воду выдавливаем, спрессовываем да потом храним. Вроде не разваливается и не расплывается. Большую установку для топлива только собираем. Построим — будем много торфяных шариков для тракторов, — пожал плечами сын Агны.

— По руде что? Я так понимаю, это Растимиру и Предвою досталось? Они где?

— Они дома, отмываются. Сказали, что с новым двигателем, насосом да на торфе, хорошо идёт. Вот только там мужики штуку такую придумали, как на тракторе торф подаёт, только для руды, — за кузенов ответил Влас, — вот. С плота руду сюда вываливать, а тут уже и мыть, только металл нужен, да паровик побольше, руда тяжёлая.

На рисунке детском была попытка изобразить шнековый податчик в сетчатой трубе. Вода через него пойдёт, промоет руду. Глину да землю промытую в лоток, в нем — ленточный конвейер выгребает это на стройку, таких конвейера два, под углом, чтобы в разные месте выгребать руду и глину.

— Добро, в план производства, — Обеслав сделал запись, он у нас теперь план этот ведёт, — теперь по путям транспортным. Добруш?

— Мы дорогу к Ближней пристани на Рудном болоте новую начали, рядом со старой. По этому пути больше груза за раз возить можно будет. Если не встретит больших препятствий, может, весной и закончим. Тогда за большую, ту, что к Торфяному болоту да заводу будущему идёт, примемся. Техники новой надо, мужики говорят. Для утрамбовки, выглаживания, смеси готовить…

— Ну так пусть изобретают! Мы-то — только за!

— Да они и изобретают, — заулыбался племянник, — рисунков мне стопку кинули, мол, разбирайся на праздниках. И ещё, нам бы надо что-то придумать быстрое, для перемещения людей, — Добруш обвёл народ взглядом, — сложно мужикам вдали от семей по три-четыре дня проводить. Если бы утром туда, а вечером обратно — лучше бы работали, там ещё беременные у некоторых. Переживают.

— А вот по этому поводу Обеслава заслушаем, — я сделал пометку, — что там у нас с машинами и механизмами?

— По тракторам начну. Мы их на торф все перевели…

— Вот и славно, — подал голос Буревой.

— Славно, да, и работают теперь лучше. Остальные механизмы, стационарные, тоже будем после праздников переделывать, готова оснастка, металл нужен. По тракторам вроде все. По машинам для лодок…

— Погоди, ты ими тоже занимаешься? Вроде. Пока отложили же всё?

— Это я попросил проработать, — вступил Лис, — нам для разведки и перевозки людей нужна другая, на старой не удобно и долго.

— А кого ты возить собрался? — я не совсем понимал слов Лиса.

— Мы в тот раз неправильно поехали, — разъяснил наш министр иностранных дел, — уже на обратном пути это поняли. Надо не девок искать, вон сколько от них вою…

Народ заулыбался, даже сейчас девицы выли, правда, на репетиции хора.

— Так вот, надо вдов с детьми собирать, таких много и живут из последних сил. Семей, что без отцов да родичей обитают, нам по селищам штук тридцать попадалось. Но места нет, их-то не выкупать, а добровольно привлекать станем. Негоже таких связывать и силком в Москву тащить. Но хоть выть не будут. Вот под это дело и надо лодку.

— Мысль правильная, дельная, — после недолгих раздумий сказал я, остальные согласно закивали, — каюты на новой лодке надо сделать, ну, места для пассажиров, кухню малую, сортир нормальный, гальюн зовут его, это предусмотрели? Нет? Блин, граждане! Мы же людей повезем, причём добровольно, надо им сразу показать наше отношение. По верфи после завершения стены подумаем. С каменной крепостью у нас как, Святослав?

— Если всё нормально пойдёт, то к концу зимы сделаем полностью, но мы тут прикинули с Ториром и Кукшей, — Станислав показал мне свои записи, — надо вот так загнуть, чтобы часть стены была вдоль берега. Тогда полкилометра будет вход в гавань, да тут две башенки, берег чуть изменить, срыть, чтобы неудобно высаживаться было. Получится защита неплохая, потом насыпь сделаем, от штормов, и можно рыть гавань. А потом только верфь.

— Ладно, стену доведём до ума, а там подумаем что в первую очередь мостить — верфь, производство или дома? Согласны? Да, придётся, возможно, ещё несколько раз на старой лодке сходить на разведку. Но и верфь в режиме «тяп-ляп» никто, я надеюсь, делать не собирается? Вот то-то и оно. По закруглению стены — делайте, как считаете нужным. По военной части что там у нас?

— Подготовка ополчения идёт своим ходом, наша — хромает, времени нет, — начал Торир, — если стену доделаем — нас отсюда не выковырять.

— По защите завода и пути к нему, надо бы нам четыре башенки сделать, вдоль дороги, да часовых там поставить. Им ракеты сигнальные, и такую же башню на заводе. Друг за другом если пускать будут — как раз и увидим. Смена на троих будет, башня, соответственно, тоже, — Кукша, как начальник штаба, строил планы, — потом надо продумать, как мы будем туда добираться. Раз железной дороги ещё долго не будет, нужно в замен что-то быстрое, лёгкое, человек на десять…

— …И с пулемётом, — добавил я, — транспортёр тебе нужен. Из трактора сделаем, требования только определи. Скорость, запас хода, вместимость, что за оружие будет, сколько человек, кто управлять станет, время на подготовку к движению… Ведь транспортёр этот под парами не всегда стоять будет? Значит, надо и на заводе так все сделать, чтобы они продержались до подхода подкрепления. Надо по зиме прогуляться, посмотреть, что там у нас вообще твориться, да оценить, сколько там нападающих может прийти.

— Понял, сделаем, — Кукша внёс пометки в записи.

— Если все закончили, я доложусь по остальному. Год этот прошёл у нас очень результативно. И я не стройку имею ввиду, и не заводы. Это тоже важно, но не до такой степени. Главное, как у нас в Конституции записано, если кто забыл — это люди. Так вот по москвичам. За год народ стал более самостоятельным да образованным. Подход наш оправдался, практически все улучшения, которые вы наблюдаете в технике — это их заслуга…

Вот тут народ действительно удивился. Особенно Торир и Кукша — они как-то меньше вникали в жизнь города.

— Да-да, именно их. Молоток отбойный видели новый? Их работа. А через два дня мужик пришёл, с чертежом уплотнителя для грунта, из того же самого отбойника. А потом — вообще как насадки это всё стало. И всего-то за неделю-другую.

— Такими темпами и мы им скоро не нужны будем, — мрачно подметил Святослав.

