Матрас немного сдвинулся под тяжестью их тел. Миллисент вздрогнула и проснулась. Лежа на животе на самом краю постели, она приподнялась на локтях и посмотрела на спящего мужа. Лайон беспокойно пошевелился во сне, пытаясь перевернуться на бок. Миллисент хотела помочь ему, но боялась потревожить его сон. Ей так и не удалось придумать подходящий способ. Лайон что-то прошептал во сне и сам благополучно перекатился на правый бок.

Миллисент поддалась на уговоры мужа и осталась на ночь в его постели. В конце концов, они ведь были женаты. И что тут плохого, если она заберется к Лайону под одеяло, после того как он заснет? Ведь всегда можно оставаться на безопасном расстоянии.

Но теперь, когда они оказались так близко друг от друга, Миллисент поняла свою ошибку. Она нарочно легла справа от Лайона, чтобы муж не мог случайно коснуться ее здоровой рукой. Но во сне он потянулся к ней, повернулся на бок. И теперь его левая рука покоилась у Миллисент на спине.

По ровному дыханию графа леди Эйтон поняла, что он крепко спит. Она снова уткнулась головой в подушку, но не смогла уснуть. Ей еще никогда не приходилось провести всю ночь в постели с мужчиной. Так она лежала, пока не наступил рассвет.

Первые солнечные лучи наполнили комнату мягким светом. Миллисент принялась рассматривать лицо своего мужа. У Лайона был высокий лоб и прямой нос. Под опущенными веками и длинными темными ресницами скрывались выразительные голубые глаза.

«Интересно, как бы выглядел граф без бороды?» — задумалась Миллисент.

Леди Эйтон не сомневалась, что Лайон Пеннингтон — самый красивый мужчина, которого она видела в жизни. Словно жалкой смертной, осмелившейся заглянуть в сияющее лицо божества, ей вдруг захотелось убежать и спрятаться. Наверное, это было бы самым разумным. Тогда Лайону не пришлось бы испытывать унижение, объявляя во всеуслышание, что Миллисент приходится ему женой.

Леди Эйтон была хорошо знакома с нравами столичной аристократии. Восторженной восемнадцатилетней девушкой она слишком много ожидала от своего дебюта, когда впервые оказалась в лондонском свете, на этой отвратительной ярмарке невест, больше всего напоминающей мясную лавку. Вскоре Миллисент навсегда избавилась от иллюзий. Поклонники не обращали на нее ни малейшего внимания. Она была слишком обыкновенной, слишком блеклой, слишком простой, слишком тихой, слишком утонченной, слишком умной. Джентльмены, подобные Лайону Пеннингтону, чье огромное состояние, блестящее положение в обществе, яркая внешность и безупречные манеры возносили их на недосягаемую высоту, никогда даже не замечали таких, как Миллисент. К ней проявляли интерес лишь неотесанные грубияны и невежды без гроша в кармане. Они думали о размерах приданого, считая ее легкой добычей.

Благородное происхождение, достойное образование и доброе имя не имели здесь особой ценности. Миллисент быстро утратила всю свою самоуверенность. Пополнив унылые ряды перезрелых старых дев, она выдержала еще пять мучительных светских сезонов и прошла сквозь бесконечные унижения и разочарования. И наконец, когда Миллисент достигла почтенного двадцатитрехлетнего возраста, вмешался ее дядя. Он готов был заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы сбыть племянницу с рук.

Леди Эйтон закрыла глаза, изо всех сил стараясь удержаться от слез. А если Лайон сейчас проснется и увидит ее плачущей? Нет, этого она просто не переживет.

«Хватит себя жалеть», — решила она.

После смерти Уэнтуорта Миллисент нашла в себе силы встать на ноги и начать самостоятельную жизнь. А сейчас она хотела, чтобы лорд Эйтон, когда их пути разойдутся, запомнил ее сильной и бесстрашной.

Миллисент медленно перекатилась на бок, повернувшись к мужу спиной, но не успела выскользнуть из постели — Лайон обхватил ее, мягко притянул к себе и прижал к груди. Миллисент не сопротивлялась. Она не издала ни единого звука, а просто замерла в ожидании. Осторожно повернув голову, она взглянула на мужа: тот еще спал.

