Мы нетвердой поступью пошли прочь от стола, уставленного пустыми бутылками, усыпанного грудами костей и залитого красной жидкостью. Доминик взял на руки спящего Монти. Покидая большой зал, я оглянулся и увидел девушек, собирающихся заняться обломками кораблекрушения. Суфи вновь бросила на меня взгляд, и на этот раз готов поклясться — она улыбнулась.

В гостиной нас ждали глубокие удобные кресла. Дом сел в самое большое из них и пристроил Монти на коленях. Симпсон без труда развел огонь в камине.

— Я прошел обучение в особых частях, — заявил он.

Несмотря на изрядное количество выпитого вина и пива, я нисколько не опьянел, а вот коньяк сразу ударил в голову. Я впервые расслабился за все время пребывания в замке. Разговор принял вульгарный характер. Дом вспомнил своих подружек. Когда он вышел в туалет, мне захотелось рассказать пару историй, одну из которых я придумал от начала до конца. О девушке, чей глаз выпал во время полового акта и покатился по ковру. «Я сохраню глаз для тебя», — пообещала она на прощание.

Мой рассказ приняли хорошо, и я сожалел, что не могу выдать чего-нибудь покруче. Хотя, как это случается с мужчинами, которым перевалило за двадцать пять, приятели Дома разделились на отдельные группки. У меня не существовало ни малейших сомнений в том, что все они близкие друзья, которым есть о чем поговорить после долгой разлуки. Но у нас с Домом все иначе. Мы познакомились совершенно случайно. Наша дружба основывалась исключительно на привязанности ко мне Доминика. Он постоянно веселился. Бывали, однако, времена, когда сквозь завесу шутовства вдруг проявлялся совсем другой человек. Никогда не зондировал этот образ — меня устраивал шут. Но возможно, тот другой вовсе не испытывал ко мне больших симпатий. Тоска иногда появлялась в его глазах, когда Дом опустошал свой стакан и, казалось, видел кого-то или что-то в противоположном конце бара. Я смотрел в ту сторону, но ничего особенного не замечал. Мирно беседуют два посетителя, или дверь открыта, или вид из окна на пустынную улицу.

Вернувшись, Дом принялся рассказывать о Поле Уинни. Похоже, его отсутствие явилось серьезной потерей. Всем присутствующим, даже Родди Бландену, кажется, было что скрывать, и только Уинни, по крайней мере по воспоминаниям друзей, оставался зоной сплошного света и счастья.

— Вы помните, — говорил Дом, широко улыбаясь, — как Пол переоделся в платье сестры и пришел на день открытых дверей в шестом классе?

— Конечно, — ответил Нэш. — Эта шутка — наполовину моя заслуга.

— Или взять прогулку по Темзе. Вспоминаю как лучшее время в моей жизни. Помните, Пол заставил нас всех облачиться в наряды эпохи короля Эдуарда, хотя мы плыли всего лишь на дешевом туристском пароходике! Тогда американцы подумали, что мы их развлекаем. А он пошел со шляпой по кругу, и она быстро наполнилась долларами и марками. Тебя не было тогда с нами, Габби, не так ли?

— В тот раз нет. Однако я хорошо помню, как Уинни однажды попросил тебя прикинуться его любовником, чтобы избавиться от сумасшедшей девчонки из Челмсфорда.

— Спасибо, что вспомнил, Габби. Чего только не сделаешь для лучшего друга.

— Уинни часто приходилось спасаться от назойливых девиц, — заметил Родди. — Знаете его лучший прикол? Он отрастил огромные усы, с тем чтобы глупая модельерша по имени Кати Фортрис бросила его, избавив от лишних забот. В этом случае он действовал по вдохновению.

Дом так громко хохотал, что Монти наконец проснулся. Псу, кажется, не очень нравились колени Дома. Он спрыгнул на пол и куда-то убежал.

Уже после полуночи Бланден вдруг спросил:

— Габби, ведь в таком замке непременно должны водиться привидения? Я имею в виду… они обязаны сражаться за такое милое местечко. Здесь столько укромных уголков, щелей, тайных проходов и всего такого прочего.

— О да, — ответил Дом задорно, — давайте послушаем историю о привидениях. Не каждый же день мы собираемся у камина в загородном особняке, когда за окном дует злой ветер. Такой случай может представиться только раз в жизни.

