Со смешанными чувствами Деймиан наблюдал за Шеллоном, глаза Джулиана жадно следовали за женой, покидающей большой зал. Тамлин пришла сообщить, что устроила Эйтин на ночь и теперь тоже собирается отправиться в постель. Деймиану показалось таким милым, что она спрашивала разрешения у Шеллона.

Сент-Джайлз не мог себе представить, чтобы огненная Эйтин пришла спрашивать его разрешения отойти ко сну. Он едва не фыркнул, вспомнив, как она выходила из себя из-за приказов, которые он отдавал последние пару дней. Да она скорее проткнула бы Деймиана кинжалом, чем покорилась его воле. Огненный Цветок – вот что означает ее имя на гэльском. Оно идеально подходит ей, подумал Деймиан. Его Огненный Цветок.

Ему доставляло радость видеть, что Джулиана и Тамлин связывают такие крепкие узы. Деймиан на самом деле был счастлив за них. И в то же время это вызывало ощущение пустоты в душе. Он страстно желал такого же счастья, тосковал по такой же близости.

– Она – то, что тебе нужно, Джулиан. Я давным-давно не видел тебя таким счастливым.

– Да, Эдуард понятия не имеет, как осчастливил меня. Мне и в самом деле чертовски повезло. – Джулиан добавил с полуулыбкой: – Думаю, нам обоим повезло.

– Тебе – да. Что касается меня… может быть, – Деймиан пожал плечами.

– Ты узнал, лжет ли она насчет этого брака с Лайонгленом? – спросил Шеллон, откидываясь на спинку кресла, чтобы допить вино.

Деймиан поднял кубок ко рту, помедлил и сверкнул зубами в улыбке.

– О, она лжет. Я разговаривал с привратником Лайонглена и как бы невзначай поинтересовался, как часто преподобный Малькольм приезжает в Лайонглен. Он ответил, что священник приезжает, только когда его позовут. Тогда я спросил, когда последний раз его вызывали в Лайонглен.

– И?.. – Когда Деймиан лишь самодовольно улыбнулся, Джулиан подтолкнул его ногу носком сапога. – Давай рассказывай. Ты и так уже разжег мое любопытство.

– Привратник сказал, что священника вызывали в одну ненастную ночь – сразу после Рождества – чуть больше трех месяцев назад. Он приехал так быстро, как только смог. Затем с рассветом отбыл.

Джулиан зевнул.

– Интересно, но не совсем по сути.

Деймиан кивнул, затем сделал глоток вина.

– А суть в том, что братья болтали, будто бы Лайонглен женился за несколько недель до смерти. Что означает…

– Я поднимаю кубок за Дракона Шеллона, поверженного любовным безумием! – Слова прозвучали невнятно, но громко.

Все взгляды обратились в сторону Дирка Пендегаста, который встал и теперь поднял свой кубок. Глаза рыцаря остекленели от выпитого, было ясно, что демоны пожирают его внутренности.

Деймиан стиснул зубы. Эйтин была напугана Пендегастом, но, к своему отвращению, Деймиан давно подозревал, что негодяю нравится, когда женщины съеживаются перед ним. Один из лучших рыцарей Джулиана, Дирк, как ни отвратительно, любил унижать женщин. Ходили слухи, что он охотится на служанок и насилует маркитанток, доказательство тому – то, что он едва не изнасиловал Тамлин.

– Любовное безумие? – Чуть заметно дергающийся мускул на лице Джулиана свидетельствовал о сдерживаемом гневе. Только дурак бросает вызов Джулиану Шеллону.

– Да, это болезнь, и вы больны, милорд. – Глупец отвесил широкий шутовской поклон. – Возможно, неизлечимо. Эта болезнь даже сильнейших превращает в комнатных собачек. Разрушает мозг.

Еще две недели назад Шеллон говорил, что отправил послание барону Пендегасту, старшему брату Дирка, Джулиан просил, чтобы Дирка отозвали в фамильное имение, что в его услугах больше не нуждаются. К сожалению, ответа до сих пор не было. Барон надеялся, что Джулиан даст Дирку во владение какой-нибудь феод. Деймиан знал, что этого никогда не случится. Шеллон хотел удалить Дирка из Глен-Шейна.