Лайон что-то опять прошептал во сне, а потом, к изумлению Миллисент, его нога шевельнулась, скользнула по простыне и легла на ее бедро. Не в силах поверить в это, Миллисент прильнула к мужу. Может быть, это всего лишь сон? Но Лайон медленно повернулся, опрокинув жену на спину и едва ли не придавив ее к постели своим телом.

Он только что свободно двигал ногой. Неужели такое возможно? Миллисент задержала дыхание. Ошеломленная своим открытием, она мучительно раздумывала, как лучше сказать о нем Лайону. Охинуа была совершенно права, когда говорила, что исцеление графа зависит лишь от него самого.

Охваченная радостным волнением, Миллисент повернулась к мужу, собираясь разбудить его, но лицо Лайона было так близко, что она невольно замерла. Похоже, мужу снился сон. Граф нахмурил брови и что-то пробормотал, но Миллисент не смогла разобрать слов.

— Лайон, — нежно прошептала она, почти касаясь губами его лица.

Эйтон вздрогнул во сне. Его рука, обнимавшая Миллисент за талию, скользнула вниз, комкая край ее ночной сорочки, а нога крепко обвила ее бедра.

У Миллисент мгновенно пересохло во рту. Она снова прошептала имя Лайона, но голос ей не повиновался. Лорд Эйтон так и не проснулся, но его рука проникла под рубашку Миллисент и начала двигаться вверх. Это движение было медленным. До головокружения, до исступления, до безумия. Пальцы Лайона совершали путешествие по ее ногам, бедрам, коснулись всех выпуклостей и впадин ее живота и, наконец, обхватили грудь.

За время этого долгого странствия несколько раз Миллисент была готова схватить Лайона за руку, но не решалась, потому что не знала, чего ей хочется на самом деле: чтобы этот мужчина продолжал прикасаться к ней или чтобы никто и никогда не смел больше дотрагиваться до нее.

Сердце Миллисент отчаянно забилось. Почувствовав жаркую волну желания, Миллисент замерла, ошеломленно прислушиваясь к себе. В следующий миг она теснее прижалась к Лайону, желая продлить это необычное ощущение, этот восхитительный трепет. Он коснулся ее груди, и Миллисент, пронзенная небывалым восторгом, внезапно поняла, что не хочет, чтобы он останавливался.

— Лайон.

Она нежно коснулась губами его губ. Эйтон вздрогнул. Его рука вновь ожила, двигаясь вниз, совершая восхитительное исследование ее тела, наслаждаясь упругостью и полнотой груди. У Миллисент перехватило дыхание. Она молилась, чтобы Лайон не оттолкнул ее в ужасе, если вдруг откроет сейчас глаза.

Она снова целовала его, дразня своим языком. Лайон тихонько застонал во сне, а Миллисент почувствовала, как он ласково сжал пальцами ее затвердевший сосок.

Когда рука Лайона скользнула вниз, к животу, и дальше, к бедрам, к маленькому треугольнику темных волос, Миллисент бессильно откинула голову на подушки, уставившись в серый квадрат потолка. Губы ее приоткрылись, бедра невольно приподнялись и раскрылись навстречу движениям руки Эйтона. Тихий стон сорвался с ее губ, когда пальцы Лайона коснулись ее лона. И волна наслаждения подхватила и опрокинула Миллисент.

Ее пылающее тело двигалось в ритме, который раньше вызывал лишь ощущение страха и боли. Но на этот раз все было иначе. Миллисент переполняло желание. Предвкушение экстаза захватило ее настолько, что она уже не владела собой, едва удерживаясь от того, чтобы не закричать. Ласки Эйтона становились все настойчивее. Миллисент повернула голову, нашла губы Лайона и поцеловала его. В этот миг ее захватил поток невыразимого блаженства. Она замерла, крепко прижавшись к Лайону, отдавая себя во власть этому новому, неизведанному чувству.

Лайон проснулся от тихого женского плача и прямо перед собой увидел лицо Миллисент. Ее глаза были закрыты, но даже в тусклых рассветных лучах можно было разглядеть блестящие капли на ее ресницах. Щеки Миллисент были мокры от слез. Лайон пришел в ужас, обнаружив, что его рука бесстыдно покоится между бедер жены.

— Черт, вот проклятие, — растерянно пробормотал он. — Миллисент… я не хотел… я был… Неужели я причинил тебе боль? Вот дьявольщина! Господь всемогущий, я…

Лайон беспомощно замолчал. Миллисент покачала головой, вытерла слезы и открыла глаза.

