Я проснулся, испытывая паническое чувство страха. Образы сновидений мелькали перед глазами. Мне постоянно снятся кошмары, если я сплю не один. Сад превратился в лабиринт, в котором я наконец заблудился. Началось с того, что смотрю на него из окна, а потом вдруг оказываюсь среди зеленых туннелей. Ищу что-то, преследую какую-то добычу и одновременно убегаю от ужасного зверя. Сразу же понимаю, что я и преследую чудовище, и спасаюсь от него. Если я поймаю монстра, то он схватит меня, убьет и съест. Дико ору. Кто-то кричит рядом со мной.

Суфи.

Я весь мокрый. Проснувшись, чувствую, как мечется моя любимая. А потом издает продолжительный скорбный крик. Вопль отчаяния. Будто она потеряла что-то ценное, дорогое с детства.

— Что такое?

Во рту у меня все пересохло после сна и от выпитого накануне.

Она уже выпрыгнула из постели. Вижу ее тело, оно темнее самой темноты. Суфи молчит. Стоит, прижав руку ко рту, не в силах сдерживать стон отчаяния. Он звучит как сплошное «м-м», будто девушка хочет позвать маму.

— Суфи, пожалуйста, скажи мне, в чем дело? — вновь обращаюсь к ней с вопросом.

Однако любимая не желает разговаривать со мной. Она подбирает одежду, разбросанную по всему полу, и выбегает из комнаты. Слышу шлепанье босых ног по каменным ступеням винтовой лестницы.

Падаю на подушку. Ничего не понимаю и страшно злюсь. Какое-то безумие. Что я такого сделал? Может быть, Суфи… не в себе? И вновь чувствую сырость. Боже, я обмочился. Неудивительно, что она убежала от меня. Испытываю острый приступ смущения и тотчас фыркаю. Смешно. Чертова неудача. Такого со мной еще не случалось.

Ну нет! Я мокрый, но не до такой степени. Потрогал себя под простыней. Какие-то липкие пятна. Слишком густые, на мочу не похоже. Внезапно сердце начинает биться с удвоенной силой. Включаю лампу на тумбочке у кровати. На мгновение слепну, затем отбрасываю одеяло.

Кровь!

Вижу густую красную жидкость на белой простыне. Крови не много — пятно величиной с ладонь. Мои бедра и пах также испачканы. Неужели что-то случилось со мной? Начал ощупывать себя в поисках раны. В уме роились ужасные мысли о вскрывшейся опухоли. Однако кровь явно не моя. Девушка стонала, потому что утратила нечто очень ценное для себя. Должно быть, она была девственница. Все верно. Я заставил Суфи страдать. Она считает, что я погубил ее. Мерзкий, эгоистичный, тупой подонок!

Невыносимо переживать такое. Казалось, я начинаю забывать прошлое, однако оно возвращается ко мне. Свежее, как кровь девственницы. Как я могу мучиться угрызениями совести и жалеть себя? Ничтожество. Ад полон грешников, оплакивающих только свою погубленную жизнь. Им наплевать на преступления, которые они совершили. Размышляя об этом, я отказываюсь от мысли пойти в комнату Суфи.

Вылезаю из постели. Одежда валяется на полу. Части моего туалета похожи на воинов, павших на поле брани. Натягиваю брюки. Чертовский холод, но мне нравится. Хочу замерзнуть. Больше всего тянет закурить. Обычно я ношу с собой десяток сигарет — моя недельная норма, — но сейчас не осталось ни одной. Все давно выкурены. Вспоминаю: Симпсон в гостиной забивал в сигареты «Мальборо» марихуану. Возможно, в пачке осталось несколько штук. Смотрю на часы. Без четверти шесть. Все равно заснуть не удастся. Надо хоть взглянуть на дверь Суфи. Спускаюсь вниз по лестнице.

Еще до того, как Габби рассказал свою историю о ведьме и мертвых крошках, я понял, что замок — жуткое и таинственное место. Это чувствовалось при виде разрушающихся камней старой части здания, иногда живо ощущалось в сложной, крайне рациональной форме сада и довикторианской архитектуре дома. Да, жуткая таинственность присутствовала здесь с самого начала, тем не менее я лишь теперь ощутил ее в полной мере. А раньше меня занимали другие мысли. По большей части я предавался раздумьям о Суфи. Но этим дело не ограничивалось. Я не забывал также о выпивке и о загадочных отношениях между однокашниками Дома. Однако теперь, в полном одиночестве, холодным безрадостным утром, я нутром чувствовал страшную тайну старого особняка. Казалось, он проявляет свою древнюю и ужасную суть, скрытую под милой викторианской косметикой. Вспоминались утонувшая кузина Симпсона и оживший мертвец в сожженной бандитами африканской деревушке. Потом о себе заявили древние привидения: призрак иезуита, похороненного заживо в одной из потайных щелей священников, и духи младенцев, закопанных под полом и заваленных камнями. Чувствовал, как их пальцы с острыми когтями тянутся ко мне, пытаясь схватить, затянуть к себе и высосать всю мою кровь.