— Привидения? Обычно я оставляю скелеты там, где им и следует находиться, то есть в шкафу. Но раз уж ты заговорил о них, Родди, я знаю одну замечательную историю.

— Чудесно! — воскликнул Доминик, потирая руки. — Позвольте мне наполнить рюмки, а ты, Габби, давай рассказывай. Ты ведь не станешь утверждать, что не умеешь выступать перед публикой?

— Ладно. Уговорили. Но я не хочу быть единственным рассказчиком. Пусть каждый что-нибудь расскажет. Ангус, пожалуйста, поубавь света. Надо создать подходящую атмосферу. Спасибо. Моя история относится к тому времени, когда замок еще не перестраивался. После Реформации Гэсгоингсы остались диссидентствующими католиками. Старый дом, — помните, что тогда он являлся большой хаотичной постройкой, расползающейся в разные стороны, — изобиловал потайными укрытиями для священников, прятавшихся за стенами и под полом. Особняк стал известным пристанищем для иезуитов, обращающих в свою веру население графств, располагающихся к западу от Лондона. Католиков упорно преследовали, однако ни одного из них так и не нашли. Везло Гэсгоингсам, ибо в противном случае их ждала бы смерть и конфискация всего имущества.

К первому десятилетию семнадцатого столетия члены семейства стали добрыми верными протестантами, склонными к пуританству. О большинстве тайников попросту забыли. В то время старшим сыном семьи был некий Фрэнсис Гэсгоингс, молодой парень, сражавшийся за дело протестантов в Голландии. Вернулся домой он гражданином мира, и сельский Корнуолл определенно казался ему скучной дырой. В доме работала симпатичная служанка Нэнси Сполдинг, девушка шестнадцати лет от роду. Нашему герою не составило большого труда заманить ее в постель. Хотя, возможно, она сама затянула молодца в свои сети.

Через пару месяцев Нэнси поняла, что забеременела. Тут уж не до шуток. Ее тотчас могли прогнать и тем самым лишить средств к существованию. Однако и парню грозил позор. Мы говорим здесь не о древнем аристократическом роде, где половые сношения с низшими слоями населения считались в порядке вещей. Гэсгоингсы слыли честными и законопослушными землевладельцами. Девушка не сказала Фрэнсису о своей беде. Она скрыла беременность от всех, моля о том, чтобы у нее случился выкидыш. Служанка даже пыталась изгладить из памяти случившееся. Человеческое сознание обладает удивительной способностью забывать непереносимые и мучительные вещи. Знал ли молодой человек, что его любовница носит под сердцем ребенка? Учтите — они жили совсем в другое время. Возможно, он даже никогда не видел ее обнаженной. А наша умная Нэнси находила способы обманывать возлюбленного, скрывая свое положение. Или он мог знать, но, подобно девушке, постарался забыть об этом, спрятав неприятную информацию в потайном уголке сознания.

Когда пришло время рожать, Нэнси без посторонней помощи разрешилась от бремени, претерпев все страдания. Я понимаю, в это трудно поверить, тем не менее так гласит предание. Новорожденная девочка, розовая и сморщенная, пищала, как котенок, просящий молока и тепла. Что делать бедной Нэнси с кричащим и скользким ребенком на руках? Она, должно быть, совсем обезумела от страха и боли. О, бедняжка любила своего хозяина Фрэнсиса до такой степени, что могла пожертвовать всем — только бы удержать его. Итак, она стала сжимать ребенка руками, но не как любящая мать. Девушка давила его с ненавистью детоубийцы.

Может ли мать убить новорожденное дитя? Разве ее здоровые инстинкты, гены и гормоны, вся впитанная человечеством за всю историю культура и мораль не должны остановить руку убийцы? Исходя из профессиональных наблюдений, могу сказать вам определенно: такое встречается в наши дни все чаще и чаще. Полиция дважды вызывала меня для экспертизы психического состояния женщин, убивавших детей. Так что не вижу ничего невероятного в этой части рассказа.