— Не, без нас они долго ещё обходиться не смогут. Сейчас я могу разбить всех наших рабочих на три категории. Головастые, глазастые и рукастые. Соотношение между ними, в процентах, шестьдесят, тридцать и десять. Рукастые — это те, которые инструментом полученным наиболее плодотворно работают по указанной технологии. Глазастые они видят много, подмечают, где можно сэкономить или выиграть, но на это время уходит у них, поэтому и выработка чуть меньше. А головастые это те, которые с подачи глазастых новое что-то измыслить могут. Вот так вот. У женщин это менее заметно, там работы однотипная больше, а у мужиков — прямо сильно выделяется. И вот приходим мы к странному выводу — План наш надо делать гибче.

— Как! Ведь План — закон? — ахнул народ.

— Ага, только рассчитан он на самого слабого, получается. Мы тут с Ледой смотрели, считали. У рукастых выработка без дополнительной нагрузки на оборудование может на пятую часть больше быть, у глазастых — по плану, а вот у головастых — иногда меньше. Они вдумчивее работают, что ли, много осмыслить пытаются. Вот и предлагаю я установить возможность премий за перевыполнение плана. Причём план тот снизить на десятую часть.

— Получится, что руками, если они из нужного места растут, чуть не на треть зарабатывать больше можно будет. Глазами — столько же, плюс премия за рацпредложение, а вот если головой, то как?

— А для них сделаем выплату, такую, которая от всего эффекта внедрения зависит. Не на одно изделие, а на всё решение или концепцию. Но так, чтобы при добросовестной работе все могли получать тоже хорошо. То есть, от качества работ заработок зависеть станет. Рацпредложения-то сыплются у нас как из рога изобилия, мелкие, но много. А вот более-менее продуманные решения, как новый отбойный молоток, те реже. Но и эффект-то какой! Вот и будем премировать, согласно наиболее сильным сторонам отдельных людей.

— Это получается, если изобрёл, например, новый трактор, посильнее, то и получил премию как за все такие трактора? Ну, если их новыми сделать? — Лис прикидывал деньги.

— Что-то вроде. Только ведь разработки-то долго живут, вот и будем премировать исходя из года использования нового устройства. Например, сейчас мне один товарищ, он на лесе в основном работает, по плотницкой части, толкает идею про «забивалку» для гвоздей по типу отбойного молотка. Поставил гвоздь, и бей с малой силой по нему, но часто. Я ему предложил гвозди приделать впереди, чтобы их не держать да стучать так, чтобы сразу по шляпку вгонять их в древесину. Ничего не напоминает?

— Винтовку! Да он винтовку изобрёл! — Кукша даже подпрыгнул.

— Это что же получается, взял ту машинку, да стол или шкаф за пять минут и сколотил — Буревой почесал репу.

— Вот бы такую ещё чтобы дырки для кораблей вертела, — задумчиво произнёс Кнут.

— А можно! Там не сложно, вот так получится, — Обеслав открыл новый лист.

Я засмеялся. Народ посмотрел на меня недоумённо:

— Вот вам рукастый, глазастый и головастый!

Засмеялись теперь все. Все, кроме Власа:

— Надо бы мужика того под замок, чтобы не утёк секрет…

— А вот и госбезопасность подтянулась! — я хлопнул парня по плечу, — Правильно мыслишь, надо сделать так, чтобы секреты не ушли. Но при этом знаниями внутри меняться можно чтобы было, а то если каждый на своей задумке сидеть будет, так и в мракобесие скатиться не долго. Я думаю, надо тебя, Влас, на это дело поставить. С Зоряной продумайте, как, чего, документы, чем привлечь, как сделать, чтобы люди не ушли да не растрепали.

— Подумаю. Завод на кого оставить? — просто сказал младший пасынок.

— А вот с него и начни. Там к людям присмотрись, с Лисом побеседуй, с Ладимиром, но только так, чтобы не раскрывать намерений. Понял?

— Научим, дело нужное, — Лис с ухмылкой посмотрел на пасынка.

— Это хорошо. Теперь дальше. У нас нехватка людей…

— Опять!? — хором высказались мужики.

— Ага. Только вот нехватка та странная. На основные направления хватает, а вот на мелочь всякую, иголки там для шитья, напёрстки всякие, канцтовары, отвлекаться нам постоянно приходится. Даже вон туалетную бумагу не знаю когда делать сяду!

Народ понятливо закивал, проблема была известна. И вот странное дело, раньше лопухом пользовались, а теперь и бумага серая не устраивает!

— Я предлагаю на такое посадить школьников. Буревой, ты с ними по химии контакт наладил, надо и остальных привлечь к ремеслу. Можно даже парового привода не делать, чай, руками карандаши-то накатают?

— Это можно, — дед прикинул в уме, — только как мы их привлекать будем? На оклад?

— Не, на зарплате мужики у нас работают. А этих как предпринимателей будем оформлять. Артелями. Направления придумать, инструмент выдать им в аренду от государства, помещение в бараке, госзаказ, сырье со склада. Цены им поставим, с возможностью чуть больше-меньше их делать да через лавку нашу продавать всё это будем. Прибыль, что останется, пусть на доли делят, между людьми в артели. Ушёл из команды — приработок потерялся. Тарифную сетку только надо продумать…

— Да мысль понятна, сделаем, — дед спрятал блокнот, — игрушки бы ещё, а то народу прибавляется, а дети чуть не молотками играют.

— Это, о прибавлении, — Обеслав отвлёкся от записей и покраснел, — я тут, дядя Сережа, думаю… Вообщем, свадьба будет у меня… И у Толика… И у Отара… Спросить хотели мы тебя, разрешишь ли…

— И кто у нас счастливые невесты? — только и смог я выдавить из себя.

— Вера, Роза, Сати, — Обеслав помялся, — Мы тут это… Давно уже… Вот так вот.

— Племянничек, да я только за! Что ж ты о таком разрешения просишь! Радость-то какая! — я обнял парня, мужики тоже одобрительно зашумели, — Только вот с жильём, в бараки то вроде как вас не хочется…

— Так, мужики! — дед повысил голос, — Думаю, придётся нам тряхнуть стариной. Народ брать со стройки не будем, но надо ещё домов поставить. По стеклу у нас запасец небольшой есть, да если что, ещё наделаем. Надо нам дома поднять для нового поколения.

— Это правильно, — Торир поддержал сразу, за ним и остальные.

— Значит, после праздников и начнём, — подытожил я.

— Тут только вот ещё какое дело, — замялся уже дед, — Веселинка наша. Ну, я думаю, тоже скоро под венец…

— Хм… — девочка после смерти Ярослава занималась большей частью картографированием да медициной, мы её не трогали, сильно зацепила снайпершу потеря первой любви, — И есть кандидат?

— Тут вот что вышло… — дед почесал бороду, — Одним словом, с Горшком нашим они сошлись. Я так понял, где-то в лесу спелись, да так и пошло. Он вроде парень неплохой, да и она к нему хорошо.