— Не вини себя. Ты не сделал мне ничего плохого. Мы с тобой… Просто это было так неожиданно… так непривычно…

Серые глаза Миллисент снова наполнились слезами. Должно быть, он спит. Он в Баронсфорде. Нет, он в Лондоне. В одной постели с женщиной. Его тело до сих пор горит от неутоленного желания. Эта женщина — Миллисент.

Его тело. Лайон стряхнул с себя остатки сна, нетерпеливым жестом отбросив одеяло: он лежал на боку.

— Ты изменил позу. — Миллисент поспешно натянула рубашку на колени. — Повернулся во сне.

Лайон с удивлением уставился на свою ногу, обвивавшую бедра Миллисент. Это казалось невозможным.

— Но как? — Он попытался убрать ногу, но не смог сдвинуть ее с места. Пережитое потрясение быстро сменилось разочарованием. — Как я мог это сделать?

— Это случилось во сне. Ты просто не думал об этом, а взял и сделал, — мягко сказала Миллисент, предприняв неуклюжую попытку приподнять ногу Лайона и высвободиться.

— И все равно это совершенно невозможно, — упрямо повторил Лайон и снова безуспешно попробовал согнуть ногу в колене. — Мне не удается пошевелить этой чертовой ногой.

— Пожалуйста, не спорь, Лайон. — Миллисент удалось наконец освободиться. Она осторожно перекатила мужа на спину и заботливо укрыла одеялом. — К тебе постепенно возвращаются силы, просто нужно немного подождать. Охинуа предупреждала, что когда-нибудь настанет такой день и ты снова сможешь двигаться.

— Нет, — решительно отрезал Лайон, хотя прекрасно понимал, что никто другой не смог бы так согнуть его ногу. Он ни слова не сказал о других случаях. Действительно, в последнее время ему случалось совершать движения правой рукой и ногами. Но каждый раз это происходило неожиданно для него самого. Буквально в следующее мгновение он уже не мог заставить свое тело слушаться. И разочарование было почти невыносимым. — Это простая случайность.

— Нет, не случайность, — терпеливо возразила Миллисент, выпрямляя правую руку Лайона и ловко поправляя одеяло у него на груди. — Ждать осталось недолго. Твое тело исцеляется.

Глядя на пушистые локоны Миллисент, Лайон с удивлением подумал, почему он никогда не говорил жене, как ей идет эта прическа.

— Тебе не холодно? — заботливо спросила она.

— Нет, — рассеянно ответил Лайон. Он думал о Миллисент и в полумраке пытался разглядеть выражение ее лица. Она только что плакала. Даже сейчас вокруг ее глаз были видны тени.

— Принести тебе что-нибудь попить? Может, воды?

— Нет, — сказал он, мучительно ненавидя себя за то, что, вероятно, обидел Миллисент во сне.

Она разгладила одеяло и отступила на шаг.

— Что ж, спокойной ночи.

— Куда ты? Миллисент попятилась.

— К себе в спальню.

— Но почему?

— Уже почти утро. — Она отступила к двери и взялась за щеколду.

— Миллисент, подожди, — угрюмо бросил он.

— А что такое?

— Я хочу знать, что произошло.

— Ты просто повернулся во сне и передвинул ногу. Это большой успех.

Миллисент старалась сохранять непринужденность, но ее наигранно веселый тон не обманул Лайона.

— А что еще случилось? Скажи мне. Что я тебе сделал? — Миллисент не произнесла ни слова, только покачала головой. — Я поступил… я вел себя… недостойно по отношению к тебе, да? — Она снова отрицательно покачала головой, глядя в пол. Лайон готов был себя убить. Одно он знал совершенно точно — он прикоснулся к Миллисент без ее согласия. — Я должен извиниться перед тобой за свое поведение, что бы я ни сделал.

— Ничего не случилось. Пожалуйста, поспи еще немного, — смущенно прошептала Миллисент и выскользнула в коридор, тихонько закрыв за собой дверь.

Коридор оказался пустынным. Слуги еще спали. Леди Эйтон облегченно перевела дух. В глазах у нее стояли слезы, но она сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться.

Лайон извинился перед ней.

Уэнтуорт насиловал и истязал ее все долгие пять лет, пока длился их брак. Он называл это своим супружеским правом «поучить жену уму-разуму». Он жестоко избивал Миллисент, едва не лишив ее жизни. Убил еще не рожденного ребенка, топтал ее тело будто сухую солому на конюшне.