Деймиан заметил, что правая рука Шеллона обманчиво небрежно скользнула вниз, к рукоятке кинжала Тамлин, который он носил за поясом. После того как Пендегаст напугал Эйтин, Деймиан с превеликим удовольствием увидел бы, как мерзкий щенок будет проучен, но Сент-Джайлзу почему-то казалось, что Дирк не так пьян, как притворяется, что он намеренно вызывает у Джулиана именно такую реакцию. Возможно, он полагал, что рана Джулиана на запястье хуже, чем она есть. Тамлин весь вечер баловала Шеллона. Вероятно, Дирк предположил, что она делала это из необходимости, а не из любви. Иначе Дирк никогда бы не осмелился бросать Джулиану вызов.

Дабы пресечь надвигающееся столкновение, Деймиан со стуком поставил на стол свой золотой кубок, чтобы отвлечь внимание Джулиана от Дирка.

– Сэр Дирк переусердствовал сегодня с вином. Пендегаст, закрой свой рот, пока ты не испортил нам ужин своим пьяным вздором.

– Любой лекарь подтвердит мои слова. Это болезнь, повторяю. А где есть болезнь, есть и лекарство. Разве наша церковь не говорит, что женщины развращают нас, делают слабее? Ни один мужчина не должен подвергать такому унижению свою честь и гордость. Женщины должны знать свое место. Подчиняться своим повелителям. Настоящий мужчина никогда не позволит ни одной из них водить себя на поводке.

Джулиан вскочил на ноги.

Деймиан легонько удержал его за руку и тихо предостерег.

– Не обращай на него внимания. Его слова бьют из зеленого источника зависти.

– Лекари пускают кровь… вытягивают отвратительный яд, ослабляющий душу и тело. Чтобы прижечь рану и предотвратить гниение, прикладывают каленое железо. Мужчине же, чтобы излечиться от этой вероломной болезни, которая иссушает душу, надо переспать с другой женщиной. Тогда, и только тогда, избавит он душу, разум и тело от этого недуга. Если это не поможет, надо уяснить для себя, что все они одинаковы. Готовы лечь под другого, не успеет он отвернуться. Тот дурак, кто думает, что хоть одна из них чем-то отличается от остальных. Леди кричит от наслаждения точно так же, как какая-нибудь грязная свинарка. Печально, что наш самый могущественный воин повержен плотской лихорадкой.

Не успел Деймиан и глазом моргнуть, как Джулиан метнул свой кинжал, и тот со стуком воткнулся острием между указательным и средним пальцами Дирка. Небрежно и в то же время с царственной осанкой Шеллон направился к столу. Он смотрел на Дирка не мигая, ждал, давая проснуться страху. Джулиан владел молчанием как оружием, это средство всегда давало ему преимущество. Наконец, когда Дирк моргнул, Джулиан выдернул нож и воспользовался острием лезвия, чтобы подстричь ногти…

– Что ты сказал?

Дирк угрюмо потянулся за своим кубком и почтительно ответил:

– Ничего, милорд.

– Так я и думал, – с надменной презрительностью отозвался Джулиан. Отвернувшись, он с явным пренебрежением вышел из зала.

Деймиан последовал за ним.

– Будет лучше, если ты отошлешь этого щенка назад к его братьям.

– Именно это я и собираюсь сделать. Я написал его брату, попросил отозвать его.

– Хорошо, потому что если ты не отправишь его отсюда, все кончится тем, что я перережу ему глотку. Перед ужином я застал его в комнате Эйтин, он пытался загнать ее в угол. Она сказала, что вначале Дирк принял ее за Тамлин. Я ему не доверяю. Тамлин или Эйтин – не желаю, чтобы он приближался ни к одной из них.

– Не беспокойся. Он уедет, или, боюсь, я вынужден буду убить его.

Приостановившись и оглянувшись на надменного Пендегаста, Деймиан заявил:

– Пожалуй, тебе придется встать в очередь, Джулиан.