Мне слышались шорохи старого замка. В Лондоне полной тишины никогда не бывает: по шоссе Килберна днем и ночью мчатся автомобили, где-то поблизости гремят поезда. Стучат и разбиваются вдребезги бутылки, голосят пьяницы на улице. У моей квартиры свой репертуар: капает вода из крана, скрипит дверь и так далее. Однако здесь кажется, что само сооружение производит шум. Здание тяжело вздыхает и стонет под тяжестью лет и собственного веса, ворочаясь, словно собака, которой снится, что ее бьет хозяин.

Я ежился от холода, и лишь поэтому по телу не бегали мурашки. Пытался внушить себе, что никаких привидений нет, кроме тех, которые обитают в темных уголках нашего подсознания. Вот во что я, безусловно, верю. Но даже если призраки и существуют, это лишь доказывает наличие загробной жизни, что должно вселять в нас надежду. Поверьте в привидения, и все остальное приложится. В итоге вы поверите даже в человека, умершего на кресте во имя искупления наших грехов.

Водятся в замке призраки или нет, только я по ходу везде включал свет.

В коридоре старинные гербы и оружие отбрасывали причудливые тени на стены, мерещились крабы и жуки, какие-то экспрессионистские чудовища. Один красивый меч висел отдельно от другого оружия. Я дернул его, полагая, что он каким-то образом крепится к стене, однако клинок легко вышел из ножен. Мне показалось, что он не настоящий: сталь слишком блестящая и острая. Рукоятка очень простая, но приятная на ощупь. Кто-то приложил немало усилий, чтобы воссоздать образ средневекового меча. Нет, это не дешевая подделка. Интересно, что с оружием в руках я не чувствовал себя таким одиноким, как раньше. Причем все мерзкие жуки, крабы и вампиры вмиг исчезли со стен. Тем не менее я понимал: ложное успокоение является частью моего душевного недуга. Передо мной возникли скелеты молодых прекрасных юношей, зарубленных этим мечом. Вернул оружие на место.

Чтобы попасть в гостиную, необходимо пройти через большой зал. Оказавшись в нем, я вдруг испытал мрачное предчувствие. Каким-то образом оно было связано с масштабом помещения, его древностью и той прохладой, которая чувствовалась здесь. Я весь дрожал. Среди балок мне виделись монстры и уродцы. Они пристально смотрели на меня, облизывали свои чешуйчатые губы и что-то шептали друг другу. Поспешил дальше.

В гостиной теплее, чем в других комнатах замка — в камине еще теплится огонь, — однако и тут царит чертовский холод. Мне здорово везет — на столе полпачки сигарет, а рядом зажигалка Симпсона. Закуриваю, заворачиваюсь в плед и ложусь на диван. В комнате темно.

Курение обычно пробуждает мысль. В голове возникают всякие интересные ассоциации, помогающие находить правильное решение. Однако на сей раз ничего подобного не происходит. Я надеялся, что в конце концов установлю характер сходства между Суфи и девочкой в Тунисе, воспоминания о которой не давали мне покоя килбернскими пьяными ночами. (Загулы и мимолетные встречи с женщинами, в душе презиравшими меня, не доставляли мне радости и не приносили блаженного забвения.) Но нет, ничего толком не вырисовывалось. Не видно никакой связи. Лишь одно бессмысленное жестокое воспоминание сменяет другое. Вот и все. Полный абсурд.

Я сделал глубокую затяжку. Моим легким дым не понравился, и меня пронял сухой кашель. Еще толком не откашлявшись, слышу, как открывается дверь, и вижу на пороге Габби.

— Мне послышался какой-то шум, — говорит он и усмехается.

— Ты рано встаешь, — отвечаю я хриплым голосом.

Некоторое время он молчит и смотрит на меня, не переставая лукаво улыбаться.

— Я работал. Писал статью. А ты тоже ранняя пташка.

— Ну да, что-то не спится.

— Беспокоят тревожные мысли?

Габби вошел в комнату. На нем твидовый костюм. Такое впечатление, что он одолжил его на выходные у какого-то модного модельера. Доктор окинул меня взглядом, как бы спрашивая, можно ли присесть. Я кивнул. Это не мой дом, и люди вольны располагаться где хотят. Кроме того, хотелось верить, что разговор с этим человеком натолкнет меня на какие-то мысли, касающиеся насущной проблемы, коль скоро мои раздумья так ни к чему и не привели. Габби поставил одно из кресел поближе к дивану.