А Лайон извинился перед ней за то, что вдохнул жизнь в ее мертвое тело. Он чувствовал себя виноватым только потому, что прикоснулся к ней, не спросив разрешения. Даже во сне, еще не проснувшись, он сумел показать ей луну и звезды, словно Миллисент и не подозревала об их существовании. И Лайон Пеннингтон тоже был ее мужем.

Миллисент зарылась лицом в подушку. У нее нет никакого права чувствовать себя несчастной, ведь Лайон, сам того не ведая, открыл для нее таинственные миры и заоблачные вершины. Она должна быть благодарна ему, узнав о существовании других отношений между мужчиной и женщиной, помимо боли и страха.

Силы возвращаются к Лайону, его тело начинает понемногу слушаться. И скоро, очень скоро он захочет уйти, а Миллисент должна будет вернуться к своей обыденной жизни. Эта мысль ее ужасала.

Слезы хлынули из глаз. Миллисент съежилась в своей одинокой постели, охваченная небывалой тоской. «Да кто я такая, чтобы столько думать о нем?» — устало сказала она себе.

Карета стояла в одном из темных закоулков Сент-Олбанса. Грум в низко надвинутой на глаза шляпе топтался рядом с лошадьми и вел беседу с кучером, ожидая, пока его позовут. В экипаже сидели двое мужчин, желая сохранить свою встречу в тайне.

— Мистер Платт так восторженно отзывался о ваших успехах, что я решил приехать и встретиться с вами лично. — Джаспер Хайд внимательно посмотрел в самодовольное лицо своему молодому собеседнику. — А услышав ваш рассказ о чернокожей рабыне и том влиянии, которое она оказывает наледи Эйтон, я и в самом деле доволен, что совершил это небольшое путешествие.

— Как я уже говорил, мистер Хайд, ее светлость доверяет этой женщине полностью. Я уверен, леди Эйтон не захочет расстаться со знахаркой ни за какие деньги. — Нед Кранч понизил голос и доверительно наклонился к плантатору. — Но я хорошо там осмотрелся и заметил, что за негритянкой никто не следит. И у нее есть свои привычки.

— Да? Какие же?

— Старуха выходит из дома почти на рассвете и бродит по лесу. Обычно она идет в сторону Солгрейва, собирает всякие травы и складывает их в большую корзину, а в Мелбери-Холл возвращается к тому времени, когда на кухне готовятся подавать графу завтрак.

— Как все удачно складывается! — Хайд почувствовал, как в ребра вгрызается боль, но решил не обращать на нее внимания.

— Если хотите, мистер Хайд, я мог бы запросто схватить ее рано утром, когда она гуляет в лесу. — Нед вгляделся в густую тень и понизил голос до шепота. — Хотя намного проще было бы перерезать ей глотку и обстряпать это дело так, чтобы все подумали на какого-нибудь цыгана или бродягу. Одно ваше слово, сэр.

— Я подумаю над вашим предложением, мистер Кранч. Пока же у меня вот-вот будет готов совсем другой план. Он поможет уладить это дело раз и навсегда. — Хайд поморщился и потер грудь. Боль все усиливалась. — Твердо помните свою задачу: продолжайте следить за ней и не спускайте с нее глаз.

Хайд с усилием приподнял руку и швырнул Кранчу кошелек с деньгами. Молодой каменщик ловко поймал его и сунул за пазуху.

— В следующий раз вы придете сами или пришлете мистера Платта?

— Мы известим вас. — Плантатор вяло махнул в сторону дверцы кареты, приказывая Кранчу уйти. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как он корчится от боли. Эта ведьма Охинуа совсем извела его, вонзив в него свои когти, но никто не должен знать об этом.

— Спасибочко, сэр.

С подножки кареты Нед Кранч шагнул в темноту. Как только дверца закрылась за ним, Хайд сорвал с себя шейный платок и вцепился в ворот. Он задыхался. Адская боль жгла ему грудь, впивалась в плоть словно раскаленное железо, которым его надсмотрщики клеймили изможденные тела рабов.

В этот миг у Хайда не было сил даже на то, чтобы подать голос, иначе он окликнул бы Кранча и велел бы ему перерезать колдунье горло. Вот только знать бы наверняка, что так можно покончить с кознями этой дьяволицы.