Деймиан смотрел вслед Шеллону, пока тот поднимался по лестнице к хозяйским покоям. Он улыбнулся, глядя, как Джулиан перепрыгивает через две ступеньки, спеша к жене.

Пустота, которая терзала его за ужином, теперь появилась вновь, заставляя гадать, каково это – знать, что кто-то ждет твоего возвращения. Он со вздохом повернулся и устремил взгляд на длинный коридор, освещаемый только одним факелом на стене. Деймиана никто не ждет. Никто не согревает его постель – или его жизнь.

Всю жизнь он носил в себе это чувство отстраненности: не сын Шеллона, всего лишь кузен. Отвергнутый собственным дедом. Деймиан – наполовину шотландец, и все же эта земля чужая ему. Ему хотелось одолеть это беспокойство, эту неугомонную жажду быть частью чего-то. Ему хотелось того, что было у Джулиана, – любовь, дом, будущее. Чтобы было кому ожидать в постели.

Деймиан хотел Эйтин.

Она одна могла дать ему то, чего так давно жаждала его душа.

Его взгляд устремился к двери, за которой была Эйтин. Спит ли она, или эта рыжая бестия ждет звук его шагов? Может, кто-то все-таки ждет его, в конце концов.

С улыбкой он сделал было шаг в сторону ее комнаты, но послышавшиеся у основания лестницы голоса отвлекли его внимание. Волосы зашевелились на затылке, и привычки воина взяли верх. Отступив так, чтобы скрыться в густой тени, он осторожно глянул вниз. Несколько людей Джулиана шли из большого зала, направляясь к выходу из главной башни. Они разговаривали достаточно громко, чтобы быть услышанными, однако большинство слов были неразборчивы. Рыцари засмеялись над какой-то шуткой, потом шаги и голоса стали удаляться.

Но один рыцарь задержался. Дирк. Он остановился у основания лестницы, положив руку на балясину перил, глядя вверх, словно пытался что-то решить.

Ладонь Деймиана легла на рукоятку меча. Если Дирк хотя бы только поставит ногу на первую ступеньку, то умрет еще до того, как доберется до третьей. Факелы по обеим сторонам лестницы освещали жесткие черты лица Пендегаста. Лица, которое женщина могла по ошибке найти привлекательным.

После того как Джулиан завладел тремя поместьями, он приказал Дирка и других воинов, напавших на Тамлин, привязать к столбу во дворе замка и дать по сотне ударов плетью. Пендегасту повезло, что Джулиан не убил его. Когда Деймиан смотрел в эти холодные, пустые глаза, у него возникало опасение, что Дирк не усвоил урок. Деймиан затаил дыхание, готовый нанести удар.

Наконец, бросив последний холодный взгляд наверх, Дирк пошел восвояси. Что-то в его движениях подсказало Деймиану, что какой бы яд ни отравлял душу Пендегаста, его действие будет лишь усиливаться. Дирк нес на себе печать безумия. Деймиан с беспокойством взглянул в сторону лестницы. Моффет и Джервас спали в коридоре, ведущем в хозяйские покои. Они защитят Шеллона и Тамлин.

Деймиан повернулся, глаза его устремились к двери, за которой была Эйтин. Никто не спал перед дверью, охраняя ее покой. Она даже не взяла с собой горничную, значит, кроме нее, в комнате никого не было. Да даже если бы и была служанка, она бы не смогла защитить Эйтин. Если признаться честно, он бы никому не доверил заботиться о леди Койнлер-Вуд.

Деймиан улыбнулся:

– Рыцарский кодекс гласит, что рыцарь должен защищать свою даму. Если она не пустит меня в свою постель, мне придется устроиться на тюфяке на полу. – Бросив последний взгляд на лестничный колодец, он отправился исполнять свою охранную миссию.

Эйтин резко села в кровати, когда он распахнул дверь. На ней была только тонкая ночная рубашка, такая прозрачная, что это чуть не погубило его. Темные круги грудей отчетливо выделялись на фоне бледной ткани, вызвав волчью улыбку на его лице, эти вершинки выступили тем явственнее, чем ближе Деймиан подходил к кровати. Даже в свете свечи он увидел, как Эйтин залилась краской и потянула на себя одеяло из волчьих шкур, прикрывая грудь. Длинные волосы были заплетены; коса спускалась через правое плечо до самой постели.