— А чего не подошла? И я чего не в курсе?

— Да с Ярославом-то, как-то нехорошо получится. Вроде как память предала… — дед развёл руками, — А ты с ним в друзьях был…

— Так, Буревой, ну ты-то взрослый человек, понимаешь, что жизнь продолжается. И вечно думать о Славике тоже не получится. Он ушёл — но мы-то остались! Ярослав для того и старался, чтобы мы жили, и Веселина особенно. Поэтому пусть по подворотням не прячутся, я своё благословение, как глава рода, даю. Свадьбу только… На Восьмое марта, короче, назначайте. Праздник будет. Праздник жизни.

— И то ладно, — дед заулыбался, — а то бабы шепчутся…

— Ну что, граждане, вроде всё. Пойдёмте, завтра день длинный будет, — я начал сворачиваться, и спутники мои со мной.

Этот Новый Год действительно был немного другой. Во-первых, в клубе было аж несколько представлений. Традиционное, детсадовский утренник, потом школьное выступление. Хор благородных девиц подготовил на праздник несколько песен. Вишенкой на торте должна стать новая комедия Держислава, первая. Она в нескольких актах.

Опять установили Ёлку, нарядили её всякими игрушками. Под вечер началось действо. В клуб набились чуть не все, еле влезли. Детский сад давал сегодня «Колобка», школьники — «Снегурочку». После детей вышел наш хор воспитанниц. Лица красные, кокошники синие, сарафаны — зелёные, платочки в руках. Половина воспринимала хор как суровое испытание в плену, но глядя на Ладу и Брунгильду, затихали, и печально несли творческую нагрузку. Пели все, даже те кто словенского не знал, голосить протяжно на чужом языке было проще, чем говорить на нём. Спели для разогрева «В тот день когда ты мне приснился», жалостливо получилось, но красиво. Я аж захлопал. Народ посмотрел на меня — тоже повторил. Про «Всегда быть рядом не могут люди» пошла ещё лучше. «Потолок ледяной, дверь скрипучая» — так вообще классно вышло! Народ неистовствовал, требовал ещё! Закончили про «Три белых коня» — два раза на бис спели. Ушли девчонки гордые — куда только стеснительность делась! — и присоединились к нам в зале. Брунгильда их, как цыплят из-за сцены вывела и усадила толпой на лавку.

Началось шоу Держислава. Вышли мелкие с большим плакатом «Приключения иноземных пленниц в России». Минуты две постояли на сцене с ним, народ чуть потерялся — такого на представлениях ещё не было. Понеслись разговоры, которые притихли после сигнала дудки. Пафосным голосом из-за сцены в рупор начал вещать Держислав. Мол, в году восемьсот шестьдесят четвёртом суровые воины Москвы отправились по делам своим на Ладожское озеро. На сцену выплыла картонная ладья, через борт её было видно головы наших мужиков да подростков, что изображали вояк. Забавно, но руководил всем Торир! Как тянули эту конструкцию, я не знаю, ибо воины натурально махали картонными вёслами, а вождь мурманов возвышался над ними, громко командуя. Голос Держислава вещал о том, что узнали москвичи о торговле бабами, которых у родителей умыкнули, ярость обуяла воинов из-за такой несправедливости. В «лодье» на сцене натуральный митинг, народ машет картонными мечами и орёт грозно. Держислав описал, как долгими ночами ждали воины в засаде злоумышленников, как настигли их и разгромили. На сцене уже две лодки, идёт кровавый бой, за макетом пулемёта беснуется Гуннар. Сдобренная очередной порцией пафоса речь Держислава вещает о том, что баб забрали, парочку вернули к родителям, а остальных привезли в Москву. Это сопровождается представлением, и довольно крутым, надо сказать!

Вот «лодья» с москвичами ушла за сцену, на ней остались школьники, изображающие Лиса, Святослава, москвичей и… меня! Растимир играет Государя, осматривая толпу связанных в один «пучок» девочек-школьниц, что изображают наших пленниц. Те плачут, воют, кокошниками трясут и причитают. Образ пленниц, после выступления хора более чем узнаваемый, народ покатился со смеху. Воспитанницы же покраснели, узрев себя на сцене. А дальше понеслось…

Сцена в бане, всё та же толпа, обвязанная веревкой, истошно кричит, срываясь на визг. Веселина, уговорили-таки, изображает Брунгильду. Причём наряжена она не как жена Атли, а вычурно, как в мультиках жён варваров в моё время рисовали. Грудь чуть не седьмого размера, шлем с рогами, один обломан наполовину, косички рыжие из под шлема. Народ катается по полу, Брунгильда с деланным возмущением смотрит на меня, понимает, откуда ноги растут. Воспитанницы хрюкают на лавках, не в силах сдерживать смех. Ещё бы, такую грозную воспитательницу — и в таком виде преподнесли.

Следующая сцена — драка возле зеркала, с воем и прочими атрибутами. Пара «пленниц» на сцене обзавелась фингалами нарисованными, народ опять ржёт. Итог сцены — увод под «закадровый» голос всё также связанных толпой пленниц в «пещеру тёмную» — дверь барака с надписью «Институт дурных девиц». Воспитанницы ничего не понимают, читать не могут, а народ плачет от смеха. Большие часы на сцены показывают ход луны и солнца — из двери барака на сцене доносится вой по утрам и вечерам, на вой выходит Веселина в наряде Брунгильды. Заходит, вой смолкает, только выходит — опять начинается. Надпись на бараке меняется на «Институт дурных (зачеркнуто) воющих девиц». Зрители ползают по деревянному полу, смеха нет, вместо него — стон. Сил у народа больше нет.

На третий «сценический» день выходит народ на сцену «народ». Он начинает толкать идеи, под непрекращающийся вой. Кто-то достаёт пачку кляпов, кто-то предлагает бросить им «чесночную» гранату, кто-то — бежать отсюда, куда глаза глядят. Надпись над дверью меняется на «Институт дурных (зачеркнуто) воющих (зачеркнуто) девиц (зачеркнуто) завывалок, всех доставших». Опять ход солнца и луны, утро, вой, и с криком «Да вашу ж мать!» в барак двигается Лада! Только Лада — это Смеяна, у неё все как у сценической «Брунгильды», только ещё и пузо! «Лада» выводит воспитанниц. У тех — разводы на щеках нарисованы, да по ведру в руках, для слез. «Лада» с видом прапорщика Дыгало из «Девятой роты» ходит вдоль девиц и толкает речь:

— Вы все — Дуры!..