Далее, разумеется, возникла проблема избавления от мертвого тела. Владельцы дома давно забыли о потайных ходах священников, но слуги знали об их существовании. Сама Нэнси много раз пряталась в них еще в детские годы. Она играла там и знала такие местечки, о которых не догадывались остальные слуги. Возможно, она водила в эти священные тихие ниши в стенах Фрэнсиса Гэсгоингса для любовных утех. Они прижимались друг к другу, ее юбки обвивали его. А рядом слышались голоса домашних, господ и челяди, буквально в двух шагах от них раздавались чьи-то шаги. Как это волновало и возбуждало любовников! Короче говоря, женщина завернула маленький трупик в какую-то тряпицу и спрятала его там же, где, по всей видимости, зачала. Может быть, она вырыла ямку и засыпала ее, чтобы уж наверняка никто не обнаружил мертвое дитя. Неглупая девушка могла предпринять вполне разумные меры предосторожности. Впоследствии эта парочка возобновила свои отношения. Скорее всего они занимались любовью на том же узком пространстве, ступая по хрупким костям потерянного навеки ребенка.

Сделали они выводы из этого урока? Но кто из нас рассуждает здраво, если в дело замешан секс? Спустя короткое время Нэнси опять забеременела. Омерзительные и печальные события повторились в том же порядке: тайное рождение, убийство, захоронение. Во второй раз проделать все это оказалось гораздо проще.

В какой-то момент во время третьей беременности благородный Фрэнсис начал ухаживать за некой Мэри Годольфин, в высшей степени выгодной невестой, принадлежащей к одному из почтенных семейств Корнуолла. Действительно достойная добыча. Мы не знаем, как отнеслась к этому Нэнси. Однако нам известно, что ее отношения с Фрэнсисом не прекратились. Даже после женитьбы возлюбленного цикл — похоть, убийство, тайное погребение — не прервался. Вероятно, утонченная Мэри Годольфин оказалась не столь искусной в постели, а может, Фрэнсис просто привык к своей девке. Не исключено также, что он любил служанку. Какой бы ни была причина, в течение десяти последующих лет ниши и пещеры священников принимали похотливых любовников и детские трупы.

Естественно, всему приходит свой конец. Одна из служанок как-то заподозрила, что Нэнси в положении. Она стала шпионить за ней из любопытства или по злобе, никто не знает. Слуги нуждаются в сплетнях, как грудные младенцы в молоке. Служанка проникла в место, из которого могла видеть комнату Нэнси. Можно предположить, что она сама наблюдала из тайной щели, где хранились крохотные трупики. Представляете, как она, чуть дыша от волнения, думала, что ей суждено рассказывать эту историю сотни раз в течение многих лет. Девушка понятия не имела о том ужасе, который ей предстояло вскоре пережить.

Нэнси с глазами пустыми, словно безоблачное небо, сгребла в охапку ребенка, размером и цветом напоминавшего почку быка. Потом стала читать над ним какие-то заклинания. Была ли то молитва? Кто знает. После этого женщина зажала новорожденному нос и рот. Служанка, чье имя история не сохранила, словно под гипнозом последовала за Нэнси, которая отнесла трупик в тайник за трубой и погребла его там. Шпионка бросилась бежать. Она примчалась к Фрэнсису, который уже являлся хозяином дома. Дрожа от страха и возбуждения, девушка поведала ему о своем открытии. Неизвестно, что предпринял бы Фрэнсис, услышав этот рассказ без свидетелей, однако в тот момент рядом с ним находилась набожная Мэри. Тотчас послали за констеблем и местным священником. К ним притащили несчастную Нэнси. Она ничего не сказала, никого не выдала.

Эта история могла и не дойти до нас, если бы Нэнси просто судили как детоубийцу. Служанку тихо повесили бы, и вскоре все забыли бы о ней. Однако женщину признали ведьмой. Ее пытали, и бедняга наконец-то выдала всю правду. В отношении пыток я могу сказать следующее: это весьма эффективный метод установления истины, если только применять его с умом. Она отвела констебля, священника и судью в те тайные места, где захоронила своих детей. Всего обнаружили девять трупиков. От одних остались лишь горсти останков, похожих на птичьи косточки. Иные же по какой-то случайности или под воздействием сухого воздуха мумифицировались. Представьте, безглазые куколки с пергаментной кожей.