Широко распахнутые глаза придавали Эйтин невинный вид. Он знал, что это ложь. Эйтин – мастерица обмана. Только когда он смотрел на нее, то не мог дышать, не говоря уже о том, чтобы думать, что она скрывает от него. Она была просто отчаянно нужна ему.

– Что вы здесь делаете, лорд Рейвенхок? – Она постаралась, чтобы голос звучал ворчливо, надменно.

– Сними свою рубашку, Эйтин. – Он начал расстегивать перевязь.

– Пойдите поцелуйте своего коня в задницу, милорд, – огрызнулась она, слегка раздув ноздри. Было ли это от растущего желания или от гнева, он не мог сказать. Возможно, и от того, и от другого.

– Ты уже говорила это прошлый раз, – заметил он, ухмыляясь. – А миледи сегодня изображает недотрогу, холодную и неприступную. Согласен. Потому-то я и подумал, что тебе может понадобиться грелка в постель.

– Она не холодная, милорд. Так что можете продолжать свой путь дальше по коридору… или в конюшню, – парировала она.

– Верно, не холодная. – Он наклонился и прислонил меч к стене, на расстоянии вытянутой руки от кровати, затем сел на край. – Но бывает и другой холод, Эйтин, который проникает не в тело, а в душу. Он идет от одиночества. Тебе когда-нибудь бывает одиноко, девочка?

Он увидел такую печаль, такую тоску в ее глазах, но она подтянула колени к груди и отвела глаза. Биение его сердца замедлилось, ее боль стала его болью.

– Пожалуйста… – чуть слышно прошептала она.

– Пожалуйста что, Огненный Цветок? Ведь именно это означает твое имя, не так ли? – Взяв в руку ее косу, он поиграл с ней. – Думаю, имя тебе прекрасно подходит. У тебя горячий, огненный нрав и…

Ее голова дернулась вверх. Печаль была все еще настолько осязаемой, что казалась почти живой силой между ними.

– Если ты скажешь «веснушки», я… я пну тебя.

Деймиан усмехнулся, хотя все в нем хотело смягчить ее боль, вызвать улыбку на прекрасном лице.

– Веснушки? А, миледи, вы болезненно чувствительны, когда речь заходит о них? Даже при ярком солнечном свете я едва замечаю их. При свете свечей их совсем не видно.

– Не смейся надо мной, Деймиан Сент-Джайлз, или я… я…

Он протянул руку и пальцем приподнял ее подбородок.

– Я не смеюсь над тобой. Веснушки – божественные отметины, Огненный Цветок. К примеру, раз у тебя есть веснушки в одном месте – на носу, – значит, может быть, есть по крайней мере одна или две… или три… где-нибудь еще. Мужчина может провести полночи, отыскивая их. – «Может провести полжизни», хотел сказать он, но побоялся, что она еще не в настроении услышать это. – А поскольку я оказался внезапно пленен веснушками, это будут поиски, достойные рыцаря Шеллона.

Эйтин скрестила руки на груди и спрятала голову в коленях.

– Ох, уходи, – последовала приглушенная просьба.

Все еще играя с косой, он усмехнулся:

– Плачь, и утром у тебя будут опухшие глаза и большой красный нос. Что скорее всего сделает твои веснушки еще заметнее.

– Я могу возненавидеть тебя, Сент-Джайлз. – Ее ореховые глаза метали в него молнии. Слова, может, и имели бы какую-то силу, если б ее подбородок не дрожал.

Большим пальцем он провел по едва заметной впадинке на подбородке. Кто-то мог бы посчитать эту крошечную ямочку изъяном в совершенстве ее красоты. Но не он. Это делало Эйтин более реальной. Чувства переполнили его, когда больше не осталось никаких сомнений, что он смотрит в лицо, которое являлось ему в снах, которое помогало ему цепляться за жизнь, когда он готов был сдаться, потому что все его существование было пустым. Он хотел в жизни большего, хотел корни, дом, сыновей, таких как Моффет. Быть может, дочку с этими колдовскими глазами.