— Да, всякое лезет в голову, — сказал я, стараясь придать голосу дружелюбный оттенок. — Помнится, ты как-то заметил, что люди по своей природе хорошие и добрые, однако общество делает их порочными и злыми.

— Полагаю, я именно это имел в виду, хотя использовал более сложную терминологию.

— Как бы там ни было, я в эту чепуху не верю. Мне кажется, внутри нас, вернее, внутри меня живет собственник, который жадно хватает все, что хочет, пренебрегая любыми последствиями. Родители с детства учили меня быть добрым. Хотели, чтобы я заботился о других людях и вырос хорошим социалистом. Тем не менее, когда доходит до крайности, вся наша цивилизованность ничего не стоит. Мы — животные.

Я хотел рассмеяться, однако лишь сильнее закашлялся. Чувствовал себя не только злодеем, но и дураком в придачу. А Габби смотрел на меня с самым серьезным видом, без тени улыбки на лице. Наверное, ему как профессионалу не впервой было слышать такие идиотские речи.

— Пожалуй, стоит рассказать все по порядку? Я постоянно слышу лишь какие-то фрагменты твоей истории, а мне, чтобы сделать окончательные выводы, требуется полная картина событий. Так что раскалывайся.

— Было бы здорово, если бы мы могли покончить с этим делом раз и навсегда, — сказал я.

Действительно, пора положить бредням конец.

И я рассказал доктору о Тунисе. Все как было, ничего не приукрашивая и не скрывая. Старался только не впадать в мелодраматический тон. Даже хотел сообщить ему о том, что случилось с Суфи, но вовремя передумал: девушка все еще работает в замке. Признался Габби, что воспоминания о событиях в Тунисе преследуют меня много лет. Из-за них мне никак не удается полюбить другую женщину. По этой причине я стал холодным и бесплодным.

Понятия не имел, что скажет мне Габби. Будет ли он снова развивать свою мысль о происхождении зла из подавления в человеке естественных биологических инстинктов и возлагать всю ответственность на цивилизацию? Заговорит ли о необходимости возродиться, начать жизнь сначала?

Я завершил свою историю и ждал. Габби пристально рассматривал узоры восточного ковра под ногами. Шли минуты. Мне уже стало казаться, что доктор промолчит, полагая, что основной терапевтический эффект заключается в откровенном рассказе. Чувствовал себя обманутым.

— Так что ты думаешь по этому поводу? — не выдержал я наконец.

Он вздрогнул, будто пробудился ото сна.

— Что я думаю? — спросил он низким неприятным голосом. — Я думаю, тебе надо слегка развеяться и взбодриться.

— Что?

Габби уже поднялся.

— Почему бы нам не прогуляться вместе? Свежий воздух пойдет тебе на пользу.

Я разрывался между двумя желаниями: разразиться громким смехом и отчитать доктора за предательство. Габби заставил меня выдать ему самые заветные тайны, а теперь советует «взбодриться», будто я подросток, обеспокоенный появлением прыщей. Больше всего раздражало то обстоятельство, что мне действительно немного полегчало.

— Пошли, — продолжал доктор, — сегодня чудесная погода. Такого снега ты в Лондоне точно не увидишь. Поиграем в снежки. Развеемся.

Я все-таки не удержался от смеха.

— Ну, ты идиот долбаный, — проговорил я. — Тоже мне, великий психиатр.

— Послушай, — обратился ко мне Габби, вдруг превратившись в здравомыслящего, практичного человека. — Не думаю, что ты страдаешь от глубоко укоренившейся психологической травмы. Если бы дело обстояло таким образом, я порекомендовал бы тебя какой-нибудь знаменитости. Однако в твоем случае клинической депрессии не наблюдается. Ты не болен психически. Можешь, конечно, платить по сто фунтов за сеанс психоаналитику, который будет терпеливо выслушивать твои жалобы, но, честное слово, от этого легче не станет. С моральной точки зрения ты поступил не лучшим образом, однако, как я понял, девчонку не насиловал. Если чувствуешь себя виноватым, покайся и начинай творить добрые дела. Накорми голодного, приюти бездомного. Извини, что говорю банальные вещи, но жалость к себе никому не приносит пользы.

— Откуда ты знаешь, что у меня нет депрессии? Я постоянно нахожусь в крайне подавленном состоянии.