Зрители срывают сцену, аплодисменты не смолкают минут двадцать, Смеяна ждёт. Речь её срывает ещё одни овации, появляется «Брунгильда» и все уходят. Затем из-за кулис показалась колонна в кокошниках, во главе — «Лада», в конце — «Брунгильда», с гигантским бумажным топором. У Смеяны в руках знамя, на нем — надпись, дублирующая ту, что на двери, про дурных девиц. Первый проход как попало, под «Моя милая мам я тебя не ругаю, что меня ты так быстро под закон отдала». Это из фольклора тюремного, что для Святослава пел я. Обратный проход — надпись на знамени меняется на «Институт девиц», без уточняющего прилагательного. Песня другая, «Во поле берёзка стояла». Третий проход — знамя красное, посредине серп и молот в звезде, обрамленные кокошником, и уже «Институт благородных девиц» написано. Колонна останавливается, к ней присоединяются все актёры. Толпа исполняет новую песню:

Занавес. Всё, Новый год можно отменять — праздновать некому. Люди валяются на лавках и по полу, ржут как кони, причём воспитанницы — тоже. Им переводить начали надписи, зрелище стало более полным. Держислав с видом именинника выходит на сцену, тут уже даже я не выдерживаю:

— Качай его, ребята! — все хватают режиссёра и сценариста в одном лице, подбрасывают на руках, чуть не убили об потолок пацана, и выносят на улицу.

Там стоит наряженный Буревой и Новожея, под самый конец они из клуба вышли Деда Мороза изображать со Снегурочкой. Народ орёт, радостно всем, даже часовой на вышке, бедолага Добруш, и тот поддался всеобщему веселью. Четыре фото только сделать смогли, да и то непонятно, получатся ли — при свете скипидарных светильников может не проявиться. Праздник продолжился моей речью и закончился традиционным салютом. Воспитанницы тоже радостные, даже Дед Мороза не испугались. Подарки традиционные, книжки да сказки с историями. Такой вот получился праздник, хороший…

 

10. Москва. Год 865

После Нового года начали строительство новой линии домов для командного состава. У крепостных наших и так работы завались — строили сами. Линий планировалась напротив уже существующей, на новых десять «квартир». Материал был, трактор взяли запасной, и пошли греть землю да бить сваи. Толпой, да ещё и с помощью техники получалось достаточно быстро. Если будем по выходным работать, то как раз успеем к весне. Однако планам нашим сбыться было не суждено.

В первое воскресенье после праздников я начал на нашей стройплощадке замечать заметное оживление. Вышел, узнал в чем дело. Крепостные наши прознали про стройку и начали потихоньку включаться в процесс! Рабочие дни не стали трогать свои, решили на выходных помочь. Я позвал Ладимира, устроил ему допрос. Зная, какими примерно методами в моё время организовывали «энтузиазм трудящихся», боялся что и тут мужики, а точнее, самые активные из них во главе со старостой, решили так вот «прогнуться» перед начальством. Ошибся. Ладимир моим догадкам посмеялся:

— Ты, государь, людей-то своих не ценишь. Да не доверяешь, а зря. Мужики наши как узнали, что вы тут чуть не друг у друга на голове спите, как в бараке, а то и хуже, думу всю неделю думали. Чего их-то на стройку не привлекаете? Непонятно это. Да и обидно…

— Мы отвлекать не хотели, — я только развёл руками, — да и вроде как они не от меня же деньги получают, а от всего нашего государства. За кой хрен я их привлекать буду? Опять же, я тут распинаюсь, чтобы из людей жилы не рвали, а потом мне их звать на стройку? Да ещё и дома для себя? Нехорошо как-то получается…

— Ничего ты не понимаешь! — Ладимир рассмеялся, — Народ-то не дурнее вас, видит всё и чувствует. И про жилы не рвать, и про деньги твои, что государство им платит, и про всё остальное. И вот именно по этому сейчас пришли — из уважения! Ты с мытниками да старостами раньше дело не имел? Во-о-от, а они натерпелись. Думаешь, они разницы не видят? Не видят как ты себя и государство своё разделяешь? О них заботишься? Если бы согнал насильно на стройку, тоже бы слова не сказали, но уважение бы потерял. А так вы для всех дела делаете, да о себе в последнюю очередь думаете, получается, да своими силами работаете. Такого раньше не было. Вот и решили мужики подсобить, из уважения. Да тоже с умом! Они сами пришли, а технику не взяли! Понимают, где своё, а где — государственное! Чтобы ресурс, значит, не портить…

— Блин, мужики, — я чуть от такого не прослезился, — спасибо вам! С меня — поляна после стройки!

— Из своих запасов? Или из государственных? — хитро улыбнулся Ладимир.

— Э-э-э-э, а у меня своих… Вот же задал задачку! — я впал в задумчивость.

Действительно, устроил страну новую — будь добр соответствовать её Законам и свою шерсть с государственной не путать. Мы, Игнатьевы и их приближённые, по умолчанию брали что хотели со складов, но для других-то денежное обращение ввели! И что будет с нашим государством, если его руководящий состав гребёт под себя, не взирая ни на что? Задачка…

С помощью мужиков-добровольцевсо стройкой справились очень быстро, до конца января успели. А после этого я засел с Ледой и Зоряной делать тарифную сетку для руководящего и командного состава. Описал сложившуюся ситуацию. Игнатьевы и к ним примкнувшие на данный момент являются самой большой «дырой» в бюджете. Не из-за размера потребляемых ресурсов, а из-за полного непонимания их количества, уходящего на наши нужды. Подобный бардак надо заканчивать. После недолгих пререканий с такой постановкой вопроса все согласились. Самое весёлое, что основные споры разразились не вокруг собственного достатка, а вокруг материалов для исследований и экспериментов! Мол, как теперь их брать, если надо покупать практически со склада? За свой счёт покупать, или всё-таки как госрасходы оформлять?

Дальше — больше. Дома, в которых мы живём, они чьи — наши, или государственные? Лес чей? И как считать? Оформлять право собственности? А барак тогда чей? На всех поделить? А сколько стоит тот барак? И трактор? И руда? Переписав все используемые ресурсы, поняли, что утонем в количестве информации. Волевым решением принял закон — пока всё государственное. А тогда мы должны платить за аренду у того государства. Да посчитать затраты и стоимость всего. Леда схватилась за голову, она главный бухгалтер у нас и учётчик, ей работы много привалило. А потом — новая проблема.