– Возненавидеть меня? – Он отрицательно покачал головой. – Ты негодуешь на то, что я вошел в твою жизнь, где ты имела заключительное слово во всем. Теперь я говорю тебе, что и как будет. Тебе это не нравится. Слишком долго ты поступала по своему усмотрению. Дай время, Эйтин. Мы научимся трудиться вместе на благо Глен-Шейна. Ты будешь делать то, что хорошо для твоих людей. Я тоже. Они теперь и мои люди. Когда ты поверишь в это – поверишь мне, – возможно, ты также доверишь мне свои секреты, которые так ревностно охраняешь.

Она отвела взгляд.

– Трусиха, – усмехнулся он.

Эйтин резко вскинула голову.

– Я не трусиха.

Она замахнулась, чтобы ударить его, но он снова схватил ее за запястье прежде, чем ладонь соприкоснулась с его лицом. Ухмыляясь, позволил ей попробовать вырваться, потом сунул ее ладонь в открытый ворот своей рубашки и приложил к груди, туда, где билось сердце.

– Я предупреждал тебя, Огненный Цветок, насчет попыток ударить меня.

Отвлеченная биением под рукой, она смотрела на то место, где ее ладонь соприкасалась с его телом, завороженная волшебством, зарождающимся между ними. Потом захлопала глазами, вспомнив его слова о наказании, которое последует, если она еще когда-нибудь попытается ударить его. Эйтин хотела убрать руку, будто обожглась, но он не отпускал.

– Прости, – прошептала она извинение.

Он громко рассмеялся.

– Я не верю, что ты сожалеешь о своем поступке.

Она едва сдержала улыбку.

– Ну хорошо, я не сожалею. Но я на самом деле хочу, чтобы ты ушел.

– Этому я тоже не верю. Твое тело опровергает эти слова. – Он легонько коснулся тыльной стороной ладони темного круга ее груди. Тело Эйтин затрепетало. – Когда твое тело возбуждается, оно говорит со мной своими переменами. Нам не нужны слова, Эйтин. Слова могут лгать. Это – нет.

Он накрыл ее рот своим, не давая возможности запротестовать. Наверное, это несправедливо. К черту справедливость. Этой ночью он хочет быть с ней, обнимать ее в темноте, чувствовать, как ее сердце бьется рядом с его сердцем. Проснуться в теплом сиянии рассвета с нею в объятиях. Он воин. Всякий раз отправляясь на битву, он сражался, чтобы победить. Война, которую он разворачивал в ее постели, мало чем отличалась от прежних сражений. Он хотел завоевать сердце Эйтин, взять ее в заложники и никогда не отпускать. Возможно, он свяжет ее и будет щекотать павлиньим пером до тех пор, пока она не сдастся и не раскроет все свои секреты, как и свое тело.

Что-то, связанное с павлинами, вызвало череду неясных образов, проплывающих через сознание. Он вспомнил, что в Глен-Шейне нет павлинов. Однако в Глен-Эллахе есть. Что и привело его к комнате в башне. Деймиан намеревался проверить, почему это воспоминание тревожит его, но Эйтин вошла в комнату, и он велел ей снять одежду. А потом павлины напрочь вылетели у него из головы.

Прервав поцелуй, Деймиан глотнул, заглядывая Эйтин в глаза. Слова витали в воздухе, поэтому он сделал их своими.

– Полумерами делу не поможешь, Эйтин.

Он услышал ее резкий вдох и понял, что задел какую-то струну в ней. И все же ему снова было мало дела до загадок, пока он смотрел на эту языческую чаровницу. Свет свечей отражался в ее глазах, отчего они сияли. Умные, проницательные, они имели притягательную силу. Их прямота могла смутить некоторых мужчин. Мужчин, слишком слабых, чтобы принять вызов, вспыхивающий в их ореховых глубинах. Мать рассказывала Деймиану истории о «кейт-сидхи», пиктских женщинах-колдуньях. Она говорила, что они могут принимать образ кошки в свете полной луны. Он вспомнил, что Шеллон говорил, будто женщины из клана Тамлин происходят от тех колдуний. Деймиан смотрел на Эйтин, и было легко поверить, что она – какое-то волшебное создание, в котором течет кровь колдуний. Женщина, за обладание которой мужчина может убить.