— У тебя наличествует аппетит. А находясь в состоянии клинической депрессии, больные ничего не могут есть. Ты просто тоскуешь, но грусть — не болезнь. Это симптом того, что человек хочет жить. Ладно, пошли, — сказал он, маня меня рукой, — побродим по снегу в саду среди деревьев. После прогулки тебе захочется есть и жить. Начнешь все сначала.

Я ощущал силу личности Габби. Мне передавалась мощная энергия. Внезапно захотелось пойти с ним и стать его близким другом. Я бы хотел часами бродить с доктором по лесу, беседуя обо всем на свете.

Тут из кухни донесся звон посуды, и лицо Габби вмиг потеряло свою притягательность. Глядя на дверь, я заявил:

— Должно быть, проснулись Энджи и…

Я не мог заставить себя произнести имя любимой.

— Хорошо. Отложим прогулку. Я пока займусь статьей.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел из гостиной. Я не понял, почему появление девушек на кухне помешало нашей прогулке. Кажется, Габби не хочет, чтобы нас видели вместе. Опять я испытал неприятный приступ тревоги. Связано ли это с сексом? Вряд ли Габби хочет соблазнить меня, однако не исключено, что он установил интимную связь с кем-то из однокашников и старается избежать сцен ревности. Но с кем он близок? Доминик сразу отпадает. Трудно представить кого-либо менее голубого, чем Дом, за исключением, пожалуй, Нэша. Наиболее очевидной кандидатурой в любовники мог быть Бланден, только он вряд ли подходит Габби.

Раздумья на эту тему изрядно заинтриговали меня, однако вскоре им на смену пришли мысли о Суфи. Что же с ней делать? Советы Габби о том, что мне следует более сдержанно относиться к событиям в Тунисе, как ни странно, настроили меня на мажорный лад. Впервые за многие годы тяжесть вины стала казаться вполне терпимой. Трудно сказать, восходит ли солнце новой жизни, и все-таки какой-то свет мерцает в конце туннеля. Воспоминания по-прежнему со мной, но боль явно притупилась. Прав ли Габби в том, что вред, принесенный девушке, в большой степени плод моего воображения?

Я рассказал всю правду, но она не шокировала и не ужаснула его. А ведь Габби всю жизнь помогает людям и поэтому должен быть хорошим человеком. И кроме того, доктор сказал, что мой поступок… Как он точно выразился? С моральной точки зрения я поступил не лучшим образом, однако девушку не насиловал. Мой грех простителен. Надо искупить его добрыми делами. Накормить голодного, приютить бездомного. Вполне возможно.

Вспомнился разговор, который мы вели по дороге к деревенскому пабу. Я высмеял мысль о том, что освобожденные демоны лишаются своей силы. Разве Пандора, открывшая ящик, принесла пользу человечеству? Габби все понял, и я со вздохом доверился ему.

Но вопрос о Суфи остается открытым. Воспоминания о ней свежи, как первый снег. Надо пойти и поговорить с девушкой, сказать, что я сожалею о случившемся и готов на все, лишь бы загладить вину. Суфи решила, что я покину ее, лишив девственности? Или ей стало стыдно? Углубившись в себя и занимаясь самоуничижением, я перестал понимать других людей. Предполагается, что, полюбив кого-то, вы начинаете разбираться в чувствах этого человека. Однако мне казалось, что сейчас Суфи как никогда прежде далека от меня. Чем внимательнее я всматривался в ее образ, тем загадочнее он становился.

Вернувшись в большой зал, повстречал там Энджи.

— Привет, красавчик, — обратилась она ко мне с чисто механической фамильярностью, без тени улыбки на лице.

— Суфи уже встала?

— Она на кухне.

— Можно мне поговорить с ней?

Энджи с удивлением взглянула на меня:

— А почему нет?

Я смутился.

— Мне просто казалось, я должен уточнить. Может, она слишком занята.

— Что-то случилось?

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто так. Суфи сегодня не в себе.

— Она что-нибудь говорила?

— Мне — ничего. Послушай, что происходит, черт возьми?

Не знаю, почему — полагаю, причина кроется в странном психоанализе Габби и моей неудаче в постели с Суфи, а также в недосыпании и перепалке с Энджи, — только я не сдержался и вспылил. Более того, я был вне себя от ярости. К несчастью, гнев вылился на бедную Энджи, которая меньше других заслуживала подобного обращения.

— Какого дьявола? Кто здесь произносит такие грубые слова? Неужели нельзя прибегнуть к эвфемизмам, тупая деревенщина?!

На мгновение девушка потеряла дар речи, однако тут же собралась и стала готовиться к контрудару. Не стоило совершать ошибку. Миновав кухню, я поспешил прямиком к себе в комнату. Часы показывали семь. Не раздеваясь, лег на кровать и моментально уснул.