Вот посчитали мы ресурсы, трудозатраты, определили стоимость дома, расписали график ремонтов и прочего. Получили некую таблицу с ценой и расчётом амортизации, при том что стоимость сырья и материалов вязли чуть не с потолка. Единственный ориентир — долг крепостных, что считали давным-давно по прикидкам стоимости в словенских землях испорченных ими вещей при появлении тут. Посмотрели на цифры — задумались. А если технический прогресс идёт дальше, и, например, лесоруб, который раньше получал, например, пятьдесят копеек в день за спиленные три кубометра леса, станет пилить шесть? Ему рубль платить? Денег-то мы ещё напечатаем, но развитие-то идёт неравномерно! Лесоруб удвоит производство, у остальных ничего не изменится, выйдет перекос. Сокращать «рабочие места»? Потребление-то у нас не сильно изменится. Бред какой-то. Отдать все на откуп «невидимой руки рынка» — так мы тогда получим сто пятьдесят лесорубов, и через год работы копеечную цену на лес, типа, баланс спроса и предложения получиться. А опыт? Нахрена нам куча крутых лесорубов и ни одного металлурга? Потом переучивать да опыта заново набираться? Не хочется, вроде.

Мучились долго, спорили — ещё дольше. По итогу я вывалил на моих товарищей дикую смесь формул и расчётов. Новшеств было много. Во-первых, я предлагал оценивать стоимость ресурсов с учётом их количества относительно количества населения, вроде как их запас в природе посчитать надо. Схватился за голову Горшок, он у нас тоже как будущий муж Веселины участвует в совещаниях. Вводился новый коэффициент, значение которого указывало на степень пополнения запасов сырья в природе. То есть, если лес у нас ресурс восстанавливаемый, то у него он один, а невосполнимые ресурсы, такие как руда железная — имеют другой. Схватился за голову Буревой, он главный химик-технолог у нас, ему их считать. Дальше — больше. Стоимость технологии.

Разработал, например, тот же лесоруб новый способ рубить деревья. Ну там с криком «ки-я!» и ударом ноги сосны валить приспособился. Сели, просчитали потенциальную выгоду от такого по сравнению с имеющимся способом, да и оформили ему выплаты за использование технологии, исходя из прироста производительности и фактического применения рацпредложения на производстве. И включили эту выплату в стоимость получаемых брёвен! Цена лесоматериалов, получаемых таким способом, и привычным, при помощи топора, может для государства и одинаковой быть, но внутри у неё будет разное наполнение, по-другому деньги распределятся — в случае новой технологии выплаты изобретателю лягут в расценку. Ну а если рацпредложение ещё и экономит что-то, инструмент, сырьё, материалы и время, то и стоимость получаемого продукта снизится. И людей, таким образом, мы мотивируем новое придумывать. Не всю жизнь будет, правда, владелец «патента» получать деньги, а только год активного использования разработанной им технологии. По прошествии этого времени цена получаемого продукта будет для государства ниже, ибо выплата изобретателю из расценки уйдёт. Правда, не целиком — часть её останется и будет пополнять государственный премиальный фонд — разовый бонус разработчики технологий получать тоже будут при внедрении.

Исходя из этого попробовали пересчитать наши финансы. Всю жизнь думал, что все эти «считатели денег», бухгалтера да экономисты, дурью маются, и только в девятом веке понял, насколько важное это дело! Пересчитали всё, опять проблема. Как оценить труд военных? Они-то существуют авансом, до тех пор, пока не будет нападения. Как тогда считать? Ввели оценку вероятности угрозы, её масштаба, последствий. Добавили «денежный эквивалент» человека — сколько у нас будут потери, если военные не отработают как надо и мужика или бабу враги убьют?

Собрали в кучу все расчёты, потом подумали, и вообще все свели к труду. Ведь чтобы лес достать, или там нефть добыть, серебро (в девятом веке) или доллары (в двадцать первом) не в землю зарывать надо, а надо эти финансы раздать лесорубам да нефтяникам. А значит, всё можно свести к стоимости труда. И следовательно — количеству людей и произведённому ими капиталу! Причём последний — тоже в трудозатратах! И следовательно, деньги у нас стали эквивалентом исключительно труда! Вот какая штука получилась. Донёс все Кукше и Ториру — те схватились за голову. Как считать ту угрозу? Как определить вероятность её наступления?

А потом наступил момент, который чуть не вогнал нас всех в тоску. А как посчитать в трудозатратах работу руководящего состава? По эффективности работы подчинённых? Можно и так. А как оценить деструктивные факторы? И что делать, если своим действием или бездействием руководитель нанёс ущерб. Например, по пьяной лавочке зарядил иноземному послу в рыло, бах — война! Ущерб, затраты, люди гибнут, капитал, в натуральных показателях, уменьшается. Кто виновен и как его наказывать? Может, заслужил посол тот? Да и отстранять руководителя от работ во время войны — не самое лучшее решение. Зоряна только и успевала записывать идеи и давать им оценку с точки зрения нашего Закона. Леда вторила ей, только с точки зрения финансов. Итог — налог на руководителя. На труд наших мужиков теперь был введён налог на общегосударственные нужды. Причём, он был хитрым. Каждый последующий начальник в цепочке управления получал меньше, чем непосредственный руководитель, чем дальше от «земли» работал — тем меньше его доля в том налоге, пусть масштабами берет. За голову схватились Святослав, Агна и Ладимир, им больше всего рассчитывать надо, у них наиболее длинные цепочки управления.

А потом задал вопрос Торир. А что с внешней нашей торговлей? Внутри-то цены определили, а как их соотнести с ценами на Ладоге? Вот сделали мы сталь, наши расходы на неё понятны, в труде считаем, налогах разных. А на Ладоге её почём продать? Какой эквивалент обмена? Лис схватился за голову — его участок работы…

Вот так и присели мы перед новосельем, все в мысли погружены, глаза стеклянные, в мозгах — шум. Товарищи мои думают о своих участках работы, я же переношу наши рассуждения на будущее, в котором я жил. Ясно стало две вещи — почему развалился Госплан СССР и откуда взялся капитализм. Первый рухнул от объёмов расчётов, сам я его почти не застал, только читал да от родителей слышал и более старших товарищей. Подсчёт ресурсов со всеми коэффициентами у нас, в девятом веке, превратился в адову работу. Я Буревоя в лёгкой степени шизофрении силком достал из-за стола, когда он считал коэффициент воспроизводства воздуха! Представляю себе, что в двадцатом веке творилось с похожим подходом… А капитализм — это от лени. Конечно, плюсы в свободе предпринимательства есть, несомненно. Но задать направление работы и нести ответственность за результаты при капитализме для любого чиновника — просто песня! Ничего не вышло — невидимая рука рынка так распорядилась. Ответственность — а за что? Рука-то невидимая, вот с неё и спрашивайте. Как-то так выходило по моим мыслям…