Только она пробуждала в нем безумную жажду. Потребность завоевать ее затопляла разум до тех пор, пока он уже больше не мог думать. Только молить.

– Прикоснись ко мне, Эйтин.

Несколько мгновений она не шевелилась. Потом уголок ее рта дернулся, она встала на колени и придвинулась ближе.

– Прикоснуться к вам как, милорд?

– Как хочешь. Обожги меня своим огнем, Эйтин.

Она толкнула его в плечи:

– Слезьте с кровати, милорд, на вас слишком много одежды.

Несколько секунд он не сводил с нее глаз, гадая, не пытается ли она обмануть его. Но внутренний голос велел рискнуть. Доверившись ему, Деймиан соскользнул с кровати и встал.

Эйтин свесила ноги с края кровати, потом встала позади него, ее мягкие руки скользнули вокруг, чтобы взяться за край его рубашки и стащить ее через голову. Так чертовски медленно, что Деймиану пришлось стиснуть зубы. Он почти не дышал, пока она не стянула рубашку и не бросила ее на пол. Прильнув своим телом к его голой спине, она пробежала руками вверх по груди, затем спустилась вниз, чтобы расшнуровать его лосины. Когда ловкие пальцы чуть не довели его до безумия, Деймиан стал помогать ей.

С гортанным мурлыканьем она хлопнула его по рукам и куснула за спину. Деймиан улыбнулся и позволил ей продолжать свою игру. Она прижала свои мягкие груди к изгибу его спины, а Деймиан, как идиот, балансировал на одной ноге, распуская шнуровку на каждом сапоге. Она уже стаскивала с него кожаные лосины, позволив ему выйти из них. Издав еще один грудной звук, Эйтин провела ладонями вверх по его бедрам, ногтями слегка царапая кожу.

Ее ищущие руки скользнули вокруг пояса, одна поднялась выше, чтобы указательным пальцем очертить плоский сосок, другая спустилась вниз, к паху. Эйтин нежно сжала его плоть, заставив ее болезненно дернуться. Деймиан откинул голову назад, закрыл глаза, скользя по краю боли-наслаждения, к которому она подвела его.

– Таких прикосновений вы желали, милорд?

Он улыбнулся в восхитительной агонии, когда она игриво ущипнула сосок. Стрела молнии дугой пронзила его тело и взорвалась в паху. Ощущения, которых он никогда прежде не испытывал. Волшебные прикосновения Эйтин делали все это новым для него.

Развернувшись, он схватил ее за запястье. Она не сопротивлялась. Ее губы встретились с его губами, открывая их, чтобы вкусить его еще раз. Поворачивая голову, он воспользовался своим преимуществом, жадный до всего, что она могла дать ему. Самообладание – если таковое когда-либо существовало – разлетелось вдребезги по мере поцелуя. Деймиан услышал низкий стон – ее стон – почувствовал его всей кожей и каждой каплей крови. Вобрал его в себя и сделал своим. Углубив поцелуй, он отдал примитивный мужской приказ о подчинении. Немедленно.

Его ладони скитались по припухшей груди, играли с сосками до тех пор, пока ее дыхание не стало прерывистым, тяжелым. Деймиан улыбнулся самодовольно, счастливо, решительно, толкнул ее спиной на кровать, затем накрыл своим пылающим телом. Никогда еще первобытная жажда обладания не разрывала его с такой дикой силой, заявляя, что это его женщина, его пара.

Жажда была ненасытной, словно лесной пожар, пожирающий все на своем пути.

То, что Деймиан испытывал к Эйтин, пугало его. Но, черт возьми, она будет принадлежать ему. Он убьет любого, кто попытается забрать ее у него.

Страсть пылала так ярко, что взрыв пришел быстро, затем туг же вспыхнула заново, побуждая овладевать ею снова и снова.

Эйтин… Огненный Цветок. Да, она опалила его своим огнем.

В ее постели он больше не чувствовал ни пустоты, ни одиночества.