Под пытками и угрозой сожжения Нэнси рассказала о своей любовной связи с Фрэнсисом. Но это ей не помогло. В представлении судей она тем самым лишь подтвердила наличие дьявольских чар. Нэнси сочли опасной ведьмой, раз она смогла околдовать такого человека, как всеми уважаемый помещик. Распространился слух, будто она использовала тела мертвых детей для колдовских снадобий. Еще в течение ста лет после этих событий местные дети засыпали под страшные рассказы о ведьме Нэнси, которая может прийти за их пальчиками или носами.

Останки тел — те, которые удалось обнаружить, — сожгли возле церковного кладбища. Не великодушно, конечно, однако они ведь погибли некрещеными и к тому же подверглись порче от своей матери-ведьмы. Такое недостойное захоронение скорее всего дало повод для возникновения различных историй, получивших распространение вскоре после упомянутых событий. Пошли разговоры. Некоторые очевидцы утверждали, что неуспокоенные души младенцев бродят по старому дому. Слуги часто слышали их жалобный плач. Уверяли, будто видели, как крошечные пальчики с когтями тянутся через стену. Ходили также слухи о том, что не всех младенцев удалось отыскать. Многие остались в выемках стен и под полом.

Теперь только очень храбрые или совсем глупые люди соглашались работать в замке. Фрэнсис Гэсгоингс и его жена, которые так и не обзавелись детьми, проводили время за границей. Родственники отказались общаться с ними. Наконец Мэри зачала, но ребенок родился мертвым, и бедняжка сама скончалась от лихорадки. Фрэнсис прожил еще много лет в полном одиночестве в своем мрачном жилище. Он старел, и вместе с ним старел замок. Обоих преследовали духи загубленных детей.

После смерти хозяина другие Гэсгоингсы переехали в дом, и он вновь ожил. Только былое величие уже никогда не вернулось в имение. А вот истории о плачущих младенцах, сухих пальцах, сморщенных лицах и ведьме Нэнси никак не прекращались.

Закончив рассказ, Габби подался чуть вперед, так что на его лице отразился мерцающий свет огня в камине; а затем, выдержав небольшую паузу, вдруг разразился смехом. Остальные присоединились к нему.

— Милая история, — заметил Дом. — И рассказано бесподобно.

На самом деле представление было так себе. А смех в финале, по-моему, испортил готическую легенду.

— Спасибо. Я буду с нетерпением ждать сообщения о детских пальцах, проникающих сквозь стены.

— Однако, — предположил я, — мертвые тела непременно спрятаны в тех частях старых построек, которые уже давно снесены.

Ангус грубо рассмеялся:

— Страшно, Мэтью? Ты не такой уж суровый северянин, каким казался прежде.

— Просто хочу уточнить факты.

Габби дружелюбно улыбнулся:

— Боюсь, когда дело касается былых ужасов, трудно докопаться до истины. На основании слухов создаются мифы, а сами слухи питаются мифами. Полагаю, однако, что если действительно младенцев было больше, чем обнаружено, остальные могут находиться под фундаментом. Буквально под нашими ногами. Возможно, в большом зале осталось ненайденное потайное место. Но давайте не станем ограничиваться одной историей. Кто следующий рассказчик?

Все начали ерзать, пока наконец Родди Бланден не заявил:

— Что ж, я мог бы рассказать вам о Веселом призраке из Вестминстера.

И он поведал нам свою историю. На поверку она оказалась в меру забавным анекдотом о кутежах голубых тори. Абсолютно ничего страшного, если только не считать эпизода, когда за обнаженным Иноком Поуэлом гонится по коридору светящийся искусственный фаллос.

— Отлично, — похвалил рассказчика Дом и глуповато хихикнул, — но я имел в виду совсем другое. Кто может выдать нечто такое, от чего у меня мурашки пойдут по телу? Есть человек, способный нагнать на нас страху?

Заговорил Нэш:

— Видите ли, я знаю одну страшную историю, если только вы позволите мне… так сказать… некоторые вольности в пересказе. Пальчики мертвых детишек напомнили мне кое о чем.

— А ну, Гнэшер, покажи класс, — поощрил его Дом.

В отличие от Габби Нэш не обладал даром прирожденного рассказчика. Он постоянно прерывался, вспоминая забытые эпизоды и делая мелкие поправки, которые не играли большой роли. Нэш начал повествование ровным голосом джентльмена из Сити, однако постепенно перешел на солдатский рык.

Вот что он поведал нам.