Однажды после заката, я взял бумагу и издал указ. Указ о финансах. Зоряне и Леде задача на год — разработать и оформить концепцию государственных финансов на базе наших мыслей и рассуждений. Задача объёмная. Необходимо не только переписать и распределить наши текущие хозяйственные отношения на новый лад, но и определить работу в направлении экономики и денег в будущем, механизмы выработать. Чтобы при появлении новой области приложения усилий было сразу ясно, стоит ли регулировать на государственном уровне её, до какой степени и чем руководствоваться при этом. Пока же мы вводили изменения в оплате труда для крепостных, согласно распределения на рукастых, глазастых и головастых, как ещё в конце года решили. План теперь чуть можно перевыполнять, выплаты за рацпредложение и технологии тоже имеют место быть. Да себе начисляли зарплату, и прекращали вольницу в плане использования ресурсов по личному усмотрению. Выплаты, правда, начислили огромные, задним числом. За все годы тут, считай, да плюс выплаты за рацпредложения и технологии. У нас на руках, ну, по записям в «банке», было два бюджета государства годовых. Это про запас так сделали, чтобы с голой заднице не остаться в неподходящий момент. На ту зарплату я и отоварился на государственных складах, и накрыл мужикам, что строить дома помогали, хороший стол. Затраты я нёс не один, все Игнатьевы скинулись.

Москвичи рады, посидели неплохо в воскресенье, я им в ножки поклонился за помощь. Молодцы у меня граждане. На хитрый взгляд Ладимира ткнул его в ведомость начисления зарплаты, со всеми расчётами. Тот одобрительно кивнул, красиво, мол, выкрутился, и присоединился к новоселью. Там же и объявили указы об изменении оплаты труда, плановых показателях, да и про детский труд. Трудиться ребята у нас теперь будут после учёбы и тренировок, два направления есть. Стажировки — это пусть на госслужбе да на производстве поработают, посчитать помогут, да и вникнут в процессы, это казной не оплачивается. Второе направление — нечто вроде кружков ремесленных на самоокупаемости. Пусть мелочёвкой занимаются, а то подарок собрать какой, или карандаши сделать — бежим да чуть не всю ночь делаем мы с дедом, племянниками и пасынками.

Люди решения одобрили. Теперь вроде как их дети становятся ближе к руководству, и подзаработать могут. По тарифной сетке новой — вообще предложение на ура прошло, народ проникся оплатой за идеи и их реализацию. Теперь будем потихоньку, по мере разработки норм и правил, внедрять нашу финансовую стратегию. Решили делать последовательно, мелкими шажочками, да зорко глядеть, чтобы не навредить. Единственный минус — у нас на это куча времени уходить будет. Затраты на учёт и расчёты по трудовой деятельности попервой будут сопоставимы с самой этой деятельностью, но я надеялся что это со временем оправдается, и станет легче.

Жизнь постепенно входила в обычное русло. Народ работал, мы тоже не отставали. Пошли свадьбы. Поженились наши ребята, Веселину с Горшком я благословил, но попросил задержаться до марта. Ребята просьбу выполнили, ждём теперь.

Привычная жизнь нарушилась в середине февраля. Вечером прискакал пограничник с докладом о большом количестве всадников. Кукша отправился с ним затемно по утру, уточнять масштаб угрозы. Пасынок вернулся с докладом к обеду. Конь в мыле, Кукша — тоже.

— Люди. Много. Идут сюда, — запыхавшись, доложил он.

— Военные?

— Разные. Думал — беженцы, вроде Святослава. Но там воинов больше, много конных, налегке идут, считай. Разве что саней несколько.

— Когда будут у Москвы?

— К вечеру дойдут. Но их много, надо всех наших звать.

— Ну что, начальник штаба, командуй сбор, посылай людей к дорожникам и на торфоразработки…

— Торир тем уже занимается, не маленькие, чай. Приказы розданы, народ готовится.

— И то хорошо, пойдём думать, как оборону крепить станем. В крепости отсидимся или в поле выйдем?

— Думаю, за стенами не вариант, — ответил Кукша, — пожгут ещё или постройки, что не за стеной, попортят. Надо их встретить в поле и разгромить. Коли увидят нас конники — в атаку пойдут, я думаю. Всадник-то сильнее пешего, вот и выходит что их сорок человек против наших полутора сотен вроде как равны в силах. Они так думают. Потому встретим гостей, выдадим пуль каждому, да и того, похороним их.

— И то верно, в осаде торчать что-то не хочется. Да и потом, может, это передовой отряд, а за ним ещё воины придут, успеем на стенах ещё насидеться. Давай тогда, командуй людьми…

Нас застали почти со спущенными штанами — крепость каменная стоит буквой «Г», защищает нас с востока и севера, не пойми от кого. А идут к нам — с юга! Да и то крепость — одно название. Ворот нет, полы и навес на стенах далеко не везде, разве что башенки по углам готовы. По всей Москве движение — люди переодеваются, проверяют оружие и снаряжение, формируют отделения. Из складов воинских выезжают на салазках огнемёты и пулемёты. В первую крепость, что была у нас последним вариантом на случай осады, уходят беременные и дети. Суеты при этом нет, хорошо людей натренировали.

Когда я вышел в своей броне да с винтовкой, все были уже готовы к отражению атаки. Я с Кукшей и Ториром выдвинулись к проёму между деревянной и каменной крепостью, там у нас самый опасный участок. В местах, где предполагались ворота в каменной крепости, народ сооружает баррикады из бытовок, брёвен, леса. Буревой «мчал» со скоростью пешехода на «Бычке», на его корпусе Обеслав с пацанами из Суворовского училища приделывали на ходу пулемёт! Танк, фактически, получился!

— Ополчением, думаю, надо проём закрыть между деревянной крепостью и стеной каменной. Баб на мостки, на верх, пусть снайпера оттуда работают, нечего в бой рукопашный им вступать. Тем более, что мы далеко от стен не планируем уходить. Взвода, все три неполных, что сейчас в крепости находятся, поставим так, чтобы на флангах и в промежутке между ними установить пулемёты и огнемёты. И убрать их, если что, за строй. Особенно фланги так укрепить стоит, туда же мечников и топорников поставьте. Буревоя с трактором пулемётным в резерв, — я с Ториром и Кукшей планировал оборону, по наезженной дороге в сторону торфяника поскакал всадник — предупредить рабочих, за ним — два трактора на полном пару, с тележками. Это вооружение и броня для дорожников и металлургов. Не позаботились, зараза, заранее, теперь приходится выкручиваться.

Странно, на страха не было. Я как-то спокойно воспринял, без паники, сведения о «гостях», остальные тоже деловито отдавали приказы, передвигались, проверяли вооружение, даже шутили. Наверно, к сорока годам, мне летом столько стукнуло, становится не так страшно. А может это уверенность в себе и в своих людях. Но в любом случае, отступать и сдаваться без боя я не планировал, не та уже ситуация, что была несколько лет назад.

— Сколько их там? — Кукша думал о чем-то своём, мой вопрос вывел его из «зависшего состояния».

— Всадников около сорока. Сани ещё там есть, но немного. Запасных коней…

— Заводными их называют… — Торир крутил план местности.

— Во, тех вот. Их мало.

— Как думаешь, нападение? — я вставил в винтовку магазин, приладил штык, повернулся к Ториру.

— Для нападения — мало, добычу вывезти не смогут. Почему зимой идут? Почему только конные? Нападения летом ждать вернее, с озера. А тут… — мурман развёл руками, — Посмотрим.

— Ага, жизнь покажет… — я поправил ремешок винтовки, проверил пневматическую ракетницу.

— Идут! — крик часового с водонапорной башни прервал наши рассуждения.

— Первый взвод — за мной! Второй — по левую руку! Третий…! — голоса Атли и Отара привели в движение строй ополчения.

— Бабы! Винтовки к бою! Стрелки вражеские — первые цели! Без команды не стрелять! — грохотал голос Брунгильды на стене.

— Ё… твою мать! Ты куда огнемёт поставил! Правее держи! Я тут с пулемётом, не видишь! — Дубаш командовал средствами усиления на правом фланге.

— Санитары! В воротах полевой медпункт будет! Оружие проверили? Если что — вытягивай тяжёлых сразу в крепость, — надрывалась Смеяна, — остальных в бытовку, что в воротах стоит!

— Ну, знать, и нам пора, — сказал я, наблюдая как разбегаются люди по позициям.

Колонны линейных взводом выходили из ворот. Кто-то крикнул зычно, после дружного «Арг-г-х!» над заснеженной Москвой разнеслось:

Мы успели. К тому моменту, когда затихли линии взводов и прекратилось шевеление снайперов на стенах, а Гуннар сделал пристрелочную очередь с установленного на стене пулемёта по снегу, деревья вдалеке зашевелились. Снег с веток осыпал выходящих из леса всадников. Они выходили и строились на краю леса. За ними показались сани, четыре штуки, те заняли позицию чуть поодаль от линии конников. Всадники были неплохо вооружены и одеты. Кони чуть приплясывали под ними.

Я сидел на коне за линией наших взводов, в руках была винтовка. Над заснеженным поле повисло молчание. Ну что же, пусть попробуют теперь взять Москву! Я сжал покрепче цевьё…

 

Интерлюдия

— Как думаешь, что за люди? — два воина, возглавляющих дружину, вполголоса переговаривались.

— А кто его знает! Мытник говорил, что разные там. И мурманы есть, и словене, и ещё всякие непонятные… — высокий ладный воин посмотрел на дружину, отдал команду, — Поживее там, а то до ночи ждать вас придётся!

Команда нашла адресата в виде саней, следующих чуть отдельно от остальных. От повозок к голове колонны выдвинулся всадник:

— Хельг! А может, я с ними сначала поговорю, отец просил… — подъехавший молодой парень в добротной одёжке и невиданной до селе в этих местах броне умоляюще посмотрел на командовавшего воина.

— Златобор! Ты мытник, вот своим делом и занимайся! — воин сжал плётку в руках, — А с этими мы сами поговорим…

Воин зловеще улыбнулся, его товарищ, шедший рядом, тоже ухмыльнулся.

— У них железа много, и людей, — не отставал Златобор, — положить воинов своих не боишься?

— Тут земля Новгородская! — отрезал Хельг, — Хотят тут жить — мыто пусть платят. Рюрик так сказал.

— Кажись, пришли, — воин по правую руку от командира подался чуть вперёд.

Едва заметная тропинка переходила в широкую дорогу вдоль аккуратного заснеженного поля. Всадники чуть вытянули колонну — топтать зазря поле никому не хотелось, знали все ценность зерна и уважали труд хлебороба. Колонна прошла вдоль поля в лес.

— А вот ещё… — чуть растеряно произнёс воин, когда после короткого участка леса появилось ещё одно поле, — И там тоже, наверно…

Сквозь следующую полоску леса на пути движения колонны тоже виднелось заснеженное свободное пространство. Да и в сторону озера было видно нечто подобное.

— Хм… — задумался помощник командира, — Хельг! Может, и впрямь поговорить сначала?

Тот задумчиво оглядывал поля. Только вдоль их движения их было больше десятка. А сколько до озера? А кто их обрабатывает? Это ж сколько народу надо на такое!

— Златобор! Кони у них есть? — мытник оживился после окрика командира.

— Лошадей мало, я только троих, почитай, и видел, — мытник опять заскулил, — может, я пойду, поговорю?

— Позади держись, — задумчиво произнёс Хельг, — с санями своими. Вперёд не лезь. Сам сделаю. Вольга!

Ушедший вперёд дружинник Хельга вернулся к нему.

— Что думаешь? Что лес говорит? — Вольга славился своих слухом, мог чуть не за горизонтом услышать крики отдельных птиц да зверей.

— Молчит лес. Как будто нет тут никого. Такое возле селищ больших чаще, где звери людей боятся. Только вот коней также не слышно, сенокосов не видно, странно… На такие поля много лошадей тут быть должно — а навоза нет! Тут никто не ездит, получается, только два раза следы видели от копыт. А вот полосы, как от саней широких, были. И без копыт? Как так? Да и обувки отпечатков не видно…

— Посмотрим, — чуть помрачнел Хельг, — но узнать, что за люди да под себя их подмять, надо. Не дело это, что на Новгородской земле чужие сидят.

— Ага, попробуй, подомни, — Златобор даже чуть развеселился, — ноги бы унести, и то хлеб.

— Пшёл вон! — Хельг беззлобно замахнулся на мытника, тот отступил к саням, — Вольга!

— Хельг, — опять обратился к командиру Вольга, — может, дозор вперёд выслать всё-таки?

— Без толку, — отмахнулся Хельг, — лёжку видел ту, возле реки? Нас уже посчитали давно и готовятся к приходу. Да и тропа там была хитрая, как будто специально бурелома навалили, чтобы мы там дольше шли. Вместе держаться надо, если сходу в бой вступать придётся. Не разделяться! Подтянуться!

Последнее относилось к другим всадникам, что крутили головами в поисках жилья тех людей, что обрабатывали землю. Признаков наличия изб, запаха дыма и следов коней не было, что приводило воинов в некоторое недоумение.

— Ну как знаешь, — пожал плечами Вольга, — место странное, деревенек нет, возле Ладоги не так. Да и у нас там, под Полоцком, по-другому…

— Тихо! Крепость! — Хельг осадил товарища и взялся за меч, остальные всадники напряглись.

Отряд вышел к ещё одной полоске леса. У края её стояла высокая каменная крепость. На стене сооружения были следы штурма. За крепостью были тоже поля. Людей по-прежнему на наблюдалось. Конники обступили постройку, озираясь вокруг. Кто и зачем сделал это, было непонятно.

— Это что? — Вольга задрал голову, всматриваясь в верхушку крепости, — Дверей нет, ворот тоже, узкая какая…

— А я говорил… — начал было Златобор.

— Заткнись, — Хельг нервничал, его волнение передавалось остальным, — в стороны гляньте, есть кто вокруг. Без защиты такое бы не оставили…

— Крапива! Это всё — крапива! — крикнул всадник, что рискнул уйти на поле, покрытое припорошенным снегом растениями, — Вот чудно!

— Вокруг никого, — доложил Вольга после быстрой разведки, — а это может идол такой, а не крепость? Чужим богам…

— Там поймём. Ладно, дальше пошли, — Хельг повёл отряд на север, вдоль новых полей.

Наконец, после ещё одной полосы густого леса, дружина увидела… Увидела что-то странное. На большом, очищенном от леса пространстве стояла крепость деревянная, вокруг неё стояла каменная, но недостроенная. Пристроек или изб, следов ведения хозяйства вокруг не было. В промежутке между деревянным и каменным сооружениями стоял слитный строй копейщиков, до них было шагов триста. Вражеские войска выглядели боевито, хоть и странно, непривычно.

— Может, зря ты тогда мытнику не поверил? — к Хельгу, остановившему всю дружину, подъехал Вольга, — и впрямь стена каменная.

— Брешет тот мытник! Он говорил, людей тут мало, а вон, погляди! Тут сильно больше народу, чем он сказал. Поля какие! Крепость так быстро бы не встала, если бы крестьян мало было! — Хельг ударил плёткой по сапогу.

— Но почему тогда в строю чуть больше сотни? — первый раз за время похода не согласился с командиром Вольга, — И конников нет почти? И из крепости не слышно ничего?

— Твоя правда, — нахмурился Хельг, — мужиков бы с дрекольём больше бы вывели. Видать, и впрямь народу не много.

— А откуда тогда… — начал было Вольга опять, но был прерван.

— Стройся! По правую руку! — Хельг махнул плёткой, — Без меня на рожон не лезть! Сам скажу, когда! Пугнём их, может, дрогнут…

Последнюю фразу командир добавил чуть тише. Хельг подал коня вперёд, и вышел, просыпав снег с веток на идущих позади него воинов. Всадники неторопливо становились в линию, готовили копья. Сани с мытником встали поодаль, как и было приказано. Златобор слез с коня, и с интересом наблюдал за развитием событий. Ухмылка на его лице бесила Хельга. Мытник явился прошлой зимой со сбора дани с окрестных поселений в крепком, продуманном доспехе, да ещё и с подарками. Сначала внимания не обратили, но потом, когда по зиме Рюрик отправил своего родственника, Хельга, или Олега, как его называли на разный манер, по княжьему делу на север, и мытника дал в проводники, тот повёл себя странно. Все пытался дружину Олега да работных людей, что шли с ними, сбагрить побыстрее. Да ещё и сани взял с собой! Прижали мытника, тот выдал, что встретил на севере от Новгородских владений людей, которые ему тот доспех и подарили. И меч. Тот был булатный, цены не малой, за такой серебра можно по весу взять, а то и золота. А в санях Златобора оказался товар на обмен с теми странными людьми!

Мытника Олег от себя не отпустил, оставил часть дружины на Свири да и двинулся с половиной её на север. Златобор юлил, дорогу показывать не хотел. Угроза расправы на него, правда, подействовала, мытник рассказал всё. Говорил он странные вещи. Что первый раз попал на людей тех случайно, попытался взять с них мыто, но ничего не получилось — из деревянной невысокой крепости вышла толпа воинов, под сто человек, а то и больше, и потуги мытника отступили перед такой силой. Правда, бить его не стали, а вот поговорить — позвали. Первый раз, считай, познакомились, а во второй он серебра повез, меч булатный купить хотел. За год, по его словам, встала крепость каменная, вокруг деревянной. Недостроенная, правда, но всё же. На эти слова внимания особо не обратили. Ещё бы, рассказ про крепость перемежался с байками про каких-то чуть не огнедышащих чудовищ, на которых мужики работают, как на конях, невидимых стрелах, наличии доспехов у каждого, о железе, что в стену ту закладывают, да и прочих чудесах.

Олег не поверил эти сказки. Несмотря на свой достаточно молодой возраст, а военачальнику было едва четверть века, большую часть своей сознательной жизни тот провёл или в походах, или в подготовке к ним. Про байки и страшилки, рассказываемые воинами, знал не понаслышке. Обычно такими вот россказнями или оправдывали провал в бою, или просто развлекались, не так поняв увиденное, или перетолмачив на свой лад услышанное. Поэтому и крепость могла статься каменным домом, а звери те диковинные — быками большими. И стрелы оказывались не такими уж и незаметными и убойными. Да ещё и мытник был из купеческой семьи, мог приврать, чтобы оставить за собой найденный торговый путь и других от него отвадить. Правда, доспех был, и меч был, и стеклянные бутылки с пойлом, что распили люди мытника в кругу дружинников Олега, тоже присутствовали…

И крепость стояла, немалая, надо сказать, и людей в ней было много, и действительно все одеты неплохо, да ещё и одинаково. Остальные рассказы мытника, таким образом, тоже могли оказаться правдой. Вот он и ухмыляется, мол, не поверили мне, а зря. Я предупреждал…

— Что дальше? — Вольга тихо спросил Хельга.

— Жизнь покажет, — Хельг потянулся к мечу, — Ещё раз повторяю — без меня в драку не лезть!

Резкий скрежет, и меч вынут. Остальные всадники взялись покрепче за копья. Олег поднял меч:

— Кто такие!? — громогласно спросили от строя копейщиков.

— От князя Новгородского Рюрика! За данью! Вы кто? — ответил во всю глотку Олег.

— Опять!? — с какой-то странной интонацией громко ответили из строя, после чего возникла пауза, после которой тот же голос выкрикнул, — Это боярство Московское! Хочешь дани — приди и возьми!

— Быть по сему, — негромко сказал Олег, и, повернувшись к дружине, отдал приказ, — За мной!

Конь Хельга сделал первый шаг. Остальные тоже тихим ходом направили боевых коней в сторону стены. У крепости раздались команды. Всадники чуть ускорились…

— Ар-г-г-г-ха!!! — разнеслось над полем перед крепостью.

— Ура-а-а-а-ааа! — вторили им из проёма между бревенчатой и каменной стенами.

На поле налетел ветер, унеся снег, вылетающий из под копыт разгоняющихся лошадей…

Конец второй книги